Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Лучшая часть Второй философской группы собралась в председательской по чрезвычайно важному делу. Официальным поводом, конечно, была репетиция посвящения первокурсников и планирование вечеринки для себя любимых, будущих выпускников. Неофициально — тянули жребий.

— Раз, два, три, — считала Ева дрожащим голосом.

В следующую секунду она почувствовала, что спичка, оставшаяся в ее кулаке, была предательски длинной. Девушка цокнула языком, отворачиваясь и быстро смахивая злые слезы. За спиной неловко радовалась Настя, ее дорогая коллега и в прошлом заместитель председателя факультета — Еве хотелось поддержать подругу, сказать, что все справедливо, что не нужно чувствовать себя виноватой… Не получалось.

— Так, давайте что ли репетировать, — буркнул Дима, тоже с трудом скрывая досаду.

— Три минуты! Я напишу ей.

Настя выбежала — сбежала — в коридор, на лету открывая мобильную почту. Оставшиеся смотрели вслед — настроения отплясывать факультетский танец не было от слова совсем.

Они знали, что загруженная преподаванием Светлана Яковлевна каждый год берет только одного дипломника под научное руководство. Жребий казался самым безболезненным вариантом — Дима настаивал, что девочки ладят с профессором философии лучше, а это нечестно; Настя и Ева боялись, что осознанный отказ Сургановой их ранит, или, еще хуже, они начнут «окучивать» преподавательницу и разругаются. Юле, Насе (вообще-то, еще одной Насте) и Кириллу было будто бы все равно. Вставать на пути у фанатиков себе дороже, но почему бы не попытать удачу?

— За что боролись, на то и напоролись, — флегматично заметил Кирилл, помахав пачкой сигарет. — Перекур?
— Я с тобой, — подскочила Юля.

Репетицию они в итоге отложили на завтра.

***

Ева Морозова буквально порхала по коридорам университета — осеннее солнце пробивалось сквозь старые оконные рамы, потерянные и смешные первокурсники сновали туда-сюда, в столовой поставили новый кофейный автомат. Неделю назад девушка сложила с себя студсоветские обязанности, попрощалась с командой. Это были плодотворные и веселые месяцы в должности председательницы, но сейчас Еве казалось, что она готова полностью посвятить себя науке (и, возможно, посиделкам с друзьями, на которые раньше из-за учебы и активизма не оставалось времени). Так что первый год в магистратуре начинался отлично! Но главной причиной тому было…

— Ева, вот вы где! Как вам литература, нашли что-то подходящее? — Светлана Яковлевна материализовалась рядом подозрительно бесшумно для человека, который носит броги со звонкими набойками.

Девушка откинула рыжую косу с плеча и улыбнулась:
— То, что я успела посмотреть — как раз. Но я пока еще не все изучила…
— Конечно-конечно, я и не надеялась, что вы прочитаете мои рекомендации целиком за каких-то два дня, — заверила Сурганова. — Недели хватит?
— Вполне.

Ева, конечно, соврала — Светлана Яковлевна насоветовала таких статей и книг, что только на их разбор уйдет дня четыре. Но разве можно отказать этим серым, заглядывающим прямо в душу глазам? А внимательному прищуру? Приподнятым уголкам тонких губ?

Год назад выяснилось, что Сурганова дипломников-бакалавров под свое крыло не берет. Настя тогда прорыдала несколько дней — эмоциональные американские горки, а не выбор научника! В итоге девушка пошла к Наталье Викторовне, коллеге Светланы Яковлевны по цеху, и не прогадала. Ева слушала рассказы подруги, по-белому завидуя — сама она мучалась со строгим и несговорчивым Свечниковым.

Но очень скоро дипломы были написаны, защищены и теперь использовались как подставки под горячее. В магистратуре родного университета из старого фан-клуба Сургановой остались только две подруги по студсовету. К огромной радости Евы, Настя планировала продолжить работать с Натальей Викторовной, а Светлана Яковлевна согласилась на сотрудничество на следующий же день после отправки идеально выверенного письма.

— Удачи, — покровительственно кивнула женщина и направилась вглубь столовой.

Ева отмерла, схватила стаканчик кофе из утробы автомата, вглянув на экран телефона: до вечернего семинара оставалось три минуты. Интересно, а что Сурганова делает в университете так поздно?

***

Новая традиция выработалась незаметно. Утренние лекции Светланы Яковлевны и вечерние пары Евы практически не оставляли им пространства для маневра в выборе места и времени встречи. Порой это был буфет в обеденный перерыв, реже — приемная кафедры философии. Переписка по почте состояла из длинных простынь со странными логическими цепочками, на которые профессор отвечала односложно — мол, голубушка, я понимаю, что вы хотите сказать, но не проще ли обсудить все при встрече? Еве этот подход, конечно, нравился. Пару раз они встречались в кофейне рядом с университетом — уже наступил декабрь, приходилось греть замерзшие руки о чашки с кофе и чаем.

А в феврале Сурганова сообщила, что уходит в подполье.

— Понимаете, я закончила вести курс лекций у третьего года, мои семинарские группы еще осенью забрала Наталья Викторовна, да и…

Девушка прослушала половину объяснения, зачаровавшись элегантными руками Светланы Яковлевны, в которых та крутила любимую зеленую ручку (для пометок на полях), но суть уловила — в общем, не хочет Сурганова ради одной Евы в университет таскаться.

Было грустно, но ожидаемо.

— …так что приходите ко мне домой. Я живу недалеко, можете перед вашими вечерними парами заглядывать?
— Будет ли это удобно, Светлана Яковлевна…
— Все зависит от вас, — улыбнулась та в чашку с зеленым чаем. — Ах, и у вас нет аллергии на кошачью шерсть?
— Нет.
— Тогда тем более приходите. Мишка будет рад новым знакомствам.

Ночью Ева долго не могла уснуть — ей снился Жижек, поливающий тюльпаны, медведь, ведущий себя, словно кот и, кажется, безумное чаепитие. Сурганова девушке не снилась (к сожалению или к счастью).

Chapter Text

Улицы представляли собой месиво из реагентов, грязи и мокрого снега — наступала весна. Вопреки ей, университетская жизнь становилась все более рутинной и невыносимой. Магистры-второкурсники уже не могли смотреть на свои диссертации без тошноты, слез или приступа паники (то есть — всего вместе), Ева же и Настя, которым до защиты оставался год, зашивались на усложнившихся семинарах и ридинг-группах.

Морозова, словно воздушная гимнастка, балансировала на полосе накатанного снега в середине дворовой дороги. Поскальзываясь, то и дело наступая в лужи, девушка медленно, но упорно шла к аккуратной кирпичной шестиэтажке. Кинув взгляд на лоджию четвертого этажа — с деревянными рамами и зелеными жалюзи — Ева юркнула под козырек подъезда и позвонила.

— Светлана Яковлевна, это я.

Сердце стучало в такт быстрым шагам — через ступеньку, через две. За месяц подъездная клетка стала знакомой до мелочей. Ева помнила все сколы и надписи на стенах, покосившиеся почтовые ящики, стыдливую выжженную кнопку лифта. Внутри него, страшно скрипящего, девушка делала несколько глубоких вдохов и повторяла, словно мантру: легкая влюбленность в своего преподавателя — обычная штука; главное — распознать ее, использовать себе во благо.

О, они с Настей провели достаточно вечеров за обсуждениями так называемого «краша» на Светлану Яковлевну. Выводы были, конечно, не утешительные, но и не совсем ужасные. Что может быть естественнее, чем очарование умной, элегантной, авторитетной фигурой? Доля таинственности и противоречивости в образе Сургановой тоже присутствовала — Ева предвкушала и одновременно боялась узнать что-то о преподавательнице философии, теперь ее научнице.

Четвертый этаж, в отличие от первого, Морозова помнила смутно — потому что каждый раз, когда до заветной двери оставалось всего несколько метров, волнение брало верх. Ева начинала рыться в сумке, чтобы сразу достать распечатанные материалы, параллельно запихивала туда перчатки, топала ногами, поправляла намокшие волосы. Потом замирала, как олень в свете фар, осознавая, что ее мельтешение наверняка не только видно в глазок, но и слышно за дверью шестьдесят первой квартиры.

Потянув ручку на себя, Ева шагнула через порог — в нос ударил запах крепкого кофе. Инородный, он окутывал плотным теплом. С каких пор Сурганова пьет кофе? Сама хозяйка квартиры выплыла из темноты коридора в сером джемпере и струящихся черных брюках, улыбнулась приветливо. Любопытный Мишка не вился у ее ног, не бежал удивленно мяукать на Еву — должно быть, был закрыт в одной из дальних комнат.

Девушка потупила взор, сняла мокрые сапоги и поставила их на сушилку рядом с белыми кроссовками. Погодите, белыми кроссовками?!

То, что обычно напоминало чудесный и смятенный сон, сегодня ощущалось тяжелым простудным бредом. Пока Светлана Яковлевна разливала чай, Ева гипнотизировала витиеватые узоры на узком горлышке джезвы.

— Так, что тут у нас…

Зашуршали страницы записной книжки, распечатки и ксерокопии — Морозова тараторила, объясняя последние мысли, что пришли ей в голову вчерашним вечером. Логические цепочки рушились, обрывались на полуслове. Все, что недавно казалось гениальным, теряло смысл и объяснить даже основы задумки не получалось. Обычно в такие моменты Ева напоминала себе, что нужно меньше рассчитывать на похвалу преподавателя. Страх сказать глупость, постоянное считывание, почти сканирование реакций наставника отвлекали, ограничивали и, в конечном счете, приводили к провалу.

Но сегодня Ева даже не смотрела на Светлану Яковлевну. Взгляд ее рассеянно скользил по кухонным полкам — от внезапной джезвы до оранжевого узкого пакета из Дьюти-фри. Мыслями она была где-то в конце коридора, между четырьмя дверями: в ванную, туалет, комнату справа и комнату слева. Из последней доносился стук клавиш ноутбука и музыка — настолько тихая, что, моя руки, Ева ее уже не слышала.

— Вы, кажется, себя перемудрили, — вдруг сказала Сурганова.

Ее чашка опустела, Ева поспешно отхлебнула из своей и поборола желание поморщиться — на фоне аромата крепкого кофе улун казался кислым.

— И вы так и не прочитали высланную мною монографию…

Девушке хотелось воскликнуть — конечно, не прочитала! Как я прочту за пару дней этот древний фолиант, электронной версии которого нигде не найти? Вместо этого Ева ответила более сдержанно:
— Просто его не выдают на руки в библиотеке, а у меня совсем не было времени посидеть там.
— Тогда, возможно, имело смысл отложить нашу встречу? Я пока не вижу здесь сильного прогресса. Поймите, ваши мысли очень ценны, но они должны опираться на литературу…

«И именно на ту литературу, которую вам хочется».

***

Ева топталась у аудитории с двумя довольно жалко выглядящими стаканчиками кофе — все из того же автомата в столовой. Один предназначался Насте, из другого девушка делала маленькие глотки.

Научно-исследовательский семинар должен был начаться с минуты на минуту. Ева насупилась — если преподаватель или хотя бы Настя не появится прямо сейчас, она уйдет, наконец, домой и устроит себе заслуженный киновечер с чипсами и бутылочкой сидра. Стоило этой мысли оформиться, как на ее плечо опустилась рука:
— Хэй! Прости, заболталась с НВ.

Благодарно кивнув, Настя забрала свой кофе и оперлась о стену рядом. Ева при упоминании Натальи Викторовны невольно вспомнила про свой затык в диссертации.

— Не кисни, можешь просто посидеть, позаниматься своими делами.
— Тогда в чем смысл?
— Я же говорила — примелькаться! Кто из нас грезил о научной карьере?
— Мне казалось, мы обе.
— Возможно, — уклончиво согласилась Настя и взъерошила пятерней светлые кудряшки. — Свечников обещал сегодня приглашенного эксперта.
— Зная Свечникова, мне слабо верится, что он позовет кого-то интересного…

***

Она влетела в небольшую аудиторию бесцеремонно.

— Пардон, пробки, — обронила, будто никто не почувствовал стойкий запах сигарет.

Свечников запнулся в своей нудной речи о междисциплинарности и, кажется, приготовился читать нотации — но вдруг его старческое обвисшее лицо просияло. Он поспешил навстречу незнакомке, протягивая руку.

— Диана Сергеевна, ну наконец-то!
— Иван Владимирович. Что, без меня уже тут все рассказали?
— Да как же без вас!

Ева никогда не видела Свечникова таким оживленным — признаться честно, она вообще своего прошлогоднего научника старалась поменьше видеть. Они расстались на хорошей ноте (и с хорошими оценками), но напряжение между ними грозило стать взрывоопасным. Уже позже Ева поймет, что не в напряжении было дело, а в отсутствии индивидуального подхода, персонализированной похвалы — во всем том, чего хватало сполна в научном руководстве Светланы Яковлевны.

— Прошу любить и не жаловаться — Арбенина Диана Сергеевна, кандидат…
— Не-не-не! — перебила женщина. — Давайте обойдемся без вот этого!
— Да как же ж…

Студенты и аспиранты тоже приободрились. Парень, сидевший рядом с Евой, впервые за 20 минут поднял голову с парты и сонно уставился перед собой, Настя схватилась за телефон. Морозова фыркнула, пробежавшись глазами по открывшейся страничке Арбениной на сайте университета — филология, культурология, литературы, до кучи — преподавание английского. Девушка перевела взгляд с фотографии на живой образец — он, закатав рукава черной водолазки, сел на край стола и перекинул ногу на ногу.

— Что я вам там обещала? — спросила Диана Сергеевна у Свечникова.

— Вы мне как раз «ничего не обещали». Расскажите, может, о своей последней стипендии? Я говорил, вот, коллегам о междисциплинарности…
— Ох, это будет тот еще винегрет! — хохотнула Арбенина. — Ну давайте как-то обрисуем ситуацию тогда. Недавно я вернулась из Университета Эдинбурга… есть тут философы?

Все, кроме спящего на парте парня (надолго его не хватило), подняли руки.

— А, даже так! Вот это подлянку вы мне устроили, Иван Владимирович, — она почесала затылок. — В общем, тогда знаете, что он славится своим философским факультетом. Я, сразу предупрежу, не философ — в проектную группу меня занесло как культуролога…

Спустя час Ева могла думать только том, как она упадет на кровать, завернется в одеяло, положит голову на пышную подушку, закроет глаза, наплевав на фильм, и будет с блаженством засыпать. В это время Настя буксировала подругу к выходу из аудитории — за окном уже стояла темень. Арбенинская белоснежная макушка то ли исчезла, то ли затерялась в толпе желающих задать вопрос. Еве было все равно. Что им могла дать эта хаотичная, поверхностная дамочка? Пусть культурология родилась на стыке в том числе и философии, пусть эта Диана С-с-семеновна целую зиму прохлаждалась в готическом Эдинбурге, ей-то, мусолящей с утра до ночи очередную советскую монографию, какое дело?

— Как я понимаю, ты не в восторге, — донеслось из кабинки.

Нельзя просто так поехать домой, не заскочив в туалет.

— А мне кажется, было освежающе, — не дождавшись ответа, продолжила Настя.

Ева самозабвенно намывала руки, когда подруга встала рядом.

— Это могло бы быть познавательно, но я, наверно, слишком устала.
— Врешь, — хлопнула Настя по ручке крана. — Я же вижу, Арбенина тебе вообще не зашла.
— Ну раз ты сама все видишь…
— Брось, что за снобизм. Сурганова и ее мертвые белые цисгендерные мужчины плохо на тебя влияют.
— Может быть, — наконец улыбнулась Ева.

Девушки направились в гардероб, поднырнули под столешницу и сами взяли куртки.

— Просто в чем смысл скакать из проекта в проект…
— А? — нахмурилась Настя, поправляя шуршащий розовый капюшон.

— Я говорю — в чем смысл вот так делать немного то тут, то там? Кем ты потом себя назовешь?
— Ну… кем захочешь?
— Ага, ее «давайте обойдемся без этого» тебе понравилось?

Пикнули пропуски, взвизгнули турникеты и массивные двери. Крыльцо главного входа сверкало наледью. Ветер тут же попытался сдернуть капюшоны и забраться под штанины джинсов — он принес запах табака и обрывки странного разговора…

— А Светка-то что? — спрашивал чуть гнусавый голос.

— Да как обычно. Учебник вон взялась писать. Мне ли вам рассказывать!

Ева и Настя прошмыгнули мимо болтающих преподавателей, только кивнув на прощанье. Арбенина дрожала в кожанке, Свечников напоминал огромный шкаф (или гроб) в своем черном пальто — абсолютно монументальный.

Морозова обернулась — белоснежный ежик волос практически светился в полуночной синеве, огонек сигареты пялился подругам вслед.