Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

может, Олли обрадует. Олли демона любит.
Спижжено с Метод, кориан муви - самый греховный поцелуй в моей зрительской жизни.
Требуется, для прочтения, капелька сочувствия.

Как на корвете с откинутым верхом, год въезжал в лето – с залитого дождем с двадцатой мили по двадцать восьмую парквей May на прожаренный солнцем хайвей June. Людского мнения никто не спрашивал, каково им было: сначала сменили шорты на дождевики и куртки, потом куртки на пиджаки с водолазками под горло. Люди погоде не верили – утром тучи, в обед все, что угодно, вечером ветер, чтобы надул к рассвету новый погодный неждан.
Товарищи поизобретательнее кувыркались с гардеробом на грани фола: Донун надевал джинсы и под пиджак майку. Когда жара, как сейчас, во втором часу дня, он носит пиджак в руке и подгибает джинсы – тот самый на грани фола, уже почти совсем неприличный кэжуал. Выйти за картошкой в этом – пожалуйста, но появиться в таком виде перед режиссером, студийной командой и актерами он себе позволить не может, поэтому сразу, как забегает в лифт, сгибается пополам и раскатывает штанины. Пробегая по коридорам, которые, как стеклянные витрины, залиты мучительно ярким солнцем, Донун напяливает пиджак, скрывая пятно пота между лопатками. Он выглядит мятенько во всех этих вещичках, которые или были закатаны по колено или носились в руке, как пиджак, но останавливаться прихорошиться или понюнить ему некогда – стрелочки на наручных часах отбивают серебряные секунды его опоздания: три минуты сорок…
- Здравствуйте, простите, пожалуйста… - после солнечной вакханалии снаружи Донун мало что видит в помещении. Так: здоровый стол, вокруг него сидят недовольные люди. Что недовольные им, Донун понимает, когда рассматривает лица, снимая очки – их алюминиевые тонкие лапки тихонько пластиково стукают, соединяясь, когда господин режиссер говорит:
- А вот и наш ноунейм.
Донун натягивает губы в улыбочку – от нее болят щеки. Довольно противно.
Человек, сидящий по левую руку от режиссера нога на ногу, вслух думает:
- Я думал, это его менеджер.
- Что вы, Сонун-шши, - быстро втирается режиссер, - у него даже менеджера нет, - и рукой Донуну вежливо указывает на пустое кресло. - Присаживайтесь, пожалуйста.
Как велели, так Донун и делает – выбор у него как у сиротки, которую посадили за богатый стол. Все открывают сценарий, и он тоже.
- Сейчас расскажу вам, о чем пьеса, - режиссер Чхве поднимается. С энтузиазмом приступает: - Уважаемый актер, которого будет играть наш дорогой Пак Сонун, - Чхве вежливо рукой указует на удобно усевшегося мужчину, который сделал Донуну замечание, - обучает новичка азам актерского мастерства, - чуть менее вежливо длань режиссерская показывает на Донуна. - И вскоре правда и вымысел смешиваются… - выждав театральную секунду, заканчивает режиссер.
Читавший сценарий (разумеется) Донун поднимает глаза взглянуть на своего партнера по сцене – многоуважаемый актер крутится в кресле из стороны в сторону и грызет кончик ручки. Совсем не обращает внимания, что Донун на него таращится.
Пользуясь, так сказать, всеобщим игнором Донун запускает пальцы в волосы на висках и достает оттуда большие и блестящие, как алмазы, капельки пота – ну, страшно жарко ему было. Кондиционер работает, но остыть телу требуется время, тра-та-та… Законы термодинамики никто не отменял.
- Только из душа, что ли?…
Кто это сказал? Как пойманный с поличным, Донун выпучивает глаза на сидящих – режиссер вещает, стафф слушает и записывает, многоуважаемый сонбэ Сонун вращается в кресле с ухмылкой, на которой можно пожарить блинов, такая масляная. Обидная – наверно, потому, что Пак Сонун такой хороший актер, признанный и в самой стране и, говорят, где-то в Каннах.
Как будто совершает преступление, из-под тишка, Донун сует руку под крышку стола и там обмазывает пот на бедро, о джинсы.
И еще течет. Он чувствует, как: из-под уха вниз по шее катится капля. Со стыда ему слышится, как, стекая сквозь волосы, пот якобы громко шуршит. Как будто пузырь вспороли – когда капля впитывается в ворот пиджака.
Сонбэ, уважаемый, листает сценарий – тоже нарочито шуршит, громче всех, только бумагой.
Хватаясь за виски, Донун начинает глубоко дышать – должно помочь. Перестанет потеть. По сложившейся традиции, Донун ни хрена не запоминает из того, что проговаривает для команды режиссер Чхве. Донун потеет из-за сонбэ Пак Сонуна. Или Донун воображает, или старший начал над ним издеваться с порога – повсюду на столе валяются распечатки каста будущего спектакля, фотки из портфолио актеров, как доска почета: сценическая жена Пак Сонуна на тертьем месте, сам Солнцеликий сонбэ на втором, а на самом первом - красивая морда Сон Донуна, двухлетней давности, не штампанутая еще судьбой.
“Говоришь, думал, я – менеджер? - делая так, в упор пялясь на противного сонбэ, Донун бы и рад, чтобы на его протест обратили внимание. Но никто не станет, это старая история – он и это молча перетерпит, и многое еще впереди. Сон Донун личность не то чтобы покорная, но потрясающе нескандальная. Он всегда кипит внутри себя: - Как же ты моего лица не узнал, если оно везде здесь, повсюду на этих листочках?”
После определенных событий, приключившихся с Донуном, он живет в мире со своим воображением – если ему кажется, что он услышал, как скрипнула тяжелая крестовина стула, то он предпочитает думать, что так вполне могло и быть, даже если никто кроме него не заметил. Пак Сонун крутанулся в его сторону.
“Что я успел тебе… - подумал Донун, а потом вместе со всеми, сидящими рядом с ним на правой половине стола, напротив окна, закрылся локтем от резанувшего по глазам света, - сделать?...”
Проезжать под окнами конференц-зала на десятом этаже ничего не могло… Наверно, что-то пролетало. Что-то, как зеркало отразившее солнечный свет. Мощный и оранжевый, как на закате, заставивший людей повскакивать, прикрывая глаза.
- Дорогой господин режиссер, - миролюбиво молвил Солнцеликий, когда покой воцарился обратно и все сели по местам, - мы на самом деле все уже поняли. Ноунейм абсолютный ноунейм, он неизвестен и ничего не умеет. От него требуется только точно чувствовать и хотеть, чтобы Учитель научил его играть… Давайте уже пойдем кушать?
Донун сложил ручки пирамидкой, кончики всех пальцев левой руки соединил с кончиками правой.
Хорошо, он не будет обижаться. На правду не обижаются.
Стафф хотел понести Пак Сонуна в столовую в его кресле – как на троне. Только Пак Сонун обладает авторитетом: завернуть речи режиссера Чхве в русло насущное, насыщающее – ланч.
За всеми Донун не поспевал и не особо хотел – его подхватило чувство, которое одолевает на новой работе, когда оказываешься в чужом коллективе. У всех есть привычки, компании по три-четыре человека собираются и ходят вместе обедать. Тебя не берут, потому что всем неловко.
Донун остался один в конференц-руме, встав напротив кондиционера с поднятыми руками, читая распечатку со стола: Пак Сонун, 9 января 1973 года, Чангджу, провинция Чунчхон… Значит, ему сорок шесть.
Подмышки высыхали с очаровательной скоростью под потоком холодного воздуха. Даже если Донуну приходится стоять в позе наказанного школьника, с поднятыми вверх руками.

Донун с нетерпением ждал, когда дверь отъедет. Лифт здесь был супрмедленным и просто титанически огромным, а что-то у Донуна в первом огромном чемодане из шампуней медленно текло через дно, а с ручки второго грозил сорваться пакет с чайником и шлепанцами.
Переселение – процесс раздражающий. Слава бо… Слава инженерам, двери лифта открылись.
- Как мне от него избавиться? - Донун пер тяжелый чемодан через порожек элеватора, колесики сопротивлялись. - Он же и здесь меня найдет…
Никто не становится здоровее, подозревая, что таинственный посетитель приходит к нему по ночам. Пялится, небось, на него, пока Донун спит, завернувшись в одеялко.
Утром стоящий на кухонной мойке стакан с вином, накрытый салфеткой, Донун считает подарком ночного гостя. Не то чтобы память у него плохая, но иногда то, что происходит, происходит как бы не с ним. Просто одно: если бы это Донун налил в стакан вина, Донун бы его выпил. Все, досуха. Не накрыл салфеточками.
Утром лежащий на кухонном столе пакет с круассанами Донун швыряет в окно и орет:
- Покажись! Кишка тонка?
Он считает себя брошенным. Как с котенком – поиграли и отселили. Только зачем эти обидные “подарки”?
- Собаку надо, - шипит Ёсоб, вытаскивая волоком из лифта большую коробку. У него язык на плече от ее тяжести – архангел все еще маленького роста, в сером плаще с завязочками, как лейтенант Коломбо. - Я тебе гарантирую, собака в дом ни светлого, ни темного не пустит.
- Я работаю, - напоминает Донун, втыкая ключ в замочек – доперли багаж за угол, к аппартаментам номер триста двенадцать. Ключик в скважинку не лезет, хоть убей. Ёсоб хватает его ладонь и переворачивает ключик вверх ногами – всевидящий ангел в хозяйстве очень полезен. Перевернутым ключиком замочек открывается. - Как я тебе животное заведу, если я весь день на работе?
Ёсоб хихикает:
- Так эта особенная собака. Он тебе и пол помоет, и пельменей сварит, если захочешь, - проталкивая коробку через порог.
Как получилось, что архангел преет, таская в коробках барахло человечишки? А как получаются морганатические браки?
Может, дело в моменте, пролетевшем кометой между одинокими сердцами?
- Кстати, - вспоминает Донун, - в каком чемодане пельмени? Это они через дно текут?
Потыкав указательным пальцем в губу, Ёсоб показывает:
- Пельмени в пакете.
И они действительно там.

Кто это у нас тут снова прыгнул в омут с головой?
Один очень уважаемый Донуном актер однажды сказал: “Артисту лучше иметь не очень хорошую работу, чем не иметь никакой”. Этот уважаемый актер (кстати, ни в коем случае не Пак Сонун) такой фразой оправдывал свое участие в сериале “проходном”, трешовом, не для гордости. Но то было в голодные для кинематографа времена.
Согласившись играть Ноунейма (кличка проклятая с легкой подачи господ режиссера и Солнцеликого прилипла), Донун руководствовался той же самой логикой – хоть где-то появится на сцене, пока не забыл, как быть актером.
Что это будет театральная сцена и какого напряжения потребует живое выступление – эту проблему Донун запихал в нижний ящик Тумбочки-имени-Скарлетт-о-Хара: я подумаю об этом завтра ящик.
Чтобы хоть как-то дозировать сваливающееся на голову дерьмо, такой инструмент откладывания и игнорирования необходим каждому…
Что в каждом прогоне пьесы у него два поцелуя с Солнцеликим Пак Сонуном – этот факт Донун восемь раз сложил квадратиком, как оригами, и подсунул под Тумбочку, как подкладывают под шатающуюся мебель картонку.
Ну и вот бумеранг Донуна почти догнал – когда перерыв закончится и он поднимется на сцену, где идет репетиция, ему надо будет совершить акт целования сонбэ в издевающиеся губы губами пришибленными и от страха непослушными. Хоть в этом Донун не сомневается, что у него получится – пришибленым он чувствует себя на все сто. Встать перед прикалывающимся над ним со скуки Сонуном – вот тут у него поджилки, Донун уверен, точно дрогнут.
Трясущийся над распечатками со своим текстом, явно паникующий молодой актер не внушает доверия даже стаффу. Они настолько любезны, что дают Донуну об этом знать, громко шепчась за его спиной:
- Ты думаешь, “голубая” постановка в этот раз выгорит? - Донуну кивнули на спину. Он не высшая сущность и даже не самый хреновый демон, но это он чувствует.
Кто-то в ответ жмет плечами:
- Не знаю. Я только на Пак Сонуна надеюсь… Знаешь же, там, где он, проливается золотой дождь – популярность, деньги, слава…
Вот так. А Сон Донун от Солнцеликого нос воротит. Смотрит на него дико вытаращенными глазами, когда Сонун хлопает себя по коленке:
- Сон Донун! Поднимайся на сцену, не спи… Солнце еще высоко, ха-ха-ха…

- Это чт… это кто? - шепотом спросил Донун в ухо у Архангела, держась инстинктивно за рукав серого плаща.
- Ю Хэджин меня зовут, - благодушный дядечка лет пятидесяти протянул, скалясь приветливо, руку. - И я вас прекрасно слышу.
Слева он него на стене висела фотография сиба-ину в самодельной рамочке из сколоченных ошкуренных досочек. Пес на фотке как будто улыбался и троллил.
- Гэ, - пожал плечами Ёсоб. - Собака.
- А-а-айгу-у-у, - тут же запричитал Хэджин. - Вот вам и ангельское воспитание! Вот и да! Айгу-у-у… Высшая сущность старшим грубит!
Сделав недовольное лицо, Ян Ёсоб созиволил исправиться:
- Анимал спирит, - коротко кивнув. Потом задрал подбородок: - Но чином я выше!
Хэджин заулыбался, скопировав почти сиба-ину на фотке:
- Вот и помакай свой чин в чай! А мы пойдем его с вареньем пить! - подпихивая Донуна в поясницу катиться вперед по коридору.
Сзади шел и фыркал Архангел.

“Грустить” не есть донуновское хобби. Он не умеет “страдать красиво”: разлечься с драматизмом в луже и прозрачными глазами следить за тем, как пролетают по небу тучки – валяться так, пока его не заметят, не спасут, не соберется вокруг толпа, которая станет обсуждать глубину его страдания.
Нет, Донун так не делает и, может, поэтому никому не нравится.
Чунхён был ужасно непонятным исключением.
Что есть хобби Сон Донуна на самом деле: отрицание, забвение и отказ от негатива. Буквально это значит следующее:
Донун никогда не обратится за врачебной помощью из принципа и противоречия
Донун тот еще алкаш
тумбочка имени Скарлетт ломится и трещит по швам – игнорируй, пока можно.
Так себе мировоззрение, Донун пользоваться им не советует, но ему-то кто запретит?
Над шуткой “Не бывает некрасивых баб, бывает мало водки” Донун теперь прихихикивает гораздо веселее, но совсем желание размножаться тут ни при чем. “Не бывает грустных людей. Если грустно – надо выпить еще”, - мудрее правила в своей жизни он не открывал.
Иногда, при стечении обстоятельств, которые Донун еще не определил, состояние приличного опьянения переходит в радостное и благостное понимание того, что все будет хорошо. Ради него Донун и пьет, это очевидно.
Когда оно наступает, когда начинает казаться, что не все еще проебано и, если постараться, можно вернуть… Вернуть то, что оказалось таким важным.
Донун водружает на голову наушники – длинный шнур зацепился за амбюшюру и затянулся у него под шеей, как петля. Кто знает, может, это “добрый знак”, знамение. Музыка из наушников не играет, но, после полутора бутылок вина, состояние всеобъемлющей бело-синей надежды пришло – оно намного сильнее вещей, которые Донун может слышать или осязать. Это состояние способно поднимать его в воздух на крыльях, которые он воображает.
И вот, без музыки, Донун о чем-то задумывается.
Южной ночью… Дольше... утра… дремать… железному… уроборосу… не…
Не суждено.
Утром Донун ни о чем не вспомнит и ему не будет стыдно. Он напился в говно.

Из конторки Хэджина коридор вел в помещение, из-за двери которого мощно пахло готовящимся гуляшом. Стукнув разочек в дерево, Хэджин дверь отворил, и Донун увидел престранный дуэт: один, помоложе, в шапочке как у зэка, сидел за столом и криво-косо чистил чеснок. Второй, очень высокий и сторойный, мешал тот самый гуляшик на плите ложкой, говоря бархатным голосом:
- Мясо, Чоннам-а, сколько ни вари – только лучше будет.
- Поял, хён, - отозвался тот, который уродовал чеснок.
Донун понял, что чистильщик левша – может, поэтому и казалось, что он над луковым родственником издевается и калечит.
- Здрасьте! - чтобы не показаться невежливым, Донун первым согнулся пополам. - Кто бы вы ни были…
Потому что варящий гуляш повернулся к нему – он был немолод, гипнотично красив, а глаза казались запредельно черны.
- Гостюшек привел, Сынвон, - обратился к старшему кухонного дуэта Хэджин, - угощай.
- Арханеглу больше спать негде, они теперь по хостелам таскаются? - Сынвон напрягся, когда Ёсоб прошел мимо него, вяло махнув рукой, типа, “Здарова-отъебитес”.
- Не-не, - торопливо ответил Хэджин. - У них дело. Другое, - он как-то по особенному выделил, - дело. Вот этому человеку нужно.
- А-а-а… - Донуну показалось, что даже плечи Сынвона, с лямками фартука на них, расслабились.
Товарищ странненький, чесночный потрошитель, положил нож, который до сего момента держал направленным строго от себя. Потом вдруг вскочил:
- Кофе!
- Правильно, Чоннам-а, - ласково похвалил порыв Сынвон, - сделай нам кофе. Все равно пора передохнуть, - с этими словами он разоблачил прекрасное стройное тело от фартука и повесил вещь на крючок на стене.
Усаженный на табуретку Хэджином Донун рассматривал кухню – небольшая, но уютная. Корзины с овощами прямо на полу. В простенке между окнами фото в рамочке – черный, как кварц, гордый доберман и корги с мордой идиотки.
Когда и Ёсоб хотел опуститься на табуретку, Хэджин взорал:
- Нет-нет! Нельзя!
Странненький Чоннам уронил ложку, которой мерял кофе. Донун чуть не наложил.
- Что нельзя? - обиделся Ёсоб. - Сесть можно?
- Нельзя, - ответил Хэджин. - Ты чином выше. Тебе с нами сидеть не положено.
- Чоннам-а, - раздался ласковый, низкий голос товарища Сынвона. - Тащи-ка нашему почетному гостю наше почетное одеяло.
- Поял, - кивнул Чоннама.
И исчез.
Вернулся через секунду с рулоном, от которого на его фартук пристали собачьи волосы в большом количестве.
- Вот, - суетился Хэджин, складывая пополам, а потом еще раз пополам одеяло на табуретке, - из собачьей шерсти, очень теплое – самое лучшее, что есть в хостеле, для особенного гостя.
Пока Сынвон ржал в кулак, Хэджин и на полном серьезе суетящийся вокруг Чоннам усадили Ян Ёсоба на насест из собачьего одеяла. Усадили на отшибе от контингента, с котрым Архангелу ручкаться и пить чай за одним столом не пристало.
Усадили возле раковины, рядом с мусоркой – кухонька-то не велика.
Ножки коротенького Ёсоба не доставали до пола, но если бы он начал возмущаться, его ангельская репутация бы пострадала еще сильнее.
- Так чем мы можем помочь? - спросил Сынвон своим волшебным, расслабляющим голосом, разливая кофе по кружкам.
- Мне нужно было собаку завести, - улыбнулся Донун. - Я понятия не имел, о чем речь. Аха-ха-ха… Простите. Мне нужна была необычная собака, но я вдруг понял, что не справлюсь.
Выбирая между сиба-ину, доберманом и корги, Донун предпочел бы психическое здоровье.
- Ну-ну, - неодобрительно прицокнул Сынвон.
А Хэнджин спросил:
- А чем же тебе обычной собаки недостаточно?
- А к нему по ночам демон ходит, - от помойного ведра подал голос Архангел.
И попытался незаметно на табуреточке придвинуться к общему столу, но Хэджин бдел, выставил руку:
- Нет-нет, тут все чином ниже тебя за столом… - а сам с большим любопытством склонился к Донуну: - С какой целью? Что демону от тебя нужно?
- Не знаю, - сморщился Донун. Если бы он знал, так обидно бы не было. Донун упал в локти: - Подарки оставляет. Недавно на лимонные пироги перешел.
Если бы по утрам Донун в кухне находил человеческие побелевшие от времени кости, улиток каких-нибудь, говяжью печень, зараженную ящуром – он бы понял хоть как-нибудь, но…
- Лимонные пироги? - рот Сынвона открылся в положении “о”.
- Соглашайтесь, уважаемые анимал спириты, - Ёсоб еще раз предпринял попытку пересесть от мусорки к столу, - на человечьей службе десять лет за один год зачтут. Небось, ревматизм уже мучает, нюх пропадает, волосы линя…
- Еще нет, - предлинная нога Сынвона вежливо задвинула табуретку с Архангелом обратно к ведру.
- Но согласиться мы точно не согласимся, - поддержал товарища Хэнджин. - У нас тут бизнес только поднялся…
- Да какой бизнес? - возмущался Ёсоб, цепляясь руками за стол. - Что-то я ни одного человека не вижу здесь! Пусто! Никого!
- Так это же хостел, - теперь и Хэнджин пихал табурет в жердочку ногой в тапочке. - Вечером приходи, постояльцы вечером появляются.
- В самом деле, - сдался Сынвон, который, несмотря на масть, не любил драться, - кого мы вам должны отдать? Нас всего трое: Хэнджин убирается, я готовлю…
- А этот? - Ёсоб указал на все это время молча дулившего кофей чесночного мафиози.
Ческунчик жалостливыми глазами глядел на хёнов.
- А этого мы просто так не отдадим, - твердо отказал Сынвон. - Он наша радость.
Выслушав, Донун встал (ему надоело), чтобы взять Архангела за руку и усадить на свое место – что тому так на столе надо было, так это малиновое варенье. В него Ёсоб сразу залез ложкой, перестав заступаться за человечка, заговорившего со свойстевнной ему простотой, но достоинством:
- Спасибо, что выслушали. На самом деле отказ меня совсем не расстраивает, не волнуйтесь. Я думаю, что ничего бы не вышло, даже если бы вы согласились. Вряд ли кто-то еще способен помочь мне.
С некоторых пор у Донуна искренне такое мнение – что ему дорога только вниз.
От визитов демона не спасало даже присутствие в квартиле Архангела. Ян Ёсоб спал в донуновской кровати (потому что он капризная высшая сущность), а сам Донун пил на кухне. Он заснул на локтях, когда за окном посветлело – демон не пришел бы, когда солнце встало?
Неправда. На кухонном окне уже лежала упаковка конфет-пралине.
Одна искренность помогала Донуну выживать. Она же и топила, впрочем, и очень хорошие люди (а их было много) стремились ему помочь, а плохие пытались нажиться.
Сынвон с Хэджином переглянулись с сочувствием, покачали головами. Потом Сынвон ласково позвал:
- Чоннам-а, а где браши?
- Браши? - прищурив один глаз, переспросил Странненький. - Нести?
Сынвон прикрыл глаза в утвердительном смысле.
- Поял, - быстро ответил Ческунчик. - Ща буит.
Через пару секунд он приволок половую щетку с грязной обтрепавшейся щетиной, палку которой сунул Донуну в руки.
- Зачем? - спросил Донун у господ анимал спиритов.
- Прогонять, - поднялся Сынвон. - Когда они мне мешают, - он кивнул на товарищей, - я этим вот так их из кухни…
Сынвон взял щетку и затер ей пол под ногами всемогущего Архангела, заставив сущность высшего класса взвизгнуть, подавившись вареньем, и торопливо попятиться за порог кухни. Донун улыбнулся, когда подумал, что Ёсоб это явно не по своей воле делает, так смешно задом ретируясь из помещения. Стоит потом за порогом, блестит обиженно глазами и обсасывает ложку, как будто обратно ему войти не разрешают.
- Вот, - заключил Сынвон, протягивая щетку Донуну. - Как видишь, работает даже на ангелах. Пользуйся!
- Спасибо, - вежливо поблагодарил Донун, рассматривая диковинный Изгонятель.
Когда он повернул щетку, заметил надпись, нанесенную на черенок маркером: “иГЕйо”.
Выпроводив гостей, Хэджин вернулся к парням, которые сидели за столом с кислыми лицами. Сынвон отставил свою кружку:
- Ну что, вернемся к поискам?
- Хён, не виноват я, - жалобно попросился Чоннам.
- Да я знаю, что ты не виноват, - мягко согласился Сынвон. - Но искать надо.
Ставший вдруг серьезным Хэджин добавил:
- Надо найти ее самим, пока из-за нее не нашли нас.
Разве же тут до человечка, который мучается с носящим подарки, но не показывающимся лично демоном?
Хэнжин ойкнул:
- Человек… и демон, который за ним ухаживает??? - его осенило.
- Ой беда-а-а, - секунду обдумав внесенную гипотезу, Сынвон скорчил озабоченное лицо. - Чоннам-а, а ты на чердаке уже искал?

Того, кто называл пьесу “голубой”, следовало повесить вверх ногами на циферблате городской ратуши. Не про отношения двух мужчин рассказывал сюжет. Это все было про отношения двух артистов, и в какой оболочке они оказались, в каком времени и каких обстоятельствах – лишь прихоть судьбы.
- Ты скучаешь, когда меня нет рядом? - спросил Донун, глядя на тяжелые электронные часы на левой руке Сонуна.
Несмотря на возраст, сонбэ все еще был красив. Но надо ли быть красивым, когда у тебя такой взгляд, что Донун чувствует, как он прожигает ему темечко.
- Я скучаю, - наконец, подняв взгляд на старшего, произносил свои строчки Донун. - Из принципа я всегда говорил и буду говорить только правду.
Режиссер в зрительном зале радостно заерзал – он знал, что античное, строгое лицо молоденького актера сработает.
Донуну, впрочем, показалось, что что-то в этих заранее написанных словах выбесило сонбэ. Сонун был выше него, он был очень высоким – когда он вдруг шагнул к Донуну, встав так близко, что рукава их одежды соприкоснулись… Донун с не слишком здоровыми нервами вздрогнул, как будто его могли ударить.
- Правду будешь говорить? - продолжало казаться, что Сонун сердится.
Может быть, играл он и правда великолепно. Взял Донуна за руку, и казалось, что он хочет ее сломать.
“Будешь говорить правду, даже если она вредит тебе?” - такой Донун помнил следующую реплику старшего. Но Сонун сказал:
- А не в том ли дело, что тебе просто нравится правдой делать себе больно?
Понятной реакцией послышалось шушуканье из зрительного зала – Сонун пошел мимо скрипта. Но даже бровь на его лице не дрогнула, когда он пристально смотрел на зашуганного Донуна – и режиссер решил не прерывать.
Дальше сонбэ надо было неожиданно поцеловать – Ноунейм из пьесы доказывал, как он любит выставлять на выставке свою сокрушительную правду… Как славно он разработал талант заниматься правдивым мазохизмом – Сонун, в принципе, переделал заготовленную фразу на ту, что оказалась похлеще, правдивее, неприятнее, но для массовой аудитории непонятнее, поэтому и не попала в скрипт. Но Донун не наблюдал за этим из зала, он стоял перед сонбэ, который глядел ему в глаза глазами страшно недовольными, раздосадованными как будто ВСЕМ, из чего состоит младший. Его запястье крепко сжимали, так что он чувствовал ненависть к себе – так и еще сильнее тебя будет ненавидеть человек, которого ты заставил чувствовать что-то, чего он никогда не собирался.
Примерно так Донуну охота заехать демону по роже ножкой стула.
Донун вспомнил Юн Дуджуна, и как будто полыхнул от макушки до пяток. Этот всполох беспомощной, мстительной злобы начисто разрушил частоту, которую сонбэ успел сконструировать для этой значимой сцены. Сонун явно заметил, что Донун перед ним психанул, и Донун заметил, как старший просто отконнектился от всего происходящего. И это снова было обидно… Донун пожевал губами невидимое, а потом потянулся за своим поцелуем.
И был грубо остановлен за левое плечо, со стороны, не видной из зрительного зала:
- Не хочу, - прошептал Сонун в самое ухо. Он отвернул Донуна от режиссера еще сильнее, так что из зрительного зала могло показаться, что соприкосновение губ таки состоялось. - Один раз спасу, а больше не стану.
И Сонун ушел – получать претензии от режиссер Чхве за самопал на сцене, в котором Сонун не был виноват. А Донун стоял статуей – как потрясно он играет, что сумел даже у опытного сонбэ отбить желание с ним контактировать.
А потом ему казалось, что Сонун пожалел его.

На человечьей кухне Архангел стучал кастрюлями, варил пельмени. За что он обожал Донуна – тому было все равно, даже если съесть весь его холодильник. Человечишка сидел за кухонным столом и подливал себе в бокал белое вино.
Донун абсолютно не был жадным, Ёсоб только бы хотел, чтобы он почаще выходил из дома покупать пельмени.
- Как тебе театр? - спросил Ёсоб. - Древняя форма искусства лучше кинематографа?
- Нет, - помотал головой Донун.
Если бы была пленка, он смог бы взять ее и пересмотреть, чтобы понять – что же такого он сделал Пак Сонуну на сцене, что тот прокатил его по всем кругам ада как бестолкового, ненужного, вызывающего неприязнь неумеху… а потом пожалел.
Донун думал о прошедшем дне… то есть, думал о сонбэ. Даже неприятные, мысли о Сонуне были приятнее того непонятного психоза, который овладевал им, когда он думал про то, как же сильно обижен на демона.
Почему он исчез и больше не приходит?
К чему эта обидная забота в форме продуктов по утрам?
- Так лучше кино или театр? - улыбнулся Ёсоб.
- Разве я не ответил? - удивился Донун.
Ёсоб пожал плечами – он тоже не без хитрости пытался манипулировать человечком. Ему нравились пельмени, он не собирался от них отказываться… Ему нравился сам Сон Донун…
Великий, великолепный и неподражаемый Архангел слишком долго прожил на небесах в изоляции, ему наскучила канцелярщина, он больше не видел в ней проку. Ян Ёсоб захотел нагрешить и влюбиться в смертного – и почему бы не в Донуна, который щедр, вкусно готовит и… красив.
Только для начала надо было отнять его у одного противного демона – ведь демона-то Донун сам призвал, у них связь… А Ёсоб никаких прав не имеет на смертного, кроме одного ангельского: защищать человека от темных сил.
- Тот человек, любовника которого ты играешь… - чтобы стать с человеком немножко ближе, Ёсоб потянулся убрать свесившиеся на его лицо волосы.
И Донун дернулся, увернулся и задел бокалом руку Архангела – тому не положено было касаться вина и прочих греховных субстанций. Просто Донуну до крайности не понравилась формулировка…
- Хорошо, - Ёсоб тоже обиделся и вернулся к пельменям. - Кто он? Как его зовут?
- Пак Сонун, - ответил Донун.
Ангел почесал лоб:
- Какое знакомое имя.
Что больше всего бесило Донуна в его коктейле страстей – он не мог поверить, что демон… смог бы отказаться от мясных стейков. Разве он не пришел бы, если бы мог?
Донун отставил бокал и попытался осторожно взять Архангела за руку:
- Ёсоб… ты же знаешь, где Дуджун? - право слово, одно только знание… Донун сможет смириться с любой правдой, лишь бы правдой она была.
Он правда ненавидит ложь, как и его Ноунейм.
- Какое знакомое имя… - Ёсоб страстно скреб затылок.
- Что? - вздрогнул Донун.
- Ты сказал, что его зовут Пак Сонун, - напомнил Архангел.
- Да? - удивился Донун. - Зачем я заговорил о нем?
С пустой перемазанной соусом тарелкой Ёсоб ушел к раковине. Он никогда не мыл и не убирал за собой, но тут вдруг на полную катушку включил воду:
- Демон блядский…
В кои-то веки Ёсобу было пофигу, сколько ему вычтут за ругань, не присталую светлому. Его слишком бесило: пойди он прямо сейчас встань перед человечишкой со своими чувствами на протянутой руке, тот не заметит.

Звук кубиков льда, когда их встряхивают в стакане… Донун обернулся и немедленно согнулся пополам.
- Хаос внутри, - сказал Сонун, встряхивая стакан кофе со льдом, - мы должны выкристаллизовать в одну чистую эмоцию, чтобы показать ее на сцене.
Донун таращился на пластиковый стакан, на кубики в нем, вращающиеся вдоль стенки, как по орбите.
- Но даже собаку и ту нельзя просто заставить полюбить человека, - продолжал Сонун. - Интерес на сцене можно выдать за любовь… - он усмехнулся, - если уметь обманывать. Но и интерес приходится сначала создать. А потом, если тебя правда потянет к кому-то, ты обязан быть сильным… - Донун слушал молча, потому что ему казалось, что сонбэ, употребляя “ты”, не обращается к нему в прямом смысле. - Тот же поцелуй. Нельзя быть слабым, если ты хочешь поцеловать. Этот поцелуй ты от него потребуешь.
Что и от кого мог потребовать Донун? У него медленно едет крыша, он хотел бы просто нижайше попросить, чтобы она отъезжала медленнее…
- Но сначала надо остановить хаос, - Сонун поставил кофе на стол, рядом с кофемашиной.

Ливень раззверзся из двух тяжелых синих облаков, когда они столкнулись. Было почти восемь вечера, когда шорох капель почти погасил весь городской шум. Это была любимая, на вкус Донуна, паника – когда люди разбегались, прикрывая головы загнутыми полами курток.
Донун хотел заскочить в макдональдс, потому что лило нещадно, но попасть домой он хотел еще сильнее, поэтому вместо этого свернул к трамвайной остановке.
Зря. Тут набилось уже народу до черта, но все теснились, старась впустить под навес остановки и новоприбегавших, мокрых уже с головы до пят.
Беды по-прежнему не приходят порознь – когда от дождя помутнел свет фонарей, табло погасло: линии 7, 42, 18, 13 – остановлены.
Где-то совсем недалеко на рельсах стоит трамвайный состав, и люди в вагоне тоже смотрят сквозь стекла, как вода льется с неба в нечеловеческих объемах, как дамбу прорвало.
Донун не возражал, что к нему прижимаются люди – им некуда деться, у них тоже нет зонтов. Но вот когда человек с внешней стороны остановки, жмущийся под крохотным козырьком, прислонился к перегородке щекой, как сам Донун, и будто только стекло мешало физическому контакту – это подействовало на нервы. Донун отскочил от стекла и замер.
- Привет, - сказал с той стороны Дуджун. - Не смотри так…
Ему показалось, человечишка обеспокоенным взглядом везде схватил: над макушкой, грудь, те самые кожаные штаны – как будто Донун боялся, что с демоном что-то случилось.
- Я не смотрю, - ответил Донун, прислоняясь опять плечом к стеклу.
Он не смотрел в ту сторону.
- Губу оттопырил на полметра, - усовестил Дуджун. - Обижаешься?
- ДА, - Донун повернулся. Но нос к носу, хоть и через стекло, с красивым демоном – смутило его.
- Разве этот подонок Архангел не сказал тебе? - опустив глаза на ботинки, спросил Дуджун.
- Что не сказал? - удивился Донун.
- Вот козёл… - Дуджун покачал головой. - Ну хоть подарки ты мои получаешь?
- Лимонные пироги? - усмехнулся Донун. - Спасибо, они мне не нравятся.
- ЧТО? - с той стороны повернулся демон, и его и без того большие глаза гневно разошлись еще шире.
Донун пожал плечами – мол, а когда я тебе врал. В этот момент он осыпал себя упреками: ведь он даже уже не сердится. Он таращится на демона.
- Ты в порядке? - Донун задел стекло пальцами. - Я ведь так и знал, что ты не в порядке…
Это было ужасно. Весь этот год он верил демону – верил, что если не приходит, значит, не может. Но, чтобы выжить потом, если его опять обманут, убеждал себя, что Юн Дуджун только подурачился с ним и никогда не вернется.
Теперь он был просто счастлив видеть его перед собой. Счастлив, что выбрал доверять.
С другой стороны Дуджун поднял руку с шрамами на пальцах и коснулся стекла. Вряд ли кто-то кроме Донуна видел, как оно вдруг засветилось – красные тонкие линии внутри, как сетка, как то, что натягивают поверх стекол, чтобы они не разлетелись осколками, если разобьются. И всплыла надпись: “Sealed by Jung Yonghwa”.
- Что это? - поразился Донун, отступив на шаг.
- Намордник надели, - сделав кислую рожу, пояснил Дуджун. - Я не смогу к тебе прикоснуться.
Донун не верил – он вского бреда повидал, но этот был из ряда вон. Чон Ёнхва? Старший демон? Не слишком вежливо пробив себе дорогу через столпившихся под козырьком людей, Донун вылетел из-под навеса. На мгновение, пока он не разглядел Дуджуна, ему опять показалось, что все это – херня и самообман.
Может, он начал себе утешительные фантазии воображать.
Но нет, Дуджун был реальным – насколько реальным он вообще может быть. С мокрыми волосами. Стоял рядом с круглой тумбой, обклеенной афишками.
Донун хотел его обнять и набросился на шею, но ничего не произошло – его как будто откатило назад, на доли милисекунд, а между ним и демоном засветилось красное стекло с прожилками и надписью.
“Sealed by Jung Yonghwa”.
Хотя бы рукой… Донун протянул свою, собираясь взять демона за локоть… и не смог дотянуться, как будто Дуджун становился голограммой и уходил глубоко в перспективу.
- Не старайся, - грустно попросил демон. - Иначе он заметит.

Донун чувствовал запах сигарет – они не были настоящими, демон баловался папиросами из своего мира – но Донун чувствовал их запах.
Он повернулся на кровати и коленом толкнул Дуджуна в бок. Тот лениво оторвался от созерцания клубов дыма под потолком и повернулся:
- Я в чем-то даже забавно. Ты больше не можешь меня бить…
- Не могу… - вздохнул Донун.
Ножка табуретки пролетела сквозь демонский череп, как сквозь дым.
- Очень хочется? - улыбнулся демон, и глаза его загорелись неправедным золотом.
- Есть немножко, - Донун переполз по кровати поближе к наглому лицу.
Разглядывал.
Сигарета Дуджуна растаяла прямо в его пальцах, просто исчезла. Он покусал губу и сказал:
- Если бы ты мог меня сейчас ударить… я бы тоже ударил тебя, - и тихо засмеялся, когда человечишка стал краснеть.
Потом закрыл глаза. Это довольно мучительно. Чон Ёнхва, подонок, знал, что делал.
- Чем ты занимался… пока меня не было?
Донун чуть заметно пошевелился, натянув на плечо одеяло. Чем? Ему не хотелось рассказывать. Можно было бы поболтать про репетиции в театре… но про Пак Сонуна рассказывать не хотелось тоже. Сегодня Донун родил поцелуй, которого требовал сценарий – он пытался представить, чем его Ноунейма привлекает актер-учитель. Донуну стал интересен человек, которого играл Сонун, и это был поцелуй любопытства.
- Я знаю, о чем ты думаешь, - сказали в спину.
- Ты не можешь знать, - отказался Донун, не вполне веруя в свои слова.
Швабра добермана одна чего стоит.
- Вот и могу, - по-детски надулся демон. - Есть одна вещь. Если ее тебе скормить, я буду знать, о чем ты думаешь.
- Я хочу тебя ударить, - буркнул Донун, обнимая подушку. Дуджун начал улыбаться, как придурочный, но быстро скис. Донун пояснил: - Потому что ты манипулятор.

- Смотри, что я украл! - Ёсоб материализовался в кухне с пакетиком добычи, гордо держа его в вытянутой руке над головой. Но, увидев, где оказался, хотел быстренько дематериализоваться обратно. Остановил его хмурый вид Донуна. Ёсоб опустил пакетики, с гадкой улыбкой воскликнув: - Смотрите-ка, кто откинулся! Добро пожаловать на свободу!
На кухонке, которую Ёсоб уже начал считать своей, перед распахнутым окном, сидел, покуривая, на табуретке демон в черных трениках. И вид у него был крайне неблагостный.
- Падла ты, - медленно, с наслаждением выговаривал демон.
- Я Архангел, - огрызнулся Ёсоб.
- Падла самого высшего класса, - охотно исправился Дуджун.
Не то чтобы один демон почти без способностей был Архангелу страшен – не, его пугал изменившийся взгляд человечишки… Донуна, который считал ангела другом.
- Что я ему должен был рассказать? - махнул пакетами в смертного Ёсоб. - Что тебя свои заперли? Так это глупость несусветная, а мне по чину не положено про темных говорить, что они пидарасы и добоебы, раз такое делают! У нас, к твоему сведению, пресс-служба есть… А личное мнение даже Архангелу озвучивать не положено.
- Вывернулся, предатель, - ухмыльнулся Дуджун, ковыряя когтем в зубе. - Ладно, я все равно тебе ничего сделать не смогу… Давай зови сюда этого червяка, мелкого предателя.
- Каого червяка? - сморщился Ёсоб.
- Сончжэ.
Кажется, Архангелу не хотелось пользоваться способностями, чтобы призвать демоненка в человечью квартиру. Неохота было делать этого ради Дуджуна – потому что тот ведь специально его дожидался… Сам-то Дуджун и такого шкета, как Сончжэ, приволочь не сможет – коготь маловат.
Но, может, Ёсоб чувствовал вину за собой – он щелкнул пальцами.
И тут же из некоей дыры в пространстве к ногам Донуна вывалился парень с щеками набитыми, как у белки. С куском лимонного пирога в руке – он медленно жевал, но щеки не становились меньше.
В незакрывшуюся дыру пролез еще кто-то, придержав ее край, как будто из ткани:
- Простите-извините-здравствуйте, - и вышел на донуновской кухне.
Какой огромный рот у него.
Жрущий паренек увидел сначала Архангела – и подпрыгнул от ужаса. Потом он увидел демона – и от ужаса завыл и забился:
- Не надо! Дуджун, сначала надо во всем разобраться!
- Я во всем разобрался, - зловеще-ласково заверил Дуджун, наклонясь отобрать из пальцев Сончжэ огрызок пирога, который демон заложил в свой рот и начал жевать. - Я феть тефя пафафофыму пфасиф…
- Я… я… я… - заикался Сончжэ. - Я все и делал, как ты просил! Вино он вылил, - мелочь обличительно указала пальцем в Донуна. - И я решил, что выпечка лучше! Вкуснее! - от страха юный демоненок срывался на фальцет. - Но он, - снова тыканье в Донуна, - он, ты видел, ВСЕ ВЫБРОСИЛ! У-у-у, в окно иногда кидался моими ватрушками… Тогда я решил, что лучше сам съем – он же все равно выбросит. Я ведь прав, Дуджун-ним?
Дуджун медленно за ухо приподнимал демоненка над полом, и тот бился:
- Дуджун-н-н-ним… не виноватый я… Ынкванни-хё-ё-ё-ё-ён…
- Оставь его, - опустил дуджунову руку вниз ротастый.
- Не могу, - не согласился Дуджун. - Кого-то я должен наказать? Архангела я наказать не могу, а этого…
- Дуду, - еще раз, с ударением, позвал ротастый демон Ынкван. - Третий раз просить не буду…
- Башку оторву и в жопу вставлю, - Дуджун на висящей в воздухе жопе Сончжэ показывал, как этот конструктор сработает. - Сволочи! Никому доверять нельзя! Свои под замок посадили, Архангел наврал, этот… этому пирог дороже клятвы!
Похоже было, что демона накрыла горькая ирония. Он смеялся:
- А выясняется, что даже спросить не с кого… Нет такого закона, чтобы по справедливости, да?
И Донуну стало смешно: год он себе места не находил, потому что Архангел врун, а этот демоненок-обжора – не смогли передать ему от Дуду и знака того, что демон его не забыл и не бросил.
- Хороши друзья, да? - Донун трясся на полу.
Глядел слезящимися глазами на демона.
Третьим ржать начал сам Ёсоб – ну правда ведь. Если бы они знали, что он не говорил правды не из мелочных соображений, не из локальной глупой мести демону, а… из-за человека.
Ёсобу показалось, что никто и никогда не поймет его, даже если он проживет еще тысячу лет.
А потом все развеялось, и когда все развеялось, оказалось, что ни Сончжэ, ни Ынквана в кухне нет.
- Проклятые демоны-пересмешники, - пробормотал Ёсоб, вытирая наржатую слезу с глаза. И недоверчиво посмотрел на то место, где из дыры вылез Ынкван – во дает. Его не звали, а пришел. Сумел заставить Архангела смеяться… надо, чтобы свои взяли такой талант на заметку.
А Дуджун попинал в попец человечка:
- Давай, пельмени… Не зря же Архангел их наворовал…
И сколько-то смотрел, как прыгает на пугаще длинной шее Донуна кадык – тот вывернулся, откинул голову, и негромко заливался:
- Аха-ха-ха… ха-ха-ха-ха… Как? - после взглянув на Ёсоба с обидой.
Ох, не стоило его обманывать…
- Просто, - пояснил Дуду. - Находишь человечка, даешь денежку и отправляешь за покупкой. Когда ее тебе приносят, денежка, разумеется, исчезает, как и гипноз – и ты тикаешь со всех ног…
- Архангел… до чего опустился, - неверяще прошептал Донун.
Ему нравилось издеваться над высшей сущностью – Ёсоб дул на пельмень, как злая белка.
Донун поглядел на демона с любовью – давай, оторвись на нем еще. Почему-то демону-манипулятору можно было доверять сильнее, чем ангелу.
И Дуджун глумился:
- Наши-то так пивасик, сигареты приобретают… А этот пельмени украл. ХА-ХА-ХА-ХА…
- А ты вообще… бывший зэк, - пробурчал Ёсоб, сербая бульончик.

Спускаясь по ступенькам, Донун глядел сонбэ в спину. На стоптанные подошвы его кроссовок.
- Хён… Вы любите бегать?
- Как ты понял? - обернулся Сонун, но продолжил спускаться.
Как-то… очень просто. Донун просто смотрел. Долго смотрел.
- Обувь… я никогда не видел на вас ботинок. То, как вы одеваетесь…
Пак Сонун заявлялся на репетиции по-простому, в хлопковых водолазках. Кажется, он терпеть не мог неудобных вещей.
- Ваши часы, - Донун постучал пальцами по своему запястью, и тогда Сонун остановился и повернулся к нему. Он стоял на одну ступеньку ниже, и Донун наконец-то, впервые, смотрел на него сверху вниз. - Ваше… тело.
Наверное, этого говорить не следовало. Это было просто наблюдение, которое могло никак не относиться к теме бега, которую вроде как обсуждали – Сонун был хорошо сложен, не худой, но и не мускулистый без ничего лишнего, как сейчас модно. Кажется, он терпеть не мог вычурности и неестественности. Кажется, ему просто нравился здоровый образ жизни и вкусная еда.
- Теперь я тебе интересен? - стоя на ступеньку ниже, спросил Сонун.
Только что Донун рассматривал его, рассматривал как рисунок, как живопись – чем дольше глядишь, тем больше деталей, тем понятнее сюжет.
- Как человеку с человеком, тебе интересно со мной? Хочешь рассказать мне, что ты думаешь? Хочешь узнать, о чем думаю я?
Донун кусал губу. Вестимо, что так – что-то подсознательное позвало его заговарить с этим человеком минуту назад.
- Я тоже хочу, - сказал Сонун и отвернулся.
Он так смотрел перед этим. Как будто, глядя в глаза, на лицо, видел на десятки световых лет глубже… в мрак вселенной отдельно взятой души. Свой мрак Донун никогда и никому не показывал. Ту часть себя, которая не метила в добродетель. Хотелось оголиться капельку – показать голую спину, плечи – чтобы узнать, много ли Пак Сонун сумеет в этом разглядеть. Как игра в прятки, только поиски real ego.

- Чё ты увязался за мной? Отвали, а?
- И что ты мне, ангелу самого высокого класса, сделаешь, если не отвалю? - потешался Ёсоб. - Ха-ха-ха… у-у-у, как набычился…
Архангела прикалывало, как близко к сердцу демон воспринимает все, что касается Донуна. Ёсоб сделался добреньким:
- Да ладно… - толкнул Дуду плечом, - у меня же только меркантильный интерес. Вот найду человечка получше, у которого холодильник побольше, сразу этого тебе оставлю.
- Правда? - покосился демон.
- Нет, вру, - ответил Архангел. - Мы чё, в театр пришли?
Стеклянная галерея, обкленная афишками. Запах девятнадцатого века, рукописей и пудры для париков. Дуду пошлепал прямо в двери, и Ёсоб окликнул:
- Еще попроси кого-нибудь сказать тебе, где искать Сон Донуна. Пошли, - мотнул головой, - пошли, Архангел тебя нормально проведет.

- Ты скучаешь, когда меня нет? Я по тебе скучаю, - Донун чувствовал себя сегодня свободнее и говорил легче.
Немного менял слова и скорость под себя. Наверное, Сонуну от этого легче не делалось, но и выбить из колеи небольшие неточности опытного актера не могли. Сонбэ стоял, склонив голову, но его взгляд на себе Донун чувствовал.
Взгляд старшего, осуждающий заигравшегося ребенка.
- А что? Буду говорить правду, сколько хочу, - кажется, Донун проснулся дерзким. Он подошел к Сонуну и разглядывал его лицо сбоку, выставив подбородок, как на дуэли со старшим. Они все еще много экспериментировали. Режиссер Чхве решил, что Ноунейм не должен быть робким. Возможно, все должно быть совершенно наоборот: неопытный актер, Ноунейм думает, что знает, как надо играть, лучше всех. - Буду! Буду! Буду! - в лицо Сонуна прокричал Донун.
Для старшего, для человека, которого он играл – это было обидно. От Ноунейма. При этом по сценарию это порочное влечение Учителя к Ученику.
Из зала послышались шорохи и шепот – стафф, по указке режиссера, вносил правки. Донун был уверен, что этот несносный, обидный крик мальчишки в лицо старшего оставят официально – Сонун на оскорбление реагировал потрясающе, вкусно, ярко. Все его тело, как у огромного кота, сжалось и тут же расслабилось – еще одна такая выходка, и Ноунейм получит заслуженную затрещину.
Донун вдруг понял, что совсем не понимает, как ему играть – любое с Сонуном становится дохрена прекрасным, завораживающим, так бы и смотрел.
Он проходится по сцене взад-вперед, и сонбэ следит за ним тем самым взглядом, обещающим расправу уже физическую. И вместе с тем его глаза буквально трогают тело Донуна, скользят по длинным ногам младшего – влечение. Потом бровь Сонуна дергается, когда он пытается сдержаться, возможно, молится про себя, только чтобы наваждение прошло.
Донун становится посреди сцены, раскинув руки, и бросает взгляд за плечо: я разрешаю тебе любить себя.
И его глаза тихо извиняются “Простите, сонбэ, это только игра”.
Режиссер Чхве сидит со странным лицом, кивая головой машинально, как болванчик, как будто нехотя соглашаясь – молодое дарование. Посмотрел под другим углом: между Ноунеймом и Актером на самом деле борьба за власть. Кто из них действительно любит, а кто будет разрешать себя любить? У кого достаточно способностей, чтобы вывернуть душу?

- А ты понимешь, что там происходит? О чем речь вообще?
- А? - Дуджун отвлекается грызть свой коготь и поворачивает голову к Ёсобу.
- Ну, я думал, ты тупой, - искренне, приложив руку к груди, сообщает Архангел.
- Нет, это интересно, - машинально отзывается демон.
Он почти улегся в кресле, вытянув ноги на спинках ряда впереди, но, несмотря на расслабленную позу, казался болезненно сосредоточенным на том, что происходило далеко на сцене.
Поэтому Ёсоб над ним и издевнулся.
Зря. Архангел покосился на товарища зрителя и прикусил губу.

- Хорошо… - медленно произнес Сонун. - Правда. Скоро убью тебя... сделаю куклу… Поставлю в своей спальне, и следующую тысячу лет мы будем вместе.
Волосы на затылке Донуна привстали – он чувствовал, как сонбэ встал за его спиной.
И положил руку ему на пояс.
Как же Донун позабыл, что у старшего тоже есть право менять правила. Он обернулся.
На него смотрели не глаза, а два солнечные системы, всплывающие из чернот галактики… Донун коворил когда-то подобное про глаза демона, который смотрел на него похоже. Они оба лежали на кровати, он под демоном, и тогда Юн Дуджун собирался Донуна сожрать…
Что пророчили глаза Пак Сонуна, сказать было сложнее – то не золотые искры вылуплялись из нефтяного озерка, нет. Масштаб надо было увеличить до тысячелетнего: Донун слышал космический ноктюрн, та-дам отбивали барабаны. Какая-то сила отрывала две солнечных системы от матери-галактики, невидимая материя рвалась – та-да.
Та-да.
Донун испугался. Ему мучительно захотелось, чтобы он минуту назад ничего не кричал в лицо Сонуна. Ему захотелось попросить прощения за детское, мерзкое поведение своего Ноунейма.
Ему захотелось, чтобы человек, который мог заставить играть космическое та-да, перемещая солнечные системамы, любил его, а не ненавидел.
“Простите меня, сонбэ”, - взглядом попросил Донун.
И поцеловал.
Закрыв глаза, думал: “Не гоните меня. Я хочу быть с вами”.
Что еще мог чувствовать Ноунейм?
Донун пальцами вцепился в водолазку Сонуна, выкручивая ее: “Только не гоните. Будьте моим, пожалуйста”.
И тогда Сонун, положив ладони ему на спину, прижал к себе. Это была жалость, ласка золота солнца, которой Донун так внутренне хотел. Донун поднял руки и тоже обнял старшего за пояс.
Повисла страшная, глубокая тишина.

- Это чё, блядь, за чмырь? - вскочил Дуджун. - Зачем он его целует?
Увиденное и Ёсоба как-то выморозило – он, похоже, тоже считал человечка карманным и управляемым. Но вслух Ёсоб сказал:
- Это карма, Юн Дуджун. Я хотел тебе отомстить, но не буду, потому что она, - он показал пальцем на сцену, где обнимались двое, - сделает все лучше меня.
- Это что за гандон, я у тебя спросил? - демон ничего не слышал и не хотел. Он зарычал прямо в лицо ангела самого высогого пошиба.
Ёсоб снял с себя когтястую лапу со вздохом:
- Вас в демоны только умственно отсталых берут?
- Что. Это. За. Старый. Хер, - Дуду бы еще верхом залез на Архангела. - Кто это, блядь???
- Не видишь? - почти погребенный под тушей Дуджуна, Ёсоб указал рукой на золотистое в воздухе. - Озоном пахнет, от галактики, которую он вырвал.
- Кто он, - куда печальнее и тише спросил Дуду в последний раз.
- Он бог, - ответил Ёсоб. - Не лезь, если хочешь жить.

Сонун был теплый, как плавящееся золото. Может быть, это от того, что он высокий и крепкий, Донуну так кажется, когда он прижимается. Ему стало так легко рядом с этим человеком.
А потом его оттолкнули в плечи.
И какой-то другой Сонун, Сонун, которому доставляло удовольствие издеваться и причинять боль, глядя ему в глаза, без жалости, посмеялся:
- Повелся? Попался? Я пошутил.
Стук его шагов, когда он прошел по сцене и спустился. Встав сбоку, Сонун сложил руки на груди и продолжил уже как зритель: смотрел, как один-одинешенек Донун стоит на сцене, под светом софита, и ему трудно глотать.
В его глазах стоят слезы.
Старший наказал его самым болезненным образом за боль, которую Донун пытался причинить. Донуна обсмеяли. По его щеке катится слеза – такую обиду не прощают, именно за такую мстят кровью.
Из промежутка между сценой и креслами Сонун улыбается – картины пока не видно, но мазки отличные.
Та-да – с рампы отрывается светильник, падает на пол, отскакивает и снова падает.

Дуду смотрит, как по лицу Донуна текут слезы. У него онемение в том демонском сокровенном месте, которым он что-то еще недавно чувствовал.
У него ревность. У него злость и желание уничтожить того, кто обидел его человечка.
Дуджун никогда не видел, чтобы он так плакал – молча, широко раскрыв глаза, как будто замерев, как будто надеясь умереть на месте от этой неподвижности. Дуджун видит, как Донуну настолько больно, впервые.
Как меняется человеческая судьба прямо на его глазах.
Как изменчивая тень формируется над его головой – убийца, самоубийца, убитый – судьба еще не определена точно, лишь то, что его его путь больше не светлый.
- Перестань, - шипит Ёсоб, - перестань сейчас же. Пф, пф-пф…
На когте демона появляется огонек, дрожит. Ёсоб не может его задуть – он вообще не знал, что третьесортный так умеет, в пламя.
- Не смей! - паникует Ёсоб. - Не здесь!
Не когда, блядь, я тебя сюда привел.
На стенке вдоль лестницы, ведущей с верхних ярусов зрительного зала вниз, к сцене, висит огнетушитель – Архангел отрывает его от крепления.
Демон стоит, держа в вытянутой руке разгоряюющийся огонь – уже пельменей сварить такого костерка хватит.
- Перестань! - шепотом рявкает Ёсоб. Но Дуду источает воду… глазами. - И-э-э-х… - тяжко вздыхает Архангел, замахиваясь огнетушителем.
Бэм-м-м-мц...

- Браво! - хлопает режиссер Чхве. - Только что мне теперь с вами делать, когда вы всю пьесу переделали под себя?
- Простите, господин режиссер, - Донун слезает со сцены, сначала сев на нее. Там довольно высоко, но не для Сонуна – сонбэ подает руку, чтобы Донун безопасно спрыгнул. - Но это должно быть именно так: один из них никогда не любил. Разворашивать в другом темные, преступные желания – это было их хобби, ведь они оба так хорошо играли.
Очень греет, когда Сонун заступается за его точку зрения:
- Зритель до последнего не должен понять, кто из них НЕ любил. Кто выиграет, кто умрет – не должно быть ничего однозначного…
Чхве трет бородку:
- Может быть, это верно, но… Ужасно! Сколько всего придется переделать!
Сонун показывает язык. Всем ужасно смешно, но Донун хочет, чтобы все ушли. Остаться на минутку наедине с сонбэ.
- Простите, - в который раз говорит он.
Сонун решительно, с протестом мотает головой:
- Нет. Мне было интересно. Так и должно быть на сцене… Все в порядке, пока мы завораживаем друг друга, - Донун смотрит под ноги, слушая, и молча согласен – никогда прежде он не испытывал такого счастья, играя. Это было как просветление. - Идем, - Сонун пихает его в спину, - на ланч. Кстати, твои друзья покажутся?
- Какие друзья? - удивляется Донун.
- А… - замирает Сонун. - Значит, показалось.
Кто-то начинает суетиться, бегая между кресел:
- Почему дымом пахнет? Проводка???

- Садись! Пиши! Ты ж у нас грамотный, - богатырская лапа (но ужасно изящная ручка в человечьей ипостаси) прижала Хэджина к стулу. Бумажки поправила стопочкой, проложила кальку: - Вот, один экземпляр для светлых, один для темных…
- Чё писать? - Хэджин набычился под неявным гнетом гнева Сынвона.
- Что утеряли пиши… - процедил Сынвон.
Хэджин пососал кончик гелевой ручки – черт бы побрал эти официальные бланки, на которых чем попало не попишешь.
- Сего года… - Хэджин озвучивал, что скреб пером, - незвестно в каком месяце, - Сынвон истерически расхохотался, - мы у-утеряли… Или лучше: нами была утеряна? Да, так лучше… Нами была утеряна…
- Всеми ТРОИМИ ЧТО ЛИ БЫЛА УТЕРЯНА??? - взревел Сынвон. - Как ты себе это представляешь???
Вечно скребущий по каким-то сусекам Чоннам заныл:
- Хён, не я это…
- Так и молчи, раз не ты! - рявкнул Сынвон. - Хватит об этом напоминать!
Кто-то зашвыркал. Хэджин укоризненно взглянул на товарища.
И Сынвон вытянул длинющие ноги на табуретку:
- Ладно, Чоннам-а, прости… Сделай-ка нам лучше кофе…
- Хорошо, хён…
Хэджин сосал ручку. Потом смял оба листочка, хозяйственно предварительно вынув кальку между ними. Сынвон прав – по-долбоебски это как-то, это “нами была утеряна”.
- Сп-пи-пиздили…
- Чо? - Хэджин и Сынвон оба повернулись к кофейнику, возле которого их особенный мальчик нагребал в воронку кофейного порошка.
- Сп-п-пиздили, - прозаикался Чоннам. - Т-так меня учили ра-раньше, где я ж-жил, - из-за того, что на Чоннама наорал Сынвон, малой начал заикаться. - Если п-потерял, надо говорить: с-с-спиздили…
Сынвон закрыл глаза, как в оргазме. Потом затыкал самого старшего в руку:
- Пиши-пиши.
- “У нас была украдена”? - согласовал Хэджин.
- Да-да-да, так и пиши, - Сынвон гипервентилировал.
- “Сего года неустановленного месяца у нас была украдена Мельница Судьбы”, - продиктовал написанное Хэджин, встряхивая листочек. Потом обратился к товарищу: - А если так и было? Кто-то из постояльцев, - он глянул на Чоннама, суетящегося над туркой, - спиздил?
Сынвон не поверил:
- Смертные? Они же не знают, для чего она…
- Н-не только с-с-смертные…
От изумленных взглядов второй раз Чоннам закрылся полотенцем.
- С-с-с-с-со-солнце, - он начинал заикаться сильнее, когда на него так пристально смотрели. - С-солнце достал из-за горизонта. Я в-в-видел.
Сынвон встал, достал бутылку вина из держателя (на котором было маркером написано “иГЕйо”), открутил крышку и отпил. Потом сказал:
- Неси гостевую книгу, Хэджин.

- А-а-а! - воскрес.
- Оклемался? - спросил Ёсоб.
Демон сел на лавке, на которой прежде лежал без сознания. Потер шишку на затылке, потом посмотрел на Архангела с недоверием:
- Это ты меня так? Чем?
- Я, - отвтил Ёсоб. - Огнетушителем.
Дуду в очередной раз порушили мировоззрение – Архангел мелкий и тощий. Как он вообще смог?
Но разборки сейчас вообще в нем не вызывали интереса, он хотел знать правду. И хорошо, что противный Архангел хотя бы знаниями делися:
- Если ему сейчас сорок шесть по человечьим меркам, то можно спокойно умножать на сто… Четыре тысячи шестьсот лет – невероятно! - Ёсоб сам рассказывал, сам поражался. - Неудивительно, что у него такие глаза.
- Откуда он взялся? - обиженно спросил Дуду.
- А он всегда был, - помолчав, ответил Архангел. - Бог-наблюдатель. Золотой бог. А знаешь, почему? - Ёсоб повернулся.
Естественно, третьесортный демон ничего знать не мог.
- Потому что Наблюдение рождает Мудрость, - величественно объяснял маленький, но высокого чина ангел. - А Мудрость – это Золото.
Но демон отмахнулся:
- Не пизди… Что будет с Донуном?
- Не знаю, - Ёсоб поднял коленки и уткнулся в них носом. - Только на твоем месте я был бы уверен, что он неспроста нашим человечком заинтересовался. Возможно, еще задолго до твоего появления… Задолго до появления Сон Донуна на этот свет. Ведь он особенный. Он очень сильный. Он сумел призвать тебя… - Ёсоб бормотал задумчиво: - Донун сильный. Даже богу он не поддастся так просто – я бы на твоем месте верил в это и больше ни на что не надеялся…
Демон что-то слишком долго для него не пререкался, и Архангел обернулся за плечо. На скамейке никого не было.
Только огнетушитель стоял прислоненный к литой ножке.

Chapter Text

Starring:

Highlight
Cnblue
Seventeen
TVXQ
3 respected actors as as animal spirits

В нежное время года Архангел имел обыкновение работать на свежем воздухе. Разложив по крышке столешницы белого мраморного столика все свои документы, Ёсоб работал на небесную бюрократию уже часа полтора, работал усердно и не отрываясь – кофе в его чашке остыл, но так и не был допит.
Оттолкнув ветку розового куста, с которой величиной с десертную тарелку распустившаяся роза свешивалась и задевала плечо серого пальто с завязочками в стиле лейтенанта Коломбо, Ёсоб попросил освежиться:
- Кофе мне кто-нибудь принесет? - на дальнем конце веранды вполголоса перешептывались два ангела, всовывали друг другу в руки какую-то бумажку (с отчаянием на лицах) и совсем не обращали внимания на босса. - Кофе, - внушительно повторил Ёсоб, - спрашивается… ЧТО У ВАС ТАМ? - вынужденно рявкнул архангел.
Подчиненные, наконец, показали, что не глухие – подобострастно присеменили к начальственному столу и положили на него бумагу, которую тискали. Ёсоб ее взял, стал читать, машинально расправляя загнувшийся уголок листочка, который канцелярские смяли в гармошку, пока пытались понять, кого отправить бумажку “решать”.
А между тем бумажка была писана чернильным пером, со всеми отступами, по формату, в котором подаются особенно важные прошения.
- М-м-мельница… - прозаикался первый помощник-ангел.
- Судьбы… - выдохнул второй с благоговением.
- Всего лишь кража, - заметил Ёсоб суть, дочитав письмецо от собачьего трио. - В чем проблема-то, я не пойму? Отправьте любого, и все…
Найти ворованное сможет любой ангел (или демон), окончивший школу. Это же не убийство, не темная энергия, которая может покалечить, если у тебя на медальоне дырочка не узенькая.
- Но Мельница, - возразил первый помощник, которому казалось, что такой серьезный волшебный артефакт положено трогать только лицам, как минимум, от третьего чина и выше.
Второй помощник спорил, что от пятого чина надо плясать.
А Ёсоб от тупости начинал краснеть, истерить и стучать ножками под мраморным столом – сколько еще столетий он будет вытравливать из Небесной Канцелярии это блядское подобострастие и чинопочитание? Как говорится, вроде не бездельники, и могли бы жить – но чинопочитание и коррупция не дают служить.
Хоть к демонам переводись, у них, говорят, не так. Говорят, любому когтястому можно за одним столом с Енхвой покушать и выпить, и ничего за это не будет. Другое дело, что за проступок низшего демона без лишних слов – сожгут, и все.
Закрыв мучительно глаза, Ёсоб мысленно согласился еще раз попытаться своих образумить:
- Направить искать Мельницу повелеваю… - надо было вспомнить кого-нибудь совсем ничтожного из ангельской братии.
Совсем-совсем зеленого.
Совсем-совсем ку-ку.

За стеклом галереи, к которой примыкала беседка с розами, она же рабочее место Архангела в нежное время года, насвистывая под нос песенку и пропуская пальцы сквозь гладкие, пахучие лепестки цветочных раскрывшихся бутонов, бодро по своим делам шагал недоросль. Недоросля звали Докём, и Докём был ангелом меньше трех месяцев.

- Вот этого, - палец Ёсоба указал в стекло.
Недоросль, ласкающий розы пальцами, почуял неладное. Да еще какого сорта неладное – один из Архангелов с той стороны, из беседки, тыкал в него перстом.
Инстинкт подогнул Докёму коленки, и для смотрящих снаружи казалось, что голова его плавно исчезла под уровнем оконной рамы, как под воду ушла.
Стараясь дышать потише, Докём прятался в розовых кустах, силясь вспомнить, что же он такого натворил, что им заинтересовались такие высокие лица.
Докем правда-правда ничего преступного не совершал. У него натура законопослушная.
Надеясь, что спрятавшись он отодвинул от себя беду, Докём робко поднял голову поглядеть наружу и чуть не испачкал исподнее: с той стороны прилипли к стеклу, заглядывая внутрь, свинячьи рожи с огромными ноздрями в пятаках – две ангельские и одна архангельская.
Палец Ёсоба по-прежнему, скрючившись вперед и вниз, указывал на прячущегося под подоконником Докёма.

Рассвет золотом вливался в небольшой кабинет, создавая какое-то совершенно эпическое впечатление, может, из-за того, что кабинет находился на сотом этаже, и только благодаря этому факту был залит рассветом – на нулевом этаже еще пару часов будет как будто ночь.
Может, дело было в том, что весь интерьер кабинета был черный, лаковый, роскошный.
В черном пиджаке сидящего в черном кресле за черным столом перед черной стеной Енхва постороний мог бы и не заметить, но Джоншин был не из посторонних:
- Кофе, шеф, - огласил он, ставя на стол поднос. - И работа, вот, возьми, я собрал тебе тут папочку…
- Что-нибудь интерсное есть? - поинтересовался Енхва, откусывая мини-бутербродик с икрой, маслом и листом салата.
Джоншин, оставив поднос на журнальном столике, наводил порядок в кабинете – поправил подушки на диване, сложил книги стопочкой… Если в папке ничего важного нет, то Енхва ее даже не откроет – секретарь Джоншин не даром столько получает и в демонской иерархии стоит лишь на полступенечки ниже шефа, чтобы Енхва сам с каждой бумажкой разбирался. Нет, у демонов бюрократический процесс налаженный – Джоншин ему попозже все резолюции на бумажках проставит, закрипив енхвовым факсимиле.
Процесс работает, когда делегирование обязанностей налажено правильно.
- Есть одна вещь… - Джоншин почесал затылок и снисходительно скривился: - Собаки сами Артефакт потеряли, а теперь говорят, что украли, просят послать им кого-нибудь помочь искать…
- Хо-хо-хо, - оценил собачью изобретательность Енхва - “если проебал, то говори, что спиздили”. - Пошли им Макса, - досмеявшись, распорядился Енхва.
- Ты уверен? - усомнился секретарь. - Услуги Макса ты сам знаешь, сколько стоят. А дело маленькое – всего лишь кража.
- Именно потому, что дело маленькое, мы и отправляем туда Макса, - Енхва допил кофеек и поставил чашечку на подоконник, сощурив глаза на кружок встающего из тумана солнца. - Пусть помнят, кто здесь хозяин. И светлые, и анимал спириты.

Докём прибыл в пригород пятичасовым утренним автобусом. Пешком поднялся на холм, на котором стоял хостел, по безлюдной и глухой в это время дня улочке, и когда оказался перед входной дверью, то уже был мокрый насквозь от рассветного тумана.
Дверь, меж тем, была заперта, и Докём, как ни было ему сыро от росы в кроссовках и на плечах, решил погодить стучать – до семи утра, назначенного времени, оставалось еще минут двадцать.
Ему сказали, что со стороны темных тоже кто-то, возможно, появится, и Докём вертел головой, рассматривая зеленые холмы, за которыми где-то там уже достаточно поднявшееся солнце просвечивало туман – все казалось изумрудным, потому что лето входило в июнь.
Никогда прежде не встречавший демонов, Докём чувствовал любопытство и настороженность. Пока не страх – чего бояться, если появится такой же, как он, парнишка девятнадцати годиков, пусть и с когтями.
В хостеле уже давно не спали, местами горел свет, в окнах было видно расхаживающие силуэты. Потом распахнулось окно на кухне, на втором этаже, и Докём зашвыркал носом от полившегося из него запаха яиц, жарящихся в шкварках, совершенно невыносимого запаха для человека, промокшего и продрогшего от утренней росы.
Именно в тот момент, когда Докём, поднявшись на носочки, пытался унюхать из окна побольше (кто-то там на кухне принялся варить кофе), громко, отчетливо из-за сырого тумана, методически застучали по асфальту каблуки мужских туфель.
Левой-правой, левой-правой, левой…
Макс появился из-за угла, поправляя жемчужную запонку на рукаве черной рубашки – он не мог ее застегнуть всю дорогу, что поднимался сюда от ворот, за которыми оставил машину, потому что решетки были закрыты в такой ранний час.
Он знал, что собаки могли бы и встретить его, и ворота открыть – но не хотят. И запонка бесила.
А еще бесили раскрывшиеся, как блюдца, глаза светлого, который пялился на него, раззявив рот.
- З-з-здра… - Докём не договорил, просто согнулся пополам.
Костюм у демона был черный, но не простой, а чтобы доставлять мучения тем, кто его шил, будет стирать, сушить и гладить – поверху ткань была обтянута тончайшим черным кружевом, вытканным красивейшим узором из терния и роз.
Сам темный был высокого роста, широк в плечах и с глазами, умеющими отдавать приказы – когда Докём шагнул было к нему, Макс чуть повернул голову, чуть скосил глаза и чуть изогнул губы, мол, лучше не надо. Докём понял, где его место, и отступил, а Макс сжал непослушную запонку в кулаке – так и не получилось пристегнуть.
Прошествовав к парадному входу, Макс остановился и небрежно махнул рукой - дверь распахнулась так, что ручка ее пробила дыру в штукатурке.
Это собакам за то, что Макс был вынужден пройтись пешком от ворот.
Докём поторопился нырнуть за старшим в темноту коридора.
- Здесь недостаточно света! - громко посетовал Макс, и в ту же секунду плинтус вдоль лестницы загорелся, освещая демону ступеньки, куда ступать его великолепным лаковым туфлям.
- Сейчас все исправим! - кто-то вылетел из коридора, действительно щелкнул выключателем, и сцена оказалась залита не всполохами пламени, а обыкновенным электрическим светом с люстры на потолке.
При свете Докём разглядел: сиба-ину спирит стоял на лестничной площадке, пальцы на выключателе, и попрекал товарища, кварцевого добермана:
- Я говорил, что их надо хлебом-солью встречать!
- Да я лучше голый по улице пробегусь, - недовольно отказывался элегантный доберман.
Вниз по лестнице промчалось, толкнув Докёма, маленькое торопливое существо, которое гасило плинтус половой тряпкой, поскуливая, когда угольки прижигали его нежные лапки корги.
Макс между тем поднялся по лестнице и встал перед двумя старшими спиритами, сложив руки на груди.
Переругивавшиеся притихли, расступились, приглашая визитеров пройти в кухню.
Пачкать задницу, присев на табуреточку, покрытую ковриком со следами собачьей шерсти, Макс не соблаговолил, оставшись стоять, а Докём присел, чтобы не отсвечивать. Кем-то недоеденные яйца, пожаренные на шкварках, тарелка с ними на кухонном столе – отвлекали его от проблемы: с какой бы целью свои ни послали его на это задание, против всемогущего демона Макса Докём может только... чихать? Косо смотреть? Покекекивать, прочищая горло?
- Как демон намерен искать пропажу? - Сынвон до последнего держался за доберманье достоинство, стоя напротив демона гордо, красивой своей фигурой прикрывая товарищей от взгляда максовых недобро прищурившихся глаз.
- Хах, - Макс поразился, его плечи в костюме, обшитом кружевами, даже приподнялись от издевательского восторга. - Разумеется, мне нужен тот из вас, кто что-то знает и расскажет мне все, что видел.
Сынвон переглянулся с Хэджином, и последний вылез из-за спины лидера притвориться, ради собачьего блага, подобострастным:
- Многоуважаемый демон может спрашивать у нас, что ему пожелается…
Прохаживавшийся по кухне Макс вдруг остановился позади Чоннама, усевшегося за стол доуплетать жареные на шкварках яйца, и положил руку на его голову, накрыв шапочку-бини.
Крошка корги под демонской лапой разочек заскулил, Хэджин и Сынвон опять обменялись недовольными взглядами, а Макс пояснил за выбор:
- Сейчас я залезу в эти мягкие мозги и вытрясу из них что-нибудь ценное…
- Но... - встал Докём.
Кодекс светлых запрещал им рыться в бошках смертных. Может, у демонов такого правила не было, может, Ческунчика никак нельзя было отнеси к смертным…
- Ав-ав! - затрепыхался под рукой демона Чоннам. - Ав-у-у-у-у-у…
Как голограмма, над столом картинкой проступили собачьи воспоминания: деревенская улица, по которой бегает и играет стайка щенков, потом какие-то нары в пустом гараже, видимо, то самое место, где Чоннама плохие собаки научили сваливать на “спиздили”, потом места стали сменяться с частотой, спосбной вызвать головокружение, а за столом Чоннам забился в корчах.
На его губы вылезла пена, как у эпилептика…
Сынвон, не убоясь наказания, оттолкнул Макса от подопечного так, что демон спиной врезался в холодильник и пошатнул его. Докём, сочувствующая душа, подбежал взять пострадавшего за руку – очевидно, что невероятно мощный демон Макс свой силой просто сжигал мозги такого духовно развитого, но не в какую принято у всех сторону, существа, как Чоннам. Держа между своими ладошками руку, которая перечистила тонны чеснока, Докём призывал все свои силы, но их было так мало, так ничтожно мало, что…
Помогла только вода, которую Хэджин притащил в ковше, чтобы смыть пену с губ младшего.
- Чоннам-а, - ласково повторял Сынвон, поглаживая товарища по сползшей от демонских пыток на ухо шапочке, - Чоннам-а, все закончилось…
Шокированный такой чрезмерной суетой вокруг какого-то незначительного умственно недоразвитого корги, Макс отлепился от холодильника (тот встал на место), фыркал, отряхивал рукава бессмысленно дорогого пиджака:
- Я видел в его воспоминаниях, как он встретил Бога, - как будто оправдывался, поясняя всем, что потому чуть не сжег мягкие мозги, что нашел в них интересное. - Надо продолжать…
Поглядевший на его ухмылку Чоннам задрал голову к потолку и отчаянно завыл:
- Ав-ав-аву-у-у-у-у! - а потом спрятался на груди Сынвона.
Макс про себя насмехался над слабыми, когда почуял, как кто-то перехватил его запястье. Он опустил взгляд.
Светлый.
Смеет останавливать его и даже, кажется, не трусит.
Докём все прочитал по насмешливым глазам, трудно переглотил и прошептал:
- Согласно правилам этого задания, я могу В-вам запретить это дела…
Макс вырвал свою руку.
С другой стороны на полу горячо шептались уважаемые анимал спириты.
- Мы от них отделаемся только когда узнаем правду! - настаивал Хэджин. - Надо позволить демону продолжить.
- Что бы он нашего Чоннама окончательно идиотом сделал, что ли? - возмущался Сынвон, нечаянно проговорившись. Чоннам, прижавшись к его груди, натянул шапочку на глаза, перестав кого-либо видеть – и только тогда остановился трястись. Сынвон толкнул его в локтоть: - Чонна-ма-а-а-а, кофе…
- Поял, хён, - поднялся Чоннам, спотыкаясь, шагая к раковине наощупь – сквозь петли надетой на глаза шапочки было плохо видно. И все же он взял ложку, намерял ей кофейного порошка, утрамбовал его в воронку кофемашины – Докём, глядя на то, как он суетится, подумал, что обсессивных личностей механический труд успокаивает.
Раздраженный последней ремаркой светлого, Макс прохаживался по кухне, обняв в раздумьях пальцами подбородок. Мелкий ангел сказал правду – он может наложить свое вето на право демона выковырять из собачьей черепушки его собачьи воспоминания. И тогда каким образом искать пропажу? Расследовать каждого гостя, вписанного в гостевую книгу хостела? А если это не гость вовсе, а какой-нибудь мелкий воришка-домушник? Только зачем воришке Артефакт, который выглядит как ручная мельница для перца – ровным счетом никакой ценности? А если Мельницу Судьбы сперли у собак специально, то Макс только по последующим крупным событиям сумеет догадаться, кто это сделал и зачем – но к тому времени мир может уже так перевернуться, что не будет ни демона-Макса, ни Джоншина, который его сюда послал по приказу Ёнхвы… ни самго Ёнхвы не будет, потому что Мельница нешуточную мощь может проявить в умелых руках.
В довесок к мрачным мыслям, Макс заметил, как ангела куда-то за руку поволок Хэджин.
- В самом факте, что демон в голове Чоннама порылся, - торопливо, будто оправдываясь, заговорил спирит сиба-ину, - ничего плохого нету. Мы только против энергии, с которой он это делает…
Докём ничего не понимал, стоя прижатым к углу помещения, расположенного под лестничной клеткой. У него был только один стыдный вариант:
- Дяденька спирит, - признался он, - не проси меня демона заменить, я как он, - Докём мотнул головой наверх, туда, где остался Макс, - не умею… совсем…
Хэджин, кажется, подрасстроился. А, вроде, и не очень. Хэджин уточнил:
- Ты совсем-совсем ничего не умеешь? У тебя совсем-совсем ангельской силы нету?
Докём стоял, опустив голову.
А потом сиба-ину на него зарычал, и Докём понял, что это, вообще-то, не умилительный пушистый клубок шерсти, а одна из самых больших и сильных азиатских пород – Докём, как сумел, уперся руками в плечи Хэджина и отталкивал от себя оскалившуюся морду.
Хэждин перестал показывать клыки, когда понял, что и впрямь – был бы перед ним нормальный ангел, то уже бы размазал его по кладовке, а Докём почему-то защищается с помощью физической силы, как обычный человек.
- Ты и правда полный ноль! - радостно воскликнул Хэджин и поволок ангела из-под лестницы за руку. - Пойдем-пойдем, я все порешаю сейчас.
У Макса почти бесконечная мощь, но если бесконечность помножить на ноль, то кто победит?
Математика дает ответ.
- Как главный инженер в Игейо, я придумал, как мы поступим, - с таким заявлением Хэджин вновь появился в кухне. - Уважаемый демон будет у нас генератором, - Хэджин за плечи переставил возмущенного Макса на пару шагов. - Чоннам – это катушка… вот так, - и Чоннама на табуретке передвинули на то место в схеме, где должен бы находиться элемент, трансформирующий энергию.
Все без исключения глядели на главного инженера-схемотехника с подозрительным сомнением, но тот не смущался:
- Ангел беспомощ… Ангел, короче, - поправился Хэждин, - самый главный элемент будет – наш конденсатор, который поглотит излишек энергии.
А что? Докём как пустой мешок – можно закинуть все, что захочется.
Сынвон успел подраться со старшим, когда Хэджин и его заставил занять свое место, положив руки на плечи двум близнаходящимся участникам спиритического сеанса:
- А мы с тобой будем в роли резисторов… вот, не упрямься. Живы будем – значит, не помрем, - обнадежил Хэджин красивого товарища, который главному инженеру совсем почему-то не верил.
Макс положил жемчужную запонку на стол, потому что ему нужны стали обе руки – на плечах ангела и Хэджина – с усмешечкой: ну, он-то явно не помрет, ему ничерта не будет, такому могущественному демону.
Чоннам в отчаянии снова раскатал шапочку на глаза и, предвосхищая события, несколько раз жалобно проскулил – но почему-то не почувствовал боли, когда Макс снова полез в его черепушку своими когтястыми лапами. Как будто, что бы демон ни вытворял с мягонькими собачьими мозгами, розовый куст с огромными белыми цветами нейтрализовал темную энергию, и маленький корги чуял только белые, пахнущие свежестью, гладкие лепестки, в которые тыкался собачьей мордой.
И вечная смута воспоминаний в его сбивчивых пострадавших мозгах так легко складывалась, под давлением демона, в связанные картинки: над столом снова появилась голограмма, светящаяся проекция, на которой ранним утром Хэджин полоскал и развешивал простыни на бельевую веревку… Потом Сынвон водил младшего в город есть стейки и покупать одежду, и, судя по тому, как крутилась вокруг оси картинка, Чоннам-а был счастлив проводить время в городе со старшим, носился кругами и вилял хвостом.
После прогулки в город для Чоннама начался обычный трудовой будень хостела, где он, как помощник по кухне, часа за три навскрывал ножиком ведро чеснока и позже смолол из него чесночную пасту, без которой Сынвон не умел готовить.
Максу было глубоко плевать на однообразие трудодней хозяев хостела, он давил на плечи ангелу и Хэджину – форсировал – но, казалось, только напрасно тратил энергию, которая уходила куда-то вникуда. Напротив, Докём глубоко проникся тяжелым трудом анимал спиритов, потому что, например, Чоннам провел шесть часов не отвлекаясь даже на кофе – выбегал приветствовать гостей, мыл и чистил кухню, носил ведра с водой, слушал Сынвона, который готовил и беседовал с ним от плиты, снова что-то мыл и протирал…
Лишь в восемь, накормив постояльцев, ужинали сами. Хэджин выгонял младшего из кухни:
- Уходи-уходи, я сам помою посуду… - младшенькому надо было дать побегать, чтобы он совсем не скис от рабского труда.
Голограмма воспоминаний показывала – холмы, холмы, холмы, качающаяся на закате трава по грудь (корги мелкий), затухающее вместе с садящимся солнцем жужжание насекомых… Фонтанчик, поливший заскорузлый ствол вишни, оставив на коре мокрый дождик написянного.
А потом носящийся в траве Чоннам заметил сидящего на самой вершине холма человека – он был очень высокого роста, но одет по-простому: в кеды для бега, в туристическую панамку, и с собой у него была бутылочка с водой, как у спортсмена.
Устроители спиритического сеанса заволновались, опознав в туристе Золотого Бога Пак Сонуна. Чоннам повыл, потому что глядящий на солнце Сонун протянул руку, как бы подставляя ладошку лодочкой, как бы придержать солнце. По заверениям Чоннама, который смотрел на свои воспоминания с таким же интересом, как все остальные (впервые, блягодаря демону, он свои собственные воспоминания видел не скомканными), Пак Сонун притормозил солнце, чтобы “одна пчёлка смогла успеть долететь до улея, пока он не закрылся”.
Когда Сонун отпустил солнце из ладошки, оно тут же закатилось за горизонт, и в течение минут опустилась ночь.
Сынвон пошевелился, ему показалось, что дело сделано, и он уже может убрать руки и плеч Чоннама и Хэджина, но вдруг… Макс издал звук, похожий на стон. Докём почуял, как давление от него усилилось.
Может, в схеме Хэджина был какой-то фатальный сбой, потому что Максу казалось, что его энергия – как вода из садового шланга, она способна сбить с ног, но перед ним поставили экран с дырочкой по середине, проколотой иголкой. Макс за время сеанса прокачал неимоверное количество силы, но в игольную дырочку просочилось менее десятой доли процента. Из соображений здравого смысла, следовало немедлено прекратить рыться в мягких мозгах Чоннама после того, как его воспоминания раскрыли присутствие Бога рядом с хостелом в день, предшествующий исчезновению Мельницы, но…
Чоннам на табуретке дергался, как блохастый:
- П-пойдем, п-пойдем д-дальше… - как будто куснул за штанину и звал за собой.
Вот тогда-то Макс и простонал против воли. Лишь во имя расследования (и чтобы показать, что он лучше всех, конечно), он поднапрягся и смог еще усилить мощь своего воздействия на спутанное сознание корги.
Спускаясь с холмов в темноте, Чоннам услышал какой-то шум возле гаража, который Хэджин использовал как мастерскую Игейо. Заглянув внутрь, Чоннам спугнул постояльца, не пойми что там внутри делающего.
- Я просто курил, вот, - парень в белой футболке и подтяжках поднял руки, и Чоннам собачьим носом подтвердил – точно, от его пальцев табаком пахнет.
Парень ушел, помахав ладошкой на прощанье.
Никто не понимал, почему Чоннам зацепился за этого парня в подтяжках, если только виновата не странная его походка, вертящая задом почти по-женски.
Под пиджаком, покрытым сверху ажурными кружевами, грудь Макса начала подниматься не глубоко и ровно, а бессистемно, зато с другой стороны Чоннам на табуретке покосился и норовил свалиться – язык у него свесился изо рта, глаза блаженно разошлись к вискам щелочками, шапочка давно сползла.
От сеанса спиритизма с участием демона и ангела, корги вштырило как никогда в жизни – Чоннам с табуретки начинал видеть небеса.
Чоннам знал, что надо продлить это состояние как можно дальше:
- Д-дальше, - звал он Макса, - з-завтра…
Макс должен был прочитать из собачьего сознания еще и начало следующего дня, потому что Чоннам увидел там то, что травмировало его натуральную собачью душу – с утра пораньше вчерашний парень в подтяжках снимал с бельевой веревки розовую женскую юбку, розовые колготки и розовые трусы.
Как ни в чем не бывало упаковав женское тряпье в пакетик, парень в подтяжках послал Чоннаму воздушный поцелуй и ушел, смеясь звонким, как ручейки, смехом.
Спиритическое общество все подумало, что бедный Чоннам втрескался в парня, носящего розовые юбки и шлющего воздушные поцелуи, потому что Чоннам вопреки обычаю встал с Хэджином провожать гостей, но, как оказалось, зря посеялись сомнения в моральном облике младшего. Парень в подтяжках нагло глядел на Хэджина, а Чоннаму на прощание заявил:
- Ты красивый, - уходя, он повернулся спиной, и на его рюкзаке можно было заметить примотанный сверху мешочек, в котором находилось что-то по размерам похожее на ручную мельницу для перца, еще и медная ручка так характерно оттопыривала ткань мешочка…
Чоннам заглянул в журнал Хэджина: постоялец подписался как Бу Сынкван.
Чье-то тело стукнулось о пол, когда Сынвон подхватил отъезжающего от кайфа корги:
- Молодец, Чоннам-а, ты молодец, - стало ясно, кто упер Мельницу.
Докём глядел на свои ладони широко раскрытыми глазами – так вот, что значит иметь силу… Докём сжал кулаки, дерзаясь в воображении представить, что будет, оправься он сей же час бросить вызов архангелу… например, Ёсобу – способен Докём сейчас одолеть архангела или нет?
И лишь Хэджин остался невозмутим. Он попинал в бедро лежащее тело, не убоявшись порвать кружева на ткани:
- Бахвальство всегда боком вылазиит… Хоть сколько в тебе будь силы, - потом, правда, наверно, опомнился, сообразив, что без демона они бы никогда не дознались про личность воришки, который упер Мельницу, и начал темного поднимать за руки: - Давай, господин демон, садись на задницу, а то чё ж ты мордой в пол лежать будешь в такой одежде…
Кофе наварил Сынвон – Чоннам лежал в углу и постанывал от восторга – но от суперкрепкого кофе Макс только начал трястись, как бывает тремор у сильно пьющего человека, пока сообразительный Хэджин не подвел к демону Докёма и не соединил их руки:
- На, демон… Это же в него ты все свои силы выкачал…
Испытывая странное смятение, Докём присел рядом с Максом, не отбирая руки – он уговаривал себя, что это не его сила, она ему не принадлежит, он не должен досадовать на то, что эта сила его покидает, возвращаясь к хозяину-демону.
Однако проблема была куда серьезнее. Максу требовалось куда больше времени на восстановление и, очевидно, необходимо было присутствие Докёма и держать его за руку.
- Бл-бл-бл… - бормотал Макс, - с-с-с-су… х-х-ху…
Так облажаться! Потратиться до нуля в окружении ангела и собак – его репутации придет конец, если об этом узнает Джоншин.
- Давай, демон, переставляй ножки, - Хэджин двигал ноги в дорогих туфлях, помогая демону, висящему на молоденьком ангеле, преодолять расстояние до ворот, за которыми стояла припаркованная черная месератти.
Лично у Хэджина не было никакой другой заботы, кроме выпроводить визитеров и запереть за ними покрепче ворота – что они там вдвоем будут делать в машине, его совершенно не интересовало.
Зато Докём смутился, не зная, что делать дальше: в сознании, но совешенно беспомощный, Макс лежал в пассажирском кресле, сжав зубы – нет, Джоншин не должен узнать, чем закончилось это “плевое” дело о краже, поэтому Макс выручить его никого из своих просить не будет. Одна надежда на маленького глупого ангела. Притворившись, что отъехал насовсем, Макс закрыл глаза.
Стоя рядом с водительской дверью, Докём, думал… Та правильная штука в нем призывала послушного мальчика Докёма связаться со своими и попросить помощи… с другой стороны, Докём с такой чудовищной наполнившей его силой сам способен помочь целой планете.
А пробелмы решатся походу.
А покататься в демонской масератти еще когда новый шанс выпадет?
Забравшись в машину, Докём недолго страдал по поводу того, куда темного, лежащего в ауте в соседнем кресле, везти – бортовой компьютер вывел на экран навигатор, и на нем первой строчкой высветилось “Домой”.

Chapter Text

Демон Макс сидел на табуретке в своей роскошной кухне своего роскошного дома в одних трусах и пил воду.
Очень заботясь о здоровье, кроме воды он пил только дорогое итальянское вино в промежутке между десятью и полуночью – а сейчас лишь начало шестого, и склонившееся к горизонту солнце вызывает неприятное чувство у Макса, который проспал весь день. Как будто эти восемь часов с момента, когда молоденький ангел помог ему забраться в масератти на пассажирское сиденье, до того, как Макс полчаса назад проснулся – как будто эти восемь часов вырвали из его жизни, и было трудно осознать и чем-то заполнить пустоту.
Макс чуть привстал из-за стола и вытянул шею посмотреть, что там происходит в его спальне – коричневая макушка Докема по-прежнему безмятежно торчала из складочек одеяла.
Значит, спит.
Если бы кто-то спросил Докема, как он, трехмесячный всего ангел, позволил себе пасть настолько низко, чтобы хоть бы хны отсыпаться в демонской кровати, Докем бы сказал, что это вышло само. Поначалу он всего лишь держал демона за руку…
То есть, прежде всего Докем привез демона на масератти в эту квартиру (насладившись управлением лакшери тачки). Потом он уложил Макса в кровать. Потом он Макса раздел от прекрасного черного костюма, обшитого кружевом, в котором демон валялся на грязном полу кухоньки анимал-спиритов (и сиба-ину напинал демону под зад, пока тот был в отключке, оставив отпечаток галоши у демона на брюках).
Макс все время тихо, скрываясь, по чуть-чуть сквозь зубы стонал – до того, как стать ангелом, бывший студентом политехнического вуза Докем представлял это себе так: пока демонская сила сидела в демоне, давление снаружи и внутри у него было в равновесии. Когда Макс всю свою силу выкачал на сеанс спиритизма, внутри у него образовалась пустота и давление снаружи теперь сминает его грудную клетку до того, что демон постанывает.
Вот так Докем был вынужден сесть к демону на кровать и взять его за руку, чтобы не страдала бесовская сущность. Не то чтобы Докем так уж сильно сострадал… нет, он сидел, рассматривал роскошь богатой спальни, золотые статуэтки на полке над камином. Потом прилег на краешек кровати. Потом зевнул – вспомните, в какую рань он появился у собачьего хостела, потом заснул.

Методично выпивая воду стакан за стаканом (чтобы быстрее восстановиться), Макс думал вот о чем.
Был такой на свете (и сейчас есть) ангел по имени Ли Кикван, который больше тысячи раз грозился сжечь третьесортного демона Юн Дуджуна.
Если бы Кикван и в самом деле собрался Дуджуна сжигать, он бы схватил демона за руку и направил свою ангельскую энергию внутрь Дуду, чтобы она переполнила бесячего демона и раздула бы его сексуальную оболочку. Взаимодействие светлой ангельской энергии, закачанной извне Кикваном, с дуджуновской собственное темной вызвало бы неконтролируемую реакцию с теплоотдачей – и вжюх, демон бы рано или поздно самовоспламенился.
А теперь вопрос: а чем Макс занимался на сеансе спиритизма?
Анимал спиритам ничего бы не сделалось (у них нейтральная энергия, не вступающая в реакцию ни со светлыми, ни с темными), а вот ангел мелкий должен был полыхнуть, как факел.
А поглядите кто в итоге сидит воду пьет стаканами и чуть не сдох.
Атрибутировать невероятную способность не подчиняться закону сохранения энергии высших сущностей Макс мог троим из четырех. Хэджина в рассчет брать не следовало, потому что все знают, что он больше палку для швабры из дерева выстругать, ящик сколотить – инженерных способностей у сиба-ину спирита было в избытке, потому что других никаких способностей у него не имелось. Про кварцевого добермана из их компашки ходили слухи, что он собака-протектор, собака-защитник. Правдивы слухи или нет, знает только бывший хозяин Сынвона, но дураку понятно, что доберман не простой – только поглядите на него, как он всегда такой высокомерный и никому не подчиняется.
Насчет их юродивого корги тоже брали сомнения – чё они вдвоем, Хэджин с Сынвоном, так о нем пекутся? Потому что дебильный Ческунчик что-то осбенное умеет? Потому что у старших к умственно отсталому “симпатия”? Максу было сложно придти к определенному выводу в вопросах, касающихся привязанностей – у Макса никогда не было чувств. Он бесчувственый. Совсем. От рождения.
Кроме собак оставался еще маленький беспомощный ангел, и если он, трех месяцев от роду, сумел поглотить энергию Макса, одного из самых могущественных демонов… Нет, самого могущественного – думал Макс, то… стоило этого недоросля Докема придержать при себе пока.
Тихо звенькнуло в воздухе сообщение особого демонского канала связи (как будто кто-то постучал, прежде чем открыть дверь), резко запахло серой… и на максовой кухне материализовался Джоншин.
- Твою мать, - с тоской пробормотал Макс, пустым стаканом из-под воды прикрывая пупок.
Джоншин тоже вроде как смутился застать хозяина сидящим на кухне в трусах – он сделал шаг назал и попытался оправдаться:
- Я десять раз пытался с тобой связаться…
Будучи демоном, Джоншин не мог не почуять… Прямо с порога.
- Твою мать... - сморщился Макс.
- А чё у тебя, - Джоншин изогнулся за плечо, заглядывая в спальню, - в постели ангел делает?
Спросив, Джоншин понял, что сделал ошибку, и смутился еще сильнее – какая ему разница, кто там у Макса в кровати. Многие демоны имели весьма специфические вкусы в этом вопросе, и имели связи и со светлыми, и с людьми, и... между собой. Некоторые вроде господина Кванхи, спикера демонской Палаты представителей, не делали из своей ориентации секрета.
Со скорченным лицом Макс думал: его репутации придет конец, если Джоншин узнает, что он давеча потратился до нуля в компании собак, и домой его на руках притащил этот вот самый ангел, который спит в его постели – поразительно, как в приемной у Енхва с чьей-то подачи постоянно курсировали слухи. Нет, Макс не утверждает, что Джоншин сплетник, скорее наоборот – все истории, которые рождались в енхвовой приемной, были правдивы, но целью насмешек обычно становились демоны, которые перешли Джоншину дорогу, с которыми он что-то не поделил.
У Макса с Шином были не такие отношения, чтобы секретарь Енхвы удержался и не пустил бы по свету пикантную историю о том, как Макс валялся в отлючке на полу собачьей кухни – если говорить честно, то между Максом и начальством вообще никаких персональных отношений не было. Макс предпочитал “исключительно деловые”.
Так что, поразмыслив, Макс решил, что репутации его меньше навредит, если Джоншин будет думать, что Макс увлекается молоденькими ангелочками:
- Что он может в моей кровати делать, по-твоему? - насмешливо спросил Макс, указав на свои трусы, что он почти голый. И тут же переключил контекст: - Чем обязан визиту?
- Мельница, - возможно, Джоншин капельку обиделся – он поднял голову повыше и перестал разглядывать максовы аппартаменты со спящими ангелами. - Что стало известно в ходе расследования?
- Мельницу украли, - Макс, когда докладывал, цедил слова по капле в час, но они были точны и полновесны. - Похитителя зовут Бу Сынкван, человек. Завтра мы проследим за ним, чтобы узнать его мотивы.
- Хорошо, очень хорошо, - покивал Джоншин. Макс был приятно профессионален, умен, всегда думал наперед – никто не приказывал ему расследовать, на кой черт Бу Сынквану понадобилась Мельница Судьбы. - Держи нас в курсе. Когда ты найдешь мельницу, Енхва собирается унизить светлых и потребовать у Совета оставить артефакт на хранение у нас.
- Ясно, - кивнул Макс, сообразив, почему ему поручили это дело, в чем Енхва увидел выгоду.
Джоншин, стараясь не оглянуться на спящего ангела перед отбытием, помахал ладошкой и исчез.

Поскребя затылок когтем, Дуджун чё-та вдруг сообразил, что ему нужен кто-нибудь помощенее, чем он сам, третьесортный, чтобы отвоевать своего человечка у противного Золотого Бога.
Желательно максимально помощнее.
Архангел, например, подойдет.
- Йоу, - Дуду материализовался в сексуальной позе нога на ногу на белом стуле, стоящем перед мраморным столом в розовой беседке, являвшейся в нежное время года рабочим кабинетом Архангела.
- Кто тебя сюда пустил? - спросил Есоб, продолжая писать канцелярию.
У него по правую руку уже кипа исписанных бумажек. Дуджун вспомнил Киквана, который его заставлял писать отчеты, и понял, что у ангелов это такой изъян в породе – бюрократия.
- Да стоял там, - Дуду махнул ручкой, - на входе какой-то пиздокрылый… Я ему сказал, что там Архангел Есоб его по матушке кроет – он испужался сразу и куда-то побежал…. АХА-ХА-ХА, - Дуджун задрал голову и захохотал.
- Проклятье, - схватился за голову Есоб: чинопреклонение доводит уже до того, что третьесортный ангел смеет над светлыми вот так насмехаться.
- Да не кисни, - ободрил Дуджун, - кореш мой Собик… Пошли лучше над человечком нашим приколемся?
Есоб перестал писать, размышляя – то ли сжечь гада за “Собика”, то ли выслушать?
Дуду нагнулся над столом и шепотом озвучил:
- Ты клубнику достанешь, а я ему скомлю...
- Ха-ха, - вырвалось из Есоба.
А смотрел он на демона так, будто говорил: а нахрена мне ты? Если я клубнику достану, то я сам ей Донуна и накормлю.
Может, Дуджун так в его глазах и вычитал:
- Не-не-не, - схватив вставшего из-за стола ангела за рукав серого пальто. - Это я придумал, как приколоться, давай, не скурвливайся… Потом, чтобы он ее согласился есть, ему наврать придется, а врешь ты плохо, потому что вранье в контекст не вкладываешь…

Вжюххх – шоркнули кольца задернутой Джоншином гардины, и енхвовый кабинет погрузился во тьму, разгоняемую только голубым экраном проектора, возле которого Ли Хонки брифил совету старших демонов о новой угрозе.
- Появление богов, снова, - говорил Хонки, подглядывая в бумажку только чтобы не перепутать цифры, - спустя четыреста девяносто девять лет, угрожает в равной степени светлым и темным, угрожает нашему влиянию, свободе и праву распоряжаться смертными.
В задумчивости крутящийся во главе стола Енхва стукал ручкой себе по пальцам и был как будто где-то не здесь, глядя на слайды на экране, которые презентовал Хонки – сцены битвы демонов и ангелов против богов…
- По моей информации, - сказал Хонки, - светлым о возвращении богов, о цели их возвращения, еще ничего не известно.
Остальные демоны сидели с мрачными лицами – а как иначе, когда ваши единственные потенциальные союзники тупы, как бочки, и обо всем узнают только когда вы им, по доброте душевной, расскажете.
Помедлив перед главным и неприятным, Хонки закончил доклад:
- И все же, по состоянию на текущий момент, наша мощь не позволяет нам сражаться с богами… Мы вынуждены искать союза со светлыми, как и пятьсот лет назад.
- Они опять предадут нас! - раздраженно напомнил демон Сынхо. - Как они предали нас пятьсот лет назад, так же предадут опять! Светлым нельзя верить!
- Кто-нибудь хочет высказаться “за”? - спросил Енхва, медленно разглядывая подчиненных за столом.
Вот господин Чунмён, за глаза прозванный Piggy bank, глядит в крышку стола с вниманием, изучает лаковые узоры – как говорится, бесполезность не порок, лишь бы не вредил. И продолжал финансово спонсировать все демонские инициативы деньгами своей семьи.
Вот господин Тэкён сидит, раскачивается как болванчик – депьюти Ок славится умом и дьявольской изобретательностью, но сегодня говорить не торопится.
Ёнхва поворачивается к Ли Джуну – этот как всегда бесит всех, что бы ни делал. Джун “серый”, он отрекся от демонской мощи в пользу искусства, но Ёнхва все рано продолжает звать друга детства на все сборища. Как испанка, танцующая фламенко, Джун зачем-то трясет руками в воздухе, отвечая на немой вопрос Ёнхва:
- Как то бы… - руки танцуют в воздухе, и до Енхва доходит, что он не паясничает, а что-то пытается вспомнить… или понять, - что бы как бы, - право слово, Ли Джун бесит всех и всем, что бы ни делал, - вот так! - руки делают решающее па.
- Ясно, - Енхва отворачивается, поняв, что придурь у Джуна нынче не граничит с гениальностью, не пошел контакт, не получилось…
- Чтобы союз, но не союз, - вдруг говорит Джун в спинку кресла Енхвы, который от него десять секунд назад отвернулся. - Договор, но не договор. Контракт, но не контракт…
- Что ты имеешь в виду? - поворачивается к нему Енхва, крайне заинтригованный.
У него в крови тихий голос говорит, что Джун ГЕНИЙ.
- Незнай… - разводит тот руками.
Беззаботно так разводит, что Енхва снова на друга детства немножко злится.
Но.
ГЕНИЙ требуется, чтобы родить идею. Остальное – детали, и нужен просто ухватистый ум, чтобы проработать…
Слышится громкий щелчок “рукалица” - общество все попорачивается к Ок Тэкёну, который хлопнул себя по лбу.
- Брак, - говорит Тэк ён. - Они не смогут предать нас, если это будет брачный союз Енхвы и кого-то из их верхушки.
- Чудненько! - хлопает в ладошки Джоншин, стоявший упираясь задницей в подоконник зашторенного окна. - А Свинья-коп… а Чунмён нам свадебный банкет оплатит.
Хонки отгрызает фиолетовый лак с ногтей – это аморально, союз Енхвы с мужиком (архангелов-женщин, как бы, нету в природе).
Хонки думает, что это аморально, но очень волнующе.
Интригующе.
Дерзко.
Волшебно.
Топ-класс.

- Человечек! - с порога заявляет Дуджун. - А архангел наш тебе клубники наворовал в этот раз. В благодарность за то, что ты его терпишь, как он на твоей кухне себе пельмени все время варит.
И ткнул локтем в бок Ёсоба, который в своем плаще стоял напряженный и скукожившийся, как наложивший в штаны – у него в карманах серого пальто просто спелая клубника.
Лицо у Донуна пораженно-восхищенное, он все еще не может понять, почему Ёсоб постоянно ворует еду и приносит к нему, чтобы съесть.
- Давай, - еще раз локтем понукает Дуджун.
Осторожно извлекая ягоды из кармана, Ёсоб выкладывает их в донуновские ладошки, подставленные лодочкой. Человечек идет в кухню мыть клубнику, а Дуду шепотом указывает:
- Вот, это я и называю “положить вранье в контекст”… Так просто бы он ни за что не поверил.
- Чё? - выглядывает из кухни Донун.
С половиной клубники во рту.
- А скажи-ка мне, человечек, - масляно начинает Дуду, - ты бы щас выпил?
- Я бы еще закурил, если у вас есть, - отвечает Донун. На лице го появляется удивление, как будто он сам не ожидал, что это скажет. - А выпить хочется вообще… так сильно… трубы горят!
Демон заливается ржачем – работает клубника.
Только ангел, кажется, не сильно доволен. Донун протягивает ему помытую ягоду, но Ёсоб отказывается:
- Нет, спасибо…
- А скажи мне, человечек, - садится на табуретку Дуду, - ты находишь меня сексуальным?
Он опять расселся, скрипя кожаными штанами.
- Да, - быстро отвечает Донун, разглядывая, как демон развалился. - Очень.
Лицо у него становится еще больше удивленное. Донуну кажется, что ему никогда раньше так не хотелось пиздеть. Он хотел распиздеть о себе все. Все, о чем думает, все что прятал – надо было распиздеть поскорее.
- А его? - Дуджун кивает на Ёсоба.
- Нет, - без запинки отвечает Донун. Ёсоб морщится, но больше потому, что добренький характер Донуна прорезается даже когда его накормили ягодами, от которых хочется говорить правду. - Я думаю, что кому-то другому Ёсоб может ужасно, очень сильно нравиться…
И чавкает клубнику.
- А ты когда-нибудь пердел и сваливал на кого-то другого? - спрашивает Ёсоб.
Он думает, что клубнику прилично использовать только так – чтобы спросить пердежно-позорного рода вопросы и поржать над правдивым ответом.
Но Дуду ведет себя так, как будто он только вдвоем с Донуном на кухне:
- Когда меня не было, ты скучал?
- Да, - говорит Донун, и кивает Ёсобу – это ответ на вопрос архангела. Клубника заставляет Донуна отвечать правду на каждый вопрос. - Я ревел, - порывисто признается Донун. - Южной ночью… до утра дремать железному уроборосу не… суждено. Я пытался тебя призвать, как в первый раз, ведь ты – мой демон. Ты должен был появиться, но ты не появлялся.
Дуджун сидит на табуретке, локти на назад, на столе, и без отрыва черными своими гипнотическими глазами глядит в глаза человечку.
Складывается впечатление, что ему весьма нравится то, что он услышал.
Складывается впечатление, что он ест Донуна глазами.
- Скажи, - немного менее раздаржающим, проникновенным тоном спрашивает Дуджун, - в тот день, когда я вернулся… Я сказал, что хочу ударить тебя. И ты сказал, что тоже хочешь меня ударить. Ты же понимал тогда, что я имел в виду на самом деле?
- Ну, поиграли и хватит, - вмешивается Ёсоб. Ревность или что-то еще (ангельская добродетель? Нежелание дуть в паруса Дуду без всякой выгоды?), но архангел сминает клубнику прямо в кулаке Донуна так, что из нее брызгает ему на серое пальто.
А у Донуна начинают краснеть уши.
Причем далеко не от смущения.
Дуду сам вырыл себе яму. Тогда, после того, как сказал, что хочет ударить человечка, Дуджун заявил еще кое-что.
- “Есть одна вещь”, - цитирует демона по памяти Донун, - “Если тебе ее скормить, я буду знать, о чем ты думаешь”. Сволочь!!! - ошметки раздавленной клубники летят Дуду в рожу.

- Значит, жениться буду, - как будто ему надо было самого себя уговаривать, повторил Ёнхва.
Все демоны давно покинули его кабинет, и только Джоншин был вынужден выслушивать начальственный поток сознания.
- Наконец-то, - попробовал пошутить Шин, встав за креслом начальника, - они перестанут звать меня твоей женой?
- А они так делают? - удивился Ёнхва.
- Ага, - ответил Шин.
- А почему? - спросил Ёнхва.
- Не знаю, - ответил Джоншин, мягко, но сильно, нежно, но эффективно разминая главному демону плечи.
Собственно, поэтому и называют – Шин из ложной скромности притворился, что это не он ухаживает за боссом лучше, чем могла бы жена. Вон например сейчас он массажировал уставшему Ёнхва плечи, потому что тот приуныл, уговаривал себя, произносил речи в стиле крестного отца:
- Конечно, я готов жениться, если этот брак пойдет на пользу семье, но… Ты же, Шин, знаешь, какие ангелы все противные? Бюрократы, - Ёнхва загнул палец, - трусы, подлецы, которые никогда не держат слово…
- Бедненький, - пожалел босса Джоншин, раздавливая пальцами мускулы под пиджаком Ёнхва. - Но давай так попробуем… Ты закроешь глаза…
- Закрыл, - пробормотал Ёнхва, расплывшись в кресле от потрясающего, оживляющего массажа в исполнении секретаря.
- Представь архангела, - Джоншин говорил как гипнотизер, - представь его рядом с собой, как вы будете жить под одной крышей долгие годы…
- Бр-р-р-р, - как собака, поежился Ёнхва.
Можно он будет жить долгие годы с Джоншином, который так умело делает массаж, знает, когда надо помолчать, когда утешить… и варит такой классный кофе и делает такие классные бутерброды!
- Представь, - продолжал гипнотизировать Шин, - такого, кто тебя не раздражает. Вы даже можете поговорить по утрам за чашкой кофе. В принципе, тебе даже нравится с ним общаться, потому что он не похож на всех остальных ангелов. Он много знает. Его можно переубедить. У него есть “я”. У него даже может найтись чувство юмора…
Ёнхва вдруг открыл глаза и выпрямился в кресле, прекратив массаж:
- Ян Ёсоб.
- Ну нет! - возмутился Джоншин. Он отступил от начальственного кресла и скатал вниз рукава рубашки, которые поднял, чтобы делать массаж. - Кто угодно, но только не Ян. Его ты за себя замуж выйти не заставишь, хоть убейся…
- Я Князь Тьмы! - рявкнул Ёнхва, резко встав из-за стола.
- Ты мужик, - напомнил Шин, и Ёнхва сел обратно, расстроенный. - Впрочем… - Джоншин задумался, - тебе же не детей от его маленькой дырочки родить…
Архангел Ян ханжа, как почти все в его племени, но выгоду понимает лучше остальных – возможно, на фиктивный брак ради привилегий именно Ёсоба уговорить проще всего.
- Союз архангела и старшего демона сулит вам обоим существенное умножение полномочий, - вслух думал Джоншин. - Архангела такой союз возвысит над равными ему и гарантирует неограниченную власть над всеми светлыми…
- Вот-вот, - поддакнул Ёнхва, уже представививший себе, как будет управлять мирами – и темным, и светлым… - Кто у нас там из демонов с ангелами водится? Надо бы заслать прозондировать…
- Многие водятся, - улыбнулся Джоншин, вспомнив каштановую макушку паренька в постели демона Макса. - Но есть у нас такой третьесортный по имени Дуджун, которого ты на год под замок посадил за нерабочие контакты с людьми и, в частности, интересующим нас Ёсобом.
- Организуй, - распорядился Ёнхва.

С меланхоличным выражением на лице Бу Сынкван созерцал коллекцию наклептоманенного здесь и там.
Свою пикантную склонность тырить мелочи из мест, где бывает, Сынкван не считал криминальной – он тырил только такие вещи, которые никакой ценности для бывших хозяев предсавлять не могли.
Например, перечницу, что он упер из хостела, расположенного на холме, на склоне которого растут вишни с заскорузлыми стволами, покрытыми янтарными каплями, просочившимися из коры.
Все эти предметы… как сувениры, напоминание о местах, где Сынкван побывал.
Взяв в руки мельницу,Сынкван три раза прокрутил ручечку, и из щели на дне посыпался какой-то песочек – мельница что-то намолола, но, понюхав пальцы, Сынкван так и не смог определить, что внутри штучки: не было похоже ни на перец, ни на кофе, этот порошок не имел запаха.
- Ладно, - сказал Сынкван, поставив мельницу к другим своим клептоманским артефактам. - Ладно…
Меланхолил он только по одному поводу – мельницу он свистнул в прошлое воскресенье, а сейчас уже пятница…
Пора было пройтись куда-нибудь, развеяться, так сказать.
Сынкван открыл комод и достал оттуда свою любимую розовую юбку с розовыми чулками – сейчас нарядится и пойдет стащит что-нибудь в торговом центре.

- У-у-у-уй, - простонал Дуджун, отхватив по хребту шваброй.
- Меня не бей, - выставил вперед руку Ёсоб, сразу узнав “браши” добермана Сынвона, способную изгнать кого угодно откуда угодно. - Я только достал ягоды, а придумал все он!!!
- Пошли вон отсюда! Оба!!! - щеткой лупил по высшим сущностям смертный Донун. - Спасибо тебе, дорогой Сынвон, за лучший подарок! - обманщиков как будто неведомая сила выносила за порог.
Свалившись в коридорчик между квартирами, спиной на ковер, Дуджун пытался вырвать последние выстраданные крохи у клубники, действие которой подходило к концу:
- Пак Сонун??? - вопил он, вцепившись в щетку обеими руками. - Что ему от тебя нужно??? Что у тебя с ним???
- Ничего у меня с ним нет, - отвечал Донун, ткнув грязной щеткой демону прямо в рыло.
И, вырвав дверь у лежащих в коридоре, закрылся в квартире номер триста двенадцать.
В это же время дверь квартиры номер триста девять открылась, и из нее появилась прелестная барышня в розовой юбке и розовых чулках.
- Кхм, - сказала барышня довольно грубым, похожим на мужской голосом, наткнувшись на препятствие в виде валяющихся поперек коридора тел.
Ёсоб, лежащий ничком, разглядывал ноги в розовых колготках – от туфельки на танкетке до колена, от колена до бедер, от бедер дальше под юб… До Ёсоба дошло поздновато, что, лежа на полу, он выглядит так, будто пытается подглядеть за интимными частями розовых колготок, заглядывая под подол.
- Кхм, - сказала барышня презрительно.
И, сделав широкий шаг, перешагнула Ёсоба.
Он мог бы рассмотреть все, что его так заинтресовало, но Ёсоб зажмурился, чтобы проявить учтивость.
Барышня прошла по коридору и исчезла в лифте, оставив после себя шлейф освежающего морского парфюма.
Раздосадованный, негодуя, Ёсоб врезал демону Дуджуну тычка в спину.
Его бесило то, как неровно друг к другу дышат демон и человечишко с самого начала – выяснилось, что Дуджун втравил Ёсоба в эту авантюру с клубникой только потому, что пообещал Донуну, что прочитает его мысли.
Ёсоб ведь не был идиотом и понимал, что и обещание прочитать мысли здесь только затем, чтобы завуалировать основное намерение Дуду – прежде чем сразиться с Золотым Богом за Донуна, демону требовалось знать, не напрасно ли он тратит энергию.
Ёсобово самое горячее желание было, чтобы у него появился смысл жизни, как у глупого Дуду – один смысл, которому он предан, ради которого он солжет, предаст, обманет, будет выворачиваться, изобретая “запрос на счастиемер”.
Поднявшись на ноги, Архангел побрел к лифту и нажал кнопку вызова.
Кнопку, к которой минуту назад прикоснулся Бу Сынкван, покрутивший еще ранее ручку мельницы судьбы.

Господа анимал спириты чинно в шезлонгах отдыхали перед гаражом – устроили себе выходной.
Чоннам спал под зонтиком, тихо и глубоко – после сеанса спиритизма, когда демон прокачал через него количество энергии, какое потребляет за сутки город-миллионник, а молоденький ангел умудрился ее преломить так, что Чоннам видел и чувствовал только огромные пышные кусты роз, его спутанное сознание маленькой собачки начало понемногу распутываться – понемногу, но стабильно, каждый день, пропадала нервозность, Чоннаму легче удавалось сконцентрироваться, и для этого не надо было перечищать ведро чеснока.
- Как хорошо, что мельница больше не наша проблема, - тихо, чтобы не разбудить спящего товарища, заявил Хэджин.
И сладко потянулся в шезлонге.
- Нет, - почему-то Сынвон не согласился, покачал головой, скорее, печально, чем решительно. - Прямо сейчас наша мельница может работать, исполняя чье-то желание… И мы не знаем, чье – если это самое горячее желание, оно исполнится, чего бы ни захотел желающий...
- Я не знал, - поделился Хэджин, - что этот артефакт так силен… Зачем его хранение поручили нам, в таком случае? Разве у нас были силы и возможности заботиться о нем надлежащим образом?
- Нет, - снова покачал головой Сынвон. - Объединенный совет назначил нас хранителми артефакта чтобы сбалансировать мощь светлых и темных… - Сынвон задумался на пару секунд. - Хэджин, ты понимаешь, что темные не вернут артефакт, если Макс найдет его?
- Когда… - поправил Хэджин, - когда демон Макс найдет его. Ёнхва притворится, что они ничего не находили…

Chapter Text

- Ты продолжаешь видеться с Ёсобом?
Черт. Откуда он узнал?
- С каким таким Ёсобом? - Дуду пятился от нагнувшегося к нему демона, как кот от обоссанного тапка. - Мало ли ёсобов тут топчется? - пробормотал он, глядя в землю.
Джоншин усмехнулся. Что же, он не мог винить третьесортного демона за то, что тот отпирается, хоть и так по-детски – еще месяца не прошло, как Дуджуна выпустили из-под замка, где он обдумывал, что неправильно сделал в той истории со счастиемером.
- Я Архангела имею в виду, - любезно, чтобы не допустить никаких иных трактований, пояснил Шин и своими лаковыми ботинками встал почти на ноги Дуду. - И нет, Архангел по имени Ян Ёсоб только один, давай не будем тратить на это время…
Не только желанием улизнуть эманировал пытающийся увернуться от вставшего на него секретаря Дуджун. Шин от третьесортного, наряженного, как многие третьесортные любят одеваться, в черные кожаные брюки, черную кожаную куртку и хлопковую черную алкоголичку, чувствовал антипатию, направленную на себя. Презрение дворняги к породистому псу демонстрировал Дуджун, уворачиваясь, но не прикасаясь к Джоншину, который был одет в костюм-тройку, только пиджак держал в руке, на сгибе локтя.
- Я даже забыл его лицо, - соврал Дуджун. Прекрасно он помнил позавчерашенее перекошенное от ярости лицо Архангела, которого побили щеткой и выкинули в коридор. - Так давно не видел…
- А жаль, - без всякого сожаления заметил Джоншин, переложив пиджак с левого локтя на правый. Всегда элегантный, секретарь Ёнхвы находил удовольствие в том, чтобы неизменно выглядеть великолепно, чтобы всякие низкосортные побаивались к нему прикасаться своими лапами. И потом, Джоншин работает почти всегда исключительно языком – например, сейчас он уверен, что Дуджун еще полчаса будет отпираться и врать, прежде чем они придут к соглашению. - Хотелось, чтобы ты мне помог кое на что Архангелу намекнуть.
- Ну, так… ну… - Дуджун категорически отказывался смотреть на собеседника прямо, ковырял карманы штанов, подворачивал шею. - Если очень надо, то я знаю одного нашего, который близко общается с Архангелом.
Джоншин хмыкнул: “я для друга интресуюсь”.
- Ну, - вздохнул Джоншин, - с тобой я, например, знаю, как расплатиться. А того “одного нашего” как я должен отблагодарить? Нет, спасибо…
Шин собрался уходить.
То есть, конечно, никуда он не собирался – как у королевы при дворе, Дуду заставлял собеседника обменяться всеми возможными любезностями и перебрать тонны вранья, прежде чем можно было приступить к делу.
Джоншин немножко затормозил покидать помещение…
- Ну ладно, - заявил Дуджун. - Нет никакого нашего. Чё тебе надо?
Дуду почуял, как запахло выгодой – от секретаря Ёнхвы пахло дорогим одеколоном и возможностями, от которых кружилась голова.
- Значит, ты продолжаешь водиться с Архангелом, Дуду? - упрекнул Джоншин.
- Да не вожусь я с ним, - буркнул Дуджун, глядя себе на ноги. - Это он пристал ко мне, как банный лист…
- Какие трогательные отношения, - закатил глаза Шин, почти не стараясь скрыть иронию.
Довольный, что обмен бесполезным враньем, наконец, закончился, Джоншин изложил, опустив детали, которые третьесортному было необязательно знать: Ёнхва хочет на архангеле Ёсобе жениться.
От шокирующего заявления Дуджун даже не поморщился. Его интересовало другое:
- А что мне за это будет? - награда, которую пообещал секретарь.
- Печать… - Шин указал глазами на руки Дуду. - С тебя снимут печать, которая не дает тебе прикасаться к смерт…
Дуджун не дал закончить, перейдя к стадии согласия:
- Снимут прямо сейчас, - поставил свое условие Дуджун. - И, считай, Ёсоб уже горит желанием жениться. Я все устрою.
В неверии Шин покачал головой – а Дуду искренне пофиг на своего могущественного светлого приятеля.
- Пошли, - Дуджун затряс Джоншина за рукав рубашки, позабыв про неприязнь к элегантности секретаря. - Сначала идем к Ёнхве, чтобы он снял…
- Пф-ф-ф, - фыркнул Джоншин. Улыбнулся: - Тебе так хочется увидеть Ёнхва?
Не, Дужуну на главного демона смотреть совсем не хотелось, просто он думал, что… На печати же так и было написано: Sealed by Jung Younghwa, - но невидимое стекло с красными прожилками растворилось, растаяло в воздухе, когда Джоншин махнул рукой, как бы отпуская что-то на волю, улетать.
Дуджун потер запястья, на которых больше не было печати, глядя на секретаря с восхищением… как будто представлял, что вот бы он мог имперсонировать Ёнхву, как Шин:
- Что еще ты вместо него можешь делать?
- О, - с налетом ложной скромности над отчетливым самодовольством заметил Джоншин, - ты понятия не имеешь, что, когда ты видишь его имя, чаще всего за ним стою я.
- Интересно, а его финансы, его счета…
- Как пошло, - укорил Джоншин, - с твоей стороны думать, что можно залезть в карман к хозяину, если он открыт… Мне кажется, ты навсегда останешься третьесортным…
- Да-да, - вяло отмахнулся Дуджун. - Ну, я побежал.

- Хён…
- М? - Макс не заметил, как отозвался, и рассердился, потому что по лицу Докёма было заметно, как сильно ему нравится.
Когда Докём еще не стал ангелом, у него была куча и хёнов, и донсенов. Всегда было, к кому обратиться, никогда не было скучно.
У чинопочитающих ангелов внеслужебные отношения были крайней редкостью, и Докём чувствовал себя одиноко.
Проснувшись вчера в постели демона, Докём извинился за то, что заснул, и, к удивлению, Макс ответил “что это не имеет значения” и предложил младшему пожить в его доме, пока не закончится расследование.
Макс, когда думал, что Докём не видит, смотрел на ангела долгим взглядом, как будто пытался прочтитать с виду простецкого паренька, прочитать между строк.
- Как ты себя чувствуешь? - сощурив глаза, поинтересовался Макс утром.
Докём пожал плечами, удивившись – ведь это не он упал вчера в обморок. Вместо зарядки покрутив головой пару раз по часовой стрелке, Докём с уверенностью мог сказать, что он чувствует себя обычно. Может, лишь крохотное томление, воспомнинание о том, как крышесносно было чувствовать в своих руках такую мощь, какой обладал Макс.
- Хён, а мы разве не будем его, - Докём кивнул на Бу Сынквана, который в розовой юбке шел между бутиками по этажу торгововго центра, - арестовывать?
Макс стоял рядом с младшим перед витриной с золотыми мужскими часами, спиной к Сынквану – один из самых могущественных демонов как-то упустил, что, если он сам, в белом костюме в черную полосочку, разглядывая золотые часы подозрения не вызывает, то паренек у него под локтем, в простой футболке и кедах, выгдялит не к месту.
- Разумеется, нет, - ответил Макс. - Не раньше, чем узнаем, зачем ему понадобился артефакт…
Вернее, кому он понадобился – неужто парню, который одеватся, как транс, чтобы пугать покупателей?
Наблюдавший в отражении витрины за Сынкваном, Докём поразился:
- Что-то он… совсем… вообще… как бы сказать… - не хотелось никого обидеть, но Сынкван уселся в кафе с чашкой фраппе и строил глазки всем подряд. - Ему, кажется, нравится эпатировать.
Когда еще не был ангелом, Докём читал биографию человека, называвшего себя Брайан. Брайан говорил, что ему гравилось носить платье и бесить женщин тем, что он красивее их. Брайан так же говорил, что ему нравилось быть мужчиной и в мужском образе привлекать женщин… точно так же, как мужчин.
Докём думал, что понимает этого парня благодаря прочитанной биографии.
Удивительно было, как кругленькое, миленькое личико Сынквана позволяет ему быть женщиной, когда ему захочется, мужчиной, когда захочется, и в любом образе он царапиной остается на воспоминаниях людей, которых повстречал – как запомнил его Чоннам.
Мельком Докём подумал, что не запомнил бы самого себя, если бы повстречал в толпе. Потом Докём поглядел направо – о-о-о, а вот Макса бы он запомнил.
Хотя бы из-за дорогущего, опять, белого костюма в черную полосочку.
- Хён, - спросил Докём, - а что надо делать, чтобы стать таким же богатым, как ты?
Не моргнув глазом, Макс ответил:
- Быть самым лучшим.
Докём думал, что демон состоит на девяносто девять процентов из самодовольства, но потом ему показалось, что в словах Макса есть своя правда.
И потом, Макс-то заметил, а Докём – нет. Макс насмешливо кивнул:
- Не хочешь поздороваться с начальством? - на Ёсоба, который поднимался на эскалаторе, как всегда в своем сером пальто с завязочками.
- О, а теперь мне понятно, кто руководил смертным Бу Сынкваном, - презрительно заметил Макс, с высоты своего роста смерив Докёма взглядом.
Докём хотел бы возразить, но нечему: Ёсоб уселся на лавочку и принялся смотреть, как девица Сынкван строит глазки посетителям кафе, официантам и официанткам – всеядная сексуальность.
Оторвавшись от витрины с часами, Макс издалека последовал за Ёсобом, который еще сильнее издалека сопровождал вышедшую из кафе девицу Сынкван.
Демон излучал холод, от которого Докёму было не по себе: смотри, это светлые украли мельницу… и даже послали тебя расследовать свое собственное преступление, чтобы показать, как они не при делах.

Донуну интуиция подсказала, что звонок в дверь сулит проблемы. Как два года назад: он открывает, в халате и потерянный, а на пороге омерзительно сексуальное тело.
Курит и ухмыляется.
“Помнишь, я сказал, что хочу ударить тебя… и ты сказал, что ударил бы в ответ”.
Подумав долю секунды, Донун, как кобыла, пинает демону аккурат под коленную чашечку. Демон взвывает от боли, падает на колени, и его сигарета катится по ковру, останавливается и прожигает дырку там, где остановилась.
Наплевав на начинающийся пожар, Донун выбегает из двери, падает на коленки и обнимает демона за плечи, как выросший мальчик своего большого плюшевого медведя, которого не видел с детства.
В прошлый раз, когда они дрались, ножка табуретки пролетела сквозь череп Дуду – sealed by Lee Jungshin on behalf of Jung Younghwa.
Сжимая халат руками, Дуджун нюхает человечка и обещает:
- Теперь я вернулся насовсем.
Позже он требует пожарить себе стейк с перцем и чесноком.
- Но как? - изумляется Донун.
Нет, он не разучился жарить мясо, он про другое.
- А, - понимает Дуду, - Ёнхва сказал, что я буду полезнее без этой штуки. И снял. Собственноручно – пригласил к себе в кабинет и снял.
Маловероятно, что Донун когда-либо повстречается с Джоншином. Вообще, Дуджун планирует, чтобы о человечке, как он сам когда-то просил, “там, на самом-самом-самом… самом верху благополучно забыли”.
В квартире Донуна пахнет мясом и консервированным зеленым горошком, из которого сделан салат.
Дуджун говорит, что ему нравится Кристиан Бейл в Эквилибриуме – выбор, который сделал его герой, заставляет Дуду думать о своих собственных решениях, и демон расстегивает пуговичку на кожаных штанах.
Из расстегнутой ширинки вываливается пузо, по объему примерно напоминающее двухлитровый салатник, который Дуджун опустошил.
- Объелся, - поясняет свои действия демон Донуну, который смотрит кино у него на плече.
Донун опять думает про “если бы ты ударил меня, я бы ударил тебя в ответ”, но быстро гонит мысль: рука демона неподвижная на нем, свисает с плеча, и Донун рассматривает мелкие многочисленные шрамы от порезов на пальцах правой руки Дуджуна, как будто он давил стекло руками.
Интересно, откуда они? Из прошлой жизни, когда тот еще не был демоном?
Что-то изменилось. Демон молчит. Он больше не намекает, что хотел бы ударить Донуна и быть избитым в ответ.
Донун думает, что все стало слишком очевидно после того, как он под клубникой выложил Дуду всю правду и немножко больше.
- Я посплю, - предупреждает Донун, укладываясь поудобнее на демонском плече.
- Поспи, - соглашается Дуджун с наигранной простотой, сползая вниз по спинке дивана, чтобы удобнее было на нем спать.
Донун закрывает глаза, слегка сожалея о том, чего больше нет: у него от присутствия демона больше не трепещет сердце. На крыше небоскреба Дуджун до смерти обидел его, потом Донун боялся демона, когда думал, что тот хочет его убить, в драке с Кикваном демон был восхитителен и весь покрыт кровью, когда Дуду исчез, Донун им бредил, когда он опять объявился, Донун хотел от него не до конца понятной формы физической ласки.
А сейчас Донун хочет спать.
Влюбленность или проходит, или перерастает во что-то большее.
В дружбу, например.
У человечка длинные ресницы, и, глядя на них сверху вниз, Дуджун думает примерно те же мысли, которые ползают по голове Донуна, пока он засыпает.
Плюс дополнительная: Дуджун может не быть так элегантен, не одеваться так же великолепно, как Джоншин, и, что скрывать, если бы мог, он охотно занял бы денег у Енхва так, чтобы тот об этом не узнал… Но, если Дуду все-таки обещает что-то, то доводит дело до конца.
Самое горячее желание Дуджуна – чтобы его человечек постарел. Чтобы прожил долгую, человеческую жизнь.
И жарил ему мясо.

Девица Сынкван тырила вдохновенно.
Помазав губы помадой-пробником, Сынкван восхищался собой в зеркальце, а тюбик с помадой исчезал у него в вороте рубашки, между искусственных сисек.
- Хён, - пожаловался Докём, навалившись лбом на плечо Макса, - он убивает меня.
Сынкван еще ничего ценного не спер, но он тырил что ему нравилось и когда ему нравилось, персонал комсетического магазина как будто в упор не видел воровку в розовой юбке. Притворившись неловким, Сынкван уронил коробку с сувенирными брелками, и пока продавщица отвлеклась собирать, он стыбрил у нее с кассы ручку.
- Ручка-то ему зачем?! - негодовал Докём, и Макс оттолкнул его голову от своего плеча – подмазываться к нему было бесполезно.
Макс и сам не мог понять, к чему этот клептоманский цирк, но то, что Архангел шел по пятам лже-девицы и глаз с нее не сводил – это правда.

Ёсоб до сей поры как-то обходился, моральный стрежень ему помогал побороть инстинкт.
Но как только он розовые колготки увидел – все.
Архангелу захотелось целовать ручки.
И, если возможно, один раз размножаться.
Проблема была только в том, что Ёсоб был кавалер, и… к смертным в квартиры закон обязывал только по приглашению входить, а уж шуры-муры у всех случались только по обоюдному согласию.
Завороженный девицей в розовых колготках, Ёсоб следовал за ней по пятам, страдая про себя: маленького роста, в сером пальто, фейс мог бы быть попривлекательнее… Как ей понравиться?
То, что она – воровка, только добавило девице очарования в глазах архангела, который наловчился воровать пельмени, а легкость, изящество, с которым барышня тырила, заставляли глаза Ёсоба приклеиться к ее фигуре, чтобы ни одного движения не пропустить.
Ёсоб проследовал за ней в магазин дамского белья, и когда она заинтересовалась лифчиками, сняв с держалки бежевый, телесного цвета – рассматривать – бедный Архангел приложил руку к груди, чтобы успокоить сердцебиение.
Маленькие и острые, большие и висячие, круглые, как шарики – какими бы ни были сиськи, для которых выбирался лифчик, Ёсоб уверен, они бы ему понравились. Воображение рисовало: запах и тепло женского тела, приятно пухлого…
Сынкван взял лифак и поперся в примерочную, плохо скрывая ухмылку – он заметил, что за ним следят.
Сынкван был бы не Сынкван, если бы не оставил наблюдателям самый возмутительный привет.
В кабинке за шторками он разделся, сменил свой бюстгальтер на бежевый, снял розовую юбку и отцепил блондинистые локоны – из кабинки вышел парень в джинсах и спортивной куртке, потратив на переодевание меньше двух минут.
Прождав девицу минут десять, но так и не дождавшись, Ёсоб решил прогуляться до раздевалок. Ближайшая была открыта – шторки раздвинуты, а на скамеечке валялся розовый лифчик.
Стыдясь, Ёсоб поднял его и засунул в карман серого пальто.

Макс в упор смотрел в глаза молоденького ангелочка, и Докём чувствовал себя виноватым, как ребенок, которого наказывают.
- Почему это задание дали тебе, - строгим голосом, но без издевки, указал Макс, - я, надеюсь, ты тоже понимаешь…
Докём поджал губы: он хотя бы не будет расказывать демону, что это Ёсоб его сам это дело расследовать и отправил.
Потому что Докём бесполезный. Если бы не Макс, он ничего бы не узнал.
Никто бы никогда ничего не узнал.
Как, встретившись с укравшим мельницу смертным, Архангел вышел из кабинки с лицом, на котором хорошо читались переживания, нервно сжимая что-то в кармане серого пальто.