Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Я тебя прошу, хоть один сигнал, импульс хоть один
Выходи на связь, срочно выходи,
Мне не вывезти.

Noise МС — Вояджер-1

О связи говорить было не принято. Не запрещалось, нет. Конечно нет. Говорить было можно, читать было можно, просто… Не принято. Слышный лишь одному тебе голос твоей родственной души был явлением слишком личным, особенным. Обсуждали его разве что с родителями, что по обычаю и рассказывали детям о связи, или с деймонами.

Ли обсуждать не приходилось.

Быть может, поэтому он не сразу понял, что что-то не так. Быть может, поэтому удивлённо захлопал глазами, заслышав перешептывания девчонок на перемене в школе — кажется, голос новенького показался одной из них слишком знакомым, а после прочитал на лице профессора искреннее недоумение. Быть может, поэтому он не смог ответить на кажущийся простым вопрос: «Ты что, не слышишь его?».

А я должен?

Впервые незнание — непонимание — чего-то испугало его так сильно, сильнее всяких монстров, скрывающихся в темноте пространства между полом и кроватью. Сильнее, потому что темнота разрезалась светом фонаря, недовольным бормотанием Эстер, что на груди вилась комочком, носом проводя за ухом. А как забраться внутрь головы своей, как глаза раскрыть, чтобы увидеть вселенский план тот непостижимый, что всех по парам разбил…

Всех?

Он был совсем юн — ребёнок всё ещё — но его сообразительности хватило, чтобы понять, что хмурый взгляд профессора — нехорошо. Что шершавость толстых томов библиотеки неестественна. Что в них чернила прожили десятки его жизней и проживут ещё столько же, и никакие короткие ногти и швыряния в стену не дадут ответы на вопросы. Что его вопросы остаются безответны после десятой, двадцатой, тридцатой, сотой попытки.

О связи говорить не запрещалось. Просто было не принято. Её не изучали почти — лишь основы, лишь то, что позволяли себе понимать. Сакральность связи была слишком почитаема, лишь безумцы были готовы посягнуть на неё.

Ли слишком юн, чтобы сходить с ума.

В книге информация была лишь общая, отдающая скорее заветами Магистериума, чем научным исследованием, но палец впечатался в страницу, едва не стирая собственным жиром едва заметную надпись карандашом.

«Не родился».

Надпись вызвала скорее злость, чем облегчение, потому что… ну неужели нельзя было позволить немного больше слов? Хотя бы предложение? «Человек ещё не родился, жди»? «Человек не родился, не повезло, сочувствую»?

Но он был умён и юн, достаточно юн, чтобы позволить себе надежду. Быть может, она действительно ещё не родилась. Быть может, она просто нема. Быть может, её разум повреждён, быть может…

Быть может, она мертва. Заткнись, Эстер!

Эстер-щенок замолкла, опустив острые уши, а он шумно вздохнул, с разочарованием швыряя книгу в ящик, а затем запустил руки в отросшие волосы. Эстер забралась к нему на колени, свернувшись клубочком, и он вновь вздохнул, проводя рукой по гладкой шерсти. На губы медленно вернулась улыбка.

Он был умён, достаточно умён и юн, чтобы позволить себе утешение.

Но недостаточно, чтобы предвидеть, что профессор расскажет о своём наблюдении отцу.

Ботинок врезался в мышцу слишком ощутимо, а горло когтями на шее Эстер сдавило и забулькало поднимающейся к гландам кровью. Голос отца был похож на вой, в котором раскаленную до бела ярость так легко спутать с отчаяньем, когда слова его через сжатые зубы леской протягивались, детское тело обматывая и стягивая так, что о кислороде оставалось только мечтать. Речь отца мешалась в кашу из чужих и собственных хрипов, из скулежа и воя, отдельные фразы из которой золотом кипящим выедали подкорку. Он не знал — не понимал, почему отцу есть до этого дело, до его ещё даже не поломанной судьбы, почему он не крест на нём поставил, а деревянную балку о голову сломал, зарывая, втаптывая в пол до состояния, когда земля казалось ему частью, продолжением тела.

Ли не мог ходить, стоять, он не мог существовать несколько дней, а вместо тишины привычной в голове был шум, гул крови в ушах, рассекаемый вспышками боли, унять которую ни мази, ни травы, ни настои не могли. Боль мешалась с обидой, жгучей ядрёной обидой и страхом. Не за себя — за чужого, родного, кто, быть может, существует всё же, потому как…

Как мог он потерять надежду?

И пусть Эстер скулила и жалась, и его хрип звучал ей в такт, когда почти неделю спустя, нога начинала наконец заживать, чесалась до звёзд в глазах. И в полутьме комнаты, он подтянулся выше чуть по стене, к которой была прижата кровать, затылком опору находя, пока боль молнией голову раскалывала, выжигая внутри там что-то. Ему было больно до вонзенных в ладонь ногтей, до сжатых почти до скрипа зубов, до рвущегося из глотки хрипа. В голове набатом похоронным звучал собственный голос, скулящем извинения до тех пор, пока искажающая лицо ярость маской не падала с лица мужчины, и губы его не сжимались в тонкую бескровную полоску.

«Только попробуй сбежать».

Он выдохнул глубоко через нос, ощущая солоноватый запах крови. Чем он заслужил? Взгляд упал на обложку потёртую, выцветшую почти, ногти царапнули шершавую ткань.

Пожалуйста. Желание опередило разум, когда очередная вспышка ударила прямо в висок, и он медленно выдохнул и всё же сполз, изгибаясь в неестественном — будто кукла переломанная — положении, лишь бы хоть на мгновение ослабить боль. Свет луны разрезался тканью штор, он добирался до его лица лишь тонкой полоской, ударяющей, затмевающей взгляд.

Я просто хочу, чтобы ты была. Пожалуйста. Просто будь. Хоть где-то. И я тебя найду, обещаю. Просто будь.

Тишина давила снаружи и изнутри, тонкие кости едва выдерживали давление, вытесняя кислород из лёгких. Он закрыл глаза, ощущая тепло в том месте, где жалась носом Эстер. Вдохнул глубоко-глубоко, так что кислород обжег лёгкие.

Ничего. Ничего. Ничего. Он подождёт. Он справится. Выберется. Найдёт. Сам. Один.

Один.

Chapter Text

В моих костях, в крови
бушует болезнь,
Которую я бы исцелил, если бы смог.

Hurts — Redemption.

Ему казалось, что он сходит с ума. После двенадцати месяцев одиночества и трёх в компании деймона, как она себя называла. Но с Саян Кётёр было проще — они были похожи, отражение души, как-никак, а вот голос, голос…

Он звучал в глубине головы эхом, встревоженным и настойчивым, но неразборчивым, будто помехи. Но помехи можно было исправить, избавиться от них, а голос, голос…

Джон действительно думал, что сходит с ума. Прошло больше года разлуки с женой и сыном, его прекрасным смышлёным сыном, и он действительно думал, что просто не выносит.

Но, благо, его переубедили.

***

Северные народы ему нравились. Ему нравилась их культура и язык, то, как они обращались друг с другом и с ним. Ему нравилось, как они выделяли «х» и «а» в его имени и как забавно это звучало из уст детей, которые смущенно передавали ему поручения взрослых, руками отчего-то закрывая уши. Ему нравилась их глиняная посуда и песни по вечерам, когда их голоса становились сильнее и мощнее, и пусть пение это с трудом можно было назвать мелодичным, Джона восхищало то, как именно пахтары это делали и с какой отдачей, искренностью, игнорировать, противостоять которым было невозможно. Вероятно, поэтому он и раскрылся им, вероятно, поэтому он и остался, позволив выделить себе один из домов, приняв предложение учиться, но…

Быть может, он просто устал быть один.

Он не до конца понимал, почему шаманы решили взять в ученики его — доктора наук, далёкого от религии и всего магического, но мужчины были настойчивы и упорны, и он невольно сам стал таким. Хотя было не просто.

 — Тьи идьёшь протьив ветьра, Джопари*, — медленно качая головой, повторял Баай. Он был не главным, но одним из почитаемых старейшин. Дети говорили, что его назвали в честь бога, и ходили слухи, что именно поэтому он так долго живёт*. Джон не знал, верить ли им. По виду Баая сложно было сказать, сколько ему, кто он вообще, раз на то пошло — его глаза были чуть шире, чем у остальных, а кожа отливала золотом, и длинные негустые волосы с парочкой седых волосков были сплетены в тоненькую косичку и сдержаны цветастой повязкой. Он был невысоким, с усталым, но ясным взглядом, и короткими ногтями, чернота с которых переходила на кожу. Баая почитали и уважали, но он не охотился, как остальные, а предпочитал готовить.

 — Не противься себе. Хочьешь дюмать? Дюмай. Поими. Потьём почувьствуешь.

 — Я пытаюсь, — прохрипел Джон, поднимаясь. Они общались на русском, правда Джон чувствовал, что навыки его просели, но благо Баай не придирался. Шаман усмехнулся.

 — Дьелай.

Баай был немногословен — Джону казалось, что навыков не хватало — но он понял, чего шаман добивался. Его привычному к науке разуму новая информация без изучения давалась плохо, внутренний скептик противился необоснованной вере, но, в конце концов, у него начало получаться, только…

Эхо в голове не исчезало. Прошло больше десятилетия с тех пор, как ему сказали, что это, и ещё пять, с тех пор как он решил начать исследование, но ничего не становилось лучше. Не становилось четче, яснее, зато становилось громче, и это отвлекало, отвлекало, отвлекало.

Осечка позволила огню добраться до ладони, и он взвыл, падая на колени, лбом прижимаясь к земле. Баай недовольно цокнул.

— Тьи не сачредотьочьен, Джопари.

 — Я пытаюсь! — проревел он, выдыхая весь скопившийся в легких голос. Он сел, прижимая раненную руку к груди — кожа стремительно краснела, покрываясь пузырями. — Я пытаюсь, — повторил он. Шурша подошвами сапог, Баай подошел ближе. Недовольно цокнул, затем его ладонь, тёмная от чернил татуировок, замерла над его — покрасневшей и изувеченной, и Джон ощутил исходящий от неё холод. Он облегчённо выдохнул. — Просто этот чёртов голос…

 — Голас? — переспросил Баай, а затем лицо его стало вдруг серьёзным. — Илэмумат?

Джон поднял голову, заглянув Бааю в глаза. Сначала ему показалось, что он ослышался — при всей сложности русского языка, такой невыговариваемой тарабарщины он ещё не слышал. Но Баай повторил его, медленно, будто разделяя на слоги: «Голас — Илэ-му-мат». И тогда Джон догадался, что, должно быть, это был родной язык Баая. И пусть он не был уверен в значении этого слова, но интуитивно догадывался, что оба они говорят об одном и том же. Он кивнул. Тонкие брови Баая нахмурились, и на лице отразилось выражение, которое Джон никогда не видел прежде. Непонимание, растерянность будто даже. Он смотрел ему прямо в глаза, но по ощущениям он был где-то глубже, внутри его сознания, пытаясь… понять?

 — Тьи ушталь, Джопари.

 — Нет, Баай, я…

 — Неть, — покачал головой Баай, отстраняясь. Непонимание на лице его будто огрубело, застыло, как вода на морозе. — Неть. Патьом. Патьом.

И он ушел. Развернулся и, быстро переваливаясь с ноги на ногу, направился в сторону деревни. Следом за ним, ловко прыгая, направилась куница, чей бело-коричневый мех блестел, ловя лучи полуденного солнца.

Джон вздохнул. Он вернулся в деревню часом позже, медленно пробравшись через таявшие сугробы, и по прибытию закрылся в домике. Он чувствовал себя разбитым и раздавленным, и ранение, зажившее вскоре после того, как он воспользовался мазью, не было тому причиной. Взгляд Баая, морщинка, залегшая между его нахмуренных бровей, и тонкая нить поджатых губ будто отпечатались на внутренних сторонах его век, и каждый раз закрывая глаза, он видел их.

Эхо в голове утихло, но всё же было ощутимо. Прислушиваясь, ему казалось даже, что он может различить слова. Или, быть может, сознание, зная все детали, само дорисовывало картину. Он не мог сказать наверняка.

Джон понял, что заснул, лишь когда его разбудили стуком. Он медленно поднялся. В дверях — если так можно было назвать завешанный тканью проём, стояла маленькая девочка. Котелок, удерживаемый ею, был едва ли не больше её головы. Заметив, что он проснулся, она улыбнулась.

 — Вы прапуштили южин, — сказала она негромко.

Джон охнул, заметив, как видное в проёме небо начинало темнеть. Он кивнул, перехватывая у девочки котелок и благодаря её на эвенкийском. Та засмеялась.

Когда он начал есть, она не ушла, с любопытством оглядывая его скромное жилище. Джон знал, что подобное поведение не поощрялось, но он не возражал. Деревенские дети были к нему дружелюбнее, чем кто-либо, а здесь на Севере это был большой показатель.

Взгляд девочки остановился на лежавшей на полу куртке — один из многочисленных подарков местных. Она подняла её и расправила. Джон отчего-то смутился.

 — Она немного пыльная.

 — Ничьего, я памою.

 — Нет, нет, не стоит, я…

 — И кокчаликагча*! — воскликнула она, а потом будто смутилась, вспомнив, где находится, и, захлопав пушистыми ресницами, взглянула на него. — Мажно?

Он замер, не зная, как реагировать. Он не понимал, о чём говорит девочка — даже близко не догадывался, но девчонка была переполнена восторга, так что отказать он не смог. Получив в ответ кивок, она заулыбалась, кажется, ещё шире, прижимая куртку к груди, и быстро-быстро кивая, направилась к выходу. Потом замерла в проходе и резко обернулась. Щеки её горели.

 — Саман Баай ждьёт вас.

 — Где? — встрепенулся он, отчего девочка ещё больше покраснела.

 — Нёним биралду*, — выпалила она, и не успел он спросить, что это значило, как она убежала прочь.

Лишь выходя он понял, о каком месте говорила девочка. Длинные реки — какие-то притоки Енисея — проходили в километре от деревни, и Джон вспомнил, как один из шаманов говорил, что лишь в одном месте можно чувствовать себя спокойно — на косе. Туда-то он и отправился.

Смеркалось. Идущие навстречу местные беспокойно спрашивали его, куда он направляется, и, услышав ответ, предлагали проводить. Он отказывался. Саян Кётёр летела над ним, и, чувствуя, как спокойно и свободно она ощущает себя в этом холодном ночном воздухе он невольно заражался этим чувством. Полы плаща подрагивали при ходьбе, задевая колосья высокой травы, земля пружинила под ногами. Ему не было страшно, но в окружившей его тишине звучавшее в голове эхо стало громче. Он ускорил шаг.

Баай действительно находился на косе. Он сидел на камне, средь высокой травы, так что Джон не сразу смог разглядеть его, и, видимо, заметив его смущение, мужчина сам окликнул его.

 — Джопари! — на лице Баая не было улыбки, но выглядело оно мягче, будто застывшее тесто кто-то размял сильно рукой, сделав тёплым. Он указал на пустующее место рядом. Джон присел. — Тьи чувстьвуешь?

Ребяческий вопрос «Что?» едва не сорвался с губ Джона, но он действительно чувствовал. Коса, уже поймавшая последние лучи солнца, тёмным зеркалом блестела впереди, и ветер разносил круги по её поверхности, но всё это ощущалось таким… правильным. Спокойным. Джон понимал, о чём говорили шаманы. Находясь здесь, сложно было представить, что где-то там на материке близится война.

Он кивнул.

 — ‘десь харашо. Когдьа сайдьёт снег будьет празьдник. ’десь. Тебье поньравится.

 — Я уверен, — кивнул Джон с улыбкой. Он слышал о приближении праздника — многие местные говорили о нём по вечерам. И он действительно думал, что ему может понравиться, как и всё, что делали эти люди. Но всё же он был уверен, что Баай позвал его не для того, чтобы рассказать о традициях. Он повернул голову. — Баай, ты хотел поговорить со мной о чём-то?

 — Да, — Баай глубоко вздохнул, и на секунду Джон испугался, что лицо его вновь огрубеет, но оно осталось неизменным. — Тьвой илэмумат, — он произнёс это слово медленно, интонационно разделив на две части «илэ-мумат». Затем посмотрел Джону прямо в глаза. — Тьи знаешь о гармонии, Джопари. Нельзья тьак грубо…

 — Баай, я…

 — Скаши, — Баай вдруг схватил его за предплечье, заставив заглянуть в глаза. Взгляд его был прямой и ясный, не терпящий возражений. И Джон, вздохнув, повиновался.

 — Когда я только начал своё путешествие, я встретил ведьму.

 — Я знаю.

 — Нет, — возразил Джон, и грудь у него стянуло. История с Ютой ему не нравилась, но ещё больше ему не нравилось, что о ней знали все. — Другую. Гораздо раньше. Я был в районе Поволжья и попал в её ловушку. Она не убила меня только потому, что Саян оказалась похожа на её подругу, — Джон усмехнулся, взглянув на парящего в небе деймона. В воспоминании мелькнул озадаченный взгляд ведьмы, как домиком нахмурились её растрёпанные брови и как наивно звучал её вопрос: «Что ты делаешь так далеко от Дона?»

 — Одиночка? — уточнил Баай. Джон кивнул.

 — Да.

 — Я поньял, о ком тьи, — кивнул Баай, но кивок этот превратился в покачивание головой. — Тьебе очень повезло, Джопари. Они не столь милосердьны. Особенно с Дона.

 — Я знаю, — кивнул он. — Мы недолго общались — на рассвете она исчезла, но перед этим рассказала о моём… О моей родственной душе, — Джон вздохнул, прикрыв глаза. Оцепенение, настигшее его тогда, нагнало его и сейчас. Саян крикнула что-то в небе. — Долгие месяцы до этого я думал, что болен. Что это… В месте, откуда я прибыл, где оставил свою жену и сына, такого нет, — он взглянул на Баая. Они никогда не говорили о его происхождении, но иногда Джону казалось, что Баай понимает. Поэтому он его и выбрал. — И мне никогда не было это нужно, и я никогда не нуждался в этом.

 — Ньо получил.

 — Да. Точнее… — Джон вновь вздохнул. — Я не слышу голос. Только эхо.

 — Тьакое встьречается. Когда илэмумат слишьком мал или… — Баай сделал паузу, и Джон понял, что второй вариант будет относиться к нему. — Или кьогда тьи не хьочешь слышать дукуилэму.

В этой фразе должно было быть осуждение, и Джон, наверное, даже хотел услышать его там, но тон Баая был ровный, а взгляд мягким, и Джон отчего-то ощутил себя маленьким ребёнком, который собирается рассказать секрет понимающему взрослому. Он прикрыл глаза, запустив пальцы в волосы. Ему нужно было что-то сказать Бааю, но правда была в том, что он сам не определился, что чувствует.

 — Что сказала та ведьма? — произнёс он на чистом русском, и Джон издал низкий звук, зародившийся прямо у него в груди.

 — Что это мужчина, который преодолеет много испытаний, чтобы найти меня и поможет обрести всё, что я потерял.

 — Этьо харошо.

 — Но если деймоны всегда противоположного пола, тогда почему… — Джон не стал заканчивать фразу. Ироничность ситуации показалась ему абсурдной, и он не видел в этом смысла.

Какое-то время они молчали. Джон сидел, обхватив голову руками, а Баай смотрел на косу. Когда стало совсем темно, так, что он едва мог различить лицо шамана, тот заговорил.

 — Наши предьки верили, чьто Всельенная справедлива. Чьто она даёт то, чьто мы заслюживаем. Илэмумат о равновесии. Допольнении дьруг дьруга. Не о любви. Нельзя свьодить илэмумат только к любьви.Тьак делают только глупые люди. А тьи не глупый, Джопари, — он поднялся. — Пойдём.

 — Куда? — спросил Джон, вскакивая. Баай приподнял бровь в усмешке.

 — Дьомой. Холодает, — он сжал его плечо. — Тьебе не нужна помощь, чтьобы справиться с этим, Джопари. Тьи поймёшь этьо. Сам.

Баай мягко улыбнулся ему, передав в этом незначительном, казалось бы, жесте, всю правдивость собственных слов. Джон ощутил исходящее от его ладоней тепло даже сквозь ткань накидки. И он поверил этому теплу.

***

Снега растаяли две недели спустя, и дела Джона пошли в гору. Он быстро овладевал навыками, и когда и вода, и ветер покорились ему, шаманы заговорили об обряде. Парри знал о процедуре — читал в немногих сохранившихся учебниках и расспрашивал шаманов — и подобная честь смущала его, но Баай улыбнулся, покачивая головой.

На закате перед началом первого этапа процедуры он пришел к нему с тарой, до краёв наполненной непонятной жидкостью. Когда Джон спросил, что в ней находится, шаман засмеялся.

 — Тьи не хочешь зьнать, — сказал он, протягивая ему кувшин. Джон решил не сопротивляться.

Жидкость имела весьма яркий, но противоречивый вкус — по-началу казавшаяся горькой, позже она приобрела сладковатый жирный привкус, что сильно вязал на языке. Эффект он ощутил едва зажглись первые огни — он никогда не пробовал наркотиков, но почему-то подумал именно о них. Сознание его будто покинуло тело, позволив как бы наблюдать за всем со стороны, пронизанное непонятным напряжением, которое нашло выход лишь когда завершилась последняя часть ритуала, и до бела раскалённая пластина коснулась кожи.

Испытанная боль была похожа на большой взрыв. Он кричал, и волна это крика вырвалась наружу, за пределы тела и этого мира. И он вдруг ощутил дикое притяжение — будто в центре его сущности находился крюк с нитью, что переливалась золотом и серебром, натянувшаяся так сильно, что практически вынуждала его сокращать расстояние из страха разрыва.

Он оказался в комнате с низким потолком, чьи очертания были смазаны, будто Джон смотрел на неё из-за толстой линзы под водой. Здесь были люди, спавшие на полу в мешках, но от них оставались лишь образы, выведенные ненаточенным карандашом. Кроме одной, к которой и тянулась нить, которая и светилась тёплым золотым светом, над которой он оказался быстрее, чем успел подумать, потому что движение, желание это было естественным, природным почти.

Это был мужчина. Он спал, положив одну руку под голову, а другой обхватив себя за живот будто в защитном жесте, и волосы его растрепались, закрыв половину лица, а ресницы подрагивали, когда он дёргался во сне. У головы его, свернувшись в клубок, лежало животное — деймон, понял Джон — заяц.

И в момент, когда он понял это, мужчина распахнул глаза. Золотой свет, исходящий от них, едва не ослепил его. Мужчина попятился, и Джон увидел полнейший шок, отразившийся на его лице, и он понял, что тот тоже видит его, и страх сковал его, и…

 — Ли! — прокричал кто-то из его мира, и Джон дёрнулся, и его снесло, а мысли понеслись бешеным потоком, сливаясь в звоне серебра и золота.

Он проснулся, резко сев на кровати, чем напугал находившихся в доме детей, которые, как выяснилось позже, должны были ухаживать за ним. Саян Кётёр забралась к нему на колени, своей небольшой головой прижавшись к его щеке, и он начал гладить её, ощущая потребность почувствовать хоть что-то реальное.

Ближе к обеду Баай зашел его поздравить, на что одна из девочек с восторгом сообщила, что его куртка готова. Та и правда оказалась аккуратно расшита яркими нитями, что складывались в замысловатый узор, значения которого он не понимал, но девочка была так довольна своей работой, что он не мог перестать её благодарить. Когда он предложил что-то взамен, та засмущалась её больше, а потом вдруг быстро ткнула в выглядывающую из рюкзака книгу. На его незаданный вопрос она тихо, но чётко произнесла:

 — Читьать.

Он широко улыбнулся, согласившись. Девочка засияла, как вечерний костёр, и даже захлопала в ладоши, но потом быстро взяла себя в руки, скрестив их за спиной и потупив взгляд. Но спустя время, когда он доел принесённую другой девочкой еду, она спросила.

 — Чьто вьи видьели?

Подруга грубо одёрнула её, но он покачал головой, вопросительно уставившись на девочку. Та, несколько смущённая реакцией подруги, но всё же решившая не отступать, спросила:

 — Саман Баай гьовориль, чьто вьи увьидишь, к чьему стремьиться. Чьто вьи увидель?

Джон обескураженно захлопал глазами.

Когда они ушли, Джон слышал, как старшая девочка ругает младшую на эвенкийском. И ему было искренне жаль, что так вышло.

Он проснулся ночью от боли в голове. Заживление должно было затянуться на месяц и применять обезболивающее было бы непозволительно грубо, так что он просто сел, прижавшись затылком к стене. Медитация позволяла избавиться от боли, но в этот раз, стоило ему расслабиться, как он услышал голос.

Даже не так.

Пение.

Он распахнул глаза. На секунду ему показалось, что кто-то пробрался к нему, но нет, пение раздавалось непосредственно внутри головы, и голос был чистым и звонким, как перелив золота, и…

Ох.

 — Что такое? — обеспокоенно спросила Саян, подбираясь ближе. — Джон, что…

 — Он поёт, — произнёс он едва слышно, а потом повторил, не до конца уверенный, что скопа его поняла. — Он поёт. Я слышу его.

Птица издала звук, выражавший нечто среднее между удивлением и испугом, а Джон закрыл глаза, шумно дыша, и голос зазвучал ярче. Он не был громким, скорее уверенным, и одна и та же строчка повторялась несколько раз, будто…

 — Он пытается успокоить себя, — прошептал он, чувствуя, как Саян прижимается к нему, но не открывая глаз.

Сознание его полетело вперёд, точно следуя нити, и всего на мгновение, на крохотное едва уловимое мгновение ему удалось увидеть его, стоявшего на крохотной кухне с металлической кружкой в руках. И когда он повернулся, взглянув прямо на него, Джон распахнул глаза.

Пошатнувшись, он в последний момент выбросил руки вперёд, удерживая себя от падения. Голову пронзило вспышкой боли, он зашипел, медленно возвращаясь в сидячее положение и пытаясь восстановить дыхание. Голоса больше не было.

 — Джон, — окликнула его Саян Кётёр, подпрыгнув ближе. — Джон, что с тобой?

 — Я не знаю, — просипел он. Руки его трясло, и Джон сжал их, чувствуя, как начали дрожать стены дома, пока сердце его колотилось где-то в горле. — Я не знаю.

Саян попыталась его успокоить, но он оттолкнул её. Обхватив руками голову, он упёрся локтями в колени и стал медленно дышать, пытаясь привести себя в привычное равновесие, но за закрытыми веками всплыл диалог — его незначительный кусочек, вонзившийся в подкорку тонкими длинными иглами.

 — Ты не сможешь избавиться от неё, — произнёс пьяный Азриэл, заглядывая ему в лицо. Его глаза блестели от количества выпитого, а на лице отчего-то проявилось веселье. — Даже если ты ещё больший безумец, чем я, ты не сможешь, Грумман.

 — Я могу попытаться.

— Нет. Нет, нет, нет, — Азриэл покачал головой, напомнив ему мокрую собаку. — Нет. Ты не захочешь, Грумман. Поверь мне. В момент, когда ты ощутишь это по-настоящему… Ты не сможешь отказаться. Не сможешь.

Джон вцепился пальцами в волосы. Плечи его задрожали, а сквозь грудь будто протянули сотни, тысячи нитей. Золотых и серебряных.

Не сможет?

Chapter Text

Когда это случилось, он находился на воздушном шаре — своём совершенно новом, только отполированном и отремонтированном шаре — и только навыки спасают их от размазывания по скале, но не от сорвавшегося с губ вскрика. И даже когда шар всё же замер воздухе, а он вцепился в перила, едва не переваливаясь за борт, он мог лишь хлопать глазами, чувствуя, как Эстер треплет его зубами за штанину, требуя объяснений, которых у него не было. Потому что Ли готов был поклясться, что ему показалось. Что измученное сознание просто потянулось к тому, что желало больше всего. Что он просто слишком мало спал последние недели, мало ел, достаточно получал и совершенно не справлялся, но…

Это был смех.

Тихий, почти осторожный, но искренний смех. Лёгкий, как утренняя дымка, ускользнувший прочь прежде, чем он успел расслышать, прочувствовать.

Но он был. Был?

Он закрыл глаза, думая о выцветшей фразе из книги, что расплывалась под жиром с его пальцев. Не родился. В груди ссадиной жгло что-то болезненно-холодное. Ли мысленно подсчитал года. Выругался, прежде чем закончил счёт.

В какую нелепость он вляпался?!

***

Второй раз это случилось два года спустя, глубокой ночью, но он не спал — только собирался, задёргивая полог и уменьшая подачу водорода, когда в голове раздалось до предельного чёткое:

Это действительно так?

Его ответное «Что?» было слишком неосознанным и быстрым, сорвавшимся и улетевшим прежде, чем он успел придумать ответ лучше. Эстер окликнула его, и он взглянул её в глаза, пытаясь понять, услышала ли она то же, что и он, потому что да, он всё ещё не понимал, как это работает, и до этого в связи проявлялись лишь звуки и эмоции, но никогда — слова, что уж говорить о полноценных фразах, но…

Он вдруг отчётливо ощутил, что фраза его нашла получателя. Что там, где раньше его реплики исчезали, теряясь во вселенском тумане, теперь пролегала тонкая, но крепкая нить, определённо имевшая конец, которого его фраза-огонёчек — искорка в этом туманном потоке — определённо достигла.

Не получив ответа.

Пронзённое адреналином сердце постепенно замедляло свой темп вместе с дыханием, что выравнивалось вдох от вдоха. Что-то невидимое и тяжелое упало на грудь, сдавив её, но он глубоко вдохнул, избавляясь, преодолевая оковы, прежде чем те смогли возыметь над ним власть. Ну уж нет. Не так просто и быстро.

Но всё же в груди продолжало что-то скребсти.

Говорят ли дети так внятно в… два? Говорят ли?

***

Ты невыносимый человек — он слышал это с детства, привыкая, срастаясь с этой фразой, но в этом случае ему почти не жаль. Оптимизм тому ли был причиной или природное упрямство, но искорки мыслей слетали с нити всё чаще и чаще. Даже когда он почти потерял надежду на полноценный ответ, превращая связь в некое подобие мысленного блокнота, куда стекались ленивыми потоками его рассуждения и чувства.

Но он весь всё равно замирал, получая обратную связь — её тонкие, бледные, как свет луны, крупицы. Эхо смеха, бессвязное бурчание, неоднозначный вопрос…

Но это было страшно. Это было страшно, потому что он не знал, действительно ли всё было так, действительно ли с той стороны его ждал совсем маленький ребёнок. Его — непутёвого, проблемного, переломанного и определённо не подходящего столь юному существу, что только-только определяется в этом мире.

Как вообще так могло выйти? Как он… Почему он?

Вопросы лились слишком часто, уходя в пустоту — другую пустоту, потому что он не мог позволить ребёнку услышать это, не мог позволить ему думать, что от него отказываются, так же как когда-то…

Нет.

В конечном итоге, он пытался придержать свой пыл. Не навязываться, но и не давать забыть о себе, проговаривая в связь то, что хотел бы услышать сам тогда, упрямо спрашивая имя и местонахождение, и лишь иногда позволяя себе срываться на что-то более личное: размышления или тихие напевы.

До одного случая.

Он ненавидел общество учёных, потому что если в обычный мир-то он с трудом вписывался, то что уж говорить о куче образованных старикашек, чей английский он понимал меньше, чем на десять процентов, но зато прекрасно считывал недовольство, появлявшееся на их лицах, стоило их взгляду упасть на него. Одинаково сухие и морщинистые губы поджимались, как одни, а глаза за блестящими линзами очков начинали бегать, на что он, в прочем, лишь мысленно ухмылялся, выдавливая из себя наимилейшую улыбку. Он бы и сам не сунулся в этот учёный улей, не находись здесь его заказчик — с деньгами в последние полгода становилось всё сложнее и сложнее, он цеплялся за любую работу, а старик профессор обещал ему достаточно, так что у него не было выбора. Он просто старался держаться в стороне, не высовываясь и стараясь держать язык за зубами, хотя впрочем, порой перехватывая официантов с шампанским и закусками в виде розочек из бекона.

И он почти не обратил внимания на раздавшийся откуда-то из зала взрыв смеха, лишь мысленно усмехнулся от мысли о том, какое качество шутки могло рассмешить этих педантов, если бы не до предельно четко пронесшаяся фраза.

Это совсем не смешно.

Он поперхнулся. По спине прошел холодок, комом замерший в горле, когда он резко выпрямился, оглядывая зал. Смех всё ещё доносился, и взглядом он смог выцепить его источник — стоявшие полукругом диваны ближе к окну, на которых восседали учёные. Группа была разновозрастная, но все до единого были мужчины, и все смеялись, а особенно громко тот, чьим деймоном была пума — запрокинув голову, с раскрасневшимся не то от выпитого, не то от смеха лицом — видимо автор шутки. Он то и дело бросал взгляд в сторону сидящего напротив мужчины, чьего лица Ли не мог разглядеть: лишь чуть лысеющий тёмный затылок и простоту костюма, выделявшую его на фоне других. Как и то, в прочем, что плечи его были расслаблены, и было трудно сказать, смеялся ли он, но…

Внутри что-то накалилось и нитями натянулось до предела и в момент, когда мужчина, будто ощутив его взгляд, под гул сердца Ли начал поворачиваться, Скорсби вздрогнул от прикосновения к плечу.

 — Мистер Скорсби? — вздёрнул до поразительного светлые брови дворецкий, ловким движением поправив чуть съехавшее пенсне. Его канарейка-деймон что-то зачирикала. Ли захлопал глазами, а потом кивнул. — Прошу, пройдёмте со мной. Вас ожидают.

Он вновь кивнул и одёрнул плащ в попытках унять дрожь в пальцах. Напряжение прошло и, подняв взгляд, он не смог разглядеть диванчик вновь — подвыпившая компания загородила вид. Ли нахмурился, а затем одёрнул себя, вновь оттягивая карманы.

Дворецкий к его необоснованным телодвижениям остался беспристрастен, лишь поманив рукой, и Ли двинулся за ним, но тут же остановился, ощутив пронзающую тело боль. Обернулся. Эстер рядом не было, и его громкий шепот явно привлёк к себе внимание, так что когда зайчиха появилась, вынырнув из-за чьих-то ног, он наградил её пронзительным взглядом, который она доблестно проигнорировала, напомнив, что их ждут. Учтивый кашель дворецкого лишь подтвердил её слова.

Это могло быть просто совпадение, мысленно уверил себя он, позволив дворецкому вывести себя в коридор подальше от толпы, подгоняя отстающую и оглядывающуюся Эстер, на тонкий, отчего-то казавшийся грустным, писк птицы, что взмыла к потолку, а затем вернулась к хозяину, когда они покинули зал.

 — Ты упустил его, — пропищали они позже, но мужчины лишь вскинули брови и, обернувшись, покачали головой.

Это лишь совпадение.

Деймоны вздохнули.

Касательные разошлись.

***

На Севере ему не нравится чуточку больше, чем где-либо в мире, кроме воздуха, но с историей Йорека было давно пора покончить, раз уж тот не собирался. Ли не знал даже, откуда в нём такое рвение, но в мире что-то менялось — кардинально менялось — и в этом бешеном потоке ему захотелось вдруг обрести хоть какую-то точку соприкосновения с землёй.

А потом он встретил Лиру Белакву, что украла у него бекон при первом разговоре, но наполнило внутренности каким-то трепещущим теплом. Она была похожа на него в детстве, том его не омраченном периоде, когда амбиций и боевой нрав не сопровождались чувством коренной неправильности, а сердце рвалось наружу, навстречу…

Лира заставила Йорека отступить, и её напористая уверенность не могла не впечатлить, заставив его пересмотреть свои приоритеты, и всё бы было просто замечательно, если бы на ужине он не услышал, как моряки переговариваются о ней.

Лире было двенадцать. Она была похожа на него, и с её появлением на Севере эхо в голове прервалось, будто-то кто-то наконец избавился от помех, очистив радиоволну. Ей было двенадцать, и он не мог перестать смеяться, думая о том, как чертовски язвительна Вселенная.

Пока ночью его не нашли.

Они двигались к Больвангару и дорога заняла куда больше времени, чем они рассчитывали. Собаки уставали, мужчины уставали, одна лишь Лира, казалось, выглядела бодрой, но пусть Ли и замечал, что это напущено, не мог не восхищаться упрямством девчонки. Пусть он всё ещё был не уверен, что-то внутри его упрямо твердило, что это не имеет значения, ведь Лира — такая храбрая и упрямая Лира — заслуживала любви и поддержки просто так. Но он знал, что даже если это так, он позаботится о том, чтобы она была абсолютно готова и хотела связи, платоническая составляющая которой была куда важнее, чем…

Тем вечером он ушел ко сну раньше — за ужином от усталости кусок в горло не лез, и он ограничился только прожигающим нёбо чаем, после чего забрался в мешок. И он не знал, сколько проспал, когда это случилось.

Это чувство было похоже на пустоту, окружившую его со всех сторон, а затем разлетевшуюся вдребезги от крика, раздавшегося из неоткуда. В груди заболело, а затем потянуло вперёд канатом, заставляя проснуться, заставляя сесть, заставляя открыть глаза.

Он почувствовал сияние ещё до тех пор, как увидел. Холодное, но мягкое, пахнущее елью и мятой, оно окутало его, и он открыл глаза, потянувшись вперёд…

Человек светился серебром. Это свечение шло у него из-под кожи, костей, это свечение и было тем, что его разбудило, что окружало со всех сторон. Инстинкты среагировали слишком быстро, он дёрнулся, попятившись, и тут же ощутил охвативший его страх, когда вдруг в тишине раздалось его имя, и он повернулся, и всё исчезло.

Эстер обеспокоенно задёргала ушами, когда он всё же смог сфокусировать на ней взгляд. Ли не отводил от зайчихи взгляд, не моргал кажется, даже, чувствуя, как гудит в ушах сердце. Когда он всё же нашел в себе силы повернуть голову, там никого не было. Лишь цыгане в спальных мешках, ворочавшие и похрапывавшие. Он глубоко вздохнул.

— Ты видела это? — спросил он шепотом, обращаясь к деймону. Эстер подобралась ближе, нос её подрагивал. — Эстер, ты…

— Видела, — так же тихо ответила зайчиха, и сорвавшийся с губ вздох Ли был слишком тяжелым. Плечи его затрясло.

Он надеялся, что ему удастся заснуть снова, но это ни к чему не привело. После, должно быть, нескольких часов ворочанья, он бросил попытки. Выбравшись из спальника и осторожно переступая через спящих соседей, он покинул палатку, выйдя на улицу.

Ударивший в лицо холодный воздух прояснил мозги. Он плотнее захлопнул куртку и направился на кухню. В помещении было темно, но он смог нащупать фонарь и зажечь его. Пальцы в перчатках подрагивали, когда он щелкнул спичкой, разжигая примус и ставя на него чан с водой. Эстер забралась на стул, нетерпеливо подёргивая лапой.

— Кто это был? — спросила она, и Ли усмехнулся, чувствуя, как её настойчивый взгляд прожигает его затылок.

— Мне ли знать? Это может быть просто сон.  

— Мы не делим снов, Ли, — с нажимом произнесла зайчиха, и Ли шумно выдохнул. Пальцы подрагивали, а затем, уже по его команде, стали выбивать короткий, но знакомый ритм, слова к которому возникли в голове сами собой. Он вновь вздохнул, на этот раз — синхронно с Эстер. — Ты ведь знаешь, что это ненормально?  

— И что предлагаешь делать? — фыркнул он. Вода закипела, и он залил ей сжатые листья, наблюдая, как те раскрываются, отдавая цвет воде. Уже заваренный чай он перелил в кружку. Песня в голове становилась всё громче. — Появятся ведьмы, может спросим у них, а пока…  

— Ты не думал, что это может быть он?  

— Он? — переспросил он, поворачиваясь к деймону. Та, кажется, смутилась, неуютно заёрзав. Ли не понимал суть её вопроса, но в груди вдруг что-то натянулось, и песня заиграла по-другому.  

— Я просто подумала…

Ли не дослушал, точнее — не смог услышать. Голос деймона исчез в шуме наступившей тишины, и он вскинул голову. На секунду ему показалось, что он почувствовал чье-то присутствие и увидел лицо — удивлённое и обеспокоенное — смотревшее прямо на него тёмными угольками глаз, и было во взгляде этом что-то знакомое, будто…

За спиной его раздался скрип, и Ли развернулся, на автомате потянувшись к револьверу за поясом, но остановился, заметив зверьком замеревшую в проходе Лиру. Она удивлённо смотрела на него, хлопая глазами. Пантелеймон, лаской выглядывавший у неё из капюшона, передёрнул носиком.

— Почему ты не спишь? — спросил он, выдыхая. Присутствие девочки несколько расслабляло его, но сейчас это ощущалось иначе. Он повернул голову, вновь взглянув туда. Никого не было.  

— Не могу, — ответила она, забираясь на столешницу. Пан из капюшона перебрался ей на колени. Ли протянул ей чашку. — Ты?  

— Тоже. Лира кивнула. Они помолчали какое-то время, и мысли Ли вновь полетели куда-то вперёд, наткнувшись на стену. Что-то изменилось, он чувствовал это, но не мог понять, что. Связь будто стала… осязаемей.

 — Что ты знаешь о связи? — спросила вдруг Лира, и он почти вздрогнул, взглянув ей в глаза. На лице девочки была написана искренняя заинтересованность. Эстер подобралась к нему ближе.  

— Не слишком много, — уклончиво ответил Ли, но Лире этого неожиданно хватило. Она кивнула.  

— Я тоже. В Иордан-колледже мне рассказывали, что это как Пыль. Только… я не знаю. Я ничего не слышу.

— Я тоже, — признался он, и глаза Лиры удивлённо расширились. Эстер недовольно пискнула.  

— Но ты же взрослый!  

— Это сложно, — ответил Ли, а потом, помедлив, добавил. — Видимо, для всех.

Он опустил взгляд на деймона, а потом на то место, где возникло видение. В груди что-то недовольно заскрипело.  

— Да. Но я спрашивала алетиометр, и он сказал… — Лира замялась. Не знай Ли её, он бы подумал, что она смущена, и тут же почувствовал, как смущение охватывает и его тоже. Сердце забилось слишком часто.  

— Что?

Пан пискнул. Лира вздохнула, пальцами оглаживала лакированные края кружки.  

— Что он не здесь. Что он будет находить меня снова и снова, но пока он не здесь, — она помолчала. — Может быть, это Роджер.  

— Может быть.

Ли спрятал вздох в глотке чая. Пальцы его подрагивали куда слабее, чем внутренности. Эстер зашептала ему одному:  

— Она бы не могла так говорить в два.

Он кивнул. Не могла. Но это не значило, что он…  

— Я могу спросить про тебя, — вдруг предложила девочка, и глаза Ли удивленно расширились. Лира, в прочем, выглядела неожиданно воодушевлённой, и золотой компас уже был у неё в руках. — Может быть, так станет понятнее, что…  

— Не стоит, — покачал головой он. В сознании его возник образ в серебряной дымке. Нос защекотал запах мяты. — Не стоит.

Чем бы это ни было, кем бы он ни был, Ли хотел разобраться в этом сам. И он точно знал, кому адресовать свои вопросы.

Chapter Text

Саморазрушение рисует во мне узоры.
Это нас сломит, я не знаю, почему.
Я продолжаю играть в игры власти и нужды.
Ты — единственный выход, я — мой собственный враг.

woodkid — enemy.

Ли принял решение быстрее, чем успел задуматься о последствиях. Точнее, даже не так — он не думал, что последствия могут быть. Серьёзные, по крайней мере. В конце концов, это ведь была просто проверка, да? Мера предосторожности, чтобы исключить возможность ошибки, потому что да, это действительно могло быть просто совпадением, но Эстер выглядела несколько возбуждённее обычного, и от простой проверки ничего не будет.

Голос его чуть подрагивал, когда он, протараторив швейцару просьбу подождать, круто развернулся, направившись обратно в зал. Эстер встрепенулась, полы его плаща зашелестели, ловя потоки воздуха, когда он, следуя за стремительно углублявшейся в зал зайчихой, огибал встречных учёных, стараясь не задевать и уж тем более не сбивать их.

Получалось из рук вон плохо.

Ли чувствовал, как страх охватывает его, впиваясь в тело вспышками адреналина, что впрыскивались в кровь и заставляли сердце биться быстрее. Он не знал, чего боится больше: найти или промахнуться. Но во втором случае его реакция была предсказуема — он уже ощущал горечь разочарования, что подбиралась к языку из какой-то раны внутри. А вот в первом…

Где-то впереди пискнула птица, и Эстер затрепетала ушами. Сдавленный вздох сорвался с губ Ли вместе с тихими ругательствами, потому что зайчиха потащила его прямо к тому дивану, и, быть может, это действительно была плохая идея, и, может быть, он не так уж и готов, и…

Взгляд устремился к месту, где сидел тот мужчина, и ругательство вырвалось так же быстро, как мысль, потому что справа от его затылка сидела птица с чёрно-белым оперением, что смотрела прямо на него, и…

Это ты.

Мужчина вздрогнул, но прежде чем он успел обернуться, Ли почувствовал на себе взгляды остальных членов круга. Отпустивший ту шутку мужчина смотрел прямо на него, чуть вскинув бровь, и на его раскрасневшемся не то от смеха, не то от выпитого лице замерло странное выражение, дискомфорт от которого Ли ощутил почти физически. Краем глаза он заметил, как передёргивает хвостом его деймон — пума.

 — Проблемы?

 — Ахм, — выдохнул Ли, сжимая начинающие подрагивать пальцы в кулак. Взгляды круга обратились к нему, он ощутил, как Эстер жмётся к его ноге, и как что-то внутри, в самом сердце, затряслось и напряглось от волнения, что шло отовсюду, но так же…

Будто уходило куда-то вне.

Этого не может быть.

Ли поднял взгляд.

Мужчина смотрел прямо на него. Он был его ровесником — плюс-минус пара лет — и этот факт вызвал у него волну облегчения. Потому что у него были чёрные, чуть волнистые волосы без видимой седины, с чёрными зрачками глаз, из уголков которых нитями шли морщинки. Потому что это был мужчина, но он был моложе окружавших его учёных, и он был несомненно красив и удивлён, и…

Нет.

Отчаянье, с которым прозвучала столь короткая фраза, пощёчиной отрезвила Ли. Он моргнул, поджав губы. Взглянул на кажется начинавшего выходить из себя мужчину с деймоном — пумой.

 — Я Ли, — мужчина с пумой усмехнулся. Ли перевёл взгляд на своего соулмейта. — Ли Скорсби. И я… — их взгляды встретились.

Знаю, что это ты.

 — Я искал вас.

Всю свою жизнь.

Что-то на лице мужчины дрогнуло, когда он закрыл глаза на одно мгновение, и что-то внутри Ли — между ними — задрожало.

А затем он ответил.

 — Не думал, что мы встретимся здесь.

Не думал, что мы встретимся.

 — Я тоже.

На какое-то мгновение повисла тишина — насколько это было возможно в переполненном подвыпившими учеными зале — которую нарушил смех мужчины с деймоном — пумой.

 — Грумман, чёрт возьми, что это значит? –спросил он, обращаясь к соулмейту Ли. Грумман вздохнул.

Что Вселенная чертовски ироничная сволочь.

 — Прошу прощения, джентльмены, но, боюсь, это не терпит отлагательств, — он поднялся, одёрнув полы пиджака. — Я присоединюсь к вам позже, мистер Скорсби, — у Ли всё внутри вздрогнуло, взгляды их встретились вновь. — Прошу за мной.

Ли кивнул и отступил, едва не врезавшись в кого-то, но это не имело значения, потому что мужчина — Грумман, его соулмейт — покинул круг вместе со своим деймоном, что забралась к нему на плечо, и быстрым шагом направился куда-то в толпу. И Ли следовал за ним по пятам, едва сдерживаясь, чтобы не схватить мужчину — своего соулмейта — за руку, а потому постоянно бросал взгляды на Эстер, потому что понятия не имел, как справиться с накатившими на него эмоциями.

Мужчина вывел их в какой-то коридор, и обернулся едва они оказались одни. Птица слетела с его плеча, взмыв к потолку.

 — Как, чёрт возьми?! — воскликнул, заорал он, и у Ли внутри всё задрожало.

 — Я не знаю! — Так же громко ответил он, чувствуя, как на него давят. — Я не знаю, я просто… — он зарылся пальцами в волосы. — Я услышал, что ты сказал про шутку.

Лицо Груммана вытянулось.

Нет.

 — Да, — вслух ответил Ли, и мужчина выругался. — Да, я слышал. И потом Эстер… Я думал, это просто… Почему так поздно?

 — Что? — переспросил Грумман.

 — Я ничего не слышал почти тридцать лет, — выдохнул Ли, глядя мужчине в глаза. — Что… Почему?

 — Я не… Я не… Блять, — ругательство эхом отразилось от стен. Отчаянье мужчины с лица передалось всей позе; он зарылся руками в волосы.

 — Я… я думал, ты не родился…

Я думал, тебя не существует.

 — Я тоже! — воскликнул Грумман, и что-то в согласии этом прозвучало грубее, жестче, чем Ли мог ожидать, чем он хотел чувствовать. Его охватило недоумение.

Скрипнула дверь.

 — Мистер Скорсби, — Ли обернулся. В дальнем конце коридора стоял дворецкий, чей деймон трепыхался, выдавая раздражение хозяина. — Мистер Скорсби, профессор Ром…

 — Передайте ему, чтобы…

 — Подожди! — воскликнул Грумман, и Ли вдруг ощутил, как его резко хватают за локоть. Он обернулся. Мужчина стоял рядом, так что Ли мог видеть, как его тёмные, практически чёрные глаза взглядом бегают по его лицу. Мужчина глубоко вздохнул, успокаиваясь. — Завтра. У озера в университетском парке.

 — Нет. Это может…

 — Мистер Скорсби… — напомнил о себе дворецкий, и хватка Груммана стала крепче.

 — Завтра, — настойчиво произнёс он, глядя Ли в глаза.

У тебя тёплые руки.

Грумман моргнул, тут же её убирая. Брови его нахмурились.

 — В одиннадцать. Завтра.

 — Завтра, — кивнул Ли. Грумман тоже кивнул, и Ли поймал себя на том, что не может оторвать взгляда.

 — Мистер Скорсби, боюсь, профессор не захочет иметь дело при столь самовольном…

 — Я иду.

Он хотел что-то сказать Грумману, что-то важное, что так и крутилось у него на языке. Но мужчина не дал: развернувшись, быстрым шагом он направился прочь, и вскоре скрылся в темноте коридора. Ли ощутил, как под ложечкой сосёт разочарование.

 — Всё могло быть хуже, — шепнула ему Эстер. Он не смог с ней согласиться.

По дороге в парк он успел тысячу раз подумать и передумать, потому что это была плохая идея, потому что стоило забыть и сбежать, отправиться на Север, как он и планировал, надеясь, что связь ослабнет, не выдержав расстояния, не думая, не думая, не…

Это глупо, выдохнул он, не до конца уверенный, ушло это в связь или нет. Он не контролировал, хотя что уж там — не различал связь, а потому мысли соскакивали слишком легко.

Но это было глупо, потому что кем бы этот парень не был — аэронавт, перестань делать вид, что…Заткнись, ради всего святого — он, кажется, не был столь глуп, чтобы не смочь найти его. Репутация никогда не была на его стороне и найти экспедицию дело не долгое, что уж говорить об отправлении. Поэтому стоило решить это сейчас, покончить, если придётся, ну или…

Шумный вздох вырвался стоило ему заметить, что на условленном месте никого нет. Скопа взмыла в воздух, описав круг, так что он ощутил болезненное покалывание в теле. «Не пришел» — мелькнуло в мыслях. Налетел ветер, он одёрнул пиджак, чувствуя необходимость унять подрагивающие пальцы. Взгляд упал на наручные часы. «Слишком рано».

Чёрт, выдохнул он, а потом прикрыл глаза, чувствуя очередной порыв. Весна была не слишком благоприятна в этом году.

— Не нервничай так сильно! — пропищала Саян Кётёр, не спускаясь, впрочем. Его передёргивало от прикосновений почти сутки, ему действительно не стоило быть таким эмоциональным, но ситуация казалась почти издевательством.

Он думал, что сойдёт с ума или по крайней мере словит нервный срыв, потому что это действительно было слишком, потому что его реакция даже близко не соответствовала ожидаемой, потому что он видел и чувствовал, чёрт возьми, как чужое ликование и радость — щемящая в груди, настолько искренняя и золотая — сменяется непониманием и разочарованием, в основе которого — страх, едва ли не отчаянье, которое он не должен был ощущать столь отчётливо, столь тонко, потому что он не хотел, не думал, не…

— Доктор Грумман!

Он обернулся.

Ли Скорсби бежал к нему, почти не запыхаясь, пока его деймон — зайчиха скакала у него перед ногами, так что на секунду он испугался, что аэронавт упадёт, запнувшись, но этого не случилось. Когда Ли замер напротив, он подумал, что странно, что он не услышал ничего в связи, но вероятно, это было нормальным, вероятно…

Чёрт, как же сложно.

Ли Скорсби удивлённо моргнул, а потом медленно, почти осторожно улыбнулся, так что он почувствовал себя неуютно.

— Да, это правда…

Чёрт.

Ли рассмеялся, отчего-то наклонившись, а он почти ощутил, как его охватывает смущение. Ли был в той же одежде, что и вчера, несколько растрёпанный, раскрасневшийся от бега и смеха…

Хватит.

— Я правда думаю, что нам стоит перейти на вербальное общение, — произнёс Ли, широко улыбаясь. Глаза его блестели искорками, золотом. Джон вздохнул, прикрыв глаза. Скрестил ладони, пальцами нащупав ободок кольца.

— Вы правы, — кивнул он, открывая глаза и тут же натыкаясь взглядом на Ли. Аэронавт, казалось, выглядит… Воодушевлённым. Он почти чувствовал это. — Пройдёмся?

Ли кивнул. Они двинулись по тротуару вперёд, оставляя за спиной место встречи. Шли рядом, разделяемые едва ли метром пространства и деймоном аэронавта, что старалась не отставать от хозяина. Он поймал себя на том, что наблюдает — зайчиха выглядела бодрой, но осторожной, осмотрительной. Её маленький носик дёргался, пробуя воздух, а уши чуть трепетали на ветру. Взгляд блестящих глаз скакал между владельцем и Саян, что летела в полуметре над ними.

— Знаете, я… Я боялся, что вы не…

— Я тоже, — ответил он, не дав Ли закончить, и тут же почувствовав невольную двойственность ответа. Скорсби кивнул, бросив быстрый взгляд на зайчиху. Та передёрнула ушами. Он вздохнул. — Мистер Скорсби…

— Ли, — тут же поправил аэронавт. Он кивнул.

— При всей моей нервозности, я не хочу производить впечатление, будто сложившаяся… — он вздохнул, прикрыв глаза. — Я просто не ожидал. Этот вечер, финансирование, Азриэл с его… Ненавижу такую сумбурность.

Ли усмехнулся.

— Иронично, — пояснила его деймон. Они усмехнулись.

— Я всё равно рад.

Я знаю.

Ли рассмеялся, а он позволил себе кроткую улыбку. Ему определённо стоило научиться это контролировать.

— Да. Потому что… — Ли рассмеялся. — Я правда не ожидал, то есть… Доктор?

— Вы многое узнали обо мне, не так ли? — усмехнулся он. Ли ничуть не смутился.

— Не столь.

— Дворецкий был ограничен в познаниях?

— Куда больше, чем профессор.

Ли сверкнул глазами, и он почти рассмеялся. Но, видимо, часть радости передалась в связь, потому что аэронавт воодушевился, выпалив:

— Это изумительно! И я сейчас абсолютно честен, я изумлён. Сибирь, докторская… Вы загадочная персона, Станислаус.

— Джон Парри, — поправил он, едва не рассмеявшись, потому что эмоции аэронавта читались, как открытая книга. — Это моё настоящее имя. Которое, впрочем, стоит сохранить в секрете.

— Да, это определённо загадочно, — фыркнул Ли. — Джон?

— Да, — кивнул Джон.

— Мне нравится. Звучит лучше, чем Станислаус, ты уж прости. Куда проще.

Совсем как Ли.

— Да, — вновь кивнул Джон, соглашаясь с обоими изречениями.

Какое-то время они помолчали. Зайчиха, кажется, приободрились, а Ли вдруг стрельнул в него взглядом:

— Ты так и не ответил на вопрос.

— Я не…? — Он вскинул брови. На губах Ли заиграла усмешка.

— Тридцать лет — немалый срок, и я совсем не знал, что думать. Тебе это, учитывая круг общения, должно быть, незнакомо, но для меня…

— Это сложно, Ли. Я и сам… — Джон вздохнул, вспоминая ту ведьму, взгляд которой пронзал даже из собственного подсознания. — Не думал, что мне доведётся тебя услышать.

И это бы сделало всё проще.

У Ли дрогнула рука, но он не подал виду, тут же сжав её в кулак. Джон почувствовал, как всё медленно разрушается.

— Видимо, сложности преследуют нас обоих, — усмехнулся Ли. Джон усмехнулся в ответ.

— Определенно.

— Но почему ты не отвечал?

— Потому что это было неожиданно, — искренне ответил Джон, чувствуя необходимость быть искренним. — Потому что я не ожидал и был несколько напуган столь внезапным проявлением. Потому что прошло не так много времени, как я не совсем по своей воле оставил жену и сына, — пронзивший связь холод был слишком ощутим. Ли беззвучно выругался, но почему-то Джону показалось, что ругательство это направлено не в его сторону.

Потому что он ощущал тоже самое.

— Это действительно сложно.

— Да, — согласился Джон. Чувствуя, как ускоряет ритм сердце, но всё же будучи уверенным в собственных словах и решимости, он произнёс: — Я не смогу любить тебя как это принято, — «прости» почти сорвалось с языка, но он сдержался. — К сожалению, в установленные механизмы этого мира я не вписываюсь.

— Мне это не нужно.

Неужели?

— Да, — почти оскорблённо ответил Ли. — Да. Тридцать лет я считал себя неправильным и неполноценным. Недостойным. Не я один, — что-то болезненно-тягучее пронзило связь, Джон нахмурился, но Ли скрыл это, прежде чем он успел разобраться. — Потому что я тоже не вписываюсь. И я рад, что ошибся.

Джон удивлённо хлопал глазами, молча глядя на Ли. Он вдруг почувствовал, ощутил, как что-то связывающее их крепнет. И он успел испугаться.

— Джон, мы можем разобраться с этим.

— Я улетаю на следующей неделе.

— Что?

— Экспедиция на Север. Я занимаюсь исследованием Пыли и… — он замолчал, вспомнив вчерашний разговор в кругу, шутку Азриэла, его слова, чёрт возьми. Какая злая ирония…

— Я полечу с тобой, — произнёс Ли, так просто, что Джон изумился. — Не знаю, смогу ли быть полезен, но моих навыков…

— Ты сможешь, — произнесла Саян Кётёр, опускаясь Джону на плечо. Он повернул голову. Что-то во взгляде деймона, говорившее «только попробуй» заставило его понять, о чем она. Он поджал губы.

— Ты можешь, — согласился он, переводя взгляд на Ли. Тот, кажется, был в замешательстве. — У меня есть… Ещё одно исследование. Побочное, — он сжал кулаки, когда шутка Азриэла вновь всплыла в голове.

— И как я…

— Оно о Связи, — коротко ответил Джон. Ли издал тихое «о». Когти Саян впились в ткань пальто. — Это редкая удача, не кажется?

Ли медленно кивнул.

Часами позже, уже в кабинете, Джон стрельнул взглядом в сидевшую на столе птицу.

— Зачем ты это сделала?

— Зачем ты поддержал? — парировала она. Джон прикрыл глаза, потерев переносицу. — Тебе это необходимо. Он. Без внутреннего изучения сторон вопроса ничего не выйдет. И тогда Азриэл окажется прав. Ты ведь не хочешь этого.

— Как хорошо, что ты меня так понимаешь, — произнес он, глядя птице в глаза. Та даже не моргнула.

Никто из них не знал, что делать с повисшей в воздухе недоговорённостью. Как и с тем, что будет дальше.

Действительно сложно.

На Севере оказалось… нет, в прочем, тут было холодно, но он думал, что это будет нестерпимо холодно, тогда как в реальности оказалось, что его ночные полёты не так уж сильно отличаются.

Ли опоздал, присоединившись к экспедиции на неделю позже, потому что ему необходимо было выполнить заказ профессора, получить деньги, а потом ушло время, чтобы разыскать саму экспедицию.

Решение было спонтанным, и ему всё ещё не была понятна реакция Стани… Джона, на их связь, а потому едкий страх назойливо разъедал нёбо, постоянно напоминая о себе и даже передаваясь Эстер — зайчиха взволнованно била лапами по дну кабины, не прекращая даже после его окрика.

Но именно Джона они увидели, едва шар приземлился. Плотно закутанный в меховую парку, он вышел им на встречу, и глаза его сверкали из-под стекол очков и меха капюшона. Деймон сидела у него на плече.

 — Мистер Скорсби, — бодро произнёс он, пожимая руку. Неловкость этого жеста отразилась даже на связи — кажется, никто из них не знал, как реагировать. Птица пискнула, зашелестев крыльями. — Надеюсь, ветра были попутными.

Он рассмеялся, кивая, и на секунду ему показалось, что Джон тоже улыбнулся, что он тоже был рад, пусть и взволнован, но всё же не против видеть его тут. Рядом с ним.

Но Ли не мог сказать наверняка.

В команде было пять человек, включая Джона, но исключая Ли, потому что он совершенно не вписывался в это пусть и компактное, но всё же общество учёных. Общий язык он нашел разве что с поваром, и то лишь потому что навыкам Скорсби нашлось применение — только на шаре было возможно добраться до ближайшего поселения, дабы разнообразить имеющийся рацион. Никто не мог с уверенностью сказать, надолго ли они здесь. Так что им приходилось коротать вечера как придётся.

Ли делал это за картами, оттачивая навыки, и получалось у него неплохо — Джон бы даже сказал хорошо, потому что он обыгрывал его коллег одного за другим без всякого стеснения. Ему удалось застать сам процесс в первую неделю пребывания Скорсби на станции — вернувшись с ночных наблюдений, он заприметил аэронавта и повара, ведущих сосредоточенную игру, пока что-то — кажется, завтрак — докипало на кухне. И он даже не успел понять, что произошло, потому что Ли смешал карты, а потом выбросил две из них, и повар выругался, а Скорсби довольно воскликнул. Джону это казалось занимательным — Ли своих эмоций, большей их части, не стеснялся и не скрывал, и радость его всегда эхом отзывалась в связи, так что игнорировать её было трудно.

 — Это было ловко, — тихо произнёс он. Ли встрепенулся, взглянув на него.

 — Вы уже вернулись! — воскликнул аэронавт, а затем нахмурился. — Опять задерживаетесь.

 — Редкое явление, — пожал плечами Джон, ощущая укол чужого беспокойства, что напомнил ему о другом. — Но мы можем начать сейчас.

Ли приподнял бровь.

 — Начать…

 — Моё исследование, — спокойно ответил Джон и, вероятно, волнение всё же было
общим. — Если ты готов.

 — Да. Да, конечно, я, да… — запинаясь от возбуждения, произнёс Ли, подскакивая со скамьи и едва не роняя её в процессе. Уголок губ Джона приподнялся.

 — Тогда пойдём.

Он провёл его по коридору к своей каюте, по пути столкнувшись с астрономом, приставленным Германской академией. Тот кинул быстрый взгляд на Ли, но вмешиваться не стал — немецкий такт. Джон этот выпад проигнорировал: он знал, что коллеги не доверяют, хотя скорее не понимают причину нахождения Ли здесь, и он чувствовал их взгляды на себе, когда они с Ли общались — пусть об их связи никто не знал, но страх, что они догадываются, скрёб внутреннюю сторону рёбер.

Саян пролетела внутрь, едва он открыл дверь и щёлкнул выключателем, усевшись на изголовье кровати. Взгляд её блестящих чёрных глаз был направлен на Эстер — деймона его соулмейта — которой она заинтересовалась ещё тогда в парке, и иногда он ловил их на разговорах, которые тут же прерывал. Джон не знал, как ему удавалось — это ощущение было похоже на связь, поводок, который, как сейчас, натягивался, не позволяя птице отойти от него. Та пронзала его непонимающим взглядом, он чуть хмурил брови в ответ, игнорируя её недовольный писк. Он махнул на стул.

 — Проходи, присаживайся.

Ли из-за его спины ответил что-то невнятное. Чуть скосив взгляд, Джон увидел, как тот с интересом оглядывает его комнату. Хлопушка смущения взорвалась в груди, окрасив уши красным. Он никого не пускал к себе. До этого момента.

 — Ты действительно интересуешься этим, — произнёс Ли, взглядом возвращаясь к нему. Джон усмехнулся, направляясь к столу.

 — Я доктор, — напомнил он. Ли фыркнул — что-то в этом звуке выдало его смущение.

 — Да, точно.

Джон кивнул, продолжая улыбаться краешком губ. Руки его замерли над картами. Он начал сворачивать их.

 — Но я действительно заинтересован. Это одна из самых неизученных тем, и я убеждён, что её изучение позволит найти ответы на вопросы, которые сейчас мы даже боимся задавать. Ключи к дверям, которые Магистериум так боится открыть. Возможностям, которые кажутся недостижимыми.

 — И как она связана со связью? — спросил Ли, поднимая взгляд. Джон замер.

Он подумал о северном сиянии. О городе в его свете, башни которого он узнавал, вспоминал, вместе с существами, что обитали там. О лицах с узкими глазами и забавным говором. О расплывшихся чернилах на потрескавшейся от холода бумаге. О полных слёз глазах его жены. О человеке, мужчине, что стоял прямо напротив, чье волнение вместе с неловким беспокойством он ощущал лучше и чётче, чем голос Элейн.

Он выпрямился. Поводок натянулся. Саян, душимая им, протяжно пискнула.

 — Напрямую.

 — Что ты ощутил, когда это случилось впервые?

Они вновь в его комнате, чуть наискось друг от друга. Ли сидел на стуле, покачиваясь — видимо, хоть какое-то движение было необходимо ему. Для чего? Эстер у ног взволнованно передёргивала носиком, её уши покачивались от волнения, а взгляд влажных ореховых глаз был направлен на сидевшую за его плечом Саян.

Ли усмехнулся, запуская пятерню в волосы. Мысль о том, что это похоже на допрос, висела в воздухе, но не озвучивалась, потому что, в конце концов, это не было допросом. Просто…

 — Не знаю? — в полусмешке ответил Ли, подняв взгляд. Он, кажется, волновался, совсем немного, что Джон находил забавным. В некоторой степени. — Это было довольно неожиданно, и мы, кажется, чуть не врезались…

 — На шаре? — уточнил Джон. Ли кивнул.

 — Да, нас тогда чуть в лепёшку не размазало, — поддакнула Эстер. Саян издала не свойственный себе звук — довольно курлыкнула, что Джон расценил как… смех? И реакция Эстер на это была ещё более неожиданной — зайчиха, кажется, смутилась, сильнее прижавшись к Ли.

 — Я не понял, что произошло. Думал, мне показалось, это ведь… Смех.

 — Смех? — переспросил Джон. Ли кивнул. — Это была не фраза?

 — Нет, — замотал головой аэронавт. — Это был… Ты смеялся.

Фраза повисла в воздухе, и Джон ощутил, как цепенеет, потому что…

Да. Он смеялся. Он. В голове Ли. Потому что они соулмейты, потому что…

 — А ты? — вдруг спросил Ли в ответ, и Джон захлопал глазами.

 — А я?

 — Что ты слышал? — с улыбкой спросил аэронавт. Пальцы выбивали ритм на коленях, с головой выдавая его волнение. Джон впал в ступор, захлопав глазами. Ладонь его потянулась к оперению перескочившей на колени Саян, что тоже не блистало основами конспирологии, но он ничего не мог поделать.

 — Я… не помню, — медленно ответил Джон. — Я… кажется, это тоже был смех или… Не помню.

 — И что ты ощутил?

Грудь Парри стянуло. Ли смотрел на него с искренней заинтересованностью, и оттого натяжение становилось лишь сильнее.

Страх.

Скорсби моргнул.

 — Я испугался, — ответил Джон.

Как и сейчас.

На лице Ли замерло непонятное выражение, расшифровать которое Джон не смог, но почувствовал в связи что-то другое, холодное, чесавшее нос своей тяжестью и… опасностью.

 — Почему?

Джон подумал об Элейн. О Уилле. О глазах напротив, смотревших на него из-под нахмуренных бровей.

 — Я думал, что болен, — ответил он искренне. Прикрыл глаза, пытаясь подобрать правильные слова. — В моём… там, откуда… — он вздохнул, пальцами зарываясь Саян в перья. — Я никогда не думал, что услышу тебя.

 — Я тоже, — тихо произнёс Ли, и то чувство усилилось, но потом исчезло, силой утащенное из связи прочь, куда-то вглубь сознания Скорсби. Джон нахмурился, вглядываясь аэронавту в лицо. Тот взгляда не отвёл. Они оба ощутили… это.

 — И я всё ещё не знаю, как реагировать.

 — Как и я, — добавил Скорсби. Он выпрямился, наклонившись вперёд — потянувшись к нему, и Джон ощутил необходимость сделать тоже самое, а потому лопатками упёрся в спинку кресла. Саян тихо пискнула. — Мы… Я думаю, мы сможем разобраться с этим, доктор.

Он улыбнулся, довольный своей насмешкой, и эта улыбка будто разрезала натяжение, позволив Джону вдохнуть полной грудью. С губ сорвался смешок. Он кивнул, наблюдая за тем, как улыбка аэронавта становится уверенней.

 — Ведь за этим я здесь.

 — Да, — вновь кивнул Парри, улыбнувшись самым краешком губ. — Да.

 — Чудно, — Ли хлопнул себя по коленям, а затем поднялся, не сводя с Джона взгляда, и тому пришлось запрокинуть голову, чтобы не разорвать контакт. — Принести тебе кофе? Я безумно хочу чашечку.

 — Да, — кивнул Джон. Улыбка стала шире. — Да, но мне…

 — Без сахара и молока, я помню, доктор, — фыркнул аэронавт. Джон хлопнул глазами от удивления, но Ли в ответ лишь пожал плечами. Эстер прыжками направилась за ним, на мгновение задержавшись в дверях, бросив взгляд на них. И почему-то от взгляда этого стало неуютно.

Они продолжили исследование, если так можно было назвать поочерёдное задавание друг другу вопросов за чашкой кофе или чая у него в комнате. Ли был любопытен и открыт, что сильно облегчало задачу, потому что ему в голову приходили вопросы, о которых Джон и не задумывался. Когда дошло до экспериментальной составляющей — Джон решил выяснить, где конкретно берёт своё начало первый импульс связи и как это влияет на работу мозга — стало очевидно, что со стороны аэронавта Связь, точнее её импульсы, были чище и сильнее, тогда как слова Джона часто исчезали, не добираясь до получателя.

Это должно было задевать или стыдить его, но было ожидаемо, учитывая, что какое-то иррациональное внутреннее напряжение всё ещё не позволяло ему отпускать от себя Саян, что не только задевало птицу, демонстративно игнорировавшею его на протяжении каждого «сеанса», но и делало попытки Эстер приблизиться более неловкими. Но Джон поделать с собой ничего не мог.

Ли интересовался не только их исследованием. Каждый раз, когда он приходил напомнить о перерыве, Джон замечал, как взгляд его скользил на исследуемые им карты. Но то ли он был слишком горд, то ли просто не привык просить, потому что вопросов не поступало.

Так что Джон рассказывал сам.

Это был отдельный, наверное, даже более интересный процесс, потому что Скорсби был хорошим слушателем. Уточняя некоторые детали, он помогал Джону обнаружить недочёты и ошибки в рассуждениях и результатах наблюдения, тогда как Парри, проговаривая отдельные части исследования, лучше понимал саму его суть. И такая внезапно воцарившаяся взаимопомощь несколько сбавила градус внутреннего напряжения, дойдя до того, что он начал забывать о сдерживании деймона.

Ему было легче и спокойнее, потому что Ли был любопытен, но осторожен, потому что он забавно шутил и никогда не забывал напомнить ему поесть или сделать перерыв. Он был искренен. И Джону хотелось быть с ним искренним тоже.

 — Почему именно здесь? — спросил Скорсби. Они были на станции чуть больше месяца, и сегодня Джон, в отличие от остальной группы, остался внутри отредактировать отчёт, а Ли пришел к нему в обед с кружками кофе и пышными сэндвичами с беконом.

 — Где? — уточнил Джон. Вопрос получился несколько сдавленным — он жевал. Сэндвичи у Ли получались мягкими, вероятно из-за хлеба, который он привозил из ближайшего поселения, а ещё тёплыми, и Джон наслаждался маленьким перерывом, разминая затёкшую шею.

Ли чуть вскинул брови. Они стояли напротив смотрового окна — каждый на своём краю, поднос с едой стоял на столе неподалёку. Эстер, сидевшая у ног аэронавта, поёжилась, а затем вдруг чихнула.

 — На Севере, — пояснил Ли. Пальцы его постукивали по дереву стены, когда он повернул голову, заглядывая ему в лицо. — Небо везде одно, уверен, астрономических лабораторий в крупных городах пруд пруди, и условия там куда комфортнее.

 — Да, но там нет её, — с короткой улыбкой произнёс Джон, кивая в сторону окна. Высоко в тёмном небе за толстым стеклом перламутровыми акварельными красками раскинула свои нити… — Аврора Бореалис.

— Вы здесь только ради неё?

 — Да, — кивнул Джон, отметив, что Ли сказал «мы», не причислив себя. Но потом ему вдруг стало очевидно, что Скорсби тут только ради него. Саян смущенно зашелестела крыльями. — Ты знаешь, что мы изучаем, — Ли медленно кивнул, потому что действительно знал. Читал отчёты, слушал Джона. Ему это казалось невероятным, но в последнее время с ним происходили только такие вещи. Он не мог отвести взгляда от Авроры, чувствуя, как волнение покалывает кончики пальцев. — Азриэл, как и вся Германская академия, полагает, что если и есть путь в другие миры, то он в ней.

 — Это… пугающе, — негромко произнёс Ли, и Джон кивнул. — И странно, потому что… — Скорсби помялся, ногтями впиваясь в ладонь. Джон повернул голову, глядя на него. — Я далек от всего этого, но мне иногда кажется, что там…

Он прикусил язык. Нет. Это было глупо.

 — Это не глупо, — возразил Джон, и Ли повернул голову, удивлённо глядя на мужчину. Тот кивнул. — Там действительно есть город.

Ли охнул.

 — Так значит…

 — Академики правы. Его видно только здесь, потому что сияние истончает материю, из которой состоит наш мир, делая её прозрачной. Если и есть путь туда, то он здесь, — Джон замолчал, глядя вперёд, а потом вдруг произнёс: — Я был там.

 — Ты что?!

Джон почти рассмеялся. Он чувствовал, как сердце бьётся сильнее, взволнованное, потому что он никому об этом ещё не рассказывал, но в то же время был спокоен, потому что это ощущалось правильно. Ещё одна тайна, которую они делили.

 — Я был там, — повторил он. Ли хлопал широко раскрытыми глазами, и удивление его, как и тысяча и один вопрос, проходили сквозь связь короткими, но бурными волнами. — Десять лет назад. Это должно было стать испытанием у эскимосов. Мы отправились туда втроём — я и несколько мужчин. Должны были завершить испытание, но портал закрылся, другие исследователи погибли, а меня выбросило в этом мире.

 — Погоди, погоди… — Ли вытянул руку, касаясь его плеча. Тактильность аэронавта была очевидна, и Джон начинал к ней привыкать. — Погоди. Получается, ты…

 — Из другого мира, — кивнул Джон, и Ли выругался, прикрыв глаза. Парри
усмехнулся. — Ни из этого, ни из того, — он указал на Аврору, а потом потянулся к шее, доставая на свет цепочку с жетоном. Глаза Ли удивлённо расширились. — Я был морским пехотинцем. Потом ушел в отставку, женился. У меня родился сын. Ему было… — Джон горько усмехнулся, осознав, что не помнит. — Он был совсем маленьким, когда я отправился в археологическое исследование и так и не вернулся. Не смог найти дорогу обратно, — Джон тяжело вздохнул, убирая жетон. — Поэтому ты не слышал меня, поэтому я и не думал, что услышу тебя. В моём мире нет такого. Ни деймонов, ни… Соулмейтов.

Он замолчал. Ожидаемого облегчения не последовало — здесь была лишь тяжесть тоски, вновь навалившейся на него. Он подумал об Элейн, коснувшись кольца на безымянном пальце, и понял, что даже не может вспомнить её голос.

Чужая рука сжала его плечо.

 — Мне жаль, — искренне произнёс Ли, и, заглянув ему в глаза, Джон осознал, что он действительно сожалеет.

 — Мы бы не встретились, — пожал плечами головой, но Ли покачал головой, сжимая его плечо.

 — Мне жаль, — повторил он, и искренность этих слов прошла сквозь связь, окутав душу Джона. Саян зашелестела крыльями, вспорхнув ему на плечо, и Ли тут же убрал руку, избегая прикосновения. Джон почти пожалел об этом.

Он кивнул, поджав губы, а потом отвернулся, возвращаясь вглубь кабинета. Ему нужно было работать.

Он рассчитал шаг не слишком удачно — слишком торопился, перемещая телескоп на более высокую точку. Давно было пора собираться назад, да и вообще не стоило выходить во второй раз — сегодняшняя ночь по прогнозам должна была стать одной из самых холодных. Но он был упрям, он не послушал. Прервав изучение связи, он сфокусировался на первостепенной задаче, возможно, со слишком большим рвением, не до конца ясным даже ему самому.

Но он поплатился за это, потому что нога заскользила по выступу, и прежде, чем он успел это предотвратить, провалилась в какую-то щель. От неожиданности он потерял равновесие, невольно навалившись на заблокированную ногу всем весом.

Вспыхнувшая в суставе боль не ослепила его, но проехалась по окончаниям с силой давившего на плечи Атласа неба, выбив из груди сдавленный крик, что вырвался в воздух облаком пара, а затем растворился, рассечённый крыльями обеспокоено пищащей Саян.

 — Что случилось? Что случилось? — повторяла птица, порхая над ним.

Он не знал. Удерживаемы в руках приборы рассыпались по склону, а он попытался сесть, но тут же сцепил зубы, шумно и часто выдыхая. Нога немела — стремительно и беспощадно, и он схватился за голень будто выставляя преграду между ним и болью, но это не сработало. Боль пульсировала в висках и отдавала в зубы, пока ему не удалось найти подходящее, пусть и весьма неудобное положение, чтобы понять, что вообще произошло.

Нога была повреждена, очевидно, хоть он и питал слабую надежду, что это не перелом, а вывих или что там считается не столь серьёзным. Более трагичным выводом было то, что она застряла, причем в достаточно неудобном положении, так что ему даже нельзя было сесть, лишь упереться свободным коленом в глыбу внизу.

 — Это… это плохо, — выдохнул Джон, и Саян пискнула, потому что дела его были явно хуже, чем плохо.

Любая попытка движения приводила к боли, но Джон пытался, стиснув зубы, он повторял это снова и снова, пока нога намертво не встала меж ледяными глыбами, отказавшись двигаться вообще. Сияние, за которым он вёл наблюдение, блекло, но зато набежала пурга, становившаяся всё сильнее. Мысль о Люке Скайуокере пришла в голову внезапно, и Джон рассмеялся, вспотевшим лбом прижавшись к ледяному камню.

Усталость, видимо из-за шока не ощущаемая им до этого, накатила мощной волной. Пурга крепчала вместе с морозом, и те немногие открытые кусочки кожи начало покалывать. Саян — эта храбрая отчаянная птица, подтащила к нему сумку, острыми когтями выудив оттуда охотничий нож, что, в прочем, оказался бесполезен против прочного толстого льда и камня, разве только чтобы отрубить себе ногу. Джон рассмеялся. Не в таком отчаянии он был, пока что.

Парри поёжился, плотнее кутаясь в меховую парку. Холод начинал проникать сквозь одежду, добираясь до мышц, что немели от неудобного положения. Саян забралась ему под руку, головой потеревшись о плечо. Он вздохнул, прикрывая глаза. Станция находилась не так далеко — за холмом, но у него даже не было возможности послать туда весть. Да, возможно, они забеспокоятся, но никто не пойдёт в такую пургу выяснять, где он, если вообще поймут, что он пропал, а не заперся у себя. У закрытого образа жизни внезапно вскрылось множество минусов.

Чёрт, как же больно.

Холод крепчал, небо темнело. Он старался медленно дышать, не давая себе уснуть, пока Саян жалась к нему всем своим маленьким пушистым телом, будто в бессмысленной попытке согреть.

Бессмысленной.

Мысли начали уплывать, как хлопья снега меж пальцами, и он чувствовал, что засыпает, даже несмотря на клевавшую его в нос птицу, когда сквозь образовавшуюся в сознании пелену пробилось эхо. Он моргнул. Ещё раз, а потом ещё, силой заставляя себя сосредоточится.

Ли?

Собственный ответ волной прошелся через сознание, очистив, укрепив путь, и эхо исчезло, оставив чистый голос.

Джон?

В голосе Ли звучало волнение, и Джон кивнул, не успевая понять, что Скорсби его не видит.

Джон, где вы, чёрт возьми? Уже поздно, и на улице сущий кошмар, почему вы… Что… Что это? Почему так …

Джон выдохнул. Чужое волнение — поток горячей воды, что ударил в лицо, заставив рваными глотками ловить воздух, и зашипел на снегу, поднимая в воздух согревающий пар. Согревающий.

Я…

Даже мысленно голос его дрожал, и, вероятно, это звучало довольно жалко, но Джон, впившись пальцами в холку Саян, не позволял себе об этом думать.

Моя нога повреждена. И я… Я не могу выбраться, здесь… Слишком холодно.

Поток высоких ругательств прошел через связь волнами, вместе с чужой нарастающей паникой, что мешалась с решительностью, создавая взрывной коктейль, что проходил сквозь его грудь снова и снова, отогревая.

Я тебя вытащу.

Фраза пронеслась по их связи мощным порывом, не терпящим сопротивления, и Джон нашел в себе силы лишь кивнуть.

Он попытался сменить положение, и затёкшие мышцы отозвались болью, а повреждённая нога казалась ему бесчувственным куском мяса, в который так же постепенно превращалось и его лицо с пальцами. Он вспомнил почерневшие лица полярников, которых притаскивали на станцию ещё там, в его мире. Его передёрнуло, заставив сжаться сильнее.

Саян Кётёр прижалась к его лицу своим, перьями защекотав казавшимися бесчувственными щёки.

 — Они нас найдут, — прощебетала она. Джон нашел в себе силы лишь кивнуть.

Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем его попытка провалилась, потому что да, она провалилась, и сознание вновь заволокло холодным туманом, сквозь который едва пробивалось чужое нарастающее волнение. В какой-то момент ему показалось, что он услышал писк Саян, а в следующий момент чужие руки рывком вырвали его из сознания.

 — Джон, давай же!

 — Ли, — прохрипел он, и Ли выдохнул с облегчением, моментально отразившимся на его лице. Его ладони касались онемевшего лица Джона, и он чувствовал их притягательное тепло, появившееся и в груди, когда аэронавт улыбнулся.

Ты нашел меня.

 — Я здесь, — кивнул он, и улыбка его стала шире, а хватка второй руки на плече — крепче. Джон моргнул, чувствуя, как сознание ускользает, но Ли вцепился в него, не отпуская.

 — Нет, нет, нет. Останься. Джон, только не засыпай. Заснёшь — и ты труп, Джон. Давай же. Джон. Нам надо вытащить тебя отсюда.

Его руки сместились вниз, подтянув Джона к себе, просунувшись ему подмышки, а потом аэронавт потянул его на себя, поднимаясь. Парри попытался возразить, но Ли лишь покачал головой.

 — Я знаю, — его дыхание опалило Джону ухо, и прежде, чем скованная морозом кожа покрылась мурашками, Джон безвольно навалился вперёд, чувствуя, как нога медленно избавляется от холодного плена.

Но облегчение исчезло под сильной вспышкой боли, ударившей по сознанию, так что Джон едва не упал, но хватка Ли была крепкой.

 — Я держу, — протараторил он, действительно удерживая его почти мёртвой хваткой. — Всё нормально, я держу. Та-а-ак.

Он изменил их положение, перекинув руку Джона себе через шею и удерживая его за пояс. Здоровая нога держала оборону всего несколько минут, после чего начала подкашиваться, а попытки Парри удержать равновесие привели к тому, что тот едва не лежал на Скорсби. Мысли о Люке Скайуокере вновь вернулись в голову.

 — Всё нормально, всё нормально. Я держу тебя. Джон. Джон! — Свободной рукой Ли коснулся его лица, поворачивая голову к себе. Сквозь призму накативших слёз, Парри всё же смог различить откровенное волнение. — Я тебя вытащу, — уверенно произнёс он, и Джон кивнул, потому что он верил своему соулмейту больше, чем когда-либо. И Ли понял это.

Он кивнул в ответ. Затем отвёл взгляд, обращаясь куда-то назад.

 — Эстер! Эстер, нам нужно…

Джон не расслышал, что им нужно. Способность думать отошла куда-то на задний план, оставив лишь ощущения — крепкую хватку Ли, их медленные и осторожные попытки начать двигаться, бьющий в лицо ветер. Но потом и это провалилось, потонуло в прожигающей изнутри боли.

Джон очнулся уже в тепле и мягкости — у себя в постели, как запоздало понял он, в окружении одеял и грелок и какого-то другого тепла, согревавшего его изнутри.

Он медленно приподнялся, ощущая ломоту в мышцах, но не боль, даже в повреждённой ноге, что оказалась перехвачена повязками, но уже не приносила такого сильного дискомфорта, видимо под давлением обезболивающих.

Джон моргнул и медленно повернул голову, взглядом натыкаясь на Скорсби, что тоже был тут. Ли сидел в кресле напротив и, кажется, дремал, скрестив руки на груди и откинув голову назад, но во сне выглядел напряженным, будто готовым вскочить в любой момент.

Эстер тоже была тут, но не рядом с хозяином, как обычно, а на постели, свернувшись комочком она дремала, и во сне её уши передёргивались, будто разведывая опасность. И Саян Кётёр, его красивая гордая птица, лежала рядом с ней, сложив крылья за спиной и спрятав голову в мягкой шерсти, откуда теперь смотрела на Джона лишь одним, ещё сонным глазом, не моргая.

Джон охнул, понимая природу тепла. Но ему не хватило сил одёрнуть себя и её, потому что это было слишком яркое чувство, которое он никогда не испытывал. Его собственная душа грелась в объятьях души его соулмейта, потому что была напугана и одинока, потому что хотела этого слишком давно.

И он не смог возразить.

Джон попытался сесть, но повернул ногу не слишком удачно. От не столь яркой, но всё же ощутимой боли, из груди вырвался сдавленный вздох. Эстер дёрнулась. Ли распахнул глаза.

 — Погоди, — сон слетел с него мгновенно, он поднялся, тут же касаясь его. Джон почему-то ощутил облегчение. — Погоди, тебе нельзя вставать. Док сказал, что нога не сильно, но повреждена. Тебе нужен покой.

 — Я хочу пить.

Ли кивнул. Сжав напоследок плечо, он отошел к столу, а затем цокнул. Эстер соскочила с постели, виновато поджимая уши, и они вышли, и Джон слышал их пружинистые шаги в коридоре.

Саян зашуршала крыльями, подбираясь ближе. Он поднял руку, оглаживая её по голове, и она подалась ближе, прижимаясь к нему. Они не говорили, но он ощущал исходящее от неё тепло и спокойствие, прекрасно понимая причину, и чувствуя себя виноватым, что лишал её этого столько месяцев.

Ли вернулся с двумя стаканами — чаем и водой, и Джон выбрал чай, благодарно кивнув и шумно выдохнув, когда, обхватив кружку обеими ладонями ощутил исходящее от металла тепло.

 — Спасибо, — произнёс он тихо, передавая кружку. Их пальцы на мгновение соприкоснулись, и Джон почувствовал себя совсем юным школьником, когда по коже вверх побежали мурашки. — За всё.

 — Тебе повезло, что я успел, — хмыкнул Ли, ставя кружку на стол. Он выглядел несколько обеспокоенным и, кажется, смущённым, потому что Эстер не отходила от его ноги, смущаясь от прямого взгляда Саян.

 — Я рад, что это произошло.

 — Я тоже.

Саян отстранилась, переместившись на налёжанное ими место, но по-прежнему не сводила взгляда с зайчихи. Та взволнованно задёргала носиком, чуть вытянув голову. Она бросила быстрый взгляд на него, но тут же отвела, переминая лапами. Но с места не сдвинулась.

Саян разочарованно вздохнула.

 — Тебе нужно отдохнуть, — явно жестче, чем планировал, произнёс Ли, и Джон приподнял бровь. Он чувствовал чужое волнение, а ещё гудение, как от роя пчёл — вопросов — на другом конце, что никак не хотели сорваться. Он поднялся. Эстер засуетилась. — Док зайдёт утром.

 — Хорошо, — кивнул Джон, невольно кутаясь в одеяло. Ли тоже кивнул, медленно направившись к двери.

Он замер, пальцами касаясь резной ручки, а потом повернулся, глядя ему прямо в глаза.

 — Кто такой Люк Скайуокер?

Джон рассмеялся — громко и искренне, от смущения закрыв руками лицо. Саян пискнула, нахохлившись.

 — Это долгая история, — произнёс он, улыбаясь Ли в лицо. — Тебе придётся сесть.

Волнение и радость в их связи были похожи на щекотку. И впервые Джон не испугался того, что исходит оно с обеих сторон.

Несколько недель он провёл на станции, не поднимаясь на холмы, пока нога заживала. Ему приходилось заниматься только письменной частью исследования и отчётами, которые кончились достаточно быстро, что позволило приступить к их исследованию.

Теперь это давалось легче, гораздо легче. Напряжение исчезло. Теперь Саян если не касалась, то всегда была рядом с Эстер, задевая её краешками перьев, и он позволял ей это, почти не испытывая вины. Это было нормально. Она хотела этого, а значит, это было нормально.

К тому же птица не позволяла себе лишнего, чтобы не смущать его и всегда наблюдала за реакцией Ли. Тот, кажется, был взволнован, отпуская Эстер от себя осторожно и медленно, насколько это было возможно со столь гордым и свободолюбивым деймоном. Но это дало свои результаты, потому что многие детали прояснились. Соединявшие их нити крепли, всё менялось, и Джон ощущал перемены в самом себе, когда, в очередной раз прикрепляя датчики к вискам Скорсби, его пальцы задержались, задев мягкие пряди волос.

Мне комфортно с тобой, понял он, и Ли медленно поднял голову, глядя на него. Тёмная радужка в свете свечи приобрела тёплое сияние. Джон оцепенел, ощущая, как теплеет кожа под подушечками пальцев.

Мне тоже.

Нога не беспокоила его несколько недель, но он всё ещё спал плохо от непрекращаемой мозговой активности, а потому проснулся мгновенно, едва ощутив этот панический страх, что подбирался прямо к сердцу.

Он резко сел на кровати, оглядываясь. В комнате он был один, за исключением Саян, что сейчас обеспокоенно попискивала. Чувство беспомощности сковало его по рукам и ногам, и он не мог понять причину…

Пока не осознал, что это не его чувства.

Джон подорвался, покинув комнату быстрее, чем смог вспомнить про куртку, а потому ощутил холод пробивавшегося через щели сквозняка прямо на оголённой коже плеч. Расположение комнаты Ли он знал лишь приблизительно, но Саян вела его вперёд, и он верил ей.

О том, что дверь могла быть заперта, он тоже подумал в последний момент, но она поддалась, едва он коснулся ручки, и Джон прошел внутрь, забыв постучать.

Ли спал, если так можно было назвать положение, в котором он находился. Его тело было скрючено в неестественной, абсолютно неудобной для сна позе: повернув голову, и уперевшись лопатками в стену, он будто пытался закрыть себя руками, пока лицо его дёргалось, зеркалом отражая испытываемые Скорсби эмоции — страх, отчаянье, беспомощность.

У него определённо был кошмар.

Джон замер. Ком возник в горле, шипами упираясь в стенки, и он медленно выпустил воздух через нос, не уверенный, стоит ли ему вмешиваться. Но Саян бросилась к начавшей скулить Эстер, и Джон тоже приблизился, присаживаясь.

 — Ли, — тихо произнёс он, касаясь чужого плеча.

Аэронавт подорвался, и Джон ощутил холодное прикосновение курка ко лбу. Он удивлённо моргнул, но взгляда не отвёл, давая мужчине увидеть себя. Его ладонь сжала плечо, оглаживая кожу пальцем. Саян накрыла взъерепенившуюся Эстер крыльями.

 — Это я.

Ли смотрел на него неотрывно, и Джон ощутил пронзившую ногу боль — выше, чем у него, по-другому — и почувствовал, почти наяву увидев образ, искаженное гневом лицо. Прикосновение смягчилось. Саян прижалась головой к лицу замеревшей Эстер.

 — Всё хорошо, — тихо произнёс он. — Это я.

Ли кивнул.

Охватившее его оцепенение медленно спадало, он приходил в себя. Проморгавшись, он заозирался, и Джон отступил, давая ему возможность ощутить себя в пространстве.

Предложение пройтись не произносилось вслух, но этого хватило. Ли медленно зашнуровал ботинки, но накидывать сверху ничего не стал, оставшись в майке, что оголяла его сильные плечи, усыпанные родинками. Они прошли вдоль по коридору, остановившись на своеобразном балконе. Здесь холод ощущался отчётливей, но Джон не проронил не слова, наблюдая, как Ли медленно закуривает трубку. Плечи их соприкасались, разделяя тепло. Деймоны сидели рядом.

 — Это его отец, — пискнула Саян одному ему, и Джон кивнул, потому что знал. Ли повернул голову. Табачный дым, рассеявшийся в его волосах, пах им. Джон удивлённо моргнул такому сравнению.

 — Может быть, твой мир более везучий, — тихо произнёс Скорсби, и пусть это звучало размыто, Джон понял, о чём он.

Он подумал о родителях Ли, об его отце и гневе, и тех коротких комментариях, что он порой отпускал, никогда не поясняя. Подумал о своих родителях и их сдержанности, прорвавшейся в первый же вечер знакомства с Элейн. Подумал об Элейн и её вечных беспокойствах, почти паранойе, что иногда невероятно раздражала.

Подумал о том, насколько тёплым казался Скорсби, когда их плечи соприкасались вот так, и он не чувствовал вину за то, насколько естественно это ощущается.

Подумал об Азриэле и его дурацкой шутке. И о том, что этот самодовольный засранец мог оказаться прав.

Потому что он вдруг подумал о том, что не хочет заканчивать начатое. И эта мысль была холодной и острой, как нож, как лезвие, одно из тех, что он видел в том центре неподалёку отсюда.

И впервые Джон понял, что не хочет думать. Только ощущать.

Эта ночная мысль не выходила у него из головы, в результате вылившись в бессонницу, предотвратить которую не смог даже полный отказ от кофе. У него подрагивали пальцы, и он не знал, что делать, потому что мозг просто отказывался прекращать думать, и даже физическая активность не могла прервать этот процесс.

В ту ночь, после очередной попытки заснуть, он поднялся, воодушевившись принятым решением. С этим пора было покончить, потому что он не видел иного правильного выхода. Он отчитывался лишь одному человеку, и то заметками, но сейчас понимал, что пора было прекратить обманывать. Хотя бы самого себя.

Азриэл был прав. Он не сможет.

Но в момент, когда он перебирал собственные заметки, дабы составить более полный вывод, взгляд зацепился за последние расчёты. Он нахмурился. Мысль — шальная, непрошенная, почти нежеланная — скользнула в голову, тонкой нитью соединив два явления, о связи которых он и не думал до этого момента.

Джон замер, сжимая блокнот.

Чёрт.

Сердце забилось слишком сильно, когда он лихорадочно залистал записи, проверяя, пытаясь найти доказательства, что он не прав, что он ошибается, что это — лишь ошибка его столь давно лишенного сна мозга. Но чем дольше он листал, тем очевиднее становилась правдивость этой мысли, тем сильнее и быстрее становился поток соскакивающих с губ ругательств. Кусочки пазла стремительно складывались один за другим, образуя целостную картину.

Чёрт-чёрт-чёрт.

 — Джон? — Парри дёрнулся, заметив замершего в дверях Ли. Тот выглядел сонным и помятым, но в то же время — обеспокоенным, и беспокойство это проходило сквозь связь, которой Джон сторонился, как ядовитой змеи.

Чёрт.

 — Джон, что… Почему ты не…

 — Это Пыль, — произнёс, едва не выкрикивая, едва не затыкая себе рот он. Ли замер, удивлённо хлопая глазами. — Это Пыль.

 — Пыль?

 — Связь. Это Пыль. Я думал, они похожи, но она и есть… Поэтому мы, поэтому дети…

Джон метнулся к последнему блокноту, лихорадочно листая. Но и там он нашел подтверждение этому.

Чёрт.

 — И что это… Что это значит?

 — Что её можно разорвать только ножом, как делает это Священный совет. Но там деймоны, и я не уверен, что потребуется для этого, вероятно…

 — Разорвать?

Это прозвучало по-другому. Джон замер, осознавая, что произнёс, но страх исчез вместе с царившим до этого возбуждением. Ли смотрел прямо на него, и он был готов назвать его взгляд непонимающим, но это было неправдой.

Потому что Ли Скорсби понимал. Но не верил.

 — Твоё исследование… — медленно произнёс он, но не закончил предложение, потому что понял. Кусочки воспоминаний, реакция Джона, его собственная реакция, всё это сопоставлялось, открываясь под новым углом. Неожиданным, но в то же время, таким очевидным.

Повисла тишина, в которой казалось, что ничего не происходило, тогда как происходило всё. Парри наблюдал за изменениями в своём соулмейте — лице, эмоциях, связи. Как моллюск уползал в раковину, Ли закрывался внутри, утаскивая с собой все эмоции и чувства, так что их связь вдруг опустела и охладела. Эстер отступила, прячась за его ногой.

 — Это правда? — спросил он, глядя ему прямо в глаза, и карие радужки были похожи на загрубевшую ото льда грязь. Он поджал губы, меж его широких бровей залегла грубая морщинка. — Ты хочешь этого?

 — Раньше хотел, — честно ответил Джон, и закрыл глаза будто в ожидании удара. Которого не последовало. Потому что, когда он их открыл, Ли уже не было.

Его не было и на следующее утро, и остальные члены экспедиции лишь пожимали плечами. Он мялся перед дверью комнаты, но когда решился войти, то понял, что та абсолютно пуста. Лишь на подушке лежал клочок бумаги, где округлым, как воздушный шар, почерком, было выведено:

«Я надеюсь, этого достаточно».

Джон замер, невидящим взглядом пронзая бумагу. Затем глубоко вздохнул. Мост, столь трепетно возводимый ими, разрушался, и Джон осознал, что породивший первую трещину меч находился у него в руках, и что всё истончалось, исчезая, чем дальше шар уносило от станции.

Но, в конце концов, именно этого он и добивался.

Не так ли?

В Троллезунде подступающая зима ощущалась не так сильно, как на пути в Больвангар. В городке она мокрая, слякотная, серая. Среди бесконечных снежных полей, когда ледяной ветер бил в лицо, а мысль об экспериментах над беззащитными детьми железным кулаком сжимала сердце, она ощущалась по-другому. Суровей. Так что он закуривал чаще, чем запускал пальцы Эстер в холку, потому что догадывался, что происходило там. В конце концов, именно об этом Джон говорил. Не так ли?

Ли прикрыл глаза, шумно вздыхая. О Джоне Парри — своём грёбанном соулмейте — он не хотел думать вообще. Обида ножом ударила слишком глубоко, прямо в единственное уязвимое место, которое он открыл ему. Обидно было даже сейчас, спустя почти два года с их последней встречи.

Но, в конце концов, это была и его вина тоже.

Побег — потому что отлётом назвать это было никак нельзя, уж слишком стремительный процесс — был пропитан отчаяньем и слезами, которые он глотал уже в кабине шара, ощущая, как Эстер прижимается к нему, тихо поскуливая. Он гладил её, потому что это была их общая рана. Потому что их вновь лишили чувства безопасности и комфорта, вынудив бежать. Потому что иначе и быть не могло.

Но как бы Ли не хотел, он не мог перестать думать.

Их связь затухла, стоило ему пересечь границу, и не давала знать о себе, пока не вспыхнула отчаянной паникой, захлестнувшей его чуть больше года назад, поднявшей с кровати с мыслью о том, что ему нужно бежать, потому что Джон кричал где-то от страха и боли, и чувство это раскалёнными иглами вонзалось куда-то в подкорку.

Но Ли не полетел, заставив себя вернуться в постель, заставив зажать уши подушкой, заставив не двигаться с места.

Испытав облегчение, когда крик утих несколько часов спустя. И Джон остался жив. Потому что будь иначе…

Ли вздохнул.

Он не мог перестать думать.

Поиск Йорека был отчаянной попыткой отвлечься, которая внезапно сработала, когда Лира — эта бойкая, наглая и столь похожая на него девчонка — ворвалась в его жизнь катализатором, яркостью реакции затмив обиду и боль. И он погнался за этим ощущением, позволив втянуть себя в очередное приключение, вновь слишком поздно задумавшись о том, чем оно обойдётся.

Но в этот раз, по крайней мере, ему платили.

Ли вздохнул, чиркая спичкой и закуривая. Приближался ужин, Лиры и Йорека не было в лагере почти сутки, и он начинал волноваться. И такое же беспокойство он читал в лицах цыган: Джон Фаа то и дело направлял подзорную трубу к горизонту, высматривая их. Но безуспешно. Ли поёжился. Он доверял Йореку, но всё же надеялся, что вернутся они до глубокой темноты. Потому что Лира, несмотря на свою храбрость и стойкость, была маленькой и хрупкой девочкой, которую хотелось…

Ты опять слишком быстро привязываешься, мысленно одёрнул себя он, тут же нахмурившись, потому что мысль эта прозвучала жестко и холодно. Совсем как…

 — Это ещё что?

Ли вынырнул из своих мыслей, сосредотачиваясь на Джоне Фаа. Король цыган стоял, всматриваясь в небо, и, задрав голову, Ли заприметил парящую в облаках птицу.

Фардер Корам поднялся.

 — Это не… — он прищурился, отчаянно вглядываясь своими старыми глазами в небо. Птица продолжала стремительный спуск. — Может, Серафина хочет что-то…

 — Это не гусь, — возразил Джон Фаа, и Ли поднялся, потому что шальная мысль мелькнула у него в голове, но это не могло быть правдой, потому что…

Но это оказалось. И Эстер взвизгнула, ощутив это первой. Потому что стоило птице приземлиться на рыхлый снег, как она бросилась вперёд, силой потянув Ли за собой, но это и не требовалось, потому что гонимый волнением он направился следом, ощущая, как бешено стучит сердце в груди.

И страх, и обида отступила на задний план, потому что Саян Кётёр была здесь, и Эстер прыгала вокруг неё, с головой выдавая их реакцию, не зная, как подступиться, пока Саян вдруг не повалила её на снег, распластав крылья и прижимаясь, зарываясь головой в шерстку у неё на груди. И Ли, замер, ощущая, как на глазах выступают слёзы, потому что проходившее сквозь грудь тепло было сильнее, реальнее, чем самое желанное из наслаждений, и всего на мгновение он будто увидел Джона, замершего в зеркальной ему позе и его лицо…

Кошка Фардера соскочила на снег, стремительно направившись в сторону деймонов.

 — Нет! — выкрикнул Ли, выбрасывая руку вперёд и оборачиваясь. Ощущение пропало вместе с образом Джона. — Нет, это… Всё нормально.

Он повернулся. Саян соскочила с Эстер, но та не спешила возвращаться к нему, пусть и явно была смущена. Ли прищурился, вглядываясь в темноту впереди, но ничего не увидел. Он взглянул на Саян.

 — Саян Кётёр, — произнёс он едва ли не по слогам, и Саян вдруг кивнула.

 — Ли Скорсби. Рада, что смогла найти вас.

 — Я… я тоже, — выдохнул он. Нельзя было врать воплощению души своего соулмейта, не так ли? Он вновь заглянул в сгущавшуюся тьму. — Но где… Почему ты одна? Что-то случилось?

 — Многое, — кивнула Саян, подбираясь ближе. Было забавно наблюдать, как она идёт по снегу, пока Эстер нетерпеливо прыгает рядом. — Это долгая история.

 — Ли? — окликнул его Джон Фаа. Ли цокнул, запоздало вспомнив о приличиях.

 — Да, — кивнул он, прикусывая губу. — Господин Фаа, господин Корам, это Саян Кётёр, — он указал на скопу, и та кивнула, но не так, как ему — куда более гордо. — Она деймон Станислауса Груммана, если это имя вам о чём-то говорит.

Эстер недовольно цокнула, но он одарил её многозначительным взглядом, так что та притихла, наконец подобравшись к его ноге. Саян вспорхнула на бревно, служившее лавочкой.

 — Это большая честь, — произнёс Ферард, сделав полупоклон. — Личность мистера Груммана окружена загадками, но я и представить не мог…

 — Благодарю, — уверенно произнесла Саян, взглянув на старого цыгана взглядом, который Ли замечал когда-то у Джона — пронизывающий, сжигающий лишние вопросы. Не подпускающий к себе.

К счастью, цыгане были достаточно умны, чтобы правильно его расшифровать, а потому уйти, оставив их наедине. Едва это произошло, Ли впился в птицу взглядом.

 — Где он?

 — У енисейских пахтар, — произнесла она на удивление спокойно, тогда как у Ли мурашки побежали вверх по затылку. Уловив это, скопа добавила. — Но он в порядке. Они его приняли. Он теперь шаман.

 — Он теперь что?! — выпалил он, и Саян засмеялась, и смех её был такой необычный — смесь писка и высокого смеха — что он удивлённо захлопал глазами. — Ш-ш… Шаман?! Прям настоящий, с…

 — С магией и ритуалами, — кивнула она, и Ли не знал, умеют ли птицы улыбаться, но Саян выглядела именно такой. В груди разлилось тепло, и всего на секунду ему показалось, что оно чужое, но он погнал это чувство. Джона здесь не было. — Поэтому мы можем разделяться.

 — Ты… — Ли вдруг вспомнил их последний разговор, и холод мгновенно вытеснил тепло, потому что… — Он что…

 — Нет! — громко пискнула Саян Кётёр. Эстер вздрогнула. — Нет, он не… Это другое. Он тебя чувствует, Ли, — она вздохнула, и это выглядело очень странно. — Ли, мы очень…

 — Не стоит, — холодно произнёс он. Саян хотела возразить, но сдержалась, плотно прижав крылья к спине. Эстер дёрнулась в её сторону, но всё же осталась. — Почему ты здесь? Ему что-то нужно или…

 — Нет, — покачала головой скопа. — Джон не знал об этом намерении, пока оно не произошло, — она сделала паузу, а затем перескочила на ту деревяшку, где сидел он, подбираясь ближе. — Вас не хватает.

Ли замер, не зная, как расценивать такой жест и понимать такие слова воплощения души его соулмейта, которого даже не было здесь. Но Саян выглядела искренней. Насколько это возможно для… птицы.

Он вздохнул. Эстер подскочила, забравшись ему на колени, а потом и на «скамейку», осторожно направившись к птице. Ли видел, как дёргается её нос, но Саян зашелестела крыльями, приблизившись, и когда они соприкоснулись, прижавшись лбами, Ли шумно выдохнул, прикрывая глаза. Он забыл, как скучал по этому ощущению. Как нуждался.

 — Окей, — произнёс он, открывая глаза и глядя птице прямо в большие и умные глаза, и понимая, что сможет что-нибудь придумать. Объяснить. Выкрутиться. Всегда умел. — Где… Как мне найти его?

Что-то переменилось, и Эстер вновь ощутила это раньше. Потому что Саян отстранилась, выглядя виноватой.

 — Ещё не время, — прощебетала она. Что-то хрупкое, только возведённое внутри Ли с треском оборвалось. — У него есть миссия, но он… Он позовёт тебя. Скоро.

Ну конечно.

 — Тогда для чего всё это? — спросил он, чувствуя, как жесткость голоса режет воздух. Эстер вернулась ему в ноги, отвернувшись от в момент опечалившейся Саян. — Саян Кётёр, скажи, для чего ты здесь?

 — Потому что он не может перестать думать о тебе.

Ли как пощёчину влепили. Воздух замер на выходе из горла.

 — Убирайся, — процедил он, и скопа вспорхнула без малейших возражений.

Ли обхватил голову, локтями упираясь в колени и жмурясь так крепко, что перед глазами заплясали белые пятна. Он дышал медленно и глубоко, а затем вскинул голову, заслышав крики в лагере. Расслышав детское имя, он подскочил, кулаком утирая набежавшие слёзы, и бросился вперёд.

Ему стоило перестать думать. Но он не мог.

Chapter Text

Солнце давно ушло за горизонт, но свет остался — не тусклый, скорее приглушенный, холодный, пронизывающий дымку собирающегося тумана и разрезающийся всплесками розового в темнеющем синем небе. Ветер, то набегавший, то исчезавший порывами, проходил сквозь щели в стенах, задевая необработанные края, издавая тонкий свист, в котором, казалось, можно было различить слова.

Иногда это даже было правдой.

Джопари глубоко вдохнул, позволив запаху полыни с воздухом проникнуть в лёгкие, оставив на языке терпкий привкус. Ветер покачивал вершины деревьев и колосья высокой травы, он слышал, как идёт рябь по Енисею и думал о том, что сегодняшняя ночь будет холоднее предыдущей. Вышивка на куртке отдавала мнимым теплом, короткая пластина ногтя со въевшейся под неё грязью царапнула пуговицу на животе.

Тепло исчезало и из глины бутыли в руках — чай, если можно назвать так ту мешанину из трав и иголок, что он заваривал, остывал, и терпкий привкус цеплялся за язык сильнее. Он прикусил щёку, а потом вернулся в дом.

Целая симфония звуков — скрип половиц, писк разбежавшихся из-под пола мышей, чирк спички, щелчок примуса, лязг котелка — поднялась и тут же утихла, оставив его с начинавшим сосать под ложечкой чувством, в голове отдавшимся шелестом крыльев его души. Он усмехнулся. Птица возвращалась назад.

Аромат вяленого мяса защекотал нос. Еда была пресной — эвенки солью не злоупотребляли, а до ближайшего городка было слишком далеко и нежеланно. Какое-то непонятное чувство, ощущавшееся крохотным, но отчего-то весомым камнем, заставляло его оставаться здесь, не покидая границ леса и реки. Ждать. Ждать.

Ждать.

Зашелестели крылья, он вздёрнул голову. Саян Кётёр стрелой прошла через окно, тут же едва не врезаясь в разделявшую «комнаты» балку, но в последний момент всё же находя возможность остановиться, когтями оцарапав деревянную поверхность. Он усмехнулся, она бросила в него испепеляющий взгляд.

— Ещё меньше дня пути.

Он повёл бровью. Ему казалось, что птица привирает, потому как было в её отряхивании перьев что-то смущённое будто. Но потом она вытянула шею, сталкиваясь с ним взглядами, и в ярко-желтых глазах было что-то непоколебимо прямое.

— Ты видела их? — вопрос глупый, очевидный, но птица поняла, о чём он. — Кролик?

— Заяц, — поправила она, сложив крылья и выпрямившись. Почему-то он подумал, что она пытается выглядеть незаинтересованной. — Арктический.

Он хлопнул ресницами, а потом кивнул, возвращаясь к ужину. Уточнение выдавало птицу с головой и ему не хотелось думать, что это значит для них обоих.

У него есть миссия. Это просто проводник.

— И какой он? — подняв голову, спросил Джопари. Ложка замерла меж его пальцев.

— Она, — поправила Саян, и уточнение это показалось ему забавным, так что он даже хмыкнул. Кто о чём. — Ты не такой особенный.

Что-то в голосе птицы выдало её задетость. Он хмыкнул, запуская в рот очередную ложку каши. Потом покачал головой и отодвинул плошку, скрестив руки на груди. Что-то больно уперлось в район селезёнки, он нахмурился.

— А она… шебутная. Но беспокойная. А он выглядит неважно.

— Да ну? — фыркнул Джопари. Чуть откинувшись, он расстегнул пуговицу, а затем пальцами нащупал внутренний карман, довольно быстро вспоминая, что там лежит.

— Кажется, им сильно досталось.

Джон молча кивнул, сосредоточив взгляд на оказавшимся в ладони артефакте. Серебро блеснуло в тусклом свете настольной лампы, мгновенно приковывая к себе взгляд.Чутье шептало ему, что в кольцо вложено много чувства — силы, делавшей его почти живым, обретшим собственный характер. Он чувствовал хранившееся в бирюзе тепло чужих пальцев, столь реальное, что мог не закрывая глаз увидеть лицо их обладателя, разглядеть блеск слёз в тёмной радужке глаз и залегшую меж бровей морщинку.

— Даже не думай, — пискнула Саян Кётёр, и он поднял взгляд. Странно было видеть птицу хмурящейся, но именно такой она была. — Ты и так с него взгляда не сводишь, и даже не смей возражать, но он устал. Хватит докучать. Это жутко.

Он фыркнул, мягко усмехнувшись. Повёл рукой, пальцами зарываясь птице в оперение.

— Мы увидим их завтра, не так ли? — спросил он, и вопрос звучал почти риторически. Птица перебралась ему на колени, головой подставляясь под гладящую руку.

— Мы увидим их завтра, — довольно прощебетала она, и он кивнул, ощутив контрастирующее с этим наслаждением натяжение в груди. Он не мог отвести взгляда от кольца.

Завтра.

***

Кабина шара едва заметно покачивалась, прорезая ночной воздух. Упирающаяся в шею балка ощущалась холоднее, чем час назад, и ему действительно стоило задуматься о сне, потому что это был очень насыщенный день, но сознание отдало предпочтение перевариванию полученных впечатлений, решительно игнорируя биологические потребности.

На шаре двоим взрослым мужчинам было почти тесно, и взгляд его скользил с усыпанного звёздами неба к взлохмаченной макушке, выглядывающей из поворота. Ли Скорсби спал на дне кабины прямо в одежде, плотнее запахнув плащ, и было что-то совершенно неестественное в его будто поломанной фигуре, напряжение в которой пружиной отдавалось у него в груди.

Они встретились. Неужели.

Глупо было отрицать, что он смотрит. Слова болотной ведьмы в голове всплывали так же легко, как последовавший им крик, и да, вероятно, она тогда была права. Как был прав и Баай — нельзя быть столь грубым и категоричным. Стоило дождаться встречи, хотя бы дать ей шанс случиться.

Какая изысканная издёвка, тонкая, словно леска, крючком цепляющая изнутри нити. Ли Скорсби искал не его — он не ответил на зов, предпочтя девчонку, Лиру. Дочку Азриэла.

Неужели вся эта история должна свестись к этому самодовольному засранцу?

Джопари чуть тряхнул головой, усмехаясь самому себе и чувствуя, что где-то в небе Саян Кётёр закатила глаза. Взгляд вернулся к растрёпанному затылку. Есть в Ли Скорсби что-то особенное. Он только понять не может пока, что конкретно. Искренность, должно быть. Преданность?

Это неважно. Они связаны не сколько узами, сколько обещанием. Ли искал не его, он искал Станислауса Груммана — загадочного доктора, шамана, который должен был защитить его девочку. Не его.

Но, возможно, было что-то в том переполненном надеждой и страхом взгляде, с дрожью в пальцах, которую Ли почти удалось спрятать, когда он, сжав кулак, посмотрел прямо на него.

— Я ведь всё правильно понял? — спросил он неожиданно спокойно, тихо почти. Сидевшая позади Эстер была напряжена, а уши её стояли как замёрзшее на ветру бельё, выдавая всё волнение обладателя.

Солнце ещё не село, они только закончили ужинать. Набежавший ветер встормошил тёмные пряди и, очертив горбинку носа, скользнул к нему, опалив теплом.

Шелест крыльев тогда раздался прямо над ухом, и Саян приземлилась ему на плечо, сложив за спиной крылья и сжав когтями ткань куртки. Он приподнял бровь.

— Поняли что, мистер Скорсби?

У Ли, кажется, лицо дёрнулось, разрезаясь непонятной Джопари эмоцией. Он вдохнул глубоко, сжав кулаки. Вновь поднял взгляд.

Это ты.

Его голос звучал ослепительно ярко, так что Джопари почти прищурился. Тепло, но драгоценный металл не раскалён, лишь… Согрет. Ладонями. Большими, сухими, мозолистыми.

Его.

Он улыбнулся коротко.

Это я.

Забавно было наблюдать за реакцией мужчины — эмоциями, которые он не мог сдержать и скрыть, а может быть просто не хотел. И как заячья шерсть встала дыбом, и как задёргался её влажный нос. И как ни один не издал и звука, и через несколько мгновений Джопари присел на скамью, откинув голову и закрыв глаза.

И вот теперь он смотрел на чужой затылок.

Связь ощущалась ярче, сильнее. Он мог закрыть глаза, чтобы увидеть, как переливаются золотом и серебром нити, он мог услышать их звон. Ли Скорсби не спросил его, почему он молчал так долго ещё тогда, в самом начале, он не спросил, почему не говорил об этом сейчас. Позднее он слышал, как они перешептываются о чём-то с Эстер, взгляда с которой Саян отвести не могла, а потому летала вокруг, разведывая, заглушая мысленный рой свистом ветра.

И сейчас Ли Скорсби дёрнулся во сне, и было в этом движении что-то резкое, холодом металла отдавшее прямо в связь, отчего нити зазвенели высоким и тонким звуком. И заволновавшаяся Эстер перебралась поближе, прижавшись своим пушистым тельцем к его животу, и Ли Скорсби зарылся её пальцами в шерсть, и Джопари ощутил, как натяжение медленно спадает, а плечи аэронавта становятся расслабленней.

Где-то высоко в небе протяжно крикнула Саян Кётёр.

Он лёг на лавочку, устремив взгляд в открывавшийся из-за шара клочок чёрного, покрытого звёздами неба, и подумал о том, что не прочь был рассказать. Но Ли Скорсби не спросил, а мысль ускользнула. Джопари закрыл глаза.

Им предстоял трудный путь.

Chapter Text

и так холодно пальцем
твоих мыслей касаться.
как опять не влюбляться —
в тебя не влюбятся, скажи?!

сергей лазарев — снег в океане.

Слышать голос своего соулмейта должно было перестать быть чем-то странным. В конце концов — он ловил его голос урывками больше десятилетия, но…

Урывками.

Слышать полноценное предложение было странно. Неожиданно.

Слышать собственное имя в нём…

Его передёрнуло, он подскочил. Каждая из девяти букв его имени крохотным молоточком ударила по позвонкам, поднимаясь вниз к шее. Уши Эстер беспокойно задёргались, а затем он почувствовал, как кабина накреняется.

Когда равновесие было восстановлено, а местоположение было определено, он медленно вздохнул, прикрыв глаза. В груди было тяжело — какой-то надлом острыми краями давил куда-то внутрь. Неожиданно. Непривычно.

Нежеланно.

Он вдохнул глубже, выпрямляясь, а потом и вовсе разворачиваясь и прокладывая курс. Нет. Ему нужно найти шамана для Лиры. Она куда важнее.

Где-то за бортом вскрикнула птица и удивление, что, как на секунду показалось Скорсби, наполнило этот звук, эхом отдалось в связь, и он почти смог разглядеть, как взлетают чужие брови, а налетевший ветер скидывает капюшон с обветренного загорелого лица. Ладонь плотнее сжала штурвал.

Нет. Сначала Лира.

***

Джопари хлопнул глазами, когда чужое «нет» иголкой проткнуло пузырь объединявшего их пространства, уставившись в стену. В голове тишина звучала непривычно, он чувствовал себя ребёнком, родитель которого в порыве ссоры хлопнул дверью прямо перед носом, лишив права сделать это самостоятельно.

Саян Кётёр гоготнула на перекладине, он стрельнул в ней взглядом, отчего она загоготала ещё больше.

Ничего, подумал он, скидывая капюшон и пальцем проводя по камню кольца, гладкому и тёплому от прикосновений. Пока что его.

Пока что.

Он подождёт.

***

Москиты и правда были невыносимы. Местные звали их гнусы и, видимо, техасская кровь им нравилась особенно сильно. Эстер недовольно ворчала, но выглядела взволнованной — было что-то непривычное в дёрганье её ушей и носа, когда она нюхала воздух, сидя на корме.

— Странно здесь как-то, не чувствуешь?

Нет, он не чувствовал. В груди всё ныло от тоски по небу и злости — никогда раньше он не был столь приземлён. Он думал о Лире, чуть меньше — о Серафине и данном ей обещании. Найти Груммана было основной его задачей, и Эстер была права, они были почти у цели.

А значит, почти у Лиры.

Совсем немного он думал о нём. Он знал, что им с Эстер предстоит путешествие между мирами, а потому незваная мысль о том, как это отразится на связи, всё же проскальзывала в голове, а он гнал её, как этих надоедливых москитов.

— Ли Скорсби. Мы думали, ты заяц, а не черепаха.

Он вздёрнул голову, слыша, как возмущённо восклицает позади Эстер, но ощущая что-то другое, звенящее…

Как золотые нити на ветру.

Птица сидела на ветке. Сначала было он принял её за деймона Серафины, но нет, она была другая — взъерошенная и важная, с деловитым, немного язвительным прищуром ярко-желтых глаз, что смотрели прямо на него. Имей деймоны мимику, она бы усмехалась, но так просто смотрела на него, не моргая, не двигаясь.

— Кто «мы»? Ты деймон ведьмы?

В её голосе слышалась ещё большая усмешка, когда она ответила.

— Очень скоро узнаешь. А сейчас не отставай.

Она вспорхнула, полетев вперёд, а Ли с Эстер переглянулись. Звон, кажется, на секунду стал громче, но потом вновь стих за шумом леса. Они направились вперёд.

***

Это было только предположение, на обдумывание которого требовалось время. Больше, чем они могли себе позволить, больше, чем это было вообще возможно.И отсутствие собиравшего вещи Джопари, что с довольной усмешкой предлагал ему чай в глиняной посуде, а ночью посапывал, лежа к нему лопатками.

Да, им определённо требовалось время. И место. Нет, конечно, он, пожалуй, был слишком стар, чтобы желать начать орать в лесу среди ясеней. Это больше напоминало чирканье спичкой в наполненном водородом аквариуме в момент за секунду до реакции.

Не каждый день находишь свою родственную душу среди деревьев глухой Сибири в какой-то лачуге.

Но Джопари, в принципе, выглядел вполне спокойным. Его деймон — Саян Кётёр, женская часть шамана — хлопала своими выпуклыми желтыми глазами, когда смотрела на них с потолочных балок.

Эстер от него не отходила. Но и не говорила, что было непривычно. Оба они думали и ждали. Чего?

В первый же вечер Джопари предложил ему мазь — жирное нечто, пахнувшее ментолом, шишками и каким-то илом, что ощущалось на коже так же мерзко, как местное блюдо, которое он имел счастье случайно заказать, и была такой же холодной, как его название. Но она помогла, потому что отёк спал в ту же ночь, а к вечеру второго дня кожа начала приобретать естественный цвет.

«Может, он действительно шаман» — произнесла Эстер мысленно, и он хмыкнул, скрестив руки на груди и оперевшись на косяк. Они собирались обратно. Они оба знали, что суть предложения не в этом.

«Может быть» — ответил он так же беззвучно, а затем расплылся в улыбке, ведя бровями, когда Джопари закинул рюкзак на плечо и обернулся к нему.

— Пора, мистер шаман.

***

Ему не стоило быть настолько ошарашенным. Ли Скорсби не молод, его юные, полный спонтанности и драматизма годы… а хотя впрочем, кого он обманывает?

Ли вздохнул, лбом прижимаясь к железной балке шара. Ему хотелось выругаться, ему хотелось ругаться часами напролёт, но он не мог, потому что Джопари — его грёбанный соулмейт — был прямо тут, под ним. И он определённо был менее озабочен произошедшим воссоединением.

Ему давно стоило смириться, что его жизнь далека от сказки. Но тяготившее карман кольцо матери делало всё весомее.

Чёрт возьми.

Эстер пыталась успокоить его и себя заодно, но получалось у неё из лап вон плохо, так что, в конечном итоге, он прервал их шепотки и спустился вниз, игнорируя то, как всё это время стоявший комом в желудке ужин спазмом дёрнулся наверх, норовя выйти наружу. Поэтому он лёг спать.

Это, в прочем, тоже не было особо удачным решением.

Ему приснился отец. Образ, полуразмытый, почти невидимый, он был осязаем, как никогда, особенно — тяжелые охотничьи ботинки на толстой негнувшейся подошве, что впечатывалась в голову вместе с льющимся из грязного, изуродованного шрамами рта словами, унижениями, заставлявшими голову звенеть. Много лет он старался не думать о том, что было бы, узнай о его соулмейте отец. Много лет он старался, и много лет эти попытки проваливались, а речи — тонны и тонны оскорбительных речей — варили часть его сознания в личном аду, куда он всеми силами старался не заглядывать.

Ну или делать это не так часто.

Попытки проваливались. Снова и снова.

Но, благо, всегда рядом была Эстер.

Поэтому, когда он проснулся, он почти не чувствовал себя разбитым. Глаза немного слезились, и тело ломило, но он подумал, что чашка кофе исправит если не все, то большую часть проблем. К тому же Джопари сидел на том же месте, откинув голову назад, и да, его глаза были прикрыты, но Ли не хотел думать, спал ли он вообще или сидел вот так всю ночь прямо напротив него и…

Окей, это было слишком. Определённо слишком.

И это было почти издевательством, потому что, проверив закрома, Ли обнаружил, что кофе хватает едва ли на одну чашку, как, впрочем, и остальных продуктов. Замечание Эстер, последовавшее за его негромким ругательством было к месту, но Ли всё равно злился. Скамья за спиной скрипнула.

— Что-то случилось? — спросил Джопари, и нет, голос его не звучал сонно, просто… низко и хрипло. Как обычно.

Как обычно?

— Нам придётся приземлиться, — ответил Ли, не оборачиваясь, но сосредотачивая взгляд на развёрнутой на приборной панели карте. — Провизия закончилась.

— Кажется, я взял достаточно, — напомнил Джопари. Ли цокнул.

— Очень сомневаюсь, — он обернулся. Джопари всё так же сидел, но уже с открытыми глазами, что смотрели прямо на него. Его деймон — Саян Кётёр — сидела на краю кабины прямо за его плечом. На секунду Ли показалось, что они похожи. — Неясно, сколько потребуется, чтобы найти Лиру, когда мы пройдём сквозь портал. И будет ли там возможность пополнить запасы. Так что нужно приземлиться.

Джопари пожал плечами.

— Как пожелаете, мистер Скорсби.

Он закрыл глаза, вновь откинувшись назад. Ли застыл на пару мгновений, глядя на равнодушное и спокойное лицо соулмейта. Мысль мелькнула в голове быстрее, чем он смог её перехватить.

И он всегда такой равнодушный?

Ничто на лице шамана не давало понять, что он услышал. Ли тихо вздохнул, разворачиваясь к рычагам и склоняясь над картой. Ох, это определённо будет долгий полёт.

Ближайший населённый пункт — портовая деревушка похожая на ту, в которой его нашла Лира — находился в нескольких часах полёта и был достаточно маленьким, чтобы солдаты Магистериума не сунулись туда. Но по приближению оборудование начало барахлить, так что он застрял на верхней палубе, пытаясь хоть как-то привести его в норму, пока Джопари оставался на нижней, будучи не слишком взволнованным. Но Ли был слишком занят, чтобы злиться. До определённого момента.

Это произошло внезапно и быстро, так что Ли не мог с уверенностью сказать, произошло ли вообще. Но когда что-то пошло совершенно не так, и кабина стала накреняться, так, что даже Джопари поднялся, он окликнул Эстер, что всё это время по непонятным ему причинам находилась внизу. Хотя, на самом деле, он подозревал, что всё дело в Саян Кётёр, но озвучивать предположение не собирался, потому что иначе пришлось бы задуматься, что это значит для него, а проблем и без того было достаточно.

Но затем его едва заметное ощущение прошло вдоль позвоночника к шее, и он замер, пальцами вцепившись ладонями в железную балку. Глаза добравшейся до него Эстер были широко раскрыты, а влажный нос сильно-сильно дёргался, свидетельствуя о её беспокойстве, но этого ведь…

Не могло быть?

— Всё в порядке? — спросил Джопари с нижней палубы, и Ли вздрогнул, опуская взгляд вниз. Он вдруг осознал, что кабина пришла в равновесие и продолжала плавно спускаться, а Джопари смотрел на него в ожидании ответа.

Ли кивнул — слишком дёрганно, что потребовало дополнительного ответа.

— Да.

Джопари не ответил, возвращаясь на место, а Эстер обеспокоенно задёргалась, но он одёрнул её, взглядом уткнувшись в показатели баллона. Не сейчас.

Когда шар приземлился, он соскочил с палубы, поспешно хватая сумку и оружие. Запоздало вспомнив о вежливости, он поднял взгляд — Джопари лежал на лавке, пальцами перебирая перо.

— Тебе… Вам нужно что-нибудь, мистер шаман?

— Нет, — ответил Джопари, приподняв голову. Он был спокоен, будто ничего не произошло. — Не дайте себя поймать, мистер Скорсби.

Ли не стал утруждать себя ответом.

Пятнадцать метров спустя, когда они отошли достаточно, чтобы их не было слышно, терпение Эстер кончилось.

— Ли, это… Ты ведь?!

— Это случайность, Эстер. Случайность.

— Ты так думаешь?! — в голосе Эстер звучали почти истеричные нотки, что сильно контрастировало с его собственным спокойствием. Он старался не думать, что это значит для них обоих.

— Он шаман, Эстер, шаман, а не дикарь. Уверен, он знает о табу, не в лесу ведь…

Действительно, прозвучал внутренний голос в унисон с возгласом Эстер, и он прикрыл глаза, признавая поражение. Зайчиха глубоко вздохнула, но, проверяя заряженность револьвера, он заметил, как нервно дёргаются её уши. Нетерпение вперемешку с волнением щекотали нос.

— Что? — прямо спросил он, поворачиваясь к деймону. Та насупилась, но взгляд не отвела — не тот нрав.

— Ты говоришь это потому что действительно так думаешь или потому что…

Не знаешь, согласился бы, если бы это не было так?

Мысль пронеслась в их головах и воздухе, и, вероятно, глупо было скрывать от собственной души резкой вздох, но он сделал это, щёлкнув магазином.

Нет. Это было совсем не… Он не настолько жалок, он вовсе не жалок, чтобы позволить незнакомцу коснуться своего деймона. Прошло меньше суток с момента, как они пролетели над Енисеем, и Эстер всё ещё отказывалась называть шамана по имени, этим дурацким набором букв, созвучных с каким-то детским ругательством, так что он определённо бы не позволил кому-то коснуться Эстер без её желания, даже своему соулмейту. Он не настолько…

Нет, дело было не в этом. Не в страхе, что это могло быть не случайностью и не в том, насколько он был готов позволить этому случиться, переступив через самомнение и здравый смысл.

Просто мама говорила, что табу — важнейшее из всех существующих — позволено нарушить только одному человеку. И не то чтобы он противился этому хоть когда-то, но правило нарушалось другими. Ей самой в их последнюю встречу. Должен был ли он… Ему ведь хотелось, чтобы хоть кто-то понимал его — их — так, как она.

Нет. Дело не в этом.

— Это просто совпадение, — он одёрнул плащ и строго взглянул на деймона. — Пойдём.

Эстер не возразила.

***

Это не было совпадением.

Джопари почти не чувствовал вины, ему просто было интересно. Не то чтобы он не знал о табу — он жил в этом мире больше десяти лет, восемь из которых Саян была с ним, так что да, он знал. Как и то, что у северных народов табу было не слишком неприкасаемым. Баай говорил, что касания формируют связи между людьми. И что шаману — проводнику между мирами — важно знать, как воздействовать на души, на деймонов.

И Джопари знал.

Но это было… просто интересно.

Хотя его собственный деймон восторга от произошедшего не разделяла.

— Ты с ума сошел?! — запищала она, как только Ли и Эстер отошли достаточно, чтобы их не слышать. Скопа соскочила с бортика, когтистыми лапами пройдясь по его животу.

— Ничего такого… Чёрт возьми! — скопа с громким писком клюнула его в нос, так что он дёрнулся, полу-поднимаясь, полу-сваливаясь с лавки. Саян Кётёр, видимо довольная произведённым эффектом, пискнула.

— Действительно думаешь, что это правильно? — спросила она, тоном, заранее подразумевавшим необходимый ответ.

— «Правильно» — слишком размытое понятие, — ответил он, отряхиваясь. Саян не сводила с него взгляда и не моргала, и он почти ощутил вину. Почти.

— Не думай повторить это снова.

Она вспорхнула и, громко пискнув напоследок, улетела, оставив его одного. Джопари хмыкнул, подумав, что это уж слишком похоже на голос совести. Слишком.

***

Эта прогулка со всей своей краткостью позволила Ли проветрить мозги. Точку в этом поставила милая барменша с чуть выпирающими передними зубами, что делало её похожей на пушистого кролика, и, видит бог, Ли любил кроликов. Но когда она чмокнула его в щёку, рукой проведя по отвороту плаща, он вдруг ощутил вину, что казалось абсолютно глупо, потому что, ну…

Это был… просто флирт?

Но всё же она выглядела обиженной и разочарованной, когда он мягко отстранился, ладонями обхватывая горлышко врученной ему в подарок бутылки. Он не подумал, что она захочет забрать её, он просто ушел, и Эстер тяжко вздыхала всю дорогу обратно без каких-либо на то объяснений.

Подходя к шару, он заметил кружащую над ним Саян Кётёр.

— Отряд Магистериума подъезжает к городу! — пропищала она. — Нам нужно уходить! Сейчас же!

Ли не стал возражать.

***

Солнце уже село, когда шар отлетел достаточно, чтобы Ли Скорсби мог расслабиться. Джопари не ощущал волнения и до этого, будучи полностью уверенным, что навыков его спутника — соулмейта — хватит, чтобы улизнуть с присущей аэронавту ловкостью. Ну или на крайний случай, у них был он. Ему как раз не хватало практики.

«А ещё такта и уважения» — мысленно буркнула Саян Кётёр, и Джопари фыркнул, возвращаясь в реальность.

Ли Скорсби действительно выглядел расслабленным, щёлкая примусом, и Джону даже казалось, что он слышит, как аэронавт мурлычет себе что-то под нос. Чужое спокойствие передавалось ему, разбавляя его собственное холодное равнодушие чем-то тёплым, как парное молоко с мёдом. Или… бурбон.

— Будете кофе? — предложил Ли, протягивая ему чашку. Джопари кивнул, обхватывая эмалированные стенки пальцами, уже чувствуя нотки спирта в кофейно-молочной смеси.

— Бурбон, чтобы согреться, я полагаю? — коротко улыбнулся он, делая глоток. Его догадка подтвердилась. Ли Скорсби медленно расплылся в улыбке.

— Совсем немного, — повёл бровями он. — Юная леди в кабаке была столь же очаровательна, сколь щедра.

Он рассмеялся, почесав деймона меж ушей.

Ты забавен.

— Прошу прощения?

Лицо Ли Скорсби было непроницаемо, но приподнятые брови и дёргающийся нос замершей зайчихи с головой выдавали его… Смущение? Удивление? Непонимание?

Джопари ощутил, как лысина начинает теплеть от смущения. Где-то в воздухе Саян Кётёр хихикала, несколько более злорадно, чем положено воплощению его собственной души.

Джопари глубоко вдохнул.

— Эм… Проше прощения. Я всё ещё не очень хорошо контролирую… это.

— Да, — кивнул Ли. Он переглянулся с деймоном, потом переключил рычаги и медленно присел на пол напротив Джопари. Тот подумал, что это несколько неловко — занимать всю лавку одному, но предложить ему присесть рядом после случившегося было бы…

Неловко.

Ещё более, чем сейчас.

И он определённо был слишком стар для таких вещей. Слишком.

Ли Скорсби смотрел прямо на него.

— Не могу не заметить, что вы отнеслись к этому очень спокойно. Слишком, — произнёс он ровным голосом. Сидевшая у его ноги Эстер выпрямилась, когда Саян Кётёр, до этого летавшая вокруг, приземлилась на край кабины, сложив крылья. Он повернул голову. Любопытная пташка. — Вы знали?

— Лишь отчасти, — ответил Джопари, взглядом возвращаясь к лицо аэронавта. — И не всегда. Там, откуда я родом, понятия связи не существует. Так что, когда я прибыл сюда, это вызвало некоторые… опасения и сомнения.

Он подумал о болотной ведьме, её передёрнутом от отвращения и непонимания лице.

— Прошло больше двух лет, прежде чем мне объяснили, что это значит, — продолжил он, возвращаясь из своих мыслей. — И этот опыт был несколько…

— Пугающим, — ответила за него Саян Кётёр. Он стрельнул в неё взглядом. — Меня он тоже испугался.

Ли на её заявление рассмеялся, и в груди у Джопари забулькало тепло, тонкими нитями распространявшееся по всему телу. Он вздохнул, позволив себе короткую улыбку.

— Да. Но это было прежде, чем я успел прочитать и изучить достаточно, чтобы сформировать собственное мнение.

Он почувствовал, как Саян Кётёр пронзает его взглядом. Птица спорхнула ему на колени, когтями вонзаясь в бедро. Не отводя взгляда, он погладил её, пальцами зарываясь в пушистые перья.

Он не был идиотом. В конце концов, у него была докторская степень. И отсутствующего такта хватало, чтобы не рассказать об исследовании прямо сейчас.

Джопари вновь поднял взгляд на Ли Скорсби.

— Но у меня всё ещё есть жена и сын, так что вечной и чистой любви…

— Помилуйте! — Ли усмехнулся, ладонью поправляя упавшую на лоб чёлку. — Мне это не нужно.

— Неужели? — изогнул бровь Джон. Он заметил, что Эстер выглядела расслабленной, периодически кидая взгляд на Саян. Его собственный деймон занималась тем же самым.

— Насколько я понял, к этому призывают детские сказки.

— На то они и детские, а я уже давно не ребёнок.

— Но вы были им, — напомнил он, убирая руку на лавку. Саян с колен не ушла, но на Эстер смотрела уже прямо. — Верили?

— Нет? — пожал плечами Ли. — Не знаю. Я не задумывался об этом лет до шести, пока не понял, что со мной что-то не так, и я отличаюсь от других детей. Пока другие дети это не поняли. И родители тоже.

Холод сменил тепло слишком быстро, так, что Джон ощутил поднимавшиеся вдоль спины мурашки, что комом застыли в горле. Эстер попятилась, прижимаясь к ногам хозяина, и Ли зарылся пальцами ей в холку. Но чувство не проходило.

— Что… Что это? — спросил Джон. Ли широко раскрыл глаза, глядя на него, но ничего не спросил. Его хватка на холке Эстер стала крепче.

Но всё же он глубоко вдохнул и поднял взгляд.

— Я не слышал тебя до тридцати лет, Джопари. А потом ловил урывками нити связи. Я не… Я не верил в детские сказки, но надеялся, что я не неправильный и что однажды услышу хоть что-то. Книги сказали, что молчание может значить, что ты либо мёртв, либо ещё не родился. Представляешь, каково мне было услышать тебя в тридцать? — он усмехнулся, и было в этой усмешке что-то горькое, оставшееся на языке, когда он сделал глоток кофе. — Так что нет, мне не нужна ваша… Как вы сказали? Вечная и чистая любовь. Я просто рад, что ты действительно есть, и что дело не во мне. Этого достаточно.

Ли посмотрел ему в глаза, и в этом взгляде было что-то до жути простое и правильное, придававшее его словам вес, который Джон не мог вынести, потому что никогда не ощущал раньше. Чужая искренность была столь ощутима и легко считываемая, что сбивала с ног своей неожиданностью.

Этого достаточно.

Джон медленно, пусть и коротко улыбнулся.

— Понятие неправильности слишком относительно, Мистер Скорсби, — произнёс он, и почти сразу ощутил, как Саян Кётёр закатывает глаза, что в исполнении птицы смотрелось
жутко. — Но при всей его относительности ты не неправильный. И никогда им не был.

Ли Скорсби хлопнул глазами, кажется, не зная, как реагировать. Его смущение щекотало нити как пузырьки в газировке.

— Ну, теперь мы знаем это наверняка, — пожал плечами он, а затем поднялся с
пола. — Портал будет через часов пять, так что нам стоит немного поспать.

— Звучит разумно, — кивнул Джон, не сводя взгляда с Ли. Тот, ощутив это, полуобернулся и улыбнулся — несколько устало, но тепло.

— Спокойной ночи, мистер Джопари.

Джон вернул эту улыбку.

— Спокойной ночи, мистер Скорсби.

Chapter Text

Ли проснулся, когда яркий белый свет ударил по глазам, пройдя сквозь задёрнутый полог кабины. Он понял, что они приближаются, едва отодвинув его — портал сиял совсем рядом, но чутьё подсказывало, что осталось около получаса полёта.

Джопари спал, лёжа на лавке и накрывшись шубой так, что она прикрывала середину тела, оставляя ноги и голову, покоившуюся на согнутом локте, на растерзание холодному ветру. Джопари спал, но его деймон скопа сидела на перилах, и перья её подрагивали под порывами северного ветра, а золотистые глаза смотрели прямо на него будто в ожидании. Ли было задумался, почему она не спит, но тут кабину качнуло, и он решил, что у него есть дела важнее.

Кабину мотало всё сильнее, и холодный ветер разносил его ругательства. Чем ближе они становились, тем сильнее колотилось сердце, и тем чаще взгляд обращался к столбу света и чего-то ещё, что витало в воздухе, но что не поддавалось определению, вызывая лишь волны мурашек, что поднимались и убывали, поднимались и убывали, поднимались и…

— Ничего страннее не видывал, — выдохнул он, а затем повернулся, соскакивая вниз. Перила скользили от холода, и он почти промахнулся, но Эстер бросилась вперёд, и он потянулся к ней одновременно с Джопари. Он выглядел так, будто и не спал вовсе, новый порыв ветра взъерошил его волосы. Они вцепились в перила, прищурившись глядя вперёд.

— Хотите влететь прямо в него? — прокричал шаман, и кабина качнулась, из-за чего Ли пришлось силой вцепиться в перила.

«Было бы глупо летать вокруг» — мысль пролетела, как подхваченный ветром фантик, и он не был уверен, что она направилась в связь.

— Держитесь крепче, мистер Джопари! — проорал он в ответ.

С новым потоком, ударившим прямо в лицо, он вспомнил о Саян Кётёр, потому что Эстер ютилась между ними, а порывы ветра всё нарастали, но затем та громко пискнула откуда-то сзади, и Ли показалось, что звук был несколько приглушен.

Но всё это потеряло значение, потому что свет портала ослепил их, и Ли закричал от восторга, когда поток энергии ударил ему в лицо.

Это не было похоже ни на что из того, что он испытывал раньше. Это был свет, чистый и яркий, повсюду, куда только мог дотянуться взгляд, сотканный из тысяч нитей, переливающихся всеми цветами спектра. У Ли перехватило дыхание, и он подумал, что это от недостатка кислорода, которого не должно было быть между мирами. Но потом внутри него что-то поднялось — что-то сильное и яркое, тёплое и сверкающее — оно поднялось и прошло сквозь него, тянясь навстречу окружающему пространству ничему, что откликалось на зов. И он ощутил, как такой же свет, но холоднее, спокойнее, бьёт совсем рядом, и, повернув голову, он увидел Джопари, стоявшего с поднятой головой и смотрящего в это абсолютно пустое, но светлое пространство. И Ли показалось, что он видит, как блестят от слёз чужие глаза, но когда шаман опустил голову, и взгляды их пересеклись, чувство вновь поднялось и бросилось навстречу, и он увидел такие же нити — золотых и серебряных цветов, оттенков, которыми они переливались, связывающих их буквально и фигурально, и вряд ли бы Скорсби хоть когда-нибудь удалось подобрать подходящие слова, что смогли бы описать то, что он испытывал, и что испытывал Джон, потому что в этот момент он чувствовал его, как самого себя.

Но нити рассеялись, едва шар покинул портал и окунулся в ночной холодный свет, но он знал, что они всё ещё там, что они чувствуют их.

— Это… — сглатывая воздух произнёс он, но шаман — его соулмейт — понял его раньше, чем Ли сумел закончить.

— Пыль, — ответил Джон, и глаза его, почти невидимые в темноте ночи, блестели. — Некоторые полагают, что именно из неё соткана связь.

Ли кивнул, и Джон увидел, как эмоции сменяются на его лице, и ощутил то волнение, восторг, что щекотало грудь изнутри. И он подумал о том, что впервые за двенадцать лет он был так близко к его родному миру, и что слова ведьмы могли быть не просто красивой фразой.

И он понятия не имел, что чувствовал по этому поводу.

***

— Так почему доктор? — Джопари поднял голову, непонимающе глядя на Ли, что протянул ему кружку с кофе. Металл кружки чуть обжог пальцы, а Ли хмыкнул, возвращаясь на насиженное место. Эстер приютилась где-то с другой стороны. — Я имею в виду, — Ли сделал глоток и откинулся назад, шеей упираясь в перила кабины. Он наклонил голову, глядя на Джона блестящими от усталости глазами. — Вы попадаете совершенно в другой мир и становитесь… доктором? — Ли усмехнулся, и усмешка его была всё ещё видна, когда он сделал глоток.

Джон пожал плечами.

— Конечно, мне хотелось узнать как можно больше. Но потом оказалось, что мой мир обогнал ваш примерно на два столетия, так что получить докторскую не оставило особого труда.

— Это пахнет мухлежом.

— Отчасти, — согласился Джон, и они одновременно фыркнули. — Но это дало свои преимущества. Связи, знакомства…

— Я знаю, — фыркнул Ли. Он повёл бровями. — Наслышан о вас, доктор Грумман. Но забавно, что ты считаешь Азриэла преимуществом.

— Он хороший ученый. В нём много упорства и амбиций, это позволило нам сойтись.

— Но он козёл.

— Ещё какой, — кивнул Джон, и Ли довольно улыбнулся.

— Что насчёт вашего мира? — спросил он, пальцем обводя кайму чашки. — Какой он?

— Шумный, — ответил Джон не задумываясь. Ли приподнял бровь. — Слишком много машин, людей, суеты. Терпеть не могу большие города, — Джон обхватил кружку ладонями, забирая у металла тепло. — Но там было много… развлечений. Я имею в виду… — он помедлил. — Целые парки. В детстве мне нравилось ходить на колесо обозрения. Забираться так высоко, чтобы город будто был на ладони. Моя сестра обожала американские горки — это такая железная дорога, но не на земле, а, — он сделал движение рукой, показывая траектории горок. Ли внимательно следил за каждым его движением. — С мёртвыми петлями и резкими спусками.

— Это похоже на то, что мы вытворяем, — усмехнулся Ли. Джон кивнул.

— Отчасти.

Ли с Эстер цокнули и переглянулись, и Джону показалось, что между ними произошел немой диалог, отчего на секунду стало неловко. Он прочистил горло, продолжая.

— Ещё есть кино — это как театр, но в записи, без живых актёров. И театр сам, конечно! Это когда…

— Я знаю, что такое театр, мистер Джопари, — усмехнулся Ли. — Я нашел вас в лесу, не вы меня.

Джон хотел возразить, что как раз таки он призвал аэронавта, но не стал. Вместо этого он поднял руки в знак извинения. Ли засмеялся, и в груди Джона забурлило что-то тёплое, так что он сам невольно улыбнулся. Их связь усилилась после прохода через портал, и, стоило признать, зрелище исходящих и сцепляющих их сердца нитей был впечатляющим, но Джон старался об этом не думать.

Вместо этого он продолжил:

— Есть целая улица, посвящённая театрам. Бродвей. Конечно, там всё погрязло в коммерции, но некоторые работы, в основном — мюзиклы, вполне достойные.

— Что такое мюзиклы? — приподнял бровь Ли. Джон моргнул.

— Это когда в театральной постановке поют, — он улыбнулся. — Много. Вам бы понравилось.

— Может быть, — пожал плечами Ли. Затем усмехнулся. — Загляну, как появиться возможность.

Джон моргнул, глядя на выпрямляющегося аэронавта. Тот забрал у него чашку и направился к крохотному подобию кухни, а он задумался о том, что это было почти осуществимо. Чудесный нож был способен создавать проходы меж мирами и, переживи они войну и свержение Магистериума, то это было бы…

Образ их в толпе на Бродвее — тёплый и тёмный, разрезаемый светом рекламных вывесок — возник в голове вместе с почти забытым вкусом попкорна и сахарной ваты, и Джон представил, как широко будет улыбаться аэронавт, потому что ему бы действительно понравилось там.

И ему бы не пришлось выбирать.

Укол боли, пронзивший сердце, вернул его в реальность. Он моргнул, ладонью накрывая грудь, но чуть правее, там, где были — должны были быть нити. Джон поднял голову, взглядом уткнувшись в затылок аэронавта.

Но ведь это ненадолго, правда?

Ли обернулся. Взгляд шамана показался ему странным — было в нём что-то рассеянное, несвойственное сложившемуся образу. Но затем тот моргнул, и улыбка его стала скорее вежливой, чем искренней.

— Такой была моя жизнь. Что насчёт вас?

Ли хмыкнул. Эстер настороженно повела ушами, и он взглянул на неё скорее предостерегающе. Лавка скрипнула, когда он сел, и металл кружки больно обжёг кожу, но Ли не обратил на это внимания.

— Я думал, вы осведомлённее, — произнёс он, повернув голову. — Учитывая, как мы встретились.

Непонимание на лице Джопари задержалось всего на минуту, за которую кольцо в нагрудном кармане обрело вес, и Ли защелкал ногтями по металлу в попытке унять беспокойство.

— Откуда оно у вас?

— Это долгая история, — ответил Джопари, и Ли хмыкнул.

Не думал, что мы куда-то торопимся.

Шаман улыбнулся. Ли закатил глаза.

Эстер подобралась к его ноге, прижавшись своим маленьким телом, и Ли провёл пальцами по шерсти, вздыхая. Краем глаза он заметил, что Саян Кётёр не сводит с них глаз. От её пристального взгляда стало неуютно.

 — Она ушла, когда мне было… десять? Мой отец был отвратительным человеком и, терпеть его было едва ли выносимо порой, но иногда я задумывался, почему она не забрала меня с собой. Может быть, он убил её. Может быть, просто так получилось, — взгляд его был направлен точно прямо. Ему хотелось достать кольцо из кармана и покрутить в руках, лишь бы только ощутить, что оно действительно у него. Но это было слишком, потому что тогда бы вернулась мысль о том, что именно оно вернулось к нему благодаря его соулмейту, что сидел едва ли в полуметре от него и смотрел, смотрел, и Ли чувствовал это…

Определённо слишком.

 — Как бы то ни было, мы остались вдвоём. Я ходил в местную школу, развлекался с местными девчонками, — Эстер тяжко вздохнула. — И учился красть кошельки с местной компанией мародёров. Мой отец работал на бирже, но в основном пил.

И бил меня.

Мысль ускользнула быстрее, чем он успел её перехватить, и Ли прикрыл глаза, позволяя пьяному крику овладеть сознанием, прежде чем отправить его на самое дно памяти.

 — Это ведь…? — Джон не закончил предложение, передавая ощущение — холод и темнота, словно грязь пожиравшие золото нитей. Ли вздрогнул, и Джон подумал, что, возможно, это было слишком. Но затем аэронавт кивнул.

 — Да. Это к лучшему, что он не дожил до встречи с вами.

 — Думаю, мы в том возрасте, когда знакомство с родителями необязательно, — ответил Джон. Это была шутка — дурацкая, возможно, довольно слабая, но сработавшая, потому что Ли фыркнул, растянув губы в горькой, но всё же ухмылке.

 — Ага. К тому моменту, как мне исполнилось двадцать, мои навыки принесли свои плоды — я выиграл эту машину вместе с делом своей жизни.

 — Единственный удачный твой выигрыш, — заметила Эстер.

 — И куда он нас привёл? — парировал Ли, и Саян Кётёр довольно курлыкнула. Ли вернулся взглядом к Джопари. — Потом были долгие годы самой разной работы и приключений. Так что, в конце концов, может быть, моя жизнь не самая счастливая, но уж точно интересная.

 — Как и моя, — кивнул Джон, и короткая улыбка появилась на его губах, когда он взглянул на Ли. В груди аэронавта крохотный росток альтернативного толкования брошенной шаманом фразы был задавлен, едва потянувшись к свету. Он кивнул, делая глоток, позволивший на мгновение спрятать лицо, чтобы шаман не смог прочитать его мыслей.

Это не нужно им обоим.

***

Лощина казалась Ли подходящим укрытием, пока Джопари не напомнил, что чудес не бывает, и что Магистериум со всей своей набожностью достаточно бездушен, чтобы продолжить преследование. Это было почти обидно, потому что даже адреналиновая зависимость не могла быть удовлетворена, потому что впервые за много лет на кону стояла не только его никудышная душонка. Благополучие, безопасность Лиры, ради которых он преодолел всё это, висело на волоске из-за проклятой птицы и солдат, что бездумно следовали приказам.

Это была война, напоминал себе он, закрывая голову от очередной пули. Это была война, но они — такие же люди. Всё ещё люди.

Как и его соулмейт.

Когда пуля пробила ногу, мир под ногами на секунду исчез. Лодыжка не давала ему жить много лет, но только сейчас отчего-то это ощущалось неправильным, будто она вытерпела слишком много. Ругательство отлетело в связь, но он не думал об этом, пока, укрываясь за очередным камнем, не ощутил соприкосновение плеч.

Джопари разделял его волнение, почти что страх. Ли вспомнил их ночной разговор, ломкость голоса при мысли о сыне.

"Я знаю, кто Носитель ножа".

Нужно было выбраться отсюда.

Чужое беспокойство деревянной зазубренной лопаткой защекотало горло.

— Жить буду? — стараясь перевести дыхание, сказал он. — Да, жить буду. Бежать можете?

— Да, — Джопари, кажется, потряхивало, но он действительно мог.

— Уходите, я прикрою.

Мысль — решение — мелькнуло в голове слишком быстро, Эстер не успела и пискнуть. Это было правильно, подумал он, вдвоём им отсюда не выбраться.

Но на камень обрушился обстрел, и Джопари оттолкнулся первым, хватая его за локоть, и Ли побежал, чувствуя, как с каждым новым шагом лодыжку будто раздувает.

Он не протянет так долго — очевидная, до боли ясная мысль. Как и то, что солдаты не остановятся, пока не доберутся до них. Или не умрут.

— Вы целы? — ладонь сжала руку Ли, помогая подняться. Вопрос был почти глупым — он задумался, могла ли связь передавать боль, и пришел к ответу прежде, чем вновь раздался свист пуль. Ли вжался в твёрдую гладкую поверхность, прикрывая глаза — боль была несущественна, но ощутима, как и пуля, явно застрявшая в ноге. Он заставлял себя дышать через нос, заставлял концентрироваться. — Мы не сможем убежать от них. Кто-то должен остаться и прикрывать, чтобы был хоть какой-то шанс.

Не ты.

— Дайте револьвер, — Джон нахмурил брови, и было в этом выражении что-то до невозможности решительное.

Я был солдатом.

— Я не шаман, — вдохнул Ли — лёгкие горели, и он смотрел прямо перед собой. — Но предсказать могу. Останетесь — вам конец. Лира не получит защиту, всё окажется впустую.

Лира будет под защитой ножа. Любой ценой.

— Мистер Скорсби…

Это неправильно.

— Послушай, — ему показалось, что он выходит из себя, но это был лишь страх, боль и усталость — коктейль, отравлявший его и связь, которую он не хотел ощущать, не хотел разделять. Но взгляд Джопари был… странным. Что-то в связи было странным. —Я взвесил всё и сделал выбор. Это ты. Найди носителя.

— Вы хороший человек.

Это не имеет значения.

— Просто помни о своём обещании. Она мне как дочь.

— Я помню. Даю слово. Она будет под защитой ножа.

Любой ценой.

Любой ценой.

— Тогда иди.

Но Джопари не пошел. Он смотрел на него и, казалось, хотел чего-то. Растерянность проступала на его лице, и Ли не понимал, с чем она связана.

Но затем Джопари протянул ему руку, и Ли сжал её, чувствуя, как в груди тянет, как боль утихает, оставляя сожаление и нечто, напоминавшее обиду на сложившуюся несправедливость.

Чужую.

Джопари встал, и его пошатывало, когда он прошел вперёд, а затем обернулся. Саян приземлилась на ветку позади, а Эстер — его храбрая зайчишка — подскочила ближе. Они смотрели друг на друга, и Ли казалось, будто он вновь мог увидеть связывающие их нити.

Это было несправедливо. Он не хотел прощаться.

— Знаешь… — он усмехнулся. Нет, он не мог сказать. — Для кого-то другого это чистое самоубийство. Но я меткий стрелок.

И я хочу увидеть тебя вновь.

— До свидания, мистер Скорсби.

Тогда будь достаточно меток, чтобы это произошло.

И Ли замер, скованный пронзившим связь чувством. Что-то новое, неиспытанное ранее, холодное, но не как тьма или лёд, а как…

Серебро.

***

Джон не думал, что всё обернётся так. Он не думал, не хотел думать, что их путешествие приведёт к выбору, который он был не готов делать. Он не думал, что его поставят перед ним так скоро, он не думал, что это будет так…

Больно?

Нет. Это не ощущалось больно, ему не было больно, потому что это была чужая боль — горячая, обжигающая словно раскалённое золото, поднимавшаяся от ноги к груди, ощутимая лишь эхом, но достаточная, чтобы вынуждать перешагивать через неё, преодолевать и не думать, не думать о том, через что приходится проходить Ли.

Не думать.

Он шел непрерывно, бежал, не останавливаясь, не давая себе передышки, потому что он не имел на это права, не после того, что случилось, не после того…

«Это действительно ты?»

Так много крутилось на языке, так много хотелось сказать, но слова распались в сознании на несвязные буквы, едва Ли взглянул на него.

«Это ты».

Потому что это была решительность, не терпящая сопротивления. Стена, через которую не пробраться никакими уловками, не достать скрывающееся за ней.

Он защищал ею себя. Свои амбиции. Знания. Желания.

Ли защищал Лиру.

И его.

Его.

«Я просто рад, что ты действительно есть».

Джон остановился, зажмуривая глаза, ощущая, как влага набегает под сжатые веки. Он устал. Произошло слишком многое, больше, чем его и без того больное сердце могло вынести. Больше, чем он хотел выносить. И он просто…

«Наши предьки верили, чьто Всельенная справедлива», — лицо Баая едва различимо в темноте, но ему кажется, что тот улыбается, будто зная. — «Чьто она даёт то, чьто мы заслюживаем».

Заслуживаем.

Затылок пронзило болью, ужас сковал его, заставив распахнуть глаза. Раны не было, крови не было, но была боль, пульсирующая в известном ей одной ритме.

Мистер Скорсби.

Ответа не последовало. Джон глубоко вздохнул, слыша, как пищит Саян Кётёр, подгоняя его. Воздуха не хватало, он чувствовал, как тело потряхивает, но он шел, подгоняемый страхом и решимостью, чужой решимостью, которой хватало на них двоих.

Останьтесь в живых.

Боль в плече вспыхнула внезапно, ощущаясь как пронзивший его гарпун, и Джон споткнулся, едва удерживая себя на ногах.

Мистер Скорсби!

Ладонью он схватился за плечо, пытаясь унять боль, но та не проходила, потому что была не его, потому что он лишь делил её, потому что…

Мистер Скорсби, прошу…

Неведомая сила, над которой у него не было и не могло быть контроля, потянула его назад, и он обернулся, глядя на оставшуюся позади лощину, на свет, что оборачивался тьмой в глубокой кроне деревьев, скрывая от его взгляда то, что творилось внутри. Он закрыл глаза, пытаясь увидеть его, но боль ослепляла, пульсируя в жилах, будто он забирал её всю, будто её было так много, что Ли не мог выносить её один, будто…

Ли, прошу тебя, ответь.

Невидимая сила ударила его в живот меж рёбер, и он глубоко вдохнул, вскрикивая, ладонью сжимая одежду в попытке сдержать кровь, которой не было.

Ли!

Тишина в лощине ощутилась столь отчётливо, что он испугался. Что-то тёмное просвистело в воздухе, и ему на секунду показалось, будто он может разглядеть силуэт человека, но потом в ушах зазвенело от внезапной тишины, и всё исчезло, а с губ сорвался рваный вздох, потому что боли больше не было.

Он её не чувствовал.

Он не чувствовал его.

— ЛИ!

Chapter Text

и если последнее, что я должен сделать, —
это погубить тебя,
я пролью кровь за тебя.

imagine dragons — bleeding out

Джон почти мог поверить, что умер. Его сын — живой, взрослый и такой смелый мальчик — шел рядом, чуть впереди и постоянно оборачивался, дабы убедится, что он реален. Они спускались вниз по склону, и земля скользила под подошвами, и что-то ещё было в воздухе, мерцающее то тут, то там, будто выжидающее.

Наблюдающее.

На повороте он остановился, обернувшись. Зрение его подводило, но ему показалось, что он…

— Лира?

Джон дёрнулся как от удара током. Его сын — Уилл — успел спуститься вниз и теперь стоял в расселине меж разбросанных вещей и посеревших трупов ведьм в полной растерянности.

Нет.

— Лира! — прокричал Уилл. Он бросился к расщелине в камне — в руках у него оказался рюкзачок, который он тут же прижал к груди, подняв взгляд на него.

— Что произошло? — со всем спокойствием, на которое только был способен, произнёс Джон. То, с каким отчаяньем сын выкрикивал имя девочки, давало понять, что они знакомы, и что он печётся о ней, так что…

Он не нарушил клятву?

Это ведь считается?

— Я оставил её здесь, — проговорил Уилл. Голос его подрагивал. — Я оставил её здесь и пошел наверх, к тебе, как и сказал алетиометр.

— Алетиометр? — переспросил Джон. — Она владеет им?

Уилл кивнул, сильнее прижимая рюкзак. Джон отвёл взгляд от сумки, почти сумев разглядеть очертания прибора внутри, и взглянул на серые трупы ведьм. Лица их застыли в ужасе, а зелень вокруг потускнела.

Призраки.

Джон озвучил своё заключение вслух. Уилл вздрогнул, а затем закивал.

— Лира… Должно быть, это та женщина увела её.

— Женщина?

— Миссис Колтер. Она её…

— Мать, — кивнул Джон, прикрывая глаза. — Я знаю.

Уилл не ответил. Он казался растерянным, но то была не его природная черта, а лишь последствия шока и усталости, боли. Джон осознавал это с точностью и чистотой, с какой чувствовал себя сам.

В груди по-прежнему было пусто.

Он глубоко вздохнул. Открыл глаза, взглядом уткнувшись в посеревший труп.

Нахмурился.

Их было лишь двое. Он узнал их одеяния — такие носили ведьмы Воздуха, чьё поселение было далеко от этих земель.

Две ведьмы в чужом мире?

Он вспомнил просвистевшее над головой пятно. Поднял взгляд на сына. Сердце ускорило ритм.

— Только они сопровождали вас?

— Нет, — покачал головой Уилл. — Нет, там были ещё трое, они… Серафина отослала их в город.

— Серафина? Серафина Пеккала?

— Да. Она улетела, когда Ли Скорсби призвал её, — взгляд Джона метнулся к Саян. Сердце его колотилось слишком сильно. — Сказала, что ему нужна помощь.

— Как давно это было? — спросил он, не сводя взгляда с птицы.

— Прежде чем мы остановились на ночлег.

«Она могла успеть», — мысль пронеслась в головах деймона и человека, и Саян Кётёр, не дожидаясь просьбы, вспорхнула, и, стремительно набирая скорость, направилась обратно к лесу. Провожая её взглядом, Джон не думал ни о чём.

Он не знал, что надежда жива в нём, пока её крохотный росток не пророс на пепелище.

Он заметил, что Уилл смотрит на него ошеломлённо, и не сразу понял, что это связано с деймоном, также запоздало осознав, что у самого мальчика деймона не было.

Ну конечно.

— Что ты…

— Это просто проверка, — произнёс он — резче, чем планировал, и тут же выдохнул, признавая вину. В груди закололо. — Он спас мне жизнь. Если ему нужна помощь…

— На это нет времени, — произнёс голос, и отец с сыном одновременно вздрогнули, готовые обороняться. Краем глаза Джон заметил, как Уилл обнажил нож.

Конечно, прирождённый воин.

В тени, пропуская сквозь себя лучи закатного солнца, проглядывали фигуры. Неподвижные, они стояли и смотрели, и воздух за их спинами колебался, издавая шелест, похожий на…

Крылья.

— Ангелы, — произнёс Джон, глядя на фигуры в упор.

— Шаман, — отозвался один из них. Уилл захлопал глазами.

— Что…

— Как давно вы следили за нами? — перебил его Джон.

— С момента, как шаман пересёк границу миров, — отозвался другой голос. Джон сжал челюсть, чувствуя, как она скрипит.

— Зачем?

— Чтобы продолжить миссию, если ты не сможешь.

— Почему вас не видно? — спросил Уилл.

— У нас невысокий ангельский чин. Мы будем видны лишь в сумерках и темноте, и то…

— Кто вас послал? — вновь перебил Джон, и, кажется, это не понравилось одному из них. Крылья недовольно зашуршали.

— Никто. Мы сами. Мы хотим служить лорду Азриэлу. Мальчик — носитель ножа, не так ли? — вопрос был риторический, в голосе ангела слышалась язвительность. — Нам нужно идти. Силы врага растут. У нас нет времени. Нужно идти.

— Нет.

Три пары глаз уставились на Джона, но тот и виду не подал, что резкость его слов хоть сколько-нибудь неестественна. Всего несколько часов, подумал он. Азриэл — этот напыщенный засранец с его чёртовой шуткой — подождёт. Всего несколько часов.

— Мы подождём, пока не станет известно…

— Твой партнёр жив, шаман, — произнёс один из ангелов так, будто его это утомляло. На лице Джона не дрогнул ни один мускул. Саян Кётёр всё ещё летела.

— Откуда вам известно?

— Мы видели его сражающимся. И как ведьма летела ему на помощь, убив последнего солдата, что направлялся к вам. Так что он жив.

— Пока что, — добавил второй, и голос его был куда мягче, и это сочувствие задело Джона, ударив пощёчиной.

— Им нужно помочь, — сказал он, обращаясь больше к себе, но ещё — к сыну, который выглядел совсем сбитым с толку. — Он храбрый воин, и он любит Лиру, как свою дочь. Он может помочь найти её.

Это подействовало. Конечно же, он смотрел сыну в глаза, и это подействовало, как только он заметил свой блеск в чужой радужке, едва успев удивиться, что это далось ему так легко.

Уилл кивнул, а затем повернулся к ангелам.

— Вы знаете, где они?

— В лощине. Несколько часов пути.

— Прекрасно. Летите и помогите им.

— Это невозможно. Мы Наблюдатели, бене элим. Мы слабее людей, мы бестелесны, и это — просто глупость. Лорд Азриэл…

— Раз вы слабее людей, значит подчиняетесь им, — произнёс Уилл прежде, чем Джон успел натворить глупость — закричать или применить к ангелу силу, обломав крылья. — Мне. Я носитель ножа, который нужен вам, нужен Азриэлу. И вы не получите ни его, ни меня, пока мы не найдём Лиру, — отчеканил он, а затем добавил запоздало. — И не спасём мистера Скорсби. Так что летите. Помогите им. Как угодно.

Сложно было сказать, как отреагировали ангелы, но Джону показалось, что они задеты. Раздался шорох, фигуры отплыли, и он услышал, как они перешептываются меж собой. Уилл взглянул на него, но Джон потупил взгляд.

Это было необходимо.

Когда ангелы вернулись, энергия их была не столь недовольна.

— Хорошо, — ответил обладатель мягкого голоса. — Мы поможем, как сможем. Но вы совершаете ошибку, не отправляясь сейчас же.

— Летите, — произнёс Уилл.

Ангелы упорхнули. Джон обернулся на лощину и глубоко вздохнул.

Им оставалось только ждать.

Уилла заметно потряхивало — скопившееся напряжение давало о себе знать. Чувствуя, как оно передаётся ему, Джон усадил сына на землю, закутав в плащ и, решив проверить руку, спросил о Лире.

Мальчик рассказывал куда более восторженно, чем Джон ожидал от простой дружбы, так что улыбка невольно тронула его губы. Его сыну действительно нравилась эта девочка. Куда сильнее, чем он сам осознавал.

Какая ирония.

Уилла уморило на двадцатой минуте рассказа, и он уснул, оперевшись ему на плечо, и от такого доверия у Джона в груди защемило. Он чувствовал навалившуюся усталость и беспокойство, подъедавшее внутренности несмотря на запрет, но ещё тут было другое, куда более едкое чувство.

Вина.

Он осторожно поднялся, придерживая сына за плечо — благо, тот спал мёртвым сном. Джон коснулся пальцами его виска, убеждаясь в том, что сознание Уилла очистилось от его влияния. Глубоко вздохнул, поднимаясь, и потирая переносицу, когда её сдавила тупая боль.

Это была случайность, произнёс он мысленно, тут же вздыхая, потому что это была неправда. Произошедшее — не случайность, но порыв, бездумный, потому что…

Почему?

Джон снова вздохнул. «Это не повторится больше», — пообещал он себе. «Никогда». Слишком много боли он нанёс своему сыну, слишком за многое был ответственен, слишком…

«Хватит» — одёрнула его Саян Кётёр, и он вздрогнул от скрипучести её голоса. — «Отвлекаешь».

«От чего?» — уточнил он, но птица не ответила. Джон покачал головой.

Как их только выносили.

В попытке отвлечь себя он осмотрел площадку. Свет его фонарика был слишком тускл, но этого всё же хватило, чтобы разглядеть следы и тени, ведущие вниз по склону в сторону города. Он присел, разглядывая их. Узкая стопа, армейские ботинки. Женщина.

Мариса.

Джон выпрямился, поднимая фонарь над головой и глядя вниз, на Читтагацце. Были ли они там сейчас? Успеют ли они перехватить их, прежде чем женщина покинет мир? Захочет ли Уилл ждать?

Он прикрыл глаза, избавляя себя от лишних дум. Довольно. Слишком многое произошло.

Он вернулся в «лагерь», подперев плечо сына своим. Откинулся назад, затылком уперевшись в каменную породу, и скрестил руки на груди. Холодало. Его тело устало, но он не хотел спать. Не мог.

Не мог?

Они вернулись через несколько часов. Кусты в темноте зашуршали, и он вскочил, на секунду подумав, что это призраки. Но раздался шелест крыльев, а затем грациозная фигура приземлилась в тени, шаркающими шагами направившись на свет.

— Что вы успели сделать? — спросил Джон вместо приветствия, когда свет фонаря осветил лицо ведьмы и бессознательного аэронавта, которого она фактически тащила на себе. Он был бледен и измучен, и Джон уже мог заметить тяжесть последствий произошедшего. Зашелестели крылья — на этот раз птичьи — и деймоны Кайса с Саян Кётёр бережно положили на землю обрывок ткани, в котором, как позднее увидел Джон, лежала Эстер.

— Немного, — ответила ведьма, укладывая аэронавта на землю, но придерживая голову. — У него около пяти ран. Пули пробили грудь, ногу, плечо и… — она вдруг нахмурилась, оглядываясь вокруг. — Что произошло? Где Лира?

— Похищена, — спокойно произнёс Джон, приседая на корточки и проверяя пульс аэронавта. Он нахмурился, едва нащупав его. — Миссис Колтер, как полагает Уилл, — он поднял голову, глядя ведьме в глаза. — Вы усыпили его?

— Он бы не пережил, — ответила ведьма, но мысли её явно были далеко. Джон кивнул.

Он задумался на мгновение, а потом взглянул на Саян Кётёр. Птица, понявшая его без слов, кивнула. Осторожно, стараясь не потревожить зайчиху, она достала из-под неё лоскут, и подтянула к Джону вместе с рюкзаком. Тот достал из него всё необходимое, а затем, скрутив так, что это походило на валик, и накинув лоскут сверху, подложил аэронавту под шею, придерживая голову. Когда на пальцах остались следы крови, он глубоко вздохнул.

Саян Кётёр медленно и осторожно подвинула Эстер ближе к телу аэронавта, и Джон прикрыл глаза, позволив ей сделать это самостоятельно.

Раздался шелест крыльев, напомнив ему о сторонних наблюдателях. Джон повернул голову. В сумерках ангелов и правда было видно куда лучше — он мог разглядеть очертания их обнаженных тел, скрещенные руки на груди одного и сочувствующее лицо второго.

— Он слишком слаб, — произнёс тот, что выглядел младше и мягче.

— У меня есть свои глаза, — отрезал Джон. Если кому и быть сварливым пессимистом в компании, так это ему. — Лучше займитесь полезным.

— Шаман…

— Там есть следы, — он указал в сторону ведущей вниз тропы. — Женские. Она не могла далеко уйти с ребёнком на руках. Прочешите местность, поищите их. Дайте знать, как что-то найдёте. Сейчас же.

Ветер от взмаха ангельских крыльев ударил Джону в лицо, что он расценил как знак протеста. Но всё же они улетели, пусть и недовольные своей участью, и этого было достаточно.

Джон повернулся к телу.

— Это?.. — уточнила Серафина.

— Ангелы, — кивнул он, расстёгивая куртку аэронавта. — Хотят присоединиться к Азриэлу. Уилл подчинил их себе.

— Неплохо, — кивнула Серафина Пеккала. — Что вы собираетесь делать?

— Зависит от того, что успели сделать вы, — ответил Джон. Под последним слоем ткани, прямо по центру груди оказалась прокладка из листьев, успевших напитаться кровью. — Вы извлекли пули?

— Лишь одну, — она указала на грудь.

— Лёгкие задеты?

— Нет, пуля застряла меж рёбер.

— Хорошо. Займитесь ногой. Никаких заговоров — просто достаньте её и промойте рану водой.

— Вы забываетесь, — произнесла Серафина Пеккала, и он поднял голову, глядя ей в глаза.

— Мы оба хотим спасти ему жизнь, мисс Пеккала. Неподходящее время для гордости.

— Он уже спас вашу. Последний из солдат…

— Я знаю, — отрезал Джон. В глазах Серафины мелькнуло что-то странное. — Просто делайте, что прошу.

Ведьма помедлила, но всё же кивнула. Джон на мгновение прикрыл глаза, а потом сосредоточился на ране.

Под листовой повязкой, которую ему удалось отодрать от кожи Скорсби, оказалось отверстие диаметром в пару миллиметров. Кожа вокруг была красная, а из раны тут же начала собираться кровь, которую он поспешно убрал чистой тряпкой, что успел смочить водой. Ему показалось, что Скорсби дёрнулся, но лишь внутри, как понял он секундой позже, услышав всхлип Эстер. Краем глаза он заметил, что птицы окружили зайчиху, не зная, как подступиться.

Из кучи вещей, что были выложены из рюкзака, он выцепил флакончик с экстрактом бадана и водяного перца. Его было немного — чуть меньше половины флакона, но он надеялся, что этого хватит. Джон жалел, что не взял с собой аконит — мощный яд и столь же мощное болеутоляющее, если знать пропорции. Баай знал. У него получалось не так хорошо.

Тьебе нье хватьает смьеолости, Джопари. Этьо яд, ньо в правьильных руках — спасение. Тьебе просто нье хватьает смьелости.

Сейчас ему не нужна была смелость. Ему нужно было что-то, способное успокоить дергающуюся Эстер.

«Ты можешь поговорить с ней?» — обратился он к Саян.

«Она не слышит. Ты же знаешь»

Джон сжал губы. Он знал. Сам не слышал.

Джон открыл пузырёк, и, наполнив пипетку, наклонился к ране. Кровь успела набежать, и он вновь стёр её, а потом, засунув пипетку внутрь так, чтобы не задевать края, отсчитал семь капель.

Кровь запенилась, и он накрыл рану ладонью, надавливая, дабы не дать каплям уйти. Губы его сами собой зашептали — не заклинание даже, заговор скорее, самый простой, лишь усиливший эффект.

Ньо этьо куда важньее.

Кровь остановилась. Он почувствовал это, и, убрав ладонь, убедился сам. Кивнул сам себе. Хорошо.

Рану зашивала Серафина. Её пальцы — тонкие и длинные — были куда аккуратней и ловчее, она справилась всего за пару минут, орудуя обожженной на огне фонаря иголкой с природным искусством. Он щедро покрыл обеззараженные раны мазью из кровяного мха, краем глаза замечая, как Эстер, наконец, расслабляется, отдаваясь сну. С лица Ли тоже исчезло это мученическое выражение, оставив после себя лишь усталость. Последней Джон обработал голову, так же применив экстракт и мазь, после чего они обмотали раны чистыми кусками ткани, что удалось найти в поясах мёртвых ведьм и уложили аэронавта ближе к скале. Глядя на то, как его грудь медленно вздымается, Джон почти испытал облегчение.

Почти.

— Он проснётся через пару часов, когда чары рассеются, — сказала Серафина. — И ему будет больно. Ваша мазь…

— Облегчит её, но не избавит, — закончил Джопари. — Экстракт не применим внутрь. Вы нашли что-то полезное здесь?

— Совсем немного. Местная фауна отличается от нашей.

— У меня есть часть ингредиентов для настоя. Но нужно ещё что-то, вроде белены или аконита.

— Это яд.

— Не в малых дозах. Валериана тоже подойдёт.

— Я видела подобную траву неподалёку, — сказала ведьма. — Но сейчас её не найти. Только утром.

— Тогда утром, — кивнул Джон. Серафина кивнула в ответ.

Какое-то время они молчали, пока ведьма не произнесла:

— Вам нужно поспать. Это был трудный день, и дальше не будут легче. А у вас большая роль, доктор Грумман, — их взгляды встретились, и всего на секунду Джону показалось, что она знает. Но этого не могло быть.

Если только ангелы не рассказали ей.

Он не озвучил своего предположения. Вместо этого кивнул и направился к месту, где спал его сын. Вновь подставив ему своё плечо, он откинул голову назад — взгляд его наткнулся на бессознательного Ли, и мысль сорвалась в связь прежде, чем он успел остановить её.

Надеюсь, это сработает.

Ему показалось, что она достигла адресата. Но он не стал думать, а вместо этого закрыл глаза, позволив сознанию ускользнуть в небытие.

Сон был беспокойный — на границе дрёмы и бодрствования, хотя он устал, но что-то внутри не отпускало, кукловодом вцепившись в тонкие нити, связывающие его по рукам и ногам.

Но когда это всё же удалось, сознание погрузилось в холодную тьму. Из которой, как казалось, пару минут спустя, его крюком выдернул чужой хрип.

Мысленный.

Джон распахнул глаза, принимая сидячее положение, какой-то частью ощущаю боль в затёкших мышцах, на которую он не обратил внимания, поднявшись и направившись к месту, где ведьма склонилась над просыпающимся аэронавтом.

— Он просыпается? — спросил Джон, присаживаясь на корточки напротив Серафины, по правое плечо Скорсби. Та подняла голову, выглядя несколько удивлённой, затем кивнула. Словно в подтверждение её слов Ли издал тихий стон, что смешался с хрипом, ушедшим куда-то в грудь. Джон нахмурился, отодвигая края куртки. На повязках крови не было, но, в любом случае, их…

— Стоит сменить, — отметила ведьма, и он кивнул. Ладонь его потянулась к затылку Скорсби, но он замер, когда тёмные ресницы задрожали. Эстер издала тяжкий вздох, дёрнув ухом. Джон и Серафина обменялись облегчёнными полуулыбками.

Это сработало.

Ли приоткрыл глаза, моргая. Закашлялся. Джон нахмурился.

— Ему нужна вода, — заметил он, поднимая взгляд на ведьму. Та кивнула, отойдя к скале. Джон повернул голову, ощущая, как чужие пальцы чуть касаются его колена. Ли смотрел на него — чуть затуманено, продолжая моргать. Уголок губ Джона приподнялся, когда чужое присутствие отдалось в груди лёгким звоном. — Доброе утро, мистер Скорсби.

— Это Рай?

Джон издал смешок, подхваченный подошедшей Серафиной.

— Нам стоило больших хлопот вытащить вас оттуда, — произнесла она, присаживаясь. В руках у неё была пиала с водой. — Простите нам эту дерзость.

Ли издал низкий горловой звук, и когда вдвоём они перевели его в полусидячее положение, а Серафина поднесла пиалу к его губам, он стал жадно пить. Джон заметил, что Эстер потихоньку оживает, прижимаясь к хозяину. Покончив с питьём, Ли глубоко вздохнул, прикрыв глаза и плотно сжав губы.

Джон нахмурился.

— Больно? — спросил он, и Ли коротко кивнул. — Где?

— Везде, — прохрипел аэронавт, а потом будто опомнился, вспомнив, что не позволял себе слабость. — Но это… — он приподнял руку, накрывая грудь, и тут же выдыхая.

Серафина Пеккала и Джопари переглянулись.

— У меня есть это, — сказала ведьма, доставая из-за пояса горсть с десяток корешков с особым запахом, который Джон мгновенно узнал. — Этого хватит?

— Да, — кивнул он, забирая корни и краем глаза замечая, что Ли смотрит на него. Корешки были мокрые — должно быть, она выкопала их, когда света стало достаточно, а потом промыла в ближайшем источнике воды, явно за пределами взгляда отсюда.

Оставив лагерь минимум на час.

И Джон смотрел на неё неотрывно, и она не отводила взгляда, и было в её тёмных глазах что-то до невозможности гордое и сильное, дающее понять, что отчитываться она не намерена.

Джон и сам не понимал, почему его это так волновало.

Он забрал у ведьмы и пиалу, оставив ей мазь и экстракт, и отошел. Ножом измельчив корешки и несколько заготовок из его запасов, он засыпал их в пиалу и залил водой, вместо костра используя фонарь. Помешивая готовящийся отвар, он по кругу нашептывал заговоры, какие помнил. В основном — на увеличение эффективности, но ещё для сохранения, потому как трёх дней явно было недостаточно.

Полчаса спустя он процедил отвар в бутыль с водой, перемешав. Сделав глоток, он кивнул сам себе. Концентрация была крепкой, но оно и к лучшему. Он погасил огонь, возвращаясь к Серафине и Ли.

— Что это? — спросил Скорсби, когда он присел рядом. Губы Джона тронула улыбка.

— Обезболивающее. Тебе станет лучше, — он протянул бутыль здоровой руке аэронавта. Тот обхватил ладонью жестяное горло.

— Шаманские фокусы?

— Ты же хотел их видеть, — кивнул Джон. — Не больше трёх глотков.

— Иначе сгорю?

— Уснёшь мёртвым сном, — пожал плечами Джон. Губы его тронула улыбка, когда Ли удивлённо моргнул. — Это шутка.

— Тогда, я всё же умер, — фыркнул Ли, начиная пить. Он сделал ровно три глотка и закашлялся, и Джон похлопал его по здоровому плечу, забирая бутыль. — Чёрт возьми, ну и дрянь.

— Лучше, чем лежать мёртвым.

— О да, — кивнул Ли, и они вдвоём усмехнулись.

Взгляды их встретились, и Джон заметил, как что-то смягчается в блестящей радужке, теплеет, отливая…

Золотом.

Я тебя слышал.

Голос Ли звучал неровно, будто нити потеряли напряжение. Но Джон слышал его, и…

Он моргнул. Его хрипы, мольбы, отправляемые в связь в порыве отчаянья, ощущались далёкими и размытыми, но всё же были реальными, как и боль, эхо которой они вновь разделили сейчас. И он знал, что что-то поменялось в Ли, что-то поменялось в нём ещё в момент, когда они прошли через портал, и он увидел аэронавта, охваченного золотистым сиянием, ложившееся на кожу тёплыми лучами, потому что сам Скорсби был таким.

И Джон…

Раздавшееся шуршание крыльев прервало его мысли. Он обернулся, всматриваясь в воздух — в утреннем свете ангелов не было видно, но он чувствовал, что они здесь.

Он отпустил плечо аэронавта, выпрямляясь. На его вопрос, что происходит, он ответил мысленно.

Это ангелы.

— Вы нашли что-нибудь? — спросил он, и скрипучий шелест раздался совсем рядом, по правую сторону от него.

— Немного. Мы с моим партнёром обыскали склон горы и не нашли ни женщины, ни девочки.

— Девочки? — переспросил Ли, и его волнение привычно защекотало Джону горло. — Лиры? Где… где она? Что происходит?

— Поразительно, — скептически заметил ангел, и Джон почувствовал, что это обращено к нему. — Тебе удалось.

— Что происходит? — настойчиво повторил Скорсби. Он попытался встать, но Серафина удержала его.

— Вы ничего не нашли? — спросил поднявшийся Уилл. Он выглядел заспанным, но уже куда менее ошеломлённым, чем вчера. Ангел зашелестел.

— Только лагерь у озера с синей водой. Там никого нет. Видимо там у женщины была стоянка, прежде чем она ушла. Она оставила следы. Мой партнёр пошел по ним и вернётся, как найдёт, где они остановились. Если ещё не слишком поздно.

— Окей, — кивнул Уилл, но, взглянув ему в лицо, Джон понял, что он в не меньшей растерянности, чем остальные. — Окей. Как вас зовут? –спросил он. — У вас же есть имена, да?

— Да. Меня зовут Бальтамос. Моего партнёра – Барух.

Уилл кивнул, удовлетворённый ответом. На лице его была глубокая задумчивость.

— Что это значит? — повторил свой вопрос Скорсби. Кажется, терпение его заканчивалось.

Джон и Серафина переглянулись. Уилл коротко рассказал Ли о произошедшем, отчего лицо того побледнело. Тот смотрел на мальчика, хмурясь, будто в отчаянье пытаясь понять происходящее.

— И это… А кто ты такой?

Уилл удивлённо хлопнул глазами.

— Я… — он прочистил горло. — Я друг Лиры. Уилл. Уилл Парри.

— Он Носитель, — произнёс Джон, глядя Ли в глаза. Тот моргнул, а потом до него дошло. — И мой сын.

— Твой что? — выражение, появившееся на лице Скорсби почти заставило его усмехнуться. Серафина же, в противоположность ему, нахмурилась, поочерёдно переводя взгляд с него на Уилла, которого такое внимание даже смутило.

— Это правда? — спросила она. Уилл кивнул.

— Моя настоящее имя — Джон Парри.

— Джопари, — кивнул Ли, сложив факты воедино. — Чудесно.

Повисло молчание. Джон и Уилл переглянулись.

— Нам нужно сосредоточиться на Лире, — произнёс его сын. — Нам нужно найти её.

— Нужно спуститься к лагерю, — произнёс Ли. — Женщина… Мариса? — Джон кивнул, Ли выругался. — Прелестно. Она психопатка, и Лира не должна оставаться с ней. Нужно идти.

— Вы слишком слабы, мистер…

— Это не обо мне, — прорычал Ли. — Это о Лире. Её надо спасти, остальное не важно.

Уилл кивнул, а Джон помедлил. Он знал, что Скорсби не переубедить — его гнев ощущался, как мексиканский перец, жар от которого потушить было почти невозможно. Бесполезно.

Что же. Пусть так оно и будет.

— Хорошо, — произнёс он, и Серафина стрельнула в него взглядом. — Но ты не сможешь идти сам.

— Так помоги мне, — почти с вызовом произнёс аэронавт. Их взгляды пересеклись. — Я не оставлю Лиру.

Джон кивнул. Он подошел ближе, взглядом окидывая видимые ему повязки. Затем поднял взгляд на Серафину. Та нахмурилась.

— Проверите город? — спросил он. — Если будете достаточно быстры, чтобы не попасться Призракам.

— Я буду, — произнесла она, расправляя плечи. — Но вам нужно быть осторожными.

— Летите.

И Серафина улетела.

Скорсби попытался подняться самостоятельно, но Джон остановил его. Мягко придерживая за плечо, усилиями двоих они выпрямились, и Ли шумно вздохнул, прикрывая глаза.

— Никаких резких движений, — проговорил Джон, принимая большую часть веса Скорсби на себя. Что было уже достаточно, чтобы почувствовать себя некомфортно. — Твоя спешка погубит нас обоих.

— Очень помогаешь, — процедил Скорсби, но потом всё же хмыкнул и кивнул.

Первый шаг дался им с трудом. Раненная нога Ли безвольно висела, так что он едва мог наступать на неё, отчего приходилось фактически прыгать, опираясь на плечо Джона и Уилла, подперевшего аэронавта с другой стороны, за что Джон был ему невероятно благодарен.

— Ты поведёшь нас? — спросил он, обращаясь к ангелу, но Уилл опередил ответ Бальтамоса.

— Я помню дорогу. Если ошибусь — поправишь.

— Несомненно.

И они двинулись. Должно быть, со стороны это смотрелось до безумия забавно, потому что втроём они походили на странный монстроподобный организм, что двигался очень медленно. И хоть отвар, кажется, подействовал с эффектом более сильным, чем ожидал Джон, и Ли пытался двигаться быстрее, чем был способен, Джон тормозил его, потому как сам чувствовал охватывающую его слабость. Было жарко, и на одной из заминок он снял плащ, оставшись в расшитой кокчаликагчей* рубашке. Скорсби он такой роскоши не позволил — слишком велико было беспокойство по поводу заражения.

— Ох, — выдохнул Уилл, и взгляд Джона бросился к нему.

— Что такое?

— Нет, ничего, просто… — он поднял левую руку. — Она не болит. Не так сильно, — он смущённо улыбнулся. — Спасибо.

— Мы обработаем её ещё раз, когда доберёмся. И тебя тоже, — обратился он к Скорсби. Тот кивнул.
Прошло ещё около часа, прежде чем впереди наконец заблестело озеро. С губ Скорсби сорвался облегчённый вздох, и Джон ощутил, как что-то неприятное скрипнуло в груди, будто по нитям прошлись ржавой железкой. Он нахмурился. Скорсби был бледен, несмотря на залитое потом лицо, на губах его проступали капельки крови в следах зубов.

Действие отвара заканчивалось.

Они остановились у невысокого валуна, на который Скорсби почти упал, сдерживаемый лишь хваткой Джона. Он отправил Уилла за водой к озеру, а сам присел перед аэронавтом.

— Я в порядке, — прохрипел Ли. Джон поднял голову, заглядывая ему в глаза. Сидевшая рядом с камнем Эстер тяжело дышала, и Саян Кётёр, всё это время летавшая неподалёку, расправила крылья, прикрывая её от солнца.

— Ты почти умер вчера. А я не столь хороший целитель, чтобы ты был в порядке сейчас.

— Но ты лучший из тех, кого я знаю, — ответил Скорсби, и Парри прикрыл глаза, улыбаясь краешком губ. Ли вздохнул. — Нужно найти Лиру.

— Мисс Пеккала и ангел занимаются этим.

И ты доверяешь им? Ангелам?

Я никому не доверяю.

Скорсби приподнял бровь. Джон прикрыл глаза, чувствуя немой вопрос, озвучить который Скорсби не решался даже в их связь. Внутри у Парри всё задрожало, как тогда ночью и утром, когда Ли сказал…

Нарастающая чужая обида обожгла язык, и он поднял глаза, сталкиваясь со Скорсби взглядами. И он не знал, откуда взялся тот страх, то беспокойство и смущение, которое он переборол, произнеся:

Не думаю, что я заслуживаю твоего доверия.

Ли удивлённо моргнул, а затем поморщился, и Джон увидел, как на лбу его проступает жилка. Он нахмурился.

— Где?

Ли помотал головой, но Джон сам понял, когда боль эхом отдалась в груди. Он расстегнул жилет и отодвинул рубашку, приподнимая повязку. Рана покраснела, а сцепляющие её края нити натянулись.

Это было плохо.

— Выпей, — произнёс он, доставая из рюкзака бутыль с отваром. — Четыре глотка.

— Какая щедрость, — хрипло фыркнул аэронавт. Он сделал положенные глотки, тонкая струйка жидкости вытекла у него из уголка, сбежав вниз. — С чего бы?

— Ты заснёшь через полчаса. Когда вернётся Серафина, мы перешьём её — она расходится — Джон выдохнул, чувствуя поднимающийся гнев, потому что Ли даже не слушал. Взгляд его скользнул куда-то за спину Парри. — Я же говорил тебе…

— Пригнись! — воскликнул Ли Скорсби, схватив его за плечи и вместе с собой повалив в сторону. Раздался тупой звук пробившейся плоти, прервавшийся истошным криком аэронавта, и с расширившимися от ужаса глазами Джон смотрел на торчащую из плеча Скорсби ведьминскую стрелу.

За спиной его началась суета, но Джона это не волновало. Он приподнялся, глядя только на стремительно бледневшего в его руках Ли, чьи полные испуга глаза смотрели прямо на него. Грудь его рвано вздымалась, он закусывал губы, в попытке сдержать боль, но это не помогало, потому что слёзы катились по его лицу. Эстер каталась по земле от боли, скуля и дрожа, а вокруг неё с отчаянным писком прыгала Саян Кётёр, махая своими большими крыльями и с головой выдавая весь тот ужас, что возник в груди шамана.

Она говорила, что убьёт тебя. Я забыл.

— ТЫ! — прорезал воздух женский вопль, и Джон круто развернулся, узнавая его обладательницу прежде, чем увидел.

Юта Камайнен зависла в воздухе, удерживаемая непонятно откуда взявшейся Серафиной, успевшей выхватить у неё из рук лук, а теперь что-то настойчиво повторяющей ей, но Юта даже не слушала. Уилл возник перед Джоном, держа нож перед собой и мешая им встретиться взглядами, отчего Парри вдруг ощутил вздымающийся в груди гнев, холодный и обжигающий, как льды севера.

Как его это достало.

Он бросил взгляд на теряющего сознание Скорсби, и его охватила небывалая решительность.

Пора было с этим покончить.

— Присмотри за ним, — бросил он сыну, отодвигая мальчика в сторону и легко высвобождаясь из его хватки, когда тот попытался удержать его.

Юта, заметившая его, обезумела ещё больше, и, с воем вырвавшись из хватки Серафины, бросилась к нему. И он был готов.

Это не был бой, скорее противостояние двух могущественных существ, что не могли применить свои силы на столь маленьких расстояниях, а потому дрались в рукопашную. Джону не хватало скорости, но он был сильнее, а Юта выла сиреной, нанося удары локтями и кулаками, ногтями царапая ему лицо и цепляясь за волосы, но он перехватывал её руки и отбрасывал ведьму в сторону, надеясь дать себе передышку.

Мысль пришла ему в голову, когда он увидел тонкую струйку крови, стекавшую у ведьмы из носа, да так неожиданно, что замер на секунду, чем она и воспользовалась.

Кровь сьильна, Джопари. Оньа нье останьавливается, не сдьаётся, оньа пьитает, оньа спьасает, оньа даёть магию. Этьо и есть жьизнь. И чьтоы одолеть её, тьи дольжен быть дьругим. Отьражением. Не тьаким, ньоярьче, сьильнее. Тьолько тогда мьожет получиться.

И только теперь, наблюдая, как с бешеной яростью Юта бросается к нему, он понял, что имел в виду Баай.

— Я говорила, что никогда не прощу тебя! — прокричала Юта. — Я говорила, что убью тебя. Как ты посмел?! Как ты посмел…

Ньо жьизнь не ухьодит сама по сьебе. Её мьожно лишь отнять. Ньо крьовь вньутри, и кьонтролируя её, тьи сам оказываешься внутрьи. В гостьях. Тьи не мьожешь требьовать. Ньо можешь сьделать тьак, чтьобы тьебе отьдали сьамому..

— Потому что мне не нужна твоя любовь, — процедил он как заклинание, и слова его холодами северных ветров окутывали одну лишь ведьму. — Потому что у меня есть жена и соулмейт, — он глубоко вздохнул, и ветер усилился, а кожа его покрылась мурашками от окрепшего вокруг них бурана. — И ты не одна из них, что бы ты там себе не возомнила. И я не нуждаюсь в твоём прощении.

Юта взвыла, набросившись на него, но он был готов. Удар пришелся ровно в центр груди, там, где у людей было солнечное сплетение, и Юта задохнулась, а он, воспользовавшись её заминкой, провёл ладонью вверх по грудине, и когда та замерла на лбу девушки, он заглянул её в глаза.

Её кровь была похожа на кипевшую смолу, отравленную черным ядом ненависти. Он ощутил это, но, не позволяя себе отступить, подавил собой — своей злостью, усталостью и страхом, непониманием, которое не оставляло его вот уже десять лет, с момента, как поволжская ведьма узнала его деймона. И смола поддалась, будто тянущаяся вязкая паста, позволив управлять собой.

— Довольно! — воскликнула Серафина Пеккала, вместе с криком своим прорвавшись через буран и забрав оттуда Юту.

Тот рассеялся, и вновь они оказались на поле возле озера, сиявшего своей голубой водой. Но Джон не отводил взгляда от Юты, замершей в руках своей королевы. И он почувствовал, как она желает продолжить борьбу. Крохотная птичка деймон бросилась к нему, но вспорхнувшая Саян с громким писком перехватила её, когтями прижимая к земле.

Взгляды Юты и Джона встретились. Шаман поднял руку, и Юта упала на колени, и поползла вперёд, неестественно изогнувшись в спине. Холод, какой бывает только на севере в ночь, когда снег блестит в серебристом свете луны, окутал смолу, забирая её жизненное тепло, и Джон ощутил, как оно переходит к нему, задерживаясь в ладони, отчего та начала тускло светиться, что он уже видел тогда, в портале. И когда свет стал заметен достаточно, он произнёс:

— Довольно.

Джон Парри сжал ладонь, и лёд пронзил смолу, отчего та застыла, обратившись в камень, что сковал корни прораставшей в Юте сосны. Она закричала, и тогда Саян Кётёр вонзила когти в крохотное тельце малиновки, и Джон безразлично наблюдал, как ведьма падает замертво.

Повисла тишина, прервавшаяся хрипом Серафины.

— Что ты… Ты убил её.

— Она не оставила мне выбора.

— И это был поединок, — добавил ангел. — Впечатляющий.

Джон не ответил. Одобрение ангела было не нужно и противно ему. Развернувшись, он направился к камню, где оставил Уилла и Ли. Сын смотрел на него большими, несколько испуганными глазами, и что-то внутри Джона болезненно сжалось, но он затолкал это чувство куда подальше.

Ладонь всё ещё светилась, когда он присел на колени перед полубессознательным Скорсби. «Поединок» длился не так долго, но Джон увидел, что рубашка пропиталась кровью, чьи капли бежали по ткани ниже. Он шумно вздохнул.

Ли?

Аэронавт дёрнулся, и незадействованной рукой шаман сжал здоровое плечо, повторяя «ш-ш-ш», пока Скорсби не расслабился, и Джон не ощутил, как тот погружается в сон. Тогда он достал из-за пояса нож и провёл им по ладони.

Уилл вскрикнул.

— Что ты делаешь?

Но Парри не слушал его. Сжав ладонь и повторяя заговор, он позволил крови стекать вниз, забирая с собой жизненную силу ведьмы и пропитывая ею рану Скорсби. Эстер задёргалась, но Саян Кётёр — эта безжалостная и грубая птица — накрыла её своими крыльями, зачирикав что-то. И Джон закрыл глаза, осторожно, самыми кончиками пальцев касаясь раны, и его охватило чужое тепло и жизнь, что продолжала биться, пусть и с меньшей силой. И он не убирал руку, по кругу повторяя заклинание, пока Ли не вздохнул — медленно и спокойно, и Джон не ощутил, как боль притупляется.

Только тогда он убрал ладонь и открыл глаза.

— Что ты сделал? — спросил Уилл. Джон покачал головой, перематывая руку обрывком тряпки, что остались в кармане рюкзака.

— Долго объяснять.Нужно добраться до палатки, — произнёс он, обращаясь к сыну. — Здесь небезопасно вытаскивать её.

Уилл запоздало кивнул.

— Там свободно? — спросил он у ангела. Тот одобрительно зашуршал крыльями. — Хорошо. Хорошо.

Вдвоём они дотащили аэронавта до палатки. Та была покинута — оставленные вещи валялись на полу, и Джону пришлось раскидывать их ногами, дабы освободить место. Уилл заметил что-то — этим оказалась скатерть, которую он, отпустив ноги Ли, расстелил на полу, а после чего помог Джону уложить аэронавта туда.

Когда Серафина вошла внутрь, Джон уже сидел на коленях у раненного плеча, ладонью обхватив стрелу. Заметив её, он остановился.

— Это лучше сделать вам.

Серафина нахмурилась, плотно сжав губы, но всё же подошла, присев напротив. Её движения были мягкими и аккуратными, но Саян Кётёр пришлось удержать Эстер, а Джону — Ли, потому что тот дёрнулся, вскрикнув, когда ведьма извлекла остриё. Кровь не забила струёй, что позволило шаману применить экстракт и мазь. Когда Серафина достала иглу и нитки, Джон ощутил что-то странное.

— Подождите, — остановил он ведьму. Та нахмурилась ещё больше, потому что складка не исчезала меж её бровей с момента смерти Юты. Казалось, будто она в шаге от того, чтобы ударить его, но Джон был твёрд в своём убеждении, потому что…

Это ощущалась, как депрессия. Засасывающая очерняющая всё апатия и усталость, неприподъёмная усталость, дырой утягивающая внутренности куда-то глубоко-глубоко. И Джон знал, что она не принадлежит не ему, потому что его усталость томила мышцы, но это…

— Он не справится.

— О чём вы?

— Вы не чувствуете? — Серафина молча покачала головой. Джон коснулся лба Скорсби и внутренне вздрогнул. Он был прав. Это было не его.

Он задумался. Ли был в сознании, пусть и глубоко, но был, и очередная порция боли унесёт его слишком далеко. Нужно было придумать что-то другое. Но оставить рану незашитой, пока они в таких условиях, было равносильно убийству, потому как если не инфекция, то новое передвижение заставит его истечь кровью. Сегодняшнее приключение было чудом, перенести которое удалось лишь благодаря лошадиной доли обезболивающего и магии. Но на полноценное восстановление должно уйти слишком много времени, которого у них не было.

Если только…

Саян Кётёр встрепенулась, глядя на него.

«Это опасно», — произнесла она, и Джон кивнул.

«Я знаю».

«Это плохо закончилось для ребёнка. Ты уверен?»

«Нет. Но он мой соулмейт» — внутри Джона всё задрожало, когда он произнёс, признал это. Пусть даже мысленно. — «Это может помочь»

Птица помедлила, затем кивнула.

— Что вы задумали? — холодно произнесла Серафина, перехватывая его запястье, когда он потянулся к лицу Ли, и сжимая слишком сильно. — Очередные ритуал с кровью?

— Я просто хочу спасти ему жизнь.

Их взгляды столкнулись, и ведьма смотрела на него слишком долго и пристально, так что он понял — она хочет увидеть. Догадывается, но ей нужны были доказательства, и она намеревалась их получить.

Да только Джон не был готов их отдать.

Он приложил усилие, забирая руку.

— Ваши заговоры не помогут, и вы знаете это. Я не причиню ему боль. Я просто хочу помочь. Он нужен Лире, больше, чем кто-либо из нас.

Серафина молча продолжала смотреть на него. Взгляд ей был говорящий — она не верила ни единому его слову, но, когда Джон вновь вытянул руку, мешать не стала.

Шаман кивнул сам себе и сосредоточился на аэронавте.

Пальцами коснувшись висков Ли, он закрыл глаза и позвал его.

Ли.

Тот откликнулся не сразу, но Джон продолжал звать, пока не услышал своё имя, настоящее имя.

Джон.

Голос аэронавта звучал странно, будто из самой глубины, и шаману это совершенно не понравилось, так что он не стал медлить.

Ли, я хочу тебе помочь. Мы не сможем зашить рану вновь — это причинит слишком много боли. Твоему телу придётся справиться самостоятельно. Но это слишком долгий процесс.

И что ты хочешь?

Джон глубоко вздохнул.

Проникнуть тебе в сознание. Это сложный ритуал, но я думаю, он сработает из-за нашей связи. Но мне нужно твоё разрешение. Потому что, когда я буду там, ты почувствуешь. И если ты начнёшь сопротивляться…

Я не буду, ответил Ли быстрее, чем он смог закончить предложение. Я доверяю тебе, шаман. Просто не заглядывай, куда не нужно.

Джон улыбнулся краем губ, а затем кивнул.

Тогда открой глаза.

И Ли повиновался.

Их контакт длился едва ли больше секунды, но этого хватило, и Джону не пришлось даже сосредотачиваться, потому что чужое сознание встретило его без всякого сопротивления, окутав теплом и темнотой, с которой он смешался.

Он был осторожен. Его уговоры, его магия, были тягучи, как вода и мягки, как лунный свет, и он был кропотлив настолько, насколько вообще возможно в столь деликатной ситуации. Но когда у него получилось, он понял это, потому что мелодии их душ заиграли на разный лад, Джон глубоко вздохнул, отступив.

Серафина неотрывно смотрела на него.

— Что вы сделали? — спросила она, когда ладонью Джон накрыл глаза Ли и провёл по лбу, убирая упавшую прядь, но тут же, смущаясь жеста, сжал её в кулак, подняв взгляд на ведьму.

— Перестроил его сознание. Убедил, что он справляется, что время течет по-другому. Его организм восстановится сам, потому что будет думать, что он восстанавливается. Месяцами. Тогда как на деле пройдёт не больше трёх дней.

— Что это… Вы хоть понимаете, насколько это… — она поднялась на волне охватившего её шока. — Вы обрекли его.

— Я спас его, — ответил Джон спокойно, поднимаясь следом. Он указал на лицо Ли, с которого исчезала мертвенная бледность. — Процесс уже пошел.

— Это безумие. Вы не имели права…

— Речь не о моих правах, а о его жизни. Через три дня он будет здоров. Ему потребуется время, чтобы прийти в себя, но мистер Скорсби достаточно силён и упрям, чтобы справиться с этим. Но ему потребуется одежда и введение в курс происходящего, потому что три месяца сна это немалый срок. Займётесь этим?

Серафина Пеккала смотрела на него так, будто готова была убить прямо сейчас. Этим взглядом можно было двигать горные массивы, сравнивая их с землёй, но Джон был твёрд, как многолетнее корневище, уходившее глубоко в почву. Потому что это зыбкое топящее в себе чувство таяло, и он знал, что Ли легче, потому что тот доверился ему, а это было важнее злой гордости ведьм.

С последним он хотя бы умел справляться.

— Понятно, почему она не могла простить вас.

— Я не нуждался в её прощении, — повторил он, и Серафина стрелой вылетела из палатки прочь. Джон прикрыл глаза от созданного ей потока воздуха.

Как же он устал.

Уилл предложил ему воды, и он принял её, только сейчас осознавая, насколько мучим жаждой. Они вышли из палатки, оставив Скорсби в покое, и развели костёр, отужинав тем, что нашли в брошенных запасах. Уилл был молчалив и обеспокоен, но у Джона не было сил, чтобы разбираться ещё и с этим.

— Как ты думаешь, она вернётся? — спросил он тихо. Джон кивнул.

— Королева, потерявшая воительниц. Ей нужно время на скорбь и злость. Но она вернётся. Слишком предана делу.

— И что тогда?

Джон вздохнул. Он знал, к чему клонит сын. Их упрямство было родственной чертой, так что он знал, каких усилий будет стоить его сломить.

Ну что же. У него были годы тренировок.

— Я знаю, ты хочешь отправиться за Лирой, — медленно и отчётливо произнёс он, наблюдая, как сын ободряется на его словах. — Я знаю, она важна тебе. Но на это уйдёт слишком много времени, которого у нас нет.

— Это неважно…

— Это важно, Уилл. Очень важно. Грядёт война, и нельзя упускать возможность повлиять на неё.

— Но Лира тоже важна! — воскликнул Уилл. — Она ведь… Пророчество, она ведь… Её надо спасти.

— Её спасут и без твоего участия, дитя, — вступил в разговор ангел, и впервые за вечер Джон был рад его сварливой дотошности. — Взрослые, заботящиеся о ней. Аэронавт и… другие. Их достаточно.

— Но я не могу просто оставить её! Она мой друг! Единственный друг!

— Но ты уже сделал это, не так ли? — уточнил ангел, и в голосе его слышалась едкость. — Ведьма рассказала тебе о пророчестве и просила…

— Защищать её, — закончил Уилл. Он выглядел опустошенным.

— И вот мы здесь, — подытожил ангел. — Ты предпочел ей отца. Так оставь же защиту взрослым, это будет надёжнее. А ты сделай что должен.

— Как я могу… Она в руках Магистериума.

— Да, против которого борется Азриэл, — переключил внимание на себя Джон. — Свержение которого так же поможет спасти Лиру. Уилл, — Джон коснулся плеча сына, замечая, как блестят от слёз его глаза. — Ты Носитель. Нож, созданный Гильдией Философов — единственное оружие, способное решить исход противостояния, затянувшегося на тысячи лет. Это очень важная роль, ключевая. И ты справишься с ней. Мы справимся, — улыбнулся он, сжимая его плечо. — Вместе.

Джон видел, что сомнение всё ещё кроется в глазах мальчика, но его слова подействовали смягчающе, потому что Уилл кивнул, а потом прижался к нему, обхватывая за пояс.

— Я рад, что нашел тебя, — прошептал он, и Джон прикрыл глаза, позволяя себе расслабиться в объятии.

— Я тоже.

Они заночевали в лагере, но проснувшись на утро и не обнаружив сына рядом с собой, Джон забеспокоился. Его тревога чуть угасла, отвлеченная видом спящего Скорсби — он проверил раны аэронавта, с радостью обнаруживая, их состояние улучшается. Осторожно придерживая голову у основания шеи, он напоил Скорсби — сначала отваром, а после водой, и оставил.

Уилл вернулся к полудню, будучи куда бодрее, чем вчера вечером, восторженно рассказав ему об использовании ножа и даже продемонстрировав. На Джона это произвело впечатление — несколько лет он провел, выискивая путь домой, и, наблюдая, как сын со столь невероятной лёгкостью проделывает окна меж мирами, он ощутил щекотавшее лысеющий затылок чувство.

И ему предстоит вернуться так.

Когда начали сгущаться первые сумерки, начинавший быть видимым ангел вдруг встрепенулся, и мгновение спустя он бросился вперёд, обнимая появившегося партнёра. То, что партнёр, в ангельском понимании означало соулмейт, стало очевидно, когда в свете костра заблестели связывающие их нити — были сложно сказать, какого они цвета, да и Джон не был уверен, что цвет у них вообще был, но ему всё равно стало некомфортно от такой нескрываемой близости.

— Ты нашел что-нибудь? — спросил Уилл, нетерпеливо ёрзая на месте. Прибывший ангел — Барух — кивнул.

— Девочка в гималайской долине. Очень высоко, над ледником, где из-за льда всегда висит радуга. Она спит — женщина усыпила её, удерживая в пещере.

— Усыпила? — переспросил Джон. Ангел, чуть видный в дыме от костра, кивнул.

— Она цела, здорова?

— Да. Только спит и видит сны. Женщина поит её отваром, еду ей носит девочка из местных — они считают её святой.

Джон не смог сдержать смешка. Зашуршали кусты, и показалась тёмная женская фигура, в свете костра обратившаяся Серафиной Пеккала.

— Что происходит? — спросила она, подходя ближе. В руках у неё была стопка мужской одежды, на которой Джон не стал заострять внимание, не желая злить ведьму снова.

Уилл кратко пересказал ведьме о находке ангела. Тот добавил несколько карт, который Уилл тут же зарисовал, а Серафина кивнула, запоминая. Когда это закончилось, Джон произнес:

— Вам придётся отправиться туда, — она зыркнула на него, и Джон понял, что ведьма всё ещё злится, пусть и не так сильно. — Вместе с мистером Скорсби. Вы единственная из нас, кто может летать так быстро.

— А вы?

— Я отведу сына к Азриэлу. Ангелы, видимо, отправятся с нами.

— Да, мы проводим их. Так будет надёжнее.

Серафина молчала некоторое время, глядя на Уилла. По лицу её становилось ясно, что она раздумывает. Крохотная надежда, теплившаяся в груди мальчика, тут же исчезла, как только ведьма произнесла:

— Хорошо. Пусть так оно и будет, — их взгляды с Уиллом встретились. — Ты храбрый и сильный юноша, Уилл Парри. Но у тебя был шанс. Теперь делай, что должен.

Уилл потупил глаза. Ведьма обратилась к Джону.

— Как долго Ли Скорсби будет спать?

— Не больше дня.

— Если появятся Призраки, я не смогу нас защитить.

— Будем надеяться, что удача ваша достаточно велика, чтобы этого не произошло, — ответил он, глядя ей в глаза. Было очевидно, что ведьму такой расклад не слишком устраивал, но ничего более предложить ей он не мог. Разве только… — Саян Кётёр останется с вами. Так мы сможем поддерживать связь. Если что-то произойдёт…

— Вы не выдержите такого расстояния.

— Предоставьте это нам решать.

Серафина молча поджала губы. Потом кивнула, и он кивнул ей в ответ, поворачиваясь к сыну.

— Нам надо идти.

На лице Уилла не появилось ликования, но он повиновался. Пока он передавал ведьме карту и говорил о чем-то на прощанье, Джон вернулся в палатку, решив забрать некоторые из вещей, что могли им понадобится — фляга для воды, компас, немного еды из оставшихся запасов, оставив Скорсби всё остальное. Закончив, он повернулся к аэронавту.

Тот лежал всё так же неподвижно, как когда Джон оставил его утром, но выглядел куда лучше. Раны больше не кровоточили, затянувшись тонкой розовой кожицей. Лицо приобрело румянец, синяки под глазами чуть посветлели, и создавалось ощущение, что он просто спит, пусть и в столь неудобной позе. И лишь капли крови и исходивший от одежды запах свидетельствовал о реальности произошедшего.

Джон вздохнул, прикрывая глаза. Он не знал, откуда в груди взялось это тяжелое чувство, потому что он сделал всё, что мог. И сейчас поступал правильно, потому что им действительно нужно было идти, потому что времени было катастрофически мало, а его волнение — неуместно и неестественно.

Он всё сделал правильно.

Ты будешь в порядке, произнёс он мысленно, не желая, боясь, что его могли услышать. Я не знаю, чем заслужил твоё доверие, Джон вздохнул, чувствуя, как то ощущение в груди возвращается. И он продолжил, всё так же убегая от него. Но обещаю, ты будешь в порядке. И ты найдёшь её. Никто, кроме тебя.

Он открыл глаза, глядя на спокойное лицо аэронавта. Крохотная надежда, что он откроет глаза прямо сейчас, позволив увидеть привычный им блеск и следовавшую по пятам улыбку, зародилась и тут же была вырвана им, потому что это было глупо.

Зашуршали крылья, и он увидел Саян Кётёр, замершую напротив, смотревшую на него своими большими желтыми глазами. На секунду он испугался, что она будет осуждать его, но это было неправдой, потому что Саян Кётёр — его храбрая и прекрасная в своей странности птица — была куда мудрее его. И она, забравшись к нему на колени, прижалась своей пушистой головой к его лбу, и он огладил её мягкие перья, чувствуя, как успокаивается постепенно.

— Присмотри за ними, — шепнул он, и она пискнула, будто обиженная, что он мог подумать иначе. Он усмехнулся, а потом встал и вышел из палатки, не оборачиваясь, не желая смотреть, потому что иначе бы чувство вернулось, а его он боялся даже больше, чем того, что им предстояло.

И позволил он это себе лишь когда они вдвоём, ведомые ангелами, поднялись на холм, направляясь в Читтагацце. И, глядя издали на крохотную точку лагеря, что скрывалась за ветвями деревьев, он ощутил, как внутри всё сжимается от неясного страха, преодолеть который он смог, лишь когда сын окликнул его, привлекая внимание.

— Пап? Ты идёшь?

И он кивнул, и пошел, оставляя лагерь, палатку, аэронавта и деймона далеко позади.

Потому что он выбрал сторону.

Потому что это было правильно.

Так ведь?

Chapter Text

мне нужно место, чтобы спрятаться, но здесь вблизи таких не найти.
я хочу почувствовать себя живым,
снаружи я не могу побороть свой страх.

billie eilish, khalid - lovely

Это случилось к концу первого дня их пути, как он и прогнозировал, но ему всё равно приходится скрыть своё смятение и даже страх за кашлем, в котором потонули обе буквы невольно сорвавшегося с губ имени. Ощущение было сравнимо с пробуждением, которым оно по сути и являлось, и он не осознавал, насколько слабее себя ощущал, пока это не произошло. Ли пробудился, и он был в порядке, он был…

Джон.

Парри вздрогнул, едва не порезав себя ножом, которым секундой ранее шинковал морковь. Он знал, что это не прошло незамеченным, но на едва ощутимый взгляд ангелов отреагировал хмурым выпадом, поджав губы, за что в ответ получил лишь тихий смешок. Уилл также уловил перемену, обеспокоенно наклонив голову и прищурившись.

— Всё в порядке?

— Да, — кивнул Джон, ладонью поправляя рубашку над сердцем. Уилл чуть нахмурился, и в свете костра Джону показалось, что на лице сына мелькнуло недовольство. Но тот не стал его озвучивать, а Джон не стал настаивать, сосредоточив внимание на их предполагаемом ужине.

Связь пробуждалась медленно. Позднее Джон понял, что его имя — лишь необузданный порыв едва пришедшего в себя сознания. Это осознание вызывало в нём смешанные чувства, что колючим комком ёрзало где-то в горле. Происходившие перемены были постепенны — будто Вселенная невидимой рукой с зажатой в ней тряпкой стирала пыль со струн давно неиспользованного инструмента. Фантомные ощущения чужого тела приносили дискомфорт и радость одновременно, беспокойство чесалось под кожей аллергией, и Джону чудом удавалось сохранять внешнее спокойствие.

Ему жутко не хватало Саян — возможности сепарации от воплощения собственной души он несколько переоценил, осознав глубину привязанности к этой несносной птице лишь избавившись от её постоянного присутствия если не рядом, то хотя бы неподалёку. Саян была здесь — он знал и чувствовал это едва ли не ощутимей, чем связь. И стоило закрыть глаза и сосредоточиться, она бы предстала в его сознании. Но он не делал этого, ощущая отголоски птичьей обиды и недовольное закатывание глаз.

Упрямый осёл.

Он так же знал, что за ним наблюдают — ангелы, кажется, чувствовали произошедшие изменения, и реакция Джона их, видимо, забавляла. Иной причины столь пристального внимания к свой персоне он найти не мог.

Предположение подтвердилось на третий день пути, когда во время одного из привалов Уилл вдруг обратился к одному из ангелов:

— Бальтамос, Барух, могу я спросить вас?

— Спрашивай, — отозвался Барух.

— Я многое не знаю об этом мире, а Лира не смогла мне объяснить, — Уилл вздохнул. Казалось, что вопрос его тактичной британской натуре давался тяжело. — Предыдущий носитель сказал, что нож способен разрезать не только материю между мирами, но и… Нити? — у Джона вдоль спины пробежал холодок, замерев острой снежинкой прямо напротив солнечного сплетения. — Что это значит? Лира сказала, что нити связывают людей друг с другом, но я всё равно не понимаю.

— Видимо, ваша девчонка не столь умна и уникальна, как вы описываете, — усмехнулся Бальтамос. Уилл нахмурился, поджав губы. Зашелестели крылья, и по колебанию воздуха Джон понял, что один из ангелов приблизился к его мальчику.

— Но она отчасти права, — произнёс Барух, куда мягче, почти покровительственно.– Нити — это уникальная парная связь. Она состоит из Пыли. Вероятно, поэтому Чудесный нож способен к её разрушению, — Джону показалось, будто ангел был озадачен чем-то. — Но, предполагаю, это лишь теория. Не помню ни одного подобного прецедента.

— То есть это родственные души?

— С деймонами это не связано, парень, сказали же…

— Нет, нет, я о другом, — торопливо поправил себя Уилл. Он коротко улыбнулся, и лицо его просветлело. — Получается, все имеют подобную связь?

— Только обладатели душ. То есть в основном люди.

— Но как же вы?

— Несколько тысяч лет назад я был человеком, — заметил Барух. Уилл издал смущенное «о». Затем, собравшись, продолжил:

— Но как тогда понять, что ты нашел своего человека?

— Ты услышишь его голос в голове, — произнёс Джон, почти тут же пожалев об этом. Уилл удивлённо захлопал глазами, поворачиваясь к нему.

— Ты знаешь об этом?!

— Не больше твоего, — ответил он. Ложь далась ему слишком легко. Он поднялся, на ходу завинчивая флягу и убирая её в сумку. Затем взглянул на сына, чьи глаза почти что светились от любопытства, которое он оборвал одним, достаточно строгим: — Нам нужно идти.

Раздавшийся смешок определённо принадлежал Бальтамосу.

Уилл продолжал попытки задавать вопросы ещё несколько километров, прежде чем устал от сухих и кратких ответов. Своё нежелание говорить об этом Джон оправдывал собственной некомпетентностью в вопросе — он действительно знал о связи немного, куда меньше чем тысячелетние ангелы. Но было ещё и чувство болезненной уязвимости, которое он не мог перестать ощущать с момента разговора.

Чудесный нож способен разрушить связь. Закономерное свойство, как верно подметил ангел, открытие которого оказалось куда большей неожиданностью, чем Джон мог предвидеть. О которое он обжегся, как обжигается маленький ребёнок, касаясь раскалённого металла. И почему это было так, он не хотел задумываться.

Не имел права.

Только не сейчас.

***

Они уже были на подходе к тому, что ангелы звали «Небесной республикой», когда новый шаг вперёд отдался болью в груди такой силы, что ему пришлось остановиться, согнувшись в бессмысленной попытке её унять. Он почти не слышал взволнованного «Пап!», с которым Уилл бросился к нему, потому что боль водоворотом утянула его куда-то далеко, так что окружающий мир потерял очертания, оставив после себя лишь холодное свечение серебра. Он не путешествовал сознанием так давно, что почти забыл, как это, но сейчас это получалось так легко и естественно, будто ничего и не стоило вовсе. Он понял, что дело в Саян или Ли или них обоих, но это осознание не помогло, потому что на его клич никто не отозвался, пока…

Он не увидел их обоих прямо перед собой.

Это ощущалось будто во сне, но в то же время — наяву, потому что он почти не видел реальности вокруг — лишь тёмно-зелёные оттенки деревьев и черный пласт земли, но лицо Ли, что замерло напротив, мог разглядеть до каждой черточки. Аэронавт медленно и тяжело дышал, сидя на земле, и Джон видел, как пот струйками бежит по болезненно бледной коже, огибая рельефы лица и падая на ткань одежды. Он также увидел деймонов, что обеспокоенно прыгали вокруг, и почти мог услышать столь же взволнованный женский голос, принадлежавший Серафине.

Вы пересекли границу миров, понял он, и мысль эта зазвенела серебром, так что он почти ощутил исходящий от неё холод. Все трое — оба деймона и человек — вздёрнули головы, но прежде чем он успел ощутить на себе их взгляды, реальность снова поплыла. Моргнув, Джон обнаружил себя сидящим на земле, пока Уилл держал его за плечи, обеспокоенно спрашивая, что случилось.

— Саян пересекла границу миров, — сказал он, и голос его прозвучал сипло и сухо, будто он не пил несколько суток. Уилл, видимо ощутив эту перемену, поспешно потянулся за флягой, на что Джон благодарно кивнул.

Вода подействовала успокаивающе, окончательно возвращая связь с реальностью, но не избавляя от трепета в груди, с которым отзывались явно натянувшиеся нити. Чужая боль и измотанность разливалась по телу тягучей смолой, и Джон прикрыл глаза.

Ты слишком слаб, чтобы идти, произнёс он, почти тут же ощущая недовольство адресата. Он тяжело вздохнул. Это небезопасно. В ответ снова молчание. Джон открыл глаза, вновь вздыхая, уже ощущая нежелательные взгляды на себе. Он медленно поднялся, высвободившись из поддерживающей хватки сына, расправил плечи. Поднявшийся поток ветра прошелся по его волосам и лицу, и Парри подумал о вихрях, что несли воздушный шар. Внутри что-то болезненно сжалось.

Просто будь осторожен, произнёс он, закрывая связь прежде, чем смог ощутить ответ.

***

Развитие Небесной республики предполагалась быстрым, но на подходе к Адамантовой башне Джон был… впечатлён. То, с какой скоростью шло строительство, пока повсюду шныряли ангелы разных рангов и прочие существа, последовавшие за Белаквой, не могло не впечатлять. Но наравне с удивлением здесь был и страх, притаившийся в самых глубинах того, что христиане звал душой. Шагая по коридорам, слыша голоса созданий, Джон не мог не заметить то, с каким рвением и фанатизмом они работали. Возможность сопротивления Магистериуму пробудила в них жажду жизни, лучшей жизни и это было даже похвально, только на ум Джону почему-то приходили тихие вздохи Баая, который тот издавал во время каждого их диалога в первый месяц знакомства.

Азриэл обнаружился в просторной светлой комнате в окружении ангелов. Когда они вошли, он стоял, склонившись над столом в процессе изучения карты или чертежей — Джон не мог разглядеть точнее. Он не обратил внимания, даже когда Бальтамос окликнул его, и Джону это доставило тихое удовольствие — наблюдать за беспомощным пыхтением ангела. Когда Азриэл отмахнулся, сказав, что займётся ими позже, Джон усмехнулся.

— Боюсь мы не будем ждать «позже», лорд Белаква, — произнёс он достаточно громко, чтобы голос эхом отскочил от округлых стен. Прятавшийся в его тени Уилл вздрогнул.

Азриэл замер, а затем круто развернулся, глядя прямо на них. Когда он прищурился, чуть наклонив голову, Джон не сдержал очередного смешка.

— Что, не узнаешь?

— Глазам не верю, — парировал Белаква. Чертежи были оставлены, к недовольству ангелов. Азриэл направился к ним, широко распахнув руки. — Грумман! Живой!

— А ты небось уже растрепал всем о моей смерти?

— Тебя не проведёшь, — засмеялся Азриэл.

Они пожали друг другу руки, а потом Азриэл и вовсе обнял его, хлопнув по спине.

— Рад тебя видеть, старина, — произнёс он, улыбаясь. Джон моргнул, испытывая фантомную боль, когда лорд сжал его плечо в месте, которое не так давно пробила пуля и стрела. Но он тут же прогнал это ощущение, спрятав так глубоко, как только был способен. Не сейчас, не в этом месте, не с этим человеком. — Решил примкнуть к моим рядам?

— Подумал, что буду полезен. И что тебе не помешает помощь, — он отстранился, чуть оборачиваясь. Уилл стоял позади. По его позе становилось очевидно, насколько ему некомфортно находится здесь, а когда Азриэл заметил его, на лице мальчика мельком отразилось недовольство, которое он тут же скрыл за маской безразличия. Азриэл вздёрнул брови.

— Мне больше не нужны дети, Грумман, — усмехнулся он, обращаясь к нему. По лицу Уилла прошлась тень ужаса, который Джон разделил, пусть и не в полной мере. Кажется, они оба понимали, о чем шла речь, хотя Джон не мог знать наверняка. Но это было неважно, не сейчас, поэтому Джон отзеркалил усмешку Азриэла и спокойно произнёс.

— Это Уилл. Он…

— Носитель ножа, — закончил за него Азриэл, и Парри заметил, каким серьёзным стало его лицо. Уилл сжал выдавшую его руку в кулак. — Ты нашел его.

— Я хотел сказать, что он мой сын, — продолжил Джон, и лицо Белаквы вытянулось.

— Что?! — Джон кивнул. — Как? Груманн, да ему же не меньше одиннадцати, когда ты успел…

— Ему тринадцать, — поправил Джон. — И он не из этого мира. Как и я.

Удивление Азриэла стоило всех трудностей пути, с которыми им пришлось столкнуться. Джон почти рассмеялся, но Азриэл опередил его, залившись смехом, несколько смахивающим на истерический. Затем, продолжая смеяться, захлопал его по плечу, повторяя «ну ты даёшь». Джон улыбнулся.

Всё складывалось как никогда лучше.

***

— Это была ошибка.

— Что?

Уилл вздохнул. Они находились в гостевой комнате — той, что предназначалась младшему Парри — которую выделил им Азриэл, как своим дорогим гостям. У Уилла с собой почти не было вещей, да и разбирать рюкзак он не собирался, оставив его у ножки односпальной кровати, что была застелена серым бельём. Серый и его оттенки вообще были преобладающими цветами в башне, на фоне которых Уилл казался надутой грозовой тучей.

Он вздохнул, поворачиваясь к Джону.

— Мне не следовало приходить сюда.

— Уилл, — вздохнул Джон, протягивая руку к плечу сына, но тот отстранился, помотав головой.

— Я был бы куда полезнее, помогая мистеру Скорсби спасать Лиру. Я…

— Нет, — покачал головой Джон. От упоминания Ли внутри что-то скребнуло, но он задавил это чувство быстрее, чем смог подумать. Вздохнув, он заглянул Уиллу в глаза. — Мы говорили об этом. Ты — носитель. И у тебя есть долг.

— Я знаю, что у меня есть долг. Защищать нож от того, чтобы он попал в плохие руки. Он… — Уилл вздёрнул руку, указывая на дверь, за которой десятью минутами ранее скрылся Азриэл. — Не из хороших. Он мне не нравится.

— Он никому не нравится, — вздохнул Джон, присаживаясь на край кровати. Он был слишком утомлён дорогой, чтобы стоять слишком долго. Или, быть может, это его недуг давал о себе знать. — Но он борется за правильные вещи.

— Я не знаю! — воскликнул Уилл. Кажется, все сомнения, что копились в нём, пока они были в дороге, наконец нашли путь выплеснуться. — Он не выглядит хорошим и правильным. Судя по тому, что я видел и слышал, он просто… Я не знаю, диктатор?

Джон усмехнулся.

— Азриэл не Гитлер, — Уилл не ответил, плотно сжав губы. Джон вздохнул. — Послушай, я соглашусь, что Азриэл не хороший человек. Он тот ещё козёл, на самом деле.

— Как вы вообще познакомились?

— В Иордан-колледже.

— Это то, откуда родом Лира?

— Да, — кивнул Джон. — Я получал степень в Германской академии, когда начался весь этот скандал с её рождением, но позже отправился туда преподавать.

— Подожди… Он и есть её отец?

— Да, — кивнул Джон, не предав значения тому, как нахмурился Уилл. Вряд ли авторитет Азриэла мог хоть немного подняться в глазах его сына. — Азриэл учёный. Первоклассный учёный. У него всегда было достаточно амбиций и влияния, чтобы получать, что он хочет. Это, — Джон сделал широкий жест рукой, как бы указывая на всю Небесную республику сразу. — Одна из таких прихотей. Но мысль, которую она несёт — правильная. Азриэл хочет свободы для всех, но в первую очередь — для свободных умов, как мы. Что в этом плохого?

Уилл не ответил. Джон не мог сказать по виду, устроил ли его ответ, но он не произнёс ни слова в течение вечера, лишь когда их позвали на ужин, выразил своё нежелание идти. Джону пришлось настоять. Он был уверен — весь ужин затеивается в первую очередь ради него, потому что Азриэл желал заполучить Носителя и Нож слишком долго. Так что возражений он бы не потерпел.

Уилл согласился, но лишь из вежливости, и показательное равнодушие, с которым он качал головой на каждое предложенное изысканное блюдо было тому доказательством. Он ограничился простым чечевичным супом и почти не участвовал в беседе, отвечая короткими сухими репликами, сводящимися в большинстве случаев к «да» и «нет», а после демонстративно пил воду, вынуждая отвечать Джона.

Лишь когда речь зашла о создании портала, он заинтересованно посмотрел на Азриэла. Мыслительный процесс отразился на его лице тенью сложного часового механизма, и когда шестерёнки сошлись, встав на предназначенные им места, что-то с щелчком изменилось.

— Так вы убили Роджера? — произнёс он, и повисшая тишина заставила Джона трижды пожалеть о том, что он настоял.

Азриэл медленно повернулся к Уиллу. Лицо его выражало скорее безразличие, чем удивление, но Джон знал его достаточно долго, чтобы понять, что это — лишь маска.

— Кого?

— Лучшего друга Лиры.

— Ты про сиротку, что пришел с ней на Север? — уточнил Азриэл. Уилл невнятно пожал плечами. Белаква издал глухой смешок. — Это был вынужденный шаг. Мне нужен был достаточно большой всплеск энергии, чтобы создать портал, поэтому…

— Ты разделил его с деймоном, — скорее утвердил, чем спросил Джон. Когда Азриэл кивнул, по спине Парри холодным лезвием прошли мурашки. Впервые за всё время он был рад, что Саян Кётёр не было рядом.

Шок Уилла однако восполнял это с лихвой.

— Вы… Это ведь… Это ужасно.

— Все великие открытия требуют жертв, парень.

— Вы убили лучшего друга вашей дочери у неё на глазах. Это ваша жертва?

— Уилл… — попытался одёрнуть сына Джон, но в этом уже не было необходимости. Уилл кивнул, а затем, извинившись и поблагодарив за ужин, вышел из-за стола, не обращая внимания на окрики Джона. Для него с ужином было покончено. Как, видимо, и с Азриэлом.

***

Джон вернулся к себе в комнату несколько часов спустя. У него кружилась голова от вина, что предложил Азриэл, едва за Уиллом закрылась дверь. Джон не представлял, как мог перенести остаток ужина без него, но сейчас это казалось ошибкой. Усталость после дороги не проходила, и даже когда он сходил в душ в почти бессмысленной попытке смыть её вместе с туманом в голове, это не помогло. Голова всё ещё была тяжелой, а мысли — свинцовыми, и всего этого было так много, что его начинало тошнить.

Он сел на кровать, обхватив голову руками, чуть массируя пульсирующие виски, чтобы снять напряжение. Когда он закрыл глаза, то в сознании возник образ, но не аэронавта, как он боялся, а птицы.

Саян Кётёр смотрела на него с нескрываемым возмущением.

Будешь ли ты так любезен объяснить происходящую какофонию?

Джон вздохнул, сдаваясь.

Он рассказал свой назойливой и нетерпеливой птице всё, начиная с вопросов Уилла и заканчивая сегодняшним разгромным ужином. Птица выслушивала внимательно, но не отказывала себе в удовольствии опускать едкие комментарии и порой даже клевать его, пусть и мысленно.

Когда он закончил, она произнесла:

Я догадывалась, что мальчик разбирается в людях куда лучше твоего.

Ты не помогаешь.

И он прав, не доверяя Азриэлу нож.

Почему ты не поддерживаешь меня?

У себя спроси, хмыкнула Саян. Но ты уже знаешь ответ, не так ли?

Джон вздохнул, проводя пальцами по мокрым волосам и невольно думая о других волосах, точнее о конкретной такой челке. Саян Кётёр хмыкнула.

Ему лучше, произнесла она, отвечая на невысказанный вопрос. Гораздо. Сегодня мы встретили панцербьёрна, с которым он знаком. Йорек, кажется. Король среди своего вида. Это его обрадовало. Но он всё ещё слаб, хоть и упрямо настаивает обратное. В этом вы похожи.

Не надо, вздохнул Джон. Он почти увидел, как Саян раздраженно повела хохолком.

Почему ты закрываешься от нас? Не думай, что я этого не заметила.

Вы тоже не очень-то идёте на контакт. Да и не в том я месте, чтобы уходить в связь.

Птица раздраженно вздохнула. Затрепетали крылья, и Джон только сейчас осознал, что Саян, должно быть, летит.

Не ври мне, Джопари. Себе — сколько хочешь, но не мне. У тебя отвратно получается.

Ты невыносима.

Если хочешь, чтобы тобой восхищались — отправляйся к Азриэлу. Или к сыну, хотя после сегодняшнего, твой авторитет перед ним явно померк. Я здесь не за этим.

Джон раздраженно вздохнул, открывая глаза, тем самым прерывая связь. Его и без того паршивое настроение стало просто отвратным, мерзким привкусом отзываясь на кончике языка. Он помотал головой, а затем поднялся, направившись прочь из комнаты. Саян Кётёр не помогала, но её толчок к разговору с Уиллом был верным. Не то чтобы он переживал за свой авторитет, хотя что-то и обеспокоенно скреблось в груди от этих слов, скорее хотел убедиться, что его сын в порядке.

Но когда ответом на пятикратный стук и троекратный зов упрямо служила тишина, беспокойство обрело конкретную форму и причину. Предположение вспыхнуло в голове крохотным огоньком, которого оказалось достаточно, чтобы повлечь за собой реакцию — панику.

Нет.

Дверь поддалась даже легче, чем он думал, но это всё равно оказалось бессмысленно. Потому что оказавшаяся за ней комната была пуста.

Нет.

Меря пространство широкими шагами, он осмотрел комнату, отгоняя худшие из предположений другими, помягче. Но те отметались — дверь была заперта изнутри вместе с окнами, значит Уилл не выходил куда-то за её пределы, и его вещей не было, значит он ушел.

Окончательную точку поставил листок бумаги, зажатый стоявшей на тумбочке зажженной свечой. Когда Джон взял её в руки, он заметил капли воска, что успели попасть на неё. Здесь были пять предложений, написанных округлым почерком с мягкими связками — так похожим на тот, что был у Элейн.

«Мне жаль, что я не оправдываю твоих ожиданий, отец, но я не буду помогать этому человеку, какими бы правильными, с твоей точки зрения, идеями он не руководствовался. Я её не разделяю. И Лира тоже. Это важнее для меня. Прости»

Джон закрыл глаза, ощущая, как желчь на языке становится ощутимей. Он отложил записку, сделав шаг к стоявшей неподалёку мусорной корзине. Но когда он наклонился, чтобы сплюнуть, его вдруг вырвало. От неожиданности он присел, рукой зацепившись за холодную поверхность стены, загоняя пыль цементных блоков себе под ногти. Когда всё закончилось, он крепко зажмурился, коротко дыша.

Сорвавшихся с щек капель он даже не заметил.

Chapter Text

Пробуждение ощущалось странным. Ли спал и видел сны, неясные образы которых проносились мимо него бесконечным потоком, сквозь который порой можно было углядеть образы — сгорбленную фигуру отца на тёмной, освещённой подтекающей керосиновой лампе кухне; мать, поющую на своём родном языке, пока её босые ступни бьются о землю; размытые лица девушек из баров и таверн, куда он заглядывал после долгих холодных путешествий в поисках тепла; Лира, над чем-то смеющаяся с насупившимся Йореком по пути в Больвангар, чей звонкий смех перетекает в другой, более хриплый и низкий, мужской голос, произносящий заговоры, пока исполосованные чернилами пальцы растирают засушенные травы.

Джон.

Имя вспыхнуло искрой на конце нити, и почти тут же исчезла, ускользнув куда-то глубже и дальше, но её света хватило, чтобы запустить процесс. Ли приходил в себя медленно, постепенно вспоминая и начиная ощущать, как наложенные чары распадаются, оставляя тягучее чувство боли и…

Одиночества.

Ли открыл глаза. Он лежал на полу, укутанный тканью. Было холодно — ветер проходился по его лицу, вызывая толпы мурашек, бегущих по коже головы назад, к шее и позвоночнику. Попытка пошевелить головой увенчалась сомнительным успехом — ему удалось чуть повернуть её, но возникшая при этом боль выбила из него вскрик. Затрепетали крылья, раздался шелест и внутри помещения, где он находился, появилась птица. Взъерошенная, она подошла к нему, стуча когтями по полу и, сильно наклонив голову, заглянула ему в лицо. Затем, издав звук, чем-то похожий на человеческую усмешку, она произнесла:

— Доброе утро, мистер Скорсби.

Ли в ответ лишь шумно вздохнул.

Серафина появилась в палатке некоторое время спустя. На лице её отразилось искреннее удивление, когда она заметила, что он пришел в себя, которое почти сразу же сменилось не менее искренней радостью, с которой она склонилась над ним, заглядывая ему в лицо.

— Рада вашему возвращению, — произнесла она. — Давайте-ка посмотрим, чего это вам стоило.

Ведьма помогла ему выбраться из палатки на улицу. Это заняло куда больше времени, чем он даже мог ожидать. Его собственное тело и сознание беспощадно подводили — он не мог заставить конечности двигаться правильно, не мог вспомнить, как пошевелить даже пальцами. Когда же им удалось усадить его на бревно у места, где когда-то был разведён костёр, он шумно выдохнул, чувствуя отголоски тупой боли по всему телу. Присоединившаяся к нему Эстер едва ли выглядела лучше. Похудевшая и осунувшаяся, он жалась к его ноге, вяло моргая свои большими глазами.

— Что… — начал было он, но тут же закашлялся, лишь сейчас осознав испытываемую жажду. Раздался писк, зашелестели крылья, а потом Саян Кётёр уронила бутыль ему на колени. Он благодарно кивнул, припадая к горлышку. Когда жажда была утолена, он глубоко вдохнул и продолжил. — Что со мной происходит?

— Лучше спросить у вас. Как вы себя чувствуете?

— Мм, — Ли замялся, не зная, как точнее ответить. — Странно. Я… Сколько я спал? По ощущениям… очень долго.

— Вы были без сознания три дня. Но для вашего сознания, если верить заявлениям шамана, прошло несколько месяцев.

— Оу, — глухо произнёс Ли. — Он действительно…?

Ли не смог закончить предложение. В голове у него творилась каша — образы сменяли один другой, в порядке известном одному Властителю, и Ли не мог разобраться, где была реальность, а где — вымысел, но, пытаясь прислушаться к ощущениям связи, он находил лишь пустоту и остатки тепла, как от тлевших в камине углей.

Ведьма кивнула, нахмурившись.

— Мне никогда не приходилось наблюдать за подобным ритуалом. Лишь слышать. Учение енисейских пахтар отличается от того, чем занимаются ведьмы. Но, полагаю, да, раз вы живы.

— А где он сам? — спросил он, обращаясь к Серафине, но поворачиваясь к сидевшей тут же Саян Кётёр. Скопа повела крыльями, плотнее складывая их за спиной. — Почему ты… Что вообще происходит?

— Они с Уиллом отправились к лорду Азриэлу, — произнесла Серафина. — чтобы передать ему Чудесный нож для борьбы с властителем. Саян Кётёр была оставлена на случай, если мы захотим связаться с ними.

— И для вашей безопасности, — добавила деймон, обращаясь к аэронавту.

Ли моргнул.

— Он… ушел?

Сухой кивок птицы и отведённые ярко-желтые глаза служили выразительным ответом. Ли моргнул, пытаясь осознать сказанное. Не получалось. Эстер дёрнула лапой в полудрёме, и он погладил её по холке, ощущая нараставший в горле ком, который он, нахмурившись, сглотнул.

Ушел.

Вот оно как.

Испытываемые им ощущения были странны и противоречивы, но таким же было и его состояние, так что он решил отодвинуть их подальше. Необходимо было сосредоточиться на куда более важных вещах, чем скребущие подкорку чувства — Лира.

История с её исчезновением была непонятна ему ещё в момент, когда он впервые услышал об этом. Сейчас же она и вовсе казалась далёкой и размытой, так что Серафине пришлось вновь объяснять происходящее, по несколько раз повторяя упускаемые им детали.

Он хотел отправиться в путь тут же, но ведьма и деймон осадили его.

— Ритуал слишком сложный, покачала головой Серафина. — Я не могу гарантировать, что последствия не будут разрушительны и будет лучше узнать об этом в менее ответственный момент.

— Тебе нужно научиться управлять телом заново, — произнесла Саян Кётёр, сосредотачивая взгляд ярко-желтых глаз на нём. Они были такими большими и насыщенными, что Ли невольно подумал о плескавшейся в бочках медовухе. — Непохоже, что ты умеешь это сейчас.

Ли едва не рычал, признавая поражение.

У него ушло больше суток, чтобы научиться заново ходить. Серафина улетела на разведку, добавив, что принесёт провизию, так что он остался один, и это было даже к лучшему, потому что движения его были нелепыми, почти детскими. Каждый раз, когда голова его ударялась о мягкую землю, он ругался сквозь зубы, сдерживая себя от того, чтобы не помянуть поставившего его в это положение. Но тогда бы слова ушли в связь, а её он контролировал меньше всего. Однако чужое присутствие начинало ощущаться, но отдалённо, будто человек на другом конце нитей отгородился полотном. Ли не хотел думать, что так оно и было. Он вообще не хотел думать.

Не получалось.

— Вы ещё слишком слабы, прекратите это отрицать, — цокнула Саян Кётёр, когда он в очередной раз упал. — Путешествие добьёт вас.

— И чьей это будет виной? — рявкнул он, переворачиваясь. Птица моргнула, потом взлетела, оттолкнувшись от насеста. Ли фыркнул, шумно выпустив носом воздух. Эстер повела носиком.

— Это было…

— Я знаю, — отрезал он, переворачиваясь и поднимая себя на локтях. Затем выдохнул и повторил, куда спокойнее. — Я знаю.

Зайчиха отвечать не стала.

Ли действительно знал, что выпад был слишком резким, и что он определённо задел улетевшего деймона. Это было грубо, и даже смехотворно в некотором роде, потому что произошедшее было его виной. Он отправился за шаманом добровольно, он остался в лощине добровольно, он оттолкнул Джона добровольно. Не было вины Парри в этом. Как и в том, что он ушел, преследуя высшую и куда более благородную в масштабах миров цель.

Не было.

А злость была. И не только она — обида, непонимание, растерянность — целый букет противоречивых чувств теснился в груди Ли, постоянно выползая из угла, куда он их спрятал, постоянно напоминая о себе. Ли хотел перестать думать, хотел перестать ощущать.

Не получалось.

Они отправились в путь с рассветом. Ли шел медленно, куда медленнее, чем хотелось бы, и от ощущаемого поощрения, что волнами исходили от ведьмы и чужого деймона, становилось тошно. Его мышцы и кости, выдерживавшие самые жестокие бури, теперь были вялыми и слабыми, начинающими болеть на второй час пути. Ему приходилось делать остановки, медленно дыша и жадно глотая воду, ждать, пока вспыхнувшая боль утихнет. Это раздражало и надоедало, но поделать с этим он ничего не мог.

Они подобрались к окну, когда солнце клонилось к закату. Скопа ощутила его первой — затрепетав крыльями, она спикировала, когтистыми лапами вцепившись в кривую ветку, а затем мотнула головой.

— Туда.

Серафина прошла первой. Окно было небольшим, и она юркнула в него, будто ловкая птичка, а Ли пришлось пробираться, как оконный вор. Манёвр сработал плохо — он запнулся, и не державшие его от усталости ноги подогнулись, так что он упал на колени, вызвав тем самым вспышку боли, пронзившую тело целиком. Осознание, что её источник находится внутри него, пришло лишь когда он услышал шелест, а после, вздёрнув голову, увидел расплывающийся мужской силуэт.

Шок связал его поперёк груди тонким лассо, затянув так, что стало трудно дышать. Мысль о том, что он видел подобное ещё там, на севере по пути в Больвангар, забилась в висках. Тогда он подумал, что это всего лишь сон, но сейчас…

— Что за чертовщина это была? — спросил он хриплым шепотом, обращаясь к сидевшей на земле скопе. Та не удосужила его ответом, чуть демонстративно отведя взгляд, и причину тому аэронавт понял лишь когда ведьма коснулась его плеча.

— Вы в порядке?

Ли поспешно кивнул. Ему показалось, что ответ Серафину не устроил — она нахмурилась, взглянув на место, куда он пялился мгновением раньше, но возражать не стала, выпрямляясь.

— Сейчас, раз уж мы в безопасности, думаю имеет смысл составить новый план, — заявила она. Ли согласился.

— Нужно найти Йорека.

— Полагаю, он вернулся в свои владения в Свальбарде. Отсюда это… — она выпрямилась, а потом и вовсе взлетела, разглядывая окружавшую их местность. Они находились где-то в тундре – равнинная местность, небо над которой было затянуто тучами. Воздух здесь был сухой и холодный, в противоположность влажному и тёплому, что наполнял Читтагацце. Но дышать всё равно стало легче. — Около двух недель пути.

— Это слишком долго, — покачал головой Ли. — У нас нет столько времени ждать, — он сделал паузу, выдыхая. А какой у них был выбор?

— Я могу полететь к нему одна, — предложила Серафина. — В нашем мире Призраки вам не грозят, а защитить себя сам…

— Я вполне способен, — согласился Скорсби. — Да. Пожалуй, это лучший план в нашем положении. Летите и расскажите ему произошедшее. Если что-нибудь надумаете…

— Я пришлю Кайсу, как только он что-то решит, — закончила за него Серафина. Ли кивнул. — Тогда прощайте. И будьте осторожны. Не только в том, что вы делаете, но и в том, чего желаете.

Ли удивлённо моргнул, наблюдая за тем, как она взмахивает рукой, а потом взлетает, оставляя его одного. Стыд осознания багровыми пятнами пошел по коже, но он мотнул головой, избавляясь от него.

Она не могла знать.

***

В одиночестве шаткость его положения стала более очевидна. Багаж путешествий за плечами был преимущественно воздушным, а значит терял всякую ценность в сложившихся обстоятельствах. Его состояние тоже оставляло желать лучшего — не желая того признавать, он всё ещё ощущал не столько слабость, сколько острое чувство непонимания происходящего, игнорировать которое было тяжело. И незнакомая местность, а так же неопределённость собственного положения ситуацию не улучшали.

Саян Кётёр, до момента отбытия ведьмы преимущественно молчавшая, если не отсутствующая в поле зрения, заметив его смятение, предложила свою помощь. Пока он отдыхал, стараясь умерить обострившиеся после прохода через завесу чувства, она улетела осматривать местность. Вернувшись через полчаса, птица заявила:

— В пяти часах отсюда есть лес с рекой, — она мотнула взъерошенной головой в сторону холма. Ли тихо охнул. — Там мы сможем остановиться на ночлег. Но тебе стоит осторожно рассчитывать силы.

— Пойдём же, — произнёс он, и они продолжили путь.

Часы сменяли один другой, в отличие от пейзажа, и понять, что он продвинулся, можно было лишь по усилившейся боли в ногах и простреленном плече. Ему приходилось останавливаться чаще, чем он мог себе позволить, делая жадные глотки воды, но пренебрегая обезболивающим отваром несмотря на осуждающие взгляды Саян Кётёр. Скопа вела его вперёд, паря в паре метров, своим чутким взглядом высматривая не то хищников, не то признаки человеческого присутствия, в обоих случаях оставаясь без находок.

Они достигли леса, когда солнце уже начало садиться, так что скопа начала подгонять их обоих. Ли быстро обнаружил место, про которое она говорила – река оказалась ручьём, что бежал по покрытым мхом камням и скрывался в расселине меж нависших деревьев. Ли заметил круг из покрытых копотью камней, и его это насторожило, но птица убедила его, что в округе по-прежнему не было ни единой души. Пока он был занят разведением костра, она исчезла, вернувшись с двумя тушками ласок, что бросила к его ногам. Аэронавт удивлённо захлопал глазами, поочерёдно глядя то на трупы, то на птицу. Она вздохнула.

— Тебе необходимо поесть, иначе завтра мы будем двигаться ещё медленней. И выпей уже, наконец, отвар!

Ли такая настойчивость забавляла. Сколь учтив и тактичен был шаман, столь же беспринципно прямолинейна была его скопа, и, вероятно, это многое говорило об истинном характере его соулмейта, но Ли предпочитал не задумываться. Как и в случае с остальным, у него не получалось.

Занимаясь разделыванием и приготовлением тушек, он то и дело мысленно возвращался к образу мужчины, как невольно делал весь сегодняшний день. Испытывая на себе своеобразную заботу его деймона, игнорировать это становилось сложнее. Но Ли справлялся.

Ужин он провел в тишине, не удосужив себя разговором даже с Эстер. Его собственный деймон выдавала его состояние с головой — за время, проведённое в «спячке», она осунулась, потеряв вовсе не лишние килограммы, и сейчас выглядела вялой и уставшей, так, что становилось жалко смотреть. Когда он лег на землю, укутавшись в плащ, она подобралась ближе, комочком свернувшись у него под боком, и он зарылся пальцами в её поредевшую шерсть, методично почесывая. Саян Кётёр, не сводившая с них взгляда, тихо произнесла:

— Я посторожу.

Он кивнул, в очередной раз решив не задумываться на тему природы разделённых деймонов, и закрыл глаза.

Его сон был прерван вспышкой боли, пронзившей плечо и ногу, так что он захрипел, приподнимаясь на локтях. Ощущения были похожи на те, что испытываешь от прижатой раскалённой палки, и Ли мечтал бы не знать, каково это. Зашелестели крылья, потом под самый бок его ударило флягой.

— Пей! — возмущенно пропищала скопа. И он выпил.

Боль не унималась ещё с десяток минут, сметя собой ту дымку сна, в которую ему удалось провалиться. Когда от неё осталось лишь послевкусие, он медленно поднялся, закинув рюкзак на плечо и не обращая внимания на продолжавшиеся возмущения птицы.

— Ты спал недостаточно. Тебе необходимо…

— Мы должны идти, — перебил её аэронавт. Птица зыркнула на него глазами, а потом взлетела, ворча что-то про упрямых идиотов.

Он смог идти ещё два часа, прежде чем сонливость вернулась, томительной тяжестью наполнив тело. Небо было затянуто непроглядной тьмой, так что новый костёр ему пришлось разводить едва ли не на ощупь. Получилось не сразу — пальцы дрожали от холода.

— Должно быть скоро рассвет, — произнёс он, размышляя вслух. С шелестом появившаяся скопа возразила:

— Сейчас лишь второй час от полуночи, — она выразительно взглянула на него, и он тихо охнул, поняв её осуждение. Он спал едва ли четыре часа. — Тебе повезло, что время полярных ночей прошло.

— Да уж, — невольно согласился он.

Ли присел, спиной оперевшись на ствол берёзы. Он обхватил себя руками, ожидая, пока разведённый им костерок разгорится достаточно, чтобы его согреть. В голову пришел Север с его лютыми морозами и холодными ветрами, человеком которого его считали. А затем — слухи, что роем окружали фигуру загадочного Станислауса Груммана.

Ли вздохнул. Игнорировать мысли о его соулмейте было бы куда проще, не будь этой тишины, отстранённости, которую он испытывал с чужой подачи. Скорсби подозревал, что это связано с расстоянием — теперь их разделяло два мира, и в прошлый раз это служило причиной, почему он не слышал его до тридцати лет, но сейчас…

Ли измученно прикрыл глаза. От произошедшего в равнине у него в сознании осталось одно лишь разъярённое лицо ведьмы, заносившей лук и полное паники лицо шамана, а потом только звуки — птичий писк, женский крик, вой бурана, истошный вопль. Причины собственной самоотверженности оставляли вопросы, но куда больше — та паника, что прожигала драгоценный металл их связи вспышками электричества, которую испытывал его соулмейт, спасая его раз за разом. И Ли казалось, что что-то изменилось между ними.

Но Джон Парри ушел, последовав своей миссии, и оставив его одного, и осознание этого вызывало обиду и злость, что горчили на языке неприятным привкусом.

Он открыл глаза, глядя на сидевшую на ветке скопу. Та не подавала признаков усталости, но выглядела несколько обеспокоенно, вглядываясь в горизонт в направлении, откуда они пришли. В её напряженной охотничьей фигуре было место грации и опасности, исходившей от острых когтей, широкого размаха крыльев и чутких глаз, но была и доля нелепости, с которой она поворачивала голову или пикировала вниз. Противоречивый образ, подумал Ли. Прямо под стать хозяину.

Ощутив на себе взгляд, скопа повернулась, глядя на него. В её золотых глазах появился прищур, она цокнула.

— Я чувствую, как вопросы роются в твоей голове, аэронавт, — произнесла она. Затем, неловко переступив с лапы на лапу, продолжила, уже тише. — Я могу рассказать, что знаю, если вы того хотите.

— Не думаю, что мистер шаман будет этому рад, — заметил Ли. Саян Кётёр снова цокнула.

— Он никогда не бывает рад.

Ли издал смешок. Вопросы у него действительно были, и даже много, и в первую очередь они касались той демонстративной тишины, что он испытывал, но почему-то ему казалась, что и сама скопа подвергается ей, хотя всем своим видом показывает обратное. Так что он задумался, плотнее запахнув плащ и подвинув ноги к огню, размышляя о всех тех слухах, что ему доводилось узнать. Наконец, вспомнив слова ведьмы, он произнёс:

— Серафина говорила, что то, что он сделал… спасая меня, это магия ей недоступная. А она — королева среди ведьм. И тартары… — Ли нахмурился. — У этих ребят не лучшая репутация, и я сам сталкивался с ними, так что мне сложно поверить в их связь с… Джоном. Но он шаман, и у него есть эта… — он сделал круговой жест рукой, указывая на лоб. — Дырка, в голове, что, как говорят, довольно почетно в их кругах, так что, видимо, это правда, не так ли?

— Не совсем, — коротко ответила Саян. Ли кивнул, ожидая продолжения. Птица вздохнула. — Мы с Джопари много путешествовали с момента попадания в этот мир. У нас есть навыки ведения боя, что позволило заполучить расположение тех из них, кто встречался на нашем пути. Благодаря этому авторитету, нам удалось убедить тартар охранять то, что построил Жертвенный совет.

— Больвангар? — удивлённо произнёс Скорсби. Когда птица кивнула, по спине лезвием прошелся холодок. — Он что… принимал участие в том, что творилось там?

— Исследование, проспонсированное германской академией, было тесно связано с этим. Но непосредственно в разработке не участвовал, разочаровавшись в их религиозных мотивах. Вот почему мы покинули экспедицию.

— И присоединились к тартарам?

— Да. Тартары уважали нас, их кочевой образ жизни был близок тому, чего мы желали. Несколько месяцев мы путешествовали с ними, пока однажды не столкнулись с панцербьёрнами. Это была неожиданная встреча — они были далеко от своих привычных владений, и закончилась она не лучшим для нас образом. Мы были ранены, наши товарищи мертвы — последний из них столкнул нас в Енисей. Это спасло нам жизнь.

— Черт возьми. И как же вы…

— Неизвестно. Мы пришли в себя уже у пахтар.

— Пахтары? — нахмурился Ли. — Разве это не одно и то же?

— И да, и нет. Тартары и пахтары являются частями одного народа, разбросанного по всей Сибири и Дальнему Востоку, чьё название не переводимо на английский. Тартары — воины-кочевники, они живут на Севере, большими группами, состоящим преимущественно из мужчин. Это они охраняли Больвангар и напали на Московию. Пахтары живут южнее, близ Енисея. Их племена маленькие, состоят из женщин, стариков, детей и не пригодных к войне мужчин. Они занимаются охотой и рыболовством, а так же шаманизмом, из-за чего считаются более мирными. К ним мы и попали. Шаманы говорили, что дух Енисея берёг нас, поэтому шаману, который умел общаться с ней, удалось нас спасти.

— С ней? Это что… живое существо?

— Было им когда-то. Местные зовут её Ионэси*, — Саян Кётёр сделала паузу. — Мы не знаем, насколько это правда, но обучаться у него и других шаманов племени было большой честью. Вскоре после того, как мы прошли обряд посвящения, в Джоне открылись способности, которые он применил, призвав тебя.

Она закончила свой рассказ, глядя ему в глаза, и у Ли от столь пристального взгляда закололо кожу. Ему вдруг показалось, что он ощутил связь, ощутил Джона через его деймона, потому что иначе и не могло быть, только не при откровенном разговоре с воплощением души его соулмейта. Поэтому он вздохнул, отводя взгляд, думая о том, насколько всё было…

— Сложно, — произнёс он вслух. Саян Кётёр кивнула.

— Да. Это очень сложно. Как и вся наша жизнь. Поэтому, когда мы пытаемся сделать что-то правильно, оно не всегда выходит и не всегда выглядит таким. Но мы пытаемся.

Ли показалось, что она говорит не только в общем, но и намекает на конкретный поступок Джона, не дававший ему покоя. Он поджал губы. Его чувства по-прежнему были противоречивы, и с рассказом птицы легче не стало, но теперь оно ощущалось… по-другому.

Саян Кётёр встрепенулась.

— Тебе нужно поспать. Пренебрежение отдыхом ни к чему хорошему не приведёт.

— Почему тебя так беспокоит это?

— Почему не должно?

Ли было нечего ей ответить. Лекарство давно затуманило голову, но теперь всё казалось ещё тяжелей. Так что он смирился с поражением, откинув голову назад и позволив себе, наконец, заснуть со смутной надеждой, что Джон ему не приснится.

Надежда не оправдалась.

***

Они продолжили путь на следующий день. Когда солнце уже клонилось к закату, с очередного холма они увидели простилающийся у реки городок, в котором Ли предложил найти ночлег. Слетавшая на разведку Саян Кётёр лишь покачала головой.

— В городе полно людей Магистериума, — Ли тихо охнул. Будто считая первый аргумент недостаточно весомым, птица продолжила. — И у нас нет денег, чтобы заплатить. К тому же они непременно запомнят человека с двумя деймонами. Так что лучше остановиться здесь.

Скорсби не стал возражать.

За ужином, когда они обсуждали дальнейший план действий, их настиг Кайса. Деймон Серафины Пеккалы рассказал, что прилегавшая к деревне река не так давно сменила своё направление и теперь по ней двигались медведи, направляясь на юг.

— Вы можете пересечься у порогов, — сказал гусь. — Здесь около дня пути.

Путь занял у них больше суток — участившиеся приступы боли мешали сохранять темп. Саян Кётёр высказывала своё беспокойство по поводу их учащения, но так же Скорсби видел, что её волнует и другое. Вспомнив её рассказ, он сложил две детали.

— Что будет, если медведи поймут кто ты? — обратился он к птице на одном из перевалов. Та повела крыльями.

— Джопари ясно дал понять, зачем оставил меня. Встреча с панцербьёрнами меня не страшит, и я улечу лишь в том случае, если того захочешь ты, — она взглянула на него. — Ты хочешь этого, аэронавт?

Ли покачал головой. Птица одобрительно курлыкнула.

Они настигли корабль глубокой ночью, что, впрочем, ничуть не уменьшило испытываемую Ли радость при встрече со старым другом. Йорек с медведями выглядели измотанными не сколько дорогой, сколько голодом, но всё же радость короля была искренней.

— У тебя девять жизней, приятель. Не знай я, что ты арктический заяц, подумал бы, что говорю с дикой кошкой.

Ли в ответ лишь рассмеялся.

Он занял одну из немногочисленных кают корабля, радуясь возможности как следует помыться. Промыв от грязи и пота одежду, он сменил по-прежнему обхватывающие его тело бинты, щедро намазав следы от пуль и стрелы мазью на основе кровяного мха. Раны затянулись, оставив после себя неровные, чуть выпуклые шрамы, но прикосновения к ним по-прежнему вызывали фантомную боль. Покончив с той, куда вонзилась стрела, он шумно выдохнул, откинувшись на подушки.

А потом на него накатило.

Пробуждение связи было похоже на нараставшее эхо. Сначала оно почти не ощущалось — чужое волнение щекоткой забилось где-то в районе груди, постепенно поднимаясь выше, пока железной хваткой не сжало горло.

Джон!

Ли и Саян Кётёр подскочили одновременно. Птица забилась, издавая плачущий писк, и трепетала крыльями, пока аэронавт смотрел на неё широко распахнув глаза. Он ощущал Джона — целый ворох чувств, который шаман испытывал и от которого страдал так, что невольно делился. Это же ощущала и Саян, беспомощно бившая крыльями, и, кажется, обращавшаяся к своему человеку, но не получая ответа, как и Ли. Джон закрылся от них, скованный испытываемым, и оба они — его деймон и соулмейт — ничем не могли помочь, пока…

…Эстер не прижалась к Саян.

Это произошло неожиданно, так что Ли не сразу связал перемены. Его зайчиха чужих деймонов не жаловала, предпочитая держаться в стороне, как и хозяин. Исключением стали Пантелеймон и Салсилия, которых она почему-то решила защищать. Но они были детьми, нуждавшимися в заботе, которую она могла дать. Со взрослыми деймонами же дело обстояло иначе.

Но всё же Эстер сделала это — поддавшись вперёд, она юркнула под крыло птицы, лбом прижавшись к её белой грудке. Ли, в последнюю очередь ожидавший от своей обычно ворчливой зайчихи такого манёвра, воскликнул, собираясь одёрнуть деймона, но остановился.

Саян Кётёр, шокированная произошедшим не меньше его самого, замерла в удивлении. А потом вдруг закурлыкала печально-печально и свернулась калачиком на полу, положив распушившуюся голову на бок зайчихе.

Ли на это смотрел с широко раскрытыми глазами, чувствуя, как стыд и смущение опаляют лицо, когда вдруг ощутил произошедшие в связи перемены. Джон почувствовал манёвр деймонов, Ли был уверен в этом, и он был удивлён не меньше аэронавта, но в то же время, Скорсби ощутил, как боль отпускает сжатые ею нити. Когда от неё остался лишь осадок, он глубоко вздохнул.

Джон? Ли сделал паузу, не зная, как продолжить и что сказать. Вид мирно лежавших в обнимку деймонов вызывал слишком много чувств. Ты в порядке?

Да, спустя какое-то время, когда ответное молчание почти считалось затянувшимся, произнёс шаман. Спасибо.

Ли кивнул, запоздало вспоминая, что шаман его не видит. Он в последний раз взглянул на деймонов, а после откинулся на подушки и, повернувшись к стене, закрыл глаза. Больше они об этом не говорили.

***

В последующие несколько дней с ним происходило что-то странное. Расслабившись и поняв, что оно вне опасности, тело позволило себе отказаться от необходимости взаимодействия с окружающим миром, бросив силы на собственное восстановление, а потому Ли в основном спал, прерываясь лишь на походы в туалет и питьё. Участились так же и боли, глушить которые отваром становилось проблематично — он заканчивался, и беспокойство Ли о том, что будет потом, постепенно нарастало.

Йорек, к счастью, недовольство его состоянием не высказывал, по всей видимости будучи посвященным в часть произошедшего Серафиной. Ответа, куда делась сама ведьма, Ли добиться не удалось.

О том, что на корабле закончилось топливо, Ли узнал лишь когда услышал переругивания медведей с местными жителями городка, куда Саян ему настоятельно советовала не соваться. Бирнисон от помощи тоже отказался, и они едва не поссорились, но возникший спор прервала очередная вспышка боли, так что ему пришлось вернуться в каюту.

Когда он очнулся, криков слышно не было, что его насторожило. Выйдя на палубу, Ли обнаружил, что Йорек, облаченный в броню, ведёт переговоры с невысоким человеком, чьего лица он не мог разглядеть. Когда незнакомец поднял отданный ему шлем медведя, а после вдруг срезал с него кусок металла, аэронавт встрепенулся.

— Что происходит? — спросил он, обращаясь к деймонам. Скопа взлетела, а затем вдруг с взволнованным писком бросилась вперёд. Эстер задёргала носиком.

— Это Уилл! — произнесла она, и у Ли волосы на затылке встали дыбом.

Добраться до них двоих оказалось не так уж просто. Медведи ходили по палубе туда-сюда, переговариваясь о чем-то, чего Ли понять не мог, а потом мальчишка пропал в толпе, так что его охватило волнение. Но он заметил Саян, а вместе с ней и Уилла, и Эстер бросилась к ней, потянув за собой Ли.

— Эй! — воскликнул он, привлекая к себе внимание. Мальчик дёрнулся, поворачивая голову. — Уилл!

— Мистер Скорсби! — радостно произнёс мальчик, и Ли ощутил накатывающее облегчение.

Когда они поравнялись, аэронавт перевёл взгляд с мальчика на медведя и обратно.

— Что происходит?

— Этот отважный парень достал нам топливо, — заявил Йорек, кидая многозначные взгляды на Уилла, а точнее на то, что тот держал в руках. Приглядевшись, Ли понял, что это тот самый Эзахеттр, о котором так много рассказывал ему Джон. — Ты его знаешь?

— Да. Уилл друг Лиры, — произнёс он, решив, что данная характеристика больше понравится медведю. Затем он перевёл взгляд на мальчишку. — Что ты делаешь здесь? Почему ты не…

Возникшее на лице Уилла выражение не дало ему закончить фразу. Уилл нахмурился и поджал губы, в момент став похожим на отца. Это сходство помогло сопоставить происходящее сейчас и те ощущения, что он испытал совсем недавно. Бросив быстрый взгляд на взволнованную Саян, он понял, что прав в своём предположении.

Уилл оставил отца.

Ли кивнул сам себе. Йорек, не поняв этот жест, обратился к Уиллу.

— Покажи нож.

— Потом, — одёрнул его Ли. Медведю это не понравилось, но аэронавт не дал ему возмутиться, обратившись к Уиллу. — Ты, должно быть, чертовски устал, приятель? — мальчик активно закивал, заставив Ли усмехнуться. — Пойдём, тебе стоит отдохнуть.

Он махнул рукой, подзывая мальчика к себе, а после сжал плечо, чувствуя, как тот расслабляется. Вместе с Саян Кётёр они повели его на палубу. Ли набрал Уиллу ванную, а после оставил, подготовив каюту. Когда мальчик появился там, переодетый в чистую одежду, Ли разогрел ему еды из запасов. Наблюдая, как мальчик жадно ест, у него сжалось сердце.

— Благодарю вас, сэр, — произнёс он, когда с едой было покончено. Ли покачал головой, протягивая ему чашку чая.

— Зови меня просто Ли, — Уилл кивнул, коротко улыбнувшись. — Лучше расскажи, почему ты оставил отца.

Улыбки как не бывало. Уилл выпрямился, чуть нахмурив брови, что вновь сделало его похожим на отца. Саян Кётёр, сидевшая у изголовья постели, смущённо переступила с лапы на лапу. Она старалась не беспокоить мальчика своими взглядами, но в тех коротких, что Ли удавалось перехватить, он мог различить немое обожание.

— Я понял, что это была ошибка, — произнёс Уилл. — Идти туда, помогать лорду Азриэлу… Он не хороший человек. Лира предупреждала меня о своём отце, но я не знал, что это именно он. Так что это было неправильно с самого начала.

— Твой отец был разбит твоим уходом, — осторожно заметил Ли. Уилл вздёрнул брови.

— Откуда вы…

Саян Кётёр пискнула, приняв внимание Уилла на себя, за что аэронавт был ей безмолвно благодарен. Мальчик вновь нахмурился, сжав кулаки, а потом произнёс тихо-тихо.

— Я не хотел оставлять его. Но он поддерживает Азриэла, а я не могу быть на стороне того, кто оправдывает убийство ребёнка. Даже ради лучшей цели.

— Подожди, что? Какого ребёнка?

— Мальчика, который пришел с Лирой на Север.

— Азриэл убил Роджера?!

Уилл кивнул. Ли моргнул, чувствуя, как сердце забилось чаще. Образ Роджера — этого пухлощёкого мальчишки с отважными глазами — возник у него в сознании и тут же растаял, отдавшись болью в самом сердце. Сидевшая у его ног Эстер тихо заскулила.

Уилл неловко обхватил чашку руками.

— Я хочу найти Лиру. И помочь ей, не Азриэлу. Как и вы, — Ли кивнул. Уилл помедлил, а затем коротко улыбнулся. — Она рассказывала о вас. Говорила, что будь у неё выбор, она бы хотела, чтобы вы были её отцом, — Уилл сделал паузу, смутившись. — Подумал, вам нужно знать.

Ли кивнул. Заполнившее его чувство любви и нежности к этой маленькой девочке было настолько сильным, что он едва мог дышать. Он заморгал, а потом глубоко вздохнул.

— Мы спасём её, — произнёс он решительно, взглянув на парня. — Теперь, когда ты и твой нож с нами, уж точно.

Уилл кивнул, довольно улыбаясь. Ли поднялся, потрепав его по волосам.

— А теперь отдыхай. Ты проделал долгий путь сюда.

— Я рад, что нашел вас, — ответил Уилл, когда Ли уже стоял в дверях. Аэронавт замер, а затем обернулся, улыбнувшись.

— Теперь ты в безопасности. Отдыхай.

И с этими словами он закрыл дверь.

Вернувшись к себе в каюту, он лёг на кровать, устремив взгляд в потолок. Противоречивые чувства скреблись у него в горле неприятным комком, поделать с которым он ничего не мог. Рассказ Уилла произвел на него не меньшее впечатление, чем рассказ Саян Кётёр. Сложившийся из них образ Джона Парри был противоречив и не понятен окончательно, но всё же…

Уилл у меня, произнёс он, закрывая глаза. Он не надеялся, что Джон среагирует и ответит, потому что связь была по-прежнему слаба, а чувства Парри — непонятны. Но тем сильнее было его удивление, когда он почти тут же ощутил ответное волнение в связи.

Он в порядке? С ним ничего не случилось?

Он цел, произнёс Ли, стараясь побороть охватившее его волнение. Он измотан, но цел.Скорсби сделал паузу, думая, стоит ли говорить о сожалении мальчика. Непонятное желание утешить соулмейта чесало внутренности, но и напрасно врать он не хотел. Поэтому произнёс:

Я позабочусь о нём.

Теплое чувство благодарности захлестнуло связь, так что от неожиданности Ли зажмурился. Чужое, совсем тихое «спасибо» он едва услышал, но его было достаточно, чтобы понять, что он всё делал правильно.

А с остальным они разберутся.

Chapter Text

рука на груди — я жду сигнала,

я готов к бою и к своей судьбе.

woodkid — iron

Тошнотворный привкус не проходил. Даже когда мыслелёт набрал высоту, а силуэт Адамантовой башни остался далеко позади, он всё ещё горчил на языке, а сердце сжималось, вызывая болезненный спазмы мышц по всему телу. Джон дышал глубоко и медленно, сосредотачивая сознание на управлении машиной и не позволяя ему ускользать куда-то в сторону. Получалось с трудом — сомнения скребли глотку кошачьими когтями Стелмарии, а хмурый взгляд её обладателя никак не выходил из головы.

Было трудно объяснить, как Уилл смог уйти, но ещё труднее — убедить Азриэла не посылать за ним вдогонку.

— Я способен отследить его передвижения без посторонней помощи, — устало повторял он, обращаясь к начинавшему выходить из себя Белакве. Тот вскинул голову слишком резко — седевшие пряди волос упали на лоб, из-за чего ему пришлось откинуть их резким движением, хмуро взглянув на Парри.

— И как же? На силе ваших родственных связей?

— Я шаман, Азриэл, — медленно произнёс Джон, глядя собеседнику в лицо. Азриэл удивлённо моргнул, кажется не веря или же только пытаясь поверить. — Мои способности выходят за грани привычного понимания.

Азриэл не ответил. Джон знал, что ему не удалось убедить его — чувствовал присутствие ускользнувших из башни существ, в чьих мыслях образ его сына пах горьким шоколадом и металлом. Но у него не было сил, чтобы туманить им разум.

С уходом Уилла башня стала ощущаться по-другому. Серые стены, усилившаяся охрана, резко отдающий указания Азриэл — всё это наложилось и переплелось в проволоку на тюремном заборе. Чем дольше Джон слушал разговоры, пытаясь вникнуть в их суть, тем сильнее тревога чесалась под кожей, аллергическим зудом выводя его из себя. Закрыться сильнее не получалось — его плотно скомканные чувства лежали в коробке в коробке на самом дальнем отрезке его сознания. Остался лишь холодный расчёт, позволявший убедить себя в необходимости продолжать работу, и маяком сигналившая тревога, свет которой, как положено, то вспыхивал, то угасал. Хрупкая конструкция, на которой ему приходилось удерживать равновесие, шаталась, и, заглядывая в пропасть под ней, он порой думал, готов ли упасть.

А потом он услышал Ли.

Это случилось неожиданно, так что он чуть не выронил сигарету, зажатую меж подрагивающих пальцев. Привычка курить во время стресса появилась ещё в колледже, приобретя новое значение во время жизни с пахтарами. Местные жители делали самокрутки из трав, как лечебных, так и дурманящих, и обнаружившиеся с новыми знаниями возможности сочетания давали простор для применения их свойств. Баай на его эксперименты смотрел с усмешкой — сам шаман курил лишь во время праздничных ритуалов, в обычное время предпочитая крепкие отвары. Поговаривали, что причиной тому были являвшиеся ему духи, но старец молчал об этом, а Джон не решался спросить.

Слова Ли подействовали на Джона как самокрутка — их теплота и невесомость окутали разум, принеся с собой долгожданное облегчение. Уилл в безопасности, повторял он себе, прикрывая глаза. Ли позаботится о нём.

В это было одновременно трудно и легко поверить.

Ощущение Ли и их связи, ставшее привычным за то время, что они провели вместе, вдруг раскрылось высвобождавшейся из бутылки с шампанским лёгкостью пенящихся пузырьков. То тепло, что сопровождало золото нитей, вдруг коснулось и его самого, став чем-то надёжным, всегда стоящим за спиной. Он не привык к такому, но при этом не испытывал желания отвергнуть. Лишь осторожное любопытство.

Поддерживать контакт стало проще. Это не было похоже на полноценную переписку или разговор, скорее обмен короткими записками. Но, получая каждую из таких реплик, а иногда и просто вспышку эмоции, Джон всё сильнее осознавал, почему в обозначении родственных душ у эвенков стояло «чувствовать», а не «слышать».

Потому что чужое ощущение оказалось куда весомее.

Углубиться в связь оказалось легко, почти естественно. Так находился простой ответ у примера, казавшимся нерешаемым на первый взгляд. То, что как раньше казалось Джону, было скрыто совсем глубоко, лежало на поверхности и ждало, когда им, наконец, воспользуются.

Он изучал связь, а вместе с ней и Нити с осторожностью кошки, бесшумно скользящей по ветвям деревьев, что склонились над кажущимся дружественным ей садом. Подобно ей же, он знал, что его присутствие ощутимо, но Ли и невольной эмоцией не давал понять, что замечает и придаёт этому значение. Он позволял незамеченным бродить по закоулкам связующей их материи, сотканной из воспоминаний и чувств, за что Джон был ему благодарен, потому как не был уверен, что, как та же кошка, не сбежит прочь при малейшем намёке на внимание.

Но всё же Скорсби не был альтруистичен. Его осторожное любопытство щекотало нос, от чего непременно хотелось чихать. Джон себя сдерживал — углубление связи с его стороны повлекло за собой улучшению проходимости с другой, и его сковывало каждый раз, когда он ощущал тепло чужого присутствия куда ближе, чем хотел подпустить. Скорсби был осторожен — будто находясь в музее, он смотрел, а не касался, но Джон всё равно испытывал жгучее желание как можно скорее задёрнуть экспонаты вуалью.

Что ты хочешь увидеть? произнёс он однажды, сквозь сжатые зубы, когда чужое ощущение подобралось слишком близко к сердцу, его больному уставшему сердцу. Огонёк присутствия замер над очередным изгибом серебряной нити.

А что ты готов показать?

«Ничего» сорвалось слишком быстро, почти невольно, но он успел его удержать, оставив ответом тишину и последовавший её тяжкий вздох. Сдавливавшее грудь напряжение сжало свои тиски.

Собственная закрытость в ответ на воспринимавшуюся как должное открытость стала ощущаться чем-то неуместным. Как ржавый искореженный кусок металла прикрывал пробоину в трюме корабля, так и эта отрешенность прятала за собой оставшиеся после лощины трещины. Джон знал, что произошедшее там, а потом и на склоне близ Читтагацце, повлияло на него. Звенящая тишина приходила в обращавшихся кошмарами снах вместе с хрустом рвущихся под давлением стрелы тканей и истошным писком катающегося по земле деймона. Готовность принять смерть за него, среди чужих воспринимавшаяся как что-то должное, впервые настигла и сбила его с ног своей самоотверженной искренностью, пробив в выстроенной защите трещины. И зная, что таится за ними, он сильнее прижимал искореженный лист, держась за него, как за последнюю линию обороны.

Ещё одной составляющей защитного барьера являлся Азриэл, чьё присутствие действовало на Джона отрезвляюще, постоянно напоминая о необходимости держать лицо и действовать грубо и решительно. Азриэл был резок и неумолим, и Джон сам становился таким, всё сильнее отдаляясь от той стороны личности, что пробудило в нём присутствие Уилла и Ли. У него было дело, была миссия, которой он следовал, ради свободного будущего его сына, и из всего задуманного это казалось наиболее правильным.

Появление раненного ангела, а после случайно подслушанный разговор шпионов Азриэла эту уверенность пошатнул. Важность роли Лиры в грядущей войне наконец обрела для него весомость, что давила на внутренности, заставляя их беспокойно биться в сжавшейся клетке тела. Она была в безопасности сейчас — её спасение вызвало яркую и ощутимую волну эмоций, сейчас обернувшейся ясным осознанием, что Ли положит свою жизнь, снова, лишь бы её защитить. Логика так же подсказывала, что то же самое сделает ради неё и Уилл. Роль его сына, раньше сводившаяся лишь к Чудесному ножу, вышла на первый план, и сколь неутешительно было осознание того, что узнай Магистериум о способностях его сына, он откроет охоту и за ним, было что-то ещё, не дававшее Джону покоя.

И когда истина, ускользавшая от него несколько мучительных сеансов размышлений, открылась, оказавшись столь простой и очевидной, Джона сковал ужас.

Если Лира, согласно пророческому замыслу, являлась Евой, то ей полагался свой Адам.

Джон собирался со всей стремительной решительностью, на которую был только способен. Каждое предложение оставленной Уиллом записки, каждое слово, произнесённое его мальчиком с невольной, неосознанной нежностью, обрело вес, обращавшийся в звенья сковавших его обреченного на казнь ребёнка кандалов. И он был полон стремления этому помешать.

Но всё же наивно было полагать, что его стремление пройдёт незамеченным.

Он ощутил чужое присутствие прежде, чем услышал мягкий шелест подушечек кошачьих лап и последовавших им шагов. Джон обернулся. Азриэл приближался к стартовой площадке быстрым шагом, почти переходя на бег, и вид у него был такой, будто он едва сдерживал возмущение, до последнего надеясь, что ошибся.

— Какие-то планы, Грумман?

Джон мысленно усмехнулся этой осознанной привычке звать его старым, придуманным им же именем, в которой в некотором смысле выражался весь Азриэл, что остановился, глядя на него сквозь хмурые брови.

— Спасти Лиру Сирин, — ответил он, испытывая неожиданное злорадство, когда получил ожидаемую им реакцию — Азриэл помрачнел, услышав взятую девочкой фамилию.

— Этим уже занимается твой сын, — строго возразил он. — А ты нужен мне здесь.

— Моему сыну едва ли четырнадцать, и при всей его отважности и эрудированности, он не способен противостоять солдатам Магистериума один. Я должен найти его.

Азриэл поджал губы. Джон отвернулся, открывая кабину мыслелёта. Устройство машины он знал скорее в теории — две недели наблюдений и один практический полёт едва ли годились для начала столь длительного путешествия, но иного выбора у него не было. Поднимая накрывавший кабину купол, он услышал тихое хмыканье.

— Что ещё? — оклик Азриэла звучал почти вызывающим, так что Джон, не сумев проигнорировать выпад, повернул голову. Белаква стоял подле кабины, скрестив руки на груди, и от его самодовольства Парри стало тошно.

— Если для тебя необходимость спасти ребёнка не является…

— Не держи меня за идиота, Грумман, — перебил его Азриэл, и Джон поджал губы, вглядываясь в искаженное едкостью лицо некогда друга. — Не думай, что я не замечал твоих зависаний.

— Я поддерживал связь с деймоном.

— И где же она? Саян Кётёр?

— Последовала за Серафиной Пеккалой и Ли Скорсби, когда они отправились спасать твою дочь, Азриэл, — ответил Джон, глядя ему в глаза. — Эти люди беспокоятся о ней куда больше чем её собственный отец.

— Так ты оставил свою собственную душу с людьми, которых едва знаешь? — уточнил Азриэл, а затем усмехнулся и движение это больше походило на звериный оскал. — Грумман, кто из них твой соулмейт?

— У меня нет соулмейта в этом мире, — отрезал Джон, чувствуя покалывание вдоль позвоночника от того, что слова его не были ложью. Затем глубоко вздохнул, прикрывая глаза и сжимая переносицу в попытке унять начинавшие подрагивать от волнения пальцы. — Азриэл, я был отрезан от своей жены и сына больше десяти лет. И не в твоих силах заставить меня потерять их снова.

Усмешка Азриэла стала шире.

Джон забрался в кабину, опустив купол и взглядом пройдясь по многочисленным рычагам. Краем глаза он заметил, как Белаква подходит ближе, скрещивая руки на груди.

— Ты не сможешь управлять этим без деймона, — донеслось до него сквозь закрытое стекло, и Джон прикрыл глаза, осознавая, что он прав.

Саян Кётёр, ты нужна мне, произнёс он мысленно, и птица откликнулась едва он успел закончить предложение. Её фантомный облик, почти видимый судя по вытянувшемуся лицу Азриэла, возник над нужным рычагом, который она сжала когтистыми лапами, гордо вскинув нахохлившуюся голову. Джон усмехнулся, поворачивая голову.

— Есть столько вещей, о которых ты понятия не имеешь, Азриэл, — произнёс он, обращаясь к человеку, который, как он считал, понимал его лучше, чем кто-либо. Сейчас этот образ рассеивался, оставляя после себя лишь вид задетого человека, что безрезультатно пытался принять неизбежное. И его поджатые губы свидетельствовали о том, что мириться с поражением он не намерен.

— Если связь, это Нити, — произнёс он, глядя Джону в глаза. — То именно из них свита верёвка, на которой Властитель хочет, чтоб мы повесились. Помни об этом.

— Я помню, — кивнул Джон, и это было правдой.

Шутка, произнесённая от пьяного весёлым голосом, а теперь повторённая со всей серьёзной обидой, жила в его сознании много лет. И лишь сейчас Джон задумался о её субъективности, и о том, что Баай, со своим диаметрально противоположным отношением к связи, сказал бы, что примьененьие верьёвки говорьит не обь ньеудобносьти вьерьовки, но обь сутьи чьеловека её использовавшего. И Джон бы с ним согласился.

А поэтому, заглянув в некогда другу в глаза, произнёс:

— Никогда не считал это смешным. Или правильным. Прощай, Азриэл.

И лишь когда машина поднялась в воздух, оставив Белакву позади, Джон задумался, какое бы применение столь ценной верёвке нашел бы он.

Но было слишком поздно. Он уже решил.

Проход через портал произошел незаметно: лишь когда машину начало трясти, а в висках — пульсировать, он понял, что это, кажется, свершилось. К четвёртому часу пути у него заболела голова и концентрироваться на полёте стало сложнее, да и мигавшие показатели двигателя не оставляли надежд на хорошую, мягкую посадку. Поэтому, когда на удерживающую ведущий рычаг ладонь упала капля крови, а в голове раздался крик Саян Кётёр, он не был удивлён. Лишь немного раздосадован.

Посадка вышла куда жестче, потому что аппарат резко скосило в сторону, и попытка удерживать его потоками воздуха привела к поплывшему зрению и заколовшему сердцу, так что в конце концов, когда падения было уже не избежать, ему осталось только закрыть голову руками, зашептав заговор на собственную сохранность.

Не сильно помогло. Когда ножки аппарата вонзились в землю, его сильно мотнуло вперёд. Удар пришелся на скулу чуть пониже виска, боль вспыхнула и почти тут же угасла, перебитая другими ощущениями. Купол разбился, на него посыпалось стекло. Один из особо крупных осколков задел бровь хлёстким ударом, так что он ощутил теплоту побежавшей по лицу крови.

А потом повисла тишина.

Несколько минут он сидел неподвижно, вжав голову в колени, и лишь потом предпринял осторожную попытку разогнуться. Из кабины уже ни на что не годного аппарата он фактически выпал, по инерции пройдя ещё с десяток метров на полусогнутых ногах, а потом всё же упал, затылком встретив ствол близстоящего дерева.

Ему потребовалось ещё некоторое время — может быть пару минут, может быть несколько часов — чтобы окончательно прийти в себя. Он обнаружил себя на поляне в лесу. Столь знакомый, казалось бы, пейзаж, почти кардинально отличался от того сибирского леса, к которому он привык. Он слышал пение птиц, что не перебивало даже бурление бежавшей неподалёку горной реки. Медленно поднявшись, он глубоко вздохнул, прикрывая глаза — голова кружилась от чистоты воздуха и тяжести удара, но он приказал себе сосредоточиться.

Следуй на север! Раздался в его голове окрик Саян Кётёр, и, услышав её голос столь отчётливо, он испытал облегчение. Я скоро доберусь до тебя.

Следовать на север оказалось не трудно — в родных землях способность к ориентированию вернулась, преумножившись, потому как здесь, с местной флорой и фауной, разбираться было куда проще. Его превосходно научили.

Земля под ногами пружинила, похрустывая. Он двигался не так быстро, как хотелось бы – пульсирующая правая сторона лица несколько отвлекала. Тропинка, поросшая тонкой травой, углубилась в лес, а после начала подъём. Пульс участился, сердце закололо. Джон глубоко вздохнул, чувствуя острое желание закричать, потому как день выдавался совсем не из удачных.

Найти пологое место было облегчением, поваленное дерево на нём — удачей, так что Джон уселся, глубоко вздохнув и прикрыв глаза. Ранки щипало от смешивающегося с кровью пота. Джон откинул голову назад, хватая ртом больше воздуха. Он не понимал, куда делись его неуязвимость и навыки, которыми он прославился в тартарском племени. Старение, которым можно было объяснить столь высокую уязвимость, не могло произойти столь быстро. Но других причин он не мог или же просто не хотел найти.

Чужое волнение подкралось незаметно, охватив его вспыхнувшим на конце чиркнувшей спички огоньком.

Джон? окликнул его Ли, и это прозвучало так громко, что Парри вздрогнул, на секунду подумав, что аэронавт находится прямо за ним. Что ты тут… Почему ты так…

Он не успел договорить, потому как связь была вытеснена другим ощущением, завопившем о приближающейся опасности. Джон поднялся, оборачиваясь на раздавшийся из-за деревьев хруст. Надежда на то, что у Саян Кётёр сложилось не очень удачное приземление рассеялась, едва он заметил сиявший своей белизной на фоне зелени деревьев медвежий мех.

Нет.

Отступать было поздно, да и бессмысленно — он знал, что медведи уже ощутили его присутствие. Их природа была уникальна в своей выносливости и чувствительности к окружающему миру — такой обладали сильнейшие из шаманов и вождей. Таким был Баай, говоривший о медведях без толики страха и считавших их равными себе, что могло считаться нарциссизмом со стороны соплеменников и непозволительным высокомерием на взгляд самих медведей. Но таков был первый его урок — тьи дольжен поньимать свойо положеньие, Джопари. Бьез ильюзий и страха, льишь таким, каким оно является на сьамом делье.

Сейчас его положение было не лучшим. С последней их стычки прошло больше года, многое изменилось в его собственной природе, он стал сильнее и могущественнее, но сейчас даже его знания не имели веса. Он не сможет в одиночку противостоять троим взрослым особям.

Хруст веток раздался совсем рядом и из-за деревьев показался первый медведь из тройки. Джон выпрямился, медленно выдыхая и поворачиваясь. Медведь заметил его — в больших чёрных глазах мелькнуло удивление, он остановился. Собратья, вышедшие следом, замерли подле, рассматривая его. Джон узнал одного из них — у медведя не хватало кусочка уха, а левую половину морды пересекал бугристый витиеватый шрам, оставленный кинжалом особой формы. Джон знал это, потому что лично вручил его. А Маснави обращался с ножами лучше, чем кто-либо из тартар.

Чёрт возьми.

Джон плотно сжал губы. Он думал, что страх и боль, ставшие последствиями той случайной встречи, покинули его вместе с виной выжившего во время ритуала посвящения. Но сейчас они вернулись, призраками прошлого ступив за спину.

Парри глубоко вздохнул.

— Кто ты такой? — спросил тот из медведей, что шел первым. Он был самым крупным из тройки, весь облаченный в броню за исключением шлема. Взгляд его чёрных глаз был направлен прямо на Джона.

— Я ищу аэронавта Ли Скорсби, — произнёс Джон, тихо и уверенно, не изменяя своей манере. — И детей, что путешествуют под его защитой.

— Я спросил, кто ты таков, а не кого ты ищешь, — одёрнул его медведь. Джон поджал губы, раздумывая, что ответить. Но прежде чем он успел решить, случилось то, чего он больше всего опасался.

— Я знаю, кто он, — произнёс медведь со шрамом, выходя чуть вперёд. — Иноземец, которого тартары приняли как своего. Станислаус Грумман.

Имя его он прорычал, оскалив зубы и обратив взгляд к нему. Левый глаз его был рассечён и заволочен белой пеленой — уже работа самого Джона. И медведь явно не забыл об этом.

— Предводитель напавших на наших соплеменников у мыса Хребта.

— Мы не нападали.

— Вы прошли на территорию вам недозволенную, — огрызнулся медведь. — Это приравнивается к нападению. И потом вы убили старейшего из нас.

— За что вы убили всех, кто был там.

— Но ты выжил, — возразил медведь в броне. — Как?

Вопрос обращался не к Джону, но медведю, продолжавшему скалить ему зубы. Тот повернул голову.

— Его спас соплеменник. Столкнул с мыса в воду, а затем оставил мне вот этот шрам.

Медведь в броне медленно повернулся к Джону. Тот сжал кулаки, мысленно вспоминая воззывавшие к богам молитвы. Искусство магии крови было пусть и уникально по своей природе, но Енисей был слишком далёк, чтобы его покровительница смогла помочь ему с чарами, а природа медведей — слишком сложна и не изучена, чтобы эти чары применить.

Медведь усмехнулся.

— Отважный поступок твоего соплеменника вызывает уважение. Он подарил тебе жизнь, которой ты пренебрёг, явившись сюда и заявив, что ищешь тех, кто находится под моей защитой. Напрасно.

— Я знаю о Лире, — настойчиво произнёс Джон. — И той роли, что она несёт. Я хочу помочь.

— Лире не нужна помощь от тех, кто пытался её убить. И не думай применять свою магию, шаман, — зубы медведей цокнули. — Пусть они приняли тебя в свои ряды, но ты недостаточно силён, чтобы иметь возможность управлять нами. Немыслимая глупость. Ты сам…

Громкий птичий крик не дал медведю завершить сказанное. Джон вздёрнул голову, ощущая, как бурлящий коктейль из волнения и облегчения волной проходит по его телу. Саян Кётёр, со всей своей природной грацией размахивая крыльями, спускалась, и он вытянул руку, принимая её к себе на плечо. Когда пушистые чёрно-белые пёрышки защекотали лицо, он позволил себе короткую улыбку.

Ты как всегда вовремя.

Она сжала когти сильней.

Что-то в выражении медведя изменилось. Он прищурился, с недоверием взглянув на его птицу.

— Саян Кётёр, — недовольно цокнул медведь, а затем сосредоточил взгляд на Джоне. — Так ты не лгал.

— Нет. Саян Кётёр сопровождала Ли Скорсби по моей просьбе, ради его же безопасности.

— И я оцениваю благородство её поступка. В благодарность за это вы умрёте от лап Короля. Это будет быстро.

Саян Кётёр возмущённо запищала, а Джон отступил назад, готовясь к бою. Пусть он не мог применить сильнейшее из своих оружий, но по-прежнему был способен на многое и без этого. В конце концов, именно его…

— Йорек!

Джон внутренне вздрогнул, поворачивая голову в сторону, откуда исходил звук. Из-за деревьев зайцем выскочил Ли — запыхавшийся, с идущим пятнами бледным лицом, он окинул пространство, оценивая обстановку. Джон почти мог услышать, как щёлкают шестерёнки в голове его соулмейта, принимая решение за решением. Облегчение, что теперь он не один, тут же сменилось ужасом, что под удар может попасть и он. Джон хотел было сказать что-то, но не успел.

Потому как Ли Скорсби встал перед ним, отделяя от медведей.

— Йорек…

— Уйди с дороги, Скорсби.

— И не подумаю, — возразил Ли с дерзостью, для данных обстоятельств неуместной. Но Саян Кётёр уселась на плечо Джона, и он ощутил исходящее от деймона чувство спокойствия и довольствия, с которым она смотрела в спину Скорсби, так что с возражениями решил повременить. — Йорек, ты не убьёшь его.

— Он заплатит за то, что сделали его соплеменники. Таков закон. Не тебе это решать, Ли. Так что не вмешивайся в конфликт, к которому не имеешь отношения.

— Я имею к этому отношение, — едва не прорычал в ответ Ли, и тот коктейль из чувств, что ушел в связь, заставил Джона вздрогнуть. Скорсби глубоко вздохнул в попытке успокоиться. — Послушай, Йорек, я знаю ваши законы. Но твои собратья уже убили весь его отряд, и это плата равноценная смерти одного из твоих соплеменников.

— Но его спасли.

— И где сейчас его спаситель? — парировал Скорсби. — Мы оба знаем, как ваш народ поступает с военнопленными.

По спине Джона прошел холодок. Бледное от охватившей его решительности лицо Маснави возникло в сознании и тут же рассеялось, оставив лишь леденящее душу отчаянье неизбежности, с которым он полетел вниз. Джон дернулся, но теплая ладонь сжала его запястье.

Не сейчас, произнёс Ли, быстро глядя на него, и в глазах его Джон увидел немую мольбу. Прошу тебя.

Джон стиснул зубы. Ли повернулся к медведю.

— Йорек, послушай. Я понимаю твою злость и жажду справедливости, но он нужен нам. Его силы и знания защитят Лиру и Уилла куда лучше, чем это могу сделать я.

— С чего ты взял, что они захотят защиты такого, как он?

— Потому что он отец Уилла, — просто ответил Ли. — И если ты действительно уважаешь отвагу и ум мальчишки, если для тебя действительно важна наша дружба, и ты доверяешь мне так же, как я доверяю тебе, ты не убьёшь его. Только не сейчас.

Ли закончил свой монолог, глядя Йореку в глаза. Король панцербьёрнов задумчиво нахмурился, переводя тяжелый взгляд с шамана на аэронавта, и что-то во взгляде его показалось Джону слишком осознанным, будто тот понимал и видел куда больше, чем должен был.

— Откуда столь большое рвение защищать столь не вызывающего доверия существо? — спросил он, и Саян Кётёр возмущённо запищала.

— Он дважды спас мою жизнь, — спокойно произнёс Ли. — И я расплатился лишь за одну.

— Тогда если он предаст твоё доверие, плату за это ты разделишь с ним.

Нет.

— Идёт, — кивнул Ли, поджав губы.

Последовала пауза, во время которой между аэронавтом и медведем происходил диалог одними лишь взглядами, будто сказанных слов было недостаточно. Медведь не выглядел довольным ситуацией, но Ли упрямо хмурил брови, так что ему пришлось отступить.

Стоило их массивным фигурам скрыться за деревьями, Ли облегченно выдохнул. Он повернулся к нему, и Джон почти физически почувствовал вертящиеся на его языке вопросы, которые он опередил своим:

— Что они сделали с ним?

Ли удивленно моргнул. Эстер, сидевшая подле ног аэронавта, задёргала носиком, глядя на Саян, которая, кажется, тоже не понимала сути вопроса. Но Джон упрямо нахмурился.

— Военнопленный. Что они сделали с ним?

— Отвели в Свальбард и казнили, — ответил Ли, наконец понимая, о чем идёт речь. — В лучшем случае ему отрубили голову, в худшем — съели заживо, если он…

Джон поднял руку, давай понять, что продолжать не нужно. Ли замолчал. Повисла тишина. Джон прикрыл глаза, стараясь избавиться от тошнотворного чувства сожаления. Не получалось.

Сквозь связь он ощутил непонимание, охватившее Скорсби. Аэронавт смотрел на него, поджав губы, очень желая, но не решаясь начать разговор. Его деймон неловко переминалась с лапы на лапу, глядя то на хозяина, то на птицу, сидевшую у Джона на плече. Чувствуя давление сложившейся ситуации, Парри вздохнул.

— Тебе не нужно было ввязываться в это.

— Да, конечно, не стоит благодарности, мистер шаман, — фыркнул Ли. Взгляд его бегал по лицу Джона. — Ты ранен.

— Это пустяки.

— Не выглядит как пустяки, — возразил аэронавт, нахмурившись. — Почему ты не сказал, что возвращаешься?

— У меня не было времени. Где Лира?

— Что-то случилось? — лицо Ли изменилось, помрачнев, когда Джон кивнул.

— Магистериум послал за ней бомбу. Нужно… Где она? И где Уилл?

— Они отправились в Мир Мёртвых.

— Они что?!

Лицо Джона вытянулось слишком сильно. Что-то хрустнуло, он поморщился от вспыхнувшей боли, а затем ощутил, как горячая струйка крови побежала по его лицу вниз. Ли нахмурился.

— Пойдём.

Они прошли по тропинке вверх, меж деревьев и через десять минут пути оказались на площадке подле выступа горы. Здесь, чуть в стороне от дороги, лежали немногочисленные вещи с провизией и было выделено место для костра. Подойдя ближе, Ли присел, зарываясь в рюкзак, а после протянул Джону флягу с водой и баночку, в которой тот узнал свою же мазь.

— Сам намажешь или помочь?

Джон фыркнул.

Он умылся, стерев с лица грязь и пыль, а потом оттёр и кровь, щедро помазав рассеченную кожу мазью. Щиплющему ощущению на смену пришла прохлада, а вместе с ней и облегчение, испытав которое, он выдохнул.

— Спасибо, — произнёс он, благодаря одновременно за всё произошедшее в последний час. Ли кивнул.

— Так что конкретно решил сделать Магистериум?

Джон поведал ему о Марисе, волосах Лире и бомбе, нацеленной на них. К концу рассказа, аэронавт, и до этого не прибывавший в радостном расположении, помрачнел окончательно, что Джона несколько взволновало.

— Но я знаю, как спасти её.

— Это возможно?

— Да. Уиллу нужно срезать оставшуюся прядь Чудесным ножом и выбросить куда подальше. Так что мне нужно знать, где они.

— В Мире Мёртвых, — повторил Ли. Потом горько усмехнулся. — Я бы не стал лгать о таком.

Джон медленно вздохнул. Слабая надежда, что это всё же окажется ложью, умерла в нём слишком быстро.

— Зачем они… Что…

— Лира видела во сне Роджера. Это её…

— Друг, я знаю.

— Соулмейт, — всё же закончил Ли, глядя на него. Джон ощутил сковывающий его ужас. — Нельзя сказать наверняка, но она видела его всё то время, пока спала. Он говорил с ней. Из Мира Мёртвых. Это не может быть совпадением.

— Но они же дети… — непонимающе произнёс Джон. — Как это вообще…

— Я не знаю, — ответил Скорсби, пожимая плечами. — Не мне разбираться, что нормально для связи, а что нет.

Джон, ощущая чуть коснувшееся его смущение, кивнул.

Несколько минут они молчали, не глядя друг на друга, пока каждый разбирался со своими мыслями и чувствами. Неприятное ощущение кольнуло Джона под дых, он глубоко вздохнул, а затем выпрямился.

— Нужно следовать за ними.

— Хорошо, — согласился Ли. — Дай мне…

— Нет, — строго возразил Джон. — Я пойду один.

Брови Ли хмуро сошлись на переносице.

— Нет, — парировал он, так же выпрямляясь. — Так не пойдёт.

— У нас нет выбора. Лира в опасности…

— И поэтому я пойду с тобой. Это не обсуждается.

— Ли…

— Джон, я не отпущу тебя в мир мёртвых в одиночку.

— Поверь, я проходил и не через такое один. Так что это не то, что требует твоего разрешения.

— Неужели? — горько усмехнулся Скорсби.

Несколько минут они молча буравили друг друга взглядами. Связь покалывало, Джон чувствовал, как натягиваются и извиваются нити, перезвоном отдавая их чувства.

Парри вздохнул.

— Ли, послушай…

— Я не хочу ощущать, как ты умираешь.

Я тоже не хотел.

Ли хлопнул глазами, глядя на него. Сердце Джона пропустило удар. Чувство ужасающей пустоты, преследовавшее его во снах, зазвенело в груди и в ушах, но перезвон нитей развеял его, напоминая, что ничего не случилось.

Их взгляды встретились.

— В мире мёртвых нет места деймонам, — произнёс он тихо, но уверенно, опустив взгляд на сидевшую подле аэронавта зайчиху. — Это не та жертва, которую я хочу просить тебя принести.

Ли Скорсби рвано вздохнул, опустив взгляд на деймона. У Эстер задёргался нос, она опустила уши, приблизившись к ноге хозяина, на лице которого бледными пятнами стало проступать отчаянье. Ли вновь посмотрел на него, и Джон не увидел, но почувствовал всё то невысказанное, что повисло в воздухе, сумев уловить чужой рваный порыв приблизиться и прикоснуться. В груди у него что-то болезненно сжалось, когда он понял, что испытывает его и сам.

За то время, что они не виделись, аэронавт явно пошел на поправку. Даже похудев и осунувшись, он выглядел лучше, чем когда Джон оставил его, и облегчение испытываемое им при виде этого, сложно было сдерживать. Ли был жив, ему удалось его спасти. Он успел.

Но непонимание, страх, недосказанность, ответственность, идущая вокруг война — всё это повисло в воздухе между ними, мешая сделать первый шаг. Всё было слишком сложно и неопределённо.

Джон вздохнул.

Саян Кётёр затрепетала крыльями, забравшись ему на плечо.

— Ты можешь остаться, — он заглянул в её большие желтые глаза, не сразу понимая, о чем она говорит. — Это сработает даже лучше.

— О чём она? — встрепенулся Ли. Джон покачал головой.

— Это небезопасно. Я буду слишком слаб и уязвим.

Он защитит тебя лучше, чем кто-либо из всех миров, спокойно ответила птица, не моргая. Джон нахмурился.

Не говори, что привязалась к нему.

Тебе лучше спросить у себя.

Шаман недовольно цокнул. Ли продолжал выжидающе смотреть на него, так что Джон вздохнул.

— Дар, который открылся во мне после обряда посвящения, позволяет мне сознательно путешествовать по мирам.

— Как то, что произошло, когда мы пересекли портал?

— Да, — кивнул Джон. — Это сложный ритуал, и он опасен тем, что в момент путешествия моё сознание покидает физическое тело. Я становлюсь уязвим.

— Я защищу тебя, — произнёс Ли не задумываясь. Саян Кётёр довольно ухнула.

— Этого недостаточно. Если на нас нападут, я не смогу выйти из этого состояния достаточно быстро, чтобы помочь.

— Я понимаю. Но это лучше, чем отпускать тебя туда.

Джон прикрыл глаза, сдерживая чуть дернувшиеся вверх уголки губ.

— Но ты отпустил туда Лиру.

— Не одну. И у меня не было шанса возразить.

— А со мной был?

— Как видишь.

Джон издал сдавленный смешок, Ли улыбнулся. На мгновение — всего на мгновение — искрящееся тепло охватило нити, но этого момента хватило, чтобы сгладить те зазубрины, что возникли на них за прошедшее время.

Выбрав себе место, Джон сел, спиной прижавшись к камню, расправив плечи и скрестив ноги. Ли присел рядом, на достаточной дистанции, чтобы не мешаться. Во взгляде его, несмотря на серьёзность, проглядывало волнение.

Саян Кётёр, короткими прыжками подобравшаяся к нему, клюнула его в ногу.

Скажи ему.

Это не обязательно, возразил он, нахмурившись. В прошлый раз всё обошлось.

Птица нахохлилась, клюнув вновь.

Скажи или скажу я.

Джон закатил глаза, мысленно сетуя на упрямость собственного деймона. В отместку она клюнула его в третий раз. Молча наблюдавший за этим Скорсби выжидающе хлопнул глазами. Парри тяжко вздохнул.

— Есть… ещё кое-что, — Ли молча кивнул. — Во время слишком длительных полётов сознания у меня могут случится… приступы.

— Приступы? То есть ты…

— Мне становится больно. Ты поймёшь, если это случится.

— Хорошо, и как я…

— Ты не сможешь мне помочь с физической болью. Но когда это случается, я теряюсь в пространстве, и поэтому становится сложно вернуться в сознание. Но я думаю, что… наша связь, может нам в этом помочь.

Ли задумался, нахмурившись.

— То есть, ты хочешь, чтобы я провернул с тобой то же, что ты со мной тогда?

— Отчасти, — кивнул Джон, радуясь, что ему не приходится объяснять. — Но думаю, если ты позовёшь меня, этого хватит.

— О, — вытянулось лицо Скорсби. — Хорошо, я понял.

— Это вряд ли случится, — Саян возмущённо пискнула. — Но тебе следует об этом знать.

— Да, — кивнул Ли. Беспокойства на его лице стало больше. Джон кивнул ему в ответ.

Он откинулся назад, выпрямляя спину. Глубоко вздохнул, бросив взгляд сначала на деймона, а затем на соулмейта. И когда он закрыл глаза, отпуская себя в полёт, то услышал тихое обращение, придавшее сил.

Будь осторожен, шаман.

И всё обратилось во тьму.

***

Когда стало понятно, что Джон окончательно погрузился в себя, Ли тяжело выдохнул. Эстер, сидевшая на камне подле него, обеспокоенно задёргала носом, то и дело поднимая взгляд на шамана.

— Ты действительно думаешь…

— Я не знаю, — ответил он, и это была правда — он действительно почти ничего не знал и не понимал. Волнение теперь уже за троих близких, находившихся в Мире Мёртвых без него, сковало желудок в бетонную клетку. Его стало подташнивать.

Ожидание было невыносимо, но он был вынужден его терпеть, потому как иного выхода у него не было. Осознав, что не может находиться рядом, потому как страх не позволял оторвать от лица шамана взгляда, он поднялся, занявшись разведением места для ночлега. Занятие пусть и было несколько бессмысленным, потому как всегда оставалась вероятность, что им придётся сорваться и бежать, но всё же успокаивающим в своей монотонности. К тому же начинало темнеть.

По прошествии двух часов, он всё же сел, решив заварить кофе на имевшейся горелке. Пока напиток закипал, он скрестил ноги и переплёл пальцы, лишая их возможности нервозно постукивать ногтями по любой имеющейся поверхности. Он вновь взглянул на Джопари — его спокойное лицо ничуть не изменилось, лишь несколько побледнело в сумерках. Ли тяжко вздохнул.

Зашелестели крылья. Саян Кётёр, отлучавшаяся на вечернюю разведку, ставшую для них в эти недели привычным ритуалом, вернулась, приземлившись на камень рядом с обладателем. Эстер задёргала носом, потянувшись к ней, но Ли одёрнул зайчиху. Саян Кётёр недовольно цокнула.

— Тебе не стоит так нервничать, — заметила она, но тон её был скорее покровительственный, чем серьёзный. Он не мог не замечать её волнение, что так хорошо перекликалось с ним. Ли покачал головой.

— Прошло много времени. Детей нет почти…

— Почти десять часов, знаю, — кивнула она. Её когти заскрежетали по камню. — Их деймонов тоже ни где не видно.

— Так это были они? — спросил он, вспоминая две вспышки, пронесшиеся мимо них вскоре после ухода детей.

— Полагаю, что да. Но значит, что у Уилла он тоже принял физическую форму.

— Значит так.

Они замолчали, каждый думая о своём. Ли взглядом вновь обратился к лицу Джона — никаких перемен.

Саян Кётёр — насколько это вообще было возможно для птицы — издала тихий смешок.

— Ты всё ещё можешь спрашивать, что тебя интересует, аэронавт, — заметила она. У Ли пятнами пошел румянец. — Его появление ни на что не влияет.

— Неужели, — хмыкнул аэронавт.

Деймон кивнула, а он поджал губы, принимая поражение. Вопросы у него действительно были.

— Военнопленный… — медленно начал он, вспоминая лицо и чувства Джона в момент, когда медведи заговорили об этом. От таких эмоций внутри всё неприятно чесалось. –Выглядит так, будто он… — Ли повёл плечами. — Был ему дорог?

— Он был его правой рукой в то время, когда мы были у тартар. Его звали Маснави. Самый преданный воин, которого нам доводилось встречать. Он был… добр к нам. В собственной манере. Мы это ценили. То, что он сделал… — она сделала паузу. Создавалось впечатление, будто самой ей трудно об этом говорить. — Тартары считают, что выживают сильнейшие. Маснави предпочёл, чтобы выжили мы.

Она замолчала, поникнув, и Ли не смог расшифровать для себя эту перемену в настроении птицы. Но зато это смогла Эстер, которая осторожно подобралась ближе, мордочкой ткнувшись ей в кончик крыла. И, наблюдая за тем, как Саян Кётёр спускается, позволяя себя утешать, он не стал её сдерживать.

Лицо Джона Парри смягчилось. Кофе закипел.

***

В Мире мёртвых был лишь сумрак, тьма и влажность, граничащая с тухлостью. Ощутив себя здесь, Джон невольно подумал, что место напоминает ему царство Аида из хорошо известных мифов. Души людей, заполнявшие пространство этого мира, были столь же разнообразны, как их физические оболочки. Он видел мужчин, женщин, стариков и детей. Сотни и сотни, тысячи душ, которые замечали и его, но, кажется, не признавали за своего. Одна из таких — женщина, облаченная в тёмные грязные одежды, удивлённо моргнула, поймав её взгляд, и Джону показалось, что она увидела что-то большее. Он прошел мимо.

Благо, Уилл и Лира отличались от остальных не меньше, чем он сам, а потому найти их было не так уж сложно. Облегчение, которое наполнило его, когда он не увидел на его лице презрения или злости, но лишь радость и удивление, было так сильно, что уходило куда-то дальше и глубже — к физическому телу или в связь.

Но, конечно же, он их недооценивал.

Его мальчик выполнил его указания быстро и бестрепетно, но отступать от идеи освободить души ни он, ни Лира, смотревшая на него со смесью удивления и недоверия, не отступались, так что и ему пришлось поддержать эту затею, что усложнилась вызванным обвалом.

Проходя по рядам, он вновь заметил эту странную женщину — она шла в стороне от всех и молчала, неотрывно глядя на него каждый раз, когда предоставлялась возможность. Джона это напрягало лишь самую малость — к любопытным взглядам он привык, разве что мёртвых на себе не ощущал. Его куда больше беспокоили дети, и вызванный обвал, и предчувствие, щекотавшее нутро неприятной тревогой. Чем дольше он находился здесь, среди мёртвых, тем больше думал о всём подслушанном и выясненном в башне, а так же — грядущей битве, которую было уже не избежать.

— Нам нужно возвращаться, — произнёс он, когда духи стали исчезать в окне.

На прощание Лиры и Роджера он старался не смотреть — слишком давило услышанное знание, но так же заметна была испытываемая мальчиком ревность по отношению к его сыну, а ещё сильнее — укрепившаяся привязанность между двумя живыми детьми. Он думал о пророчестве, думал о том, что если Азриэлу было сказано, что на Север придёт ребёнок — один единственный ребёнок без имени — то значило ли это, что и у Адама, в отличие от Евы, закреплённой роли не было.

— Вы слишком устали, чтобы продолжать миссию, — добавил он, когда дети хотели возразить. — Пройдите через окно, а там сделайте ещё одно — в мир, откуда пришли. Позовите Саян Кётёр и она выведет вас к Ли.

Лира встрепенулась.

— Ли знает о вас?

Джон моргнул, не до конца понимая суть вопроса.

— Да. И он ожидает всех нас обратно. Идите. И, прошу тебя, — он обратился к Уиллу. — Не задерживайся. Я действительно хочу обнять тебя, как настоящий человек.

На этих словах Уилл просветлел, а Джон улыбнулся, мягко и невесомо касаясь волос мальчишки. Тот кивнул, беря девочку за руку. Вдвоём они исчезли в окне.

Джон вздохнул. Прошло слишком много времени — куда больше, чем он планировал — и ему необходимо было возвращаться куда раньше, но теперь…

Это произошло даже быстрее, чем он мог подумать. Его кто-то окликнул, это звонкое, почти отчаянное «Подождите!» отскочило от стен, ударив по ушам звоном, который нарастал и нарастал, пока не обернулся тянущейся, будто гудок паровоза, болью, пронзившей сердце.

Он запнулся, теряя равновесие. Боль была куда сильнее, чем в прошлые разы, когда он оставался в хижине один или же был с соплеменниками-пахтарами. Баай говорил, что эта болезнь атакует лишь его деймона, и Джон знал тому причины. Саян Кётёр была слишком далеко, её отчаянный крик ударял по ушам изнутри его головы, засасывая сознание в воронку из темноты и боли. Он видел искаженное страхом лицо Элейн в их последнюю встречу, Маснави, взмахом руки отправлявшего его в свободный полёт с обрыва вниз, катающуюся по земле Эстер и её смертельно бледнеющего владельца, который смотрел на него с широко раскрытыми глазами. Тишина зазвенела в ушах и груди, и он закричал, хватая себя за рубашку, но это не помогло, пока…

Джон!

Джон вздрогнул. Окружавшая его темнота пошла трещинами, золотыми трещинами, через которые пробивался голос, при звуке которого всё внутри у него задрожало.

Джон, ты меня слышишь? Я здесь. Я держу тебя. Ты в безопасности. Джон!

Джон почувствовал, как кто-то держит его за руку, а потом касается лица. Но прикосновение было не только физическим, ощущаясь к его оставшемуся на поверхности телу, но и другим, куда более…

Близким.

Он медленно открыл глаза. Он сидел на темной влажной земле на коленях, и подле него, тоже на коленях, сидела та самая женщина, сжимая его ладонь и касаясь его лица там же, где это делал Ли. Это было странно и почти неправильно, но Джон не мог заставить себя пошевелиться, скованный болью.

Сейчас, когда она была так близко, он мог получше разглядеть её лицо – её широкий, исполосованный морщинами лоб, выразительный орлиный нос и глубоко посаженные тёмные, чуть заволоченные дымкой глаза. У неё были тёмные вьющиеся волосы, которые почти не тронула седина, и она выглядела достаточно молодо, чтобы сойти за его ровесницу, если не младше.

И было что-то до боли знакомое в этих тёплых будто кофе чертах, но он никак не мог понять, что конкретно. А женщина продолжала смотреть. Она не говорила, лишь смотрела, будто выжидая чего-то, и когда Джон открыл рот, чтобы сказать самому, то вновь золотом зазвенел голос.

Джон!

Лицо женщины просветлело, и она выпрямилась, сжимая его ладонь так же, как делал это Ли сейчас, где-то там. И Джона затрясло, потому что он, наконец, понял…

— В-вы…

Женщина кивнула, не дав ему закончить. Её мягкая улыбка, чуть тронувшая тонкие потрескавшиеся губы, почти светилась теплотой. Она положила себе руку на грудь, так, что Джон увидел не только скрытую маленькой ладошкой рану, но и Нити. Точнее, их остатки — грубо разорванные будто вручную концы. Нельзя было точно сказать, какого они цвета, ведь в этом мире всё было с сероватым оттенком, но они были светлые, очень светлые, как белый или…

Серебряный.

Джона трясло и казалось, будто он сейчас рассыплется в пыль, как все освобождённые души, но две пары рук держали его в нижнем и верхнем мире, не давая уйти.

Джон, прошу тебя, ответь.

И он понял всё слишком внезапно, потому что она смотрела на него, и по лицу её катились крупные слёзы, и он не знал, возможно ли это было для умерших душ.

Но она держала его за руку, а вторую свою ладонь, оторвав от груди, прижала уже к его сердцу, и на секунду Джону показалось, что он чувствует их тепло, а потом боль вдруг ушла, оставив после себя лишь тишину. Не давящую, но мягкую, выжидающую.

И он точно знал, чего она хочет.

Ли, произнёс он на выдохе, и лицо её, будто скованное маской, просветлело. Она закивала, широко улыбаясь и сжимая его ладонь. Потому что она знала, она не ошиблась, и он испытывал её радость, как свою собственную.

Джон, ты слышишь меня? Тебе нужно возвращаться. Прошу тебя.

Джон хотел было ответить, но она покачала головой. Убрав ладонь с его сердца, она провела ею по его лицу, повторяя действия сына, и когда пальцы её замерли над местом, где зияла метка шамана, она заглянула ему в глаза, одними губами прошептав слова на неизвестном ему языке. А затем толкнула в грудь.

Поток тепла и любви прошел сквозь него, направляя наверх, к свету и жизни. И он растворился в нём, задыхаясь.

А когда поддался вперёд, глубоким вдохом хватая ртом прохладный вечерний воздух, теплые руки подхватили его, удерживая от падения. И, подняв голову, то наткнулся на полный волнения взгляд карих глаз.

Смотревших с тем же золотым теплом, что и мгновением ранее.

Chapter Text

и когда я смотрел на мир, объятый пламенем,

всё, о чем я мог думать — это ты.

bastille — when I watch the world burn.

Второй глоток воздуха обжег пряностями чая, он закашлялся, потянувшись вперёд, руками цепляясь за крепкие плечи и чувствуя, как чужая хватка становится крепче.

— Всё в порядке, я держу тебя, — повторял Ли Скорсби вслух и мысленно, и Джон медленно дышал, пытаясь осознать эту мысль.

Его потрясывало, когда Ли помог ему откинуться назад. Затылком он ощутил прохладу камня, что так резко контрастировала с теплотой чужих рук. Ли сидел прямо перед ним, взглядом обеспокоенно бегая по лицу Джона. Поняв, что он пришел в себя, Скорсби тихо выругался, выпрямляясь. Сидевшая рядом Эстер, чьи передние лапы почти касались чужой голени, цокнула, отскочив. Её дрожащие уши выдавали волнение хозяина с головой.

— Я в порядке, — произнёс Джон, но голос его звучал до того хрипло и сухо, что в это с трудом верилось даже ему самому. Ли хмыкнул, и горечь этого звука дегтем осела на золоте.

— Нет, — ответил он голосом, не терпящим возражений. Он поднялся, отворачиваясь, и его сильная фигура осветилась пламенем костра. Рука его схватилась за рукоятку ружья, и Джон почти ощутил, как сильно пальцы сжали металлическую поверхность. Он вздохнул.

Ли трясло. Их обоих трясло.

— Ли, — аэронавт чуть дрогнул, движение его головы при повороте было резким. По обычно мягкому светлому лицу бежали тени, прячась в складках морщин. — Спасибо.

Ли смотрел на него прямо, плотно сжав губы. Он кусал щёку с внутренней стороны, будто стараясь удержать угольками шипевшие на языке обрывки фраз, ругательства, крик. Они уходили в связь кусками — эти дрожащие «не смей больше…», «почему ты не…», «ты хоть понимаешь…» — и тут же возвращались обратно. Волнение, тревога, отчаянье и страх сотрясало нити неровной, почти визжащей мелодией, но как бы любой из них не пытался его унять, появлявшееся эхо лишь акцентировало мелодию, что играла, играла, играла…

Ли поджал губы, а потом и вовсе отвернулся, делая шаг, но тут же садясь. В его движениях резкость перекликалась с каким-то дребезжанием, неунимающейся дрожью рук, которые он то и дело сжимал в кулаки, будто в попытке сдержать себя от…

Прикосновения.

Джон глубоко вдохнул, закрывая глаза. Чужое желание было не столько чужим, сколько общим, разделённым и слившимся в туго натянутые нити.

Слишком сильно, слишком ощутимо, слишком реально.

Джон хотел сказать что-то, дать понять, что он понимает тоже. Он чувствовал, что это необходимо до эха собственной боли, до остатка чужой любви. Теплота этого инородного, несвойственного ему прежде чувства не остывала, как то бывает с вынесенным на холод теплом. Она осталась, растёкшись в груди, окутав его больное иссохшее сердце.

Раздался птичий крик, они вздрогнули, почти синхронно выпрямляясь. Саян Кётёр спикировала, приземляясь подле него, а потом вспорхнула, взъерошенной головой прижимаясь к его лицу. Он огладил её рукой, пальцами перебирая пушистые, чуть масляные пёрышки.

В этот раз было хуже, произнесла она.

Ты глубоко больна, подтвердил он. Желваки на его лице дёрнулись. Слишком глубоко.

Птица тихо пискнула, будто извиняясь. Её маленькое сильное тельце дёрнулось, когда она вновь вспорхнула, заслышав приближающихся детей, и Джон испытал эту тонкую, будто леска, боль, оцарапавшую грудь.

Слишком глубоко.

Появившиеся дети обстановку не столько разрядили, сколько сместили акценты, указав на то, что было действительно важно сейчас. Таким был Уилл, что засиял, широко улыбаясь, когда увидел его — кажется, только обнимая отца он окончательно поверил в то, что Джон здесь.

Это чувство разделяла и Лира, смотревшая на шамана со смутным подозрением, что тонкой морщинкой залегло меж её острых бровей. Джона это почти не напрягало — он привык ко вниманию, но всё же её подозрительность в плохоклеящийся разговор вонзалась штыками.

— Так почему ты вернулся? — спросил Уилл, сжимая тарелку с нетронутым ужином. Джон поднял глаза на сына, отвечая после минуты размышлений:

— Решил, что вам моё вмешательство поможет куда больше, чем лорду Азриэлу. И не ошибся.

Не распыляйся, — хмыкнула Саян Кётёр. Джон поджал губы, продолжая выразительно смотреть на сына. Тот несколько стушевался, в отличие от сидевшей рядом Лиры, что выпрямилась под его строгим взглядом.

— Так значит, вы хорошо знаете лорда Азриэла.

— Твой отец известный человек в мире науки, Лира.

— Как и вы. Доктор Станислаус Грумман, не так ли?

— Станислаус? — усмехнулся Уилл. Джон кивнул.

— Я взял это и множество других имен вскоре после того, как оказался здесь. В этом мире.

— Но вы работали с моим отцом, — настойчиво произнесла Лира, возвращаясь к теме. Джон медленно кивнул.

— Мы вместе работали над несколькими исследованиями в Германской академии.

— Но в последнее время…

— Я понял, к чему ты клонишь, — перебил девочку Ли, и присутствующие одновременно повернули голову, глядя на аэронавта. — И, как я и говорил, это не правда. Тартары действительно его уважают, так что Азриэл определённо солгал — намеренно или случайно.

— Но я видела голову! — воскликнула Лира, всплеснув руками.

— Очевидно, не его голову. Понятия не имею, чью именно, но точно не его.

— Прошу прощения? — выразительно произнёс Джон, глядя на Ли. Тот повернул голову, встречаясь с ним взглядами. — О чем солгал Азриэл?

Ли усмехнулся, так что в карих радужках блеснул огонёк довольствия. О, тебе определённо понравится история, шаман, произнёс он мысленно, а затем махнул рукой, давая Лире возможность сказать.

— О вашей смерти, — произнесла она почти с вызовом глядя Джону в глаза. Саян Кётёр тихо ухнула. — Он принёс ваш череп в Иордан-колледж. Сказал, что вы исследовали Пыль на севере, и вас казнили тартары. Совет дал ему разрешение продолжить ваше исследование, а потом…

Она замолчала, ожидая реакции Парри. Уилл тихо хмыкнул.

— Должно быть поэтому он был так удивлён, когда мы пришли.

Джон медленно кивнул, соглашаясь. Он обдумывал рассказ девочки, пропуская через призму странного поведения Азриэла, что он отмечал, находясь в Башне. Мысли путались, прыгая от недоумённого «какого чёрта?» к почти истеричному «я убью его». Ли, до которого видимо доносилось эхо его мыслей, довольно усмехнулся, делая глоток чая.

Потрясающая история, не правда ли?

Джон закатил глаза, собираясь съязвить. Но затем замер, осознавая.

— А как ты с этим связан?

Ли тихо крякнул.

— Я лишь развеял сомнения Лиры о твоей смерти, не более.

— Но мы ведь ещё…

Джон прикусил язык, осознавая скользкость момента. Слова обожгли язык и неровным угольком спустились вниз по гортани, обжигая. Ли смотрел на него, чуть вздёрнув брови и будто усмехаясь его неосторожности. Тепло обожгло грудь.

— О вас много говорят, мистер Грумман, а я мастак по собиранию слухов. Вселенная нам покровительствует, — Ли усмехнулся, поднося чашку к губам. Но вы в это не верите.

Ли сделал глоток чая, и нутро Джона обожгло его кипятком и пряностями, что покалывали кожу. Он закрыл глаза, коря себя за несдержанность, что в связи отдалось чужой усмешкой — казалось, что его стыдоба Скорсби забавляет. Такая перемена настроений могла удивить, если бы он сам не поддался ей.

Так что он просто проигнорировал это чувство, сосредоточив взгляд на Уилле.

Его мальчик выглядел озадаченным сложившейся ситуацией. Его хмурые, чуть надломленные брови делали его похожим на него самого в детстве, что стало неожиданно приятным, но то, как мальчик смотрел на него, чуть сбивало эту спесь.

— Так ты действительно… учёный.

— Да, у меня есть докторская степень. Это мир не столь развит как наш, так что получить её оказалось не так трудно.

— Это жульничество, — заметила Лира, и Уилл кивнул, соглашаясь. Ли усмехнулся.

— В какой-то степени да, — согласился Джон с усмешкой. — Но наука виделась мне единственным способом отыскать путь домой, так что я пошел на это.

— А тартары? — с прищуром спросила Лира. — Как вы оказались у них?

— Мне удалось познакомится с несколькими группами во время моего путешествия по России.

— Ты путешествовал по России?!

— Куда меньшей, чем знаешь ты, — ответил Джон, слабо улыбаясь. Уилл тихо охнул. — Хотя в остальном различия не велики. Страну населяют в основном кочевые племена, города небольшие, если не считать Московии. Изучать их культуру и язык было интересным опытом.

— Язык? То есть ты…

— Da, ya vladeyu im. On zvuchit dostatochno grubo, no mne nravitza ta mnogoznachnost’ smislov, chto vcladivaetza v slova i virazheniya. Eto ochen’ zanyatnoe yavlenie.

С ума сойти, пронеслось в сознании Джона, и он замолчал, чуть поворачиваясь к пристально смотрящему на него аэронавту. Ли моргнул, отводя взгляд, и на секунду Джону показалось, что он чувствует чужое смущение.

Тихий «ох» Уилла заставил его переключить внимание.

— Да, я владею им, — ответил он уже на английском. Затем сделал паузу. — Его грамматика сложна, так что у меня есть проблемы с письмом. Разговорный затруднений не вызывает, разве что диалектизмы выдают мою связь с пахтарами.

— Я думаю, твоя голова выдаёт тебя куда раньше, — усмехнулся Ли. Джон повернул голову, глядя на аэронавта, но его усмешка от того лишь стала шире.

Я знаю, ты думаешь, что я забавный, напомнил он. Парри закатил глаза.

Это не делает тебя менее раздражающим, парировал он. Ли рассмеялся, пробормотав что-то на испанском, а Джон усмехнулся, чувствуя теплоту в груди.

Это было так легко.

Вскоре Джон, заметив участившиеся зевки детей, отправил их спать, напомнив, что завтра им предстоял день не легче сегодняшнего. Дети согласились с неохотой — Лира потянула Уилла за рукав, когда тот улыбнулся ему после пожелания спокойной ночи. Её тихое «Я всё ещё не доверяю ему» игнорировать было куда проще, чем неоднозначное передёргивание плечами Уилла. Саян пискнула. Джон прикрыл глаза.

Оставаться вдвоём было если не страшно, то волнующе — произошедшие за день события накладывались друг на друга, синтезируя ворох из неоднозначных, порой противоречивых чувств. Но он ощутил родственное тепло, осознав, что оставшись один, Ли, так же как и он, позволил настоящим эмоциям проступить, явив ему усталость и волнение, а так же страх, почти невесомой дымкой притаившийся в морщинках его лица.

— И что теперь? — спросил он, понизив голос. Джон скосил взгляд на детей, он не мог чувствовать, заснули ли они окончательно. Не хотелось тревожить их уставшие, но ненасытные до знаний и новостей головы, а потому разговор мог обернуться заговорщическим перешептыванием, если только…

Что ты задумал делать дальше?

Джон дернулся, резко поворачивая голову к аэронавту. Тот был спокоен, глядя на него с чуть приподнятой бровью, одним своим видом будто спрашивая «что не так?».

Не так ничего не было, воспользоваться их связью как преимуществом, дабы избежать нежелательных слушателей, было более чем разумно, только вот Джона такое простое использование столь сложной связи вводило в ступор. Он подумал, как это странно для них и сколь обыденно для остальных жителей этого мира, имевших и поддерживавших связь с момента её появления.

Так что не так?

Джон вздохнул.

Нам придётся вернуться, ответил он, чувствуя, как по коже тонкой нитью заключенный идут мурашки. Ли нахмурился.

Ты имеешь в виду…?

Да.

— Нет, — ответил Скорсби вслух, и Эстер дёрнулась, с головой выдавая взволнованность владельца. — Нет, это слишком опасно. Ты не…

Ты почти умер сегодня, пронеслось по связи, и оба они вздрогнули, глядя друг другу в глаза. Дважды. Я не хочу испытывать…

Ты не будешь, ответил Джон, поборов дребезжащее в нём волнение. Я отправлюсь туда с ними, физически. Слишком опасно оставлять их там одних.

А Саян Кётёр?

Не думаю, что она захочет менять привычную ей компанию, произнёс Джон, взглянув на своего деймона. Та кивнула, чуть нахохлив пёрышки. Так что вопрос лишь в том, куда отправишься ты.

— Вы не вернётесь?

— Точно не здесь. Проход, открытый Уиллом, уходит вглубь. Не могу сказать, куда именно, но возвращение займёт время, которого у нас нет.

— И как я найду вас?

И сколько это займёт?

Джон замер, ощущая, как нити дрожат, и он вдруг смог распознать этот звон, будто он был звучанием хорошо знакомой ему мелодии. Волнение Ли Скорсби окрасило другое, куда более печальное, почти болезненное звучание.

Он не хотел прощаться.

И Джон прикрыл глаза, осознавая, что этот перелив находил отклик и в его груди. Он вздохнул.

Я найду тебя, где бы ты ни был, произнёс он мысленно, ощущая, как от обнаженной искренности проговариваемого щемит в груди. И призову. Или приду сам, если ты позовёшь и я буду нужен. На поле битвы или после её исхода, каким бы он ни был. Я тебя найду.

Их глаза встретились, и Джон заметил что-то глубоко личное во взгляде соулмейта, что отразилось на связи, не ударив, но ощутимо задев и утяжелив её. Ли Скорсби смотрел на него, почти не моргая, и Джону вдруг показалось, что он знает. И, не до конца понимая, чем и что выдав, он отвёл взгляд, смутившись.

Ли тяжело вздохнул.

— Хорошо, — произнёс он уже вслух, но шепотом, взглядом уткнувшись в опустевшую чашку в руках. — Хорошо. Тогда, вероятно, мы втроём нагоним медведей.

— Что? — искренне удивился Джон. Ли пожал плечами.

— Йорек говорил, что поведёт братьев на битву с Магистериумом. Где бы она не началась, я буду нужнее там, чем блуждая в лесу.

Ты слишком слаб.

— Я могу сражаться, — возразил Ли. — И я буду. Им может понадобиться моя помощь.

— Она может понадобится и нам.

— Только потому что ты не выносишь медведей, не делает их плохой компанией.

— Не моя вина, что их законы основаны на кровожадных и жестоких распрях, не имеющих смысла.

— У вас поразительно схожие характеристики друг друга, — хмыкнул Ли. Затем улыбка его стала мягче. — Но я знаю Йорека. Он от меня не отвернётся.

— Даже после того, как ты поставил свою жизнь наравне с моей?

Ли мягко усмехнулся, будто смущенный тем, какой вес он придавал случившемуся. Эта усмешка отдалась щекочущим чувством. Что-то прошло через их связь и осталось в ней. Незнакомое, необъятно тёплое, оно пронзило их обоих, объединив души теплом и волнением.

Снова.

И осознав этого, Джон не испытал волнения, но что-то другое, обретшее имя лишь на следующий день, когда он увидел, как в смыкающихся в окне лучах рассветного солнца, Саян Кётёр вспархивает Ли на плечо.

Естественность. Будто всё шло так, как и должно быть.

***

Ли ненавидел слово «война», но здесь, в чужом, казавшимся недоступным ранее мире, среди армии бронированных медведей, что смотрели на него с молчаливым осуждением, именно оно шипело на языке дымкой пороха, что оставался после выстрела пистолета. Ли цеплялся за своё оружие слишком часто — будучи отрезанным от родной стихии, лишь на его защиту он мог полагаться, лишь оно было способно обратить ход каждой из крохотных битв в его пользу, лишь оно…

Саян Кётёр взмахнула крыльями, набирая высоту. Ли вздохнул.

Было тяжело, невыносимо тяжело отпускать их. Смотреть как ребёнок, ставший ему родным, мальчишка, чью отвагу и преданность он уважал, и его соулмейт исчезают в этом тёмном проходе, оставляя его позади, но забирая с собой кусочки его души — по одному на каждого. Ли остался бы на той поляне и стоял, пока не сросся бы с землёй, обратившись камнем или деревом, каким мать-земля захотела бы его увидеть. Он бы не сдвинулся с места, пока не ощутил бы, как связь возвращается, теплотой щекотки проходясь по коже и замирая напротив сердца, чтобы мгновением позже серебряной каплей проникнуть вглубь.

Он бы остался.

Саян Кётёр пискнула в вышине.

— Она говорит, что мы приближаемся, — шепнула Эстер, осторожно пробуя носом воздух, и Ли кивнул. Он так и не смог понять, в какой момент между их деймонами образовалась связь, но факт её существования был неопровержим.

Он вновь вздохнул, крепче сжимая приклад ружья и оглядывая спины кольцом окружавших его медведей. Мера предосторожности, выбранная для его собственной защиты от призраков, теперь ощущалась надежной клеткой, чьи стены были обиты горой мышц, меха и стали, вес одной лишь части которой превышал его собственный вдвое. Великолепная ловушка.

Аэронавт повёл плечом. Паранойя, ощущавшаяся так, будто была и не его вовсе, туманила разум, но он противился ей изо всех сил, удваивая ставку на веру в товарища. Йорек его не предаст, повторял он себе. Йорек не потерпит предательства.

Как не терпел тартар.

— Человек с двумя деймонами, — недовольно потянул он, будто и не слушая разъяснённый во всех деталях план. Йорек хмыкнул, отчего броня его чуть взвизгнула. — Мы не можем иметь и одного, тогда как ты расхаживаешь с двумя.

— Она лишь сопроводитель.

— Как было в нашу первую встречу здесь. Для тартара он слишком легко доверяет.

— Он не тартар.

— Он пользуется их знаниями и оружием, носит их одежду и метку, следует их принципам и вере. Он тартар, не по праву рождения, но выбранный и принявший это как дань, отдавший их делу себя и свою душу. Душу, которую ты поставил наравне со своей, человек севера, — Йорек замолчал, не сводя с него глаз. Ли почувствовал, как по хребту вверх острой леской идут мурашки. — Это очень высокая цена для столь низкопробного…

— Он не низкопробный, — отрезал Ли прежде, чем Йорек смог продолжить тираду. — Его силы неимоверны. Лишь благодаря ему и Саян Кётёр жив я, лишь благодаря им и их знаниям жива Лира. В этой войне нам повезло иметь их на своей стороне.

Йорек молчал несколько минут, не сводя с него взгляда глубоких тёмных глаз, размышления в которых Ли никогда не мог прочесть. Но тут ему показалось, что на самом их дне крохотной искоркой мелькнуло осознание, и грудь его сдавило от страха.

— Мы никогда не сможем изменить свою природу, — спокойным, глубоким шепотом, что слоем пыли покрыл кости страхом, произнёс Йорек. — Но лучше умереть калекой, каким ты есть, чем жить в нелепых надеждах на перерождение. У меня никогда не будет деймона. Он… — Йорек перевёл взгляд на Саян Кётёр, что, нахохлившись, сидела на ветке чуть позади его плеча. — Никогда не станет человеком, каким ты его видишь. Такова правда.

— Лишь твоя.

— Увидим, — равнодушно ответил медведь.

Ли прикрыл глаза. Жар костра, опаливший его щеки стыдом и смущением тогда, вернулся, заколов на коже. Он не знал, отчего испытывает это, и почему оно отдаётся так глубоко в груди, где с призрачной надеждой за них двоих продолжало биться сердце.

Он глубоко вздохнул.

Джон?

Ответом ему послужила тишина.

Ожидание битвы железными стержнями замирало внутри тела и конечностей, заставляя его вытягиваться по струнке. Он до конца так и не смог предвидеть, как она начнётся, когда он поймёт, что пора. Но это произошло, и произошло внезапно, пулевым залпом разорвавшись в полуметре от него, так что адреналин брызнул в кровь, и лишь уже стреляя в ответ, Ли понял, что это оно.

Сторонники Магистериума разношерстными отрядами появлялись то тут, то там, но все как один искали Азриэла Белакву, и от мысли, что он сражается за него, Ли было тошно.

Нет, повторял он себе, в очередной раз уклоняясь от выпада какого-то странного изуродованного создания. Он сражался не за Азриэла, но за Лиру, за её светлое и спокойное будущее, в котором он сможет присутствовать.

В котором будет и Джон.

Эта мысль принесла с собой странное волнение, что ушло в связь лёгким звоном, но осталось всё так же безответно. Никогда прежде он не задумывался о том, что будет если — когда они победят, и будет некуда бежать и не за кого сражаться. Они не обсуждали слишком много, но эта мысль почему-то отдавала покалыванием в сердце, комом оседая в животе. Они не обсуждали, но Ли не знал, как начать.

Сможет ли он начать.

Эта мысль появилась, и тут же испарилась, когда, расправившись с очередным отрядом, он ощутил подступающий холод. Никогда не встречавший, лишь слышавший о призраках, Ли сразу же понял, что это они, и стоило ему подумать об этом, как он увидел одного из них вдалеке — огромное чёрное создание, существо, парящее в метре над землёй, оно не было похоже ни на что встреченное им, но ощущение опасности, исходившее от него, было невозможно не заметить.

Медведи замерли в стороне, а Ли, не веривший в собственную неприкосновенность в их окружении, оглянулся в поисках укрытия. Саян Кётёр пискнула, указывая на расщелину в скале, но звук этот привлёк внимание существа, так что когда Ли бросился к укрытию, оно уже направлялось к ним.

— Быстрее! — запищала Эстер, нервно стуча лапами. Он подхватил её на руки, невольно удивившись лёгкости её веса, и вздёрнул голову, глядя на птицу. Та спикировала.

Прошло три минуты — три бесконечных в своём тяготящем ожидании минуты, пока они сидели там, и лишь когда Йорек объявил, что опасность миновала, Ли ощутил, как застоявшийся в груди кислород жег грудь. Он чуть двинул ногой, и тут же вздрогнул всем телом, осознавая, что всё это время Саян Кётёр сидела на ней, вспорхнув лишь когда он пошевелился.

Глаза его округлились, а по спине прошел холодок. Эстер, забившаяся в его руках от волнения, соскочила на землю, и он, наконец, выпрямился, ошеломленно глядя на птицу. Та выглядела безмятежной, но, заметив его взгляд, чуть цокнула.

— Оцепенению нет места на поле битвы, аэронавт, — произнесла она, наклонив голову. Ли заторможенно кивнул, но тут же сжал кулаки, приводя себя в норму.

— Я не… Мне не хотелось…

— Табу никогда не было таковым для нас, — спокойно заметила птица. — Закон этого мира был нам неизвестен, а законы пахтаров отличаются от ваших. Но можешь считать это особым правом. Мы доверяем тебе.

Столь спокойно сказанная столь весомая фраза вызвала у Ли волнение, шумом отдавшееся в ушах и затмившее этим звуком весь остальной мир. Он хотел сказать что-то, передать, как это много значит для него, какое значение вообще имеет, но не смог связать, да даже вспомнить и пары слов. А когда всё же открыл рот, то ощутил другое, куда более весомое чувство, которое птица разделила с ним, вытянув шею и затрепетав крыльями.

— Он вернулся, — произнесли они одновременно, и Ли улыбнулся, чувствуя, как волнение его уходит в связь и тут же возвращается обратно, но уже с другим, более холодным, серебряным оттенком.

Джон Парри ощутил это, едва сделав шаг и глубоко вдохнув воздух открывшегося им мира. Его волнение было холодным, трепещущим синим газовым пламенем, потому что у него просто не было сил и времени на то, чтобы расслабиться, ведь битва была прямо тут, как и дети, которых он должен был защищать. Но всё же испытать чужое, но столь знакомое, почти родное тепло, было неожиданно приятно и успокаивающе, поэтому Джон позволил себе улыбнуться — лишь на мгновение — и тут же продолжить путь.

Это было сложно, потому что дети были взволнованны и напуганы, а из-за того — импульсивны, и ему приходилось удерживать их чаще, чем хотелось бы, расходуя и без того небольшой запас сил. Он был рад найти себе посох, пусть тот и был лишь веткой, поднятой с сырой, но живой земли. Такое оружие, проводник, было действенно, выступая в качестве усилителя, так что ему не приходилось расходовать так много сил, но Джон всё равно ощущал недозволенность, которой занимался. Лишь сильнейшим из шаманов позволялось иметь посох, а таким на его памяти был лишь Баай.

Им хватало лишь примитивных чар — сокрытие, использованное для отвода глаз, когда они перебегали с места на место, но когда земля задрожала, предвещая прибытие целой орды всадников, что звенели цепями, Джон ощутил, как внутри у него всё задрожало. Полёт его мысли завертелся со страшной скоростью, продумывая выход из положения, когда вдруг над головами их разнёсся крик, а затем и рык. Этого хватило, чтобы притянуть к себе детей, повалив на землю, когда с полдюжины бронированных медведей пронеслись мимо них к всадникам, и Джон услышал, как Йорек Бирнисон отдаёт приказ брать их в клещи.

События завертелись, так что он едва успевал за ними, всё равно упуская, не успев остановить Уилла, когда тот бросился к Йореку на помощь, одним движением разрезая сеть. Но даже в этой безумной суматохе было постоянство, что теплилось в груди столь ощутимым золотым звоном, что подгоняло и подгоняло его, зовя к себе. Так что, когда медведь выпрямился, освобождая себя от сетей, Джон сделал шаг навстречу, заглядывая ему в глаза.

— Где он? — медведь повернулся. Глаза его, горевшие огнём сражения, замерли на нём, но Джон не испытал страха, прямо глядя в ответ.

— Они с Саян Кётёр ощутили твоё пребывание здесь, шаман, — произнёс Йорек тоном, выражавшим не презрение, но недовольство, что могло бы ощущаться горечью, если бы не смысл сказанного, который оба они осознавали. — А потому отстали. Когда найдёте его — убирайтесь. Вам здесь не место.

Джон хотел было возмутиться сказанному, но потом понял, что оно связано не с их враждой, а детьми, что стояли между ними, переглядываясь. Поэтому он коротко кивнул, махнув детям рукой. Они разошлись.

Ли? произнёс он мысленно, глядя в сторону дороги, откуда явились медведи. В груди затрепетало волнение.

Джон, откликнулся аэронавт, и Парри прикрыл глаза, ощущая фигуру аэронавта совсем рядом, в каких-то десяти минутах. Волнение защекотало уши.

Мы идём к тебе. Надо убираться отсюда.

Да, здесь полнейший…

Мысль оборвалась, и Джон ощутил холод и страх, остриём топора обрубив связь. Чужая боль вспыхнула в шее, но она ощущалась иначе, чем причиненная самому Ли, будто снаружи, будто…

За спинами их раздался взрыв, и Джон бросился вперёд, потянув детей за собой. Они поднялись на холм, а затем тут же спустились, почти скатившись с него, и он вновь ощутил дрожь земли, а затем услышал звон металла и выстрелы. И потому, точно зная, что обнаружит, бросился на звук.

Открывшееся ему действие по степени неожиданности и стремительности превзошло все предположения, потому что Ли сражался с одним из всадников, ловко уклоняясь от его ударов цепью с шипастыми камнями в звеньях. В момент, когда Джон увидел их, действие завертелось. Деймон всадника — лиса с пятнистым мехом — бросилась к Эстер, так что та резко отскочила назад, но всё равно попала под удар, когда лапа с острыми когтями оцарапала ей горло.

Лира вскрикнула, Джона охватил гнев, но прежде, чем хоть кто-то успел хоть что-то предпринять, Саян Кётёр со звонким криком бросилась к лисице. Её острые когти вцепились в её шубу, а клюв ударил по морде. Лисица закричала вместе со своим хозяином, пытаясь высвободиться из хватки, но скопа беспощадно орудовала крыльями и клювом. Вдруг взметнулась с ней в воздух, держа животное за шкирку, так что всадник истошно закричал, вцепляясь в поводья, но Ли успел воспользоваться заминкой, сталкивая его вниз, и когда это произошло, Саян разжала когти, швыряя деймона вниз. На землю они упали вдвоём, и больше не пошевелились.

Повисла тишина, нарушаемая лишь шелестом крыльев, когда Саян Кётёр медленно спустилась вниз, приблизившись к Ли, и тот повернул голову. Джон услышал его тихое «спасибо» через неё, в ответ на которое скопа пискнула, ласково клюнув его за ухо. Аэронавт рассмеялся, а затем повернулся, когда птица, огибая его, направилась к Джону. Лицо его просветлело.

— Хей!

Он направился к ним, подгоняя Эстер, но тут же замер, когда воздух пронзил истошный крик, принёсший с собой холод. Призраки — дюжина голодных и холодных созданий — появились из-за деревьев, приближаясь и разделяя их, и у Джона бешено забилось сердце.

Нож защитит их, подумал он, но, хватая Уилла за плечо, он осознал, насколько бесполезно это было. Пространство было огромное, людей было слишком много, а нож был лишь один и…

— Ли! — заорала Лира, бросившись вперёд, и Ли закричал ей что-то в ответ, стремительно бледнея, но его голос потонул в какофонии из рева медведей, голосов появившихся призраков и криков людей. Мысль о том, что она всё ещё не видит их, сменилась паникой, когда Уилл, вырвавшись из его хватки, бросился за ней следом.

Нож не мог защитить их всех, подумал Джон, когда Саян Кётёр закричала, а он ощутил холод за самой спиной. Старая легенда, взволнованно рассказанная маленькой девочкой в ночь зимнего солнцестояния, всплыла в его голове, когда он выпрямился, закрывая глаза.

Я защищу вас.

Поднявшиеся порывы ветра были сильнее каких-либо им созданных, так что Джон невольно задрожал, ощущая, как поднимается боль в сердце. Он глубоко вздохнул, сосредотачиваясь. Тьебе нужьна опора. Тьи дольжьен стойаять на земле тьак же уверьено внутри, какь и снаружи.

Джон нашел взглядом Ли. Тот удерживал детей рядом с собой, но глаза его были направлены на него. И когда взгляды их встретились, Джон замер, ощущая опору. И всё потеряло значение.

Была лишь мощь, что он брал у природы и тут же возвращал, с удвоенной, утроенной силой, и Ли, чьё присутствие он ощущал и видел, не наяву, но нитями, чьё золотое свечение едва не ослепляло, так что он закрыл глаза, сосредотачиваясь лишь на внутренних ощущениях. Он знал, что это работает, он знал, что призраки исчезают, что дети, люди и медведи остаются в безопасности, и что все смотрят на него. Сила проходила сквозь него волнами, он проводил её сквозь себя, с каждым разом всё сильнее ощущая сжимавшую сердце боль, что не могла оставаться в одном лишь нем, распространяясь по телу всё выше и дальше, так что у него зашумело в ушах. Вместе с болью пришел и страх, панический, всепоглощающий, потому что он не был готов умереть, только не сейчас. Но не был готов и дать своему сыну и соулмейту пострадать, а потому потоки всё крепли и усиливались, отдаляя призраков и попадавшихся на пути солдат Магистериума от них.

Все прекратилось в один момент, когда писк в ушах затмил собой остальные звуки и мир, и он почувствовал как падает, не имея возможности удерживать себя на ногах и в сознании, лишь какой-то его крохотной частью ощущая вспыхнувшее в груди тепло, когда вместо жесткой земли он ощутил крепкую хватку рук, что прижали его к себе.

— Я тебя держу, — раздался голос Ли — вживую или лишь мысленно — и откинув голову назад, Джон затылком ощутил холод плаща на его плече. — Я здесь.

— Надо уходить, — прохрипел он и тут же закашлялся, ощущая металлический привкус крови на губах. Он почти не слышал голос Уилла и взволнованный крик Лиры — всё это звучало эхом будто из морской раковины. Голова кружилась и болела, невыносимо болела, так что он едва мог смотреть и ощущать. Но всё же он почувствовал, как Ли чуть меняет положение рук, перехватывая, но не отпуская его. Джон потянул руку, в попытке уцепиться за его плечо, но та соскользнула, ухватившись за ладонь.

Ли, только и смог подумать он, сжимая чужую ладонь в своей. Аэронавт дёрнулся, их взгляды встретились, так что карие радужки вспыхнули золотом.

А потом всё погрузилось в темноту.

Chapter Text

и я не собираюсь умирать за любовь,

но с тех пор, как встретил тебя,

ты мог бы забрать моё сердце,

и я бы сам разбил его для тебя.

halsey - 1121

Темнота отступала медленно, нехотя отпуская — отрывая — его от себя и уступая место пустоте, а вместе с ней и боли, что то накатывала, то исчезала, подобно приливу.

Джон проснулся резко, как то бывает после долгого, тревожного сна. Волнение сжимало его грудь в тиски, и он дёрнулся, предпринимая попытку подняться, но боль вспыхнула, ударив по подкорке, а затем и по всему телу разом, и он охнул и осел обратно.

Вторая попытка была предпринята лишь пару минут спустя, когда круги перед глазами перестали менять цвет и диаметр. Лёгкие вспыхивали болью от каждого резкого вздоха, так что он заставлял себя дышать медленно, почти тягуче, сосредотачивая внимание на том, что было вокруг.

Небольшая комната с тонкими стенами, сделанными из материала похожего на солому, но определённо ею не являющимся. Низкие потолки с крохотными естественными дырочками в плетении, через которые проходил солнечный свет. Здесь не было окон, но проходивший сквозняком воздух был свеж и пах бризом.

Большую часть помещения занимала постель, на которой он и лежал, но были и другие вещи, скромно занимавшие своё место в углу — развороченный походный рюкзак, опустевшая фляга, ружьё, что стояло в самом углу, прислонённое к стене, и накинутый на него сверху кожаный плащ с меховым воротником.

Ли.

Джон закашлялся, чувствуя неприятное жжение в груди. Его попытка встать не увенчалась завидным успехом — вертикальное положение повлекло за собой слабость, что накатила с силой, вынудившей его ухватиться за ближайшую поверхность в попытке сохранить равновесие.

Раздался шелест крыльев, а следом — торопливые шаги, и он вздёрнул голову, взглядом натыкаясь на взволнованное лицо аэронавта.

— Черт возьми!

Саян Кётёр и Ли Скорсби бросились к нему почти одновременно, и он ощутил неожиданное облегчение, принимая их помощь. Хватка Ли была крепкой и уверенной, но Парри чувствовал его волнение, когда тот помог ему сесть обратно.

— Тише, мистер шаман, притормози, — фыркнул он, сжимая плечи Джона. — Для спящего столь долго ты слишком резво начинаешь ход.

— Как долго я спал? — прохрипел Джон в ответ, тут же закашливаясь. Краем глаза он заметил, как хмурит брови Ли, бросая быстрый взгляд на его деймона.

— Почти трое суток.

— Что? — удивлённо воскликнул Джон, и Ли коротко кивнул, продолжая сжимать его плечи. — Как… Где мы? Дети, они…

— Они в безопасности.

— Мы все в безопасности, — подчеркнула Саян Кётёр, глядя на него. — Нам ничто не угрожает больше.

— Хорошо, — кивнул Джон, медленно вздыхая, отчего сильнее ощущая руку на своём плече.

— Хорошо, — кивнул в ответ Ли, и на губах его появилась мягкая улыбка. Облегчение — аэронавта и его собственное — ощущалось в связи прохладным летним бризом. Когда Джон поднял голову, сталкиваясь с Ли взглядами, улыбка его стала шире. — Пойдём, — он коротко хлопнул его по плечу. — Есть многое, что тебе стоит услышать, но сначала, — он щёлкнул пальцами, и отчего-то это движение показалось Джону до невероятного забавным в своей бессмысленности. — Нам нужно позаботится о тебе.

Джон моргнул, некоторое время осознавая это «нам», включавшее в себя их обоих, но потом, ощутив эхо подкатившей боли, лишь сдавленно кивнул.

Ли вывел его на задний двор, на котором находилось некое подобие душевого угла, а после, коротко кивнув, оставил его на попечение Саян, которая, впрочем, вскоре улетела, заскучав в его компании.

Здесь не было полноценного умывальника или лейки, только каменное углубление в земле, отдалённо напоминавшее чашу ванны, и бочка с водой. Её талая прохлада подействовала на Джона успокаивающе, помогая обрести, наконец, чувство реальности происходящего. Он ощутил собственную усталость и болезненную слабость, породившую желание поскорее вернуться обратно в постель. Но он не сделал этого, ощущая звенящее волнение перед неизвестностью, с которой нельзя было справиться, не узнав ответы.

Обходя хижину, Парри ощутил доносившийся с веранды знакомый запах, на который его живот отозвался болезненным урчанием. Картина, открывшаяся ему, впрочем, была не менее головокружительна.

Ли стоял перед столом, уставленным посудой и едой в плошках или сыром виде. Почему-то только сейчас Джон заметил, как легко он был одет — вместо ставших привычным ему плаща и кожаной куртки под ней, на Скорсби, помимо брюк, была лишь рубашка с закатанными рукавами, что открывали вид на неожиданно сильные, исчерченные точками и линиями шрамов предплечья. На пару мгновений Джон завис, задумавшись о природе некоторых из них — его особенно интересовали круглые, будто выжженные дырки с неровными краями. Но затем Саян Кётёр пискнула, всплеснув крыльями, и Ли вздёрнул голову, замечая его.

На губах его появилась ухмылка.

— Так-то лучше, мистер шаман. Теперь вы по крайней мере выглядите как человек с душой, а не одно из тех созданий, что мы встречали.

— Очень остроумно, — закатил глаза Джон, но подкол Ли его порадовал.

Он сел за стол, тут же получив в распоряжение глиняную плошку, до краёв наполненную дымящимся от жара густым супом из каких-то бобов. Ли сел напротив, руками обхватив чашку с чаем, а взглядом устремившись к нему.

— Не уверен, из чего оно сделано, но на вкус много лучше того, что мне приходилось пробовать на севере.

— Хуже стряпни тартар я всё равно ничего не попробую, — усмехнулся Джон, зачерпывая первую ложку. Суп был горячим и очень густым, пахнул травой и бобовыми, но вкусом напомнил чечевицу, что Парри вполне устроило.

После третьей ложки, позволив желудку хоть немного насытиться, он поднял голову, обращаясь к аэронавту:

— Так что произошло?

Ли вздохнул. Напряжение отразилось на всём его теле, замерев меж сжатых челюстей и нахмуренных бровей. Джон успел уловить, как дёрнула носом Эстер, чуть взъерошив шерстку, но ничего не сказав.

— Что ж… — указательный палец Ли сделал круг вдоль края кружки. — То, что ты творил там, на поляне, было впечатляющим.

И пугающим.

— Но когда всё пошло не так, и ты отключился, некоторые решили воспользоваться этим. Один из солдат Магистериума чуть не застрелил тебя, но я оказался быстрее.

Он пробил ему голову с одного выстрела и глазом не моргнув, тонко намекнула Саян, выразительно взглянув на него. Джон тихо охнул, а Ли нахмурился.

— Нам пришлось действовать быстро. Уилл открыл проход, мы прошли через него. Там были деймоны — их с Лирой, я имею ввиду, они появились всего на пару минут, а потом вновь сбежали, так что теперь они где-то здесь, и дети заняты их поисками. Но, в любом случае, мы оказались в этом мире, и на утро, когда ты всё ещё не просыпался, мы встретили мулефа. Это… — он усмехнулся. — Забавные создания. Никогда таких не встречал. Но они безобидны и добры, так что да, они позаботились о нас, приведя сюда. Здесь мы встретили Мэри Малоун — женщину-ученую из твоего мира.

— Что? Как она…

— Это странная история, потому что, как выяснилось, дети уже встречали её до этого. Лира помогла ей понять, как связаться с ангелами через Пыль? — Ли усмехнулся. — Если честно, я начинаю думать, что это ваш мир странный, а не наш.

— Может быть так и есть, — усмехнулся Джон. — Понятия не имею, какой он сейчас, но когда я уходил… — он покивал головой. — Да, это определённо было странно.

Ли мягко улыбнулся, и в глазах его Джон заметил понимание, вызвавшее у него смешанные чувства. Но прежде, чем он успел интерпретировать их, Скорсби продолжил.

— В любом случае, Мэри и мулефа очень помогли нам, позволив остаться и дав нам кров. Их забота была очень кстати, потому что я не был уверен что ты…

Он замолчал, поджимая губы, будто в попытке подобрать подходящее слово во избежание этого тяжелого «выживешь», что давило на них обоих свинцом. Джон смог понять это слишком легко, будто всё это время оно лежало на поверхности, лишь слегка прикрытое едва весомой вуалью, что слетела, стоило разговору свернуть в правильную сторону. Одного взгляда в глаза напротив хватило, чтобы испытать чужой страх и волнение, что бурлило под кожей ядовитыми парами, потому что Саян Кётёр тоже не просыпалась, потому что сам Джон был слишком бледен, потому что его сердце едва билось, потому что…

Саян пискнула, соскочив со спинки стула на пол, ближе к Эстер. Джон вытянул руку через стол.

— Ли…

Раздавшиеся шаги вместе с последовавшими за этим голосами заставили их вздрогнуть.

Дети появились из-за угла внезапно, так что Джон едва успел повернуться, когда звонкое «папа!» настигло его, ударив по ушам, а после и сам Уилл налетел с объятьями, отвечать на которые было лишь самую малость некомфортно.

— Ты очнулся! — столь восхищенная манера речи не могла не вызвать усмешку.

— Я проходил и не через такое, — ответил он, отодвигаясь, но продолжая сжимать локоть довольного сына. При виде его радости ком, сжимавшийся в грудной клетке, перестал давить. — Я тоже рад тебя видеть. Ты держался молодцом. Вы оба, — он перевёл взгляд на подошедшую к столу Лиру, что уже успела набить рот орешками. Девочка кивнула. — Проявили отвагу, на которую способен не каждый взрослый. Я очень горжусь вами.

— Как и я, — согласно кивнул Ли, и от короткого обмена взглядами вместе с осознанием того, что едва не произошло, внутри всё зарделось смущением.

Поэтому он перевёл взгляд на подошедшую к столу женщину, что с интересом рассматривала его. Заметив его взгляд, она улыбнулась.

— С пробуждением.

— Доктор Мэри Малоун, я полагаю? — женщина кивнула, протягивая ему руку, которую Джон принял, приподнимаясь. — Полковник Джон Парри.

— Полковник? — удивлённо выгнул бровь аэронавт. Джон коротко кивнул, чуть поворачивая голову.

— Ты ведь не думал, что я был шаманом и в своём мире?

— Я думаю, у вас слишком много имён для одного человека, мистер шаман, — с ехидцей произнес Ли, а потом добавил, но уже мысленно.

Но тебе идёт.

Джон ощутил, как кончики его ушей вспыхнули.

Дальнейший разговор с Мэри, а если быть точнее — глубина её познаний — произвели на него впечатление, ощущаясь глотком родниковой воды после десяти лет жизни в пустыне, но даже чистота и свежесть источника не могла гарантировать, что ты не начнёшь задыхаться.

Он осознал накатившую усталость не сразу, лишь краем глаза заметив, какой молчаливой стала Саян Кётёр. Когда та исчезла из поля зрения, слетев со спинки стула, на котором сидел Уилл, он ощутил тяжесть в груди. Та усиливалась, концентрируясь в определённом месте, путая своим давлением мысли и мешая формировать предложения. Поэтому он вздрогнул, ощутив прошедшую по коже волну мурашек, причину которых он тоже понял не сразу — лишь повернув голову и увидев, как свернувшаяся в возможный для птицы клубок Саян Кётёр прячет голову в холке Эстер. Ли, перехватив его взгляд, прокашлялся.

— Я думаю, ваш обмен новостями можно отложить до завтра, — произнёс Ли, отодвигая чашку.

— Но! — возмутилась было Лира, едва ли не с открытым ртом слушавшая рассказы Джона и Мэри, но Ли пресёк её одним лишь взглядом.

— Юная леди, вы клюёте носом как ещё слепой кукушонок. Но-но-но, — остановил не начавшуюся тираду Ли. — Я не говорю, что вы должны спать. Просто отдохнуть. Идёт?

Лира задумалась на секунду, потом губы её растянулись в кошачьей ухмылке, и она кивнула. Ли мягко усмехнулся, чуть щёлкнув её по носу. Та возмущенно вскинула руками, но через мгновение рассмеялась.

Джону, вопреки его наивным ожиданиям, потребовалось куда больше усилий, чтобы заставить себя подняться. Мэри предложила пластинку обезболивающих, но, получив в ответ отрицательное качание головой, коротко кивнула, пожелав спокойной ночи. С тем же пожеланием его обнял и Уилл, на чьём лице Джон прочитал болезненное понимание, но у него не было сил, чтобы испытывать сожаление по этому поводу. И лишь ощутив ладонь на своей лопатке, он испытал облегчение.

Слабеешь, Парри, мысленно заметил он, переступая порог комнаты, на что Саян Кётёр тихо, но от того не менее возмущённо пискнула, устраиваясь на кровати, куда сел и он. Ли нахмурился, чуть сжимая его плечо, а потом присел, выудив из рюкзака знакомые бутыли. Джон тихо охнул.

— Не так много осталось, — заметил аэронавт, протягивая фляги ему.

— Всё равно не поможет, — сипло отозвался шаман, но отвар всё же выпил, ощутив на языке кислинку. Он вздохнул. — Спасибо.

— Что это? — Ли скрестил руки на груди, хмуро глядя на него. — Твоя болезнь.

— Она не моя, — Аэронавт моргнул, почти тут же косясь на сидевшего подле Парри деймона. Джон кивнул. — Её слабость отражается на моём сердце.

— Поэтому ты не использовал силы на шаре?

— Слишком много чести.

Ли усмехнулся, прикрывая глаза, и Джон улыбнулся, радуясь, что ему удалось снизить градус напряжения. Но Ли вновь посмотрел на него, и взгляд его был серьёзен.

— И что, её никак нельзя вылечить? Неужели среди пахтар не нашлось ни одного достойного лекаря?

— Дело не в недостатке знаний и помощи, но в сути болезни. Она неизлечима. Её отравляет сам мир, — Джон вздохнул, чувствуя, как тяжесть разговора давит на него, заставляя сжиматься под своим весом в бессмысленной попытке исчезнуть. — Поэтому затея Азриэла обречена. Не борьба с Магистериумом, но Небесная республика, строить которую на землях чужого мира себе дороже. Поэтому я…

Джон закашлялся, будто сама его суть пыталась помешать ему произнести задуманное. И это работало, потому что с лица Ли слетела вся спесь и напряжение.

— Неважно, — покачал головой Скорсби, касаясь его плеча. Джон тяжело вздохнул.

— Ли…

— Тебе нужно отдохнуть, — не дал ему закончить аэронавт, и хватка его стала крепче. — Сейчас.

Твёрдость намерений победила. Джон кивнул.

— Хорошо.

Ли кивнул в ответ, но руку не опустил, продолжая молча смотреть. Слишком много невысказанного было в столь простом жесте, слишком много тяжелого и отчаянного, что вертелось на языке у него самого, но чему было суждено остаться невысказанным. Вся их судьба с её странными правилами игры вдруг показалась слишком сложной, не вписывающей в себя одно лишь банальное и до обидного простое желание.
Мне жаль.

Ли нахмурил брови, не понимая, что он имеет ввиду. Джон тяжело вздохнул, сам до конца не понимая, за что извиняется. Он накрыл ладонь аэронавта своей, осторожно сжимая, а потом и вовсе прикрыл глаза, склоняя голову в манере собственного деймона, что вновь уткнулась в холку деймона-зайчихи.

Время застыло, оставив после себя лишь тишину и воздух, пропитанный не сколько волнением, сколько чем-то другим, близким по ощущениям к самой материи, влияние которой он ощутил, когда портал открыл ему Нити в самой их сути.

А ещё — теплоту и мозольную сухость чужой ладони, которая вдруг коснулась его лица в нежном, почти невесомом жесте, когда он, проваливаясь в небытие сна, ощутил, как его перекладывают на подушки. И невесомое «останься» взметнулось в воздух птичьим пером и тут же растворилось среди нитей, отпустив его в темноту.

На следующее утро они отправились на пляж. День выдался светлым и теплым, но не жарким, так что гулявший по берегу ветер ласкал огрубевшую кожу, а не обжигал. Джон улыбнулся, наблюдая за резвившейся в потоках воздуха Саян Кётёр.

— Она выглядит счастливой, — заметил Ли, пальцами перебирая узелки образовывавшейся сети. Джон коротко кивнул, взглядом зацепив мозоли на чужих подушечках.

— Северные ветра не позволяют так просто наслаждаться полётами.

— Уж мне ли не знать, — усмехнулся аэронавт, и Джон вернул усмешку, осознавая собственный прокол.

Дети обсуждали с Мэри религию. Джон не успел заметить, в какой момент беседа свернула именно в этом направлении — его внимание было по-прежнему рассеяно и расслаблено вместе с остальными чувствами, что отчего-то предпочитали фокусироваться на внутренних ощущениях, а не на внешних. Но наблюдения его сына — этого столь юного, но не по годам умного мальчика — производили на него впечатление.

— Тройственность — частое явление, — произнёс он, соглашаясь с рассуждавшей Мэри. — Не только в религиях, но и в других аспектах жизни. Литература, к примеру. Трио героев удобно не только читателю, но и автору. Философии, постулатов в которых либо три, либо же количество кратное трём. Мифологии с тремя мирами, общества плоской земли с тремя слонами.

— Да, цифра три очень важна для человечества, — согласно кивнула Мэри. — Есть только три вещи, которые нельзя скрыть: солнце, луну и правду.

— И правду, — согласно кивнул Джон, чувствуя напряжение в груди и тут же ощущая ответную реакцию. — Вы изучали буддизм?

— Лишь поверхностно. Когда я была монашкой…

— Монашкой? — выразительно произнёс Ли. Джон и Мэри, синхронно нахмурившись, повернули головы.

— Да, был и такой период в моей жизни. Но это было давно, я была совсем молода.

— И вы учёная сейчас! — удивлённо-восторженно произнесла Лира, а потом чуть нахмурила брови. — Почему вы ушли?

Мэри мягко улыбнулась, начав повествование, но Джон её почти не слушал, сосредоточив внимание на аэронавте, который, кажется, смущённым почти не выглядел.

Что не так? хмыкнул он, не отводя взгляд. Джон приподнял бровь.

К чему такое удивление?

Я не знаю. Это было неожиданно. Монашки, священники… Ли тихо усмехнулся, почесав затылок. Может и ты носил черный балахон?

Джон закрыл глаза, с трудом сдерживая себя от тяжелого вздоха. Усмешка Ли стала шире, его довольство булькало в груди медовым сидром, чей сладкий запах почти можно было ощутить.

Они решили ужинать снаружи, разведя костер и зажарив овощи и хлеб на тонких палочках. Джону удалось это сделать быстро, воспользовавшись одним из полученных в общине рецептов, так что когда с основной частью трапезы было покончено, Мэри обратилась к нему.

— Дети упоминали, что вы жили в шаманской общине…

— Шаманов там было едва ли полдюжины, включая меня, так что скорее кочевая община. Но да, я проживал в обоих частях племени достаточное количество времени, чтобы считаться своим. Вы хотели что-то узнать?

— Да, — кивнула Мэри. — В своё время меня крайне интересовала культура малых народов, а ваши тату…

— Это шаманские символы, я получил их во время ритуала посвящения вместе с этим, — он поднял руку, касаясь впадины во лбу. — У них нет определённого значения, это скорее их сеть, направленная на защиту и усиление влияния. Не столь мощное, как посох, но подобным оружие владеет лишь один шаман из тех, кого я знаю.

— Так вы действительно умеете… колдовать? — с лёгкой улыбкой недоверия спросила Мэри.

Ли присвистнул.

— О да, он умеет. Ещё как умеет.

— Папа вызвал ураган, остановивший призраков и позволивший добраться нам сюда! — восторженно произнёс Уилл, и Лира закивала.

— А ещё натравил на дирижабли целый отряд птиц. Это стоило нам шара, но выглядело очень впечатляюще.

И выпендрёжно.

Джон чуть закатил глаза.

— Да, мои способности, как вы могли догадаться, связаны с природными явлениями. Такова культура пахтар. В основе их мировоззрения лежит близость с природой, её силами, явлениями, самой сутью. Это отражается и на мифологии.

— У пахтар есть мифология?! — удивилась Лира. Джон кивнул.

— Да. Она несколько специфична для обычного человека, но в ней есть классические сюжеты и образы.

— Например? — спросил Уилл, подсаживаясь ближе. Джон почувствовал, что все присутствующие смотрят на него в ожидании продолжения, так что со вздохом сдался.

— Я буду говорить только за шаманскую часть культуры, потому что осведомлён о ней лучше всего. Но лучшим примером, пожалуй, будет Ионэси.

— Это та, что спасла тебя? — уточнил Ли.

— Как ты… — начал было Джон, но спустившаяся с ветки Саян Кётёр одним своим видом дала ответы на все вопросы. Он тяжело вздохнул, затем кивнул. — Так считают некоторые местные. Ионэси — дух реки Енисея, что считается земным Энгдекитом. Это своеобразный аналог Стикса, соединяющий мир мёртвых, живых и нерождённых душ.

— Троемирие, — заметила Лира. Джон кивнул.

— Именно. Ионэси очень могущественный дух, один из сильнейших в местном пантеоне. Она охраняет границы миров и оберегает души, находящиеся там. Предания о ней кочуют из поколения в поколение от племени к племени, не меняя своей сути. Я расскажу лишь одну, ту, что рассказывали мне, — Джон глубоко вздохнул. — Существует легенда о сердце Ионэси, что хранит в себе небывалую силу, и согласно ей, тот, кто сможет завладеть сердцем, получит ключ ко всем мирам. Этого не мог быть удостоен ни один смертный, хотя многие отчаянные невежды совершали попытки. Но этого пожелал бог Солнца, который, как считалось по другому преданию, подарил Ионэси силы. Поэтому он пришел к ней и предложил объединить их сердца, дабы стать новым, единым существом с силой, что соизмерима со всей природой. Ионэси отказала ему. Она сказала, что ей хватает её силы и могущества, и она не откажется от них в пользу его гордыни. Бог Солнца не отступил. Он согревал её воды, создавал радугу в брызгах воды, заботился о людях, что жили подле её берегов. Но она была непреклонна, а он — вспыльчив, так что дары сменялись гневом, что рушился на головы людей, непогодой, приводящей к их гибели в бурлящих водах. В одну из таких бурь он осознал, что нигде в её сути нет сердца. И когда он потребовал пояснений, Ионэси ответила, что её сердце давно отдано и хранится у другого. Это привело бога Солнца в ярость. Много лет он добивался её расположения, чтобы выяснить, что всё это было напрасно. Его горе и гнев были неудержимы, они повлекли за собой ненастные дни, что сулили лишь смерть и голод из-за непогоды и неурожая. Это ненастье длилось почти год, пока однажды, в мельчайший период затишья он не услышал о целителе, что был способен обращать смерть. Таким даром не мог обладать ни один смертный, так что Солнце отправился на его поиски. И он нашел.

Джон сделал глубокий вдох, переводя дыхание.

— В глубине леса, среди палаток кочевого лагеря тартар, он увидел мужчину, что отличался от соплеменников своей худобой и низкорослостью, но пользовался их уважением и заботой. Это был не человек, а дух, что хранил лес и помогал людям на охоте. И в грудь его небесно-голубыми, словно воды Енисея, нитями было вшито сердце.

Тихий вздох со стороны детей заставили его улыбнуться, но это чувство лишь углубилось, когда он заметил, с каким вниманием слушает его Ли.

— Он убил его? — тихо спросила Лира.

— Он попытался. Конечно, увиденное привело его в ярость, ведь никто не был сравним с богом Солнца. Но когда он ворвался в деревню, и приказал отдать ему сердце в обмен на сохранение жизней жителей лагеря, воин принял бой. Это была недопустимая дерзость, повлекшая за собой ещё большую ярость. Их схватка была ужасающей. Целый утёс был выжжен и частично разрушен, образовав собой обрыв в форме головы медведя, — Джон мягко улыбнулся, вспоминая это место, каким оно было в реальности. — Воин был серьёзно ранен и обессилен, его поражение было лишь вопросом времени, когда сама Ионэси явилась ему на помощь. Она была в ярости — поступок бога опорочил её честь, ведь подверг сомнению её выбор доверенного. Енисей вскипел, утёс был затоплен. Объединившись со своим аватаром, Ионэси одолела бога Солнца внушив ему страх при одной лишь мысли о приближении к её людям и богу, что она выбрала и нарекла равным себе. Когда всё закончилось, на небе воссиял ярчайший из закатов. И свидетели, пережившие битву, поговаривают, что на самой вершине полуразрушенного утёса они видели воина — изнеможённого и обессиленного — а рядом с ним Ионэси в её некогда физической форме. И когда последний луч закатного солнца растворился в воде, она исчезла вместе с ним.

Джон замолчал, завершая рассказ, и над крыльцом повисла пауза, нарушавшаяся лишь треском костра и шумом воды вдалеке. Краем глаза Парри заметил, как Лира странно, будто по-новому взглянула на Уилла, чуть подсаживаясь ближе. Но это было не важно, потому что всё его внимание заняло лишь дрожащее чувство волнения в связи. И, повернув голову, Джон встретился с Ли взглядами, понимая, что точно угадал причину этого чувства.

Онь нье подходьил еьей по званьию и стьатусю, прозвучал в его голове голос той девочки, что рассказывала эту историю уже ему, сидя у такого же вечернего костра. Онь биль слабь и ньезначительен. Ньо он бьиль еьо патамушта оньа сьама выбьрала еьго. И ньикто другой нье мог хранить и защьищать её сьердце тьак, как он.

Никто другой.

***

Порыв ветра — поднявшийся и тут же утихнувший в ночи — прошелся по его волосам и лицу, чуть разметав взъерошенные после сна волосы. Джон тяжело вздохнул. Его разбудил птичий крик — копившееся в нём отчаянье ударило в сердце, заставив беспокойно биться, а затем и вовсе покинуть кровать. Шершавость пола успокаивала, тихий скрип половиц, когда он вышел на крыльцо, подарил ощущение приземлённости, но тут же отобрал, будто раздумывая над необходимостью подарка.

Джон вновь вздохнул, проводя рукой по волосам и лбу, лишь на пару мгновений задерживая подушечки на впадине метки. Клеймо шамана, тату, шрамы на теле — всё это ныло и болело, но было ничем по сравнению с той тяжестью, что томилась в груди.

Увиденное днём поразило его куда больше, чем он хотел. Руки подрагивали от фантомного ощущения янтарного металла в руках, когда на мгновение он приблизил телескоп к лицу, чтобы взглянуть. Пророчество свершилось по своему собственному, известному одной лишь вселенной сценарию, но оно свершилось. Уилл стал Адамом. Лира — Евой. Окутавшая их Пыль восстановила равновесие, и это должно было стать победой, счастьем, но руки перманентно дрожали вот уже больше суток, потому что главного он не увидел.

— Они были соулмейтами? — спросил Ли тихо, почти шепотом. Они сидели на крыльце когда было совсем темно и почти холодно, но им обоим не спалось, а соприкосновения плеч согревали достаточно, чтобы не испытывать дискомфорта. Джон нахмурился, чуть поворачивая голову. — Те двое из твоего рассказа. Река и воин.

— Это просто легенда. Вряд ли кто-то способен одолеть бога.

— Да, но ты сказал, что её сердце было вшито ему в грудь Нитями, — настойчиво продолжил Ли. Джон медленно кивнул. — Тогда в портале. Ты же…

— Я видел их, — согласился Джон, ощущая, как по спине тонкой цепочкой побежали мурашки. Он прокрутил кольцо вдоль костяшки. — Я не задумывался о такой природе их связи, но, вероятно, ты прав. Это единственное логичное объяснение.

— Тогда это должно быть ужасно.

— Иметь в паре реку? — усмехнулся Джон. У Ли не дрогнул и уголок губ.

— Он ведь чувствует её, а она его, но при этом он даже коснуться её не может, — Ли повернул голову, и Джон нахмурился, особо сильно ощущая жар чужой кожи. — Что она почувствует, когда он умрёт? Или же он обречен на бессмертие из-за сути её природы?

— Об этом в легенде не было сказано, — медленно произнёс Джон, глядя Ли в лицо. Лунный свет, скользнувший по загорелой коже, осветил притаившиеся на носу веснушки. Ли поджал губы.

— Да, слишком трагичная мысль для детской сказки.

— Именно.

Джон вздохнул.

Раздался скрип, и он дёрнулся, резко поворачиваясь. Замершая на крыльце женщина подняла руку в мирном жесте.

— Не стоит.

— Серафина Пеккала, — на выдохе произнес Джон, и ведьма улыбнулась самым краешком губ.

— Джопари. Я тоже рада видеть вас живым.

— Где вы были? Почему вы не появились на поле и не…

— Не стоит раскидываться обвинениями в первые минуты встречи, доктор Грумман, — тихо произнесла ведьма, но строгость её тут же рассеялась. — Я была во многих мирах. Помогала там, где я была нужнее. Вы ведь позаботились о детях и мистере Скорсби.

— Это чуть не стоило мне жизни.

— Но вы справились, — ведьма улыбнулась. — Я слышала о том, что произошло в долине. Впечатляющий уровень владения магией. И вам не понадобился посох.

— У меня его нет.

— Вашему учителю стоило сделать его. Вы этого заслужили.

Джон поджал губы, не зная, что ответить. Мягкость и доброта намерений ведьмы была неожиданностью, как реагировать на которую он не знал. Спустившаяся с ветвей близрастущего дерева Саян Кётёр села на перила подле его руки. Он провёл пальцами по её холке.

— Что вы здесь делаете?

— Говорила с деймонами детей.

— Они здесь?

— Неподалёку. И совсем скоро они воссоединяться с детьми, — Серафина сделала паузу, обращая взгляд к морю. — Через два дня здесь будет корабль. Цыгане и бронированные медведи жаждут вернуть Лиру и её спутников домой.

— Значит, всё закончилось?

— Да, — кивнула ведьма, пристально взглянув ему в глаза. — И вы знаете, что это значит.

Внутри у Джона всё вспыхнуло.

— Нет.

— Да. Азриэл Белаква и миссис Колтер пожертвовали жизнями, чтобы остановить Властителя. Баланс восстановлен, но он слишком хрупок, чтобы оставлять это всё как есть.

— Но вы не можете… Это… — Саян Кётёр затрепыхалась, с головой выдавая бурлившее в груди Джона волнение, и он глубоко вздохнул в почти бессмысленной попытке унять его. — Они лишь дети. И они любят друг друга.

— Не только они, — спокойно произнесла ведьма.

Кожа Джона вспыхнула с лёгкостью горючего, так что он почти ощутил язычки пламени под подушечками пальцев. Его задело не столько осознание осведомлённости ведьмы, сколько её уверенность в правдивости сказанного. А потом вдруг собственное волнение ударило его в грудь, напрочь выбив воздух, и он едва не застонал от беспомощности.

— Нет.

— Вы ведь сами этого хотели, — произнесла она, чуть наклонив голову. — То, о чем вы говорили, ваше исследование, ваш поступки… Неужели вы поменяли своё мнение?

— Он спас мне жизнь, — едва слышно произнёс Джон, невольно оборачиваясь на коридор, в комнате на другом конце которого спал Ли. — Как я могу…

Он не стал продолжать, ощущая связывающую его нитевым канатом беспомощность. Он не мог описать и тем более выразить, что чувствует, чувствует ли что-либо вообще и этот ворох противоречивых, но таких ярких ощущение метался в его груди пожаром, что обжигал, обжигал и обжигал…

Скрипнула дверь, и Джон почти в ужасе повернулся, запоздало осознавая, что не контролировал уходящие чувства в связь. Ли появился в проходе — сонный, взъерошенный ото сна, и лицо его удивлённо вытянулось, когда он увидел стоявшую напротив шамана ведьму.

— Серафина…

— Здравствуй, Ли. Рада видеть тебя в здравии.

— Взаимно, — несколько заторможенно произнёс аэронавт, а затем повернулся к шаману. — Джон? Что происходит?

Саян Кётёр сорвалась с перил и взметнулась ввысь, стремительно набирая высоту. Так, что закрыв глаза, Джон мог услышать её отчаянный, звеневший в самой глубине его сознания, крик.

***

Корабль цыган подплывал к Читтагацце. Джон знал это потому что Саян Кётёр, проводившая всё своё время в воздухе, уже видела башни города, взлетая на очередной крюк. Если корабль не будет сбавлять темп, то он достигнет его завтра в полдень.

Это известие обрадовало мореплавателей. Завтрашнее прибытие означало, что через каких-то три дня они пересекут границу родного мира и будут дома.

Дома.

Джон вздохнул. Нигде он не ощущал себя таким чужим, как на корабле. Даже на празднике, объединившим жителей трёх миров, он не был одинок, сидя подле Мэри и сына, что тоже выглядел потерянным среди этого веселья, взглядом то и дело выискивая единственного человека, с кем ему действительно хотелось находиться. Ли на празднике не было — он исчез, будто испарившись вместе с Эстер, и в следующий раз Джон увидел его уже на корабле, тихо беседовавшим о чем-то с Лирой. У аэронавта был безмятежный, почти скучающий вид, но стоило их взглядам пересечься, как кожа пошла мурашками от пронзившего связь напряжения.

Они почти не говорили, занятые помощью цыганам и медведям, но одного обмена взглядами, мысленно опущенной шутки было достаточно, чтобы другой улыбнулся. Будто ничего и не происходило.

За трапезами, когда все обитатели корабля собирались вместе, они подсаживались рядом, непременно задевая друг друга — коленями, локтями, взглядом. И это ощущалось естественнее и правильнее, чем всё происходившее в их крохотном, едва образовавшемся мире.

В тот вечер — последний вечер перед высадкой в Читтагацце — цыгане устроили ещё один прощальный пир. Их предводитель — мудрый престарелый Джон Фаа, чья сила и влияние читалось в одной лишь его позе, сказал речь, но едва заслышав первые её слова, Джон ощутил, как вспотели ладони. Ему страшно хотелось курить. Лёгкие саднило без дурманящего никотина, но тот закончился несколько дней назад, когда в одну из бессонных ночей он скурил самокрутку целиком в отчаянной попытке забыться.

Он не обратил внимания, когда его толкнули коленкой, но стоило действию повториться и он поднял голову. Ли смотрел на него прямо, почти не моргая, и держал в руках чуть помятую пачку, одна сигарета из которой была зажата в уголке его губ.

Поймав его взгляд, он мотнул подбородком, указывая на пачку. Джон приподнял бровь.

Они хороши. Не ваша дурман-трава, конечно, но тоже не последняя марка.

Джон улыбнулся краешком губ.

Он подцепил папиросу самыми кончиками пальцев, невольно удивляясь, какой жесткой она была. Только коснувшись её губами, он ощутил древесный, чуть горьковатый запах, каким пах и мех на плаще аэронавта. Тот чиркнул спичками и, прикурив сам, протянул ещё недогоревшую деревяшку шаману. Та погасла, едва он зажал её меж пальцами, но тут же вспыхнула вновь, стоило Джону посмотреть на неё. Ли усмехнулся, отводя взгляд.

Джон закурил, блаженно затягиваясь и прикрывая глаза, когда никотин проник в лёгкие, оглаживая их стенки мягкими парами. Сигареты действительно были неплохими, пусть и отличались от тех, что привык курить он, но этого было более чем достаточно, потому что теперь он знал, чем пахнет куртка аэронавта.

Он удивлённо моргнул, а затем открыл глаза, уставившись на вложенный в ладонь коробок. Нахмурился, переводя взгляд на отчего-то довольного аэронавта. Тот усмехнулся.

Это твой, мысленно произнёс он, меняя скрещенные ноги местами. Забыл вернуть.

Джон моргнул, медленно осознавая сказанное. Грудь сдавило. Ли отвёл взгляд.

Когда собрание закончилось и все стали расходиться, он ощутил тягучую усталость, давление, что скопилось в груди и на кончиках пяток, не позволяя уходить. Поднимаясь из трюма наверх, он заметил, как Уилл позволяет Лире вести себя куда-то вглубь корабля. Раздавшийся рядом вздох заставил его повернуть голову.

— Надеюсь твой сын не решит распускать руки, — произнёс Ли, и Джон усмехнулся скорее нервно, несколько смутившись от мысли, что его сын уже достаточно взрослый, чтобы иметь возможность сделать это.

— Он человек приличного общества.

— Тем лучше для него, — хмыкнул Ли, а затем вдруг взглянул на него прямо. — Выпьем? Мне кажется, ещё чуть-чуть и я свихнусь...

— Да, — ответил Джон, кивая прежде, чем Ли успел закончить предложение. — Определённо да.

Усмешка Ли была донельзя довольной.

Каюта аэронавта ничем на отличалась от сотни других, разве что от его собственной своей обжитостью. Джону бы хватило одного взгляда, чтобы понять, что аэронавт живёт именно здесь — след его присутствия был здесь повсюду, оставаясь, впрочем, не столь ярко выраженным.

— Чувствуй себя как дома, — произнёс Ли, проходя внутрь помещения. Эстер, последние дни почти не отходившая от хозяина, шмыгнула за ним.

— У кочевников не бывает дома, — ответил Джон, пуская внутрь комнаты Саян, а после закрывая дверь, чуть вздрагивая, когда замок щёлкнул, захлопнувшись. Ли за его спиной фыркнул.

— Как пожелаете, мистер душнила.

Джон закатил глаза.

Ли потребовалось меньше минуты, чтобы выудить из складок рюкзака флягу, объёмом явно не рассчитанной на двоих, но стоило закрывавшей её пробке щёлкнуть, открывшись, как Джон ощутил стойкий спиртовой запах с привкусом пряностей, что чуть горчила на языке.

— Рецепт моей матушки, — пояснил Ли, обхватывая горлышко. — Не знаю, насколько правильно было обучить ему четырёхлетку, но не мне рассуждать о том, как быть хорошим родителем.

— И не мне уж точно, — согласно кивнул Джон, подходя ближе. — Без тоста?

— Тебе есть, что праздновать? — почти горько усмехнулся Ли. Джон не счел нужным ответить.

Аэронавт сделал первый глоток, чуть поморщившись, так что свет из настолькой лампы скользнул по горбинке на носу. Он передал бутыль Джону, их пальцы соприкоснулись при встрече, но никто не предал этому значения.

Джон сделал первый глоток, чуть не закашлявшись, и тут же ощущая искреннее довольство, что забурлило в груди.

— Bebemos, cantamos y amamos*, — произнёс Ли, забирая у него флягу. Джон не стал протестовать.

Алкоголь подействовал куда быстрее, чем он думал, уже через несколько минут принеся с собой теплоту на кончиках пальцев. Ли плюхнулся на кровать, сделав ещё один глоток, а затем посмотрел на него.

— Ты можешь сесть, — произнёс он, почти тут же усмехаясь. — Я не кусаюсь.

Ты делаешь больно по-другому.

Аэронавт засмеялся вслух.

Джон сел почти вплотную, так что их плечи касались друг друга, и откинул голову назад. Они сидели в тишине, не столько не зная, о чем говорить, сколько не видя в этом необходимости, потому как всё сказанное понималось и без слов. Их деймоны тоже были рядом — Эстер забралась на кресло, что стояло в углу комнаты, и свернулась клубочком, оставив немного места, чтобы Саян Кётёр присоединилась к ней. Что птица и сделала, вспорхнув и начав тереться головой и перьями о заячью шерсть словно кошка. Чувствуя исходящие от неё довольные вибрации, Джон медленно расслаблялся.

— Что ты будешь делать там? — спросил Ли шепотом, не глядя на него. — В своём мире.

— Я не знаю, — ответил Джон, всё так же гипнотизируя глазами деймонов, клубок которых становился всё плотнее. — Я не был в нём больше десяти лет, так что, вероятно, узнавать его заново. Ты? — он чуть склонил голову, протягивая ладонь, чтобы взять бутылку. Ли пожал плечами.

— Не знаю. Должно быть, отправлюсь в Оксфорд вместе с Лирой. Ей может потребоваться моя помощь.

— Ты будешь её замечательным отцом. Куда лучшим, чем Азриэл.

— Могу лишь надеяться, — отстранённо ответил Ли, царапая заусенец на пальце. Джон медленно сделал глоток. — Знаешь, я думаю, моя мать была ведьмой, — Парри удивленно поднял бровь. — То, что она говорила и что делала… Я не понимал это, пока не встретил тебя, — он поднял взгляд. — У вас с ней много похожих черт.

— Она любила тебя, — тихо произнёс Джон. В его сознании невольно возник образ женщины, с таким отчаяньем цеплявшейся за него. — Очень сильно.

— Это всё равно не помешало ей уйти.

Эстер дёрнулась, вжимая головку в плечи, так что Саян заклюкала, ласково прижимаясь к ней холкой. Ли сделал глоток — куда больший, чем предыдущие, а затем откинулся назад, жмуря глаза и вымученно вздыхая. И Джон едва расслышал, когда он сказал:

— Я не хочу переставать тебя слышать.

Джон удивлённо моргнул.

— Что?

— Я не хочу… — громче повторил Ли, но Джон замотал головой.

— Нет, почему… Почему ты думаешь, что мы…?

— Я не слышал тебя в Мире Мёртвых. Если же проходы будут закрыты…

— Нет…

Ли медленно кивнул, делая очередной глоток. Джон, ощущая, как негодование плещется в нём горючей жидкостью, поднялся, начав ходить по комнате, как забившаяся в клетке птица. Нет, нет, нет, он не мог допустить этого, не мог заставить его и себя переживать то, с чем они оба едва справились, ведь это…

Идея вспыхнула в его сознании, стоило ему заметить им же оставленный на столе нож, что он достал с пояса, не желая случайно пораниться. Нож был карманный, с небольшим блестящим лезвием и резной рукояткой из тёмного дерева.

Тьебе подьходьит ясень, Жопари. Важьно, чьтоб он пьодходил.

— Мы будем слышать друг друга.

Он обернулся на скрип кровати, почти сталкиваясь с Ли нос к носу. Он медленно переводил непонимающий взгляд с лица Джона на нож в его руке, в конце концов останавливаясь на лице.

— Но мне нужно, чтоб ты доверился мне.

Лицо аэронавта просветлело, и ясность вернулась в глаза, когда он выпрямился, а затем кивнул, глядя Джону в глаза.

Всегда.

У Джона внутри всё дрожало от волнения, когда он кивнул в ответ и приблизился, взяв руку аэронавта в свою.

Ты уверен? Осторожно спросила скопа, затрепетав крыльями. Джон поджал губы.

Разве ты не хочешь этого?

Саян Кётёр не стала отвечать.

Чуть подрагивающими руками он вложил нож в ладонь Ли.

— Тебе нужно повторять за мной, — произнёс он. И, дождавшись утвердительного кивка, заговорил.

Он видел этот ритуал однажды, лишь со стороны. Шаманы круга не учили его этому, потому как подобным занимался лишь старейший из них — Баай, а тот решил, что ему это знание не понадобится. Но Джон запомнил всё то, что он говорил и делал до мельчайших подробностей, но бездумно, на одних лишь инстинктах, лишь сейчас понимая суть.

Изменения происходили постепенно, иголочками проходя по коже. Он видел и чувствовал, что Ли испытывает тоже самое, их общее волнение наигрывало на струнах связи чуть дребезжащую мелодию, когда он повторял нужные слова, глядя Джону в глаза, так что Парри тонул во всепоглощающем доверии, что там отражалось.

Когда пришло время финальной части, у Джона задрожали руки, но Ли, ощущая это, мягко сжал их в своих. И разделяя чужое тепло, Джон смог справиться с этим.

— И пусть кровь моя оберегает твоё сердце, — произнёс он на эвенкийском, рукой Ли разрезая себе ладонь. Тот было дёрнулся, но Джон успокоил его одной лишь мыслью, отправленной через связь. — А твоя хранит мою душу.

Он взял нож в свободную ладонь, чувствуя, как подрагивают пальцы, но Ли понял его, тут же накрывая своими и проводя уже по своей руке. И в связи всё задрожало и изменилось, когда тёмно-бордовые капли выступили на загорелой коже. Они побежали меж пальцев, норовя соскочить на пол, но Джон перехватил их, хватаясь за чужую ладонь своей, а после поднимая вверх.

— И будет так, пока моря не иссохнут, а солнце не погаснет, — они синхронно вздохнули, когда волна мурашек прошла по телу, стоило пальцам переплестись. И Джон ощутил теплоту чужой крови, её частички в магии. Но всё это потеряло значение, стоило ему заглянуть Ли в глаза. — И я не откажусь от тебя, а ты от меня. Ведь такова наша суть.

— Ведь такова наша суть, — повторил Ли.

Они сжали ладони.

Повисла тишина, будто всё то волнение, терзавшее их своей мелодией, исчезло, оставив после себя пустоту. И они медленно дышали, глядя друг на друга, и Джон вдруг осознал, что никогда не был так спокоен и счастлив, как сейчас.

Разве что секундой позже, когда, одновременно поддавшись навстречу, они прижались друг к другу, встречаясь губами, потому что ничего естественней и правильней в этот миг не могло произойти.

И тогда их захлестнуло тепло. Бесконечный поток тепла в своей быстротечности и обильности сравнимый лишь с самой жизнью, он окутал их, пронзив связь и насытив её, так что Джон не мог позволить отрицать её существование.

Ведь до рассвета ничего кроме неё не имело значения.

Chapter Text

в такие дни я становлюсь всем тем, что ненавижу
я бы хотел, чтобы ты был рядом, но уже слишком поздно.
мой разум — место, где я не могу укрыться от твоего призрака.

imagine dragons — wrecked.

Каждый шаг в новый — свой старый, родной мир, который воспринимался новым — отдавал тупым натяжением где-то в спине, но Джон продолжал идти, покачиваясь, чуть задыхаясь от вечернего воздуха ботанического сада. Земля пружинила под ногами, эхом откликаясь в уши, и он чуть вздрагивал от каждого звука, не переставая вслушиваться.

— Нужно решить, что делать дальше, — произнесла Мэри Малоун. Он вздрогнул, поворачивая голову и тут же кивая, несмотря на отдавшую в уши боль. Что-то было не так, всё было не так, но он чувствовал себя почти отлично, потому что так и должно было быть.

— Вы можете остаться у меня, пока всё не уляжется, и мы не решим, что делать… со всем этим, — она тяжело вздохнула, поведя рукой. Он кивнул, желая поблагодарить её, но во рту было сухо, беспощадно сухо, а в ушах — столь же тихо. — Я бы действительно хотела стать вам другом. Вам обоим. То, через что мы прошли, что видели и пережили, не будет понятно и знакомо кому-то другому.

Нет, хрипом застряло в горле, не сумев протиснуться выше, а потому упало обратно, напоследок оцарапав горло. Он вновь кивнул, глядя на сына, но образ его показался ему каким-то мутным, будто черты мальчишеского лица размылись из-за невыплаканных им слёз.

Вы тоже не понимаете.

Саян Кётёр подорвалась, взлетев, и он с удивлением задрал голову, глядя ей вслед.

Всё в порядке, проговорил он в попытке успокоить птицу. Это правильно. Всё случилось, как и должно было.

Саян запищала где-то в небе.

Мы ведь хотели этого.

От яркого света глаза защипало, он отвёл взгляд, сглатывая ком в горле. Тот спустился ниже и засел прямо в лопатке, так, что захотелось выпрямить спину. Воздух защекотал нос, и по будто в секунду иссохшей коже побежали мурашки. Он сунул руки в карманы, оттягивая ткань, а затем едва не вздрогнул, ощущая шершавость шнурка и гладкость камня, замершего в ободке кольца как в гробу.

Металл лег ему в руку, накрытый сухой и теплой ладонью, что сжала его в строгом, почти отстранённом жесте.

— Оно твоё, — произнес Ли, глядя ему в глаза, и он выглядел спокойно, почти безразлично, но глаза, глаза. — Оно привело меня к тебе и… — кажется, воздух стал заканчиваться у них обоих, а рукопожатие затянулось, но отпустить руки сейчас казалось столь же невозможным, как и всё происходящее. Слишком ощутимо было тепло крови, что стала проступать через едва образовавшуюся корочку на вытянутых симметричных порезах.

Но им пришлось, и Джон отстранился, делая это первым и опуская взгляд на сжатую ладонь. Сквозь небольшой просвет можно было разглядеть крохотные красные пятнышки, что остались на ободке.

Может быть, однажды оно вернёт тебя ко мне.

Джон поднял голову, глядя Ли в глаза и почти слыша, как писк Саян становится истерическим. Мимолётный контакт затянулся на звенящую тишиной вечность, пока он не улыбнулся — так коротко, что заболели уголки губ:

— Vale et me ama*.

Джон моргнул, силком возвращая себя в реальность. Это не имеет значения, проговорил он мысленно, поднимая взгляд на Мэри Малоун. Это закончилось и больше никогда не случится. Это не имеет значения.

Где-то в небе запищала Саян. Грудь стянуло.

— Здесь около… — Мэри обернулась, осматриваясь. — Да, здесь около получаса пути, потом ещё перейти… Мы можем взять такси. Я не уверена, но в одном из карманов должны быть деньги.

— Прежде мы должны уничтожить нож, — тихо произнесла Кирджава.

— Что?! — едва не закричал в ответ Джон, так что Уилл невольно дёрнулся, удивлённо хлопая глазами. — Нет, это…

— Ангелы ясно дали понять, что это необходимо, — согласился с деймоном Уилл. Его бледное от невыплаканных слёз лицо приобрело решительное выражение. — Ксафания говорила…

— Нож — древнейшая реликвия, ты не можешь уничтожить её!

— Я должен! — воскликнул Уилл. — Отец, ты сам говорил об этом. Все окна, кроме одного, должны быть закрыты. Лишь только так мы можем сохранить Пыль.

— Уилл прав, — согласна кивнула Мэри, и Джон почти взвыл, чувствуя нарастающее отчаянье. — Нож необходимо уничтожить.

— Нет, — произнёс Джон, ощущая, как кислород обжигает лёгкие, и как в ушах начинает гудеть. — Нож это наследие гильдии философов, которые сражались и умирали за то, чтобы его сохранить. Твоя задача, как Носителя, оберегать и хранить нож, а не предавать его земле.

— Отец…

— Ты не уничтожишь нож, — отрезал он, глядя сыну в глаза, и слова лезвиями соскочили с его губ, а он осознал это слишком поздно, когда у Уилла переменился взгляд. Стыд поднялся в груди волной, и гул в ушах зазвучал с тройной силой. Хриплое нет застряло в горле, он закашлялся, ощущая теплоту крови, что липла к пальцам, жар чужого дыхания на своих губах, ещё сохранивших привкус алкоголя, эхом повторяющееся Джон Джон Джон, что звучало на разные мотивы, накатывающие горячей волной, что распирала грудную клетку изнутри.

И он схватился ладонью за ткань рубашки, оттягивая, но это не помогло, потому что его грудь горела,и гул в ушах не утихал, и он не мог понять, что всё происходит не в его голове, пока не увидел стремительно побледневшее лицо сына и Мэри, что потянулась к нему, и не услышал их беспокойные крики, что едва доносились до его сознания сквозь толщу шума.

Пока вдруг гул не стих, слившись в одну всепоглощающую тишину, и в ней золотом не зазвенело одно лишь его имя.

Джон!

***

Стены в больнице были серыми, свет приглушенным, а воздух оседал на гортани привкусом спирта. У него кружилась голова, а вместо имени с губ сорвался хрип, тут же отдавшись болью, что осела на языке кровавым привкусом.

Мысли путались в голове нитями паутины. Диагноз — четыре слова через пробел и союз — был слишком тяжелым для его слабого сердца, взгляд Уилла — слишком перепуганным и бледным.

— У тебя был приступ, — голос мальчика дрожал, когда он замер подле больничной койки, сжимая бортики вспотевшими ладонями. Медсёстры косились на обрубки его пальцев, но сам Уилл, кажется, совсем не замечал этого. — Сердце остановилось. Врачи говорят, что нужна операция. Тебе заменят клапан…

— Где Саян Кётёр? — спросил он, преодолевая сухость во рту. Его настырная взъерошенная птица, которую он так упорно игнорировал первые месяцы их знакомства, и в которой так нуждался сейчас. Так же сильно, как… — Где она? — Джон поднял взгляд на Уилла, сжимая зубы так, что заболела челюсть. Нет.

— Я не знаю, — тихо ответил сын. — Я не видел её, когда мы прошли через окно.

Глухой смешок сорвался с губ кашлем. Мысль о том, что его птица осталась в другом мире защекотала грудь так, что хотелось смеяться. Такой фокус был в её стиле — самодостаточный и наглый поступок. Она могла остаться там, в мире, где появилась, лишь бы найти способ вернуться к пестрой зайчихе.
Но она была здесь, в этом мире, который был родным лишь ему. И он почти мог ощутить её присутствие. Почти.

— А Мэри? — вздохнул он, переводя тему. — Она… ты остался у неё?

— Да, — кивнул Уилл, и голос его чуть дрожал. — Она ждёт снаружи. Они не пускают её сюда.

— Пусть зайдёт, — возразил Джон, обращаясь к Уиллу, а потом — куда твёрже — к зашедшему в палату врачу. — Пустите Мэри Малоун.

Светло-голубая радужка за линзами очков блеснула. Мужчина медленно кивнул, разворачиваясь. Когда он вышел из палаты, грудь Джона сдавило.

Шаманские силы были для него закрыты, понял он, придя в себя на следующий день. Шаманизм требовал слишком много энергии, которой у него теперь не было. Это было почти смешно.

— Вам нужна эта операция, — настойчиво произнесла Мэри, скрещивая руки на груди. Он смог лишь слабо кивнуть в ответ.

Вместе с Мэри пришли другие — один за другим они появлялись в его палате, вытягиваясь лицами при одной лишь встрече взглядами. Мужчины в костюмах, мужчины в военной форме. Он не узнавал их лиц, не понимал, о чём они говорили. Это не имело значения, ничего не имело значения в звенящей в его ушах тишине, от которой он не мог избавиться.

Лишь одного из них он узнал. Он появился в его палате последним — постаревший, осунувшийся, в чёрном чуть помятом костюме с исполосованной складками шеей. Он раскинул руки и усмехнулся, обнажив ряд идеальных вставных зубов.

— Полковник Парри.

— Капитан Скотт, — кивнул Джон. Мужчина усмехнулся.

— Бери выше, приятель, — он издал смешок, а потом хлопнул в ладони, будто рассказал смешной анекдот. Джон нашел в себе силы лишь улыбнуться.

Скотт провёл в его палате около получаса, успев не менее двадцати раз повторить «ну ты даёшь» на разный манер. Уже собираясь уходить, он произнёс:

— Можете не беспокоиться, полковник. Мы своих не бросаем, — он хлопнул его по плечу, и Джон издал тихий кашель, скрывшийся за ухмылкой.

Позднее Уилл объяснил ему, что Скотт и руководство полка, в котором он числился, взяло расходы на лечение на себя.

— Кажется, они очень ценили вас, мистер Парри.

— Да, убить меня вновь для них будет невыгодно, — хрипло ответил Джон, коротко кивая Уиллу в благодарность за протянутый стакан с водой.

Операция была назначена на утро вторника. Лечащий хирург заходил к нему трижды — процедура операции проговаривалась им будничным, почти скучающим тоном, а на Джона он смотрел с прищуром, как имеют обыкновение смотреть на подопытных крыс.

— Вы ничуть не волнуетесь, — заметил он на вечернем осмотре, регулируя интенсивность капельницы. Взгляд Джона был устремлён в задёрнутое шорами окно — Саян Кётёр, ответь на мой зов — пока большим пальцем он водил по внутренней стороне ладони, мысленно вздрагивая каждый раз, когда ноготь задевал корочку. — Это правильно. Ваша патология запущена, но уверен, моей команде удастся с ней совладать. Не сомневайтесь в этом.

— И не думал, — тихо ответил Джон. Хирург усмехнулся самым уголком губ. Затем прищурился, чуть наклонив голову.

— Шрам на вашей голове. Его выжгли.

— Копьём.

— Не пытка, но знак почёта, я прав? — хирург улыбнулся. — Я увлекался мифологией язычества в старшей школе. Вы будто со страниц энциклопедии сошли.

— Не то чтобы я был оттуда.

— Не сомневаюсь. А порез на вашей ладони…

— К моему сердцу отношения не имеет, — сказал Джон куда жестче, чем планировал. Но от хирурга его выпад отлетел, как сталь от камня, и мужчина улыбнулся, коротко кивнув.

— Я зайду к вам в семь. Отдыхайте.

Отдохнуть не получилось или, по крайней мере, Джону так показалось, потому что сознание его оставалось неясным следующие десять часов, а потом ещё — пока его обследовали, пока обговаривали с Уиллом и Мэри все моменты, пока его перетаскивали на каталку и везли по длинным коридорам. Свет ламп давил на глаза, а стерильность воздуха операционной — на лёгкие, и он дышал так медленно, что не мог с уверенностью сказать, вздымается ли грудная клетка.

— Считайте от десяти до одного, мистер Парри, — произнёс хирург, когда медсестра прижала пластиковую маску к его лицу. Прежде чем вздохнуть, Джон перехватил его взгляд. Хирург улыбнулся. — Можете начинать.

Джон моргнул, глядя в потолок.

— Десять.

Саян Кётёр, прошу, ответь.

— Девять.

Ты нужна мне.

— Восемь.

Я не могу почувствовать тебя.

— Семь.

Я не могу почувствовать тебя.

— Шесть.

Тебя.

Мощный поток ударил его в лицо, едва не сбив с ног. Он удивлённо заморгал, осознавая перемены лишь с ощущением древесной сырости что пронзала воздух у порогов Енисея. Он осознал это и тут же ощутил — самого себя и мир вокруг, и от захватившего его волнения стало трудно существовать, и он задрожал, не до конца понимая, как именно это делает. Кожу опалило тепло, он дёрнулся, ощутив и увидев пламя слишком близко — оно поднялось высоким столбом, разбросав искры. Раздался треск, потом гул и смех. Джон вдруг заметил знакомую фигуру у самого кострища — Баай стоял к нему вполоборота в одном лишь полушубке, о чём-то негромко разговаривая с женщиной в ярких одеждах. Джон нахмурился, признавая в вышивке праздничный мотив, а потом и вовсе задрожал, осознав эфемерность её фигуры. Он узнал её, и осознание это забилось в той сущности, которую он из себя представлял, страхом на грани отчаянья, что завопило сиреной, когда она повернула голову, замечая его.

Она была духом, она не могла быть никем, кроме духа, но взгляд её тёмных глаз пронзал холодом глубинных вод Енисея, с той же силой прижимая к месту. Будь он реален, его бы затрясло, и он упал на колени, но он не был, а она продолжала смотреть, не моргая и не отводя взгляда. Ему показалось, будто она хочет его убить, будто она видит его смерть и на одно мгновение — крохотное и мимолётное, как перо птицы — он будто увидел её сам. И он замотал головой, повторяя «нет, нет», но с губ его не сорвалось и звука, пока…

— Джопари? — Баай повернулся, и побежавший от огня свет спрятался меж его разгладившихся от удивления морщин, когда они встретились взглядами. — Это тьи, Джопари?

Джон кивнул, быстро и испуганно, как это делают маленькие дети, продолжая смотреть на неё, и для Баая этот жест не прошел незамеченным. Джон подумал, что ему конец, вот сейчас, прямо сейчас, но Баай лишь поднял руку, коротко взглянув на неё, и на секунду Джону показалось, что между ними что-то блеснуло, а потом она отступила.

— Тише, тише, хутэкан*, — произнёс Баай, концентрируя его внимание. Джон вздрогнул, от смысла обращения и от взгляда, что он всё ещё чувствовал на себе. Но сухая ладонь Баая сжала его локоть, и Джон посмотрел ему в глаза, тут же понимая, что больше не сможет отвести их. В тёмной радужке суженных уставших глаз было облегчение, с которым учитель улыбнулся и которое передалось Джону.

— Баай, я…

— Тьи жив, — это был не вопрос, а утверждение, и Джон кивнул, затем помотал головой и вновь кивнул. — Я чьюствоваль твоью смьерть. Чьто-то было не так.

— Да, моё сердце… — Джон вздохнул, не зная, как объяснить происходящее, но Баай не стал его слушать, покачав головой.

— Неть. Чьто-то и сьейчас нье тьак. Саян Кётёр?

— Я давно не видел её. Я… Мы оба больны, и я…

— Ньеть, что-то другое, — возразил учитель, и взгляд его сузился, нахмурившись. — В тьебе самом изменилось. Чьто тьи сделаль, Джопари?

Он заглянул ему в глаза, и Джон ощутил себя нашкодившим ребёнком, что был пойман родителем за руку. Но прежде чем он успел отвести взгляд, утаивая то, что сам не понимал, Баай сжал его локоть, удерживая.

— Тьи должен быт не здес.

— Нет, Баай, постой! — воскликнул Джон, чувствуя, как в нём поднимается отчаянье. — Не надо, не уходи. Мне… Я не хочу…

— Тьи должен быт не здес, — настойчиво произнёс Баай, прижимая ладонь к шаманской метке.

В этот раз порыв ветра был мощнее, выбив почву из-под ног и надув его, словно воздушный шарик, но Джон не успел даже закричать, вдруг обнаружив себя в небольшом пространстве, окутанный светом едва взошедшего солнца. Пол скрипел и будто покачивался, а воздух пах солёными брызгами, воском и…

Табаком.

— Ли?

Помещение вдруг обрело очертания, став каютой корабля панцербьёрнов, каютой, принадлежавшей Ли, и Джон узнал её и увидел её обладателя, спавшего на койке в своей привычной, несколько ломанной позе. Будто в плёночном кино, где кадры сменяют друг друга с задержкой в несколько секунд, он наблюдал, как аэронавт дёрнулся, распахивая глаза, как вскочила Эстер, спавшая у него в ногах, и как сам Ли поднялся на локтях, оглядываясь, пока их взгляды наконец не встретились, и время окончательно не замерло.

— Джон.

Голос Ли звучал низко и хрипло, так что Джона невольно пробила дрожь, которую он тут же подавил, наблюдая, как аэронавт медленно поднялся с койки, не сводя с него взгляда. Его лицо бледное и уставшее, полное недоверия, но он продолжал смотреть, так что Джону стало почти тяжело.

— Это… Ты… — Ли поднял руку, и Джон едва не одёрнул себя, но чужая ладонь прошла сквозь его, так что они оба невольно охнули. — Ты не здесь.

— Не физически.

— Так это нереально?

— Я не знаю, — ответил Парри, замечая, как на чужом лице каплями выступило отчаянье. — Скорее да. Я сейчас… Меня лечат. Там, в моём мире. Моё сердце.

— Поэтому так болит? — спросил Ли, и Джон удивлённо хлопнул глазами.

— Ты чувствуешь?

— Сейчас да, — медленно кивнул аэронавт. Джон заметил, как подрагивали его приподнятые руки, будто удерживаемые от….

Прикосновения.

Внутренности скрутило.

— Когда ты появился, оно стало ощутимее. Ты…?

Джон кивнул, и это почти не было ложью, потому что он чувствовал.

Щекочущие связь эмоции клубились глубоко в груди, за рёбрами, лёгкими и его слабым сердцем, придавленные и накрытые их весом будто медной крышкой. Он мог ощутить их сопротивление, он мог ощутить их попытки вырваться, вызывающее цепочку мурашек вдоль позвоночника.

Ладонь Ли дрогнула, и он прижал её к себе, но на краткий миг, прежде чем сухие пальцы сжали ткань брюк, свет скользнул по её внутренней стороне, чуть задержавшись на линии пореза. Джон моргнул, и, не осознавая и не будучи уверенным, что это действительно сработает, он потянулся вперёд.

Они оба вздрогнули, когда это сработало, и Джону показалось, будто он ощущает, как у Ли перехватывает дыхание, когда он взял его ладонь в свои руки, повернув её к свету. Порез зажил, и корочка сошла, оставив после себя длинную тонкую линию шрама, чей цвет был на несколько тонов светлее теплой кожи аэронавта. Джон провёл по ней пальцами, игнорируя внутреннее недовольство, и оба они задрожали.

— Джон…

— Не надо, — остановил его Парри, потому что начни Ли говорить, он бы несомненно совершил какую-то глупость. А в этом не было никакой нужды, ведь его жест — лишь мера предосторожности, а значит…

Ли чуть повернул ладонь, сжимая его собственную, и Джон ощутил, как пальцы аэронавта тянутся к его, так что он сжал губы, едва не жмурясь. Ли нахмурился.

— Что не так? — Джон покачал головой. Ничего не было так, всё было нормально, всё шло как должно было. Правильно. Но смотреть Ли в глаза он не мог, как не мог заставить себя отпустить его ладонь, пусть и внутренний голос кричал, что пора, что это переходит все границы, что это… — Больно?

Джон чуть дёрнулся, собираясь отпустить руку и не желая причинять аэронавту боль, но Ли лишь сильнее сжал её, удерживая и вынуждая поднять взгляд. Джон ожидал увидеть на его лице злость или непонимание, но на лице Ли не было ничего из этого, лишь беспокойство и мягкость, с которой он выводил круги на тыльной стороне его ладони.

Это была не жалоба, понял он, и осознание этого с хрустом сломило что-то там внутри.

— Да, — шепотом ответил он правду.

И когда Ли кивнул, Джон сдался, переплетая их пальцы и ощущая заветное тепло. Черты лица Ли смягчились, а цвета рассвета стали теплее, скользнув по его лицу, что позволило Джону разглядеть крохотные веснушки, притаившиеся в тени горбинки носа.

— Это пройдёт, — таким же шепотом ответил Ли, оглаживая его ладонь большим пальцем, но Джон тут же покачал головой, цепляясь за его ладонь сильнее. Их время заканчивалось, он почти мог ощутить писк медицинских приборов в ушах, заглушавшийся его собственным внутренним голосом, чьё отвращение он так старательно игнорировал.

Это ощутил и Ли, потому что волнение на его лице проявилось отчётливее, а хватка стала крепче. Джон и сам вцепился в его руку, поддаваясь отчаянному порыву.

— Джон, я…

— Не надо, — почти взмолился Джон, качая головой. Ли моргнул, но Джон лишь сильнее сжал его руку. — Ли.

Он вздохнул, не зная, что сказать, потому что его начинало трясти, а звук нарастал, и им оставались считанные секунды, за которые всё так отчаянно укрываемое им пыталось вырваться наружу. Поэтому он зажмурился, подаваясь вперёд, и в момент, когда их лбы соприкоснулись, а он ощутил чужое дыхание на своих губах, всё исчезло.

***

Реабилитационные дни в больнице были похожи один на другой. Белые стены палаты, писк приборов, осторожные прикосновения врачей на процедурах, проверки, проверки, проверки. Операция прошла успешно, мистер Парри. Будете соблюдать все предписания, и кардиолог вам понадобится лет через десять.

Джон кивал, улыбаясь Уиллу, лицо которого сияло от ликования. Его мальчик приходил к нему каждый день, всё чаще во второй половине, убеждая дать шанс больничной еде и двору, куда они спускались после ужина в качестве прогулки. Он ходил медленно, тщательно следя за дыханием, стараясь не срываться на нервный смех при мысли о походах тартар и полётах, не сметь думать о полётах.

Уилл говорил много, но выглядел не менее поникшим. Иногда Джон замечал, как он смотрит на руку с обрубками пальцев, медленно сжимая ладонь в кулак, и ком в горле становился ощутимее. Он не спрашивал про нож, страшась и положительного, и отрицательного ответа, а Уилл не говорил, не желая или просто забывая.

— Я возвращаюсь в школу на следующей неделе, — брови Джона удивлённо взметнулись. Они гуляли по большому кругу — от выхода из больницы к булочной, потом квартал наверх, до пруда и обратно. Уилл пожал плечами, оттягивая карманы ветровки — для середины апреля в Оксфорде было прохладно. Затем усмехнулся. — Боюсь представить, сколько долгов придётся сдавать.

— Тебе нужно какое-то объяснение или…

— Нет, нет, — тут же помотал головой Уилл. — Мистер Ханвэй сказал, что разобрался со всем. Мама вернётся из клиники в пятницу, так что в понедельник я могу приступить.

— Элейн сейчас в клинике? — спросил Джон, ощущая как нарастает стягивающий грудь ком. Уилл остановился на углу и медленно кивнул.

— Да. Мистер Ханвэй уговорил её отправиться туда несколько недель назад. Это… Ей гораздо лучше сейчас.

— А было…?

— Плохо. Очень плохо, — Уилл помялся, взглядом уперевшись в носки своих кроссовок.

Джону показалось, что он собирается с силами, чтобы сказать что-то, и догадка что конкретно металлической спиралью с заострёнными краями впилась ему в подкорку. Набежал ветер, кожу в районе шва кольнуло, и Джон нахмурился. Это не могло быть…

— Я думаю, не стоит говорить ей о тебе, — выпалил Уилл. Джон прикрыл глаза меньше чем на миг, прилагая все усилия, чтобы не проявить лишнего. Кирджава мяукнула, заластившись к ногам владельца и лишь искоса поглядывая на него. Это придало Уиллу уверенности. — Мистер Ханвей хорошо позаботился о ней, и я хочу, чтобы это состояние сохранилось как можно дольше.

— Я тоже, — медленно, почти по слогам произнёс Джон. Он чувствовал, что Уилл наблюдает за его реакцией, а потому силой заставлял себя смотреть в ответ. — Её болезнь проявляла себя ещё до твоего рождения, и могу только представить, насколько всё стало хуже, когда я пропал, — Уилл кивнул, сжимая губы в тонкую линию. Кирджава, обвившая хвост вокруг его ноги, смотрела на Джона с прищуром. Он взгляда не отводил, подбирая слова с ювелирной точностью. — И моё возвращение ситуацию не улучшит. Тем более… — Джон щёлкнул пальцами, убирая прилипшую к руке пушинку. Та вспыхнула. Он моргнул. — Мистер Ханвей, должно быть, действительно хорошо заботится о ней.

Щёки Уилла пошли пунцовыми пятнами. Детская наивность этой реакции заставила Джона усмехнуться, на что Уилл тут же замотал головой.

— Папа, это…

— Уилл, — жестом остановил сына Джон. Объяснения и оправдания мальчика были лишними, они оба это понимали. Но когда их взгляды встретились, то на самом дне карей радужки помимо сожаления он заметил недоумение, от которого кожу закололо.

Он знает, он знает, он знает, зашептало сознание в порыве отчаянья и Джон сжал кулаки, ногтями впиваясь в полоску шрама.

Но когда они перешли дорогу, свернув к пруду, Уилл вновь заговорил о школе, будто ничего и не произошло. И Джон слушал его со всей внимательностью, на которую только был способен, кивая и усмехаясь, искренне радуясь воодушевлению сына.

Вина от возникшего меньше чем на миг облегчения вилась вокруг его шеи гремучей змеёй, с каждым вдохом плотнее стягивая кольцо.

Но он ничего не мог с собой поделать.

***

Его выписали во вторник. Уилл не смог пропустить школу, так что у выхода больницы его встретила Мэри Малоун. Заметив его, она мягко улыбнулась, взмахнув свободной от цветастой сумки рукой.

— Я не потесню вас долго, будьте уверены, — произнёс он, хлопая дверью такси. Мэри фыркнула.

— Это лишнее, мистер Парри. Вы можете оставаться так долго, как это необходимо, — она вышла на тротуар перед домом и, расправив плечи, взглянула на него. — Тем более, она вас уже ждёт.

Джон нахмурился, взглядом провожая поднимающуюся по лестнице женщину. Та вставила ключ в замок, провернула, а после открыла дверь в приглашающем жесте, усмехнувшись с выражения его лица.

Лишь когда он попал в прихожую до него дошел смысл сказанного.

— Саян Кётёр? — повернулся он к Мэри, кладя сумку на пол. Та кивнула, оставляя плащ на боковом крючке.

— Прилетела сегодня утром. Она в вашей комнате. По коридору и налево.

Джон почти не почувствовал, как сбившееся дыхание обожгло гортань, когда он, стараясь не налетать на углы и стены, направился в указанном направлении. Ручка не поддавалась несколько секунд, и он выругался, когда услышал за дверью писк, после которого замок, наконец, щёлкнул.

Она сидела на постели, в самом центре комнаты с серо-голубыми стенами и тёмным полом. Растрёпанная и будто осунувшаяся, её оперение выглядело хилым, бледным даже на фоне постельного комплекта. Когда он зашел, она вытянула шею, подняв на него свои теперь уже не столь яркие глаза. Мгновение замерло.

— Саян Кётёр, — севшим от волнения голосом произнёс он. Птица вскинула крылья, взглянув на него с такой обидой, что в горле возник ком. Она пискнула, потом насупилась и вновь пискнула — на этот раз громче. Джон вздохнул. — Я не знаю, что заставило тебя улететь, но… — птица запищала — громче и будто отчаянней, взметнув крыльями и запрыгав на кровати. — Но я рад, что ты вернулась. Мне не хватало тебя.

Птица замерла, глядя ему в глаза, потом вновь пискнула — жалобно, почти скуля. Джон нахмурился, не понимая, что происходит. Птица продолжила пищать, начав кружить по комнате, и с каждым разом писк её звучал всё громче и чаще, пока у Джона не стали болеть уши. Краем глаза он заметил, как в дверном проёме показалась Мэри, взглянувшая на них с волнением. Джон покачал головой.

— Саян Кётёр, прошу тебя, давай поговорим, я… — птица, не дослушивая, запищала, оказавшись у него перед самым лицом, так что Джону невольно пришлось отступить, уворачиваясь от её когтей. — Да что с тобой такое?! Почему ты не можешь просто…

Осознание настигло его, когда он заглянул птице в глаза, будто ударив по затылку тупым предметом, что разом вышиб из лёгких воздух.

— Ты не можешь говорить? — дрожащим голосом произнёс он.

Саян замерла, будто только осознавая это, а потом вдруг запищала, но писк этот был похож на плач маленького ребёнка. Она спикировала на кровать, закатавшись по простыням, и писк её не смолкал, лишь становился жалобнее. На негнущихся ногах он подошел ближе. Когда его подрагивающая ладонь коснулась оперения, она замерла, а потом чуть повернула голову. И когда их взгляды встретились, внутри Джона что-то с треском оборвалось.

И когда она забралась к нему на колени, спрятав голову в складках рубашки прямо напротив едва зажившего сердца, бесчисленные слова извинения и сожаления завертелись у него на языке. Но он нашел в себе силы лишь сцепить руки, прижимая деймона к груди и зажмуриться, лишь бы не чувствовать, как в уголках глаз скапливается влага.

***

Было глупо надеяться, что Скотт сможет решить все его проблемы, приняв в штаб обратно. Но Джон всё же надеялся, а потому когда начальник хрипло рассмеялся, хлопнув его по плечу, он почувствовал себя чуть задетым.

Вместо работы он получил стопку бумаг по выдаче пенсии и направление на курс психотерапии, отказаться от которого было невозможно, о чем ему заявили ещё до того, как он попытался.

Доктор Бридж, как значилось в визитке, принимала на дому. Её кабинет — просторное помещение с панорамным окном — был оформлен в светлых тонах, на фоне которых Джон выделялся, будто мазок грязи на вычищенном гарнитуре. Когда он зашел, она кивнула, указав на плюшевое кресло напротив неё. Он сел, вцепившись пальцами в подлокотники.

Слишком мягко. Слишком чисто.

— Мистер Парри, — произнесла она, фокусируя его внимание. — Как вы себя чувствуете?

— Лучше, чем мог бы.

— Хорошо. Доктор Коннел отмечал, что ваша реабилитация проходит более чем успешно.

— Вы говорили с ним? — чуть приподнял бровь Парри, ощущая дискомфортное покалывание в коже при мысли о хирурге. Его осведомлённость о сути татуировок напрягала. Он сам напрягал.

— Он оставил пометки в вашем деле, — она провела ладонью по папке, что лежала у неё на коленях. Только сейчас Джон заметил собственное имя на её обложке. — Итак, мистер Парри… Могу я обращаться к вам по имени? Или вы предпочитаете более официальное обращение?

Джон покачал головой. Доктор Бридж сделала пометку в блокноте и вновь взглянула на него.

— Я бы хотела начать с формальностей. Меня зовут доктор Бридж, на ближайшие три месяца я ваш психотерапевт. Наши сессии будут проходить раз в неделю, так что надеюсь, вас не затруднит посещать каждый сеанс, — он коротко кивнул, чувствуя подтекст в её словах. Она продолжила. — Конкретной цели у наших сеансов нет, так что если вдруг вас что-то беспокоит…

— Меня ничего не беспокоит, — как можно спокойнее ответил Джон, чувствуя покалывание в шраме. Доктор Бридж взглянула на него с долей любопытства. — Мой босс сильно помог мне. Поэтому я здесь. Не более.

— Я вас поняла. Итак, Джон… Двенадцать лет назад вы пропали в северных землях. Это действительно…

— Я не буду говорить о том, где находился все эти годы, — отрезал Джон, взглядом впиваясь в лицо женщины. Та моргнула, удивлённая скорее его пылкостью. Потом чуть прищурилась.

— Потому что не хотите или не можете?

— Потому что не вижу в этом смысла, — ответил Джон, мысленно добавляя «потому что вы не поймёте». Доктор Бридж пожала плечами.

— Как пожелаете. Я не буду спрашивать, пока вы сами не заговорите.

Я не заговорю.

Она улыбнулась так, будто услышала.

— В любом случае, сейчас вы вернулись домой. Должно быть, это ощущается необычно, не правда ли? Столько всего изменилось.

— Я привык к странностям. И изменениям.

— Но ваша семья, должно быть, нет. Как они отреагировали? Ваша жена, сын…

— Мой сын был тем, кто нашел меня и вернул домой, — ответил Джон, медленно и тщательно подбирая слова. — Он был рядом со мной до и после операции.

— Должно быть, он сильно переживает о вас. Сколько ему?

— Скоро будет четырнадцать.

— Получается, вы фактически познакомились с ним при встрече. Как она прошла?

— Сумбурно, — усмехнулся Джон, вспоминая о направленном прямо в грудь чудесном ноже и горящих глазах Уилла. — Но мы завершили миссию вместе, так что сейчас всё куда лучше.

— Теперь вам предстоит узнать друг друга в быту. Это трудоёмкий процесс.

— Мне не привыкать к трудностям, — усмехнулся Джон. Доктор Бридж кивнула.

— Но вы всё же волнуетесь, не так ли? — она взглянула Джону в глаза, вынуждая медленно кивнуть. — Что вполне естественно даже для такой необычной ситуации. Но если возникнут трудности…

— Я обращусь к вам, — закончил Джон, чувствуя неприятное покалывание в спине от мысли, что трудности действительно могут возникнуть. Доктор кивнула.

— Рада, что вы сами предложили это. Тогда что насчёт вашей жены? Она, должно быть, была очень шокирована, когда вы оба вернулись.

— Я не виделся с женой, — коротко ответил Джон. Доктор нахмурилась, и с этим жестом в грудь Парри шипастым комком закралось беспокойство.

— Прошел почти месяц с момента вашего возвращения. Она не приходила к вам в больницу?

— Нет. Она не знает, что я там был.

— Уилл не сообщил ей?

— Нет. Мы оба решили, что так будет лучше.

— Почему?

— Потому что к её расстройству только подобрали подходящее лечение. Мы оба не хотим, чтобы оно ухудшилось, как случилось, когда я исчез.

— Её заболевание было диагностировано ещё до вашего отъезда, я правильно понимаю?

— Симптомы проявлялись в лёгкой форме. Полноценный диагноз ей поставили только в прошлом месяце, когда её поместили в стационар.

— То есть она прошла реабилитационный курс и находится в ремиссии.

— Да. И я не хочу всё испортить своим появлением.

— Это очень благородный поступок, — Джон усмехнулся.

— Элейн буквально сошла с ума, потому что я исчез.

— Вы сами отметили, что симптомы проявлялись ещё до вашего ухода.

— Да, но только в лёгкой форме, как я и сказал. За эти годы всё стало гораздо хуже.

— Почему она не обратилась за лечением раньше?

— Я не знаю. Вероятно, боялась, что у неё заберут Уилла, если она решится. Или не думала, что оно того стоит. Я не знаю.

— А ваши родственники…

— Мы не общаемся.

— Даже с родителями?

— Перестали за годы до экспедиции.

— И они тоже не знают, что вы вернулись?

— Нет.

— То есть, единственный из ваших близких, кто знает, это ваш сын.

— Да.

— То есть вы добровольно лишили себя общества женщины, которая, по вашему рассказу — единственная, кого ваше исчезновение волновало и о ком вы сами продолжаете заботиться. Это очень жертвенное решение, Джон.

— Это меньшее, что я могу сделать, чтобы искупить свою вину перед ней.

— Вину? — переспросила доктор Бридж, чуть приподняв бровь. Джон медленно кивнул, сжав подлокотники кресла. — Джон, почему вы ощущаете вину?

— Потому что она буквально сошла с ума из-за моего исчезновения, — медленно повторил Джон, сцепив зубы. В груди его волной обжигающего песка поднималась злость. Ради чего вообще всё это было? Как оно могло помочь ему получить пенсию? Зачем он вообще… — Этого недостаточно? Я должен был остаться, заботиться и быть с ней, а не…

Джон прикрыл глаза, чувствуя, как воздух со свистом выходит из лёгких, задевая мембрану так, что по коже волной идут мурашки, как от холодного ветра, что поднимается, когда шар достигает определённой высоты и…

Нет.

— Почему вы уехали?

— Это моя работа.

— Вы морпех.

— Бывший морпех. Эта экспедиция, её исход мог в корне изменить весь научный мир.

— Но этого не случилось.

Случилось, хотелось ответить ему, но слова застряли в горле, когтями вонзившись в горло. Случилось, потому что он нашел окно, он нашел множество окон, ведущих в другие миры, куда он и стремился, куда…

Нет.

По коже побежал холодок, и будь Джон всё ещё там, он бы подумал, что поблизости призрак. Но его рядом не было, а чувство было, и оно душило его, поднимаясь по позвоночнику вверх, к горлу.

— Джон, вы уезжали с намерением вернуться?

— Да, — медленно кивнул он. — Да. Я не отрицал возможности, что экспедиция может затянуться, но я… — он глубоко вдохнул. — Я никогда не хотел исчезать.

— И вы сделали всё, чтобы позаботиться о своей семье.

— Недостаточно.

— На что они жили? Элейн дееспособна? Она работала?

— Нет. Им приходили деньги с моего вклада.

— Они бедствовали?

— Не пировали уж точно.

— Но этих денег хватало, чтобы содержать женщину и подростка?

— Она сошла с ума, — в который раз за час повторил Джон, чувствуя бессилие оттого, что доктор не понимала. — Уиллу пришлось заботиться о ней, хотя он сам нуждался в заботе, пока я…

Джон шумно выдохнул, ощущая покалывание вдоль позвоночника, а потом вдруг — в груди, будто кто-то провел по запылившимся нотам.

Нет.

— Джон, вы не могли знать, что так случится.

— Я мог.

— Нет, вы не могли. Пока вы не бог и провидец, вы не могли знать, что так случиться. Да, ваш прогноз, что экспедиция затянется, оказался верным, но вы позаботились о том, чтобы ваша семья имела хоть какие-то средства к существованию. Вы не могли знать, что болезнь прогрессирует. Её начальные симптомы могли оказаться признаками чего угодно. Вы не могли знать, что она погрузится в это состояние настолько, что не будет иметь возможности заботиться о вашем сыне. Случившееся с вашей семьёй ужасно, но это произошло не по вашей вине. Где бы вы ни были, это не выглядит так, будто вам пришлось там легко.

— Вы не понимаете, — выдохнул Джон, и чувство усилилось, обняв его со спины. Доктор Бридж взглянула ему в глаза.

— Так объясните мне.

Джон подумал о тартарах. О воздухе с привкусом дыма и трав. О звенящем металле ножей. О холодной тёмной воде, окутывающей со всех сторон. О воздухе, что бил в лицо, когда шар набирал высоту. О тепле с привкусом алкоголя, что опаляло его губы.

— Думаю, на сегодня достаточно.

***

— О, вы уже вернулись, — удивлённо произнесла Мэри, выходя в гостиную.

Джон кивнул, огладив вспорхнувшую на плечо Саян Кётёр по оперению. Деймон настигла его, едва он покинул бизнес-центр, но им пришлось разделиться на подходе к дому Малоун. Деймон выглядела несколько помятой, и почему-то Джон был уверен, что сам он не столь отличается бодростью.

— Как всё прошло? — спросила Мэри, ставя на стол чашку с чаем. Джон сел на стул, позволив деймону забраться себе на колени. Та ехидно курлыкнула.

— Я бы предпочёл сразиться с Магистериумом снова.

Мэри фыркнула, исчезая в коридоре и мгновение спустя возвращаясь с чайником и ещё одной кружкой. Когда она поставила её напротив, кивнув на заварку, Джон благодарно кивнул.

— Иногда физическую боль пережить куда проще, чем духовную, — произнесла Мэри, садясь напротив. — Наш мозг защищает нас, забывая о том, как ощущается физическая боль. Для ментальной такого не предусмотрено. Поэтому многие обращаются к религии, предпочитая ей психотерапию. Гораздо проще попросить об избавлении от боли, чем разобраться в её сути.

— Сложно обратиться к религии, зная, что твой сын стал причиной падения Властителя.

Мэри хлопнула глазами, уставившись на него. Потом оба они рассмеялись, и это дурацкое чувство почти отступило.

Почти.

— Как обстоят дела у тебя?

— Не так плохо, как могли бы, — пожала плечами Мэри, обхватывая кружку ладонями. — Хотя, конечно, очень странно возвращаться к обычной жизни после всего, что мы видели. Как ты с этим справляешься, я даже не представляю.

— Кто сказал, что я справляюсь? — хмыкнул Джон, делая глоток. Мэри отзеркалила его усмешку.

— Да уж. Но в лаборатории всё по-прежнему тихо, — она задумалась на какое-то время, а потом подняла глаза на него. — Я могу устроить тебя к нам.

— Разве? — приподнял брови Джон. Мэри кивнула.

— Да. Тебя всё равно не возьмут в морскую пехоту обратно, а твои знания и исследования будут очень полезны, не так ли, доктор Грумман?

Джон усмехнулся.

— Я был доктором в мире, отстающим в развитии лет на сто, — едкое «это жульничество» произнесённое в одинаковой манере разными людьми мелькнуло у него в сознании и тут же исчезло, подавленное чем-то тяжелым. — Так что я бы не был так уверен.

— Да, но я исследую тёмную материю, — пожала плечами Мэри. — Пыль. И мой прошлый напарник был куда более неквалифицированным, чем ты. Так что подумай.

Джон нашел в себе силы лишь вздохнуть.

***

— Это ощущается так странно.

— Да, им точно стоит перенастроить помол, потому что это…

— Пап.

Джон улыбнулся самым краешком губ. Они встретились после школы, решив свернуть в парк по дороге домой. Совмещение процессов налаживания отношений с сыном и привыкания к новому родному миру казалось хорошей идеей в теории, на практике же он ощущал в два раза больше смятения. Конечно, стоило быть готовым к тому, что для технологического прогресса его двенадцать лет — огромнейший срок, но всё же с каждой бесконтактной оплатой телефоном, часами, а иногда, если дело касалось русских туристов, лицом, Джон всё больше понимал, почему Баай оставался у Енисея.

— Ты знаешь, что я прав.

— Может быть, — со вздохом согласился Уилл, делая глоток из своего стаканчика. — Но я всё равно не об этом.

— Математика оказалась столь быстрым разочарованием?

— Нет… Нет, — Уилл рассеяно покачал головой. — Нет, мне… Мне нравится математика. Я даже преуспеваю, в некотором смысле.

— Это хорошо.

— Да. Но всё равно бессмысленно.

— Тогда поясни.

Уилл воздохнул. Они перешли дорогу, направившись по улице вниз. Три минуты молчания спустя, Уилл заговорил.

— Сегодня на обеденном перерыве одноклассники позвали меня на марафон кино.

— Это же хорошо.

— Да. Да, они неплохие ребята, и я буду… Буду рад, если у нас получится подружиться, просто… — Уилл вздохнул, прикрыв глаза. — Это Индиана Джонс, — он взглянул на Джона, отвечая на немой вопрос. — Лира была бы в полном восторге от «Индианы Джонса».

Джон сжал губы, чувствуя, как в горле появляется ком.

Чёрт возьми.

— И я… Я не могу перестать об этом думать, понимаешь? Я… Каждая ситуация, в которой я оказываюсь, каждый раз, когда сталкиваюсь с чем-то, что было обычным до этого, я думаю о том, как бы она отреагировала на это.

Уилл с какой-то обидой забросил опустевший стаканчик в мусорное ведро, приютившееся в тени дерева, а затем шумно втянул носом воздух, когда тот отскочил, упав на асфальт рядом. Мальчик буравил его взглядом, сжимая и разжимая кулаки.

— И я буду действительно рад подружиться с кем-то ещё, но мне кажется, что на самом деле, единственная, кто мне нужна, это она. Потому что она понимала, потому что она такая…

Уилл не смог продолжить, подняв взгляд на него, и Джон увидел, как сильно блестят его глаза. Ком, что сжимался в его горле, упал в желудок и оброс панцирем, став давить ещё сильнее, когда Джон притянул сына к себе. И тихое «я так скучаю по ней» утонуло в намокших складках его свитера, дав возможность не отвечать. И Джон прикрыл глаза, понимая, что избавиться от чужого образа невозможно, но всё равно пытаясь. И он всё же ответил, не будучи уверенным, что тихое, почти беззвучное «я понимаю», сорвалось с его губ.

Потому что он понимал. Даже слишком хорошо.

И это «слишком» завилось вокруг его шеи змеёй, когда двадцать минут спустя он наблюдал, как попрощавшись, Уилл спускается по улице вниз, к своему дому, к их дому, и Элейн выходит встречать его на крыльцо. Сердце его болезненно сжалось, когда он увидел её — похудевшую, чуть осунувшуюся, но выглядящую куда лучше, чем он представлял. И когда она улыбнулась, притягивая сына в объятья, Джон почувствовал, как в груди появляется облегчение.

***

— Я видел её.

Доктор Бридж приподняла брови в ожидании объяснения.

— Элейн.

— Вы виделись с женой?

— Я её видел, — покачал головой Джон. — Когда провожал сына из школы.

— И как она?

— Куда лучше. Терапия пошла ей на пользу. Как и возвращение Уилла.

— Это хорошо. Вы уже решили, когда увидитесь с ней?

— Я не буду видеться с ней, — нахмурился Джон. — Мы ведь обсуждали это на прошлой сессии, я не хочу всё испортить.

— Но так же вы говорили, что состояние Элейн значительно хуже. И раз ваши слова опроверглись, то имеет смысл…

— Нет. Слишком большой риск.

— Кто не рискует, тот не пьёт шампанского, — пожала плечами психотерапевтка, а потом вдруг чуть нахмурилась, заглянув ему в глаза. — Если только вы действительно хотите с ней встретиться.

Затылок Джона вспыхнул.

— Я говорил вам, что не хочу ей вредить.

— И я вас услышала, — кивнула она, делая пометку в блокнот, что Джону совсем не понравилось. — Так что вы почувствовали, когда увидели её?

— Это некорректный вопрос.

— Хорошо, я перефразирую. Подумали ли вы о том, что скучаете по ней?

— Возможно.

— Вам её не хватает?

— В некотором роде.

— В некотором роде? — переспросила доктор с едва заметной усмешкой, в очередной раз делая пометки. Джона это начинало бесить. — Знаете, это достаточно распространённое явление, когда после столь большого перерыва чувства остывают. Да даже в браке людям не всегда удаётся сохранить страсть, что приводит к появлению отношений на стороне.

Джон смотрел на неё почти не моргая, чувствуя, как ногти предательски тянуться к шраму, но в последний момент впивался ими в кожу выше. Она смотрела на него почти с любопытством, будто выжидая.

Он не знал, что предложить ей в ответ.

***

Холод обжог облюбованную теплом кожу, стоило ему выбраться из постели. Каюта была погружена в предрассветный сумрак, так что он собирался почти на ощупь. Мышцы ломило, короткими вспышками боли будто стыдя его за последствия ночи, но он игнорировал их, застёгивая пуговицы. Ткань прикрыла кожу, утаив от его собственных и посторонних глаз следы, которых не должно было остаться. Но они были, тая в багровых пятнах тепло чужих губ.

Он глубоко вдохнул, прогоняя смятение. Корабль замедлял ход, они подплывали к берегам Читтагацце. Нельзя, чтобы кто-то увидел их.

Почти у самой двери под его ногой скрипнула половица, так что он замер, будто загнанный зверь. Сердце бешено стучало в ушах, но в связи всё было размеренно, сродни дыханию самого аэронавта.

И Джон уже прикоснулся к ручке двери, когда за спиной его раздалось шуршание.

— Джопари?

Джон вздрогнул. Голос говорившего был лишь самую малость сонный, но в остальном скорее удивлённый. И говоривший был не тем, кого он боялся услышать.

Джон повернулся. Зайчиха медленно приподнялась в кресле, всеми силами стараясь не разбудить сопящую рядом скопу, что спрятала голову в складках её шеи. Взгляд её карих глаз был направлен прямо на Джона.

— Эстер, — едва слышным шепотом произнёс он, будучи уверенным, что деймон разобрала его слова. Он не знал, что она от него хотела, хотела ли чего-либо вообще, но зайчиха не сводила с него глаз, и он ощущал, как всё внутри сжимается. Поэтому столь же тихо, будто извиняясь, он произнёс — Мне нужно идти.

— Это не сработало, не так ли? — спросила она, и Джон нахмурился, не понимая. — То, что ты сделал. Он тебя не слышит.

— Но меня слышишь ты, — скорее спросил, чем утвердил он, уже не будучи уверенным, воспоминание это или сон, и сон ли вовсе. — Не так ли?

— Я не знаю, — тихо ответила зайчишка, поведя носом. Она повернула голову, взглянув на спящую Саян. — Но я не слышу её.

— Я тоже, — прошептал он, и когда зайчиха дёрнулась, он прикрыл глаза, отворачиваясь. — Мне жаль.

И когда он толкнул дверь, позволив потоку света забрать себя, он почти услышал её тихий скулёж.

Но, быть может, ему лишь показалось.

***

Он проснулся от хлопанья крыльев в полуметре от лица. Заметив, что он пришел в сознание, Саян Кётёр пискнула, взмахнув крыльями, так что ему пришлось закрыть лицо руками.

— П-подожди, что ты творишь, чёрт возьми? Эй-эй, перестань! — воскликнул он, когда после очередного взмаха, когти впились ему в грудь слишком сильно. — Что с тобой не так?

Саян Кётёр запищала, хмуро глядя на него из-под вспушившихся пёрышек, и взгляд её был столь осознанно-человеческий, что Джон почти испугался.

Птица пискнула вновь, настойчивей, но он всё ещё не мог понять, что она пыталась донести до него. Они были частью одного целого и отсутствие речи не должно было сильно повлиять на их связь, как он думал изначально, но всё же это ударило по ним обоим.

— Что такое? — устало выдохнул он. — Почему ты проснулась, что…

Птица пискнула ещё раз, потом подпрыгнула, оказавшись у него на коленях и силой клюнула его в руку. Он дёрнулся, выругавшись, и хотел было возмутиться, но деймон не остановилась, взмахнув крылом, так что самые длинные пёрышки коснулись шрама.

И тогда Джон замер, осознавая.

— Т-ты… Ты видела?

Саян Кётёр кивнула, затем вдруг встрепенулась, вновь ткнув его в шрам, а после указав на себя. Джон нахмурился.

— Ты… Что? Я не… — Саян пискнула, повторив действие. — Я не понимаю. Что ты хочешь…

Сан издала протяжный высокий звук, отдалённо напоминающий человеческий плач, а потом повторила действие — снова и снова, пока Джон лишь смотрел на неё, не понимая.

— Саян, прошу тебя, просто… — Саян заглянула ему в глаза, тихо ухнув, а затем мотнула головой. — Я… — птица кивнула, указывая на себя. — Ты. Я и ты, что? — она кивнула, ткнув в шрам. — Шрам… Ритуал? Связь? — Саян возмущённо пискнула. — Я не… Ли? — птица закивала, и сердце Джона безумно забилось в ушах. — Ли? Ты можешь его слышать? Ты… — Саян пискнула, нахохлившись. — Нет? Ты тоже не…

Птица повторила свои действия, очень медленно, как родители обучают маленького ребёнка, и Джон честно пытался понять смысл того, что она хочет сказать, но тот ускользал, как песок сквозь пальцы.

— Я не могу понять. Ты можешь просто…

Саян Кётёр возмущенно пискнула, соскочив с постели. Он был уверен, что она обиделась на него, это читалось в её позе, когда она, нахохлившись, забралась на пуф, сложив крылья за спиной, и начала усаживаться, видимо решив вернуться ко сну, но оставляя в её импровизированном гнезде из ткани немного места, так будто…

Осознание прошло по коже мурашками, больше походившими на разряд тока. Птица встрепенулась, повернув голову — будто почувствовав, что он наконец понял. И Джон уже открыл рот, чтобы озвучить своё предположение, как раздался стук в дверь.

— Джон? — Мэри, чуть помятая от сна, заглянула в комнату. На её ещё сонном лице читалось беспокойство. — Всё… всё в порядке?

— Да, — кивнул Джон, чувствуя неловкость от того, что совсем забыл, что Мэри Малоун тоже была здесь, и их перепалка могла её разбудить. — Да, всё в порядке.

— Уверен? Может тебе что-то нужно?

Съехать, подумал он, но в ответ лишь покачал головой, повторяя сказанное. Когда Мэри ушла, Саян Кётёр вновь вспорхнула, приблизившись к нему.

— Эстер сказала, что не слышит тебя, — прошептал он, и вид у Саян стал жалобный-жалобный, будто у крохотного напуганного птенчика. Он вздохнул, мягко проводя пальцами по её оперению. — Она скучает по тебе.

И её жалобный писк, почти скулёж говорил куда больше, чем могло вместить в себя краткое «я тоже». Джон вздохнул, откидываясь на подушки, и позволяя Саян приютиться сбоку, мягко оглаживая её по перьям. Ком опять набух в горле, и Джон измученно прикрыл глаза, чувствуя, как отвращение к самому себе медленно булькает под кожей.

Он поступил правильно, повторил он самому себе. Он поступил так, как должен был.

Тогда почему это ощущалось так?

***

Найти квартиру оказалось не такой уж простой задачей. Арендодатели косо смотрели на его татуировки, прическу и шрам на лбу, в очередной раз придумывая причину, почему не могут сдать ему квартиру. Уилл тихо усмехался, развлекая себя предположениями о том, кем, как им казалось, являлся Джон.

— Может они думают, что ты сидел в русской тюрьме.

— Будь это так у меня бы были буквы на пальцах, а не руны. Русские не фанаты рун.

— Тогда ты большой фанат «Пиратов карибского моря», — пожал плечами Уилл, и на его удивлённый взгляд пояснил. — Никто в Британии не любит пиратов. Так исторически сложилось.

Джон нашел в себе силы только фыркнуть.

В конце концов, он нашел квартиру неподалёку от научного центра, где работала Мэри. Пятиэтажный дом был окрашен в серо-голубой цвет и на первом этаже его приютилась кофейня с вывеской песочного цвета и фолк музыкой, что доносилась из приоткрытых окон. Район был неплохой, а арендодателю было явно плевать на то, был он бывшим русским заключенным или пиратом, так что договор они подписали в тот же день.

Квартира была двухкомнатная, с высокими потолками и широкими окнами, а так же имела выход на крышу, что было одобрено Саян Кётёр, уже облюбовавшей ведущую туда лестницу. Мебель, однако, была старовата, а цвет обоев — слишком тусклый, так что когда Уилл предложил добраться хотя бы до местной Икеи, Джон нехотя согласился.

— Уилл, я жил в хижине посреди леса без канализации и света месяцы, прежде чем призвал Ли, — с усмешкой произнёс Джон, после того, как Уилл со вздохом перевернул страницу каталога. Они сидели в местном кафе, решив взять небольшой перерыв после двух часов скитаний по лабиринту магазина. — Так что мне не очень важно, какой именно диван будет стоять в моей гостиной.

— Ну а теперь ты в городе, и тебе стоит… — Уилл нахмурился, осознавая сказанное Джоном. — Погоди. Что значит ты призвал Ли? Это же… Мистер Скорсби?

— Да, — медленно кивнул Джон, чувствуя показывание в кончиках пальцев. — Я знал, что мне необходимо попасть к Азриэлу, и что он тоже направляется туда, так что я призвал его.

— И вы познакомились только тогда?

— Да. Он добрался до меня, мы заключили сделку, и недели две спустя мы добрались до вас с Лирой.

— Две недели? — удивлённо хлопнул глазами Уилл. — Воу. Я думал, что вы очень давно знаете друг друга. Как близкие друзья. Мне казалось, ты говорил об этом…

— Нет, я говорил об Азриэле, с ним мы были знакомы почти семь лет. Ли он… — Джон вздохнул. — Мне повезло, что он откликнулся на зов тогда и я отчасти жалею, что мы не познакомились раньше. Он один из лучших людей, кого я встретил там.

— Вот именно! Он был так добр ко мне и к Лире, и он так заботился о тебе! Я правда думал, что вы знаете друг друга годами, поэтому так понимаете друг друга и эти ваши недомолвки…

Уилл нахмурился, и Джон ощутил, как в груди щекочет волнение, потому что разговор зашел на слишком тонкую и болезненную тему, и он почти ощутил, как страх язычками пламени щекочет лёгкие, потому что Уилл мог понять.

— Просто так сложилось, — как можно более спокойно пожал плечами он. — Я надеюсь, он в порядке сейчас. Как и Лира.

— Как и Лира, — эхом повторил Уилл, и взгляд его стал более грустным. Джон ощутил, как пламя отступает, обращаясь костлявой рукой, что сжала его сердце и заскребла по стенкам ногтями.

Пожалуйста, будь в порядке, мысленно произнёс он.

Ответом ему послужила тишина.

***

— Так значит, вы переехали.

— Да, около двух недель назад. Сын помог мне обустроиться.

— И как вам на новом месте?

— Это просто квартира.

— Это ещё один шаг вашей реабилитации, Джон. Вы вливаетесь в обычную будничную жизнь.

— Я не вливаюсь, — покачал головой он. — В этом и дело.

Доктор не стала спрашивать, что он имеет ввиду, а лишь чуть нахмурила брови, ожидая, когда он сам продолжит. Джон тяжко вздохнул, прикрывая глаза.

— Я живу в многоквартирном доме. На первом этаже находится кофейня, где продают выпечку и включают фолк-музыку. Мой сын решил, что неплохой привычкой будет завтракать в ней.

По правде говоря, это была не совсем идея Уилла. Они делали так несколько раз, когда он оставался у него на ночь, а потом Джон вдруг осознал, что ему не нравится готовить для себя, а местная выпечка является неплохой, хоть и не совсем здоровой альтернативой привычному завтраку. Так что да, он ходил туда почти каждый день, ощущая неловкость, когда одна из барист стала узнавать его.

— Мистер Парри! — с улыбкой произносила она, заправляя вечно лезшую в глаза прядь цветастых волос за ухо. — Как поживаете, мистер шаман?

Это обращение задело его, но в то же время стало именно тем, что позволило ему задержаться. Девушка обращалась безо всякой злобы, чуть сильнее выделяя «р» в речи, что выдавало в ней приезжую.

Флэт уайт с добавлением специй каждый раз получался разным, и Джон был почти уверен, что она экспериментирует со специями, наблюдая за его реакцией с почти нескрываемым интересом. Но не то чтобы он был против — этот маленький ритуал мазком краски выделялся на его монотонной жизни.

В тот день он попросил сделать замену молока, оплатив заказ наличными и оставив сдачу на чай. Девушка чуть вздёрнула нос, передавая заказ напарнице, и та чуть заметно улыбнулась, кивая ему. Он хмыкнул, отходя в сторону.

Заказ готовился меньше трёх минут, которые он провёл, обдумывая планы на день, пока не ощутил, как за ним наблюдают. Мужчина в плаще песочного цвета, что сидел в углу зала напротив стены, сжимая подрагивающими пальцами полупустой стаканчик, не сводил с него взгляда с момента, как Джон отошел от барной стойки, давая дорогу следующему посетителю. Парри почти испытал дискомфорт — ощущать на себе чужие взгляды было привычно в мире, где его выдуманное имя произносили с придыханием, но не в том, где он считался пропавшим без вести последние двенадцать лет. Это мог быть кто угодно — от его старого знакомого, до случайного зеваки, узнавшего в его татуировках знакомый мотив. В любом из этих случаев, Джон не горел желанием начать общение, так что когда бариста назвала его имя, оповещая о готовности заказа, он поторопился, желая покинуть кофейню как можно быстрее и, вероятно, не возвращаться сюда ближайшие пару-тройку дней, но…

— Джон? — окликнул его хриплый мужской голос, и он медленно повернулся, убеждаясь в своём предположении. Мужчина в пальто поднялся с места, подходя ближе, и взгляд его карих глаз был удивлённо-рассеянным. — Ты Джон Парри?

— Смотря кто спрашивает, — коротко ответил он, перехватывая стаканчик поудобнее и замечая, с каким интересом смотрят на происходящее бариста.

— О, да, конечно, я Александр Харибгер. Ты меня не помнишь? Я…

— Ставил мюзиклы в пансионе, — закончил Джон, чувствуя, как затылок покалывает от накатывающего смущения. Александр усмехнулся, почесывая шею.

— Так, получается, вы встретили своего знакомого из пансиона? — уточнила доктор Бридж, дослушав часть истории. — И он даже не знал, что вы исчезали?

— Нет, он… Он не знал. Мы не общались много лет.

— Должно быть, это достаточно необычные ощущения — видеть подтверждение тому, что жизнь продолжается несмотря ни на что.

— Да, это было необычно, — согласился Джон, ощущая, как смущение одолевает его вновь. Было необычно, но не потому что Александр не знал, а потому, каким он оказался. Весь его образ — блеклый, будто нарисованный сильно разбавленной водой акварелью, походил на кальку другого человека, сиявшего золотом связывавших их нитей. И это чувство — осознание их схожести, щекотало его внутренности неприятной догадкой, тихо озвученной баристой на языке, который он по странному совпадению понимал.

«Если ты права, у него очень странный типаж».

Чёрт возьми.

— Это странно, потому что из нас двоих он должен был стать крутым. А теперь он — клерк, который не любит свою работу, а я тот, кто выжил в… — Джон замолчал, чувствуя, что сейчас скажет лишнего. У него начинала болеть голова, и он потёр переносицу, ощущая, как усталость оседает на коже, когда давление лишь усиливается.

— Вам не нужно больше выживать, Джон. Теперь вы, наконец, можете начать жить.

— Я знаю, — кивнул Джон. — Уилл недавно заговорил о планах на лето. Мы почти два часа это обсуждали. Как после проверки клапана возьмём машину и поедем на побережье или наоборот отправимся на север.

— Это ведь хорошо.

— Да. Да, это хорошо, — кивнул Джон. — Я рад, что он может… Что он находит в себе силы продолжать жить, строить планы.

— Так, как не можете вы? — закончила за ним мысль доктор, и Джон поджал губы, ощущая, как внутри что-то со скрипом сжимается, спасаясь от чувства уязвимости.

— Да, — он медленно кивнул. — Всё так, будто… Если бы жизнь была бурной рекой, чей поток никогда не прекращается, то я — тот, кто стоит на её берегу.

Джон закончил предложение и внутренне вздрогнул, осознавая, что у приведённой им метафоры есть конкретный образ. Коса и невысокая, чуть сгорбившаяся фигура, что сидела меж высокой травы, и шептала, обращаясь к воде, земле, растениям и всей жизни сразу.

Баай бы понял.

Баай всегда понимал.

Он вернулся домой пешком, наблюдая за тем, как люди собираются с работы домой, дети возвращаются из школы, а пожилые парочки гуляют в скверах, медленно шаркая ногами по плитке. В какой-то момент над головой его раздался птичий крик, и он увидел, как Саян Кётёр взмывает в воздух, тут же возвращаясь, будто не желая приближаться, но и не отдаляясь так, чтобы он ощутил себя совсем один.

В квартире было сумрачно, почти темно, и он не стал включать свет, прекрасно ориентируясь и без этого. В сложившейся тишине слишком хорошо звучали отголоски жизни соседей. Где-то плакал ребёнок, этажом выше звонил телефон, двумя ниже — молодая пара ругалась из-за цвета обоев.

Щелкнул чайник. Пластиковая упаковка отправилась в мусорку, пакетик — на дно кружки, вода в котором стремительно окрасилась в тёмно-коричневый цвет. В воздухе появился едва ощутимый аромат жасмина. Джон вздохнул.

Зашуршали крылья. Саян Кётёр забралась на спинку стула, сложив крылья за спиной и уставившись на него, чуть склонив взъерошенную голову. Он сделал глоток.

— Ты знаешь, что я не могу.

Саян пискнула, и в звуке этом возмущение звучало столь отчётливо, что он невольно усмехнулся.

— Если я не могу услышать собственного деймона, как ты думаешь получится ли у меня услышать Баая?

Саян вновь пискнула, уже тише, и он повёл головой, мол, сама понимаешь. Грудь ему стянуло так сильно, что он невольно охнул, отставляя кружку в сторону, а сам опустился на пол так, что подлокотник дивана упёрся ему в шею. Саян соскочила со стула, прыжками приблизившись и во взгляде её он прочитал искреннее беспокойство. Джон устало повёл головой.

— Я в порядке. Это просто… — он вздохнул, прикрывая глаза. Птица пискнула. — Ладно. Давай попробуем.

Саян Кётёр радостно захлопала крыльями, и он чуть усмехнулся. Джон чуть сдвинулся, принимая удобное положение и расправляя спину. Медитации были, пожалуй, самой спокойной и приятной практикой, что привнесло шаманство в его жизнь. Он закрыл глаза, дыша медленно и размеренно, как его учили. Баай говорил, что в медитация важнее всего фокус, поиск опоры, что будет вести тебя. Такой опорой выступали запахи или звуки, но у Джона не было ни того, ни другого, так что он глубоко вздохнул, сосредотачиваясь на самом образе старого шамана.

И ему показалось, что у него получилось. Что темнота поплыла и рассеялась, оставив после себя лишь тёплый сумрак, какой бывает на Енисее при закате. И что он почти увидел его маленькую одинокую фигуру, стоящую по колено в воде, и что когда он воззвал к нему, Баай услышал, оборачиваясь.

Но стоило их взглядам встретиться, как всё рассеялось, вернув его обратно в серые стены квартиры, и он едва не задохнулся, осознавая это.

Он попробовал снова, потом ещё раз и ещё, но Баай ускользал от него, дымом проходя сквозь пальцы, и Джон не знал, было ли то его собственное неумение или же злорадство учителя, не желавшего иметь с ним больше дела.

После четвёртой попытки Саян Кётёр пискнула, останавливая его. Он рвано вздохнул, откидывая голову назад. Не получалось, не получалось, чёрт возьми, почему он…

Птица пискнула, забираясь к нему на колени, головой подлезая под его ладонь. Когда её холодный клюв коснулся шрама, Джон вздрогнул, поднимая на неё взгляд. Та смотрела не отрываясь.

— Нет, — покачал головой он. — Не получится.

Она пискнула.

— Я знаю, ты хочешь… — птица возмущённо запищала, тыча его клювом в грудь. — Мы хотим. Но это не сработает. Я не чувствую его.

Саян не стала пищать или махать крыльями. Она просто смотрела, и взгляд её говорил куда больше, чем могли выразить даже слова. И Джон вздохнул, сдаваясь.

Выпрямить спину. Сделать глубокий вдох. Сосредоточиться.

Вот и всё.

Вдох.

Выдох.

Вдох.

Выдох.

Вдох.

Он понял, что это сработало, лишь когда перестал ощущать вес птицы на своих коленях. Его предыдущие попытки — ещё до возвращения и их встречи — оборачивались смазанными кадрами, в которых лица было не разглядеть за дымкой наслаивавшихся друг на друга миров. Но сейчас окружающее пространство было четким, пусть и покрытым серебристой пылью. Контуры терялись, истончаясь, но тянувшиеся из груди нити оборачивались вокруг пояса и запястий, ног и тулова, позволяя сохранять собственную чёткость, и вели вперёд. И он делал шаги, ощущая ногами твёрдость деревянного пола, носом чувствуя запах старости, глазами видел громоздкие стены Иордан-колледжа. И он шел, по привычке огибая встречных ему людей, игнорируя, не концентрируя внимания, как мантру повторяя одно лишь «пусть это сработает», бросая все силы на тянувшиеся нити, которые через двор вели его в холл, на лестницу, на этаж, в коридор.

Он услышал звон прежде, чем понял, что это голос — возмущенный, усталый, обращённый к Эстер. Он ощутил, как крыльями в груди его затрепетала Саян Кётёр, ликуя, и сделал шаг вперёд, как шагают с пирса в воду — не думая о том, что остаётся позади, но лишь о холодной глади воды, что вот-вот всколыхнётся под грузом тела.

Ли был в коридоре один, и Джон зажмурился от золотого света, из-за чего нити зазвенели, а Скорсби замер. Джон ощутил переходящее через связь волнение, в недоверии смешивающееся с непониманием. Нити тянулись вперёд, и, делая шаг за шагом, он видел, как они светлеют и теплеют, становясь золотыми.

Их разделяло пару метров, когда он остановился на самой границе цветов, там, где серебряный перетекал в золотой, и замер всем телом, дыша так медленно, как был только способен, чтобы унять сотрясающее его изнутри волнение, от которого нити звенели, словно струны арфы.

Ли дёрнулся, и он вытянул руку вперёд, запоздало одёргивая себя.

Не надо, произнёс он, и волнение Скорсби едва не сшибло с ног, а обтянутые кожаным плащом плечи затрясло. Джон увидел, как поджимая уши, Эстер выглянула из-за ног обладателя, и как задёргался её нос, когда он заглянул ей в глаза, чувствуя трепет крыльев Саян в груди.

— Это… — дрожащим голос произнёс Ли, и Эстер закивала, а потом тут же замотала головой. — Эстер, чёрт возьми, это…

— Он меня не слышит, да? — шепотом произнёс Джон, глядя в спину аэронавта. Зайчиха замотала головой.

— Не слышит, но чувствует.

— Эстер, о чём ты говоришь, почему ты…?

— Это Джопари, — произнесла она, и Ли дёрнулся, но Джон замотал головой. — Он здесь.

Джон сделал шаг, касаясь его плеча.

Кожаная ткань под ладонью ощущалась тёплой и гладкой, может немного пыльной, и он почувствовал передающиеся от тела Скорсби вибрации вместе с натяжением, когда тот вновь попытался обернуться, но Джон сжал его плечо, останавливая.

Не надо, повторил он, и их волнение сыграло в резонанс, единой волной резко ударив по нитям. Не оборачивайся.

Спина Ли была напряжена, как камень, и Джон видел, как он дёрнул головой, глядя на Эстер, которая не сводила с Парри обеспокоенного взгляда. Джон глубоко вдохнул, подумав об испуге на лице аэронавта, о его блестящих от волнения глазах и поджатых губах. Он знал, что потеряет контроль в ту же секунду, как увидит их, и это было почти смешно, потому что…

Он уже слышал такую историю.

Смешок вырвался, и Эстер задрожала, и он тут же осознал свою оплошность, огладив плечо, передавая спокойствие. И нити тихо зазвенели, принимая и передавая, и он улыбнулся, потому что это действительно было забавно.

— Ты слышал об Орфее и Эвридике? — шепотом произнёс он, и Эстер дёрнула ушами.

— Он тебя не слышит, я же…

— Тогда ты можешь повторять всё, что я говорю? Дословно?

Зайчиха замерла, переминаясь с ноги на ногу. Потом шумно выдохнула и медленно кивнула. Он кивнул ей в ответ.

Когда она повторила сказанное, Ли замотал головой, и Джон увидел, как по той тонкой полоске кожи меж воротником и волосами волной идут мурашки. И он улыбнулся, чувствуя, как тоска стягивает сердце, кончиками пальцев ощущая то тепло, что они когда-то впитали. А затем вздохнул, и наклонился, лбом утыкаясь меж лопаток. Замерев и закрыв глаза, он почти ощутил, как бьётся сердце Скорсби.

— Это миф, — тем же шепотом продолжил он, пока пальцы его поглаживали плечо, ощущая почти жизненно необходимую потребность чувствовать Ли живым и целостным совсем рядом с собой. — О двух влюблённых. Их бы назвали родственными душами в вашем мире. Он был музыкантом, а она — его музой. Они были совсем юны и прекрасны, и они любили друг друга. Но она умерла.

Все трое рвано вздохнули, и Ли дёрнулся, но Джон удержал его на месте, подавляя чужое волнение и нетерпение.

— И тогда он отправился в Царство Мёртвых. Он умолял Короля Тьмы дать ему шанс вернуть её. Он умолял и пел, и его пение было настолько отчаянным, что оно разжалобило Короля. И он отпустил Эвридику с одним лишь условием.

Лбом он вжался в спину аэронавта, потому что это было невыносимо. Потому что его трясло, и он чувствовал, как Иордан-колледж теряет очертания, и он цеплялся пальцами за мускулистое плечо, и вздрогнул, ощутив, как чужая ладонь накрывает его, и почувствовав её сухость и тепло, поддался вперёд, переплетая пальцы.

— И Орфей повёл её домой. Он провёл её через поля умерших, мимо пса, охранявшего ворота в Царство, через реку, где растворялись заблудшие души. Он повёл её домой, в место, где они могли быть счастливы.

Джон закрыл глаза и закусил губу, ощущая скапливающуюся под веками влагу.

— Но она не смогла вернуться.

И Джону показалось, что он сходит с ума, потому что окружающий мир поплыл, и темнота пожрала Иордан-колледж, оставив лишь золото света, что исходил от Скорсби. И его собственный, серебряный свет, ощущался куда холоднее, куда ближе к тьме.

— Потому что так и должно было быть.

И он вдруг понял, о чём говорил его учитель литературы, рассказывая этот миф. О чём думала Эвридика, когда касалась чужого — столь родного — плеча, но ладонь Джона уже была в руке Ли, и в голове холодным пламенем горела мысль, что у них может быть всё иначе.

Поэтому он отпустил руку, ускользая из цепляющегося за него пальцев Ли.

— Потому что он нарушил единственное условие.

И плечи Ли задрожали, и звон нитей ударил по ушам, когда он окликнул его — по-настоящему, вслух, и…

Обернулся.

И Джон улыбнулся, и темнота его поглотила вместе с навалившимся отчаяньем, что обрело физическую форму, когда он упал на пол, а Саян Кётёр запищала, и он ощутил, как крылья её щекочут грудь, но не открыл глаз, зажмуриваясь лишь сильнее, чувствуя, как грудь стягивает так сильно, что, кажется, он почти может услышать треск тянувших его нитей.

Потому что учитель был прав, и Эвридика знала, что не должна покинуть Тёмное царство. Но он никогда не говорил, как тяжело ей будет заставить себя остаться.

— Но Орфей не мог не обернуться.

Джон вздрогнул, широко раскрывая глаза и глядя на доктора Бридж с удивлением, которое не мог, да и не хотел скрыть. Он рассказал ей о трактовке учителя, потому что не мог перестать о ней думать, не мог перестать соотносить и осознавать, но такой ответ…

— Почему? Это было единственное условие, которое он не мог нарушить, которое…

— Было невозможным изначально, — спокойно ответила она. — Вы знаете, ваш учитель прав, и такая трактовка вполне уместна. Мысль о невозможности воскрешения умерших во избежание худшего исхода встречается почти во всех мифологиях нашего мира. Но этот миф не об обреченности. Он о любви.

— Которую он упустил из-за своей слабости.

— Эта слабость и была его сутью. Он человек, а люди уязвимы, они совершают ошибки и ставят слишком многое, чтобы получить лишь одно. Но Орфей обернулся не только потому что он слаб, а потому что он не мог иначе, ведь он любил Эвридику.

— Но этого было недостаточно.

— Этого было более чем достаточно. Она улыбалась, исчезая, ведь она знала, что он любил её, любил настолько, чтобы рискнуть всем, что имел, лишь бы убедиться, что она рядом. Потому что не будь её рядом, всё бы потеряло значение, — доктор Бридж устало улыбнулась. — Орфей олицетворяет собой человеческую слабость и уязвимость пред условиями, что выставляет нам кто-то свыше, но так же он — воплощение всей той большой любви, что мы испытываем и к которой стремимся. Он неоднозначен. Но такова и наша суть.

Они молчали какое-то время. Джон смотрел в одну точку, медленно выводя круги на внутренней стороне руки. Доктор Бридж наблюдала за его действиями с интересом, но не торопила, выжидая.

— Вы верите в родственные души? — спросил он, не глядя на неё. Доктор нахмурилась.

— В предназначение?

— Нет, — покачал головой Джон, чувствуя, как в горле вновь образуется ком. — В родственные души. Определение трактуют по-разному, но эвенки называют это «илэмумат» — чувствовать человека взаимно. Они считают, что это о равновесии и дополнении друг друга. Что Вселенная даёт нам то, что мы заслуживаем.

— По её или нашему мнению? — уточнила доктор Бридж, и Джон хлопнул глазами, ощущая, как в груди всё стынет. Доктор покачала головой. — Но я поняла, о чём вы. Я считаю, что подобное возможно даже с научной точки зрения — атомы, что были рядом при большом взрыве, будут тянуться друг к другу. А вы?

— Я думаю, что встретил свой илэмумат.

— Это женщина или мужчина?

— Это имеет значение?

— В вашем случае да, — кивнула доктор. Джон посмотрел её в глаза, медленно сжимая ладони. Доктор Бридж вздохнула. — Послушайте, Джон. Я действительно хочу помочь вам. Ваше чувство вины и ненависть, которую вы испытываете по отношению к себе, разрушительны, а вы живёте с ними долгие годы. Но моя помощь не сможет ни на что повлиять, пока вы сами не захотите её принять. А вы не хотите.

Когда он вышел из здания, часы, висевшие над самой дверью, пробили три. До назначенной с Уиллом встречи оставалось чуть больше двух часов, и он собирался вернуться домой, но теперь просто шел по тротуару, ощущая, как скрипят подошвы его ботинок.

Ноги сами привели его в Ботанический сад, и когда он свернул на одну из дорожек, то услышал птичий писк. Саян Кётёр спикировала, приземлившись к нему на плечо, и он ласково провёл ладонью по её оперению, не обращая внимания на прикованные к ним взгляды.

Они шли в тишине какое-то время, пока Джон не ощутил, как легкие начинает обжигать от недостатка кислорода. Ближайшая скамейка приютилась в тени широкой ивы, так что ему потребовалось несколько мгновений, чтобы добраться, а потом — ещё одно, чтобы осознать.

До обговорённой даты осталось больше двух месяцев. Слишком рано.

Налетел ветер, и он поёжился, пряча руки в карманах куртки и тут же вздрогнул, ощущая холод металла. Кольцо на шнурке, что казалось таким крохотным в его ладони, хранило в себе огромный вес. Мягкий свет закатного солнца скользнул по металлу, передавая ему то тепло, что вложил в него обладатель. Саян Кётёр взволнованно пискнула, но он показал головой, проводя подушечками пальцев по серебряному ободку.

И тогда он надел его на шею, как носят вдовцы, и кольцо замерло прямо напротив сердца, маятником покачиваясь в такт ударам.

И когда он согнулся по полам, чувствуя, как по щекам его бегут слёзы, он не стал их утирать.

Ведь такова была их суть.

Chapter Text

и, может быть, мы недопоняли друг друга,

и, может быть, я просил слишком о многом.

но может быть всё это было шедевром,

прежде чем ты всё не разрушил.

убегаю без оглядки — я был там,

и я слишком хорошо всё помню.

taylor swift — all too well.

Он шумно выдохнул, делая шаг назад. Койка заскрипела, когда он сел, тут же откидываясь назад на подушки. Исчезнувшее тепло чужого дыхания на губах ощущалось пощечиной. Жгучей, а оттого — до боли обидной. Он зажмурил глаза, закусывая щеку.

Черт возьми.

Матрас скрипнул вновь, он ощутил давление на грудь, а, открыв глаза, увидел морду Эстер почти вплотную к лицу. Деймон смотрела на него, чуть хмурясь. Он хмыкнул.

— Зато мы знаем, что он жив, не так ли? — произнес он шёпотом, чувствуя, как собственный голос царапает нёбо. Ему не хотелось думать о том, каким уязвимо-наивным он был мгновения назад, и как сильно теперь эта щемящая грудь нежность и другое, куда более сильное, не позволенное для чужих глаз чувство, давила на его не столь уж молодое сердце. Эстер повела головой, и Ли лишь тихо усмехнулся, опуская взгляд на ладонь. Кожа вокруг шрама была бледной, почти белой, будто в цвет нитей того, кто оставил его. Он сжал ладонь в кулак.

Не о чем было горевать.

***

Дни на корабле тянулись медленно, похожие один на другой. Пережить первую неделю, поглощенную звенящими в ушах тишиной и болью, что захлестнули его едва ли не сразу после того, как лицо Джона исчезло за завесой миров, было трудно, но последующие…

Они прошли через портал на севере тринадцать дней спустя, и Ли закрыл глаза, когда на небе засияли золотые искры, закрывавшие проход, но тут же распахнул, резко поворачиваясь, когда по палубе пронесся крик. Лира упала на колени, обхватив себя руками, и ее крик больше походил на вой раненного животного, которому отрезали путь домой. Эстер бросилась к катавшемуся по земле Пану, а Ли осторожно коснулся плеча Лиры.

— Я хочу, чтоб он вернулся, — прохрипела она ему в плечо, когда они добрались до каюты, куда она позволила отвести себя подальше от чужих глаз. Ли прикрыл глаза, внутренне вздрагивая. — Я хочу его назад, я хочу, чтобы он вернулся, я хочу…

— Тише, тише, — прошептал Ли, сжимая её трясущиеся плечи. — Тише, дитя. Я понимаю…

— Ты не понимаешь, — с надрывом ответила девочка, мотая головой. — Ты не понимаешь. Уилл был единственным, кто… кого я… Он…

Лира зарыдала, уткнувшись лицом в колени, а Пан зашелся скулежом, впившись коготками в шёрстку Эстер. Ли смотрел на них, чувствуя, как внутри все стягивает.

— Джон мой соулмейт.

— Что? — Лира подняла голову, сощурив опухшие и покрасневшие глаза. Ли вздохнул, повторяя сказанное так медленно, будто они были на исповеди.

— Отец Уилла, Джон Парри, мой соулмейт, — Лира моргнула.

— Но ты говорил…

— Я знаю. Но мы поняли это слишком поздно.

— И ты отпустил его? — севшим голосом спросила она, и Ли медленно кивнул, замечая, как в ее лице что-то меняется. — Как ты… После всего, ты просто… Ты должен был заставить его остаться.

— Нет.

— ТЫ ДОЛЖЕН БЫЛ ЗАСТАВИТЬ ИХ ОСТАТЬСЯ, — проорала Лира, и он закрыл глаза, внутренне сжимаясь от ее крика.

— Лира… — попыталась встрять Эстер, но девочка замотала головой, отказываясь слушать.

— УХОДИ, — Ли моргнул, ощущая, как внутри него все сжимается. — Уходи сейчас же.

И Ли не стал сопротивляться. Уже в каюте мелькнула мысль, что не стоило, потому что нормальные ответственные родители так не поступают, но ее задавило тяжёлое, поднимавшиеся к горлу чувство, что сжало свою хватку прежде, чем он успел возразить.

Сон его был беспокойным и дерганным, и он проснулся с удушающим чувством пустоты в груди. Вспотевшая от волнения кожа покрылась мурашками, когда он поднялся на палубу, чувствуя, как ледяной ветер обжигает лёгкие. Он прошел вперёд, ощущая подрагивание досок под подошвами ботинок. Перила борта покрылись тонкой корочкой льда, что с шипением растаяла, когда он коснулся их.

Корабль прошел вглубь Севера, так что по его предположению им осталось едва ли три дня пути до Свальбарда. Впереди, скрытые пеленой предрассветного тумана, тёмным пятном показались фьёрды, и у Ли сдавило грудь.

— Это похоже на Змеиные скалы, — произнёс Джон, кивая в сторону видневшихся вдалеке обрывов. Они стояли на палубе, ожидая ужина и наблюдая, как поднявшаяся в воздух Саян Кётёр ловила перьями лучи заходящего солнца. — Удивительно, как природа повторяет саму себя в разных мирах, при этом кардинально отличаясь, если посмотреть поближе.

— Ты был на Змеиных скалах? — удивленно приподнял бровь Ли. Джон повернул голову и прищурился, когда луч солнца скользнул по его лицу.

— Я был, вероятно, в каждом закоулке вашего мира, — Джон усмехнулся, наблюдая, как Ли закатывает глаза. — Тартары нередко разбивали там лагерь. Мне нравится это место.

— Да, — кивнул Ли, невольно улыбаясь. — Мне тоже.

Аэронавт прикрыл глаза. Воспоминания коготками щекотали лёгкие, вызывая желание затянуться посильнее, да только вот нечем было — его помятая, почти полная пачка была вложена в чужой карман в почти детском от своей наивности порыве.

Ему хотелось, чтобы его помнили.

Будто всего произошедшего было недостаточно.

Ли мотнул головой. Солнце показалось на горизонте, осветив небосвод холодным тусклым светом. Он поёжился, плотнее запахивая полы плаща. Руки покраснели, начав неметь, и он подумал, что раз не может получит сигареты, то обжигающего своим жаром кофе будет достаточно. Джон Фаа как раз варил такой — стоило спросить у него рецепт, потому что Ли отчётливо ощущал травы, что цыган туда добавлял, но не мог назвать.

Он повернулся, делая шаг, и тут же замер. Лира стояла на палубе. Ещё взъерошенная ото сна, неловко кутаясь в свою шубку, она смотрела на него, обхватив себя руками. Пан осторожно выглядывал у неё из-за шеи.

Эстер ткнулась ему в ногу, и, опустив голову, он поймал её взгляд, как бы говоривший «не смей делать глупостей». Ли поджал губы.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, обращаясь к девочке. Ли не мог не заметить помятость её лица и опухшесть глаз. Лира повела плечами.

— Бывало и лучше, — сипло ответила она, затем вдруг шмыгнула, утирая нос. — Прости, что накричала вчера.

— Ничего.

— Нет, — настойчиво покачала головой Лира. — Мне правда жаль.

— Мне тоже, — кивнул Ли, глядя на девочку. Затем раскинул руки. — Иди сюда.

Лира моргнула, удивлённо глядя на него. Когда же мгновением позже её руки обвили его шею, а он прижал её к себе, чувствуя, как она утыкается ему в плечо, давление чуть спало и, наконец-то, стало легче дышать. Только сейчас Ли понял, что не только Лире могло помочь осознание, что она проходит через это не одна. Но и ему самому.

— Это правда? — спросила Лира, когда они спустились в трюм, где находилась корабельная кухня. Девочка сидела на столешнице, поджав под себя ноги. И от этого вида в ушах зазвенело дежавю. — То, что ты говорил вчера. О тебе и…

— Я когда-нибудь лгал тебе, дитя? — спросил он, не глядя на девочку. Его подрагивающие руки были заняты кружками, в которых сморщенные листья чая медленно отдавали свой цвет воде.

— Нет, — ответила Лира. — Но ты говорил, что не знаешь, кто он. Тогда, по дороге в Больвангар.

— Я так же говорил, что это сложно, — ответил Ли, усмехаясь тому, что, кажется, думали они об одном и том же. — Я не слышал его до своих тридцати, пока Джон не попал к нам в мир. И то это было скорее эхо, чем полноценные слова, — Ли протянул девочке кружку, и та обхватила её руками, не сводя с него взгляда.

— Почему так?

— Мы не знаем, — ответил Ли, поджимая губы. — Но впервые я полноценно услышал и увидел его лишь по дороге в Больвангар. Я не знаю, с чем это связано, но…

Саян Кётёр сказала, что в ту ночь Джопари проходил ритуал, произнесла Эстер для одного лишь его, и он повернул голову, выразительно глядя на деймона. Зайчиха сидела подле печки, прижимая к ней ютившегося у неё под боком Пана. Ли моргнул, думая о том, как много обсудили их с Джоном деймоны, не донеся до них. Он вздохнул.

— То есть вы не поняли это, пока не встретились?

— Да. Но, опять-таки, всё было… сложно. И неоднозначно.

— Но ты ведь был уверен. Теперь.

— Да. И от этого легче, в какой-то степени. Но и тяжелее тоже.

— Я понимаю, — кивнула Лира. На некоторое время она молчала, взглядом уткнувшись в поверхность чая. Ли заметил, как напрягся Пан, и как плотнее сжала свои объятья Эстер, понимая, что девочка хочет ему о чем-то рассказать. И он не ошибся. — Я не уверена, что Уилл мой соулмейт.

— Почему? — спросил Ли, внутренне вздрагивая. Лира повела плечами.

— Я… не слышала его. Ни до, ни после мира мулефа. Даже когда мы прощались, я… — она зажмурилась, плотнее сжимая чашку. Ли отложил свою, подходя ближе. — Я думала, что это он. После всего, что мы сделали, после…

Пророчества, мысленно добавил Ли, вовремя останавливая себя. Девочка до сих пор не знала своей роли, он помнил об этом, но так же помнил удивленное лицо Джона в тот день, когда Лира и Уилл вернулись в лагерь окутанные пылью.

Они Адам и Ева, произнёс он тихо, обращаясь к нему, и на лице его возникло тяжелое выражение. Первородные родственные души. Почему…

Джон тогда не продолжил фразу, и Ли не нашел, что ему ответить, как не находил и сейчас, обнимая начавшую тихо плакать Лиру за плечи.

Всё действительно было слишком сложно.

***

Его прогнозы оказались верны, и они прибыли к землям Свальбарда ровно три дня спустя. На будто спавшем до этого момента корабле началось движение. Цыгане перебирались — собирали вещи, порой громко перекрикиваясь или наоборот запевая народные песни. Они собирались разделиться — два корабля должны были вернуться в родные земли через неделю, пройдя коротким путём через залив, название которого едва ли переводилось на английский. Оставшийся же корабль, на котором и находились Ли с Лирой, отправлялся в Оксфорд. На корабле оставался Фардер Корам, решивший лично убедиться, что с Лирой обойдутся в Оксфорде ласково.

Прощание опять вылилось в пир, что на утро, когда корабль подбился к берегу, отдалось головной болью. Ли нашел Йорека на палубе, о чем-то беседовавшим с Лирой, и в груди у него всё болезненно сжалось, когда медведь повернул голову, глядя на него. Они едва ли разговаривали после того, как Джон ушел, но Ли чувствовал на себе выразительные взгляды медведя, считывая в них осуждение, а оттого испытывая легкий стыд. Но сейчас проигнорировать этого было нельзя — они прощались — и поэтому он подошел ближе, чувствуя как тоска сжимает его сердце.

— Ну вот и всё, старый друг, — произнёс он с горькой усмешкой, глядя медведю в глаза. — Пришла пора расходиться.

— Пришла, — согласился медведь. — Но я могу отпустить тебя лишь с обещанием, что ты позаботишься о Лире Сирин, как родитель заботится о своём ребёнке.

— Это не стоит обсуждений, — ответил Ли, улыбаясь девочке. Та улыбнулась ему в ответ, а потом повернулась, когда кто-то окликнул её, и, извинившись, отошла. Провожая её взглядом, Ли подумал, что Уилл действительно сильно неё повлиял. Он вздохнул.

— Ты изменился, — произнёс Йорек, и Ли вздрогнул, поднимая голову. Взгляд медведя переменился, став будто более жестким. Скорсби пожал плечами.

— Мы все изменились. Как и мир вокруг нас.

— Нет, — покачал головой медведь. — Твоя суть, твоя природа. Что-то изменило её. Кто-то, — медведь нахмурил тяжелые брови. — Что шаман сделал с тобой?

Ли ощутил, как волнение проходится по его телу. Он сжал ладонь в кулак, ногтями ощущая полоску шрама. Лицо Джона, его взгляд в секунду, когда они произнесли последние слова на языке, который Ли едва ли мог понять, возник в сознании и тут же пропал, растворившись дымкой.

— Ничего из того, что я бы не позволил, — ответил он негромко, но уверенно, глядя медведю в глаза. Тот испустил недовольный вздох.

— Я предупреждал тебя, что он не изменит своей природы, аэронавт.

— Я слышал. Но ты по-прежнему ничего не знаешь о его природе, лишь о том, что твой народ думает о таких как он.

— И в чем я не прав? Ты ослеплён своими чувствами. Это влияет на тебя, превращая в наивного мальчишку, позволяющего себе идти на поводу. И это не приведёт ни к чему хорошему, как и то, что он сделал с тобой.

— Он не сделал ничего из того, что я бы не позволил.

— Тем же хуже. Шаман…

— Больше не здесь. И никогда не появится, чтобы «запудрить мне мозги», — ответил Ли, чувствуя, как злость щекочет ему рёбра. — Всё, что меня волнует сейчас, это Лира и её будущее. Ничего более. Нет никаких чувств и изменений. Только она.

Йорек молча смотрел на него какое-то время, так что Ли заметил, как меняется его взгляд, будто смягчаясь. А затем, уже окончательно прощаясь, он произнёс:

— Береги себя.

Ли не нашел, что ответить.

***

Иордан-колледж изменился за те два года, что Ли не было здесь. И дело было даже не во внешних изменениях — вид зданий остался неизменным, как неизменными были лица стариков, что походили друг на друга, принадлежа разным десятилетиям.

Нет, дело было скорее в атмосфере и воздухе, что, казалось, потяжелел. Это заметила и Лира, старавшаяся держаться к нему поближе, и чей взгляд был полон тоски, обращённый к стенам здания, что должно было быть ей родным.

Их встретили профессора, знавшие Лиру, и внимательно внявшие словам ведьм, Фардера Корама и его собственным, пообещавшим позаботиться о девочке, обеспечив ей безопасность и образование.

Ли помог Лире разместиться в старой комнате, что предоставил профессор, чьего имени Ли так и не услышал, но запомнил слова девочки о том, что из всех здешних учителей он был добрее всех. Сама Лира выглядела поникшей, будто не понимала, почему находится здесь. Она то и дело оглядывалась, выискивая кого-то взглядом, и до Ли не сразу дошло, что этим кем-то был Роджер. Он вздохнул, осторожно сжимая девичьи плечи.

— Что ты будешь делать дальше? — спросила Лира на третий день пребывания в Оксфорде. Они бродили по парку колледжа, ожидая начала обеда. Скорсби пожал плечами.

— Пока не знаю. Но думаю, я быстро найду себе занятие. Нужно закончить разборки с Магистериумом. Потом посмотрим.

— Как часто ты будешь приезжать? — спросила Лира, и он невольно улыбнулся осознанию, что вопрос заключался именно в частоте, а не в самом факте.

— Каждый раз, как понадоблюсь тебе. Не думай, что ты отвяжешься от меня так просто, — девочка усмехнулась. — Ты можешь писать мне.

— Каждую неделю. Может быть даже дважды.

— Я буду лишь рад, — улыбнулся Ли в ответ, и девочка кивнула, а потом обняла его крепко-крепко, прошептав «мне будет тебя не хватать».

К обеду они подошли с опозданием, разделившись когда Лира, взмахнув рукой, ушла переодеться и умыться. Ли провожал её взглядом, когда его вдруг окликнули.

— Мистер Скорсби! — Ли повернулся, наблюдая, как с лестницы спускается невысокий человек в зелёном костюме. Немного погодя Ли вспомнил его.

— Профессор! Рад встрече.

— Да уж, сколько лет, сколько зим прошло с нашей последней встречи, — коротко улыбнулся мужчина. — Вы ведь приехали вместе с Лирой, не так ли? Потому как позови вас сюда я, мы бы уже встретились.

— Да, — кивнул Ли. — Девочка одарила меня честью будь её опекуном после смерти родителей.

— Очень благородно с вашей стороны. Этот ребёнок нуждается в поддержке больше, чем кто-либо, — мужчина вздохнул, а потом вновь взглянул на него. — Вы осядете в Оксфорде?

— Я задержусь в городе, пока не оформлю все бумаги. Но я питаю надежду раздобыть шар и заняться тем, что умею, — он взглянул на старика, прищурившись. — Быть может, у вас есть какую работу мне предложить?

Профессор замер, удивленно хлопая глазами. Потом прищурился.

— На удивление, действительно есть, мистер Скорсби. Даже более выгодная и долгосрочная, чем та, что вы выполняли в прошлый раз.

Ли улыбнулся, чувствуя довольное облегчение.

— Тогда нам стоит обсудить условия, профессор.

***

Влиться в работу оказалось проще, чем он представлял. Его привычная жизнь — до войны, гонений Магистериума и других миров — не отличалась рутиной и спокойствием, а потому взяться за предложенные дела вышло легко.

Задания — во множественном числе, как и предупреждал профессор — были разной степени тяжести и опасности, но стабильно хорошо оплачивались. Ли не испытывал трудностей с их выполнением, ощущая наслаждение от обжигающего стенки вен адреналина, что так хорошо помогал не думать ни о чем другом, кроме цели.

Профессор оказался щедр не только на оплату, согласившись найти ему шар, модели на порядок выше того, что был у него, отчего Ли испытывал некоторую неловкость и неправильность, потому что тот шар — его личный, выигранный им самим шар — ощущался куда надёжнее и роднее того, что был у него теперь. Но в конце концов это был шар, дававший ему право с уверенностью говорить о себе, как об аэронавте, и позволявший выполнять работу, которую он мог делать лучше всего. Поднявшись в воздух впервые за долгое время, он прикрыл глаза, ощущая, как ветер проходит сквозь него, разнося по миру его бурлящую в груди радость.

Всё возвращалось на круги своя.

Ну, или почти всё.

Помимо прочего, Иордан-колледж предоставил ему одну из опустевших после исчезновения Магистериума комнат, что больше напоминала небольшую квартиру. В ней была своя собственная ванная комната, несколько шкафов и кровать, и увидев её впервые, Ли невольно охнул, ощутив волнение от впервые дозволенной роскоши.

Но роскошь комнаты блекла перед возможностью быть рядом с Лирой. Как и было обещано, они списывались каждую неделю, порой и по несколько раз, и Ли испытывал облегчение каждый раз, когда она встречала его, обнимая после разлуки. Он старался привозить ей гостинцы из каждой поездки, не заботясь о том, как опасно их было добывать порой. Большую часть денег, полученных за работу, он откладывал на её счёт, заведённый им же в банке.

Этого было недостаточно, чтобы считать себя хорошим опекуном, но достаточно, чтобы испытывать тихое облегчение при мысли о том, что случись с ним чего, Лира не будет вынуждена выживать.

Никогда снова.

На третий месяц работы, по возвращении на несколько дней раньше обещанного, профессор довольно сообщил ему, что Ли может взять небольшой отпуск. Аэронавт кивнул, притворно благодаря, точно зная при этом, что не оставит дела. Его обрадовала возможность провести с Лирой чуточку больше времени, но потом, по прошествии недели, он собирался отправиться на север, а уж в ставшим родным крае для него всегда находились дела.

Они распрощались с профессором, и он спустился на этаж вниз. Занятия Лиры должны были окончиться уже через полчаса, так что Ли собирался воспользоваться этой заминкой, чтобы как следует отмокнуть в ванной — в этой вылазке у него не было времени, чтобы отдыхать. Но проходя через длинный коридор, он услышал, как его зовут.

— Мистер Скорсби! — Ли повернулся, встречаясь взглядами с выходящим из кабинета профессором в чуть помятом оливковом костюме, что смотрелся блекло на фоне его темной кожи. Его деймон ворон сидел у мужчины на плече, обращая взгляд блестящих глазок к Ли, но не к Эстер. — Рад, наконец, пересечься с вами.

— Добрый день, доктор Кэрн, — поприветствовал магистра Ли, наконец вспомнив его имя. Магистр улыбнулся, отчего его лицо пошло морщинами. — Чем могу помочь?

— Да, да, — кивнул магистр. — Видите ли, Лира немногословна о своих приключениях, но недавно она проговорилась, что наравне с вами в её путешествии сопровождал доктор Станислаус Грумман. Она назвала его другим именем, но это не столь важно, я лишь хотел уточнить правда ли это.

Ли моргнул, ощущая, как сердце его забилось быстрее. Вселенная не могла не быть столь беспощадно иронична.

— Да, — медленно кивнул он. — Тот, кого вы зовёте Станислаусом Грумманом, действительно путешествовал с нами. Лира, должно быть, назвала его Джопари, — магистр медленно кивнул. — Это имя, данное ему вождём тартар. Они не убивали его, а приняли в свои ряды, позволив ему стать шаманом. Азриэл вам солгал.

— Но, постойте же, как же его голова…

— Я не знаю, кому она принадлежит. Но она не его, Азриэл вам солгал, — повторил Ли, глядя магистру в глаза. Руки его начинали подрагивать, так что он сжал их, проводя подушечками пальцев по шраму.

Доктор Керн тихо охнул.

— Это… поразительно. Я знал доктора Груммана много лет, он был одним из лучших ученых, которых мне приходилось встречать. Я был глубоко расстроен его смертью. Это… — мужчина поднял глаза. — Есть ли возможность связаться с доктором Грумманом? Я был бы рад встретиться и обсудить с ним всё произошедшее, в частности его исследования в области Пыли. Может быть, вы знаете, где он сейчас находится?

— Боюсь, что нет, профессор, — ответил Ли, чувствуя сдавливающий горло ком. — Джопари остался в другом мире.

— Он погиб?

— Нет, — замотал головой Ли. — Но он не вернётся, будьте уверены.

Профессор молчал какое-то время, поникнув плечами. Затем вздохнул.

— Жаль это слышать. Доктор Грумман был выдающимся ученым. Он ведь преподавал здесь какое-то время. В библиотеке, должно быть, до сих пор хранятся некоторые вещи… — у Ли по спине толпой побежали мурашки, а Эстер взволнованно задергала носом. Магистр вновь вздохнул, а затем протянул ему руку. — Благодарю вас, спасибо, что сообщили.

— Не стоит, — кивнул Ли, пожимая руку.

Он проводил доктора Кэрна взглядом, ощущая, как в недовольном нетерпении волнение щекочет внутренности. Он старался одёрнуть себя, спускаясь по лестнице чуть медленнее обычного, но в библиотеке всё равно оказался куда быстрее, чем успел подумать.

Его шаги громко отдавались в её тишине, когда он проходил меж рядов книг, выискивая место, где могли храниться вещи. Он не хотел привлекать к себе внимания, не хотел, чтобы кто-то помогал ему, потому что этот порыв — спонтанный, и от того взволнованный — ощущался слишком лишним и неуместным.

Я просто посмотрю, убеждал он себя. Из интереса.

Наконец, он заметил стенды, посвященные экспедициям на север. Они ютились в отдалённой части библиотечного зала, и сейчас здесь никого не было, что, несомненно, играло ему на руку.

Он остановился, взглядом скользя по полкам. Здесь были вещи из экспедиций — карты, заметки, дневники и фотографии, но иногда и какие-то личные вещи, вроде трубки или компаса.

На одном из компасов он и задержал свой взгляд. Он был металлический, с серебряной крышкой, на внутренней стороне которой были выгравированы инициалы — Дж. Парри.

Сердце Ли тупо бухнуло.

О том, что компас принадлежал доктору Станислаусу Грумману свидетельствовала и небольшая бумажная табличка чуть ниже самого компаса. Ли невольно усмехнулся, думая о том, почему профессоров действительно не смутило имя на гравировке. Он потянулся было к компасу, но тут взгляд его скользнул левее, и он замер, оглушенный стуком бьющегося сердца.

Через два ряда от компаса лежала раскрытая тетрадь с пожелтевшими листами, что были исписаны мелким острым почерком, несомненно принадлежавшим Джону. Его догадку подтверждала и табличка. Он прищурился, пытаясь разобрать текст.

«Я убежден, …» — гласила запись от пятого марта тремя годами ранее. — «Что Связь между теми, кого местное общество называет «родственными душами» — ни что иное, как особые частички Пыли, подобные тем, что связывают деймона с его обладателем. Природа этой связи изучается Жертвенным советом, но в отличие от деймонов, что напрямую отражают и воплощают собой сущность человека, родственные души являются целостными независимыми существами, а значит разрыв связи не будет вызывать столь губительные последствиями, как те, с которыми сталкиваются учёные Жертвенного совета».

Ли моргнул, ощущая сковывающий сердце ужас. Мысли его забились, но их поток был прерван, когда Эстер пискнула:

— Смотри!

Она указала на карточку, что лежала ниже тетради. На ней были запечатлена компания ученых, находившаяся, по всей видимости, в экспедиции на севере, но в центре картины находился именно Джон. Он выглядел моложе лет на десять, без татуировок и шаманской метки, совсем не похожий на того человека, которого Ли встретил в хижине в лесу. Но это был он — одетый в обычные штаны и свитер, выглядевший спокойным и почти весёлым, чей немного уставший взгляд был обращен к кому-то впереди.

Ли замер, ощущая, как всё тело его сковывает, а в ушах начинает звенеть. Тишина, от которой он так старательно убегал всё это время, настигла его, окутав, и ему стало трудно дышать от того давления, что сдавило его грудь.

Джон действительно был здесь, в этом мире когда-то. И он действительно ушел. И он не вернётся.

Как и сказал Ли.

Эгоистичный порыв захлестнул его быстрее, чем он успел подумать, а выработанные годами практики навыки позволили забрать вещи одну за другой, оставив полки стенда в таком виде, будто их и не было никогда. Он круто развернулся, быстрым шагом направившись прочь из библиотеки, ощущая тяжесть вещей во внутреннем кармане плаща.

Ли пришел в себя лишь когда они вышли в коридор, и Эстер дёрнула его за штанину, привлекая внимание. Он недовольно повёл ногой.

— Что? Чем ты недовольна?

— Это неправильно! Ты же понимаешь, что это воровство?

— Когда тебя это смущало? — усмехнулся Ли. Эстер возмущенно пискнула.

— Всегда! Ли, это вещи Иордан-колледжа, они нужны ученым, они принадлежат им.

— Нет, они принадлежат Джону. И не нужно читать мне морали, ты знаешь, что я… — Ли замер, ощущая, как воздух меняется, будто становясь тяжелее. Внутри у него всё напряглось и грудь сдавило, но по-другому. Так, как это было в ночь, когда Джон…

Ли заметил, как Эстер медленно выглянула у него из-за ног, и он сам дёрнулся, но какая-то сила, окутавшая спину холодом, остановила его. Осознание ударило по затылку мурашками.

— Это… — дрожащим голос произнёс он, и Эстер закивала, а потом тут же замотала головой. — Эстер, чёрт возьми, это…

Зайчиха не ответила, продолжая смотреть мимо него, а затем вдруг замотала головой.

— Не слышит, но чувствует, — произнесла она вслух, обращаясь не к нему, и внутри у него всё задрожало.

— Эстер, о чём ты говоришь, почему ты…?

— Это Джопари, — произнесла она, и Ли дёрнулся, едва справляясь с накатившим волнением. — Он здесь.

***

Он провёл на севере больше месяца, вернувшись лишь на пару дней, когда Лира написала, что скучает. Он отшучивался на её обеспокоенные вопросы по поводу того, почему он так болезненно выглядит и чем занимается.

— Это приносит деньги, — пожал плечами он, когда она спросила в третий раз, и Пан выглядел достаточно воинственным, чтобы убедить её. — А остальное не важно.

Это действительно приносило деньги. На Севере, вдали от цивилизованных крупных городов Магистериум по-прежнему чувствовал себя безнаказанным, а потому он занялся тем, что предотвращал их попытки захватить власть обратно, объединившись с северным племенем цыган и некоторыми местными. Порой столкновения заходили далеко, и он не получал выгоды — лишь новые синяки и порезы, сопровождавшиеся сочувствующими взглядами работавших в мотелях девушек, от которых его тошнило. Но это было лучше звенящий в ушах тишины и прикосновений, что ощущались лишь душою, если она вообще у него была.

— Ты слышала об Орфее и Эвридике? — спросил он, не глядя на ведьму. С Серафиной они, фактически, столкнулись случайно — она пролетала мимо его шара, когда он возвращался с Севера в Оксфорд через Троллезунд. Ведьма, сидевшая на плетеных перилах, пожала плечами.

— Нет, не приходилось. Кто они такие?

— Это… легенда. Джон рассказывал.

Ответная улыбка Серафины была уж слишком понимающей.

Одно из заданий привело его в городок на Енисее, название которого во всех справочниках писалось на каком-то диалекте русского. Ли бывал здесь уже несколько раз, каждый из которых испытывал болезненное дежавю. Ему не нравились местные квадратные строения, не нравились узкие улочки, но куда больше не нравился тот факт, что это был ближайший населённый пункт от хижины, в которой Ли встретил Джона.

Он думал об этом слишком часто, каждый раз, когда ему приходилось пролетать над Енисеем. До детского наивное чувство сидело в груди, вселяя мысль о том, что если Джон и вернётся, то только туда. Этой мысли не было рационального объяснения, да Ли и не искал его, предпочитая отгонять и игнорировать эту мысль, которая снова и снова его нагоняла.

Лето только вступало в силу, когда очередная его вылазка провалилась. Это была не ловушка, но нечто серьёзно напоминавшее её — вместо старого священника в указанном месте оказалась группа на голову отбитых поджигателей, от которых ему удалось уйти лишь чудом. Столкновение стоило ему крупного кровоподтёка и ушибов, на боку зиял ожог, а ещё он был весь перепачкан в саже. Ему пришлось воспользоваться симпатией женщины, что работала в местном кабаке. Она была совсем не в его вкусе — если кто-то кроме, был — но это было неважно, потому что она нашла для него новую одежду, принесла еды, и позволила остаться на ночь. Но прежде всего она отвела его в собственную ванную, чтобы отмыть от пепла.

— Нужна рука помощи? — мягко улыбнулась она, когда он скинул плащ на пол и поморщился, когда ткань задела очередную гематому. Ли замялся лишь внутренне, а затем усмехнулся.

— Боюсь, эта грязь не для твоих прекрасных глаз, куколка.

— Но я буду рада увидеть, что скрывается под нею, — промурлыкала она под стать своему деймону, а потом взмахнула ладонью, скрываясь за дверью. — Если понадоблюсь — зови. Я буду неподалёку.

— Благодарю.

Когда дверь за ней закрылась, он вздохнул. Эстер повела чуть обгоревшим ухом.

— Ты теряешь хватку.

Ли закатил глаза.

Ему потребовалось время, чтобы снять с себя обгоревшую одежду. Пропитавшись кровью, та прилипла, так что в конце концов на его теле появились новые ссадины, защипавшие, когда он забрался в ванную.

Вода оказалась на удивление горячей, а ещё пахла маслами — хвоей, дёгтем и чем-то ещё, отдалённо напоминавшим зимние ягоды, так что он шумно выдохнул, позволив себе откинуть голову и расслабиться. Эстер, оставшаяся за пределами ванны, забралась на табуретку. Он повернул голову.

— Да уж, в этот раз было довольно жарко, — он тихо усмехнулся собственной шутке.

— Ты по крайней мере выжил.

— Приятный итог, — согласился он. — Может быть, нам действительно стоит отдохнуть.

— Вернёмся в Оксфорд? Ты давно не писал Лире.

— Сегодня напишу. Думаю, даже в этом захолустье найдётся хоть один почтальон, — усмехнулся Ли, разминая шею. Он потянулся рукой к сумке. Эстер соскочила, чуть подтолкнув её, и он кивнул, ладонью забираясь внутрь и, после некоторой заминки, извлекая из кармана деревянную баночку с мазью. Ли сжал её в ладонях, медля. Эстер запрыгнула обратно на табурет.

— Ты хочешь отправиться в хижину, не так ли?

— Мы можем хотя бы попробовать. Подумай, это ведь может стать отличным убежищем, — он повернул голову, а затем нахмурился — Эстер смотрела куда-то через него. — Что такое? Почему ты…

— Джопари, — ответила она, и по коже Ли пошли мурашки. Он прислушался — к окружению и внутренним ощущениям. Но ничего не почувствовал.

— Он здесь? — недоверчиво спросил он. Эстер покачала головой.

— Уже нет. Он появился на мгновение, а потом… — она прервала себя, взглянув на него. — Постой, ты мне не веришь?

— Я… — Ли помедлил. Затем вздохнул. — Просто я ничего не почувствовал.

— Лишь на мгновение, говорю же, — Эстер вздохнула, а затем покачала головой. — Ладно. Достаточно на сегодня ваших дурацких игр.

Ли медленно кивнул, соглашаясь.

Он пробыл в ванной ещё какое-то время, чувствуя себя уже куда менее комфортно. Мазь из кровяного мха приятно охладила место ожога, так что он нанес её двойным слоем, мысленно отмечая, что баночка почти опустела. Ему стоило использовать мазь реже, экономя, но он ничего не мог с собой поделать.

В комнате, которую ему предоставила барменша, не оказалось стола — всё помещение было маленьким и узким, а кровать занимала большую его часть — так что Ли написал письмо, сидя на полу. Эстер была права, он затянул с отправкой, так что передать почтальону письмо было необходимо уже утром, прежде чем он всё же отправится в хижину.

Мысль о ней была куда более волнительна, чем он хотел бы, но благо, усталость взяла своё, так что он уснул крепко, проснувшись лишь к обеду, когда в комнату проник аромат пережаренного в масле бекона.

Сам кабак, находившийся на этаже, был местом довольно заброшенным. Посетителей здесь было немного, и все они говорили на русском и его диалектах — быстро и грубо, так, что создавалось впечатление, будто они призывают или проклинают кого-то.

Стефания — Ли смог вспомнить её имя лишь сейчас — стояла за стойкой, передавая тарелку с обедом низкому старику в полушубке. Ли вдруг вспомнил, что в последний раз до этого они виделись около года назад, ещё до того, как всё началось, до того, как они встретились и осознали — он заглянул к ней в бар и остался на ночь, очень бурную и жаркую ночь, на повторение которой она наверняка надеялась вчера. Где была ее родственная душа сейчас? Звучал ли голос, слышала ли она голос, когда он вжимал ее в дряблый матрас?

Мне плевать, за какие три девять земель он находится, однажды сказала ему другая любовница, закурившая, едва они закончили. Какой толк в том, что я его слышу, если его зад никогда не появится в нашей дыре?

Он усмехнулся. Их с Джоном отношения могли считаться примером везения и благосклонности вселенной.

Какая ирония.

Стефания заметила его, улыбнувшись и поманив рукой. Он улыбнулся ей в ответ своей самой обольстительной улыбкой.

— Я уж решила, что ты умер, — усмехнулась она. — Снилось что-то приятное?

— К сожалению, нет, куколка, — ответил он, присаживаясь и невольно охая из-за вчерашней гематомы. — Бекон жарят?

— Только зарезали свинью, — рассмеялась она, и Ли невольно улыбнулся, признавая, что изюминка в ней всё же была. — Предпочтёшь с яйцами или с картошкой?

— Стефания! — донёсся с кухни громкий басистый голос. — Konchay svoih hahaley otkarmlivat’!

— Lyosh, zavali hlebalo i zaymis’ delom! — рявкнула девушка в ответ, а затем повернулась к стойке. — Эй, вы там!

Ли повернул голову вместе с ней. Взгляд привлекла невысокая фигура того самого старика, и лишь сейчас он осознал, насколько неуместно она смотрится в этом обшарпанном кабаке. В мужчине было едва ли на дюжину больше полуметра роста, один, без деймона, он стоял чуть сгорбившись и с прищуром глядел на донимавших его вопросами мужчин. Он был стар, очень стар, и эта зрелость считывалась не в морщинах, что полосовали его чуть мягкое, будто даже женственное лицо, и не в сухости тела, что, несмотря на свои габариты, казалось крепким, но в какой-то исходившей от него ауре. В чем-то, заставлявшем безусловно верить, что он в этом мире столь давно, что может позволить себе что угодно.

Даже находится в этом баре. Одному. Без деймона.

Черт возьми.

— Отвалите от него, — произнес он прежде, чем успел подумать. Спор утих, головы конфликтующих и нескольких других посетителей повернулись к нему. Эстер скребнула по столешнице когтем.

— Проблемы? — произнёс один из них с сильным, грубым акцентом. Ли покачал головой, вновь оглядывая старика, чтобы убедиться в своем выводе. Тот смотрел и на него тоже, чуть склонив голову будто в заинтересованности. Его сухие, покрытые несколько выцветшими чернилами пальцы переплелись в замок.

— Нет, — наконец ответил он, переводя взгляд на говорящего. — Но будут у вас, если не остынете.

— С чего вдруг? — усмехнулся другой, тот, что стоял к старику ближе.

Ли прочистил горло.

— Шаман, — произнес он на русский манер, но на этом его знания окончились. — Из енисейских пахтар. Или тартар. Но тогда вам же хуже.

— С чего тебе знать?

— У него нет деймона, идиот.

— С чего бы? Может быть он прячется, потому что столь же труслив, как его обладатель.

— Рискни проверить. Я знал одного шамана — Станислауса Груммана, слышал о нём? И я видел, что умеет он и такие, как он. Это не то, с чем твоя напыщенная физиономия сможет справиться. Надеюсь, твоя жена не будет долго оплакивать твое отсутствие. Не против, если я загляну к ней проверить?

Глаза мужчины вспыхнули от гнева, и он сделал широкий шаг к нему, но Ли среагировал быстрее, чем успел подумать. Щелчок — дуло револьвера вжалось мужику в лоб, отчего тот удивлённо моргнул.

— Проваливай нахуй отсюда, — тихо произнёс Ли по-русски.

Мужчина шумно выдохнул носом воздух, явно собираясь возразить, но тут что-то во взгляде его переменилось, и перемена эта показалась Ли знакомой, будто он видел подобное раньше. Но он не успел обдумать — мужчина отступил и махнул рукой. Они с двумя другими мужчинами ушли из зала. Ли вернул револьвер в кобуру.

Старик смотрел прямо на него. Его седые волосы спадали ему на лоб, закрывая ту часть, где должна была находиться метка, так что Ли не мог увидеть подтверждение своих слов. Но старик не сводил с него глаз, так что Ли сделал это первым, повернувшись к Стефании.

— Где у вас тут почта?

— Ты не останешься? — спросила она, хлопая глазами. Скорсби покачал головой.

— Не сегодня, куколка.

Девушка грустно вздохнула.

Стоило им выйти из кабака, как Эстер возмущенно запищала.

— И что это было?

— Я не хочу это обсуждать.

— Ли, они могли тебя убить! Но теперь они знают, что ты связан с шаманами. Думаешь, это пойдёт нам на пользу?!

— Я ни о чем не думаю, кроме того, что нам нужно отправить письмо и убраться отсюда подальше, — он опустил голову, выразительно глядя на зайчиху. — Тебя это устраивает?

Деймон тяжело вздохнула.

Они справились с намеченными планами меньше, чем за час, успев зайти на местный рынок за продовольствием. И всё же Ли чувствовал преследовавший его в спину взгляд, так что поторопился.

Шар набрал высоту быстро, но как-то дёргано — закрепляющий канат мотало на ветру, и он перехватывал его, закрепляя. До хижины был едва ли день пути пешком, но оставлять шар в городке казалось не разумным, особенно после устроенного выступления. Крюк должен был занять пару часов, и Ли был готов их потратить, лишь бы привести роющиеся мысли в порядок.

Он мог ошибиться. Это могло быть дурацким совпадением — крохотный деймон, трясогузка или богомол, что мог ютиться в складках шаманской одежды. Шаманской? Старик выглядел скорее усталым, чем потрёпанным, его одежда ничем не выделялась — разве что своей простотой и повседневностью, выдающих ручную работу. Он мог быть кочевником или вовсе путешественником, случайно остановившимся в баре. Не пахтаром.

И всё же.

Шар закачало. Они летели над Енисеем, когда его начало откровенно мотать из стороны в сторону, и Ли поспешно задёргал рычаги, меняя курс.

Но это не помогло.

Очередной порыв — и крен стал слишком сильным, чтобы удерживать себя на ногах, так что Ли невольно потерял равновесие, впечатываясь в стенку кабины. Удар пришелся на затылок, он глухо охнул, Эстер пискнула.

— Ли!

Сквозь пелену накативших от боли слёз он видел, как деймон соскочила со скамьи, направляясь к нему, и он вытянул руки, готовый принять её.

А в следующий момент кабина накренилась, и отчаянно цеплявшиеся за её бортики пальцы соскользнули, а он полетел вниз.

Ли плохо помнил момент падения. Должно быть, он произошел слишком быстро, чтобы его и без того затуманенное сознание смогло его воспринять. Он помнил удар о поверхность воды, выбивший из него воздух, и последовавший за ним холод, когда река поглотила его, утягивая ко дну. Он помнил щекотку пузырьков воздуха, что тянулись к поверхности в отличие от него.

Но ярче всего он помнил боль. Она забила из груди, пронзив его тело, а после, будто обернувшись острой леской, окутала и затянула узлы. Боль была повсюду, и он узнал её, потому что испытывал раньше, пусть и очень давно.

Попытка разделения с деймоном не забывается.

От крика его сдержал лишь здравый смысл, забившийся о стенки сознания, как о прутья клетки. Он вился, пытаясь докричаться до Эстер, потому что она звала его, отчаянно пища где-то ещё глубже. Но он не мог почувствовать, не мог ощутить, не мог…

Ли?

Скорсби дёрнулся, невольно всё же открывая рот, а после с силой зажимая. Что-то пронеслось справа, и он повернулся, тут же жалея об этом — стремительное течение утягивало его в воронку пузырей, что не сулила ничем хорошим. Он повёл руками, пытаясь отплыть в сторону, но движение привело лишь к очередной волне вспыхнувшей в сознании боли, отчего он с силой закусил губу, почти ощущая привкус крови.

Меж пузырей пошло движение, и он вдруг со всей ясностью увидел женскую фигуру, скрытую темнотой вод. Он внутренне вздрогнул, когда она повела головой, смотря прямо на него. Что-то было не так в её взгляде, что-то слишком живое и мёртвое одновременно, что-то…

А потом она подняла руку, с такой лёгкостью, будто они и не находились под толщей воды, и его снесло мощным потоком, окончательно лишая сознания.

Он очнулся уже на берегу, вжатый лицом в округлые камни. Попытка приподняться на локтях привела к тому, что его вырвало водой — дважды, а после спазмы сдавливали желудок, будто медицинскую грушу, и он медленно выпускал воздух через нос, пытаясь научиться заново дышать.

Когда его отпустило, расслабив рёбра, он смог перевести дух, принимая полу сидячее положение. Одежда была мокрой, а от того — тяжелой, что давило на грудь. Зашуршали камни, он повернул голову, встречаясь взглядами с деймоном.

— Ли, — выдохнула зайчиха, ведя мокрыми ушами и в один прыжок настигая его. Он вытянул руку, проводя пальцами по влажной мордочке, когда деймон прижалась к его лбу, и глубоко вдохнул, ощущая мимолетное успокоение.

— Хорошенько нас помотало, да? — усмехнулся он, оглаживая заячьи уши.

— Ne stoilo lezt’ tuda.

Ли дернулся, не вскакивая, но поворачиваясь. В паре метров от него, наполовину скрытый за камнем, стоял…

— Вы, — выдохнул Скорсби, глядя на невысокую фигуру шамана, которого он видел часами ранее. Старик моргнул, продолжая смотреть на него. Он ничуть не изменился, даже одежды не сменил, только теперь у него в руках была палка, длиной достававшая ему до плеч, на древе которого Ли едва мог разглядеть резные узоры. Должно быть, она была тем, что Джон называл посохом — артефактом, что, по его словам, мог использовать только сильнейший из шаманов. — Кто вы такой? Это вы были там?

— Ya ne pon’imayu t’woego yazika, — произнёс он, продолжая смотреть. Потом нахмурился, ведя ртом так, будто был недоволен. Он вышел из-за камня, качая головой. — N’e stoilo tuda lez’t. Gluypo. Bl’agorodno, n’o gluypo.

Ли покачал головой. Мужчина говорил на русском — Ли медленно узнавал язык, на котором знал лишь с десяток фраз, что, в прочем, едва ли могли ему помочь, учитывая диалект и говор мужчины. Он говорил иначе, чем Джон, иначе чем любой житель Московии. Но всё же это был русский, так что Ли прочистил горло.

— Кто ты? — произнёс он по-русски. Шаман моргнул, и на его исполосованном морщинами лице мелькнула тень удивления. Ли повернулся в попытке подняться, но тут же сдавленно охнул, когда очередной спазм сдавил грудную клетку. Шаман нахмурился.

— Ne stoilo lezt’ tuda.

— Он говорит одно и то же, — прошептала Эстер, подлезая ему под руку. — Может быть он и вправду шаман, один из тех, что учил Джопари.

— Джопари? — переспросил шаман, уже по-настоящему удивляясь. Эстер пискнула.

— Он меня понимает?!

— Да, — произнёс мужчина, а после повернул голову к Ли. — Ты знать Джопари?

— Д-да, — медленно ответил Ли, чувствуя медленно поднимавшуюся волну мурашек вдоль хребта. Ему потребовалось время, чтобы вспомнить все нужные для следующего предложения слова. — Ты его учитель?

— Гдье Джопари?

— Он… — Ли сглотнул образовавшийся в горле ком. — Он не здесь.

Мужчина смотрел на него с минуту, вглядываясь в черты лица так, будто пытался понять, лжет ли он. От этого взгляда Ли стало неуютно. Глаза, скрывавшиеся за узким разрезом век, были тёмные, но то был мягкий цвет, от которого, впрочем, становилось слишком неуютно. И поэтому Ли невольно выдохнул, когда шаман моргнул, отступая.

— Пайдём.

С некоторым непониманием он наблюдал, как шаман уходит, шурша подошвами странных ботинок. Когда разделявшее их расстояние увеличилось до пяти метров, он замер, разворачиваясь, и глядя на него с непониманием.

— Пайдём, — повторил мужчина уже настойчивее. И только тогда до Ли дошло.

Он не запомнил, как они добрались до поселения, потому как выяснилось, что его помотало сильнее, чем он мог предположить. Окончательно очнулся он уже на земле, точнее не на земле — на нарах, если так можно было называть накрытые шубой доски и брёвна. Он невольно охал, садясь, думая обо всех образовавшихся за ночь синяках. Во рту стоял травяной привкус — Ли смутно помнил, как испил несколько глотков из протянутой шаманом пиалы, ощутив до боли знакомый привкус.

Потому что отвар был тот же, что давал ему Джон.

Джон.

Ли выдохнул, прикрывая глаза. Он думал о Джоне слишком много, слишком часто и это было объяснимо, но от того не менее больно.

До абсурдного больно.

Эстер ткнулась мордой в колено, он хмыкнул, поведя головой и проводя ладонью по шерстке. Зайчиха выглядела помятой, и он осознавал причины тому.

Охая и хрустя костями, он поднялся и, не сумев разогнуться в полный рост из-за ограниченности чума, направился к её выходу. Открывшаяся ему картина несколько давила своей неправильностью, если так можно было назвать опустевшее когда-то явно жилое пространство. Об этом свидетельствовали круги выжженной травы кострищ, валяющиеся брёвна, затерявшиеся в сухой траве снасти и лески. От этого вида становилось неуютно, и в голове всё чаще возникал вопрос, что произошло.

Справа раздались голоса и, обогнув одно из немногих жилищ он увидел их источник. На поваленном бревне рядом с кострищем сидели три старушки, закутанные в кожаные и шерстяные одежды. Одна из них — самая маленькая и по совместительству самая старая из них, кажется спала, оперевшись на плечо соседки, что громко разговаривала на своём родном языке, размахивая руками. Её деймон — крохотная пташка — суетливо порхала вокруг хозяйки, периодически обращаясь к деймону собеседницы. Та сидела с краю бревна и перебирала какие-то сухие травы, изредка кивая на восклицания второй. Она первая заметила его, смерив хмурым взглядом, а после что-то тихо произнеся что-то на своём языке, отчего старики как один повернули головы к нему. По спине Ли прошла волна беспокойных мурашек.

— Сам илэмумат Джопари? * — произнесла старушка с травами, и её бойкая собеседница фыркнула, ответив что-то быстро и звонко, на что сидевший тут же шаман цокнул, произнеся что-то ещё, и та ему возразила, воскликнув, а потом вдруг рассмеявшись так, что заулыбалась даже её хмурая соседка.

В ушах у Ли зазвенело, а щеки отчего-то вспыхнули. Он не знал значений произносимых ими слов, но было очевидно, что говорят они о Джоне и, вероятно, нём, что значит они знали об их связи. Внутри у него всё свело.

Он встретился взглядом с шаманом. Тот смотрел чуть исподлобья, черными от татуировок пальцами обводя грани пиалы, что удерживал в руках. Ли, наконец, заметил у него метку шамана — шрам от неё был такой гладкий и светлый, что почти сливался с кожей.

Он очень стар, мысленно сказала Эстер, и он кивнул, соглашаясь. Шаман чуть вздёрнул брови.

— Нява.

— Мундукан!* — возразила ему бойкая старушка, на что шаман лишь закатил глаза, игнорируя её последующую тарахтяще-возмущённую речь. Он смотрел на него и отчего-то Ли догадался, что речь идёт о нём.

— Меня зовут Ли Скорсби, — произнёс он, тщательно подбирая слова. Старушки удивлённо ахнули, защебетав ещё быстрее. — Как ваше имя?

— Мойо имя тьебе не нужно, — ответил шаман по-русски, не сводя с него взгляда.

Нам нужно уходить, мысленно произнёс Ли. Пусть любопытство и чесало его нутро, находиться среди пахтар, пусть и столь мирно настроенных не входило в его планы.

Но стоило ему открыть рот, чтобы поблагодарить шамана за спасение, как тот произнёс:

— Твой шар.

Ли моргнул. Понимание русского давалось ему с трудом, а у мужчины ещё и был странный говор, но всё же суть была ясна. В груди у Скорсби забилось волнение, а мысли спутались.

— Где? — только и смог сказать он, не вспомнив значения слов «находится» и «располагается». Шаман нахмурился, не сводя с него взгляда с минуту, а потом поднялся, произнося уже знакомое «падём».

Шаман провёл его мимо собеседниц, что-то говоривших им вслед на своём родном языке. Они прошли через весь пустырь, что позволило Ли убедиться, что если здесь когда-то и было поселение пахтар, где обучался Джон, то теперь от него осталось лишь несколько хилых палаток, принадлежавших, по-видимому, тем самым старушкам. Они так же прошли мимо заросшей травой поляны, где паслась тройка оленей с поредевшим мехом и усталыми взглядами.

Должно быть, молодые ушли, догадался Ли, когда «пастбище» осталось позади, и они вышли на пыльную дорогу. Быть может, война с Магистерумом вынудила их. А может быть просто смена сезонов.

— Вы обучали Джона? — спросил он, когда тишина стала на него давить, а любопытство слишком чесаться. — Как быть шаманом?

— Я обучаль Джопари тьому кьак усьтроен мьирь вокругь. Онь едьинственный ктьо пьитался поньать.

Ли кивнул, стремительно анализируя услышанное. Он понимал шамана через слово, но желание узнать что-то было слишком сильным.

— И вы дали ему метку?

— Не я. Вождь, — шаман замер, разворачиваясь к нему. — Пачему Джопари оставиль тебья?

Ли замер, чувствуя, как всё любопытство остывает, сходя на нет. Перед глазами возник образ Серафины и Джона тогда, на балконе. Потом только Джона, уже в окне. Ли моргнул.

— Ему пришлось.

Больше он ничего не говорил.

Пройдя косу, они спустились вниз, к реке, и Ли не мог не заметить, как шаман приободрился, проходя по узкой полоске песка, что тянулась к другому берегу. Сегодня Енисей был спокоен, будто и не было вчерашней бури. От такого контраста становилось неуютно.

Когда они поднялись на землю, раздался громкий птичий крик, а потом мимо них промчалась тёмная птица с красным клювом. Шаман проводил её взглядом, чуть прищурив глаза. Потом что-то пробурчал и продолжил ход. Ли и Эстер переглянулись.

«Это деймон» шепнула зайчиха. Ли молча кивнул в ответ.

Шар он заметил прежде, чем шаман успел на него указать. Шторм отбросил его к берегу, закинув на ветви старого дерева, а кабину обрушив на его ствол. Ли выругался, предвидя все те дыры, что оставили извилистые ветки на полотне.

На то, чтобы опустить кабину на землю и оценить ущерб, у него ушло около часа. Краем глаз он заметил знакомую птицу, сидевшую на одной из веток, но заострять внимание не стал, более заинтересованный нанесённым шару уроном.

Сам шар оказался почти цел, вопреки его опасениям. Несколько небольших пробоин вполне поддавались ремонту, в отличие от кабины, на которую он возлагал надежды. Лавочки потрескались, одна хрустнула, а на боковой стенке была пробита трещина. Рычаги, проведя некоторое время в воде, скрипели, компас сбился. Но куда больше его расстроили баллоны с газом — сохранив свою целостность, они напрочь утратили способность к его подаче.

Ли вздохнул, признавая очевидное.

— Мы здесь застряли.

Эстер пискнула. Она сидела на шкурах, накрывавших его одежду и немногочисленные запасы, которые выпали из шара и лишь поэтому уцелели во время шторма. Ли нахмурился, заметив среди них потрепанную тетрадь и компас. Подняв их с пола, он пролистал пожелтевшие страницы. Фотография, застрявшая меж двух плотно прижатых листов, уцелела.

Он выдохнул.

— Мы сможем ночевать здесь, — произнесла Эстер, подпрыгивая ближе. Ли кивнул, закрывая тетрадь и убирая её обратно в ящик, а после закрывая и его. — Запасов хватит на время, пока ты будешь разбираться с баллонами.

— Здесь работы на неделю, если не больше.

— И как ты собрался возвращаться в Оксфорд? Пешком? Мы оба знаем, чем всё закончилось в прошлый раз.

Ли усмехнулся, чувствуя фантомную боль в местах, где остались шрамы от пуль.

— Ну что, тогда попробуем разобраться, что да как. Заночуем здесь. Может быть сходим до селения — тут километров тридцать пешком, но…

— Тьи можьешь ночьевать там, — раздался голос шамана за его спиной. Ли повернулся. Мужчина стоял в паре метров от кабины, сцепив руки в замок. На плече его восседала птица, гордо вздёрнув свой красный клюв. Её ярко жёлтые глаза были направлены прямо на аэронавта, и он мысленно вздрогнул, ощутив дежавю. — Туть апасно оставаться одному.

Ли моргнул, скосив взгляд на Эстер. Та повела ушами.

Это должно быть надёжнее, чем остаться здесь.

Шаман тихо хмыкнул.

Они вернулись в поселение, когда солнце уже зашло за горизонт, оставив после себя лишь рассекавшие стремительно черневшее небо красные полосы. Шаман недовольно качал головой, поднимая голову к уже взошедшей луне. Ли невольно вспомнил приметы — должно быть, приближались холода. Природа Севера всегда впечатляла его своей широтой и разнообразием, но здесь, на Енисее она ощущалась другой, первозданной и нетронутой, какой и была на самом деле.

Темнота стала такой густой, что почти ощущалась физически. Её разрезал пляшущий свет костра в глубине поселение, куда шаман повел его, ловко огибая встречные препятствия и, кажется, тихо посмеиваясь, когда сам Ли врезался и натыкался на всё подряд.

Вокруг костра собрались всё те же старушки и никого больше, вопреки ожиданиям Ли. Женщины готовили ужин — в воздухе пало специями и каким-то странным мясом, что тушилось на дне чугунной тары. Заметив их, они замахали руками, что-то громко восклицая на своём языке. Ли не заметил, как оказался среди них, как они усадили его на бревно и вручили плошку с кашей и мясом. Бойкая старушка, что спорила с шаманом утром, довольно усмехнулась, глядя на него, а потом вдруг наклонилась, хватая Эстер под передние лапы. Ли даже возразить не успел, скованный волной оцепенения, что электричеством прошла вдоль позвоночника к затылку, а потом спустилась ниже, сдавив грудь. Зато Эстер молчать не стала, возмущенно запищав и вырвавшись из хватки, одним прыжком оказавшись у ног Ли. Женщина удивлённо хлопнула глазами, а потом расхохоталась, замурчав что-то на своём языке.

Ли сидел пораженный. Теперь он понял, о чем говорил Джон, рассказывая об ином отношении к деймонам у пахтар, но почувствовать это на своей шкуре было…

Дико. И неприятно.

Ни один человек не касался Эстер последние двенадцать лет.

Говорливую старушку, которую реакция Ли кажется лишь раззадорила, одёрнул другой, не слышимый ранее голос. Скорсби повернул голову. Та маленькая старушка в черном полушубке, что спала утром, теперь сидела у чугунка, быстро-быстро толча что-то своими ручками. Она выразительно посмотрела на соседку, произнеся ещё что-то, отчего та недовольно закатила глаза, но от Ли отошла, к огромному облегчению аэронавта. Старушка в шубке кивнула, а затем посмотрела на него. Её маленькое круглое лицо рассекали глубокие морщины, а сухая кожа пошла пигментными пятнами, но несмотря на это её вид отчего-то внушал чувство спокойствия и тепла. Ли благодарно кивнул.

По окончанию ужина, когда две другие старушки ушли, а шаман отсел в сторону, занятый выстругиванием длинной палки, она подошла к нему, медленно перебирая короткими ногами. Она едва доставала ему до груди, так что Ли пришлось присесть и ссутулиться, чтобы оказаться с ней на одном уровне. Женщина улыбнулась, проводя по его предплечью, а затем открыла рот, чтобы сказать что-то, но вместо слов оттуда вырвался лишь тихий высокий звук, похожий на писк. Ли нахмурился. Женщина прикрыла глаза, покачав головой. Раздалось шуршание, и из воротника её полушубка показался маленький зверёк. Ли не мог понять, что это было за животное — острые зубки выдавали в нём грызуна, но видом он напоминал морскую свинку, что держали у себя дома детишки богатых родителей там, на большой земле. Зверёк был маленький, так что спокойно мог поместиться ему в ладонь, с пушистой, но просевшей в некоторых местах шубкой бурого цвета. Когда тот поднял голову, Ли увидел, что его короткую шею рассекает бугристый шрам. Он нахмурился.

— Должно быть, она немая, — произнесла Эстер, обращаясь к одному лишь ему, но тут же пискнула, когда старушка кивнула, взглянув на зайчиху. Ли нахмурился, не понимая, что происходит, когда деймон старушки вдруг застрекотал, и Эстер повела ушами.

— Ты понимаешь его? — тихо спросил Ли. Эстер кивнула.

— Да. Но это не он говорит, а она, через него. Я слышу её голос, — старушка улыбнулась, издавая тихий звук, похожий на мурчание. — Она говорит, что её зовут Нэней*. Так звали её предка.

— Скажи ей, что нам приятно познакомиться.

— Она знает. Она понимает тебя через меня, но… по-другому, — Эстер вздохнула. — Это её дар. От… Ионэси.

Глаза Ли широко распахнулись. Рассказ Джона всплыл в сознании сразу же после слов Саян Кётёр о том, что местные полагали, что именно её дух спас их. Он шумно вздохнул.

— Она что, и вправду… существует?

Женщина рассмеялась странным скрипуче-писклявым смехом.

— Зачем ты спрашиваешь о том, что видел своими глазами? — передала Эстер, поворачивая голову. Ли покачал головой, вздыхая. Нэней мило улыбнулась, оглаживая рукой его предплечье. Ли, к собственному удивлению, не стал возражать. Он закусил щеку, думая о том, стоит ли задавать вопрос, и как наивно он будет звучать, учитывая, что они знали, и что он…

Деймон старушки застрекотал.

— Она говорит, тебе не стоит бояться. Ты нравишься всем, кто остался здесь. Никто не тронет илэмумат Джопари.

— Откуда она узнала?

— Я сказаль, — раздался голос слева.

Ли дрогнул, поворачиваясь. Шаман, сидевший всё это время в отдалении, поднялся, подходя к ним. Палка в его руках всё больше начинала напоминать шаманский посох — старик вырезал несколько рун у его концов, поведя замысловатый узор дальше по древку. У Ли на секунду мелькнул вопрос, кому он будет предназначаться, но его вытеснил другой, куда более важный.

Шаман понял его, при том что обращались они на английском и тихо, и это не имело никакого смысла, если только шаман не понимал его так же, как старушка — невербально, на другом уровне. Но тогда почему…

— В ньаших краях нье приньято скрывьать своью суть, нява. Этьо поньял Джопари. Поймешь и тьи.

Ли хотел было ответить, но шаман поднял руку, а затем повернул ладонь тыльной стороной вниз, протягивая её старушке. Та закатила глаза, но всё же приняла руку, напоследок потрепав Ли по голове. Скорсби проводил их взглядом, думая о том, что большинство странностей Джона действительно объяснялись нахождением среди этих людей.

Но легче от этого не становилось.

На утро Ли отправился к шару один. Работы предстояло немало, и он решил приступить как можно скорее — не то чтобы его гнало желание поскорее убраться отсюда, скорее какой-то дискомфорт и неправильность от того, что он находится здесь. Джон — такой, каким Ли его знал — был частью этого места, вписываясь в местный антураж со всей естественностью, к которой это место призывало. Скорсби же, пусть и был человеком севера, ощущал себя слишком «городским» для местных широт.

Однако работа шла медленно — повреждения не были глобальны, но глубоки, так что разбираясь с поверхностной проблемой, он натыкался на тройку внутренних.

Они были только вдвоём, но всё же Эстер обращала внимания, что птица с красным клювом находится поблизости. Это напрягало, но не столь сильно — внимание шамана было закономерно, потому как самого Ли донимало любопытство о его личности.

— Знаешь, что странно? — прошептала Эстер, когда они, распрощавшись с Нэней и остальными старушками и поблагодарив их за ужин, отправились к себе в палатку. — Это не его деймон.

— Что ты имеешь ввиду? — нахмурился Ли, вспоминая, как за ужином птица сидела на плече у шамана всё то время, пока он что-то объяснял Нэней, нешироко жестикулируя руками.

Эстер повела ушами.

— Деймон. Он старый. И странный. Но это он, понимаешь? Самец, — Ли тихо охнул.

— Он ведь шаман. Мало ли какие у них фокусы.

— У Саян Кётёр и Джопари фокусы были другие, — тихо ответила Эстер. Ли вздохнул. — У меня от его взгляда лапы подкашиваются. А он смотрит. Постоянно.

— Он тебя не тронет. Нэней же сказала…

— И ты ей веришь? — с вызовом произнесла Эстер. Ли замер, глядя на своего деймона.

— Ей — да, — сказал он после некоторого раздумья. — С остальными нужно держать ухо в остро.

Эстер согласно кивнула.

Следующее утро было непривычно тихим. Ли не мог объяснить, отчего воздух ощущается другим — холодным, и будто опустевшим.

К завтраку пришли лишь две старушки и шаман. Третьей — самой бойкой из них — не было, что показалось Ли странным, но он не стал озвучивать вопрос вслух, решив, что это его никак не касается, потому как местных обычаев он за четыре дня нахождения здесь всё равно до конца не понял.

Но видимо ситуация всё же была нестандартная, потому как, принимая у Нэней посудину с кашей, шаман произнёс задал вопрос, обращаясь ко второй старушке. Та ответила не сразу и так тихо, что Ли и не понял, что она произнесла что-то, пока шаман не подскочил, а Нэней не выдохнула. Шаман ушел в глубь лагеря, а Нэней подсела к женщине, взяв её за руку, но та покачала головой, пока слёзы медленно бежали по её морщинистому лицу.

Ли понял, что старушка умерла, лишь на следующий день, когда увидел, как шаман соединяет только выбитые доски в длинный ящик, внутренние стенки которого были обмазаны чем-то красным. Заметив его, шаман не выдал ничем своё недовольство, лишь молча кивнул, вернувшись к работе.

Ночь Ли провёл на шаре, ощущая странный ужас от мысли о том, чтобы вернуться в поселение. Это было странно — смерть никогда не страшила его, он смотрел ей в глаза слишком часто, чтобы бояться. Но вид этой бойкой старушки, что ещё пару дней назад звонко смеялась, наблюдая за его смущением, то и дело всплывал перед глазами, давя на грудь.

Они старики, повторял он себе, переворачиваясь с боку на бок. Они умрут и это нормально. Все умирают.

Ты умирал.

Ты боялся смерти.

Ли шумно вздохнул.

Джон.

Он заснул, облокотившись на его плечо слишком быстро, Ли и пяти минут не проговорил, объясняя ему что-то, когда почувствовал тяжесть. Во сне Джон выглядел ещё болезненнее, будто копившаяся внутри него боль и усталость, которую, бодрствуя, он умудрялся контролировать, во сне выбиралась наружу, заполняя шамана. Трудно было поверить, что именно он вызвал бурю, отогнавшую призраков, будучи в самом её центре. Трудно было поверить, что сам Ли — беспечный и безответственный, не заботящийся ни о ком, кроме себя самого — бросился к нему, на ходу стреляя в солдата Магистериума, гонимый ускользающим от него чувством ощущения чужой души.

Трудно.

Ему пришлось вернуться в деревню на следующий день, потому как нужные инструменты оказались в рюкзаке, оставленном в чуме. В лагере он замешкался, размышляя, как пройти незаметно, что бы не мешать чужому горю. Но это было не нужно, потому как его заметила Нэней и, взмахнув рукой, поманила к себе. Ли помедлил, глядя на Эстер, но та лишь повела плечами.

Он подошел к женщине, позволив взять себя за руку и повести за собой. Они прошли через опустевшую поляну по холму вверх, углубившись в лес. Там, на одной из полян, Ли увидел остальных обитателей. Шаман сидел подле стоявшего на помосте гроба, разводя под ним костёр. Вторая старушка развешивала на ветках сломанные и порванные вещи, принадлежавшие по всей видимости покойнице. Ли уже начал жалеть, что согласился, но Нэней сжала его локоть, улыбнувшись почти беззубым ртом.

— Она говорит, что её подруга была бы рада видеть тебя здесь, — шепнула ему Эстер. Скорсби не стал возражать.

Последующие несколько часов прошли как в тумане. Ли ничего не говорил, лишь молча наблюдал и соглашался, когда ему что-то говорили. Шаман ударом острозаточенной палки заколол оленя — тот дёрнулся, издав истошный крик и повернул голову. Подруга умершей шумно вздохнула, начав быстро-быстро шептать что-то, Нэней крепче схватила его за локоть. Ли понял, что это не очень хороший знак.

Сваренное мясо оленя на вкус оказалось жестким и сухим, но он доел свою порцию, ничего не произнеся. Шаман освежевал тело оленя, сложив шкуру, череп, рёбра и передние ноги в ящик, где лежали вещи покойницы. Когда костёр догорел, оставив после себя лишь кучу дыма, шаман стал засыпать помост с гробом и ящиком ветками. Женщина присоединилась к нему, а после и Нэней, потянув Ли за собой. Когда строения ящика было не разглядеть за ветвями и листвой, они отступили, замерев вокруг места захоронения. Старушка, чьё имя он до сих пор не знал, ушла первой, бросая себе за спину ветки, что поднимала с земли. Ли скосил взгляд на Нэней, и та кивнула, повторяя за соплеменницей. Ли повиновался. Уходя, он заметил, что шаман остался стоять у гроба, разводя руками в начинающемся ритуале. Нэней сжала его локоть, привлекая внимания. Её деймон, сидевшей у хозяйки на плече, застрекотал.

— Не оборачивайся, — произнесла Эстер, транслируя её слова. — Ей нужно идти. Отпусти её.

Ли не стал отвечать.

На следующий день он проснулся, когда солнце было высоко над горизонтом. У кострища никого не оказалось — должно быть, все разошлись по своим делам, так что и он направился к шару, решив, что отобедает остатками провизии.

В те полдня ему удалось завершить ремонт водородной конструкции, а так же решить вопрос с заедающими рычагами. Он закончил затемно, и, не имея ни сил, ни возможности вернуться в поселение, остался на шаре.

Как оказалось, это было не самым мудрым решением. Ночью поднялся ветер с дождём, отчего ему пришлось укрываться под навесом шара, пряча голову под ещё не отремонтированными лавочками. На утро, когда погода успокоилась, он обнаружил, что ночной ветер повалил сухие ветки старых деревьев, некоторые из которых застряли в каркасе «второго этажа» шара. Бурча ругательства себе под нос, он начал разбирать завал, затянув с этим до самого полудня. Ему не удалось справиться лишь с одной из веток, застрявшей в том месте, до которого не удавалось залезть, но Ли решил, что она упадёт сама, когда водород наполнит шар.

— Что мы будем делать дальше? — спросила Эстер, наблюдая за тем, как он выравнивает давление. Ли пожал плечами.

— Думаю, стоит привести лавочки и пол в порядок, потом мы…

— Я спрашиваю про глобальный план, — перебила его зайчиха. Ли цокнул. — Ты всё ещё хочешь отправиться в хижину?

— А тебе хватило общества пахтар? — усмехнулся он. Снаружи шара что-то хрустнуло, он нахмурился. — Погоди минутку.

Ли вышел из кабины, начав осмотр шара. Ничего необычного, кроме ветки, всё никак не желавшей слезать с поверхности, он не обнаружил. Такое положение дел его не устраивало. Он оглянулся по сторонам, высматривая какую-то палку, которой можно было бы подцепить застрявшую ветку, но стоило ему сделать шаг в сторону подходящей, как хруст раздался вновь — громче и ближе, и краем глаза Ли заметил, как ветка близстоящего дерева падает вниз.

Он успел лишь выругаться, отскакивая в сторону и прикрывая голову, ожидая удара, но ничего не произошло. Несколько мгновений спустя, когда он всё же решился выпрямиться, раздался голос:

— Тьи всегда тьакой беспечный?

Ли повернулся. Шаман приближался к нему со стороны реки, опираясь на посох. Ветка, что должна была обрушиться Ли на голову, лежала в трёх метрах от аэронавта, вместе с той, что застряла на шаре. Скорсби присвистнул.

— В большинстве случае, — ответил Ли по-русски, а потом кивнул, когда Эстер пискнула. — Благодарю.

Шаман устало покачал головой.

— Тьи закончиль с ремонтом?

— Почти, — ответил Ли, возвращаясь в кабину за инструментами. — Мне нужны… скамейки.

— Собьираешься использовать этьот пьень? — уточнил шаман, указав на обрубок старого дерева, что Ли нашел в роще неподалёку. Скорсби кивнул. — Неть. Он нье подойдёт. Лучше этьот.

Ли хотел было спросить, но тут земля задрожала и с возвышения, отделявшего берег от рощи, скатился другой пень — более толстый, с тёмной корой.

Ли присвистнул, снимая шляпу в благодарственном жесте, на что шаман буркнул что-то себе под нос на своём родном языке и отошел в сторону. Приступая к работе, Ли краем глаза заметил, что тот поднялся по берегу выше, а потом, оставив посох и обувь на берегу, зашел по колено в воду. Ли, подавив своё любопытство, отвёл взгляд.

Выбранное шаманом дерево действительно оказалось лучше — куда плотнее и твёрже, благодаря чему он управился за пару часов, восстановив лавочки так, будто с ними ничего и не случалось.

Выровняв давление в баллонах, он повернулся, взглядом обращаясь к реке. Шаман по-прежнему стоял в воде, так что Ли, не решив кричать, поднялся тоже.

— Я закончил, — произнёс он на русском, замерев на береге напротив старика. Тот обернулся, и Ли заметил у него в руке связку свежевыловленной рыбы. — Вас подбросить?

Шаман сверлил его взглядом около минуты, так что Ли почти стало некомфортно. Потом повернул голову к шару, потом — обратно к Скорсби.

— Тьи уверен в его целостности?

— Да, — кивнул Ли. Потом нахмурился. — Вы никогда не летали?

Шаман не ответил. Скорсби вернулся к шару и, на всякий случай, снова проверил показатели баллонов и рычаги, потом повернулся. Шаман вышел из воды и, отряхнув ноги, обул свои странные ботинки. Связку с рыбой он перехватил, повесив на локоть, а в освободившуюся руку взял посох. А затем направился к шару.

Он забрался в кабину, внимательно оглядываясь, и осторожно сел на одну из скамеек, положив связку себе на колени. Старик оглядывал шар с любопытством ребёнка и, в сочетании с тем, что Ли слышал о его способностях, это казалось забавным.

Они набрали высоту медленно, и когда ветер понёс шар, Ли перевёл рычаги в такое положение, чтобы поездка была как можно спокойнее. Лететь было недолго, так что, набрав оптимальную высоту, он повернулся к старику.

— Взгляните.

Шаман медленно и осторожно поднялся со скамейки, пройдя к указанному месту держась за край кабины. Та доставала ему до груди, так что когда он повернулся, выглядывая, то ветер прошелся по его седым волосам, скинув шапку, которую Ли успел перехватить, передавая ему в руки. Он внимательно наблюдал за лицом мужчины, ожидая увидеть на старческом лице восторг или хотя бы страх, но шаман оказался сдержан в своих эмоциях. Хотя когда шар сел на поляну, где паслись олени, и они выбрались из кабины, Ли был уверен, что ему всё же понравилось.

— Teper' ponyatno, pochemu deymon Jopari ptitsa, — покачал головой он. Ли, не поняв ни слова из сказанного, кивнул.

— Так, может быть, будем знакомы? — предложил он, тщательно подбирая слова. Шаман повернул голову, внимательно изучая его лицо. Потом вздохнул, коротко улыбаясь.

— Баай.

Ли, просияв, протянул ему руку для рукопожатия. Тот коротко и, кажется, как-то грустно улыбнулся, сжимая его ладонь.

В момент его лицо изменилось, нахмурившись. Ли хотел отступить, отпустив руку, но шаман лишь крепче сжал её.

— Что…

Баай не дал ему закончить. Удерживая руку Скорсби хваткой куда сильнее, чем полагалась столь старому человеку, он повернул её тыльной стороной к земле, а потом перехватил за запястье. Лицо его вытянулось, когда взглядом он наткнулся на шрам. Несколько мгновений он стоял, будто пораженный, и с каждым из таких, Ли чувствовал, как тревога бьёт в груди всё сильнее, приказывая вырвать руку и спрятать шрам куда поглубже под перчатку, но он стоял, ожидая.

Когда Баай поднял взгляд на него, в груди у Ли всё упало.

— Этьо Джопари?

Ли медленно кивнул. Шаман, кажется, выругался, вновь взглянув на руку, а потом, наконец, отпустил её. Ли потёр запястье, потянувшись в карман за перчаткой, но шаман покачал головой.

— Неть. Не надо, — остановил он его, а затем тяжко вздохнул, махнув рукой. — Зьа мной.

Ли переглянулся Эстер, уже жалея о том, что вообще решил протянуть руку вместо того, чтобы обойтись простым кивком. Он не мог понять, почему шаман так разозлился, и его внутренняя тревога шептала, что он не очень-то и хочет знать, но всё же Ли последовал за Бааем.

Тот молчал всю дорогу, периодически бурча себе что-то под нос на родном языке. Зайдя в селение, он ускорил шаг.

— Нэней!

Старушка обнаружилась у кострища, одна, к большому счастью Ли. На коленях у неё лежали нитки, перехваченные деревянными спицами — вязание, которым она, по-видимому, и была занята, пока её не окликнули. Заметив их, она встрепенулась, издав низкий мычащий звук. Баай что-то быстро произнёс, та удивлённо охнула, повернув к нему голову.

— Она спрашивает, правда ли это.

— Что? — спросил Ли в ответ, чувствуя нарастающее беспокойство.

Джон, что это значит, черт возьми?

Старушка не стала переспрашивать. Отложив вязание, она быстрыми короткими шажками подошла к нему, взяв его ладонь в свою. Когда её сухие потрескавшиеся подушечки пальцев провели по шраму, они вздохнули в унисон. Нэней покачала головой, а затем нахмурилась. Хватка её стала крепче, а ладони будто охладели. Деймон застрекотал.

— Здесь есть что-то ещё, — произнесла Эстер, поджав уши. Баай переспросил что-то на своём языке, Нэней пожала плечами. — Что-то не так с энергией. Она другая.

У Ли упало сердце. Они с Эстер переглянулись, думая об одном и том же — слова Йорека там, на корабле. Панцербьёрны не славились своими супер-способностями, как шаманы, но несомненно были высокочувствительны к изменениям природы, и если Йорек действительно…

— Когда ви сделали это? — спросил Баай, выдёргивая его из пучины раздумий. Ли повел плечами, избавляясь от накативших мурашек.

— Четыре месяца назад, — ответил он, стараясь звучать как можно спокойнее. Баай медленно кивнул.

— И как скора Джопари ушель?

— На следующее утро.

— И когда он вернётся?

— Никогда.

Нэней ахнула, закачав головой. Баай нахмурился сильнее, произнеся что-то звучавшее ругательством и обращённое определённо к Джону. Затем он посмотрел на него.

— Что он сказаль тебье перед этьим. Как объясниль?

— Он сказал, что так мы не потеряем связь. И попросил, чтобы я доверился ему. Тогда…

Баай поднял руку, останавливая его. Лицо шамана изменилось вместе со взглядом — старик смотрел прямо на него, но будто не видел, находясь глубоко в своих мыслях. Выражение его лица, смешавшее в себе грусть, злость и понимание, не давало Ли понять, о чем он думает.

Наконец, шаман вздохнул, опуская руку.

— Садись. Ждьи.

А затем он развернулся, скрывшись в тени.

Ли сел, испытывая рассеянность и лёгкий страх, что лишь усиливались, когда взгляд его обращался к ладони. Нэней подошла ближе, огладив его по голове. Улыбка её была мягкой, почти сочувствующей. Ли ощутил, как его начинает тошнить.

— Что не так? — спросил он неожиданно сиплым голосом. — Почему Баай ведёт себя так?

Старушка вздохнула, покачав головой. Затем деймон её запищал.

— Она говорит, что Баай не ожидал от Джопари такой безрассудности. Он принимает его ошибки близко к сердцу.

— Ошибки? — переспросил Ли, ощущая, как голос начинает подрагивать. Улыбка женщины стала ещё более сочувственной.

— Ритуал, который Джопари провёл, требует подготовки. Очищения и укрепления связи, её… стабилизации. Он очень сложный и проходит в несколько этапов, во время которых половинки должны быть рядом. Он не должен был оставлять тебя сразу после, это недопустимо, — ладонью она коснулась его лица, проведя по щеке. — Это чудо, что ты жив.

У Ли зазвенело в ушах. Нэней покачала головой, вновь огладив его по лицу, а затем повернула голову на хруст веток, что раздался слева. Баай вышел из тени, держа в руках какой-то мешочек. Нэней подошла к нему ближе, взяв за руку и заглянула в глаза. Их бессловесный диалог длился меньше минуты, потом Баай вздохнул и кивнул, а она улыбнулась и оставила их наедине.

Ли внимательно наблюдал за тем, как Баай подходит ближе, как останавливается перед костром, бросая туда какие-то травы из мешочка, так что воздух мгновенно наполнился дурманящим ароматом. У Ли от запаха закружилась голова, но он заставил себя сосредоточиться, встречая подошедшего шамана взглядом. Когда тот протянул руку к его ладони, Ли отстранился. Баай замер, глядя ему в глаза.

— Я хачу помочь тебье, — медленно произнёс он.

— И что вы будете делать? — спросил Ли, ощущая, как Эстер прижимается к ногам.

— То, что смагу, — ответил шаман, протягивая ему ладонь. Немного помедлив, Ли вложил в неё свою.

Некоторое время ничего не происходило — шаман молча проводил пальцами по шраму. Потом он достал из-за пояса нож и прежде, чем Ли успел возразить, сделал неглубокий надрез. Аэронавт шумно выдохнул и дёрнулся, но шаман руки не отпустил, наблюдая за тем, как на ладони скапливаются капли крови. Ли понял, что сейчас будет ровно за мгновение до того, как это произошло — в конце концов, Джон должен был у кого-то этому научиться.

Сознание его поплыло, затуманенное дурманящими пряностями и влиянием шамана. Какое-то время он слышал, как Эстер зовёт его, но звук был таким далёким, будто доносившимся из-за толстых стен. А затем он и вовсе исчез, задавленный звоном переливавшихся серебром и золотом нитей. У Ли глаза заслепило от их яркого света, и он зажмурился, думая о…

Всё изменилось быстрее, чем он смог подумать, и в следующую секунду затылком он ощутил жесткость корабельного матраса, куда его вдавили чужие сильные руки. Джон нависал над ним, тяжело дыша. Лицо его покраснело, покрывшись бисеринками пота, губы опухли, а взгляд был почти диким, что могло пугать, если бы он не был направлен на него.

— Тише-тише, мистер шаман, — сказал Ли, ловя воздух между слов. — Ведёте себя как дикое животное.

— Может быть слухи о тартарах не так уж сильно врут, — произнёс Джон, облизывая пересохшие губы.

— Может быть, — согласился Ли, а потом довольно улыбнулся. — Мне повезло иметь своего, чтобы проверить.

И, наблюдая за тем, как Джон закатывает глаза, он потянулся вперёд, вновь целуя его, в этот раз — куда более жадно. И чувствуя Джон отвечает, вцепляясь ладонями ему в плече, Ли ощутил, как внутри у него всё плавится, затмевая глаза ярким светом, пока…

Он рвано вздохнул, хватая ртом холодный ночной воздух. Раздался хруст — шаман отстранился, широко распахнув глаза. Он смотрел на него удивленно, будто рассеяно, и Ли вспыхнул, осознав, где находится и что происходит.

— Вы… Вы видели…? — стремительно подбирая слова, попытался сформулировать предложение он, но Баай покачал головой.

— Всё кудьа сложнее, чем я полагаль.

Он отступил, обогнув кострище и уставившись взглядов в горящие ветви. Ли смог, наконец, восстановить дыхание, но сердце продолжало бешено стучать в груди, не желая униматься от накатившего волнения. Он смотрел на шамана через языки пламени, ожидая, что он скажет.

— Что это значит? — наконец, не выдержав, спросил он.

Баай поднял голову — на лице его отражалось недовольство, что подтверждали и заходившие по лицу желваки. Встретившись с ним взглядом, он вздохнул, затем медленно заговорил, расставляя паузы.

— Мнье не удалось ничего исправить. Ваша связь с Джопари не столь сильна — паэтому вы не слышите друг друга. Ньо тьи цепляешься за неё эмоционально, чьто поддерживает её, — он вздохнул, покачав головой. — Ритуал отметиль вас как равных друг другу, закрепив то, чьто било между вами. Он тебя исцеляль?

— Да, — медленно кивнул Ли.

— Этьо видно. След его магии отпечатан на тебье, он нье позволяет никакому другому шаману кроме него влиять на тебя. Ньо это работает и обратно. Тьак, если кто-то захочет навредить ему, то он доберётся до тебья. Этьо опасно. Ньельзя, чтобы ктьо-то узналь об этом.

— Но почему я жив? Нэней сказала…

— Тьи иметь очень сильную энергию. Чужую. Не свою. Она очень сильная, должно быть магическая. Она удьерживает тебья.

— Моя мать была ведьмой, — Баай покачал головой.

— Неть. Эта энергия тебье не родна. В этьом и суть, — Байй вздохнул, вновь покачав головой. Ли ощутил, как его начинает тошнить. — Я дамь тебье отвар. Он поможет прояснить разум и энергию. Больше я ничьем не могу помочь. Только Джопари.

Ли не стал отвечать, да это и не стоил того.

Баай проводил его до чума. Отвар, выданный шаманом, имел терпкий пряный привкус, что давало надежда, что он заснёт едва примет его. Но он не заснул. Ли лежал на полу без сна, глядя в потолок и чувствуя, как стягивающее грудь чувство то усиливалось, то уменьшалось, будто его источник плавно скользил по кругу его грудной клетки.

У него не было мыслей, не было вопросов, точнее, даже если они и были, то лишь обращенные к единственному человеку, кто мог на них ответить. Но Джона здесь не было, его не было и в мыслях и ощущениях, лишь в призрачных неосязаемых снах, что теперь своей эфирностью больше напоминали миражи — младшие братья небезызвестной лжи, которую Ли столь упорно отрицал и в чей возможности существования перестал сомневаться лишь сейчас. И это осознание — принятие очевидного и ранее факта — тупым остриём давило на грудь, одним лишь упрямством забирая у живой плоти сантиметр за сантиметром.

Он поднялся с тяжелой головой, когда кусок неба, видный через приоткрытые полог, окрасился в бледно-голубой цвет, предвещая скорый рассвет. Есть не хотелось — ком в горле вызывал тошноту при одной лишь мысли о еде, так что он собрал свои немногочисленные пожитки и вышел из чума, маня за собой Эстер.

Светало. Воздух над покинутым поселением был холодный и влажный, крупные капли росы оседали на ботинках и одежде с каждым новым шагом. Ли шел медленно, чувствуя легкое беспокойство по поводу того, что не прощался. Это было грубо — старики были столь добры к нему всё это время, позволив ночевать, есть их еду и принимать участие в их ритуалах. Скорсби понимал это. Но одна мысль о том, чтобы задержаться здесь ещё на время усиливала звон пустоты в ушах. Ему пора было улетать.

Ещё издали он заметил невысокую фигуру, что стояла рядом с шаром. Шаман, казалось, разговаривал о чем-то с сидящей у него на плече птицей, но, заметив его, он выпрямился, поворачиваясь к аэронавту.

Ли остановился. Он ожидал увидеть на лице Баая осуждение или хотя бы услышать этот дурацкий вопрос «Уезжаешь?». Но лицо шамана было спокойно, разве что в самых уголках узких глаз залегла печаль. Хотя с чего бы это?

— Спасибо, — произнёс Ли, ощущая, как неприятный привкус во рту опускается с языка на горло. Мужчина покачал головой. Он смотрел внимательно, чуть склонив седую голову, и впервые Ли не испытал дискомфорта от этого взгляда. Лишь легкую тоску.

— Есть кароткая дорога, — произнёс шаман, и Ли нахмурился, не понимая, о чем идёт речь. — К хижине. Если тьи всё ещё хочешь.

Скорсби замер, ощущая пробившую от волнения тело дрожь. Он взглянул на Эстер. Зайчиха выглядела поникшей ещё со вчерашнего вечера, но сейчас она отвела взгляд, что Ли расценил как «поступай как хочешь». Он поджал губы, не будучи уверенным — он был по горло сыт шаманством и открытиями, он был по горло сыт Джоном, его отсутствием, что с каждой секундой ощущалось как поглощающий кислород вакуум.

Поэтому он удивил сам себя, кивнув.

— Где?

Баай мягко улыбнулся. Он повернулся, рукой указав в сторону леса — чуть левее от того места, где они захоронили старушку.

— Пешком. Туть меньше дня путьи. Тебья проводят, — Баай взглянул Ли в глаза, а затем осторожно сжал его локоть. Скорсби удивлённо моргнул — Попрощаешься ньа обратном путьи.

Ли не смог не улыбнуться такой перспективе.

Обогнув поляну, они поднялись на пригорок, ступив в лес. Баай не отправился за ними следом, и Ли мог бы усомниться в верности понимания его слов, но за время, проведённое с пахтарами, он привык не принимать всё буквально, а потому просто шел вперёд по тропинке, пройденной другими.

Лес густел, жизнь, кишевшая в нём, просыпалась. Всё чаще взглядом Ли натыкался на вылезавших из норок грызунов, выглядывавших из дупел птиц, усиливался стрекот насекомых. Даже растительность в глубине леса становилась гуще — тропинка, по которой они шли, сужалась, притеснённая кустарником и высокой травой. Идти становилось труднее, так что Ли замедлялся, оглядываясь и всё же начиная сомневаться в словах шамана.

Но стоило ему остановиться, как откуда-то слева раздался хруст. Ли повернулся, невольно потянувшись к револьверу за поясом, но тут же опуская её, когда взгляд его наткнулся на источник шума.

Из-за деревьев вышел олень. Вид его отличался от тех, что остались там, в поселении. Олень был крупным и сильным, его бело-серый мех был чистым и густым, а высокие рога блестели, будто начищенные лаком. Когда животное повернуло голову, заглядывая ему в глаза, Ли оцепенел, ощущая, как сердце пропускает удар за ударом.

Взгляд у оленя был уж слишком человечный.

Олень смотрел на него несколько мгновений, а после развернулся, медленно направившись вглубь леса. Ли и Эстер переглянулись, и Скорсби пожал плечами, невольно усмехаясь собственному выводу о том, что этого стоило ожидать.

Это деймон, прошептала Эстер некоторое время спустя, и он скосил на неё взгляд, хмуря брови. Олень шел впереди — его массивная светлая фигура была различима даже на разделявшем их расстоянии. Он не приближался, но замедлялся, когда Скорсби останавливался, чтобы перевести дух.

Она как та птица, продолжила зайчиха. Очень старая.

Она? переспросил Скорсби, глядя оленю в затылок.

У самцов ещё не отросли рога, помнишь?

Ли охнул. Он действительно помнил.

Остаток пути они молчали. Спустя несколько часов, когда лесной пейзаж сменился, приобретя знакомые черты, олень остановился, позволив нагнать себя. Когда это произошло, он мотнул головой, указывая вперёд — туда, где свет уже проходил через деревья, занимая освободившееся пространство. Ли медленно кивнул, глядя оленю в глаза.

— Благодарю, — произнёс он на русском, не будучи уверенным, что его поняли. Но олень — или, если всё было действительно так, важенка — издала тихий «брр», и, развернувшись, скрылась в лесу. Глядя ей вслед, Ли подумал, что потеряйся он на обратном пути, она его непременно выведет.

И от этой мысли вдруг стало спокойнее.

Хижина показалась сразу же, как он вышел из леса — дорога Баая вела в обход, выведя к амбару, что стоял подле. Оба строения стояли нетронутыми — ни ветра, ни дожди, ни другая жестокость местных погодных условий не изменили их вид — будто подтверждая свой статус идеального убежища. Поднимаясь по ведущей в хижину лестнице, Ли на секунду остановился, на мгновение охваченный этим до наивного волнительным «что если?», которое тут же исчезло, стоило ему переступить порог.

Хижина была пуста. Хотя нет, «пуста» было бы неподходящим определением, потому что здесь по-прежнему располагались вещи — травы, сушившиеся на веревках в несколько рядов, какая-то посуда, канистры для воды, какие-то тряпки. Дверцы шкафчиков были открыты. В углу комнаты стояли невысокие деревянные нары, накрытые шубами и какими-то лоскутными тряпками.

Там спал Джон в первую ночь здесь, вспомнил Ли, и эта мысль упала в голову камнем.

— Что мы будем делать? — спросила Эстер. Ли шумно вздохнул, пожимая плечами. Он медленно прошел вглубь помещения, осторожно садясь на импровизированную постель. Ноги его гудели почти в такт голове, так что он вытянул их перед собой. Рюкзак, что он положил на пол, едва переступив порог, он подтащил к себе, доставая с самого его дна флягу с водой.

— Нам нужно отдохнуть.

— Здесь? — переспросила Эстер, и её скачущая интонация выдала волнение. — Нам нужно вернуться к Лире, нам нужно решить вопрос с поджигателями и вернуться к работе в Оксфорде. Ли, зачем мы здесь?

— Потому что я скучаю по нему, — выпалил Скорсби, осознавая, как сильно устал от всех этих вопросов. — Потому что я не могу справиться со всем, что происходит в моей голове, и ты знаешь это. Я скучаю по Джону так же, как ты скучаешь по Саян Кётёр и не смей, чёрт возьми, отрицать этого! — воскликнул Ли, вскакивая.

— Тогда почему ты не попросил его остаться?! — воскликнула Эстер, и Ли замер, чувствуя, как замирает, сбиваясь, его дыхание. — Почему ты не попросил его остаться, даже несмотря на то что…

— Потому что он болен, Эстер?! Ты видела, в каком состоянии он был, ты видела, как сильно этот мир повлиял на его сердце. Думаешь, я бы хотел видеть, как он умирает, оставаясь со мной?! Думаешь, тебе бы стало легче, если бы Саян Кётёр была здесь, пока в один момент не рассыпалась в пыль, потому что их время истекло?!

— И именно поэтому ты позволил ему сделать с собой это?! — Эстер мотнула головой, указывая на руку. — Ты слышал, что говорила Нэней и Баай, это чудо, что мы выжили и продолжаем жить, это чудо, которого даже они объяснить не могут. Думаешь, Джопари не знал об этом?

— Я думаю, что он не желал нам зла.

— Неужели?! Записи в его дневнике говорят об обратном.

— Это было много лет назад, Эстер.

— Три года, если быть точнее. Этим записям три года, Ли, ты думаешь, люди способны так кардинально меняться за это время?

— Мы с тобой были совсем другими три года назад, — Ли глубоко вздохнул. — Джон не хотел мне вредить, я знаю это. Он хотел, чтобы мы слышали друг друга и я не знаю, почему всё обернулось так, но Джон сделал это из лучших намерений, Эстер.

— Из тех же, из которых отпустил его ты? — усмехнулась зайчиха. — Ли, мы — одна суть, и ты знаешь это. Ты скучаешь по Джопари, и ты любишь его, не признаваясь в этом себе и ему. Знаешь, в чём ещё ты не признаешься?

— Эстер…

— Ты боялся, — выплюнула она на вдохе, и Ли прикрыл глаза, ощущая, как кислород замирает в трахее. — Ты и сейчас боишься.

— Эстер…

— И ты позволил ему уйти, потому что струсил. Не смог попросить его, не смог сказать два, нет, даже одно слово!

— Ты думаешь, этого бы хватило?! — прорычал он.

— Ты мог хотя бы попытаться! — взвизгнула Эстер. — Ты мог хотя бы попробовать, но ты не стал, потому что боялся. Ты не стал даже пытаться, потому что ты был в таком ужасе от одной мысли о том, что он не захочет остаться, что предпочел молча смотреть, как он уходит. Ведь с этим легче справиться, да? Мы же справлялись раньше. Тебе легче? Да, Ли?

— Эстер!

— Ненавижу! — взвыла Эстер, и Ли шарахнулся назад, как от удара, фантомная боль от которого обожгла грудь и лицо, всего его, до последней клетки. Эстер тяжело дышала, глядя на него блестящими озлобленными глазами загнанного зверя. Но когда деймон заговорила, голос её был до холодного ужаса спокойным. — Ты не дал нам всем и шанса, Ли. Ты трус, и я ненавижу нас за это. Слышишь? Ненавижу!

Она замолчала, продолжая смотреть на него, и из глаз её не упало ни слезинки, потому что деймоны не умели плакать.

Ли умел.

Но его щеки оставались сухими, а вместо сердца в груди ухала пустота, молча наблюдавшая, как Эстер разворачивается, забираясь в один из шкафчиков, где скрылась от его взгляда, потому что не хотела, чтобы он её видел.

Они оставались сухими, когда он вновь сел, а потом откинулся назад, упираясь головой в стену и взглядом пронзая потолок.

Они оставались сухими, когда он закрыл глаза, проваливаясь в тишину сна, потому что слишком устал, чтобы сопротивляться ей.

Они оставались сухими, когда он остался в ней совершенно один. Потому что слёз не было, как и снов. Ничего.

Только тишина.

Chapter Text

и сейчас я сражаюсь с поднятыми руками,

почувствуй, как пули вылетают из твоей головы, вылетают из головы.

я могу видеть, но не могу коснуться тебя.

потому что всё, что я чувствую - оцепенение.

dotan - numb.

— Мистер Парри… с нашей последней встречи прошло около пяти лет…

— Четыре с половиной, если быть точным.

— Да. После того, как я сказала, что ничем не могу вам помочь. Что-то изменилось?

— Мне нужно заключение о ментальной устойчивости на работу и для врача. У меня повторная операция через две недели, а вы единственный психотерапевт, кого я знаю. К тому же, сам доктор Коннел настоял на вас.

— Что ж, посмотрим. Присаживайтесь.

Джон улыбнулся. Кабинет доктора Бридж за эти годы изменился лишь в чертах — исчез этот дурацкий меховой ковёр, сменившись столь же безвкусным, но уже хотя бы ворсовым, растения в горшках с полок перекочевали на пол, а цвет стен сменился на более тёмный, но это ничуть не изменило ощущения от самого кабинета — он по-прежнему был в нём лишним.

— Ну, рассказывайте.

— О чём? — усмехнулся Джон, усаживаясь в кресло. Подлокотники показались чуть более гладкими, чем в прошлый раз, будто их касались слишком много людей. От этой мысли стало неуютно.

— О чём посчитаете нужным, — пожала плечами доктор Бридж. — Потому что если с нашей последней встречи ничего не изменилось, то боюсь, справки вам не видать, — Джон фыркнул, а она коротко улыбнулась. — Можете начать с работы. Куда вы устроились?

— По сути, меня устроили. Знакомой нужен был напарник в научную лабораторию. На мою удачу моих знаний оказалось достаточно, чтобы присоединиться.

— То есть теперь вы учёный?

— Я всегда им был. Мэри лишь направила мой потенциал в нужное русло.

— Мэри?

— Коллега. У нас много общего, но мы просто друзья.

— А что насчёт вашей жены?

— Мы с сыном сошлись на том, что нам лучше не видеться, для её же блага. Она прошла курс лечения и сейчас стабильна настолько, насколько возможно с её недугом. За ней ухаживает её новый партнёр — он хороший человек, который относится к ней с куда большей заботой, чем мог бы я.

— Что же, это достаточно ответственное решение. А как Уилл?

— Он… замечательный, — невольно улыбнулся Джон, выдыхая. — Его взяли в медицинский колледж на стипендиальное место. Мы видимся с ним несколько раз в неделю, он иногда остаётся у меня на выходные. Я рад, что у нас получилось наладить отношения.

— Я тоже рада, — кивнула доктор с улыбкой, и на мгновение Джон замер от того, как искренне она звучала. — Сказать по правде, я волновалась за ваше будущее и адаптацию, но вы приятно удивили меня, мистер Парри.

— Я заслужил свою справку? — усмехнулся Джон, и та кивнула.

— Пройдёте ещё пару тестов, пока я заполняю бланк, — произнесла она, доставая из лежащей на соседней тумбе папку. — Бюрократия беспощадна, что уж поделать. И вот ещё… — она протянула ему бланки и ручку, что полоской крышки скрепляла их вместе. — Как у вас с личной жизнью? Постоянного партнёра я, так понимаю, нет?

— Дальше первого свидания ничего не заходило.

— С женщинами? — Джон поднял глаза, сталкиваясь с психотерапевтом взглядом. Та сверкнула глазами, улыбнувшись краешком губ. — Так я и думала.

Джон не стал отвечать, взглядом уткнувшись в исписанный графами лист. В груди тишиной отдалось эхо бухающего сердца. Но он проигнорировал и его.

***

До университета он добрался лишь к часу дня, рассеяно кивнув таксисту на замечание о скором обеде. Ему жутко хотелось курить с момента, как он покинул кабинет со справкой, которую согнув, убрал в нагрудный карман, даже не удосужившись взглянуть, что именно написала эта женщина, желая лишь оказаться как можно дальше от по-прежнему светлых стен её кабинета. Но карманы куртки оказались пусты, потом позвонил Уилл, потом было это дурацкое такси с водителем, что вместо радио слушал какие-то заезженные кассеты с музыкой нулевых, а теперь…

Джон глубоко вдохнул, прикрывая глаза. Разговор прошел хорошо, куда лучше, чем ожидал, тестирование было хорошим, всё могло было быть хорошим, если бы не…

Он покачал головой. Нет, всё, хватит. Навязчивое чувство щекотало ему кончики пальцев, но он не собирался ему поддаваться, нет, ни в коем случае. Им с Мэри предстояло много работы, программа аппарата должна была быть запущена сегодня, иначе старший лаборант будет опять нудить в ожидании отчётов, и не то чтобы его это волновало, скорее бесило, потому что, чёрт возьми, он буквально…

— Парри!

Джон вздрогнул, за шкирку выдернутый из своих мыслей. Он услышал шаркающие шаги и повернулся, наблюдая, как сидящий на скамейке мужчина поднимается, направляясь к нему. В зубах у него была зажата едва зажженная сигарета.

— Привет, Джек. Можно прикурить?

— Конечно, — усмехнулся мужчина, доставая из кармана почти полную пачку. Джон выудил из неё папиросу, благодарно кивая, когда Джек щелкнул зажигалкой, и, наконец, почти с блаженством затянулся, ощущая как пряный, отчего-то слишком знакомый дым окутывает лёгкие. — Что, терпко? У меня сестра бросает, вот — отдала пачку. Давлюсь.

— Нет, нормально, — покачал головой Джон ощущая, как сжимавшие папиросу пальцы начинают подрагивать, когда он понял. Его пачка — помятая, из шершавой коричневой бумаги в несколько слоёв без каких-либо пометок и надписей лежала дома в ящике. Он нашел её тогда в кармане плаща, там же, где лежали спички, которые, в отличие от неё, он положил туда накануне. Теперь она была пуста. Последнюю папиросу оттуда он выкурил несколько месяцев назад, проснувшись после очередного кошмара, наполненного звенящей тишиной, когда не смог совладать с дрожащими руками и губами, что шепотом повторяли одно лишь имя. Он не нашел в себе силы её выкинуть, просто не смог. — То, что надо.

Джек вздёрнул брови.

— Да? Ну, хорошо. Слушай, а ты откуда так поздно? Я думал у вас с Малоун там сегодня отчётный день, нет?

— Да так, бумажки для личного дела собирал.

— Увольняешься?

— Ложусь на плановую операцию. Клапан нужно заменить на тот, что по-надежнее.

— Воу. Не знал, что у тебя всё так серьёзно.

— Простая профилактика, — пожал плечами Джон. — Страховка покроет трёхстворчатый клапан, если повезёт, то он прослужит ещё лет десять.

— А если не повезёт? — медленно спросил Джек. Джон усмехнулся, затягиваясь вместо ответа. Джек вздохнул. — И когда операция?

— Через две недели. Потом ещё восстановление, в общем, на работу я вернусь уже осенью.

— Да уж… Слушай, тогда может, пока всё не закрутилось, выберемся куда-нибудь? Мне подкинули пару билетов на какой-то мюзикл — я в них не мастак, но не всё же нам в кабинетах сидеть, кругозор-то расширять надо, — Джек улыбнулся. — Хотя, судя по слухам, ваш, мистер Парри, более чем разнообразный.

— Кто знает.

— Вот и поделитесь, — усмехнулся Джек, и было в этом изгибе губ что-то кошачье, так что у Джона невольно защекотало живот. Он отвёл взгляд, запуская бычок в мусорку, размышляя над тем, что ответить, но не успел — у Джека запищал телефон, и тот тихо выругался, взглянув на вспыхнувший тусклым светом экран. — Мне пора. И это, — он вложил ему в ладонь пачку сигарет, несильно сжимая. — Оставь себе. Подумай над предложением, ладно? Я буду рад твоей компании.

Джек улыбнулся ему на прощание, вновь не сильно сжимая руку, и Джон кивнул, ощущая, как в горле пересыхает. Он проводил мужчину взглядом, не понимая, почему так гудит в ушах, у лишь опустив взгляд на ладонь, сжимавшую пачку понял, что это его сердце.

— О чём с Лири шушукались? — вопрос Мэри ударил в лицо, стоило ему пересечь порог кабинет. Джон замер, медленно моргая.

— С каких это пор ты следишь за мной?

— Я шла с обеда и увидела вас в окно. А ты обещал быть к полудню.

— Психотерапевт задержала.

— Всё так же плохо?

— Могло быть хуже, — Мэри фыркнула, делая глоток из своего стакана.

— Не скажу, что я удивлена, Парри. Но раз уж ты здесь, то нам пора начинать.

— Ты проверяла показатели? — спросил Джон, перехватывая переданную ему папку и бегло проходясь по ней взглядом. Мэри придержала дверь, пропуская его вперёд в коридор. — Ого.

— Я про это и говорю. Активность сегодня на порядок выше, так что стоит попробовать.

— Думаешь, это ангелы? — спросил он шепотом, ощущая покалывание на кончиках пальцев. Мэри, достававшая ключи из кармана сумки, замерла, уставившись на него с широко раскрытыми глазами. Стало ясно, что о таком Малоун не думала, но теперь мысль забралась ей в голову и засела паразитом, подобно тому, что сидел в голове Джона. Он покачал головой.

Холодный свет лампочки осветил их кабинет, когда Джон щёлкнул выключателем, проходя внутрь. Ему нравилась эта система щелчков, что раздавалась, когда они начинали работу. Монитор компьютера тускло вспыхнул, прогружая показатели, и Джон кивнул сам себе. Мэри была права — активность сегодня была на голову выше той, что они фиксировали последнюю неделю.

— Ты думаешь, это ангелы? — спросила Мэри, сверяя показатели на двух мониторах. Джон пожал плечами, потом усмехнулся.

— Надеешься, что им нужна наша помощь?

— Ты первый об этом заговорил, — парировала Малоун, и Джон покачал головой.

На мгновение в сознании его возникла сцена — вот он слышит голос ангелов через аппарат, как когда-то его услышала Мэри, вот они втроём прорезают проход между мирами, вот он снова ощущает знакомые ветра и видит шар, что летит им навстречу, а там…

— Ладно, пора начинать, — прервала поток его мыслей Мэри, и он вздрогнул, тут же кивая. — Ты или я?

— Откуда такой пыл? — усмехнулся он, и Мэри закатила глаза, подсоединяя к себе приборы прежде, чем он успел ответить на её предыдущий вопрос. Не дожидаясь просьбы, он подошел к рычажкам, глядя на напарницу. Та кивнула.

В последующие полтора часа они провели четыре теста, меняя объекты и интенсивность воздействия, но не то чтобы это дало результаты. Точнее как — результаты, конечно были, почти в точности повторяя отчётность предыдущих кварталов, лишь чуть-чуть дрогнув, когда разозлившаяся Малоун в сердцах выругалась. Джон фыркнул, щёлкая переключателем. Об ангелах не приходилось и мечтать.

— Как думаешь, этот засранец из лаборантской сильно разозлится?

— За то, что я на тебя плохо влияю? — усмехнулся Джон, переходя к столу, где лежал объект. Брови Мэри взлетели. — Что? Ты стала ругаться гораздо больше с момента моего появления. Кафетерий только и гудит о том, что этот маргинал…

— Что это такое? — голос Мэри звучал уж слишком удивлённо для незнакомого термина, так что Джон повернул голову. Малоун стояла у одного из мониторов, щелкая кнопками. Данные, зафиксированные Джоном меньше минуты назад, изменились в лучшую сторону. И продолжали расти.

Вопрос «Какого чёрта?» почти слетел с его губ, но его затмило эхо, зашумевшее в груди. Джон напрягся, на секунду подумав, что изменилось что-то в работе клапана, но сознание подкинуло ему другую, куда более животрепещущую догадку. Взгляд опустился к рукам, держащим датчики.

Не эхо. Звон.

— Почему они реагируют на тебя? Такой активности…

— Что-то не так, — произнёс Джон, и от признания этого стало лишь хуже. Тревога, подавляемая им весь день, одолела сопротивление, захватив под контроль грудную клетку, что тёмной материи — Пыли, чёрт возьми — кажется лишь понравилось, потому как отслеживающие активность приборы запищали, извещая о резком росте показателей. Звон в ушах становился лишь громче. — Что-то не так.

Мэри не успела возразить — отработанным решительным движением он нацепил датчики на голову, закрывая глаза, и эхо поглотило его быстрее, чем он успел разобрать её речь. Он не знал, чего ожидать — с момента его последней успешной попытки воспользоваться силами прошло больше четырёх лет, все последующие в лучшем случае оборачивались тем, что он засыпал, погружаясь в воспоминания, а в худшем — не мог даже сосредоточится на образе аэронавта. Но сейчас вся его хвалёная шаманская интуиция кричала, что так нужно, потому что Пыль — их связь — звала его, и он не мог не ответить на зов.

Полёт сознания был похож на худшую из пережитых им турбулентностей. Нити звенели, звуком ударяя по ушам, и обвивали конечности, стягивая, а он летел, гонимый одним лишь страхом, потому что что-то было очень не так.

В какой-то момент звук стал таким громким, что зазвенел в ушах, слившись в один лишь писк, а потом вдруг всё прекратилось, и повисла тишина. Окружающее его пространство проявлялось будто через телевизионные шумы, но он всё же смог разглядеть черты комнаты, смутно напоминавшей те, в которых жил он скитаясь по Сибирским городкам.

Сердце его забилось чаще.

— Ли?

Звук его голоса пронёсся по комнате волной и отскочил от стен, развернувшись обратно, и он закрыл лицо, прячась от удара. Но тот так и не наступил и, выглянув, он увидел стоящую впереди фигуру.

— Ли!

Аэронавт действительно был здесь. Джон не мог поверить своим глазам, взволнованно впиваясь взглядом в его образ. Прошедшие годы почти не отразились на нём, сохранив бережно запомненную Джоном красоту и резкость линий, но будто наложили свой пыльный отпечаток, затянув пеленой усталости глаза и спрятав тени в чуть углубившихся морщинах. Ли выглядел так же, как и в день, когда Джон оставил его, даже одежду носил ту же, только вот плечи его были ссутулены, брови нахмурены, а будто невидящий взгляд был направлен на…

…револьвер, что он вертел в руках, будто игрушку. Джон внутренне вздрогнул, ощущая захлёстывающее его волнение и тревогу.

— Ли, что происходит? Ты…

Джон мысленно выругался, осознавая. Взглядом он поискал Эстер — зайчиха обнаружилась у подножья кровати, и вид её вызвал у Парри ещё большие опасения, потому как деймон говорила что-то, быстро и взволнованно, но Джон не мог услышать и слова.

— Эстер! — окликнул её он, но та не повела и ухом. — Эстер, что происходит?

Вместо зайчихи заговорил Ли — выражение его лица ужесточилось, проявив трепещущую в груди злость. Становилось очевидно, что они о чём-то спорили, но Джон не мог разобрать и слова из-за звучавшего шума и давящей эхом тишины.

— Эстер! — предпринял ещё одну попытку он. — Эстер, почему ты…

Джон не смог закончить. Ли, кажется, начал кричать — взмахнув руками, он развернулся к деймону, выкрикивая проглоченные тишиной слова и ругательства, судя по движению губ. Эстер ощетинилась, забормотав что-то столь же быстро, и комната задрожала, и Джон едва мог удержать себя от крика, когда Ли вскинул руки, прижимая пистолет к виску.

— Не надо! — его крик прошелся волной, ударив по ушам уже по-настоящему, но Джон не придал этому значения, бросившись к Ли. — Ли, прекрати. Хватит, прошу тебя, хватит, услышь меня, не надо этого делать, Ли, — Ли не слышал, Ли не видел, пусть Джон и стоял прямо перед ним, руками тянясь к его плечам, шее, лицу, но не доставая, не имея возможности прикоснуться, пока взгляд его блестящих, горящих отчаяньем глаз проходил сквозь него, и окружающий мир слился в одну кошмарную какофонию, что сжимала свою хватку, впиваясь в голову, в горло, в лёгкие, в сердце. — Ли. Ли, пожалуйста. Посмотри на меня, пожалуйста. Я здесь. Я здесь, пожалуйста, Ли, не делай этого. Прошу тебя. Ты не можешь этого сделать, ты не можешь поступить так со мной, с нами, Ли, пожалуйста.

На секунду, на одну крохотную секунду, когда рука Джона коснулась второй, не занятой револьвером ладони, невесомо сжав её в месте, где прятался шрам, Джону показалось, что во взгляде Ли мелькнуло осознание.

А затем его оглушил выстрел.

Звенящий в пустоте крик был повсюду, и он понял, что это его собственный, лишь когда Мэри зажала ему рот рукой. Он пришел в себя слишком быстро, обезумевшим взглядом окидывая окружавшую его комнату с поваленными стульями и погасшими экранами, не находя в нём главного образа. Его трясло, так что он едва смог удержать себя на ногах, ногтями скребя место над сердцем, что стучало так сильно и больно, будто готово было остановиться прямо сейчас. И Джон был бы рад такому исходу, потому как тишина звенела в ушах, поглощая раз за разом произносимое имя.

— Джон, что происходит? — произнесла Мэри, присаживаясь на корточки, потому как сам он, кажется сидел на коленях, вжимая ладони в сердце. — Джон, я сейчас вызову скорую…

Парри замотал головой, и Мэри замерла, сжимая его плечо.

— Что ты видел? Ангелы? Что…

— Ли, — только смог и выдавить из себя Джон, и произнесённое имя будто пробило окаменевший барьер где-то глубоко внутри.

Он заговорил, и слова лились из него несвязным мощным потоком, что сметал на пути малейшие попытки перебить и задать вопрос. Он говорил, говорил и говорил, ощущая, как лопаются швы на тщательно зашитой и укрытой от посторонних глаз ране, и как всё то удерживаемое этими корявыми грубыми швами начинает прорываться наружу, довольствуясь его беспомощностью и болью, обжигая слезами щеки и сдавливая рваными вдохами грудь.

Он не смог закончить, потому как у него просто не осталось слов, лишь имя, которое он повторял, и повторял, и повторял, в отравленной надежде, что его обладатель откликнется.

Чуда не произошло.

Джон не знал, сколько он просидел так, пока истерика не отступила, позволив ощутить испытываемую жажду и опустошение, сдавившее грудь, но, что более важно — кольцо рук, обхватывающее его плечи со всей заботливостью, на которую только были способны.

Мэри помогла ему подняться, а затем, убедившись, что он может сохранять вертикальное положение, осторожно взяла за локоть, прошептав «Пойдём». Он позволил вывести себя за локоть из комнаты в коридор, но у лифта отстранился, решив, что достаточно силён, чтобы совладать с собой. Он медленно дышал, шумно выпуская воздух, что игриво щекотал пустоту в груди, и прислушиваясь к внутренним ощущениям. Подушечки его пальцев скользили по шраму, и жест этот не мог остаться незамеченным, но Мэри ничего не сказала, и он был ей за это благодарен.

Ли, прошу тебя.

В кабинете было распахнуто окно, и он почти смог удивиться этому, но чувство это перебила вспыхнувшая в груди чужая ярость, мгновенно нашедшая свой источник, когда раздался шелест крыльев, и Саян Кётёр бросилась к нему с высоким писком. Он едва смог увернуться от её острых когтей, но она, игнорируя возмущенные возгласы Мэри, продолжала пищать, хлопая крыльями, и пронзая его взглядом.

Каким-то образом он точно знал, что она хочет сказать.

— Я не могу! — прокричал в ответ он, и птица защебетала, замахнувшись крылом так, что почти попала ему по лицу. — Чёрт возьми, ты думаешь, я бы не… Я не могу даже… Ты думаешь…

— Эстер! — прокричала Саян, и Джон ошеломлённо замер.

Повисла тишина, в которой возникшее в воздухе удивление почти ощущалось физически. Саян приземлилась на спинку стула, неверяще хлопая глазами. Джон, преодолевая сжавший горло ком, произнёс:

— Как ты…

— Эстер! — пискнула в ответ Саян, вздрогнув от звука собственного голоса. Толпа мурашек молнией пронеслась у Джона по позвоночнику, вцепившись в загривок. — Эстер!

— Ты её слышала? — произнёс Джон дрожащим голосом, и птица закивала, а потом вдруг закачала головой, закрыв глаза. — Что? Я не понимаю, почему ты…

Саян Кётёр в ответ смогла лишь пискнуть, и звук этот прозвучал столь жалобно, будто его издавал плачущий от боли ребёнок, каким себя мгновения назад ощущал и он. Осторожно протянув руки, Джон вздрогнул, когда птица вспорхнула, прижимаясь к его груди и позволяя мягко поглаживать её подрагивающие от плача перья.

Впервые за долгие месяцы они разделяли испытываемые чувства.

— Так значит всё это время вы были связаны? Эмпатически и…

— Ментально, — тихо произнёс Джон, вздрагивая от звука собственного голоса. — В их мире подобная связь обычное явление, так что я узнал о нём, лишь попав туда. И это было запутанно и сложно….

— Почему?

— Потому что я не понимал. А когда понял, то… — Джон вздохнул, прикрывая глаза. — Шаман, который обучал меня, говорил, что илэмумат, он о равновесии, а не о любви.

— Но вы любили друг друга, — возразила Мэри, и Джон закрыл глаза, ощущая, как каждая клеточка его дрожит. — Когда пришли в мир мулефа, я видела вас, я видела пыль…

— Может быть, — сдавленным шепотом произнёс он, и Саян вжалась ему в плечо, задрожав. Он поднял глаза, осознавая, что едва видит Мэри за набежавшей пеленой. — Это имеет значение сейчас?

Саян тихо пискнула в замершей тишине. Джон едва сдержал себя, чтобы не вторить ей.

***

Прошу тебя…

Послужившая ответом тишина вонзилась в уши, окончательно выбрасывая его из хрупкой темноты сознания, и он шумно выдохнул, откидывая голову назад. Саян Кётёр пискнула, шумно зашуршав крыльями.

— Я знаю, — произнёс он, понимая её без слов, потому как фантом её голоса звучал в его голове собственной совестью. — Это не сработало. Нужно попробовать снова.

Птица пискнула — на этот раз куда более возмущенно. Он открыл глаза, поворачивая голову. Взгляд её желтых глаз был уж слишком укоризненным.

— Что? Ты хочешь оставить всё вот так? Мы даже не знаем… — Саян пискнула, и он почувствовал, как у него сводит руку, а затем короткая, но сильная вспышка боли пронзила его сердце. Он зажмурился, ощущая, как воздух медленно проходит сквозь сжатые зубы и считая до ста, как советовали брошюры. Когда боль, наконец, отступила, он услышал шуршание крыльев и, медленно открыв глаза, увидел, что деймон спустилась на пол, подобравшись к нему. Когда их взгляды встретились, он вздохнул. — Мы попробуем снова, после операции. По-другому. Что-нибудь придумаем. Что-нибудь.

Её ответный писк звучал как тихое «А потом?», которое он оставил без ответа, потому что сам не знал. Надежда, что у него получится узнать о состоянии Ли через их связь рухнула вместе с нею, оставив после себя лишь пыльный привкус слабости, что оседал на лёгких с каждым новым вдохом. Джон не знал, что будет не оправдайся его предположения, он не знал, как далеко он был готов зайти, чтобы убедиться в том, что она не напрасна, он не знал, есть ли у него возможность.

Но страх того, что он никогда не сможет по-настоящему узнать, гнал его, как жестокий хозяин собаку.

И он не знал, как долго и далеко сможет бежать.

Ли.

***

Десять дней спустя доктор Коннел пожелал ему хорошенько выспаться перед операцией, на что Джон лишь коротко кивнул, думая о том, что под таблетками у него не оставалось другого выхода. Сидящий напротив в кресле Уилл нахмурился.

— Уверен, что не хочешь, чтобы я пришел утром?

— Это обычная операция, Уилл, не стоит беспокойств, — покачал головой он, а затем усмехнулся. — Наслаждайся часами сна, пока можешь.

— Я всё же надеюсь, что всё не столь плохо.

— Надейся.

— Пап.

— Правда, мне нужен повод, чтобы заявлять, «а я же говорил».

— Неужели? — фыркнул Уилл, а затем усмешка его смягчилась. — Я рад, что тебе лучше.

— Просто устал, говорю же. Больничный режим идёт мне на пользу.

— Тогда отдыхай, — ответил парень, обнимая его за плечи. — Я буду здесь, когда ты проснёшься.

Джон глубоко вдохнул, прикрывая глаза.

Время замерло тягучей патокой, окутав его теплом со всех сторон и придавив, словно тяжёлым ватным одеялом, какие были в экспедициях на севере.

Тепло и правда было, но не столь равномерно — так прохладный ветерок позволял себе щекотать кожу оголившихся и изрядно затёкших за ночь икроножных мышц, поднимаясь чуть выше, к пояснице. Но вверху, в груди и руках ему было тепло, а в ухо тихо отдавалось шумящее эхо.

Бум-бум-бум.

Сердце, подумал он и открыл глаза.

Каюту наполнял холодный предрассветный воздух, но ему было тепло, и лишь чуть сдвинув голову, так что щекотящее макушку дыхание скользнуло чуть в сторону, он осознал почему.

Внутри у него всё задрожало. Койка была явно мала для двух взрослых мужчин, о чем с досадной уверенностью заявляли затёкшие мышцы, но это не имело ни малейшего значения.

Ли спал чуть выше, так что голова Джона покоилась на его груди, и во сне он выглядел будто чуть более уставшим. Черты его лица смягчились, разгладившись, и он выглядел моложе своих лет, без шляпы, привычной ухмылки и вскинутых бровей.

Но когда Парри повернул голову, чуть меняя положение, он вновь нахмурился, и рука, обнимавшая его поперёк плеч, сжалась сильнее. Джон замер, вглядываясь в лицо. Он был таким, как Джон его запомнил в то утро, воспроизведясь в сознании с фотографичной точностью, но было и что-то другое, ускользавшее от его понимания утренней дымкой.

Слишком рано, произнёс Ли мысленно, и Джон чуть вздрогнул, хоть фраза и звучала почти шепотом. Хватка усилилась.

Ты реален?

Слишком рано.

Джон вздохнул. Это по-прежнему был сон, воспоминание, а не путешествие, пусть оно отчасти и ощущалось так. Но, должно быть, то было лишь самовнушение и сильное желание, но не действительность. Поэтому он принял правила игры, позволив себе на секунду раствориться в окружавшем его тепле.

Мы не сможем объяснить это детям.

Ли чуть поморщился, поведя плечами, но глаз не открыл.

У нас есть около трёх часов, чтобы придумать оправдание.

Джон тихо фыркнул. Где-то в далеке пискнули приборы. Корабль чуть дрогнул и заглянувший в каюту предрассветный луч скользнул по щеке Ли, так что он вновь поморщился.

Прекрати пялиться, щекотно.

Джон закатил глаза, меняя положение, несмотря на протесты. Он потянулся выше, едва касаясь губами щеки, и в секунду, что он хотел оторваться, Ли повернул голову, перехватывая его губы. Джон прикрыл глаза, чувствуя, как в груди защекотало тепло.

Прекрати красть мои поцелуи.

Прекрати вынуждать меня, парировал Ли, открывая глаза. Взгляд его карих глаз был сонный, но что-то осознанное в его взгляде смягчилось, затмив собой те искорки веселья, что Джон запомнил плещущимися на дне зрачка. Он нахмурился, когда сомнение вновь зашептало из уголка разума.

Не уходи, прошептал он, впитывая в себя перебивающее писк тепло.

На губах Ли застыла лишь тень улыбки, когда он потянулся, целуя его вновь. Джон позволил, после пряча лицо в чужой шее и выдыхая, ощутив, как Ли сжимает объятья.

Ты ушел.

***

— Я думаю, он жив, — произнёс Джон, перемешивая ложкой остывающий суп. Мэри, на которой больничный халат смотрелся едва ли уместно, хлопнула глазами.

— Ли? Ты видел его?

— Во время операции. Как тогда, — на лице Мэри появилось выражение странного понимания, будто в голове у неё сложился паззл. Но она ничего не ответила, так что Джон продолжил. — Это было воспоминание. Но… не такое, будто…

— Ты чувствовал его?

— Да. Но по-другому, я… Я не знаю.

— Это можно как-то проверить? Ваша связь…

— У меня не получалось много месяцев. Сначала мы могли её поддерживать, но потом всё стало хуже, я… Он меня не слышал. Эстер — да, но он…

— Может быть, поэтому Саян молчит, — пожала плечами Мэри, и Джон внутренне вздрогнул. — И, может быть, поэтому…

— Я не знаю. Мы никогда не могли понять, как это работает.

— Как ты заставил себя уйти? — спросила Малоун, заглядывая ему в глаза. — Вы ведь…

— Я нужен был Уиллу, — произнёс Джон прежде, чем Мэри смогла закончить фразу, а она — его. — Всё случилось, как и должно было быть. Это было правильно.

— И оно ощущалось так? — Джон не ответил, сосредотачивая взгляд на каше. — Ты скучаешь по нему.

— Больше, чем я когда-либо мог представить, — тихо произнёс он, позволяя откровению шепотом срываться с его губ. — Каждую минуту. Каждую… Я не могу перестать думать о нём. Никогда не мог. Как бы… Как бы сильно не пытался.

Периферийным зрением он видел, как Мэри печально улыбнулась, и от улыбки этой почему-то стало больно. Каша — уже порядком остывшая — комком упала в желудок.

— Уилл сохранил нож.

— Что?! — Джон вздёрнул голову, тут же ощущая как только прожеванный комок сдавливает горло. Мэри похлопала его по спине, а затем, дождавшись, пока приступ кашля стихнет, протянула ему стакан воды.

— Насколько я знаю, — медленно кивнула она на его вопрос. Затем прищурилась. — Но он ведь не знает, да?

Джон замотал головой. Писк приборов выдал забившееся в нём волнение, и он медленно прикрыл глаза, приказывая себе успокоиться. Мысль — решение — вспыхнула в его сознании, продолжив настойчиво гореть, как бы он не пытался её сдержать.

— Думаешь он…

Мэри усмехнулась, будто ожидая вопроса. Она поднялась, хлопнув его по плечу.

— Тебе нужно поговорить с ним. Обо всём.

Джон не нашел, чем возразить.

***

— Доктор Коннел сказал, что тебя выписывают в пятницу, — тёплые майские лучи скользнули по лицу Уилла, и он прищурился, поворачиваясь к солнцу затылком. Джон кивнул. Они гуляли по больничному саду. Тёплый весенний воздух ощущался почти спёртым из-за грядущей жары. Едва ли это помогало легче дышать. — Уже предвкушаешь трудовые будни?

— Жду не дождусь, — закатил глаза Джон, и Уилл фыркнул.

— Я видел мистера Лири пару дней назад. Передавал скорейшего выздоровления. Говорил, что скучает.

— Надо же, — произнёс Джон. Последний разговор с Джеком всплыл в голове, и он ощутил, как отвращение к самому себе мерзким привкусом скапливается во рту. Уилл нахмурился.

— Что-то не так? — он замер, а потом чуть наклонил голову разглядывая его. — Ты об этом хотел поговорить?

— Что? — хлопнул глазами Джон. Сердце ускорило ритм.

— Мэри сказала, что ты хотел о чём-то поговорить, — медленно произнёс Уилл, выискивая что-то в выражении его лица. Джон вздохнул. — Это связано с работой, да? Ты не планируешь возвращаться?

Джон покачал головой, ощущая болезненное тянущее чувство волнения, что осело в коже. Он почти мог увидеть, как Малоун усмехается, закатывая глаза. Надо же.

Сама добродетель.

— Пап? — окликнул его Уил, и Джон заморгал, понимая, что слишком глубоко ушел в мысли.

— Нет, я… — он вздохнул, признавая неизбежность грядущего разговора. — Что ты знаешь о родственных душах?

Уилл удивленно моргнул, вытаращив глаза. Вопрос Джона явно отличался от того, что он собирался услышать, что усилило ритм бушующего в груди сердца.

— Я… да ничего особенного. Только то, что говорили ангелы. О связи, и Нитях и том, что Нож может их разрушить так же, как грань между мирами. Ты… В чём дело?

— Я тоже связан.

— Ты… — Уилл нахмурился, поджимая губы. Ему потребовалась минута, чтобы осознать. — И это не мама.

Джон покачал головой.

Они прошли вперёд, остановившись лишь когда заметили скрывающуюся в тени деревьев лавочку. Джон сел первым, ощущая, как боль обжигает грудь, беря сердце в кольцо. Уилл сел рядом с ним, и повисшая тишина ощущалась слишком тяжелой, чтобы её выносить.

— Послушай, я…

— Это ведь мистер Скорсби, верно? — перебил его Уилл. — Аэронавт.

— Как ты…

— Я не знаю. Я просто… Понял это, — Уилл вздохнул, подушечками пальцев скользя по огрубевшим мозолям на фалангах. — Сейчас. Тогда я… Когда я впервые увидел тебя и… я подумал, что вы давно знакомы. Товарищи, прошедшие огонь, воду и медные трубы бок о бок. Не две недели полёта, — Уилл усмехнулся. — Все эти ваши переглядки и перешептывания. Это было очевидно. Я был слишком маленьким, чтобы все сопоставить.

— Мне жаль.

— Тебе не стоит, — покачал головой Уилл, поворачивая голову. — Ты ведь… слышишь его, да?

— Раньше слышал, — тихо ответил Джон. Уилл нахмурился.

— А теперь?

Джон прикрыла глаза. Прошел почти месяц, но он по-прежнему не мог совладать со страхом, что шумно гудел в ушах, стоило ему лишь на секунду вспомнить лицо Ли, его взгляд, пистолет у виска…

БУМ

— Он пытался покончить с собой, — произнёс Джон на выдохе. Глаза Уилла в ужасе расширились. — Я не знаю, преуспел ли он, но… У меня есть чувство, что нет. Что он жив. Потому что его смерть ощущалась по-другому, тогда…

— В лощине, — закончил Уилл, тихо выругнувшись, когда Джон кивнул.

— Но я не уверен, правда ли это или просто то, что я хочу, чтобы ей было. Я пытался связаться с ним с помощью моих сил, но это… Оно ощущалось иначе. Он был там, но я не смог…

— Ли, — произнёс Уилл, медленно кивая самому себе, а потом чуть усмехнулся в ответ на непонимающий взгляд Джона. — Ты всегда повторяешь это, когда просыпаешься. Я думал это какая-то шаманская молитва или типа того.

Лицо Джона заалело от смущения.

Какое-то время они сидели молча: Джон боролся с одолевавшим его чувством стыда, а Уилл разглядывал носки своих кроссовок, глубоко задумавшись.

— Как ты смог заставить себя уйти? Когда окно закрылось, я не думал, что смогу пережить этот вечер, а вы…

— У меня буквально случился сердечный приступ, — усмехнулся Джон. Уилл моргнул, потом с усмешкой цокнул. — Но так было правильно. Я был нужен тебе.

— И оно стоило того? — спросил Уилл, заглядывая ему в глаза, и Джон окаменел под силой искренности этого взгляда. Он понял, о чём говорит, о чём на самом деле спрашивает он.

Стоило ли оно того, чтобы сделать это снова?

— Да, — тихо ответил Джон. Уилл выдохнул.

— Пап…

— Уилл, — возразил ему Джон, не дав продолжить. — Я не жалею. Я был нужен тебе, и я вернулся к тебе. Всё случилось, как и должно было. Мы поступили правильно.

— Но попытка самоубийства не ощущается как что-то правильное, — возразил Уилл. Джон сжал губы, ощущая сдавливающее горло напряжение. — Я никогда не видел тебя счастливее, чем в те дни в мире мулефа.

Джон хотел было возразить, но не смог. Не нашел слов и сил.

— Прости.

Уилл покачал головой. Мгновение он смотрел ему в глаза, а затем поддался вперёд, крепко обнимая за плечи, и Джон медленно выдохнул, отвечая на объятья, и позволяя на краткий миг ощутить всё то бурлившее в нём все эти месяцы.

Если не годы.

Когда Уилл отстранился, на лице его замерло решительное выражение.

— Тебе нужно найти его, — сказал он, сжимая его ладонь. Джон внутренне вздрогнул.

— Нет, я…

— Ты ведь за этим просил сохранить нож, — печально улыбнулся Уилл, а затем покачал головой, когда Джон открыл было рот, чтобы извиниться. — Всё нормально. Я понимаю.

— Я просто хочу убедиться, что он жив. Это всё, что мне нужно.

— Так давай сделаем это.

***

У него ушло десять дней на то, чтобы привести свои дела в норму. Доктор Коннел воспринял желание взять небольшой отпуск как позитивный симптом восстановления, воодушевлённо расписав больше страницы предписаний и поставив подпись на официальной рекомендации, которую он приложил к своему заявлению. Начальство недовольно покачало головами, но возражать не стало — он был слишком ценным и влиятельным сотрудником, чтобы терять его, а вместе с ним и репутацию. Забирая из лаборатории вещи, которые в теории могли пригодиться в походе, он краем глаза заметил знакомую фигуру, замеревшую на парковке в облаке табачного дыма, и испытал лёгкий укол вины, который, впрочем, перестал ощущаться через секунду после того, как Саян Кётёр клюнула его в ухо, возмущенно пискнув. Он закатил глаза, буркнув про излишнюю ревнивость, за что получил куда более болезненный удар.

Спускаясь в холл, а затем — на парковку, он не нашел там Джека, как отчасти боялся, но зато заметил Мэри, которая о чем-то разговаривала с лаборанткой из соседнего корпуса. Когда они распрощались, и Малоун повернулась к нему, губы её издали тихий «о».

— Уже… завтра? — поняла она, и Джон кивнул, не сумев сдержать невольной улыбки. Сердце его бешено забилось при мысли, что завтра, завтра, чёрт возьми, он быть может увидит Ли. После стольких лет. — Выглядишь взволнованным.

— Как я могу не? — усмехнулся Джон, и Мэри подхватила его улыбку, соглашаясь. — Точно не хочешь присоединиться?

— Я думала об этом, честно. Но в каком-то смысле я хочу, чтобы то путешествие осталось сбывшейся сказкой. Это куда проще оставить позади.

— Не могу согласиться.

— Ты и не должен, — понимающе улыбнулась Мэри. — К тому же, там, — она мотнула в сторону корпуса. — Полно работы.

— Оставь и на мою душу что-то. Я разгребу, как вернусь.

Ответная улыбка Мэри была слишком грустной, будто она уже отчётливо понимала то, что не хотел признавать. От этой мысли ему стало неуютно. Но Мэри, как всегда поняв его, покачала головой.

— Лучше пообещай, что найдешь его. И скажешь. Ты ведь не сказал, да? — Джон покачал головой, чувствуя, как затылок начинает припекать от лучей заходящего солнца. Малоун закатила глаза. — Хоть бы раз удивил.

— Мне стоит извиниться?

Мэри рассмеялась, а затем подалась вперёд, сжимая его в объятьях. И он обнял её в ответ, позволяя себе расслабиться вопреки щекочущему грудь чувству, что она знала что-то ещё.

Лишь многими часами позже он понял.

Это было прощание.

***

Он лежал без сна много часов после того, как забрался в постель, прежде чем признал факт, что не может заснуть. Предвкушение изводило его щекоткой под кожей, которую невозможно было унять и заглушить, потому что все его мысли крутились вокруг одного.

Ли-Ли-Ли-Ли-Ли.

Он сдался, поднявшись лишь когда от жажды у него свело нёбо. Его шаркающие шаги разнеслись по квартире эхом, и он внутренне вздрогнул, заметив горящий на кухне тусклый свет настольной лампы. Уилл, заметивший его в дверном проёме, усмехнулся.

— Этого стоило ожидать, верно?

Джон мягко улыбнулся, признавая поражение.

Уилл смотрел на него, когда Джон прошел вглубь комнаты, направившись к графину с водой. Кирджава, лежавшая клубком где-то у его щиколоток, выпрямилась, забравшись на стол, и смотрела на Джона пронизывающим взглядом острых зрачков. У них так и не получилось найти общий язык, пусть Саян Кётёр и была мягка и заботлива по отношению к ней и Уиллу, но их гармония была совсем иного вида, чем он наблюдал раньше между двумя деймонами.

Никто не был так мягок с Саян Кётёр, как была Эстер.

В этом и была суть.

— Мы можем поговорить честно? — негромко произнёс Уилл. Джон нахмурился, поворачиваясь.

— Я всегда с тобой честен.

— Именно поэтому я узнал о том, что у тебя есть соулмейт спустя…. Пять лет? — усмехнулся парень, и Джон прикрыл глаза, признавая поражение. Он помедлил, справляясь с собственным оцепенением и волнением, а затем прошел вперёд, присаживаясь на стул напротив, и поднимая взгляд на сына.

— Что ты хочешь знать?

— Ну, даже не знаю… всё? — пожал плечами Уилл. — Как это работает? Вы же… из разных миров.

— Я не знаю, Уилл. Вопрос связи не очень изучен в их мире, и в основном сводился к божественному провидению.

— Как предназначение? — уточнил Уилл. Джон кивнул. — И получается, Вселенная или Создатель, которого мы вроде как убили, — раздался коллективный смешок. — знал, что ты попадёшь к ним в мир?

— Я не думаю, что наш случай единичный. Если обращаться к науке, то более точное объяснение этому будет заключаться в том, что во время большого взрыва наши атомы были частицами одного целого, а потом их разбросало по вселенной, но они продолжали тянуться друг к другу. И нам повезло, что нам предоставили такую возможность.

— Звучит ужасно романтично, — промурчала Кирджава, делая упор на «ужасно», и Джон смутился, несколько пожалев, что Саян Кётёр пожелала остаться в комнате. Сумев побороть смущение, он произнёс.

— Может быть, однако в их мире отношение к этому куда более… Спокойное. Я бы даже сказал пренебрежительное.

— Такое случается, когда чудо становится обыденностью.

Джон молча кивнул, соглашаясь.

Какое-то время они сидели в тишине, каждый думая о своём. Лицо Уилла в темноте казалось старше и печальнее, гораздо печальнее, чем стоило быть лицу восемнадцатилетнего подростка, чья жизнь только начиналась. Джон чувствовал свою вину в этом. Но и другое лицо — такое же уставшее и изможденное возникало перед его глазами, стоило закрыть глаза, и он будто наяву слышал щелчок курка, а потому продолжал смотреть на Уилла, довольствуясь тем, что может убедиться хотя бы в его реальности.

— Получается, ты слышал его.

— В их мире — да.

— А здесь? — чуть нахмурился Уилл. Джон вздохнул.

— Я… Мы не были уверены, что связь сможет выдержать закрытие порталов, пусть я и провёл ритуал, чтобы укрепить её…

— Ритуал? — нахмурился Уилл, и Джон кивнул, невольно потянувшись к ладони. — Твой шрам.

— Да, — ответил Джон, чувствуя некоторое смущение от того, как легко выдал себя. — Но это не сработало. Ли не слышал ни моих косвенных, ни прямых обращения, когда мне удалось воспользоваться остатками сил, чтобы связаться с ними. Я смог обращаться лишь к Эстер. Мэри считает, что в этом есть связь с тем фактом, что Саян Кётёр потеряла голос, но я её не нахожу.

— Может быть, это потому что они оба связаны с твоей душой? — задал скорее риторический вопрос Уилл, но Джон вздрогнул, ощущая, как сказанное давит на его внутренности железной сеткой.

— Не знаю, — произнёс он, борясь с дрожью в голосе. — Всё слишком сложно.

— Но, если вы не могли услышать друг друга, то как ты узнал о том, что произошло?

— Так же, как с Мэри связались ангелы. Через Пыль. Когда мы проводили проверку показателей, датчики среагировали на меня, и я… Не знаю, я просто почувствовал, что что-то не так. Глупо звучит, но…

— Нет, — покачал головой Уилл. — Нет. Нормально, — он помолчал секунду. — И, получается, когда ты надел датчики, ты увидел его?

— Да.

— Но он по-прежнему не слышал тебя?

— Да.

— И ты просто… смотрел на то, как он…

— Да.

— Господи боже, — выдохнул Уилл. — И после всего этого, на следующий день ты… Почему ты не сказал мне? — он повернулся, заглядывая ему в глаза, и Джон почувствовал, как от дискомфорта ему хочется вылезти из кожи, потому что он буквально не мог выносить этот взгляд. Но ему пришлось, потому что он обещал.

— Я боялся. И я не понимал, что… Как мне… — Джон вздохнул. — Мы с Саян Кётёр попытались связаться с ними ещё несколько раз, как делали до этого. И это не сработало.

— И ты всё равно не пришел ко мне? Зная, что у меня есть нож и что мы могли узнать обо всём в тот же момент?

— Я не… — Джон сглотнул, ощущая, как нелепо должно быть звучит. — Я не знал. О ноже и о том…

— Но ты сам убедил меня его сохранить, — произнёс Уилл, глядя ему в глаза. Джон покачал головой, в ужасе замечая, как в отраженном на лице его мальчика мыслительном процессе складываются паззлы. — Ты ведь…

— Нет, — ответил Джон быстрее, чем Уилл смог закончить то, что не хотел и не мог признать, потому что это было слишком, потому что этот вывод — очевидный, чёрт возьми, вывод, был пропитан слишком глубоким и личным, и он слишком долго отрекался от этого, не в силах принять, что оно было напрасно. — Я не знал. Я не… — Джон зажмурился, ощущая, как под веки набегают слёзы, которые он должен был скрыть. — Как я мог объяснить всё это? Как я мог… — он вздохнул. — Я не был уверен, что ты сохранил нож, но я знал… надеялся, что во время наркоза у меня появиться шанс увидеться с ним. Или хотя бы убедиться в том, что мои надежды напрасны.

— Поэтому ты лёг в больницу раньше срока, — кивнул сам себе Уилл. — Хотя доктор Коннел…

Он замолчал, глядя в пустоту, и по его лицу Джон понял, что думают они об одном и том же. Разговор о замене клапана начал Уилл, Джон на все их обсуждения лишь поводил плечами, говоря о том, что это «всего лишь абонемент на ещё десять лет».

До последнего приёма.

Джон прикрыл глаза. Он понимал, какой складывалась картина, и ему совершенно не нравились отдельные её кусочки, потому что всё не было так однозначно и предсказуемо, потому что…

— Уилл, я выбрал тебя, — произнёс он, чувствуя, как сила покидает его голос, и тот срывается на шепот. Уилл повернул голову, фокусируя взгляд. — Когда мы… Мы с Ли понимали, что нам придётся разойтись. Потеря связи — закономерный исход, которого мы не хотели, но к которому мы были готовы. Мы пошли на это, зная, что это будет нелегко, но так же зная, что поступаем правильно. Такова была наша судьба.

— Так ты думаешь, что Вселенная позволила вам встретиться, чтобы вы разошлись? — спросил Уилл, глядя ему в глаза, и Джон замер, чувствуя, как каждая буква вопроса мурашками идёт по телу. Он глубоко вздохнул.

— Я думаю, что наша встреча состоялась, потому что так и должно было быть. Одна ведьма сказала мне, что мой соулмейт поможет обрести мне всё, что я потерял. И это произошло. Ли был тем, кто привёл меня к тебе, позволив вернуться домой. Но ещё он был тем, кто помог мне обрести себя. У меня никогда не получалось овладеть магией крови, и у меня всегда было плохо с исцелением людей, потому что для этого, как говорил мой учитель, нужно отдавать. Нужно понимать и чувствовать другого, как себя, что я никогда не мог. Пока не встретил его. И это… то, за что я благодарен и то, ради чего я бы прошел этот путь снова, потому что несмотря на то, что мы пережили, что я увидел и испытал, оно стоило того. Я стал лучшим человеком. Он сделал меня лучшим человеком.

— И ты пожертвовал возможностью быть с ним… ради меня?

— Это не было жертвой.

— Это звучит как жертва, — ответил Уилл, и Джон замолчал, потому что ему было нечего сказать. Когда Уилл поднялся и, пожелав ему спокойной ночи, ушел, он продолжил сидеть, глядя в стену, пока мысли кружились в его голове тихим роем.

Ли.

***

На утро он позавтракал в спешке, ограничившись лишь кофе. Саян Кётёр недовольно пискнула, когда Уилл предложил поесть что-то ещё, и звук этот явно выражал возмущение их медлительностью, с которой впервые, кажется, Джон был согласен. Кирджава мурлыкнула, прильнув к ногам хозяина, и что-то в её взгляде не понравилось Джону.

Ботанический сад закономерно стал точкой отправления, но Джон всё же не смог побороть охватившего его волнения при виде замершей в тени ив скамейки. Они приходили на это место четырежды, проводя целый день, но их связь уже была недостаточно крепкой, чтобы удостовериться, что Ли здесь.

От этого ощущения по коже побежали мурашки.

Он повернулся к Уиллу. Тот стоял, выпрямив спину и сжимая в руках замотанный в платок нож. Других вещей у него с собой не было.

Джон нахмурился.

— Где твой рюкзак?

Уилл покачал головой. Сердце Джона в волнении забилось.

— Я не пойду. Не думаю, что тебе понадобиться чья-то помощь.

— И ты не собирался мне об этом сказать?

— Ты не спрашивал, — усмехнулся Уилл. Джон нахмурился.

— Но как же Лира? Разве ты не…

Уилл замялся, потупив глаза. Потом вздохнул.

— Знаешь, тогда по пути в башню Азриэла, я спросил обо всём этом, потому что хотел убедиться, что она моя. Но я… я никогда не слышал её, несмотря на то, что произошло. Думаю, что она тоже.

Уилл замолчал, глядя на него так, будто это ничего не значило, мол, так случается, но Джон видел в самой глубине его радужки тень осевшей там грусти. И это лишь убедило его в том, как беспощадно жестока была вселенная.

— Это не важнее твоих чувств, — произнёс он, сжимая плечо сына. Тот кивнул.

— Я знаю, — на губах его появилась улыбка. — Думаю, пора.

Джон кивнул, чувствуя, как внутри у него начинает всё подрагивать. Уилл развернул платок, спешно сунув его в карман, и на мгновение оба они замерли с благоговением рассматривая блестящее лезвие ножа. Саян Кётёр приземлилась ему на плечо, когтями вцепляясь в ткань куртки.

— Готов? — спросил Уилл, поднимая ладонь. Джон кивнул.

Он прищурился, будто прицеливаясь, а потом прорезал окно медленным, но уверенным движением. Стук собственного сердца едва не оглушил его, когда он ощутил доносящийся с другой стороны прохладный воздух.

Уилл прошел через окно первым, и сквозь чуть трепыхавшиеся шторки Джон видел, как он оглядывается вокруг, прищуриваясь. Затем на лице его появилось удивление, но в следующую секунду он взметнул нож, и Джон увидел, как остатки едва родившегося призрака рассеиваются.

Поняв, что опасность миновала, Саян Кётёр соскочила с плеча, метнувшись вперёд, и Уилл лишь усмехнулся её рвению, перешагивая обратно. Когда он поднял взгляд на Джона, в глазах его что-то изменилось, заставив сердце старшего Парри биться чаще.

— Я вернусь быстрее, чем ты успеешь соскучиться.

— Доктор Коннел не будет рад новой операции, — усмехнулся Уилл, и Джону не понравилась эта усмешка и тот ускользающий смысл сказанной им фразы. — Пообещай, что найдёшь его. И вновь будешь счастлив.

— Сначала только убежусь, что он жив. И дам Саян поклевать его за то, что решил это изменить, — Уилл тихо рассмеялся, а затем поддался вперёд, крепко обнимая его. И ощущая запах его волос, Джон подумал, что ему слишком повезло с таким сыном.

— Я люблю тебя, — произнёс он шепотом, и Уилл едва заметно вздрогнул, сжимая хватку.

— И я люблю тебя, пап, — ответил он, а потом отстранился. Глаза его были сухими, а на губах замерла мягкая улыбка. — Иди без оглядки. Он тебя ждёт.

— Я бы не был в этом столь уверен, — покачал головой Джон, и оба они тихо рассмеялись.

Он поднял голову, глядя прямо в окно. Через чуть колышущиеся шторки открытого окна он видел близстоящий дом, а за ним в дали высокие башни Иордан-колледжа. И сдавившее грудь чувство тоски помогло осознать, как сильно он скучал по этому месту.

Следующие полдюжины шагов оказались едва ли не самыми сложными в его жизни. Ощутив, как меняется воздух вместе с ощущениями мира и самого себя в нём, он задрожал, внутренним ликованием приветствуя скользящее по коже тепло, с которым возвращались шаманские силы. Он прикрыл глаза, ощущая, как ветер свистит меж перьев Саян Кётёр, разнося по миру охвативший её восторг.

Раздавшийся за спиной шелест известил его о том, что окно закрыто. Он замер, помня о наказе сына, но окончательно вернувшееся давало понять, что что-то было не так, что-то, невольно выданной Кирджавой, беспокойно вившейся у ног хозяина всё то время, что они прощались.

И Джон понял что, лишь когда услышал треск.

Ведь, в конце концов, если произошедшее действительно было жертвой, её нужно было не только принести.

Но и принять.

Он обернулся, воспользовавшись вновь обретёнными силами раньше, чем успел захотеть этого, и взгляд его прошел через завесу миров, на одном отчаянном неверии несясь вперёд. И он упал на колени, зеркально повторив позу замершего напротив сына, пустым взглядом смотревшим на обломки Чудесного ножа.

И когда он поднял голову, игнорируя ластившуюся к нему Кирджаву, на секунду Джону показалось, что Уилл увидел его.

И одними губами прошептал «прости».

Chapter Text

всё, чего я касаюсь, переполняется печалью.
потому что всё закончилось, всё кануло в море.
taylor swift - bigger than the whole sky.

Джон шел медленно, осторожно рассчитывая шаги, опасаясь, что сделай он один неверный, всё пойдёт прахом. Затёкшее тело ныло, вспышками боли отдаваясь в мышцах при каждом новом шаге. Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем он заставил себя подняться, преодолев острое желание срастись с землёй и никогда не покидать место, где ему навсегда закрыли путь домой.

Снова.

Чувство дежавю ощущалось злобной насмешкой Вселенной, потому как Джон шел по саду, оглядываясь и не узнавая в столь знакомых чертах места, в которое стремился. Но он заставлял себя идти, почти бежать. Только не думать.

Не думать.

Иордан-колледж встретил его привычной возвышенностью и монументальностью, от которой свело живот – после стольких лет работы в лаборатории он вписывался сюда лучше, чем когда-либо, но это чувство хотелось оттереть наждачкой. Продолжай идти, приказывал он себе, ловя удивлённые взгляды гуляющих по округе обитателей здания. Тебе нужно найти Ли.

Ли.

Связь не вернулась магическим образом, как он втайне надеялся, но перестала ощущаться столь натянутой, будто прищемившая нити дверь распахнулась, позволив ему пройти. По сути так оно и было, хоть он рассчитывал куда на большее. Но для того, чтобы определиться с этим, необходимо было добраться до Баая. При мысли о встрече с шаманом у него задрожало нутро.

Не сейчас, мысленно приказал себе он. Сначала Ли.

Джон не знал, почему был столь уверен, что найдёт аэронавта в Иордан-колледже. Хотя об уверенности глупо было говорить – он не был уверен ни в чем с момента, как узнал о существовании соулмейтов, а события последних дней…

Не думать. Не смей думать.

Джон вздохнул. Ступени главной лестницы скрипели под подошвами, а каждый шаг отдавался ноющей болью в плече, когда Саян Кётёр впилась в него коготками в своеобразном жесте поддержки. Он не знал, как будет искать Ли – мысль о том, чтобы встать посреди коридора и заорать имя аэронавта в надежде, что тот откликнется, всё чаще всплывала в голове. Джон отмахивался, решая, что пусть и всё пошло не по плану, но до такого сумасшествия опускаться он не будет. Не в таком отчаянии.

По крайней мере, ему хотелось так думать.

Это было лучше мысли о том, что будет, если он не найдёт здесь Ли.

Пусть уверенности и не было, но Иордан-колледж был единственным местом, куда он мог пойти.

Потому что больше ему идти было некуда.

Он замер посреди полупустого холла, задумавшись, как поступить дальше, когда Саян Кётёр вдруг пискнула, клюнув его в ухо, и, повинуясь её велению, он повернулся, замечая выходящего из аудитории профессора. Тот что-то перечитывал в тяжелом трактате, не поднимая головы, но ворон, сидевший у него на плече, уставил взгляд черных блестящих глазок прямо на их потрёпанный дуэт. Джон устремился вперёд.

— Доктор Кэрн! – воскликнул он, ощущая, как внезапно накатившая паника просочилась в голос. Доктор вздрогнул, и Джон увидел, как медленно он поворачивает голову, будто не веря услышанному. Предположение подтвердили удивлённо взметнувшиеся брови профессора, но волнение не позволило Джону проанализировать этот жест. – Доктор Кёрн, добрый день. Я ищу аэронавта –Ли Скорсби. Он опекун Лиры Белаквы, вы должны его знать…

— Да, я… Но, доктор Грумман…

— Прошу вас, — взмолился Джон, ощущая, как волнение затягивает узел, что комом вставал в горле. – Мне нужно его найти. Ли…

— Он говорил, что вы не вернётесь.

Джон замер, ощущая, как его больное сердце сжимается, выдавливая из него тихий стон. Он глубоко вдохнул, прикрывая глаза.

— Мне нужно его найти.

Доктор Кэрн смотрел на него с прищуром, вглядываясь в лицо и будто удерживая себя от порыва прикоснуться и убедиться в реальности Парри. Но для этого он был слишком воспитан, а поэтому лишь поджал губы, медленно кивая.

— Да, я знаю мистера Скорсби. Он сотрудничает с профессором…

— Где он? – медленно произнёс Джон, теряя терпение. Саян, будучи куда менее сдержанной, возмущенно затрепетала крыльями.

— Точно не здесь, — доктор Кэрн сделал паузу, прерванный вырвавшимся у Джона тяжелым стоном. – Полагаю, мистер Скорсби улетел на очередную миссию.

— И вы не знаете куда?

— Боюсь, что нет.

— А профессор…?

— На конференции в Прибалтике. Должно быть, он вернётся не ранее солнцестояния, но вы… Доктор Грумман…

Доктор Кёрн выдохнул, будто не зная, что и сказать, и Джон понимал его, потому как собственное бессилие, накатившее, едва доктор Кёрн завершил предложение, накрыло его толстым стеклянным куполом, воздуха под которым хватило бы разве что мухе. Он поборол желание сесть прямо тут, посреди коридора.

Никакой надежды.

До летнего солнцестояния было больше месяца. Провести столько времени здесь одному, не зная, не имея возможности получить ответа на вопрос, аллергией першивший ему горло, было сродни пытке. Он тяжело вздохнул, обхватывая голову руками.

Куда ему идти?

Доктор Кёрн, наблюдавший за его отчаяньем, оставил попытки понять происходящее. Лицо его сочувствующе вытянулось, он покачал головой. Должно быть, он понимал куда больше, чем мог рассказать ему Джон, потому даже не спрашивал. Вместо этого он вдруг коснулся его локтя, привлекая внимание.

— Его комната здесь, на третьем этажа. Должно быть, уборка уже окончилась, но вы можете…

Джон кивнул прежде, чем он успел закончить. Он взметнулся по лестнице, сдерживая себя от того, чтобы перепрыгивать через ступеньки. Комната другая, мысленно повторял он, быстрыми шагами пересекая коридор. Та была на севере, он не стал бы делать это прямо под боком…

Мысль щелчком предохранителя оборвалась прежде, чем он успел её окончить, оставив его наедине с тишиной коридора. Уборка комнат действительно закончилась – настенные часы показывали пятнадцать минут первого, а она всегда оканчивался за полчаса до полудня, он помнил это ещё со времён жизни здесь. Половицы неизменно скрипели, при каждом шаге поднимая в воздух запах влажной древесины, отчего защекотало нос. Он остановился у оконной рамы, вдруг понимая, что не знает, куда идти – гостевые комнаты находились на четвёртом этаже, но доктор Кёрн направил его на третий, где проживали учителя и учёные, пользовавшиеся правом на убежище. Джон невольно закусил губу, когда нелепая догадка пришла ему в голову, однако ноги будто сами двинулись вперёд, решив её проверить.

Его бывшая комната находилась почти в самом конце коридора, отделяемая от балкона, ведущего в сад, двумя другими. Он замер, коснувшись резной ручки, но так и не найдя в себе силы опустить её. Если он ошибся, то обитатель, скрывающийся за дверью, будет неприятно удивлён. Если нет…

Раздался тихий металлический скрип.

— Мистера Скорсби нет, — произнесла старуха на другом конце коридора, наклоняясь, чтобы поднять наполненное грязной водой ведро. Он улыбнулся, закусывая щеку. Конечно.

— Я его… друг. Можно мне войти?

— У него нет друзей, — скрипучей усмешкой отозвалась женщина, но пару мгновений спустя в него полетела связка ключей. – Вернёте на кухню.

— Благодарю.

Уборщица фыркнула, и он слышал, но не вслушался, как она продолжала бурчать себе что-то под нос всё то время, пока спускалась по лестнице, оттягивая момент, когда ключи зашуршат в замочной скважине. Однако щелчок раздался дважды, дверь с толчком приоткрылась, и он шумно выдохнул, не находя в себе сил сделать первый шаг.

Поэтому его сделала Саян Кётёр, с возмущенным писком влетев в образовавшийся проём, так что дверь окончательно отворилась.

На мгновение ему показалось, что ничего не изменилось. Будто и не было этих лет, наполненных пустотой и бессмысленными попытками начать всё заново, будто не было этих битв, шаманов, исследований, будто ему снова тридцать пять, и он возвращается к себе после занятий, чтобы немного посидеть в тишине, справляясь с головной болью. Но потом взмах крыльев Саян всколыхнул запылившиеся шторы, и проникший в комнату поток света скользнул по оставленном на полу бумагам, фантикам и другому мусору, которому Ли не придал значения. Джон прошел внутрь, ощущая, как подпрыгивает в груди сердце. Комната была не обжита – стороннему наблюдателю она бы ничем не выдала хозяина. Но его взгляд заметил следы от карты на стене, притаившуюся в прорезях паркета грязь с сапог, забытый на тумбе коробок и следы пальцев на ручке с внутренней стороны. Ли был здесь, когда-то, оставался переночевать и передохнуть, но не приложил и малейших усилий, чтобы это место, когда-то принадлежавшее ему, стало домом.

И Джон отчего-то прекрасно понимал стоявшие за этим причины.

Но не нашел и намёка на то, куда мог отправиться Ли, и, покидая комнату, чувствовал, как грудную клетку с каждым шагом напряжение стягивает оголённым кабелем перерезанных проводов. Когда ключи со звоном приземлились на узкий подоконник кухни почти под самым потолком, сердце болезненно ухнуло.

— Доктор Грумман, — предпринял ещё одну попытку завести разговор старый профессор, но Джон не удостоил его взглядом, пальцами бездумно оглаживая ободок замершего на безымянном пальце перстня. Куда мне идти, мысленно спрашивал он, обращаясь к камню. Где тебя искать? Кольцо молчало, не давая ответа.

— Доктор Грумман, вы ведь ещё вернётесь? – с надеждой в голосе спросил доктор Кёрн, провожая его до самых дальних ворот. Джон пожал плечами, взглядом прослеживая юркнувшую в высокие заросли лесную куницу, отчего-то испытывая болезненное беспокойство.

— Я не знаю.

***

Джон добирался на Север почти месяц, большую часть которого заняли пересадки между Московией и крохотным сибирским городком, служившим конечной точкой всех проложенных путей. В начале пути ему повезло столкнуться со старым знакомым, направляющимся в Московию на дирижабле, так что первые три дня пути он провёл почти с комфортом. Потом были поезда – бесконечные железные гусеницы, громким шелестом колёс прокладывающие себе путь через густые леса и пологие степи, заросшие высокой травой. Две недели он провёл, перебираясь с койки на койку, теснясь в прокуренных тамбурах и узких плацкартных коридорах, почти не разговаривая со случайными попутчиками, разве что отвечая на вопросы любопытных детей, внимательно наблюдавших за ним вопреки запретам родителей. К концу пути у него нестерпимо ныла спина, а при каждом неосторожном движении хрустели суставы, так что он был даже рад, когда не обнаружил в городке свободной лошади, и ему пришлось отправиться в путь пешком.

Но несмотря на физические неудобства, весь тот неприятный запах, от которого слезились глаза и першило горло, несмотря на вечный шум и гам, от которого в висках начинало пульсировать, несмотря на затхлый воздух, от которого лёгкие складывались, как цветы на закате, несмотря на всё это и ещё тысячи и тысячи неудобств, дни были в разы лучше ночи, потому как, оставшись один, он непременно возвращался мыслями к одному и тому же образу, лишь сильнее прижимая перстень к груди. Ли был неуловим, пусть и шаманские силы вернулись к нему, и от гудящей в ночи тишине закладывало уши, когда он раз за разом повторял одно лишь имя аэронавта в бесплодной надежде, что он откликнется на зов. На пыльных станциях и узких переходах, на скрипящих над грязными реками мостах и узких тропинках между домами, никто и нигде не слышал и не знал об аэронавте по имени Ли Скорсби, чьим деймоном был полярный заяц потрясающей выносливости. Он будто испарился, оставив после себя лишь пряный запах папирос, которые Джон выкупил у дряхлого старика на одной из станций, и дрожь в теле, пробиравшую его, стоило заслышать выстрел.

Никакой надежды.

Они шли в тишине – Саян Кётёр вилась где-то высоко в небе, спускаясь лишь ближе к ночи, когда он останавливался на ночлег. Она по-прежнему не говорила, но вела себя куда бодрее и приветливее, в одну из вылазок даже притащив ему жирного суслика, зазевавшего в полуденный час. Освежеванное мясо оказалось сухим и жестким, но это была единственная еда, на которую он мог рассчитывать.

К середине второго дня пути он заприметил впереди медленно семенившую повозку. Вернувшееся шаманское чутьё подсказало ему, что что-то было не так – лошадь едва передвигала ногами, а сидевший на козлах кучер и не думал её торопить, то и дело оглядываясь назад. Заслышав раздавшийся из-за навеса повозки кашель, Джон, наконец, понял, в чём дело.

Предложение о помощи сорвалось с губ быстрее, чем он успел передумать, сославшись на небезопасность затеи. Родители ребёнка – пятилетней девочки с очень уставшими голубыми глазами – косились с недоверием, пока он, тщательно подбирая слова на почти забытом языке, объяснял суть оклика. Они согласились скорее от отчаянья, чем от доверия. Видно было, что болезнь измотала как ребёнка, так и мать, и надежды на выздоровление таил в сердце лишь отец семейства.

У него ушло достаточно времени, чтобы вспомнить и найти применение имеющимся знаниям, но усилия окупились почти сразу, как только он почувствовал покалывание энергии в кончиках пальцев, пока губы медленно, тщательно опираясь на память, заговаривали дымящиеся в кружке отвары. Девочке стало легче, и уже к закату она смогла присоединиться к устроенному на привале ужину.

Рассыпающиеся в благодарностях родители согласились сделать крюк, подбросив его к ведущему в город перекрёстку. Он медленно кивал, взмахивая рукой на прощание, пока повозка совсем не исчезла из виду. Когда это произошло, взгляд его обратился к тянущейся через поле дороге, на конце которой виднелись крыши деревеньки, носившей причудливое название, что не переводилось на английский. Он часто бывал там раньше – селение было единственным источником новостей о внешнем мире, а также возможностью прикупить вещи, которые он не мог сделать своими руками. Джон закусил губу, думая, узнают ли его в ветхом трактире или в узкой комнате аптеки. А затем повернулся, направившись по полю вверх.

Он провёл в пути ещё восемь часов, остановившись лишь дважды, чтобы перевести дух. Он знал, что идёт правильной дорогой – с каждым часом, приближавшим мир к ночи, воздух становился всё более влажным, трава смягчалась, а земля под ногами упруго смягчалась при ходьбе. Места приобретали знакомые очертания, как будто сознание невидимой рукой доставало из глубины сознания пыльный альбом с фотографиями и протягивало ему. Однако за годы отсутствия его прибежище изменилось – не столь сильно, ведь природа всегда менялась лишь в чертах – но достаточно, чтобы в груди пряным дымом заклубилось беспокойство.

Где же ты, мысленно выдохнул он, поднимаясь на обрыв. Отсюда открывался прекрасный, но печальный в своей покинутости вид – жмущиеся друг к другу утёсы, гальчатых берегов которых Енисей едва касался своими волнами, застыв неподвижной гладью. Несмотря на начало лета, солнце не выглядывало из-за набежавших облаков, так что ветер гулял по заросшим дикой травой пустошам. С болью в груди – в этот раз лишь фантомной – Джон смотрел на когда-то обжитые людьми места. Пахтарам нравился берег Енисея и, несмотря на кочевой образ жизни, они возвращались сюда вновь и вновь, питая глубокую привязанность к местным плодородным почвам. Но сейчас здесь не было и души, даже птицы, вечно кружащие над рукавом в момент охоты, скрылись за тусклыми кронами деревьев. Джон вздохнул. Ему почему-то вспомнилось местное поверье – мол, Баай, в связь которого с природой пахтары верили со всей своей решительностью, настроением влиял на погоду мест, в которых жил. Будь это правдой, сейчас Джон без всяких сомнений бы заявил, что учитель погружен в глубокую тоску. Но присутствие старого шамана беспокоило его куда больше местных поверий.

Где же ты?

Он спустился в лощину, осторожно ступая под скользящим под подошвами камням, всеми силами стараясь не думать о том, что будет делать, если не найдёт Баая. Старый шаман был его последней возможностью получить хоть малейшую опору. Утрать он её…

Джон не хотел даже думать.

Он прошел по тропе вперёд, взглядом скользя по накренившимся иссохшим столбам, что раньше выступали ограждением пастбища оленей и важенок, которое теперь представляло собой лишь истоптанное поле сухой травы. Дальше, там, где раньше уже показывались первые юрты, положение было ничуть не лучше. Джон шумно выдохнул, замирая. Не хотелось верить, что он проделал весь этот путь напрасно. Не хотелось верить, что…

Саян Кётёр, державшаяся на расстоянии до этого, вдруг показалась у него прямо над головой, громко пискнув. Он поднял голову, наблюдая, как она летит вперёд, медленно вертя взъерепенившейся головой, а затем вдруг замирает в полёте, пикируя. Он проследил за дугой её пути, обнаружив на конце выглядывающую из-за кроны деревьев крышу юрты. Сердце его взволнованно застучало. Он поспешил вперёд, гонимый страхом, что и эта окажется пуста, попросту оставлена.

Но полы входа задрожали от налетевшего ветра, и на краткий миг он увидел очертания сгорбившейся фигуры в тени. Страх сковал тело, удерживая волнение внутри, ка переноска бешеную кошку – железные прутья грудной клетки едва справлялись с мечущимся сердцем. Саян Кётёр пискнула вновь – громче и увереннее, и послышался шелест, с которым кто-то медленно выглянул из-за шторки входа.

Фигура и вправду оказалась сгорбившейся, но в остальном ничуть не изменившийся за разделившие их годы. Разве что глубоко посаженные карие глаза чуть затуманились печальной дымкой. Но когда учитель поднял голову, наблюдая за тем, как Джон останавливается, не находя в себе сил и веры подойти ближе, взгляд его смягчился.

— Джопари.

Джон кивнул, не сдерживая облегчённой улыбки.

— Баай.

Дальнейшие события вечера не отложились в памяти. Нахлынувшее чувство облегчения снесло собой часть терзавших его сомнений и тревог, а те унесли за собой и воспоминания, а потому, проснувшись накрытый потрепанной временем шкурой, он шумно выдохнул, на секунду подумав, что всё произошедшее ему лишь приснилось.

Но когда он вышел из юрты, Баай сидел на старом бревне и медленно помешивал чуть дымящуюся в котелке субстанцию, что, попав в покоцанную плошку оказалась очень густой кашей из овса и каких-то ягод и корений. Ложка у Баая осталась одна, а потому Джон в ожидании пальцем водил по щербистому краю посудины, думая о том, как подобрать слова.

— Если хачешь штьото сказать, тьо говори, — произнёс Баай, облизывая иссохший рот языком. Взгляд его Джона почти не касался, но, тем не менее, Парри ощущал, что всё внимание учителя направлено на него. Джон сжал губы, не зная, с чего начать. – Тьебя нье было достаточно, чтобы придумать чьто сказать.

— Я могу остаться? – произнёс Джон, избегая взгляда напротив. Баай фыркнул.

— А тьебе есть кьюда идти, Джопари? – Джон ощутил, как уши его краснеют. – Осьтавайся, рьаз уж пришел. Тьакой длинный путь зазря – гльюпая вещь.

— Спасибо.

— Нье за что тьють блаодарить, — Баай взглянул на него из-под куцых бровей, и на секунду Джону показалось, что он хочет, чтобы он ушел. Непривычность читалась в движениях и мимике старого шамана, её выдавал и язык, звучавший ещё более шипящим и высоким, будто Баай давно не практиковался. Или вовсе отвык от людей.

Как давно он был здесь один?

— Чьто с тьабой случилось? — будто предчувствуя замерший на кончике языка вопрос, Баай спросил первым, глядя прямо, так, что избежать чужого взгляда не представлялось возможным. Джон сглотнул. – Разь уж ты нье хочешь говорить, тьо спрошу я. Твоя смерть прошлась по етьому миру дважды. А пьотом всё затихло на пьять вёсен. И вьот ты здесь. Чьто с тьабой случилось?

— Я… — Джон глубоко вдохнул. – Баай, ты ведь знаешь, что я…

— Я знаю, отькуда ты пришель, Джон Парри, — строго произнёс Баай, как будто начиная злиться. Лежавший у сапог посох перекатился в шероховатую ладонь, оббитым концом ткнувшись Джону в грудь. – Я спрашиваю, чьто случилось с тьабой.

Джон замер. Его отчего-то захлестнул стыд – жгучий, он поднялся к лицу, облизав уши и щёки, шероховатым языком обвив его горло так, что стало нечем дышать. Он прекрасно понял о чём спрашивал Баай, но ответить, рассказать, что испытывал и как сильно был неправ, как сильно ошибался, как наказан за это, как…

Ли.

Джон зажевал щеку с внутренней стороны, когда Баай поднялся, с невысоты своего роста глядя на Парри сверху вниз. Взгляд его был обжигающе холоден.

— Оставайся, если тьебе это нужно. Я нье прогоню.

Его короткие шаги отдавались едва слышным шелестом, когда, юркнув в юрту, он тут же выбрался оттуда и засеменил по тропе вниз к воде, оставив Джона позади. Приземлившаяся ему на плечо Саян тихо курлыкнула, головой огладив его висок, когда он вжался лбом в колени в попытке подавить рвущийся из груди плач.

Они провели так последующую неделю – сами по себе, встречаясь лишь когда приходило время трапезы, которая проходила за короткими пустыми разговорами. Баай не задавал вопросов, не то ожидая, что он сам расскажет, не то больше не нуждаясь в его разъяснениях. Джона это терзало. Но, возможно, в этом и заключалось «наказание» Баая, а быть может после испытанного разочарования – а Джон не сомневался, что тот его испытывает - ему просто стало всё равно. Большую часть времени шаман проводил у воды, если не в ней, подолгу медитируя и взаимодействуя с плескавшейся на мели рыбой. Пару раз он надолго уходил в лес, возвращаясь с тушками дичи за поясом. Один раз Джон заметил его, возвращающегося с косы – встревоженная Саян Кётёр дала понять, что он с кем-то встречался, но её волнение Джон не смог расшифровать.

Сам Джон не далеко ушел от занятий учителя, проводя время за медитациями и пытаясь по крупице восстановить то, что было утрачено впоследствии потери практики. Силы возвращались медленно, будто клапан из органического пластика у него в сердце, подобно самому строгому караульному, отказывался пропускать любое подобие инородности. Однако уже на пятый закат Джопари ощутил, как при очередной попытке обратиться к живому существу, напряжение в мышцах смягчается, и крохотная свиристель спорхнула ему на предплечье, заинтересованно склонив крохотную головку.

Радость быстро затмилась желанием обрести утраченное сполна, а потому уже к двенадцатому дню пребывания на косе, он, после долгого сеанса медитации, обратился к тому, что в его мире – в том забавном, но в целом довольно поучительном мультике про мальчика-монаха – называли магией крови.

Джон знал, что у него не получится с первого раза, знал, что придется принять несколько попыток, но оказался абсолютно не готов к тому, что после целого дня практики – точнее, попыток – продвинется на целое ничего. Он даже не мог полноценно описать испытываемые им ощущения. Всё то, о чём когда-то говорил Баай, всё то, чему он когда-то учил его, наставляя, напоминая о силе, жизни и контроле, всё это горохом отскакивало от стены холодного безразличия, с которым на него смотрели подопытные зверьки. И Джон понимал, что это глупо – злится на столь нескорый успех после стольких лет отсутствия практики. Ему едва удалось вернуть собственное ощущение окружающего мира, что в кругах шаманства считалось базовым умением. Но он ничего не мог поделать с охватывающей его злостью в момент, когда у него в очередной раз не получалось, и коричневая полёвка беззаботно юркала в крохотную норку, и не догадываясь, какой жуткой участи смогла избежать, потому что его и без того хрупкая надежда, что хоть с помощью крови – клятвы, которую они дали на ней – ему удастся вернуть утраченное.

Но тщетно.

— Польевка нье виноватьа в твоих неудачах, — Джон дёрнулся, оборачиваясь. Появившийся из-за дерева Баай почти сливался с окружающим его лесом в своих тёмных одеждах, однако лицо его, привычно не выражавшее и малейших эмоций, теперь будто высказывало заинтересованность. – Шьто тьи делаешь, Джопари?

— Учусь, — со вздохом ответил Джон, отворачиваясь. По зашуршавшим позади шагам он понял,что Баай подходит ближе. – Несколько лет назад ты показал мне умение… подчинять себе других, забирая жизнь у них из крови.

— Неть, — замотал головой Баай. – Я училь тьебя, чьто тьи не можешь требовать, нье можешь забирать чьто-то силой. Ньо тьи можешь сделать тьак, чтьо бы тьебе отдали, по дьобру. А тьи так и ничего и не понял.

— Но у меня получилось! — возразил Джон. Старый шаман чуть вздёрнул брови. – Я смог, я…

— И кьак же? На моей памяти тьи едва ли заставил руку Нэней дьернуться.

— Да, — кивнул Джон, соглашаясь. – Но это правда, Баай. Когда ведьма Юта пришла по мою душу, я дал ей бой. И я убил её.

— Тьи убил её?

— Да.

— Почьему?

— Потому что с этим давно было пора покончить, — огрызнулся Джон. Саян Кётёр, всё это время летавшая неподалёку, тихо пискнула, выражая своё недовольство, но Баай и бровью не повёл. Он подошел ближе, глядя на Джона с прищуром. Джон глубоко вздохнул. – Она посягала на то, на что не имела право.

— Как и ты.

— Нет. Я защищался.

— Холосо. А сьечас? Зачьем тьебе этьо?

— Что?

— Зачьем тьи хочешь этьим овладеть? Снова?

— Потому что это совершенно другой уровень знаний, ощущения… понимания мира, Баай, я…

— Тьи сказаль, чьто защищался. Ведьма мьертва.  Тьебе ньезачем нагружать своё больное сьердце простьо так.

— Это не просто так, — почти провыл Джон, ощущая, как от злости почти начинала болеть голова. Он не знал, почему не мог – просто не мог сказать Бааю про Ли, про то, как ощущалось его отсутствие. Почему это ощущалось не так, как с Мэри и Уиллом, почему стоящий напротив него шаман, одним лишь взглядом, будто уже говорящим, что он всё знает, вызывал в нём больше страха. Джон не знал, откуда внём взялась уверенность, что вернув себе силы он сможет найти Ли быстрее. Быть может уверенность вселял рассекавший ладонь шрам, быть может банальная самонадеянность. Это было неважно. Он знал, что не остановится.

Саян Кётёр приземлилась ему на плечо и вцепилась в него когтями, и он привычно вскинул ладонь вверх, пальцами проводя по растрепавшимся пёрышкам в поисках успокоения. Деймон заглянула ему в лицо, и во взгляде ярко-желтых глаз он прочёл всю вверяемую ему поддержку. Джон глубоко вздохнул.

— Баай, прошу тебя, — произнёс он почти шепотом. – Я знаю, что я не из лучших твоих учеников, но я не могу иначе. Это мой единственный шанс вернуть…

Он не нашел в себе сил продолжить.

Баай молчал, не сводя с него взгляда несколько минут в ожидании, так что Джону пришлось отвернуться, и взмахнуть рукой, провожая полёт скопы, когда наконец старый шаман подал голос.

— Тваё кольцо, — Джон вздрогнул, машинально прижимая руку с перстнем к груди. Ему не пришлось оборачиваться – в несколько коротких шагов шаман сам обогнул его, вновь оказавшись лицом к лицу. – Оно принадлежало ведьме лесной пустоши. Вечно лишенные дома, оньи перьемещаются с мест, следуя зову своего сьердца. Этьо кольцо, камень в нём. Оно ведьёт туда, кудьа зовьёт тьебя сердце и защищает его свет. Кьогда я дал его тьебе, оно принадлежало другому. Тьеперь оно тьвое. Чьто изменилось?

— То, ради чего мне нужна эта сила, — ответил Джон, пальцем огладив серебряный ободок. На секунду ему почудилось, будто он ощущает тепло чужой руки, исходящее от него. – Прошу тебя, Баай.

— Я нье могу тьебе её дать, — покачал головой шаман. Он взмахнул рукой, прерывая речь Джона прежде, чем он смог возразить. – Она нье моя. Ньо я могу отвести тебя.

— Куда? Я думал, все ушли.

— Я нье ушел, — ответил Баай. Он покачал головой, и взгляд его изменился, приобретя выражение, которое Джон не смог разобрать. – Подьюмай до заката.

И он отпустил его.

***

Когда Джон вернулся к юрте, Баая там не было – лишь Саян Кётёр сидела на одиноко склонившейся ветке, упрямо глядя на него. Джон сделал взмах рукой, предлагая ей приблизиться и, к счастью, птица согласилась, спустившись. Её когти чуть оцарапали кожу сквозь ткань, но он не поморщился, костяшками пальцев проводя по взъерошенному оперению. За годы, проведённые в тишине, их связь изменилась, но Джон не мог сказать в худшую ли сторону. Вряд ли он хоть когда-нибудь научился бы чувствовать эмоции деймона так хорошо, не будь этой тишины. По одному взгляду скопы он мог сказать, что она испытывает. И сейчас гложущее птицу сомнение считывалось, будто стих с листка.

— Я знаю, — почему-то шепотом произнёс он, понимая, чем так обеспокоена Саян. – Это странно. Но у нас нет причин не доверять Бааю, ведь так? Он никогда не причинял нам зла, — Саян пискнула. – И нашей связи. Не думаю, что с ней может… — птица нахохлилась. – Да, ты права. Но мы не утратим её снова. В тот раз мы сделали что-то, что нельзя уничтожить. Сейчас лишь нужно понять, как это пробудить. И если то, что предлагает Баай… поможет. То мы не должны отказываться.

Саян Кётёр тоскливо пискнула, ткнувшись ему головой в раскрытую ладонь, и Джон вздохнул, вновь поняв, о чем она. Взгляд его обратился к тонкому рубцу шрама. На фоне его бледной кожи он выглядел темнее, суше, будто принадлежал не ему. Джон прикрыл глаза. Тишина в груди не ощущалась как что-то болезненное, скорее наоборот – слишком лёгкое, слишком тревожащее, чтобы выносить. С момента прибытия его в этот мир и до сегодняшнего дня в нём изменилось достаточно, кроме одной единственной постоянной, что сосала под ложечкой, вызывая в горле ком.

Джон почему-то вспомнил о словах Баая. Жизнь нельзя отнять и потребовать. О ней можно лишь попросить. Быть может, со связью было так же? Быть может, дело было не только в том, что Джон не мог докричаться до Ли, но и в том, что Ли не хотел его услышать?

От этой мысли скрутило живот. Парри глубоко вдохнул открывая глаза. Взгляд его обратился к кольцу, голубой камень которого ловил крохотные лучики едва стремившегося к закату солнца. Он носил его так давно, что привык к ощущению холодного и тяжелого ободка настолько, что он ощущался родным, сделанным будто для него.

Кьогда я дал его тьебе, оно принадлежало другому. Тьеперь оно тьвое.

Он вспомнил ощущение ладони Ли в их последнюю встречу, взгляд, что цеплялся за его лицо с таким отчаяньем, которого он сам так избегал, потому что боялся, что оно найдёт отклик в его собственном. Оно твоё.

Быть может однажды, оно вернёт тебя ко мне.

Подушечкой пальца Джон огладил ребро камня. Я попытаюсь, прошептал он, обращаясь к собственному отражению в его крохотной грани. Я попытаюсь, и если не получится, я расскажу всё Бааю. О тебе, обо мне. О нас. И я буду звать тебя, и я буду искать тебя. Так долго, как только потребуется. И я найду тебя, чего бы мне это не стоило, где бы ты ни был. Просто будь. Просто жди. Дай мне шанс. Пожалуйста.

Ли.

Ничего. Джон глубоко вдохнул, стараясь не дать себе развалиться вместе с надеждой, что хоть это сработает. Поддавшись порыву, он быстро прикоснулся губами к камню, на мгновение ощутив тепло, свойственное коже аэронавта, и это мнимое ощущение принесло ему облегчение. Он стал ждать Баая.

Шаман показался за час до заката, когда лучи заходящего солнца едва-едва приблизились к кронам высоких сосен, но небо уже было залито ярко-оранжевым заревом. Когда взгляды их встретились, на мгновение на лице Баая мелькнуло волнение, но стоило Джону сделать шаг навстречу, как оно тут же сменилось равнодушием и промелькнувшей в глазах тенью разочарования. Баай вздохнул.

— Я вьижу тьи всё так же полон решимости.

— Как я могу не быть?

— Глюпо, — фыркнул Баай, поведя плечом. Где-то в вышине закричала птица. – Пайдём.

У шамана был короткий шелестящий шаг, и каждый раз он будто подрыгивал, ударяясь в землю концом посоха, но Джон всё равно едва поспевал за ним. Баай вывел его от селения вниз, к воде, а потом вдруг резко свернул, начав подъём, так что когда лучи заходящего солнца заблестели меж плотных крон, они оказались на утёсах. Гуляющий меж высокой травы ветер прошелся по коже, забравшись под полы плаща и Джон поёжился, взглядом выискивая Саян Кётёр. В груди у него затопталось нехорошее чувство. Что-то сдерживало птицу.

— Куда мы идём? – прокричал Джон, взглядом впиваясь в затылок Баая. Старый шаман молчал, не останавливаясь, пока они не оказались на пологом месте. Трава здесь была выжжена, а на выпирающих из земли камней виднелись царапины и следы потускневшей сажи. Джон повёл плечами, наблюдая за поведением Баая. Тот огляделся, будто удостоверяясь, верно ли они пришли, а затем кивнул сам себе и обернулся. Лицо его было спокойным, лишь крохотные тени таились в складках морщинок. Баай вытянул руку.

— Падайди.

Джон повиновался, равняясь с учителем. Отсюда, с утёса, открывался вид на енисейский карман, где-то вдали шумела бегущая по порогам вода. Джон вздохнул.

– Я не понимаю. Зачем ты привёл нас сюда? Где…

— О, этьо. Этьо не надо понимать. Мне просто нравится место. Чьувствуешь? – Баай вдохнул полной грудью, и воздух свистом скользнул в его старческие лёгкие. – Зьдесь покойно. Я прихожу сюда, когда нье знаю, куда идти. Этьо особое местьо, тьи знаешь?

— Да, — кивнул Джон, вновь окидывая взглядом беспокойную воду. В голове его шелестом скользящего по траве ветра звучали голоса, нараспев ведающие истории у ночного костра. – Да, я знаю. Это обрыв Солнца и Воды.

— Антага и Ионэси, — поправил его Баай, чуть стукнув его посохом. – Тьебе нужно учиться уважению.

— Простите, — выдохнул Джон, невольно касаясь ушибленного плеча. Шаман покачал головой.

— Ньо этьо хорошо, что тьи знаешь. Пусть и неправильно. Нье испугаешься, когда увидьишь.

— Увижу кого?

Баай хмыкнул.

— Тьо, что тьи завёшь магией крови, было придумано ею ещё когда оньа была человеком. Этьо сила, котьорой она овладела лишь приняв свою слабость. А её едьинственной слабостью был я.

Джон моргнул, окончательно теряя нить разговора. Шестерёнки в его голове отказывались вертеться, скрипя и ломаясь друг о друга, так что когда-то что-то начало происходить, он понял не сразу.

Это ощущалось, как затекание мышц. По телу – от ступней вверх по коже льдом растянулось колючее ощущение, проникшее куда-то внутрь быстрее, чем он смог обнаружить источник. Лишь когда ноги без какой-либо на то команды пришли в движение, плавно сдвинув его истощенное тело вперёд, Джон понял, что происходит. Неверие, должно быть, отразилось на его лице, потому как Баай вдруг усмехнулся.

— Я дьюмаю, вам стоит поговорить, — произнёс он, когда Джон, скованный невидимыми путами по рукам и ногам, оказался напротив него. – Я дьюмаю, она найдёт, чьто тьебе сказать.

И Джон понял, кто такая она, лишь когда Баай, едва поведя посохом, с силой толкнул его в грудь.

И он полетел вниз.

О том, что представляет собой загробный мир у пахтар, Джон скорее слышал, чем знал. Ему рассказывали – тартары, изредка обменивавшиеся репликами в момент ночной стоянки, пахтары – вечерами, у почти угасших костров. Джону говорили, что тот мир – зеркальное отражение нашего, что всё хорошее там оборачивается плохим здесь и наоборот. Что это серое лишенное тепла место, где едва светит солнце.

Джон не верил.

Быть может, поэтому он оказался в темноте.

Удар об воду не принёс боли – тело, всё ещё скованное силами и шоком, прошло сквозь гладь камнем, и Джон не успел даже сделать вздох, как оказался поглощен толщей воды. Здесь не было ничего – ни водорослей, ни камней, ни рыб – одна сплошная вода и темнота, что проникала повсюду. Однако сам он был невредим. Падение не принесло ему боли, не лишило сознания, не оказалось смертельным. Джон ощущал себя реальнее, чем когда-либо, и когда первичный страх за жизнь прошел, сменившись пониманием происходящего. Джон смутно догадывался, кого подразумевал Баай, и эта догадка не сулила ему ничего хорошего. Возможно, старый шаман решил просто проучить его, щелкнув по носу за самонадеянность и желание сбежать от проблем. Ладно. Пускай. Он хотя бы попытался. Теперь придётся действовать своими силами. Но сначала…

Когда тело замерло, перестав погружаться, он попробовал перевернуться. Но это не принесло никакой пользы, потому как стоило ему оказаться в вертикальном положении, полностью вернув контроль над собой, он увидел её.

Её фигура сливалась с окружающей тьмой, так что Джон мог разглядеть лишь лицо – выцветшее, как бумага от времени, со впалыми щеками и глазницами, из которых на него непроницаемо смотрели два столь же чёрных как вода глаза. Стоило ей появиться, как время застыло, и тишина со всей тяжестью навалилась на голову Парри, окутав подобно пузырю. Джон попытался дёрнуться, но пронзительный взгляд духа, преследовавший его долгие годы, как он понимал сейчас, пригвоздил его к месту. Она не моргала. Стянутая праздничными одеждами грудь не издавала ни единого вдоха. Стоило ей чуть наклонить голову, как воду наполнял терпкий металлический запах, липший к коже илом. В попытке отвести взгляд он лишь наткнулся на источник запаха – широкий косой порез пересекал её шею, продолжая кровить. Джон едва сдержал крик.

Заметив его внимание, она повела головой. Он замер всем телом, не сводя с неё взгляда. Вам стоит поговорить. Неужели? Действительно стоит?

Ионэси, мысленно произнёс он. Дух моргнула.

А затем набросилась на него, руками впившись в горло и силой потянув вниз. Джон закричал, задёргав руками. Дух прошла сквозь него. Грудью – своим больным израненным сердцем – он ощутил её ледяное бестелесное присутствие, что просочилось меж рёбер и застряло в горле, так что он задёргался. На смену тишине пришла пустота – звенящая от его невозможности издать и звук, она давила на уши и веки, въедаясь в кожу крошкой льда, и прижимала ко дну, опуская всё глубже и глубже, и глубже…

Джон зажмурился. Его сердце и внутренности сходили с ума, не зная куда себя деть и как себя спасти. Джон не знал. Потому что спасения не было. Была лишь темнота, тишина и холод, что давили, и давили, и давили, а ещё было одиночество и беспомощность, были сдавленные будто железной цепью запястья и невозможность изменить положение, и страх. Страх, страх, страх.

Джон подумал, что это несправедливо. Что весь этот путь, все те жертвы, которые ему пришлось принести и принять, не стоили того, чтобы закончить так. Он вспомнил о Уилле, стоящем с другой стороны окна и провожающим его взглядом. О решительности, что замерла в темноте его глаз, надежде и сожалении, с которыми он взмахивал рукой. Пообещай, что найдёшь его. И скажешь.

О, он так хотел сказать.

Джон подумал, что он был глупцом. Глупцом и трусом, потому что это – всё это, не стоило того. Что он опять всё слишком усложнил, что он опять позволил себе дать заднюю, прячась за сомнениями и ложными образами. Что ему всего лишь стоило приложить больше усилий, стоило остаться в Оксфорде, найти Лиру, чтобы через неё уже найти Ли.

Потому что иначе это всё оказалось пустым. Потому что Джон тонул, утянутый на дно зловещим духом, в которого даже не верил, а Ли был где-то там, в этом большом и странном мире, в который Джону посчастливилось попасть лишь потому что Вселенная решила, что они заслуживают друг друга. Ли был где-то там, не зная, и не догадываясь…

Прости меня, произнёс Джон мысленно, ощущая, как от недостатка кислорода начинает кружиться голова. Прости меня. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я…

Его слова зазвенели в тишине, и Джон узнал этот звук – подобно ветру, скользившему по струнам, он пронзил темноту, и её хватка ослабла, заплясав перед глазами теряющего сознание Джона черно-белыми бликами. Они тянулись, приобретая смутные очертания, то приближаясь, то отдаляясь, меняя форму. Джон прищурился, пытаясь хоть что-то углядеть в этих линиях. Рука его слабо дёрнулась, освободившись из ледяной хватки, и один из бликов скользнул к ней.. Кончики пальцев обожгло знакомое тепло. Очертания заплясали перед глазами, сливаясь в одно единственное лицо.

— ЛИ!

Его крик рассёк темноту серебристым светом. Затылком ощутив удар, он дёрнулся, вдруг столкнувшись с ней лицами. Окостеневшая рука впилась ему в челюсть, сжав до заплясавшей пред глазами боли. Ионэси не сводила с него пустого взгляда черных глаз. Привкус крови – её крови – скользнул меж ряда зубов и прилип к нёбу, вновь принеся за собой ощущения, чужие ощущения. Джон вдруг увидел тонкие, выцветшие ниточки, скользившие меж её растрёпанных волос и рваных кусков коже на шее. Их тускло-зелёный цвет напомнил Джону о падшей листве, что так тихо шуршала под оленьими копытами. Он вдруг понял. Её хватка окрепла, впившись костяшками ему в подбородок, так что ему пришлось запрокинуть голову, чтобы дать себе хоть какую-то возможность освободиться…

А затем он вдруг резко схватил ртом воздух, обнаружив себя на поверхности воды.

Джон оказался почти и у самого берега, где течение было столь слабым, что едва колыхало одежду. Над водой стоял туман. Небо, которое совсем недавно краснело лучами заката, было бледно-бледно голубым. Гулявший над водой ветер доносил слабую трель птиц. Осознание мурашками поднялось вдоль позвоночника. Рассвет.

Он медленно поплыл, из последних сил перебирая не слушающимися конечностями. Из воды он выбрался на четвереньках, не обращая внимания на царапающую ладони гальку. Его трясло – не то от холода, не то от осознания произошедшего. Не находя в себе сил, он рухнул на землю, взглядом обратившись к небу.

Рассвет.

Где-то вдали раздался птичий крик. На Джона накатило облегчение, когда он увидел, как крохотная точка в небе обретает очертания его вечно взъерошенной птицы. С губ сорвалась усмешка, а затем и вовсе булькающий смех, когда она неуклюже приземлилась на землю, тормозя когтистыми лапами.

— Джопари.

Джон повернул голову. Саян Кётёр смотрела на него, выглядя чуть озадаченной его удивлением. Коротко перебирая лапами, она подошла ближе.

— Ты чертовски меня напугал! – воскликнула она, клюя его в плечо, и Джон издал низкий гортанный звук, вызванный отнюдь не болью. – Ещё хоть раз ты решишь совершить какую-то глупость…

— Ты непременно клюнешь меня вновь? – предположил Джон, заканчивая фразу. Выражение Саян изменилось, так что она отскочила, явно озадаченная. Повела крыльями.

— Ты…?

— Я тебя слышу, — кивнул Джон, ощущая, как дрожит его голос. – Я тебя слышу.

Саян Кётёр пискнула – действительно пискнула, а он сглотнул, пытаясь избавиться от застрявшего в горле кома. Плечи его затряслись, и он разразился рыданиями. Слезы бежали по его и без того мокрому лицу крупными каплями, мешаясь с водой, илом и кровью, чужой кровью, привкус которой он до сих пор ощущал на губах. Его забила крупная дрожь, под давлением которой он согнулся, вжавшись лбом в холодный песок. Саян Кётёр, пища его имя, приблизилась, защекотав крыльями кожу.

— Я тебя слышу, — повторял он, и птица вторила ему, а он продолжал рыдать. Эта истерика ощущалась лавиной, накрывшей его спустя все эти недели полного игнорирования происходящего, когда бежать оказалось некуда. Больше некуда. Джон вдруг понял, как сильно он устал, как сильно ему было больно и страшно все эти годы. А ещё – одиноко, и от этого исчезнувшего груза камнем одиночества хотелось выть, и он выл, выл вжимаясь лицом в песок, потому что все эти годы, все эти долгие, лишенные любви годы…

— Я думал, это наказание, — прошептал он, повернув голову и взглядом встречаясь с птицей. – Я думал, что я наказан, что я не был… что я недостаточно… — он шумно втянул носом воздух, ощущая, как мелкие песчинки щекочут кожу меж перьев. Он действительно ощущал её. Спустя столько лет. – Прости меня. Мне так жаль. Я так скучал по тебе.

— Если это и было наказанием, — шепотом вторила ему птица, склоняя свою крохотную растрёпанную голову к его лицу. – То оно предназначалось для нас обоих. Я скучала по тебе тоже. Каждый день.

Джон кивнул, жмурясь, и Саян Кётёр прижалась к небу лбом, ласково проведя клювом вдоль носа, а он приподнялся на локтях, садясь, так птица забралась ему на колени и он прижал её к груди, оглаживая взлохмаченные пёрышки. Спокойствие заполнило пустоту в груди. Впервые за почти пять лет он поверил, что будет в порядке. Совсем скоро.

Когда Джон нашел в себе силы подняться, небо было совсем голубым, а из-за сосен показывались первые лучи восходящего солнца. Саян Кётёр сидела у него на плече всю дорогу до лагеря, изредка любовно покусывая его за ухо, так что в ответ он лишь усмехался. Всё возвращалось на круги своя.

Баая он увидел, лишь когда обошел юрту. Старый шаман сидел у едва горевшего очага, коротким изогнутым ножом вырезая на древке рунические знаки. Заслышав шаги, он поднял голову. На морщинистом лице появилась довольная улыбка.

— С возьвращением, — произнёс он, не сводя с подходящего Джона взгляда. – Присядь.

Джон повиновался, занимая место напротив учителя. Его маленькая сгорбившаяся фигура вдруг обрела за собой немалый вес, которого Джон почему-то не замечал раньше. Он скользнул взглядом по метке Баая, его выцветшим татуировкам на руках, в завитках которых он не мог опознать ни одного символа. Как он был слеп.

— Тьи ей понравился, — довольно произнёс шаман, ведя лезвием по дереву. Джон нервно сглотнул, ощущая идущий по коже холод при одной мысли о виде духа. – Будь иначье, тьи был би мёртв.

— Она ничего не сказала.

— Тьебе нужны были её слова? – усмехнулся Баай. – Оньа не льюбит говорить. Только делать.

Джон кивнул. Он молча смотрел на то, как Баай методично ведёт ножом, скользя по крепкому дереву, будто ножом по маслу. Вопросы множились и тут же исчезали в его голове, не находя подходящей формулировки. Да и была ли она?

Шаман фыркнул.

— Нье давай страху побороть своё любопытьсво, Джопари. Сьпрашивай.

— Я… — Джон сглотнул, поведя плечами. Он всё ещё не мог собрать всё воедино. – Как ты… Она… — шаман фыркнул, и Джон устало потёр переносицу. Саян поддерживающе сжала его плечо когтями. Парри вздохнул. – Получается, это правда. Легенды не врут.

— Легенды никогда не врут, Джопари, — с улыбкой покачал головой старый шаман. — Только льюди. Оньи забивают, а затьем расказивают иначе. И всё меньяется.

— Но ведь она правда… Она твой илэмумат. Ионэси.

— Дьа. И неть. Илэмумат непростая вещь, Джопари, тьи и сам это знаешь, — Баай вздохнул, проводя ладонью по деревку. – Мьи связали наши души столько вёсен назад, чтьо и нье вспомнить. Её дух быль мой дух, её кровь – моя кровь. Я любил её.

Повисла тишина. Джон вспомнил о порезе, пересекавшем горло женщины. О тонкой полоске шрама, что иногда выглядывала из-за воротника Баая. В горле встал ком.

— Мне жаль.

— Мне нье нужна тьвоя жалость. Таков моя судьба. Я потерял её. Годы, чтьо я провёл во тьме, навсегда остануться со мной. Ньо она вернулась ко мне. Моя Ионэси. Потьому что ей всегда был нужен тоть, кто будет будет ждать и верить. Вселенная даёт нам тех, кого мы заслуживаем, Джопари, — Баай поднял голову, заглянув ему в глаза. – Поэтому тьи должен вернуться и найти его. Самь.

— Ты… — Джон глубоко вдохнул. Впервые за всё время, проведенное у пахтар, он ощутил, что готов рассказать.

Но его, к неожиданности, опередили.

— Ли Скорсби хорошая душа, — произнёс Баай, и Джон округлил глаза, а Саян запищала. – Несколько лет назад он появился здесь подобно и противоположно тьебе. Польон жизни, он иськал смерти. И он нашел её. Я пытался исправить то, что тьи натворил с вашей связью, но увы, это под силу только тьебе, — прищуренный взгляд Баая обратился к его ладони. – Сила, котьорой тьи так желал обладать, мьожет быть примьенима лишь только если тьи чувствуешь свой илэмумат как самого себя. Если его кровь становьится тьвоей, если его жизнь становьится тьвоей.

— Поэтому у меня получилось спасти его, — понял Джон, воспоминаниями обращаясь к событиям в ущелье и позже, на равнине. От того доверия, с которым Ли пустил его в своё сознание, свело живот. Как же он скучал.

— Тьи хотел, чтьобы он жил. И он жил. И сейчас…

— Он жив, — выдохнул Джон, в полной мере осознавая это. Он не слышал Ли, но ощущал его – чужое волнение клубилось в груди прямо против сердца. От накатившего облегчения затряслись плечи. – Он жив.

— У Ли Скорсби непростая судьба, — медленно кивнул Баай. – Но вьи связаны. Куда сильнее, чем то бывает. Так что воспользуйся этой связью. Найди его. Тьи знаешь, где искать.

Джон кивнул. Впервые за много недель, если не месяцев он знал, куда ему идти.

Шаман поднялся. Древко в его руках наконец было полностью покрыто письменами и только теперь Джон понял, что это было. Шаманский посох. Который Баай протянул ему.

— Стьюпай, — произнёс он, когда Джон принял посох в ладони. – Загляни в город. Им есть, чьто рассказать о ньём.

— Кэне̄дем сунэ, Баай.

Баай улыбнулся. Протянув руку, он накрыл ладонью пальцы Джона, сжимавшие древко.

— Кутучӣ бикэл.

Джон кивнул, принимая пожелания. Он не знал, увидятся ли они когда-нибудь ещё раз, но был уверен, что если потребуется, то Баай будет здесь. И что если Джон вернётся к нему, то он будет рад.

Потому что он вернётся не один.

Не в этот раз.

Chapter Text

Стрела просвистела над головой так, что он едва успел пригнуться, в последний момент расслышав шипение Эстер. Каменный наконечник пробил ветку прямо перед его лицом, и тонкие прутья листвы оцарапали щеку. Ли зашипел, перескакивая камень и тут же поскальзываясь, когда галька поползла куда-то вниз. Рычание волков раздалось совсем рядом, и окрик Эстер «я вижу их!» лишь укрепил его опасения. Очередной свист стрелы оцарапал ухо, плечо отдалось болью. Чёрт.

— Нява! – рёв прокатился по лесу, накрывая волной вторящих ему голосов. Ли снова выругался, перескакивая поваленное дерево.

Знаешь, я бы предпочёл, чтобы ты оставался лишь учёным, а не заводил друзей среди дикарей.

Ответом ему послужила тишина. Ли усмехнулся. Ну конечно.

— Хватит проваливаться в мысли! — пропищала Эстер. Ли не успел возразить – волчий рык раздался совсем рядом, клыки клацнули в попытке ухватить заячьи уши. Эстер завизжала. Ли, охваченный её страхом, выхватил револьвер из-за пояса, пальнув на глаз. Волк заскулил, одёрнувшись, где-то позади раздался крик. Ли не успел возликовать – судя по наворачивающейся крови, пуля задела деймона, пробив плечо. Засвистели стрелы, послышался хруст, его собственное плечо вспыхнуло болью, когда каменный наконечник пробил ткань, вонзаясь в плоть. Ли потянулся было рукой к ране, но галька под ногами заскользила, и он кубарем полетел вниз, жмурясь от пронзившего уши визга Эстер.

Когда движение прекратилось, он на мгновение замер, пытаясь осознать себя в звенящем в ушах шуме. У него саднило всё тело, а простреленное плечо накрывало волнами боли. Ладони вязли в чём-то холодном. С трудом найдя силы открыть глаза, он обнаружил их погруженными в воду. Тонкая гладь ручья бежала меж камешками куда-то вниз, окроплённая сгустками чего-то красного. Лишь когда слюна стекла с его губ, упав в воду, Ли понял, что это его собственная кровь.

Чёрт.

—Ли, — прошептала Эстер, и он повернул голову, ища зайчиху взглядом. Та оказалась напротив – помятая, но целая, она замерла на земле, прижимая уши к голове. Когда взгляды их встретились, он увидел в её радужке отражение собственного страха. – Они совсем рядом.

— Знаю, — хрипом ответил Ли, сжимая зубы, когда плечо вновь отдалось болью.

Прижав ладонь к плечу, он ощутил, как кровь липнет к коже. Тошнота подкатила к горлу. Он сплюнул очередной сгусток в воду, заставляя себя подняться. Но стоило ему чуть выпрямиться, как раздался густой рык. Деймоны набросились прежде, чем он успел поднять – один волк вжал в землю Ли, другой за шкирку оттащил Эстер, извивающуюся в воздухе в слабой попытке сопротивления. Ли ощутил, как тело начинает пронизывать боль, тонкие лески которой натягивались всё сильнее по мере отдаления зайчихи. Он пытался повернуть голову, дабы увидеть её, но попытка, показавшаяся успешной, обернулась провалом – звериную хватку сменила человеческая. Молодой воин с исполосованным шрамами лицом схватил его за волосы, потянув на себя. Улыбка его зеркалила звериный оскал.

— Н-н-нява, — протянул он, сверкнув глазами. Ли слышал, как оставшиеся войны приближаются, но всё равно дёрнулся, пытаясь вырваться. Попытка бегства увенчалась ударом клинка, полоснувшим по щеке аэронавта. Ли шумно выдохнул, ощущая, как с накатывающей болью воздух приобретает металлический запах. Лишь когда вода ручья вновь окрасилась багряным, он понял, в чём дело.

Его, не отпуская головы, развернули, представляя взору оставшихся воинов. Тартары окружили его, взяв в редковатое кольцо. Их деймоны – все поголовно степные волки – покорно замерли подле хозяев, скаля зубы, когда он обращался к ним взглядом. Лишь один стоял в отдалении, на физически болезненном расстоянии держа Эстер так, что её тонкая шея находилась стиснута потемневшими от крови и грязи клыками. Эта хватка передавалась и ему, стягивая грудь болью раскалённого железа. Тягучая кровь из пореза мазнула по уголку губ. Он поморщился, сплёвывая.

Вперёд вышел один из воинов – постарше и помрачнее, в накидке из белого меха, понять принадлежность которого не составило труда. Ли впервые задумался, что возможно Йорек был прав, но тут мужчина заговорил. Его речь была обрывистой – басистый голос вибрировал, ударяясь о желтые зубы, отчего «р» выходила до противного картавой, что ничуть не улучшало ситуацию.

— Я не… — начал было он, но хрип его потонул в новом ударе со стороны удерживающего его тартара. Раздались окрики. Боль усилилась, тупой вспышкой отдавшись в груди. Где-то совсем рядом заскулила Эстер.

— Я не понимаю, — повторил он едва слышно, за что получил ещё один удар. Державший его воин впился рукою в волосы, потянув на себя. Когда взгляды их встретились, тот улыбнулся в оскале.

— Зато я тебя прекрасно понимаю, — с придыханием прошелестел тартар. Ли сглотнул. Абсурдность ситуации могла бы начать его забавлять, если бы волк чуть ослабил хватку, и он перестал ощущать его клыки, и не было бы так больно, и долго, и…

— Так что вам, подонкам, надо? – прохрипел он, глядя мужчине в глаза. Тот оскалился, укрепляя хватку, но Ли лишь хрипло рассмеялся, ощущая, как булькает в горле кровь. – Хоть скажите, за что гоняетесь за мной который год. Рад, конечно, всплеску внимания, но…

— Молчать! – выкрикнул тартар, и Ли поморщился от брызнувшей на него слюны. Воин перевёл взгляд на предводителя, произнося что-то на своём языке. Тартарский диалект всё же значительно отличался от пахтарского, так что Ли не мог разобрать даже через слово, а болевой шум в ушах лишь усиливался. Затем воин взглядом вновь обратился к нему.

— Мы здес-сь, — зашипел он. – Чтобы вернуть долг.

— Тогда вы меня с кем-то…

— Молчать, — шипение сменилось рыком, и Ли вскрикнул, ощущая, как хватка челюстей на шее Эстер становится крепче. – Ты прекрасно знаеш-шь, что натворил-л, н-нява. Джопари наш-ш. Убить наш-шего – убить себя.

Ли моргнул, осознавая сказанное. В голове всплыли шепотки, нагонявшие его в северных деревнях, недовольные предостережения Эстер и покачивание головой девушек в таверне. Он вспомнил, как ему рассказали об этом впервые. Он вспомнил, как рассмеялся в ответив, что лучше бы он его убил. И как добавил про себя, делая очередной – в этот раз слишком большой – глоток медовухи, что это обошлось бы дешевле.

Смех булькающим звуком вырвался у него из груди, прозвучав в неожиданно затихшей поляне слишком громко. Он рвался и рвался, вздох за вздохом, даже когда Эстер проскулила «Ли, что ты творишь», даже когда не понимавший его реакции тартар вновь потянул его голову на себя, заглядывая ему в затянутые слёзной пеленой глаза.

— Теперь я понимаю, почему он вас оставил, — прошептал Ли так тихо, что воину пришлось наклониться, чтобы расслышать его слова. Когда лицо его оказалось совсем близко, Ли потянулся вперёд, губами почти касаясь его уха. – Вы безнадёжно тупые.

Тартар ударил его так сильно, что Ли упал на землю, лицом приземляясь в тлеющую листву. Под ругань переговаривающихся тартар он, наконец, нашел взглядом Эстер – вжатая в землю зайчиха повторяла его позу, выглядя, разве что, куда менее самодовольной. Заметив проступающую на редкой шерстке кровь, аэронавт ощутил укол вины.

Прости меня, произнёс он мысленно, не будучи уверенным, что сообщение найдёт своего адресата. Мне стоило послушаться тебя и быть более осмотрительным, но я дурак. Ты же знаешь, какой я дурак. Прости, что я не смог.

— Нява! – раздался вновь голос тартара, последовавший характерному звуку, с которым главный из них достал клинок из ножен. – За убийство, что ты отрицаешь. Ты падёшь.

— Я уже, — ответил Ли, глядя воину в глаза. – Разве ты не видишь?

Тартарин зарычал, оскалившись.

Надеюсь, это быстро пройдёт.

Главный вышел вперёд и, смерив его взглядом, замахнулся клинком. Ли закрыл глаза.

Я люблю тебя.

А затем раздался птичий крик.

Прокручивая дальнейшие события много после, Ли никогда не мог избавиться от ощущения накативших мурашек. Высокий звук птичьего писка проходился по телу тонким уколом серебряной иглы, что вонзалась куда-то под позвоночник, вынуждая распахивать глаза. Ли увидел, как заозирались тартары, запрокинув голову, и сам последовал их примеру, выискивая птицу взглядом. Крик повторился, и он, наконец увидел её, сидевшую на ветке, среди плотной кроны сосны. Ярко-жёлтые глаза её ярко выделялись на фоне листвы.

Сердце Ли пропустило удар.

Он понял, что произойдёт дальше ещё до того, как это действительно случилось, чувством дежавю выбив из легких весь воздух, заставив вот так, с затаившимся дыханием наблюдать, как крик птицы подхватывают её сёстры, обрушиваясь на поляну беспощадным градом.

События завертелись. Тартары закричали, вскидывая оружие в попытке отбиться от их атаки, параллельно извиваясь от боли, пока птицы выклёвывали их деймонам глаза. Ощутив, как хватка на шее ослабевает, он поднялся, устремившись в том направлении, где должна была находиться зайчиха. Рука его потянулась к револьверу за поясом, но прежде, чем он успел его вскинуть, целясь волку прям по центру лба, пестрая взъерепенившаяся птица набросилась на него, принявшись клевать и царапать когтями лицо. Оказавшаяся на земле Эстер бросилась к нему, и он подхватил её, в прыжке прижимая к груди и откатываясь в сторону столь удобно подвернувшихся камней, которых, как он мог поклясться, не было и минуты назад. Как во сне он наблюдал, как тартары бегут или падают, поверженные атакой природы, не веря, не понимая происходящее так же, как не понимал его он. Взгляд его зацепился за единственную сражающуюся фигуру – тот самый воин, державший его, отбивался от птиц ударами стрел, что пронзали их горла в последнем крике. Когда стрела подбила крыло птице – скопе, святые духи, это не могла быть никто, кроме скопы – Ли ощутил поднявшийся в груди гнев.

Вопреки возражениям Эстер, он выскользнул из их убежища, в несколько шагов настигая война со спины. Одним ударом выбивая из слабой хватки тартара лук, он повалил его на землю. Начавшаяся борьба оказалась недолгой. Приложив его затылком о бревно, Ли навалился сверху, успевая прижать остриё единственной оставшейся стрелы к его горлу прежде, чем чужие ладони впились ему в лицо. Тартар оскалился, Ли укрепил хватку, вглядываясь в противника. Мужчина был едва ли младше него – его бледное лицо было перепачкано грязью, а в глубине глаз было какое-то странное помутнение, на мгновение показавшееся Ли знакомым. Поняв, что он медлит, тартар замер, встречаясь с ним взглядом.

— Я не убивал его, — прошипел Ли, наклонившись к самому лицу воина. В глазах его он прочел непонимание. – Убей я его, это связало бы нас меньше. Вы зовёте это илэмуматом, — глаза мужчины в ужасе расширились. Теперь была очередь Ли скалить зубы. – Поэтому вы не можете убить меня, видите? Кто ещё мог устроить это шоу?

Тартарин двинул ртом в попытке что-то сказать, но прежде, чем ему удалось, Ли замахнулся, одним ударом лишая его сознания.

Вскрикнул волк.

Над поляной повисла тишина.

Ли откинулся назад и, прикрывая глаза и запрокидывая голову. Он шумно выдохнул, давая себе мгновение отдыха, а после медленно поднялся. Птицы исчезли. На поляне, помимо их мёртвых тел и потерявших сознание тартар не было и души, и Ли заозирался по сторонам, пытаясь найти хоть намек, подтверждающий его собственные слова. Ноги у него подкашивались.

— Джон? – выкрикнул он, вглядываясь в темнеющую зелень чащи. Звук получился скорее хрипящим, чем громким. Ли закашлялся, пытаясь избавиться от привкуса крови во рту. – Джон!

— Ли, его здесь нет, — тихо отозвалась Эстер, выбираясь из укрытия. Голосок у неё сипел, она вжимала шею в плечи, стараясь не задевать травой запекшиеся на тельце ранки. Ли помотал головой.

— Этого не может, это… Ты же видела!

— Да, но это…

— Джон! – не унимался аэронавт. Сердце его болезненно прорывалось сквозь прутья рёбер. – Джопари!

— Я его не почувствовала, — пробормотала Эстер. Опустив голову, Ли увидел, как она замерла возле тельца скопы, осторожно обнюхивая пробитое крыло. Птица так и осталась неподвижна.

— Ты могла не заметить.

— Нет, — отозвалась зайчишка, поворачивая голову. – Это было странно, но… по-другому, — она повела носом. – С лесом что-то не так.

— Когда с ним было хоть что-то так? – раздраженно огрызнулся Ли.

За спиной у него раздался шелест. Аэронавт дёрнулся, вскидывая пистолет. Из-за деревьев показалось животное – его светло-серый мех ярко выделялся на фоне зелени деревьев. Взгляд аметистовых глаз едва коснулся дула револьвера, и тут же вернулся к его лицу.

Важенка моргнула.

Ли выругался.

Какой же он наивный дурак.

— Здравствуй, — произнёс он, запоздало спохватившись. Эстер подобралась к его ногам, осторожно кивая. – Спасибо, что помогли.

Деймон издала тихий фыркающий звук, расшифровать который Ли не смог. Зато когда она повела головой, медленно направившись обратно в чащу, всё стало понятно и без слов. Он тяжко вздохнул, ощущая груз собственной наивности, а затем, переглянувшись с Эстер, двинулся следом.

Они пошли напрямик через чащу. Важенка вела его по узким тропкам, едва проглядывающим среди густой травы и поваленных веток, замедляясь, когда он отставал и недовольно покачивала головой, наблюдая, как он пытается отдышаться, ощущая как едва покрывшиеся корочкой раны начинают кровить. И пусть Ли был уверен, что от города, с которого он начал свой побег, до последнего места обитания Баая им в жизни не дойти пешком, однако всё равно продолжал идти.

Он не знал, сколько они шли, прежде чем лес стал редеть, а земля постепенно сменилось крупной галькой. Когда же впереди раздался шум реки, важенка остановилась, заглянув в глаза, а потом мотнула головой – мол, иди. И он, кивнув, пошел, не думая о том, куда уйдёт она – сибирский лес, понимал он сейчас, для неё был одним большим пастбищем. Она была повсюду. И не только она.

Сухенькую фигуру он заприметил не сразу, даже выйдя на берег, где начинавшее заход солнце освещало пространство тёплым светом Он прищурился. Чуть приподнимая здоровую руку козырьком и оглянулся, когда наконец увидел старого шамана.

Баай стоял на пороге, по колено погруженный в воду. Лучи заходящего солнца скользили по его оголённым плечам – Ли заприметил летний кафтан из светлой кожи на камнях неподалёку. Дряблая кожа мужчины была покрыта чернилами татуировок, которые, как казалось в закатном свете, испускали какую-то особую тьму, что ползла по воде тенями. Баай стоял неподвижно, по всей видимости медитируя. Ли не мог разглядеть его лица, чтобы сказать наверняка. Он медленно опустился на камень, ожидая.

Некоторое время спустя – должно быть прошло около часа, но начавший клевать носом Ли не мог сказать наверняка – солнце, наконец, скрылось за горизонтом, оставив светло-голубое небо исполосованным яркими прожилками света. И тогда Баай расправил плечи, поворачиваясь. Он медленно добрался до камней, а затем так же медленно на ходу накинул на себя кафтан. Когда босые ступни его зашелестели по гальке, Ли поднялся.

— Баай.

— Ньява, — отозвался шаман. Ли внутренне вздрогнул от прозвучавшего прозвища, но в устах Баая оно звучало скорее ласково, чем оскорбительно. Шаман окинул его взглядом, задерживаясь на следах крови на лице и одежде. Куцые брови его нахмурились. – Как ты угодил к ним в силки?

Ли вздохнул, ничуть не удивляясь, что шаману не нужно ничего пояснять.

— Долгая история, — выдохнул он. Шаман приподнял бровь.

— Мы торопимся?

Ли, усмехнувшись, покачал головой.

Баай отвёл его к месту чуть выше по берегу, выбранное им для ночлега. Поваленные деревья здесь образовывали клин, в глубине которого были укрыты вещи и оружие, а ближе к центру располагались сложенные конусом ветки с листвой, вспыхнувшие от одного лишь касания старика. Баай протянул ему котелок, и дождавшись, когда Ли умоется, стирая с лица запёкшуюся кровь, указал ему на землю.

— Снимай и ложись.

Ли не пришлось повторять дважды.

Избавиться от одежды оказалось не так-то просто. Пропитанная кровью и потом, она липла к коже, застрявший наконечник рвал и без того изодранную ткань. Ли сцепил зубы, избавляясь от плаща и куртки – по коже побежали мурашки от набежавшего ветра, но стоило ему поёжиться, как температура вдруг изменилась, потеплев. Боковым зрением Ли видел, что Баай наблюдает за ним, заваривая что-то в плошке. Судя по запаху – целительный отвар с добавлением чего-то ещё, более кислого и маслянистого. Когда взгляды их встретились, шаман протянул плошку ему.

Травянистый привкус загорчил на языке, вязкостью мазнув по нёбу и языку, и Ли чуть поморщился, замечая, как усмехается шаман. Он отложил плошку в сторону, а затем медленно, стараясь не беспокоить раненное плечо, откинулся на расстеленную шерстяную накидку. Эстер, выглядя совсем сонной, устроилась у него в ногах.

— Как вы узнали? – всё же спросил он, когда Баай оказался по левую сторону от него. Тонкие сухие пальцы едва ощутимо провели по рассечённой скуле, почти сразу откликнувшейся ощущением холода, что защекотал кожу. – Мы были далеко.

— Притьоки повсюду, — пожал плечами шаман. – А твоя кровь им знакома, — взгляды их встретились. – Раськазывай.

Ли вздохнул, прикрывая глаза.

— Я не знаю, когда это началось. Наверное, года три назад, когда мы столкнулись в таверне. Люди узнали, что мы с Джопари сражались бок о бок. И что я вернулся сюда, а он нет. Потом нашлись те, кто участвовал в битве с Магистериумом, — Баай фыркнул, чуть закатывая глаза. Должно быть, с его точки зрения это выглядело совсем незначительным событием.

— Чужие языки нье доводьят до добра.

— Да, — кивнул Ли, шумно выдыхая, когда шаман схватился за обрубленное древко застрявшей стрелы. – Люди связали два факта вместе. И решили, что это я его убил.

Смешок Баая поглотил собой мерзкий хруст, с которым он извлёк наконечник из плеча, пока Ли впился пальцами в траву, заставляя себя дышать. Боль была жгучая и горячая – кровь забила из раны, навевая собой воспоминания о другой такой же стреле. Тогда, признаться, получать её было несколько… приятней, если так можно было назвать облегчение от того, что она угодила в него, а не…

— Они звали меня нявой, — просипел он, когда шаман, наконец, закончил, переходя к обработке раны.

— Такьова тьвоя суть в нашем языке.

— Заяц? – предположил Ли. Баай кивнул. – Получается и вы из их племени.

— Я покинул их много вёсен назьад.

— Почему?

— Моья природа изьменилась. Я стал нужьнее средьи жизньи, нье смьерти.

— Так вы стали шаманом?

Баай покачал головой.

— Я бьил шьаманом задолго до того, кьак стал Бааем. Неть. Неть.

Старый шаман замолчал. Лицом он оставался спокоен, сосредоточенно втирая пахучую мазь ему в рану. Кровь из неё стекала у него меж пальцев, повторяя линии чернил татуировок. Глядя на них, Ли подумал о багряных капельках, ударявшихся о прозрачную гладь ручья.

Притоки повсюду.

Перед глазами возник образ косы, поворачивавшего за островок земли устья, что скрывало свои водные пряди средь высоких деревьев. Источник, что бил рядом со старой хижиной в лесу на востоке, в которой пахло засохшими травами и было невыносимо пусто. Бурное течение, качавшее моторную лодку с борта на борт. Бушующие волны, поглощавшие собой шар. Высохшее призрачное лицо, смотревшее на него птичьими глазами из пустоты. Привкус крови, оседавший на языке глубоко под водой. Тонкий шрам, скрывавшийся в складках шеи шамана. Важенка, своей легкой походкой пересекавшая лес за считаные мгновения. Орёл, чей тяжелый взгляд держал под прицелом спину. История, рассказанная тихим голосом у костра, когда взгляд родных карих глаз то и дело обращался к нему. Мысль, пришедшая в голову, когда они остались вдвоём.

Должно быть это трудно – хранить сердце того, кто никогда не будет принадлежать тебе целиком.

— Поэтьому тьи ей и ньравишься, — произнёс Баай, заставив Ли вздрогнуть. На гуах его замерла улыбка. – Тьи поньимаешь.

Ли молчал. Настигнувшее его осознание расставило по местам все упущенные моменты. Это ощущалось финалом партии, выложенными на стол картами.

Неожиданно тяжелым финалом. «Мне жаль» вертелось на языке, но Ли не давал ему сорваться, понимая, что шаману его сожаление не нужно, как и не нужно было ему, потому что с этим сожалением – отвратительно горьким, липшим к коже сожалением – было ничего не поделать. Чего стоила жалость, если она не приносила облегчения? Он вздохнул. Шаман тихо усмехнулся, проводя ладонью вверх к его лицу.

— Твои мысли как осетр в нерест, нява.

Ли фыркнул в ответ, отводя взгляд. Почему-то смотреть на старого мастера сейчас не хотелось. Стыд мазал по шее и ушам жгучими пятнами. Мысли загудели.

— Получается, вы бились с богом?

Баай рассмеялся.

— Больно надо. Неть. Неть. Богов придумьали льюди, поньяв, что нье могут ими стать. Тьех, кто не понял, постигла другьая участь.

— Но битва была, — взглянув шаману в глаза, произнёс Ли. На секунду ему показалось, что в глубине его тёмных глаз засверкало озорство.

— Тьи видел утёс.

Эстер тихо вздохнула.

Какое-то время они провели в тишине. Холод мази действовал по-особенному успокаивающе, но мысли не уходили, выводя на подкорке круг за кругом. Ему вспомнились собственные слова, брошенные молодому тартару там, в лесу. Каждая буква в них была пропитана отчаянной в своей слепоте надежде. Теперь эта слепота сгущалась под веками, так что страшно было закрывать глаза.

— Как вы справились? – прошептал он, не узнавая свой собственный голос. Шаман, пальцами выводивший круги у него над висками, ничем не дал понять, что услышал его. Но прежде, чем Ли успел пожалеть, ощутив очередной порыв стыда, тот заговорил.

— Ньикак. Сь горьем ньельзя справиться. Этья борьба со стихией своьей собственной прирьоды. Ньельзя справиться. Пережить. Ильи отправиться вслед. Мнье повезло пережить.

В темноте затянутого тучами звёздного неба он вдруг увидел полутень совсем молодого человека, лежащего на земле среди высокой травы. Кровь капала из пореза на шее, впитываясь в ткань расшитой узорами рубашки, придавая ей тёмный цвет. Пустота в глазах звенела. Ли стало трудно дышать.

— Но вы скучаете.

Они встретились взглядами, и Ли отчётливо ощутил, что Баай знает. Звук прокручивающегося барабана револьвера зазвенел в ушах так, что закружилась голова и стало тошно.

Но потом это сменилось тишиной, которую разбил хриплый женский смех, прозвучавший так далеко и тихо, почти эфемерно. У Ли скрутило внутренности от охвативших его ощущений, чужих и родных одновременно. Тепло маленьких сухих рук лучом весеннего солнца скользнувших по коже. Привкус металла на губах, вспышки боли от остроты зубов. Холод пустующей половины у стены. Полуоборот сквозь арку коридоров комнат.

Взгляд тёмных глаз, полных смертоносной решительности.

Пустота.

На утро, когда рассвет растёкся по блеклому небу акварельными красками, Баай перевёз его по реке вниз. Он почти не двигал веслом, покачав головой на предложение Ли помочь. Вода несла их сама, потоками обнимая борт. Ли не спрашивал, не смотрел в лицо старому шаману, потому как застывший на нём усталый покой ранил слишком сильно. Когда они сошли на берег, оказавшись совсем неподалёку от того места, где Ли оставил шар, шаман взял его ладонь в свою.

— Тьебе нье перебороть свою суть, нява, — произнёс он, глядя ему в глаза. – Пережить горье можно тьолько горьюя. В полной мьере. Нье прячьась, нье страшась. Нье избегая, — он помолчал несколько мгновений, а потом заговорил вновь, и голос его звучал ниже и тише: — Смьерть обходит тьебя стороной. Тому есть причьина и причьина сильная. Нье стоит её дразнить.

Ли сглотнул, ощущая, как по коже вдоль позвоночника идёт холод. Он точно знал, о чём говорит Баай.

Однако это не помогло.

***

Пробуждение ощущалось каким-то неестественно лёгким, будто он и не спал вовсе. Ли открыл глаза, устремив взгляд вперёд, туда, где отчего-то пересекались потолочные балки. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что он лежит на полу. Попытка встать, почти сразу сменившаяся желанием хотя бы сесть, удалась со второго раза. Затекшие мышцы шеи и рук кололо, кожу в районе лба неприятно саднило. Он прикрыл глаза, ощущая, как на языке скапливается желчь, отчего тут же поморщился. На лбу выступил пот, он поднял руку, чтобы утереть капли. Когда кожи коснулся холодный метал, сердце ухнуло, пропуская удар.

Ли уставился на револьвер в своих ладонях, в барабане мыслей медленно прокручивая события вчерашнего – вчерашнего ли? – вечера. Он помнил, как изрядно напился в местном кабаке, как мерзкое пойло с кедровым привкусом жгло язык и горло, и как заплетающиеся ноги вечно бились о что-то тяжелое и тупое. Он в общих чертах мог вспомнить, как добрался до номера. Как в пыльных закромах наткнулся на бутылку чего-то мутного, спиртной запах которого перебил ароматы его нестиранной одежды. Он не мог вспомнить, кому принадлежали первые возмущения, взорвавшие тишину комнаты. Не мог вспомнить, кто первый начал кричать. Затем отчётливая вспышка – он вскидывает пистолет, пальцем давя на курок ещё до того, как дуло упрётся в бешено стучащий висок. И затем тишина.

Раздался шорох. Повернув голову, он увидел Эстер, выползающую из-под тени стола. Зайчиха бросила на него быстрый взгляд и тут же отвернулась, принявшись нарочито показательно отряхивать шерстку. Ли вздохнул. Деймон полноценно не разговаривала с ним почти четыре года, не считая коротких фраз, замечаний и окриков, произнесённых ею в порыве особенно бурных эмоций. Как вчера. Слова Эстер, сказанные во время вчерашней ссоры, в голове сливались в одну тянущуюся тираду, но от того их содержание менее болезненным не становилось. И правдивым тоже.

Ли вздохнул.

— Ты не поверишь мне, если я скажу, что мне жаль, да?

Зайчиха тихо фыркнула, поведя ушами, но головы не повернула.

— Ты и на том свете на меня бы дулась?

— Я в тот мир не попаду.

Ли замолчал, не зная, радоваться ли прозвучавшему ответу. Зайчиха повернула голову. Взгляд её тёмных глаз мрачно скользнул по нему.

— У тебя кровь на лице, — буркнула она, поведя носом. Ли нахмурился. Пальцы его потянулись ко лбу, ткнувшись в место, где кожу саднило. На подушечках остались запекшиеся сгустки. Он поморщился.

— Что произошло?

Эстер фыркнула.

— А то ты не знаешь. Каждый год одно и то же представление – самому не надоело?

— Кончай ворчать, — огрызнулся он, неохотно поднимаясь. Суставы захрустели, одежда неприятно натянулась, прилипши. Ли оглянулся по сторонам, выискивая следы пули. Но той как и след простыл.

Он вздохнул. Откинув револьвер, он стянул с себя рубашку и повёл плечами, давая обнажившейся коже привыкнуть к холоду. Затем, размяв затёкшую шею, медленно побрёл к несчастно покоившейся в углу комнаты раковине. Холодная вода брызнула из разъетого ржавчиной крана. Он глубоко вдохнул, наполняя ей ладони. Вода пахла истлевшей землёй и затхлостью, но всё равно принесла облегчение.

Смыв пыль и остатки крови, он выпрямился, глядя на себя в зеркало. Вид у отражения был помятый – бледное опухшее лицо приобрело какой-то серый оттенок, на щеке красовался уже позеленевший синяк, от виска к центру лба тянулась ссадина. Ли вздохнул. До чего он докатился.

Позади раздался шорох. В зеркало он увидел, как Эстер, переминаясь с лапы на лапу, нерешительно подбирается к единственному стулу в этой узкой, миром забитой комнате. Деймон помедлила пару секунд, а затем прыгнула, забираясь на сидушку. Довольная собой, она повела плечами, выпрямляя уши, но, видимо ощутив на себе взгляд, повернула голову.

Внутренности у Ли скрутило.

— Мне жаль, — тихо произнёс он, глядя в лицо зайчихе через отражение. Та моргнула, не сводя с него глаз, отражавших собой полное безразличие. От этого стало лишь хуже. – Правда.

— Это наш общий день рождения, — ответила она, поведя ушами. – Ты всё время об этом забываешь, не так ли?

— Прости.

Эстер вздохнула. Ли развернулся, глядя на то, как она ведёт шеей, отводя взгляд, как сутулятся её плечи. В груди стало невыносимо тошно.

Он сделал несколько шагов вперёд, а затем присел, оказываясь с зайчихой на одном уровне. Та не смотрела на него, но Ли чувствовал – впервые за много месяцев по-настоящему чувствовал – что она его слушает. И поэтому голос его задрожал, сорвавшись на шепот, когда он заговорил.

— Прости меня. Я не должен был этого делать. Я же обещал, да? – зайчиха хмыкнула. – Ты знаешь, у меня плохо с обещаниями. Поэтому мы здесь, — он глубоко вздохнул, на мгновение прикрывая глаза. – Это плохо. Мне плохо. И я не знаю, станет ли лучше. Я знаю, что не должен так говорить, но… В последнее время я чувствую, что я абсолютно один, — Ли шмыгнул носом. – Это не так. Это не правильно. Есть Лира, есть Пантелеймон, и я знаю, что обещал заботиться о них, но… Иногда у меня просто нет сил. Я перестаю хоть что-то ощущать. И это становится единственным способом ощутить хоть что-то. Хотя бы страх. Хотя бы боль. Но это жестоко. Очень жестоко, и я не должен так поступать. С тобой в первую очередь. И я правда сожалею. Ты имеешь полное право не прощать мне это, не прощать мне всё то, что я натворил за эти годы. Но я скучаю по тебе, моя Эстер. Мне тебя так не хватает.

Ли замолчал, ощущая, как щеки его мокнут от набежавших слёз. Он не ждал от деймона ничего – гордость зайчихи всегда шла с его собственной ноздря в ноздрю, так что о прощении даже думать не стоило. Ему просто хотелось сказать. Ему просто хотелось…

Сердце его замерло, а затем зашлось быстро-быстро, когда чужое – родное – тельце подалось вперёд, сильно-сильно прижимаясь. Он ощутил волну чувств, накатившую со стороны деймона столь сильно и ярко, что заболело сердце. Чужое облегчение, горе и тоска слились с его собственным, и когда он обнял деймона, крепко прижимая зайчишку к себе, обрело рамки лишь единственного значимого.

Прощения.

— Я скучаю по нам, — прошептала Эстер ему в плечо, и Ли прикрыл глаза, с нежностью проводя ладонью по жесткой шерстке. – Я понимаю, что это я виновата. Что я не должна была тогда срываться. Что я наговорила лишнего, что я обвинила тебя в том, в чем не должна была. Но это было лишь потому… — Эстер глубоко вздохнула, прикрывая заблестевшие глаза. – Что мне было больно видеть, как ты лишаешь себя, нас, счастья. Которого мы оба хотели. И всё это было так больно, обидно и несправедливо. Так нельзя. Это нечестно.

— Я знаю, — кивнул Ли, ощутив, как по щекам его льются слёзы, но то были другие слёзы, приносящие лишь облегчение. – Я знаю, я…

— И это было так… так глупо, — шмыгнула носом Эстер. – Потому что я чувствовала, что ты обижался, и я чувствовала, что вела себя грубо, но я просто… Меня так злило, что ты закрываешься, потому что думаешь, что я не понимаю, хотя я понимала. Не только ты потерял его. Но и я потеряла её, — Эстер глубоко вздохнула, и тихий скулёж рвался из её задыхающейся груди. Ли протянул руки, перехватывая зайчишку так, что она оказалась у него на коленях, прижимаясь мордочкой к плечу, пока его ладони медленно и нежно оглаживали шерстку, прижимая тельце деймона к себе. – Мне её так не хватает. Иногда, когда я вижу птицу, летающую в небе, то всего на секунду представляю, что это она. Что пусть она так высоко и далеко, но она счастлива. Я могу лишь надеяться, что она счастлива, что она цела и здорова, что она излечилась. Что новый мир не был к ней жесток, что он избавил её от недуга. Что она вернула себе былую легкость, что она всё так же нелепа и забавна, и бесконечно умна и опасна. Я надеюсь, он заботится о ней, я надеюсь, что она счастлива и никогда не чувствует себя одиноко. Но я не знаю, — голос зайчишки сорвался на хрипящий шепот, так что Ли почти не слышал, лишь чувствовал, что она говорит. – Я не слышала её ни разу с момента, как она ушла. Я видела, что Джопари стало хуже, я чувствовал, как он меняется, но я ни разу, ни на секунду не ощутила её. И я знаю, что это глупо, и что она бы так не поступила, но иногда мне становится страшно, что я всё надумала. Что это было не по-настоящему. Что я… Что я слишком маленькая и глупая для такой, как она, что я слишком… обычная. Что я сливаюсь с травой, и когда она летит так высоко в небе, меня совсем не видать.

— Она бы так не поступила, — шепотом ответил Ли. Эстер шмыгнула носом.

— Откуда тебе знать?

— Ни откуда. Просто… Саян Кётёр такая. Она самодовольная и наглая, она гордая и высокомерная до нелепости. Но мне всегда казалось, что она жутко стесняется. Что она так заявляет о себе, боясь, что кто-то успеет возразить прежде. И я думаю, мы ей нравились. Иначе бы она не стала таскать нам дохлых сусликов.

— Может быть, она решила, что мы настолько беспомощны, что не можем добыть их сами?

— Не то чтобы нам нужно было добывать сусликов, — они оба усмехнулись. – Просто она так решила.

— Какой у нас был шанс возразить?

— Никакого, — фыркнул Ли. Он вздохнул. – Я тоже по ней скучаю.

Повисла тишина. Ли медленно дышал, продолжая гладить Эстер, пока она тихо плакала, уткнувшись ему в плечо. Ему показалось, что он впервые с момента их разговора в лощине, казавшемуся им обоим последним, ощутил такую глубокую связь со своим деймоном. Какую непростительную грубость он допустил, отгородившись от неё, позволив себе, своей дурацкой гордости восторжествовать и заточить его крохотную, столь ранимую зайчишку, в темницу собственных страхов.

Когда слёзы деймона закончились, ещё какое-то время они сидели молча. Потом она повела плечами, выпрямляясь. Взгляды их встретились. Ли ласково огладил её мордочку.

— Мы будем в порядке, — прошептал он, впервые за долгое время поверив в правдивость собственных слов. Эстер тихо шмыгнула, кивая.

— Нам надо отдохнуть, — сказала она. – Побыть в тепле и сухости. Хорошенько поспать.

— Я думаю, мы задолжали Лире выходные.

— И самим себе отпуск, — с нажимом произнесла она. Ли усмехнулся. – Не думаю, что цыгане расстроятся, не присоединись мы к ним в этот раз.

— Они только рады будут, что наконец-то мы не мешаемся у них под ногами.

— Ты не мешаешься.

— Туше.

Оба они рассмеялись.

***

До Лиры они добрались лишь две недели спустя и пробыли в Оксфорде чуть больше месяце, прежде чем у профессора нашлось для него новое задание. Они с Эстер сошлись на том, что будут брать лишь те из них, на выполнение которых требуется не больше недели. И пусть это оплачивалось не так хорошо, зато они всегда находили себе тёплое и сухое место для ночлега. Столь примитивный акт заботы о самих себе оказался на удивление действенным, и уже пару месяцев спустя Ли почувствовал, как дышать становится легче.

— Лыбишься как мартовский кот, — с прищуром произнесла Лира, наклоняя голову, чтобы заглянуть ему в лицо. Ли пожал плечами, чуть морща нос, когда пролетавший на ветру пух коснулся его щеки. – Что, дела идут в гору?

— Только если финансовые. Профессор пообещал прибавить мне жалование к осени. Если не сплешивит, то сможем смотаться к морю на недельки две. Тебе понравится.

— Не торопись давать обещаний, — хмыкнула Лира, пиная попавшийся под подошву камень. Ли вскинул бровь.

— Я серьёзно, — Лира улыбнулась.

— Ты уже виделся с доктором Кёрном?

— А должен был?

— Он тебя искал, — кивнула Лира, отчего-то отводя взгляд. – В последнее время он сам не свой. Дёргается вечно, вопросы странные задаёт.

— Вопросы?

— О Чудесном ноже. И о Груммане, — Лира повернула голову, глядя Ли в глаза. – Ты бы обрадовался, если бы он вернулся?

— Не люблю рассуждать о несбыточных вещах, — хмуро ответил Ли, поведя плечами. Такая реакция отчего-то вызвала у Лиры улыбку.

— Мы с Уиллом договорились, что не будем слишком строги к себе и другим, если однажды полюбим кого-то, — произнесла она, глядя перед собой. Затем взгляд её юркнул к глазам Ли. – У вас с Джопари такого уговора не было?

— Не то чтобы мы много разговаривали на этот счёт.

— Нашли, чем занять себя в прощальную ночь? – сверкнула глазами девушка. Ли задохнулся в возмущении. Лира замерла на несколько мгновений, а затем взорвалась смехом, который почти сразу сменился возмущенным ойканьем, стоило Ли начать её щекотать.

До доктора Кёрна он решил не добираться. Он порывался, несколько раз почти доходил до его кабинета, но всегда поворачивал обратно. Ли не знал в чём причина этого нежелания. В конце концов, такое положение дел показалось ему даже правильным. Не было смысла разговаривать с доктором Кёрном о Джоне – Ли сказал ему всё, что хотел, ещё тогда, почти пять лет назад, и с тех пор вряд ли что-то изменилось. Чудесный нож был в другом измерении, Грумман был мёртв, а о Джоне – его Джоне – никому из этой кучки самодовольных болванов, мнивших себя учёными, знать и не нужно было. Обойдутся. А от мысли о научных разъяснениях и рассуждениях, связанных с Эзахеттром, его начинало тошнить. Он видел, на что способен был столь изысканный инструмент, и ещё отчётливей понимал, какой ценой он переходил в руки человека, так что ничего из того, что мог сказать ему доктор Кёрн, он слышать не желал.

Однако Вселенная, как всегда, не то чтобы учитывала его желания.

Он был уже на аэростате – регулировал давление в баллонах, проверял запасы – когда услышал, как кто-то зовёт его по имени, торопливо ускоряя шаг. Он выпрямился, выглядывая из кабины, едва сдержав рвущееся с губ ругательство, когда завидел фигуру в фиолетовой мантии, стремительно направлявшейся к нему. У доктора от бега раскраснелось лицо, костлявая грудь рвано вздымалась, когда он, наконец, остановился.

— Мистер Скорсби! – произнёс он, приподнимая шляпу подрагивающей рукой. Ли кивнул, зеркаля его жест. – Уже улетаете?

— Появилась работёнка на Севере, — уклончиво ответил аэронавт, обменявшись быстрым взглядом с деймоном. Та нахмурила брови, негласно коря его за упрямство. – Старый знакомый просил помочь.

— Понимаю, — кивнул доктор, наконец восстанавливая дыхание. Его ворон, в чьих чёрных пёрышках уже притаилась седина, тихо замер у хозяина на плече. – Мистер Скорсби, у вас не найдётся минутка для разговора?

— Разве что только минутка, — отозвался Ли, кивая в сторону датчиков газа. Доктор, явно сделав вид, что понимает, о чем говорит, методично закивал.

— Да-да, конечно, я… Понимаете ли, мистер Скорсби, я хотел у вас поинтересоваться… знаете, деликатнейшая тема, да, мы уже говорили с вами об этом…

— Прошу вас, не тяните.

— Как давно вы видели доктора Груммана в последний раз? – Ли моргнул, ощущая, как сердце его пропускает удар. Он медленно повернулся, глядя доктору в глаза.

— Почти пять лет назад. Мы сражались бок о бок при битве против Властителя.

— Да-да, конечно, я понимаю, да, вы ещё говорили, что он не вернётся, но я…

— И он не вернётся, доктор. Никогда, как я и сказал.

— Но я видел его, — взволнованно отозвался доктор. Птица на его плече встрепенулась, тихо каркая. Ли и Эстер обменялись быстрыми взглядами.

— О чём вы говорите? – подала голос зайчиха, передними лапами забираясь на борт аэростата. Доктор судорожно кивнул.

— Несколько… несколько недель назад он приходил сюда. Станислаус Грумман. И он искал вас.

— Это невозможно, — покачал головой Ли.

— Но я видел его! Он, он… Он был в вашей комнате! Он был так взволнован, постоянно спрашивал о…

— Довольно! – отрезал Ли, вскидывая руку. Доктор Кёрн оборвался на полуслове, озадаченно хлопая глазами. Ли глубоко вдохнул, пытаясь угомонить запыхавшееся сердце.

— Мистер Скорсби…

— Я сказал довольно, — процедил Ли сквозь сжатые зубы. – Я не знаю что и кого вы вдели, доктор Кёрн. Кем бы этот человек ни был, он не Станислаус Грумман, уж поверьте мне.

— Но…

— Довольно. Я не желаю об этом слышать. И я не желаю… Нет, я запрещаю вам спрашивать об этом Лиру или Пана, — он плотно жал губы, вглядываясь в испуганные глаза доктора. — Если бы он вернулся, поверьте, я бы узнал об этом первый. Кто бы это ни был, он пошутил над вами, глупо и жестоко. Но вам лучше не заботиться о дурацких шутках, а подумать о безопасности места, в котором живёт та, кого я зову своей дочерью. Ещё одна такая выходка и клянусь, я заберу её так далеко, что вы сможете лишь тешить себя надеждами узнать хотя бы слухи о её свершениях.

Он замолчал, глядя остолбеневшему доктору в глаза. Затем, на мгновение прикрыв глаза, чтобы перевести дух после тирады, глубоко вздохнул и повернувшись, шагнул обратно в кабину.

— Всего хорошего, — негромко произнёс он, захлопывая дверцу. Доктор ему ничего не ответил.

Весь оставшийся вечер они с Эстер провели в тишине. Лишь на рассвете, когда Ли смирился с невозможностью сомкнуть глаз, она осторожно, будто боясь потревожить и лишний раз спровоцировать, забралась к нему под бок, положив голову на грудь.

— Это могут быть тартары, — прошептала она, глядя ему в глаза. Ли молча кивнул, в очередной раз в мыслях обращаясь к образу молодого шамана, что он оставил в крови в лесу. – Мы оба знаем, что шаманы способны и не на такое.

— Зачем им так очевидно лгать?

— Может быть они опять ищут нас. Надеются, что ловушка сработает.

— Это могло сработать.

— Да, но каков итог? – Ли не ответил, взглядом устремляясь в залитую светом полоску неба, что пробивалась через полог. – Мы можем спросить у Баая.

— Он не нанимался нам в няньки.

— Да, но он ведь может знать. Кто, если не он?

Ли не нашел, что ответить.

Они добрались до Баая почти две недели спустя, так что волнение его поутихло. По правде говоря, он не знал, что думать. Всё это действительно казалось ему какой-то глупой, несуразной шуткой, но тревожное чувство внутри не давало покоя. Вдруг что-то случилось? Вдруг это и правда был…

— Тьи задумчив, — прервал тишину старый шаман, с прищуром глядя ему в лицо. Ли кивнул. Они вдвоём стояли на косе. Ветер трепал ему волосы, лаская лицо в предзакатных лучах. Енисей переливался всеми оттенками алого, впитывая в себя летнее тепло.

— Кое-что странное случилось, — ответила замест него Эстер, чуть выпрыгивая из-за его ног. Шаман приподнял брови, переводя взгляд с него на деймона. Ли устало вздохнул.

— Я был в Оксфорде, — продолжил он рассказ деймона. – И… один из бывших коллег Джопари приходил туда недавно. Что он искал меня. А потом исчез.

— И ето дейстьвительно тьак?

— Я не знаю, — ответил Ли, тяжко вздыхая. – Я ничего не чувствую.

— Как и я, — отозвалась Эстер. Она помолчала, переминаясь с лапы на лапу, а затем вдруг добавила. – Точнее, я чувствую, что изменилось что-то, но оно… Слабое. Не знаю.

— Тьогда чьего ви боитесь?

— Мы думали, что это тартары. Это глупо, да, но я…

— Гльюпо, согласен, — кивнул шаман. – Приньять чужой облик под силу нье каждому. Я нье знаю такьих из ныне живущих.

— Тогда зачем?

— Нье знаю.

— А если это действительно он? – отозвалась Эстер. Взгляд её был устремлён в небо и, проследив за ним, Ли заметил кружившую над соснами птицу, чей громкий писк он почти мог расслышать в шуме листвы. Шаман пожал плечами.

— Тьогда он будьет искать вас. И ньайдёт. Если этьо действительно он. А если ньет, тьо не стьоит облегчать безумцам работу.

— И то верно, — с усмешкой согласился Ли. От слов шамана ему стало совсем немного легче.

Он улетел с косы, добравшись до деревеньки неподалёку. Доктору Кёрну он не соврал, у него действительно была небольшая работа – местной барменше передали малахитовую шкатулку из самой Московии. Завидев её, она так довольно заулыбалась, что у Ли потеплело на душе. Но всё же, когда девушка предложила остаться на ночь, он отказался, отправившись на шар.

В тот вечер небо затянуло грозными тучами, так что до хижины, где он планировал провести ближайшие пару дней, Ли добирался сквозь начинавший бушевать ветер. Несколько раз шар заносило так сильно, что ветки сосен заглядывали в кабину через полог, но он твёрдо тянул на себя рычаги, точно зная, что ни одно местное божество не даст его в обиду.

До хижины он добрался сквозь льющий стеной дождь, и как только дверь за ним захлопнулась, на плечи навалилась свинцовая усталость. Вода отбивала дробь по шаткой крыше, ручьем струясь у самого пола, но Ли был уверен, что домик выдержит. За последние четыре года он провёл здесь суммарно по месяцу каждый сезон, так что кажущаяся столь хрупкой обитель стала для него самым настоящим убежищем, если не домом. Когда бы Ли не оказывался здесь, как бы себя не чувствовал, он знал, что здесь его никто не достанет, и дело даже было не в особенной земле, которую обходили стороной люди и хищники. Нет, дело было в другом.

Нигде во всём белом свете он не чувствовал себя ближе к Джону, чем здесь.

И поэтому, сбросив себя изрядно промокшую одежду и дав Эстер возможность отряхнуться, он скинул с деревянного настила старое стёганное покрывало, пропахшее пылью и травами, и, не зажигая света, завалился спать.

Он провалился в темноту сразу же, едва успев сомкнуть глаза, и темнота эта казалась холоднее и осязаемее, чем ощущался привычный дурман сна. Отчего-то темнота пахла илом, истлевшей рыбой и растениями, а ещё – старой, запекшейся кровью, от которой сводило живот. Он не понимал, что это за место и что это за ощущения – страх, что был в груди чужим сердцем, и почему они зовут его, и почему не отпускают.

Ионэси? Спросил он, обращаясь в темноту, и та зазвенела серебристым переливом, что становились всё громче и громче, пока не стали звуками, буквами, словами.

Именем.

ЛИ!

Он резко открыл глаза. В хижине стояла тишина, нарушаемая тихим капаньем где-то с крыши. Теплый свет пробивался через окна, играя бликами на пыльном полу. Раздался шорох. Ли повернул голову, взглядами сталкиваясь с ещё сонной Эстер. Зайчиха повела ухом.

— Что-то случилось? – сонно спросила она, когда он сел, ладонью прикасаясь к отчего-то больному месту на груди. – Сон плохой приснился?

— Не знаю, — тихо ответил Ли, разглядывая шрам на руке.

Некоторое время спустя, он заставил себя подняться, разминая затёкшие мышцы. Голова у него находилась будто в тумане, так что он решил проветриться, проверив, как пережил бурю шар. Как оказалось, аэростат удар стихии принял на себя с достоинством. Лишь баллоны питьевой воды полегли жертвами природного буйства. Ли покачал головой.

— Надо идти к роднику, — отозвалась Эстер. – Баай же рассказывал, что там притоки особенно чистые. Даже кипятить не придётся.

— Я помню, — кивнул Ли.

Он взял с собой несколько вёдер, оставленных им в сарае ещё прошлой весной. Ли частенько привозил сюда всякие мелочи – лопаты, секаторы, ружья, свечи, посуду, какую-то мебель. Отчего-то мысль сделать хижину полноценным убежищем, и, может, однажды показать его Лире, особенно грела душу. Он хорошо знал это место, и пусть оно ничуть не было похоже на его дом, ему нравилась царящая тут атмосфера тишины и покоя, единства с такой сильной природой.

В тайне ему казалось, что именно здесь он однажды и умрёт, если конечно жажда приключений не возьмёт своё.

Сегодня это чувство отчего-то было особенно сильным.

— Прекрати дуться, — возмущенно вздохнула наконец Эстер, — когда они вернулись в хижину с наполненными вёдрами воды. – Ты всё утро сам не свой. Что опять у тебя на уме?

— Ты ничего не чувствуешь? – спросил он, ставя вёдра на стол. Запрыгнувшая на столешницу зайчиха повела ушами.

— В каком плане?

— У меня весь день будто в ушах звенит. И, кажется, я видел Ионэси.

— А она-то тут причём? – удивлённо охнула деймон. Ли повёл плечами.

— Я не знаю. Просто такое чувство.

— Ну, если это правда она, то мы всегда успеем сходить к Бааю и спросить, чего от нас хочет его жена, — фыркнула Эстер. Ли закатил глаза, игнорируя выпад зайчихи. Палец его дернулся, подушечкой зацепившись за торчащий из деревянной ручки сучок. Он нахмурился.

— Знаешь, я будто опять тонул.

— Может, это просто кошмар?

— Может, — кивнул Ли. Взгляд его вновь устремился к рассекавшему ладонь шраму. Он поджал губы. – А что если…

— Кто-то идёт.

Ли вздрогнул, поднимая глаза на Эстер. Та смотрела поверх его плеча, туда, где в стене за его стеной было окно. Ли обернулся. Взгляд его устремился через раму дальше, в лес, и он прищурился, пытаясь понять, о чем говорит его деймон.

— Я ничего… — начал было он, но тут зайчиха дёрнулась, спрыгивая со стола и потянувшись прямо к двери, и ему ничего не оставалось делать, как последовать за ней.

У самого порога она остановилась, боязливо замахав хвостом, а затем вдруг тихо пискнула, поджав уши. Ли, не понимая происходящего, вышел на крыльцо.

Должно быть, я ещё сплю, подумал он, заметив невысокую фигуру, появившуюся из лесной тени. Он шел вперёд, чуть щурясь от светившего ему в лица солнца. Одежда его была помятой, а вид уставшим, будто он провёл всю ночь в пути. В руке у него был посох, изрезанный замысловатыми палочками рун. Когда Ли спустился с крыльца, он остановился, поняв, что на него смотрят.

Должно быть, это действительно сон, понял Ли, когда из-за крон деревьев высоко в небе показалась птица, чьё пёстрое оперение так ярко выделялось на его бледном фоне. Он ощутил, как Эстер жмётся к его ноге, не сводя с птицы взгляда, и как из груди у неё вырывается сдавленный скулёж.

Сон, вновь подумал он, наблюдая, как человек делает шаг вперёд. Когда он открыл рот, чтобы сказать что-то, дуло револьвера уткнулось человеку прямо в центр лба.

Их взгляды встретились. Над поляной повисла тишина.

— Кем бы ты ни был… — произнёс Ли, и тут же замолчал, не узнавая звучание собственного голоса. Возникшую тишину пронзил птичий крик, и Скорсби вскинул голову, наблюдая, как скопа спускается вниз. Когда она начала кружится, пикируя, он невольно вытянул руку, внутренне вздрагивая, когда та приземлилась, когтями впившись ему в предплечье. Взгляды их встретились. Ли был готов поклясться, что видел в золотой радужке озорство.

— Саян Кётёр, — на выдохе произнёс он, ощущая, как тело его начинает дрожать. Скопа курлыкнула, подавшись вперёд и прижимаясь лбом к его лбу. Ли замер, на мгновение прикрывая глаза, пока птица вновь не вспорхнула, возвращаясь на плечо хозяину.

Револьвер выпал у него из рук, с шелестом падая на траву.

Джон Парри устало улыбнулся.

— Ли.

Chapter Text

если Вселенная бесконечна и вправду,

то прямо следует из этого факта,

что ты точно так же ждёшь, когда я вернусь обратно

где-то там, в глуби далёких галактик

noise mc – вселенная бесконечна?

Позднее Джон пожалел, что решил сначала отправиться в город. Ему стоило догадаться, что Ли будет не там, позволить отчего-то греющей сердце мысли, что аэронавт сделал его хижину их, осесть в сознании и сразу направиться туда, не тратя понапрасну время. Хотя, конечно, «понапрасну» было отнюдь не точной формулировкой.

В конце концов, Баай был прав. Городу действительно было что ему рассказать.

До Лесосибирска он добрался к девяти утра. Всю дорогу они с Саян Кётёр провели в разговоре – деймон не замолкала ни на минуту, довольствуясь вновь обретённым навыком. Однако сам Джон едва ли был лучше, так что в итоге они наперебой делились друг с другом обрывками накопленных мыслей, ощущений и выводов, то и дело прерываясь на смех. Саян Кётёр была столь активна и бодра – то взмывала ввысь, то наоборот ютилась на плече у Парри, лаково покусывая его за ухо – и задор её передавался самому Джону, так что когда они ступили в черту города, ему пришлось унимать внутреннюю дрожь.

Где же ты? Тишина, раздавшаяся в ответ оклику, в этот раз не давила, воспринимаясь иначе. На смену пустоте пришли другие чувства – казалось, что он ощущал столько эмоций не просто так, а будто они принадлежали им двоим. Он никак не мог это проверить – Ли был далеко и близко одновременно, и у Джона кружилась голова, как бывает, когда из замкнутого душного помещения попадаешь на свежий воздух. Как хорошо.

— Не витай в облаках! – хихикнула Саян, в очередной раз цапнув его за ухо. Джон моргнул, на автомате ведя шеей, так что птица довольно пискнула. Взгляды их встретились. – Какой у нас план?

— Найти Ли, — выдохнул Джон, ощущая, как руки сводит от прошедших по ним мурашек. Саян довольно хихикнула, всем своим видом показывая, какой он влюблённый дурачок, но тут живот у него заурчал. – И, возможно, нам стоит поживиться чем-то.

Птица повела плечами.

— Вон та таверна выглядит довольно прилично, — произнесла она, указав на одноэтажный дом из поблекшего темного дерева, из-за окон которого доносились крики. – Для такой дыры, стоит оговориться. Думаю, все приезжие отшиваются там.

— Думаешь, они могут что-то знать?

— Проверим? – глаза скопы хищно сверкнули. Джон не сдержал довольной улыбки в ответ.

Первое, что бросилось в глаза, а точнее в нос, как только они переступили порог таверны – запах, совмещавший в себе все прелести глубинной сибирской деревушки. Здесь был и пот, и гарь, и вонь немытых тел, и относительно приятные ароматы подходящих завтраков, что доносились с кухни. Джон на мгновение прикрыл глаза, давая ужаснувшимся рецепторам привыкнуть к этому тонкому шлейфу, который Саян окрестила словами, не принятыми к произношению слух. Он окинул помещение взглядом, едва задерживаясь на каждом посетителе. Ничего примечательного, обычные жители городка – рабочие, в основном лесорубы и рыбаки, но были здесь и люди явно из другой местности. Изящная женщина в простом, но аккуратном костюме, что разговаривала с крупным бородатым мужчиной в шубе, чей деймон-бобёр то и дело поглядывал на ножку стола. Женщина говорила быстро, произнося почти все слова через «а», что выдавало в ней уроженку Московии, тогда как мужчина отвечал в основном звуками. На секунду Джону показалось, что он заметил мелькнувшее между ними свечение, переливавшееся корично-красными оттенками, но тут на другом конце зала кто-то смачно рыгнул, и момент был упущен. Джон покачал головой, приказывая себе сосредоточиться.

Он прошел напрямую к барной стойке, решив не занимать место в зале. Девушка, что стояла за ней, когда он вошел, что-то быстро говорила в небольшое окошко в стене, ведущее, по всей видимости, на кухню. Когда он сел, стул скрипнул, так что она вздрогнула, быстро оборачиваясь. На лице у неё появилось странное выражение – смесь удивления и беспокойства – которое тут же сменилось на нейтрально-приветливое, вызвав у Саян Кётёр тихую усмешку.

— Я бы хотел позавтракать, — произнёс он, прежде чем она успела поздороваться. Женщина моргнула, улыбнувшись ему столь притворно мило, что было ясно одно – в мыслях она поливает его последним дерьмом.

— Конечно, — ответила она. Её английский шипел, будто он говорил со змеёй, нежели с человеком. — Каша или болтунья?

— Что из этого с меньшей вероятностью меня угробит?

— Если вас это так сильно беспокоит, то каша. Можно добавить молока, сыра, зелени…

— Да, пожалуйста.

— Чего из этого? – чуть раздраженно приподняла она бровь.

— Всего. И кофе.

— С молоком?

— Без.

Женщина кивнула, поворачиваясь к окошку в стене.

— Лёш, кашу с мешаниной на молоке! – крикнула она на русском в проём. Раздался грохот, потом ругательства и смех.

— Прям всё добавить? – произнёс задорный мужской голос, так что становилось понятно, в передрягу попал не он.

— Ага, — ответила она, поворачиваясь к Джону лицом и спросила, переходя уже на английский. – Вам кофе сразу?

— Сразу, — ответил Джон на русском, наблюдая, как на лице женщины появляется искреннее удивление, венцом которого стала едкая улыбка.

Она налила ему кофе, поставив кружку на стойку с чуть большем усилием, чем требовалось, что вызвало у Саян Кётер очередную усмешку. Джон кивнул, делая глоток. Жидкость на удивление оказалась не столь плоха, пусть и явно была подогрета, но бодрила знатно. Он невольно подумал о кофейне на первом этаже его дома в Оксфорде, и о двух бариста, что полгода назад улетели домой в Сибирь. Сердце отдалось болезненным ударом. Он покачал головой.

Найти Ли, подумал он. Саян Кётёр кивнула, пусть он и не обращался к ней, а затем повела головой, указывая на женщину. Джон вскинул бровь, удостоверившись, что правильно понял намёк, на что скопа закатила глаза, сама забираясь на стойку. Взгляд женщины метнулся к ним. Она нахмурилась.

— Что-то не так? – спросила она, подходя ближе. В руках у неё была сковорода, которую она лениво натирала полотенцем, но казалось, что утварь служила ей скорее оружием, чем необходимой в данный момент посудой. Джон покачал головой.

— Нет, всё… Всё нормально. Чудесный кофе, — женщина вздёрнула бровь, продолжая недоверчиво смотреть. – Я просто подумал, вы могли бы мне помочь.

— Не думаю, что таким как ты нужна помощь, — заметила она, и Джон чуть нахмурился, не до конца понимая, о чём она говорит.

— Я давно не был в этих краях. Но я ищу того, кто, вероятно, здесь частенько бывает. Аэронавт. Может быть, вы что-то слышали о нём. Его зовут…

— Я думала, вы давно оставили Ли в покое, — процедила она, и Джон напрягся, ощущая смешанность охвативших его эмоций. Они с Саян Кётёр переглянулись. – По-моему вам придуркам ясно дали понять, что с ним связываться не стоит.

— Боюсь, я не понимаю.

— Да брось, — закатила глаза она. Её деймон – кошка с такими чёрными глазами, что не разглядеть зрачка, забралась на стойку, взглядом впившись в скопу. Шерсть на спине у неё вздыбилась. – Не строй из себя дурака и не делай из меня дуру. Все знают, что вы, придурки, таскаетесь за ним по всему свету из-за того идиота Груммана, — Саян издала низкий горловой звук. – Отъебитесь. Сдох и сдох мужик, чего бубнить. Развели тут драму.

— Стефания! – раздался окрик из-за стены. Женщина повернулась, послав в ответ какие-то непереводимые ругательства, а после поставила перед Джоном миску с комковавшейся кашей, залитой молоком, в которой можно было разглядеть клочки сыра и зелени. Когда взгляды их вновь встретились, казалось, она готова пронзить его взглядом.

— Прошу, ваш завтрак. Дохлёбывайте и уёбывайте, сударь. И не думайте угрожать мне, что перережете мою семью во сне или чем вы там тартарские выродки обычно увлекаетесь. Доведёте, и мои ребята вашим волчатам хвосты в узел завяжут, так что отрезать придётся. Хотя вы, кажется, у них бракованный, — она смерила быстрым взглядом Саян, а потом закинула полотенце на плечо и с милой улыбкой на чистом английском произнесла. – Приятного аппетита.

Джон оказался бессилен в ответе.

Он позавтракал быстро, почти не ощущая вкуса пищи, потому как мысли его были заняты совершенно другим. Попытка связать обрывки информации, затесавшиеся средь оскорблений в речи женщины, не привела ни к чему значительному. Становилось ясно, что у Ли с тартарами – при чем они тут вообще? – была какая-то давняя история, почему-то связанная с Грумманом, то есть с ним самим. Почему? Как? Логика повествования терялась, не давая ответа. Он предпринял было ещё одну попытку расспросить женщину о произошедшем, но одного взгляда её хватило, чтобы понять, что дел она с ним иметь не желает.

Разочарованный, Джон покинул таверну, бросив несколько монет на стойку в благодарность за хоть какие-то новости. Стефания, завидев их, казалось разъярилась пуще прежнего, но продолжения реакции он не застал, закрыв дверь за спиной, прежде чем в неё прилетело очередное ругательство.

— Что теперь? – спросила Саян Кётёр, когда они оказались на улице. Джон вздохнул, поведя головой.

— Не знаю. Я ни черта не понял с её слов.

— Ну, это не удивительно, — фыркнула птица. – Но она явно знает Ли.

— Да.

— И он явно ей не безразличен.

При этих словах на шее Джона выступила краска. От смущения и, отчего-то, злости – ревности, как, хихикнув, подсказала ему Саян, у него свело живот. Мысль о том, что у Ли за время их разлуки мог кто-то появиться, причем не интрижкой на одну ночь, а полноценно, была довольно логичной, но отчего-то ни разу за всё путешествие не приходила ему в голову. Он представил, как они встречаются, как он видит Ли – живого, здорового, целого и невредимого, смотрящего на него с удивлением… пока из-за спины у него не появляется хорошенькая молодая особа, непонимающе спрашивая любимого, кто это такой.

Во рту появился мерзкий привкус. Его начало тошнить.

— Да брось ты! – возмущенно пискнула Саян, цапая его за руку. – Самобичеванием делу не поможешь!

— Но я могу оказаться прав, — произнёс Джон, потирая ухо. Скопа фыркнула, всем своим видом показывая, что сильно сомневается в подобном исходе.

— Будем решать проблемы по мере их поступления. Сейчас важно найти Ли и Эстер и убедиться, что они действительно живы.

— Они живы.

— Наверняка. Ну и, в конце концов, это будет не первая влюблённая женщина, которую мы убьём, верно?

От возмущения Джон не нашел что ответить.

Решив дать наводке Баая ещё один шанс, он побрёл по улочке вверх, на ходу размышляя, куда обратиться в этот раз. В городе Ли явно бывал, и достаточно, раз о нём знали такие подробности, но могло ли это помочь найти его сейчас?

На почте ему сказали, что аэронавт был у них несколько месяцев назад. Бакалейная лавка, куда его направили прямиком оттуда, заявила, что видела Скорсби недели две назад, а какая-то мимо проходящая бабка, клюкой едва не зарядившая Джону прямо по ноге, заявила, что дурацкий шар этого непутёвого аэронавта вчера снёс ей клумбу с любимыми гортензиями. Впрочем, ни одно из заявлений пользы не принесло, потому как где сейчас находится Ли Скорсби, никто не мог сказать и приблизительно.

Время близилось к полудню, когда Джон отчаялся. Разговоры с местными не приводили ни к чему путному, а их косые взгляды, упрёки и какие-то несуразные просьбы ещё больше выбивали из колеи, так что решив, что с него хватит, он направился в сторону леса, рассудив, что там, в глубине чащи, будет хотя бы достаточно тихо, чтобы он мог всё тщательно обдумать.

Однако, когда на выходе из города Саян Кётёр, всё это время проводившая в небесной вышине, приземлилась ему на плечо, он насторожился.

Некий молодой человек, произнесла она мысленно, ласково заглядывая ему в глаза, по всей видимости очень жаждет познакомиться. Иначе зачем ему следить за нами с самой таверны?

Джон нахмурился, чуть замедляя шаг. Прислушавшись к своим ощущениям, он понял, о чём говорит птица – кто-то действительно крался за ним по пятам, не выдавая себя ничем, кроме шелеста, выбивавшегося из тишины. Прикрыв глаза, он ощутил медленное дыхание путника, столь контрастировавшее со стуком его сердца. Он крался, как дикий зверь, с недоверием оглядываясь и затаиваясь, стоило Джону остановиться.

Парри узнавал эту манеру слежки. Ну конечно.

— Не стоит играть со мной в прятки, — произнёс он на тартарском, останавливаясь. Преследователь так же замер, так что повисшая тишина защекотала уши. – Я слышу, как стучит твоё сердце, сармик*.

Когда за спиной раздался громкий шелест, он обернулся.

Это был мужчина несколько младше него – его нетронутое морщинами лицо было покрыто грязным загаром, что мазал по впалым щекам будто пыль. На шее виднелся рваный рубец шрама. Узкие светлые глаза хмуро смотрели на Джона из-под впалых век.

— Зачем ты следил за мной? – спросил Джон, глядя тартару в глаза. Тот молчал. Одежда его была какая-то грязная и помятая, что наводило на определённые мысли. Тартары были воинами-кочевниками, из-за чего возможности постирать одежду зачастую не находили, но вот пыль, которой была пропитана поблекшая ткань, они не выносили, избавляясь при первой возможности. Так как давно этот воин был один?

— Ты ищешь зайца, — глухо произнёс мужчина, не сводя с него глаз. Деймон-волк сидел подле хозяина, взглядом впившись в устроившуюся на плече Джона скопу. Он приподнял бровь.

— Не заинтересован в охоте, — покачал головой Джон, на что в ответ получил цоканье.

— Нява, — протянул тартар, но, заметив, что Джон никак не реагирует, прокашлял. – Аэронавт.

Джон напрягся.

— Знаешь его?

— Как и все мы. Убить нашего – убить себя, помнишь? Ты ведь один из нас, — не спросил, утвердил тартар. Заметив, что взгляд его направлен на шрам на лбу, Джон медленно кивнул.

— Был однажды.

— Мы уже находили его, — произнёс тартар на выдохе, делая шаг вперёд. Джон прищурился, удобнее перехватывая посох. – Прошлой весной. Он попался в наши силки, — мужчина повёл головой, как-то странно хихикнув, и Джон вдруг отчётливо осознал, что тот не в себе. – Мы его почти прихлопнули. Если бы не эти дрянные птицы, его голова была бы уже у нас.

— Птицы? – переспросил Джон, делая шаг в сторону, так что теперь, в купе продолжающим движение тартаром, они как будто ходили по кругу. Саян Кётёр недовольно повела перьями, ощущая направленное в свою сторону тяжелое дыхание.

— Да… — протянул мужчина, перебирая дрожащие пальцы. – Птицы. Эти чёртовы птицы. Взялись из неоткуда, как, как… — он жадно сглотнул, взглядом впиваясь в Джона. – Братья говорили, что его шаман покрывает. Сам Грумман. Берхня. Грумман мёртв, он убил его.

— И что теперь? – холодно спросил Джон, ощущая, как картина в голове становится целостной. Идиоты.

Тартарин замер напротив, по-собачьи склонив голову вбок и впившись в него взглядом.

— Я знаю, где он прячется. Вниз по реке, на том берегу, есть хижина, хи-хи. Заячья нора. Место непростое, да-а. Земля там нечистая. Но и ты не прост на душу, верно? – хихикнул воин, взглядом вновь обращаясь к шраму на лбу. – С птицами в ладах, я смотрю, — Саян Кётёр возмущенно пискнула, вызвав тем самым волну булькающего смеха. Джон ощутил, как бешено стучит чужое сердце. – Может, это ты его покрываешь, а? Может, ты и сам Грумман, а?

— На удивление точное наблюдение, — произнёс Джон, ведя посохом.

Непонимающее выражение так и застыло на лице тартара, когда удар поразил его. Волк заскулил, жалобно скорчившись на траве рядом с упавшим ничком телом. Взмахом руки Джон перевернул его, присаживаясь, чтобы заглянуть в панике бегающие глаза.

— Твои братья были правы, — прошипел он, ладонью замирая над сердцем воина. – Его действительно покрывает шаман. Мы зовём это илэмуматом. Слышал о таком?

На стремительно бледнеющем лице появилось осознание. Тартар дёрнулся, пытаясь противиться сковавшим тело нитям древнейшей из магий, но тщетно. Джон сжал кулак. Сердце воина остановилось, и он замер в сведённой последней болезненной судорогой неестественной позе. Извивавшийся на траве волк рассыпался в пыль. Над дорогой повисла тишина.

Когда Джон выпрямился, Саян Кётёр взглянула на него, нахохлившись.

— Если ты закончил выпендриваться, то нам стоит продолжить путь.

— Думаешь, мне стоило оставить его в живых? – вскинул бровь Джон. Немного подумав, он оттащил тело в траву, напоследок нашептав заговор о скорейшем разложении. Три года спустя на этом самом месте раскинется дуб.

— Конечно нет, — пискнула Саян, закатывая глаза. – Но нам стоит поторопиться, если ты не хочешь упустить Ли снова.

— Никогда больше, — покачал головой Джон, продолжая путь.

На то, тобы добраться до хижины, у него ушло почти два часа, большую часть из которых он провёл в попытках не дать прибрежным москитам напиться его крови, потому что эти создания оказались на редкость равнодушны к его шаманским силам.

Однако каждая минута, проведённая в этой борьбе, стоило того, чтобы, выйдя наконец на свет, увидеть в дверях дома знакомое взволнованное лицо.

Джону казалось, что он никогда не дышал так глубоко прежде, в попытках унять зудящее под кожей возбуждение. Он видел, как на уставшем лице аэронавта одна эмоция сменяется другой. Непонимание, недоверие, отрицание. Узнавание. Надежда в самой глубине тёмной радужки. Страх.

Когда Ли опустил пистолет, чувства передались и ему.

Много раз Ли прокручивал в голове этот момент – во снах и дневных грёзах, накрывавших его в особо тоскливые моменты. Он представлял, как они встретятся при самых разных обстоятельствах – в битве с возродившимся Магистериумом, в Оксфорде, в лесу. Он представлял, как поведёт себя – равнодушно вскинет бровь, будто Джон никуда и не уходил? Накричит на него, проклиная за все эти годы, прожитые в бессмысленное боли и одиночестве? Прижмёт к себе, целуя в порыве страсти на глазах у целой толпы зевак?

Что же. Он никогда не мог предвидеть, что это действительно случится.

Потому что Джон стоял перед ним воочию, и Ли смотрел, как он улыбается, грустным взглядом скользя по его лицу. Краем глаза он заметил, как Саян Кётёр нетерпеливо переминается с лапы на лапу, не сводя взгляда с прячущейся за ним Эстер. Зайчиха подняла на него глаза.

И тогда Ли сделал шаг вперёд. Обхватив руками скрытые за расшитой курткой плечи, он крепко сжал Джона в своих объятиях. Потому что это было единственное, чего он по-настоящему желал, уткнувшись ему в плечо и вдыхая стёртый из памяти годами одиночества запах. И кроме чужого нерешительного, но такого крепкого объятия в ответ ему ничего не было нужно.

Разве что мгновениями позже, когда Джон вдруг отстранился и, схватив его за подбородок, притянул к себе, целуя так, что Ли мог ощущать, как он улыбается – почти смеётся – он подумал, что желал малого. Потому что Джон целовал его, жмурясь до гусиных лапок в уголках глаз, пока пальцы его блуждали в его спутанных ветром волосах; потому что губы у него были сухие и тёплые, а язык – горячим, так что Ли вздрогнул, ощутив его на собственных дёснах. Когда лёгкие защекотало от нехватки кислорода, он отстранился, лбом прижимаясь к чужому лбу. Ветер размазал по щекам набежавшие слёзы.

— Что за чудный сон, — прошептал он, открывая глаза. Взгляд напротив искрил озорством.

— Это не сон, — со смехом ответил Джон, проводя ладонью по его лицу. Подушечки пальцев огладили шрам от пули на лбу. – Было бы слишком жестоко, будь это сном.

— Что? – непонимающе моргнул Ли. Он отстранился, делая шаг назад. Джон ласково улыбнулся, переглядываясь с Саян Кётёр.

— Это не сон, Ли. Я действительно здесь.

Ли моргнул. Ему почему-то показалось, что на поляне стало как-то неподобающе тихо. Джон смотрел ему прямо в глаза, и на его светившимся удовольствием лице читалось мимолётное замешательство. Ли нахмурился, озадаченно глядя на мужчину, на сидевшую подле него птицу, которую его собственный деймон по-прежнему не подпускала к себе.

Джон вскинул бровь, чуть наклоняя голову, чтобы заглянуть ему в глаза. В жесте этом явно читалось непонимание.

Что не так?

По коже пошли мурашки. Ли моргнул, ощущая, как грудь его стягивает волной гнева. Взгляд его обратился к собственной ладони, пересечённой рубцом шрама.

Действительно.

Удар настиг Джона столь внезапно, что он и не понял ничего, пока тупая боль не обожгла щёку, иглами впившись в дёсны и зубы, пронзив их до самых корней. В ушах зазвенело, голова закружилась. Он услышал, как возмущенно кричит Саян. Рука метнулась к месту удара. Взгляд – к лицу на против.

— Какого чёрта? – воскликнул он, ощущая, как боль сводит отчего-то затёкшую челюсть. Лицо Ли, до этой секунды выглядевшее почти озадаченным, исказило возмущение.

— Это ты мне скажи, какого чёрта?! – завопил он в ответ, вскидывая руками. Джон покачал головой, ощущая, как в ушах звенит от пульсирующей боли. – Джон, что ты, блять, здесь делаешь?!

— К тебе пришел, придурок! – возмутился в ответ Джон, ощущая, что окончательно сбит с толку. – Ты не рад?!

— Рад?! Джон, какого хуя?! Пять лет от тебя ни слуху, ни духу и теперь ты просто… просто есть?! Какого хуя?!

— Я пытался с вами связаться множество раз! И мне удавалось! – он взглянул на Эстер, ожидая поддержки хотя бы от неё, но зайчиха попятилась, не желая принимать участия в этом. – Прости уж, что не смог предупредить, обязательно в следующий раз попытаюсь, если ты пообещаешь не убивать себя, блять, на моих глазах, так что мне пришлось нестись через пространство и время лишь бы убедиться, что ты жив!

— Ты видел это? – ошарашенно захлопал глазами Ли.

— Да, чёрт возьми! И, знаешь, в следующий раз прежде чем заниматься таким, подумай, каково это видеть, как твоя родственная душа пытается убить себя, а ты даже слова ей сказать не можешь, потому что она нихуя тебя не слышит!

— Ну уж простите, что не подумал о том, как ты себя будешь чувствовать, потому что, вот сюрприз, тебя я не чувствовал вообще с момента, как это ебаное окно сквозь миры закрылось. Не подскажешь, почему так получилось? Ты кажется обещал, что это, — Ли ткнул пальцем себе в ладонь, так что Джон увидел рубец шрама по её центру. – Поможет нам слышать друг друга, а? Почему не сработало?

— Я не знаю! – проорал Джон, и тишина над поляной накрыла его вместе с собственным тяжелым дыханием. Ли замолчал, поджав губы. – Я не знаю, — повторил Джон, ощущая, как от собственного бессилия голос переходит на шепот.

Ответом ему послужила тишина.

Ли молчал, медленно дыша. Волна гнева сходила, оставляя после себя опустошенный берег, на котором переломанными ракушками выглядывали множащиеся и множащиеся вопросы. Ощущая, как от гула мыслей начинает болеть голова, он глубоко вдохнул, отводя взгляд от разбитого лица, а затем и вовсе развернулся, быстрым шагом направившись к хижине. Последовавшее за ним шуршание чужих шагов перебило гул.

В груди стало спокойно.

Ступив на порог хижины, Джон ощутил странное чувство. Дом – его укромное прибежище – выглядел знакомым и столь новым одновременно. В глазах зарябило от разных вещичек, разбросанных то там, то тут, но одновременно пребывавших на своих местах. Свечи на деревянных выступах. Веник в углу. Иссушенные травы на верёвке под потолком. Посуда на столе. Он заметил, что половицы в отдаленной комнате стали темнее и плотнее – поменяны не так давно. Что на некоторых стенах, где раньше зияли особенно крупные щели, пропускавшие ветер и насекомых, доски теперь прилегали вплотную, поблескивая в проникающих в комнату лучах лоском лака. Что старые потрескавшиеся стёкла в окнах теперь были целыми. Что кран на другой стороне комнаты перестал капать.

Что о доме явно заботились. Дом явно берегли.

Грудь стянуло тёплое чувство.

— Так…, — прокашлялся Ли, привлекая к себе внимание. Джон повернул голову. Скорсби стоял посреди комнаты, отгородившись от него столом, на котором, в прочем, средь оставленной видимо после завтрака посуде, сидела Эстер. Взгляд у деймона и её обладателя был до жуткого одинаковый. Ли сделал глоток чего-то из глиняной кружки, а затем взглянул на него. – Зачем ты здесь?

Саян Кётёр тихо ухнула, с шелестом приземляясь на потолковую балку. Джон моргнул, не понимая вопроса.

— В каком смысле?

— Что-то случилось? Ангелы вновь призвали вас?

— Нет, — Джон покачал головой. Он прошел вперёд, останавливаясь перед стулом, ладонью скользя по его гладкой спинке. Дуб, понял он. Его здесь не было.

— И где тогда Уилл?

— Дома, — ответил Джон, чувствуя, как в груди становится тяжело. Перед глазами всплыло искаженное сожалением лицо сына. В ушах зазвенело. Он покачал головой. – Я здесь один.

— То есть ты просто… Проведать? Узнать, как я тут, а потом назад? Обратно в Оксфорд?

— Ли…

— Я правда не понимаю. Это же глупо. Так далеко, и так опасно, только ради того, чтобы…

— Ли, я не вернусь в Оксфорд, — перебил его Джон, наконец совладав с голосом. Лицо Скорсби замерло в недоумении. Сердце закололо. – По крайней мере, точно не в свой. Уилл сломал Эзахеттр.

— Но есть же и другие пути. Я могу тебя отвезти. Ангелы умеют…

— Лишь закрывать окна, но не открывать. Так что я не вернусь, — грустно улыбнулся Джон, чувствуя, как грудь стягивает очередной спазм. Ни в одном из размышлений о предстоящей встрече ему не приходило в голову, что Ли придётся в чём-то убеждать. Кажется, он многое упустил. Что ж. Придётся наверстывать.

— Но…

— Ли, послушай меня, — тихо, но уверенно произнёс Джон, ощущая, как внутренности его стягивает от волнения. Скорсби замер на месте, точно заяц, следящий за подходящим к нему хищником. Такое внутреннее сравнение причиняло боль. Саян Кётёр слетела с балки, приземлившись на стол и тихо курлыкнула что-то, обращаясь к одной лишь Эстер. Та повела носом, чуть прижимая уши. Но с места не сдвинулась. – Я знаю, что это, должно быть, действительно неожиданно. Я не хотел, чтобы так получилось, чтобы всё так… — Джон покачал головой. Медленным шагом он обогнул стол, приближаясь к Ли. – Я действительно хотел, чтобы мы слышали друг друга. И я не знал, что получится вот так. Мне жаль, — Джон замер в полуметре от Ли, которой не сводил с него внимательного взгляда. Он не стал протестовать, когда Джон осторожно коснулся ладонью его лица. Взгляд его был задумчив. – Но я сейчас здесь. И это единственное, чего я по-настоящему хочу.

Джон осторожно потянулся вперёд, легко прижимаясь губами к закрывшему глаза аэронавту. На мгновение воцарился покой. Джон грудью ощутил, как курлычет Саян, крыльями обнимая свернувшуюся клубком Эстер. А затем Ли отстранился.

— Но ты болен, — произнёс он шепотом, глядя Джону в глаза. Парри ощутил, как покалывает кончики пальцев, когда рука его безвольно спустилась вниз, стоило Ли отступить. Аэронавт повернул голову, глядя на Саян. – И она больна. Как вы…

— Нас вылечили, — ответил Джон, хватаясь за чужую ладонь. — В моём мире.

— И это навсегда? – спросил Ли, глядя на свою руку. Бровь его скептически поднялась. – Ты уверен, что технологии вашего мира смогут противостоять силам нашего?

— Ли, — умоляюще протянул Джон, вцепляясь в чужую ладонь. Кончики пальцев его наткнулись на гладкий рубец. Он на мгновение опустил взгляд, разглядывая шрам на ладони.

— Уходи, — выпалил Ли тихим шепотом. На лице его трещинами пробивался ужас. У Джона заслезились глаза.

— Я не могу, — ответил он тем же шепотом, ощущая, как грудь в очередной раз берёт в кольцо боль.

Скорсби покачал головой, будто не веря. Глаза его блестели, а взгляд смотрел словно сквозь Джона, не замечая его лица.

Ли отстранился. Сделав шаг назад, он высвободил свою ладонь из руки Джона, прижимая её к груди. В отчаянии Парри смотрел, как он разворачивается, и, с каждым шагом ускоряя темп, исчезает в глубине хижины. Эстер поспешно последовала за ним, виляя своим пушистым хвостиком, так что он успел лишь мелькнуть в проходе, прежде чем ведущая на задний двор дверь захлопнулась, и Джон остался один.

Он глубоко вдохнул, обхватывая голову руками. Сердце его колотилось о грудную клетку, эхом отдаваясь в самую глубь рёбер, а глаза щипало. Но слёз не было – только жгучая грудь обида, вперемешку с отчаяньем и непониманием.

Это должно было быть так легко.

Когда так было? тихо спросила Саян. Он опустил руки, глядя деймону в глаза. Та вспорхнула, подбираясь ближе, а затем ласково клюнула его в запястье в качестве жеста поддержки. Дай себе время. И ему тоже. А потом, как будешь готов, найди его. И определи свою судьбу.

Джон кивнул, соглашаясь с советом птицы.

Пересёкши комнату, он направился к раковине. Умыв лицо холодной водой, дабы привести чувства и мысли в порядок, он выпрямился, глубоко вдыхая. Воздух в хижине пах травами, влажностью и табаком. Лёгкие зачесались. Он окинул хижину взглядом, выискивая следы сигарет. Помятая пачка нашлась на подоконнике на «кухне» если так можно было назвать место, где ютились ряды шкафчиков, скрывавших за своими дверцами банки с крупами и прочей долго хранящейся едой. Джон закурил прямо на кухне, через открытое окно разглядывая чуть колышущийся под порывами ветра лес. Когда первая затяжка дымом растворилась в налетевшем потоке, он на мгновение ощутил умиротворение.

Он дома.

Догоревший бычок отправился в мусорку под раковиной. Джон повернулся, вновь разглядывая помещение. Он не решался дать себе волю залезть в вещи Ли, хоть любопытство и чесало нутро, но боязливо скребущееся чувство, что ему не рады, стократно умеряло этот энтузиазм. В своей голове он вновь и вновь прокручивал сказанное Скорсби, пытаясь понять, в какой момент всё пошло не так. Ответ ускользал от него сыпучей дымкой, проходя сквозь пальцы.

Если он хочет того, решил для себя Джон, сводя руки на животе, то я уйду. Пусть лишь даст мне шанс всё сказать.

Сердце болезненно кольнуло. Он тяжело вздохнул.

Прошло, должно быть, больше двух часов, а Ли всё не возвращался. Когда светлое небо начали рассекать розовые полосы заката, Джон вышел из хижины. Он остановился на пороге, глубоко вдыхая. В лицо ударил легкий ветер, принося с собой запах воды и травы, что росла на берегу. Переглянувшись с Саян Кётёр, он направился к реке.

Ли он нашел почти сразу. Аэронавт сидел у самого берега на поваленном дереве. Со спины не было видно выражения его лица, но сутулые плечи и поникшая голова выдавали ощущение глубочайшей печали, что, казалось, передавалось и окружающей местности, найдя приют в колосках покачивающейся травы. Джон остановился, ощущая, как от волнения у него сводит живот. Саян Кётёр же наоборот подалась вперёд, направившись прямиком к ютившейся в корнях дерева Эстер, что, завидев её, поднялась на задние лапы. Ли вздрогнул, когда птица приземлилась ему на плечо, и чуть повернул голову, встречаясь со скопой взглядом. Кажется, у них произошел безмолвный диалог, потому что птица вдруг довольно курлыкнула, ласково клюнув его за ухо, а после спорхнула на землю, подбираясь ближе к зайчихе. Джон, собрав всю свою храбрость, направился вперёд.

Ли на его присутствие никак не отреагировал, молча наблюдая, как Джон огибает дерево, осторожно присаживаясь рядом так, что между ними оставалось пол метра свободного пространства. Глаза его покраснели и опухли, но лицо сохраняло спокойное выражение. Какое-то время они сидели молча.

— Знаешь, — нарушил тишину Ли прежде, чем это смог сделать Джон. – Мне нравится место. Оно спокойное. Мне нравилось представлять, что ты часто приходил сюда, когда жил здесь.

— Лишь иногда, — ответил Джон, глядя перед собой. Река здесь была не бурная – свернув выше по руслу, Енисей будто успокаивался, продолжая свой путь в медленном, размеренном темпе. И дно тут было совсем неглубоким. – Когда нужно было проветрить ум.

— Да, — кивнул Ли, шмыгая носом. – Понимаю. Здесь тихо. Удивительно тихо. И это не пугает, даже зная, что скрывается под водой.

— Ты знаешь…?

— Об Ионэси? – приподнял бровь Ли. Джон кивнул. – Да. Мы даже её видели, — он усмехнулся, переглядываясь с деймоном, ютившимся в объятиях Саян Кётёр. Это умиротворённое зрелище давало Джону надежду. – Даже дважды. Кажется, она мне снилась сегодня.

— Как раз, когда я чуть не утонул? – Ли моргнул, удивленно глядя на него. Затем пожал плечами.

— Возможно.

Они замолчали.

Джон взглянул на свои руки, думая о произошедшем ночном кошмаре и том свете, что прервал его. Слова Ли натолкнули его на мысль. Он повернулся.

— Можно я взгляну?

Ли чуть нахмурился, явно не понимая, о чем он. Джон коротко кивнул, указывая на его ладонь, и, дождавшись медленного кивка в ответ, взял её в свою.

Когда сухие подушечки пальцев коснулись гладкого изгиба шрама, Ли ощутил, как по спине его идут мурашки. Он поджал губы, быстро переглядываясь с Эстер, которая не обращала на него ни малейшего внимания, занятая милованием с довольно курлычащей Саян Кётёр. Он глубоко вдохнул.

— Вы пытались это исправить, — тихо произнёс Джон, скорее утверждая. Пальцы его продолжали осторожно оглаживать поверхность шрама. Между бровей появилась задумчивая морщинка. Ли моргнул. Красивый.

— Да, — ответил он, когда Джон поднял глаза. Во взгляде его читалась озадаченность. Ли закусил губу. — Баай сказал, что след твоих сил отпечатан на… мне. И это не позволяет никакому другому шаману влиять на меня.

— Хоть что-то хорошее.

— Эй! – возмутилась Эстер. Они повернули головы, взглядами обращаясь к ней. – Довольно самодовольно, вам не кажется?

— Нам не жаль, — промурчала в ответ Саян, головой потеревшись у Эстер за ухом. Та закатила глаза, но возражать не стала. Джон тихо усмехнулся.

Помедлив, он чуть отстранился, не выпустив однако руки Ли. Джон наклонился, доставая что-то из сапога. Когда лезвие ножа блеснуло в лучах закатного солнца, в горле у Ли образовался ком. Джон поднял на него глаза.

— Можно?

Помедлив, Ли кивнул.

Джону показалось, что время замерло на те мгновения, что он аккуратно занес нож. Коснувшись руки лишь самым его кончиком, он медленно провёл, делая небольшой надрез и тут же останавливаясь, когда рука аэронавта напряглась так, что он шумно выдохнул сквозь сжатые зубы. Аккуратно оглаживая её большим пальцем, Джон наблюдал, как на коже выступают капельки крови. Глубоко вдохнув, он закрыл глаза.

Энергия Ли захлестнула его. Свет – переливающийся всеми оттенками золота – бил ключом, солнечными зайчиками, потоки перехлёстывались, мешаясь, искажаясь. Тепло облюбовало его, но среди этого яркого потока он всё равно заметил крохотные крапинки зелени и холода, что никогда не встретишь в техасских землях.

Но всегда найдёшь в лесах, где обитали ведьмы.

Ну конечно.

Джон глубоко вздохнул. Решение отдать Ли жизненную энергию Юты, несмотря на спонтанность, всегда казалось ему правильным. Убить ту, что любила его, чтобы спасти того, кого любил он. Заслужено. Закономерно. Он спас Ли ценой её жизни, которую он почти отдал, спасая его. Ведь так было нужно.

Но неправильно.

Они оба не найдут покоя, пока жива она.

Джон знал, что ему нужно сделать. Страх болезненно забился в груди, умоляя отступить, но он противился ему. Всё будет хорошо. В этот раз он всё сделает правильно.

И тогда он наклонился, поднося ладонь Ли к губам, и зашептал. Слова текли из его рта, заговорённые, и сила, заключенная в них, проникала в ткани, плоть, доходя до самой сути Пыли, что наполняла аэронавта. Поток энергии замер, а затем стал блекнуть и замедляться, и Джон ощущал, как болело его сердце, наблюдая за этим.

Когда последняя крапинка чужого холода растворилась, сгинув в пустоте, слова закончились. Крохотная солёная капля сорвалась вниз, смешавшись с выступившими каплями крови. Смахнув их пальцем, Джон понял, что ранка затянулась. Ли выдохнул.

— Всё закончилось? – спросил он, скорее утверждая. Джон кивнул, сглатывая образовавшийся в горле ком.

Меньшее, что я могу сделать.

Ли не ответил. Джон, вздохнув, поднял на него глаза, вглядываясь в родное лицо. Он не нашел в себе силы отпустить ладонь Ли, так что их руки так и лежали между ними, накрывая друг друга.

— Я тебя не слышу, — прошептал Ли. Джон кивнул, ощущая, как глаза начинают слезиться. У него не было сил на борьбу. – Эстер говорила, что видела тебя. Иногда. И вы общались.

— Он мне не верит, — саркастично отозвалась зайчиха. Джон устало улыбнулся.

— Это правда, — ответил он, взглядом пересекаясь с зайчихой. – Спасибо тебе.

— Мне казалось, я схожу с ума.

— Нам всем, — отозвался Джон, и Ли кивнул, соглашаясь с его словами.

— Но почему тогда я не слышал Саян Кётёр? – спросил он, заглядывая ему в глаза. Джон пожал плечами.

— Я не знаю.

— Я сама едва заговорила только сегодня, — произнесла птица. Ли озадаченно нахмурился.

— В каком смысле?

Джон тяжело вздохнул.

— Когда мы пересекли окно миров, — начал он свой рассказ, ощущая, как в груди начинает давить. – У меня случился сердечный приступ. Мне сделали операцию. Была суматоха и мы… Потеряли друг друга на время. А потом, когда встретились, выяснилось, что я не слышу её. Мы не знали, почему так и как это исправить. А когда нам удалось связаться с вами, то я понял, что не слышу и тебя тоже. Только Эстер. Потом я утратил и это.

— Но как ты узнал? – спросил Ли, заглядывая ему в глаза. Взгляд Джона скользнул по шраму у него на лбу, почти в том же месте, где зияла его собственная метка шамана. Грудь сдавило. Подавшись вперёд, он уткнулся лбом в плечо Ли. Кожа плаща была теплой под лучами закатного солнца. Джон повернул голову, прижимаясь к ней щекой.

— Мы были в лаборатории, — тихо произнёс он, глядя на покачивающиеся верхушки сосен. – Проводили измерения Тёмной материи. Пыли. Тогда я почувствовал, что что-то не так. И тогда я увидел вас, — голос его сорвался на шепот. – Я не мог разобрать ни слова. Было видно, что вы ссоритесь. А потом ты занёс пистолет.

Он замолчал. Рука Ли впилась ему в ладонь.

— Мне казалось, я сойду с ума. Мы пытались связаться с вами снова и снова, но ничего не происходило. Почти месяц я думал, что ты мёртв. Если бы я знал, что Уилл сохранил нож, я бы примчался в тот же миг. Но я не знал. Я думал, он уничтожил его, как только у меня случился удар.

— Почему он не стал? – таким же шепотом спросил Ли. Джон пожал плечами.

— Я не знаю. Должно быть понял, что я не найду покоя в том мире и захочу вернуться однажды. Когда я рассказал ему о нас, он удивился, как я нашел в себе силы вернуться.

— Он твой сын, — прошептал Ли, пальцем проводя по тыльной стороне ладони Джона. — Ты не мог иначе.

— Я знаю, — кивнул Джон, ощущая накатившее на него облегчение, потому что Ли понимал. – И я не жалел. Но я не мог перестать о тебе думать. Мы решили, что я отправлюсь сюда, чтобы найти тебя. И убедиться, что ты жив. Мы должны были пойти вдвоём. А потом он закрыл окно. И сломал нож.

Джон закрыл глаза, замолкая. Под веками слёзы жгли глаза, но не срывались вниз. В груди на рёбра давила пустота, так сильно, что становилось трудно дышать. Ему казалось, что он так и замрёт здесь, испустив последний вздох, и колышащиеся верхушки так и застынут перед его глазами навечно.

А потом раздался шелест, с которым Ли обхватил его за плечо свободной рукой, крепко сжимая. Его голова склонилась, прижимаясь затылку Джона.

— Мне так жаль, — шепот его дыхания опалил Джону ухо. – Это жестоко.

— Он хотел, как лучше.

— Это не делает произошедшее менее жестоким.

Джон не нашел, чем возразить.

— Может быть однажды мы сможем об этом поговорить.

Повисла тишина. Закат сиял всё ярче, окрашивая небо в тёпло-розовый цвет. Ли тяжело вздохнул.

— Джон, твоё сердце. Это ведь не навсегда.

— Да, — тихим шепотом согласился Джон, ощущая, как тяжкий вздох застревает в горле аэронавта.

— И… сколько…?

— Я не знаю. В нашем мире врачи дают около десяти лет.

Ли издал тяжелый стон, болезненно сжимая его руку. Джон не нашел ничего лучшего, кроме как сжать её в ответ.

— Я ни о чём не жалею. Всё это стоило того, чтобы вернуться к тебе. Я знаю, что из меня никакущая родственная душа, и человек из меня не очень. Но таков я. Вселенная ошиблась лишь в том, что я не заслуживаю тебя. И никогда не смогу заслужить.

— Меня не нужно заслуживать, — Джон глубоко вдохнул.

— Поэтому я тебя так сильно люблю, — произнёс он, грустно улыбаясь. Ли замер, казалось, всем своим существом. – Каждый раз, когда мне кажется, что я не могу полюбить тебя больше, это происходит. Снова и снова. Знаю, я эгоист. Всегда им был. Но я ничего не могу с этим поделать. Если ты захочешь, чтобы я ушел, если ты считаешь, что так будет лучше…

— Останься, — выпалил Ли так быстро, что сердце Джона пропустило удар. Он медленно выпрямился, недоверчиво глядя в глаза аэронавта. Лицо Ли было полно волнения. – Джон, останься со мной. Не уходи.

— Как я могу? – шепотом ответил Джон, улыбаясь. Ли засиял. – Боюсь, откажи ты мне, я не смог бы далеко уйти.

Ли рассмеялся.

— Так ты соврал?

— Ничуть. Схитрил, возможно. Но таково главное оружие шаманов. К тому же... — Джон с ухмылкой поднял вверх левую руку, продемонстрировав кольцо с бирюзой на пальце. Искреннее удивление аэронавта сменилось выражением, отражавшим собой чистое обожание. Джон точно знал, что они думают об одном и том же. — Это была бы твоя вина в каком-то смысле.

— Ты невыносим.

— Знаю. Но ты всё равно меня любишь, — Лицо Ли смягчилось. Он огладил ладонью его щеку, поддаваясь вперёд.

— Конечно, — произнёс он Джону в самые губы. А потом они поцеловались.

Энергия захлестнула их обоих, до мурашек пробрав кожу. Их захлестнуло чужими эмоциями – волнением, радостью, счастьем, болезненным сожалением и любовью, бесконечной в своей силе – и они оторвались друг от друга, прижавшись лишь лбами так, что тяжелое дыхание одного опаляло губы другого. Джон первый нашел в себе силы открыть глаза.

Ли? Произнёс он в беззаветной надежде, которая зазвенела, оторвавшись от собственного сердца на пути к тому, что стучало напротив. Ли расплылся в широкой улыбке, потянувшись за новым поцелуем, не открывая глаз.

Джон.

Джон счастливо рассмеялся, тут же отвечая на поцелуй, потому что больше ничего на этом свете не могло его потревожить.

И когда многими часами позже они лежали в их общей кровати, засыпая в обнимку, казалось, что их переплетённые в темноте пальцы переливались подобно их собственным судьбам.

Золотыми и серебряными нитями.