Work Text:
- По гроб жизни должен будешь, - говорит Цунадэ, удерживая на своем плече его болезненно тонкую, бледную руку. Сначала он еще может идти, хоть и с ее поддержкой; но на повязке, которую она наскоро наложила, расплывается пятно, похожее на диковинный цветок.
Орочимару смотрит на этот цветок, расцветший для того, чтобы вскоре завянуть; переводит взгляд на Цунадэ.
Ее светлые волосы собраны в высокий «конский хвост»; лохматятся, не желают лежать ровно. Даже сейчас, когда в них запеклась кровь.
Чья эта кровь? Его? Она голыми руками пережимала его разорванные сосуды, не обращая внимания на красные брызги, летящие ей в лицо. Они и сейчас там, капли его крови – остались на ее щеках. Должно быть, стягивают ей кожу; но со стороны это кажется красивым.
Она сама кажется красивой – как никогда. Почему он раньше не обращал на это внимания?..
Стиснутые зубы, прикушенная губа, кровь на лице и одежде, две луны, отраженные в светло-янтарных глазах – ты прекрасна, Цунадэ-химе. Ты сама как цветок... алый.
У нее не осталось чакры, чтобы исцелить его. Чтобы исцелить себя – и подавно.
- Тебе придется вернуть мне долг, - Цунадэ усмехается; на ее белых зубах – алые разводы, под глазами – темные круги, а лицо бледнее, чем обычно... хотя до него ей все еще далеко. – А значит, ты должен выжить.
Тогда, на поле боя, она защитила его от врага – размазалась на мгновение в воздухе, чтобы секунду спустя возникнуть между ним и противником, разведя руки в стороны, – заслонила собой. Он уже был ранен – вражеский клинок прошел насквозь, но удар, который прочертил глубокий диагональный след на теле Цунадэ, наверняка прикончил бы Орочимару.
Ей было будто бы и все равно. Сначала упала на колени, истекая кровью; «след» на поверку оказался глубокой раной – от правого плеча до левого бедра, сквозь ложбинку между двумя грудями, – и рана расцвела.
Он думал, что кричит, но на самом деле смог только назвать ее имя:
- Цунадэ.
И потом добавить:
- Зачем?
Она вскинула голову – сведенные брови, недобрый взгляд, так, что враг отступил, наткнувшись на этот взгляд, будто на еще один клинок... несгибаемый.
- Ты должен выжить, - сказала, обращаясь к Орочимару. А потом поднялась, одной рукой опираясь на собственное плечо; ей не нужна была другая поддержка.
Ее кровь, ее лепестки; в какой-то момент Орочимару понял, что не может отличить эту кровь от своей.
Она закричала, атакуя; как раньше, никакого оружия – только кулаки.
Когда она размахнулась для удара, на темную траву выплеснулась без малого лужа крови. Орочимару захотелось коснуться этой крови, еще теплой – а потом облизнуть пальцы. Сделать ее частью себя, слиться; слиться с Цунадэ. Ее силу, ее гнев, ее цветение, ее огненно-алую волю – разделить напополам. Сорвать, как прекрасный цветок...
Вместо этого он резко развернулся, атакуя притаившегося противника; спиной к спине, Цунадэ-химе.
Ты должна выжить.
Потом, победив, они поняли, что враги, вероятнее всего, входили в разведывательный отряд. А это значит, надо немедленно уходить, чтобы доложить своим о возможном нападении...
Чтобы остаться в живых.
И вот сейчас Цунадэ, которая давно должна бы упасть, но почему-то не падает, заставляет его обхватить ее за шею обеими руками.
- Держись, - говорит со все той же сумасшедшей усмешкой, и Орочимару понимает – ее следует бояться.
С ней можно разделить любое безумие.
До ближайшего поста Конохи – два часа, но они преодолевают этот путь за четыре, только чудом сумев избежать новых стычек. Все это время она несет его на себе и больше не говорит – ни слова. Ее дыхание сбивается на полпути, она едва идет и часто сплевывает густым, карминно-алым, похожим на окрашенный в красное сладкий нектар; но разрешает себе упасть, только заметив своих.
Она никогда не умрет, думает Орочимару. Она – тот цветок, который дарует вечную жизнь.
Лекарство.
Жаль, что лучшие лекарства обычно такие горькие... и достаются другим.
Тот раз, когда она спасла ему жизнь, был единственным. И она об этом, похоже, даже не помнила, в отличие от тех случаев, когда не успевала спасти кого-то.
Из деревни уходил – с ней не виделся. Может, она бы и убедила остаться... но не до того ей было. Смерти, потери.
Он знал, как от этого уберечь – и ее, и себя. Или думал, что знает.
Он хотел – как она. Сильнее, чем она; он собирался научиться воскрешать. Поэтому ему пришлось уйти.
А потом он забыл, ради чего уходил. Проходило время, и он не становился моложе. Менял тела, но сознание оставалось тем же. Его нельзя было обновить; с возрастом в нем происходили изменения. Необратимые.
Неудивительно – при том образе жизни, который он теперь вел.
Он не вспомнил о долге, когда впервые схлестнулся с ней в бою – много лет спустя.
На этот раз они сражались не спиной к спине – лицом к лицу, и она, не пожелавшая стать его лекарством, захотела стать его смертью.
«Зачем ты защищаешь этого мальчишку?» – сквозная рана; лепестки крови, которой ты начала бояться, поняв, что не имеешь власти над собственной силой... Цунадэ-химе.
«Он будущий Хокаге Конохи. Он должен выжить».
Сведенные брови, недобрый взгляд, будто еще один клинок. Несгибаемый.
«Тогда тебе придется умереть».
Глубокая рана – от правого плеча до левого бедра, сквозь ложбинку между двумя грудями. Цвети для меня еще раз, Цунадэ-химе; последний раз...
Но она не умрет – никогда.