Work Text:
Эпизод Х. Не спроси, кто в мыслях: знай одиножды, что ты навсегда.
— Ох, и неужто ли, mon chéri, вы здесь. Вновь наша «великая и блажайшая государыня» ниспослала за очередной кипой бумаг в её кабинет?
Кабинет министра финансов, просторный и богато обставленный. Пусть второе же и не обязательно, но Его Превосходительство самолично возжелал вместить в свою обитель как можно больше того, что отражало бы его статусность. Томоэ, покручивая в пальцах перьевую ручку, скучающим взглядом обводит силуэт своего гостя, изучая до мельчайших деталей, точно пытаясь подметить некие изменения с их прошлой встречи. Работа есть работа, и поручение подлежит выполнению, но разве трудно ли уделить хоть малость времени любви своей, чувствам своим?
— Именно… От вас пожелали видеть лишь доходно-расходные справки. После этого — ретируюсь.
— А могли бы является немногим почаще, да и не только по рабочим вопросам. Я же всегда так жду вас, mon Ami. Je Vous aime de bon coeur.
Что Хиери не жаловал никогда, так это несколько простую, немногословную манеру общения Джуна; его совершенное отсутствие изящества, даже малой толики грации, столь необходимой аристократии, и тем более — таких высоких постов. Министр государственных имуществ, не больше и не меньше! И столь холодное, столь безразличное и безучастное обращение к человеку ближайшему и дражайшему, что точно недопустимо. Хиери, что изголодался уже по вниманию его, это совершенно возмущает, как величайший грех, худший порок.
— Мой дорогой, я тебя чрезвычайно люблю; отроду так счастлив не был, как с тобой, и до всего свету нужды нету, когда с тобой сижу. А ты пусть может этого и не показываешь, но любишь же также?
Поднявшись из-за стола, Томоэ, с обыкновенной грацией своей, без излишних и грубых движений, подходит ближе к коллеге. Проходит, сопровождая своими сладкими речами, точно смакуя каждое слово; будто выписывая его в полное нежностей полуночное письмо любимому, как влюблённая дева, сгорающая от своих же пламенных чувств; раздираемое болью разлуки сердце. Приблизившись уже до опасного близко, перебирает лёгкими движениями медали и ордена, от этого тихонько звенящие, проводит пальцами по золотой окантовке, поправляет багряную ленту. И после этой, для одного неловкой, для другого же столь долгожданной, процессии, Хиери задерживает свои руки на талии уже изрядно стушевавшегося Джуна (предельно знающего, что же последует за этим).
— Вы…
— Хочется часто скрыть от тебя внутреннее чувство, но сердце мое обыкновенно пробалтывает страсть… А скрывать хочется, дабы не страдать в ожидании, выжидая твоего прихода. И, ради Бога, хватит формальностей. Перейдём на «ты», голубчик мой дорогой.
Хиери склоняет голову вбок, ближе ещё прижимается к телу, проводя руками выше и выше, обвивая ими плечи и шею Джуна. И взгляд этот — нежный и любви исполненный, и даже страсти долгожданный. В смущении столь неловкого положения Джун пусть и пытается отвести глаза, но безуспешно — и любоваться хочется, и невозможно взгляд любимого на себе не чувствовать, даже отвернувшись. В попытке сделать лишний шаг назад, поясница упирается в стол, а руки нащупывают позади лишь резную раму массивного зеркала. Отступать некуда, да и есть ли смысл..?
— Не хочешь говорить, так и ладно же. Всё равно не придётся.
Джун поднимает глаза и встречается взглядом с Хиери; с взглядом глаз цвета величавого пурпура, обрамлённых густыми ресницами; с взглядом спокойным и нежным, влюблённым и ласковым. Только вот так близко — опасно близко… Лицо точно горит от тёплого дыхания напротив; и пробуждается изнутри что-то непознанное, столь давно не ощущаемое, взрывается выше, достигая всяких пределов. Расцветает в душе багряными маками, тонкими лилиями и алыми розами, замирает в сердце и пытается найти себе выход в случайных касаниях, случайных порывах.
И губы их смыкаются в поцелуе.
В поцелуе пикантном и ярком, приторно-терпком, по вкусу подобном прекрасному Château d’Yquem, совсем, казалось бы, недавно приведённого Томоэ из совершенно иного мира, мира свободы и революции. И есть же в этом моменте, как в мгновении минувших лет, нечто запретное, заставляющее сердце трепетать лишь сильнее, а мысли становиться всё спутаннее и совершенно несноснее — желая продолжения.
Хиери, спустя секунду промедления, отвечает на поцелуй, перенимая инициативу, ведя за собой, точно в изящном вальсе или же торжественной паване. Придерживая лицо руками, оглаживая шею и плечи, зарываясь в жёсткие темные волосы. Моменты близости — подобные и прочие — всегда возрождают в памяти воспоминания, ценнейшие, о зимних и осенних мгновениях, о летних неспешных прогулках в садах, о каретных поездках весною; о тяжелейшей ссоре и расставании, а затем — воссоединении и мире. О безуспешных совместных уроках французского и путешествиях за границу; о тяжелейшем грехе и в нём же — величайшем блаженстве. Хиери разрывает долгий и томительный поцелуй только лишь для того, чтобы начать новый, не давая возлюбленному и шанса выбраться из пылких объятий.
Отпустив единожды — не отпустит больше никогда.
— Останешься сегодня на ночь?
— …Пожалуй.