Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

…"Любовью в праздности» его зовут.
Найди его! Как он растет, ты знаешь…
И если соком этого цветка
Мы смажем веки спящему, — проснувшись,
Он в первое живое существо,
Что он увидит, влюбится безумно.
Оберон, «Сон в летнюю ночь»

Каждый февраль Хогвартс превращался в гудящее осиное гнездо.

Словно по мановению волшебной палочки. Тридцать первого января по коридорам школы лениво передвигаются обычные студенты, еще не отошедшие от сытых рождественских каникул, но — р-раз! — стоит только календарю сменить лист, как гормоны юных волшебников вскипают, словно оставленное без присмотра зелье.

Две недели до Дня святого Валентина! Всего две недели !

О, что тут начиналось.

— Ты идешь с кем-нибудь в праздничные выходные в Хогсмид? У мадам Паддифут новые сезонные сорта чая, с сахарными сердечками, малиной и тягучей прозрачной карамелью!

— Уже закупилась валентинками? Я вчера получила свои из «Флориш и Блоттс»! Самые модные в этом году, те, на которых дискошар из блесток — он отбрасывает солнечные зайчики в форме сердечек и играет при этом песню Селестины Уорлок!

— Не слышала, Сириус Блэк уже пригласил кого-то на свидание в праздник? В прошлом году к началу февраля он уже гулял с Кассандрой Блоксам, но, возможно, у меня еще есть шанс… не закатывай глаза, Лилс! То, что у тебя напрочь отсутствует вкус на мужчин, не значит, что остальные тоже ослепли!

Лили вздохнула.

Через две недели атмосфера в школе накалится достаточно, чтобы в канун Дня всех влюбленных Хогвартс взорвался, разбрасывая вокруг сплетни, скандалы и грязные секреты, словно конфетти из хлопушки: Филч поймает какую-нибудь парочку в кладовке за совсем недетскими поцелуями, МакГонагалл обнаружит у своих учеников припрятанные запасы огневиски, или же две девчонки с разных факультетов вдруг выяснят, что Сириус Блэк морочил головы им обеим.

— Ненавижу февраль, — мрачно пробурчал Северус, достав из сумки учебник и швырнув его на стол так, что ветхая обложка едва не треснула.

Лили скосила глаза. Помнится, когда он сказал то же самое в прошлом году, она бросилась переубеждать его, потому что… ну, Лили старается видеть во всем лучшее, ее так мама учила.

Но сейчас она разделяла упадническое настроение пока еще лучшего друга. Потому что в начале года вместе со списком необходимых учебников и напоминанием о предстоящих экзаменах получила еще и новенький блестящий значок старосты. И это тут же делало все кошмары Дня святого Валентина ее личной головной болью.

Что за радость — весь вечер патрулировать коридоры, краснея из-за неловких попыток учителей завязать непринужденный разговор? Или на пару с завхозом, от которого несет кислой капустой и хлоркой, конфисковывать пронесенные в школу бутылки с алкоголем, а то и с любовными зельями? Вместо того, чтобы уютно устроиться под одеялом с книгой и коробкой шоколадный котелков, одну за другой открывать двери заброшенных кабинетов, только для того, чтобы наткнуться на того же Блэка, бесстыдно шарящего ладонями под юбкой очередной дурехи, о которой он назавтра уже забудет?

Или… на того же… Поттера.

Он, конечно, с третьего курса не дает Лили прохода, при каждом удобном случае воспевая ее ум, красоту и незаурядные магические таланты, и причитает, что чахнет без ее внимания от любовной тоски… но это не мешает ему вовсю пользоваться званием самого популярного спортсмена школы. И тащить после очередного удачно сыгранного матча какую-нибудь восторженную поклонницу на Астрономическую башню, — показывать созвездия и позволять трогать оставшиеся после дурацкого квиддича шрамы на смуглой коже, — только для того, чтобы в нужный момент подсесть ближе для горячего неловкого поцелуя, из которого так легко распалить самый настоящий «пожар страсти», как говорится в любимых маминых романах…

Лили украдкой глянула через плечо.

Через два стола от них расположилась шумная компания — легки на помине! Вот он, негласный лидер. Растрепанный, как будто только что башкой пропахал все квиддичное поле. Галстука нет. Воротник расстегнут, так что при желании можно увидеть острую линию золотистой ключицы. На губах — широкая наглая улыбка.

И уже ставший притчей во языцех Сириус Блэк рядом. Почти оскорбительно привлекательный для такого раннего утра. В отличие от Поттера, волосы у него лежат изящным беспорядком, словно он три часа их укладывал, хотя — и в этом крылась жестокая несправедливость мира — все прекрасно знали, что это не так. Темные густые пряди так же картинно-небрежно падали бы на высокий лоб, даже если он… ну, пропахал бы башкой все квиддичное поле. Просто некоторым феи-крестные, явно перебравшие цветочного нектара, с лихвой отсыпали красоты, ума и обаяния в количестве, достаточном для нескольких человек. Жестокая несправедливость мира, ага.

В этот миг Джеймс Поттер словно почуял, что за ним наблюдают. Он отвлекся от увлеченного разговора с Блэком и уставился прямо на Лили: улыбка сползла с глупого очаровательного лица, но тут же сменилась дерзкой соблазнительной ухмылкой. И он беззвучно прошептал: «Как дела, Эванс?». И подмигнул.

Лили резко отвернулась и уткнулась в книгу, чувствуя, как пылают кончики ушей.

Фу. Ну что за идиот.

— Февраль отстой, — согласилась она.

Северус рассеянно моргнул, как будто успел забыть, что она сидит рядом. Потом заметил книгу в цветастой обложке у нее в руках и нахмурился.

— Ты что, опять Шекспира перечитываешь? — каким-то невероятным образом ему удавалось задать простой вопрос таким тоном, что сразу становилось понятно: то, чем ты занимаешься — очень, очень постыдно.

Лили сердито поджала губы и демонстративно подняла книгу повыше, чтобы любой мог при желании увидеть позолоченные буквы на обложке. Те времена, когда она отчаянно искала одобрения у Северуса, прошли точно так же, как это случилось с Петуньей. Лили плевать, если он считает шедевры мировой поэзии чем-то, что зазорно читать волшебникам. В конце концов, это говорит лишь о зашоренности и невероятном напускном снобизме самого Снейпа.

В груди опять кольнуло знакомое предчувствие надвигающейся беды.
Лили еще помнила Северуса мальчишкой, с которым познакомилась на детской площадке в Коукворте — черные глазищи казались огромными на худом бледном лице, тонкие как веточки пальцы с неровно обкусанными ногтями едва выглядывали из-под рукавов потертой мужской куртки. Срывающийся от восторга голосок, робкие, слегка неуклюжие улыбки, как будто он толком не умел улыбаться… этого ребенка из своих воспоминаний Лили по-прежнему трепетно любила, хотела обнять и как следует откормить печеньем.

Увы, как это частенько бывает, с возрастом большеглазый восторженный ребенок спрятался внутри неприятного угрюмого подростка. Северус стал жестким, где-то даже жестоким, а некоторые его шутки вводили Лили в ступор — настолько мрачными они были. От окружавших его чистокровных слизеринцев он набрался высокомерия и того снисходительного презрения ко всему магловскому, которое ее жутко раздражало. И с каждым днем становилось все труднее отвечать на вопросы подружек о том, почему она вообще разговаривает со Снейпом.

Если бы можно было достать Омут памяти и показать трогательного мальчика с глазами как у диснеевского Бэмби, они бы, наверное, сами поняли…

В любом случае, едва ли «Лили и Сев навсегда» протянет до конца школы.

Да, это будет не первая и не последняя дружба, что не вынесла проверку временем… но все равно обидно.

— Во-первых, — нравоучительно завела Лили, — ты можешь хоть каждый месяц перечитывать Шекспира и все равно будешь открывать для себя что-то новое. А во-вторых, это в любом случае гораздо интереснее той жути, что читаешь ты, — и она упрямо мотнула головой на старинный фолиант, выглядывающий из-под учебника Северуса.

«Страннейшее и необъяснимое волшебство человеческого разума», гласили золотистые буквы на корешке книги.

— Это вовсе… это вовсе не жуть! — возмутился Северус и сбивчиво зашептал, наклонившись к самому уху Лили и обдавая его горячим дыханием, потому что Слагхорн уже закрыл дверь и начал урок. — Многие волшебники недооценивают возможности человеческого мозга, и это в итоге играет с ними злую шутку! Ты знаешь, насколько сильным магическим воздействием может обернуться заклинание или зелье, если добавить к их эффектам силу самовнушения заклинаемого? В Бразилии был прецедент… один почтенный волшебник умер от отравления сложным неизвестным ядом, которым его напоил злейший враг. Там были все симптомы: позеленение кожных покровов, кровавая пена изо рта, конвульсии… А потом выяснилось, что пил он чистую воду, приправленную солью!

— Больше похоже на историю из желтой прессы, — поморщилась Лили в ответ.

Северус будто не слышал ее — длинные бледные пальцы с необычайной для него нежностью пробегали по кожаному переплету. Лили тихо хмыкнула: Марлин, которая постоянно утверждала, что «лучшему другу» только и надо залезть к Эванс под юбку, видно, совсем чокнулась. Нет сомнений — можно прямо сейчас запрыгнуть к нему на колени и разорвать на груди форменную блузку, а он лишь посетует, что теперь не может прочесть ни слова.

— …если подумать о том, какие возможности может принести глубокое изучение этого вопроса, — как ни в чем не бывало продолжил Северус, не подозревая, какие мысли пронеслись в рыжей голове, — воздействие на разум… без сомнительных последствий…

— Что-то вроде улучшенного первого непростительного? — холодно бросила она.

Северус предпочел сделать вид, что невероятно заинтересовался уроком — как и всякий раз, когда Лили затрагивала скользкую тему Темных искусств.

Да уж. Дружбе придет конец еще до начала экзаменов с вероятностью процентов в девяносто. То-то Петунья обрадуется.

Лили тихо, но выразительно хмыкнула и тоже обратила внимание на профессора, соловьем разливающегося про ежегодный конкурс талантливых зельеваров.

— … и для тех, кто все-таки хочет попытать свои силы — да-да, мисс Эванс, я на вас смотрю! — Слагхорн игриво пожурил ее толстым пальцем, — напоминаю, что заявки принимаются до конца февраля, это необходимо для… мистер Поттер, мистер Блэк, в чем дело? Может, вы хотите попробовать?

Лили снова обернулась, теперь уже вместе с остальным классом — за исключением, разве что, Северуса, который принялся черкать пометки в учебнике так усердно, словно хотел насквозь прорезать бумагу.

За заполнившим помещение разноцветным паром от зелий Блэк и Поттер о чем-то громко шушукались. Всеобщее внимание ничуть их не смутило: Джеймс прыснул, прикрывая мозолистой ладонью рот, Сириус небрежно откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки и театрально возвел взгляд к потолку.

— Нет, профессор, что вы… просто мы с Джеймсом обсуждали, а можно ли подавать заявки на участие в качестве… м-м-м, подопытного? — Поттер откровенно хрюкал от смеха в ладони, не обращая никакого внимания на попытки Римуса Люпина приструнить его. — В таком случае, Нюн… Снейп просто обязан податься! Я буду держать скрещенными пальцы, вдруг кто-то напоит его зельем невидимости и спасет нас от его кислой рожи? Ну правда, весь настрой от праздника сбивает же…

Подземелье задрожало от дружного хохота гриффиндорцев, голос Мальсибера не очень уверенно пробурчал что-то вроде «завали, Блэк», Римус Люпин — пожалуй, единственный представитель красно-золотых, кроме самой Лили, который не счел шутку смешной — хлопнул тетрадью по макушке Поттера, уже растекшегося от смеха по парте. Блэк, довольный произведенным эффектом, надменно ухмылялся, подмигнув отчаянно покрасневшей Марлин.

Лили стрельнула в него испепеляющим взглядом, который, впрочем, ушел впустую — занятый флиртом Блэк в их сторону даже не глянул.

Каждый раз. Каждый раз, когда она почти решала сдаться и прекратить общение с Северусом, Поттер и Блэк выкидывали что-то подобное. Как можно отшить кого-то после такого?

Лили резко развернулась, случайно хлестнув сидевшего сзади Эйвери волосами по лицу.

Под тонкой кожей на челюсти Северуса заходили желваки, и он сжал кулак так крепко, что несчастное перо трещало, готовое вот-вот сломаться. Лили осторожно вытащила его из сцепленных пальцев.

— Забей, Сев, — мягко сказала она.

Северус обжег ее яростным взглядом.

— Ну-ну, мистер Блэк, ни к чему быть столь категоричным, — елейный голос профессора Слагхорна мягко утихомирил бушующий хохот учеников. — Разумеется вам, как юноше, одаренному не только талантами, но и выразительной внешностью, характерна некоторая предвзятость, но…

Лили нахмурилась, поглаживая побелевшие костяшки Северуса большим пальцем. МакГонагалл или Флитвик такого поведения бы не спустили, но Слагхорн все еще питал надежду затащить Сириуса в свой «клуб слизней» и безбожно перед ним лебезил, прощая любые выходки.

Ну что ж.

Хрен ему в таком случае, а не заявка на конкурс от мисс Эванс. Пускай Сириуса Блэка и уговаривает.

***

Что? Смерть! Иль отречение навеки

От общества мужчин. Вот почему,

О Гермия, проверь себя

Тезей, «Сон в летнюю ночь»

.

«Соглашайся, Гермия, — мрачно подумала Лили, — от мужчин все равно одно зло.»

Как же она была сердита на проклятого Сириуса Блэка! И на Поттера тоже, за компанию, потому что их все равно нельзя одного от другого отделить, они, как привлекательный вариант Твидл-Ди и Твидл-Дума из сказки Кэрролла, всегда вместе.

Северус весь остаток дня дулся и срывался на нее по мелочам, — у него и так-то характер не сахарный, а когда он был не в настроении, то вообще хоть на стенку лезь. Лили в итоге к вечеру тоже стала дерганой и вредной и даже пропустила ужин, чтобы только избежать лишних разговоров. И теперь она была нервная, злая и голодная. И все из-за дурацких шуточек Блэка, которые, разумеется, после зельеварения никуда не пропали и достигли своего апогея на уроке травологии. Северуса там даже не было, но это не помешало Сириусу продолжать упражняться в остроумии. В конце концов Лили не сдержалась и вычла у Гриффиндора пять баллов за разговоры на уроке, а еще отчитала несчастного Римуса за отлынивание от обязанностей старосты. А ведь Римус ей единственный из всей мародерской шайки нравится.

И все из-за высокомерного, несносного, много о себе думающего Блэка!

Даже Поттер… ладно, она не могла всерьез сердиться на Поттера, сегодня он всего лишь смеялся над глупыми шуточками своего лучшего друга, и на том спасибо. Это ведь то, что делают друзья, да? Она тоже поддержала Северуса утром, пусть даже и… не слишком-то хотела.

Лили вздохнула и перевернула страницу, из которой уже ровным счетом ничего не помнила. Не страшно. «Сон в летнюю ночь» — ее любимая пьеса, сюжет давно выучен наизусть.

Вот бы можно было, как в театральной пьесе, взять спесивого Сириуса Блэка и проучить как следует, чтобы он хоть на мгновение спустился со своего пьедестала и по-настоящему увидел, как, походя, ранит окружающих людей. Не только Северуса — тут как раз все было понятно, он и сам никогда не упускал возможности сказать и сделать что-то неприятное и обидное для неприятелей, — но ведь Сириус вообще никому спуску не давал. Ни друзьям, ни врагам, ни влюбленным в него по уши девчонкам...

Неподалеку раздался очередной надрывный всхлип. Лили признала тщетность своих усилий, закрыла книгу, заложив закладкой, поднялась и осторожно отодвинула в сторону полог соседней кровати. Там уже второй час подряд ревела Марлин Маккинон, а Алиса утешала ее, гладя по лохматой блондинистой голове и бормоча что-то мягким шепотом.

Марлин, разумеется, тоже ревела из-за Блэка. Потому что утром он подмигивал ей и отчаянно флиртовал, а уже после обеда за теплицами целовался с Пиппой Монтгомери — (Рэйвенкло, шестой курс, третий размер груди, мерзкие слухи о проворных пальцах) — на что Маккинон вообще рассчитывала?

— Эй, ну ты чего? — пробормотала Лили, усаживаясь на кровать и притягивая ревущую соседку в объятия.

— Я такая ду-у-ура! — простонала та, заливаясь слезами.

Лили обменялась с Алисой обреченными взглядами поверх светлой макушки.

— Никакая ты не дура, — твердо заявила она. — Ты одна из самых умных людей, которых я знаю. Это Блэк — последний подонок. Ну чего ты опять туда полезла? Ты же в прошлом году его бросила из-за того, что он за Виолой Фортескью увиваться начал…

Очередной приступ рыданий едва не оглушил, и сквозь неконтролируемые всхлипы Лили с трудом различила что-то похожее на «но он такой красиииивый!»

Алиса с тихим вздохом закатила глаза.

— Нет, ну это просто невыносимо.

— Ну, не такой уж он и... — фыркнула Лили, и Марлин тут же вскинулась, яростно ткнув в нее пальцем.

Разумеется, Лили кривила душой. Она же не слепая, в конце концов?

— Мерлина ради, Лилс, что с тобой не так? — Маккинон вытерла глаза ладонью, размазывая по щекам тушь, и потянулась за сложенными на тумбочке шоколадными лягушками. Истерика была, наконец, окончена. — Блэк тебе не красивый, от Поттера нос воротишь, зато с Нюниусом за ручку по Хогвартсу прогуливаешься!

— У него есть имя, Марлин.

Это сказала не Лили. Это сказала Алиса. Северуса она не любила почти так же сильно, как… ну, как все, кто разговаривал с ним больше одного раза, но обидную кличку, придуманную Мародерами, все равно считала отвратительной.

Именно поэтому Алиса была лучшим в мире человеком. Ну ладно, еще потому, что взяла на себя нелегкую ношу успокаивать Марлин каждый раз, когда та начинала реветь.

— И Северус уж точно не стал бы целоваться за теплицами с дурехой Пиппой, — добавила Лили.

Впрочем, поцелуи и Северус вообще сочетались в ее голове примерно как Люциус Малфой и магловская кофеварка — то есть ни при каких обстоятельствах.

Алиса, чье настроение чуть-чуть поднялось после окончания слезливого потопа, отобрала у Марлин лягушку, откусила кусочек шоколадной лапки и откинулась на высокое изголовье кровати, с наслаждением прикрыв глаза.

— Лили, огромное тебе человеческое спасибо за то, что хоть ты не ревешь из-за Блэка каждую пятницу, как по расписанию.

Лили сняла воображаемую шляпу и слегка поклонилась.

— Ему бы не помешало хотя бы раз оказаться на месте его подружек, — продолжила Алиса. — Как думаете, он вообще когда-нибудь страдал от разбитого сердца?

— С чего бы ему? — мрачно хмыкнула Марлин. — Он может получить кого захочет, ему стоит только пальцем поманить.

Лили, которая уже потянулась за шоколадом к тумбочке, замерла. Кого захочет? В голове вдруг сложилась, словно из пазлов, четкая картинка: последняя фраза Марлин, сюжет пьесы, заученный наизусть, утренний урок зельеварения…

Смело. Опасно. Совершенно неподобающе для старосты. Но Лили все-таки гораздо больше ратовала за справедливость, чем за следование правилам, что бы там многие о ней не думали.

Она забрала последнюю шоколадку с тумбочки и задумчиво надкусила уголок.

— Марлин, а книжка про любовные зелья, которую тебе прислала на Рождество сестра, еще здесь?

Маккинон хитро прищурилась, заинтересовавшись:

— А тебе для чего, Эванс? Поттер и так по первому зову прибежит, нет нужды впустую тратить ингредиенты.

Лили сделала вид, что ее сейчас стошнит, и передернула плечами, надеясь, что блеск в глазах не выдаст лжи:

— Просто появилась идея для конкурса зельеваров. Ну, о котором Слагхорн утром распинался, помнишь?

Разочарованная Марлин закатила глаза.

— Заучка, — она свесилась с кровати, пошарила под ней рукой и вытащила книгу в ядовито-розовой обложке, от которой зубы сводило, как после сладкого. — На.

Лили поблагодарила ее, расцеловала в обе щеки, строго наказав не реветь больше из-за такого ничтожества, как Блэк, и поспешила к себе, сославшись на позднее время: часы на тумбочке уже показывали полночь, и пора было ложиться спать. Завтра намечался насыщенный день.

Напоследок перед сном она наугад раскрыла книгу и улыбнулась, скользнув взглядом по первым попавшимся строчкам.

Что увидишь, как проснешься,

Всей душой тем увлечешься.

Пусть любовь тебя гнетет:

Будь то волк, медведь, иль кот,

Иль с щетиной жесткой боров -

Для твоих влюбленных взоров

Станет он всего милей.

Как придет, проснись скорей!

Оберон, «Сон в летнюю ночь»

Вот и говорите после такого, что гадания — полная ерунда.

***

Итак, выходные прошли за изучением полученной от Марлин книги, посещения Запретной секции в библиотеке, разрешение в которую с радостью выписал Слагхорн, и составлением нового рецепта идеально продуманной мести для заправского сердцееда.

В субботу Лили посетила Хогсмид в одиночестве, даже обрадовавшись тому, что Северус был слишком занят очередными делами, которые явно не понравились бы ни ей, ни, возможно, Отделу магического правопорядка. Она выпила сливочного пива в компании Алисы и Мэри Макдональд, метко зашвырнула снежком в лицо Поттеру на очередное предложение согреть в этот морозный день, закупилась нужными ингредиентами в аптеке и забрала с почты посылку от родителей, в которой с восторгом обнаружила целую упаковку горячо любимой имбирной газировки.

В воскресенье она с утра прописалась в библиотеке, заодно наладив отношения с Римусом Люпином путем искреннего извинения и взятки в виде пачки медовых ирисок, а вечером — в пустой зельеварческой лаборатории, ключ от которой получила также, как и пропуск в Запретную секцию. Честное слово, при всех манипулятивных талантах Слагхорна им было слишком легко управлять.

Когда Лили закончила, вполне довольная результатом, было уже далеко за полночь. Да, утром она будет зевать и точно заснет на уроке истории, но это ничего: все, что последует позже, определенно стоит этих небольших неудобств.

О, Северус ей бы гордился. Если, конечно, она решила бы поделиться с ним своим планом.

В спальне стояла кромешная тьма — Алиса очень чутко спала, поэтому тяжелые бархатные портьеры обычно были задернуты, а ночники выключены. Пробираясь в темноте наощупь, Лили неосторожно споткнулась о брошенный кем-то ботинок и выругалась сквозь зубы.

— Лилс? Это ты? — сонно прошептала Марлин, отводя в сторону полог кровати. — Ты чего так поздно?

На миг захотелось рассказать все как есть, ведь, в какой-то степени, именно Марлин стала ее вдохновением. Но это было бы слишком странно — обсуждать гениальные злодейские планы в два часа ночи, да? Тем более, если все пройдет успешно, результатом можно будет насладиться уже завтра.

Поэтому она решила ограничиться простейшим объяснением:

— Варила зелье.

Марлин что-то невнятно промычала в ответ, и полог ее кровати вновь колыхнулся, закрываясь. Лили продолжила свой путь, радуясь, что небольшая заминка позволила глазам привыкнуть к окружающей темноте, но все равно, забираясь под одеяло, она неловко махнула рукой и снесла с тумбочки будильник.

— Вот черт!

— Я вас ненавижу, — донесся из темноты жалобный стон Алисы.

Chapter Text

Неужели и я могу так измениться, пока еще смотрят на мир мои глаза? Не знаю. Не думаю. Клятвы не дам, что любовь не превратит меня в устрицу. Но в одном клянусь смело: пока я еще не стал устрицей, подобным глупцом любовь меня не сделает.
Бенедикт, «Много шума из ничего»

 

— Мать моя ехидна ядовитая, чего все такие нервные с утра пораньше? — сквозь смех спросил Сириус, потирая горящую щеку.

В спальне все еще витало сонное утреннее настроение, подогретое красноватым из-за штор солнечным светом: Сохатый зевал так широко, что хоть квоффл забрасывай, Лунатик натягивал на бесконечные ноги носки со скоростью долбанутой конфундусом черепахи, Хвост по-прежнему сидел на кровати, закутанный в одеяло как в кокон — ровно в том же виде, в котором Сириус оставил его, когда решил спуститься в гостиную за забытым с вечера учебником.

— Что случилось? — полюбопытствовал Джеймс, взлохмачивая шевелюру.

— Да наткнулся в гостиной на Маккинон, у нее глаза краснючие, как будто гноем бубонтюбера умывалась. Ну, я так и сказал. А она влепила мне пощечину, обозвала ослом и умчалась. Хватит ржать, Сохатый!

— Ты ее вчера обидел, — пискнул Хвост, рискнув высунуть нос из теплого одеяла.

— Я? — поразился Сириус. — Когда успел? Я вчера был с ней мил до неприличия!

Он швырнул учебник на тумбочку и принялся рыться в сундуке в поисках чистых носков — завтрак давно начался, не хватало еще опоздать, чтобы все поджаренные тосты разобрали.

— В этом-то и дело, — печально вздохнул многомудрый Лунатик, сонно потирая глаза. — До неприличия. Ты опять дал ей ложную надежду.

— Я, — невнятно произнес Сириус, натягивая свитер и, разумеется, запутавшись при этом в рукавах, — ничего ей не давал. Если она сама что-то увидела и сама что-то придумала — какие ко мне вопросы? Я ей звезду с неба не обещал, впрочем, как и какой-нибудь завалявшийся обручальный бриллиант. Да что там, я даже ни разу ее своей девушкой не называл! Вот скажите мне, девчонок что, где-то тайком учат находить в твоих словах скрытый подтекст, а потом выворачивать их наизнанку, как им угодно? А после этого я — мерзавец?

Римус только отмахнулся: время было слишком ранним для чтения нотаций с обеих сторон. Всем давно было известно, что у Бродяги и Лунатика взгляды на романтические отношения совершенно полярные.

Сириус хмыкнул и пятерней пригладил волосы. Щека горела на удивление сильно. Удар у малышки Маккинон был поставлен хорошо, не зря все прочили ей место в команде после того, как Лонгботтом выпустится.

Маккинон была ничего в общем-то. Хорошенькая, но в подметки не годится той же Эванс или — если уж брать цель достижимее — семикурснице Шафик из Рейвенкло. Вот уж кто горячая штучка! Но у Маккинон румяные щечки-яблочки и длиннющие ресницы… и она смышленая. Это для Сириуса даже важнее пухлых губ и тонкой талии. А то бывает, засмотришься на чью-нибудь пышную грудь под полупрозрачной блузкой и упустишь момент, когда девчонка раскроет рот — и понесет такую чушь!

В прошлом году он позвал Маккинон в Хогсмид пару раз. Но пока они пили сливочное пиво в «Трех метлах», Сириус едва не уснул — она все говорила о какой-то квиддичной команде из богом забытого графства, Камбрии, что ли? Как будто, раз он ходит на все школьные матчи, чтобы поддержать Сохатого, это сразу же делает его квиддичным фанатом. Наверняка просто хотела его впечатлить, так что Сириус дал ей еще один шанс и… да, Маккинон была умной, но все равно — не то. Что именно было не так, он и сам толком не мог бы ответить, да и к чему сейчас об этом париться? Ему пятнадцать, еще успеет разобраться, что именно привлекает его в женщинах!

Так что все эти утренние драматические пощечины вообще не к месту.

Сириус подошел к окну, от которого приятно тянуло прохладой, и раздвинул шторы, впуская в спальню ослепительный белый свет. За спиной шуршали одеждой, тихонько посмеивались и копались в стопках книг, гадая, какой джем подадут сегодня к булочкам и будет ли на завтраке теплое молоко (это был Питер, конечно, остальным бы в голову не пришло интересоваться такой гадостью!). За ночь двор замело снегом, и он сверкал на солнце — чистый, нетронутый, такой же идеально-ровный, как скатерть в столовой семейства Блэков. Сириуса передернуло.

Надо будет вытащить ребят на перемене и устроить битву снежками. Взбороздить этот хрупкий белый покров, украсить его разномастными вариантами снежных ангелов… интересно, Нюнчик сегодня рискнет высунуть свой носяру на улицу? Сириус приберег бы для него особенный снежок — с крепкой ледышкой в центре, чтобы раскрасить бледную физиономию красным…

Он дернул верхней губой и кончиками пальцев провел по собственной щеке, все еще неприятно ноющей от удара.

— Бродяга, ты чего у окошка застрял? Неужто осознал, как несправедлив был к девчонкам и решил сигануть вниз? — Джеймс со всей дури опустил пятерню ему на плечо, и, хоть они и были примерно одного роста и силой обладали одинаковой, Сириуса едва не вколотило в пол.

— Сохатый, поаккуратнее с копытами! Я разгадал твой коварный план — надеешься от меня избавиться, чтобы стать первым красавцем в школе? Не дождешься, оленья башка, — он вывернулся, точным и легким ударом впечатал кулак под ребра Джеймсу и, когда тот согнулся от хохота и неожиданности, схватил голову в захват и растрепал без того лохматые жесткие волосы.

Римуса и Питера уже не было. Именно поэтому, выпустив отчаянно матерящегося и покрасневшего от смеха Джеймса, он рискнул спросить серьезно:

— Ты правда считаешь, что я перегибаю палку?

Если бы Джеймс сказал «да», Сириус бы тут же забыл, что вообще когда-то ходил на свидания. Сосредоточился бы на учебе, или на квиддиче, или на доработке карты — на ней еще не хватало приличного куска на седьмом этаже, и не все подземелья были отмечены…

Сохатый криво усмехнулся, пытаясь быстро привести в надлежащий вид сбитый воротник рубашки.

— Не знаю и знать не хочу, что ты делаешь со своей палкой, Бродяга. Но вообще, — криво сидящие на носу очки поймали блик от камина, на мгновение скрыв глаза друга, — ты бы притормозил, а? А то с такой скоростью к выпускному не останется для тебя девчонок. Что будешь тогда делать?

— Перейду на парней, — равнодушно пожал плечами Сириус.

Тоже, нашел проблему.

Джеймс захохотал, утягивая его из спальни вниз по узкой винтовой лестнице, и продолжил:

— Ну и прикинь: передрочишь всем старшекурсникам в школе, и останемся только мы трое и Нюнчик. Тогда что?

Сириус представил, как скривится в ужасе лицо Нюниуса, если он вдруг завалится в слизеринскую гостиную с таким предложением. На бледных щеках заалеют некрасивые пятна, глазищи станут в пол-лица, как у домового эльфа. Может, он даже свое отличительное злословие растеряет, станет рот открывать-закрывать, как большая носатая рыбина. А если Сириус, упаси Мерлин, решит зайти дальше слов, его, глядишь, и вовсе удар хватит. Жаль только, что в этом будет виновато не непревзойденное мастерство дрочки Сириуса Блэка — змееныш просто-напросто умрет от первого в его никчемной жизни прикосновения чужих пальцев к ширинке.

Сириус сделал вид, что задумался.

— Тогда я соблазню Питера — он самая простая цель. Потом Римуса. А там и до тебя доберусь, лохматый чаровник, — он игриво подергал бровями, наслаждаясь тем, как смех застрял у Джеймса в горле. — А потом… потом, действительно, путь будет только в окошко!

Нюниус. Ну, Сохатый, придумает же!

— О чем болтаете? — Питер радостно махнул им рукой, подскакивая с кресла в гостиной, уже давно опустевшей из-за завтрака.

Джеймс и Сириус обменялись многозначительными взглядами и засмеялись уже хором, да так, что слезы из глаз брызнули.

— Прости, дружище Хвост, — Джеймс снял очки и вытер глаза тыльной стороной ладони, — это был разговор только для лучших друзей.

Питер сжал бледные губы, превратив их в тонкую ниточку, и понимающе кивнул. Они с Римусом никогда не возмущались из-за того, что у Сириуса и Джеймса были секреты только для них двоих.

Это было здорово. Быть уверенным, что можно рассказать кому-то все без утайки. Любые тайны. Смешные, нелепые, страшные… Даже, быть может, что на мгновение представил себе, как дрочишь Нюниусу. Хотя… вдруг эта картина потом поселится и в голове Джеймса? Нет, он не мог так поступить с лучшим другом. Все секреты различаются по степени конфиденциальности, и этот определенно относился к классу «не открывать ни единой живой душе даже на смертном одре».

Громкий хлопок выдернул Сириуса из размышлений — Лунатик крепко сжимал между ладонями учебник по Защите от темных искусств, как будто хотел раздавить его.

— Алло, мы идем завтракать или нет? — громко возмутился он, гневно раздувая ноздри. — Клянусь, если я через секунду не увижу перед собой тарелку с омлетом и сосисками, я сожру кого-нибудь из вас!

— Полегче… полнолуние еще не скоро, — Сириус примирительно вскинул руки и осторожно забрал пострадавшую книгу, — но если совсем прижмет, начинай с Хвоста — он самый упитанный.

И выскочил из гостиной, провожаемый воплями, причитаниями и смехом друзей.

***

Небо в Большом Зале было без единого облачка, сияло морозным светло-голубым, отражалось холодными бликами на боках серебряных блюд и кубков. Сквозь звяканье посуды едва пробивались ленивые утренние разговоры о расписаниях и сделанных домашних заданиях, и лишь изредка из-за какого-нибудь стола раздавался смех, неуместно громкий.

Джеймс, разумеется, тут же потащил их на свободные места рядом с Эванс.

Лили на мгновение подняла голову от толстенной книги, лежащей между чашкой чая и тарелкой с недоеденной булочкой, и окинула их равнодушным взглядом.

— Доброе утро, — обратилась она преимущественно к Римусу и Питеру.

Темно-рыжие волосы были собраны в высокий хвост и подвязаны атласной лентой травянистого зеленого цвета, красиво оттеняющего глаза. Сириус на зрение никогда не жаловался: Эванс была чертовски хороша. Пожалуй, с уверенностью входила в тройку самых горячих девчонок школы. Неудивительно, что Джеймсу башню снесло, едва только она начала из пухлощекого ребенка превращаться в юную красотку. Разумеется, она не дотягивала до Патриции Рейкпик — тоже рыжеволосой гриффиндорки, но учившейся на пять курсов старше. Но Патриция вообще была особенной. Она разбила Сириусово маленькое сердечко, когда выпустилась два года назад, и с тех пор он каждый раз с надеждой смотрел на преподавательский стол в начале года — вдруг ее пригласят преподавать Защиту в этом году? Она бы могла. Жутко могущественная волшебница. И умная. И смеялась над его шутками, даже когда другие говорили, что они жестокие. Ах, Патриция…

Пока Сохатый в восхищении пялился на изящною линию шеи Лили и не мог вымолвить ни слова, Блэк, как обычно, взял на себя смелость завести беседу:

— Эванс, пощади несчастное сердце моего друга, будь милосердна! Ты так хороша этим утром, что солнце стыдливо спряталось, не в состоянии тягаться с твоей ослепительностью!

Лили ошарашенно захлопала ресницами и почему-то бросила взгляд на страницы книги, открытой перед ней, прежде, чем ответить с ехидной улыбкой:

— Ты что же, Блэк, успел с утра хлебнуть Болтушки для молчунов?

Было в этой улыбке что-то, что заставило нервно дернуть щекой, как будто Эванс тоже отвесила ему недавно пощечину, как и ее подружка. Он прижал руку к груди, показывая, как ранило его холодное отвержение красавицы, и рухнул на скамью, ненароком придавив набивающего щеки Люпина.

— Сириус, чтоб тебя!

Сидящая рядом с Лили Марлин, успешно до этого делавшая вид, что Сириуса здесь нет, не выдержала и презрительно хмыкнула.

Ну и ладно. У этих девчонок все равно какое-то нездоровое отношение к комплиментам. Одна тут же начинает считать себя миссис Блэк, вторая — ядом плеваться. Наверняка от своего змеиного дружка подхватила. Через поцелуи, ха.

Хорошо, что Джеймс не умеет мысли читать.

Сириус прежде, чем успел задуматься, скользнул взглядом по макушкам сидящих за своим столом слизеринцев и тут же выхватил единственную до зубовного скрежета знакомую: с сальными патлами, всегда почти скрытую за толстенным старинным томом какой-нибудь явно жуткой книженции. Тарелка перед Снейпом была пустой.

Вот придурок.

Нормальные люди сюда есть ходят, а не читать.

Кстати, пора бы и ему самому позавтракать, а то живот уже урчит. Неудивительно. Запахи вокруг витали просто невероятные: тут тебе и жирный бекон, и приправленная зеленым луком яичница, свежие булочки с тающими кусочками сливочного масла… Как вообще можно читать в таком месте?

Эванс и Снейп — одного поля ягоды.

Сириус подтянул к себе тарелку с тостами, подхватил сразу пару и принялся сооружать сэндвич из всего, что попадалось на глаза: бекона, яиц, толстых ломтей сыра и свежих помидоров. Налил в кубок апельсинового сока, зачерпнул ложкой большую порцию смородинового джема.

— … Бродяга? Бродяга!

— Чего тебе? — пробурчал с набитым ртом Сириус, поворачиваясь к покрасневшему от смущения Хвосту.

— Я спросил, есть у тебя запасное перо? Я свое сломал случайно…

— Хвост, неуклюжий ты увалень, ну сколько можно? Я подарю тебе на день рождения живую курицу, будешь из нее сам перья выдергивать, когда понадобится! — Зажав зубами оставшийся кусок сэндвича, он принялся копаться в сумке.

Перо нашлось не сразу — застряло между страницами учебника по зельям. Поэтому когда Сириус наконец-то разогнулся, протягивая его Хвосту, сэндвич вот-вот готовился шлепнуться ему на колени, запачкав мантию. Но куда какому-то куску хлеба против Сириуса Блэка — единственного, кто мог потягаться с Сохатым в скорости полета? Он ловко подхватил его и вернул на тарелку. Правда, вся начинка, которую он старательно укладывал между тостами, тут же расплылась: бекон вылез с одного бока, помидоры — с другого, а желток растекся по тарелке, делая все липким и непривлекательным.

Аппетит пропал. Сириус схватил свой кубок с соком и в пару глотков осушил его до дна. Вкус показался странным.

А потом он встретился взглядом с Марлин Маккинон. Она застыла на своем месте, слегка наклонившись вперед, с открытым ртом, как будто хотела что-то ему сказать, но посреди этого действия попала под замораживающее заклятие. На ее лице было написано крайнее замешательство. Медленно закрыв рот, она развернулась. К Эванс.

— Что ты ему подлила?

— Прости? — невинно уточнила Лили, оторвавшись от своей книжки.

Марлин мотнула головой.

— Не прикидывайся, я точно видела. Ты достала маленький флакончик и вылила все, что там было, в кубок Блэку.

Вся небольшая компания замерла, тут же позабыв про завтрак. Римус поднял от тарелки непонимающий взгляд и нахмурился, Питер замер с поднесенной ко рту вилкой, с которой уже начали падать кусочки омлета. Джеймс, на удивление оправившийся быстрее всех, выхватил опустевший кубок из рук Сириуса и принюхался. Потом наморщил нос и требовательно уставился на Эванс, словно эта гримаса заставила бы ее тут же рассказать правду.

Сириус улыбался. Он все еще не понимал, что за недоразумение произошло. Эванс что-то подлила ему в сок? Зачем бы ей это? Да и что она могла ему подлить? Слабительное? Зелье рыгания или урчания в животе? Но почему именно ему? Разумнее было бы подшутить над Джеймсом, раз уж он так часто ее донимает.

Марлин тоже о чем-то напряженно раздумывала пару секунд, а после вскрикнула и грозно ткнула в сторону Лили пальцем.

— Ты… ты что, для этого брала мою книгу? Ты ему… ты любовное зелье ему подлила?

От абсурдности предположения Сириус не сдержал громкого смешка. Ну да, конечно!

Он ждал, что сейчас Лили Эванс вспыхнет, упрекнет Марлин в беспочвенных обвинениях, рассмеется от подобной нелепости, в конце концов.

Он совершенно точно не ожидал, что она медленно моргнет, повернет к нему лицо и улыбнется.

От этой улыбки у Сириуса холодом скрутило живот. Так могла бы улыбнуться его кузина Белла, мать или… он сам — пугающе, с вызовом, как будто говоря: «Да, я это сделала. И что?».

— Эванс! Лили… ты… что? — взвизгнул Джеймс, подпрыгнув на месте.

Эванс не обратила на него внимания и продолжила буравить Сириуса зловещим взглядом.

Он нервно сглотнул и криво усмехнулся, лихорадочно прислушиваясь к поведению собственного тела.

Его не раз и не два опаивали любовными зельями — такое случается с раздражающей частотой, если обладаешь бесчисленными достоинствами Сириуса Блэка — так что он примерно был знаком с симптомами. Учащенное сердцебиение, глуповатая улыбка, неуместная эйфория, желание свернуться клубочком на коленках у хитрой девчонки и мурлыкать, выпрашивая почесывание за ушком… ничего такого не было. Горло слегка саднило. Под ребрами почему-то щекотало. Ему до жути хотелось оглянуться.

И все.

Это просто шутка. Розыгрыш. Попытка заставить его понервничать.

Поэтому он одобрительно рассмеялся, повернувшись за поддержкой к покрасневшему от досады Джеймсу. Но тот выглядел так, словно только что пережил сильнейшее предательство в жизни. Как будто это Сириус плеснул любовное зелье в стакан Лили, а не наоборот!

— Прости, конечно, Эванс, — преувеличенно громко и беззаботно начал он, игнорируя пробежавший по спине холодок, — не пойми меня неправильно, ты аппетитная куколка, но у нас ничего не получится. Да и зелье, судя по всему, просроченное, — хмыкнул он, — потому что, глядя на тебя, я не испытываю ничего, кроме сильной неловкости.

Рядом шумно выдохнул Джеймс, наконец-то возвращая своей физиономии естественный оттенок.

Эванс все с той же жуткой триумфальной улыбкой аккуратно закрыла книгу, спрятала ее в сумку, нарочито тщательно проверив все застежки и ремешки, и уложила подбородок на сцепленные пальцы, опершись локтями о стол. И только потом подняла на него хитрые лисьи глаза.

— А с чего ты взял, Блэк, что действие направлено на меня? — голос ее так и сочился самодовольством, от которого внутренности сковывало льдом. Эванс была сильной ведьмой, ее не стыдно было бояться. — Поверь, меня и без всякого зелья уже тошнит от твоих неуместных комплиментов и навязчивого внимания, даже больше, чем от твоего дружка.

Он с притворным возмущением ахнул одновременно с радостным воплем Джеймса.

Лили невозмутимо продолжила:

— Нет, если бы я хотела тебя проучить — а я этого и хочу, надеюсь, ты понимаешь — то заставила бы тебя влюбиться в человека, на которого никакие твои чары не подействуют. Которому плевать на твои сладкие речи и твои фальшивые улыбки, и твою смазливую мордашку. Я хочу, чтобы ты страдал от неразделенной любви к тому, кому меньше всего на свете хотел бы отдать сердце. Одна мысль о влюбленности в кого приводила бы тебя в ужас. Потому что в таком случае, ты, наконец-то, отведаешь собственного лекарства.

Он сделал это снова. Неосознанно, раньше, чем мысль успела достигнуть его головы и остановить непокорное тело, он обернулся и, уже зная куда смотреть, уставился на слизеринский стол.

Один удар сердца. Второй, такой громкий, что, наверное, все вокруг оглохли.

Холодные как космическая пустота черные глаза показались над кромкой книжной обложки и встретили его взгляд.

Сириуса словно прошибло током. Как заряд экспульсо прямо в грудь.

Нет. Нет-нет-нет, это все неправда, это не может… он чувствовал это и раньше, точно. Это его ненависть, его презрение, его отвращение. Никак не…

— Ты блефуешь, — голос против воли дрогнул, сорвался на позорный всхлип. — Ты бы так не поступила. Ты староста, ты знаешь, что любовные зелья запрещены. Ты… я могу сдать тебя профессорам.

Тонкая рыжая бровь насмешливо дернулась.

— Это правда, — произнесла Эванс отвратительным сладким тоном. — Ты можешь. Вот только… подумай сам, кому они скорее поверят: примерной ученице и старосте факультета, ни разу не пойманной на лжи, или же головной боли всего профессорского состава, ученику, чье второе имя давно пора сменить на «Проблема»?

Сириус беспомощно огляделся. Марлин прижимала кончики пальцев к губам от потрясения, но, если он рассчитывал найти в ней хоть каплю сочувствия, его ждало жестокое разочарование. Она была в восторге. Она смотрела на Лили, как на великого гуру, только что исполнившего мечту всей ее жизни. Римус прятал лицо в ладонях и плечи его мелко подрагивали — вот же поганец! Джеймс, встретив его взгляд, рассеяно развел руками, но на его лице тоже было написано жалкое слепое обожание к Эванс, которое, кажется, только усилилось после ее проделки. Питер, безмозглый крысеныш, все еще напряженно думал, пытаясь сложить в своей тугой башке два и два.

— Нет. Нет. Ты врешь, — выдавил из себя Сириус, с трудом удерживаясь от того, чтобы вновь обернуться. — Я не чувствую симптомов. Ничего, что обычно бывает от любовных зелий…

— Ох, но ты же не думал, что я закажу его в «Зонко», правда? — Эванс издала мягкий смешок и чуть качнулась, наклоняясь вперед, чтобы следующие слова дошли до него предельно четко: — Я придумала его сама.

Сердце Сириуса рухнуло вниз. Провалилось в живот, пробило пол Большого Зала и устремилось прямиком в ад.

Она придумала его сама. Черт, черт, черт!

Эванс сильная ведьма. Талантливая. Умная. А в зельеварении… она просто недостижимо изобретательная.

Пока он хлопал глазами, распознавая, чего ему хочется больше — разреветься от отчаянья или начать крушить все вокруг от гнева, — Лили Эванс изящно перекинула длинные ноги через скамью и поднялась, беззаботно отряхнув мантию. Холодный блик утреннего света скользнул по длинным волосам бледной медью. Лили взяла сумку со скамьи. Повернулась. Спросила что-то у подруги.

— Напомни-ка мне, Марлин, какие у нас сегодня уроки? — словно сквозь вату услышал Сириус.

МакКинон радостно растянула губы в улыбке и послушно оттараторила:

— Защита, Уход за магическими существами, зелья и полеты!

— И все со Слизерином, ну надо же…

— Ты сам дьявол, — пробормотал он, до побелевших костяшек впиваясь пальцами в грубую древесину стола.

Ведьминские зеленые глаза Эванс ехидно сверкнули.

— Хорошего дня, Блэк.

К своему ужасу он услышал, как рядом восхищенно застонал, будто только что особенно хорошо кончил, Джеймс. Дебильное выражение щенячьей преданности с его лица так и не исчезло.

— Мерлин великий, я люблю тебя, — пробормотал он достаточно громко, чтобы девушка услышала. — Может, ты и мне приворотного подлила…

Эванс смерила его долгим пристальным взглядом — от сложенных на столе мозолистых ладоней до торчащего на макушке вихра — и нежно улыбнулась:

— Нет.

И ушла.

Болван Поттер продолжал пялиться ей вслед до тех пор, пока Сириус не выпалил:

— Вот сука!

— Эй, следи за языком! — тут же вскинулся он.

Сириус онемел от возмущения.

— Ты совсем охуел? — он пихнул друга в грудь, не обращая внимания на Римуса, который бормотал что-то успокаивающее сбоку. — Она мне приворотки подлила! Я что ее, блять, благодарить должен?

Джеймс только отмахнулся.

— Ой, ну что ты истеришь, как будто впервые в говно наступил? Да тебя ими опаивают чаще, чем Кеттлберн уходит в запой.

Он что, совсем ничего не понимает? Рога в мозг проросли?

— Джеймс, — Сириус схватил его за плечи и как следует тряхнул, для доходчивости, — она влюбила меня в ебаного Нюниуса!

И опять, словно он был собакой Павлова, а прозвище Снейпа — звонком, он дернул головой и впился взглядом в почти опустевший слизеринский стол. На собственное счастье, Снейпа там уже не было, и Сириус ощутил, как унимается бешеный стук сердца.

Твою мать. Чертова Эванс, чтоб ей свалиться где-нибудь с лестницы!

— Эй, — Сохатый мягко отвел в стороны его руки, — расслабься. Вспомни, что у любовных зелий есть чудное свойство, — Сириус попытался убить его взглядом, но тот даже не дрогнул, — они выветриваются. А до тех пор будем действовать по давно разработанному плану, окей? Мы будем рядом, не позволим тебе приблизиться к Снейпу и натворить глупостей…

— Погодите, — подал наконец голос Питер, — Бродяга что, втюрился в Нюнчика?

Это было уже слишком.

Сириус завопил, запрокинув голову к насмешливо-чистому заколдованному небу. Вскочил, пнув от злости скамью, и промчался мимо немногих еще завтракающих учеников, потрясенных его поведением, к тяжелым входным дверям. Даже сумку свою не забрал.

Плевать. Пускай безмозглый крысеныш таскает.

Chapter Text

Я тебе в глаза, хлыщу,
Самый крепкий сок впущу,
Так что ты потом вовек
Не сомкнешь влюбленных век.
Пак, «Сон в летнюю ночь»

Весь день Северуса не покидала мысль, что за ним следят.

Это, конечно, не первый такой день. И определенно не последний, пока он находится в одном замке с этой гриффиндорской шайкой.

Это стало уже таким привычным: острое, как игла, ощущение холодного взгляда у основания шеи, обнаружение чужого присутствия по легкому колебанию воздуха в коридоре, немедленная реакция, кричащая: «Беги!», при определенном звуке — мягком, обманчиво-безобидном смешке, резком окрике, вкрадчивом, почти интимном зове (такой мог бы, пожалуй, даже задеть неизвестные ему самому струны души, если бы этим тоном не произносили обычно проклятое «Нюниус»)…

Он выучил все это еще задолго до того, как судьба столкнула его с мародерами из Гриффиндора. Задолго. Правда, в Коукворте домишко был помельче, а враг нерасторопнее, но так ведь и набираются опыта? В будущем он, быть может, станет шпионом мирового уровня и будет ускользать от преследователей по всем пяти континентам, кто знает.

В общем, если бы вдруг узаконили охоту на людей, как у Шекли в «Седьмой жертве», Северус Снейп не стал бы легкой добычей, нет.

И тем не менее, за пять лет неприятная, колкая изморозь от враждебного взгляда ничуть не притупилась, все еще рассыпалась искрами по позвоночнику и заставляла думать не об уроках, а о нацеленных на него зрачках в окружении серебристой радужки.

Блэк, разумеется. Только он умел стрелять глазами не только, чтобы заставить безмозглых девиц упасть перед ним на колени, но и на поражение.

Первый взгляд — за завтраком. Блэк был чем-то до бледности напуган и смотрел на него так, словно только узнал, что Северус прошлой ночью перебил всю его семью. Впрочем… нет, для Блэка аналогия неподходящая. Случись такое на самом деле, он бы, чего доброго, объявил его своим лучшим другом, сдвинув с пъедестала пустоголового хвастуна Поттера — собственное семейство мудила ненавидел до зубовного скрежета.

Но тогда он решил, что это может быть стечением обстоятельств. Мало ли, что гриффиндорцы там обсуждали своей львиной когортой? Мало ли, почему башка Блэка дернулась и повернулась, почему серые как небесная хмурь глаза замерли именно на его переносице? Это же Блэк, в конце концов. Выяснять причины его поступков так же бессмысленно, как тщиться привить хорошие манеры Корнуэльским пикси.

Однако дальше стало только хуже. Все занятия — как назло с Гриффиндором, будто МакГонагалл была в плохом настроении, когда составляла расписание. И все занятия Северус чувствовал себя под прицелом, хоть рисуй красную точку прямо между лопаток.

На ЗОТИ даже Мальсибер, с которым они в паре практиковали Эверте Статум, в конце занятия остановил его, потирая ушибленные ребра:

— Опять с мародерами поцапался?

Северус неопределенно дернул плечами. Он находился в состоянии непрекращающегося «цапанья» с гриффиндорскими придурками. Вопрос Мальсибера был неуместен.

— Блэк в тебе едва дырку не прожег глазами, — пояснил тот, нахмурив кустистые брови. — Будь начеку.

Это плохо. Очень плохо.

На зельеварении он впервые — впервые! — за всю свою жизнь перепутал последовательность добавления ингредиентов и едва не испортил зелье, положив веточку руты прежде, чем порошок из слизней. Его спасла Лили: одним легким взмахом палочки уничтожила руту до того, как та успела коснуться поверхности безупречно-сиреневого зелья.

— Что это с тобой сегодня? — нахмурилась Лили.

Северус поджал губы и мотнул головой. Бесполезно говорить о своих подозрениях. Словно мальчик, который слишком часто кричал «волки», он за пять лет так надоел своими обвинениями в адрес Мародеров, что теперь, стоило ему лишь произнести, например, «Люпин», у Лили непроизвольно закатывались глаза.

— Ничего.

— Рута перед слизнями? Тебя на Защите Мальсибер приложил, что ли?

Северус оскорбленно фыркнул. Его? Приложили? Как ей такое вообще в голову пришло? Она что, ни разу на него не взглянула? Иначе бы знала, что это именно он приложил Мальсибера — несколько раз, да так сильно, что у того синяки до следующей недели не сойдут!

— Все в порядке, просто отвлекся.

Лили это не убедило.

Ну, а что он мог сказать? «Кажется, что Блэк весь день на меня пялится?» Она только предположит, что у него снова разыгралась паранойя и посоветует выпить ромашкового чаю. Вот только это не было плодом разыгравшегося воображения. Нет, он чувствовал его прямо сейчас — неуютный, щекотный, прошибающий позвоночник короткими разрядами проклятый взгляд Блэка. Черт возьми, да Северус многое бы отдал, чтобы это было всего лишь паранойей!

И от ромашкового чая, который у Лили был панацеей от всех душевных болезней, его чаще всего тянуло блевать.

— Ненавижу ромашковый чай, — прошептал себе под нос Северус, сверяясь с рецептом, чтобы не оплошать еще больше.

Лили бросила на него недоуменный взгляд, гадая, к чему была эта ремарка, но потом устало хмыкнула:

— Ты вообще хоть что-то в этом мире любишь?

«Тебя», тут же захотел ответить он. Но сдержался и, смутившись собственного порыва, спрятал отчаянно покрасневшие уши и нос под партой — как будто искал в сумке что-то срочное для занятия.

Но ведь Лили невозможно было не любить! Она была всем хорошим, что вообще когда-либо случалось в его жизни — ярким солнечным лучом, запутавшимся в зеленой кроне ивы, тихим журчанием ручейка, сладким вкусом ванильного молочного коктейля в единственной кондитерской их городка, запахом типографской краски нового издания в книжном магазине… Он чувствовал к ней так много, но никто не учил его выражать все это безграничное, затапливающее с головой, теплое и сладкое, что в нем рождалось и, разумеется, Лили неоткуда было узнать, что она для Северуса важнее всего на свете.

Впрочем, даже в самых смелых фантазиях он никогда не мог представить, что его любовь выражается романтически. Что они ходят по Хогвартсу за ручку, как подружка Лили, Алиса, и Фрэнк Лонгботтом, или целуются вечером, прощаясь у входа в гостиную, или…

Нет. Северусу не нужны были дурацкие напоминания Поттера и Блэка, он и без того прекрасно знал, что рожей не вышел рассчитывать на что-то. Он знал свое место. Его удел — быть с Лили рядом, но не вместе.

Его это устраивало. Что угодно, как угодно, лишь бы по-прежнему иметь возможность выбешивать Поттера одним только фактом своего присутствия рядом с ней.

Жар в щеках немного спал, и Северус решил, что можно выбираться. Но перед этим против воли посмотрел на заднюю парту, где царили Поттер и Блэк — зелья в их котлах плевались и искрились, как фейерверки. И незамедлительно наткнулся на пылающий, словно жаждущий сжечь его заживо, серый взгляд.

Дыхание перехватило. Да что ж это такое?

Блэк просто издевается. Это всего-навсего новый способ пытки. Северус никак не отреагировал на его нелепые шуточки в пятницу, вот он и решил довести его другим способом. Всего лишь нарывается на драку. Подстрекает его напасть первым. Хочет, чтобы Северус весь извелся, гадая, что у этого придурковатого на уме. Остановится ли он на тупых, раздражающих взглядах? Или это — всего лишь прелюдия, скорое обещание расправы, безмолвный совет осторожнее ходить по темным коридорам?

Блядский Блэк, с ним всегда так!

Хер поймешь, что в его башке творится. Безумнее мартовского зайца.

Северус упрямо сжал губы и с вызовом впился глазами в расширенные черные зрачки.

Ну? Давай!

Блэк вздрогнул. Нож, которым он вроде как шинковал коренья, соскользнул, едва не отрезав ему палец.

Довольный результатом, Северус победно ухмыльнулся и гордо распрямился. Но триумф длился недолго.

— Ай, бл…

Из глаз посыпались искры, затылок зазвенел как медный котелок, по которому со всей силы шарахнули половником. Надо же было так опростоволоситься, просто забыв, что находишься под партой!

Подземелья огласились громким хохотом. Разумеется, этим животным лишь бы поржать лишний раз, а Северус для них — любимая цирковая обезьянка! Вон, даже Лили невнятно фыркнула, прикрыв рот ладонью, прежде чем спросила, в порядке ли он.

Северус не стал утруждать себя ответом. Он потирал ладонью ноющий затылок и все еще жмурился. Разумеется, он в полном порядке, разве она не знает, что таким образом все уважающие себя зельевары проводят ритуал по улучшению качества зелий? Ну честное слово.

Смешно им. Животы надорвешь. Сдается, если он однажды поскользнется на лестнице и сломает себе шею, все вокруг просто задохнутся от хохота.

За задней партой что-то громко хлопнуло, заставив нескольких девочек взвизгнуть и тут же залиться новым приступом смеха — наверняка, очередной залп из котлов придурков.

Северус обернулся, как бы невзначай, чтобы никто не подумал, что ему действительно есть дело до гриффиндорцев и их унылых попыток превратить урок в клоунаду.

И тут ему по-настоящему стало страшно.

Потому что Блэк не смеялся.

***

После такого Северусу наконец пришлось отнестись к своей безопасности со всей ответственностью.

Блэк не смеялся? Серьезно? Блэк, которому куриную лапку на зельях покажи, и он аж хрюкать начнет от ржача?

Блядь, во что же он вляпался?

Остаток занятий Северус мучительно вспоминал, когда и чем успел насолить Блэку настолько, что тот поклялся довести его до безумия. Ничего не шло в голову. Не мог же Блэк узнать, что заклятье ослиных ушей на прошлой неделе на него наложил Северус? Да даже если и так? Заклятье ударило не в полную силу, и вместо здоровенных и волосатых получились лишь чуть вытянутые, словно эльфийские, уши, которые невероятным образом сделали этого остолопа еще красивее. Казалось бы, куда уж больше.

От злости Северус едва не скрежетал зубами. Возможно, проще было бы подойти к Блэку, ткнуть палочкой в грудь и прямо спросить, что ему надо и чего он прицепился, но наверняка именно этого он и добивается! Нет уж, Северус не даст ему выиграть так просто, пусть не думает, что может управлять им так же, как всеми вокруг…

Поэтому оставалось только одно, единственно верное решение.

И Северус позорно прятался от Блэка и компании до самого ужина.

Это привело к паре весьма двусмысленных ситуаций, когда другие ученики обнаруживали его боязливо выглядывающим из-за гобеленов у кабинета предсказаний, спрятавшимся под скамью во внутреннем дворе или вжавшимся в ржавые доспехи, чтобы стать незаметным. Впервые в жизни Северус порадовался собственной репутации странного и опасного любителя Темных искусств — это избавило от неудобных вопросов и нелепых догадок о том, почему его так тянет обниматься со статуями.

Но теперь он мог, наконец, ходить свободно, не прижимаясь к стенам в попытках прикинуться портретом.

Северус даже отказался от ужина ради возможности выскользнуть из замка до отбоя. У него уже несколько недель зрела в голове идея по улучшению напитка живой смерти, но для того, чтобы уточнить придуманную гипотезу, нужна была полынь из теплицы номер один — на прошлом занятии травологии он как раз отметил, где она растет, и теперь хотел тайком стянуть пару веточек. Не слишком благородно, разумеется, но это не считается воровством, если пойдет на развитие науки, так?

На улице его тут же схватил за нос цепкий мороз — ближе к ночи температура опускалась почти до минус пятнадцати, и без помощи заклинаний старое пальто и поношенные ботинки не справлялись, но Северус был доволен. Он был человеком холода, любил закутаться в толстые школьные одеяла и слушать треск камина в гостиной, которая и летом-то была на порядок холоднее других частей замка из-за близости озера. Ему нравился льдистый воздух, сковывавший ноздри. Он был чистым. Свежим. Прочищал мозги лучше любого Умострильного. Куда лучше летнего жара, от которого кожа становится горячей и влажной, а волосы липнут ко лбу.

Снег, за день утоптанный сотнями ботинок, в темноте казался ярко-синим и позволял четко видеть все вокруг даже несмотря на поздний вечер. Северус украдкой, вдоль замковой стены, пробрался к узкой тропинке, которой обычно пользовались только Хагрид и профессор Спраут. Оглянулся, проверяя, нет ли запоздавших с квиддичной тренировки игроков, пониже опустил голову, прячась в складках капюшона, и поспешил к теплицам, призывно маячившим теплыми огоньками во тьме.

Тихое поскрипывание снега, далекое уханье сов в башне, искристые блестки звезд в мрачной синеве зимнего неба… неудивительно, что он расслабился. После того, как Северус ловко вскрыл амбарный замок с помощью одолженной у Лили шпильки (так надежнее, если вдруг после обнаружат пропажу и проверят его на использованные заклинания), он пробрался в жаркие, наполненные сочными травянистыми запахами теплицы и сорвал несколько веточек горькой полыни. Его захлестнула такая гордость от собственных находчивости и неуловимости, что он беспечно позабыл о событиях дня. Терзавшие его вопросы отступили, сковывавшее предчувствие опасности исчезло, и он наконец- то сумел вздохнуть полной грудью.

Назад в замок он возвращался по-другому: легким шагом, специально наступая на края расчищенной тропинки, чтобы услышать хруст свежего наста, наслаждаясь тихой бесшумностью ночи и предвкушая огромную чашку какао, которую можно выпросить у кухонных эльфов в обмен на привезенные из дома семена пажитника.

Только поэтому он не заметил слежки. И только поэтому вместо того, чтобы решительно наслать на нападавшего темное заклятье из арсенала собственных, он позорно пискнул, абсолютно забыв про лежащую в кармане палочку, и позволил утянуть себя в непроглядную тьму пустой на ночь Тепличной башни.

Он не видел ни черта, зато нос — просто так он, что ли, такой здоровенный? — тут же учуял сладкие цветочные ароматы и запах влажной земли. А еще — терпкие древесные ноты чьего-то одеколона и яркий, дразнящий запах вишневых леденцов, от которого во рту непроизвольно появилась слюна.

Ему конец.

Он понял это в тот же миг, когда глаза немного привыкли к темноте, и он сумел различить смутный силуэт — высокий, с широким разлетом плеч.

На него в упор смотрели серые, цвета потемневшего серебра на слизеринском гербе, глаза Сириуса Блэка.

— Пусти, — сказал Северус тихо, но твердо.

На самом деле, ему хотелось кричать, ругаться, махать кулаками в попытке заехать гриффиндорцу по носу или отвратительно выразительной скуле. Но он повел себя так, как принято, когда в темном переулке натыкаешься на огромного бродячего пса: напряженного, опустившего голову, глухо рычащего. При виде такого сразу понимаешь, что стоит тебе дернуться, и он нападет и вцепится острыми зубами в лодыжку, так что единственное верное решение — это двигаться медленно и говорить спокойно.

Черт. Не надо было на зельеварении смотреть в ответ. Дернуло же его, решил в бесстрашного поиграть!

Дикий, готовый к нападению непредсказуемый зверь — вот кем был Блэк. Вот почему Северус, пусть никогда и не признался бы в этом вслух, чувствовал себя увереннее, когда вокруг крутились и остальные Мародеры. Тогда стычки становились нечестными за счет количества нападавших, но… говоря по правде, один Блэк, которого некому остановить, был опаснее остальных трех, вместе взятых.

Никого из них рядом не наблюдалось. Ни громкого, самодовольного Поттера, ни отводящего глаза Люпина, ни Петтигрю, давящегося раболепными смешками.

Только Северус, который никому не сказал, куда идет, и Блэк, весь день высматривавший его как охотник добычу.

— Пусти, Блэк, — повторил он, осторожно дотрагиваясь до напряженной ледяной ладони, вжимавшей его плечо в холодное стекло.

Тот не ответил — продолжил сверлить его взглядом, медленно проходил от носа к губам, потом к глазам и скулам, будто в поисках ответов на незаданные вопросы, и это движение ощущалось таким осязаемым, словно Блэк водил по его лицу пальцами.

Северус нервно сглотнул. Надо бы осторожно дотянуться до кармана и достать палочку…

— Ничего, блядь, не понимаю, — произнес наконец Блэк, голос у него был низкий и хриплый, как простуженный.

Так. Хорошо. Он способен к диалогу. Значит, есть возможность договорится. Значит, есть мизерный шанс, что завтра Северуса не объявят пропавшим без вести на веки веков.

— Что именно? — мягко спросил он, подавив естественную как дыхание потребность съязвить, что ничего не понимать — нормально для такого идиота. — О чем ты говоришь?

Блэк шумно втянул ноздрями воздух. На мгновение Северус поверил, что сейчас гриффиндорец отморозит себе мозг, и он сможет сбежать, а то и шарахнуть в отместку чем-нибудь болезненным. Но чуда не произошло. Ледяные пальцы сжались, больно впиваясь в кожу даже сквозь плотную ткань пальто.

— Почему оно все еще действует? — лихорадочно зашептал Блэк, нахмурившись. — Ни одно зелье не держит эффект так долго, даже если я выпил целый стакан, обычно через час-два чары развеиваются и все, что остается, это непроизвольная дрожь при имени, а тут… какая-то катастрофа. Целый день! Меня как магнитом тянет, я не могу не думать о тебе, не могу не смотреть на тебя, не могу… — он метнул безумный взгляд на свою ладонь, крепко вцепившуюся в плечо Северуса. — Ты такой горячий… я думал, ты будешь холодным как ледышка.

Северус затаил дыхание. Он уже вжался затылком в стекло теплицы так сильно, что еще чуть-чуть — и стена пойдет трещинами, а Блэк продолжал с каждым словом приближать лицо. У него всегда были проблемы с личным пространством: то почти залезет на колени к Люпину, передавая через него пергамент, то повиснет на Поттере, как влюбленная девица, а о его поведении с влюбленными девицами и упоминать было неловко. Но в отношении Северуса он раньше неизменно выдерживал брезгливую дистанцию, то и дело напоминая, как не хочет измазаться в жире, грязи или чем-то подобном.

— И оно еще действует так… по-настоящему. — Горячий шепот почти опалял щеку. — Как будто я — это по-прежнему я, но во сне, где все возможно и все допустимо, даже… даже хотеть тебя.

Что он несет? В животе как будто перевернулась глыба льда, заморозив внутренности.

Он безумен. Блэк свихнулся и теперь… Гиппогрифье дерьмо, теперь Северус прямо-таки надеялся, что он захочет его всего лишь убить!

Прежде, чем он успел хотя бы подумать об ответе на такое немыслимое заявление, Блэк сделал то, от чего Северуса прошиб холодный пот: он вдруг повел скульптурно-прямым носом, слегка поморщился и… уткнулся его холодным от мороза кончиком прямо в шею Северуса.

Пожалуй, даже упавший прямо сейчас на них метеорит не произвел бы такого впечатления. Северус застыл, словно обратился в соляной столп, раскрыл в ужасе глаза, слепо уставившись на мясистые стебли экзотического растения в центре теплицы. Легкие заполнились теплым, чуть пьянящим ароматом вишневых леденцов и дымного дерева. Блэк повел кончиком носа от горячей кожи над самым краем ворота вверх, к чувствительной точке под ухом и там замер, чуть слышно, почти жалобно застонав.

Никто и никогда не касался его так. Не был настолько близко. Не только губами — даже пальцами. И, хотя Северус несомненно был в ужасе, хотя зубы его все еще были напряженно сцеплены, а ногти впивались в ладони до кровавых отметин, по его телу против собственной воли пробежала волна удовольствия. Контраст холодного носа Блэка и его горячего дыхания, тяжесть чужого тела, жаром прижимавшего его к ледяному стеклу…

— Чем ты пахнешь? — спросил Блэк ему в шею, послав по спине очередную россыпь мурашек. — Почему это настолько потрясающе, как… словно… я даже не могу подобрать слов.

Северус хотел ответить, что это полынь — он тер шею пальцами, после того, как срезал стебли, — но горло сковало немотой. Да и какой смысл был говорить с этим сумасшедшим, который пять лет воспринимал его не иначе, как засаленного болванчика для отработки заклинаний, а теперь вдруг понес ахинею про желание и… и запах.

Вместо этого он прошептал:

— Ты в своем уме?

Блэк вдруг низко зарычал, напомнив ему недавнее сравнение с диким псом, и отшатнулся. На лице его была написана самая настоящая мука: он зажмурился и мотнул головой, отгоняя напавшее наваждение.

— Я? — он расхохотался немного безумным хриплым смехом, мрачно отразившимся от стеклянной клетки теплицы. — Совершенно точно нет, скажи за это спасибо своей рыжей подружке, блядь! Что, она не нашла времени упомянуть, что опоила меня, да? Что я теперь на тебе помешан? Ебучее любовное зелье, только представь, Нюн… черт! Ее, нахуй, в Азкабан загребут, если я ее сдам, она хоть это понимает? Понимает, что нельзя относится к одноклассникам, как к блядским лабораторным крысам! Поить их какой-то самодельной бормотухой, только потому…

Северус понял: это лучшая возможность. Блэк разошелся не на шутку, он орал, размахивая руками, вцепляясь пальцами в длинные растрепанные волосы. Северуса больше никто не вжимал в стену.

Прежде чем Блэк успел бы заметить, он нырнул дрожащей рукой, скользкой от пота, в карман, выхватил палочку и вскинув, быстро произнес первое, что пришло в голову:

— Эверте Статум!

Нельзя оборачиваться. Несмотря на грохот и треск разбитого стекла, на болезненный стон Блэка — раз стонет, значит, живой — нельзя.

Северус выскочил из Тепличной башни, едва не ослепнув от неожиданно яркого лунного света, отраженного снегом, проехался подошвой по скользкой ледяной корке, едва не упал, размахивая руками, но выстоял. И помчался к замку изо всех сил, с трудом удерживая на подмерзшей наледи разъезжающиеся ноги. Быстрее, еще быстрее, пока Блэк не очнулся и не решил нагнать его, чтобы… да какая разница! Ничего хорошего от него все равно ждать не приходится.

Плевать, если его поймают Филч, МакГонагалл, да хоть сам Дамблдор! Все равно их наказание не страшнее, чем то, что случится, попадись он Блэку.

Он затормозил только когда оказался в относительной безопасности школьных подземелий. С трудом переводя сбившееся дыхание, с щеками, горящими от мороза и быстрой пробежки, с вымокшими до самых колен брюками, он и сам наверняка казался безумным многочисленным портретам, мимо которых пронесся.

Все в порядке. Он почти у гостиной. Здесь никого нет. За ним никто не гонится.

Северус согнулся пополам, уперся ладонями в колени и сделал несколько глубоких вдохов, успокаивая колотящееся сердце и унимая ревущий шум в ушах.

А потом нахмурился.

Постойте-ка…

Что там этот псих говорил про Лили?

Chapter Text

Царь мой, слушай и приметь:
Жаворонок начал петь.
Пак, «Сон в летнюю ночь»

Как-то все пошло не по плану.

Лили закрыла книгу, пошевелила замерзшими ногами и подобрала их под себя. Бедра тут же обожгло ледяным прикосновением — надо бы нашарить палочку да прибавить огня в камине.

Она бросила сонный взгляд на запястье. Аккуратные маленькие часики, которые ей подарили родители на прошлый день рождения, показывали пять тридцать утра. Из груди вырвался утомленный стон. И чего не спится? Лили легла не слишком поздно, не пила кофе вечером, не объелась конфетами… но за всю ночь так и не смогла заснуть. Она ворочалась в кровати пару часов, пока не услышала, как тяжело вздыхает Алиса, и не поняла, что заражает бессонницей еще и несчастную соседку. Тогда она накинула на плечи теплый вязаный плед, взяла с тумбочки своего Шекспира и пару шоколадных батончиков из последней родительской посылки, и спустилась в гостиную. Там было прохладно — камин начинали топить около пяти утра, так что Лили пришлось взять на себя роль домашнего эльфа и зажечь огонь самостоятельно. Она закуталась в плед как в кокон, но это все равно долго не помогало согреться: тот был слишком коротким, и либо плечи, либо ступни в любом случае оставались открытыми.

Только сейчас огромная комната немного отогрелась. Но ступни, разумеется, все еще были ледяными: плохая циркуляция крови, как объяснял доктор Свенсон.

Возможно — только возможно! — ее внезапная бессонница имела какое-либо отношение к тому спектаклю, что она устроила. Весь прошлый день Лили чувствовала себя не в своей тарелке. Блэк, безусловно, заслужил все, что с ним произошло, и его ошеломленное лицо навсегда останется в памяти, как воспоминание, достойное вызова Патронуса… но что-то тревожило Лили. Может, то, что шутка затянулась? Гораздо дольше, чем ожидалось. Она видела Блэка на ужине — тот выглядел почти безумным, а потом вдруг вскочил с места и унесся прочь, как будто за ним Красные Колпаки гнались.

Такое часто бывает: идея, которая вечером казалась почти гениальной, с утра теряет привлекательность и даже покрывается тонким налетом нелепости, заставляя стыдиться вчерашнего воодушевления.

— Доброе утро, Сниджет.

Лили вскрикнула, резким взмахом руки скинула с колен книгу и обернулась, выглядывая поверх потертой спинки дивана на нарушителя спокойствия.

— Поттер, чтоб тебя! Что ты тут забыл?

Она не ожидала увидеть в гостиной кого-то так рано. Тем более кого-то, кто выглядел таким… бодрым.

Джеймс Поттер, криво усмехнувшись, растрепал всклокоченные черные волосы.

— Я тоже из Гриффиндора, помнишь? — но заметив, что шутка ее не впечатлила, добавил: — Собрался на пробежку.

На нем действительно был спортивный костюм — магловский, такой ослепительно-белый, что смуглая кожа на его фоне становилась едва ли не цвета жженой карамели… Лили тряхнула головой. В одной руке Поттер держал голубую лыжную куртку, в другой — палочку, которой уже накладывал на себя согревающие чары.

Лили, сочувственно скривившись, бросила взгляд в окно, за которым все еще было не разглядеть верхушек деревьев в лесу — только темное отражение гостиной.

— В такую рань? В такую погоду? — завывание ледяного ветра было слышно даже сквозь магию и треск дров.

Джеймс безразлично пожал плечами.

— Я каждый день бегаю. Независимо от погоды.

— А, так вот в чем твой секрет привлекательности.

— Считаешь меня привлекательным?

Вот черт! Еще слишком рано, чтобы Лили могла в полной мере понимать, что вырывается у нее изо рта.

Она хмыкнула и бросила на возмутительно жизнерадостного парня убийственный взгляд.

Пусть знает, что Лили Эванс считает его привлекательным только в его влажных подростковых фантазиях. Чтобы ей понравиться, нужно нечто большее, чем гладкая загорелая кожа поверх литых мышц, и острые скулы, и наглая улыбка, такая, что от нее золотистые искорки в глазах зажигаются, и…

Ну да. В общем, своим взглядом Лили весьма точно передала отношение к этому нелепому высказыванию.

Губы Поттера расползлись в довольной улыбке.

Да что он понимает, идиот.

— Знаешь, я начала было переживать, что ты где-нибудь рухнешь от холода в своем выпендрежном белом костюмчике, и тебя заметет снегом, но теперь понимаю, что это маловероятно, — Лили свесилась с дивана, чтобы поднять упавшую книгу. — Как бы пожар твоего эго не устроил нам глобальное потепление…

— Обычно я бегаю с Бродягой, — ни с того ни с сего произнес вдруг Поттер.

Он подошел так близко, что можно было ощутить исходящий от него запах мятной зубной пасты и острый морозный аромат одеколона. Навис прямо над ней, опираясь раскрытой ладонью на спинку дивана.

Лили горделиво расправила плечи и вскинула подбородок.

— А что же сегодня? Верный напарник проспал?

Лукавые карие глаза за стеклами очков прищурились.

— У бедняги вчера выдался… непростой день.

— О, — с притворной заботой вздохнула она, — какая неприятность.

Улыбка исчезла. Лили подумала, что никогда раньше не видела Джеймса Поттера таким серьезным. Как будто невидимая волна смыла с его лица намертво нанесенный грим вечного весельчака. По открытым, оставшимся без пледа участкам кожи прошелся холодок — ей отчего-то совсем не нравился такой Поттер.

— Должен признать, ты хорошо его приложила, Сниджет, — тихо произнес он, пристально впиваясь взглядом точно ей в зрачки. — Высший класс.

Лили наморщила нос. Дурацкое прозвище! Джеймс придумал его год назад и с тех пор называл ее только так, если вокруг никого не было. Как будто какая-то ласковая кличка для недалекой поклонницы, вроде «заиньки» или «лапули».

— Не зови меня так, я не твоя подружка, Поттер, — заявила Лили, дерзко откинув за плечо волосы. — А что до Блэка… что ж, он давно напрашивался. Вы же любите оправдывать свои нападки на Северуса тем, что он напрашивается, да? Так что ты должен понимать, что я имею в виду…

Джеймс издал невеселый смешок, который никак не отразился в потемневших серьезных глазах:

— Не думай, пожалуйста, что мое… особое отношение помешает привлечь тебя к ответственности в случае чего. Бродяга — мой лучший друг. Если я пойму, что твоя маленькая шалость ему по-настоящему вредит…

Он, наверное, хотел сказать «навредила»? Не может же Блэк до сих пор… или может? Но как…

Лили чуть отклонилась назад, собирая расползающиеся в разные стороны мысли, но Джеймс, очевидно, решил, что она отшатнулась в испуге. Поэтому поспешил разрядить обстановку самым характерным для себя способом — совершенно несмешной остротой:

— Да уж, если Сириус так из-за этого вспылил, представляю, как орал Ню… в смысле, Снейп!

Лили похолодела. Вот оно. Назойливая мошка мысли, весь день жужжавшая в голове, наконец-то попалась.

Северус. У нее совершенно вылетело из головы, что она невольно втянула во все это Северуса. Но откуда ему было узнать о произошедшем? Не пошли же Поттер с компанией жаловаться к слизеринцам?

— При чем здесь Северус?

Джеймс рассмеялся, но смех тут же оборвался, стоило ему взглянуть на нее.

— Как это «при чем»? — удивился он. — Ты же в курсе, как работают приворотные зелья, да, Сниджет? Я думал, старина Слагги не зря зовет тебя лучшей ученицей, теперь начинаю сомневаться, может, ты все это время просто талантливо списывала у Ню…

— Я знаю, как работают чертовы зелья получше твоего, Поттер! — вспылила Лили, сжимая пальцы на твердой обложке до того, что костяшки побелели.

Поттер развел руками.

— Тогда ты в курсе, что в этом, как и в отличном сексе, в любом случае участвуют двое.

— Прекрасное сравнение. Очень емкое. Совершенно неверное, — злобно выплюнула она.

Замечательно. Теперь она сама вела себя как Северус: злилась, бесилась и плевалась ядом.

А этому хоть бы что — стоит и ухмыляется!

— В общем, Сириус вчера не выдержал, — сдавшись, тяжело вздохнул Поттер и опять запустил пятерню в волосы. — Улизнул от нас, пока мы оттаскивали Питера от жареной утки в Большом зале. Чтобы, так сказать, посмотреть проблеме в глаза.

— И… что?

Ради всего святого, лишь бы этот придурок ничего не сделал Северусу!

— А то ты не знаешь! «Проблема»-то ершистая, в ответ бьет не задумываясь. Бродяга приполз весь исцарапанный, мы потом с Лунатиком полночи у него из морды осколки доставали. Что произошло, не говорит, только повторяет, что должен любой ценой избавиться от наваждения, пока не натворил чего.

Весь жар, который источал сейчас огромный камин, не смог бы изгнать ледяной дрожи из ее тела. Лили дернулась, скривив губы, вскинула голову, заглядывая прямо в непривычно-серьезные, темные, как горький шоколад, глаза Джеймса Поттера. Впервые за все время их знакомства она мечтала, что сейчас он рассмеется, скажет ей: «Ага, попалась! Это шутка! Ну что, подловили мы тебя с Бродягой, да? Не садись играть в покер со старыми шулерами, Эванс!»

Но он ничего не сказал. А когда все-таки сказал — лучше бы молчал вовсе.

— В общем, не знаю, что ты там за зелье придумала, но оно, похоже, даже страшнее Амортенции. Слишком настоящее. Я не видел таким Сириуса… да никогда, если честно. Так что мой тебе совет: достань противоядие. Как можно скорее. Если не ради моего лучшего друга, то хотя бы ради своего — в следующий раз Снейп может и не выкрутиться. Я, конечно, не сдам тебя профессорам, но события могут выйти из-под контроля и тогда… Увидимся на завтраке, Сниджет.

И он ушел, оставив после себя холодный, резковатый запах эвкалипта, который так не сочетался с его теплой золотисто-шоколадной сутью.

Лили повела плечами. Она открыла книгу, с досадой обнаружив, что смяла некоторые страницы во время разговора, но строчки плыли перед глазами, и уловить смысл закованных в рифму слов было невозможно.

Какое ей дело до того, что там вообразил себе Поттер и его дружки? Северус сказал бы, если бы что-то подобное случилось. Если бы Блэк действительно стал доставлять ему неудобства. Да, в последнее время он явно утаивал многое, но лишний повод пожаловаться на мародеров ни за что бы не упустил, тем более если дело касалось Блэка.

Но, скорее всего, из-за длинной бессонной ночи Лили просто не слишком хорошо соображала. Потому что позже, поднимаясь вместе с Марлин и Алисой на урок Заклинаний, она с удивлением обнаружила среди топчущихся у класса рэйвенкловцев зеленую слизеринскую мантию. И очень, очень знакомый разъяренный взгляд.

Северус ничего ей не сказал не потому, что сказать было нечего. У него просто не было возможности пробраться в гостиную Гриффиндора и найти ее.

— Эванс! — а вот сейчас он стремительно направлялся к ней с явно заготовленной за ночь речью: кулаки сжаты, брови насуплены.

Ой-ой, все совсем плохо. Он никогда не называл ее по фамилии, даже во время самых крупных ссор.

— Мне нужно… — сдавленно пробормотала Лили, спихнув Алисе сумку, чтобы сбросить груз, — срочно нужно в туалет!

Она, конечно, гриффиндорка, храбрая до мозга костей… но ей все-таки нужно чуть больше времени, чтобы взять себя в руки.

Алиса окликнула ее, но Лили уже не слушала. Пронеслась мимо Питера и Римуса (какое счастье, что остальные двое где-то потерялись по дороге) к лестнице, спустилась на третий этаж и бросилась по направлению к женскому туалету — туда-то он точно за ней не побежит!

Но, возможно, она вообще понятия не имела, что из себя представляет Северус Снейп.

Потому что его не остановила красноречивая табличка на двери. Он влетел внутрь, похожий на разъяренную летучую мышь, и грозно застыл прямо посреди покосившихся раковин и пустых кабинок.

Лили вздохнула, признавая свое поражение. Она сама загнала себя в ловушку — теперь Северус стоял на пути к свободе, а внутри кроме них была только Берта Джоркинс, не очень-то дружелюбная семикурсница, которая, ко всему прочему, была еще редактором школьной газеты и заядлой сплетницей. Завтра утром вся школа будет знать, что Лили Эванс оставалась в женском туалете наедине со своим так называемым «лучшим другом».

Лучше просто не бывает.

Берта, которая пропустила фееричное появление Северуса, потому что мыла руки, обернулась и возмущенно вскрикнула:

— Вообще-то это женский туалет!

Северус скользнул по ней злобным взглядом и ядовито выплюнул:

— Да? А что, в таком случае, здесь делаешь ты?

— Урод! — взвизгнула рассерженная Берта, снитчем устремившись к выходу.

— Корова, — бросил он ей вслед.

И вновь повернулся к Лили, клокоча от ярости.

Что ж, оставалась последняя попытка хоть как-то спасти ситуацию: сыграть в дурачка. Лили нервно поправила прическу и улыбнулась той самой улыбкой, которая, как было ей хорошо известно, не могла оставить друга равнодушным.

— Ой, Сев, привет! А я тебя и не заметила.

Иногда это срабатывало. Не только с Северусом — вообще со всеми. Ошарашенные приветливым тоном и милой улыбкой, люди сбивались со злобного настроя, и тоже начинали говорить с ней вежливо.

Не в этот раз.

Как по щелчку Северус принялся кричать что-то, яростно жестикулируя, и речь его большей частью состояла из слов, которые едва ли могли понять люди, не выросшие в рабочих кварталах Коукворта. Среди этого потока брани Лили вычленила разве что «Блэк», «оранжерея», «полынь» и «зелье», но этого было недостаточно для того, чтобы понять — знает ли он о маленькой пакости Лили или же просто возмущен очередным неработающим рецептом.

Она нахмурилась и сжала кулаки.

Да что с ними со всеми, в конце концов?

— Немедленно прекрати на меня орать! — выпалила она достаточно громко, чтобы перебить звучный голос друга.

Северус растерянно моргнул пару раз, но замолчал.

— Хорошо, — произнес он отвратительно спокойно: о недавней вспышке гнева напоминали разве что алые пятна на щеках. — Лили, не будешь ли ты так добра объяснить мне, какого хуя Сириус Блэк утверждает, будто ты напоила его любовным зельем, и теперь он одержим мной?

Лили поежилась.

— А ты можешь снова начать на меня орать? Это было как-то менее жутко.

— Лили… — верхняя губа у Северуса угрожающе дернулась, но они вернулись к обращению по именам, так что буря миновала. Наверное. — Это ведь неправда, да? Блэк же просто окончательно свихнулся и несет околесицу?

Соблазн сказать «да» был очень велик. Она могла бы пожать плечами, заверить, что понятия не имеет, с чего это Блэк говорит что-то подобное… нет-нет-нет! Она бы сказал, что понятия не имеет, о чем говорит Северус, ведь он еще толком не объяснил что случилось, и, показав свою осведомленность, Лили только уличит себя во лжи.

Но она думала обо всем этом слишком долго. Достаточно, чтобы Северус все понял по ее виноватому и смущенному лицу.

— Что ты ему подлила? — упавшим голосом спросил он. — «Венерин поцелуй»? «Сладкую грезу»? Это точно не Амортенция — Блэк не выглядит одержимым, только говорит об этом…

Лили мотнула головой. Как бы сказать ему правду и не оказаться в Больничном крыле после этого?

— Нет, я не… я взяла у Марлин книгу про любовные зелья и…

— Что? Пожалуйста, только не говори мне, что ты придумала его сама!

— Ну…

— Лили! — он едва не подпрыгнул на месте от возмущения. — Ты с ума сошла! Как тебе в голову пришло подобное?

— Подожди-ка, — она скрестила руки на груди и нахмурилась. — Что значит «подобное»? То есть тебе, значит, можно переписывать рецепты знаменитых зельеваров и придумывать новые, а мне нет? Это почему это, Сев?

Он стушевался. Щеки у него вновь заалели, но на этот раз не от гнева — Лили различала такие оттенки достаточно хорошо. Когда Северус злился, он краснел ярко, от скул и почти до подбородка, а на лбу у него вздувалась вена. Когда же он смущался или стыдился, это было почти незаметно — словно кто-то мазнул розовой краской по самой выступающей части скул.

Еще одно знание, которое вскоре станет совершенно бесполезным и осядет на задворках ее памяти.

— Я не это имел в виду, — оскорбился Северус. — Не то, что ты не можешь проводить эксперименты с зельями — можешь, конечно. Но… привороты?

Он нервным движением заправил прядь волос за ухо, и Лили не к месту умилилась, заметив, что кончик уха у него тоже порозовел.

— Варить любовные зелья — само по себе недостойно, а уж экспериментировать над ними… это же опасно, Лили, — произнес он так, словно и сам только что сделал это открытие. — Ты же наверняка не проводила пробных испытаний?

Лили мотнула головой.

— Ты могла покалечить Блэка. Лишить его разума. Убить его.

— Не думаю, что я настолько плоха в зельеварении, — скептически заметила она.
Северус, казалось, вовсе ее не слушал.

— Поверить не могу, что меня действительно не радует… зачем ты это сделала? Придумать зелье, сварить, опоить Блэка — для чего? Еще и заставила его… в меня… — он начал путаться и заговариваться, что, вообще-то, нечасто случалось.

— Ну, он так мерзко себя вел на зельеварении, пошутил эту нелепую, совершенно несмешную шутку, а потом еще расстроил Марлин… — Лили всплеснула руками. — Короче, я так разозлилась на него, что решила проучить! Подумала: вот смеху-то будет, если он решит, будто влюблен в тебя…

— Лили, это совершенно не смешно! Ты обо мне-то хоть задумывалась? О том, что мне и так слишком много внимания от этого придурошного, и без того, что он подстерегает меня в темных углах, зажимает, как какую-нибудь девицу и нюхает волосы… подожди, что значит «решит, будто влюблен в тебя»?

— Что значит «нюхает волосы»? — вопросы они задали одновременно, а после этого замерли, нелепо уставившись друг на друга, как столкнувшиеся в воздухе совы.

Блэк сделал что?

Да, Джеймс, конечно, сказал, что Сириус сбежал увидеть Северуса, но Лили сразу же решила, что это закончилось знакомой с первого курса потасовкой и только.

Но такого поворота она точно не ожидала.

— Что значит «решит, будто влюблен в тебя»? — настойчиво повторил Сев, поджав искусанные до крови губы. Щеки у него по-прежнему были нежно-розовыми.

Лили моргнула. Как… интересно.

— Откуда же я могла знать, — медленно произнесла она, — что Сириусу Блэку нравятся парни?

В коридоре раздался звон колокола, сообщающий о начале урока, и Лили мысленно выругалась. Профессор Флитвик, конечно, был чудесным и понимающим преподавателем, но это вовсе не значило, что он закроет глаза на их опоздание. На их совместное опоздание. Ох, теперь не избежать добродушных насмешек: Флитвик при каждом удобном случае будет невинно интересоваться, когда ему ждать приглашения на свадьбу.

«Как бы вы приглашения на похороны не дождались», со вздохом подумала Лили, глядя на крепко задумавшегося Сева.

— Точно, — нахмурил брови он, — точно. Зелье не подействует, если ты в принципе не в состоянии испытывать влечения к этому человеку.

— Я решила, что Сириусу неоткуда знать эту деталь, и захотела его припугнуть, — Лили пожала плечами. — А он, оказывается… я его только с девчонками видела. Прости.

— За что — за то, что возможность в меня влюбиться отлично может кого-то припугнуть? — горько усмехнулся Северус, и Лили вдруг почувствовала себя так паршиво, словно пнула котенка.

Она не знала, что можно на это ответить.

— Прости.

Северус сжал пальцами тонкую переносицу и тяжело вздохнул.

— Просто дай придурку противоядие, и замнем.

— Да, кстати, насчет этого… у меня его нет. — Лили принялась кусать ноготь на большом пальце: дурацкая детская привычка, от которой она только в прошлом году отучилась.

Или думала, что отучилась.

Северус вновь начал заводиться, и щеки угрожающе покраснели, так что Лили поспешила добавить:

— Сев, может пойдем, а? У нас там урок…

— А тут у нас задница, Лили! — схватился он за голову. — Что прикажешь мне делать с чокнутым мародером, домогающимся меня по всем углам из-за зелья, от которого даже нет противоядия?

— Ой, да он один раз-то всего… — она поймала настолько красноречивый взгляд, что поспешила заткнуться.

Северус принялся мерить шагами туалет, каждый раз наступая в лужицу около одной из раковин — шлеп, шлеп, шлеп. Он бормотал под нос и шевелил при этом пальцами, как будто делал какие-то пометки на полях учебника, с которым не расставался никогда. Лили, уже смирившись с тем, что на урок они бессовестно опоздали, скромно облокотилась на стенку кабинки, на которой какая-то девчонка нацарапала «Джеймс Поттер секси!!!» и обхватила себя руками.

Сейчас лучше было не мешать Северусу думать, но она, разумеется, не могла не внести свою лепту:

— Нужно поговорить с Блэком.

— Больно мне надо с этим психом разговаривать! — огрызнулся Северус.

Шлеп.

— Надо хотя бы выяснить, что он предпринимал. Вдруг он вообще никого противоядия не пил? А действие можно снять самым обычным?

Шлеп.

— Почему оно так долго действует? — Северус посмотрел на нее знакомым взглядом безумного ученого из папиных любимых фильмов. Ну, началось. В Севе проснулся зельевар. — Даже Амортенцию нужно обновлять каждые сутки.

Лили повела плечами.

— Я добавила туда цветков жимолости, розового масла и корня лотоса.

Шлеп.

— Зачем? — в ужасе вскрикнул Северус.

Действительно, зачем? Жимолости было бы более, чем достаточно.

Лили отчаянно потерла ладонями лицо и растрепала волосы на макушке.

— Ну что ты хочешь от меня услышать, Сев? Что я не подумала? Да, я не подумала! Доволен? Я была зла на Сириуса, и мне хотелось доставить ему неприятностей, настоящих неприятностей, а не таких, которые он стряхнет как ни в чем не бывало и пойдет дальше! Так что я перестаралась! Давай просто отведем его к мадам Помфри и…

— Нет!

Северус выглядел так, словно она предложила ему наведаться в логово к гигантским паукам, а не отвести пострадавшего ученика в Больничное крыло.

— Ни в коему случае! Ты не слышала его, Лили — он грозился сдать тебя аврорам, что тебя за твои эксперименты посадят в Азкабан! И… я думаю, они могут. Конечно, любовные зелья не внесены в список запрещенных, а вот проведение экспериментов над волшебниками без подтверждения результатов на предыдущих уровнях создания — да!

— Сириус Блэк не кажется мне стукачом, — недоверчиво скривилась Лили. — Он еще ни разу не жаловался на кого бы то ни было.

Северус покачал головой.

— Но никто раньше не заставлял его влюбиться в меня.

Ну вот, опять. Как будто пнула котенка.

— Сев, я…

Он отмахнулся, нацепив на лицо привычное выражение мрачного презрения. Как будто понял, что его слова заставляли чувствовать по отношению к нему сочувствие, и уже пожалел о том, что вообще произнес их. К нему вернулся сухой деловой тон, когда он вновь принялся расхаживать от стены до стены, как важный профессор.

— Хорошо. Поговорим с Блэком. Отыщи, пожалуйста, ту книгу, что ты читала, и постарайся максимально вспомнить все ингредиенты и порядок действий. Возможно, мы справимся собственными силами. И самое главное — никто не должен узнать!

Лили съежилась под его пристальным взглядом и кивнула.

— Никто не узнает, клянусь тебе.

«Кроме тех, кто уже знает» — добавила она про себя.

Chapter Text

И вот — любовь! Чем хороша она,
Когда из рая сделать ад вольна?
Гермия, «Сон в летнюю ночь»

Когда Сириус вернулся в спальню прошлым вечером, то увидел в глазах Джеймса настоящий ужас.

— Бродяга, что… что произошло?

Он бросил в ответ мрачный взгляд — быстрый и убийственный, как бладжер.

С чего бы, блять, начать?

Впрочем, не стоило даже пытаться: признаться в подробностях произошедшего вслух было смерти подобно, а об основных событиях весьма красноречиво говорил его вид. Сириус подозревал, что он что-то здорово повредил, спасибо хоть чары не выявили сломанных костей. Но лицо саднило — разбил одну из стеклянных стен, когда упал, — голова трещала, потому что приземлился затылком прямо на холодные мраморные плиты… Не говоря уже о том, что знаменитую гриффиндорскую гордость растоптали и измазали в грязи — а то и в чем похуже, потому что рукав мантии отчетливо пах лунтелячьим навозом. И что самое ужасное, будь у Сириуса возможность что-то исправить, он бы все повторил в точности до мелочей.

Проклятый Снейп.

Проклятая Эванс, чтоб ей!

— Ничего особенного, Сохатый. Просто пока другие разбивают сердца, Снейп предпочитает разбивать лица. Очевидно же! — Сириус нашел в себе силы ухмыльнуться, но это отозвалось острой болью в изрезанных щеках.

Он поморщился.

— Иди сюда, — Джеймс взмахнул палочкой, зажигая на кончике тусклый огонек, и поманил Сириуса на свою кровать.

— Я весь в земле и удобрениях.

— Да и плевать. Давай подлатаем тебя.

С тяжелым вздохом Сириус аккуратно, стараясь не разбудить уже спящих Питера и Римуса, пробрался к кровати и рухнул на чистые, хрустящие от крахмала простыни, с удовольствием отмечая мягкость связанного Юфимией Поттер пледа и легкий запах лавандового стирального порошка от белья…

Снейп пах иначе. Тоже чем-то травяным, почти цветочным, но не сладким. Тяжелым. Густым. Горьким.

Сириус мотнул головой — перестань!

Проклятое зелье.

Проклятая Эванс!

— Дай мне палочку, — деловито скомандовал Джеймс, зажав в зубах рукоятку собственной, чтобы использовать ее как фонарик.

Сириус послушно протянул ему волшебную палочку и устроился головой на коленях друга, устало прикрыв глаза.

Он понимал, что нужно все рассказать, пока Сохатый не лопнул от нетерпения, но прежде хотел хотя бы пару мгновений провести в тишине, в бесполезной попытке собрать в кучу разбегающиеся мысли.

Джеймс шепотом призвал из своей тумбочки острый пинцет, которым они обычно доставали занозы из Римуса после полнолуния, и принялся водить огоньком над лицом — Сириус видел его движения красными всполохами за закрытыми веками. Раз или два в царапинах обнаружились застрявшие там осколки стекла. Джеймс вытащил их — так аккуратно, что Сириусу даже не пришлось морщиться от боли. Многолетняя дружба с оборотнем заметно отточила их навыки лечения.

После ночного мороза — и почти вскипающей от близости чужого тела крови — Сириуса разморило. Коленки у Сохатого были удобные, даром что костлявые. Эванс зря артачится. Простыни и плед пахли домашним уютом и теплом, которого в доме самого Сириуса не найти, умиротворяющее сопение Питера на соседней кровати и мягкий, едва слышный гул действующего Люмоса звучали, как самая желанная колыбельная, и он подумал, что неплохо было бы закрыть глаза на миг, а проснувшись, обнаружить, что все случившееся — лишь дурацкий лихорадочный сон, вызванный перееданием сладостей.

Но в этот раз удача была не на стороне Сириуса: он остро прочувствовал это, когда кожу на щеках стянуло, как от бьющего в лицо ветра, от шепотом произнесенного Эпискеи.

А потом широкая ладонь Сохатого легонько взлохматила ему волосы на макушке.

— Итак?

Сириус мучительно вздохнул и открыл глаза.

— Можно мы сделаем вид, что я просто неудачно поднялся по исчезающей лестнице?

— Да ладно, что, все настолько… Постой, — в алой полутьме, созданной пологом, Джеймса было почти не различить, только стекла очков бликовали в свете огонька. — Ты же не… пожалуйста, только не говори, что ты прикончил Нюнчика и теперь нам придется где-то прятать его склизкую тушку?

В горле, как комок собачьей шерсти, застрял истерический смешок.

Сириус нахмурился, нехотя оторвал голову от удобной костлявой «подушки» и, развернувшись, сел и облокотился на изножье кровати, чтобы оказаться лицом к лицу с лучшим другом.

— Прошу тебя, можешь на время перестать звать его Нюнчиком и… ну, всякое такое? Хотя бы пока я не избавлюсь от всей этой влюбленной чепухи. Потому что… ну, мне и так тяжело, и без того, чтобы думать, что мне хочется трахнуть чью-то… склизкую тушку.

— Ого.

Джеймс взмахнул палочкой. В темноте вспыхнули десятки маленьких огоньков, парящих над кроватью как оранжевые светлячки, и теперь прекрасно можно было разглядеть выражение тревоги на скуластом обветренном лице.

— Все вот настолько плохо, да? — сочувственно спросил он, и Сириус готов был расцеловать его за это понимание.

Вместо этого он неопределенно пожал плечами, потом кивнул, потом помотал головой и усмехнулся.

Черт знает что творится.

— Я не могу понять, и это самое противное, — признался он, нервно потирая костяшки пальцев. — Ты же знаешь, сколько раз я хлебал любовные зелья?

Сохатый придушенно хохотнул.

— Да уж, впору писать научный трактат о разнице в действии разных сортов.

— Вот именно. И то, что происходит сейчас — оно вообще ни на что не похоже. Настолько неуловимое и в то же время назойливое… Помнишь, как на позапрошлое Рождество я слопал в одного целую упаковку ирисок, а потом Лунатик вычитал, что у них срок годности давно истек?

— Ага. Ты потом полдня ждал, когда же тебя начнет тошнить.

— Вот! Ощущения точно такие же. Не в том смысле, что меня тошнит — это-то как раз было бы нормальной реакцией на Снейпа, да? Скорее… я понимаю, что со мной что-то не так как раньше, но не могу разобрать — это на самом деле, или ничего не происходит, а я просто надумываю себе симптомы и выискиваю их сам? Блядь… путано, конечно, но…

— Вовсе нет, я прекрасно понял, что ты имеешь в виду, — тряхнул головой Джеймс.

— И вот я сижу целый день и как дебил, обожравшийся ирисок, жду и шугаюсь каждой реакции…

Сириус опустил взгляд на собственную ладонь, не к месту вспоминая, что именно этой рукой вжимал Снейпа в стену теплицы. Казалось, что кончики пальцев до сих пор горят от прикосновения к грубой шерсти пальто. Интересно, на них остался этот запах? Тот, который можно было ощутить, только приблизившись к Снейпу вплотную?

Пришлось приложить всю силу воли, чтобы не поднести пальцы к носу прямо сейчас, когда напротив сидит сосредоточенный, и без того взволнованный поведением друга Сохатый.

— Я признаюсь тебе кое в чем, — пробормотал Сириус, с трудом отрывая взгляд от собственных пальцев, — но поклянись, что об этом никогда не узнает ни одна живая душа.

Джеймс тут же изобразил, что закрывает рот на замок и выкидывает за спину ключ. Светлячки над его головой заплясали, потревоженные резким движением.

Сириус потер лицо ладонями и вздрогнул, потому что — да, запах на пальцах остался. Едва уловимый, но этого вполне хватило, чтобы пустить в пляс опьяненное сердце.

Ох, да пошло оно все!

— Мне страшно, — понизив голос до шепота, начал он. — Мне страшно, что это… чувство, что оно никогда не пройдет. Что я больше не смогу быть собой, потому что кто-то подсадил мне в голову мысль, что я влюблен в… в человека, который скорее прикончит меня в следующий раз, когда увидит, чем… Это несправедливо! Я никогда не хотел быть влюбленным, и уж тем более, никогда не хотел быть влюбленным невзаимно! Еще и в блядского Снейпа! Что мне делать, если это ебучее зелье никогда не выветрится? Если я до конца дней своих обречен щенячьими глазами следить за Снейпом, пока он строит карьеру в рядах Пожирателей Смерти? О, матушка вполне может оценить его кандидатуру по достоинству — темный маг, слизеринец… ну и пусть полукровка, детей-то от него все равно не сделать, кровь не попортит… блять! Что мне делать, Сохатый? — Сириус запустил в волосы ладони и стянул на макушке, краем сознания отметив неприятное жжение у виска.

Кровать заскрипела, простыни зашуршали, и на колено ему легла ладонь Джеймса.

— В первую очередь — не паниковать. Перестань представлять худшее, наверняка завтра уже проснешься прежним, словно ничего и не было! А если нет — со временем мы найдем ответ. В конце концов, разве не мы самостоятельно стали анимагами? Не мы создали выдающийся по силе артефакт еще до того, как сдали СОВ? Да нам все моря по колено, даже те, что из любовных зелий!

Сириус бросил на него взгляд исподлобья.

— Ха-ха.

Губы Джеймса растянулись в веселой ухмылке.

— Ну уж на самый крайний случай, свяжем Снейпа и силком притащим его под венец. Красным бантиком перевяжем. И Лунатика поставим сторожить вашу опочивальню. Будет твой, никуда не денется!

Представив себе перевязанного красной подарочной лентой Снейпа, Сириус фыркнул, откинув назад голову, и больно стукнулся затылком о массивное деревянное изножье.

За пределами их маленького убежища раздался тихий смешок.

— Я подслушал вас случайно, но я тоже клянусь, что никому не расскажу, — полог кровати раздвинулся, и в проеме показалось бледное от лунного света лицо Римуса.

Он сонно потер заспанные глаза, забрался на кровать, едва не спихнув при этом Джеймса, и, с трудом пристроив свои длиннющие ноги, принялся вытаскивать со всех сторон плед, чтобы укутаться в него.

— Лунатик, ну еб твою…

— Ай!

— Тише, придурки, Пита разбудите.

Теперь на кровати стало тесно, а к запахам прибавился густой аромат пихтового масла, которым Римус сбрызгивал перед сном подушку.

— Между прочим, — продолжил он, расправляя слишком короткий плед на коленках, — я отказываюсь сторожить у опочивальни. Потому что вы друг друга переубиваете еще в первую брачную ночь, а мне потом попробуй докажи, что это не я устроил кровавую бойню.

Джеймс хрюкнул от смеха, но даже несмотря на это Сириус испытал прилив нежности к своим друзьям. Они так запросто смирились с возможностью однажды заполучить в качестве «миссис Блэк» Снейпа! Это прямо-таки трогательно.

— А вообще, — Римус поморщился и вперился в него пристальным взглядом, — я пришел, потому что вспомнил, что в прошлом месяце ты выпил целую колбу нашего экспериментального зелья.

Сириус раздраженно повел плечами.

— При чем здесь это?

— А ты помнишь, какое именно зелье это было?

Джеймс изумленно вскрикнул, и тут же зажал рот ладонью: за плотным пологом заворочался во сне Питер.

— Да что? — спросил Сириус.

— Мы варили Укрепляющее зелье, — шепотом затараторил Джеймс, от волнения подавшись вперед, — ты что, забыл, что ли? Чтобы Римус лучше переносил свои «лунные недомогания»…

— Пошел ты, Сохатый.

— … и — напряги извилины! — с чем мы пытались его смешать?

Сириусу действительно понадобилась почти минута, чтобы вспомнить. Они в последнее время много всякого придумывали, без разбору — и зелья, и заклинания, и артефакты. Карта Мародеров, конечно, по-прежнему оставалась главным и самым затратным проектом, но помимо нее быстрый и острый ум Сохатого, доставшийся ему от отца-изобретателя, жаждал и новых свершений. Поэтому раз в три дня Поттер заваливался на кровать лучшего друга с ворохом исписанных огрызков пергамента и выдавал новую блестящую идею, которая в большинстве случаев, правда, ничем хорошим не заканчивалась.

И месяц назад ему пришла в голову мысль, которая могла бы помочь Лунатику…

Сириус кивнул.

— Ну да. Мы попытались сварить его на принципах долголетних зелий, чтобы… а-а-а, — понимающе протянул он.

Римус цокнул языком.

— Вот! Ты тогда никакого действия не ощутил, но что если наш эксперимент просто-напросто закрепил влияние следующего принятого снадобья?

— Потрясающе! — закатил глаза Сириус. — Просто великолепно! Так что это, получается, я сам себя в пучину Снейпообожания бросил? Кто же знал? Я думал, побочка от того зелья ограничится чирьями на заднице, которые у меня на следующий день вылезли!

— Это пока просто предположение, — пожал плечами Римус. — Кстати, Джеймс, олень ты четырехглазый, ты пропустил один осколок на виске. Я его вижу — он под кожей теперь торчит. Дай сюда палочку. А ты, Бродяга, крепись — будет больно.

***

Под утро Сириусу-таки удалось заснуть на своей холодной и просторной кровати, которая пахла самым обычным стиральным порошком. Но если он и надеялся на то, что сон принесет спокойствие или хотя бы забвение, надеждам этим суждено было развеяться прахом.

Потому что едва он закрыл глаза, как оказался в темном длинном коридоре, таком узком, что стены сжимали Сириуса с обеих сторон, упираясь в плечи. Было холодно. Очень сыро. Откуда-то постоянно задувал ледяной ветер. И все, что Сириус мог делать — это идти вперед и вперед, вслед за друзьями, которые что-то радостно ему рассказывали об укрепляющих любовь зельях и предлагали зайти на кухню, чтобы выпить апельсинового сока.

Сириус хотел крикнуть им, что надо надеть мантию-невидимку, потому что сейчас ночь, а они бродят по коридорам после отбоя, но голоса Римуса и Джеймса вдруг затихли, как будто кто-то отсек острым ножом все звуки.

Впереди замаячил тусклый зеленоватый свет. Коридор расширился. Сириус с изумлением понял, что он в подземельях Хогвартса, где-то неподалеку от гостиной Слизерина — вот, статуя виверны, которая находится прямо за поворотом от входа! Вокруг ходили слизеринцы — целые толпы этих надменных павлиньих жоп: Сириус увидел Рега, и Люциуса под ручку с кузиной Цисси, и собственную мать, отчего-то нацепившую тесную школьную форму. Все они смотрели на него, разочарованно качали головами и бормотали что-то о том, какой же он недальновидный дурак.

Сириус от души пнул проходящего мимо Эйвери, который даже внимания на его наглость не обратил — только скользнул по нему равнодушным рыбьим взглядом.

Подумав, он направился прямиком в гостиную, которая отчего-то впустила его без заминки. Внутри она оказалась больше похожа на теплицу — вся стеклянная, как аквариум, с тем самым высоченным тропическим растением в центре.

И разумеется, Снейп тоже был там. Ссутулившийся, настороженный, он пристально следил за каждым движением Сириуса, как кошка, потревоженная чужим присутствием. На нем было это дурацкое тяжелое пальто, слишком большое для его тощих плеч. Он был похож на пойманную в клетку летучую мышь.

Сириус не мог насмотреться.

Он замечал это и раньше, разумеется — что порой его так и тянет взглянуть на это странное угловатое существо, с его паучьими повадками и змеиной сущностью, изучить, впитать до последней детали, как это обычно бывает, когда смотришь на что-то поистине ужасное: жуткую катастрофу, или разрушительный ураган, или морской шторм…

У Снейпа завораживающие глаза. Печальные, с опущенными вниз уголками и длинными черными ресницами. И линия челюсти резкая и высокая, и гармонично переходит в изящную шею. И губы, если бы он их не кривил постоянно, тоже ничего — губы как губы, от поцелуев наверняка краснеют и припухают, как и всех остальных.

Но в целом все это складывалось в угрюмую гримасу желчного старика в теле подростка, и Сириуса аж трясло от желания вмазать по этому надменному уродскому лицу.

Раньше.

Теперь… да, теперь хотелось совершенно иного, но тоже острого, сильного и почти болезненного.

Он подошел к Снейпу — того окружал густой травяной запах, от которого в животе как будто затрепетали крылышками насекомые.

— Что ты здесь делаешь? — хмуро спросил Снейп, сжимая бледными пальцами потрепанные края пальто.

Хороший вопрос. Сириус огляделся. Что он здесь… ах, ну да. Точно.

— Я пришел тебе подрочить.

Прозвучало нескладно, наверное, но зато искренне, не поспоришь.

Снейп не покраснел. Не разозлился. Не принялся орать и бросаться темными проклятиями.

А впрочем, почему Сириус ожидал… а, ладно, не важно.

Вместо этого он моргнул — невыносимо долго, так, что можно было разглядеть движение воздуха вокруг рассекающих его длиннющих ресниц, — а потом склонил набок голову и усмехнулся.

— Может, лучше я тебе?

Волна жара прокатилась по телу — от кончиков ушей до пальцев на ногах. Это было так неожиданно — все: и кривая ухмылка, и проникновенный взгляд, и этот тягучий тон…

О, прекрасно. У него встал на голос Снейпа.

Все знакомые слова вылетели из головы. Но даже если бы и нет, Сириус едва ли мог дать достойный ответ, потому что мысли спутались, как клубок шерсти, попавший в лапы чересчур игривого кота.

Внезапный толчок — и он почувствовал спиной прохладную гладкость стекла, хотя мгновение назад стоял в центре гостиной. Ноздри защекотал проклятый запах — концентрированная Амортенция, аромат его постыдной страсти, всепроникающий трепет…

Снейп прижимал его к стене. Одна ладонь, прохладная и бледная, скользнула на плечо, вторая — о, нет, это уже слишком, чтобы быть правдой — пробралась под складки мантии, вниз по животу, пока ногти не стукнулись о пряжку ремня с тихим звуком.

Сириус застонал. Сначала он хотел, чтобы стон этот выражал просьбу прекратить, но к чему была эта излишняя скромность? Его едва не трясло от невыраженного желания, член был болезненно-твердым, кожа как будто зудела, требуя прижаться всем телом, жадно, горячо… так что стон очевидно был заменой слову «пожалуйста».

Желанного прикосновения не случилось. Пальцы так и остались на пряжке ремня, дразняще касаясь краем ногтя голого живота.

Сириус, борясь с разочарованием, зажмурился и откинул голову назад, чтобы прислониться затылком к прохладному стеклу, когда произошло нечто иное. Другая рука — та, что лежала на плече, про которую он вовсе забыл, полностью сосредоточенный на всем что происходило ниже пояса, — скользнула на затылок и потянула вперед.

И Снейп поцеловал его.

Что-то случилось. Что-то, грандиозное как взрыв и легкое как летний ветерок. Что-то, от чего он на миг забыл собственное имя. Сириус от удивления приоткрыл губы: он не ожидал, совершенно не был готов к такой решительности. Не был готов к тому, что губы Снейпа окажутся мягкими и сладкими, а еще настойчивыми, насмешливыми, жадными, страстными…

О-ох. Да. Да-да-да…

***

— Эй. Бродяга. Бродяга, чтоб тебя!

Сириус распахнул глаза и растерянно, как слепой щенок, заозирался в темноте, пока не наткнулся на серое в бледных рассветных лучах лицо Джеймса.

В животе затянулся ледяной узел.

Пижамные штаны в паху были позорно влажными.

— Чего тебе? — прохрипел он, потирая глаза и молясь, чтобы друг ничего не заметил.

— Ты на пробежку идешь?

— Что? А… нет, какая нахуй пробежка, дебил?

Джеймс встревоженно сжал губы.

— Ты выглядишь неважно. Что, так и не прошло?

Сириус едва не расхохотался — остановила только мысль о по-прежнему спящих Римусе и Пите.

Что он мог ответить? «Я только что кончил во сне от того, что Снейп меня поцеловал, как ты, блядь, думаешь»?

Не лучшее начало дня для любого из них.

Поэтому он просто мотнул головой и зарылся лицом в подушку, обнимая ее, как огромный пуховой щит, способный спасти его от унижения и ненависти к собственным слабостям.

Несколько мгновений стояла тишина, но потом Сириус услышал тяжелый вздох.

— Ладно, увидимся на завтраке. Не раскисай.

Он и не собирался. Сириус твердо решил — во что бы то ни стало — что не позволит какой-то Эванс вместе с ее мерзким зельем победить. У него достаточно силы воли и терпения. В конце концов, он сумел стать анимагом. И все еще не прикончил никого из своей ужасной, нелепой пародии на семью.

Так что справится с навязанной к Сн… — не-е-ет, к Нюнчику! — любовью ему тоже по силам.

И Сириус Блэк не сомневался, что отныне не взглянет на слизеринский стол. И даже думать про него не будет.

Северус Снейп? Это еще что такое? Звучит, как название какой-нибудь гусеницы.

Что ж, план почти сработал — до обеда все прошло как по маслу. В Большом Зале Сириус уделил все внимание овощному рагу и стакану яблочного сока (предварительно, конечно, убедившись, что в него ничего не подлили), разговорам с одноклассниками о предстоящих уроках (Эванс он филигранно игнорировал), и торопливому списыванию у Римуса домашней работы по астрономии, про которую совсем позабыл за всей происходящей кутерьмой.

И он ни разу не обернулся. Ни. Разу.

Сириус очень гордился собой.

Ровно до того момента, как, поставив последнюю точку в пергаменте, не распрямился, откинув назад волосы, и не вдохнул полной грудью.

Потому что легкие сразу же заполнил въевшийся аромат, который явно говорил только об одном — Снейп стоял прямо у него за спиной.

Ну что за мудак, а? Он все испортил!

Все было замечательно, все получалось, а теперь сердце в груди у Сириуса пустилось в пляс, слюна во рту стала вязкой и горькой, а перед глазами тут же встали приятные и очень, очень неуместные сцены из сна.

— Блэк. На два слова.

Голос Снейпа не имел ничего общего с густым, тягучим как мед, голосом его двойника из сна — он говорил отрывисто и резко, словно бросал ему в затылок стеклянное крошево.

Сириус обернулся.

— Чего тебе? — выдавил он.

Снейп покраснел — темно-алые пятна поползли по бледным щекам, полускрытым за сальными нитями волос. Да, хищной, почти красивой гармонии лица у настоящего Снейпа тоже не наблюдалось, только вот это ничуть не уменьшило желание Сириуса бесстыдно разглядывать узкую переносицу, плавную линию век и острый изгиб верхней губы.

— Лили все мне рассказала, — слизеринец неосознанно дернулся в сторону дверей, где только что скрылась, взмахнув рыжим хвостом, Эванс.

— О, великолепно. Пришел извиниться?

— Чего? — от изумления у Снейпа отвисла челюсть. — Ты совсем охренел, что ли? За что я должен извиняться — за то, что ты…

Он резко умолк. Лицо его скривилось, взгляд быстро пробежался по гриффиндорцам за столом — те уже отложили вилки и предвкушающе внимали. Их можно понять — обычно, когда Сириус и Снейп находились так близко друг к другу, это сулило занятное зрелище.

«Не сегодня, ребята», подумал Сириус.

Он поднялся со скамьи, с необъяснимым приятным чувством отметив, что Снейпу пришлось задрать подбородок, чтобы смотреть на него теперь, и жестом поманил того к выходу из Большого Зала, в узкую подсобку, скрытую за гигантскими стеклянными часами факультетов.

Снейп выглядел настороженным. Ему явно было неуютно наедине с Сириусом в тесном маленьком помещении, но даже он должен признать, что это лучше, чем обсуждать деликатные темы на глазах у голодных до зрелищ однокурсников.

— Итак, — улыбнулся Сириус, лениво облокотившись о замотанную белой тканью старую школьную доску. — Извинения?

Снейп гневно сверкнул глазами. Солнечные лучи, преломляясь сквозь стекло и кристаллы в часах Хаффлпаффа, падали на его лицо, полускрытое темными волосами, мягкими желтыми пятнышками и вызывали почти непреодолимое желание протянуть руку, чтобы провести по ним пальцами, как будто согретый этим светом Снейп окажется другим — похожим на себя из сна — и позволит Сириусу...

— Пошел ты со своими извинениями, тупоголовый ты кусок…

Ну да, мечтать не вредно.

— Ладно, ладно, — Сириус устало вскинул руки, капитулируя. — Мерлин, Снейп, ну ты и нежный цветочек! Подумаешь, прижали тебя разок в укромном уголке. Радовался бы, вряд ли в твоей жизни случиться еще хоть что-нибудь подобное.

Снейп едва не задохнулся от возмущения.

— С чего это я должен радоваться? Сомнительное удовольствие — быть прижатым к стенке тем, кто за свои действия толком не отвечает? Ты вообще видел этих опьяненных любовными зельями кретинов? Они же…

— Да, я неплохо представляю, как они себя ведут и как выглядят, — холодно ответил Сириус.

Это заставило Снейпа умолкнуть. Он моргнул пару раз, тряхнул головой, так, что проклятые волосы почти целиком закрыли лицо, и задумчиво поджал губы.

— Закончилось?

— Прости?

— Действие зелья, — с выразительным закатыванием глаз пояснил Снейп, — ты вроде… нормальный, насколько это слово вообще к тебе относится.

— Ой, вот чья бы корова мычала.

Закончилось?

Сириус отвлекся от разглядывания собственных ногтей, поддаваясь настойчивому желанию, и посмотрел на Снейпа. Его было почти не разглядеть — проклятые сальные патлы, и чего он за ними прячется, как боггарт за занавеской? Только глаза сверкали, да кончик острого белого носа торчал. Жалкое зрелище. Жалкое. И все же…

Сириус прикрыл глаза и позволил одурманивающему действию зелья растечься по венам, не сопротивляясь, не подавляя. Раскрыл темную комнату на задворках собственного сознания и вытащил оттуда все то, что пугало его самого при свете дня.

— Если бы я не был уверен, что ты при первом же моем движении пустишь мне Аваду в лоб, — начал он тихо и спокойно, — я подошел бы сейчас и заправил твои волосы за уши, чтобы можно было наконец-то тебя увидеть. А потом… я бы тебя поцеловал. Не в губы — так и отравиться можно, к яду надо привыкать постепенно. Поэтому я начал бы, скажем, со скул. Потом щеки. А потом уже… — он вздрогнул, вспомнив поцелуй из сна, — поцеловал бы тебя по-настоящему и целовал бы до тех пор, пока из твоей головы не вылетят все термины из обожаемого зельеварения. Я бы ослабил твой галстук. Расстегнул верхние пуговицы на воротнике. Я бы…

В горле внезапно пересохло, и Сириус сглотнул. Он боялся, что Снейп воспользуется этой паузой для того, чтобы атаковать, но тот выглядел парализованным, как кролик перед удавом, как будто даже дышать опасался.

Это прибавило смелости.

— … я бы подхватил тебя на руки, усадил на вон те ящики в углу и… Мерлин великий, что бы я хотел с тобой сделать на этих проклятых ящиках! — с наслаждением рассмеялся Сириус. Да, неловкая и так и не случившаяся дрочка из сна меркла по сравнению с тем, что он мог бы сделать здесь, позволь ему Снейп. — Ты бы кончал с моим именем на губах столько раз, что забыл бы, как звучат все остальные слова.

Упс, это был перебор. Сириус понял это по тому, что Снейп наконец-то отмер и в свирепом резком движении вскинул палочку.

Короткий миг он готовился встретить бесславную смерть в узкой подсобке у Большого Зала и жалел лишь о том, что не привел произнесенные фантазии в действительность. Ну и о том, что Джеймс не в курсе того, что здесь произошло и не сумеет произнести уморительную речь над его могилой.

«Этому идиоту хватило ума рассказать Северусу Снейпу, как он хочет трахнуть его в подсобке, так что теперь мы прощаемся с его бренной и не очень умной, на крайне храброй тушкой…»

— Жаль. Я уж было надеялся, что обошлось. Ладно, мы решили, что найдем для тебя противоядие…

Сириус рассеянно моргнул.

Снейп уже опустил палочку. Если бы не торчащий из-за завесы волос кончик носа, который теперь был ярко-розовым, можно было легко поверить в то, что все, произнесенное ранее — тоже лишь лихорадочный бред.

— Мы? — прищурился Сириус, как будто это было самым главным, что хотелось бы узнать.

Он что же, просто проигнорировал все сказанное?

Снейп посмотрел на него, как на полоумного.

— Я и Лили.

Из груди вырвался истеричный смешок, и Сириус резво замотал головой.

— Нет! Я не желаю видеть эту… — за любое из пришедших в голову слов Снейп приложил бы его Ступефаем, а Джеймс бы еще добавил сверху, — с Эванс я работать не буду!

Хорошо, наверное, что Снейп упомянул Эванс — это несколько разрядило обстановку.

И стояк спал.

Мерлин, кому расскажи эту историю — умрут со смеху: у Сириуса Блэка встал на Снейпа, а упал на Эванс!

— Боюсь, ты не в том положении, чтобы ставить условия, Блэк, — ядовито прошептал тем временем Снейп.

Ого. Смело. Нужно потребовать у Дамблдора принести Распределяющую Шляпу, у нас тут ошибка века! Настоящего льва запихнули в змеиное гнездо!

Ну вот как он так, а? Сириус только расчувствовался, поддался эйфории, а он… нет, Снейп сам по себе лучшее противоядие от любого любовного зелья! Может, просто стоит всегда держать поближе к нему, и тогда Сириуса не будут одолевать всякие неуместные мысли?

— Боюсь, Снейп, я как раз-таки в том положении, чтобы ставить условия, — усмехнулся он и скрестил на груди руки. — Потому что если все не будет по-моему, то завтра вся школа будет знать о незаконных экспериментах твоей обожаемой подружки.

— Я не обязан тебе помогать!

— Прекрасно. У моей семьи достаточно влияния и средств, чтобы найти зельевара самого высокого качества. Он все исправит в одно мгновение — даже быстрее, чем семейные юристы отправят Эванс в Азкабан или в ссылку в магловский мир, откуда она и пришла!

Снейп дернулся.

— Шантажом балуешься, Блэк?

— Я никогда и не утверждал, что я невинная овечка, — пожал плечами Сириус. — А ты что, ничего не скажешь на…

Его прервал поднявшийся гул — обед закончился, и в коридоры повалили толпы шумных учеников. Сириус краем уха услышал собственное имя — это Джеймс спрашивал у всех вокруг, не видел ли его кто.

Снейп стремительно, почти красиво обернулся, и полы поношенной и слишком короткой для него мантии очертили плавную волну.

Кажется, не один Сириус так увлекся беседой, что позабыл, что они не одни в целом мире.

— Вечером. К восьми. Приходи к заброшенному женскому туалету на втором этаже, — отрывисто бросил он и выскочил из подсобки, сливаясь с толпой спешащих на уроки школьников.

Сириус медленно сжал пальцы в кулак, а потом распрямил их до хруста в суставах.

Жалкое зрелище.

Жалкое.

Chapter Text

Гремио: Остановитесь же на миг, Петруччо,
И хоть словечко дайте вставить нам.
Черт побери! Торопитесь вы слишком!

Петруччо: Хочу покончить с делом я скорей.

«Укрощение строптивой», У.Шекспир

Разумеется, этот олух опаздывал!

Северус сердито фыркнул и бросил еще один испепеляющий взгляд на плотно закрытую дверь — наверное, уже сотый за пятнадцать минут.

Зачем он вообще в это ввязался? Как будто ему больше всех надо. Следовало просто плюнуть и забыть, оставить Лили самой разбираться с заваренной кашей. Или, что даже лучше — во всеуслышание рассказать эту уморительную историю в гостиной Слизерина, чтобы одноклассники как следует повеселились.

На мгновение он даже посмел представить, что на самом деле так сделал. Пришел после уроков в гостиную и, словно бы невзначай, с холодным смешком, который так напоминал презрительный хмык Люциуса, бросил: «Представляете, Блэк-то сегодня…»
И после все вокруг, разумеется, хохотали бы над недоумком Блэком до слез, а Регулус бы в очередной раз принялся твердить, что братец — досадная семейная ошибка, насмешка родословной, и матушка только и ждет удобного момента, чтобы выжечь его имя с семейного гобелена, что бы это ни значило.

Но все эти радужные мечты разбивались о мысль, что при всем своем желании отстраниться от происходящего, Северус был замешан по самую макушку — дальше просто некуда, если вспомнить сегодняшний Блэковский бред из подсобки…

Ну, нет. Зачем? Теперь опять крутится в голове, как заезженная пластинка, никак не отвлечься. Глаза его эти, безумнее обычного, и голос, и слова — то, что он так уверенно говорил вслух, Северус даже подумать не решился, не то что озвучить кому бы то ни было. Разве так вообще можно? Что было бы, если он, например, подошел к Лили и сказал… нет, даже при его богатом воображении такого не представить. Да и Лили… ни у кого бы язык не повернулся ей озвучить подобные пошлости — разве что у придурка-Поттера, но тот со своим дружком одного поля ягоды.

Ему тогда пришлось приложить все скрытые таланты, чтобы не взорваться, словно перегретому котлу, и не наслать на мерзкого болтуна что-нибудь околонепростительное из огромного арсенала заклятий. До сих пор руки начинают трястись от гнева, лишь вспомнишь… может, и стоило бы? Речь ведь идет о Блэке — что мир потеряет с его смертью? Всего-то огромную головную боль.

А если так дальше пойдет — если он ничего не предпримет и позволит Блэку проявлять свое сумасшествие больше и больше — то в конце концов обнаружит себя… на ящиках в подсобке. Не по своей воле, разумеется — такое просто немыслимо! Но Блэк крупнее. И сильнее. И необъяснимым образом быстрее. И если он захочет…

»…с моим именем на губах столько раз…»

Да где его черти носят?

Точно следовало его просто прикончить — сейчас не тратил бы драгоценное время зря.

Северус зыркнул на дверь, которую скоро с закрытыми глазами сумеет нарисовать до последней щербинки в отсыревшем дереве, и до боли в большом пальце пнул покосившуюся дверцу одной из кабинок.

— Она не придет, — жалостливо прогундосил из соседней кабинки девичий голосок.
Оттуда траурно выплыла Плакса Миртл, утирая вечно текущие по щекам слезы пухлыми пальцами.

— Кто? — гаркнул Северус и начал суетливо вытаскивать из сумки перо и пергамент: он твердо решил, что приготовит проклятое противоядие, с Блэком или без него, и если потребуется, зальет его придурку в горло силой.

Миртл пожала плечами:

— Не знаю. Девчонка, которую ты ждешь.

— Не жду я никакую девчонку.

Вообще, с Миртл он скорее ладил. Когда на первом курсе он узнал про заброшенный туалет на втором этаже, сразу же решил, что для его изысканий это будет идеальным местом. Сюда никто не заходил — даже учителя и старосты во время дежурств, разве что в пресловутый День Святого Валентина, когда приходилось по всем углам выискивать ополоумевших от гормонов подростков. Но в любое другое время это была идеальная лаборатория, где вдоволь воды и есть возможность спрятать пронесенные тайком ингредиенты.

Разве что сыростью немного пованивает.

Разумеется, Миртл, безраздельной хозяйке унитазов и раковин, не пришелся по душе новый сосед, и поначалу она изо всех сил старалась выгнать с собственной территории чужака. Методы, правда, оказались слабоваты — не сравнить с шутками Мародеров даже на втором курсе. Ну в самом деле, кого старше одиннадцати напугают стоны и рыдания, раздающиеся из сливного бачка? Детский сад, и только. После месяца бесплодных попыток Миртл, наконец, смирилась с его присутствием и решила сменить тактику. Не можешь остановить восстание — возглавь его, не можешь прогнать настырного пацана из своего туалета — стань его другом. Тем более, что Северус, как и Миртл когда-то, входил в негласную касту «непопулярных ботаников» — в противовес «популярным ботаникам» вроде Фрэнка Лонгботтома, который знает все правила «Подземелий и Драконов» и умеет вести партии так, что все вокруг от хохота задыхаются.

— Если ждешь парня, он тоже не придет, — не собиралась сдаваться Миртл. — К таким, как мы, неказистым, вообще никто не приходит. Знаешь, сколько мое тело пролежало в кабинке, пока кто-то не спохватился? Мы — мальчишки вроде тебя, девчонки вроде меня — невидимки даже до того, как умираем, — монотонно бубнила она, покачиваясь в воздухе, как в гамаке. — Я, признаться, первые пару часов еще надеялась, что придет… ну, Том, например. Он в мое время был самым красивым мальчиком в школе. Придет, увидит мое бездыханное тело и осознает, что только что лишился любви всей жизни, и рухнет на колени, оплакивая свою безрадостные отныне дни… но нет, меня нашла эта кобыла Хорнби!

Северус слушал ее причитания вполуха, пытаясь разобрать торопливый почерк Лили. Сирень? Она добавила в зелье сирень? Или это «сироп»? Сироп чего? Черт, кто так пишет важные рецепты, честное слово!

Входная дверь скрипнула и Миртл, тут же умолкнув, уставилась круглыми заплаканными глазищами на Блэка, который боком протиснулся в туалет, на ходу пряча что-то под мантию.

— Радуйся, Миртл, — мрачно пробормотал Северус, даже не подняв головы от конспектов, — прибыла твоя компания на последующую вечность, потому что я собираюсь сейчас кое-кого прикончить. Ты опоздал.

Блэк лениво изогнул бровь.

— Не знал, что необходимо прибыть минута в минуту. А теперь что — розы завяли, свечи оплыли, ужин остыл?

Шут ярмарочный.

Что за нелепая сцена это была, такую даже после пинты крепкого эля не выдумать: посреди заброшенного, залитого водой туалета Северус, вцепившись в книжки, словно в щит, застыл между одурманенным чудовищем, слишком ярким и красивым для такого места, и бледным парящим призраком, озаряющим все вокруг тусклым голубоватым сиянием.

Что он здесь делает? Это безумный сон, не иначе.

Ничем не выдавая своего смятения — если уж он удержался в подсобке с часами, тут и вовсе грех было вспыхнуть — Северус сердито наморщил нос.

— А теперь ты в двадцати минутах дальше от снятия заклятья, вот что.

Ему захотелось, как капризной девчонке, топнуть ногой, бросить книги на пол и выбежать отсюда вон, потому что одно дело думать, что они с Блэком вместе будут работать над решением загадки, и совсем другое — видеть его перед собой, это предзнаменование беды из плоти и крови.

Все это плохо закончится. Очень плохо. Возможно, стоило послать все угрозы в задницу и все-таки пригласить с собой Лили, хотя бы в качестве подмоги.

— Ладно, ты прав, — неожиданно смущенно пробормотал Блэк, потирая широкой ладонью шею, — я не должен был опоздать. Меня просто… задержали.

Даже тусклые огоньки оплывших свечей не смогли скрыть мелькнувшее от движения руки темное пятнышко на длинной шее — слишком свежее, еще только наливающееся цветом.

Не удержавшись, Северус хмыкнул: вот так бесславно и закончились его первые школьные отношения.

— И что, поцелуй прекрасной принцессы не снял с тебя проклятье? Наверное, стоило уточнить, что целовать нужно было в губы.

Хмурые серые глаза напротив вспыхнули серебристыми искрами.

— Возможно, это просто другая сказка — та, в которой надо поцеловать лягушку, чтобы она превратилась в прекрасного принца?

— Осторожно, поцелуи с некоторыми лягушками могут оказаться смертельно ядовитыми.

Прав был отец: однажды Северуса за его длинный язык и подвесят.

Он вдруг подумал, что никогда до этого не обменивался с Блэком больше чем двумя предложениями, не говоря уже о явно шутливых подначиваниях — не считать же беседами те издевки, на которые он реагировал потоками невнятной брани, выученной у отцовских дружков по покеру?

Блэк моргнул и вдруг рассмеялся, от удовольствия запрокинув голову.

— Да, — отсмеявшись, заметил он, — мне по сюжету досталась самая ядовитая, без сомнений. Однако…

Северус напрягся: голос Блэка опустился на пару тонов, стал вкрадчивым и мягким, каким обычно бывал перед особенно яростной атакой. От такого голоса по спине под тонкой рубашкой непроизвольно пробегали мурашки, а пальцы судорожно принимались ощупывать палочку в кармане мантии.

Блэк сделал шаг вперед и Северус, как в нелепом танцевальном па, инстинктивно отступил назад.

— …может, стоит рискнуть? Если я и умру после поцелуя, то хотя бы принесу обществу пользу.

— О-о-о, вы будете здесь непотребствами заниматься, да?

Плакса Миртл! Северус совершенно забыл, загипнотизированный хищными движениями Блэка, что привидение все еще парило над их головами и очевидно, получало невероятное удовольствие от разыгравшегося спектакля.

Пока Миртл, кокетливо хлопая слипшимися от слез ресницами-стрелочками, отвлекала внимание Блэка, Северус сумел, насколько это возможно, собраться с мыслями.

— Условие! — выкрикнул он, в предупреждающем жесте выставив вперед ладонь.

Ну, никто не говорил, что собранные мысли были умными.

— Что? — Блэк чуть не подпрыгнул от неожиданности.

— Я помогу найти противоядие, но у меня есть условие.

— Ну разумеется, у тебя есть условие, — скривился Блэк, — тебе же зеленый галстук не за красивые глаза выдали. Сразу говорю: первенца моего не получишь, и не проси.

— Больно мне нужен твой первенец. Я его разве что утопить бы захотел, потому что такие как ты, не должны размножаться, — Северус постарался вложить в эти слова столько едкого яда, сколько мог. — Нет, мое условие проще, даже такому недоумку, как ты, будет понятно.

Блэк прищурился и скрестил на груди руки, но на выпад не ответил — вот он, главный признак того, что с ним не все в порядке!

— И?

— Ты держишься от меня на расстоянии, — пояснил Северус, опуская ладонь и очерчивая ею невидимую линию между ними, — не менее четырех футов. Идет?
Губы Блэка — отвратительно-идеальные, будто слепленные древним мастером, — сложились в надменную ухмылку.

— Идет. Тем более, если я захочу, ты сам на меня запрыгнешь, и трех минут не пройдет.

— Мечтай, — рявкнул Северус.

Мудак самовлюбленный.

Миртл, озаряя их бледным светом, опустилась ниже и принялась крутиться вокруг Блэка, жадно разглядывая его со всех сторон.

— Так что, никаких непотребств? — спросила она, по-детски обиженно выпятив нижнюю губу.

Сириус Блэк, оказавшийся в своей стихии — в центре чьего-то слепого идиотского обожания — нахально подмигнул.

— Не в этот раз, пташка.

Северус постарался, чтобы от Блэка не укрылось ни то, как глубоко он закатил глаза, ни то, как раздражительно фыркнул в ответ на устроенную клоунаду. Миртл визгливо захихикала, прикрываясь жидкими хвостиками, и, окончательно смутившись, с громким плеском исчезла в одном из унитазов, а этот павлин все стоял и разве что не светился от самодовольства. Придурок. Как будто не посреди залитого водой из бачков туалета стоит а, как минимум, на квиддичном пьедестале.

— Может, приступим уже? У меня, в отличие от некоторых, нет бездны свободного времени, — Северус раздраженно повел плечами: оплывших свечных огарков было недостаточно, чтобы согреть сырой вонючий воздух.

— Правда? И кем же заняты твои вечера, Северус? — Блэк явно старался, чтобы вопрос прозвучал небрежно, но даже в полутьме было заметно, что глаза его недобро сверкнули. Не так, как когда он хочет ввязаться в драку, или когда планирует очередную гадость, а… если подумать, такого взгляда Северус у него не знал.

А еще Блэк назвал его по имени. Впервые за пять лет — не дурацкой кличкой, не по фамилии, вложив в нее все свое чистокровное презрение, а просто по имени, как будто они какие-то дружелюбные одноклассники, или, еще хуже, друзья. Каким-то необъяснимым образом хриплый голос Блэка сделал его змеиное ревуще-шипящее имя мягким, как бархат. И кроме того, он немного протянул первую «С», так, что оно прозвучало свистом ветра — С-с-северус.

— Не твое дело. С-с-сириус. Своей принцессе будешь такие вопросы задавать.

Сначала он хотел ответить высокомерным «я занят наукой», но быстро сообразил, как по-ботански это звучит.

Недобрый блеск из глаз Блэка никуда не исчез, но он не стал расспрашивать дальше, только сердито сжал челюсть.

— Ладно, — передернул он плечами. — Ладно же. Давай, умник, сотвори чудо.

Ах, да, точно, они же сюда пришли не для того, чтобы поупражняться в остроумии.

Северус, краем глаза продолжая наблюдать за высокой фигурой Блэка, боком пробрался к сумке и, вслепую пошарив рукой, достал оттуда флакончик из толстого стекла, немного отколовшегося на горлышке.

— Что это? — подозрительно спросил Блэк, когда Северус протянул ему флакончик.

— Стандартное противоядие. Я так полагаю, сам ты не додумался с него начать?

Блэк хохотнул.

— Херня это твое стандартное противоядие потому что! Знаешь прикол про простуду? Ну, что без лекарств она проходит за семь дней, а с лекарствами за неделю? Тут то же самое: это противоядие начинает работать минимум через час. К этому времени действие слабых любовных зелий уже рассеивается само, а против чего-то посложнее, вроде «Венериной ловушки», оно все равно что мертвому припарка!

Северус впервые за вечер посмотрел на Блэка с искренним интересом.

— Откуда ты знаешь?

Блэк отсалютовал ему откупоренным флакончиком, одним глотком выпил противоядие и слегка поморщился: Северус не стал ради старого недруга напрягаться и перекрывать неприятный вкус мятным маслом и лимоном.

— Перед тобой самый большой эксперт по любовным зельям в Хогвартсе, попрошу. Мне их столько довелось перепробовать, что, готов спорить, ты даже не все названия знаешь!

— Это вряд ли, — по привычке огрызнулся Северус.

Разумеется, он знал, что Блэка в Хогвартсе считают «лакомым кусочком» и мечтают прибрать к рукам огромное количество девчонок, так что то, что его поили любовными зельями, удивления не вызывало. Но Северус всегда думал, что это было от силы пару раз, когда наиболее отчаянные дурехи, у которых ветер между ушами гуляет, хотели сэкономить на глупых сладких улыбках и хлопаньи ресницами и перейти сразу к главному блюду.

Он мысленно поставил себе заметку расспросить Блэка об этом подробнее — в конце концов, тот будет его должником, когда они снимут заклятие.

Если они снимут заклятие.

Чего точно не произойдет, если они продолжат бесцельно трепаться.

Поэтому стоило хотя бы начать что-то делать, пока они не засиделись после отбоя.
Северус взмахнул палочкой, превращая обломки одной из дверей для кабинок в два кривоватых неудобных стула и устраиваясь на одном из них. Он окинул взглядом стопку принесенных из библиотеки книг.

Это правда, что он знал о зельеварении больше, чем кто угодно из класса, возможно даже больше, чем сам Слагхорн, как он порой позволял себе украдкой думать, если был особенно доволен своей работой. Но еще никогда ему не приходилось работать над зельем вместе с другим человеком. Тем более, когда действие зелья, необходимое уничтожить, связано с ним самим напрямую. Все это придавало происходящему некий налет неловкости, напоминало, что с общением с людьми у Северуса, вообще-то, дела обстоят не очень. Особенно — с людьми, которые на протяжении пяти лет до этого отравляли ему жизнь не хуже выжимки из белладонны.

— Эм-м-м, можешь описать симптомы? — спросил он, открывая блокнот на пустой странице: так делал магловский доктор, к которому мама водила Северуса, когда тот три года назад заболел ветрянкой.

— Чего? — Блэк, брезгливо разглядывающий сотворенный для него колченогий стул, обернулся.

— Симптомы, — терпеливо повторил Северус, хотя на самом деле ему уже хотелось запустить блокнотом в пустой Блэковский котелок и заорать: «ты что, совсем тупой, что ли?»

Он никогда не был особенно хорош в том, чтобы пояснять глупым людям что-то, явно далекое от их понимания.

— С чего ты вообще взял, что ты выпил приворотное зелье и теперь влюблен в меня? — переиначил он вопрос, когда увидел, что Блэк все равно не догоняет.

— А, это просто — мне больше не хочется тебя прикончить.

— Ха-ха.

— Нет, серьезно! — довольным тоном сказал Блэк, усаживаясь на самый краешек стул. — Раньше я как только тебя видел, мне тут же хотелось тебе врезать, ну, или засунуть куда-то твою невыносимую физиономию, чтобы глаза не мозолила, а теперь… — он умолк, как будто наткнулся на невидимую стену.

— А теперь? — Северус занес над блокнотом перо, приготовившись записывать.
Блэк принялся с преувеличенным вниманием разглядывать собственные ногти.

— Ну… теперь, наоборот, хочется видеть тебя чаще, — пробормотал он очень-очень тихо. — Как будто мне все время мало, как будто на меня кто-то наложил чары вечной жажды, только не к воде, а к твоему лицу. Когда тебя нет в классе, он кажется пустым, даже если там яблоку негде упасть, а мне не терпится, чтобы урок закончился, ведь все такое бессмысленное, если я не увижу, как ты заправляешь за ухо волосы, пока пишешь, или как проводишь пальцем по строчкам, чтобы не потерять нужное место. А еще хочется, чтобы ты постоянно обращал на меня внимание, даже если ты при этом будешь сердито хмуриться или фыркать что-то привычно-ядовитое.

— Странно, — нервно сглотнув, произнес Северус.

Занесенное над блокнотом перо так и не сдвинулось с места.

Никто и никогда не говорил ему подобных слов.

Блэк наконец-то оторвался от своих рук и вопросительно изогнул бровь.

— То, что ты перечислил… — тряхнув головой, чтобы волосы скрывали лицо, продолжил Северус.

— Таких симптомов нет ни от одного из известных любовных зелий, — перебил его Блэк. — Знаю. Сам так же подумал.

— У тебя когда-нибудь было что-то похожее?

— Ну да, когда я по-настоящему…

Он не договорил, но это было ни к чему. Северус и сам хорошо знал перечисленные признаки — до тех пор, пока жизнь не открыла ему глаза, он испытывал то же самое по отношению к Лили. Да и сейчас еще ловил иногда отголоски прошлых чувств, пусть даже давно уяснил, что рассчитывать ему не на что.

Если Лили действительно каким-то образом воссоздала настолько реальные эмоции с с помощью зелья…

Северус поежился, но холод в сыром туалете был ни при чем.

Изобретение Лили было одновременно великолепным, гениальным и до жути пугающим. Не очевидная одержимость. Не почти смешное нелепое опьянение. Нечто более тонкое, неуловимое — если не знаешь, что тебя околдовали, никогда в жизни не догадаешься, что испытываемые тобой чувства тебе навязали. Никто вокруг, даже твои ближайшие друзья, не догадаются.

Он обязан придумать противоядие. Потому что даже если Лили никогда больше не сумеет повторить свой рецепт, где гарантии, что его не изобретет заново кто-то другой?

Остаток времени до отбоя Северус отчаянно пытался придумать формулу, способную уничтожить настоящую любовь — разумеется, безрезультатно. У него не было ни единой зацепки, от которой можно было бы оттолкнуться. Записи Лили казались хаотичными и непоследовательными, книга Маккинон, которую подруга передала ему перед ужином, вызывала только оскомину — полезного в ней не было ни капли, а его собственные книги, в которых хоть в каком-то ключе упоминалась любовная магия, не описывали ничего похожего, поэтому он просто выписывал все новые и новые названия ингредиентов, способных служить любовным отворотом.

Он был уверен, что Блэк станет надоедливой помехой, поэтому приказал ему сидеть на месте и не мешать, что вообще-то, было равносильно приказу не двигаться для чересчур энергичного пса — невыполнимо.

Однако, к его удивлению, все то время, что Северус читал выцветшие чернила и переписывал строчку за строчкой, Блэк просидел неподвижно. Даже не проронил ни слова.

Когда через два часа, вымотанный, раздраженный неудачей и почти готовый разрыдаться от бессилия Северус поднял голову от записей, то, разумеется, в очередной раз наткнулся на внимательно следящий за каждым его движением туманный взгляд Блэка.

— Может, я все-таки могу как-то помочь? — тихо спросил он, заметив, что на него обратили внимание.

Северус фыркнул и упрямо мотнул головой. Да что он сделает, бестолковый гриффиндорец? Его таланта в зельеварении хватит разве что на то, чтобы взорвать на уроке котел.

— От всего этого никакого толку, — ворчливо произнес он, отшвырнув в сторону книгу, словно она его лично чем-то обидела, — надо подумать о том, как пробраться в Запретную Секцию, там есть…

— Целый стеллаж, посвященный любовной магии, — закончил с ним хором Блэк.
Северус удивленно моргнул.

— Что ты делал в Запретной Секции? — прищурившись, спросил он, но Блэка оказалось не подловить.

— А что ты делал в Запретной Секции?

Северус поджал губы и промолчал.

Блэк, не дождавшись ответа, спрыгнул со стула и принялся расхаживать по туалету, разминая затекшие мышцы.

— Ладно, я так понимаю, сегодня никакого прогресса ждать не стоит? Тогда я пойду спать. До отбоя осталось совсем ничего, не хотелось бы шарахаться по углам от миссис Норрис. Да и сидеть тут рядом с тобой, как у закрытой кондитерской — то еще удовольствие. И еще…

Он вдруг перестал мельтешить и подошел к Северусу — близко, но не пересекая установленных ранее четырех футов.

— Прости меня.

Северус попытался вздохнуть, но сырой воздух словно застыл комком в горле. Ему не показалось? Сириус Блэк только что произнес слова, которых от него можно было бы ожидать меньше всего? Да что это зелье с ним сделало — отрастило мозги, которых в пустой голове отродясь не водилось?

— Мне не стоило говорить то, что я сказал, — пробормотал Блэк, разглядывая мыски ботинок. А затем поднял голову и, видимо, разглядев непонимание на лице собеседника, уточнил, — в подсобке. Меня что-то понесло, не надо было болтать там всякое.

Ах, вот оно что. Ну да, наивно было бы предполагать, что он извиняется за все гадости, сделанные им за пять с лишним лет — слишком многого захотел, Северус.

Впрочем, даже то, что он извинился за свой поганый язык… уже было непривычно.

Вот только чего он ожидал? Думал, что одно-единственное «прости» тут же все исправит, и они отправятся в закат, распевая песни о дружбе и поддержке? Кровь стала потихоньку закипать. С каких это пор…

По лицу Блэка расплылась хитрая ухмылка.

— А еще я не совсем шутил — глаза у тебя и впрямь красивые, хотя, разумеется, галстук тебе выдали не за них.

Сбитый с толку Северус моргнул еще раз, словно глупая сова.

— Ну и стандартное противоядие — то еще фуфло! — торжественно закончил Блэк, расхохотался, откинув голову, и выскользнул из туалета, пока Северус пытался подобрать хоть какие-то слова к произошедшему.

Растерянный, он около минуты бессмысленно пялился в закрытую дверь, пока не услышал, как вдалеке колокол пробил время отбоя, и не принялся, ворчливо бурча на Блэка и его сумасшествие, собирать в сумку нужные завтра книги, и убирать то, что стоило оставить здесь для следующей встречи.

— Если бы такого красавчика околдовали, чтобы он в меня влюбился, я бы его расколдовывать не стала, — раздался из унитаза в последней кабинке мечтательный вздох Плаксы Миртл.

Chapter Text

Дюмен: Дюмен ваш, государь, себя смирил,
И грубые мирские наслажденья
Мирским рабам он грубым оставляет.
«Бесплодные усилия любви», У. Шекспир

— Великолепно! Он жив, здоров, и даже все конечности на месте — мы можем идти спать! — торжественно всплеснул руками Римус, когда Сириус появился в гостиной.

Друзья явно ждали его возвращения, хотя он, уходя, весьма четко дал понять, что в этом нет необходимости. Все трое расположились около камина, вокруг одного из низеньких кофейных столиков, почти скрытого под бесчисленными пустыми коробками от шоколадных лягушек и чашками с остывшим какао, и корпели над развернутой последней версией карты Мародеров.

Джеймс поднял рассеянный взгляд от пометок, которые оставлял на салфетках. На носу у него было чернильное пятно.

— Надо же, и впрямь цел. Я должен тебе сикль, Лунатик.

Задремавший в кресле в обнимку с шоколадной лягушкой Пит всхрапнул.

— Вы ставили на то, что Снейп меня прикончит, что ли? — фыркнул Сириус, нервно проводя рукой по волосам.

— Лунатик ставил. Я только поддержал.

— Ну, спасибо.

— К тебе это не имеет никакого отношения, — с теплой улыбкой поведал Римус, взмахом палочки убирая со столика мусор, — просто это ты под воздействием любовных чар, а Северус — нет. Признай, вероятность была высока.

Сириус не сдержал многозначительной ухмылки, потому что на самом деле, встреча в туалете Плаксы Миртл прошла гораздо спокойней и даже… приятней, в каком-то смысле, чем он мог бы ожидать. Да, Снейп был привычно язвителен и сыпал оскорблениями при каждом удобном случае в лучших традиция слизеринского воспитания, но теперь — вероятно из-за действия зелья — это не раздражало Сириуса до жгучего желания проклясть как можно больнее, а скорее, наоборот, умиляло. Веселило. Как если бы он верил, что за колкими словами не стоит настоящей попытки обидеть, как это, например, могло быть с Джеймсом, тоже частенько острым на язык.

Но помимо едких шпилек от Снейпа, разговор у них вышел почти нормальный, как у двух не слишком-то хорошо знакомых однокурсников, которых недальновидный преподаватель объединил для командного задания. Такого между ними и не было никогда.

А после… после Сириусу — первому, возможно, из всех учеников школы чародейства и волшебства Хогвартс — выпала возможность бесстыдно разглядывать Снейпа в его естественной среде обитания. Когда он не дергается от направленных на него взглядов, не отвлекается на комментарии для Эванс, не огрызается через плечо на очередную его, Сириуса, колкость. Просто работает. Перелистывает страницу за страницей, подчеркивает что-то пером, в перерывах зажав пообтрепавшийся кончик между зубами, постукивает пальцами по обложке и шевелит губами, беззвучно проговаривая строки. Спокойный. Сосредоточенный. Увлеченный. Казалось бы, в этом не было ничего такого, но Сириус не мог оторвать от него взгляда.

Когда дело касалось Снейпа, такое иногда случалось.

Сириус вспомнил, как на втором курсе во время занятия по Защите бесстыдным образом залип на кусочек бледного уха Снейпа, торчащий из-под темных волос. На тонкий изгиб ушной раковины падал солнечный свет, и от этого он почти сиял нежным розово-персиковым цветом, таким трогательно-теплым, что хотелось коснуться пальцами… когда Снейп почувствовал на себе пристальный взгляд и обернулся, Сириус не нашел ничего умнее, чем высмеять его грязные волосы, хотя тогда они даже толком сальными не были — это уже после Снейп, как бы в ответ на все насмешки, стал ходить с демонстративно грязной башкой. Упрямый осел.

— Кстати, что сказал Снейп по поводу зелья? — Джеймс принялся сворачивать свитки с частями карты.

На Сириуса он глядел обеспокоенно, как на человека, подвергнувшегося заклятию Конфундус и не вполне отвечающего за свои действия.

— Ничего не сказал. Сложно придумать противоядие от того, чего толком и не знаешь, так? — Сириус пожал плечами и рухнул на диван рядом с лучшим другом, потянувшись за последней шоколадной лягушкой, наверняка оставленной специально для него.

— Думаю, Сохатый спрашивал про то зелье долговечности, что ты выпил, — Римус слегка нахмурился.

Сириус от досады хлопнул себя по лбу, разбудив сладко сопевшего до этого Питера.

— Черт! Я совсем забыл о нем сказать! Надо было, да?

— О, спорю на что угодно, Северусу это не понравится, — с довольной улыбкой покачал головой Римус и скосился на Джеймса.

— Да ну тебя к черту, Лунатик, не буду я с тобой спорить, ты меня так без штанов оставишь!

«Не понравится» — это еще было мягко сказано, как оказалось.

Когда на следующий день Сириус подловил Снейпа перед уроком в каморке для метел и сообщил о забытой детали, тот надулся, словно Мимбулус мимблетония, с сердитым видом достал из сумки пачку исписанных листов и театральным жестом разорвал на мелкие кусочки.

— Ну, спасибо огромное, Блэк, за своевременную информацию! Вчера, очевидно, ты не нашел ни секунды времени, чтобы об этом упомянуть, когда был так занят… хм, дай-ка подумать — абсолютным ничем!

Сириус раздраженно фыркнул — нашелся тоже главный пострадавший!

— Вот только не надо тут из себя жертву строить. Единственная причина, по которой ты вчера все делал в одного — это потому что ты сам же ни к чему меня не подпускал. Честное слово, как дракониха на яйце…

На бледном лбу Снейпа забилась жилка.

— И как это связано с тем, что ты вчера весь вечер раскачивался на стуле и не додумался даже сообщить… да я всю ночь не спал, составляя рецепты, которые теперь годятся разве что на растопку! — он всплеснул руками: в районе подмышек мелькнула выцветшая заплатка на поношенной мантии. — А ты… чем же ты был так увлечен, что забыл об этой незначительной мелочи?

Сириус открыл было рот, готовый гневно выпалить ответ, запнулся на мгновение, но все-таки решил высказать правду, потому что она все равно не станет ни для кого открытием.

— Я смотрел на тебя, — признался он, скрестив на груди руки. — Ясно?

Снейп потрясенно умолк.

— Я, напомню, влюблен в тебя стараниями твоей подруги, — небрежно пожал плечами Сириус, разглядывая торчащие во все стороны прутики одной из старых школьных метел на стене. — И, раз уж у меня появилась возможность, я использовал ее, чтобы как следует тобой налюбоваться без опасности быть отравленным.

Он осторожно повернул лицо к Снейпу: тот разглядывал мыски своих ботинок с таким усердием, что, казалось, потертая кожа вот-вот вспыхнет без всякого заклинания.

— Не произноси этого больше никогда, — сквозь сжатые зубы наконец процедил он. — Это еще одно условие.

Сириус удивленно моргнул.

— Не произносить чего? Того, что я в тебя влюблен?

Снейпа всего аж передернуло.

— Да. Я не желаю слышать эту… эту… ересь! — кулаки у него сжались, и каким-то невероятным образом он был даже больше раздражен, чем пару минут назад.

Сириус удивленно присвистнул. Если Снейп и дальше будет так реагировать на любое признание в симпатии… что ж, ему будет суждено умереть старым девственником.

Внутри разлилась знакомая злобная веселость — источник всех острых шуточек и самых забавных насмешек. Надо же, какой серьезный. Ставит Сириусу условия, одно за другим, как будто он тут главный.

— Не боишься, что подавление навязанных зельем эмоций в конце концов приведет к тому, что я… ну, свихнусь, например? — насмешливо спросил он и задумчиво постучал пальцем по подбородку. — Начну там, не знаю, цепляться за твои ноги, умоляя, чтобы ты не покидал меня, или попытаюсь тайком срезать прядь волос, чтобы носить с собой в медальоне…

— Замолчи! — голос Снейпа внезапно сорвался.

Как будто… как будто он вот-вот разревется.

Но этого, разумеется, не произошло. Сириусу ни разу не удавалось заставить Снейпа плакать — никакими обидными словами, никакими действиями. С чего бы ему разрыдаться теперь, посреди затхлого сарайчика с метлами, в четырех футах от Сириуса?

Вместо слез из него вырвались слова — неразборчиво, торопливо, как будто спотыкаясь друг об друга:

— Ты… вообще не понимаешь, что несешь! Всегда… как будто тебе все можно… я вообще не обязан…

Что именно «не обязан», было, конечно, понятно из контекста, но договорить ему не удалось: дверь сарая открылась, рассеивая приятную полутьму безжалостным дневным светом, и на фоне заснеженного поля для квиддича показалось длинное обветренное лицо Эйвери.

— Все в порядке? — спросил он преимущественно у Снейпа.

Тот, отрезвленный внезапным вмешательством, нахмурился и кивнул.

— Да. Я уже иду.

Он схватил первую попавшуюся под руку метлу и поспешил вон из сарайчика. Снейп всегда занимался на школьных метлах, что было неудивительно: летать он не умел совершенно, так что покупать ему собственную было бы напрасной тратой денег для родителей, и без того небогатых, судя по состоянию его мантий.

— Снейп.

Тощие плечи напряглись, подпрыгнув едва ли не до самых ушей, но он все-таки остановился и медленно обернулся.

Сириус удрученно вздохнул.

— Возьми другую метлу. У этой древко расщеплено, она сбросит тебя еще до того, как ты на нее заберешься.

На лице у Снейпа застыло выражение ужаса, как будто Сириус ему не совет дал, а швырнул в лицо горсть семян болиголова. За его спиной Эйвери удивленно вскинул брови.

Ну и пусть таращатся, сколько угодно. Ему совершенно не хочется на своей шкуре узнать, что случится с опоенным любовным зельем человеком, если объект его одержимости неожиданно скончается, поэтому Сириус снял со стены наиболее надежную по виду метлу и протянул ее Снейпу, одновременно осторожно забирая из намертво сцепленных пальцев другую.

От прикосновения Снейп вздрогнул, словно его прошибло током. Ужас сменился растерянностью. Растерянность — злостью.

— Пошел ты на хуй, Блэк, — тихо и ядовито прошептал он, так, чтобы Эйвери не услышал.

Но метлу все-таки принял, выдернув ее из рук Сириуса, прежде чем уйти.

— Всегда пожалуйста, Снейп, — крикнул Сириус вслед.

Хуже девчонки, честное слово!

Впрочем, вскоре Сириусу выпала возможность как следует подвергнуть это сомнению.

Вечером, пробираясь тайком по коридорам в туалет Плаксы Миртл, он гадал, придет ли рассерженный Северус сегодня или заставит его, как неудачливого ухажера, бесцельно ждать ночь напролет, когда в одном из альковов, надежно укрытых от посторонних глаз гобеленом, показалось хорошенькое щекастое личико девушки.

Сириус едва не застонал от досады.

Пиппа Монтгомери? Опять? Ей что, не хватило вчерашних обжиманий в темном углу?

— Что ты тут делаешь? — шикнул на нее Сириус.

Она пару раз удивленно хлопнула длинными — пожалуй, даже длиннее, чем у Снейпа — ресницами и нахмурилась.

— Ты же сам вчера сказал, что спешишь, и перенес нашу встречу.

Сириус ничего такого не помнил. Нет, он помнил, что спешил — он лишних десять минут слушал разбавленные шутками наставления от друзей о том, что не надо поворачиваться к Снейпу спиной, потому что независимо от его намерений это может плохо кончиться («кончиться, понял, Бродяга? Ха!»). А потом Пиппа утянула его в пустой класс и принялась целовать, рассказывая, как соскучилась по нему за эти пару дней. И он, разумеется, опоздал.

Но разве он давал девчонке какие-то обещания?

Мог, наверное. Иногда он совершенно не слышал, что говорят ему люди, и соглашался с совершенно абсурдными предложениями — как тогда, например, когда он вызвался подежурить вместо Эванс на Хэллоуинском пиру.

— Только не говори, что сегодня ты тоже куда-то торопишься, — недовольно протянула Пиппа.

— Ну, вообще-то… — Сириус метнул взгляд в сторону темного коридора, где за двумя поворотами его ждал неприветливый мрачный туалет и неприветливый мрачный Снейп в нем.

Наверное.

— Нам не потребуется много времени, — улыбнулась Пиппа, игриво проведя пальцем по его щеке. — Ну пожалуйста, Сириус, я так соскучилась…

Она состроила плаксивую гримасу, словно маленький ребенок, выпятила нижнюю губу… и взгляд Сириуса невольно замер на ее губах. Пухлые, мягкие, слегка подчеркнутые розовой помадой — это вам не две жесткие бледные линии, вечно сцепленные в недовольстве.

И что, поцелуй прекрасной принцессы не снял с тебя проклятье? Наверное, стоило уточнить, что целовать нужно было в губы.

Может, и впрямь стоит попробовать? Поцелуй истинной любви не зря являлся противоядием от самых страшных заклятий в магловских сказках. Это — фундаментальные основы магической науки, сужения о том, что есть силы, способные разрушить действия любых зелий и проклятий. Даже, по слухам, остановить смерть.
Любовь, несомненно, была одной из таких сил.

Пиппа, конечно, на истинную любовь не тянула, но влечение к ней у Сириуса, по крайней мере, точно было не сфабрикованным. Кроме того, она была очень хорошенькой. Имя, конечно, дурацкое, но его с лихвой компенсировали густые черные локоны, плавные, утонченные черты лица, большие голубые глаза под длинными ресницами и совершенно бесстыдные пальцы. Так что рискнуть стоило. Вдруг, отведав сладкий поцелуй с ее губ, он вспомнит, как прекрасно быть влюбленным в кого-то, кто не плюется в тебя ядом при каждой встрече, и пелена дурмана спадет с глаз?

Он втолкнул Пиппу глубже в альков, чтобы укрыться от любопытных глаз, и поцеловал.

Она ответила в ту же секунду, податливо раскрыла губы, обхватила руками шею, прижалась всем телом, так, что он почувствовал жар ее кожи сквозь тонкую рубашку.

Она пахла ванилью и цветами, нежно и сладко. Как и положено. Не горечью.

Ее ладони скользнули вниз, огладили спину, прошлись дразнящим касанием по поясу. На секунду отстранившись, она просунула одну руку между их плотно стиснутыми животами и принялась возиться с ширинкой — ловко, как и всегда.

А Сириус вдруг вспомнил…

Холодное касание пальцев над пряжкой ремня. Горячее дыхание на шее. Поцелуй, жесткий и требовательный.

Он отпрянул. По спине как будто прошел электрический заряд.

Пиппа застыла как была, с протянутой на уровне ширинки ладонью.

— Что-то не так? Я сделала тебе больно? — она посмотрела на собственную руку, как будто не могла поверить, что та впервые подвела ее в такой ответственный момент.

Сириус зажмурился и мотнул головой. Что за наваждение!

— Нет, — угрюмо бросил он. — Просто… я устал сегодня. Не думаю, что что-нибудь выйдет.

Девушка нахмурилась.

— А не слишком ли рано в шестнадцать иметь такие проблемы из-за усталости? — голос ее звучал обиженно.

Ох, вот сейчас, пожалуй, он предпочел бы иметь дело с десятком рассерженных Снейпов.

Сириус, не выдержав, мрачно рассмеялся, запрокинув голову. Да что же это такое — он теперь и пяти минут не сможет не думать о Снейпе, так получается?

Пиппа, разумеется, приняла смех на свой счет.

— Знаешь, Блэк, я старалась не обращать внимания на все те нелестные отзывы, которые о тебе ходят. Хотя девчонки всякое болтают… — она поправила сбившуюся блузку и скрестила на груди руки. — Но ты и впрямь какой-то… мудак. Если я тебе не нравлюсь, так и скажи…

— Да, ты мне не нравишься, — холодно ответил Сириус и сам удивился, как сильно интонация напомнила отцовскую.

Обычно он мог бы постараться умаслить ее, в надежде на продолжение, но сегодня времени не было. Он и так страшно опаздывал и уже приготовился слушать нудную нотацию, обильно приправленную завуалированными и не очень оскорблениями.

Отзывы о нем ходят. Он что им, новая модель «Чистомета»? «Двигается плавно, но на высоких скоростях заносит вбок, и черенок кривой»?

Симпатичное лицо Пиппы исказилось злобой.

— Кобель плешивый! — выплюнула она и пронеслась мимо, ощутимо толкнув его на ходу плечом.

Сириус рассеянно погладил место удара.

— И ничего я не плешивый, — пробормотал он себе под нос.

В туалете Плаксы Миртл оказалось пусто.

Если не считать саму Миртл, разумеется.

— Вы немного разминулись, — заявила она, едва увидев Сириуса. — Он ушел несколько минут назад. Злющий, как гриндилоу! Ходил-ходил тут кругами, то доставал из сумки книжки, то складывал обратно, и все ворчал под нос… — и она очень похоже изобразила сутулую походку Снейпа.

Только Сириусу совсем не было смешно. Он сжал кулаки до впившихся в кожу ногтей и со всей силы пнул покосившуюся стенку туалетной кабинки. Та с жалобным хрустом задрожала.

— Эй, ты чего творишь!.. — возмутилась Миртл, но он обратил на нее не больше внимания, чем на сквозняк.

Сириус должен был найти противоядие. Как можно скорее. Он только что отверг девчонку — мягкую, теплую, красивую девчонку — из-за поцелуя, которого даже не было по-настоящему! Из-за ледяных пальцев, торчащих сквозь сальные волосы кончиков бледных ушей и ядовитых бескровных губ. Что бы за зелье он не выпил по милости Эванс, его воздействие не только не ослабло со временем, но как будто бы даже…

Сириус похолодел от мелькнувшей мысли.

… как будто бы, напротив, стало лишь сильнее.

Chapter Text

Из этой чащи не стремись уйти.
Ты не нашел бы все равно пути.
Титания, «Сон в летнюю ночь»

За окном в темной зеленоватой воде лениво покачивались длинные водоросли.

Обычно их вид успокаивал Северуса — он мог часами наблюдать за тягучим плавным танцем, за тем, как порой его сбивала с ритма проплывающая мимо рыбешка или гриндилоу, как солнечные лучи острыми мутными стрелами пронзали безграничную зелень.

Сегодня это было бесполезно.

Он был зол, и злость кипела в нем неистово, подобно забытому надолго зелью. А когда, казалось бы, притуплялась на миг, в памяти тут же возникали самодовольная ухмылка, хитрый прищур или бархатные нотки в низком голосе, и она распалялась вновь, еще сильнее, как костер, в который плеснули бензином.

Блэк.

Если бы Северусу платили по галеону каждый раз, как проклятый Сириус Блэк заставлял его трястись от бессильной злобы, он уже был бы обеспечен до конца жизни.

Северус ткнул острым пером в только что написанное на полях учебника слово и обвел его жирной чернильной линией. Если расчеты верны, и он подобрал правильную исходную формулу, это короткое проклятье с легкостью превратит голову противника в… ну, например, в ослиную башку, в случае Блэка. Тогда наконец-то его внешний вид будет совпадать с внутренним!

Хотя куда интереснее было бы наградить его рыбьей головой, и с удовольствием наблюдать, как он корчится, задыхаясь, на суше, и хватает ртом воздух…

Блэк.

Рука дернулась, и часть инструкции по приготовлению противоожогового зелья закрыло чернильное пятно, которое только въелось глубже, когда он попробовал стереть его пальцем. Ну и ладно. Рецепт все равно был дрянь. Он исправил его еще на третьем курсе.

— … так, что скажешь?

Северус рассеянно моргнул и обратил внимание на Эйвери и Уилкиса. Надо же, совершенно про них забыл! Кажется, все это время они говорили что-то, что он благополучно прослушал, а теперь ожидали ответа, иначе зачем бы им так требовательно на него пялиться с этими глупыми улыбками?

Черт. О чем именно был разговор?

Впрочем, можно догадаться. Такие лица, озаренные внутренним светом идиотизма, были у этих двоих только когда они влезали в очередной сомнительный кружок и пытались втянуть туда следом как можно больше одноклассников. За время обучения они ухитрились вступить в клуб по обмену карточками от шоколадных лягушек, в сборную по игре в плюй-камни, в тотализатор на квиддичные матчи, в группу фанатов Селестины Уорлок, в организацию по борьбе с пикси и черт знает куда еще! Поначалу Северус, который отчаянно хотел завести в школе новых друзей, радостно принимал каждое их приглашение, но где-то на этапе Селестины Уорлок понял, что ему это не по душе. Чтобы быть популярным, надо было общаться с одноклассниками и быть с ними дружелюбным, а Северус этого не любил и не умел. Поэтому где-то с третьего курса от всех предложений Уилкиса и Эйвери только отмахивался.

Вот и сейчас он раздраженно вздохнул, закрыл книгу, заложив пальцем нужную страницу, и сказал:

— Нет.

Они синхронно моргнули и обменялись быстрыми взглядами, в которых было пополам разочарования и удивления. Уилкис почесал острый подбородок и уточнил:

— Нет? Но… мы подумали, ты точно заинтересуешься…

— Взгляни на меня, Уилкис, — утомленно закатил глаза Северус, — ты видишь хоть тень заинтересованности на моем лице? А теперь, не могли бы вы отъебаться, ребят? Я тут жутко занят…

Остолопы выглядели как тролли, которых огрели по башке дубиной, так что понадобилось еще раз на них шикнуть и жестом попросить исчезнуть, прежде чем они с недовольным фырканьем и надменно задранными носами поднялись с дивана.
Уходя, Эйвери мрачно бросил:

— Ебать ты чудила, Снейп.

Северус сухо рассмеялся. Ну да, как же. Упустил уникальную возможность стать председателем клуба девственников-нумизматов или чего-то в этом роде.

Ненадолго ему даже удалось воспрять духом, пока он не раскрыл учебник, и взгляд не упал на недавно придуманное заклинание. Оно тут же вытащило уснувшую было ярость цепочкой мыслей: заклинание — ослиная башка — Блэк…

Проклятый Блэк, не знающий цену словам!

Северус вот знал. Еще ребенком открыл, что фразы — как тонкая невидимая паутинка: если ненароком дернешь не ту струну, это призовет паука, и он тебя сожрет. Чаще всего пауком был отец, точнее, его безудержная, подобная извержению вулкана, ярость, рядом с которой вспышки злости самого Северуса казались дешевой хлопушкой. К одиннадцатому дню рождения Северус был мастером в распознавании опасных ноток и слов-предупреждений. Именно поэтому безошибочно выделил их и в звонких, вроде бы безобидных подколах мальчишек из купе в Хогвартс-экспрессе.

Поэтому почти всегда мог понять, когда во время перепалок с Мародерами можно было остаться и подразнить хищников палкой, а когда лучше уйти в тень и не отсвечивать.

Блэку эта наука была побоку. Сейчас он бросался признаниями и комплиментами, которые другие люди сочли бы величайшей драгоценностью, так же лихо, как до этого — оскорблениями и обидными прозвищами. Он с такой же легкостью протягивал руки, чтобы погладить по щекам или заправить прядь волос за ухо, как до этого толкал ими в спину на лестницах или сдергивал за ворот с метлы. Ни на миг не задумываясь, что Северус может серьезно пострадать, что его нос — или сердце — могут быть разбиты.
Слова были оружием. Не таким мощным, как волшебная палочка или, например, кулаки, но тем не менее.

А Блэк обращался с ними как обезьяна, к которой в лапы попал автомат.

Не боялся, что вызовет гнев Северуса. А может, просто-напросто не считал его достаточно опасным для себя, высокомерный мудак.

И непонятно даже, что больнее — бесконечное «эй, Нюнчик!» приторно-сладким тоном, или серьезное, до костей пробирающее своей обыденностью «влюблен в тебя».

Ну почему, почему он не захлебнулся насмерть этим проклятым зельем?

Северус невидящим взглядом уставился на страницу учебника. Созданное им слово — чернильный росчерк, заключающий в себе силу и опасность, волшебство, неподвластное ссохшемуся мозгу Блэка — поплыло перед глазами до тех пор, пока не потеряло смысл.

Молчаливая злость пекла до изжоги.

Но что он мог сделать? Отказаться помогать, поменяв решение, словно ветреная девчонка? Или, как та же девчонка, устраивать истерику всякий раз, как Блэк нарушит поставленное условие — а он нарушит, это как пить дать! Это же для него слаще рождественского пудинга — видеть, как Северуса корежит от его слов.

Сердце у него черное под стать фамилии, его гриффиндорские дружки обязательно заметили бы это, если бы не были слепыми придурками…

«Просто не обращай внимания», — прозвучал в голове мамин голос. — «Равнодушие ранит больнее всего, и оно же — самая надежная броня для тебя.»

Легко ей говорить. Она не сталкивалась с Блэком — с этими сверкающими звездной пылью глазами, с лицом, словно в насмешку над ним, Северусом, созданным мерилом красоты… столько талантов, и все впустую, столько возможностей, данных просто по праву рождения, и все коту под хвост. Как тут оставаться равнодушным, когда сам каждый лакомый кусок вынужден выдирать зубами и когтями, словно дикое животное?
Когда вот этот вот, с его надменным великолепием, сначала шутя окунает тебя лицом в грязь, а затем, ни с того ни с сего вдруг… ну ладно, не совсем ни с того, ни с сего: тут, надо признать, Лили тоже дала маху.

Но как можно, черт возьми, остаться равнодушным?

У матери и у самой-то не слишком часто получалось следовать собственному совету.

Северус медленно обвел взглядом гостиную, уже практические пустую в такое позднее время. Уилкис и Эйвери теперь о чем-то болтали с Мальсибером в креслах у камина, и на мгновение сердце кольнуло запоздалое желание оказаться там, рядом с ними, в компании, где будут говорить с ним и видеть его, где беседа о борьбе с пикси вытеснит из головы мысли о проклятом гриффиндорце.

Но уже поздно было идти на попятный.

Он понаблюдал за их оживленной беседой, перевел взгляд на стайку девчонок, сгрудившихся над цветастым номером модного журнала — длинные волосы в зеленоватом озерном свете придавали им схожесть с русалками, не настоящими, а теми, которых так любят пихать в сказки маглы, — посмотрел на пустые шахматные доски с недоигранными партиями…

А потом и сам почувствовал на себе пристальный взгляд.

Знакомые мурашки побежали по коже рук, сердце тревожно забилось, слюна во рту сделалась густой и вязкой.

Блэк.

Разум сработал быстрее, чем паника захлестнула его. Да, Блэк. Учится с тобой на одном факультете, дурень.

Второй Блэк.

Спутать его с братом мог бы только идиот, которому в глаза швырнули Перуанский порошок мгновенной тьмы: у Регулуса не было столь раздражающей гармонии в лице, небрежной изящности в растрепанных волосах, и надменное выражение делало его менее привлекательным, в то время как с Сириусом все обстояло до обидного наоборот.

Только глаза были одинаковые — вытянутые к вискам, под тяжелыми веками, окруженные длинными черными ресницами, дымчато-серые, цепкие, гипнотизирующие.

И они смотрели прямо на него, как будто заглядывали в душу или вскрывали черепную коробку, доставая самые сокровенные мысли. Мог ли Регулус понять, как много их в последнее время занимает его брат?

Это продолжалось несколько мгновений — до тех пор, пока Регулус не понял, что Северус обратил на него внимание, и не отвернулся, будто ничего и не произошло, к причудливому телескопу, через который малышня любила разглядывать русалок.

Еще один.

И что только этим Блэкам от него нужно?

Северус недоуменно моргнул. В гостиной всегда было прохладно, даже если в камине ярко полыхали яблоневые дрова, но Северусу к холоду было не привыкать, и он только злорадно посмеивался, когда однокурсники, стуча зубами, кутались в мантии. Однако сейчас его прошибло холодной волной от пяток до седьмого позвонка.

И что прикажете делать?

Ранит больнее всего…

С тихим вздохом Северус поднял перо и яростно перечеркнул только что изобретенное проклятие.

***

«Равнодушие ранит» — напомнил себе Северус, наблюдая, как Блэк отделяется от своей компании и уверенным шагом направляется в его сторону.

Он испугался, что тот сейчас начнет разговор прямо здесь, посреди коридора, в окружении всех пятикурсников школы, которым только дай повод посплетничать. Но Блэк прошел мимо, как будто вообще не замечая Северуса, и только легкий кивок головы в направлении туалета Миртл — едва заметный, который так просто было перепутать с попыткой откинуть упавшие на глаза волосы — подсказал, что это не так.

Северус выждал около минуты, прежде чем отправиться следом. И всю это минуту он лихорадочно метался — идти или нет? Что лучше покажет равнодушие в этом вопросе: если он притворится, что не заметил маневра Блэка и останется дожидаться колокола? Или все-таки пойдет — как будто все произошедшее вчера нисколько его не задело и он не проворочался всю ночь, проигрывая различные сценарии поведения при следующей встрече?

Черт возьми, да найти чем заменить иглы дикобраза в огнеупорном зелье было проще!

А вдруг Блэк вообще никуда его не звал, и все это он сам себе выдумал?

— О, мальчики, вы помирились? Чудесная новость! Надеюсь теперь вы перестанете крушить чужие дома… — сощурила прозрачные глаза Миртл.

— Сгинь, — раздраженно буркнул Северус.

Привидение, выдержав длинную паузу, тихонько всхлипнуло и повернуло скукоженное от слез личико к Блэку в поисках поддержки. Только вот тот ее вовсе не замечал. Он смотрел как бы сквозь Миртл — страшное, вообще-то, оскорбление по отношению к привидениям! Но Блэк в целом выглядел весьма непривычно. Очень серьезно. Мрачно. Почти пугающе, так что Северус опять на мгновение пожалел, что не остался у класса, где было больше свидетелей. Миртл поняла, что рассчитывать на сочувствие не приходится, разразилась притворными рыданиями и умчалась вниз по трубам, окатив добрую часть туалета водой из бачка.

Блэк брезгливо тряхнул носком ботинка, на который попало несколько капель.

— Ты предлагал пробраться в Запретную секцию, чтобы найти книги. Я думаю, это стоит сделать сегодня, чтобы не терять времени зря.

Надо же, а так семейное сходство проглядывалось заметнее. Чисто Регулусовское хладнокровное выражение на лице, тяжелый взгляд, опущенные уголки губ… слова, сухие и безжизненные, как осенние листья. Будто и не Блэк — не Сириус — вовсе.

Наверное, следовало бы обрадоваться, да? Это же все лучше, чем разрушительная агрессия или неуместная похоть?

Только как-то не радовалось. Скорее тревожилось. И… даже…

Равнодушие ранит больнее всего.

Черт бы его побрал!

Северус так опешил от произошедших с Блэком перемен, что сумел только выдавить из себя:

— Хорошо.

Блэк скосил на него глаза.

— Сможешь раздобыть разрешение? Мне нельзя туда, Пинс отлучила меня от Запретной секции до конца обучения.

— Эм, я вообще-то… — Северус замялся. — Мне тоже запрещено туда приходить.

Темные брови Блэка от удивления поползли вверх.

— Правда? За что?

— Ну, я, возможно, несколько раз пытался вынести оттуда книги, которые выносить нельзя.

Щекам стало жарко от прилившей краски, хотя Северус не мог понять, почему его вообще смущает говорить о таком Блэку. Словно стеснялся, что тот посчитает его злостным нарушителем. Что за глупость — в конце концов, они устраивали столько запрещенных дуэлей в неурочное время, едва ли Блэк почитает его пай-мальчиком. Да и вообще, ему и дела-то нет до того, что о нем думают.

Тем более, что о нем думает Сириус Блэк. Ерунда какая-то.

Тягостное каменное выражение на лице Блэка наконец-то дрогнуло и раскололось знакомой ухмылкой с ноткой одобрения.

— А мы на втором курсе пробрались туда и свалили целый стеллаж с вопящими книжками, — самодовольно похвастался он. — А когда пытались удрать, заблудились и наткнулись прямиком на Пинс — ух, вот она вроде молодая, а такая карга злобная, обалдеть! Запретила нам с Джимом вообще появляться в секции, теперь приходится просить кого-нибудь взять за нас нужную книгу! Ну, да… в общем… — он тут же спохватился, вернул себе серьезный тон и как будто смущенно отвел взгляд, — а как тогда быть?

Северус задумался.

— Можно было бы тоже попросить кого-нибудь… Лили, например — Слагхорн выписывает ей пропуски, даже не глядя. Но мне бы хотелось изучить там все лично, раз уж мы не знаем, что именно ищем.

Блэк медленно отошел к стене и стал отколупывать пальцем кусочки штукатурки вокруг большого обвалившегося куска. Видно было, что в голове у него кипит бурная деятельность, потому что он иногда хмурился и бормотал что-то под нос, или кривил губы, или морщился… Тонкий бледный солнечный луч из узкого окошка упал на его руки, и Северус неожиданно заметил на широком смуглом запястье мелкие царапинки, тонкие как волосинки. У него самого были такие же недавно — после того, как они изучали карликовую прыгучую пихту. Точно, у гриффиндорцев же была травология с утра.

У Блэка красивые руки. Что, в целом, не открытие — он весь красивый; но все-таки, было бы немного спокойнее, найдись в нем хоть какой-то изъян. Возможно, Северус бы даже не так сильно его ненавидел, если бы не сравнивал невольно собственное неказистое лицо с этим небрежным художественным совершенством.

— Ладно! — громко выпалил Блэк, и Северус подпрыгнул на месте и тут же отвернулся, словно его обличили в чем-то постыдном.

— Ты чего орешь?

Не утрудившись ответом, Блэк медленно вдохнул, как обычно делал, когда готовился нырнуть в Черное озеро жарким летним днем.

— Встретимся у библиотеки сегодня за пять минут до отбоя. Там есть ниши у лестницы… давай в той, что слева, за колонной. И постарайся, чтобы тебя никто по пути на заметил — нам ни к чему лишние разговоры.

Северус наконец-то окончательно пришел в себя и насмешливо скривил губы:

— Это ты мне говоришь? Я, что ли, последние два раза бесстыдно опаздывал, пока зажимался с девчонкой по углам?

— Ни с кем я не зажимался! — возмутился Блэк, но бегающие по сторонам глаза выдавали, что он лжет.

Смешно. Как будто они какая-то тупая пародия на парочку, и Северус только что обвинил его в измене.

— Да мне насрать, Блэк, — равнодушно пожал он плечами. — Пивз швырнул в тебя орехом, девица тебя засосала или один из твоих ебанутых дружков… Я ждать не буду. Если не обнаружу тебя в назначенном месте за пять минут до отбоя — сваливаю, и ты сам разбираешься со всей этой хренью, мне все равно. Хоть зачахни от неразделенной любви.

Прозвучало неплохо. Уверенно, но небрежно. Как будто ему все равно.

То есть… ему и так все равно. Без всяких «как будто».

За пять минут до отбоя Блэк действительно обнаружился в нише за колонной — ему, на самом деле, бесполезно было к ней прижиматься, широкие плечи все равно выглядывали. Он был одет по-магловски, в широкие спортивные брюки и темный джемпер, и Северусу пришлось признать, что эта одежда гораздо лучше подходила для секретных вылазок посреди ночи, чем ученическая мантия. Но показаться перед Блэком в старых отцовских брюках, которые приходилось подвязывать ремнем, чтобы не свалились, и в свитере, который был куплен еще на третьем курсе, и из которого руки торчали уже почти по локоть? Нет уж.

Блэк странно на него взглянул, но ничего не сказал. В руках у него лежала в несколько раз свернутая серебристая ткань, на вид мягкая, как текучий дым.

— Что это? — прошептал Северус.

— Мантия-невидимка.

— Откуда?

— … купил в «Зонко».

Очередная ложь. Северус не был частым посетителем в хогсмидском хулиганском магазине, но мантии-невидимки оттуда ему видеть доводилось. И ни одна из них не была столь искусно сплетенной, тонкой и мягкой, как драгоценный шелк.

Он хмыкнул, показывая, что не купился, но дальше расспрашивать не стал. Какой смысл? Если эта штука поможет им проникнуть в Запретную секцию — хорошо.

— Филч уже зашел туда несколько минут назад. Он проведет последний осмотр и скоро выйдет. Нам нужно будет проскользнуть внутрь в этот момент, — сказал Блэк. И тут же ехидно ухмыльнулся. — Только есть одна загвоздка…

Он развернул мантию театральным жестом, позволив ткани свободно упасть до самого пола: та часть его тела, что оказалась прямо за ней, тут же пропала. И добавил, плохо скрывая злорадный триумф:

— … Дистанцию под ней не выдержать, она все-таки не на великанов рассчитана.

Северус сердито фыркнул.

— Идем. А то пропустим подходящий момент, и тогда я эту мантию тебе в глотку запихну.

Разумеется, бравада его была наигранной, и он страшно пожалел о ней уже несколько мгновений спустя, когда медленно перемещался вдоль стены к библиотечным дверям, подстраиваясь под шаги Блэка. Пространства под мантией было даже меньше, чем он думал, и они шли едва ли не в обнимку — Северус то и дело утыкался носом в локоть Блэка, когда тот притормаживал, услышав подозрительный шум. Очень скоро согретый дыханием воздух заполнился запахом Блэка: острой сладостью вишневых леденцов, которые он вечно таскал в карманах, можжевеловым дымом — наверное, в башне Гриффиндора жгли такие дрова — и потом. Блэком пропиталось все вокруг, как ядовитым газом, и Северус, хотя и молился втайне о том, чтобы Филч вылез, наконец-то, из библиотеки, все равно испытывал предательские мурашки от чьей-то близости.

В этом тоже был виноват Блэк.

Это он с дружками на четвертом курсе весь февраль развлекался громогласными шуточками о том, что «Нюнчика целовать захочет только его мамочка», и, конечно, он тогда пару раз в отместку попал по ним Фурункулюсом, но даже вид их раздувшихся физиономий не принес желанного покоя. Северус не мог перестать думать об этих словах, крутил их в голове снова и снова, пытаясь убедить себя в том, что они совсем не ранят, но это было не так, конечно. Поэтому когда вернулся домой на каникулы, и мать попыталась обнять его на вокзале, отшатнулся от нее как от прокаженной, и рявкнул, чтобы она к нему никогда больше не прикасалась.

Он пожалел об этих словах почти сразу же, но уже не мог все изменить. Мама не стала настаивать. Только лицо, и без того вечно кислое, потемнело еще сильнее. С тех пор она его не обнимала, не целовала на ночь, да и вообще старалась по возможности не дотрагиваться.

Северус сам себя загнал в ловушку. Ему так хотелось доказать Мародерам, что они не правы, пусть даже и так, такой страшной ценой. Откуда ему было знать, что глупое решение отрикошетит по нему самому? Что теперь изголодавшееся по чужому теплу тело будет трепетать, даже если рядом — мерзкий гриффиндорский придурок, который сам все это и начал?

Задумавшись, Северус пропустил, как открылась дверь и оттуда с ворчанием показался Филч и шедшая за ним по пятам Миссис Норрис. Блэку пришлось схватить его за запястье и едва ли не силой потянуть вперед.

— Ты чего? — шикнул он, когда дверь за их спинами захлопнулась и они оказались укрыты от пристального взгляда Пинс за стеллажом.

Северус не ответил: ему показалось, что Миссис Норрис-таки заметила их: глаза у нее как-то нехорошо блеснули.

— Ладно, сейчас Пинс свалит, и тогда…

— Она не свалит, — возразил Северус. — Не скоро. Она обычно задерживается в библиотеке примерно на час.

— Мерлина ради, зачем? — скривился Блэк.

Его плечо в этот момент коснулась уха Северуса, и тот вздрогнул и слегка отстранился.

— Она же помешанная. Уверен, если бы Дамблдор разрешил, перетащила бы сюда кровать и вовсе не выходила.

— Грандиозно! И что нам делать? Вход в Запретную секцию на другой стороне, нам придется буквально у нее под носом пробираться!

— Не ной, — буркнул Северус.

Он осторожно прокрался к краю стеллажа, из-за которого можно было легко наблюдать за библиотекаршей, расположившейся за столом с чашечкой чая и томиком в потрепанной ярко-розовой обложке. Блэк, словно преданная собачонка, послушно последовал за ним.

Северус наблюдал. Затаив дыхание, пристально сверля взглядом миловидное, но слишком чопорное лицо Пинс, чьи глаза за большими очками скользили по строчкам книги.

Вслепую он протянул руку, нашарил запястье Блэка, застывшего от недоумения, и обхватил его пальцами.

Ну. Давай же. Сколько можно, уже страниц десять пролистнула!

Наконец, произошло то, чего он так ждал. Пинс прерывисто вздохнула, прикусила губу, неосознанно выпрямилась на стуле…

Северус сжал руку Блэка, как будто говоря «вперед!», и начал осторожно пробираться вперед. Блэк шел за ним след в след, свободной рукой приподнимая купол мантии над их головами, и краем глаза следил за ногами, чтобы краешек ботинок не показался снаружи; он полностью доверил Северусу право вести за собой.

Это было странно — работать вместе с Блэком. Еще более странным оказалось то, что у них неплохо получалось. Даже не сговариваясь, не распределив обязанности, они на уровне инстинктов понимали намерения друг друга и действовали слаженно, как в тщательно отрепетированном танце. Шаг, второй, задержать дыхание, когда проходишь прямо перед столом Пинс, а потом ускориться — стремительно, но все еще бесшумно — и нырнуть под тяжелой шелковой веревкой, отделяющей Запретную секцию. Дальше уже можно было не так сильно таиться.

Северус по памяти привел их к нужному стеллажу — узкому, у самой дальней стены, нарочно поставленному так, чтобы обращать на себя как можно меньше внимания. Ни к чему лишний раз привлекать студентов, и без того дуреющих от гормонов, к любовной магии.

— Мы ищем что-то конкретное? — горячее дыхание Блэка опалило ухо, и очередная стайка мурашек побежала вниз по позвоночнику.

— Я ищу, — так же тихо ответил Северус, уже пробегая взглядом по корешкам книг. — Твоя задача — проследить, чтобы нас не поймали.

Его этот стеллаж обычно интересовал меньше всего. Ну что ему здесь может понадобиться? Допустим, Блэк — ну, разумеется, Блэк, кто же еще! — как-то ядовито отметил на уроке по зельеварению, что «Нюниусу» только канистра Амортенции и поможет найти подружку, но на самом деле Северус никогда такой вариант не рассматривал. Для него прибегать к любовной магии казалось слишком уж низким, отчаянным шагом для никчемных неудачников, а он все-таки отказывался себя к таким причислять, как бы слова Мародеров не били по больному. Даже если порой, лежа в спальне в Паучьем Тупике и слушая с первого этажа разъяренный бас отца, от одного звука которого боязливо крутило желудок, Северус почти решался сварить порцию Амортенции для него. Тогда он стал бы как шелковый. Наконец-то перестал бы доводить маму. Стал бы относиться к ней как к королеве, как она того была достойна. Может, из него и отец бы толковый вышел.

Но все это так и осталось лихорадочной мечтой на границе между сном и явью. Пожалуй, даже Тобиас Снейп не заслуживал участи быть опоенным любовным зельем.

Заслуживал ли ее Блэк? Здесь здравый смысл Северуса расходился с горькой ненавистью, свербящей на языке. Не увязни во всем этом сам, он бы сейчас от души злорадствовал над попавшим впросак гриффиндорцем.

А ведь весьма иронично, что Блэк в итоге себе же и накликал участь, которой его высмеивал …

Северус принялся одну за другой доставать книги, проглядывая оглавления в надежде найти что-то, что может зацепить внимание. Ничего. Ни одна, даже самая древняя книга, не описывала действие любого зелья как настоящую любовь, а если такие рецепты и находились, сразу же за ними следовали многостраничные разоблачения в шарлатанстве.

«Древнегреческая магия любви и ненависти», «Между Эросом и Филией», «Маллеус Малефикарум», «Афродизиака и любовь на Алтаре Востока», «Ложе Цирцеи»…

От названия глав в последнем томе запылали уши, и то, что Блэк, все еще прижимающийся к его спине, то и дело щекотал шею кончиками волос, когда оборачивался на шум, совсем не помогало. Тут же вспомнились заявления в подсобке у Большого зала…

Северус поспешил задвинуть книгу обратно вглубь стеллажа.

Ну уж нет, такого рода любовная магия им точно не пригодится!

Зато немного погодя он наткнулся на крайне любопытную книжицу — маленькую, в поистрепавшейся бумажной обложке, на которой выцветшей краской было написано наискучнейшее название, которое только можно было придумать для подобной книги: «Размышления о внедрении любовных приворотов и действии зелий в неволшебном мире». В ней Северус к своему удивлению наткнулся на целую главу, посвященную маглу с очень знакомой фамилией.

Шекспир.

Разве не Шекспира вечно перечитывает Лили? Разве не его пьеса про одураченных феями афинян — ее любимая?

— Снейп…

— Погоди. — Северус, зажав книгу подмышкой, принялся доставать из кармана сложенный вчетверо листок из блокнота и огрызок карандаша — все, что он рискнул взять с собой в библиотеку, где было запрещено колдовать.

— Снейп.

— Да погоди ты.

— Снейп, я сейчас…

И он, блядь, чихнул.

Успел, конечно, приложить руку к лицу, — мантия тут же свалилась Северусу на глаза, ничем больше не поддерживаемая, — но все равно чихнул явно и достаточно громко, чтобы было слышно во всех концах библиотеки.

— Ты сдурел? — возмущенно прошипел Северус.

В темноте сверкнули глаза — как у дикого животного в мрачной чаще.

— Я пытался сказать…

— Кто здесь?

На Пинс, к сожалению, запрет не колдовать не распространялся, поэтому она зажгла на кончике палочки Люмос, и его яркий свет расчертил пространство резкими черными тенями от бесчисленных шкафов с книгами.

У них не было никакой возможности спрятаться — они оказались приперты к стенке в узком проходе между стеллажами, и когда Пинс пойдет на звук, она непременно на них наткнется, никакая мантия не спасет.

Северус затаил дыхание. Сердце гулко стучало в ушах. До чего же он докатился — получит наказание за то, что ночью шарился с Сириусом Блэком по Запретной секции! На этот раз ему не отделаться простым запретом на посещение. Может, ему вовсе закроют доступ в библиотеку. Или даже исключат. Могут ли его исключить за такое?

Блэк-то наверняка легко отделается — ему все как с гуся вода!

Северус повернулся, неосознанно, в надежде, что у Блэка есть идея, как им сбежать от неумолимо надвигающейся библиотекарши, потому что в его собственной голове было пусто, как в тетрадях первокурсника.

Дымный серый взгляд, встретившись с его, смягчился.

Свет на палочке Пинс становился все ближе.

— А ну-ка, выходи немедленно!

Щеку внезапно мазнуло быстрым поцелуем, и по коже пробежала щекотная дрожь от близкого шепота:

— Увидимся у Миртл через полчаса.

Что?

Он не успел произнести этого вслух, когда Блэк ловко, как куница, выскользнул из-под мантии и бросился вперед, низко пригнув голову и по пути толкнув Пинс в сторону, так, что она врезалась в стеллаж и рухнула на пол. А едва поднялась на ноги, завопила и бросилась следом, посылая в нарушителя обездвиживающие заклинания…

Северус еще около минуты приходил в себя.

Потом посмотрел на книжицу в руках. С одной стороны, сейчас была идеальная возможность утянуть ее с собой — а заодно и прихватить парочку других любопытных томов, которые хотелось почитать. Когда еще у него в распоряжении будет пустая библиотека и мантия-невидимка?

Но если Блэка поймают, а потом еще и обнаружат пропажу книг, у гриффиндорца будут большие проблемы.

«Да и поделом.»

Нет.

Северус, конечно, будет рад, если его наконец-то исключат, но пусть лучше исключат за собственные промахи. Тем более, если подумать, что сейчас он буквально подставил себя под наказание, чтобы дать Северусу время…

Быть в долгу перед Блэком не хотелось. И лучше всего будет как можно скорее найти для него противоядие.

Переписав все наиболее интересные детали из книги, ровно через полчаса Северус, который куда лучше двигался, находясь под мантией один, проскользнул в туалет на втором этаже.

Блэк был там, и эта новость вызвала неожиданное облегчение.

— Как тебе удалось сбежать? — полюбопытствовал Северус.

Он снял мантию, аккуратно сложил ее и вернул владельцу.

— Я очень быстрый и незаметный, когда мне это нужно. Спасибо, что не сбежал с мантией — она вообще-то не моя, и я взял ее без разрешения.

— Что? Ну, я…

Северусу только теперь пришло в голову, что он ведь и впрямь мог просто-напросто забрать ценный артефакт. То, что это совершенно точно не было поделкой из «Зонко», стало очевидно уже давно — дешевые мантии теряли свои волшебные свойства уже через час.

Блэк ухмыльнулся.

— Пожалуйста, скажи, что я не зря водил Пинс за нос по всем этажам и запыхался как заяц? Ты нашел что-нибудь?

Северус кивнул с плохо сдерживаемой ответной улыбкой.

— Еще как. Луноландыш.

Блэк на мгновение замялся.

— Эээм, да, солнышко?

— Придурок, — фыркнув, нервно рассмеялся Северус. Он страшно устал, сердце все еще колотилось, кровь кипела от недавно пережитых приключений, о которых он раньше только слышал, так что злиться на Блэка не получилось бы при всем желании. — То, что нам нужно — это луноландыш. Лили взяла за основу зелья цветок, который использовался в пьесе Шекспира. Но там же был описан и другой, способный снять заклятие, так называемый «цветок Дианы». Маглы уверены, что это полынь, но на самом деле — луноландыш! Он цветет раз в месяц на новолуние, которое — на наше счастье — совсем скоро.

— И он поможет?

— Я не много о нем знаю, но из того, что помню, магических свойств у него прорва. Гарантий дать не могу, но это очень хороший вариант. Это же здорово?

Ухмылка на лице Блэка смягчилась, невыносимым образом сделав его одуряюще прекрасным в тусклом лунном свете из окна.

— Просто замечательно. Идем, провожу тебя до гостиной.

О случившемся в темноте библиотеки мимолетном невинном поцелуе никто из них не упомянул, и, когда Северус бесшумно прокрался в спальню и осторожно забрался под одеяло, он почти сумел убедить себя, что ему просто-напросто показалось.

Chapter Text

…Но что с тобой?
Ты смотришь февралем; морозом, бурей
И тучами лицо твое мрачится.
Дон Педро, «Много шума из ничего».

Сириус ждал.

Лежал, лениво развалясь в гамаке, наколдованном из брошенного старого полотенца, и перелистывал страницы книжки, которую Снейп выпросил у Лили; плакса Миртл, периодически мелодично подвывая, чтобы никто не забыл о ее присутствии, парила у него за плечом.

Шекспир. Бесконечные простыни стихов, герои со странными именами, предательства и пафосные любовные признания, но местами забавно. Особенно там, где персонажи вступают в словесные пикировки — Сириус кое-где даже хихикал над меткими и тонкими оскорблениями, а некоторые обороты и вовсе заставили его удивленно вскинуть брови. Маглы. Чего они только не придумают!

— Нет, ты послушай: «Лучше бы я желал быть подкожным паразитом у барана, чем таким безнадежно храбрым дураком!» Ну хорошо же сказано?

Со стороны где сидел Снейп что-то пробулькало: не разобрать, был ли это сам слизеринец или же зелье, над которым он корпел.

Зато Миртл довольно завыла над ухом, соглашаясь, что сказано хорошо.

До конца урока, который Сириус бесстыдно прогулял, чтобы валяться в гамаке, читать Шекспира и слушать, как пыхтит Снейп, оставалось от силы минут десять, а он так и не понял, для чего вообще сюда пришел. Впрочем, его никто и не звал, если подумать — когда они увиделись мельком утром, Снейп просто бросил, что у Слизерина отменили двойной урок по Уходу за магическими существами из-за очередной травмы Кеттлберна, и что освободившееся время он потратит на подбор состава. И все. До остального Сириус додумался сам. Но когда он появился на пороге, Снейп его не выпроводил и ничего не сказал — только скользнул задумчивым взглядом и продолжил разбирать на стебельки пучок травы.

— Может, тебе все-таки помочь? — наудачу спросил Сириус в десятый раз, хотя уже прекрасно знал, что услышит дальше.

В ответ ожидаемо раздалось загадочное бульканье.

Не человек, а котелок с ядом, что ты с ним поделаешь!

— Что ты там вообще варишь? Разве есть смысл переводить ингредиенты, пока мы не добыли эти… луноландыши?

На этот раз он удостоился человеческого ответа.

— Яд готовлю. На тот случай, если устану с тобой возиться и захочу решить проблему радикально.

— Уморительно, Снейп.

— Ага, как и этот яд.

Это что сейчас было, шутка? Лица не разглядеть, — слизеринец сидел к Сириусу спиной, — но в голосе отчетливо слышалось веселье. Нечастый гость.

Желанный.

Веселый Снейп нравился Сириусу гораздо больше привычной зловредной версии, той мрачной горгульи, что на всех смотрит исподлобья с молчаливым обещанием отгрызть руку, если подойдешь слишком близко. У веселого Снейпа был удивительно глубокий смех и тонкие морщинки в уголках глаз, а глаза блестели, как бусины из гагата. Жалко только, увидеть его таким было труднее, чем заставить лунтеленка станцевать среди бела дня. Но, пожалуй, это стоило того, чтобы Сириус снова сморозил какую-нибудь нелепость и выставил себя идиотом.

Из-за напряженной спины, туго обтянутой сероватой рубашкой, мелькнули длинные бледные пальцы и заправили прядь сальных черных волос за ухо.

Сириус вздохнул. Затылок у Снейпа невыразительный — только зря чувство юмора тратить.

Вместо этого он решил перевести тему:

— Как ты понял, что можно идти мимо Пинс? Ну, в библиотеке?

Узкие сутулые плечи дрогнули.

— А, это. Да просто — она там ночами читает бульварные романы тайком. И когда доходит до постельных сцен, настолько погружается, что мимо нее можно гиппогрифа на поводке провести — она даже не заметит.

— Надо же, — пораженно присвистнул Сириус, — я и не замечал.

Снейп внезапно обернулся — из-за завесы волос ехидно сверкнули глаза.

— Да тебе и не надо было, у тебя же всегда под рукой мантия… из «Зонко».

Догадался о чем-то.

Умный.

У Сириуса под ребрами сладко защекотало — открытие, что Снейп не просто способный, а сообразительный на каком-то недостижимом большинству уровне, вызывало в нем незнакомый прежде трепет, лишь частично объяснимый действием зелья. До их вынужденного сотрудничества, Сириус, конечно, знал, что мелкий змееныш шарит в зельеварении — Слизнорт никогда не пел дифирамб его чутью, как той же Эванс, но неизменно ставил наивысшие оценки и даже позволял уходить с уроков пораньше, потому что Снейп всегда ухитрялся приготовить зелье, рассчитанное на полтора часа работы, вдвое быстрее. Да и его изучение Темных искусств о многом говорило. Да, Джеймс, Римус и Питер могли высокомерно высказывать свое «фи» в адрес любого, кто использовал заклятие страшнее Таранталлегры, но Сириус такой привилегии был лишен. Он слишком много знал о Темной магии. Он вырос в доме, пропитанном ею насквозь, и даже если ненавидел ее всей душой, все равно не мог беспечно недооценивать. И это факт: идиоты, конечно, тоже могли увлечься черной магией, но ненадолго — до первого неудачного заклятья. Потом их в лучшем случае соскребали со стен в спичечный коробок, а ряды темных волшебников пополнялись кем-то более удачливым и талантливым. И Снейп вон, ничего, — живой. Пожухлый, правда, как выросший в темноте лист, но это, скорее всего, вообще не с магией связано — ни с темной, ни со светлой.

Интересно, а с чем же тогда?

— Новолуние завтра, — прервал его размышления бесцветный голос Снейпа. — Это будет наш единственный шанс добыть цветки, иначе ходить тебе заколдованным еще месяц.

— Какой кошмар.

— Поэтому было бы весьма кстати, если бы ты еще раз…

— Заглянул в «Зонко»?

— Да. Именно это я имел в виду.

Они обменялись быстрыми улыбками, непривычными, как свежий шрам на знакомом лице. Снейп стушевался первым — сглотнул нервно и вернулся к своему вареву, на глаз закидывая в котелок пучки перевязанной травы.

С совместной ночной вылазки в библиотеку прошло уже несколько дней, и, хотя они не так часто имели возможность поговорить с тех пор, не заметить, что отношение Снейпа стало иным, было сложно.

Случилось ли это потому, что они вместе пережили небольшое приключение? Такое часто бывает. Джеймс и Сириус, например, подружились с Римусом именно после ночного инцидента с прыгучим горшком, в котором росли дьявольские силки, и отменным использованием Лунатиком Люмоса. Совершенно очевидно, что ты иначе будешь воспринимать человека, с которым тебя объединяет тайна. Или же… может, Сириус слишком переоценивает произошедшее? Может, Снейп просто с головой погрузился в работу над противолюбовным зельем, и у него нет времени, сил и желания, чтобы отвлекаться?

Или дело в хулиганской выходке, которую Сириус устроил в библиотеке? В том быстром, невесомом, почти не состоявшемся поцелуе, который он себе позволил?

В прошлый раз, в подсобке, Снейп тоже вместо ответного проявления эмоций — каких угодно, Сириус бы даже на яростное метание заклятий согласился! — отступил, затих, как будто спрятался в раковину. Сделал вид, что ничего не случилось, что слова, бездумно выпаленные под воздействием момента — лишь его, Сириуса, плод воображения. Вот и сейчас. Не было ли его благодушное настроение лишь попыткой уколоть больнее и показать, как мало на него действуют любые ухищрения? Знал он или нет, что для Сириуса нет хуже наказания, чем полностью игнорировать любые его попытки добиться внимания? Он хотел от Снейпа реакций, эмоций, которые щекотали бы натянутые нервы, а не холодного каменного спокойствия.

Ну вот что за… человек. Коварный.

И все же, теперь стало иначе. Едва уловимо, разумеется, а уж ни о каком подобии дружелюбия и речи не шло. Но теперь Снейп не выглядел так, словно каждую секунду ожидает от него подвоха, обидной шутки или брошенного исподтишка заклятья. Он проще сосредотачивался на своей работе в присутствии Сириуса, не сверкал злобно глазами при любом слове. Давал возможность втихаря изучать его.

А это, надо признаться, было увлекательно.

Сириус часто наблюдал за ним во время совместных занятий, выжидая подходящий момент, чтобы закинуть в его котел что-то с непредсказуемой реакцией, но только теперь, оставшись наедине, не отвлекаясь на шутки Джеймса и сердитый шепот Римуса, он по-настоящему увидел Снейпа. Что тот, пусть и раскладывает вокруг себя высокие башни библиотечных книг по зельеварению, на самом деле едва в них заглядывает, и варит зелья по какому-то одному ему известному наитию. Что, если и читает инструкции, то чаще всего язвительно фыркает под нос, закатывает глаза и отбрасывает от себя учебники с выражением бесконечной усталости от человеческой глупости на лице. Что перебирает в воздухе над ингредиентами пальцами, как будто мысленно произносит считалку, покусывает губы и щурится, подсчитывая что-то, прежде чем выбрать определенную горсть сушеных жуков или пучок травы.

Северус Снейп, оказывается, плевать хотел на правила.

Сириуса всегда восхищали такие люди — именно поэтому он так сильно любил Сохатого — тот обладал поистине магическим талантом по обходу всяческих запретов и уставов. Да и он, Сириус, сам был таким. А тихонь, которые слепо следовали инструкциям в книжках, считал скучными и пресными, как забытый в кладовке сухарик.

Но как он раньше не заметил, что Снейп из первых? Эта отчаянная безрассудность, эта рискованность, эта почти художественная импровизация никак не вязалась с образом, нарисовавшемся в голове Сириуса за пять лет совместного обучения.

Он был такой… с легкой дрожью Сириус подумал, что и без зелья вполне мог однажды заинтересоваться кем-то настолько… неординарным.

И на этом фоне меркли и сальные волосы, и большой крючковатый нос, и тонкие губы, вечно кривящиеся в ядовитой усмешке.

Если бы речь, конечно, не шла о Северусе Снейпе.

— Почему ты не участвуешь в конкурсе зельеваров? — выпалил Сириус.

От удивления Снейп даже перестал делать вид, что его здесь нет и повернулся полубоком.

— Что? — спросил он скорее не потому, что не расслышал, а чтобы выиграть время на ответ.

— Ну, тот дурацкий конкурс, о котором Слагхорн уже какое занятие распинается. Почему ты никогда не подавал заявку? Ты бы уделал любого!

Кончики ушей у Снейпа слегка покраснели от неприкрытой похвалы, но он замаскировал смущение ядовитым фырканьем.

— Мне ни разу не предлагали.

— Но ведь ты мог и сам подать заявку?

— Нет, не мог бы, — последовал резкий ответ. — Во-первых, если бы Слагхорн хотел видеть меня на этих соревнованиях, он бы сказал, а раз нет — напрашиваться я не намерен, а во-вторых…

— Что — во-вторых?

— Не твое дело.

— Да брось, — закатил глаза Сириус, отбрасывая в сторону переставшую быть интересной книжку, и одним плавным движением переместился с гамака на пол, поближе к слизеринцу, — мы с тобой сколько над этим бьемся — чуть больше недели?

— Почти две.

— Всего две недели, а ты уже собрал больше вариантов противоядий, чем существует формул для них в учебниках! — Сириус, ловко избежав желавших шлепнуть по ладони пальцев, подхватил один из пузырьков и посмотрел мерцающую фиолетовую жидкость на свет. — Ты, мандрагору мне в матушки, чертов гений, Снейп! Слагхорн тебя никуда не зовет исключительно потому, что все поймут, насколько он ущербный в сравнении.

Как там говорил Римус? «Доброе слово и кошке приятно»? Снейп, если и походил на кота, то лишь на агрессивную, озлобленную на весь мир тощую блохастую тушку с помойки, но кто знает, вдруг и на него слова действуют? Как на нормальных людей?

— Я бы даже сказал, что ты круче Эванс, если бы не это проклятущее зелье, которое она сварила походя, — сердито добавил Сириус.

Снейп выхватил флакон — на мгновение его большой палец коснулся мизинца Сириуса, и это пустило по коже приятные горячие искорки.

— Не думаешь, что ты все это говоришь исключительно из-за зелья Лили? — с легким нажимом уточнил слизеринец, любовно пристроив спасенный флакон обратно в ряд к братьям.

Сириус задумался.

— Нет, не думаю. Я всегда гордился своим умением признавать сильные стороны в соперниках.

Он осторожно сел на колени, чтобы их глаза находились на одном уровне: установленная Снейпом граница в четыре фута уже была пересечена, но тот словно не замечал этого.

— О, так я, значит, твой соперник? — спросил он, вскинув бровь.

— Нет, ты — мой заклятый враг, — с мягкой улыбкой ответил Сириус, опустив голос на полтона на последних словах — таким впору признаваться в любви.

Снейп повернулся: одна темная прядь выскользнула из-за уха, повиснув у лица, и Сириус едва удержался, чтобы не поправить ее.

— Почему-то это прозвучало как комплимент, — у самого Снейпа слова выходили чуть громче шепота, заметно дрожащего.

Это был хрупкий миг сродни первому творению волшебства: они теперь были так близко, лицом к лицу, и никто не пытался ткнуть другого палочкой в глаз или как можно скорее сбежать. Сириус аккуратно, чтобы не спугнуть, вдохнул преследующий его травяной запах, чуть сладковатый за мнимой горечью. Сердце колотилось от триумфа, от мысли, что сумел подобраться так близко, не вызвав подозрений — такое чувствуешь, когда склоняешься перед гиппогрифом, заранее готовясь к боли, а он в ответ вдруг опускает пернатую гордую голову, и ты тонешь в восторге — достоен!

Сириус подался вперед. Пальцы заколола каменная крошка на старых плитах. Колени заныли.

Лицо Снейпа теперь было не дальше фута от него: длинная линия бледного носа, тень от ресниц на щеках, легкое голубоватое свечение на скулах, плотно сцепленные тонкие губы, чуть надломанные от вечных усмешек.

Горькие? Сухие? Холодные?

— Потому что это он и был, — также шепотом ответил Сириус.

Если еще чуть двинуться вперед, расстояние сократится до полуфута, а там…

Но пока он размышлял о том, хватит ли ему решимости, сбоку раздался проникновенный вздох:

— Если все-таки хотите заниматься непотребствами, лучше поторопитесь.

Скосив глаза, он увидел полное предвкушения прозрачное лицо Плаксы Миртл четко посередине между ними.

Снейп отшатнулся как ошпаренный, едва не утопив рукав мантии в сваренном зелье. Сириус, пусть и не двинулся с места, с силой зажмурился и выругался сквозь зубы. Привидение звонко и визгливо расхохоталось, совершенно восхищенное собственной проделкой, и нырнуло в ближайшую туалетную кабинку, окатив их обоих ворохом брызг.

Плаксе Миртл серьезно повезло, что она уже мертва. Иначе он не ручался, что не прикончил бы ее прямо сейчас!

Разумеется, призрачная (ха-ха) возможность испарилась как и не было: Снейп вновь отвернулся, закутался в мантию, завесился волосами и разве что защитных заклинаний вокруг не наложил.

Сириус разочарованно вздохнул.

И, как будто всего происходящего было недостаточно, дверь в туалет распахнулась, явив на пороге раздраженную Лили Эванс собственной персоной, чтоб ей утренним чаем подавиться.

— Черт бы тебя побрал, Сириус Блэк! — яростно прорычала она, прожигая его по силе сравнимым с Авадой зеленым взглядом.

Сириус едва не восхитился ее чутью на угрозу невинности друга, но мудро промолчал: схлопотать порчу и от Эванс, и от Снейпа было бы чересчур.

— Лили, цветок души моей, как я рад тебя видеть! — пропел вместо этого он, с ленцой откинув волосы с лица.

Пальцы чуть дрожали.

Она видела? Заметила, как близко они сидели?

— Не заговаривай мне язык, Блэк, — скривилась Эванс, брезгливо переступая через разбросанные на полу пустые мыльницы. — Как ты мог пропустить Историю Магии?

— У меня встречный вопрос: как кто-то может ее не пропускать? Это же медленное самоубийство скукой!

— Ты прогулял Историю Магии? — послышался сбоку растерянный голос Снейпа.

Сириус кивнул.

— Почему?

— С тобой интереснее.

В этот раз он получил в ответ не смущение, а полный гнева мрачный взгляд. Ой. Записать на будущее: заигрывать с ним можно лишь наедине.

— Поднимайся! — Эванс совершенно бесцеремонно подлетела к нему, схватила за плечо и потянула на себя, — вставай, Блэк! Я не позволю тебе прогулять и Заклинания. Бинс, может, и не заметил твоего отсутствия, но Флитвик точно спросит. И спросит с меня!

Сириус наблюдал за ее бесплотными попытками с легким задором: Эванс была на полторы головы его ниже и весила как птичка — на что она вообще рассчитывала?

Даже палочку не достала, великая волшебница.

— А ты не подумала, что я могу быть нужен здесь? — спросил он, поморщившись, когда цепкие ноготки Эванс впились в плечо.

Лили замерла и повернулась к Снейпу, которого вообще, кажется, только заметила.

Тот не стал дожидаться вопроса:

— Забирай его на все четыре стороны, прошу. Я бы тебе даже доплатил за это, если бы у меня не было три кната в кармане.

Вот, значит, как? Сердито фыркнув, Сириус стряхнул с себя руки Лили, гордо поднялся с пола и отряхнул брюки от пыли и каменной крошки. Вот, значит, как. Хорошо.

Не сказав больше ни слова, он молча собрал в сумку вещи. Шекспира он сначала хотел раздраженно впихнуть Эванс, но после передумал и тоже спрятал к себе. Просто так. Никогда не лишним было ознакомиться с культурой маглов.

Уже в дверях он галантно пропустил Лили вперед, прежде чем повернуться и бросить едкое:

— Снейп!

Спина в поношенной рубашке привычно напряглась.

— Дай-ка угадаю, — скучающим тоном произнес Сириус. — Во-вторых — это вступительный взнос, да? С тремя кнатами в кармане карьеру зельевара не построить.
И, ядовито хмыкнув, ушел.

Вот так. Никакое зелье не лишит Сириуса Блэка гордости. Никто не имеет права просто так отпихнуть его, как бездомную собаку, будь он хоть трижды…

— …жестокий.

Сириус с удивлением повернулся к Эванс.

— Прошу прощения?

— Ты жестокий, Сириус. Последний комментарий был так уже необходим?

Он хотел было привычно отшутиться, но одного взгляда на Эванс оказалось достаточно. Она была серьезна донельзя: губы сжаты в плотную линию, брови сведены на переносице так, что даже смотреть больно.

Лили знает куда больше самого Сириуса, они ведь со Снейпом друзья.

Поношенное пальто с чужого плеча, заплатки на школьной форме, три кната в кармане…

Сириус фыркнул.

— Хотел бы поправить свое положение — мог бы быть приветливее. Я бы помог.

Она от неожиданности издала странный смешок, и даже забыла сердиться. Солнечный свет из узких витражных окон заставлял ее волосы сиять мягким золотистым ореолом, напоминая о существовании яркого лета где-то за пределами этого ставшего бесконечным февраля. Когда Эванс не хмурилась, не закатывала глаза и не ругалась на Джеймса, она была чудо как хороша. Но такой ее скорее видел Снейп, чем хоть кто-нибудь из однокурсников.

Что-то темное заворочалось внутри Сириуса.

Друзья.

— Это как бы? — прищурилась тем временем Эванс, перекидывая через плечо длинную золотисто-медную прядь.

— Дал бы ему денег. Купил бы все, что необходимо. В качестве… хм, ухаживаний?

В конце коридора, у кабинета Заклинаний, уже кучковались гриффиндорцы, перелистывающие конспекты и повторяющие пройденные чары. Сириус заметил Питера, который задумчиво почесывал голову и шевелил губами. Увидев друга, он слабо улыбнулся и помахал рукой. Вид у него был болезненный — с чарами у крысеныша было не очень-то.

Сириус собирался было присоединиться к нему и спросить, где остальные двое, но Эванс вдруг резко вцепилась в рукав мантии и потащила его назад.

— Каких ухаживаний? — полным ужаса голосом спросила она. — Ты же не собираешься… это же все…

Сириус довольно хмыкнул. Эванс выглядела немножечко безумной, как при встрече с боггартом. Что ж, помнится она знатно повеселилась, любуясь его растерянностью за завтраком. Пришла пора платить по счетам.

— Что, ненастоящее? Лишь действие зелья? И что с того? Для меня прямо сейчас все это вполне реально, Эванс. И раз уж я все равно так помешан на Снейпе, что ни одной ночи не могу спать без влажных сновидений, — нет уж, не смущайся, Эванс, это твоих рук дело! — ни одного урока не могу просидеть, не залипнув на нем взглядом… то почему нет? — он наклонился ближе, чтобы никто, кроме самой Лили, его не услышал. — Ты не можешь запретить мне ухаживать за ним. А ему это лишь на пользу пойдет. Да, ты его подружка, конечно, но даже ты должна признать — у Снейпа мало шансов завести в школе настоящий роман. Если, разумеется, ты не вызовешься добровольцем. Нет? — Сириус мягко улыбнулся в ответ на мелькнувшее на ее лице выражение. — Кроме того, пока зелье действует, я — лучший партнер на свете, поскольку готов для него на все.

— Ты только что был очень резок с ним, — слабо запротестовала Эванс.

— Именно. Спасибо за это твоему чудному, восхитительному зелью, которое почти не изменило меня. Ведь взглянем правде в глаза: думаешь, Снейп предпочел бы терпеть рядом кого-то заискивающего, приторно-сладкого, до скрипа на зубах милого, пока готовит противоядие? Да он бы сиганул с Астрономической башни еще в первый день! А со мной ему, кажется, даже весело.

И он улыбнулся. Широко, с явным намеком, который наблюдательная Лили точно не пропустила бы.

— Все в порядке? — рядом возник Джеймс, осторожно хлопнув его по плечу, но Сириус беззаботно отмахнулся, поэтому друг просто отправился дальше, к классу, где уже ждали Питер и Римус.

— Это омерзительно, Блэк! — пылко зашептала Лили, когда Джеймс больше не мог их слышать. — А что, если однажды ты проснешься, и все это пройдет, словно опьянение? Ты что же, просто скажешь Северусу, что перегорел и больше не хочешь быть с ним, и… и…

Ее попытки достучаться до совести Сириуса были даже с какой-то стороны милыми. Так переживает за своего друга, заботливая девочка. Жаль только, что она не думала о нем раньше, когда решила провернуть эту уморительную шутку.

Сириус медленно попятился, разведя в стороны руки все с той же вызывающей улыбкой.

— Но ведь Снейп никогда, никогда-никогда не ответит мне взаимностью, Эванс. Он же не купится на мою смазливую мордашку. И на мои сладкие речи. Помнишь? Тебе совершенно не о чем переживать.

Застывшее на ее лице изумление отпечаталось в памяти словно колдография.

Сириус, чрезвычайно довольный собой, резко обернулся, намереваясь идти на урок, и тут же влетел в кого-то. В воздух взвились кипы пергаментов, стопки колдографий и перья. Послышался звон разбитой чернильницы.

На полу растянулась пухленькая семикурсница с Рейвенкло, которую он нечаянно задел. Подслеповато щурясь, она шарила вокруг себя рукой, чтобы найти слетевшие с носа очки. Сириус, утомленно вздохнув, — такой финал испортила! — присел, протягивая ей потерянное.

Девушка скомкано поблагодарила, нацепила на нос очки и тут же пораженно ойкнула, когда поняла, кто именно ей помог.

— Грифоновы яйца, Джоркинс, — нежно, как любимой девушке, сказал Сириус. — Ну и на черта тебе четыре глаза, если ты все равно не видишь, куда прешься?

— Сириус Блэк! — послышался за спиной возмущенной крик Лили. — Ты ужасный человек!

Он даже не стал оборачиваться. Поднялся и направился к классу, на ходу бросив через плечо:

— Запомни эти слова, Эванс. Вдруг пригодятся для тоста на свадьбе лучшего друга!

Chapter Text

Да, пылкая фантазия так часто
Играет: ждет ли радости она —
Ей чудится той радости предвестник.
Напротив, иногда со страха ночью
Ей темный куст покажется медведем.
Тезей, «Сон в летнюю ночь»

Пальцы дрожали, и с кончика пера то и дело срывалась капля чернил, чтобы испортить так и не тронутый пергамент.

Урок был в самом разгаре: профессор Флитвик с жаром рассказывал о самых выдающихся примерах использования Щитовых чар, и с радостью отвечал на вопросы, даже если они были по большей части шутливыми. Но на Лили Эванс он тратил красноречие впустую. Впервые за пять лет обучения она не могла заставить себя слушать лекцию — а ведь это был ее любимый предмет!

Но есть ли ей вообще смысл посещать уроки? Теперь Лили сильно сомневалась, что из нее выйдет хорошая волшебница — она явно всю жизнь неверно оценивала свои таланты и возможности. Возомнила себя… кем, хитрейшей ведьмой тысячелетия? У нее даже нашивка на мантии не зеленая, с чего она взяла, что сможет безболезненно провернуть столь рисковую авантюру?

Блэк, впрочем, тоже щеголяет красным гербом, но теперь не было сомнений, что он вписался бы в змеиный факультет как родной. Хитрый, изворотливый змей, вот он кто, пусть хоть с головы до ног обмотается львиными знаменами! Как получилось, что он перевернул ситуацию, в которой должен был оказаться одураченным простаком, в свою пользу? Это он должен сейчас нервничать, его пальцы — трястись, его пергаменты быть безнадежно испорченными! Однако Блэк, как прежде, ходит по школе самоуверенным павлином, а теперь еще и вбил себе в голову желание заполучить Сева любой ценой, не иначе, чем просто, чтобы ткнуть ее носом в собственную ошибку!

Лили отыскала взглядом сидящего на пару рядов ниже Сириуса, как всегда, плечом к плечу с Поттером — макушки склонены, плечи чуть подрагивают от плохо сдерживаемого смеха. Интересно, о чем они болтают? Тема, казалось, интересовала их гораздо больше, чем то, как правильно держать палочку при создании Протего.

Лили лишь надеялась, что они не разрабатывали какой-нибудь безрассудный план по взятию неприступной крепости — или, точнее, неприступного подземелья — для Дня святого Валентина…

Что же она наделала?

«Ну», — с горечью подумала Лили, — «теперь-то твоей дружбе с Северусом Снейпом точно конец. Довольна? Ты же так этого хотела…»

Но нет, она хотела не так. Да и вообще не хотела, если совсем честно.

Многие вокруг считали, что у Северуса и Лили из общего только город, где они родились. Чушь. Лили не была настолько безумной, чтобы пять лет дружить с человеком лишь потому, что из их окон был виден один и тот же пейзаж.

Нет, они оба любили зельеварение и травологию, оба обожали разгадывать логические задачки и даже придумывать собственные. Их разговоры о волшебном мире — сначала по-детски наивные, но с каждым годом все более подробные — были увлекательными и полными любопытных теорий. Они любили долгие пешие прогулки, и поэтому знали Коукворт наизусть — от полуразрушенных башен завода до тихой заводи у заброшенной фермы, где водились утки, от крохотного магазинчика на углу, где чокнутая миссис Аврора торговала вполне себе магическими кристаллами, до пещеры у шахт, где какой-то бродяга нацарапал похабные стишки на камне.

Даже сейчас, лишь вспоминая об этом, Лили словно чувствовала на лице дуновение теплого ветра и отчаянно желала вернуться назад, в жаркое пыльное коуквортское лето.
Но как можно соединить образ Сева из Коукворта и Северуса Снейпа из Слизерина — язвительного, обидчивого фаната Темных искусств и одноклассников с сомнительной моралью? Со вторым ей как будто не о чем говорить.

Почему нет заклинания или зелья, достаточно мощного, чтобы дать ответы на запутанные жизненные ситуации? Зачем вообще нужна магия, если в конце концов ты все равно сидишь, судорожно сжимая в руке перо, портишь пергамент кляксами и не не можешь понять, как оказалась в такой ситуации?

Лили равнодушно следила за тем, как чернила впитываются в бумагу, расплываясь бесформенным пятном, когда в поле зрения вдруг появился маленький квадратик шоколадки в блестящей золотистой фольге.

Она вздрогнула и повернулась. Римус Люпин, который по необъяснимым причинам сегодня сел с ней, а не с обычной компанией, слегка приподнял в улыбке уголки губ.
Он выглядел несколько уставшим. Под ореховыми глазами залегли по-взрослому глубокие тени, скулы заострились, губы обветрились и покрылись ранками от вечных покусываний, — и Лили невольно вспомнила безумные теории, которые выдвигал Северус по поводу него. Мол, Люпин на самом деле — оборотень, и никакой больной матушки у него нет: он просто уходит из школы на время полнолуния. И что шрамы на руках, которые иногда выглядывают из-под рукавов школьной формы, оставил совсем не злобный книззл, который якобы живет у него дома. Лили над этими предположениями всегда посмеивалась, уверенная, что друг перечитал сочинений преподобного Бэринга-Гулда. Но про себя соглашалась с тем, что ежемесячные болезни матери в одно и тоже время выглядели подозрительно.

Но это же глупости. У Люпина достаточно причин быть вечно уставшим и невыспавшимся — больная мать, придурки-друзья, обязанности старосты и необходимость готовиться к СОВ — и без выдуманной ликантропии есть от чего спасть с лица.

Впрочем, и до полнолуния еще далеко.

Она поблагодарила его и взяла шоколадку, бесшумно освободив от обертки.
Римус ей нравился. На третьем курсе она даже была влюблена в него добрый семестр, пока не уехала на рождественские каникулы и не познакомилась с кем-то другим, вытеснившим мысли о Люпине из головы, как это обычно бывает в тринадцать. Но это не поменяло ее мнения — что Люпин был приятным, обаятельным и милым. Тихим. Порой даже слишком тихим, когда дело касалось его лучших друзей и обязанностей старосты. Лили не могла понять, почему она может одернуть Сева, если посчитает его поведение неприемлемым, а Римус при любом намеке на хулиганские выходки Сириуса и Джеймса внезапно начинал страдать слепотой вдобавок к загадочным недомоганиям.
Тем не менее, если бы пришлось выбирать, с кем из этой компании сидеть за одной партой, Лили бы выбрала Римуса не раздумывая ни секунды.

— Ты как будто потерялась в мыслях, — шепнул Люпин все с той же понимающей полуулыбкой. — Мне захотелось тебя взбодрить.

Лили украдкой глянула на учителя: Флитвик так увлекся рассказом о Щитовых чарах и трех горных троллях, что не замечал, как большинство учеников откровенно плевали в потолок.

Тогда она надломила шоколадку и протянула половину Римусу.

— Тебе тоже не помешает. Ты не заболел? Выглядишь неважно.

— О, да, возможно, — Люпин покраснел и смущенно потер ладонью шею. — Простыл, кажется, пока ждал Джеймса с тренировки.

Лили ядовито фыркнула, выражая презрение к недалеким квиддичным игрокам, что тащат посреди зимы друзей на продуваемое всеми ветрами поле, только чтобы покрасоваться.

— А ты… из-за всего этого недоразумения с Сириусом беспокоишься? — осторожно спросил Римус, кивнув в сторону Поттера и Блэка, которые как раз захлебывались очередным приступом беззвучного смеха. — Скажи, если я лезу не в свое дело, но…

Однако что именно «но», так и не договорил.

Лили задумалась. Ей очень, очень хотелось раскрыть кому-то душу, поделиться тяжелыми мыслями и тревогами, а Римус Люпин на первый взгляд идеально подходил на роль чуткого слушателя. Соблазн был велик. Однако он — один из Мародеров. Друг Поттера и Блэка. С чего бы ей верить, что он не выдаст все ее секреты, едва только прозвенит колокол и ученики покинут класс?

— Не столько из-за Сириуса, — со вздохом решилась Лили. — Скорее, за Северуса.
Люпин хмуро кивнул.

— Мне показалось, что ты поступила с ним… хм… не очень красиво.

«Всегда так осторожен в словах, наш Римус», язвительно подумала Лили и тут же устыдилась таких мыслей.

— Сириуса порой нелегко переносить даже тем, кому он очень-очень нравится, что уж говорить о тех, кто его недолюбливает. И то, что ты подставила под этот удар Северуса… он сильно злился? Вы… вы поругались? Опять-таки, если это не мое дело…

— Нет, — вздохнула Лили, откусывая крошечный кусок шоколадки с тонким медовым ароматом. — Ну, то есть… наверное, нет. По крайней мере, у нас не было по этому поводу ссоры, хотя, честное слово, я понимаю, что заслуживала куда больших упреков, чем в итоге получила. Но Сев… ох, не знаю, могу ли я тебе об этом говорить…

— Потому что я дружу с ребятами, которые ему прохода не дают, и могу снабдить их ценной информацией? — улыбка Римуса пропиталась горечью.

Лили не дрогнула: она так часто в последнее время чувствовала себя виноватой перед Северусом, что на других однокурсников у нее уже просто не хватало сил.

— Ну, ты не можешь меня за это винить. Ты не больно-то пытался хоть как-нибудь помочь, когда твои дружки его доставали.

Римус тут же замкнулся в себе и уставился невидящим взглядом в собственный пергамент.

Лили вздохнула.

— Он почти не разговаривает со мной с того утра. Сев. Иногда просит помочь им как-то — поделиться записями или книгой, но на этом все. Он почти все свободное время проводит с Блэком. Поверить не могу, что всерьез произнесла это только что! Я даже не помню, когда в последний раз рассказывала Севу что-то, не связанное с этим дурацким… розыгрышем, — она тихонько хмыкнула от неожиданного осознания. — Кажется, я скучаю по нашим разговорам. Знаю, никто из вас не понимает, почему я с ним дружу…

— Я понимаю, — неожиданно перебил ее Римус. Он положил голову на скрещенные на парте руки и теперь смотрел на нее снизу вверх, как провинившийся пес. — Когда я вижу, как вы болтаете во дворе или обмениваетесь книгами в библиотеке, это не кажется мне… неправильным. Как будто это — самое естественное поведение для вас. Быть вместе. Мне кажется, Джеймс тоже это подсознательно понимает, поэтому так и бесится. Что до меня… я не испытываю к Северусу какой-то неприязни и, пусть и не обольщаюсь насчет его, хм, — дружелюбия и общительности? — тем не менее не считаю, что он не заслуживает быть тебе другом. Мне бы хотелось верить, что никому не нужно из кожи вон лезть, чтобы вообще заслужить чью-то дружбу. Я, честно говоря, немного завидую вам.

Брови Лили от удивления взлетели вверх.

— Да, — подтвердил Римус, — у вас полно причин не быть друзьями, и все вокруг говорят о том, что вам будет лучше друг без друга, но вы не слушаете. Ходите по двору в цветах враждующих факультетов. Заставляете других поверить в то, что деление на факультеты никак не влияет на отношения между людьми. Разве это не здорово?
Лили никогда не думала про свою дружбу с Северусом с такой стороны, и теперь ей стало еще хуже от того, что она собиралась сделать. Да, Лили не нравилась слизеринская компания Сева, но с другой стороны, с кем еще он мог общаться? Межфакультетская дружба сама по себе была делом редким, а уж среди слизеринцев — и вовсе почти невероятным. Во всей школе, наверное, только они одни и появлялись вместе постоянно, начиная с первого курса. Разумеется, с однокурсниками ему было проще. Они не осуждали его увлечения, не читали ему нотаций… не были девчонками, в конце концов.

Лили решила, что поговорит с Северусом, как только выпадет возможность. Честно, без утайки — скажет обо всем, что беспокоит, о том, что у них как будто совсем не осталось ничего общего, и что он с каждым днем все больше отдаляется. Если уж она и закончит их отношения, то хотя бы попробует сделать это со всем уважением к мальчику, что открыл ей новый волшебный мир и позволил ступить на порог школы достаточно подготовленной к тому, что ее ждет. Надо рассказать все. Северус имеет право знать правду. Вдруг после всего этого он сам не захочет больше быть ее другом?

Пока Лили размышляла, оставшийся кусочек шоколадки успел растаять и запачкать пальцы, и пришлось как можно незаметнее облизать их: не хватало еще, чтобы Поттер заметил, потом не отделаешься от двусмысленных шуточек!

— Спасибо, Римус.

Он удивленно моргнул.

— За что?

— За шоколад. И за то, что натолкнул меня на нужную мысль.

— О, — он улыбнулся, и усталое лицо словно просветлело, — в таком случае, всегда пожалуйста. Но это, в общем-то, не совсем то, о чем я хотел с тобой поговорить.
Лили, уже подтянувшая многострадальный пергамент, чтобы записать хоть слово, вновь его отодвинула.

— А о чем?

— Хм… в общем, этот розыгрыш, который ты устроила над Сириусом… он ведь не только их двоих затронул — Северуса и Сириуса, в смысле…

— Да, Римус, я это поняла, — Лили раздраженно закатила глаза. — Ты, как и Поттер, решил прочесть мне лекцию?

Она метнула в сторону Джеймса и Сириуса сердитый взгляд, как будто это была их вина, что ее вновь отчитывают. Солнечный свет, падая на вихрастую макушку Поттера, скользил золотом по растрепанным волосам, затылку, линии крепкой смуглой шеи, небрежно расстегнутому воротнику рубашки… Лили сглотнула и с трудом отвела взгляд.
Люпин издал тихий смешок.

— Вот уж не подумал бы, что меня однажды сравнят с Джеймсом именно в этом. Но нет, я лишь хотел напомнить…

— О чем? — из головы почему-то никак не хотел выходить проклятый воротник поттеровской рубашки.

— Что Марлин в то утро тоже слышала весь разговор.

Лили нахмурилась. Марлин? МакКиннон? Причем здесь Марлин? Она в последнее время и словом не обмолвилась о произошедшем, только поблагодарила Лили в пятницу за то, что вместо традиционных рыданий провела отличный вечер за игрой в плюй-камни с рейвенкловским капитаном.

Она хотела попросить у Римуса пояснений, но как назло, именно в этот момент терпение профессора Флитвика исчерпало себя, и он неожиданно грозно приказал всем вернуться к теме урока, разбиться на пары и продемонстрировать Щитовые чары. А когда урок кончился, Лили провозилась слишком долго, помогая ненароком оглушенной ее заклинанием Мэри МакДональд, и упустила всю компанию Мародеров целиком.

Впрочем, ходить в неизвестности ей предстояло недолго, потому что уже вечером она получила ответ.

В гостиной остались лишь несколько старшекурсников, занятых подготовкой к экзаменам, и Лили была одной из них. Она уже проследила, чтобы все ученики младших курсов отправились по кроватям, и отобрала у Поттера хлопушки, которые тот планировал подкинуть в раздевалку слизеринской команде на следующем матче, а у Петтигрю — целую гору украденных из Большого Зала булочек. Обязанности старосты были выполнены сполна. Теперь можно было наконец-то устроиться на любимом месте у камина, попросить у домовиков мятного чаю и самостоятельно изучить Щитовые чары, чтобы не подводить профессора.

— Лили?

У дивана застыла Алиса. Она явно тревожилась: короткие волосы, обычно аккуратно уложенные, были растрепаны, словно она просила у Поттера совета по укладке, взгляд перебегал с одного ученика на другого, пальцы то и дело хватались за пуговицы на рубашке.

Это странно. Для Алисы не было характерным такое поведение: пожалуй, она была самым спокойным и рассудительным человеком на всем факультете.

— Все в порядке? — Лили жестом предложила подруге сесть рядом и протянула ей свою чашку с чаем.

Та, даже не поблагодарив, вцепилась в тонкий фарфор, словно в спасательный круг.

— Да. Наверное. Я…

— Алиса, — Лили осторожно дотронулась до ее плеча. — Ты можешь рассказать мне все, ты же знаешь?

Слова помогли: плечи у Алисы расслабились, и она даже выдавила из себя подобие улыбки.

— Да, знаю. Просто это… ох, это так стыдно! Мне неудобно просить тебя, но… ты не могла бы и мне сварить то самое зелье?

Лили похолодела.

— Какое зелье?

Сердце замерло от неприятного предчувствия.

— Ну, — Алиса еще раз оглянулась и склонилась ближе, чтобы шепотом добавить: — то, что ты дала Сириусу.

О, нет. Нет-нет-нет.

Теперь она поняла, наконец, к чему клонил Римус.

— Откуда ты о нем знаешь? — прошипела Лили и от неожиданности так сжала плечо Алисы, что та поморщилась.

— Марлин рассказала… ай! Лили, мне больно!

МакКиннон, чтоб ей! Язык что помело!

«А ты разве кому-то говорила, что следует держать это в тайне?», язвительно пропел внутренний голос.

Нет, не говорила. Но она была уверена, что вся эта история завершится еще до захода солнца, и уж точно не будет тянуться неделями!

— Зачем ты вообще обсуждала с МакКиннон любовное зелье?

Щеки у Алисы стали пунцовыми под цвет галстука.

— Мне кажется… мне кажется, что Фрэнк меня разлюбил. И я…

— Ты с ума сошла? — выпалила Лили так громко, что все находящиеся в гостиной студенты оторвались от учебников и обратили внимание на них двоих.

— Алиса, забудь об этом немедленно! — понизив голос продолжила она. — Во-первых, только слепой идиот не заметит, что Фрэнк по тебе сохнет — не представляю, как тебе вообще могло прийти в голову, что он мог тебя разлюбить! А во-вторых, даже если бы это была правда — что совершенно точно не так — ты действительно хотела бы получить любовь Фрэнка обратно с помощью магии?

Алиса всхлипнула один раз, второй, и вдруг разрыдалась, уронив голову на ладони. Головы присутствующих тут же вновь повернулись. Лили пришлось весьма грубо отмахнуться от любопытных, чтобы никто не смущал Алису вниманием, а подруга тем временем продолжала захлебываться рыданиями, сквозь которые с трудом можно было различить обрывки фраз. Впрочем, даже их хватило, чтобы примерно обрисовать в голове сложившуюся ситуацию.

Февраль, с его дурацким Днем всех влюбленных, кажется, даже из самых разумных делает безумцев!

— Алиса, — назидательно начала Лили, — Фрэнк тебя не разлюбил. Он же на седьмом курсе, разумеется, ему приходится проводить с тобой меньше времени, чем прежде! Ему нужно готовиться к экзаменам, плюс это его последний год в качестве вратаря, а ты знаешь, что Поттер твердо намерен взять Кубок как раз в честь Фрэнка, поэтому лютует на поле похлеще мантикоры! Он не видится с тобой не потому, что не любит, а потому, что устает так, что до гостиной по вечерам едва добирается!

— Но… — шмыгнула носом Алиса, подняв голову.

Лили покачала головой.

— Никаких «но», милая. Тебе не нужно зелье. Все, что тебе нужно — просто поговорить с Фрэнком и рассказать, что тебя тревожит. Уверена, он развеет твои сомнения.

Прекрасный совет. Вот бы еще Лили сама им хоть раз воспользовалась, а не усложняла все, как героиня дешевого бульварного романа!

Но сейчас ей следовало думать о другом. Она подождала, пока Алиса успокоится, предложила ей еще чаю и шоколадную лягушку вдогонку — не все же Римусу Люпину завязывать беседы с помощью шоколада! — и аккуратно поинтересовалась:

— Алиса, ты же никому больше не рассказывала обо всем этом… ну, с зельем?

— Ну что ты, нет, конечно, — заверила ее подруга, глядя честными, огромными, все еще блестящими от слез карими глазами, а после небольшой паузы добавила: — Я — нет.

И тогда с губ Лили сорвалось ругательство, которое, на ее счастье, могли понять лишь выходцы из Коукворта.

Алиса не могла распространить дальше по школе слух, который бы навредил Лили — для этого она была слишком осторожной.

А вот Марлин МакКиннон…

О, Марлин могла.

Chapter Text

Я убегу и спрячусь в чаще леса,
Тебя ж зверям я брошу на съеденье.
Деметрий, «Сон в летнюю ночь»

В последний раз Северус так нервничал, не в силах уснуть, в ночь перед первой поездкой на Кингс-Кросс. Тогда предвкушение было сладким: его ждал Хогвартс, манящий чудесами древний замок, обещающий враз изменить жизнь к лучшему. Северус ворочался в тесной кровати, представляя завтраки вместе с Лили в Большом зале, уроки, на которых учителя восхищаются его талантами, походы в Хогсмид в компании новых друзей для посиделок в «Трех метлах»…

Каким же он был малолетним придурком!

На деле Хогвартс ничем не отличался от начальной школы, в которую отец запихнул его в Коукворте. Да, в серой бетонной коробке на краю города не было парящих под потолком свечей и поющих рыцарских лат, но Северуса точно так же сторонились и насмехались над его потрепанной одеждой, пусть даже сами были одеты лишь едва лучше.

И хватило пары дней в Хогвартсе, чтобы понять: среди волшебников он такой же чудик, как и среди маглов.

Полукровка, одним словом. Ни туда ни сюда.

Особенно заметно это стало в сравнении с по-настоящему чистокровными волшебниками, вроде Малфоя и Мальсибера.

Или Поттера и Блэка, пусть те и были предателями крови.

Непрошенной мысли о Блэке хватило, чтобы по спине пробежала дрожь, и едва подступившая дремота рассеялась.

Северус сквозь зубы выругался и перевернулся на бок. В густой зеленоватой тьме, окутавшей спальню, тускло светились фосфором стрелки на будильнике Эйвери.

Полночь. До встречи с Блэком у кладовки с котлами оставалось всего полчаса.

Со вздохом он выбрался из постели и прокрался в ванную. Разбудить соседей по спальне Северус не боялся: отцовские похмелья в свое время научили его передвигаться бесшумно, словно сова.

Полезный навык. Вот бы еще приобретался не таким болезненным путем.

— Мерлиновы панталоны, ты как на казнь собираешься, дружок, — гнусаво прокомментировало его отражение зеркало.

Может, и собирается.

Он же идет к Блэку. Добровольно. Посреди ночи. На вылазку в Запретный Лес, о которой никто не знает.

Вернее всего было бы сейчас забраться под одеяло и накрыться с головой, как в детстве после страшилок, а завтра сказать, что проспал. Да, возможно Блэка это приведет в ярость, но ничего: с яростью Северус знает, как справиться.

В отличие от… чего-то иного.

Отражение в зеркале некрасиво сморщилось, брови надломились, как у гротескной маски, губы сжались в тонкую нитку.

Причина всему — зелье. Не стоит забывать об этом.

Никто в здравом уме не станет приближаться к такому лицу, не станет шептать завуалированные комплименты и смотреть на эти губы с желанием попробовать их на вкус.

Никто. Тем более не станет Блэк.

А если Северус струсит и останется сейчас в спальне, это наваждение так и не спадет. И, зная настойчивость и изобретательность Блэка, Северус может в конце концов…

Нет, об этом даже думать унизительно!

Он словно застрял между Сциллой и Харибдой. Любое решение может привести его к гибели в том или ином смысле.

— Ты справишься, — встряхнулся Северус, плеснув на горящие щеки ледяной водой.

— Ну-ну, главное, сам в это поверь.

Он показал зеркалу два пальца, быстро переоделся в отцовские рабочие брюки и свитер, подаренный матерью на прошлый день рождения, обмотал шею шарфом и закутался в пальто. Так он стал в два раза больше и неповоротливее, но зато вероятность умереть от обморожения существенно снизилась.

Теперь осталось самое сложное — добраться до места встречи. С одной стороны, это недалеко: они специально выбрали именно подземелья, ведь у Северуса мантии-невидимки нет, и ему опасно было бы шастать ночью по замку. С другой стороны, на кошку Филча можно наткнуться где и когда угодно, так что уповать на свое везение тоже лишний раз не стоило.

Он крался вдоль стен, прячась в тенях от потухших факелов и тщательно выбирая плиту, наступив на которую, не издашь непрошенный громкий треск.

Как же страшно. Сердце колотится так, что его, наверное, и Дамблдор в кабинете может услышать, не то что бдительный завхоз. Ладони вспотели. Шарф как будто душит.

Вместе с тем, мысль о ночной вылазке из замка с кем-то, а не в одиночестве, будоражила. Северус всегда держался в стороне от таких авантюр однокурсников — предпочитал доверять только себе. На втором курсе Эйвери как-то позвал его вместе пробраться в теплицы, чтобы разведать тему контрольной, но оказался при этом таким тупым увальнем, что их лишь чудом не поймали. И Северус зарекся еще хоть раз тащить за собой обузу.

Но по Блэку сразу было видно: он ориентируется в ночном замке не хуже Филча и миссис Норрис. Ловкий, бесшумный, аккуратный. Неудивительно, что даже Северус, чуткий к любым посторонним звукам, не всегда мог услышать его присутствие до того, как станет слишком поздно.

«Ты что же это — восхищаешься им?» — раздался в голове ядовитый голосок. — « Только послушай себя, растекаешься, как влюбленная девица!»

Нет. Нет, это просто… если уж Блэк говорит, что может по достоинству оценить сильного соперника, то и Северус тоже.

Вот и все.

В дальнем конце темного коридора на мгновение мелькнула тусклая серебристая вспышка, словно струйка дыма попала под солнечный луч. Будь под мантией кто угодно другой, Северус бы решил, что это досадная оплошность, промашка, которая может обернуться шансом попасть в лапы к Филчу и надолго загреметь на отработки. Но там был Блэк. Так что легкое мерцание — это намеренный сигнал. Демонстрация его присутствия…

Северус в последний раз оглянулся по сторонам, убедившись, что вокруг никого и ничего не слышно, и осторожно сделал несколько шагов.

И остановился.

А почему он так уверен, что под мантией только Блэк? Что там нет, например, Поттера, готового опробовать на нем очередное хулиганское заклинание? Или даже всей банды целиком, вместе с толстяком Петтигрю?

С каких пор он стал так безоговорочно доверять человеку, для которого портить жизнь Северусу — это величайшее развлечение? Неужели он забыл об этом только потому, что Блэк несколько раз похвалил его способности в зельях и сумел пару часов продержаться без обидных прозвищ и шпилек?

— Ну, чего ты? — вынырнуло из пустоты озадаченное лицо Блэка, привлекательное даже отдельно от всего остального тела. — Темноты, что ли, испугался?

«Тебя.»

Под тяжелым пальто стало душно, и Северус ощутил, как капелька пота сползла по виску.

Между Сциллой и Харибдой. Развернуться и удрать, выставив себя трусливым параноиком, или пойти вперед, зная, что там может скрываться опасность, как последний дурак?

Северус поджал губы, сделал еще несколько шагов и нырнул под раскрытый перед ним серебристый полог мантии.

Никто не назовет его трусом.

Поттера или кого-то другого там не оказалось — только Блэк и его невыносимый дымно-вишневый аромат, от которого рот сам по себе наполнялся слюной.

— И чего ты там застрял? — шепот опалил висок: Блэк, не изменяя себе, плевать хотел на чужое личное пространство.

— Показалось, что услышал что-то, — буркнул Северус. — Идем.

И они отправились наверх, совсем как в прошлый раз — осторожно, подстраиваясь под шаги друг друга, как в странном танце. Блэк впереди, придерживая над головой серебристую ткань мантии. Бесстрашно подставил спину, хоть бери и оглушай его заклинанием.

Только вот… зачем?

Северусу так давно хотелось отомстить Мародерам, что мысль об удачном моменте для нападения уже стала привычной, постоянной, как напоминание по утрам, что пора на занятия. Но Северус никогда раньше не думал, что будет делать после того, как метнет первое заклинание. Вот, допустим, Блэк прямо сейчас рухнет перед ним обездвиженный — что он сделает?

Словно подслушав его мысли, Блэк резко остановился, и Северус уткнулся ему носом в затылок. Темные, почти такие же черные, как его собственные, волосы были мягкими, самую малость прохладными от влажности и ярко пахли свежестью шампуня.

Не удержавшись, Северус вдохнул поглубже.

— Что там? — шепотом спросил он и увидел, что кожа на шее Блэка покрылась мурашками.

Как только Северус сумел отвлечься от завораживающего зрелища, он отметил, что его спутник замер — чисто охотничья собака, учуявшая дичь.

— Сюда.

Блэк схватил его за руку и потянул в сторону висящего на стене побитого молью гобелена, на котором бледная средневековая дама гладила между ушами единорога.

Теперь Северус и сам услышал ни с чем не сравнимые шаркающие шаги Филча со стороны кухни.

Его первым желанием было развернуться и рвануть обратно в спальню, но хватка у Блэка была все равно что у акульих челюстей, и он неумолимо тащил опешившего Северуса к гобелену.

Нашел время любоваться на вышитых девиц!

К шарканью прибавилось противное надрывное мяуканье.

Ну вот, завтра вся школа будет знать, что Филч поймал его вместе с Блэком после отбоя. Ну, никто хотя бы не станет слишком уж раздумывать, что они делали вместе, и спишут на обычную потасовку, потому что…

— Вингардиум Левиоса!

Северус с удивлением проследил, как возмущенная дама, схватив в охапку единорога, бросилась прочь с гобелена, который вдруг как бы ветром всколыхнуло. Тяжелая ткань поднялась, открыв спрятанный за ней узкий проход в каменной кладке.

— Давай, вперед! — Блэк рывком содрал с их голов мантию и пихнул Северуса в спину, подталкивая к проходу.

Тот даже не успел усомниться, как оказался с двух сторон тесно зажат шершавыми каменными глыбами. Тайный ход, снаружи казавшийся пусть и небольшим, но вполне проходимым, изнутри больше походил на случайную трещину, образовавшуюся в замке во время неудачного заклинания или природного явления. И эта трещина была узкой, сдавливала грудную клетку острыми расколотыми гранями, грозясь расплющить его как таракана. Северус сомневался, что мог бы поместиться здесь даже и без дополнительного слоя в виде пальто и шарфа.

Он застрянет. Невозможно представить, что он смог бы сделать хоть шаг вперед. Он навсегда останется здесь, зажатый между каменными стенами, надежно укрытый гобеленом с единорогом до тех пор, пока какой-нибудь любопытный школьник не обнаружит его пожелтевший от древности скелет.

В этом и состоял план Блэка, не так ли? Может, и никакого Филча не было — только чертовы Мародеры, которые теперь животы надрывают, представляя, как ненавистный Нюнчик корчится, словно пойманная в силки птица. В конце концов, кому вообще будет дело, если он завтра не придет на занятия? Может быть, Лили побеспокоится пару дней, но потом ее отвлекут экзамены и подружки, а Джеймс Поттер предложит утешить, и через пару недель она вовсе забудет, как звали чудилу, который жил с ней в одном городе.

Ощущение давления на грудь стало сильнее, паника горячей волной окатила позвоночник.

Он умрет здесь.

Он умрет.

Что-то холодное и мокрое вдруг коснулось лодыжки, торчащей из осенних ботинок.
Северус вздрогнул.

Нет. Нет, он не останется здесь так просто, не даст Мародерам избавиться от него. У отца не вышло, и у этих не выйдет.

И он осторожно, боком протиснулся чуть дальше. Сначала было тяжело: ткань пальто цеплялась за острые выступы, один из них прочертил глубокую царапину на его щеке, и несколько шагов спустя Северус подумал, что сам загнал себя еще глубже в ловушку, потому что казалось, еще чуть-чуть — и ребра треснут, а легкие сдавит так, что воздух просто не поступит.

Но он сделал еще шаг. И еще.

А потом постепенно ход стал расширяться, Северус впервые сумел вздохнуть полной грудью и даже развернуться, чтобы не идти боком.

Неизвестно, сколько минут он провел в кромешной темноте, на ощупь бредя вперед, но спустя то, что ощущалось как вечность, перед глазами забрезжил слабый синий свет и повеяло ночной свежестью.

Северус выбрался к замковым стенам недалеко от подсобки для хранения садовых инструментов, и обернулся. С улицы тайный ход оказался надежно укрыт густыми переплетениями колючей ежевики, продираясь сквозь которую, он окончательно разорвал шарф.

Северус ждал. Зачем? Неужели и правда верил, что Блэк шел за ним, а не бросил на произвол судьбы? Если уж его самого там чуть не сплющило, как дремоносные бобы под серебряным ножом, то у Блэка вовсе нет возможности не застрять там насмерть — с его-то широкими плечами, мощной грудной клеткой и задницей, круглой, как два квоффла.
Блэк не пошел за ним следом.

Разумеется, нет.

Нет.

И все равно Северус продолжал всматриваться в темноту укрытого за ежевикой лаза до тех пор, пока перед глазами не забегали цветные мушки. Именно из-за них он не сразу понял, что произошло, когда внутри беспросветной тьмы вдруг что-то сверкнуло сначала один раз, потом еще и еще…

Когда за колючими плетями показалось лицо Блэка, Северус чуть не рассмеялся от облегчения.

Пальто на нем было целым и как будто даже не примятым, волосы слегка растрепаны, на щеке появилась глубокая царапина, такая же, как у Северуса, хотя едва ли его собственная смотрелась так же… кощунственно-привлекательно.

— Да что с тобой такое сегодня, Снейп? — спросил Блэк, заметив на себе пристальный взгляд. — Тебя как будто Конфундусом кто шарахнул. Странный какой-то.

Северус тряхнул головой.

— Как ты это сделал? — спросил он, ткнув пальцем в сторону трещины. — Ты не мог там пролезть, ты бы точно застрял!

Блэк оглянулся, разглядывая стену так, словно сам только что ее заметил, а потом издал тихий глухой смешок.

— Я очень гибкий, — пояснил он с наглой ухмылкой. — Можешь сам убедиться, если не веришь.

Нет, это просто невыносимо.

Северус едва не захлебнулся от накатившей на него злости, и успокоившееся после приступа страха сердце зашлось вновь. И ведь даже непонятно, на что именно он злился! Ничего толком не произошло, но желание вытащить из кармана палочку и бросить в лицо Блэку что-нибудь жуткое, темное, способное стереть эту картинную ухмылку с губ… может, все дело в том, что Блэк уже трижды не оправдал ожиданий? Северус весь вечер ждал от него подвоха, дергался, как пугливая мышь от каждого шороха, а тот… геройствовал, проклятый гриффиндорец.

Тогда, в библиотеке, когда он рискнул, чтобы отвлечь внимание от Северуса, или сейчас, когда отправил его первым, прикрывая от Филча.

— Видимо, можно где угодно поместиться, если в голове совершенно нет мозгов! — огрызнулся Северус.

— Ну-ну, — ухмылка на лице Блэка стала только шире. — Ты меня вытащил из замка этой прекрасной безлунной ночью, чтобы развлекать беседой, или мы все-таки займемся чем-то более важным?

Пришлось крепко сцепить зубы, чтобы не выплюнуть что-нибудь бессвязное и полное бессильного гнева.

— Лучше будет зайти со стороны хижины лесничего, — с трудом сохраняя спокойствие в голосе сказал Северус. Перед его мысленным взором в это время на Блэка примерялись все страшные проклятия, иллюстрации которых он видел в книгах. — Оттуда до поляны с луноландышами должно быть ближе всего. Кажется, Хагрид даже протоптал там какую-никакую тропу.

Блэк прищурился и окинул задумчивым взглядом черные иглы деревьев на горизонте.

— До хижины Хагрида придется идти по открытой местности, — пробормотал он.

Северус кивнул.

— Я буду заметать наши следы.

В животе что-то встрепенулось, и он вздрогнул. Азарт? Давно забытое — а быть может, никогда и не испытанное — предвкушение от предстоящего приключения?

Северус никогда и не думал, что ему может такое понравиться.

Да еще и в компании Блэка.

В уголке царапины на бледной щеке медленно набухала капелька крови. В яркой синеве безлунной ночи она казалась почти черной, под стать фамилии, и Северус сжал кулаки, борясь с непонятным желанием стереть ее.

Вот, значит, каково это — быть Блэку другом? Знать, что он прикроет, если понадобится, не ждать постоянно насмешек и оскорблений, не искать в его присутствии угла, в котором будешь незаметнее. Позволять ему укрыть себя серебристой невесомой тканью, сделать шаг навстречу, чтобы не тратить лишнее место под мантией, дать ему вести и послушно ступать следом, заметая оставленные на свежем снегу отпечатки подошв.

И теперь уже знакомое предвкушение смешалось с горькой, как слезы, обидой из-за того, что Северус всего этого был лишен. Один дурацкий разговор в купе поезда, одна шпилька, зацепившаяся за другую, и за следующую… он мог бы… он совершенно точно заслуживал…

Он в конце концов, куда лучше этого увальня Петтигрю!

Северус резко втянул носом воздух, обморозив ноздри.

О чем это он? Как будто сам нахлебался болтушки для молчунов, честное слово! Что за мысли лезут ему в голову?

Зачем бы ему хотеть занять место Петтигрю? Стать одним из Мародеров? Еще чего!

Северус стряхнул с себя напавшее оцепенение и поспешно стер следы, про которые, замешкавшись, забыл. Хорошо, что Блэк не заметил этой промашки — он бы точно не упустил шанса высказаться об этом.

— Ну и холодрыга, — послышался недовольный голос. — Ты как там, Снейп, не окоченел?

Северус презрительно фыркнул. Замерзнешь тут, как же, когда спиной прижимаешься к Блэку, который горячий, как раскаленная печка.

— Долго еще? — спросил он вместо этого. Хотелось уже скинуть с себя мантию-невидимку и идти нормально.

— Чуть-чуть осталось, скоро до хижины доберемся.

— Смотри, чтобы нас хагридова псина не учуяла.

Тишина.

— Клык меня знает, он не станет лаять.

Ну конечно, знает. Чему удивляться — мародеры с Хагридом всегда были на короткой ноге. Ходили к нему пить чай по вечерам после отбоя. Северус пару раз жаловался на это Слагхорну на младших курсах, в надежде, что всех четверых накажут или даже исключат за неоднократное нарушение школьных правил, но тому было глубоко плевать на такие мелкие проступки. Толстозадый мудак. На третьем курсе Поттер, красуясь во время очередного матча с хаффлпафцами в середине зимы, сорвал с Северуса шапку прямо на лету и зашвырнул ее куда-то за пределы поля. Шапку Северус так и не нашел, еще и заболел ангиной, пока искал, но его собственный декан и это назвал «мелким проступком».

Интересно, а что бы он сказал по поводу этой вылазки?

Северус в любимчиках не ходил — у него не было знаменитой родни, а многого в будущем, очевидно, от него не ждали.

Блэк же, с другой стороны, мог похвастаться всем этим и даже большим, и Слагхорн называл его не иначе как «экстраординарным».

Экстраординарным ублюдком, обычно добавлял про себя Северус.

— Слушай, Снейп, ты весь дрожишь, — «экстраординарный ублюдок» осторожно обернулся и дотронулся до ледяной ладони, крепко сжимающей палочку. — Я даже спиной ощущаю. Давай я наложу согревающее?

Северус дернулся от прикосновения как от открытого огня.

— Еще раз меня тронешь своими мерзкими пальцами — и я отсеку тебе руку!

Зависшая в воздухе ладонь Блэка застыла и тут же сжалась в кулак.

Северус зажмурился, приготовившись к удару.

Ничего не произошло.

«И чего ты дергаешься, придурочный?» — мысленно отругал себя Северус.

И с удивлением обнаружил, что вопрос прозвучал вслух, только без оскорбления и не его голосом.

— Что? — выдохнул он.

— Чего дергаешься? — глухо переспросил Блэк. Руку он уже убрал. — Я ж ничего плохого не хотел.

— Откуда мне знать, чего ты хотел? Мы с тобой, вдвоем, посреди ночи идем в Запретный Лес — ты запросто меня можешь прикончить, закопать, и никто не узнает! — Северус так рьяно взмахнул палочкой, что их следы не просто замело, но и присыпало сугробом размером с миссис Норрис.

— Зачем мне это? Я никогда не желал тебе смерти.

— Да ладно? — искренне хохотнул он и принялся передразнивать низкий глуховатый голос Блэка: — Эй, Нюнчик, еще раз увижу, как ты надоедаешь Лили — утоплю в котле с Жабьим отваром! Нюниус, ну не грусти, что никто не хочет с тобой обниматься, я могу столкнуть тебя к дьявольским силкам, они заобнимают тебя до смерти! Нюнетта, не суй свой нос куда не следует, а то окажешься на дне Черного озера…

— Ладно-ладно, я понял, о чем ты! — утомленно воскликнул Блэк и взмахнул руками. Мантия на мгновение взлетела, явив взглядам их лодыжки. — Но это же все… ну, не взаправду.

— Нет, Блэк, — мрачно ответил Северус, в последний раз сметая хрупкий снежный слой: они уже миновали хижину Хагрида и оказались в укрытии первых деревьев, — вот это все — не взаправду. Но скоро все станет как прежде. Я надеюсь.

На самом деле он несколько лукавил. Только полный идиот стал бы искренне ждать того, чтобы его вновь шпыняли, обзывали и толкали из-за угла. За то время, что Блэк находился под действием чар, а его дружки — видимо, из солидарности — оставили Северуса в покое, он успел привыкнуть к спокойной жизни. Обнаружил даже, что учиться стало в три раза легче и быстрее. Да и проводить время с кем-то, кому действительно интересно с ним говорить — а Блэку было, пусть даже это лишь побочное действие зелья — приятно. Блэк понимал его шутки. Даже смеялся над некоторыми — громко и с наслаждением, как сам Северус никогда не умел. Блэк легко распознавал отсылки к книгам. Легко подхватывал мысль Северуса. Блэк был… умным.

Очень умным.

И красивым.

И обаятельным.

И одурманенным.

И — что напрочь перечеркивало все остальное — все еще Блэком.

«Какой же ты все-таки идиот», горько подумал Северус.

И тут же разозлился на себя еще больше.

Теперь, когда они оказались вдалеке от непрошенных взглядов, надежно укрытые густыми переплетениями голых мокрых ветвей, без сковывающей мантии, прогулка начала приносить удовольствие.

Нетронутый снег тихо скрипел под ботинками, ночной ледяной воздух щипал щеки и кончик носа, пахло влажным деревом и соком зимних ягод. Над головой раздавалось совиное уханье, а где-то под ногами — едва слышный шорох лапок мелких зверьков, разбегающихся от света их заклинаний.

Кто-то мог бы испугаться ночного леса, полного загадок и опасностей, но Северус за пять лет успел изучить его хорошо. Часто выбирался сюда. Сначала за ингредиентами, которые было бы слишком дорого покупать, а потом и просто так, чтобы побыть в одиночестве и услышать собственные мысли без необходимости держать палочку наготове и изучать каждый поворот.

Теперь он знал, что до логова пауков далеко, что кентавры так близко к школьному двору не подходят без особой надобности, а что до слухов об оборотнях… ну, в новолуние их бояться нечего.

Блэк, шагавший сбоку, тоже, казалось, не испытывал по отношению к Запретному лесу никакого страха. Гриффиндорец. До мозга костей. Безрассудный, бесстрашный… прямо Годрик Гриффиндор во плоти. Палочку держит расслабленно, болтает о чем-то, не переставая…

Как у него это получается? Так легко. Ненавязчиво. Он как будто рожден для того, чтобы быть всеми обожаемым. Вероятно, забрал себе еще и ту часть этого таланта, что предназначалось Северусу.

— … и мы тогда забрались на деревья, а Пит стал швырять в них шишки, но это, разумеется, только сильнее их разозлило…

Разговаривает с ним, как с другом.

Северус поежился.

Он Блэку не друг.

Он его ненавидит.

Не стоит забывать об этом только потому…

Не стоит забывать об этом.

Прищурившись, Северус смотрел вперед, в темноту, начинавшуюся за кругами света от их палочек. Если чутье не подводило, они уже совсем близко к тому месту, где летом он обнаружил белоснежные крохотные колокольчики луноландышей. Тогда Северус сорвал один, просто для того, чтобы подарить Лили.

Да. Вот оно. Слабое серебристое сияние, почти неразличимое на снежном покрове.

— А когда вы выгуливаете Люпина по полнолуниям, тоже здесь развлекаетесь? — спросил он нарочито беззаботным тоном.

Блэк, не почуяв подвоха, хмыкнул.

— А где же еще? Правда, это та еще задачка — увести его от Хогсмида…

И тут он понял, что ляпнул.

Северус со злорадным удовольствием наблюдал за тем, как расширились от страха серебристые глаза Блэка, как вечно слегка надменное выражение лица сменилось недоумением, осознанием собственной чудовищной — во всех смыслах — ошибки и настоящим ужасом.

Не удержавшись, Северус позволил губам расползтись в триумфальной улыбке.

Он знал. Знал, что прав. Всегда догадывался.

— Надо же. Все-таки оборотень…

О, сколько всего можно сделать с этой информацией!

Вот бы еще Блэк не смотрел на него своими глазищами так, словно он только что разбил ему сердце.

— Снейп… Северус. Пожалуйста… — Блэк нервно опустил палочку. — Римус тебе не враг. Он… не должен пострадать из-за меня.

— Почему же? Люпин мне и не друг. Ты мне не друг, — сказал Северус с жестокостью, которой сам в себе не ожидал, а потом, обернувшись, взмахнул палочкой: — Нокс.

В свете лишь одного огонька луноландыши стало заметнее — крохотные цветы на тонких стебельках переливались сияющим перламутром, как будто пытались своим светом заменить отсутствующую на небе луну.

И, глядя на них, на эти хрупкие драгоценные жемчужины, чистые, бесценные, такие же как Лили, он вдруг почувствовал себя грязным.

Недостойным.

Сиюминутный триумф утих и превратился в липкое неприятное ощущение подлости. Незаслуженной победы.

Да, он получил правду, но как? Обманом. Не хитростью, не смекалкой, которой можно было бы восхититься, а простой игрой на доверии. И Блэк — лучше бы он разозлился, лучше бы вызвал его на дуэль и пообещал-таки прикончить, чтобы сохранить выболтанную случайно тайну.

Вместо этого он просто смотрел побитой собакой и умолял.

И это было невыносимо.

Северус, поджав губы, решительно направился вперед, намеренный во что бы то ни стало добыть проклятые цветы, сварить проклятое зелье и избавиться от проклятого Блэка, чтобы больше никогда не мучаться проклятой совестью.

Он слишком поздно подумал о том, что сейчас не лучшее время поворачиваться к мародеру спиной, и не сразу заметил, что тусклый огонек единственного Люмоса тоже погас, погрузив поляну в серебристые сумерки.

И только когда послышался тихий хруст, успел в который раз за вечер обругать себя мысленно последними словами.

А потом вдруг стало темно, тело сковало льдом, а горло снова сжало.

Он захотел крикнуть.

И не смог.

Chapter Text

Пустынным этот лес я не считаю;
Ты здесь со мной, ты для меня — весь мир.
Как я могу сказать, что я одна,
Когда весь мир здесь смотрит на меня?
Елена, «Сон в летнюю ночь»

Сириус не успел толком понять, что произошло.

Вот он сверлил сердитым взглядом тощую спину Снейпа, со всей гневной искренностью желая, чтобы проклятый пронырливый слизеринец провалился сквозь землю, а вот — тот и впрямь за мгновение пропал, как будто мантия-невидимка не лежала сейчас в кармане пальто Сириуса, а накрыла Снейпа с головой.

Сначала он решил, что поляна с драгоценными цветами окружена особыми чарами, и сделал осторожный шаг вперед, чтобы проверить наличие магической черты. Потом подумал, что неосторожные проклятия сбылись, и Снейп уже летит со всей своей летучемышиной грацией прямиком в ад. И сделал еще несколько неуверенных шагов.

И только когда снег вокруг того места, где стоял Снейп, потемнел, став больше похожим на пепел, Сириус вспомнил урок Защиты от Темных Искусств на третьем курсе, где старый профессор, дребезжа как сломанный вредноскоп, рассказывал о стайках болотных огоньков в Запретном лесу. Мелкие вредители раскидали по всему лесу небольшие коварные заболоченные полянки, чтобы ловить любопытных школьников. Чаще всего трясинные, чтобы жертва как следует помучилась, но были и такие, надежно скрытые под ряской летом и снегом зимой, в которые можно было нырнуть с головой и никогда больше не выбраться.

Как Снейп сейчас.

Сириус бросился вперед. Он взмахнул палочкой, но был так растерян, что даже не решил, какое заклинание хотел произнести, и в итоге вызвал лишь несколько тусклых алых искр, в свете которых можно было увидеть легкое колыхание воды. Учили ли их, как помочь в такой ситуации? Почему им на уроках рассказывают, как защищаться от темных магов, но не рассказывают, какое заклинание поможет вытащить внезапно ушедшего под воду человека? Глубоко ли там?

За вереницей мыслей в голове Сириус вдруг услышал хруст, с каким обычно ломается карамельная корочка на крем-брюле. Он уже слышал такой, несколькими секундами ранее.

Отпрыгнув в сторону прежде, чем его ботинок намок от хлынувшей воды, он зацепился лодыжкой за спрятанную под снегом корягу и рухнул на спину. Палочка вырвалась из ослабших пальцев, взмыла в воздух и исчезла где-то среди деревьев.

Дыши.

Просто дыши.

Хотя бы один вдох…

Наконец, в легкие хлынул холодный воздух, и вместе с ним Сириуса заполнило понимание — что делать теперь, без палочки, он не знает.

«А надо ли что-то делать?»

Сириус замер.

«Разве проблема не решилась бы сама собой? Секрет Римуса некому будет разболтать, тебя некому шантажировать и смущать тонкими длинными пальцами и покрасневшими ушными раковинами. Просто уходи. Друзьям скажешь, что не смог ничем помочь, а остальным… разве кому-то будет дело до Снейпа?»

— Ой, заткнись, — тряхнул головой Сириус, тяжело поднимаясь на ноги.

Его мутило от отвращения к самому себе, от того, что подобные мысли все еще посещали порой, темные и жестокие, какими могла бы гордиться мать. Оставить Снейпа. Дать ему утонуть, похоронить в ледяной воде…

Темная поверхность всколыхнулась и над ней появилось бледное перепуганное лицо Снейпа. Он в ужасе хватал ртом воздух, взгляд метался по сторонам в поисках способа выбраться. Его явно затягивало назад. Черные глаза мазнули по лицу Сириуса, словно не узнавая.

Или же просто не расценив его как источник помощи.

Разум вновь стал чистым, острым и способным работать. То, что Снейп, даже зная, что рядом кто-то есть, все равно не просил помощи, рассчитывая только на себя, подстегнула к действиям сильнее, чем можно было ожидать.

И Сириус вспомнил, что он все еще способен на волшебство, даже без палочки в руках.

Да, он выдаст очередной секрет… но, этот, в конце концов, хотя бы его собственный.

Он обратился в прыжке, и когда Бродяга опустил на землю лапы, мир вокруг стал иным. Полным запахов. Цветов.

Теперь он чуял, где под толстым одеялом снега прятались не надежные кочки, а коварные воды, удерживаемые лишь ледяной коркой. А еще запах Снейпа — густой аромат полыни и страха. Бродяга протяжно завыл. Перескакивая с кочки на кочку, он стремительно пробирался к месту, где над водой то появлялся, то вновь пропадал из виду бледный носатый профиль. Перламутровое сияние цветов на дальнем конце поляны резало по чувствительным глазам, и Бродяга фыркал, тряся головой, чтобы не отвлекаться на далекие вспышки. Ему нужна палка. Достаточно длинная и крепкая, чтобы суметь вытянуть из воды костлявого длинноногого подростка. Он пересекал поляну из одного конца в другой, оставляя после себя безопасную тропу отпечатками мощных лап, и пока человек в глубине его сознания поддавался панике, точно знал: у него есть задача. Ее нужно выполнить.

Снейп сумел вытащить из воды одну руку, но лучше от этого не стало — он все еще не понимал, где можно найти опору, шлепал ладонью вокруг, только обламывая ледяные края. Бродяга видел: твердая земля чуть дальше вытянутой руки, ему не хватает буквально нескольких дюймов, чтобы ухватиться.

Бедный глупый человек.

Бродяга должен ему помочь.

Нужна палка.

В конце концов он нашел подходящую чуть в стороне от поляны, рядом с тем местом, где так опрометчиво предал друга. Бродяга от такой мысли стыдливо прижал уши и тихо заскулил. Но сейчас не время скулить.

Человеческая жизнь — самое важное.

Поэтому он схватил находку зубами и изо всей силы дернул головой, раз, потом другой, вправо и влево, чтобы вытянуть ее из-под толстого слоя снега. Палка была сырая, ветвистая и от нее слабо разило гнилью и болезнью, но она достаточно толстая и выглядит надежно.

Бродяга бросился назад, к человеку.

С палкой в зубах бежать стало сложнее, приходилось не только высматривать безопасную тропу, но и следить, чтобы лапы не запутались в ветках.

У самого края воды он бросил ее и гавкнул, чтобы человек перестал беспомощно барахтаться и обратил на него внимание.

Тот обратил. Большие глаза, чёрные и умные как у лани, расширились от удивления такого сильного, что оно ненадолго затмило плескавшийся в них страх.

Бродяга вновь коротко гавкнул, а затем схватил палку и подтащил ближе к человеку — хватайся!

Но тот мешкал. Застрял? Отморозил мозги? Или просто — Бродяга смущенно склонил набок голову — не доверял ему?

Почему?

Бродяга рыкнул. Не угрожающе, а так, слегка, словно поражаясь упертости человека. Подтащил палку поближе. Человек все еще глядел на него с опаской: из приоткрытого рта вырывалось облачками пара рваное дыхание, глаза широко раскрыты и следят за каждым его движением.

Обманщик. Человек внутри него мог бы на такое купиться, но Бродяга ясно видит: черноглазый лишь прикидывается добычей, а на самом деле он тот еще хищник.

Тогда с чего бы ему бояться?

Голова вновь скрылась под водой и на этот раз не появлялась так долго, что Бродягу затрясло от страха. Но наконец-то бледный подросток вынырнул, фыркая и отплевываясь от ледяной воды.

Бродяга гавкнул еще раз, подцепил брошенную палку зубами и вновь предложил ее человеку. И тихонько проскулил.

Ну давай же… Не уходи.

Дрожащие ослабшие пальцы вцепились во влажную скользкую кору и потянули — Бродяга едва не разжал челюсти, когда шершавая палка попыталась выскользнуть и расцарапала все нёбо.

Надо держать крепче. Вопреки боли, ослепительной и непрерывной. Тянуть, упираясь задними лапами в кочки, тянуть еще сильнее, еще чуть-чуть, еще…

Внезапно сопротивление резко прекратилось. Бродяга издал удивленный скулеж, когда задние лапы легко заскользили по снегу, завалился на спину и, кажется, вывихнул хвост, рухнув на него всей своей тушкой. Палка взмыла в воздух, перевернувшись в полете, и наверняка стукнула бы его по носу, не будь он быстрее. Перевернувшись, Бродяга вскочил на лапы и отряхнулся.

Человек уже не барахтался в воде. Он пытался выбраться из проруби, оперевшись на локти, но что-то тянуло его вниз — или же он просто-напросто был без сил.

Бродяга подошел, ухватил зубами насквозь промокший воротник пальто и потянул, помогая человеку наконец-то оказаться целиком на твердой земле.

Дело сделано.

Бродяга завилял было хвостом, но острая боль тут же напомнила о недавнем падении.
Кроме того, надо было сделать еще кое-что прежде, чем передать бразды правления своему человеку.

Он пошел на запах — родной запах кизиловой древесины, можжевельника и вишни — и аккуратно достал из-под снега другую палку. С этой, маленькой, изящной и гладкой, Бродяга всегда обращался с особым почтением.

Теперь все.

Секунда — и Сириус, промерзший насквозь, с адски саднящим нёбом и ноющим копчиком, одним взмахом призвал из воды утраченную палочку Снейпа. Подхватил холодную скользкую деревяшку, прошел по оставленной Бродягой безопасной тропе и присел, чтобы сорвать проклятые цветы, нежные и трогательные до того, что хотелось растоптать их ко всем чертям.

— Не рви. Срезай, — прозвучал дрожащий, будто бы незнакомый голос.

Сириус замер. Он подождал несколько мгновений: не захочет ли Снейп сказать что-то еще?

Но из-за спины раздавалось только неровное дыхание продрогшего до костей человека.

Тогда Сириус отыскал взглядом плоский камень, трансфигурировал его в острый нож и аккуратно, пытаясь не повредить, срезал несколько хрупких луноландышей. На ощупь они оказались гладкими, словно стеклянные, а маленькие цветочки, колыхаясь, издавали едва слышный ледяной перезвон.

Сириус вернулся к Снейпу. Тот вжался спиной в ближайший ствол дерева, обхватив себя дрожащими руками, трясся, словно на него наложили Таранталлегру, и следил за каждым его движением настороженными глазами, как следят за особо непредсказуемым животным. Снейп по-прежнему молчал, однако это скорее потому, что у него от холода зуб на зуб не попадал, чем от того, что ему нечего было сказать.

Сириус протянул ему палочку.

Выждав пару мгновений, за которые буквально можно было увидеть, как крутятся в промокшей голове шестеренки, Снейп протянул руку и резко выхватил из его пальцев деревяшку. Как будто он мог бы отдернуть руку. Как в дурацкой детской дразнилке.

Сириус поджал губы. Сглотнул.

И протянул другую руку, с осторожно зажатыми между пальцами сияющими цветками.

На этот раз Снейп думал дольше. В черных глазах отражался холодный лунный блеск лепестков, изо рта вырывались облачка пара, на миг скрывая лицо за туманной завесой.

Сириуса так и подмывало ткнуть ему цветами в нос. Ну же, бери!

Но он не двигался. Терпеливо ждал.

В конце концов он почувствовал на коже холодные мокрые пальцы, и разжал руку, передавая луноландыши.

По позвоночнику вопреки всему прокатился жар и прочно обосновался где-то в районе живота.

Снейп тем временем подозрительно отстраненно поднялся на дрожащих ногах и наложил на себя осушающее заклинание, а следом, сразу же — согревающее. Он все еще продолжал дрожать, но это скорее было просто остаточным эффектом от купания в ледяной воде.

— Идем.

Сириус вздрогнул. Ссутулившаяся спина Снейпа уже удалялась обратно к тропе, подсвечиваемая тусклым огоньком.

Ну, что ж… было бы странно ожидать благодарности, пожалуй?

И Сириус пошел следом. Это была словно прогулка с коробкой взрывающихся шутих под мышкой: каждый раз, когда Снейп замедлял шаг, Сириус внутренне напрягался, сжимал в пальцах палочку, ожидая… да он и сам толком не знал, чего. Ничего хорошего, это точно. Вряд ли слизеринец тормозил, чтобы обернуться и сказать «Охуеть, вот это у тебя скрытые таланты! Кто бы подумал? А обратись еще!». Так что Сириус ждал криков. Угроз. Очередного шантажа. Драки, возможно.

Хотя Снейп не настолько глуп, чтобы драться с ним в таком состоянии.

И все равно он то притормаживал, то ускорял шаг, едва не переходя на бег, а иногда Сириусу казалось, что он слышал неразборчивое ворчание. Хотя это мог быть и хруст снега.

В конце концов, когда до хижины Хагрида уже оставалось всего ничего — остроконечная поросшая мхом крыша уже мелькала за деревьями впереди — Снейп принял решение.

Он затормозил и обернулся, резанув по глазам светом заклинания.

— Анимаг? — голос снова дрожал, но теперь не от холода или страха.

От гнева. От плохо сдерживаемой ярости.

И он сам словно пылал, кипел негодованием, как будто и не было никакой ледяной воды, мороза и снега.

А Сириус вновь засмотрелся на алеющие кончики ушей и упустил момент для ответа.

— Анимаг, чтоб тебе докси в заднице гнездо свили! Гребанный… Как?.. Когда?..

Ба-бах.

Сириус давно уже заметил, что когда Снейп злится или нервничает, он обыкновенно теряет свое хваленое красноречие и болтает бессвязно, словно с трудом соединяя в голове мысли. Интересно, что еще может заставить его так запинаться?..

Стой, дружище. Не время.

— С чего бы начать? — вздохнул Сириус, ладонью потерев шею.

— С начала, блядь, начни!

— Это из-за Римуса. Нам не хотелось оставлять его одного в… в полнолуния, в основном потому… ну, он, как бы объяснить…

— Калечил себя во время обращения, — сердито буркнул Снейп.

— Именно! И мы подумали, что ему бы не помешало присутствие рядом друзей. И когда мы на третьем курсе слушали лекцию об оборотнях на Защите, профессор рассказал, что…

— Что они не причиняют вреда другим животным.

— Если доверяют им, ага.

Все-то он знает.

— Ну и дело оставалось за малым: выпросить у старшекурсников учебник, прочитать про заклинание, раздобыть лист мандрагоры, месяцок делать вид, что так увлечены учебой, что даже на разговоры нет времени… И вот.

Снейп ошарашено моргнул.

— У старшекурсников? Когда вы это сделали?

— В прошлом году, — с ноткой гордости заявил Сириус.

Они, вероятно, самые молодые анимаги во всей Британии, а то — чем Пивз не шутит — и во всем мире!

Снейпа перекосило, как будто ему в горло безоар без надобности сунули.

— А «мы» — это значит, вся твоя шайка?

Вот блядь! Да что ж у тебя, Сириус Блэк, язык как помело?

— Да, — тяжело вздохнул он. Что уж теперь делать, если таким треплом уродился?

— И… Петтигрю? — голос Снейпа понизился почти до шепота.

— С моей помощью, конечно, но да, Пит тоже сумел…

— Эверте Статум!

— Протего! Эй!

Он даже не заметил, когда Снейп поднял палочку. Вот же змееныш мелкий!

Сириус бросился вправо, прячась за ближайшее дерево, потому что Снейп продолжал сыпать в него слабенькими боевыми заклинаниями вперемешку с руганью и чем-то более осмысленным, из чего можно было разобрать:

— Ненавижу!.. ебучая псина… почему ты не подавился этим проклятым зельем? Какого черта… все это время…

Сириус метался во все стороны, пытаясь найти укрытие, но деревья здесь были не такими старыми, как глубже в лесу, и ни одно из них не могло бы укрыть его полностью.
Он не старался зацепить Снейпа, ограничиваясь только защитными заклинаниями, хотя сам пару раз, запыхавшись, едва не словил Жалящее и Раздувающее, посланные практически одновременно с впечатляющей ловкостью.

Теперь-то ему и в голову не придет еще хоть раз недооценить Северуса Снейпа.

Бедненький, замерший-промокший… да он метал в него заклинания как заправский дуэлянт, хлопнувший перед соревнованиями Ускоряющего зелья!

Сириус в последний миг успел запрыгнуть за камень, и над макушкой тонким свистом пролетело режущее заклинание, лишившее его пряди волос.

— Ну нет, это уже слишком… — пробормотал он.

Кровь уже закипала знакомым азартом, предчувствием хорошенькой встряски и славного боя. На губах непроизвольно растянулась улыбка. Пальцы побарабанили по нагревшейся древесине палочки. Как же приятно.

— Риктусемпра! Да что за муха тебя… Протего! Что за муха… Да блядь, Снейп! Фурункулюс! Локомотор Мортис! Коллошу!

Все его заклинания отбивались и уводились в сторону так же быстро, как и те, что Снейп посылал в него. Со стороны это, должно быть, смотрелось впечатляюще: быстрая реакция, мягкие отточенные движения, надежная оборона… их никогда не ставили друг против друга на дуэлях? Кажется, нет. Флитвик, очевидно, прекрасно понимал, что отношения Снейпа с Мародерами далеки от галантных дуэльных конфронтаций, и не спешил рисковать.

— Левикорпус!

Зря. Они, очевидно, дали бы жару.

— Петрификус Тоталус! Тебя что, гриндилоу в воде за задницу цапнул?

Заклинания столкнулись в воздухе и срикошетили в ближайшее дерево.

Снейп на миг замер, переводя дыхание. Высушенные прежде заклинанием волосы снова взмокли, теперь от пота, и липли к высокому бледному лбу. Раскрасневшиеся щеки, приоткрытые искусанные губы, огонь в глазах, какого раньше Сириус никогда не видел…

Вот бы поцеловать его сейчас. Подлететь, взметнув снег ботинками, обхватить горячее лицо ладонями и целовать до тех пор, пока гневные фырканья не превратятся в более приятные звуки, а пылающие глаза не затянет пеленой желания…

— Ланглок!

— Экспеллиармус!

А это еще что за заклинание такое — Ланглок? Сириус такого не знал.

Он поспешил приманить к себе вылетевшую из пальцев Снейпа палочку и глубоко вздохнул, возвращая себе спокойствие.

— Теперь, может, объяснишь словами, что…

Вместо ответа ему в лицо прилетел крупный снежок.

Ну да, как он мог забыть, что Северус Снейп — из тех, кто всегда оставляет последнее слово за собой!

Ну, ладно. В битве снежками-то у Сириуса Блэка куда больше опыта!

Он сунул обе палочки в карман пальто и присел, сгребая продрогшими ладонями мокрый снег.

— Все это время… — внезапно начал говорить Снейп, собирая снег в комки и яростно швыряя их в Сириуса один за одним, — все это время единственное, что меня утешало, единственное, что позволяло мне не сойти с ума — это мысль, что я, по крайней мере, точно умнее вас всех. Что никто из вас, долбанутых охуеть-каких-шутников и популярных мамкиных игроков в квиддич, не способен на что-то по-настоящему грандиозное, что в вашей бесполезной жизни потолок — это работа в тесном офисе в Министерстве, где вы остаток своих лет проведете, перекладывая пыльные бумажки и с тоской вспоминая дни былой славы! Что хорошие оценки вам ставят просто потому, что Дамблдор в вас души не чает! А вы… Не-е-ет, мне просто не могло бы так повезти! — внезапно рассмеялся он, истерично смахнув с лица волосы, — Вы, разумеется, не просто красавчики с улыбками как из журналов, от которых у девчонок коленки подгибаются, и с литыми мышцами, и с… с… анимаги, чтоб вас бладжером прикончило! На четвертом курсе!..

Он со всей силы бросил огромный ком, который распался, лишь окатив Сириуса легким снежным крошевом, так что тот даже не потрудился сдвинуться с места.

Есть ли возможность, что Снейп, говоря «вы», имел в виду все-таки его, Сириуса, лично? Потому что мысль о том, что он считает Джеймса, Римуса, или, Мерлин упаси, Питера «красавчиками»… была очень неприятной. Очень. Прямо-таки болезненно. До жжения в нёбе…

Ай!

Точно. Это не мысль. Это загнанные занозы, про которые он в пылу битвы позабыл.

— … умный, чтоб тебя! Талантливый… Ненавижу! Как же ты меня достал! Ненавижу… И тебя, и твои тупые шутки, и голос, и волосы, и глаза… Ненавижу.

— Ну, ты же сам признал — не такие уж и тупые, — усмехнулся Сириус в нелепой попытке разрядить обстановку.

Это он зря.

Снейп дернулся. Комок снега беспомощно соскользнул с мокрой дрожащей ладони. В глазах что-то вдруг поменялось, и Сириус мог бы поклясться — если бы это изменение сопровождалось звуком, оно звучало бы точь-в-точь как хруст проломившегося льда под ногами.

Сейчас он на него нападет. Голыми руками. Зубами. Он попытается прикончить его любыми возможными способами.

Потому что… ненавидит?

Но Снейп не напал. Он весь обмяк. Нижняя губа дернулась и тут же упрямо поджалась.

Он отвернулся и медленно, устало побрел к раскидистому голому вязу, самому большому дереву вокруг — на его коре ярко выделялись пятна от рикошетивших заклинаний. Сел у корней, опустив голову, и мягко провел пальцами по карману мантии. Наверное, туда он успел сунуть цветки, прежде чем началась заварушка.

— К черту все. Ты победил.

Сириусу показалось, что он ослышался, так тихо Снейп пробормотал слова под нос.

— Что? — выпалил он, и тут же отругал себя: Северус еще подумает, что он изгаляется!

Разумеется, так и подумал. Поднял на него глаза, бессильные, полные…

— Я сказал: ты победил, Блэк. Я больше не могу. Чего бы ты ни добивался все эти годы, издеваясь и насмехаясь надо мной — ты этого добился. Браво.

Слез.

Он плакал.

Северус Снейп плакал.

Он довел Северуса Снейпа до слез.

Но почему?

Сириус как завороженный следил за мокрой дорожкой на бледной худой щеке.

Он медленно подошел к слизеринцу и вновь, как в странном дежа вю, протянул ему палочку. На этот раз Снейп забрал ее без запинки, без гнева, без эмоций вообще.

«Глупый. Какая же это победа, если ты при этом чувствуешь себя побежденным?»

Сириус опустился на колено прямо в снег, чтобы их глаза оказались на одном уровне. Осторожно, боясь спугнуть, протянул руку, подцепил острый подбородок, приподнимая. Заглянул прямо в глаза — темные, бездонные как небо безлунной ночью.

— Ты умнее нас всех вместе взятых, — прошептал он. — И мне никогда тебя не победить.

«Да я и не хочу.»

Они простояли так, в молчании, несколько долгих минут, пока дыхание Снейпа не выровнялось, а непрошенные слезы не высохли. Потом неловко поднялись, словно только-только отходили от наложенного Конфундуса, отряхнулись от снега и направились дальше как ни в чем не бывало.

Впрочем, следующий же снегопад заметет все их следы, и странная беседа неподалеку от хижины Хагрида тоже превратится в запутанный, не поддающийся расшифровке сон.

— Не переживай, — тихо сказал Снейп в замке, когда они прощались у лестницы в подземелье. — Цветы целы.

Сириус проводил его тяжелым взглядом.

Он очень хотел броситься следом, выхватить белые луноландыши из тонких рук и швырнуть их в огонь. А всю оставшуюся поляну затопить болотами.

Вместо этого он развернулся и уныло побрел к Гриффиндорской башне.

— Ну как? — сонно спросил Джеймс, вынырнув из-под полога.

Сириус тут же нырнул под тяжелую ткань в теплоту нагретой сном постели.

— Я себе нёбо засаднил. Поможешь? — спросил он, широко раскрыв рот и запрокидывая голову.

Джеймс пораженно присвистнул.

— Бродяга, ты что — перепутал Снейпа с бревном и не тому отсосал?

Сириус пнул его ногой в живот.

Хорошо, что хоть что-то в его жизни еще оставалось понятным и простым.

Chapter Text

Ну, милая, из-за тебя все это!..
Куда ты? Стой!
Гермия, «Сон в летнюю ночь»

На самом деле, Лили любила находиться в гриффиндорской спальне в одиночестве. Несмотря на то, что ей нравилось проводить время с однокурсницами, и она просто обожала узнавать от них что-то новое о волшебном мире, иногда Лили чувствовала, что ей не хватает уединения. Личного пространства. В школе, полной студентов, профессоров, привидений и живых портретов, редко выпадала хотя бы минутка наедине с собственными мыслями. И тогда она очень скучала по своей спальне дома, с одним окошком, выходящим на мамин садик. Поэтому, когда все три соседки задерживались по тем или иным причинам, Лили ликовала: доставала из тайника шоколадки и имбирную газировку, закидывала ноги на стену и читала привезенные из дома книжки со страшилками, эмоционально вскрикивая на самых жутких сценах.

Но сейчас, поднимаясь по лестнице, Лили очень надеялась обнаружить в спальне одну из соседок.

Удача оказалась на ее стороне, что нечасто случалось в последние-то дни: МакКиннон сидела на кровати, согнувшись как креветка, и красила ногти на ногах ярко-розовым лаком.

Лили застыла у изголовья с сердитым видом.

Марлин быстро глянула исподлобья, бросила «Привет!» и вернулась к своему занятию.

Лили скрестила руки на груди.

Марлин глянула на нее еще раз.

Лили нахмурила брови и сухо кашлянула.

Марлин вздохнула, закрыла бутылек с лаком и убрала его в сторону.

— Ладно, я поняла: ты мной недовольна, — смиренно произнесла она. — Чем на этот раз? Если это из-за эссе по предсказаниям, то я не виновата, что оно точь-в-точь совпало с эссе Кингсли! Просто наши энергетические потоки в тот день пересеклись в угле Творчества, вот и все.

— Я вообще не знала, что ты сдала то эссе.

— Тогда в чем дело? О! Это… — лицо Марлин приняло озадаченное выражение. — Это из-за?..

— А ты как думаешь? — разозлилась Лили.

МакКиннон казалась глубоко пораженной.

— Слушай, я же не знала… ты ведь… — мямлила она, нервно комкая в пальцах одеяло, а потом фыркнула и гордо вскинула подбородок, — ну да, я пригласила Джеймса на День святого Валентина в Хогсмид! Ну и что? Тебе же на него плевать, ты постоянно так говоришь!

— Да мне плевать на… — начала было Лили, но тут же осеклась. — Ты пригласила Джеймса Поттера в Хогсмид?

— Да, пригласила! Мы оба свободные люди, я могу пригласить его куда и когда захочу, хоть в теплицы позажиматься!

Мысль о Джеймсе Поттере, который зажимается с Марлин в теплицах, была омерзительной. Представить только: эти смуглые, мозолистые, огрубевшие от квиддичных тренировок руки шарят по форменной юбке, скользят под мантию… жесткие темные волосы растрепываются еще больше под требовательной хваткой тонких пальцев… длинный нос ведет по влажной от стоящей в теплицах жары шее, отводит в сторону прилипший к коже рыжий завиток…

Фу.

Интересно, он согласился?

«Ну конечно же, согласился! Это же Поттер! Он недалеко от своего дружка ушел — готов ухватиться за любую девчонку, особенно если она ему сама в руки идет!»

Вот тебе и серенады изумрудным глазам и локонам, рыжим как пламя!

— Ты сердишься? — тихо спросила Марлин.

— Мне. Плевать. На Джеймса Поттера, — раздельно проговорила Лили с безразличным видом.

Хотя, быть может, при этом она самую капельку походила на Петунью, когда та утверждала, что совсем-совсем не хочет ехать в Хогвартс.

Марлин недоверчиво хмыкнула.

— Тогда чего ты выделываешься?

— Я не выделываюсь, Марлин! Зачем ты растрепала о зелье, которое я подлила Сириусу?

Светлые брови взметнулись над густо накрашенными ресницами.

— А это что, был секрет?

На это Лили нечего было ответить.

— Марлин, — тем не менее произнесла она самым нравоучительным тоном, — когда ты совершаешь что-то, явно нарушающее правила школы, в присутствии друзей, ты естественно ожидаешь, что они не станут об этом болтать!

— Да ты буквально на глазах всего Большого Зала это зелье плеснула! — взвилась МакКиннон, вскочив с кровати.

Лили сердито поджала губы.

— Но пока ты не стала рассказывать направо-налево, об этом никто не знал.

Обветренное веснушчатое лицо Марлин скривилось.

— Перестань драматизировать, Лилс, ты же не Шекспир! Направо-налево… я сказала только Алисе, потому что она мне все нервы вытрепала со своим Фрэнком, и Мэри, потому что она в тот момент оказалось рядом. И все!

Тревога в груди несколько унялась.

— И все? — с надеждой переспросила Лили.

Марлин кивнула.

— Хотя, не буду лукавить, меня так и подмывало всем разболтать. Ну, ты же понимаешь — ты утерла нос Сириусу Блэку! Да стань это достоянием общественности, тебя тут же признали бы героиней все девчонки старше четырнадцати!

— Да если бы утерла… он неведомым образом уговорил Северуса помочь ему с противоядием.

Вопреки ожиданию, Марлин радостно захохотала и хлопнула в ладоши.

— Блэк застрял на дополнительных занятиях по зельеварению с Нюниусом? Вот так новость! Надеюсь, он достаточно страдает…

«Кто именно?» — чуть не вырвалось у Лили.

Потому что если Марлин злорадствовала в сторону Блэка, то пришлось бы развеять ее надежды. У этого засранца не только серебряная ложка во рту с рождения, но и броня крепче драконьей кожи. Болтается в гамаке, заставляя Сева делать всю работу, насмехается над ним, а потом еще заявляет, что намерен, как бы сказала мама, «получить от ситуации все».

Кажется, он что-то упоминал про влажные сновидения?..

Сердце Лили екнуло от страха.

— Марлин, — она вцепилась в плечи подруге и заглянула ей прямо в глаза, — ты точно не сказала об этом больше никому? Только Алисе и Мэри?

— Только им, чтоб мне мандрагорой обернуться, если я вру! — с пылом протараторила та. — Брось, Лилс, я ж не идиотка…

Хорошо.

Хорошо. У нее нет причин не доверять словам Марлин. Да, та могла быть безалаберной и кое-где недальновидной, но никогда не отнекивалась, если совершала ошибку.

Лили задумалась. Мэри, кажется, была еще в гостиной — играла в шахматы с Римусом. Хорошая возможность подойти и поговорить.

Ни слова больше не сказав, Лили бросилась вниз по лестнице, как будто Мэри, как золушкина карета, исчезла бы с боем часов.

Но нет, Мэри была на месте, том самом, где и десять минут назад — за шахматным столом в дальнем углу гостиной. Она сидела, подперев щеки кулаками, и с выражением глубокой сосредоточенности гипнотизировала белые фигуры на доске, как будто это могло бы помочь ей избежать явно патовой ситуации. О том, что ситуация для Мэри патовая, красноречиво сообщало донельзя довольное лицо Римуса Люпина напротив.

— Привет! — выпалила Лили, откидывая упавшие на лицо волосы, — привет, Мэри.

Она покосилась на Люпина, на мгновение задумавшись, надо ли намекнуть на приватность предстоящего разговора, но решила, что друг Блэка, вполне возможно, знает даже больше, чем она.

Мэри с трудом отвела от фигурок взгляд.

— А, привет, Лили. Разве мы не виделись на уроках?

— Просто хотела с тобой поговорить, а ты была так сосредоточена… но это, вроде как, срочный разговор, так что…

— Ничего страшного, — вклинился Римус с мягкой ободряющей улыбкой. — Ладья Мэри никуда с доски не денется, пока она сама ее не сдвинет.

Мэри неловко хихикнула и заправила за ухо прядь пышных кудрей.

— О чем ты хотела поговорить, Лили?

— Я узнала, — начала та, и вдруг поняла, что слова отказываются выстраиваться в осмысленные цепочки и парят в голове, как космонавты в невесомости, — что тебе сегодня кое-что рассказали… Марлин рассказала.

— Ах, ты об этом, — понятливо кивнула Мэри. — Ты нехорошо поступила.

Лили вздохнула.

— Я знаю.

Ей об этом разве что Хагрид еще не сообщил.

— Просто… Марлин не должна была говорить об этом, это вроде как… тайна.

— Еще бы, — неожиданно сказал Римус, глядя при этом в совершенно другой угол гостиной, где группка первокурсников играла в плюй-камни.

Честное слово, иногда возникало ощущение, что этот тихоня не так прост, как всем вокруг кажется.

Лили сдержалась, хотя ей жуть как хотелось как-нибудь на это огрызнуться.

— И поэтому, — продолжила она чуть громче, — я была бы очень благодарна, если бы ты пообещала никому не говорить о том, что знаешь.

Мэри распахнула большие темные глаза.

— Ой, — тихо пискнула она.

Это было плохое «ой». Такое «ой» можно услышать в кабинете зельеварения за мгновение до взрыва котла. Или в кабинете травологии, прежде, чем ядовитая тентакула начнет колотить по всему вокруг щупальцами. Такое «ой» можно произнести, когда понимаешь, что мамина любимая кружка неумолимо выскальзывает из мокрых рук.

Это было «ой», разбивающее сердца.

По крайней мере, сердце Лили Эванс точно треснуло.

— Почему ой? — с ужасом спросила она, наклонившись ближе к Мэри.

— Я рассказала об этом кузине Гвинет, — прошептала та виновато. — Прости меня, Лили, я не хотела! Но у Гвинет есть веская причина недолюбливать Сириуса, и, когда она в очередной раз начала говорить о нем гадости, я рассказала о том, что случилось! Ну, что теперь он наконец поймет, как плохо обращался с ней, извлечет урок и исправится. Если бы я знала, что это большой секрет, я бы, конечно, никогда…

Лили тяжело вздохнула.

Мэри МакДональд была очень хорошей девушкой. Она бы никогда не причина кому-то вреда намеренно. Она хотела утешить кузину и выгородить даже проклятого Сириуса Блэка, который, кажется, успел насолить абсолютно каждому в этой громадной школе!

На Мэри МакДональд невозможно злиться, потому что она чудесная. И Лили очень надеялась, что Римус Люпин отдает себе отчет в том, почему у Мэри вдруг открылась внезапная страсть к игре в волшебные шахматы, хотя она терпеть не может любые настольные игры. Потому что в противном случае…

«Что? Друзья, которых ты могла бы подставить под удар, уже закончились, на всех Мародеров не хватит» — горько подумала она.

— Мэри, ты не могла бы… а впрочем, лучше я сама, — Лили потерла переносицу костяшкой указательного пальца. — Где я могу найти твою кузину… Гвинет, верно?

— Гвинет МакДугал, — кивнула Мэри, — она учится на Рейвенкло, шестой курс. Не переживай, Гвинет совсем не болтушка!

Это не успокоило. Лили выдавила из себя слабую улыбку, поблагодарила Мэри и извинилась за то, что прервала партию. А потом добрела до центра гостиной, где весело потрескивал огонь в камине, и впервые за время обучения согнала с дивана примостившихся там младшекурсников.

С одной стороны, бояться-то нечего, верно? О случившемся знает всего пара человек, и большая часть из них никогда не доставит Лили неприятностей. Но с другой стороны… С другой стороны, видение профессора МакГонаггал, с ее угрожающе хмурыми бровями, было ослепительно ярким.

«Я рассчитывала, мисс Эванс, что хотя бы одной из лучших учениц моего факультета хватит ума не опускаться до дешевых и потенциально опасных розыгрышей!»

Лили поежилась. Могут ли ее отчислить? Отправить обратно, с позором, в обычный мир, где Петунья будет каждый день напоминать о том, как бездарно Лили потратила пять лет и оказалась не нужна даже «чудакам»?

А еще слизеринские дружки Северуса будут просто в восторге. Вот они какие, магглорожденные — вероломные, коварные мерзавцы, — вот от кого великий лорд Волан-де-Морт хочет очистить волшебный мир. И почему бы Севу не поверить в эти лозунги, если даже она сама, пусть на мгновение, но поверила? Разве она поступила, как хороший человек? Даже теперь, вместо того, чтобы смело понести положенное наказание, она бегает, как перепуганная курица и пытается прикрыть собственный зад!

А еще гриффиндорка…

— Лили.

На плечо легла чья-то ладонь, и Лили отвела взгляд от пляшущих языков пламени. Лицо подошедшего было сложно различить, но она узнала характерный запах пихтового масла и горячего шоколада.

— Уже пробил отбой, — сказал Римус Люпин, — надо отправить всех в спальни.

Лили подслеповато моргнула. Слова отказывались укладываться в голове, и ей просто хотелось, чтобы Римус оставил ее в покое.

— Ладно, я сам, — вздохнул он, когда понял, что не дождется ответа.

Лили подтянула к себе ближе одну из бархатных подушек с гербом факультета, обняла ее и продолжила бесцельно смотреть на огонь.

Гостиная постепенно опустела, голоса смолкли, погрузив башню Гриффиндора в сонное затишье, которое удивительным образом делало это место еще больше похожим на дом.

Лили подобрала ноги под себя, откинувшись на спинку дивана и прикрыв глаза.

— Твою мать, Эванс! Давно ты тут?

Резкий оклик заставил вздрогнуть, выпрямиться и вынырнуть из странного мрачного состояния.

На полу у кофейного столика сидел, неловко развернувшись к ней, Джеймс Поттер в пижаме. Одной рукой он держался за сердце, второй лихорадочно пытался вслепую прикрыть рассыпанные по столу клочки пергамента.

— То есть… — он прокашлялся и продолжил тем низким голосом, которым всегда флиртовал с ней, — не спится, Сниджет?

Лили швырнула в него подушку. У нее нет времени на глупости!

— Ладно-ладно, прости! — рассмеялся он. — Что-то случилось? Ты выглядишь расстроенной.

Из-за привычных растрепанных волос и пижамы со снитчами он выглядел таким уязвимым. Странно. Без обычного образа капитана квиддичной команды и любимца всей школы Джеймс Поттер был… просто парнем в очках. Очень симпатичным парнем в очках. С милой улыбкой. С едва заметной ямочкой на правой щеке. С длинным носом, перепачканным красными чернилами.

Лили вздохнула и… выложила ему все. Абсолютно все, включая собственные страхи, подозрения и нелепую имитацию распекания от МакГонагалл.

И он не рассмеялся и не заявил, что она сама виновата (хотя имел на это право).

— Хочешь, я помогу тебе? — вот что Джеймс Поттер сказал вместо этого.

Лили чуть не заплакала, потому что да, она очень хотела, чтобы ей помогли. Отмотали время назад и отговорили ее от этой глупой затеи, которая казалась такой смешной и остроумной поначалу. Намекнули, что не лишним будет попросить Марлин МакКиннон держать язык за зубами. Ткнули в книгу Шекспира и напомнили, к каким последствиям приводит чрезмерная самоуверенность.

— Эй, ну ты чего? — спросил Джеймс, заметив ее дрожащие губы.

Он осторожно присел рядом на диван и протянул руку, как будто хотел приобнять Лили за плечи, но в последний момент передумал и просто пристроил ладонь на спинку.

— Ну, не разводи сырость, Сниджет. Мы пойдем завтра к этой твоей Гвинет, объясним ей все — уверен, она поймет! А если нет, то ты отвлечешь ее, а я наложу обливиэйт из-за угла. Я очень хорош в Чарах, если что!

— Я знаю, — прохныкала Лили.

Она даже не знала толком, из-за чего ревет — из-за страха за свое будущее, или из-за разочарования, что ладонь Поттера лежит на обивке, а не на ее плечах.

Кажется, ей нравится Поттер. Теперь реветь захотелось еще сильнее.

— Джеймс…

Он подался вперед.

Свет от камина мягко ложился на смуглую кожу, подчеркивая скулы. За стеклами очков можно было разглядеть густые длинные ресницы и спрятанные в их тени глаза, медово-карие, как крепкий чай.

Лили может поцеловать его прямо сейчас — он не будет против…

— Я бы хотела побыть одной, — сглотнув, произнесла она дрожащим голосом.

Она и так натворила много опасных глупостей, не стоит добавлять еще.

Джеймс растерялся.

— О, — выдохнул он, рассеянно моргнув. — Да. Конечно. Я понимаю.

Он тут же отодвинулся, встал и принялся собирать со стола свои бумаги — слишком торопливо, слишком неловко.

Лили прикусила нижнюю губу.

— Поттер! — окликнула она.

Джеймс, уже почти дошедший до лестницы, обернулся.

— Марлин пригласила тебя в Хогсмид?

— Ах, точно, — он потер ладонью шею. — Пригласила, да.

— Ты пойдешь?

— Нет.

Лили смело встретила его взгляд и кивнула.

— До завтра, Поттер.

— Не засиживайся допоздна, Сниджет. Завтра полеты с утра. Упадешь с метлы.

Он ушел.

И разумеется, Лили тут же захотела броситься следом и позвать его обратно.

Наверное, она бы так и сделала — в конце концов, она всего лишь человек! — если бы в гостиную внезапно не ввалился человек, которого она меньше всего хотела сейчас видеть.

— Ты-ы-ы, — сердито процедил Сириус Блэк, прищурив сверкающие от нечитаемой эмоции глаза, — Эванс, ты…

Лили утерла ладонью слезы и выпрямилась, приготовившись к бою.

— Самая плохая подруга за всю историю Британии, вот кто ты такая! — неожиданно заявил Блэк, ткнув в нее пальцем.

С каких это пор она ему в подруги записалась?

— Будь я на месте Северуса, — продолжил он, — я бы после такой шутки выкинул тебя из жизни быстрее, чем загонщик — бладжер с поля! Ему что, по-твоему, проблем в жизни мало? Какая же ты невероятная дура!

Это уже было слишком.

— Да как ты… не смей так со мной разговаривать, Блэк! — Лили вскочила на ноги, доставая из кармана палочку.

Но Сириус явно не собирался драться.

— А нечего влюблять меня в своих друзей! — завопил он, проносясь мимо нее к лестнице.

После этого в гостиной повисла блаженная тишина, но Лили совсем не хотелось больше здесь оставаться.

Минутку, он сказал «будь я на месте Северуса»?

Chapter Text

Как в старой сказке, ваше высочество: «Это не так, и не было так, и дай
боже, чтобы этого не было».
Бенедикт, «Много шума из ничего»

Северус придирчиво разглядывал лежащие перед ним на вчерашнем выпуске Пророка ингредиенты.

Любовные зелья и противоядия к ним — совершенно особенный тип зелий, почти целиком состоящий из растительных компонентов. Никаких лягушачьих лапок и соплей гоблина — максимум голубкина кровь (или кровь девственницы, но это уже особые, темномагические варианты). А так: розовое масло, корни полыни, лепестки водосбора… ну и, разумеется, стебельки луноландыша, хрупкие и нежные, как сама первая любовь.
Северус кончиком пальцев погладил цветки, добытые с таким трудом и, разумеется, как по особо мощному и вредному заклинанию, это простое действие вернуло его в темную безлунную ночь в Запретном лесу, где Блэк…

Северус мотнул головой. Он не хотел думать о Блэке.

К сожалению, его собственный разум, прежде холодный и рациональный, плевать хотел на то, чего он хотел или не хотел.

Отныне Блэк в его мыслях стал даже несноснее, чем в реальности, потому что здесь от него хотя бы можно было получить передышку. В мыслях же тот являлся когда хотел, независимо от того, был ли вокруг день или же глубокая ночь.

Северус тряхнул головой еще раз, так сильно, что волосы упали на лицо и чуть не угодили в разогретый котел с готовящимся настоем.

Блэк — источник и причина всех его бед. Он невыносимый, агрессивный, безобразно… восхитительный засранец с пронзительными глазами.

Кошмар.

Анимаг, чтоб его мать дементоры зацеловали.

Анимаг с мантией-невидимкой.

Анимаг с мантией-невидимкой и пронзительными… да чтоб его гиппогрифы сожрали!

Северус рукой смел выстроенные в ряд пустые флаконы, ждавшие новые составы.

— О-о-о, тяжелый случай, — траурно простонал девичий голос над ухом.

— Свали, Миртл, — огрызнулся Северус.

Привидение, разумеется, никуда сваливать не собиралось. В конце концов, это был ее туалет.

— Знаешь, прежде чем я умерла, я читала одну книгу… не прям в кабинке, конечно, — Миртл плавно закружилась вокруг вычурных проржавевших раковин, — она называлась «Замок любви». Ты напоминаешь мне героиню оттуда…

— Че-е-его? — возмутился Северус.

Вот уж героиней он точно ниоткуда не мог быть!

Где вы видели тощую, сутулую героиню с длинными конечностями, огромным носом и сальными патлами? Да кто стал бы читать книгу про такую, тем более — любовный роман?

Однако Миртл считала иначе.

— Да-да, леди Гвендолен! Вся такая гордая, неприступная, холодная, как вчерашняя рыбина на прилавке… что? Это цитата! — возмутилась Миртл, глядя на пролетающий прямо сквозь нее стеклянный флакон. — И лорд МакЭвой, этот красавец из древнего шотландского клана, уже и так к ней подступал, и эдак, а она все носилась со своей древней ненавистью за когда-то убитого лордом дедушку…

— Никакая я не леди Гвендолен! — прорычал Северус сквозь зубы, нашаривая ладонью следующую склянку.

— Да нет, точно тебе говорю, один в один! — разумеется, на Миртл никакие гневные взгляды и швыряние стеклом не действовали: она уже была мертва, какой вред можно было ей причинить? — Жаль только, книжку-то я так и не дочитала, так что не знаю, вышла она в конце концов за лорда МакЭвоя, или нет…

— О, я могу тебе подсказать, — прошипел Северус. — Она вышвырнула пресловутого лорда МакЭвоя с горы так, что его килт на голову завернулся, и заявила, что он может катиться в свой высокогорный замок и дальше сам наяривать на волынке!

Миртл задумчиво почесала подбородок.

— Весьма похоже на леди Гвендолен до пятнадцатой главы. Но после поцелуя в живом лабиринте на празднике урожая…

Какого еще… поцелуя?

Северус возмущенно втянул воздух и закашлялся, потому что, отвлекшись на привидение, пропустил нужный момент, чтобы кинуть в зелье водосбор. Не было никакого поцелуя! Он бы никогда не позволил МакЭвою… тьфу ты!

— Миртл, вали в бачок подобру-поздорову!

— А то что? — насмешливо прищурилась та.

— А то я вспомню, что не только зельями увлекаюсь, но и Темной магией, а ей отправить в небытие призрака — раз плюнуть, — протянул Северус, кидая мрачный взгляд исподлобья.

Миртл не ответила, но серьезность заявления оценила. Нижняя губа дрогнула раз, другой… она взвыла так, что стекла в окнах задрожали, и стремительно унеслась прочь, не забыв перед этим в качестве протеста взметнуть потоком воздуха все записи Северуса и перепутать их.

Леди Гвендолин, ну это ж надо!

Наконец-то он мог вернуться к действительно важным делам.

В прошлый раз он брал за основу стандартное противоядие, лишь модифицировал его исходя из предоставленного Лили списка — хотя он так и не понял, использовала она сирень или сироп, и все как-то забывал уточнить. Хотя это очевидно оказалось бесполезным: Блэк проглотил зелья как пинту сливочного пива и даже глазом не повел.

Вместо этого он повел себя как полнейший кретин, каким и являлся, и продолжил ему надоедать.

Северус вздохнул.

Очевидно, что здесь нужно что-то посерьезнее. Возможно, даже замешанное на кровной магии. Хотя как Лили могла сварить такую сильную штуку, кидая ингредиенты не глядя — загадка, которую и Сфинксам не разгадать. Но у него есть луноландыши. В книге писали, что это одно из мощнейших волшебных растений, почти такое же сильное как пресловутый Поцелуй Истинной Любви. Луноландыши могут развеять любые чары, но, к сожалению, только при правильном приготовлении — нельзя просто взять и сгрызть стебелек.

Так что работы предстоит еще много.

— Ого, Сев, что у тебя тут произошло?

Не отрывая взгляда от собственной тетради, Северус взмахнул палочкой и вернул разбитым склянкам прежний вид.

Послышались тихие мягкие шаги. Повеяло травянисто-цветочным ароматов духов.
Лили огляделась, думая, куда бы ей устроиться, но, так и не найдя чего-то подходящего, взяла один из учебников и трансфигурировала из него большую кожаную подушку, на которую и уселась, скрестив ноги.

— Как продвигается? — спросила она с добродушной улыбкой.

Вместо ответа Северус сунул ей под нос листок.

— Это «сирень» или «сироп»?

Лили растерянно взяла листок и пару мгновений изучала его, покусывая губы.

— Это «циркон», — ответила она в конце концов.

— Чего? — возмутился Северус, выхватывая листок. — Да где… тут ни одна буква не похожа! И зачем ты вообще добавила циркон — он же почти бесполезный! С ума сойти, Лили, ты что, готовила это зелье, предварительно медовухой напившись? Это же просто…

— У тебя все в порядке?

Северус осекся. Голос Лили прозвучал встревоженно — таким она обычно задавала ему вопросы, если во время прогулок обнаруживала синяки на тощих запястьях.

— Почему ты спрашиваешь? — спросил он севшим голосом.

Она повела плечами и заправила за ухо рыжую прядь, выбившуюся из косы.

— Сириус недавно чуть ли не накричал на меня. Из-за тебя. Что-то… что-то произошло тогда в лесу? Он тебя обидел?

Северусу захотелось сжаться, стать как можно незаметнее.

— Нет, — ядовито хмыкнул он, — но само его существование — уже жестокая насмешка надо мной.

Еще бы. Только вспомнить: движения, легкие как у танцора, быстрые, плавные, отточенные; заклятья, слетающие с кончика палочки с невиданной скоростью; крепкие щиты Протего, созданные без единого усилия. И при этом — волосы картинно развеваются от каждого движения, глаза сияют ярче звезд, на высоких утонченных скулах румянец… кто вообще может оставаться таким красивым посреди драки?

У Сириуса Блэка было все, чего ему, Северусу, не получить никогда, хоть убейся об изучение магии.

— Я не знаю, что происходит, Лили, — внезапно признался он.

Ему нужно было, просто необходимо кому-то об этом рассказать, иначе он сойдет с ума.

— Я ненавижу его, — продолжил Северус, с грустью глядя в родные глаза, зеленые, как слизеринский герб. — Все еще ненавижу. Но теперь, после того, как… в общем, за это время кое-что произошло. Всякое. Разное. И теперь… теперь я ненавижу его по-другому, иначе, чем раньше. И я не понимаю, что изменилось и почему все так… и, в общем…

Северус сдался. Он никогда не умел говорить о том, что происходит в его голове. Как он может выразить словами тот хаос? Его мысли о Блэке были похожи на захламленную комнату, в которой не знаешь, за что хвататься в первую очередь, чтобы привести в порядок.

Глупо было надеяться, что Лили как-то поможет.

Как можно объяснить, что раньше он ненавидел Блэка, но думал о нем не чаще, чем об остальных Мародерах, и даже реже, чем о том же Поттере. А сейчас он просто не может перестать думать о нем, и от того ненавидит еще сильнее. Как объяснить, что прошлый, устоявшийся за пять лет взаимной вражды образ вдруг дал трещину, и сквозь него теперь мелькает что-то новое, незнакомое и пугающее?

— Он же придурок, да, Лили? — с надеждой спросил Северус, перебирая пальцами стебельки репешка. — Ничуть не изменился, все такой же Сириус Блэк, как и был? Это все — лишь зелье.

— Что «это»? — тихо спросила Лили.

— Его помощь. Его дружелюбие. Его попытки быть со мной человечным. Я это знаю, но все равно не могу не думать о нем по-другому теперь, — Северус склонил голову, чтобы Лили не увидела за волосами покрасневших от смущения щек.

Произносить такое вслух казалось предательством. Как будто даже признавая, что больше не считает Блэка законченным мерзавцем, он закрывает глаза на все, что пережил по его вине в прошлом. На все обиды, насмешки, болезненные толчки и подножки, острые фразочки, ножом вспарывающие едва нарощенную броню.

«Мне никогда тебя не победить».

Ах, если бы.

— Я расплакался перед ним, — слова давались тяжело, — в лесу.

— Из-за чего?

Северус пожал плечами.

— Потому что он не желает быть тем, кем я его считал. А тот, кем он желает быть… я мечтал о таком друге, когда поступил в Хогвартс. Не подумай, ты моя лучшая подруга, Лили, и я очень рад, что ты не перестала со мной говорить, когда поступила на Гриффиндор, но у тебя есть другие подруги — МакКиннон и МакДональдс, а я как-то… честно говоря, мне всегда хотелось, чтобы у меня тоже была своя компания, как у того же Поттера.

— А как же Мальсибер и Эйвери? Разве вы не друзья?

— Они друзья, да. Между собой. Но они ничего не знают о моей семье, потому что никогда не спрашивали, а я ничего толком не знаю о них. Мне все-таки кажется, что друзья должны делиться чем-то более важным, чем эссе по трансфигурации? Впрочем, я не особенно во всем этом разбираюсь…

— Северус, — теплая ладонь накрыла его пальцы, лихорадочно обрывающие мелкие желтые цветки. — Мне жаль. Мне очень жаль, я не должна была…

— Ты здесь ни при чем, — перебил он ее. — Ты, что ли, виновата, что я…вот такой?

— Какой?

Возмущенный тон Лили явно показывал ее намерение тут же оспорить любой ответ.
Поэтому Северус просто красноречиво хмыкнул и провел ладонью сверху вниз, от сальных волос до протертого старого подола мантии.

— Так что это только моя вина, что я так размяк даже из-за малейшей симпатии от чертова Сириуса Блэка!

Глаза предательски защипало. Черт. Он столько не плакал с тех пор, как отец разломал его детский набор зельевара, который мама сама сделала из старой посуды и полевых растений.

Лили отвела глаза, учтиво сделав вид, что ничего не заметила.

— Сев, послушай меня все-таки. Я должна…

Дальнейшее заглушил грохот открывшейся двери.

— Фу-у-х, еле удрал! Спраут решила прочесть мне отдельную лекцию о том, почему нехорошо бросаться в людей Кусачей капустой, но теперь я здесь, и у меня свободный урок дальше.

Северус торопливо вытер глаза рукавом. Так, что там? С луноландышами можно попробовать сочетать семена коровяка — если варить их достаточно долго, то они дадут защитный отвар…

— Нет у тебя никакого свободного урока, Блэк! — вскочила на ноги Лили. — У нас сейчас по расписанию Прорицания!

Как будет лучше — нашинковать стебельки тонкими кружочками, или выжать сок? Сока получится меньше, но зато он добавит зелью быстродействия…

— Лили, цветочек, зачем мне Прорицания, если я уже наделен Зрением? Не веришь? Семейный дар. Прямо сейчас предсказываю, что Сириуса Блэка не будет на уроке Прорицания. Сбудется наверняка.

Следует еще добавить порошка из корня мандрагоры, чтобы зелье не надо было долго настаивать. И нужно что-то еще, что уравновесит всю эту мощь, иначе у Блэка просто случится помутнение рассудка. Еще больше, чем уже есть.

— Уходи, Блэк!

— Если тебе так неприятно мое присутствие, то ты сама можешь уйти. А у нас с Северусом еще полно работы — да, Северус?

— Нет, — мрачно ответил он, поднимаясь на ноги и по-прежнему отказываясь смотреть на Блэка. — Сейчас нет. Мне нужно подумать, а вы оба мешаете. Так что я ухожу.

Он взмахнул палочкой — иногда ему все еще казалось, что она мокрая и холодная, словно только из ледяного болота — и все записи собрались в аккуратную стопку и сложились в сумку. Еще один взмах — стеклянные флаконы и ингредиенты вернулись в кабинку, где хранились, пока с ними не работали.

Северус, так и не взглянув ни на Лили, ни на Блэка, закинул сумку на плечо, обернулся и вышел.

В коридоре ему стало легче. Воздух без навязчивого аромата вишни и ярких цветочных духов стал как будто чище, и в животе перестало что-то неуютно копошится.

Возможно, он сильно переоценивает дружбу. Вот это она — когда твои друзья ругаются, и ты не знаешь, куда бы деться, чтобы перевести дух? Нет, спасибо. Он останется странноватым одиночкой, если позволите.

Разумеется, ему не позволили.

— Снейп.

Северус застыл как вкопанный. Услышать свою фамилию, произнесенную этим голосом было даже страннее, чем ощущать дружелюбие Сириуса Блэка. Потому что Сириус Блэк, в конце концов, всегда был без царя в голове, от него можно было ожидать чего угодно.

Регулус же Блэк, с другой стороны…

Северус повернулся, успев при этом окинуть гостиную быстрым взглядом. Пусто. У большинства курсов уже начался урок, а те, у кого сейчас перерыв, продолжают обедать или ушли в библиотеку. Только пара однокурсников Регулуса греются у камина, да Эмма Ванити с курса Северуса строит глазки русалкам через окно.

— Блэк, — сухо ответил Северус.

Что этим чистокровным засранцам от него надо?

— Тебе письмо от Люциуса, — Регулус, похожий и непохожий на брата одновременно, протянул тонкий изумрудный конверт с серебристой сургучной печатью.

— А ты что, почтовой совой заделался? — едко хмыкнул Северус.

Однако этого Блэка не так-то просто было пронять.

— Мне сказали, мой брат доставляет тебе больше неприятностей, чем обычно, — спокойно произнес он с невыносимо скучающим видом.

Что?

Сердце забилось чаще. Он знает? Если да, то как много? Ну точно ничего про… а если да? Все говорят, что Сириус не общается с младшим братом, но с другой стороны, эти же люди уверены, что он ни за какие деньги не останется наедине с Северусом. Вдруг старший Блэк рассказал все младшему Блэку?

— Не понимаю, о чем ты, — дрогнувшим голосом ответил Северус и принялся нетерпеливо срывать сургуч.

— Он может быть невыносим, когда хочет, — голос Регулуса впервые окрасился какой-то эмоцией, но разобрать ее Северус не смог.

В письме — или, скорее, записке на клочке салфетки — всего два слова:

Я разочарован.

Еще одна загадка, на изучение которой у Северуса не было сил.

— Если Сириус перейдет границы дозволенного, просто скажи мне. Я подключу родителей, если потребуется.

«Ну, даже не знаю, Регулус. Считается ли предложение трахнуть меня на ящиках в подсобке пересечением допустимых границ?»

Северус мотнул головой, прогоняя непрошеное воспоминание.

— Да, Блэк, я понял. Спасибо. Надеюсь, до этого не дойдет.

Он скомкал загадочную записку Люциуса и сунул в карман.

Но ее содержание не давало покоя весь остаток дня. Чем именно Малфой разочарован?

Люциус, разумеется, тоже не был ему другом — слишком большая разница в возрасте, которая со временем, может, сотрется общими интересами и знаниям, но пока еще весьма ощутима. Но для Северуса он всегда был кем-то вроде… покровителя. Школьного наставника. Про сам Хогвартс он не мог бы рассказать ничего нового — Северус прочел всю Историю Хогвартса, едва только получил от матери подержанный учебник. Но вот в том, что касалось волшебного мира за пределами школьной территории — тут Люциус был бесценен. Как живут и чем дышат чистокровные волшебные семейства, кто из них продолжает славные традиции, а кто позорно «омаглился» в попытках развеять скуку. Новости, сплетни, догадки — вот чем полны письма Люциуса обычно. И они всегда длинные. Порой сове даже тяжело было нести в лапах конверт — настолько пухлым он мог быть.

О чем они переписывались в прошлый раз? Северус уже и не помнил. Прошлое письмо он отправил еще до неразберихи с Блэком. Но вроде бы там не было ничего обидного для Люциуса. Они обсудили его предстоящую помолвку (может, от Северуса ожидали подарок?), и очередную агитационную программу лорда Волдеморта, которого Люциус считал будущим магического мира и обещал, что Северус, с его талантами, обязательно привлечет к себе внимание.

Ладно уж, чего гадать. Люциус все равно не соизволит объяснить, пока не остынет. Есть у него такая дурная черта — полностью игнорировать обидчика, — так что можно ожидать, что следующее письмо Северус получит нескоро.

А может, не получит вовсе.

«Ну что ж, так тому и быть» — решил Северус, разглядывая вечером полог кровати, — «у меня и без него есть, о чем тревожиться»

Писать в темноте, при свете Люмоса от зажатой в зубах палочки, было неудобно, но если он не отвлекался на разработку зелья — сок стеблей луноландыша, толченный лунный камень, порошок из корня мандрагоры, цветы репешка, полынь — то мысли сами собой возвращались к Люциусу, от него к Регулусу, и, разумеется, словно магнитом тянулись к Сириусу Блэку.

Ну вот.

Бесполезно.

Северус отбросил в сторону записи, потушил палочку и откинулся на смятую подушку.

Она пахла полынью — горьковато и травянисто.

Блэк хрипло, тихо задал вопрос ему в шею когда-то…

«Чем ты пахнешь?»

От этого воспоминания Северуса бросило в дрожь.

Интересно, а если бы…

«Нет.»

Но если бы Блэк…

«Нет!»

… на самом деле был в него влюблен?

«Ты пропащий человек, Северус Снейп.»

Северус в принципе никогда не представлял кого-то в него влюбленным — пусть и пытался несколько раз, пока верил, что Лили станет его подружкой, когда они вырастут. Но эти фантазии были такими неловкими и неуклюжими, что Северусу очень быстро расхотелось о них даже думать.

Тогда ему было тринадцать и он едва ли представлял, как вообще ведут себя влюбленные люди. Точно не так, как его родители, которые кричали друг на друга, и громко хлопали дверьми, и старались как можно меньше находиться рядом… даже Северус, с его скудными познаниями, понимал, что это никакая не любовь.

Сейчас он знал больше. Пусть и не из собственного опыта.

Поэтому, закрыв глаза, легко представил, как Блэк утянул бы его прямо у двери класса на перемене, завел в потайную нишу и толкнул к стене, грубо и бесцеремонно, потому что… ну, это все еще Блэк.

А потом Северус вновь бы ощутил жар чужого тела, прижимающегося к нему, на контрасте с холодом камня, кончик носа, ведущий от плеча вверх по шее, губы, целующие тонкую, покрытую мурашками кожу. Запах вишни, сладкий и пьянящий.

— Смотри на меня, Северус.

Пальцы поддели бы подбородок, заставили сконцентрировать плывущий взгляд на красивом лице и глазах, мягких, как бархат…

Ладонь медленно опустилась вниз, к ширинке.

— Нет! — выдохнул Северус, отдергивая руку, словно обжегшись.

Он никогда — никогда! — не станет заниматься этим, думая о Сириусе Блэке!

— Нет, — повторил он и упрямо покачал головой, стряхивая непрошенные фантазии, — нет. Нет. Нет. Нет…

— Прекрасно, — раздался сонный ворчливый голос Мальсибера, — признавайтесь: кто сломал Снейпа?

Chapter Text

Я молод был доселе по годам,
Но разум мой созрел до основанья
И нынче стал вождем моим желаньям.
В твоих глазах читаю в этот миг
Рассказ любви в прекраснейшей из книг.
Лизандр, «Сон в летнюю ночь»

Джеймс Поттер нетерпеливо переминался с ноги на ногу у дверей Большого Зала.

Первым желанием Лили было развернуться и уйти — как можно быстрее, чтобы ее не заметили — но она вовремя вспомнила, что сама назначила эту встречу.

Поттер ведь предложил помочь?

Ей нужна помощь.

— Привет, — промямлила Лили.

Кажется, впервые за все время обучения она здоровалась с Джеймсом первая!

Обычно он замечал ее гораздо раньше, и выкрикивал приветствие во весь голос, от чего Лили вздрагивала и иногда даже роняла то, что держала при этом в руках. Несколько раз во время обедов его приветствие стоило ей испачканной блузки и обожженных кипятком запястий.

Голос у Поттера был, как сказала бы мама, «командный». Звонкий и громкий, он заполнял собой все пространство без рупора и заклинаний. Во время квиддичных матчей его единственного из игроков было четко слышно, какая бы погода не стояла на поле. Вероятно, именно поэтому он и получил больше всего наказаний за оскорбления противников.

Сейчас, услышав вялое приветствие, Джеймс Поттер просиял, ослепив ее хорошо знакомой самодовольной «да-я-капитан-квиддичной-команды-и-чертовски-хорош-собой» улыбкой. Так что как-то даже неловко стало.

— Привет, Сниджет. Готова к бою? Я только что видел Мэри, она пообещала проводить нас к своей кузине. Как ее там… Гвиневра?

— Гвинет, — Лили недоуменно нахмурилась. — Когда ты успел перехватить Мэри?

— Прямо над тарелкой с рагу. В конце концов, я — лучший загонщик в этой школе! — и Поттер взлохматил волосы надо лбом, которые и без того выглядели так, словно его лунтеленок лизнул.

«А ты всерьез хотела поцеловать этого парня, Лили Эванс» — внутренний голос был до дрожи похож на недовольное ворчание Северуса.

Лили поежилась и закатила глаза на несмешную остроту.

— Пойдем уже.

— Эй, ну чего ты дуешься? Сама же попросила помочь! — спросил Джеймс, догоняя ее в проходе между столами.

— У меня просто случилось помутнение рассудка, — упрямо сказала Лили и крепче сжала ремешок сумки, — не хочешь — можешь не помогать. Не понимаю, с чего ты вообще предложил…

Тишина за плечом показалась гнетущей и потянула назад лучше всякой веревки, заставив притормозить. Он ушел?

Да ну. Не может быть.

Но если оглянуться, то не покажется ли она отчаянной?

Руку чуть повыше локтя сжали. Лили обернулась.

— Это и моего друга касается, в конце концов. Забыла? — спокойным и оттого удивительно взрослым тоном спросил Джеймс.

Смотреть ему в глаза оказалось невыносимо, и Лили опустила взгляд в пол. Она просто не могла заставить себя. Они слишком близко. Даже ближе, чем в гостиной… Она может почувствовать не только запах эвкалипта, вероятно, от одеколона или дезодоранта, но и слабый кремовый аромат пены для бритья. Джеймс Поттер бреется?

Внезапно перед глазами мелькнул образ, от которого она очень хотела бы отмахнуться. Образ Джеймса в одном полотенце на бедрах, который запрокинул голову и осторожно ведет опасной бритвой по длинному горлу.

Лили сглотнула. Что-то у нее в животе перевернулось.

— Да, точно, — пискнула она лаковым носкам своих туфель. — Да-да… Я… Ты прав. Идем к Гвинет?

Хватка на руке исчезла. Джеймс глубоко вздохнул.

— Конечно.

«Ох, ну и дуреха же ты, Лилс.»

Заткнись.

«Помешанная дуреха. Ты не можешь меня заткнуть, ты страшно передо мной виновата, помнишь?»

Лили фыркнула. Она виновата перед настоящим Северусом, а не перед собственным дурацким внутренним голосом, отчего-то им прикидывающимся.

Мэри они нашли на другой стороне зала, около стола Рейвенкло. Она говорила с высокой длинноногой шестикурсницей, чьи каштановые волосы вились красивыми мелкими кудрями — вероятно, Гвинет.

Когда Лили и Джеймс подошли к ним, Мэри улыбнулась. Вот только улыбка эта была очень виноватой.

Сердце Лили пропустило удар.

«В чем дело?» — одними губами прошептала она.

Мэри тряхнула кудрявой головой.

— Гвинет, познакомься, это — Лили Эванс и Джеймс Поттер, — представила их Мэри, которая всегда была очень вежливой, порой даже без надобности — ведь казалось невероятным, что кто-то мог бы не знать капитана гриффиндорской сборной по квиддичу. — Это Лили попросила меня с тобой поговорить. Можешь повторить им то же, что и мне?

Шестикурсница повернулась. Она оказалась очень красивой — девушек с подобными утонченными лицами Лили видела разве что в маминых модных журналах. И, разумеется, как и при взгляде на идеальных моделей на глянцевых страницах, тут же показалось, что сама она слишком коротконогая, невзрачная, бледная, а волосы у нее дурацкого ржавого цвета и топорщатся соломой.

Лили скосила глаза на Джеймса — но того, кажется, красота шестикурсницы ничуть не впечатлила.

— Да нечего рассказывать, в общем, — Гвинет откинула роскошные кудри за спину. — Я про это не болтала: еще не хватало! Еще окажется, что все это неправда! Обзовут сплетницей, а то и чего похуже. Я знаю Марлин: она могла придумать что угодно просто, чтобы подразнить Мэри. Кузина слишком простодушна и верит всякой ерунде!
Лили выдохнула с облегчением: наконец-то! Как будто с плеч свалился тяжеленный камень.

— Единственное…

Кажется, рано радовалась. Камень вернулся на прежнее место. Горло перехватило.

— Ты все-таки рассказала, — произнесла Лили, пожалуй, слишком уж обвиняющим тоном.

Гвинет смерила ее холодным взглядом.

— Ну, а кто бы удержался? Ты знаешь, что в прошлом году Сириус Блэк пригласил меня на свидание в День Святого Валентина? — это она спросила у Джеймса, при этом сердито скрестив на пышной груди руки.

Джеймс прищурился, как обычно делал перед ответом на уроках, а потом щелкнул пальцами:

— Точно! Ты — Гвинет МакДугал!

Девушка презрительно хмыкнула.

— Тогда, может, ты и скажешь, что было дальше?

— Откуда ж я знаю? — удивился Джеймс. — Мы друг за другом в опочивальни не ходим.

— Хорошо, расскажу сама. Сириус пригласил меня, и я, как дура, целый час ждала его у входа в чайную, пока подруга не сказала мне, что он давным-давно сидит в «Трех Метлах» с Кассандрой Блоксам! С этой лохудрой! А ведь клялся, что они расстались! «Ну что ты, детка, какая Блоксам, я что, похож на мужчину без намека на хороший вкус?» — передразнила она льстивый голос Блэка.

Лили бросила на Поттера взгляд, в котором — она на это надеялась — явно читалось обещание прикончить Сириуса Блэка при первой же встрече. Медленно и мучительно.

Джеймс рассеянно пожал плечами: даже его обаяния и красноречия не хватило бы, чтобы выпутать лучшего друга из такого переплета.

— Сириус поступил, как полный осел, — сочувственно произнесла Лили.

Гвинет яростно кивнула.

— Так что поделом ему! Пусть теперь таскается за этим чуди… ой! — Мэри ощутимо ткнула кузину в бок локтем. — Точно… вы же с ним вроде друзья, да? Со Снейпом?

— Пожалуйста, Гвинет… — вздохнула Лили. — Кому ты рассказала?

— Я не помню.

Ох, да чтоб это все!

Лили едва не застонала от разочарования.

— В смысле — ты не помнишь? — недоверчиво скривился Джеймс. — Что, под Обливиэйт попала?

Гвинет издала несколько фальшивых смешков и тут же состроила кислую мину.

— Очень смешно, Поттер. К твоему сведению, не только заклинания могут лишить человека памяти, но и хорошая порция, — она понизила голос, — огневиски. Впрочем, ты, возможно, еще слишком юн, чтобы баловаться подобным?

Джеймс, разумеется, искренне возмутился такому предположению, но Лили-то хорошо видела, как у шестикурсницы заблестели глаза, и какую именно ухмылочку она при этом из себя выдавила.

Невероятно.

Гвинет МакДугал флиртовала с Поттером прямо посреди разговора!

Пока Лили и Мэри находились в футе от них!

— Могу тебя уверить, — нахохлился недоумок Поттер, выпятив грудь, — что я достаточно взрослый…

— Так что произошло? — перебила его Лили.

Она сюда не личную жизнь этому оленю пришла устраивать.

Гвинет, явно раздосадованная, перевела внимание на нее.

— На выходных у нас в башне была вечеринка… да, не смотрите так, мы, рейвенкловцы, точно так же ценим хорошую гулянку, просто достаточно умны, чтобы не попадаться. В общем, Селестина Уорлок, коктейли с медовухой, партии в шахматы Огдена — это когда вместо фигур стопки с огневиски… Ну и какая-то девчонка стала жаловаться на Блэка, — обычное дело, на всех факультетах на любой вечеринке найдется та, что будет из-за него ныть, — а я вспомнила историю, которую рассказала Мэри, и рассмеялась. Она, само собой, спросила, и чего это я смеюсь над ее бедой. Ну, я и поделилась. И извиняться не собираюсь, — Гвинет нахмурилась и уперла руки в бока. — Сириус Блэк поступает с девчонками, как последняя свинья, он заслужил все, что с ним происходит! А может, даже и больше…

— Черта с два!

Лили от неожиданности едва не подпрыгнула: Джеймс взвился, словно пламя в камине, из которого вот-вот кто-то появится.

— Прошу прощения? — хмыкнула МакДугал.

— Вот и правильно, потому что нечего на него наговаривать, — Поттер поправил покосившиеся очки и запустил в волосы пятерню, — я хорошо его знаю, и могу вас заверить, что лучше Сириуса на свете вообще мало людей, и уж совершенно точно никому не позволено называть его последней свиньей.

— На-а-адо же… нет, ну может, с вами, мальчиками, он и нежен без меры — стоит спросить Снейпа, — но я лично не знаю, как еще назвать того, кто позвал на свидание девушку и забыл ее предупредить, что у тебя, вообще-то, есть еще одна!

Тут Лили все-таки была на стороне Гвинет, пусть даже симпатии та вызывала мало.

Но произнесенная невзначай фамилия Северуса отвлекла от происходящей перепалки. Лили оглянулась на слизеринский стол. Сева там не было. Наверняка он, как и в прошлые дни, пропустил завтрак и обед, чтобы запереться в заброшенном туалете и варить противоядие для Блэка…

В животе скрутился ледяной узел.

Надо потом ему хоть сэндвичей принести.

— Пожалуйста, Гвинет, — она подавила горький привкус неприязни во рту и улыбнулась, — попытайся вспомнить, кому ты говорила…

— Ой, да ни к чему это! — отмахнулась та, красиво качнув тонкой изящной ладонью. — Говорю же: там все были навеселе, наверняка, девчонка помнит из нашего разговора не больше меня.

«Но ты-то помнишь разговор, идиотка!» — захотелось закричать Лили.

Вместо этого она улыбнулась еще слаще.

— И все-таки, я была бы очень благодарна…

Гвинет показательно закатила глаза.

— Ну хорошо, — сдалась она. — Я попробую. Если…

Ну разумеется, такие, как МакДугал, просто так ничего не сделают!

— … если Сириус Блэк извинится передо мной.

Лили посмотрела на Поттера. Тот пожал плечами.

— Да без проблем, — сказал он.

Ах если бы. Проблемы все еще оставались. Висели над их головами, как заколдованные колотушки. К сожалению, разговор ничуть не уменьшил тревогу Лили, и уходя из Большого Зала, она чувствовала себя даже более опустошенной, чем до этого. Если поначалу в ней еще теплился огонек надежды, что беседа с Гвинет расставит все по местам и станет последней, что после можно будет расслабиться и наконец-то поговорить как следует с Северусом, то теперь… Все осталось по-прежнему. Слишком шаткое положение. Как пытаться насыпать в зелье стрекозиных крыльев на глаз, потрясывая полной банкой прямо над котлом. Даже хуже, потому что самое страшное, что может произойти из-за перебора стрекозиных крыльев в зелье — это неприятный запах тины в конце…

«Ты думаешь не о том, о чем стоило бы.»

Да. Ничего не изменилось. А может, и вовсе испортилось еще больше: кто знает, кому рассказала эта, таинственная, собеседница Гвинет?

Лили окинула взглядом переполненный коридор. Может ли вот эта пятикурсница с Хаффлпафа знать? Или слизеринский семикурсник? Или вот эта парочка хихикающих в уголке четверокурсниц?

«Не паникуй», приказала себе Лили.

Если бы эта история стала известна тому, кто хотел бы причинить Лили, Сириусу и Северусу вред — уже было бы понятно.

Но она все равно паниковала.

Не выжидает ли некто наиболее подходящего момента, чтобы раскрыть историю всей школе?

Да ну, смешно. Чепуха.

Носа коснулся запах полироли для метлы и эвкалипта.

— Сниджет.

— Я не-на-вижу твоего лучшего друга, Поттер, — Лили устало прикрыла глаза.

В голосе зазвучали сдерживаемые слезы. Очень хотелось бы, чтобы когда она открыла глаза, Поттер исчез. И Большой Зал исчез, и вся школа — а Лили бы оказалась на берегу реки в Коукворте в тени раскидистой ивы и подкармливала Сева шоколадом, делая вид, что не замечает, как торчат в вороте отцовской футболки костлявые ключицы.

— Да будет тебе. Ты же не всерьез? — стушевался Джеймс.

Лили вернулась в реальность.

Он что, издевается?

— Если бы Блэк не вел себя как болван с девчонками, нам не пришлось бы устраивать этот поиск иголки в стоге сена. Впрочем, нет! Если бы он не вел себя как болван, всей этой ситуации вообще бы не было! Можешь защищать его сколько влезет, но твой лучший друг — очень плохой человек!

— Это мой-то лучший друг плохой человек? — Джеймс возмущенно всплеснул руками: очки тут же скосились и сползли на кончик носа. — А твой лучший друг, Эванс? Ты как будто не замечаешь, что он по самые уши в темные искусства нырнул! Шарахается повсюду с этими своими дружками, каждый из которых спит и видит, как бы записаться в Пожиратели смерти, грубит всем подряд, огрызается… если это для тебя хороший человек, то даже не знаю… может, стоит пересмотреть взгляды на жизнь?

— Напоминаю, что Северус сейчас тратит время на то, чтобы помочь твоему лучшему другу, так что на твоем месте я бы следила за языком!

Джеймс фальшиво и натужно рассмеялся.

— Вы только посмотрите, великий мученик нашелся. А напомни-ка мне, из-за кого бедному святому Нюниусу приходится теперь тратить свое драгоценное время? Кто решила, что она мастер уморительных шуток и жутко облажалась, а?

Лили прикусила изнутри щеки, чтобы не закричать, потому что у нее не было ни единого слова в оправдание. Поттер прав, конечно же прав, но признать это было бы слишком унизительно и болезненно.

Кроме того, он был прав не во всем.

— Северус — не плохой человек, — твердо ответила Лили. — Ты не знаешь его. И тебе, богатому чистокровному красавчику, звезде школы, никогда не понять, с чем ему приходится иметь дело каждый день.

Джеймс с честью выдержал ее нахмуренный взгляд, но его пыл заметно угас.

— Сириус тоже, — тем не менее, упрямо возразил он.

Кажется, в этом споре каждый из них останется при своем.

Повисло молчание.

Наверное, стоило бы развернуться и уйти, — разговор был исчерпан, и больше им, вроде как, нечего делать вместе? — но Лили чувствовала, что не готова сейчас остаться в одиночестве. Она была зла на Джеймса. Он изрядно бесил ее своим длинным носом с криво сидящими очками, растрепанными волосами, поджатыми губами и желваками на смуглой челюсти, но тем не менее его присутствие как будто позволяло держать себя в руках. Придавало сил. Успокаивало.

— Хочешь проветрить голову? — внезапно спросил он, рассматривая свое отражение в ближайших рыцарских латах. — Нам явно не помешает.

— Скоро урок начнется.

— У нас есть еще полчаса. Успеем пройтись до теплиц.

— До теплиц? — удивилась Лили.

— Идем.

Он взял ее за руку и повел к выходу, а она от неожиданности позволила.

Во дворе мягкий снег искрился жемчугом и серебром под солнечными лучами, лежал пушистыми подушками на живой изгороди внутреннего двора, на медных вепрях по обе стороны от входных дверей, на бледном мраморном фонтане, сейчас тихом и пустом. Мороз пощипывал щеки и колол кончик носа. Воздух был прозрачным и сладким как мятный лимонад.

Хогвартс, осыпанный снегом, выглядел как искусный пряничный домик, вылепленный на Рождество гениальным кондитером.

На душе стало чуть светлей. Удивительно, как красота вокруг может хотя бы на миг излечивать раны. Иногда одного красивого заката, или драгоценных капелек росы на лепестках, или сладкого прохладного аромата весеннего утра достаточно для того, чтобы на миг отогнать мрачные мысли. Такие себе крохотные ежедневные Патронусы.

Лили улыбнулась.

Этот замок — волшебный во всех смыслах.

Ничто так не воодушевляло, как вид высоких карамельных башенок с шоколадной черепицей и леденцовых окошек.

Прекрасен в любое время года.

Когда Северус рассказывал о школе — давным-давно, в запыленных переулках летнего Коукворта, — и у него от восторга горели глаза, хотя сам он ни разу тогда Хогвартса не видел, было так легко забыть, что перед ней всего лишь худой болезненный ребенок в поношенной одежде. Настолько он звучал внушительно. Уверенный в каждом слове. Он ничуть не сомневался, что замок, про который он рассказывает новой подруге — самое прекрасное и чудесное место на свете.

Лили сглотнула горькую слюну. Она ведь даже не знала, думает ли он все еще так.
Едва ли. Точно не после того, с чем здесь столкнулся.

— Куда мы? — спросила она у Джеймса, чтобы отвлечься.

Рука в его большой ладони согрелась и стала почти горячей.

— Я же сказал — в теплицы.

Они свернули направо под каменной аркой и пошли по извилистым каменным дорожкам мимо школьного сада.

— Следующий урок не травология.

— Тем лучше.

Лили поскользнулась на заледеневшей брусчатке, но не упала.

Посмотрите на него, загадками говорит.

Выпендрежник.

Джеймс подтащил ее ближе, чтобы поддержать, если решит упасть еще раз, и Лили поняла, что жар от ладони распространился дальше: по локтю, до плеча, по ключицам… и прямо к сердцу.

Захотелось тут же выдернуть ладонь, и в тоже время — сохранить это тепло как можно дольше.

В конце концов Джеймс привел ее к теплице номер три, однако, к удивлению, они не свернули ко входу, а прошли по дорожке дальше, туда, где стеклянные стены скрывались за густыми зарослями кустарников и деревьев.

— Поттер, если это одна из твоих дурацких шуточек… — утомленно вздохнула Лили.

Честное слово, она сегодня достаточно настрадалась и не готова терпеть его чувство юмора.

— Никаких шуток, торжественно клянусь.

— Я не полезу за тобой в эти кусты. Они мокрые, на них полно снега и… ай!

Теперь Лили и сама стала мокрой и обсыпанной снегом как сахарной пудрой, потому что Джеймс, не слушая протестов, нагло протащил ее прямо сквозь кустарник.

— Поттер, ослиная твоя голова…

Она добавила еще парочку выражений, которых ни один чистокровный волшебник бы не понял, зато Сев вне всякий сомнений нашел бы весьма меткими и уморительными.

За полосой зарослей оказалось гораздо больше места, чем Лили думала: от стены теплицы до первых ветвей было не меньше пяти футов, так, что и Джеймс, и она сама помещались вполне свободно, хотя и стояли плечом к плечу.

— Ты идиот, Поттер, — насупилась Лили.

В ответ он ухмыльнулся и привычно взъерошил челку, создав крошечный снегопад.

— Да, я уловил основную мысль твоей тирады. Давай, а то на урок опоздаем!

— Куда, прямо в стену? С меня, может, и сошел летний загар, но на привидение я все еще не тяну!

— Ох, Сниджет, ты как будто первый год в школе учишься, — произнес он с многозначительной улыбкой и жестом, который заставил бы любого магловского фокусника позеленеть от зависти, достал из кармана палочку.

Один короткий взмах, невнятное заклинание, которого Лили не расслышала, — и ближайшая стеклянная панель в стене теплицы растаяла, как дым. Наружу вырвался теплый, влажный воздух, густо запахло землей, сладким травяным соком и цветами. После солнечного зимнего дня стоявшая в теплице полутень поначалу ослепила, и Лили двигалась внутри на ощупь. Они занимались в теплице номер три не так часто, поэтому планировка вспоминалась с трудом. Приходилось прислушиваться, чтобы ненароком не угодить на грядку к кусачей капусте.

Лили охватило любопытство. Она еще подозревала, что вся эта прогулка в конце концов обернется лишь нелепым розыгрышем, но что-то в поведении Джеймса, в том, какими неожиданно-нервными были его движения и улыбки, интриговало.

Лили вспомнила, как думала, что Поттер таскает подружек на свидание на Астрономическую башню. Но…

Если подумать, теплицы подходят даже лучше. По крайней мере, здесь нет возможности подхватить воспаление легких после жаркого поцелуя.

Хочет ли она, чтобы Джеймс Поттер поцеловал ее?

«Не ври себе, Лили Эванс» — с насмешкой протянул внутренний голос.

И в этот раз он принадлежал ей самой.

— Смотри, — холодные ладони Джеймса легли на плечи и повернули ее вправо, — вот ради чего я привел тебя сюда.

Лили моргнула.

Там, в деревянных ящиках, поставленных друг на друга ярусами, сияли тусклым, призрачным белым светом крупные цветки на длинных черных стеблях. Их кружевные лепестки плотно смыкались вокруг темной сердцевины, а воздух вокруг мерцал от мелких спор, как будто кто-то неустанно посыпал ящики серебристыми блестками.

— Моли… — восхищенно протянула Лили.

Застать цветение молей в Хогвартсе — непростая задача. Профессор Спраут зорко следила, чтобы ни один ученик не попадал в теплицу номер три в это время: моли — цветы деликатные, если кто-то неосторожно прикоснется к лепесткам, они тут же съежатся, почернеют и потеряют все магические свойства. А эти цветы — противоядие от многих чар, неотъемлемый компонент Рябинового отвара.

— Спраут еще не знает, что они расцвели, — произнес над ухом голос Джеймса, послав мурашки вниз по позвоночнику, — это случилось только пару часов назад.

— В таком случае, — тихо произнесла Лили, улыбнувшись, — двери в теплицу еще не заперты, и мы могли бы не проникать сюда, словно воры, окольными путями. Не так ли?

От его мягкого смешка приятно защекотало кожу на виске.

— Будет лучше, если о нашем присутствии никто не узнает. Ничего не замечаешь?

Лили присмотрелась к ящикам. На первый взгляд все было в порядке. Но после того, как она трижды внимательно проследила взглядом по рядам цветов, кое-где обнаружились несколько искусно обезглавленных черных стебельков.

— О, — с пониманием произнесла она. — Дай угадаю — ты узнал об этом от своего лучшего друга, не так ли?

Не было сомнений: только один человек во всей школе, помимо профессора Спраут, сумел бы так точно и аккуратно срезать цветы, не повредив соседние.

От мысли, что этот человек — ее лучший друг, в душе Лили зазвенела задетая струнка гордости.

Вот почему Сева не было ни на завтраке, ни на обеде: он добыл очередной бесценный ингредиент для своих экспериментов.

«И поделился этим с Блэком раньше, чем с тобой».

— Умница, Сниджет.

— Почему ты называешь меня так? — Лили резко обернулась, едва не спровоцировав неловкое столкновение носами. — Почему «сниджет»?

— Я думал, это очевидно, — Поттер осторожно протянул ладонь и заправил упавшую ей на лицо прядь волос за ухо. — Потому что ты точь-в-точь золотой сниджет. Редкая, драгоценная и практически неуловимая.

Лили с трудом сглотнула. Губы у нее внезапно пересохли, как у путника, плутающего по пустыне который день подряд без капли воды. Как будто солнце опалило ее и высушило. Как будто она умрет, если немедленно, прямо сейчас не получит хотя бы глотка.

Джеймсу Поттеру в этой фантазии отводилась роль ручья в оазисе — прохладного, чистого, манящего…

На расстоянии вытянутой руки.

На задворках сознания, уже плывущего от полутьмы и густых, сладковатых ароматов теплицы, все еще пытался прорваться голос разума.

Может, она просто заразилась февральской лихорадкой? Все вокруг подхватили романтическую чушь, как особо прилипчивый вирус, даже Северус, кажется. Вот ей и вскружило голову. И если она сейчас поддастся искушению, поцелует Поттера — прямо в мягкие, четко очерченные, улыбающиеся губы — не пожалеет ли завтра? Вдруг наваждение схлынет, как действие нормального любовного зелья? И ей придется объяснять, что она ни в коем случае не хотела давать ему надежду, а просто… а чего она, вообще, хочет?

Но это не самое страшное.

Самое страшное — это если завтра наваждение спадет с Джеймса.

Вдруг Лили целуется настолько плохо? И он все время будет думать лишь о том, как впустую потратил пять лет, пытаясь добиться расположения девчонки, у которая губы как вялые рыбины?

Или он ужасный бессердечный бабник, что отмахнется от нее, как от мошки, едва получит желаемое?

Да, поцелуй — однозначно плохая затея. Минусов куда больше, чем плюсов.

Однако вопреки этому, Лили уже положила ладонь Джеймсу на грудь, ощутив под слоями мантии твердые мышцы, прикрыла глаза и даже чуть-чуть приподнялась на цыпочки.

До фатальной ошибки оставалось всего ничего.

Что-то брякнуло в стороне, но Лили не стала отвлекаться.

Три, два, один…

— Что это ты делаешь? — резко и громко спросил Джеймс Поттер.

«Пытаюсь поцеловать тебя, дурень!»

Но оказалось, он обращался вовсе не к Лили.

Лили отшатнулась и спрятала руки за спину, как будто прикосновение к чужой мантии запятнало ладонь краской и теперь любому хватило бы одного взгляда, чтобы понять все ее потайные желания.

— Я-то как раз не делаю ничего особенного, — из-за горшков с златоцветниками вышла, с ухмылочкой поправляя очки, Берта Джоркинс. — А вот что вы тут делаете?

— Знаешь, Джоркинс, чрезмерное любопытство может однажды оставить тебя без твоего длинного носа, — процедил сквозь зубы Джеймс.

Стоило бы одернуть его за грубость, но отрицать, что Берта ввалилась крайне не вовремя и из-за этого Лили теперь разъедало горькое разочарование, было глупо.

— Это теплица, Поттер, она в свободном доступе у всех учеников, не только у тебя.

Берта самодовольно вздернула пухлый подбородок и тряхнула куцыми косичками. Сама она наверняка упивалась случившимся — тем, что застала их обоих в такой неловкой ситуации. Подумать только: Лили Эванс, так долго воротившая нос от Джеймса Поттера, теперь сама едва ли не вешается ему на шею, как… как любая другая девчонка.

О, нет.

Лили вспомнила кое-что, от чего ладони резко похолодели, несмотря на стоявшую в теплицах жару: Берта Джоркинс возглавляет редакцию школьной газеты.

Она коротко дернула Поттера за мантию.

— Джеймс…

— До урока еще десять минут, так что будь добра, свали отсюда по-доброму!

— По-доброму? А то что? Заколдуешь меня, Джеймс Поттер? Я слышала, как профессор МакГонагалл после того случая с Обри заявила тебе, что еще одно нарушение — и ты лишишься звания капитана! Тебе теперь хочешь не хочешь придется сидеть тихо как мышка!

Джеймс звонко рассмеялся.

— Как мышка? Это как-то не по моей части…

Лили дернула грубую ткань мантии еще раз.

Поттер повел плечом.

— Уходи, Берта, — наконец, тихо попросила Лили, когда поняла, что все ее действия ни к чему не приводят.

— А говорили, что ты святоша, Эванс. А оно вон как получается, чуть из юбки не выскакиваешь…

— Убирайся! — и Джеймс вдруг угрожающе двинулся на Берту, сжимая в руке палочку так крепко, что на тыльной стороне ладони вздулись вены. Он был в ярости: желваки на челюсти напряглись, глаза сверкали, верхняя губа приподнялась, обнажая зубы, как у хищника. Лили прежде не доводилось видеть его таким: в ее присутствии Джеймс обычно старался сдерживать себя, чтобы предстать в более выгодном свете.

Кажется, Берта наконец-то поняла, что церемониться с ней никто не собирается.

— Ты, Поттер, такой мудак, прямо как твои дружки! — визгливо бросила она, пятясь, а потом развернулась и бросилась прочь.

Джеймс напряженно сверлил взглядом место, где семикурсница стояла еще мгновение назад, и медленно глубоко дышал.

— Что ж, нам действительно пора, — облизнув губы, произнес он надтреснутым, но уже лишенным злобы голосом. — Урок скоро начнется.

Лили проследила, как влажный след на его нижней губе блеснул под бледным светом.

Но момент был упущен.

Ну… Хорошо, что Джеймс принял удар на себя.

Еще бы секунда — и Лили сама бросилась на Джоркинс, чтобы выдрать ей жидкие волосенки.

Chapter Text

У всех влюбленных, как у сумасшедших,
Кипят мозги: воображенье их
Всегда сильней холодного рассудка.
Тезей, «Сон в летнюю ночь»

— Почему все на меня пялятся?

Вообще-то, Сириусу было не привыкать ко всеобщему вниманию. Его растили, с детства вбивая в голову — он рожден, чтобы вызывать восхищение. Первенец древней чистокровной семьи, Сириус Блэк был призван сиять, подобно его небесному тезке. Ярче всех на небосклоне.

И, без лишней скромности, он справлялся великолепно. Разумеется, помощь крови Блэков была неоценимой — она дала Сириусу красоту, заставляющую людей вокруг желать его, и цепкий живой ум, который заставлял его уважать. Остальное — небрежное обаяние, образ лихого бунтаря — уже были целиком собственными заслугами.

Так что нет, взгляды, направленные на него в коридорах школы, никогда не удивляли Сириуса.

Но сейчас все пялились.

Как будто кто-то исподтишка проклял его, и все лицо покрылось мохнатыми желтыми гусеницами, а он даже не заметил.

Особенно на него пялились девчонки — тоже не новость, но обыкновенно они хотя бы изображали смущение, если ловили ответный взгляд.

А тут…

— Это из-за Дня Святого Валентина, — любезно пояснил Лунатик, даже не вынув носа из учебника по ЗоТИ.

— А что с ним? — нахмурился Сириус.

— Он через два дня.

Уже?

Сириус мысленно подсчитал, сколько времени прошло с того злополучного утра, когда Эванс занесла свою карающую длань над стаканом с соком.

Надо же, действительно.

— Так, а я тут при чем?

— А у тебя все еще нет подружки, — на этот раз высказался Джеймс, с оленьим дружелюбием припечатав его ладонью по спине.

— Ты до сих пор никого не пригласил на свидание в праздник, — добавил Римус.

Сириус задумался. Свидание? Ох, как же он не любил все это. Сколько Сириус себя помнил, его свидания всегда выходили какими-то неестественными, как сцена из глупого подросткового фильма, пусть даже никто, кроме него самого этого не замечал. Водить девчонок в шумные «Три Метлы», где приходилось буквально орать друг на друга через стол, чтобы хоть немного перекрыть царящий в пабе гам, или — желудок скрутило спазмом тошноты — в чайную к мадам Паддифут, где от одной обстановки зубы крошились как леденцы. И тратить время на разговоры, бесполезнее, чем лекции Биннса о гоблинских восстаниях. И что все вокруг находили в этих бессмысленных посиделках?

Римус говорил, что свидания — отличный способ узнать друг друга получше, но Сириусу так ни разу за все время этого не удалось. С ним девчонки обычно превращали поход в Хогсмид в попытку продать себя подороже как породистую лошадь. Каждая из них расписывала себя образцом хозяйственности, смекалки, доброты и нежности. Не свиданка в школе, а сватанье к наследной принцессе, честное слово! И все как одна с удовольствием смеялись над его глуповатыми шутками. А как только он решался пошутить тоньше, острее, выдать одну из тех шуточек, которыми по-настоящему гордился — вот тут-то у любой пропадало чувство юмора. В лучшем случае девицы хлопали ресницами и признавались, что ничего не поняли.

Сириусу на свиданиях было скучно.

Ему выдавали набор заранее заготовленных историй, приправляли их восхищениями вроде «я и надеяться не смела, что ты обратишь на меня внимание», пытались впечатлить вычитанными в юмористических журналах анекдотами… А он по большей части молчал.

Сириус уходил с каждого свидания с ворохом ненужных знаний об очередной девчонке.

Они уходили ни с чем.

Вот и все.

Интересно, а если бы у них было свидание с Северусом, оно прошло бы иначе?

Ну конечно, что за вопросы.

Сложно представить, чтобы этот отбившийся от стаи дементор захотел пить сливочное пиво в пабе или объедаться пирожными. Скорее всего, они взяли бы плед, горячий чай в термосе, может быть хлеба с сыром или печений. И просто сидели на мосту на окраине Хогсмида, откуда открывается чудесный вид на горы. Сириус бы притащил целую пачку коричных драже Берти Боттс (Северус как-то случайно проговорился, что это его любимые). Им точно было бы о чем поговорить. Северус бы ни за что не стал перед ним рисоваться. И они бы с легкостью понимали и даже подхватывали шутки друг друга, как иногда бывало во время «туалетных заседаний» (пожалуй, нужно придумать другое название). И уж совершенно точно Северус Снейп никогда бы не восхищался с придыханием, как сильно ему повезло оказаться на свидании с самим Сириусом Блэком.

Он бы грел ладони о кружку с чаем и прятал замерзший нос в шарф. Его щеки бы покраснели от мороза.

Он называл бы Сириуса «придурком», «болваном» и «охламоном» (это что вообще такое?), но звучало бы это нежнее самых нежных прозвищ.

В груди глотком сладкого чая разлилось тепло.

— Эй, — Джеймс щелкнул пальцами перед его глазами, — Земля — Сириусу, прием!
Сириус легкомысленно отмахнулся.

Они вышли во внутренний дворик и устроились на бортике заметенного снегом фонтана. Римус по-прежнему хмурился, пытаясь постичь тайны превращения буйвола в буфет, Питер отчаянно клевал носом, а Джеймс… Джеймс в последнее время ходил такой загадочный, словно старый попугай раскрыл ему тайну карты сокровищ прежде, чем поперхнуться крекером.

— Как думаете, что можно подарить Северусу?

Ладно, почему друзья на него уставились, было понятно.

— Э-э-эмм… Подарить зачем? — не понял Джеймс.

Сириус закатил глаза.

— Не тупи, Сохатый. На День Святого Валентина!

Римус очень осуждающе закрыл учебник.

— По-моему, это плохая идея.

— Почему это? Не ты ли говорил, что подарки — отличный способ проявить симпатию?

Тяжелый вздох выразил все, что Лунатик думал о привычке Сириуса использовать его слова в собственных целях.

— Потому что мы говорим о Северусе. Это не одна из твоих обычных влюбленностей.

Сердце у Сириуса екнуло. Что знает этот хитрец?

— Как только действие заклятья развеется, и твои чувства исчезнут, ты будешь горько жалеть об этом, — продолжил тем временем Римус нравоучительным тоном.

Сириус вздохнул.

— Он прав, — сдвинул брови Джеймс.

Это было настоящее предательство. Джеймс всегда прежде был на стороне Сириуса, даже если речь шла о самой нелепой задумке в мире. Но очевидно, подарок для Северуса Снейпа был авантюрой, у которой Джеймс проводил черту.

— Погоди, а ты что, все еще влюблен в Нюниуса? — широко зевнув, невнятно произнес Питер.

Сириус бросил на него испепеляющий взгляд.

— Ты издеваешься, Хвост?

Тот безучастно пожал плечами.

— Я не заметил.

— Не заметил! Ты кроме булок в Большом Зале хоть что-то замечаешь?

— Ага. Много чего. Но тебе теперь не скажу, — Питер моргнул слезящимися белесыми глазками и принялся рыться в карманах в поисках шоколадки, раз уж ему напомнили о еде.

Сириус хотел было отвесить крысенышу подзатыльника, но тут его ослепила яркая вспышка и в воздух взвился густой серый дым.

— Какого черта… — послышался недоуменный вопль Джеймса. — Локхарт, чтоб тебя!

Теперь и Сириус разглядел сквозь рассеявшийся дым щуплого первокурсника, хорошенького как херувим, с золотистыми локонами, большущими голубыми глазами и щечками, румяными как яблочки.

Обычно первокурсников никто из старших не запоминал, но Гилдерой Локхарт был очень особенным первокурсником. Его жажда внимания и всеобщего обожания могла, пожалуй, посоперничать с Джеймсовой. Его уже трижды наказывали за то, что он приклеивал вместо портретов свои распечатанные детские фотографии, и дважды — за то, что он зачеркивал в библиотечных книгах имена знаменитых волшебников и менял их на собственное. Мадам Пинс ненавидела его с яростью тысячи гарпий.

Сириус находил его скорее забавным и безобидным, но порой Локхарт дико раздражал. Вероятно, он выбрал Сириуса объектом для подражания, потому что везде ходил за ним по пятам и доставал назойливыми вопросами, а однажды даже заявился на уроки с выкрашенными в черный волосами, уложенными точь-в-точь, как у Сириуса. Правда, это сделало его больше похожим на Белоснежку из магловской сказочки для детей. Над Локхартом целый день посмеивались, пока МакГонагалл не сжалилась и не вернула ему обычный цвет волос. Кто-то другой со стыда бы сгорел. А ему хоть бы хны!

Что будет дальше, страшно представить. Даже немного обидно, что они уже не застанут старшие курсы этого пацана.

— Что ты творишь, Гилли? — утомленно спросил Сириус, лениво отмахиваясь от пахнущего фосфором дыма перед лицом.

Мальчишка засверкал акульей улыбкой в тридцать два кривоватых зуба и протараторил:

— Составляем список самых крутых парней в школе для выпуска на Валентинов день!

Ах, точно. Он же буквально заставил Джоркинс принять его в штат газеты фотографом.

— О, надо же, — усмехнулся Джеймс, пропуская пятерню сквозь волосы и поправляя воротник, — тогда тебе, наверняка, и моя фотография нужна?

— Не, не надо! — отмахнулся Локхарт. — Пока!

Он развернулся и умчался в сторону Большого Зала, здороваясь на ходу со всеми подряд.

— Как думаете, на какое место в списке он воткнет свое имя? — беззлобно хмыкнул Лунатик.

Никто не ответил. Питер пережевывал громадный кусок шоколада, который от испуга запихнул в рот, а Джеймс надулся из-за того, что его фотка не понадобилась, и теперь делал вид, что очень интересуется парящими вдалеке над полем для квиддича учениками Равенкло.

Сириус тему с подарком для Снейпа больше не поднимал. Ясно, что от друзей помощи ждать не стоит.

Однако саму идею не оставил.

Он невидящим взглядом уставился на синюю птичку записки, которую туда-сюда гоняли по воздуху две хихикающие гриффиндорские семикурсницы.

Так что можно подарить Северусу Снейпу? Такого, чтобы худое лицо озарилось улыбкой? Чтобы в глазах мелькнуло что-то, похожее на отблеск летящей кометы, а скулы порозовели?

Цветы и конфеты отметаются сразу. Глупо, банально, и, скорее всего, он получит их обратно — в лицо и изо всей силы.

Что-то для учебы? У Снейпа со всем беда: потрепанное, из вторых, а то и из третьих рук, старое, поломанное… Чудо, что палочка в порядке и даже слушается как надо.

Флаконы для зелий? У него есть привычка швыряться стеклом от злости, а постоянные репаро со временем изнашивают предметы. Или подарочный набор ингредиентов? Сириус как-то видел такой в аптеке, когда дядя Альфард взял его с собой, чтобы купить подарок для друга. В красивом аптекарском сундучке, обтянутом мерцающей кожей дракона, а внутри — серебряные и золотые инструменты и различные порошки, травы и всякое такое в склянках из пожаропрочного стекла. Красотища.

Да только Снейпу явно такая мишура не нужна. Что-то не наблюдается за ним любви к вычурным и позолоченным штуковинам.

Но тогда что? Такое, что бы точно показало, что Сириус старался, подбирая подарок, но при этом не оказалось бесполезным?

Птичка-записка вспорхнула высоко в небо и вдруг рассыпалась голубыми искрами под разочарованные вздохи девчонок.

Двери в замок распахнулись с грохотом, от которого Сириус вздрогнул и едва не свалился в замерзший фонтан. Во двор, сопровождаемые громким смехом и разговорами, вывалились слизеринцы, в которых он с замиранием сердца узнал пятикурсников.

Вот Мальсибер треплет по голове Эйвери, а вон Эмма Ванити показывает подружкам новый выпуск цветастого журнала с белозубой ведьмой на обложке. Значит, где-то здесь должен быть и…

Замершее сердце екнуло, стоило только в дверях появиться знакомому силуэту.

Худой, ссутулившийся, как всегда спрятанный за занавесями волос. Прижимает к груди старый учебник по зельеварению, как самое драгоценное сокровище в мире — длинные бледные пальцы на темном фоне обложки выглядят как холодный мрамор.

И впервые у Сириуса не возникло щекочущей ярости под ребрами при виде Снейпа, впервые не хотелось бросить ему в лицо что-то обидное — напротив, улыбнуться бы и махнуть приветственно. И увидеть ответную улыбку.

Он вообще видел когда-нибудь улыбку Снейпа? Разве что во снах.

Кажется, Сириус смотрел слишком пристально. Северус поднял голову, глазами отыскивая того, кто посмел сверлить в нем дырку. Прошелся по мародерам, прищурившись в подозрении…

И встретился с ним взглядом.

Один удар сердца. Второй. Третий.

Четвертый.

Пятый…

Снейп заморгал, тряхнул головой, скрываясь за волосами, и поспешил спрятаться за спинами однокурсников.

Но Сириус готов был поклясться — он заметил яркий, пунцовый румянец, разгорающийся на щеках.

Может ли он дать Северусу что-то, что тот будет прижимать к груди с такой же нежностью, как потрепанную книжку, исчерканную его идеями?

Какая-то мысль настойчиво билась в голове, но как только он пытался ухватить ее, уносилась прочь, словно снитч.

Что-то… что-то про зельеварение и учебник. Что же…

Снитч попался и распался золотыми буквами, горящими как неон.

«Конкурс!»

Сириус вскочил на ноги.

— Эй, ты куда, Бродяга? А как же урок?

— Успею! — на ходу бросил Сириус. — Я кое-что забыл у Биннса!

Разумеется, ничего он не забывал. Он даже близко не подошел к лестнице, ведущей наверх к кабинету Истории.

Вместо этого он со всех ног бросился вниз, в подземелья, по пути едва не сбив с ног собственного брата.

— Сириус! — завопил Рег, вмиг теряя всю свою напускную напыщенность. — Ты охренел так нестись?

В иное время он с удовольствием бы притормозил, чтобы переброситься парочкой колкостей с братцем, но прямо сейчас голова была занята совсем другим слизеринцем, и он помчался дальше.

На одной из скользких ступенек нога соскользнула. Сириус, не устояв, рухнул на холодные плиты и проехал оставшуюся часть лестничного пролета на заднице, больно ее отбив.

— Моргановы панталоны! — застонал он, потирая ушибленное место.

Иронично, что Снейп так или иначе становится для него причиной боли в заднице.
Теперь он не мог бежать так быстро, как хотелось бы, но все равно успел: влетел в кабинет зельеварения ровно тогда, когда Гораций Слизнорт собирался из него выйти. Огромный обтянутый бархатом живот учителя смягчил столкновение.

— Мерлинова борода, Сириус! — запричитал Слизнорт. — Мальчик мой, с вами все в порядке? Что-то случилось?

Сириус помотал головой. Говорить он не мог — нужна была хотя бы минута, чтобы отдышаться.

— Простите… меня… уф! …сэр, — с трудом произнес он, придерживая ладонью колющий бок. — Мне очень надо было с вами поговорить.

Слизнорт выглядел удивленным. Понятное дело: Сириус гораздо чаще пытался всеми силами избежать разговоров с ним, потому что каждый в итоге сводился к восхищению благородным семейством Блэк, бесконечным похвалам Регулусу и якобы брошенными вскользь приглашениям в Клуб Слизней.

А Сириус скорее сожрал бы слизня, чем вступил в клуб с таким названием.

Пока он пытался вернуть легким возможность вновь работать без острой рези при каждом вдохе, шестеренки в голове Слизнорта уже раскрутили свою версию происходящего:

— Настолько срочно? Так-так… полагаю, вы, мистер Блэк, наконец-то вспомнили, что сегодня последний день подачи заявок на конкурс зельеваров? — он шутливо пожурил его толстым пальцем, как всегда делал с любимыми студентами. — Я рад, очень рад. Ваши способности и талант к театральности наверняка заслужат у судей самые высокие оценки! Что ж, давайте запишем вас в список и подумаем, какое зелье вы могли бы продемонстрировать на конкурсе…

Слизнорт живо отставил уже собранный саквояж в сторону и направился обратно к рабочему столу. Он почти занес перо над пергаментом, где была от силы пара имен, когда Сириус наконец-то понял, что вновь может говорить по-человечески.

— Не себя.

— Прошу прощения? — кожа на лбу профессора собралась гармошкой, когда он вскинул кустистые седые брови.

— Я хотел бы записать участника для конкурса. Только не себя.

— Так-так. А кого же, позвольте поинтересоваться?

— Северуса Снейпа.

Повисла тишина.

Гораций Слизнорт отложил перо в сторону и выпрямился. Его лицо, вечно подвижное и улыбчивое, словно окаменело, глаза прищурились, выискивая в чертах Сириуса хоть намек на насмешку.

Что ж, несмотря на всю свою легкомысленную оболочку, идиотом профессор не был.

— Послушайте, мистер Блэк, — начал он с тяжелым вздохом, но Сириус не дал ему договорить:

— Это не шутка!

Слизнорт не выглядел убежденным.

— Честно, профессор. Не шутка. Не розыгрыш. Не дурной подкол. Я действительно хочу сделать взнос и записать мистера Снейпа в участники.

— С какой это стати?

Вот же пронырливый боров, все ему надо знать!

«Знаете, сэр, одним погожим зимним утречком Лили Эванс втюрила меня в него. А разтюриться — вот незадача! — никак не выходит. Так что я беру от жизни все и вроде как пытаюсь добиться его расположения с помощью подарка, который нельзя превратить в оружие, чтобы убить меня.»

Звучит достаточно безумно?

— В качестве извинения, — сказал вместо Сириус.

Как говорил когда-то дядя Альфард, лучшая ложь — это та, что отчасти правда.

Пышные усы Слизнорта поникли.

— Бросьте, сэр, — сдался Сириус. — Вы ведь знаете, не можете не знать, что он как никто другой заслуживает участия в этом конкурсе. То, что он творит за котлом… у него дар!

— Северус Снейп не способен следовать простейшим инструкциям в учебнике, — поджав губы, неожиданно жестко процедил профессор. — Он неуправляемый.

Сириус застыл с раскрытым ртом.

Следовать простейшим инструкциям? Он едва не выпалил: «зачем ему готовить пресную лепешку по инструкции, если он может испечь пирожное с закрытыми глазами?»

Но не стал. В голосе Слизнорта он услышал то, что поначалу принял за игру воображения, ведь такого просто не могло быть. Не может же именитый профессор Хогвартса со связями в самых высших кругах на самом деле завидовать таланту своего бедного полукровного студента?

Сириус улыбнулся.

Тогда он сыграет на другом.

— Мой дядюшка Альфард — вы ведь знаете его? — весьма благоволит Снейпу. Он всерьез задумывается взять над ним покровительство, когда тот окончит школу, а мне… — и он притворно вздохнул, — совсем не хочется видеть этого су… простите, вырвалось — в своем окружении. И я подумал, что если он найдет себе другого работодателя, попроще, без денег моего дядюшки…

Слизнорт заглотил крючок, как очень голодная рыба. Ну, конечно: стань Снейп протеже Блэка, пусть даже самого чудаковатого из них — он получит возможность продемонстрировать свою гениальность всему миру, и тогда с бывшего декана справедливо спросят, как тот умудрился столько лет не замечать под собственным носом подобный самородок.

— Вступительный взнос — двадцать галеонов, — ровным голосом произнес Слизнорт и внес имя Северуса Снейпа в список завитушечным почерком.

Сириус мысленно присвистнул. Двадцатка золотых! Неудивительно, что Северус даже не глядел в сторону конкурса.

Он же вытащил нужную сумму из кармана прямо сейчас. Золото тускло поблескивало в отблесках каминного огня.

Двадцать галеонов за подарок на день святого Валентина, из-за которого его вполне возможно проклянут.

Стоит ли оно того?

«Неуправляемый».

Сириус хмыкнул — точно так же учителя называли и его самого, когда назначали наказания.

О, эти длинные пальцы, порхающие над узкими горлышками пробирок, насупленные брови, искусанные губы…

Определенно стоит.

Возможно, двадцатка — это даже мало.

Chapter Text

Дай, Транио, совет; ведь знаю — можешь.

О Транио, спаси; ведь знаю — хочешь.

Люченцио, «Укрощение строптивой»

Записка на смятом клочке пергамента издевалась над ней.

Всего две строчки. Несколько слов, наскоро нацарапанных мелким бисерным почерком Гвинет МакДугал:

Я вспомнила, кто была та девчонка!

Это же Пиппа Монтгомери! Как я могла забыть?

— Это Пиппа Монтгомери, — опасным тоном прошептала Лили сидевшему напротив Джеймсу и, скомкав несчастную бумажку, швырнула ее в камин.

«Пиппа», пожалуй, не слишком подходящее имя для богини мести за разбитое сердце, но с Лили в последнее время случались события и безумнее. С трудом разберешь — на самом деле это происходит, или все вокруг — лишь иррациональный, лихорадочный сон из тех, в которых цепенеешь от ужаса, потому что за тобой гонятся гигантские враждебные морковки.

Так что у гневной богини Пиппы не было ни малейшего шанса ее удивить.

— Плохо дело, — покачал головой Джеймс.

Даже до него дошло.

Поттер лениво стряхнул не успевший еще растаять снег с рукавов. Он был в квиддичной форме: тренировка только-только закончилась, и он едва успел зайти в гостиную, когда Лили подхватила его под локоть и оттащила в сторону от команды. Раскрасневшийся от полета на зимнем воздухе, пахнущий деревом и потом, источающий вокруг себя хрустящий холод, — Джеймс Поттер был точь-в-точь Ледяной Джек, вернувшийся после очередной шалости.

Пиппа Монтгомери. Иронично, что с нее все, в какой-то степени, и началось. Змея совершила круг и вцепилась в собственный хвост.

Северусу бы понравилось.

— Это еще мягко сказано, — вздохнула Лили, обняв себя руками за плечи.

Джеймс опустился на колени перед камином и протянул руки, чтобы отогреть несгибающиеся пальцы.

— Сириус здорово ее разозлил. Она даже мне готова была глаза выцарапать — да что там, даже на Римуса рыкнула пару раз!

— Интересно, почему? — ехидно протянула Лили.

Но Поттер, кажется, был слишком вымотан для спора.

Он просто бросил на нее усталый взгляд и вяло усмехнулся.

— Действительно. Почему?

Какой-то он… странный. Как будто потерял необходимый кусочек, ту искорку, что рождает бурлящую, кипучую энергию, прежде всего предстающую в голове, когда слышишь его имя.

— Ты устал, — догадалась Лили.

Ну конечно. Это же очевидно. Они целый день ходили вместе на занятия — травология, сдвоенная защита, руны и сдвоенная трансфигурация — а как только уроки закончились, Поттер отправился на поле и тренировался до темноты. Он, скорее всего, просто с ног валится! Куда ему слушать то, что она бормочет. Свернуться бы калачиком прямо на каменном полу у камина и заснуть.

Лили бы хотела почувствовать раздражение или разочарование на его бесполезность, может быть, даже злость. Но вместо этого сердце защемило. Сонным он был… как будто еще красивее.

— Я пойду сама. Может, так будет даже лучше, — Лили задумчиво потерла бровь. Напряженные мышцы лба от такого простого движения неприятно заныли. — А ты прими горячий душ, выпей кружку чая с шоколадом и ложись спать.

Осунувшееся лицо Поттера озарилось улыбкой.

— Заботишься обо мне, Эванс?

Захотелось по привычке все отрицать, как будто на месте преступления поймали.

— Разумеется, — вместо этого мягко ответила она. — Я — твоя староста, в мои обязанности входит следить за состоянием учеников.

Улыбка померкла.

— Подловила.

Он сонно потер глаза, приподняв при этом очки на лоб, и тяжело поднялся.

— Но я пойду с тобой. Я обещал помочь, а я слов на ветер не бросаю. Только квоффлы.

— Не время изображать рыцаря, Джеймс.

Он закатил глаза.

— Не изображаю я никого. Подумаешь, немного переусердствовал на тренировке. Сейчас пройдемся, и я снова буду бодрым как жа-а-аворонок, — на последнем слове Поттер широко и протяжно зевнул.

Лили пожала плечами. Но вот сейчас совсем чуточку разозлилась.

Упрямый, как олень.

Ну и ладно.

Взрослый человек, в конце концов, пусть и мозгов, как у младенца. Не под Империусом же его в кровать тащить?

«Чтобы он выспался», — мысленно уточнила Лили, заливаясь краской от двусмысленности, — «только и всего!»

— А ты что, даже переодеваться не будешь? — удивленно спросила она, когда Джеймс неожиданно проворно поднялся и направился к выходу.

Он лишь отмахнулся.

— Быстрее начнем — быстрее закончим, верно?

Красная квиддичная форма Джеймса привлекала слишком много внимания, пока они пересекали коридоры на пути в башню Рейвенкло, и Лили чувствовала себя неуютно. Как будто шла совершенно голой.

Но до чего же эта школа огромная, просто бескрайняя!

На первом курсе они с Северусом, хихикая, предполагали, что замок может вместить в себя весь Коукворт, да еще останется место для пары ближайших к нему деревень. И если переходить из класса в класс не было проблемой — учебные комнаты располагались вполне скученно, разве что приходилось побегать туда-сюда по движущимся лестницам — то гостиные факультетов, словно специально, находились в совершенно разных частях замка.

Например, чтобы добраться до гостиной Рейвенкло, Лили и Джеймс спустились из башни Гриффиндора по одной длиннющей винтовой лестнице, прошли по четырем бесконечным коридорам, спустились еще раз… и все для того, чтобы выйти к главной лестнице, с которой им предстоял такой же длинный путь, только уже в другую башню.

И повсюду были ученики.

Уроки закончились, но до отбоя оставалось достаточно времени, а на улице завывал порывистый ветер со снегом, поэтому неудивительно, что они шатались по коридорам парочками, группками или в одиночестве. Кто-то нес в руках выпрошенные у домовиков булочки с кухни, кто-то — высоченные стопки книг из библиотеки. Питер Петтигрю окликнул их, продемонстрировав Поттеру целую гору перечных чертиков и сахарных перьев. Кингсли Шеклбот остановился, чтобы спросить что-то о прошедшей тренировке. Алиса, пахнущая кислой капустой и затхлыми книгами, понуро махнула им рукой, возвращаясь с наказания у Слагхорна. Десятки учеников, знакомых и нет, проходили мимо.

Так что Лили, по сути, прогуливалась вместе с Джеймсом Поттером за два дня до Валентинова дня на глазах у целого города вроде родного Коукворта.

И в большинстве направленных на них взглядов можно было увидеть, как рождаются сплетни, что завтра разлетятся по школе со скоростью почтовых сов.

Восхитительно.

— Жаль, мы не прихватили твою метлу, — бросила Лили, когда на пятьсот тридцать второй ступеньке у нее закружилась голова. — Так было бы куда легче добраться.

Джеймс, оценив предложение, хмыкнул.

Сам он почти весь путь шагал весьма бодро, совершенно не запыхавшись. Проклятый квиддич! Лили уже дышала прямо как дедушка Уильям, всю жизнь проработавший в угольных шахтах. А Поттер только разрумянился.

Впрочем, в конце концов, крутые виражи лестницы, ведущей в самую высокую из башен школы, добили и его. Остановившись на верхней площадке, Джеймс тяжело выдохнул и привалился к стене.

Лили почувствовала укол жалости. Надо было все-таки настоять. Оставить его в гостиной. Отправить обратно с Петтигрю закидываться сахаром. Он уже едва на ногах держится от усталости!

А им еще идти обратно.

Какое там заклинание создает носилки?

Поймав обеспокоенный взгляд, Поттер ответил ей улыбкой, от которой сердце Лили сделало в груди сальто.

Вот черт.

Кажется, она серьезно влипла.

— У нас проблемы, — эхом ее мыслям произнес Джеймс.

«Да, и еще какие. Сравнятся разве что с гигантским кальмаром на поле для квиддича».

Однако не мог же Поттер читать мысли? В ином случае она сгорит от смущения на месте.

Но он кивком головы указал на дверь с медным молотком в виде орла.

Ах, ну да. Пароль.

— Накорми меня, и я оживу. Напои меня, и я умру. Кто я? — спросил орел мелодичным низким голосом.

— Загадки Рейвенкло, — вздохнул Джеймс.

Лили была более прямолинейна:

— Проклятые выпендрежники.

— Давай просто подождем, пока кто-нибудь выйдет.

Он махнул рукой в сторону каменной лавки сбоку от двери, очевидно, поставленной специально для учеников, не способных справиться с загадкой. На лавке лежали чьи-то забытые астрономические инструменты, две книги с множеством разноцветных закладок, и тетрадь для записей, поперек обложки которой было жирно выведено расплывчатыми чернилами: «Не читать! Проклято сглазом Мельпомены!»

Лили подвинула все это в сторону и села. Джеймс, помявшись немного, устроился рядом и сцепил руки на коленях.

— Накорми меня… — полуразбочиво пробормотал он и после долгой паузы добавил: — Давай поговорим, Сниджет.

Сердце, которое уже вновь собралось сорваться в гимнастические выкрутасы, словно споткнулось на старте.

— О чем? — голос у нее заметно дрожал.

Вот сейчас он спросит, какого черта Лили столько лет его отшивала, если в теплице сама бросилась на шею, а ей будет нечего на это ответить. Хотя нет, одна причина есть — достаточно веская, если подумать. Джеймс Поттер пять лет вел себя как последний мудак по отношению к человеку, который был другом Лили — с какой стати было верить, что он станет как-то иначе относиться ко всему остальному, что ей дорого?

Да, примерно год назад после долгих размышлений Лили пришла к выводу, что скорее всего, Поттер так поступал именно из-за того, что Сев был ее другом. Как любой мальчишка, он не понимал, почему так обижается, что рыжеволосая однокурсница предпочитает на всех занятиях садиться с мрачным слизеринским замухрышкой, и так как не хотел портить отношения с ней самой, избрал целью для насмешек бедного Северуса, которого жизнь и так не то, чтобы баловала.

Сколько раз Лили это видела: дрожащие от сдерживаемого гнева поджатые губы, глаза, каким-то образом становившиеся темнее обычного черного, голубоватые вены, вздувшиеся на сжатых кулаках. Иногда Северус молчал, и тогда только по этим признакам можно было понять, какая буря клокотала внутри него. На чаще злость прорывалась наружу — криками, проклятиями, резкими взмахами палочки. Однажды после особенно жестокой схватки с гриффиндорцами Лили в сердцах заявила, что он ведет себя точь-в-точь как Снейп-старший. Северус потом не разговаривал с ней почти две недели, хотя по-прежнему преданно провожал на занятия и садился рядом.

«Не надо защищать меня, Лили», — сказал он после примирения, — «я могу сам за себя постоять. Ты не делаешь лучше, понимаешь? Только даешь им новый повод для унижений».

Она не понимала, что такого унизительного может быть в попытке одернуть школьных доставал, но не спорила.

Поэтому, если Поттер сейчас задаст вопрос, она не станет упоминать Сева.

Но что тогда?

— О чем угодно. Просто, если будем сидеть в тишине, я засну.

Лили даже не замечала, насколько свело напряжением плечи, пока они не расслабились сами собой после ответа Поттера.

— Э-э-м, ну…

Она отвела взгляд и наткнулась на пляшущий огонек факела.

О чем завести беседу? Не о квиддиче же — все говорят с Поттером о квиддиче, это самый простой способ, наверняка уже набивший оскомину. Тогда что — уроки? Скучно и пресно. Семья? Слишком лично. Спросить, какой у него любимый цвет? Такая ни к чему не обязывающая болтовня подходит только для первых свиданий…

Наконец она подумала, что нашла подходящую тему.

— Что ты почувствовал, когда получил письмо?

Это был верный вопрос — на лице Поттера появилась задорная улыбка.

— Восторг, конечно же! Для меня письмо в Хогвартс не стало неожиданностью, как для тебя — я с пеленок знал, что буду здесь учиться. Но одно дело знать, и совсем другое — держать в руке конверт с собственным именем, выведенным зелеными чернилами. Я целый день торчал у окна, ожидая его, даже отказался от праздничного пирога, который приготовила матушка. В конце концов, когда на горизонте показалась сова, я уже был так взвинчен, что буквально набросился на нее, пытаясь отобрать письмо. Бедолага, — Джеймс фыркнул, запустив пятерню в волосы, — от неожиданности она дала мне неплохой отпор. Все руки исцарапала! И письмо у меня в итоге оказалось разорвано. Отец потом частенько говорил, что уже тогда знал, что я стану для профессоров головной болью. А ты? Тебе письмо наверняка принес Дамблдор?

Лили кивнула. На лице против воли расплылась улыбка — таким очаровательным вышел ответ Джеймса.

— Хотя оно вовсе не было для меня неожиданностью, как ты решил, — лукаво сказала она. — Я была готова. Благодаря Севу я знала о школе так много, что заканчивала за профессором Дамблдором каждое предложение в его речи, — вспомнив, каким ошарашенным было лицо директора, когда оказалось, что маглорожденная пигалица способна процитировать «Историю Хогвартса», Лили хихикнула. — Он, наверное, решил, что я какая-нибудь провидица. Туни — моя старшая сестра — разумеется, была в ужасе от того, что я позволяла себе перебивать почтенного профессора, но когда я рассказала об этом Севу, он хохотал до слез!

— Снейп? Хохотал? Не думал, что он умеет.

Лили осеклась.

Опять свернула на опасную тему. А как иначе, когда ее жизнь была так тесно связана с Севом? На летних каникулах перед пятым курсом они виделись каждый день, Лили разговаривала с ним чаще, чем с Петуньей.

— Что-то никто не торопится прийти и впустить нас в гостиную, — вздохнула она, чтобы не продолжать разговор о друге.

— Похоже на то.

Тон у Джеймса был ровный и ничего не выражающий, но он наверняка понял, что его просто-напросто отвлекают.

Едва пропавшая неловкость вернулась вновь, еще тяжелее и ощутимее.

Лили буквально кожей ощущала как нагнетается, формируясь во все более четкие слова, та единственная тема, которую оба они одновременно и хотели и не хотели поднимать.

Что произошло в теплице и куда оно приведет?

Огонек в факеле метнулся от слабого сквозняка, едва не затух, погрузив их в синеватую полутьму, но нашел силы взвиться вновь.

Взвиться… Интересно, факелы в Хогвартсе зачарованы на вечное горение, или их, как и огонь в камине, поддерживают эльфы-домовики?

Нечто шевельнулось на краю сознания и зазудело как внезапное предчувствие.

Поддерживают. Поддерживают… «накорми меня»…

— Это огонь? — выпалила Лили в пустоту.

— Ну наконец-то, — ворчливо вздохнул бронзовый орел на двери, — я уж думал, вы тут ночевать останетесь.

Раздался тихий клацающий звук, и дверь медленно открылась, выпуская в коридор приглушенные голоса отдыхающих в гостиной учеников.

— Молодец, Сниджет! — ладони Джеймса легли на плечи и легонько сжали, подбадривая.

Накормленное пламя в ее сердце взвилось до самых небес и выше.

Преодолевая желание не двигаться и насладиться прикосновением, Лили вскочила и нарочито тщательно отряхнула юбку от пыли, которой там просто не могло быть. Краем глаза она отметила — на лице Джеймса появилось понимающее выражение. Как будто говорящее «я знаю, почему ты так отчаянно хочешь убедить себя, что тебе все равно».

Лили торопливо вошла в гостиную Рейвенкло — мало ли, вдруг дверь открывается лишь на определенное время и проклятый орел-загадочник устанет их ждать?

Внутри было свежо и прохладно, и плечи покрылись мурашками.

Прикосновения горячей кожи Джеймса показались еще желаннее.

Хотя в гостиную Рейвенкло могли попасть не только ученики факультета, но и любой, достаточно сообразительный, чтобы ответить на загадку входной двери, — сомнительное решение по мнению Лили, но студенты орлиного факультета, видимо, считали, что опасаться им нечего — она ни разу не была здесь раньше. Эта башня была просторнее гриффиндорской: с большими окнами в пол, из которых открывался роскошный вид на долину и горы, с легкими синими занавесями из шелка, изящной витой мебелью, расставленной на значительном расстоянии, и многочисленными астрономическими приборами из блестящей бронзы. Она казалась воздушной, светлой и очень утонченной, как гостиная в доме изысканной леди. По центру комнаты располагалась еще одна лестница, узкая и витая, которая вела к спальням и, по слухам, к выходу на крышу, где можно было проводить ночи за наблюдением звезд.

У студентов Рейвенкло, должно быть, очень упругие мышцы ног, столько ходить по лестницам.

Лили вдруг вспомнила, что Шляпа предлагала ей Рейвенкло на распределении.

«Ты жаждешь знаний, дитя. Знаний и свободы. Рейвенкло даст тебе и то и другое»

Почему же в итоге она изменила вердикт? Лили была так напугана и потрясена наличием на своей голове говорящей Шляпы, что запомнила распределение весьма смутно. Только громогласный выкрик «Гриффиндор!» и то, как на трясущихся ногах, совсем неподобающе для свежераспределенной ученицы факультета храбрецов, добралась до нужного стола.

Интересно, какой бы она была, если бы жила здесь?

Лили обвела взглядом сидевших в гостиной учеников. Они по очереди на мгновение поднимали головы от книг, пергаментов и приборов, с которыми возились, но никто из них, заметив в своем доме чужаков, и бровью не повел, словно подобное было не в новинку.

— Жуть, — прошептал, поежившись, Джеймс. — Уровень зубрежа этих ребят поистине пугает.

Лили молча кивнула. Она не отрывала взгляда от девушки, пьющей чай за столиком у одного из окон. За стеклом над синеватыми заснеженными горами сгущались фиолетовые сумерки, на небе высыпали первые тусклые звезды, и на этом фоне бледный изящный профиль со вздернутым носиком казался будто нарисованным. Девушка пока еще не обратила на незваных гостей внимания: в руках она держала карту созвездий, на которой выводила белыми чернилами имена звезд.

Но в конце концов она почувствовала, что в гостиной что-то изменилось, и повернула голову.

Встретившись с Лили взглядами, Пиппа Монтгомери жестом пригласила их присоединиться к чаепитию и тут же разлила по чашкам ароматный жасминовый чай.

— Гвинет сказала, что отправила вам записку, — дружелюбно произнесла она, протягивая Джеймсу чашку.

При этом она окинула оценивающим взглядом его фигуру в квиддичной форме, но тут же вернула все внимание Лили.

— Пиппа… — начала та, хотя что тут можно было сказать?

Все как всегда: да, Сириус Блэк повел себя как придурок, но пожалуйста, не рассказывай никому о том, что я сделала, потому что я боюсь за свою шкуру и за то, что все станут смеяться над моим другом, а Блэк опять выйдет сухим из воды…

— Гвинет мне все объяснила, — остановил поток мыслей голос Пиппы.

Лили, запнувшись, умолкала.

— Ей не стоило об этом трепаться, — продолжила Пиппа, — даже после бутылки отменного огденского на двоих. Но что поделать: посреди вечеринки и после разделенной выпивки ты кого угодно начнешь считать своим лучшим другом.

Джеймс понимающе фыркнул в чашку, а Лили нахмурилась. Ей не с чем было сравнить: она пила алкоголь всего один раз, и то когда мама на свадьбе кузины Рози позволила сделать пару глотков из своего бокала с вином.

— Ты, должно быть, зла на Сириуса… — осторожно протянула она.

Вообще-то, что именно произошло между Блэком и Монтгомери, достоверно не известно. В тот злосчастный понедельник Марлин сказала, что они зажимались около теплиц, несколько дней спустя Блэк щеголял по школе с яркими засосами на шее, а потом вдруг Пиппа стала ругать его и всех к нему причастных до седьмого колена на чем свет стоит. Угадать не сложно: сценарий у всех «романов» Сириуса был примерно одинаковый. Однако стоит признать — в последнее время Лили частенько ловила себя на мысли, что не совсем понимает, что вообще из себя представляет настоящий Сириус Блэк.

— Я была на него зла, — спокойно согласилась Пиппа, подливая в свою кружку еще чая. — Разумеется, была! Подумать только: я уже почти была уверена, что пойду с ним на свидание в Хогсмид, выбрала новую мантию, подсмотрела прическу в последнем номере журнала! Я отказала Сеймуру Сэллоу и Престону Ли! И тут он вдруг отшивает меня. Отшивает! Меня! Меня никогда прежде не отшивали мальчишки, знаете ли, — тонкий фарфор кружки разочарованно звякнул о блюдце.

Не удержавшись, Лили выпалила:

— Да чего вам всем этот Блэк сдался?

Этот вопрос постоянно вертелся на языке в последнее время, но почему-то именно сейчас показалось, что ей могут дать честный ответ.

Так и вышло: Пиппа хлопнула длинными ресницами, кинув на нее такой взгляд, словно она спросила нечто, известное даже первокурсникам.

— Ну, это же очевидно, нет?

— Ну да, он красавчик, но не единственный же в школе! — Лили скосила взгляд на Джеймса: тот выглядел одновременно и удивленным, и слегка польщенным.

— Да не в этом дело! — звонко рассмеялась Пиппа. — Ну да, он красивый, умный и популярный, но таких, как ты и сказала, хватает в школе на всех факультетах. Опустим даже то, что имя делает его почти королевской крови. Ну, вроде как, гулять с Блэком — все равно, что сходить на свидание с вашим принцем Чарльзом…

Лили поморщилась: она бы ни за что на свете не хотела идти на свидание с принцем, но с другой стороны, он и не выглядел, как Сириус Блэк, так что в словах Монтгомери есть резон.

— Но самое главное — то, что делает Сириуса Блэка мечтой любой девчонки старше тринадцати — это его абсолютная недосягаемость. Понимаешь? Никто не сумел завоевать его сердце, вот всем и хочется стать первой, — Пиппа склонила набок голову, и каскад роскошных черных локонов, блеснув серебром, скользнул по плечу. — Так что я была на него зла, — продолжила она со смешком, — пока Гвинет не рассказала мне про зелье. Оно ведь подействовало? Кто бы мог подумать!

— К чему ты это? — спросил Джеймс, вцепившись ладонями в изящную, слишком маленькую для него чашечку так, что она вот-вот грозила треснуть.

Похоже, еще секунда — и он включит свой режим защиты Сириуса Блэка.

Лили закатила глаза. И чего он за ней волочится? Сделал бы уже Блэку предложение и избавил всех сразу от двух головных болей!

— Зелье подействует только, если ты и без того мог бы влюбиться в этого человека, понимаешь? — ответила Пиппа, поигрывая бровями. — Другими словами, если меня захотят опоить зельем и влюбить в Эванс, ничего у них не выйдет, потому что я предпочитаю кого-то с крепким членом между ног.

Лили поперхнулась чаем и закашлялась, согнувшись пополам.

А вот Монтгомери ничуть не смутилась:

— Так что теперь я не могу злиться на него за то, что он отшил меня — скорее, я буду злиться, что он может увести моего парня!

— Сириус не… — возмущенно выдохнул Джеймс. — Он любит девчонок!

— Что-то непохоже, — фыркнула Пиппа.

Лили мысленно с ней согласилась. Учитывая, как Блэк относился к девушкам, о любви там и речи не шло.

Она ожидала, что Джеймс сейчас начнет спорить, как это случилось в прошлый раз в разговоре с Гвинет, но он неожиданно умолк. Лицо у него было сосредоточенное, как будто он только что наконец-то поймал за хвост прыткую мысль и теперь должен как следует изучить ее.

Лили переглянулась с Пиппой. Та дружелюбно усмехнулась.

— Так что я не стала бы его выдавать, — произнесла Монтгомери после непродолжительного молчания, — это вроде как было бы подло. Если он сам в себе не разобрался, то все, что ему нужно — это время. Ни к чему торопить события. Кстати, — и она лукаво подмигнула, — а как он себя вел под воздействием зелья? Творил какие-то безумства?

— Обнюхал Снейпа, — мрачно бросил Джеймс.

Задумчивость с его лица никуда не исчезла — наоборот, словно бы стала глубже.

— Че-е-его? — глаза Пиппы округлились от восторга.

Она даже привстала со стула…

— И предложил ему перепихнуться на ящиках в подсобке.

— Че-е-его? — тут уже пришел черед Лили обомлеть.

Такого ей Северус не рассказывал!

«А как ты себе это представляешь?» — ядовито поинтересовался внутренний голос. — «Вы на ночевке, заплетаете друг другу косички и объедаетесь мармеладом, и тут он говорит, словно бы между прочим: угадай, кто делал мне грязные намеки в школьной подсобке? Мозгами раскинь, дуреха!»

Но Сириус… Блэк зашел гораздо дальше, чем она думала. Просто чудо, что до сих пор не случилось ничего непоправимого!

Лили тряхнула головой, прогоняя непрошенные мысли. Она завтра же этим займется!

Пиппа хохотала так, что у нее на глазах выступили слезы, и на щеках появились тонкие полосочки потекшей туши.

— С ума сойти! Даже лучше, чем я ожидала!

Но ни Джеймс, ни Лили не разделяли ее веселья.

— Мы рады, что сумели тебя развеселить, — сердито наморщил нос Поттер.

— Нам пора, — поспешила добавить Лили. Еще одна ссора им ни к чему. — Спасибо, что успокоила нас, Пиппа, ты очень великодушна!

— О, — Монтгомери, раскрасневшаяся от смеха, утерла слезы тонким расшитым платочком, — должна вас кое о чем предупредить. Не уверена, что по этому поводу стоит беспокоиться, но все же… Видите ли, у меня есть привычка каждый вечер делать запись в дневнике, — она указала на лежащую рядом с астрономическими картами толстую тетрадь в голубой кожаной обложке, — и, разумеется, я не изменила привычке и после вечеринки, так что описала рассказанные Гвинет сплетни. Пару дней назад я забыла дневник здесь, на этом столике. Всего на пару минут! Я уже почти поднялась в спальню, когда вспомнила о нем, и тут же бросилась назад. Однако одна любопытная мышка уже успела засунуть в него нос. Не знаю, успела ли она прочесть что-то о Сириусе, или наугад раскрыла другую страницу, но я бы на вашем месте спросила у нее лично. Потому что Берта Джеркинс та еще охотница до сплетен, сами знаете…

Лили обменялась с Джеймсом взглядами, полными неподдельного ужаса.

Берта Джеркинс, нелепая полноватая семикурсница с куцыми хвостиками и криво сидящими на носу очками.

Берта Джеркинс, которую они грубо прогнали, когда та застала их практически целующимися в теплицам.

Редактор школьной газеты Берта Джеркинс.

Им конец.

Chapter Text

Ни в ком безумье так не расцветает,

Как в умном, коль в безумье он впадает.

Способны ум, воспитанность, уменье

Придать безумью странное значенье.

Принцесса, «Бесплодные усилия любви»

 

Ему конец.

Потолок в проеме между опорами балдахина отливал желтоватой зеленцой, значит, Эйвери уже зажег ночник — он всегда просыпался раньше остальных в спальне. Но пока не встал.

Выходит, до разноголосых трелей будильников где-то полчаса.

Достаточно, чтобы Северус как следует оценил и обдумал беспросветные глубины унижения, в которые опустился.

Казалось бы, когда-то же он должен достигнуть дна? Но нет, с каждым разом он просто погружался все глубже и глубже…

Северус вздрогнул и плотнее закутался в одеяло, хотя в этом не было особой нужды: он, казалось, весь горел, от пальцев на ногах до макушки.

Этой ночью ему приснился Блэк.

И то, что он вытворял в этом сне, то что Северус позволял ему вытворять… более того: то, что он позволял ему вытворять с неприкрытым наслаждением…

Он с трудом сглотнул. Слюна была густой и кислой.

Откуда это вообще взялось в голове? Подобных сцен он не видел на спрятанных у отца под кроватью кассетах, не читал про них в книгах и даже близко ничего подобного не слышал в хвастливых разговорах однокурсников.

То, что они во сне делали с Блэком, было порочно, но прекрасно.

Подобные мысли заставили его крепко зажмуриться и замотать головой. Узнай о них отец, в ту же секунду пошел бы за старым дедовским ружьем.

«Ты конченый чудила, Стив. Конченый чудила», — вот что он сказал бы перед выстрелом.

Отец всегда называл его «Стивом». Отказывался использовать данное Эйлин «педрильское» имя, и никакие убеждения матери, что так называли величайших древних императоров, не помогали: Тобиас Снейп знал о Римской Империи так же мало, как и о магии.

«В конце концов, сам же и напророчил» — злорадно подумал Северус, как будто слова отца могли иметь хоть какое-то отношение к тому катастрофическому открытию, которое он совершил из-за Блэка.

К стыду и злорадству примешалась чистая, ничем не разбавленная злость.

В одно мгновение он возненавидел Блэка почти так же сильно, как прежде, и это оказалось родным, знакомым чувством, от которого он едва не прослезился.

Но мгновение прошло. Перед мысленным взором возник Блэк из сна с многообещающей загадочной улыбкой. Кровь отхлынула от щек Северуса и устремилась вниз.

Он пропал.

Это поражение, бесповоротное и неотвратимое.

Он хочет Блэка.

Он хочет, чтобы Блэк хотел его.

За что, Господи?

Надо встать. Надо попасть в ванную раньше Эйвери. Он, конечно, трепаться не будет, и комментариев сальных отпускать не решится — попробовал однажды, когда Северус только начал узнавать, что такое утренние стояки, и в ответ получил пренеприятное заклинание, от которого даже у Помфри нет лекарства. Так что теперь в открытую смеяться не станет. Но все-таки… лишние глаза Северусу ни к чему.

Из-за горящего ночника за закрытым пологом кровать Эйвери подсвечивалась, как сцена для самого скучного в мире театра теней — с единственным актером, который ворочался, лениво поправлял одеяло и иногда тянулся к тумбочке, чтобы проверить время.

Осталась всего пара минут, чтобы остаться незамеченным.

Северус босиком неслышно выскользнул в соседнюю комнату. После мягкого ковра каменный пол ванной ощущался как покрытая льдом гладь озера: холодный и отчего-то скользкий.

Пока Северус выбирался из пижамы, он изо всех сил старался не вспоминать, как хорошо выглядел во сне Блэк без мантии и рубашки, и…

Ему нужна помощь. Есть специалисты, которые занимаются внезапным влечением к законченным мудакам?

Ну почему не Лили? Почему она не являлась к нему во снах, обнаженная и сгорающая от желания, не тянула руки, не шептала на ухо бесстыдные, сладкие комплименты?

Нет, о таком даже думать было странно. Неправильно. Мозг словно ставил мощный блок, стоило только захотеть представить подобное.

Зато Блэку, очевидно, плевать было на ментальные блоки, как и на все остальное, в принципе. Северус мог сколько угодно убеждать себя не думать о нем — но Блэк все равно нагло заявился в его сон, чтобы утянуть прямиком на чертовы ящики в чертовой подсобке!

Северус загребнул полные ладони ледяной воды и плеснул на лицо.

— Да чтоб оно все провалилось к дьяволу! — в сердцах прошипел он.

— Если бы я получала пенни за каждое такое высказывание, уже бы щеголяла золотой рамой, — прокомментировало его зеркало.

Северус залез в промерзшую душевую кабинку и выкрутил кран с холодной водой на полную. Кожу как будто обожгло. Он тут же вспомнил кадку с водой, которую набирала из колодца мама — отец частенько пропивал деньги, которыми должен был оплатить электричество и дрова для камина, а пользоваться палочкой маме не разрешал. Ей приходилось мыть сына колодезной водой, всегда почти ледяной, независимо от времени года.

Холодная вода сделала свое дело — непрошенное возбуждение пропало.

Но теперь его от плечей до коленей била крупная дрожь, и зуб на зуб не попадал, сколько бы он не растирался полотенцем.

Он всегда знал, что цена избавления от Сириуса Блэка будет непомерно высока.

В дверях он столкнулся с Эйвери, который аж подпрыгнул от неожиданности — не привык, чтобы кто-то просыпался раньше.

— Ты чего встал? — хрипло спросил он.

Северус пожал плечами.

 

— Забыл сделать домашку.

Эйвери нахмурился. Будь на месте Северуса кто угодно другой из парней, он наверняка не упустил бы возможности противно осклабиться и протянуть что-то вроде «ну-ну, дрочил, небось?» Но воспоминание о непроходящем на протяжении недели зуде в мошонке остановило Эйвери от неосторожных слов. Он сделал вид, что поверил, и кивнул.

Надо использовать освободившееся до уроков время разумно. Всякий раз, когда в голове навязчиво начинала крутиться одна и та же мысль — или один и тот же смущающий, неуместный, захватывающий дух образ — Северуса выручало одно: зельеварение. Постоянный контроль, четкость действий, необходимость сконцентрировать все внимание на котле и творящейся в нем магии, не требующей дурацких взмахов волшебной палочки… Это была любовь иного вида. Очищающая, постоянная. Настоящая.

Любой человек, которому Северус по глупости своей мог отдать сердце, способен его разбить. Но любимое дело, к которому у него был талант, дар, гений — никогда.

И когда Северус собрал в сумку необходимые учебники, переоделся в школьную форму и стал подниматься по лестнице на второй этаж, настроение пусть и чуть-чуть, но улучшилось.

— Привет, леди Гвендолен! — поприветствовала его из сливного бачка Миртл и захихикала.

— Привет, — буркнул в ответ Северус.

Что ж поделаешь, если теперь он и впрямь, как образцовая леди Гвендолен, грезит ночами о своем горячем шотландском лорде-убийце? Глупо отрицать очевидное.

А ведь если подумать, Блэку пошел бы наряд шотландских горцев…

О, нет.

Северус зажмурился, с трудом сглотнул и стал перечислять в голове состав Феликса Фелицис.

Минуту спустя он смог вздохнуть без позорного придыхания.

Так не пойдет.

Это что, сердце теперь всякий раз будет заходиться в этом диком барабанном ритме? А кровь приливать ко всяким частям тела?

Блэк — сам по себе страшное проклятье.

Черная магия.

Уголки губ невольно дрогнули в улыбке.

В таком случае, должно быть, неудивительно, что…

Северус остановил разогнавшуюся мысль волевым усилием.

Он пришел сюда не для того, чтобы продолжать думать о Блэке. Для этого, в конце концов, спальня подошла бы куда как больше.

И он принялся доставать из сумки ворох смятых записей, сделанных прошлым вечером, разложил вокруг спрятанные в кабинке ингредиенты, разжег голубоватый тусклый огонек под маленьким, черным от копоти котелком… как будто поставил перед потоком мыслей надежную плотину, направив их в верное русло.

У него есть луноландыши. Они — основа, базовый компонент. Что усилит их действие, скорректирует возможные побочные действия и подчеркнет из сотни возможных магических качеств именно то, что нужно Северусу?

Когда прозвенел колокол, приглашающий учеников на завтрак, у него уже был окончательный список трав и порошков из минералов, которые могли бы, подобно изысканной золотой оправе, выгодно огранить бесценный бриллиант.

Северус воспрял духом.

Настроение стало таким хорошим, что он даже перехватил в Большом зале пару сдобных булочек, намазав их маслом и вишневым джемом, хотя обычно пропускал завтраки. А отправляясь на урок Трансфигурации вместе с сонными однокурсниками, в порыве невиданной душевной щедрости отправил Блэку бумажную птичку-записку, сообщив о своих успехах.

Так что впервые его появление а заброшенном туалете сразу же после уроков не стало неожиданностью. Хотя сердце Северуса все равно пропустило удар, а потом еще и непривычно екнуло при первом взгляде на широкую нахальную улыбку и небрежно расстегнутый ворот рубашки.

— Это оно, — сказал Северус, когда обрел способность говорить, и вскинул вверх руку с рецептом зелья, — я уверен!

Блэк, который еще и слова не вымолвил, удивленно вскинул темные брови, взял тонкий пергамент в руки и внимательно изучил. Все это время на его губах продолжала играть улыбка, но Северус вдруг понял, что она неуловимо меняется: из нахальной становится растерянной, а потом восхищенной и как будто… нежной?

«Не позволяй воображению играть с тобой злую шутку, Северус. Держи себя в руках, а сердце — в тисках, потому что иначе Сириус Блэк разобьет его, даже не обратив внимания.»

Но как же хотелось поверить. Поддаться. Хотя бы на миг…

— Впечатляет, — хрипловато произнес Блэк.

— Хочешь помочь приготовить его? — выпалил Северус прежде, чем понял, что натворил.

Но серые глаза просияли, как звездная россыпь, а ответ «Конечно!» прозвучал так воодушевленно, что он даже не подумал пожалеть об этом.

Безнадежно. Капля внимания, просто намек на расположение и доброту — и Северус уже готов раскрыть душу нараспашку, отдать все, что может, и больше. Даже ему. Даже Блэку, его личному проклятью с первого дня в школе. Также, как мать, отмахнуться от всего, что было раньше, только потому, что у чертова засранца миллион оттенков в улыбке и глаза могут вот так сиять от простых слов.

— Ну… начнем? — осторожно поинтересовался Сириус, смущенный повисшей паузой.

Северус кивнул.

— Вернее, покончим, наконец, с этим недоразумением.

Слова вырвались с горечью, но это было то малое, что Северус еще в силах сделать: да, пусть он признал собственное поражение и провал, посмотрел самому себе в лицо и не стал лукавить… но все еще мог — и должен был! — не дать Блэку узнать о возникшей в его голове путанице. Тот и так уже знал слишком много. Залез не под одежду, но словно бы прямиком под кожу. Вытянул из Северуса то, что тот и вслух не решался произносить. Почему рядом с Блэком он становился таким? Как будто выпил разом сыворотку правды и зелье эйфории, и запил залпом Амортенцией.

Нет.

То, что у Северуса появилась брешь в броне, не значило, что теперь нужно вложить в руки Блэку оружие и самому направить острие.

Сириус недоуменно моргнул. Улыбка, хоть и не исчезла вовсе, заметно померкла.

Северус почувствовал себя страшно виноватым.

Надо сделать так, чтобы Блэк перестал смотреть.

— Если не передумал, тогда давай за дело, — ворчливо бросил Северус, отворачиваясь. — Это тебе не мазь от ожогов, за три часа не сваришь.

Он доверил Блэку шинковать корень мандрагоры уже с несколько угаснувшей уверенностью — вдруг сделает слишком толстые ломти? Или нож будет уводить, и вместо ровных ломтиков выйдут только кривые огрызки?

«Надо было дать задание попроще», подумал он, с почти священной нежностью выкручивая стебелек луноландыша, чтобы получить пару капель драгоценного сока, «или сделать все самому».

— Готово, — прервал его мысли непривычно тихий и блеклый голос Блэка.

Обиделся, что ли?

Северус обернулся, уже готовый раскритиковать результат в пух и прах.

Но корень был нарезан идеально. Ровно, аккуратно, кругляшок к кругляшку, как россыпь монет.

Он удивленно моргнул и от неожиданности даже забыл, что хотел не смотреть на Блэка без крайней необходимости.

Разумеется, Северус теперь точно знал, что Блэк далеко не пустоголовый болван, каким любил предстать. Он всегда получал хорошие оценки, пусть даже больше половины — скорее за обаяние, чем за выученный урок. Но заклинания давались ему легко, как всякому чистокровному, на Трансфигурации Блэк на пару с Поттером частенько проявляли недюжинную фантазию, не просто превращая зубочистки в иголки, но и создавая на них сложные резные узоры, а еще он с раздражающей точностью помнил исторические факты, хотя на уроках Биннса или спал, или не появлялся вовсе.

Что до зельеварения — Блэк никогда не проявлял там должного усердия. Шептался с Поттером, мимоходом кидая ингредиенты в котел, хмыкал над тем, как дружок пытается в очередной раз привлечь внимание Лили, или сам строил глазки какой-нибудь девице… и тем не менее зелья у него всегда получали хорошие оценки.

Северус был уверен: это от того, что Слизнорт пресмыкался перед ним, как перед любым волшебником с громкой фамилией.

Теперь же, после всей полученной информации…

Он легко мог поверить, что этот невыносимый, раздражающий, до зубовного скрежета впечатляющий гриффиндорец мог бы при желании и ему дать фору в зельях.

И вот что странно — это было едкое, щедро сдобренное завистью открытие, однако оно словно подсвечивалось изнутри едва уловимым восхищением, появившимся непонятно откуда.

«Так ли уж и непонятно? Ты только вспомни, что Блэк вытворял своими пальцами во сне, когда…»

Господь милосердный.

Только не сейчас.

— Я могу сделать что-то еще?

«О, да…»

Нет.

— Кхм, — Северус прочистил горло и попытался спрятать пылающие щеки за волосами, — Да… да. Возьми вон тот порошок из лунного камня и смешай его с соком луноландыша, который я получил, а я пока…

Мимолетный взгляд выхватил напряженное, мрачное лицо Блэка.

Красивое, как на картинах в галерее, где художник изображал падшего ангела с пылающим взглядом.

— Но ты не обязан, если не хочешь, — добавил Северус, запнувшись.

Блэк моргнул.

— Я боюсь, что могу что-нибудь испортить.

Из горла вырвался недоверчивый смешок.

— О, не переживай! Твою мандрагору можно хоть сейчас в музей эталоном, ни к чему лишняя скромность…

— Нет, ты не понял, — Блэк вдруг посмотрел ему прямо в глаза, словно прожег насквозь мощным заклинанием, — я боюсь, что могу захотеть что-нибудь испортить.

Северус замер. Само время как будто застыло, повисло в воздухе и легло ему на плечи тяжелым одеялом. Он с трудом приоткрыл рот, но вопрос «почему?», набатом бивший в голове, на выходе превратился в едва слышный выдох.

И все, что он мог — смотреть в ответ, пытаясь передать вопрос мысленно.

Где Миртл с неуместными комментариями и писклявым хихиканьем, когда она так нужна? Где Лили, невовремя решившая проявить внимание?

Хоть что-то, способное сдвинуть это бесконечно замершее мгновение с места прежде, чем Северус совершит непоправимую ошибку?

Блэк моргнул еще раз и дернул головой, разметав по плечам отросшие темные волосы.

— Извини меня, пожалуйста, — дрожащим голосом произнес он.

— Все в порядке. Ты не в первый раз несешь явную околесицу, — Северус торопливо отвернулся и перевел внимание на ждущее своего времени масло из лепестков черной розы. И добавил с толикой насмешки: — и совершенно точно не в последний.

Займи чем-нибудь руки. Займи чем-нибудь голову. Освободи разум и не думай…

Пусть даже Сириус Блэк так близко, что можно учуять запах вишневых леденцов и можжевельника сквозь густые ароматы зелья.

Северус справился — он всегда справлялся, в искусстве отвлечения самого себя ему не было равных. Через секунду он задумался о том, хватит ли трех капель масла для нужного эффекта, а через пять — уже тянулся к блокноту, чтобы перепроверить записи и вывести новые переменные исходя из возникшей идеи. И едва не пропустил достаточно тихое, но очень твердое и уверенное:

— Нет. Я прошу прощения за все, что причинил тебе раньше.

Северус решил было, что ослышался.

— Что? — глупо переспросил он, от неожиданности вновь повернувшись, и едва не уткнулся носом Блэку в подбородок.

Тупица.

«Что?»

Столько лет в надежде наконец услышать эти слова от школьных недругов, поверженных и опозоренных, столько тщательно отрепетированных снисходительных отказов и отточенных насмешек — только для того, чтобы в тот самый момент выдавить из себя лишь идиотское невнятное «что», прозвучавшее скорее как жалкое кваканье.

— Я сказал: я прошу прощения, — повторил Блэк.

Теперь ему достаточно было просто шептать — он стоял так близко, что Северус в любом случае услышал бы. А нет — прочитал бы по губам: те как раз находились ровно напротив глаз, и можно было до мельчайших подробностей запомнить то, как они двигались, складывая тишину в бесстрашное «извини».

И разумеется, Блэк не был бы Блэком, если бы остановился лишь на этом.

— Я много думал об этом в последние дни. О том, почему именно ты. Почему когда-то мне хватило одного взгляда, чтобы невзлюбить тебя. Это было так просто тогда: ты сидел в купе Хогвартс-экспресса, в поношенной мантии и протертых до дыр ботинках, худой, сутулый и бледный, и все в тебе кричало о бедности и тяжелой жизни… но в тебе чувствовалось то же, что было в них. В моих родителях и Регулусе. В друзьях семьи и родственниках. Вот эта присущая чистокровным богачам уверенность в собственной значимости, в собственной исключительности… высокомерие, если хочешь.

Северусу захотелось возразить, но он не сумел выдавить ни слова, загипнотизированный хищным серебром глаз напротив.

— А потом ты заговорил, и искорка неприязни вспыхнула факелом, — сглотнув, продолжил Блэк. — Ты и звучал как все они. «Слизерин то, Слизерин это»… я никогда не мог причинить боль родителям или брату, не мог выместить свою злость и разочарование на них… но зато легко мог на тебе. А то, что ты всегда бил в ответ, словно возвращая мне собственную ярость… это как будто снимало с меня ответственность. Ты казался истинным воплощением слизеринца — холодный, надменный, злой и вероломный…

— Я такой и есть, — слабо выдавил Северус.

Блэк хмыкнул, обдав теплым дыханием ресницы.

— Врешь. Лишь хочешь таким казаться. Но, сражаясь с тобой, я представал в собственных глазах героем — эдаким Годриком Гриффиндором, сражающимся со злом. И в итоге настолько поверил в придуманный образ, что совсем забыл, что за ним скрывается всего лишь мальчишка, возможно, такой же потерянный, как и я сам. Я прошу прощения, хотя и понимаю, как нелепо это звучит — никакое раскаяние не сотрет все то, что тебе пришлось пережить по моей вине. И все-таки я хочу, чтобы ты знал: будь у меня возможность повернуть время вспять, я бы как следует навешал оплеух тому идиоту, которым был в одиннадцать.

Северус рвано вдохнул. Как это… по-Блэковски — предотвратить насилие другим насилием.

— Блэк, я… — начал он, точно не зная, что собирался произнести: мысли все еще разбегались в стороны, как проворные тараканы, и даже проникновенная тирада Сириуса вспоминалась лишь отрывками.

— Не надо, — покачал головой тот, — я сказал это не для того, чтобы получить ответ. Просто… так надо было.

— Хорошо, — кивнул Северус.

Так… странно.

Он ждал от этого события триумфа или злорадного удовольствия — в общем, чего-то, что неизменно возникает, когда видишь, как враг сдается и признает поражение — но почувствовал лишь смятение. Необычная нелепость произошедшего: полуразрушенный женский туалет, бульканье кипящего котла под ногами, Блэк в школьной мантии, с расстегнутым воротом рубашки и едва заметной щетиной на худых щеках…

Как будто сон.

Впрочем, будь это на самом деле сном, Северус бы решился протянуть руку и дотронуться до лица Блэка, чтобы проверить, будет ли покалывать кончики пальцев.

Вместо этого он смущенно опустил взгляд и вернулся к варке зелья как ни в чем не бывало.

Ну да, ничего же не случилось — перед ним всего-то извинился самый злобный из мучителей, да-да, тот самый, которого этой ночью он вылизал с ног до головы в очень непристойном и горячем сне.

Обычный вторник.

— Говоришь, смешать порошок лунного камня с соком луноландыша? — мягко спросил пресловутый мучитель за спиной.

В груди вновь встрепенулось теплое приятное чувство — запомнил ведь!

И Северус, не сдержав улыбки, надежно скрытой от посторонних глаз густым дымом от котла, кивнул.

Отныне даже работалось иначе — легче, спокойней, быстрее. Казалось бы, что такого сказал Блэк? Что-то там про злобных лицемерных слизеринцев? Но ему было жаль. Искренне. По настоящему. Пусть только сейчас, пусть завтра все это могло развеяться с первым глотком ими же сваренного противоядия — но это были нужные Северусу слова, никогда ранее не слышанные от тех, кому следовало бы их произнести. Поттер и Блэк, Слизнорт с его холодным равнодушием, Лили с вечными обвинениями, Петунья, мальчишки из младшей школы, прятавшие его вещи в сточных трубах… отец.

Если уж Блэк сумел извиниться… может, и с остальными все не так безнадежно?

Размышляя, он следил за паром, поднимающимся над котлом. Тот постепенно светлел, истончался и покрывался едва уловимым мерцанием, а потом и вовсе превратился в мягкую витиеватую дымку.

— Зелье готово, — понял Северус.

Блэк от неожиданности смахнул склянку со стрекозиными крыльями локтем. Те рассыпались по полу перламутровыми чешуйками.

«Красиво», подумал Северус, глядя на разноцветные пятнышки света на высоких скулах.

Он мог бы попросить Сириуса кинуть пару крылышек в зелье — от этого пар свернется густым клубом болотисто-зеленого дыма, пахнущего тиной и подгоревшими орехами. Зелье будет испорчено. Им придется еще раз добывать луноландыши, а для этого — целый месяц просто ждать.

Просто…

Северус вздохнул. Вот в чем самая большая опасность любовных зелий — они соблазняют тебя и дальше держать разум человека в узде, опьяненным и обманутым, лишь для того, чтобы вдоволь насытиться его вниманием и безграничным обожанием.

Но шутка вот в чем — ты никогда не насытишься.

Жажду любви магией не утолить.

И если сейчас Северус испортит зелье — или, вернее, позволит Сириусу это сделать, — что он получит взамен? Еще месяц сладкой лжи, смущающих откровенных разговоров, прикосновений, словно бьющих током? Или даже поцелуев, жарких объятий, снов, ставших явью?

Нет. Всего лишь месяц отсрочки до предсказуемого презрительного взгляда и брезгливого «Нюниус», произнесенного так, словно он — какой-то особенно мерзкий слизняк, вздумавший залезть к Блэку на ботинок.

Северус медленно вдохнул полной грудью: Блэк пах леденцами и дымом, а зелье — цветочным вином.

— Ему нужно настояться еще сутки, а потом ты наконец-то будешь свободен от моей компании. Доволен?

— Но мне нравится твоя компания, — пожал плечами Блэк.

Северус заставил пробежавшие было по спине мурашки рассеяться.

— Посмотрим, что ты скажешь завтра.

И только тогда вспомнил, что «завтра» — это канун Валентинова дня.

Chapter Text

Отныне мы с тобою в дружбе, фея,

И завтра в полночь во дворце Тезея

Торжественную пляску проведем,

Благословим союз его и дом.

Оберон, «Сон в летнюю ночь»

 

Лили была намерена идти до конца. Ей не терпелось, наконец, покончить со всей этой неразумной беготней — сама мысль о том, что придется еще один день тревожиться, выжидая и вылавливая взглядом в переполненных коридорах Берту Джеркинс…

— Не будет ее там, — сонно пробурчал Джеймс, тем не менее, послушно следуя за ней по темным лестницам. — Поздно уже.

Лили отмахнулась от него, как от назойливой мухи.

Где находится редакция школьной газеты — а вернее, бывшая кладовка, которую Берта путем бесконечных заявлений в школьную администрацию и писем в попечительский совет отвоевала от угодий Филча, — Лили помнила смутно. Ей ни разу не приходилось там бывать, хотя в начале года ее фотографию напечатали в приветственном номере вместе с остальными старостами. Вроде бы она должна быть на третьем этаже, недалеко от портрета Гермеса Лаудли, первого главного редактора «Ежедневного Пророка». Но точнее…

— Ты хоть знаешь, куда идти? — в голове Поттера зазвенела плохо скрываемая насмешка.

Лили нахмурилась.

— Разумеется.

Почему этот третий этаж такой огромный? Она точно натыкалась на портрет Лаудли раз или два, не мог же он просто исчезнуть со стены!

— Тогда почему мы идем совершенно в другую сторону?

Лили резко остановилась, и Поттер впечатался ей в спину, обдав раздражающим мятным запахом, от которого у нее мурашки по спине бегали.

— Ты знаешь, где находится редакция? — сухо поинтересовалась она.

Поттер хмыкнул над ухом.

— Знаю. Пит одно время вел в газете колонку с меню обедов.

— Поттер…

— Прости! Но ты казалась такой целеустремленной… я не идиот, чтобы вставать на пути у летящего бладжера.

— Ты буквально на прошлой игре именно это и сделал!

— О, так ты все-таки следишь за моими играми?

Лили сдалась. Откинула назад голову, уперевшись макушкой ему в грудь, и посмотрела на триумфальную ухмылку, расплывшуюся на его губах.

— Когда ветер заглушает все, что ты говоришь, ты кажешься чуть менее невыносимым, Поттер, — пробормотала она с ответной улыбкой.

Мгновение спустя она вздрогнула: большие горячие ладони легли на талию, притянув ближе в осторожном объятии.

— Лили…

Интересно, если она разрешит Севу швырнуть в нее парочкой заклятий, он сможет ее простить за то, как предательски затрепетало сердце? Или лучше поступить по-взрослому и признаться откровенно, пусть и придется выслушать нудную ворчливую лекцию?

Ах, если бы только Лили верила, что этим и обойдется…

«Ну надо же», — у внутреннего голоса вновь прорезалась ехидца Сева, — «пару дней назад ты, помнится, вовсе собиралась избавиться от обузы в виде коуквортского дружка, а теперь переживаешь, как он отнесется к твоим лобызаниям с Поттером?»

— Так где редакция? — спросила Лили, остановив Джеймса в миллиметрах от ее губ.

Он разочарованно вздохнул.

— Там никого не будет. Спорим?

Спор он выиграл. Тяжеленная дубовая дверь кладовки с клочком пергамента вместо таблички оказалась закрыта на нелепо громадный амбарный замок. Лили бессмысленно уставилась вперед: на пергаменте круглые, большие буквы складывались в слово «редакция» с жирной кляксой на конце.

— Ну, убедилась? — Поттер мягко потянул ее за мантию. — Идем.

— Я останусь.

— Да чтоб тебя, — едва слышно выругался он под нос. — Будет тебе, Сниджет. Я верю, что аппетит к сплетням у Джеркинс звериный, но не настолько же, чтобы она в редакцию посреди ночи неслась, как на кухню за булками?

— Я просто… — голос предательски сорвался в булькающий всхлип.

«Просто… что? Устала? Хочу закрыть глаза, а, открыв их, понять, что ничего не произошло и все мне привиделось? Хочу постыдно опустить руки, позволив Северусу самому страдать от последствий? Сказать ему, что он сам виноват в произошедшем? Что я виновата? Разрыдаться? Что?»

— Я знаю, — Джеймс Поттер, забавно поджав губы, отвел упавшую ей на глаза длинную прядь.

Она хотела поцеловать его. Хотела, чтобы он поцеловал ее в теплице, и пять минут назад в коридоре — чтобы все эти неслучившиеся поцелуи сбылись и не мешались с чувством вины.

— Я хочу спать, — в конце концов со вздохом произнесла Лили, потому что легче было заснуть и разобраться с ворохом противоречивых чувств завтра, на свежую голову.

Джеймс кивнул.

— Дельная мысль.

Когда Лили прошла тем же путем на следующий день, все уже казалось реальным и простым. Был ли тому причиной многоголосый гул в коридорах, или яркий солнечный свет, клиньями падающий сквозь узкие окошки-бойницы, или то, что она наконец-то выспалась как следует, совершенно непозволительно проспав первый урок, — к черту, объяснится с профессором Спраут позже! — но она вновь была собрана и точно знала, что и для чего делает. Приятно было вернуться к прошлой себе.

На этот раз замка на двери не было, а за ней что-то гудело, трещало и шипело, явно намекая на присутствие в кладовке главного редактора и ее помощника.

— Ты как будто собираешься сражаться с Бертой на дуэли, — послышалось сбоку.

Лили уже даже не вздрогнула: голос Джеймса Поттера за последнее время стал привычным и больше не вызывал желания шипеть в ответ рассерженной кошкой.

— Надо будет — и сражусь, — сузила глаза Лили.

— Не драматизируй. Хотя, надо признать, тебе к лицу воинственность. Эй, писаки, здорово!

Поттер раскрыл дверь, не церемонясь, и его коренастая широкоплечая фигура тут же словно бы заняла все крохотное пространство внутри.

На кладовке явно использовали заклинание незримого расширения, потому что там, где по идее ничего, кроме пары швабр и горы тряпок поместиться не могло, вполне свободно стоял целый печатный станок. Правда, остальным обитателям комнаты рядом с этим пыхтящим здоровяком явно было тесновато: стол главного редактора (а на деле притащенная из пустого класса обшарпанная парта) прижимался к дальней стене, густо увешанной первыми полосами прошлых выпусков и фотографиями. Берта, сидевшая за столом с пером и пергаментом, была так крепко зажата между стеной и столешницой, что с трудом дышала. Локхарт, будь кладовка хоть чуть-чуть просторнее, наверное, суетливо бегал бы из одного конца в другой, заправляя пергаменты в станок, но в столь стесненных условиях просто вертелся из стороны в сторону, как обезумевший метроном.

Ввалившийся внутрь Поттер захватил то немногое свободное пространство, что еще осталось.

Лили очень хотела остаться снаружи — представшая картина вызывала острый приступ клаустрофобии, — но, выпустив из легких весь воздух, тоже протиснулась внутрь.

— Что вы здесь делаете? — пискнула Берта. Локхарт одновременно с этим заверещал:

— Сюда нельзя! Нельзя! Фотографии… пленка… нельзя посторонним!

— Умолкни, Гил, — сурово шикнул Поттер, и мальчишка тут же заткнулся.

Лили никогда прежде настолько не восхищалась Джеймсом.

— Что вам нужно? — повторила Берта, поправляя очки. Кончик носа у нее был перемазан в чернилах.

— Что ты прочла в дневнике Пиппы? — выпалила Лили еще до того, как Джеймс хотя бы открыл рот.

Глазах Джоркинс сверкнули.

— Ах, вот оно что. А я-то подумала, вы пришли по поводу своего тепличного свидания.

Лили сжала кулаки, впившись ногтями в тонкую кожу на ладонях.

Она так ненавидела вездесущую Джоркинс прямо сейчас!

— Что. Ты. Там. Прочла?

Берта нарочито небрежно пожала плечами и принялась почесывать кончиком пера подбородок.

— О, много всякого. У Монтгомери хороший слог. Меткие метафоры. Она могла бы стать хорошим журналистом, если бы интересовалась чем-то за пределами своей косметички.

Невероятно довольная придуманной остротой, Берта улыбнулась. Она явно наслаждалась положением: даже Локонс перестал носиться по комнате и теперь воззрился на коллегу с неожиданным почтением, как будто перед ним была не полноватая прыщавая девчонка в криво застегнутой рубашке, а, как минимум, Джоан Бэйкуэлл.

Лили закатила глаза. Джеймс фыркнул.

— Так что именно вас интересует? — невозмутимо продолжила Берта, смахнув несуществующую пылинку с пергамента. — Коллекция порнографии под подушкой Кингсли Бруствера? Тайный роман Петтигрю и Синтии Уотсон? Не делай такие глаза, Поттер. А может…

— Прекрати этот цирк сейчас же! — выкрикнула Лили, и с удивлением услышала в голосе истеричные нотки — один в один как у Петуньи, доведенной их с Севом шуточками до белого каления. — Тебе прекрасно известно, что дело в Бруствере и не в Петтигрю…

— Говори за себя, — робко вставил Поттер.

Лили не глядя шикнула на него.

— Тебе прекрасно известно, — с нажимом повторила она, впиваясь сердитым взглядом в Берту, — что я пришла из-за того, что ты могла — или не могла — прочитать о Северусе. О моем Северусе.

Краем глаза она заметила, как Поттер дернулся, будто хотел сказать что-то. Но он промолчал.

Зато не промолчала Берта.

— О твоем?.. Мерлинова борода, Эванс, да ты полна сюрпризов! Что же ты обжимаешься с капитаном квиддичной команды, если уже окрестила своим другого, а? Поттер, а ты не хочешь поделиться мыслями по этому поводу? Я запишу, выйдет материал для первой полосы! — открыто издевалась Джоркинс.

— Кем ты себя возомнила, Джоркинс — Ритой Скитер? — опасным низким тоном произнес Джеймс.

Рита Скитер выпустилась из школы всего пару лет назад, но, вроде бы, уже блистала статьями в «Пророке» — Лили не была подписана на газету, поэтому не читала ничего из-под ее пера и не могла сказать точнее, однако в среде волшебников имя Риты было на слуху весь последний год.

Берта нахохлилась, поджала губы, готовясь защищаться…

Нет, так не пойдет. Если сейчас поскандалить с Джоркинс, она ни за что не признается, что знает и как намерена распорядится этой информацией.

— Перестань, пожалуйста, Джеймс, — примирительно вздохнула Лили, пусть даже внутри у нее все клокотало от гнева, — она права. Я… я… — горло пережало, — я просто ужасная.

И вот тут все случилось.

Когда Лили еще не получила письмо из Хогвартса и ходила в самую обычную младшую школу Коукворта, расположенную в бывшем здании завода по переработке угля, на одном из уроков они делали в качестве проектов вулкан. Простенький эксперимент: смесь пищевой соды и уксуса давала обильную шипящую пену, извергающуюся из самодельных гор. Для наивных дошколят — невиданное чудо.

И сейчас Лили чувствовала себя так, словно все это время, с самого начала февраля копила в себе соду, и на нее вдруг щедро плеснули уксусом. Только вместо едко пахнущей пены она стала исторгать слезы — неудержимые, внезапные и жгучие.

— Лили… — мягко начал было Поттер, но она упрямо мотнула головой, отворачиваясь.

— Я кошмарная, чудовищная… дрянь! Все это должно было стать просто шуткой, не должно было зайти так далеко, но из-за моей беспечности, из-за того, что я даже не подумала… Хотя нет, кого я обманываю — все я подумала! — она всплеснула руками и принялась расхаживать по комнате, бесцеремонно толкая остальных на ходу. — Правда, в которой мне даже себе не хочется признаваться, в том, что мне было действительно все равно, что я втянула в это Северуса. Я была… не то, чтобы обижена, просто до предела раздражена им, и так устала притворяться, что все в порядке, и между нами ничего не изменилось… и я ведь хотела — на самом деле где-то в глубине души очень хотела — проучить и его тоже. Ведь могла же выбрать кого угодно! Влюбить Блэка в МакГонагалл, или в Поттера, или в портрет Полной дамы… но я выбрала Северуса. Потому что это показалось мне забавным. И, возможно, я хотела, чтобы он узнал об этом. Разозлился. Сорвался. Так, чтобы я могла без угрызений совести… перестать с ним разговаривать. А когда мой план вдруг сработал, да еще так хорошо, когда Блэк вдруг решил как будто специально еще и подбросить дров в огонь… я просто испугалась!

Лили остановилась и принялась растирать по щекам слезы. Затянутые пеленой глаза плохо различали происходящее вокруг, но она вполне могла представить выражение ошарашенности на лице Джеймса и остальных. Однако еще не все слова были высказаны — они бурлили внутри и подступали к горлу, и не было никакой возможности удержать их внутри.

— Так что вот. Я вовсе не такая хорошая, как ты думал. И бегаю по этим несчастным девчонкам, уговаривая их простить засранца Блэка и не рассказывать о произошедшем, только потому, что дала заднюю, и потому… что теперь, кажется, не хочу, чтобы Северус переставал со мной разговаривать. Вот, — она судорожно всхлипнула. — Я плохая подруга. И плохой человек. И нарушила уйму школьных правил. Берта, если тебе нужна статья для газеты, напиши лучше об этом. Не трогай Северуса. Пожалуйста.

— Хорошо.

Лили показалось, она плакала так долго, что у нее в ушах зазвенело. Не может же такого быть, что это действительно был голос Берты Джоркинс?

— Ч-что? — сорвано спросила она и в недоумении посмотрела на Джеймса. Он тоже это слышал?

Судя по взгляду, направленному на Берту, да.

— Хорошо, — закатив глаза, повторила Джоркинс и отложила в сторону перо. — Я принимаю твои условия.

— Правда?

— Не беси меня, Эванс. Ты подкупила меня рыданиями, но я могу и передумать.

— Но, Берта… — захныкал Локхарт, потрясая в воздухе стопкой свеженапечатанных газет, — статья…

— Напишем новую. Время есть. И, раз уж Эванс так любезно предложила… так как, говоришь, давно вы с Поттером обжимаетесь по теплицам?

Спустя одно очень унизительное интервью, за время которого Берта выжала из них двоих все соки и заставила краснеть так, как никогда в жизни, Лили наконец оказалась на свободе.

Во всех смыслах.

— Что ж, это было… — со смешком начал Джеймс, но так и не придумал, как закончить, поэтому просто развел руками.

Лили в ответ неловко усмехнулась и потерла щеку, все еще пылающую румянцем.

Они задержались на открытой галерее между крыльями замка, чтобы проветриться — небо впервые за несколько дней слепило чистой синевой, морозный воздух пощипывал кожу и приятно холодил. Где-то вдалеке над квиддичным полем наматывали круги вышедшие на тренировку игроки в квиддич. Внизу по двору черными муравьями лениво перемещались высыпавшие на время перемены студенты, тоже жаждущие вкусить редкие в феврале ясные деньки.

В груди теперь стало пусто, свободно и чисто. Было ли это последствием истерики и всплеска давно подавленных мыслей, или же она просто наконец-то могла вздохнуть свободно?

Опасность миновала.

Все хорошо.

И только одна мелочь по-прежнему лежала на дне души тяжестью.

— Джеймс, — Лили оперлась о парапет и заправила за ухо волосы, которые так и норовил растрепать ветер, — я должна признаться кое в чем. По поводу зелья…

— А, — тихо произнес Джеймс, не отрывая внимательного взгляда от неба на квиддичным полем, — в том, что не было никакого зелья, да?

От неожиданности Лили едва на перевесилась через парапет — локоть соскользнул с покрытого наледью камня.

Она посмотрела на Джеймса. Джеймс посмотрел на нее.

В глазах, ярко-ореховых на солнечном свету, явно читалось ожидание.

— Откуда ты…

Он тяжело вздохнул.

— Значит, все-таки правда.

— Как ты узнал?

— Сложил несколько кусочков головоломки. Все из-за Питера — он все это время вел себя так, словно ничего и не произошло. Я никак не мог понять: ну как можно настолько мало внимания уделять друзьям, чтобы даже не заметить, что Сириус теперь влюблен в Снейпа? А потом я и сам стал анализировать. И понял, что с тех пор, как Сириус выпил твое, э-м-м… что бы там ни было, — он задумчиво почесал подбородок, — он не стал говорить о Снейпе больше, чем обычно. Ну и… я, разумеется, не хотел в подобное верить, но теперь…

Он вдруг со стоном потер ладонями лицо, подняв на лоб очки.

— Ну за что мне это, а? Почему все, кто мне дорог, каким-то образом зациклены на проклятом Снейпе? Что в нем такого? Я… Лили, я…

Джеймс вздохнул еще раз, собираясь с мыслями. На лице у него было написано выражение такой смиренной беспомощности, что Лили тут же захотелось обхватить его щеки ладонями, разгладить пальцем морщинку между бровей и произнести что-то успокоительное и глупое, как делали героини в маминых романах. Кто бы мог подумать, что беспомощный мужчина может выглядеть так притягательно?

— Черт, — выпалил Джеймс, потирая ладонью шею, — я никогда не понимал, как ты вообще можешь с ним дружить, но теперь, после этой твоей речи, знаешь… кажется, я недооценил, насколько он для тебя важен. В общем, если хочешь быть с ним, скажи мне отвалить — я так и сделаю, торжественно клянусь! Правда, теперь тебе нужно учитывать, что придется соперничать с Сириусом, а он не из тех, кто легко уступает и…

Он так и не закончил мысль. И Лили даже не сразу поняла, что это потому, что она целует его — так, как и хотела: обхватив щеки, привстав на цыпочки, прижимаясь всем телом. Горячо и порывисто, и так сладко, что хотелось застонать от наслаждения прямо в обветренные губы, и в то же время было страшно сделать что-то, что могло спугнуть это хрупкое волшебное мгновение.

Но Джеймс притянул ее за талию ближе, обжигая горячей кожей даже сквозь мантию, запустил пальцы в волосы, и мгновение все длилось и длилось, безупречное, долгожданное…

— Какой же. Ты. Идиот. Джеймс Поттер, — горячо шептала Лили между поцелуями.

Он улыбнулся — и, святые небеса, какой же ошеломительно-прекрасной была улыбка на его припухших и покрасневших губах!

— Да уж, — пробормотал Джеймс, прислонившись лбом к ее лбу, и прикрыв глаза — кажется, я не все понял верно. Действительно, идиот.

И вот теперь, подумала Лили, все на самом деле было хорошо.

Chapter Text

Пока стоял я праздно и смотрел,

Родилась вдруг из праздности любовь.

Люченцио, «Укрощение строптивой»

 

— Ты сделал что?!

Сириус был готов, поэтому ловко увернулся от полетевшей в его сторону баночки с сушеными цветками барвинка.

Миртл над головой радостно захлопала в ладоши.

Ну… в общем-то, реакция весьма предсказуемая — надо совершенно не знать Северуса Снейпа, чтобы предположить, что он примет подарок с благодарностью. Ну и ладно: зато те пару мгновений, когда Северус хлопал ресницами, переваривая только что услышанное, дорогого стоили.

— Записал тебя на конкурс! — повторил Сириус. И на всякий случай отошел ближе к кабинкам, чтобы укрыться от очередного снаряда. — На конкурс по зельеварению.

— Зачем?

— Что значит «зачем»? — развел руками Сириус, указывая на устроенную вокруг Снейпа подпольную лабораторию. — Потому что ты один из немногих в этой школе, кто заслуживает там быть! Эти твои записи поверх указаний старины Бораго — что, думал, я не заметил? Ты учебник переписал целиком!

— Я не просил… — обиженно пробурчал Снейп, но, кажется, стадия швыряния хрупкими предметами уже прошла, так что Сириус рискнул покинуть убежище.

— Ну, в этом своего рода концепт «подарка», Северус. Тебе не нужно их просить, как правило.

Банка с сушеными тараканами едва не стукнула его по виску.

Черт. Неверно считал обстановку.

— С чего бы тебе делать мне подарки, Блэк?

Сириус прищурился. Интуиция и здравый смысл подсказывали, что упоминать сейчас про День Святого Валентина крайне опрометчиво. А если сказать, что все это ради искренней улыбки, можно и вовсе схлопотать очередным незнакомым заклинанием в лицо.

Гребаный рациональный слизеринец, ну почему с ним так сложно?

— Считай это моей благодарностью, — Сириус еще раз махнул рукой на котелок, над которым мягкими спиралями вился лиловый дымок, — за помощь в щекотливой ситуации.

От собственной лжи его перекосило. Не была это никакая благодарность, награда или уж тем более оплата — но если именно эти слова помогут упрямой змеюке принять заслуженное, то так и быть.

Северус, поджав губы, уставился на банку, зажатую в ладонях. В ней сквозь толстое стекло жемчужно переливались крохотные зубки пикси — весьма дорогая начинка для метательного снаряда. Вероятно, он подумал также, потому что с непривычной осторожностью опустил банку обратно на пол.

— Ладно, — пробормотал он. — Возможно… — и дальше промямлил что-то совсем уж нечленораздельное.

Сириус вздохнул.

— Северус. Снейп, — поправился он, поймав предостерегающий чернющий взгляд исподлобья, — ты должен там быть, пойми. Несправедливо, что ты, с твоими талантами в зельеварении, не имеешь возможности показать себя только из-за того, что не хватает средств на взнос участника!

— Я не нуждаюсь… — взвился было Северус.

— Нуждаешься, — неожиданно для самого себя строго припечатал Сириус. — Ты нуждаешься в том, чтобы тебе помогли. И ничего такого в этом нет. Тебе пятнадцать, Северус! Не зазорно быть на мели в таком возрасте.

Он сделал несколько шагов вперед, деликатно оттесняя Снейпа от ряда стеклянных пробирок, которые можно бы было в него метнуть.

— Если уж тебе так невыносима мысль, что кто-то помог тебе деньгами, воспринимай это как грамотную инвестицию с моей стороны, — Сириус потянулся было, чтобы взять его за руку, но вовремя себя одернул: многого захотел! — вернешь с процентами, когда станешь всемирно известным и богатым как Крез зельеваром. Но это все еще подарок, — многозначительно выделил он, — и ты вовсе не обязан что-то возвращать или давать взамен.

Снейп явно колебался: глядел исподлобья, как бездомный кот, который не верит, что ему дали еды просто так.

— Ладно, — в конце концов повторил он с тихим вздохом. И потом, подумав, едва слышно добавил: — Спасибо.

Сириусу показалось, что что-то расцвело внутри после этого. Не что-то. Целый сад. Он и не думал, что простая благодарность, пусть даже такая неловкая, от этого невозможного человека, способна настолько окрылить. Как будто он совершил настоящее волшебство в ситуации, где магии не существует. Пожалуй, в последний раз он испытывал подобное, когда Лунатик слезно благодарил их после первой совместной ночи полнолуния.

Осознание, что ты что-то сделал правильно.

— У меня тоже есть… подарок, — прокашлялся Снейп и принялся копаться в карманах, — но это скорее шутка — я не ожидал, что ты додумаешься на самом деле что-то мне дарить, так что вот…

И он протянул Сириусу валентинку.

Обычную валентинку из тех, которые в невообразимом количестве продаются в Хогсмиде в преддверии праздника. На этой конкретной был изображен черный щенок — немного похожий на Бродягу, — с зажатым в зубах алым сердечком.

Заинтригованный, Сириус раскрыл открытку. Внутри, в окружении золотистых вензелей, было написано:

Розы алые,

Фиалки голубые,

Сегодня ты разлюбишь меня,

И это здорово!

Убористый мелкий почерк Снейпа выглядел на ярком сахарном фоне чужеродным.

Сириус почувствовал странное опустошение и желание «случайно» пнуть котелок с готовым зельем.

— Забавно, — сказал он вместо этого со слабой улыбкой.

Надо же. Он ведь совершенно забыл, что сегодня все может закончиться.

Странное ощущение: это ведь неправильно, когда ты не хочешь, чтобы наложенное на тебя заклинание пропало? Как будто оно на самом деле сделало тебе целым, а до этого ты ходил обломанной половинкой и все не понимал, что с тобой не так.

У Сириуса никогда не было проблем с личной жизнью. Какие проблемы, при его красоте, уме, родословной и обаянии? Полный набор по разбиванию девичьих сердец в комплекте — и ошеломительное чувство юмора в подарок. Скромность закончилась, увы.

И, в общем-то, у него была не личная жизнь, а ворох валентиновских открыток. По историям о свиданиях легко можно было бы составить альманах «сотня самых романтический вариантов провести вечер», который включал бы и ужины на астрономической башне при свечах, и неожиданные пикники на берегу озера, и наблюдение за звездами на опушке Запретного леса — там, где порой можно увидеть перламутрового от лунного света жеребенка единорога…

Как в лучших романтических романах, которые многие девчонки украдкой почитывали под столом во время завтрака.

Возможно, именно поэтому все это казалось Сириусу немного надуманным? Словно злобный гений вписал его на страницы романа в дешевой бумажной обложке, и теперь он был вынужден играть роль идеального лорда МакКрасавца.

Ситуация со Снейпом же была совершенно иной, как ни парадоксально.

Там, где Сириус под одуряющим действием зелья должен был обернуться чайной мадам Паддифут в человеческом обличье, он, напротив, чувствовал себя более нестоящим. Потому что то, что он чувствовал, было куда приземленнее прошлых влюбленностей. Напрочь лишено надуманной позолоты. Сириус с детства знал цену этому «золоту дураков» — его родители были мастерами играть роли образцовых возлюбленных на людях, и превращались в совершенных незнакомцев в стенах собственного дома. Они даже не раздражали друг друга — просто не испытывали друг к другу ничего.

А Сириус испытывал. И раздражение, и зудящее на подкорке желание как в старые-добрые рявкнуть Снейпу в лицо что-то неприятное во время ссор и пререканий, и неловкость, и брезгливую жалость при виде ссутулившихся плеч, желтовато-синих кругов под глазами и сальных волос. И в то же самое время в нем все сильнее росло желание быть рядом как можно дольше, узнать больше… потому что то, что он уже узнал за короткое время их совместных вылазок, просто завораживало. То, что скрывалось под ослепляющей маской давнего школьного недруга — острый ум, схожее с его чувство юмора, щемящая неуверенность, не говоря уже о пронзительном черном взгляде из-под длиннющих, как у девчонки, ресниц, робких мимолетных улыбках и краснеющих от смущения кончиков ушей. Сириусу отчаянно хотелось узнать, чего еще он не замечал в Снейпе раньше? Что еще скрывает в себе этот странный, до пугающего неземной человек?

Будет ли у Сириуса возможность узнать это, если он выпьет зелье? Захочет ли он этого? Или противоядие смоет все приятные мысли как волной, оставив только презрение?

Не хотелось бы.

Однако не стоило забывать, что со стороны Северуса ситуация была куда хуже. Не обязательно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, почему: если у Сириуса есть удобный костыль в виде принятого зелья, которым можно оправдать внезапное желание ластиться словно кот, к тому, кого раньше называл исключительно обидной кличкой, то Северусу нечем было крыть. С чего бы ему не хотеть расколдовать Сириуса? Его очевидно очень тяготит все произошедшее.

Сириус нахмурился. Точно. Для Северуса он — лишь противный школьный хулиган, который теперь категорически отрицает существование личного пространства и границ приличия. Наверное, он дождаться не может, когда зелье закончит действие.

Да нет, не наверное — это же прямым текстом написано в валентинке!

И все-таки — Сириус закрыл открытку, прикусив губу — все-таки как все могло бы повернуться, не будь он на протяжении целых пяти лет полным, непроходимым идиотом? Хватило бы ему прозорливости, которой он хвастался перед друзьями, чтобы разглядеть в куске хмурого, увлеченного темными искусствами угля драгоценные проблески?

— Дурацкая открытка, — пробурчал, потирая шею, Снейп, явно заметив его задумчивость. — Не стоило ее покупать.

— Нет-нет, очень остроумно! Спасибо.

Так у Сириуса хоть что-то останется на память об их коротком перемирии.

— Ну, зелье готово, — напомнил Северус.

— Точно.

Никто не сдвинулся с места.

Потом Снейп, словно опомнившись, наклонился и зачерпнул нежно-сиреневую прозрачную жидкость, перелив ее в пробирку.

— Должно хватить, — сказал он, передавая пробирку Сириусу.

— Ага.

Все внутри противилось самой идее сделать глоток, как будто ему передали отраву, а не противоядие. Гладкий холод стекла обжигал. Их пальцы разделяли считанные миллиметры — чуть сдвинь, и почувствуешь теплую кожу…

Сириус не хотел пить это зелье.

Не потому, что боялся, что оно испорчено и может навредить — напротив, потому что теперь, узнав Северуса лучше, понимал — оно сработает как должно. Выжжет из его сердца все то странное, незнакомое, пугающее и восхитительно теплое, что поселилось там с недавних пор.

Сириус поднес пробирку к губам. Замер.

— Слушай, — начал он, — я хочу прояснить: когда зелье сработает, это вовсе не будет означать, что все станет по-старому, понимаешь? Мы с ребятами не будем тебя больше донимать. Никогда. Честное слово.

— Хорошо, — кивнул Снейп. Его сосредоточенный взгляд был прикован к зажатой в пальцах Сириуса пробирке.

Тот вновь поднес зелье к губам — так близко, что ощутил тонкий аромат масла черных роз.

— И еще, — вспомнил он, — может, мы могли бы иногда садиться вместе на занятиях? Ну, на зельеварении, например? Попрошу Джеймса — он с радостью поменяется с тобой местами! Если захочешь, конечно. Я мог бы помочь тебе нашинковать мандрагору — у меня же неплохо получилось, да? А ты бы рассказал, что придумал на конкурс…

— Угу, — буркнул Снейп.

— Ой, а еще…

— Да пей ты уже чертово зелье, Блэк!

Сириус от неожиданности дернулся, и пара капель выплеснулась из пробирки на пальцы.

Снейп был очень напряжен: сжимал кулаки так, что костяшки побледнели, следил за пробиркой пристально, как за неуловимым снитчем.

«Я люблю тебя», позволил себе напоследок подумать Сириус, впитывая резкие линии его лица: высокие, истощенно-острые скулы, плавная горбинка и острый кончик носа, тень от ресниц на щеках, бледные губы. «Люблю», повторил он, примеряя эту мысль. Горькая и как будто неуместная, она вместе с тем разливала в груди мягкое, словно бы давно знакомое и желаемое тепло.

— Да… да. Точно.

Сириус выпил залпом, прекрасно понимая: еще одна секунда — и он придумает новую глупость, чтобы оттянуть решающий миг.

Зелье на вкус оказалось как выдохшееся цветочное вино, на удивление неярким, приглушенным и простым. После него на языке осталась легкая кислинка, а по позвоночнику пробежал холодок, рассыпавшись искрами в пальцах.

 

И все.

— Ну как? — дрожащим голосом спросил Северус. — Подействовало?

Сириус моргнул. Снейп смотрел на него своими глазищами, распахнутыми в нетерпеливом ожидании, кусал бледные губы, нервно мял длинными пальцами мантию… и, вдохнув полной грудью, Сириус ощутил тяжелый, густой, травянистый запах полыни, начисто смывший цветочное послевкусие.

Волна облегчения накрыла с головой.

Вместо ответа Сириус сделал шаг вперед, быстро наклонился над опешившим Снейпом и запечатлел на его губах мимолетный поцелуй.

— Нет, — с улыбкой выдохнул он.

Это был даже не поцелуй толком — намек, набросок, легкая тень, нечто, что легко можно пропустить, моргнув, — но Северус будто окаменел, как от наложенного проклятья.

Разлившаяся мгновение назад по телу Сириуса волна сковалась льдом.

Что он наделал?

— Прости, — виновато пробормотал он, выставив перед собой ладони, — я повел себя как полнейший идиот, прости, пожалуйста, я клянусь, я больше никогда…

Кретин, ну какой же кретин! Давай, конечно, целуй его, как будто он твоя собственность, как будто все твои слова и поступки не ранят его острыми ядовитыми шипами прямо под старую броню, как будто имеешь хоть какое-то право вообще вести себя как ни в чем не бывало. Выпитое зелье? Пять лет издевательств и насмешек?

Не помню, значит, не было, дай лучше себя пощупать в темном углу.

Он не то что Северуса — он вообще никого не заслуживает, тупоголовый осел! Его надо изолировать от приличных людей, чтобы не лез, куда не просят.

— Блэк…— пробился сквозь поток мысленного самобичевания сдавленный голос.

Сириус вздрогнул.

Снейп смотрел прямо ему в глаза, и на лице у него вновь появилось то же выражение, что и в Запретном лесу, когда он расплакался.

Сердце сжало тисками стыда.

— Я…

— Ну почему, почему ты такой? — простонал, измучено прикрыв глаза, Снейп. — Как ты это делаешь? Почему я не могу…

Сириус собирался повторить извинения за свое нелепое поведение — сотни извинений, если понадобится, — но не успел.

Потому что тонкие пальцы вплелись в волосы, ложась на затылок.

Сквозь горьковатый запах полыни пробилось что-то новое: нежное, мягкое и цветочное.

И неуверенные, обветренные губы, которые он разглядывал недавно, прижались к его собственным.

Сириусу потребовалась пара секунд, чтобы до конца понять, что произошло. Что это Северус, отчаявшись облечь в слова все, что думал, сделал шаг вперед, обхватил его за шею, потянув к себе, и поцеловал — и вот это уже был самый настоящий поцелуй, полноценный и, пусть и весьма неопытный, зато пылкий. И очень, очень, до головокружения сладкий. Как глоток Феликс Фелицис. Как осознание, что то, о чем ты так долго мечтал, наконец-то сбылось.

Испугавшись, что Северус вот-вот одумается и отпрянет, не дав ему как следует себя распробовать, Сириус торопливо положил обе руки ему на талию — Мерлин, до чего же он худой! — и притянул ближе. Это, впрочем, оказалось лишним: никто и не собирался отстраняться.

Совсем даже наоборот.

Сириус тихо застонал, когда его нижнюю губу слегка прикусили, а после тут же неуверенно провели по укусу языком, будто бы прося разрешения.

К черту.

К черту.

Он слишком долго сидел у закрытой кондитерской.

Теперь он намеревался попробовать все, что будет предложено.

И он обхватил лицо Северуса ладонями, большими пальцами поглаживая выступающие скуловые косточки — и углубил поцелуй. Так, как давно хотел. Так, как делал в своих бесконечных снах, что заставляли его просыпаться с трясущимися от наслаждения коленками.

И мысль, беспечно выпущенная пару минут назад, забилась в голове рвущейся на свободу птицей:

Люблю, люблю, люблю…

Движения, поначалу неуклюжие, стали увереннее, когда они наконец-то подстроились друг под друга — как два кусочка головоломки. Идеально. Сириус позволил себе выпустить Северуса из рук — теперь было не страшно, что тот отстранится — и, скользнув по грубой ткани рукавов, дотянулся до ладоней на своей шее, чтобы переплести их пальцы.

Северус что-то мягко выдохнул прямо в поцелуй.

Сириус ответил улыбкой и очередным легким, невесомым касанием губ.

Это пьянило лучше, чем самый выдержанный виски из отцовских запасов. Лучше, чем смешанное с зельем эйфории вино на свадьбе Андромеды. Лучше, чем любое из существующих любовных зелий.

Сириусу стыдно было рушить столь возвышенные мысли, но кое-что весьма приземленное начало обращать на себя внимание — в его штаны словно василиск заглянул, и он с трудом удержался от того, чтобы не вжаться стояком в Северуса только для того, чтобы проверить, совпадают ли их пошлые подростковые намерения.

Но он не стал бы. Он джентльмен, в конце концов.

А вот Северус, дитя северных трущоб, сдерживаться не привык.

Он требовательно простонал, легонько подтолкнув Сириуса к ряду покосившихся раковин у стены, так, что тот уперся копчиком в холодный фаянсовый край. А потом…

Дыхание перехватило. Это что, сон? Потому что он почувствовал легкие, прохладные, дрожащие касания голой кожей. Пальцы Северуса — его восхитительные, красивые, с ума сводящие пальцы, — жадно пробрались под мантию и рубашку Сириуса к груди.

Это невероятно.

Сириус принялся целовать еще сильнее, еще неистовее, пытаясь одновременно в ответ проникнуть руками сквозь бесконечные слои ткани, в которую Северус был завернут как в подарочную упаковку.

Он попросит Эванс сварить бассейн ее зелья, если понадобиться. Он будет купаться в нем. Он больше никогда не позволит лишить себя этих ощущений.

Звук открывшейся двери заставил их синхронно повернуть головы, как испуганных кроликов.

На пороге застыла Эванс собственной персоной — в школьной форме, со значком старосты на мантии и с зажатой в руках палочкой.

И с самым неописуемым выражением лица, которое Сириус когда-либо видел.

Она смотрела на них.

Они смотрели на нее.

Северус дернулся было — его ладони все еще лежали на груди Сириуса, — но тот лишь притянул его ближе: возможно, если на Эванс не реагировать, она уйдет.

Лили вдруг с трудом оторвала от них взгляд и медленно повернулась в сторону.

— Нет… Нет, профессор МакГонагалл, тут никого.

И закрыла дверь, оставив их.

Точно! Сегодня же канун Дня всех влюбленных! Традиционный ежегодный отлов старостами и профессорами зажимающихся в темноте парочек!

Что ж, выдержка Эванс впечатляла — она ни единым мускулом не показала, что увидела в заброшенном туалете нечто из ряда вон выходящее.

Жаль только… ее неожиданное появление на сцене все испортило.

Сириус осторожно перевел взгляд на Снейпа, готовый к тому, что увидит на его лице выражение первобытного ужаса или, может быть, даже гнева.

Вместо этого Северус — очаровательно раскрасневшийся, растрепанный, с опухшими от поцелуев губами — фыркнул:

— Видел? Она…

— Да, — кивнул Сириус, с трудом сдерживая улыбку, — как олениха в свете фар!

И они расхохотались, сбрасывая напряжение.

А потом, когда Северус, отсмеявшись, вновь потянулся к нему за поцелуем, что вызвало целый ураган из бабочек в животе, Сириусу пришлось приложить всю силу воли, чтобы остановить его тихим:

— Северус, ты… уверен?

Снейп замер, дернул плечами и кивнул.

— Я сделал все, что мог. Это противоядие, что ты выпил — ничего настолько же сильного пока не придумано, и это не пустое хвастовство. И если оно не сработало… тогда я даже не знаю, что может сработать в принципе. Не в моих силах заставить тебя избавиться от этого наваждения, а я… я больше не могу находиться рядом и не… — и он покраснел.

— Это может плохо закончиться, — сам толком не понимая, зачем это делает, попытался образумить его Сириус.

— И наверняка так и будет, — очередной серьезный кивок. — Но я всю свою жизнь принимаю ужасные решения, а это… хотя бы будет того стоить. Но мы можем пойти к Дамблдору и все ему рассказать, не упоминая, с твоего позволения, Лили, если ты все-таки хочешь пытаться и дальше…

— Сказать тебе, чего я хочу? — нетерпеливо перебил его Сириус. — Я хочу подхватить тебя на руки, усадить во-о-он на ту раковину в углу и заставить тебя кончать с моим им…

— Заткнись, ради всего святого! — расхохотался, отпихнув его, Северус.

Но все равно позволил снова себя поцеловать.

И Сириус приглушил тоненький голос совести, все еще нашептывающий, что происходящее неправильно. Если завтра Северус, опомнившись, захочет забыть об этом вечере — а такое может произойти с неприятно высокой вероятностью, — Сириус напротив, будет лелеять память о нем еще долго.

До тех пор, пока не разлюбит.

Возможно, до конца своей жизни.

Chapter Text

Стыдиться б надо шутки вам дурной,
В насмешку вдруг ухаживать за мной.
Елена, “Сон в летнюю ночь”

Лили давно уже не просыпалась в настолько хорошем настроении — пожалуй, с самого начала февраля.

Небо за окном было пронзительно, нежнейше-незабудковым.

Под одеялом было тепло и уютно.

А от ее кожи до сих пор едва уловимо пахло ментолом после вчерашних поцелуев с Джеймсом Поттером.

Она зажмурилась и расплылась в довольной улыбке абсолютно счастливого человека.

Сегодня все будет иначе.

— С днем святого Валентина! — пропела со своей кровати Марлин, вскинув в воздух ладони. — Я рассчитываю минимум на коробку шоколадных котелков от каждой из вас, дорогие!

— А что ты приготовила для нас? — сонно пробурчала в подушку Алиса.

— Свою безграничную любовь, само собой! И котел, полный пылкой, горячей любви-и-и…

Лили с наслаждением рассмеялась, подхватив последнюю ноту.

— Я вас ненавижу, — обреченно выдохнула Алиса. — Я уже говорила?

— Каждый день в семь утра, как по расписанию, дорогуша! Лилс, ну давай, колись, кого вчера поймала за грязными шалостями на дежурстве?

Лили спрятала раскрасневшееся лицо в подушку и фыркнула.

О, Марлин, дорогуша, ты не поверишь, если скажу.

Лили и сама-то еще не до конца верила, что видела то, что видела.

Однако картинка все еще четко стояла перед глазами, и что-то подсказывало, что еще нескоро сотрется из памяти.

Сев и Блэк, перепуганные, как первокурсники, которых впервые поймали гуляющими по замку ночью, но по-прежнему прижимающиеся друг к другу в весьма недвусмысленных объятиях — воротник у Сева помят, галстук сбит набок, у Сириуса рубашка вытащена из брюк, и, кажется, его колено просунуто между ног Северуса…

Определенно, стопроцентно сцена, которую Лили классифицировала бы как «грязные шалости».

Но рассказать об этом она не может, по крайней мере, пока.

Хорошо, что у нее есть и еще одна история со вчерашнего дежурства.

— Алису, — произнесла она с хитрой улыбочкой, отнимая от лица подушку, — и Фрэнка. В теплице.

— Лили! — страдальчески вскрикнула Алиса под довольный хохот Марлин.

— О-о-о, нет-нет, продолжай, Лилс! Давай пощадим нежные уши Алисы и обойдемся без подробностей, но просто скажи мне: Фрэнк, как настоящий джентльмен, теперь обязан на ней жениться?

Лили сделала вид, что раздумывает над вопросом, постучав указательным пальцем по губам, и уверенно кивнула:

— Определенно. И как можно быстрее.

— Ой, да ну вас! — Алиса, красная до самых ушей, вскочила с постели и поспешила спрятаться в ванной.

Лили рассмеялась.

До чего же чудесный день!

Когда она, собравшись, спустилась в гостиную, ей на запястье спланировала птичка из золотистой фольги, заколдованная кем-то весьма талантливым: на ней легко можно было разглядеть каждое перышко и даже маленькие глазки-бусинки. Никакой записки или подписи не было, но угадать отправителя было несложно.

Золотой сниджет в натуральную величину.

Лили обвела взглядом комнату, и наконец-то нашла лохматую макушку Джеймса Поттера. Сердце подпрыгнуло в груди и губы сами собой расплылись в широкой улыбке.

Джеймс, уже готовый к новому учебному дню, с сумкой с учебниками наперевес, разговаривал с Римусом Люпином около входа в гостиную, то и дело взъерошивал и без того до невозможности растрепанные волосы, и оглядывался, как будто очень кого-то ждал.

Он поймал взгляд Лили и улыбнулся в ответ.

Она чуть приподняла запястье и одними губами прошептала “спасибо”.

— Прости, Лунатик, я… иди без меня, в общем, ладно? Встретимся на завтраке?

— А где Сириус?

— А, он позже спустится. Пришел сегодня чуть ли не под утро, я его еле растолкал сейчас!

— Где он был всю ночь?

Джеймс наклонился ближе к другу и пробормотал что-то невнятное, но, по мнению Лили, очень похожее на «брал бастион, наверное».

«Идиот», — беззлобно подумала она, закатив глаза.

Знал бы он, что бастион сдался еще до полуночи…

— Привет, сниджет, — Джеймс Поттер уже оказался прямо перед ней, улыбчивый и до невозможности привлекательный.

— Привет, ловец, — ответила Лили, с трудом удержавшись, чтобы не спуститься на пару ступенек вниз и не поцеловать его в кончик смуглого длинного носа.

— Я могу проводить тебя до Большого Зала?

— Почему бы и нет, нам в любом случае по пути.

До чего же все-таки удобные мантии у учеников! Можно идти рядом по коридорам, тайком переплетая пальцы, а тяжелые шерстяные складки надежно спрячут ваш маленький секрет от любопытных глаз. И для всех вы — всего лишь парочка одноклассников, обсуждающих предстоящие уроки по пути на завтрак.

Только про уроки в их обсуждении и слова не было.

— Нет, — неверяще протянул Джеймс, повернув к Лили голову, — ты просто смеешься надо мной, да?

— Поверь, такая шутка мне и в голову бы не пришла.

— Сириус?

— Ага.

— И Снейп?

— Его зовут Северус. Он, возможно, уже парень твоего лучшего друга, стоит запомнить его имя, — с удовольствием поддразнила его Лили.

Джеймс покачал головой.

— Невероятно.

В этом году к празднику замок украсили бесчисленными пионами из розовой вафельной бумаги и золотистым конфетти, которые сыпались на учеников с потолка, но пропадали, стоило ему только коснуться чего-то. Яркие самолетики записок летали туда-сюда, как стайки райских птичек. Оживленные несмотря на раннее утро ученики, с ворохом валентинок или целыми пакетами конфет-«поцелуйчиков» в блестящей фольге, беззаботно болтали, совершенно не озабоченные домашним заданием по трансфигурации. Кажется, если бы сегодня учителя вдруг объявили внезапные внеплановые экзамены, на это обратили внимания не больше, чем на Филча с метлой.

Впрочем, учителям такое и в голову не пришло бы. Они могли сколько угодно жаловаться на день святого Валентина и грозиться его вовсе отменить, но что-то подсказывало, что они и сами получают от всей этой цветочно-конфетной суеты неподдельное наслаждение.

— Лили, — вновь заговорил Джеймс, и на этот раз голос у него был серьезным. — Ты должна сказать им правду.

Она кивнула.

— Да, я как раз намерена сделать это прямо сейчас. Тянуть дальше просто нельзя.

— Они будут в ярости.

— Не сомневаюсь. Меня наверняка ожидает длинная отповедь, возможно, несколько неприятных ссор и наказание долгим молчанием, но, надеюсь, что моя промашка быстро сотрется осознанием того, что между ними все взаправду.

— Невероятно, — вновь повторил Джеймс, мотнув головой. — Поверить не могу, что мы все это обсуждаем абсолютно серьезно.

— Ты против? — вскинула брови Лили. — Их самих, в смысле, не обсуждения.

Джеймс задумчиво покусал изнутри щеку.

— Какое это имеет значение? — ответил он в конце концов. — Сириус не мой домашний эльф, он волен делать все, что пожелает. Что до Снейпа… — и он издал тяжелый страдальческий вздох, — он бы все равно вечно крутился рядом, если мы с тобой… так пусть его хоть Сириус отвлекает.

— А я вот рада, что все так повернулось, — бесхитростно заявила Лили, в очередной раз сжав его пальцы в укрытии мантий. — Мне кажется, они… м-м-м, подходят друг другу.

— Что ж… возможно. Если подумать…

Окончание предложения утонуло в невообразимом гуле.

Лили сама не заметила, как они добрались до Большого Зала, и теперь с удивлением уставилась на шумную толпу школьников, сбившихся около дверей и горячо что-то обсуждающих.

Нет, она помнила, что в день святого Валентина Хогвартс неизменно превращался в гудящее осиное гнездо, но…

Не настолько же?

Рядом Джеймс шумно втянул носом воздух.

— Что происходит? — спросил он.

Лили мотнула головой.

Среди учеников, практически каждый из которых крепко сжимал в руках лист возмутительно-розового пергамента, Лили разглядела Марлин и Алису, которые с одинаково хмурыми выражениями лиц смотрели в один такой пергамент на двоих. Почувствовав на себе взгляд Лили, Марлин подняла голову… и, к большому удивлению, нахмурилась еще больше.

Алиса тоже ее заметила. В отличие от Марлин она, хоть и выглядела недовольной, все же направилась к Лили. Клочок пергамента был у нее в руках.

— Лили, — тихо начала она, — Это ведь какая-то ошибка, да?

Она протянула розовый листок Лили, и та только теперь поняла, что это очередной выпуск школьной газеты, посвященный дню святого Валентина.

Первой ее мыслью было: какой кошмар, Джоркинс все-таки написала про нее и Джеймса!

Однако чем дальше она читала статейку, пафосно озаглавленную «Любовь — игра», тем больше у нее сжималось от ужаса сердце. Потому что лучше бы Джоркинс просто написала про нее и Джеймса.

Это хотя бы было правдой.

Но во вчерашнем монологе, произнесенном Лили, она сделала акцент на ином.

Несмотря на то, что апрель, месяц самых отчаянных розыгрышей, еще не наступил, настоящие мастера своего дела не привыкли сидеть сложа руки. Однако кто бы мог подумать, что в этом году корону отпетой насмешницы стоит отдать тихоне-старосте из Гриффиндора?

Лили Эванс, королева угнетенных и храбрая воительница за правила и мораль, в этом году решила играть по-крупному, сделав ставкой не что иное, как сердце своего так называемого «лучшего друга»…

Она не стала читать статью целиком — ее начало подташнивать еще от первого абзаца, но даже пробежавшись по строчкам взглядом, Лили ужаснулась.

Как ловко Берта извернула ее собственные слова, как виртуозно ухитрилась добавить к ним вырванные из контекста и явно подслушанные слова Сириуса, превратив его из жертвы вроде Северуса в… ее коварного сообщника.

… «мне все равно, действительно все равно, что я втянула в это Северуса»…

… «я ведь хотела — на самом деле где-то в глубине души очень хотела — проучить и его тоже. Потому что это показалось мне забавным»…

… «И я хотела, чтобы он узнал об этом, чтобы я могла без угрызений совести… перестать с ним разговаривать»…

…Точно неизвестно, в какой конкретно момент Сириус Блэк решил поддержать коварный план, придуманный рыжей ведьмой. Впрочем, этому соблазнителю не впервой разбивать сердца мимоходом — ткните в любую девчонку в Хогвартсе, и попадете в ту, что ревела из-за Сириуса. Так что стоит ли удивляться, что Блэк, которому все-таки, кажется, место было под змеиными знаменами, пожелал перевернуть игру и выйти из нее победителем?..

… «А ему это лишь на пользу пойдет. Да, ты его подружка, конечно, но даже ты должна признать — у Снейпа мало шансов завести в школе настоящий роман. Если, разумеется, ты не вызовешься добровольцем. Нет?»...

… Северус Снейп, без сомнения, не входит в число вызывающих сочувствие персонажей, однако, как кажется вашей преданной редакции, даже он не заслуживает такого обращения от того, кого считал подругой…

… Для чего именно Сириус Блэк решил объединиться в этой сомнительной шутке с Лили Эванс? Точно неизвестно. Однако если вспомнить, что Эванс — редкая пташка, которая еще не просыпалась в кровати Блэка, а тот любит сложные задачки… мы бы настоятельно советовали Джеймсу Поттеру приглядеться к этим двум, дабы не оказаться следующей жертвой бессердечной парочки.

Когда Лили закончила читать, руки у нее заледенели, а пальцы почти онемели — так крепко она вцепилась в бумагу.

— Лили, скажи, что это неправда, — раздался рядом умоляющий голос подруги.

Ей было плевать. Она не собиралась тратить время на объяснения перед Алисой или Марлин, их мысли по поводу этой статейки не имели никакого значения.

— Разумеется, неправда! — услышала она позади возмущенный голос Джеймса.

Но сейчас даже он не имел значения.

Вслепую всучив кому-то листок, Лили бросилась в Большой зал в надежде… впрочем, она сама не знала, на что вообще надеялась.

На то, что Северуса там не было, вот на что.

На то, что он по заведенной привычке забудет про завтрак, увлекшись изучением собственных записей, и пропустит весь этот лживый, ядовитый ажиотаж.

В дверях Лили врезалась в третьекурсницу со смешными хвостиками, но промчалась мимо, даже не извинившись. Сердце колотилось как заведенное. Казалось, все вокруг смотрят на нее, и ждут фееричного финала от начатого Бертой спектакля.

Если бы Лили не видела газету, то, наверное, не заметила бы ничего необычного в поведении учеников — скучные переговоры за факультетскими столами, передача друг другу цветастых праздничных открыток, взрывы смеха и споры по поводу последней булочки на тарелке.

Но она видела.

Да и все, казалось, уже видели — так много ярких розовых всполохов мелькало между темными школьными мантиями.

Взгляд Лили устремился к столу под слизеринскими знаменами.

Пусть его там не будет.

Пожалуйста…

Нет.

Когда она встретила его взгляд, дыхание перехватило.

Лили знала достаточно хорошо: Северус обычно долго накапливал гнев и держал лицо, прикрываясь горькими комментариями и язвительными смешками, но когда терпение подходило к концу, это легко было понять — по горящим от гнева глазам, полыхающим щекам и напряженной венке на лбу.

И сейчас ожидала именно этого.

Никак не пустого мрачного взгляда и застывшей бесстрастной маски на бледном, точно гипсовом, лице.

В кулаке, побелевшем от силы, с которой он его сжимал, безжалостно смялся ядовито-розовый уголок.

Надо было подойти, но ноги словно налились свинцом. Этот каменный черный взгляд пригвоздил ее к полу лучше заклинания вечного приклеивания, и разворошил мысли в голове, как кочерга — угли.

Лили требовалось гораздо больше времени просто для того, чтобы понять, что сказать.

А пока она могла только смотреть, как никогда желая, чтобы прямо сейчас Северус решил испробовать на ней свои таланты легилимента. Насколько бы это было проще — он бы просто увидел правду, понял…

Но пока она стоит в двадцати футах от него, ничего не выйдет.

Северус выглядел… непривычно, и когда она поняла, в чем именно, сердце затопило щемящей горечью. Воротник белой рубашки был накрахмален и выглажен, галстук аккуратно повязан, мантия выглажена. Кончики волос, аккуратно расчесанных, все еще были чуть влажными.

Северус выглядел так, словно старался кому-то понравиться.

Он наконец-то моргнул, оборвав их бессмысленный зрительный контакт, и отвернулся.

Лили вздрогнула. Нельзя было дать ему уйти.

Она открыла рот и…

— Северус!

Это был не ее голос.

Обернувшись, она увидела возле гриффиндорского стола Сириуса Блэка, который яростно распихивал в стороны всех, кому не посчастливилось оказаться у него на пути.

Судя по несколько безумному взгляду, он тоже уже прочитал главную сплетню дня.

Сириус был быстрым — запросто мог бы стать в магловском мире легкоатлетом — поэтому, когда беззвучное заклинание ударило его в грудь, уже почти добрался до стола Слизерина. Зал осветился яркой белой вспышкой, и Блэк, подлетев на добрых шесть футов, сделал в воздухе изящный переворот, как в замедленной съемке, а потом по широкой дуге начал падать. Заклинание отбросило его почти к самым дверям: он лишь чудом не задел затылком массивный каменный факел прежде, чем с опасным глухим звуком упал на пол.

Невообразимый шум в Зале достиг небывалого уровня. Сразу несколько человек — девочек по большей части — бросились к Сириусу на помощь, а Лили, погасив огонек беспокойства, поспешила прочь от однокурсника, в другую сторону — туда, где, прикрывшись поднявшейся суматохой, Северус скрылся за дверью позади профессорского стола.

Кажется, кто-то окликнул ее непривычным к возражениям требовательным тоном.

Плевать.

— Сев!

Вот теперь прозвучал ее собственный голос, надорванный от бега и испуга, жалостливый, почти неприятный.

Северус остановился, сгорбив и без того ссутуленные плечи.

После ярко освещенного Большого Зала полутьма в узком коридоре, ведущем к подземельям, давила на глаза.

— Сев, прошу, выслушай меня…

— А что, Джоркинс ты успела рассказать не все?

С трудом выстроенная фраза оборвалась, как нитка на непрочных бусах, и слова рассыпались, затерявшись в темных углах.

— Сев… — только и сумела выдавить из себя Лили.

От старого детского прозвища Северуса передернуло.

Постепенно привыкшие к темноте глаза разглядели выступившие желваки на скулах и мелко подрагивающие пальцы, по-прежнему крепко стиснутые в кулак.

— Не стоит тратить на меня слова, Эванс.

И вот это холодное, нарочито-равнодушное “Эванс” ранило гораздо больнее, чем можно было подумать.

— Ты же не думаешь, что…

Это же неправда! Сев, ну неужели ты поверишь Джоркинс, а не мне и… Сириусу?

С губ Лили сорвался нервный смешок.

Зря. Кажется, он стал последней каплей.

— По-твоему, я слепой идиот? — в конце концов, гнев всегда одерживал верх над сдержанностью ее лучшего… бывшего друга. — Ну давай, попробуй соври, что не думала каждый день о том, как бы поскорей от меня избавится! Сальноволосый носатый Нюнчик — слишком тяжелая обуза для безупречной гриффиндорской старосты! Скажешь, нет? Я все видел, — тяжелый мрачный взгляд впился ей в переносицу, — каждый блядский день видел, что ты только и ждешь повода отшвырнуть меня, как налипший на ботинок шматок грязи, который мешает тебе выглядеть в доску своей для новых замечательных друзей-гриффиндорцев, таких богатых, красивых, веселых и совсем не… не странных!

Он выпалил эту тираду на одном дыхании, но под конец привычно стал спотыкаться о слова, как происходило всякий раз, когда он наконец-то начинал задумываться, что говорит.

Ответить Лили было нечего. Горько, но пока что Северус не произнес ни единого слова, которое она могла бы оспорить.

Он действительно был для нее обузой. Случайным другом с детской площадки, которого Лили искренне считала крутым до того момента, как приехала в школу и увидела, как выглядят по-настоящему крутые ребята. Постыдным знакомством. Неловкой кислой улыбкой в ответ на бесконечные “и почему ты с ним общаешься?”

Они никогда не были настоящими друзьями, что бы там ни думал о них Римус Люпин. Лили точно это знала. Она видела настоящих друзей — как Алиса и Марлин, или Джеймс с Сириусом. Таких, у которых, кажется, даже сознание одно на двоих, когда один начинает фразу, а второй с легкостью ее подхватывает. Когда все секреты — общие. Когда точно знаешь, что можешь прийти в любое время и с любой проблемой, и тебе помогут — даже просить не надо. Когда за тебя заступаются, даже если ты не прав.

Вот только теперь Лили понимала, что она сама не позволяла их дружбе с Северусом стать такой. Крепкой. Близкой. Настоящей.

Почему?

«Потому что он парень.»

Потому что, с вероятностью процентов в восемьдесят, он в был влюблен в Лили, и она хотела держать его на почтительном расстоянии, чтобы не дать ложной надежды. До вчерашнего вечера она бы дала этому процентов девяносто пять, но это было до того, как в этом графике возникла переменная «Блэк».

— Ты мой друг, Северус, — наконец произнесла Лили. — Я бы не поступила с тобой так.

Но с таким же успехом могла бы не говорить ничего вовсе.

— О, не переживай, я тебе верю, — дрожащие губы Северуса растянулись в неискренней улыбке, словно кто-то просто подвязал уголки его губ за ниточки и потянул в стороны. — Такая прямолинейность была бы мелковата для подружки самого Джеймса Поттера, да? Или все-таки подружки Блэка? Прости, я не до конца разобрался — все эти гриффиндорские мудилы для меня на одно лицо.

Задетая, Лили нахмурилась.

— Разве? Кажется, ночью ты вполне себе понимал, чье лицо… — она закусила губу, не позволяя собственной обиде заглушить разум. Он имел право сердиться и выпускать колючки. Она — нет. Не сейчас. — Нет. Давай поговорим, Сев. Нормально поговорим, дай мне возможность объясниться. Послушай, Сириус же…

— Блэку чертовски повезло, что я его не прикончил.

Что-то в этом ледяном ровном тоне было просто кричаще-фальшивым.

Лили моргнула. Точно. Как она могла упустить?

У него же разбито сердце. Вдребезги. Он уверен, что лучшая подруга предала его. Уверен, что старый враг унизил его. Враг, который…

Ох, старина Шекспир от таких сюжетных поворотов сгрыз бы свое перо до основания.

Лили вдруг стало невыносимо жалко Северуса — мальчишку из неблагополучного района, которому всю жизнь недоставало любви и заботы, а даже те немногие крохи, что выпали на его долю — безжалостно отобрали чужие лживые слова, в которые он по наивности своей верит.

Наверное, что-то отразилось на ее лице — что-то, что неожиданно привело Северуса просто в бешенство.

— Не смей жалеть меня! — выпалил он, всем корпусом подавшись вперед, как готовая к нападению хищная птица. — Не смей! Мне не нужна жалость от паршивой маленькой…

Нет!

— Северус Снейп, замолчи сейчас же, пока не произнес слов, которые не сможешь взять обратно!

Ее голос, внезапно впервые за весь разговор обретший твердость и былую звонкость, эхом отразился от глухих каменных стен и как будто заполнил собой весь воздух вокруг.

Лили знала, какое слово осталось непроизнесенным.

Необратимое. Недопустимое.

Непростительное.

То, что висело над их головами как дамоклов меч столько лет.

Северус моргнул, запнувшись на полуслове, и поперхнулся набранным в грудь воздухом. Весь гнев, который поддерживал его, лопнул, как перекачанный воздушный шарик, в одно мгновение, стоило ей только замолкнуть.

Как будто невидимый кукловод решительно обрезал руководившие им нити — Северус обмяк и ссутулился, пылавший еще мгновение назад взгляд опустел, уголки губ скорбно поникли. Казалось, еще чуть-чуть — и он осядет на пол безвольной грудой черной ткани.

Лили, напротив, была на взводе. Ее даже потряхивало. В голове безудержным пчелиным роем вились мысли, которые невозможно было усмирить хотя бы на миг, чтобы вытянуть одну, самую нужную. Она столько должна ему сказать!

Но что именно?

— Все не так, — глухо произнесла Лили, когда последний отзвук ее грозного предостережения сменился тишиной.

Северус мрачно усмехнулся.

— О, не трудись. Молодец, Эванс. Давно пора было поставить меня на место. Передай своему подельнику мое искреннее восхищение его актерским талантом. И привет — Туни. Она будет в восторге. Все. Хватит с меня львов, — последнее он едва слышно пробубнил себе под нос, и Лили услышала только из-за хорошей акустики в коридоре.

Он повернулся, чтобы навсегда уйти из ее жизни — мрачный, тощий, ядовитый подросток, которого она совсем не хотела терять.

Лили с внезапным приступом воодушевления бросилась было за ним, чтобы вцепиться в потертую ткань рукава и заставить выслушать ее, донести до его непробиваемой чугунной башки, что верить Джоркинс — последнее дело…

— Мисс Эванс.

Она резко обернулась. Тусклый свет из арочного проема, ведущего в Большой Зал, перекрывала массивная фигура Горация Слагхорна.

Как долго он простоял там?

— Профессор МакГонагалл настоятельно желает видеть вас в своем кабинете, — не характерным для него непререкаемым тоном произнес декан Слизерина.

Надо же. Слагхорн всегда недолюбливал Северуса, это ни для кого не было секретом, — его предвзятое равнодушие можно было увидеть невооруженным взглядом на любом из уроков зельеварения. Несмотря на все таланты Северуса, на то, что любое зелье с самого первого дня учебы он заканчивал варить намного раньше других учеников, он никогда не приносил факультету баллов, полученных от своего декана. И никогда не мог найти у него защиты от насмешек и издевательств гриффиндорцев. Так насколько же правдоподобными выглядели писульки Джоркинс, раз сейчас декан Слизерина безоговорочно принял сторону пусть и нелюбимого, но своего ученика, и предпочел его самой любимой ученице?

Неудивительно, что Северус купился.

Впрочем, к черту и Слагхорна тоже. И МакГонагалл. Дамблдора. Самого министра — и того к черту!

Даже если за попытку поговорить с Северусом ее ждал Азкабан, Лили все равно не отступила бы. Она собралась закончить начатое и последовать за Северусом… но тот уже успел скрыться в темноте лестничного пролета.

— Идемте, мисс Эванс, — сухо поторопил ее профессор.

Когда она вернулась в Большой зал, там творилась неописуемая неразбериха — под потолком парили сотни почтовых сов, разбрасывая разноцветные блестящие валентинки в невообразимом количестве, Флитвик вцепился в ухо ревущему Гилдерою Локхарту, выговаривая ему что-то пронзительным голосом, девчонки с младших курсов хлопотали над едва пришедшим в сознание Сириусом Блэком, Джеймс около профессорского стола яростно спорил с МакГонагалл, чей грозный вид мог бы заставить стыть кровь в жилах даже у саламандры…

Лили обвела эту сцену бессмысленным взглядом.

А потом ее взгляд зацепился за жидкие длинные косички на смятой форме Рейвенкло.

Берта, чтоб ее, Джоркинс.

Наверное, что-то в глазах Лили обещало скорую, долгую и мучительную расправу, потому что Берта прочистила горло, воровато оглянулась по сторонам, и безуспешно попыталась вернуть на лицо маску насмешливого превосходства.

— Чего тебе, Эванс?

Лили прикрыла глаза и сделала глубокий вдох.

— Ах, ты… лживая беспринципная сука!

Берта и пискнуть не успела, когда Лили набросилась на нее с кулаками — она никак не могла знать, что под личиной сдержанной старосты Гриффиндора, способной отыскать компромисс в любой ситуации, по-прежнему пряталась Лилз из Коукворта, которую собственная сестра звала не иначе как «оторвой», — скорая на острый язык и расправу.

Лили наконец-то добралась до этих проклятых косичек, и с воинственным кличем дернула на себя Берту, свалившись в неуклюжих объятиях на пол. С дикими звериными воплями они принялись кататься по холодному каменному полу, пытаясь ногтями оцарапать друг друга как можно сильнее, выдернуть клок волос или отвесить пощечину.

— Ты… бессовестная!.. мерзкая!..

И Лили наконец-то позволила себе расплакаться.

Шум вокруг стал оглушающим — их потасовку заметили, а вокруг все еще ухали недовольные суматохой совы, все еще ругались профессора, все еще голосили студенты…

Кто-то крепко перехватил Лили поперек талии и буквально силком отцепил от Берты — в пальцах у нее так и остались несколько длинных волосин, выдранных из растрепавшейся косы.

В нос пробился запах ментола.

Через пару мгновений, когда алая пелена злости наконец-то рассеялась, Лили поняла, что ее намертво, как буйную, обхватывает руками Джеймс, приподняв так, что носки ее туфель даже не касаются пола.

А перед глазами зловещей луной маячило бледное от ярости лицо Минервы МакГонагалл.

— В мой кабинет, — дрожащим от эмоций голосом приказала она. — Немедленно.

Что ж, вот и фееричный финал.