Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Шанхайское бюро общественной безопасности

Сюйхуэйское отделение

199Х год

Ван Хань думал, что в этот день будет гордиться больше родного отца Ван Ибо. На столе, в папке личного дела, лежали доказательства: безукоризненно сданные экзамены, нормативы, ощутимо превышающие средние показатели, диплом выпускника и заявление на работу в отделение под начальство самого Ван Ханя.

Лао Бу, который четыре года в полицейской академии в Сунцзяне наблюдал, как учился и рос Ибо, сказал, что у таких студентов только два пути: “Их совсем мало. Они как путеводные звезды. Или становятся лучшими из нас, или ломаются о текучку и тухнут. Я их видел, лао Ван. Все они такие. Если не научатся гореть ровно и вести…” Тогда он досадливо взмахнул рукой и уронил: “Смотреть больно”.

Ван Хань не сомневался, что Ибо ждет карьера, большая судьба и что его огонь будет ровным, но радость за почти что сына увязла в липком страхе. Он покрыл все тело, давил на дужки очков, забрался в уши едва заметным, раздражающим звоном. Снаружи никто бы не заметил тревоги. Идеально выверенная изнанка зеркалом отражала только ту часть реальности, в которой Ван Хань был образцовым начальником Ваном. Тот тщательно следил за дисциплиной и здоровьем, не пропуская обеды, и как хороший семьянин держал на столе фотографию с женой. Рядом высилась стопка приказов о выпуске из юго-западной академии. Каждый лист подписан размашистой подписью и сложен строго один под другим, параллельно краю стола. Над бессменной цветочной кружкой вился пар. Привычно пахло жасмином.

Единственные два намека на то, что Ван Хань был не в порядке, лежали перед ним. Первый — приказ о выпуске Ван Ибо с пустотой на месте подписи, второй…

Факс в кабинете начальника отдела работал часто. Чаще только вертушка вентилятора под потолком, бесполезно гоняющая душную влагу сезона дождей. Каждый день стеллаж становился тяжелее на десяток-другой новых документов, тщательно разобранных по папкам. Вот такая плата за подъем по полицейской лестнице, Ван Хань смирился. Дальше от народа и приключений, ближе к скуке и реальной возможности на что-то повлиять.

Бывало, Ван Ханю приходили факсы-шутки. Бывало, ошибались номером. И нынешний документ — больше даже заметка, которая лежала в прорези факсового рта, — казалось, тоже пришел не по адресу. Там было написано:

Ван Ибо

Юй Дун

И только.

Дурное предчувствие охватило, стоило взглянуть на иероглифы. Имена принадлежали двум свежеиспеченным полицейским, которые прямиком из академии должны были попасть под крыло Ван Ханя.

Папка с личным делом Юй Дуна быстро нашлась в ящике “Потенциальные сотрудники”. Юй Дун оказался неприметным круглолицым северянином с удивительно быстрыми ногами, судя по результатам последних нормативов. Специализация — наркоторговля. Ван Хань мимоходом отметил, что с таким по-хорошему средним лицом парень пригодится для работы в полях, в отличие от Ибо, который никогда не умел сливаться. Ван Хань был, безусловно, предвзят, но с самого детства ему казалось, что у Ибо что-то… пробивалось изнутри. Он не мог подобрать этому названия. Оно не похоже на свет, но всегда было с Ибо, казалось осязаемым, даже тяжелым, и неизменно накрывало собой любое пространство и людей, которые находились поблизости. Гиблое дело для работы под прикрытием.

Общий знаменатель между двумя новобранцами отыскался сразу. В графе с информацией о родителях Юй Дуна была указана только мать. Уроженка Харбина, с 1987 года по настоящее время — главный менеджер логистической компании “Гуан Су” в филиале Гуанчжоу. Компании, которая принадлежит отцу Ибо.

Ван Хань никогда бы не связал эти факты только потому, что те касаются одного объекта. Без прямого доказательства все связи мнимые — первое правило полицейского расследования. Ван Хань об этом не забывал, но… из головы не шел позавчерашний разговор с Ван Юхуэем.

“Ван-гэ, привет, это я. Не отвлекаю? — нервно проговорил в трубку тот, и Ван Хань почувствовал привкус горечи, растекшийся по корню языка. Предчувствие того, что последует дальше. — Прости, что так внезапно, я быстро.”

Чем многословнее Юхуэй извиняется, тем хуже ситуация, — закономерность, которую Ван Хань выявил за годы дружбы. Он снял очки и первым назвал повисшее в воздухе: “К тебе опять приходили?”

Молчание в трубке, разумеется, было согласием. Юхуэй торопливо принялся объяснять, будто был виноват сам: “Да ничего страшного, они совсем зеленые, не понимают ничего. Я им так и сказал. Вы только в школу пошли, а я уже возил товары по стране. Кому надумали угрожать, а?! Кхм… Словом… Они ушли, но, думаю, вернутся. Могу я на тебя рассчитывать? Припугнешь их слегка, как обычно?”

Ван Хань тогда вздохнул. Если Юхуэй говорит, что ничего серьезного, пустяк — значит, в полицию надо было обращаться еще позавчера. Отец Ибо все держал в себе до последнего и за все тридцать лет, что они друг друга знают, обращался за помощью лишь несколько раз. Сколько Ван Хань умолял друга не доводить до точки кипения, но Юхуэй повторял раздражающую мантру, что не хочет занимать друга/полицейского/большого начальника мелкими проблемами. Но нет. Раздутый молчанием шар снова грозило разорвать изнутри.

Поэтому на следующий день, когда раздался звонок, Ван Хань сорвался в офис “Гуан Су”. “Зеленая пацанва” пришла до начала рабочего дня, и это было еще одним доказательством, что ждать нужно худшего. Обычные хулиганы, если не совсем оборзевшие, приходят по вечерам, потому что в темноте легко скрыться. Обычные хулиганы дают деру от одного вида полицейской формы, даже если ловить их пока не за что.

Эти же оказались триадскими. Такие знают, что закон есть закон. Они держались гордо, но не заносчиво. Спокойно. На равных. Их научили, что полицейские — сила и порядок лицевого Китая, а они — сила и порядок его нутра. Это отношение выбешивало Ван Ханя до пелены перед глазами.

Пацанва свои намерения четко не обозначила, имен не назвала, но обещала вернуться с бизнес-партнером. Ну как же. Ван Юхуэю наверняка предложат приличный куш за то, что тот позволит им перевозить запрещенку по некоторым дорогам. Не первый раз с таким приходили и, к сожалению, не последний. Протекция средне-крупного размера лаобана из полиции обычно творила чудеса.

Сегодня в ящик тревог Ван Ханя легло еще одно обстоятельство весом в один бумажный лист из факса.

Ван Хань посмотрел через дверные жалюзи на облитые солнцем столы и взмокшие спины в голубых рубашках. Факс, даже ошибочный, мог отправить по внутренней сети только кто-то из коллег. Ван Хань не был наивен. Он знал, что руки триады дотягиваются и до полицейских... Возможно, факс с именами новичков, косвенно связанных с транспортной компанией Юхуэя, и то, что к нему наведались шестерки из триады, — неудачное совпадение. Но Ван Ханю хватало опыта и мудрости не заглушать голос интуиции. В расследовании, особенно в начале, она подчас дает больше прямых доказательств.

Ван Хань схватился за подостывшую кружку и сделал большой глоток жасминового чая.

— Вот гадость, — он отставил перезаварившееся пойло в сторону.

Заявление о приеме Ван Ибо на работу так и осталось лежать неподписанным. Факс с двумя именами распался на белые лоскуты в шредере. Ван Хань нашел в кошельке пару цзяо и поспешил к выходу: местному телефону больше доверять не стоило. Надежнее добежать до автомата напротив, благо номер полицейской академии Ибо за эти годы он успел запомнить наизусть.

На улице от жары плыл влажный воздух, с каждым вдохом в легкие словно опускался пар. Верхняя часть улицы потерялась в дымке. Кожа мгновенно взмокла, липкий страх наконец-то выбрался с изнанки наружу, обнаружил себя в мелком поте. Пальцы стали влажными, из-за чего Ван Хань не сразу попал монетками в тонкую прорезь автомата. Телефон в руке был теплым, неприятно теплым, его не хотелось касаться ухом. В академии звонок принял администратор, он узнал Ван Ханя по голосу. Он удивленно переспросил в ответ на просьбу позвать Ибо и, получив подтверждение, гаркнул кому-то привести Ван Ибо из столовой.

Минуты все текли, Ван Хань репетировал речь, в которой коротко и успокаивающе расскажет о том, что Юхуэю может грозить опасность. В прошлые разы от Ибо это тщательно скрывали. Поначалу говорили, что незачем тревожить ребенка, потом — что у студента-полицейского слишком много учебы. Ван Хань был резко против такого отношения: дети не тупы и не наивны, тем более Ибо. Но Ван Хань не лез. Как бы семья Юхуэя ни была ему близка, он все равно не был ее настоящей частью.

И сейчас, если бы не всплыло имя самого Ибо, если бы Ван Хань не знал своего чересчур сдержанного друга, то не взял бы ответственность. Он бы промолчал, но…

— Алло? — голос, кажется, сильнее опустился за то время, что они не разговаривали, набрал глубины. Все верно. Ибо теперь совсем взрослый. Он полицейский и имеет право знать, что происходит с семьей. В трубке повторилось: — Алло? С кем я разговариваю?

Губы тронуло улыбкой, а удачные, только найденные формулировки птицами выпорхнули из головы.

— Ибо? Это Ван Хань! Давно тебе не звонил, прости, дружище. Поздравляю с присягой. Как ты?

***

Ибо казалось, его столкнули в глубокую черную воду, не забыв напоследок привязать к шее огромный камень.

Ибо тонул, но делал это осознанно. Так безопаснее, так можно не задохнуться от ярости, не поджечь все вокруг. Чем ниже, тем холоднее. Там можно остыть. Через два часа — сдача комнат и выезд из общежития выпускников. Вещи были собраны с самого утра, и теперь Ибо жалел, что ему нечем занять руки.

Он пошел в столовую, предложил держурившему на посуде перваку сменить его. Тот явно испугался внезапного счастья, вжал голову в плечи и переспросил, точно ли сам Ван Ибо хочет помыть посуду? Зачем? Ибо ответил только на первый вопрос коротким “хочу” и молча встал к раковине. Паренька не пришлось выгонять дважды.

В перчатки успела затечь вода, они были маловаты. Плотная резина недовольно скрипела и сопротивлялась, не желая натягиваться на крупную ладонь. Как будто других поводов для злости было недостаточно. Ибо остервенело намыливал одну тарелку за другой, стирая насохший рис и жирные каемки с суповых мисок. В нос залетела мыльная пена, Ибо не удержался, чихнул, кружка выскользнула из пальцев и с грохотом ударилась о десяток таких же. Откололся кусочек эмали. Мат, готовый сорваться с языка, превратился в пинок по железному шкафу. Ступня заныла. Ибо закрутил краны, сбросил перчатки и бессильно стек по кафелю, снизу вверх рассматривая еще не покоренную гору посуды и холодно мерцающую лампу под потолком.

Ибо глубоко дышал, пытаясь переспорить внутренний голос.

Он имел право злиться. Имел ведь право. Масштаб ссоры грозил перевалить далеко за спор о мотоциклах в шестнадцать и семейном переезде из Лояна в семь, когда Ибо сбежал из дома, надеясь остаться в городе навсегда. Ибо понимал, почему отец молчал о проблемах, но все равно чувствовал себя преданным. Недостаточно взрослым, значимым, разумным, уважаемым, вовлеченным в семью, чтобы ему хотя бы сообщили. Хорошо, не в семнадцать, и то с натяжкой. Но в двадцать? Тем более в двадцать два. Кажется, даже выбранная профессия не смогла переубедить отца.

Ибо тяжело поднялся на ноги, вытряхнул из перчаток воду, натянул их и снова принялся за посуду. Та закончилась быстро. Следом Ибо пошел в библиотеку и актовый зал, распугивая дежуривших там младших. К исходу второго часа в дверях собралась небольшая толпа, чей мнимо тихий шепот о том, что у Ибо гэгэ что-то случилось, раздавался по актовому громким эхом. А потом его позвали к телефону.

Шагая к пропускной, Ибо был почти спокоен и даже немного горд за то, что не позвонил отцу первым. Но эти баллы за сдержанность он забрал у себя почти сразу. За то, что после “привет, сын” не слишком дружелюбно бросил: “ У меня двадцать минут до отъезда. Привет”. Отец вздохнул, в трубке стало тихо, а потом разговор перехватила мама. Будто замечание про двадцать минут ее не касались, она принялась описывать каждое блюдо, приготовленное на торжественный ужин в честь присяги. Мама странно смеялась, заполняя паузы, которые отказывался заполнять сам Ибо. Отец, должно быть решивший, что сын достаточно оттаял, забрал телефон и сказал:

— Кстати… Бабушка давно спрашивает о тебе. Почему бы тебе не уехать к ней на этот месяц? Ты давно не был в Лояне. Хорошо вернуться к корням перед службой в чужом городе?

Вот как. Чужой город. Корни. Что? Не тянет даже на отмазку, хотя отец, как оказывается, умеет хорошо врать. Сейчас он говорил легко и складно. Ибо хмуро молчал, наматывал телефонный шнур на пальцы. В собранной спортивной сумке в комнате ждал билет на электричку до Шанхая.

Ибо ответил:

— Я хотел провести время с вами. Меня не было дома полгода, па.

Он упрямился, хотя Хань-гэ велел сразу согласиться на предложение отца, каким бы то ни было.

“ Я полицейский, я могу помочь! — “Нет, ты новобранец. Я понимаю твои чувства, но ты принесешь больше пользы, если не будешь непосредственно в зоне конфликта. Заявление тоже пока полежит.” — “Херня! Жизнь моих родителей в опасности!”

Хань-гэ тогда разозлился. Возможно, больше из-за ругани. Ибо представил: ниже почти на голову, Ван Хань опускал подбородок, чтобы бросить тяжелый взгляд из-под бровей, и, когда начинали дрожать от ярости тонкие ноздри, становилось жутко. Жутко было и от тишины.

“Слушай сюда, эрцзы. Юхуэй мне как брат. Ты знаешь, сколько ваша семья для меня значит. Но речь, скорее всего, о триаде, и мы даже не знаем какой. Когда ты вернешься, они обязательно используют тебя, чтобы надавить на отца, понимаешь? Ты теперь полицейский, тебя используют. Мы должны усложнить им задачу. Поэтому ты пока заляжешь на дно, я найду тебе дело, в стороне не останешься. Ты меня услышал?”

Ибо пытался найти аргумент, против которого Ван Хань не сможет ответить, но тот был прав. От этого не становилось легче. Внутри все билось и протестовало. Триада хочет компанию отца, а Ибо, его сын и полицейский, сбегает. Да никогда.

“Ибо, ты меня понял? — Ибо промолчал. — “Ты понял меня?!”

“Да.”

Хань-гэ был для Ибо странным средним между дядей, наставником, другом и даже немного отцом. Он безмерно уважал Ван Ханя, но чувствовал, что жизнь вынудит поступить по-своему.

Отец Ибо продолжил:

— Твоя найнай уже не молода. В ее возрасте… люди уходят быстро. Не хочу, чтобы ты сожалел, когда придет время.

Нажал на больное. Ибо понимал, что им манипулируют, и бесился, что ничего не может противопоставить. Он смотрел в глаза Энди Лау в полицейской фуражке. Подвыцветший плакат висел в проходной рядом с телефоном явно не по уставу, но бессменно.

“Ни в коем случае не Шанхай. Ни в коем”, — в конце разговора сказал Ван Хань.

— Ладно, пап. Я поеду к бабушке.

— Правда?

Радость, смешанная с недоверчивостью. Отец сам не верил тому, что у него получилось убедить сына. Оба знали, насколько тот бывает неуступчивым. Ибо показалось, что нужно добавить аргументов, чтобы у отца не осталось сомнений. Небо, он так плох в манипуляции. В отличие от отца. Администратор Юй, сидевший за стеклом проходной, со скучающим видом перелистнул хрустящую страницу газеты.

Ибо откашлялся.

— Ну да. Я не видел ее пять лет и потом непонятно когда увижу снова. А работать буду скорее всего в Шанхае, так что… Почему бы не съездить. Но на ужин сегодня все равно приеду.

Ибо и правда соскучился по бабушке. Та практически в одиночку растила его, была всегда рядом, пока родители ставили на ноги компанию. Логистика и перевозки требовали от отца постоянных разъездов. Мать подменяла водителей, когда те срывали смены, уходя в загул. Штрафов за недоставленный груз компания не могла себе позволить.

Ибо часто оставался один, и если бы не бабушка, если бы не Хань-гэ… Два самых постоянных человека в его жизни. Но отец был прав. Найнай уже хорошо за семьдесят, у нее слабое сердце и плохие суставы — наследство от перевоспитания в бесплодных горах Аньхоя. Ибо решил, что съездит к ней на неделю-полторы и вернется обратно. Поставит перед фактом, будет на подхвате у Хань-гэ, будет незаметно оберегать родителей.

Последние в своей жизни длинные каникулы Ибо хотел провести совсем иначе.

— Спасибо, сынок. Спасибо.

Ибо ненавидел понимать, за что отец его на самом деле благодарит.

Chapter Text

Лоян,

3:48

Чистое звездное небо в предрассветный час отливало синевой. По земле, далеко внизу, стелился молочный туман, вечный спутник сезона дождей. Сливовых дождей, как напомнила Ибо бабушка, и эта брошенная мимоходом фраза забрала у него всю злость и потерянность, отбросила на десять лет назад. “Сливовые дожди. Как я мог забыть. Конечно, они сливовые, какие еще…” — бродило в мыслях. Сливовый дождь напомнил о настоящем доме, которым Шанхай так и не стал.

В тот же день он наткнулся в магазинчике у дома на друзей детства. Ибо едва узнал Исюаня и Вэньханя, а те едва узнали его. Совершенно случайно трое из банды на четверых оказались в одном месте. Они орали и прыгали в обнимку, как припадочные, купили ящик дешевой апельсиновой шипучки, хотя теперь могли бы позволить колу, забили рюкзаки снеками и побежали к старой многоэтажке, у которой всегда была открыта крыша. На их счастье коммунальщикам не было до нее дела, разве что поставили заграждение по краю, но Ибо здесь всегда больше интересовало небо, чем вид на город.

На крыше в звездном свете поблескивали лужи, теплый гудрон грел спину. Трое лежали, всматриваясь в медленный танец жемчужин над головой. Изредка тишину прерывало “а помните?”, за которым следовал тупой детский анекдот, который не должен был смешить, но смешил, и в животе от хохота булькала газировка. Было спокойно, по-хорошему пусто и так… живо. Вернуться домой стоило хотя бы ради этого. Заземлиться, подлезть крохотной бабушке под руку, устроиться головой на ее коленях, встретиться с друзьями.

И все же на небо не получалось смотреть прежними глазами. Но Ван Хань не звонил, шел пятый день в Лояне, и чем больше проходило времени, тем бессмысленнее казалась Ибо его первоначальная вспышка. В конце концов, Ван Хань и правда улаживал прошлые стычки с триадами сам.

— Поедем в Лунтань в субботу? Отец обещает, будет лодка, — вдруг сказал Исюань. Хрустнула упаковка чипсов. Боковым зрением Ибо заметил блеск зеленого пакета, который Исаюнь протягивал в его сторону. С кинзой, любимые, друг до сих пор помнит. Ибо улыбнулся в темноту. В субботу он думал возвращаться в Шанхай.

— Я за, — отозвался Вэньхань, — если будет сухо.

— Попрошу монаха помолиться за погоду, — в голосе Исюаня была насмешка. — Ибо?

Ибо почувствовал, как на него устремились две пары глаз, когда молчание затянулось.

— Заснул? — шепнул Вэнхань и ткнул его под ребра.

Ибо откатился, схватил чипсы и закинул горсть себе в рот под смех на два голоса. За секунды тщательного пережевывания решение так и не пришло. Он отер крошки тыльной стороной ладони и признался:

— Я пока не уверен. Не знаю, — говорить о возможно-даже-не-проблемах не было смысла, — Но хочу.

— Не знаю, но хочу, — повторил Исюань, будто пытался разгадать смысл. Он немного помолчал, хлопнул в ладоши и с кряхтением поднялся на ноги. — Тогда в субботу жду вас у моего дома. Про время позвоню отдельно. Бо-ди, дай знать заранее, что там с твоим “не знаю”.

Небо с каждой минутой становилось все ярче, занималась заря. Когда все бутылки были собраны в ящик, а упаковки из-под чипсов оказались в рюкзаке, солнце окрасило верхние этажи домов в золотисто-розовый. На часах — слегка за четыре утра.

Ибо дал своей тревоге время до пятницы, но что-то внутри подсказывало, что он уже выбрал Лунтань.

***

Шанхай

3:37

От того, как под ногой Ван Ханя хрустнуло стекло, Юхуэй вздрогнул, будто от выстрела. Серо-желтый, помертвевший, испуганный и усталый, он сидел сгорбившись на стуле, с которого смахнул осколки. Младшие полицейские огородили площадку, фотографировали каждый угол раскуроченного офиса. Юхуэю не положено находиться внутри ленты, но ни у кого не поднялась рука прогнать его с места.

Сколько Ван Хань его помнил, у Юхуэя всегда были тени под глазами от переработок. Сегодня они еще углубились, загорались то синим, то красным в тон полицейской мигалке. Ван Хань видел в этих тенях укор себе. Хороший из него полицейский. Он не остановил поезд, теперь остается развести руками и просто описать последствия столкновения. Дверь сломанная — одна штука. Стекла выбитые — четыре.

— Юхуэй, — тихо позвал он, и друг встрепенулся, поднял воспаленные глаза.

— Ван-гэ.

— Нам пора в отделение, составить протокол. Или хочешь… сначала в лапшичную? Парни подойдут, если найдут что-то важное, — Ван Хань поймал на себе недовольный взгляд старшего инспектора Вэня, но тот промолчал.

— Я бы поел.

— Хорошо, я угощаю, пошли.

Ван Хань приобнял заторможенного Юхуэя за плечо. Когда они прошли-прохрустели несколько шагов к разбитой двери, которая теперь щетинилась острыми краями, Юхуэй тихо забормотал:

— Не нужно детей вовлекать в работу родителей, если не планируешь передавать дело по наследству, согласен? Так правильнее. За месяц все точно разрешится… Да? Обычно так и было?

Ван Хань чуть поджал губы и перешагнул через раму двери, на ходу бросив офицерам, что будет с потерпевшим в забегаловке на углу.

Два дня назад разгромили офис в Гуанчжоу, сегодня ночью — вломились в Шанхай к Юхуэю. Сработала сигнализация, полицию вызвал хозяин лапшичной напротив. Он вышел на перекур, но не рискнул останавливать группу мужиков с арматурой. Накануне Юй Дун пришел к Ван Ханю, чтобы отозвать заявление из Сюйхуэйского отделения. Попросил распределить его по месту прописки, если есть такая возможность. Хочет быть ближе к семье, сказал. Ван Ханю оставалось только подписать бумаги.

В забегаловке Ван Хань кивнул незнакомому младшему инспектору, показав, что возьмет допрос хозяина на себя. Тот тоже выглядел усталым, но руки, наученные тысячами повторений, проворно нарезали зелень, забрасывали лапшу в бурлящий кипяток.

— Две миски шанхайской луковой, пожалуйста.

Хозяин кивнул. В его рутине ничего не изменилось.

— Никаких опознавательных знаков у подозреваемых не было? — через минуту спросил Ван Хань. Хозяин помотал головой и прищелкнул языком, когда луковое масло стрельнуло в воке. Конечно нет, триадские не носят символику, опознают друг друга тренированным нюхом и жестами, которые полиция безуспешно выведывает годами.

На столешницу опустились две глубокие тарелки.

Верхняя лампа давала зеленоватый свет, от которого тонкая лапша, покрытая соусом и луком, казалась неаппетитной.

Ван Хань посмотрел на Юхуэя. Тот схватил палочки и принялся энергично размешивать содержимое миски. От сколького, склизкого звука, обычно приятного, стало совсем нестерпимо.

Ван Хань заставил себя улыбнуться и предложить хозяину поздний ужин за его счет. Тот не отказался, забрал лапшу и, кажется, немного оттаял. Впервые заговорил, рассказал, как в его прошлой лапшичной в другой части Шанхая к нему стали наведываться хулиганы. Сделали забегаловку местом своих сборищ, несмотря на протесты и угрозы. Когда хозяину настойчиво предложили крышу — испугался и переехал одним днем.

Ван Хань посмотрел через плечо, где заканчивали работу его полицейские. Большая часть уже бесцельно кружила вдоль заграждения, курила. Фотограф почти завершил обход.

Зазвонил телефон. Трое в лапшичной переглянулись — звук был тихим, гулким. Вдруг Юхуэй бросил палочки и побежал к выходу, перемахнул через желтую ленту и дальше — в руины своего офиса, игнорируя окрик старшего инспектора.

— Нет, стой! — крикнул Ван Хань, обмерев. Он запоздало понял, что звонить могут с угрозами.

Когда он оказался рядом, Юхуэй спокойно проговорил: “Понял, скоро выезжаю” — и положил трубку.

— Никуда ты не выезжаешь! — взревел Ван Хань.

— Все хорошо, это Цзюцзи позвонила. Офис в Цзиньхуа тоже… того. Управляющий позвонил нам домой.

Ван Хань потянул носом воздух и смог взять себя в руки. В голове образовалась спасительная пустота. Телефонные линии не сорвали ни в одном из офисов, по беглой оценке Юхуэя — ничего не похищено, документы в порядке.

Шанхай, Гуанчжоу, Цзиньхуа.

Карту не нужно было представлять — та висела в офисе на почетном месте в окружении монстер, красным маркером были прочерчены основные пути, по которым “Гуан Су” возила возила товар. Трасса Шанхай-Сянган выделялась особенно ярко.

— Инспектор Вэнь, — позвал Ван Хан, — мы открываем дело. Нужно сообщить коллегам из Цзиньхуа и Гуанчжоу, что их случай связан с нашим. Запросим обмен данными, нам нужно держаться вместе.

Инспектор сухо кивнул и ушел отдавать распоряжения.

Ван Хань обернулся к Юхуэю. Тот склонился над столом. В этом ракурсе они были так сильно похожи с Ибо. Мысли снова вернулись к давешнему факсу. Два имени. Юй Дун уедет из Шанхая. Предполагалось, что он уедет? А Ибо? Тот, кто послал факс, ждал погромов и отозванного заявления, или переезд Юй Дуна стал неожиданностью? Да, нет? Все и правда было ошибкой? Тьма вопросов собралась в затылке и отдавалась тупой пульсирующей болью.

Рассвет занимался над Шанхаем. Осколки на асфальте отражали голубеющее небо и теперь напоминали льдинки, стеклянная пыль — напоминала иней. Ван Юхуэй оперся о бампер своей «хонды» и вытащил смятую сигаретную пачку. С первого раза зажег, затянулся.Ван Хань присел рядом.

— Я не жалею, что у нас родился Ибо. Но жалею, что он выбрал нас своими родителями, — Юхуэй выходнул дым в небо.

— Не надо. Он любит вас.

— Как и мы его. Но то, каким он вырос, — по лицу Юхуэя прошла короткая судорога, — он сделал себя сам. Это его заслуга.

Юхуэй бросил едва начатую сигарету и затушил мыском ботинка, вдавливая окурок так, будто тот был виноват, и добавил:

— Я правда плохой отец, Ван-гэ. И не говори, что нет, ты сам знаешь. Я жалею, что понял это так поздно. Так долго работал ради семьи, что не смог воспитать сына. Хотя бы сейчас я хочу все сделать правильно. Помоги мне.

Юхуэй смотрел устало и твердо, раскрывая себя нараспашку. Открытость была почти невыносимой, Ван Хань с трудом выдерживал взгляд. Он ведь всегда хотел именно этого: чтобы Юхуэй разрешил себе просить. И вот он просил, а Ван Хань застыл в растерянности. Бронепоезд все катился, они уже столкнулись один раз, но рельсы замкнулись в круг, так что следующая авария неизбежна.

— У меня нет детей, — слова давались Ван Ханю тяжело, — я не уверен, что могу раздавать советы, но… Я думаю, Ибо стоит знать. Ты должен рассказать ему. Так будет… честно. Я не согласен с тобой. То, что происходит на работе, — тоже часть семьи. Два часа назад я спал в кровати с Мин-Мин, а теперь сижу здесь с тобой на месте преступления. И она все понимает. И я все понимаю. Ибо — твой сын, Юхуэй. Ты первым должен протянуть руку.

Юхуэй долго смотрел в одну точку, а затем кивнул. Улыбка, которой он одарил Ван Ханя, оказалась внезапно юной и светлой.

— Начальник Хань, мы закончили, можем ехать в отделение для дачи показаний, — отчитался инспектор Вэнь, когда фотограф вышел из офиса.

Ван Хань отлепился от капота и взглянул на часы. Слегка за четыре утра. Дома будет в семь, к девяти — снова на работу. Можно даже не ложиться. Он вздохнул и мысленно поцеловал спящую Мин-Мин в щеку, извиняясь за очередной пропущенный завтрак. Шутка о том, что Ван Хань трудился над повышениями в полиции, чтобы чаще спать в своей кровати, проводить утро с женой и реже выезжать на ночные, была совсем не шуткой.

***

Дождь преследовал поезд часами. Как кот мышь, как большой дракон — дракона поменьше. Ибо было невыносимо скучно, он придумывал, с чем еще можно сравнить грозовой фронт. Кроме окна развлечений не было. Рама чуть протекала, и воздух в вагоне казался мокрым. Иногда Ибо засыпал и выныривал обратно, когда соседи по вагонной лавке принимались шуршать своими бездонными сумками. Обычно вынимали еду, отчего-то плохо пахнущую. Ибо отворачивался, вжимался носом в стекло, смотрел на тучи, засыпал — и все повторялось по новой.

Поездка в Лунтань сорвалась из-за ливня, но Ибо пришел к дому Исюаня все равно. Тот удивился, особенно когда заметил сумку, накрытую брезентом.

— Ты куда? — Исюань пытался перекричать дождь.

— Я уезжаю!

— Чего?!

— Я уезжаю!

Исюань несколько секунд щурился, пытался разглядеть сквозь дождь выражение лица Ибо, а потом махнул рукой, приглашая внутрь. Вода с одежды тут же залила входной коврик.

— Мы еще не позавтракали, заходи.

— Не надо, сытый, намочу все.

Исюань скрылся в комнате, и в Ибо прилетел комплект одежды.

— Моей маме это скажешь.

Ибо усмехнулся: тете Чжоу отказывать опасно, особенно когда дело касается еды. Он быстро сбросил с себя футболку, отжал за порогом. Немного подумал и прямо в коридоре вышагнул из штанов, переоделся — в сухом оказалось гораздо лучше. Сливовый дождь кажется уютным, только когда прячешься от него внутри.

Ибо мельком бросил взгляд на часы в комнате Исюаня. Поезд отходит в девять, он успеет.

Ибо прошел на кухню, поздоровался с тетушкой. Та почти не изменилась, только в волосах появилась первая проседь.

— Так куда ты? — спросил Исюань, расставляя тарелки.

— Домой.

—Уже? У тебя ведь каникулы. Ни за что не поверю, что бабушка тебя отпустила. Только… если не появился кто-то?

Ибо смутился, чем вызвал понимающий смех у Исюаня. Пусть думает, что прав.

Бабушкины глаза, когда Ибо сказал, что уже уезжает, надо было видеть. Эти блестящие тоской колодцы, этот взгляд брошеной ласковой собаки нужно было исправить прямо сразу. По правде, Ибо запаниковал и ляпнул первое пришедшее в голову. Такое дурацкое. “Ба, меня… ждет девушка. Я обещал”.

И вот тогда просветлело лицо, глаза засияли уже счастьем, бабушка принялась расспрашивать его, а Ибо, спотыкаясь и страшно путаясь в фактах, описывал первую пришедшую в голову однокурсницу Цао Мэйли, с которой они делали лабораторку по криминологии. Щеки и уши пылали от неловкости, но картину создавали нужную.

Поэтому сейчас, чтобы не втягивать и Исюаня в историю, Ибо подтвердил:

— Ага. Девушка.

Конечно, в этот момент вошла тетушка Чжоу, и пришлось пересказывать историю по второму кругу, давясь рисом. Умная, красивая, родители кто — да как-то не спросил. Да, глупо получилось.

— Ма, ну все, хватит! Если он сейчас задохнется, то девушку не увидит, — засмеялся Исюань и похлопал Ибо между лопаток.

— Мы отвезем тебя на вокзал! — радостно воскликнула тетушка, явно увидевшая в этом возможность подсобрать сплетни. — Еды с собой взял? Я положу.

Через полчаса вышли из-за стола. К сумке Ибо прибавился пакет с контейнерами с завтрака, пакет с мокрой одеждой и зонт со сломанной спицей (выкинешь как доедешь). Еще через десять минут Ибо нашел пустой угол у окна в последнем вагоне и приготовился сидеть весь путь до Шанхая. Пятнадцать часов, спасибо, что не стоя.

Вчерашний звонок отца ввел Ибо в замешательство. Разочарование, которое жгло всю неделю, нельзя было просто отменить. Отец рассказал о погромах в офисах и том, как ему страшно, даже всхлипнул. Ибо пытался и не смог вспомнить другого раза, когда отец делал при нем что-то подобное. Сочувствие раздирало, оно билось с жестокостью, которой Ибо от себя не ожидал. Он давил ее, чтобы не высказать все, что накопилось. Отец попросил его остаться в Лояне, потому что у Ван Ханя все под контролем. Ибо сказал, что не может. Почему? У него появилась в Шанхае девушка, она ждет его возвращения. Да, девушка, отец не ослышался. Первая? Ибо немного задумался и выдал, что первая (чтобы не пришлось рассказывать о несуществующих других). Да, пап, очень достойная. Красивая. Наверное. В смысле наверное? Айщ… Все потом, пап. Возможно, познакомлю. Да, я буду осторожен, буду жить у нее, все. Пока.

Ибо тогда почти отбросил от себя трубку, дышал загнанно, будто пробежал дистанцию. В конце концов, имело значение только то, что у отца и бабушки была одна версия событий. Удобная полуправда, которая позволила Ибо уехать.

Поезд с визгом остановился в Сучжоу. На полчаса ожидания Ибо вышел на станцию, размялся, потому что не чувствовал задницы, развернул припасенные контейнеры на подоконнике вокзала и съел все под гневное урчание желудка.

Баоцзы получилось выменять на мелкие монетки для телефона. Ибо набрал номер Ван Ханя. Суббота, был шанс, что тот окажется дома.

— Ван Хань слушает.

Повезло.

— Хань-гэ, это Ибо!

Ван Хань молчал чуть дольше принятого.

— Привет, дружище. У тебя там… шумно. Где ты?

— Я… — Ибо приготовился четвертый раз за сутки выдать версию про девушку, — еду в Шанхай.

— Кто бы сомневался… — пробормотал Ван Хань будто в сторону от трубки, но Ибо все равно услышал. — Я так понимаю, отец звонил? И ты теперь решил, что можно назад?

— Нет, я…

— Ибо, послушай. Разворачивать я тебя не стану. Но в отделение я тебя все равно не возьму, не сейчас. Я должен разобраться.

— Хорошо! — торопливо бросил Ибо и засунул еще одну монетку в аппарат, обновляя минуты. — Я не прошу устраивать меня сейчас. Я просто хочу быть не через полстраны от родителей. Можно?.. — после усталого вздоха Ван Ханя Ибо осторожно спросил: — Ты кого-то подозреваешь?

— Много кого… — тот снова вздохнул. — Дацзюань, Шуйфонг, 14К, может, кто поменьше. Кто угодно. Весь юг завязан на Сянган. И еще… Я не говорил, но кто-то отправил мне твое имя, Ибо. Твое и Юй Дуна, прямо в мой кабинет. Я не верю в совпадения, поэтому сиди тихо, понял? Где бы ты ни сидел. И чтобы со мной на связи, раз ослушался прямого приказа.

— Хань-гэ, я не…

— Да не надо. Когда это тебя можно было удержать. Но на работе потом такое не пройдет, понял?

— Так точно.

— Ладно, иди уже. Хорошей до…

Вызов оборвался. Оставшуюся монетку Ибо сложил в карман. В стекло ударил догнавший Сучжоу дождь, загоняя под крыши захватившую перрон толпу.

***

Шанхай,

Набережная Хуанпу

Ибо уставился в пивной стакан. Пузырьки поднималсь со дна, лопались, поднимались новые. Глаза слипались, спина и задница все еще казались деревянными. Не помогла разогнать кровь и долгая прогулка от вокзала до Хуанпу в Старом городе. Только ноги стали гудеть сильнее.

Почему Хуанпу и Старый город, почему самый подозрительный на вид бар? В сонной голове связалось несколько фактов. Ибо вспомнил лекции по триадам, те крохи информации, которые полиции были достоверно известны. Раньше товар сплавляли по реке в порты, оттуда — на подкупленные баржи и судна. Эта мысль связалась с фактом, что триады крышуют ночные заведения. Бинго. Придумывать рациональные аргументы, почему Ибо здесь, заливает в себя третий стакан, было проще, чем признать, что ему дерьмово. Подвешенный во всем. Дом, в котором его не особо ждут. Работа, которой нет (ладно, пока). Разъехавшиеся как минимум до конца лета друзья (тоже пока, Ибо упрямо поправлял себя).

Желание быть полезным и невозможность таким быть. Готовность вылавливать иголку в море без знания, кого ловить. Бабушка сказала, что он всегда может вернуться, если с девушкой что-то вдруг не сложится. Ибо фыркнул в стакан. Приятно иметь пути к отступлению, но он еще даже не начал.

Ибо обернулся через плечо. Тягучим взглядом обвел помещение. За первым столом на коленях у мужика сидела девушка в блестящей юбке. Ее смех доносился до ушей немного запоздало. За следующим столом сидели трое. Рапсово-желтая рубашка одного из них, казалось, горела в полумраке, Ибо все смотрел и смотрел на нее. Потом перевел взгляд на руку, в ней оказался маркер, который быстрыми штрихами касался салфетки. Ибо прищурился, но из-за тени и низко опустившейся челки не мог разглядеть лица, как ни старался.

Вдруг его схватили за плечо, ощупали от бицепса до предплечья. Ибо дернулся, вскочил со стула, готовый отбиваться. Плотно сбитый мужик рядом был почти на голову ниже, сально щерился. Нахальный взгляд компенсировал разницу в росте.

— Хорош! — закричал тот и протянул ладонь. — Как ты хорош! Будем знакомы!

— Отвали, — буркнул Ибо и потянулся забрать стакан. Мужик перехватил его первым.

— Ну подожди, подожди. Я плохо начал, да? Держи, — он резко вытащил из внутреннего кармана жилетки визитную карточку, протянул Ибо. Тот даже не взглянул. — Модельное агентство “Хризантема”, не слышал о нас? Огромные! Берем только парней. Штаб в Гонконге, связи с дизайнерами во Франции. Не каждый день вижу такие пропорции. Пресс есть? У нас любят пресс.

Ибо откашлялся и решил, что пиво ему не нужно. Он подхватил сумку с пола и двинулся к выходу. Мужик выскочил перед ним.

— К нам сложно попасть, дорогуша. Мечтал когда-нибудь о кино? Мы все устроим, только приходи на кастинг. Энди Лау? Чун, Люн? Один раз приглашаю. За такое другие бы убили. Буквально. Ну не ломайся. Я точно знаю, с такой внешностью тебе мысль о моделинге приходила не раз и не два!

— Мне. Не. Интересно, — Ибо широким жестом сдвинул назойливого мужика в сторону, сделал шаг и… споткнулся. Почки заныли от прицельного пинка. Вот же сука.

Ибо рассвирепел. Быстро оценил обстановку. Бармен равнодушен, значит, привык. Девушка в юбке на секунду перестала улыбаться ярко, но опомнилась и отвернулась. Тоже привычная. Единственным, кто поднялся со своего места, был парень в рапсово-желтом, но испуганные друзья удержали его с двух сторон.

Ибо вскочил на ноги и навис над ударившим его уродом.

— Я ясно выразился. Неинтересно.

Тот холодно усмехнулся и щелкнул пальцами. Из тени вышли два мощных громилы, Ибо рванул было к выходу, но непонятно откуда взявшийся третий перехватил его и бросил на асфальт.

— Охуели?!

— Я тебя через пару минут спрошу снова в виде исключения, — проговорил коротышка, пока Ибо пинали ногами. Тому только и оставалось как блокировать голову и пытаться хотя бы лягнуть в ответ или ударить в пах, — да за такого, как ты, в порно с головой оторвут. Богатым быть совсем не хочешь? Что за молодежь пошла, тс.

— Порно? — Ибо хрипло рассмеялся и смог откатиться в сторону, подняться на четвереньки. Плевок на землю был вязким, темно-красным от крови.

— Моделинг, порно, актеры. Улавливаешь связь?

— Нет.

Ибо распрямился пружиной, удачно пробил громиле нижний в челюсть, голова у того откинулась. Бугай потерял равновесие и упал.

— Со всеми кандидатами так общаетесь? — спросил Ибо и встал в стойку. Немного пожалел, что нельзя показать полицейское удостоверение, которого пока нет. Коротышка разочарованно цыкнул и скрылся в клубе. Один из охранников разбежался и протаранил Ибо головой в живот, когда тот немного отвлекся. Воздух вышибло, Ибо снова рухнул на землю.

Его несколько раз пнули для проформы и, сплюнув, ушли.

Ибо кашлял от пыли, свет над головой расплывался в мутном ореоле. Он ненадолго зажмурился, а когда открыл глаза — света не было. Вместо фонаря на Ибо смотрели большие черные озера, чуть поплывшие от алкоголя, тревожные… красивые.

— Ты в порядке? — спросили озера.

Ибо перевел взгляд чуть ниже и увидел искусанные губы, темную точку-родинку под ними, золотистую загорелую шею и рапсово-желтый ворот. Запоздало в голове собралось лицо.

— Голова как? Говорить можешь? — снова спросили Ибо.

— Д-да, — он с трудом оторвался от разглядывания рубашки, сместил взгляд на родинку и снова — в глаза, глубокие, влажные. Ибо казалось, после купания в пыли его окунули в дождь, воздух пился легко и сладко. Сливовые дожди, мысленно поправил себя Ибо, родные и понятные. Губы сами растянулись в улыбку.

— Гэ, нам совсем пора. Идешь? — окликнул чужой голос.

— Да… — парень в рапсово-желтом даже не обернулся, моргул и, будто опомнившись, крикнул громче: — Да!

Он еще раз посмотрел на Ибо, мягко улыбнулся.

— Прости, не могу задержаться. Береги себя, ладно?

Лицо исчезло. Привкус пыли и крови снова расплылся на языке. Горел фонарь. Первая мысль о том, что, кажется, Ибо впервые столкнулся с кем-то из триады, быстро улетела в небо. Ее заменила вторая, от которой Ибо резко перевернулся на бок, кое-как поднялся и побежал к бару. Его остановила девушка в блестящей юбке.

— С ума сошел! Тебе туда нельзя! — она ударила крохотным кулаком ему в грудь.

— Салфетки!

— Что?!

— Салфетки на столе, где сидел тот в желтом!

Лицо девушки озарилось пониманием.

Ибо был бесконечно благодарен, когда она без лишних вопросов нырнула внутрь и вернулась с подносом, на котором среди пустых стаканов лежали те самые разрисованные маркером салфетки. Какие-то безнадежно испортились от мокрых луж. Наиболее целые Ибо бережно расправил и положил в сумку.

Девушка рассмеялась.

— Ты такой странный, — и протянула руку. — Я Лили. Тот урод — Фэйчжэн, Малёк. Мнит себя великим продюсером, но на деле просто сутенер. И неудачник в долгах, вот и бесится.

— М, — добавить было нечего. Мысли, как привязанные, вернулись к парню. — А тот… Он здесь впервые?

— Парень с салфетками? Да, никогда не видела. К нему Малёк тоже пытался подойти, бухнулся на колени и закричал, я не шучу. Он красивый, правда? Никогда таких не видела, — она тоскливо посмотрела на пустую улицу. — Этот парень не китаец. Начал на каком-то другом языке разговаривать, и Малек отстал.

— Не китаец?

Ибо отчетливо помнил сычуаньский отзвук его речи. Точно китаец, просто умный, видимо, хорошо образованный. Внешность, которую трудно забыть.

— Ты чего так улыбаешься? Будто на котенка смотришь, — подозрительно сказала Лили. — Голова точно в порядке?

Ибо хмыкнул и подхватил сумку, вываляную в пыли. Вдруг он сообразил, что ему правда не к кому идти. Сынен улетел в Корею. Товарищи по Академии — все как один не из Шанхая. Не к Ван Ханю же заявляться на порог избитым и грязным.

— Здесь есть неподалеку комнаты, не знаешь?

— На сколько?

— День? — если бы Ибо сам знал.

— Пойдем ко мне за двадцатку, я на сегодня закончила. Те мужики слишком мерзкие. Не хочу.

Она уверенной походкой от бедра пошла вперед, юбка бликовала в свете фонарей. Ибо сморгнул. Как он сразу не догадался. Перерастянувшийся день наконец догнал, опустился на плечи всей тяжестью. Теперь хоть куда. Лили не казалась опасной. Возможно, она даже расскажет о триадских делах больше, чем Ибо сможет собрать на улицах сам.

Он обернулся, но рапсово-желтой точки в конце улицы уже не увидел.

Девушка в Шанхае, как же. Он усмехнулся и догнал Лили за несколько шагов.

Как же паршиво… Единственное, что грело, — мысль о салфетках, которые Ибо во всех подробностях рассмотрит утром. Жалеть о том, что с тем парнем они вряд ли когда-нибудь встретятся, Ибо себе запретил.

Chapter Text

Нога была горячей, немного колючей. Тонкая рука обнимала поперек тела. Ибо обливался потом. Вырваться из хватки Лили оказалось непросто — меньше его раза в два, она была цепкой даже во сне. Задержав дыхание, Ибо по сантиметру сдвигал ноги в сторону свободы. Уже. Уже почти. Давай, в ней даже сотни цзиней нет.

Нераскладывающийся диван, с которого Лили свалилась (и хоть бы проснулась!), манил свободой. Розовая сбившаяся простыня, пыль, танцующая на солнце. То уже немилосердно жарило, повиснув посередине окна. Кажется, сейчас совсем позднее утро. Ибо извернулся ужом, выскользнул из-под руки, перекатился на горячий линолеум и наконец задышал. Лили, шумно вздохнув, поудобнее устроилась на матрасе. В приоткрытый рот норовила забраться прядь волос, которую Ибо осторожно отвел от ее лица. Задохнется еще.

Он потянул штору, чтобы закрыть комнату от солнца, аккуратно сложил простынку на диване, снова посмотрел на девушку. Растянутая майка едва прикрывала полную грудь, шорты — больше трусы — обтягивали ягодицы. Четкая линия загара, ключицы, бедра. Ибо опять посмотрел на грудь, зная, что внутри ничего не шевельнется, но надежда умирает последней. Так что… да. Не шевелилось. Ибо уже выпустился из академии, а разговоры после отбоя до сих пор преследовали. “И прикинь, она сказала “можешь меня потрогать”. Я толкаю ее к стене, и… сиськи у нее, ну, ты видел. Я их сжимаю, а они как…” Ибо тогда закрыл голову подушкой: хотел спать, а от сравнений всегда было мерзковато. Возбужденные вздохи соседей все равно просачивались и задевали в целом больше… историй.

Ибо думал о себе разное, но, поскольку ему не нравился никто хоть сколько-нибудь сильно, — забил. В конце концов, взаимная дрочка в душевой после тренировок в кампусе, где живут только парни, не считается. Все ведь так делают. Да?

Лили снова шумно вздохнула и перевернулась на живот. Если бы здесь лежал тот вчерашний парень в желтом, Ибо знал, что с пола бы не поднялся, остался бы под весом рук и ног, выгорая на солнце. Он усмехнулся этой мысли и потянулся к сумке. После вчерашнего переезда, пива и побоев Ибо не был уверен, что салфетки не породил его воспаленный мозг.

Вжикнула молния, открылась верхняя крышка и… Все-таки нет. Четыре салфетки, напоминающие высохшие пионы, лежали сверху. Линии рисунков были тонкими, маркер кое-где продавил бумагу или оставил жирные точки в местах задумчивости. В основном белое покрывали завитки и линии. Ибо знал людей со странной привычкой рисовать во время телефонных разговоров.

На обратной стороне обнаружился широко улыбающийся кот в европейском костюме и с цилиндром в руках. Рядом — тот же кот в профиль. Короткую подпись Ибо прочитать не смог. Вспомнились слова Лили о том, что парень не был китайцем. Неужели правда так хорошо выучил язык, что заговорил как южанин? Это Ибо запомнил точно. Хватит. Он затолкал салфетки внутрь и резко закрыл сумку. Хватит…

Он прошел к углу, который Лили оборудовала под кухню (газовая горелка, одиноко висящий шкафчик, маленький холодильник, стакан с зубной щеткой на раковине). Налил воды из термоса.

— О, — раздалось хриплое с пола.

— Привет.

— Это мы с тобой… — Лили посмотрела на диван, на себя и фыркнула: — Да не. Дай попить.

Ибо передал ей стакан, себе наполнил новый. Лили жадно выпила все, с наслаждением откинулась на подушку.

— Ну что. Вчера ты не представился. Как зовут?

— М... Чэнь… Шо.

— Это же не настоящее, — она не спрашивала.

— Меня зовут Чэнь Шо.

— Ты задумался. Если врешь — делай это уверенно.

Лили будто стало любопытно. Она устроила голову на ладони, глаза больше не казались сонными.

— Тебя ведь тоже не Лили зовут.

— Нет, это другое. Ну давай. Откуда ты, что делаешь?

Ибо включился в игру. Хороший шанс попрактиковаться. В ближайшее время свое имя лучше не использовать. Небезопасно. Он быстро прокручивал в голове методички по работе под прикрытием. “Талант, молодые люди, используйте актерский талант. Нет его? Очень жаль”.

— Хочу заработать денег в Шанхае, — Лили одобрительно кивнула, — Я из деревни в Чжэцзяне. У семьи свой магазин, но дела идут не очень.

Тут она расхохоталась и хохотала так долго, что стало неловко.

— Даже не пытайся. Я из Чжэцзяна, у тебя явно не тот диалект, это раз. Два — Китай огромный, но в сельской местности становится тесным, кто-нибудь обязательно будет знать человека из твоей деревни, а слухи там разносятся быстро. Три — твою выправку не скроешь. Без шансов. Иногда можно ссутулиться, ты в курсе?

“Не выдумывайте больше, чем можете вынести. Минимальные изменения. В стрессовой ситуации ваш мозг не должен быть занят поддельной биографией”. Профессор Гао явно знала, о чем говорит.

— М… Ладно, как тебе такое. Я из Шанхая, рассорился с родителями, сбежал, пытаюсь встать на ноги, — он немного подумал и добавил: — Перешел на четвертый курс шараги, ищу, где жить и работать на полставки.

Лили осмотрела его с ног до головы и одобрительно кивнула.

— Немного размыто, но сойдет. Ладно, а если серьезно? Сдалось тебе чужое имя. Ты плохо врешь, явно редко это делаешь. Не хочешь называться — так и скажи, я не обижусь.

Смотреть Лили в глаза оказалось просто. Она не давила, не казалась высокомерной оттого, что подловила Ибо на лжи, но видела насквозь. К этому он оказался совершенно не готов.

Она спросила:

— Тебе есть куда идти?

И снова. Вопрос звучал просто, даже базово, вроде “уже ел?”, без жалости и чего-то еще. Будто это совершенно нормально — не иметь конечной точки, места, куда можно вернуться. Этой обыденностью накрыло. Ибо посмотрел на разбухший от ярких вещей шкаф за диваном, туалетный столик с десятком выкрученных помад. Все красные разных оттенков. Что там Ибо собирался делать? Наблюдать, собирать информацию о какой-то там триаде? Очень смешно, ха-ха. Метр пола между ним с Лили ощущался пропастью. Они на разных сторонах Шанхая. На ее называться чужим именем — норма, а потому так легко распознать подделку. На его — собственное имя было поводом для гордости. То, что вначале зарабатывают упорством, а потом несут высоко над головой.

— Так есть? — повторила она.

— Вообще-то… не очень.

— Деньги есть? — Ибо кивнул. — Ладно, покажу тебя Сюнь-цзе. Ты вроде приличный.

***

Сюнь-нюйши (прошу, просто Чжоу Сюнь, не заставляй меня чувствовать себя старой) оказалась невысокой женщиной в спортивном костюме. Волосы собраны в неряшливый низкий хвост, перетянутый непропорционально большой резинкой из ткани в цветочек. Весь ее образ говорил, что Чжоу Сюнь — простая заработавшаяся домовладелица, но глаза и лицо утверждали обратное. Познакомившись с ней, Ибо понял, что имела в виду Лили, когда сказала о выправке, которую не подделать. У Чжоу Сюнь была эта выправка, сквозила через проницательный, чуть лукавый взгляд.

Дом у нее был такой же. Внешне — старый, уставший, один из многих. Наследие западных колониалистов. Одинаковые трехэтажки из серого кирпича тянулись вдоль идеально прямого переулка, плотно примыкая друг к другу. Глаз мог бы устать от монотонного ритма зданий, если бы не веревки яркого белья, натянутые между домами, как гирлянды. Ибо слышал от родителей о шанхайских лунтанах. Они были чем-то вроде семейной страшилки перед каждым большим заказом. “Если по дороге что-то произойдет с этой партией — нам останется только переехать в лунтаны”. Что было страшного в этом месте, Ибо не объяснили, а потому он не боялся и сейчас рассматривал дом с любопытством.

Все кричало, просило о ремонте. Лестница, слабо пахнущая кошками, скрипела так, будто провалится под весом ноги. На стенах — заплатки не очень подходящей по цвету краски. Но повсюду были намеки былой славы этого места. Обои со сложным орнаментом еще давали едва заметный перламутровый блик, под потолком тускло светила хрустальная люстра. Коридор с двух сторон оформляли пустые рамы без картин и также же пустой шкаф из черного дерева с мелкой резьбой.

И прямо рядом — зеленое ведро с грязной водой и половая тряпка. Пара жильцов равнодушно проплыла мимо по коридору, кивнув Чжоу Сюнь. На них были надеты семейники. И… все как-то это сосуществовало вместе. Ибо все подмывало спросить, но пока не решался. Он даже не понимал, как сформулировать вопрос.

— Обычно я не сдаю совсем незнакомым, — Чжоу Сюнь открыла дверь 203 комнаты и жестом пригласила пройти первым, — но по рекомендации Лили возьму. Она хорошая девочка. Чувствует людей.

Ибо заглянул внутрь. Чистые, чуть неровные побеленные стены, каркас кровати со свернутым матрасом и подушкой, небольшой стол, окно на углу. Выделялось пятном алое кресло с резными ручками, напоминающие узоры китайских окон. Казалось, вся комната была нужна только для того, чтобы здесь стояло такое кресло, как из музея. Явно антиквариат.

— Посуточно — 20 юаней, за месяц — 500, — продолжила она и пересекла комнату, чтобы с необъяснимой нежностью погладить кресло, — я здесь недавно сделала ремонт. Чувствуешь запах?

Запах и правда был, чуть влажный, от штукатурки. Ибо такой любил. Чжоу Сюнь опиралась на подлокотник, смотрела снизу, но величественно в этом своем спортивном костюме. Шаблон в голове потрескивал.

— Почему у вас…такой дом? — Ибо все же не выдержал.

— О, это не мой дом. Все в управлении городского муниципалитета Шанхая. Меня лишь назначили управляющей от комитета улицы, — она с улыбкой склонила голову к плечу, и Ибо понял, что его дразнят.

— Но он ведь ваш.

— Чэнь Шо, верно? — она замолчала. — Дом давно принадлежит народу. Моей семье… повезло, что ей позволили остаться в этом месте хотя бы так. Нет ни сил, ни денег восстанавливать все это. К тому же город ясно дал понять, что все лунтаны снесут, стоит веку закончиться. Ты спросил, почему у меня такой дом? Старые вещи, что не разграбили, — остались. Что разграбили — дед и отец искали по всему Китаю, в музеях и антикварных лавках. Бесполезно, только здоровье испортили. И меня тащат.

В голосе Чжоу Сюнь сквозило раздражение. Не одобряла родителей, но все же осталась. Ибо ее не понимал. Отец не единожды непрозрачно намекал, что передаст сыну компанию. Ибо никогда этого не хотел. Он сразу решил, что пойдет своим путем.

— Тогда зачем вы здесь?

— Честно?.. Я много об этом думала. Семейная гордость, возможно? Династия актеров как-никак, — она горько засмеялась и посмотрела в окно, повторив эхом: “Актеры”. — Я просто помогаю месту, где выросла, сохранить немного достоинства. Смерть неизбежна. Поэтому я не беру людей со стороны, — она встрепенулась. — Так что. Берешь? Кухня общая, ванная, к сожалению, тоже. Но здесь есть водопровод, не путай нас с трущобами.

Ибо прошелся по комнате, скрип половиц теперь звучал по-другому.

— У вас есть телефон?

— Увы, только собираются провести линию. Аппарат неподалеку, на перекрестке около продуктового. Вы его проходили.

— Подождете с ответом до вечера? Пожалуйста.

Чжоу Сюнь просканировала его взглядом, медленно и тщательно, только потом кивнула. Ибо кивнул в ответ и выбежал из комнаты. Вниз по лестнице, направо по улице вдоль одинаковых домов лунтана, к телефонному аппарату. Еще с вокзала у него осталась монетка. Пальцы пробежались по знакомой комбинации кнопок.

— Алло, пап? Раз уж я в Шанхае… — на другом конце затаил дыхание отец. Ибо прикрыл глаза. — Предлагаю встретиться. То, что ты мне рассказал, — рассказывают не по телефону. Что? Нет, не обедал. Называй адрес.

***

Через три часа — три отличных, лучших за неделю часа — Ибо гнал вдоль набережной Хуанпу на мотоцикле. Своем мотоцикле. И у него было все, о чем можно желать. Помимо железного коня — четкое понимание, что делать дальше, пара имен, небольшая пачка денег, от которой не получилось отказаться (на девушку, пока ты не работаешь на ставку) и практически благословение на расследование от Ван Ханя. Тревогу, которая прописалась у Ибо в животе и не давала есть, заглушила эйфория, вибрация двигателя и холод пронизывающего на скорости ветра.

Мотоцикл был давним обещанием отца, подарком на выпуск. “Ты все равно в городе, чего тянуть. Поздравляю, сын, горжусь тобой”. Отец, очевидно, увидел в этом возможность загладить вину. И хотя осадок был слишком толстым, Ибо не дурак отказываться от мотоцикла. Темно-зеленый нейкед «Судзуки» с открытой позерской начинкой. Ибо вполне искренне улыбнулся, когда отец, хлопнув его по плечу, добавил, что в глазах девушки у сына баллов точно прибавится.

Уговор был простой. Мотоцикл (на котором Ван Юхуэй приехал сам, смотрин ради) подождет дома. Ибо, когда получит лицензию, сможет его забрать. Лицо отца, когда Ибо перебросил ногу через седло и потряс перед носом лицензией, надо было видеть. Получил прошлым летом, не мог терпеть. Ибо закончил расспрос элегантно: надел шлем, крепко обнял отца, закрепил сумку с письмом от Ван Ханя (сожги, как прочтешь) и уехал буквально в закат.

Ибо гнал и гнал, горло разрывало криком свободы. Нервы, намотанные на кулак, отпускало, тело до макушки затапливало облегчением. Триада — Дацзюань — наконец сделала ход в открытую. Отцу предложили возить предметы искусства и антиквариат в Гонконг. Безукоризненно чистые операции, разумеется. Есть заключения экспертов, разрешения на месте. Небо, что произошло в вашем офисе? Хотите от нас аванс на восстановление? Не весь бизнес триад был подпольным, но отцу недвусмысленно намекнули, с кем ему придется иметь дело. Белых денег в их руках не бывает — окрасятся.

Солнце опускалось в реку. Ибо остановился на излучине, неспособный оторваться от закатных цветов, удивительно сочных даже через черноту забрала. Лиловый над головой стекал в розовый, а тот — в желтый. Рапсово-желтый.

У Ибо в голове парень моргнул глазами-озерами. Подвыпившие — глаза были как у лани. Да блядь…

Ибо содрал шлем и сфокусировался на токе воды. Река безуспешно пыталась повторить цвета неба и, ропща на неудачу, текла дальше. На другой стороне вся набережная была закрыта лесами. Город разрастался, низкие домики и равнины его уже не удовлетворяли, он задумал что-то большее. Говорят, это здание назовут "Восточной жемчужиной".

Ибо развернул письмо Ван Ханя, чтобы перечитать последний абзац.

“...я собрал небольшую группу полицейских, которым доверяю, они будут вести дело. Твоему отцу велел согласиться на перевозки. Он гражданский, риски быть информантом есть, но, отказав, твой отец пострадал бы больше. Ты это понимаешь. Со своей стороны попробуй что-нибудь разведать о Дацзюань. Даже сведения о делах низших членов могут быть полезными. Не лезь, не злись. Сожги письмо и будь осторожен. Всегда на твоей стороне, В.Х.”

Зажигалки у Ибо не оказалось. Он одолжил ее у курящего неподалеку мужчины, тот с любопытством смотрел, как письмо вырывало из пальцев ветром, как занявшийся огонек дважды гас, успев сожрать уголки.

— Мусорка со своей функцией уже не справляется? Может, хотя бы в реку, зачем так драматично? — спросил мужчина.

— Настроение такое.

Ибо еще раз чиркнул колесиком, и письмо занялось.

Обугленные хлопья в конечном счете и правда поглотила Хуанпу. Мужчина забрал зажигалку, всем своим видом выражая “а я что говорил”. Ибо мысленно показал ему средний палец.

Тем же вечером Ибо внес Чжоу Сюнь оплату за месяц и въехал в 203 комнату на втором этаже. Мотоцикл она посоветовала припарковать ближе к перекрестку, чтобы не загораживать и без того узкий переулок. Поторговаться за место под окнами не вышло. Скрепя сердце Ибо решил, что завтра вернет только обретенного коня отцу. Чтобы не поседеть от переживаний, что его драгоценный «Судзуки» украли или свинтили пару деталей.

В конце концов, откуда у бедного студента шараги Чэнь Шо мотоцикл?

Чжоу Сюнь сказала, что большую часть времени ее можно найти в общей комнате на первом этаже. Гостиная сохранила свое предназначение, внушительный гарнитур из красного дерева и западное трюмо с тремя зеркалами.

Ибо только собрался спуститься по лестнице и поговорить с Чжоу Сюнь об антиквариате, как услышал разговор на повышенных тонах. Точнее, повышал голос только один. Мужчина из 301, кажется, Аюнга. Или Аянга. Ибо не был уверен, что расслышал правильно. Чжоу Сюнь говорила спокойно, но резко чеканила слова. Ибо застыл и прислушался. Не хотел прерывать.

— …не хочешь троих, ну хотя бы двоих. Японец как-нибудь справится.

— У меня нет комнат.

— Одного! Посели одного китайца, ты же помогаешь талантливым. У него ни фэня за душой, один талант. Ты бы видела его работы! Сюнь-цзе, пожалуйста!

— Я сказала, что у меня нет комнат! Чего ты хочешь? А?! Кого мне выгнать? Вашего соседа-старика? Новенького Чэнь Шо выгнать? Кого?! Я не могу, правда.

— Ну хотя бы первый этаж.

— Ты же знаешь, он не годится.

— А та кладовка внизу? Я могу расчистить. Юньлун тоже го…

— Аянга! — рявкнула Чжоу Сюнь. — Я туда даже собаку не поселю. Нежилое помещение. Максимум — отдам под мастерскую. Хватит давить! Мое сердце не каменное, но я не могу!

— Прости, цзе, прости. Просто… Их буквально выкинули, и… я не могу их просто оставить. Чжань-Чжаня не могу!

Скрипнуло кресло.

— Пусть ходят по району… У Ли было хорошо, можно спросить.

— У других не так дешево.

— Я занимаюсь благотворительностью, если ты еще не заметил, актер.

— Да-да, ты, как всегда, права.

Они коротко рассмеялись. Ибо решил, что самое время заявить о себе и принялся спускаться вниз. Аянга (все-таки через “я”) кивнул ему и вышел на улицу. Ибо заглянул в гостиную. Чжоу Сюнь сидела в позе мыслителя, прикрыв глаза.

— А, Чэнь Шо.

Он никак не мог привыкнуть к новому имени.

— Я хотел спросить о… кресле. Ты говорила, твой отец искал в антикварных лавках.

Чжоу Сюнь медленно распрямилась, взгляд оказался тяжелым.

— В чем вопрос?

— Есть хорошие места на примете? Моя бабушка, м, часто вспоминает об украшении, гребне точнее. Говорит, был в ее семье поколениями, но потом… сама понимаешь. У нее скоро день рождения, хотел подарить что-то такое.

3 сентября. И про гребень Ибо сам удивился, что вспомнил. “Минимальные изменения. В стрессовой ситуации ваш мозг не должен быть занят поддельной биографией”.

Взгляд Чжоу Сюнь смягчился.

— Я напишу тебе адреса. И не забывай торговаться. Они наживаются на ностальгии по старому Городу.

— Не переживай, цзе, у меня ее нет. Я из Лояна.

— Повезло, — она усмехнулась, — Лучше, чем тратить каждую зарплату на прошлое. И юаня на это не потрачу.

Она резко поднялась и вышла из комнаты. Ибо заметил рамку, лежащую стеклом вниз на верхней полке шкафа. С ростом Чжоу Сюнь туда без подставки не добраться. Положила намеренно?

Черно-белая фотография запечатлела четверых. На стуле — пожилой мужчина с тростью, в костюме-тройке. По сторонам от него — худощавый мужчина, совершенно точно отец Чжоу Сюнь, женщина с завивкой в ципао и сама Чжоу Сюнь. Совсем юная, со светлым открытым лицом, украшенным улыбкой. Ципао из той же ткани, что и у матери. Фото из этой гостиной, кто знает, сколько лет назад.

Ибо осторожно вернул рамку на место.

***

3 недели спустя

В дверь душевой постучали. На залитом водой полу с тихим шипением растворялась пена. Постучали снова, требовательнее. Уже с утра в стельку пьяный дед И из 302 комнаты (“когда-то был великим баритоном, гастроли в США, нам его еще немного потерпеть”) заплетающимся языком требовал, чтобы малолетки поимели хоть какое-то уважение к старшим, которым нужно поссать. Почему не на третьем этаже — вопрос оставался открытым.

Ибо сплюнул мяту зубной пасты, тщательно ополоснул рот, вытер руки о мокрое полотенце, собрал все в разваливающийся несессер и только тогда открыл дверь. Дед И с первого шага поскользнулся на залитом полу, Ибо едва успел его поймать за плечо. Ткань рукава затрещала. Дед протестующе заорал, задергался. С тяжелым вздохом — зря, в нос ударило перегаром — Ибо отпустил деда и вышел. С такими выдерживать сыновью почтительность казалось почти преступлением.

Дед И был, в сущности, неплохой, иногда пел по вечерам в гостиной. По словам Чжоу Сюнь, ждет дочь, которая должна забрать его в Сан-Франциско, но с визами постоянно проблемы. Дед И пил, только когда не мог найти партнера для своего нового увлечения в маджонг. Не находил он все чаще. Так что, когда на кухне Чжоу Сюнь от безысходности предложила разделить игры между соседями как дежурство, никто не был против. Черед Ибо только через неделю.

Он вернулся в комнату, сложил несессер в сумку. Уже почти месяц прошел, лето стремительно утекало, а Ибо был так же далек от цели. Единственное достижение — перестал подвисать, прежде чем откликнуться на новое имя. Ну и еще устроился в автомойку и на кухню в ночную смену, чтобы поддерживать образ и зарабатывать деньги. Утром и днем приходилось тусить с отморозками. Их уважать Ибо не мог себя заставить и знал, что с ним не сближаются, потому что чуют отношение. Но эти отморозки были связаны с поставками в антикварные лавки, а значит, с триадами. А значит, тоже приходилось терпеть.

Терпеть было недостаточно, нужно было хотя бы подобие дружбы, так что Ибо отыскал внезапную общую точку. Брейкинг. Он никогда не учился, но полицейская выучка и хороший контроль над телом позволили за короткое время освоить несколько впечатляющих фризов. Ладно, одобрительное улюлюканье Ибо тоже занес в свой список достижений, но не больше.

Он переоделся в последнюю свежую рубашку, чистой оставалась только кричаще-яркая, красная с белыми цветами. В лунтанах такое хорошо смотрится, естественно. Из-под матраса Ибо вынул рвущуюся десятку юаней, с которой он спустился по лестнице, гадая, кто будет лавке на перекрестке. Если продавщица — испорченную купюру получится отдать, если ее маленькая дочка — Ибо останется голодным.

Солнце пыталось просочиться через брезент навеса, раскрашивало красным лицо девушки с косичками, которая склонилась над школьной тетрадкой. Заметив Ибо, дочка продавщицы скривилась и поставила перед собой учебник защитной стеной.

В животе урчало.

— Ты одна сегодня? – спросил Ибо небрежно, пытаясь в полумраке лавки разглядеть хоть чью-то фигуру.

— Мам! — зло крикнула девчонка, и у Ибо вырвался вздох. Показалась хозяйка, вытирая руки полотенцем, от ее широкой улыбки глаза превратились в щелочки.

— Давно тебя не видела. Тебе чего?

Ибо голодно и быстро показал на шпажку со свининой, пару столетних яиц, пакет с рисовой кашей. Все это — под подозрительным взглядом девчушки. Он осторожно, так чтобы передать из кулака в кулак, передал купюру, но продавщица развернула ее и тяжело охнула, прежде чем положить в передник.

— Мам, нет! – возмутилась ее дочка. — Не смей опять!!

— Шэй-Шэй, перестань, — цыкнула продавщица, но ее дочь уже выхватила из кармана передника охапку денег, большая часть из которых выглядела… плохо. Несколько купюр окончательно разорвались, разлетелись на части.

— Ты опять пошлешь меня складывать это в банк, и из этого опять не примут половину. Сказать, сколько мы теряем каждую неделю из-за твоей благотворительности?! Чего ради?! Мам!

Продавщица опустила глаза.

— Простите, — Ибо оставил пакет с едой на прилавке.

— Шэй-Шэй, иди внутрь.

— Не продавай ему! И тем уродам, с которыми он общается, тоже!

— Я сказала, внутрь!

Шэй-Шэй демонстративно закрыла тетрадь и ушла. Ибо низко поклонился.

— Извините, я… не хотел доставлять вам неприятности.

Он слишком часто получал плохие купюры взамен хороших. Еще одна издержка того, что он пытался подмаслиться к тем парням. Быть шестеркой шестерок. Улыбаться им, быть хорошим приятелям. Дао-гэ, я принес тебе воды. Что? Обменять смятые, будто из жопы, деньги на свои нормальные, потому что в магазине тебя послали? Ну конечно, держи, меня ведь не пошлют. Кстати, Дао-гэ, у меня как-то деньжат нет, не найдется работы? Я на все готов. Человек искусства, сука, видишь цветы на рубашке?

Ибо сцепил зубы, когда глаза обожгло слезами. Он все еще не разгибался, хотя продавщица похлопала его по плечу.

— Чэнь Шо, посмотри на меня… Да посмотри ты на меня! — перед носом возник талончик на сегодняшнюю дату с написанной от руки единицей. — Мой муж сегодня взял лишнюю смену и уехал из города. Знаешь ведь, где у водителей столовая? Сходи поешь за него.

Ибо замотал головой, но талончик уже оказался в его ладони.

Столовая водителей компании “Гуан Су”. У судьбы прекрасное чувство юмора.

— Иди. Мы уже ели, не пропадать же добру, — сказала она.

Ибо не нашел сил отказать и еще раз глубоко поклонился. Продавщица хотела еще что-то добавить, сжала губы и грустно улыбнулась. Часть Ибо рвалась объясниться. Он не бедовый и водится он с теми не потому, что хочет! Но надо молчать.

Водительская столовая была совсем близко — нырнуть в переулок около лавки, вынырнуть на другой стороне, пройти через КПП. На другой стороне улицы показались его сюньди. Те звериным чутьем угадывали, когда у Ибо появлялась зарплата. Или вот сейчас талон на еду. Ибо не голодал, да и привык питаться раз-два в день, но на бег все-таки перешел, пока его не заметили.

Запыхавшийся, он положил на стол перед вахтером талончик. Мужчина с сомнением осмотрел Ибо с ног до головы, прочитал талончик так тщательно, будто на нем было что-то кроме даты и цифры. Ибо, пытаясь отдышаться, осмотрел себя тоже, но ничего не заметил. Только потом, в столовой понял, как странно выглядит со своей худобой и красной рубашкой среди загорелых дочерна жилистых или, напротив, огромных толстых водителей в майках.

Мучительно вкусно пахло едой, воздух плыл от жары, пара и пота. Без перебоя стучали о тарелки палочки, разговоры слились в монотонный гул. Свободных мест не было, столы заняты с обеих сторон. Если не хватало стульев – находили табуретки и ставили поднос на колени.

Ибо жадно пожирал глазами горку свинины в кисло-сладком соусе, которую ему так щедро плюхнула на рис девушка с раздачи. Но вдруг глаза метнулись за солнечным бликом, к неожиданно вспыхнувшему светлому пятну у окна.

Футболка. Обычная на вид, но белизна неестественно тянулась к солнцу и светилась только ярче. Ибо перевел взгляд выше, на книгу в руках, еще выше — на смуглую шею и лицо, и чуть не выронил поднос.

Тот самый. Рапсово-желтый. Это был он.

Красивое чистое лицо, которое он явно пытался спрятать за длинной челкой и опущенными глазами. Те были прикованы к книге. По тому, как парень жался в угол, почти не шевелился и явно старался слиться с обстановкой, – Ибо разгадал в нем еще одного притворщика, который тоже боялся, что его раскроют и попросят на выход. Такой не может быть водителем. Каждый день садиться на переднее сиденье грузовика, коптиться под солнцем, не замечать ничего, кроме дороги, — это не про него.

Перед парнем стоял пустой стул, хотя соседи ютились на табуретках. У каждого — медная от загара половина лица, по которому можно с первого взгляда узнать дальнобойщика. Ибо неотрывно смотрел за тем, как парень аккуратно подцеплял красно-острые кусочки мяса и подносил к распухшим от все той же остроты губам. Все это — минимально двигаясь.

Ибо все еще не мог поверить. Он не верил в совпадения, и все же…

Он кашлянул, привлекая внимание. Парень крупно вздрогнул, захлопнул книгу, спрятал на коленях и поднял на Ибо отчего-то испуганный взгляд. Те самые озера, которые оказались не черными, а цвета красного чая, подсвеченные янтарем солнца. Это был последний контрольный.

Ибо крепче сжал поднос и вздохнул, пытаясь успокоить рвущийся пульс.

— Можно? — спросил он, изо всех сил стараясь держать голос ровным.

Парень принялся освобождать от мелких плошек с закусками часть стола. Книга в руки так и не вернулась, он продолжил все такими же мелкими, едва заметными движениями подбирать с тарелки овощи и мясо. Лицо оставалось чересчур напряженным и сосредоточенным, будто Ибо собирался его разоблачить.

Самое правильное — не усугублять, просто приняться за еду, но Ибо делал противоположное. Он пялился. Палочки подхватывали свинину, подносили ко рту, зубы пережёвывали, язык не чувствовал вкуса. Ибо физически ощущал, как глупеет и тает.

Осознал, что все это время рапсово-желтый жил на подкорке, но Ибо душил какое-бы-то-ни-было чувство в зародыше. Оказалось, то даже не пыталось задохнуться.

Несколько раз напрягались связки в попытке заговорить, но голос угасал, только зародившись. Ты меня помнишь? Кажется, нет. Или чушь в духе: всегда читаешь во время еды? Переваривается лучше? А тебе кто дал талон? Ибо чуть подался вперед и выдал самую искреннюю из улыбок.

— Кажется, мы уже виделись. Где-то месяц назад меня … помяли в баре. А на тебе была желтая рубашка.

— А… о… — протянул парень и наконец расслабился. — Так это был ты? Прости, кажется, я был слишком пьян и несчастен. Как ты… После того раза?

— Бывало и хуже, — Ибо снова улыбнулся, — а ты? Больше не пьян и несчастен?

Еще тупее можно, Ван Ибо?

— Ну… спиваться точно не вариант.

— Согласен, — он протянул руку, — В… Чэнь Шо.

— Я Сяо Чжань.

Ладонь была прохладной, странно прохладной в такой духоте.

Оба вернулись к обеду. В столовой для дальнобойщиков не принято задерживаться. Водители быстро глотали порции, утирали рот, уходили. Их сменяли следующие, такие же загорелые и мокрые от пота.

Тарелки на столе стремительно опустели. Сяо Чжань пожелал приятного аппетита и стал пробираться к выходу, а Ибо поднялся следом, прежде чем успел об этом подумать. Кажется, Сяо Чжань считал, что знакомство этим и ограничится. Запоздало догнавшая Ибо мысль подсказала, что опции «расстаться снова» у него не предусмотрено.

У судьбы и правда отличное чувство юмора.

Он быстро впихнул поднос в тележку с грязными и побежал.

Chapter Text

Ибо думал, ему придется догонять. Сломя голову летел через ступени вниз, а оказалось, его ждали у лестницы, и замаскировать спешку не вышло. На губах Сяо Чжаня мелькнула лукавая улыбка, но так быстро исчезла, что Ибо не был уверен, что ему не показалось.

— Ты занят? — спросил Сяо Чжань.

В ответ на “не особо” Ибо попросили помочь перенести пару десятков… холстов. Оказывается, здесь недалеко есть художественный магазин. Друг Сяо Чжаня уже договорился, надо только забрать.

— Ты художник? — Ибо попытался угадать. Каждая из четырех похищенных салфеток с росписью обрела раму и украшала подоконник в комнате.

— Да как сказать… не совсем.

Угадывать Сяо Чжаня оказалось интересно. В крови забурлил азарт.

— Тогда кто?

— Аниматор.

— Аниматор в смысле который?..

— Детей развлекает, — Сяо Чжань огрызнулся быстро, почти машинально, будто его часто задевали этим вопросом. И устало добавил: — Мультфильмы. Анимация. Я рисовал мультфильмы.

Вдалеке прокатился глухой гром, воздух загустел. Ибо обратил внимание на прошедшее время, но рта открыть не успел — Сяо Чжань, пользуясь длиной своих ног, быстро ушел вперед.

Ибо не был уверен — все-таки тогда было по пьяни, — но, кажется, Сяо Чжань не выглядел таким… худым и угловатым. Сегодня у него появились острые плечи и ткань брюк струилась свободно.

— А где достал талоны в столовку? Ты же не водитель, — Ибо поравнялся с Сяо Чжанем.

— Это что, допрос?

Он фыркнул:

— Да я сам, как видишь, не дальнобойщик. У меня даже прав на машину нет. Только мотоцикл, — Ибо гордо вздернул подбородок, но тут же мысленно дал себе щелбан. У Чэнь Шо нет мотоцикла.

Сяо Чжань засмеялся немного натянуто:

— Друг достал, предложил. Сказал, что я… Не важно.

Он вымученно улыбнулся, Ибо решил заткнуться, потому что видел, что каждым вопросом задевает за живое. Как зубной — оголенный нерв. Ибо ненавидел зубных.

А еще он никогда не был в художественных магазинах. Небольшая комната была увешана багетными рамами, все пропиталось запахом скипидара. Задремавшая хозяйка встрепенулась, когда хлопнула дверь.

— Мы за холстами от Гао Чжэцзюня, — сказал Сяо Чжань.

Ему показали несколько размеров и пропорций: квадратные, прямоугольные, вытянутые в вертикаль.

Сяо Чжань замялся с выбором, отошел в угол и достал книгу, которую читал в столовой. Будь Ибо менее зорким, надпись Henri Matisse он бы не разглядел. Что-то на немецком? Испанском? Сяо Чжань знает больше одного иностранного? Вау. В академии Ибо не слишком много внимания уделял английскому, изучение кантонского казалось в разы полезнее. Сяо Чжань листнул несколько страниц, остановился там, где на весь лист по синему фону растеклась невнятная красная фигура, очень отдаленно напоминающая овал. Ибо немного наклонил голову, чтобы изменить ракурс. Увидел ноги, груди, волосы — все это было красным. Люди держались за руки, хоровод тащил их, выворачивая во все стороны.

Книга резко захлопнулась, Сяо Чжань развернулся к хозяйке и показал пальцем на прямоугольный холст.

Дождь, который намекал о себе громом, закрыл Шанхай сплошной стеной. Сливовые дожди, отставшие от Ибо в Сучжоу, догнали его почти через месяц. Хозяйка прицокнула языком и ушла закрывать холсты полиэтиленом. Упакованные в него стопки на подрамниках выглядели почти неподъемными даже для двоих. Сяо Чжань стоял под козырьком, беспомощно и зло глядя на улицу.

— Несите как рюкзаки, хоть прикроете спину, —хозяйка продемонстрировала им лямки из скомканного скотча. Ибо уже представлял кровоподтеки, которые останутся после таких на плечах.

— Тебе далеко? — спросил Ибо, не до конца понимая, почему Сяо Чжань бесится. Явно бесится, судя по потемневшему, хмурому лицу и резким движениям, с которыми он взваливал на плечи холсты.

— Эй… — Ибо несильно сжал плечо Сяо Чжаня прямо под хрустнувшей лямкой, — до моей комнаты… довольно близко. Вымокнем по-любому, но…

Сяо Чжань вскинул голову.

— Вот скажи. Если ты знаешь, что твой друг неправ. Ты точно знаешь, что хорошим это закончиться не может, но он твой друг, такой, что уже родня. Он просит о помощи, но ты знаешь, что это неправильно и можно только запачкаться. Но он ведь семья. Вроде как надо помочь, направить, не дать оступиться? Что бы ты сделал?

— Насколько… друг глубоко в дерьме?

— Он… тыкает палкой, примеряется и думает, что это не дерьмо, а… Что за дурацкая аналогия.

— Дерьмо всегда дерьмо, — Ибо развел руками.

— Глубоко.

Ибо усмехнулся, но насторожился. Начал подбирать слова.

— Я бы объяснил, что друг ошибается, но не вмешивался бы в дело сам. Если друг уже залез… — он все пытался представить кого-то на месте друга, но в голове упорно всплывал отец. В этой аналогии Ибо сделал противоположное собственному совету — залез и имеет все шансы запачкаться. Он повторил: — Если друг уже замешан и завяз глубоко, я бы постарался помочь.

Сяо Чжань помог Ибо взвалить холсты на спину.

— Нельзя помочь тому, кто не хочет помощи. Сколько я его предупреждал… Придурок, — пробормотал он и попросил у хозяйки пакет, в который завернул книгу, сунул обратно в карман. — Не хочу возвращаться. Пойдем к тебе.

Улица свежо пахла петрикором и сочной травой. Кирпичи домов в лунтанах потеменели от безустанно барабанящих по ним струй дождя. С сушильных веревок пропала одежда. Все, что нельзя было убрать, спрятали под брезентом. На улице — ни души, и Ибо легко мог представить, что лунтаны одичали и вымерли, если бы не знал, сколько жизни на самом деле скрывается за их стенами.

Он остановился под козырьком и толкнул тяжелую дверь. Внутри не горел свет, отчего старая лестница казалась совсем подозрительно черной. Ибо понял бы, если бы Сяо Чжань, увидев прихожую c затертым ковролином, услышав неизменный призвук кошачьей мочи, отказался бы заходить внутрь. Ибо принял бы любой, самый дурацкий предлог, но Сяо Чжань первым шагнул внутрь и с сладким стоном сбросил с себя холсты.

У Ибо внизу что-то дернулось.

Разумеется, он знал — что.

Сероватый свет с улицы выхватывал половину лица Сяо Чжаня, длинная челка склеилась в отдельные пряди и облепила лоб. Стекали капли, прослеживая рельеф скул и чуть впалых щек, текли по ярким губам. Почему они у него всегда такие яркие? Приоткрытые. С выглядывающими удлиненными резцами. Показался кончик языка, чтобы слизнуть дотекшую до верхней губы каплю.

Ибо насилу отвернулся. Вода стекала с него ручьями, входной коврик уже не справлялся, превратившись в лужу. Ибо вспомнил, что полотенце в его комнате только одно, так что не глядя сунул ключ от своей 203-й Сяо Чжаню в ладонь и пошел к Чжоу Сюнь. В комнатке у той горела теплая лампа с абажуром и бахромой.

— Сюнь-цзе, не отвлекаю?

— Боже, Чэнь Шо, — она оторвалась от книги, — только не заходи на ковер.

— Я хотел попросить полотенце.

— Что стало с предыдущим? — спросила она, поднявшись к шкафу.

— Ну… Не мог оставить друга мокнуть снаружи, пригласил. Там потоп, — Ибо принял хрустящее вафельное полотенце и поклонился.

Чжоу Сюнь с подозрением посмотрела на потолок, будто ожидала, что тот намокнет и придется подставлять тазы.

— Лестницу потом помоешь. Не хватало, чтобы кто-то навернулся.

Ибо вдруг вспомнил:

— Ты не знаешь, что значит… Хенри матиссе? — с акцентом прозвучало монстрически, он чувствовал.

Чжоу Сюнь сморщила нос, несколько раз повторила, пробуя слова на вкус, а потом щелкнула пальцами и потрясла указательным пальцем в воздухе:

— Анри, — заключила она. — Анри Матисс, французский художник. С чего вдруг?

— Да так… На глаза попалось.

Не совсем полицейское, но все же предчувствие снова дало о себе знать.

Сяо Чжань не стал заходить в комнату, сказал, что невежливо заходить первым, и пропустил Ибо вперед. Салфетки в рамках были единственным декором и бросались в глаза, но убирать их было поздно. Ибо как ни в чем не бывало прошел к узкому шкафу. Если заметит — скажет правду, нет — промолчит.

Сяо Чжань, рассеянно промакивая волосы, подошел прямо к окну. Вот же ж…

— Это…

Черт.

Сяо Чжань звучал так, будто был немного в шоке. Он прошел мимо протянутых ему футболки и шорт прямо к подоконнику. Взял в руки рисунок с котом в цилиндре.

— Как это возможно? Конечно, я верю в совпадения… Ты тоже читал Mimi wo Sumaseba? — он поднес рисунок к лицу. Подпись на японском скрывалась под рамкой. — Нет, невозможно. Слишком похоже на меня. Не может быть.

— Это… это твое. В том баре ты рисовал, а я забрал салфетки, — взгляд Сяо Чжаня стал нечитаемо-странным. Ибо попятился, выставив перед собой руки. — Я не знаю почему. Просто хотелось посмотреть, что там, и… Прости. Пожалуйста, извини. Я честно не следил за тобой, ничего такого. В столовой — чистая случайность, клянусь. И сейчас пригласил, не чтобы что-то…

— Перестань.

— Правда, прости. Я не…

— Чэнь Шо, посмотри на меня, — рот у Ибо захлопнулся, он сфокусировался на глазах Сяо Чжаня. Чужое имя царапнуло, выбило из колеи. Сяо Чжань сказал: — Я не злюсь. По мне хорошо видно, когда я зол.

— Разве?

Но глаза и правда были спокойными, почти мягкими.

— Ты не сделал ничего плохого. Но ты забрал, значит… тебе понравилось?

— Конечно. Конечно, кот понравился. Он клевый. Кот-джентельмен.

— Его зовут Барон, — Сяо Чжань прозвучал с невыносимой нежностью, от которой внутренности перетянуло ноющим узлом.

Ибо хотел бы узнать о нем. О Сяо Чжане. О Бароне. О том, откуда тот появился и почему такой, почему столько тоски. Но чувствовалось, что и эта сфера вопросов окажется болезненной.

— Ты этого Барона ани.. мировал? — кажется, Ибо никогда не произносил этого слова вслух, не до конца был уверен, что правильно понимает процесс.

— Да нет. Только нарисовал несколько концептов по манге и отослал мастеру в студию. Возможно, они ему тоже понравятся и однажды Барон выйдет на экраны именно моим. Но количество “если”, которое должно сложиться для этого, меня просто убивает…

Сяо Чжань отвернулся к окну и медленно потянул за шиворот футболку.

В этот раз Ибо не думал отворачиваться, чтобы проверить себя на прочность. Мокрая ткань обнажила ямочки на пояснице, пересчитала ребра, зацепилась за лопатки, усеянные родинками, легко соскользнула с плеч. Сяо Чжань был худ на грани тревожного, с крепкими жилами на руках. В академии против таких в спаррингах было выступать опасно. Их недооценивают из-за веса, но мышцы, как правило, оказываются железными. Первые годы Ибо сам был из таких. “Это не академия, даже не сравнивай,” — напомнил себе он.

Сяо Чжаню Ибо тоже отдал бы талон на обед.

— Эм… воды? — спросил он, прежде чем Сяо Чжань принялся за брюки.

— Да, спасибо.

Ибо распахнул дверь, и кто-то громко испуганно выругался.

Аянга.

— Чэнь Шо! Ты бы хоть… — начал он, и его лицо вытянулось, когда взгляд сместился на комнату Ибо. — Чжань-Чжань?! Что… Как вы…

Ибо развернулся, и все-таки увидел застывшего в странной позе Сяо Чжаня с одной надетой штаниной, с голой бесконечной ногой, облепленной черными трусами, которые подчеркивали рельеф… Всего.

— Аянга?!

Незабываемо. Выжглось на обратной стороне век.

***

У Аянги было много вопросов. Очень много вопросов, и он на правах старого друга увел Сяо Чжаня из-под носа растерянного Чэнь Шо, который только принес чашки и термос. Аянга сказал, что Сяо Чжаня нужно напоить монгольскими каплями, чтобы не простудился. Вернет его минут через пятнадцать. Чэнь Шо настойка тоже достанется, пусть не переживает.

Когда дверь комнаты закрылась, Сяо Чжань рассмеялся, повторив “монгольские капли”, и заглушил хохот ладонью. От этого смеха Аянге стало чуть легче. Сяо Чжань все еще может улыбаться, значит, держится, в отличие от футболки, которая норовила сползти с плеча.

— Ел? — угрожающе спросил он, вытаскивая из холодильника еще не остывший суп.

— Отказаться от второго халявного обеда? Да за кого ты меня принимаешь!

— Зная тебя, подумал, что ты отдал талоны какой-нибудь несчастной собачке, — Аянга, посмеиваясь, разлил суп по тарелкам. — О том, что ты делал в комнате Чэнь Шо, я спрошу чуть позже, а пока скажи… Как ты? Только не надо мне свои саркастические шуточки из рукавов доставать. Давай честно.

За судьбу Сяо Чжаня он переживал больше, чем за собственные роли в театре. Даже немного больше, чем за успехи Юньлуна, но ему об этом знать не следует.

Когда Сяо Чжань получил работу в японской студии, его провожали всем курсом. Актеры, танцоры, художники — все набились в ресторан, подвинув на вечер недовольных этим завсегдатаев. Сяо Чжань — художник, который хотел изменить китайскую анимацию, чей талант не разглядела ни одна местная студия, зато теперь у него появился шанс перенять опыт у по-настоящему лучших в этом деле и вернуться окрыленным покорять Китай.

Аянга не знал, что именно произошло в Токио. Не посмел спросить, когда Сяо Чжань позвонил ему на домашний Чжоу Сюнь и убитым, виноватым голосом спросил, не знает ли он, где можно переночевать троим за очень и очень небольшие деньги. И самое худшее было после, когда еще более виновато и тихо прозвучало: “Может, кому-нибудь нужны рабочие руки, не слышал?”

Аянга только и мог об этом говорить следующие несколько дней. О рабочих руках.

Конечно, он не гнушался никакой работы и знал, что Сяо Чжань не побрезгует тоже. Но руки Сяо Чжаня были чем угодно, только не рабочими. Дело не в их чистоте и отсутствии ссадин и шрамов. Сяо Чжаня признавали снобы-профессора, дипломники спрашивали совета, когда тот был на втором курсе, некоторые — просили дописать особо сложный кусок работы за деньги. Он мог бы стать “большим и важным для страны художником”, но бредил анимацией, маниакально занимался ей все свободное время как заведенный, учился, вырисовывая кадры, которые едва заметно отличались друг от друга. На какую жопу натянули глаза в японской студии, что посмели выгнать Сяо Чжаня? Про китайские он уже не спрашивал, перебесился. Силы ярости бы хватило, чтобы запульнуть Аянгу в Токио, дать в морду всем причастным и улететь обратно.

— Нормально дела. Мы устроились, спасибо, что помог.

— Я же просил честно… — возможно, Аянга так беззаветно верил в Сяо Чжаня, что не мог представить, чтобы тот был в порядке.

— Ну… базовые потребности закрываю. Мне есть где спать, что есть, на чем рисовать. Что еще? — он пожал плечами.

— Базовые потребности… Сяо Чжань, ты себя слышишь?

Тот отставил миску супа.

— Что ты хочешь услышать? Что мне больно? Страшно за будущее и денег нет ни хрена? Хорошо, мне больно и страшно. Разумеется. Мою гордость задели? О да, еще как. Я не хочу об этом говорить, потому что это бессмысленно и ничего не изменит. Какая разница? Важнее заработать деньги.

Аянга опустил взгляд. С его точки зрения, Сяо Чжань был неправ на каком-то глубинном уровне, но говорить об этом он не будет.

— Ищешь работу?

— Не там, где ты думаешь.

— Почему нет?

— Они мне отказали после выпуска за “неуемное новаторство, с которым вам будет трудно работать в коллективе”. Думаешь, они возьмут меня после того, как я променял их на Японию, от которой они так пытаются отстроиться? — он криво усмехнулся.

— А Шанхайская киностудия?

— Там дед. И Пекин все еще решает, что им делать и как. Я не рисую, как они.

— И что, пойдешь грузчиком в магазин? Ты?

Тот не ответил. Видно было по лицу, что не пойдет. Сяо Чжань, которого, как смел думать Аянга, он знал довольно хорошо, был не только смелым и упрямым. Он был гордым. Гнул свою линию, когда знал, что прав, не терпел насмешек и унижений. Желание анимировать и воплощать свои идеи в жизнь было его стержнем. Аянге Сяо Чжань иногда казался слишком непримиримым.

— Я видел внизу холсты в полиэтилене, — после паузы спросил он. — Это зачем?

Сяо Чжань поморщился.

— Возможная работа… Не моя. Чжэцзюня. Он хочет писать копии картин и продавать как сувениры.

— Неужели покупают?

— Он говорит, есть целые деревни, которые живут этим. Собственно, он в такой и научился рисовать. Одни рисуют только Ван Гога, другие — Монэ, кто-то копирует китайские картины. Например, только Шань-Шуй или “цветы и птицы”. В Китае западных художников не особо широко знают, большую часть продают за рубеж. Разумеется, работаешь ты на триаду, потому что почти все продается через них. Дядюшки в Канаде есть не у каждого. А вы говорите, нишевый бизнес. Да туда не пробиться, — он снова усмехнулся и с наслаждением принялся за суп.

Аянге, напротив, есть расхотелось напрочь. Ложка отбивала по стенкам неровный ритм.

— Я понял, ладно… Ладно… Тогда что с Чэнь Шо? Давно его знаешь?

Сяо Чжань неожиданно мягко улыбнулся.

— Часа два. Он и правда такой хороший, каким кажется?

— Ну… мы немного с ним общались, но уже почти решили с Юньлуном его усыновить. Снаружи пантера, внутри — баоцзы. Работяга, танцует брейк. Только он… кхм… Словом, весь дом боится, что он попал в плохую компанию. Ему тут не место. Как и всем нам. Может, если будем держаться вместе, то все получится.

Сяо Чжань помычал.

— Ты говорил, можно уговорить хозяйку сделать мастерскую внизу?

— Это же не твоя работа, — Аянга сжал губы, чтобы не выдать улыбки.

— Так я и сказал. Но угадай, кому Чжэцзюнь будет ныть о том, что негде писать.

— Он может вернуться в эту свою деревню.

Иронично выгнутая бровь Сяо Чжаня Аянге всегда нравилась.

— Ну хорошо. Бери Чэнь Шо и пойдем кланяться цзе. Вот монгольские капли, — он протянул пузырек с молочной водкой на степных травах. — Ты же не думал, что я пошутил.

***

Ибо как дурак сидел в комнате с термосом на коленях, пока Сяо Чжаня увел Аянга.

Оказалось, Шанхаев не два. Их ровно столько, сколько в нем людей, и лоскутки города могут отличаться до неузнаваемости. Лунтаны, магазин с холстами, о существовании которого не догадываешься, анимация и монгольские капли — они взрывали мозг своей инаковостью. Жизнь Сяо Чжаня была так непохожа на собственную жизнь Ибо. Если бы не триада, он бы никогда не попал сюда, никогда бы не встретил кого-то настолько иного.

Каждый день, проведенный в этом районе, — одна сплошная ирония. Выпуск из полицейской академии уже казался недостижимо далеким. Как легко оказалось привыкнуть к бесцельному шатанию по району в попытках зацепиться за триадских.

Ибо решительно поднялся, чтобы забрать Сяо Чжаня от Аянги. Тот ведь вроде как его гость. Но дверь открылась раньше.

— Поможешь ведь разгрести кладовку под мастерскую? — спросил Аянга. Из-за плеча выглядывал раскрасневшийся Сяо Чжань. Аянга заметил направление взгляда и засмеялся: — Он такой милый, когда выпьет, скажи? Ему как котенку надо. Вот, тоже глотни для храбрости и пойдем к Чжоу Сюнь. Троим она не откажет.

Сяо Чжань зашипел: “Я не милый! И не как котенку!” Ибо был с ним совершенно не согласен и переспросил:

— Мастерская? — он принюхался к бутыльку. Крепко пахло солодкой из детства и чем-то пряным.

— Для друга Чжань-Чжаня. Да и он сам сможет рисовать здесь, правда? У нас под боком, — Аянга похлопал Сяо Чжаня по бедру.

Ибо осторожно глотнул. Приторной сладостью и остротой обожгло губы, язык, а затем и глотку. Кашель сдержать не вышло, голова мгновенно закружилась.Сяо Чжань под боком…

— Пойдемте к цзе.

Чжоу Сюнь, увидев троицу, объявившуюся на пороге гостиной с чашкой чая на подносе и нарытыми в закромах Юньлуна тао су* (Аянга сказал, что извинится, если тот заметит), рассмеялась, сказала: “Дайте угадаю”, и — угадала. Имя Сяо Чжаня, цель визита, все. Сказала, чтобы из кладовки ничего не выбрасывали без ее благословения.

— Значит, будешь писать картины? — спросила она Сяо Чжаня.

— Это для друга.

— А ты? Такую работу нельзя делать вдвоем? Больше картин, больше денег, — она чуть прищурилась, осматривая Сяо Чжаня с ног до головы.

— Я не теряю надежды найти работу по душе, — в голос просочилась сталь. Ибо с удивлением посмотрел на Сяо Чжаня.

— Как скажешь, — Чжоу Сюнь отзеркалила прохладу, — тогда передай другу, что арендная плата все равно будет. Триста юаней.

Сяо Чжань поклонился и пошел к выходу. Дождь еще не закончился, настойчиво стучал по крышам, но по сравнению с давешним ливнем казался не страшным. Ибо пошел следом.

— Можно я тебя провожу? — спросил он.

Сяо Чжань пожал плечами, кивнул и раздраженно вышел из-под козырька.

Ибо в очередной раз не понимал, о чем с ним можно говорить, не задевая за живое.

Какое-то время они шли молча.

— Может, я и правда слишком гордый, — сказал Сяо Чжань. — Я бы мог стать официантом, мыть посуду, мне не сложно, но тогда меня совсем не останется на рисование, я буду умирать от усталости, пытаясь свести концы с концами. Разве стремиться к мечте плохо?

— Конечно, нет, — тихо ответил Ибо.

— И самое отвратительное, что я уже схватил ее! Она была у меня в руках, я делал то, о чем мечтал, и был счастлив, пока ее не отобрали, и я не знаю, как начать заново. Я будто разучился ходить. Бросили в волны — делай что хочешь, любые пути открыты, давай! — он взмахнул руками. — А я не хочу куда угодно, я хочу обратно в ту же реку! Почему я не могу зарабатывать на жизнь тем, что люблю, из-за чьего-то задетого тупого самолюбия?! — Сяо Чжань остановился. — Извини, я не знаю, почему все это на тебя вываливаю. Никому не нужно это выслушивать, я лучше…

Но Ибо потянул его на себя, его же руками обвил себя за талию, положил ладонь Сяо Чжаню на затылок. Несколько долгих секунд тело Сяо Чжаня и плечи были каменными, напряженными, как струна, а потом он прерывисто вздохнул и сник, растекаясь в объятьях.

— Я хочу тебя слышать, — едва различимее дождя проговорил Ибо ему на ухо.

В конце улицы показался Дао-гэ с парнями. Вымокшие до нитки, со злой расхлябанной походкой, которая бывает только после драки. Ибо отвел их с Сяо Чжанем в соседний проулок, скрывая от посторонних глаз. Надеялся, что его второй раз за день не заметили, хотя красная с цветами рубашка кричала на фоне дождя.

На молчаливый вопрос Ибо не ответил, только обнял Сяо Чжаня еще крепче.

Chapter Text

Голоса приближались. Ибо разбирал в них “да где он?” и “мне ведь не показалось?”. Его искали.

— Уходи, пожалуйста, — он напоследок погладил Сяо Чжаня по затылку и отстранил от себя. — Лучше, чтобы нас не видели вместе.

— Чтобы кто не видел? — спросил тот немного обиженно, и только тогда Ибо понял, что Сяо Чжань близорук и никого не заметил за пеленой дождя.

— Там мои... знакомые.

Взгляд Сяо Чжаня изменился, обезоруженная мягкость скрылась в глубине.

— Тогда увидимся. Как-нибудь.

Он ощутимо задрожал, будто ему только сейчас стало холодно, и обнял себя руками. Ибо жалел, что Сяо Чжаню нечего отдать, накинуть на плечи, и смотрел ему в спину, на то, как тот быстро, чуть дергано спешит к следующему повороту.

— Чэнь Шо! Ага! А я говорил, — Хвост довольно ухмыльнулся и зашипел, когда лопнула ссадина на губе. Потекшая кровь, разбавленная дождевой водой, разделилась на несколько рукавов, как река.

— Не лыбься, — Пес дал ему подзатыльник.

Пес всегда огрызался. Мелкий, злой, выживающий, видимо, на силе неустанно кипящей ярости. Прозвище ему подходило. Ибо все еще было странно звать кого-то не именем, и он предпочитал не называть. Полагался на контекст разговора.

Дао-гэ был одним из немногих, кто не использовал кличку. Говорил, что все равно фамилия ненастоящая, так что по барабану. Сейчас он смотрел на Ибо не мигая, в его взгляде всегда была оценка, затаенное ожидание подставы и много… мудрости. Той, которая появляется после пережитого дерьма. Дао-гэ на вид был не сильно старше самого Ибо.

— Кто это вас так?

В ответ Дао-гэ, наименее помятый из троицы, сплюнул под ноги.

— Покажи-ка еще раз стойку с фризом, — сказал он.

— Что, сейчас? — Ибо уставился на лужу у себя под ногами.

Дао-гэ засмеялся:

— Шутка. Но руки у тебя мощные. Мышцы кора развиты. Ноги, — он внезапно с силой пихнул Ибо в плечо, но тот не сдвинулся. Ступни удачно оказались расставлены по диагонали в боевой стойке.

— Что за херня?

— Дрался когда-нибудь?

— Да что за херня, Дао-гэ, скажи нормально!

Ибо спрашивал, но в голове уже щелкнула догадка, которая повела за собой следующую. Если он нужен Дао-гэ для драки… Драка — идеальный способ доказать верность и приблизиться к Дацзюань еще на шаг. Рисково, но другого шанса может не быть.

— Херня… — Дао-гэ сплюнул снова, приблизился к Ибо вплотную, нос к носу, — Это наши охеревшие соседи, которые позарились на наш район. Я собираю людей. Не сомневайся, если район будем держать не мы, в лунтаны даже днем будет заходить опасно. Мы за порядок, мирных не трогаем. Ты знаешь.

Ибо даже не синий фонарь. Едва ли его можно считать подручным, его ни разу не привлекали к делу. Или ситуация настолько отчаянная, или Дао-гэ нужна масса для устрашения. Как бы то ни было…

— Я с вами.

Дао-гэ похлопал Ибо по плечу.

— Не сомневался. Сегодня в восемь, в парке Тайпинцяо. Встретимся у пруда. Рубашка, кстати, крутая, одень ее.

Дресс-код, класс.

Ибо кивнул, даже не пытаясь в воодушевление. Трое кивнули ему в ответ.

— Не зассы, — обронил Пес напоследок. Ибо показал средний палец, вполне искренне отправляя на три буквы. Знал, что Пес считает ровно наоборот. Его послать — почти комплимент сделать.

Дома не оказалось ни Сяо Чжаня, ни брошенных под лестницей холстов. Ибо заперся в комнате, только чтобы за оставшиеся часы измерить ее бесчисленное количество раз шагами.

Он добровольно согласился драться за триаду.

За мелкие, мать ее, территориальные споры.

Разумеется, официально, в голос, триадой ее никто не называл. Не на слуху Ибо. Просто банда, просто крутые пацаны собираются вместе и одеваются как на гавайскую вечеринку — ярко и броско. На низших уровнях триада казалась довольно безобидной. Хулиганы и вандалы, посетители приемных покоев в больницах. Этому впечатлению доверять нельзя, Ибо знал. Под верхушкой айсберга тяжелеет махина, которая может ворочать странами, если ей позволить. Ибо должен был стать тем, кто будет ей мешать и надевать наручники на причастных. А не тем, кого, скорее всего, отправят в изолятор на ночь как соучастника. И не выпустят, потому что поддельного паспорта на имя Чэнь Шо у Ибо нет. Хотелось бы кому-то рассказать об этом, как о шутке. Ван Хань бы оценил.

Свет фонарей почти не долетал до места встречи, в душной темноте сливались голоса цикад и комаров. Среди теней на дальней стороне парка Ибо разбирал угловатые силуэты, силуэты пониже. Почти во всех угадывались подростки. Темнота — друг молодежи, ага. Это стало еще одним откровением: огромное количество вчерашних и нынешних школьников среди триадских пешек. Сегодня мы помогаем вам побить пацанов из другой школы, завтра вы поможете нам, будем держаться вместе. У Ибо школа была слишком приличная, туда не приходили вот так.

Сердце тяжело билось о грудь, по венам несся адреналин. Ибо не хотел драться. В темноте можно убедительно махать кулаками, но потом, когда он выйдет на свет, возникнут вопросы белым костяшкам. Остаться чистым не выйдет.

От концентрации на висках забились жилки. Нельзя показывать, что владеешь техникой. Тело должно двигаться по-уличному. Никакого коронного удара ногой в голову или пробитой снизу челюсти, никаких липких рук из вин-чуна и фиолетового пояса джиу-джитсу. Ибо понимал, что это будет реально тяжело. “Вы получили этот разряд не за автоматизм движений! А за то, что умеете предсказывать действия противника наперед и сохраняете холодную голову. Помните об этом”. Вырвался нервный смешок, когда Ибо вспомнил историю о зарезанном в переулке мастере айкидо.

— Спокойно. Их больше, но они мелкие, — Пес воспринял звук по-своему.

Вот именно, подумал Ибо, они мелкие. Он выбирал себе тень, пытаясь найти кого-то постарше, желательно лидера. Тот обозначился сразу, стоило Дао-гэ выйти из первой линии.

— У них есть ножи? — не поворачивая головы, спросил Ибо Пса. Тихо, чтобы голос не дрогнул.

— Не должны, если не совсем придурки.

Ибо осмотрел тени еще раз. Ставку на интеллект он бы не делал.

Дао-гэ первым выбросил кулак. От смазанного удара по скуле голова лидера дернулась, кто-то заорал, началась стенка на стенку. Двадцать человек с одной стороны, напротив восемнадцать, по счету Ибо. На него попытался навалиться долговязый пацан. Достаточно было отступить в сторону, чтобы тот запнулся о собственные ноги. Ибо нырнул за дерево, там ждали двое, показавшиеся близнецами.

Их обоих он насколько мог мягко уложил на землю и побежал дальше, но почти сразу ему прилетело по почкам. Сука. Только в благородном додзё можно не опасаться за спину. Ибо взревел. “Близнецы” если и испугались, то только на мгновение. Ибо дразнил их ложными выпадами. Противники оказались совсем не сыгранными, больше мешали друг другу, но энтузиазма им было не занимать, так что выход оставался один — вырубить нежно. Одного из них Ибо, щадя, пнул под колени. Тот рухнул, пропахал носом землю. Ибо наступил между лопатками тяжелым ботинком, чтобы не рыпался. Второму повезло меньше — его Ибо перебросил через плечо. Парень закашлялся от силы удара.

— Валите домой, — Ибо даже не угрожал. “Близнецы” отозвались негодующим хрипом.

Ибо отбежал, чтобы осмотреться. Где свои, где чужие — разобрать невозможно. Иногда свет фонарей выхватывал картинки: Пес дрался с кем-то своей комплекции, Дао-гэ пинал лежачего.

Лидера обнаружил вспыхнувший в тени уголек на кончике сигареты. Стоял, подпирая дерево ногой, будто происходящее его не касалось. Ибо замешкался. Как вообще в таких стычках определяется победа? Голос подсказывал, что где-то в широком промежутке между “после первой крови” и точно не доходя до первой смерти. Но не должен ли Дао-гэ бить лидера? Как оно вообще?...

Ибо чертыхнулся. Слюна во рту завязла, мучительно хотелось пить.

— Ну, погнали, — пробормотал он и как можно тише двинулся к лидеру, с каждым шагом набирая скорость, чтобы в последний момент выбросить вперед руки, обхватить неожиданно крепкое тело и повалить на землю в кувырке. Ибо оказался сверху, заблокировал коленями руки, занес кулак и… Блядь. Снова замешкался, рука дрогнула, отказавшись опуститься даже на откровенно бандитскую морду. Удар потерял инерцию, усмешка внизу выдала, что мысли Ибо прочитали.

Мгновение — и лидер перевернул их. Вот его рука не дрогнула. Точным, невероятно сильным ударом кулака он пробил Ибо прямо в левый глаз.

— Бля0?;*”… куда?

— А..49од…

— Чэ*( ?! Чэнь )(Щ”! Чэнь Шо, ты меня слыш(“!!2?

Вообще-то… вообще-то не очень. Ибо хотел сказать это, но из него вырвалось беспомощное протяжное “а”.

По небу плыли цветные пятна и серебристые волны, но вокруг было слишком темно, гудела земля и кружилась, звенело все и хотелось блевать.

— Ну даешь, при… рок, держись з… меня.

Руку Ибо закинули кому-то на плечо, вторую — кому-то другому. Ноги волочились.

— Ты охренеть смелый. Бессмертный, что ли, к Костолому лезть? Дао-гэ надо было дать ему первый… а ты! Он никогда не дерется. Из человеколюбия, смешно, да? Скажи спасибо, что не убил.

— Я-а-я… — не знал, что косто… — лом.

— …в больницу его.

— Документы у него с собой?

Ибо почувствовал, как его грубо облапывают вдоль карманов, но сил возмутиться не было.

— Ай, так примут, видно же, что ему плохо.

— А заплатит за больницу кто?

— Я, блядь! Тащи давай, своих не бросаем. Телефон на выходе из парка.

Ибо уже различал, кому принадлежат голоса. Видел, как Дао-гэ испуганно смотрит на него. Он попытался ухмыльнуться. Видимо, вышло жутко.

— Гл… гглаз, — через силу собрал слово Ибо.

— Пиздец твой глаз, но на месте, если ты об этом. Держись.

Это хорошо… хорошо, потому что, кажется, Ибо им ничего не видел. Его так хорошо держали на весу, что он позволил себе ненадолго задремать.

***

От того, как Аянга с Юньлуном стояли перед его кроватью двумя истуканами, скрестив руки, у Ибо не получалось нормально отвечать на вопросы врача. Тошнит? А-а, да. Драка? Д-да нет, уп... упал. На… столбик. За…бор. Забор там такой.

Фонарик до слез ослепил один глаз, второй… мда. Не очень. Не ослепил. Ибо знал, что Сяо Чжань сидел в кресле где-то темной зоне.

— Чувствительность снижена. Светобоязнь, слезоточивость. Контузия глазного яблока, легкое сотрясение мозга.

— Это… это… на...всегда?

Ибо только сейчас догнала перспектива никогда не стать полицейским. Волосы встали дыбом, кажется, везде. Все из-за сраной драки, одного удара. Зарезанный мастер айкидо.

— Ваш глаз выглядит как… Выглядит плохо, но я бы сказала, это легкая контузия. Тем не менее, вы им едва видите. Такое случается, зрение может восстановиться. Лекарства вам выпишу, повязку сегодня не снимайте. Меняйте дважды в день. Приходите через три дня на повторный.

Информации слишком много, голова загудела. Аянга, заметивший это, перехватил инициативу, за что Ибо был ему бесконечно благодарен.

— Все поняли, доктор, спасибо, будем следить.

Стоило закрыться двери, как на Ибо накинулись.

— Чэнь Шо, какого?!. — Юньлун сел справа. От злости его лицо казалось совсем диким. — Это действительно было необходимо? Ты ведь дрался? С теми, кто тебя привел?!

— Не кричи, ему и так плохо. Наорешь послезавтра, когда оклемается, — Ибо услышал Сяо Чжаня. Тот подошел и опустил руку ему на плечо. Ледяные пальцы сжали с такой силой, что стало очевидно: Сяо Чжань тоже встанет в очередь.

— Еще хорошо, твои дружки знали, где ты живешь. Пришли хоть, рассказали. А так валялся бы в подворотне всю ночь. Собаки бы дикие тебя пожрали. Ну зачем? Просто скажи мне, за-чем, пока я не начал подбирать более грубые слова, — Юньлун пилил уже спокойным голосом, но нервы все равно наматывались на кулак. Ибо беспомощно застонал и опустился на подушку. К счастью, вернулась врач, которая попросила очистить помещение и подождать у регистратуры.

До дома Ибо плелся уже увереннее, хотя его все еще поддерживали истуканы-телохранители. Сяо Чжань шел спереди в зоне видимости, светил своей рапсово-желтой рубашкой, то и дело оглядывался через плечо. Один раз Ибо попытался ему улыбнуться, но получил пронизывающий иглами взгляд. Не холодный, но болючий и цепкий. Так Ибо и надо. Да. Сам виноват. Но в свою защиту можно было только молчать.

— Я удивлен, что они заплатили за лечение, — сказал Аянга. — Даже не знаю, радоваться этому или бояться. Ммм, Чэнь Шо? Радоваться мне или бояться за тебя?

Ибо устало замычал, больше для того, чтобы от него отвязались. В гудящей голове прояснилось, и он силился думать. Задал себе тот же вопрос. Девушка в устойки регистрации сказала, что суммы от Дао-гэ хватит и на повторные приемы. Наверное, о чужаке не будут заботиться? Значит, его приняли, будут привлекать как фонаря? Или откупились?

У входа в дом стояла Чжоу Сюнь. Ибо видел от нее только половину, стоящую со скрещенными руками. Губы, кажется, строго поджаты.

— Живой? — спросила она.

— Да, п-простите, — он прохрипел.

— Чэнь Шо, я ведь с самого начала… Ладно… оставим. Если извиняешься, значит, все понимаешь. В комнату его, я принесу льда.

Ибо дотащили до кровати, та встретила свежим запахом (менял белье точно не Ибо) и приятным хрустом.

— С ним, наверное, стоит остаться? — шепнул Юньлун.

— У нас ночная через час, забыл?

— Черт…

— Я останусь, — это был голос Сяо Чжаня. Сердце Ибо споткнулось. — Я все равно пока… не хочу возвращаться в свою комнату.

У Чжоу Сюнь нашлась раскладушка и постельные принадлежности. В комнатушке с четырьмя взрослыми и новым предметом мебели оказалось совсем тесно, воздух загустел, давил осуждением и тревогой. Ибо все время помалкивал, прятался за закрытыми глазами. Стыдно было до одури, больно, но что он мог? Он не мог обещать, что больше не будет драться. Пытался глушить панику из-за глаза, пытался понять… все.

— Эй… — Сяо Чжань коснулся его ладони. Ибо приоткрыл глаз. Оказывается, все успели уйти. — Я буду спать тут рядом, если что-то нужно… Стони или… не знаю.

Ибо выдал порнушный стон и спросил: “Так?”, надеясь, что Сяо Чжань рассмеется. Половинчатый успех: Сяо Чжань хрюкнул и издал задушенный всхлип.

— Явно идешь на поправку. Хочешь, я подержу тебе лед?

Его руки…

— Хочу.

Сяо Чжань пересел на кровать, забрал из ладоней Ибо сверток со льдом и принялся аккуратно касаться пульсирующей жаром щеки. Завтра отек будет таким, что Ибо станет уродом. Он не хотел, чтобы Сяо Чжань видел его таким, виноватым и слабым, но сейчас не обращающая на себя прежде внимания жажда нежных касаний перевесила все остальное. Ибо ластился к свертку, будто лед приносил ему облегчение, но на самом деле — лез под руку, а Сяо Чжань с улыбкой хмыкал и говорил, что Ибо как драный кот. На языке вертелось пошлое “для тебя готов быть кем угодно”. Но Ибо правда имел это в виду.

***

К четвертому дню Ибо изнывал от безделья. Он выспал все, что было можно. Грязная голова чесалась, отек занял не только глаз, но и щеку. Ибо не давал никому менять себе повязки. Особенно Сяо Чжаню.

Тот был рядом почти всегда. Ибо засыпал и просыпался — Сяо Чжань читал, лежа на раскладушке, или рисовал в кресле, откуда-то притащив планшет с листами и россыпь карандашей. Сяо Чжань приносил ему супы, отвел на третий день в больницу и на попытку отпираться от помощи язвил, что Ибо повезло завести бесплатную сиделку. Пусть принимает с благодарностью факт, что у Сяо Чжаня полно свободного времени.

Иногда он приносил небольшие холсты и масло, всегда с тяжелым вздохом. На них были написаны те самые красные извивающиеся в хороводе тела на синем фоне. Сяо Чжань что-то правил, изредка опуская кисть на ту или иную часть картины. В такие моменты остро пахло скипидаром, и Сяо Чжань широко распахивал окно, чтобы не болела голова.

— Зачем ты это делаешь? — спросил Ибо, когда Сяо Чжань принес ему очередной обед. Вопрос крутился с того самого момента, когда стало понятно, что Сяо Чжань останется в комнате не только на одну ночь.

— Делаю что?

— Заботишься.

— Приятно чувствовать себя нужным, — он поставил поднос Ибо на колени. — Исключительно корыстный интерес, не переживай. Чжэцзюнь копается внизу в мастерской, ты здесь, Аянга с Юньлуном — на третьем этаже. Кровать за бесплатно. Или… постой. Ты спросил это, потому что я тебе надоел?

— Что?! Нет! — быть включенным в список “корыстного интереса” оказалось гораздо приятнее, чем Ибо готов был признать. — Серьезно, спасибо, гэ. Я тебе должен.

— Брось. Мне правда не сложно.

Когда Сяо Чжань вышел из комнаты, Ибо отставил поднос и проковылял к маленькому зеркалу на стене, чтобы сделать себе перевязку. С каждым разом они выглядели все аккуратнее. Когда слои пропитанного мазью бинта спали, Ибо не сдержал вздоха. Увидел свой уже не такой заплывший глаз с кроваво-алой пеленой вместо белка. Увидел. Поврежденным глазом. Облегченный выдох получился громким, на грани крика. Дверь тут же распахнулась, ударившись о шкаф, Ибо едва успел отвернуться.

— Что такое, болит? — Сяо Чжань схватил его за плечо, попытался развернуть, но Ибо дернулся, сбросив руку.

— Не смотри, все в порядке! Не хочу, чтобы ты видел такого красавчика уродом.

— Чэнь Шо!

Его шлепнули по спине. Ибо выпрямился. Носить чужое имя было несложно, но голосом Сяо Чжаня оно звучало не так, как у остальных.

— Повернись ко мне немедленно, — приказал Сяо Чжань. Ибо покачал головой и отошел к окну. — Ты знал, что я в свободное время рисую ужастики? Могу придумать такое месиво, что тебе и не снилось, так что чего я там не видел?

— Ужастики?! — Ибо застыл.

— Да, мое недавнее любимое — это… — вкрадчиво, низко начал Сяо Чжань, и шеи Ибо коснулись прохладные пальцы, которые начали оплетать кожу, как щупальца, — про девушку, которая тайно жила у парня в общаге, он прятал ее от других парней, но так ревновал, что убил… и, пока не придумал, как спрятать тело получше, привязал к низу кровати. И каждую ночь после своего убийства девушка мстила, протягивала клыкастые склизкие щупальца с глазами и забиралась ему прямо в...

Холодные пальцы добрались до ушной раковины. Ибо заорал и обнаружил себя прижатым к стене, сидя на корточках.

— Иди на фиг! Просто на фиг, Сяо Чжань!

Тот солнечно улыбнулся и захохотал, и только тогда Ибо осознал, что попался. Он закрылся руками, но Сяо Чжань мягко отвел их в сторону.

— Ну вот. Совсем не страшный. Девушка страшнее, поверь, а уж когда у нее щупальца вырастали из носа и рта, ммм…

— Заткнись.

— Правда боишься, что ли?

— Да, — огрызнулся Ибо и с вызовом дернул подбородком, — и поэтому сплю с ночником, если не заметил.

Сяо Чжань поджал губы, явно силясь спрятать еще одну улыбку.

— Я тебя перевяжу.

Очередной стук в дверь стал неожиданностью. После неуверенного “да?” в комнату зашел Дао-гэ. Ибо не успел подняться, Сяо Чжань сделал это вместо него, заступил вперед, загораживая собой.

— Привет. Я помню тебя из больницы. Дао-гэ.

— Сяо Чжань. Я его сосед, — видно было, как ему неприятно. Руки спрятал в карманы.

— Приятно. Мне нужно поговорить с диди наедине.

— Ты со всеми своими диди в драки ввязываешься?

— Гэ, — Ибо предупреждающе подал голос и поднялся.

— Нет, — ответил Дао-гэ после паузы, — И мне жаль. Как и говорил, Чэнь Шо… Пиздец твой глаз. Тебе уже лучше?

Он перевел взгляд вниз, на краски и холст, прислоненный к креслу, и демонстративно освободил Сяо Чжаню проход. Тот вышел, грубо задев Дао-гэ плечом.

Тот прошелся по комнате, задержался на расписанных салфетках, на эскизах на столе. Ибо осмотрел свое жилище будто чужими глазами — оно действительно выглядело в некотором роде больше Сяо Чжаня, чем его.

— Он тебе, собственно, кто? — спросил Дао-гэ.

— Сказал же, сосед, — холодно ответил Ибо и указал на кресло. Сам сел на кровать, — платим вместе за комнату.

— Он что-то понимает в искусстве?

Ибо неопределенно повел плечами, сдерживая порыв вышвырнуть Дао-гэ вон.

— Немного рисует. Хобби такое.

— Хорошее хобби. Так как сам?

— Дерьмово, но лучше.

Дао-гэ рассмеялся, по-доброму. До сих пор не укладывалось в голове, сколько он выдал денег на лечение Ибо.

— Вот что. Ты надежный парень, я хочу предложить тебе работу. На тебе нет долга, не переживай, ты мне не должен. Не придется мотаться по подработкам, я буду платить тебе нормальную зарплату. Даже больше средней.

— Что за работа? — почему именно я?

— Нужен свой человек в магазине. Тот антикварный “У лао Го” , мы там зависаем рядом, обращал внимание? Ничего сложного, просто быть на кассе, знать товар, консультировать, если кто зайдет. Готовить товар к отправке — мы работаем с другими городами тоже, по каталогам.

— Я сам буду возить?

— Нет. У нас подрядчики, большая транспортная компания. “Гуан Су”. Все прозрачно, можем тебя официально трудоустроить, когда поправишься. Так что, ты согласен?

Chapter Text

Наверное, он потерял хватку, слишком привык к комфортному креслу начальника. Ван Хань подумал так, когда в кабинет постучал со стандартным докладом Кун Кэцзян, инспектор первого уровня, и задал свой вопрос без единой вопросительной интонации. “Комиссар Хань, хотел уточнить. Я слышал, в сентябре к нам должны поступить новенькие, но уже пятнадцатое… Констебль Чу уходит в декрет, скоро выборы в народное правительство, а значит — усиленные патрули”.

Ван Хань соврет, если скажет, что Кэцзян ему не нравится. В конце концов, он сам рекомендовал того к повышению. С готовностью погружающийся во все дела, наблюдательный, рукастый, теплый в общении. Образцовый. Но что-то едва уловимое начало тревожить Ван Ханя. На носу была ротация, надеющиеся на новое звание констебли и инспекторы из кожи вон лезли, чтобы проявить себя. Жестче проводили допросы, быстрее дотягивались до свидетелей. Кэцзян выглядел куда более расслабленным, будто происходящее его мало касалось. Возможно, Ван Хань ошибся. Полицейский не основывается на своих предположениях. Но и интуицию не глушит.

— Боюсь, новеньких не будет, инспектор Кун.

— Но почему? Нам нужны люди. Особенно тот парень, Ван… пока не запомнил имя. С его нормативами только нарушителей гонять.

Ван Хань поднял голову. Инспекторы не просматривают личные дела. Кэцзян, правильно интерпретировав взгляд, вытянулся по струне, взгляд — строго вперед, рука взменулась, чтобы отдать честь. Он выкрикнул:

— Прошу прощения, комиссар Хань, за излишнее любопытство! Я посмотрел, когда нес вам папки. Неподобающее поведение, прошу…

— Вольно, — Ван Хань отмахнулся. — Оба кандидата по семейным причинам пока отозвали заявление… Так что на выборы мы останемся старым составом. Видимо, без констебля Чу.

— Еще дело с погромом в офисе. От инспектора Вэня не было новостей?

Ван Хань приподнял очки и сжал переносицу. Начальство ждет если не разрешения дела, то хотя бы продвижения. Оставлять подобное преступление “висяком” было непозволительно. Политики городского управления перед выборами особенно активно навязывались полиции, надеясь записать поимку триадских главарей на свой счет. Других успехов не было.

Это дело было… слишком мелко. Но вместе с тем — слишком крупно. Найти и задержать пару громил не составило труда, но через “Гуан Су” возили только чистый товар. В Дацзюань хорошая конспирация, налаженная работа ячеек, так что единственная зацепка утонула в омуте, не оставив кругов. Да, по просьбе Ван Ханя дело подвязали к погромам в Гуанчжоу и Цзиньхуа, где история повторилась. Да, нашли виновных, но что толку? Триада, как грибница, разрастается и травит все вокруг себя, а вместо срезанного отростка выращивает еще сотню.

Ван Хань, желая помочь другу, своими же руками выкопал себе яму. На ротациях очень не любят ничего висящего и особенно не любят дела с триадами за их рецидивы. Только идеальная статистика. Ван Хань же собрал полный букет, и единственная надежда оставалась на Ибо, который не иначе как чудом подобрался вплотную к тому, чтобы глава (возможно) ячейки начал доверять ему дела.

Как не родной, но все же дядя Ибо, Ван Хань был готов откусить “племяннику” голову. За то, что подвергает себя риску, за то, что сказал о своих занятиях постфактум. Но как полицейский Ван Хань не мог не восхищаться. Ибо методично, а главное, быстро делал то, что у других занимало годы. Молодость Ибо — безусловный плюс. Отсутствие настоящей полицейской закалки, видимо, тоже. Ибо — реальный шанс Ван Ханя дать делу ход и добраться до виновных.

Он сфокусировал взгляд: Кэцзян все еще стоял перед ним, кажется, ждал продолжения фразы. Комиссар Хань улыбнулся.

— Нет, у инспектора Вэня все тихо. И вот что я тебе скажу. Полицейские — группа быстрого реагирования. Но в нашем деле важнее умение ждать, иногда дела возвращаются из архивов спустя десятилетия. Начальству нужна статистика, это так. Но мы служим народу, а значит, наказать преступника — наша единственная цель.

— Согласен, комиссар. Я вас понял.

Кэцзян снова отдал честь и вышел из кабинета. Ван Ханя не оставляло чувство, что разговор получился… странным. Мысли вернулись к Ибо и его новой работе в антикварной лавке. У Ван Ханя был только один способ дать Ибо немного поддержки. Больше моральной, но открывающей некоторые возможности. Ибо слишком молод для такого и еще не поздно приказать ему вернуться домой.

Но…

В Ван Хане победил полицейский. Он открыл ящик, чтобы вытащить гербовую бумагу и печать высшего уровня конфиденциальности. Если начальство одобрит его запрос, новый полицейский значок Ван Хань получит без проблем.

***

— Кажется, он не ест острое, да?

— Ты и скажи, я вижу его гораздо реже тебя.

Сяо Чжань показал Аюнге язык и вернулся к чанам, склонив над ними голову. Пар от ароматной жидкой каши конги извивался в утреннем солнце, искрился, оседал на щеках влагой. В сущности, и выбирать было нечего. Конги и конги, чаны одинаковые. Добавки, зелень, прозрачно-красное масло чили стояли у хозяйки за прилавком. Сяо Чжань был благодарен той, что не торопила. Он и сам понимал, как глупо тратит время, но… у него не получалось иначе, когда дело касалось Чэнь Шо.

Аюнга тоже все понимал и ткнул Сяо Чжаня локтем под ребра.

— Он знает?

Сяо Чжань сделал вид, что не услышал. Попросил две порции — обе на бульоне, со свининой. Подумал, поправил: “нет, одну говядину”, потому что вдруг Чэнь Шо захочет что-то другое. Сяо Чжань чувствовал, что начинает мельтешить: неуместно посмеялся хозяйке, суетливо забрал пакет и расплатился, собрав по карманам мелочь. Игнорировать ухмыляющегося Аюнгу становилось все сложнее.

— Ты озвучишь или я? — спросил тот.

— Отстань.

— Хорошо, значит, я. Я очень рад, что у тебя появилась подработка на афишах в театре, но предлагаю посчитать, сколько ты тратишь ему на обеды и ужины.

— Чэнь Шо всегда возвращает. Хоть я не прошу.

— Вот именно, Чжань-Чжань. Вот именно. Поэтому я спрошу еще раз… Он знает?

Девочки, прыгающие на скакалках посреди улицы, вынудили их протискиваться по одному вдоль стены. Пара секунд на подумать, хотя думать тоже было нечего. Сяо Чжань все про себя прекрасно понимал. Чэнь Шо был единственным среди всех других… кандидатов… перед кем он так рассыпался. Он был готов на «унеси, принеси, помоги», о которых его не просили, хотел быть рядом, быть полезным и нужным. Глупел от нежности. Благо это не распространялось на руку, которая была достаточно твердой, чтобы линия не поддавалась неровному биению сердца. По груди и вверх по шее растекалось тепло, когда Чэнь Шо улыбался. И как иногда смотрел… Подвисал будто в задумчивости. Если бы не этот взгляд, Сяо Чжань был бы уверен, что в нем видят только странного друга, который прописался в чужой комнате. Которого почему-то не выгоняют. К тому же Сяо Чжань несколько раз замечал издалека Чэнь Шо в компании его отбитых дружбанов. Рядом вились девушки, у каждой на плече или талии — фамильярно заброшенная рука. Чэнь Шо один стоял подчеркнуто холодно или устраивал локоть на плече у другого парня. Это тоже вселяло немного надежды. Глупое сердце, ему достаточно небольшого проблеска, чтобы поверить, что шанс еще есть.

Впереди показалась лавка, в которой с недавних пор начал работать Чэнь Шо. Хороший повод закончить разговор. Аюнга, уловивший ход мыслей Сяо Чжаня, остановил его сам.

— Мое непрошеное мнение...

— Ну, раз непрошеное, то и… — проворчал Сяо Чжань, но его остановили взмахом руки.

— Я предвзят, потому что хорошо тебя знаю. Но мне кажется, ты настолько очевиден, что не заметить невозможно.

— Ты предвзят, потому что насмотрелся на факультете искусств, где нас таких много. У Чэнь Шо какой там факультет? Физкультурный? Он правда может не видеть.

— Я не хочу… Не говорю, что Чэнь Шо такой, но… я просто не хочу, чтобы тебя использовали. Все, непрошеное мнение закончилось. Может, ты прав и для него так выглядит дружба.

Сяо Чжань услышал, как хлопнула дверь магазина, и поднял взгляд. Из антикварной лавки вышел тот, который заплатил за лечение Чэнь Шо, когда того избили. Дао-гэ, кажется? Синяки до сих пор не сошли. Они выцветали уродливым коричнево-желтым с сизыми кровоподтеками и вызывали в Сяо Чжане беспомощную ярость.

Кажется-Дао-гэ прошел мимо, задержав на нем колючий взгляд. Казалось, Сяо Чжаня прощупали с ног до головы, заставив посмотреть на себя чужими глазами. Расстегнутая от жары рубашка с майкой под ней, подвернутые до локтей рукава, мешковатые брюки — все отлично подчеркивало фигуру, Сяо Чжань начал следить за этим с… с Чэнь Шо. Очевидно переношенные кроссовки кричали о бедности. Из полупрозрачного пакета проглядывали две миски каши.

Когда Дао-гэ скрылся за поворотом, Аюнга хлопнул Сяо Чжаня по плечу и сказал:

— Не знаю, что там по Чэнь Шо, но уверен, что этот как раз все понимает.

***

Ибо оттянул ворот футболки — та слишком плотно стягивала шею. Сентябрьская жара в Шанхае никогда не щадила, но в этом году разыгралась не на шутку. Дряхлый вентилятор гонял из угла в угол пыль, и сколько бы Ибо ни открывал окна, ни проходился с веником и тряпкой — чище не становилось. Несмотря на огромные витрины и простор комнаты, воздух здесь всегда казался спертым. Сяо Чжань, который часто заглядывал, говорил, что в лавке легко дышится, Ибо был склонен думать, что так и есть. Проблема в его вернувшейся тревоге. Зудела у него по всему телу. «Гуан Су» — компания его семьи. Что, если в магазин приедет знакомый? Или пройдет мимо и расскажет отцу, мол, недавно видел вашего сына в лавке старьевщика. У Ибо было чувство, что окна витрины демонстрировали именно его, а не товар.

Родители, разумеется, не знали и про работу. Ибо не звонил после переезда в лунтаны ни разу. Мысли всегда были где-то еще. Появилось дело. Появился Сяо Чжань. Тот, как жидкость, занял пустоты, подвинул друзей и знакомых на периферию. А они с ним… они с ним даже не друзья. Ибо ощущал его совсем не так, как друзей из Лояна. Сяо Чжань входил в его комнату после короткого стука, практически не дожидаясь ответа, и это было естественным. Ибо не бесился, как в академии, где личное пространство нужно было выгрызать. Каждую минуту уединения он отвоевывал натренированным ледяным взглядом и мордой кирпичом.

Ибо вздохнул. На столе перед ним лежала опись, которую только занес Дао-гэ. Что там он сказал… Проверить товары из списка, защитную упаковку, наклеить идентификационные номера. Скоро приедет водитель, так что придется поработать и грузчиком.

План заняться делом провалился почти сразу. В витрине показались знакомые лица, к счастью, по-хорошему знакомые. Аюнга помахал и прошел мимо, а Сяо Чжань, сопровождаемый звоном колокольчика, вошел внутрь с пакетом и сказал:

— Принес тебе конги, надеюсь, не против?

— Не стоило…

Ибо… смущался, да. После драки он бодро шел на поправку, а Сяо Чжань все еще носил ему еду. Ибо возвращал все и, возможно, больше, но потребность отплатить не уходила. Хотелось придумать что-то достойное, широкий жест благодарности, признательности… Восхищения. Мысль о том, что нужно зарабатывать больше денег, чтобы Сяо Чжань мог спокойно творить, появлялась в голове все чаще. Как и вопросы о том, как тот оказался без работы в лунтанах. Как выбрал именно такой путь по жизни.

Ибо удалось лишь немного прощупать почву. Выяснить, что из Токио Сяо Чжань приехал чуть больше месяца назад, но в остальном… На любое приближение к опасным зонам Сяо Чжань зажимался так, что желание спрашивать отпадало.

— Это со свининой, это с говядиной, выбирай.

— Уступаю старшим. Выбирай ты.

— Ты очень избирательно вспоминаешь о том, что я старше. Кто вчера всю кинзу своровал, никому из старших не досталось?!

Ибо фыркнул.

— Просто выбери уже, а. Куплю тебе букет кинзы вечером, не переживай.

— Засранец! Просто кинзу невкусно, хочу мяса.

Сяо Чжань расчистил себе пространство на заваленной тумбе и уселся, вытянув ноги и скрестив лодыжки. Кроссовки на босу ногу.

— На следующую зарплату свожу тебя в шаокао. Двадцатого, — Ибо говорил абсолютно серьезно, но Сяо Чжань засмеялся и покачал головой.

Ибо быстро выхлебывал пластмассовой ложкой конги, глазами выискивая нужные для перевозки предметы. Половина товара — фарфор. Чайные наборы и пара крупных ваз. Несколько книг, в том числе иностранных, и картины в рамах. Судя по всему, вместо грузовика приедет King Long Jinwei, у отца недавно появились такие микроавтобусы.

— Чэнь Шо?

Ибо поднял взгляд на Сяо Чжаня. Тот явно ждал ответа.

— Прости, — он подцепил листок описи в оправдание, — скоро приедут за партией, я не услышал.

— Я сказал, что сейчас пойду к Аюнге в театр. Им нужен новый человек на афиши.

— У тебя будет работа? Гэ, поздравляю!

— Громко сказано, — тот закатил глаза, — слишком мало новых постановок. Но по крайней мере, у них ставят что-то осмысленное. Не противно браться.

Ибо согласно помычал и мысленно оставил заметку на это “не противно”. Шумно выпив остатки каши, он ушел в подсобку за рулоном пузырчатой пленки. Отрезать бы себе метр-другой, успокаивать нервные, вечно в заусенцах пальцы.

— Тебе помочь? — крикнул Сяо Чжань. Ибо высунул голову из-за двери.

— Только если не опаздываешь.

— Предложил бы я тогда?

— Чжань-гэ лучший.

Вместе работалось быстрее. Сяо Чжань взял на себя упаковку, Ибо оставалось только разыскивать нужное и искать газеты для хрупкого.

— Как думаешь, это краденое? — вдруг спросил Сяо Чжань и добавил холодно и презрительно: — Все-таки это магазин триады.

Второе было утверждением. Ибо сглотнул ком.

— Ну… М… Люди же продают семейные ценности…

— В каком году ты родился, напомни?

— В 1971...

— Вот оно что, — Сяо Чжань неприятно улыбнулся, в руке хрустнула газета, — подойди посмотри.

Ибо, не понимая, в чем именно его обвиняют (а чувство было именно таким), присел на корточки. Сяо Чжань осторожно перевернул вазу донышком кверху.

— Традиционные иероглифы я читаю так себе, — сказал он, — но такое мы проходили на лекциях по искусству. Это клеймо, которое отмечает эпоху, под чьим контролем изготавливалось, и иногда — имя мастера. Смотри, справа четыре черты под крышкой — это иероглиф “большой”. Вот это ниже — элемент вода, правее — синий.

— Великая Цин, — догадался Ибо.

— Вот именно. Ваза начала века, — Сяо Чжань вернулся к упаковыванию. Белый фарфор, расписанный чуть затекшей от времени лазурью, скрылся под газетным листом. — Или это подделка, или украли, или, как ты и сказал, кто-то продал сохранившуюся реликвию. Не буду утверждать, но учитывая не такую уж давнюю историю нашей страны… На третий вариант я бы не поставил.

Остальное они упаковали молча. Ибо наклеил идентификационные номера, составил все ко входу. Сяо Чжань уже попрощался, как вдруг микроавтобус “Гуан Су” затемнил свет в лавке. На водительском сиденье оказался отец.

Ибо был уверен, что его сейчас стошнит обедом.

Обострившимся от адреналина зрением он отметил одутловатость отцовского лица, синеву щетины на щеках. Тот отстегивал ремень безопасности, рассматривал бумаги в папке. Ибо рухнул на корточки и обхватил колени Сяо Чжаня.

Тот с выражением абсолютного шока посмотрел вниз.

— Все хорошо?

— Гэ! Гэ, гэ, пожалуйста, сдай за меня товар грузчику! С меня все что угодно!

Ибо сложил в мольбе руки. Хлопнула дверь машины. Пара секунд — и зазвенит колокольчик.

— Ты…

Он не дождался ответа Сяо Чжаня. На полусогнутых забежал за прилавок и оттуда — в подсобку. Дверь в нее Ибо закрыл в тот же момент, когда открылась дверь лавки. Он прижал ухо, услышал отцовское “добрый день” и “кхм”, когда слишком долго не было ответа. Сяо Чжань шумно вздохнул и поздоровался, сказал, что все упаковано согласно накладной.

Следующие пять минут слышалось только пыхтение, колокольчик, пыхтение и колокольчик. Наконец хлопнула дверь микроавтобуса, глухо зафырчал мотор, и машина уехала, оставив за собой тишину.

К подсобке приблизились шаги. Сяо Чжань ненадолго остановился, прежде чем нажал на ручку. Он был весь взмокший, тяжело дышал, и в холодном свете единственной лампочки его глаза смотрели на Ибо не обещающими ничего доброго безднами.

— Это твой отец, — проговорил он и взял протянутое полотенце. Утерся и повторил: — Это твой отец.

Не было смысла отрицать. В конце концов, мама не раз говорила, что они похожи.

— Я уже опаздываю, — сказал Сяо Чжань, — так что к вечеру с тебя убедительное объяснение. В красках. И про отца, и про триаду, и про то, как тебя побили и за кого. Можешь не делать вид, что не понимаешь, о чем я. И да, ужин тоже с тебя.

Ибо снова кивнул. Справедливо.

— Конечно, гэ. Спасибо.

Одно простое слово казалось раздутым от количества смыслов, которые он туда закладывал.

***

Бессовестно соврать — вариант отпал сразу. Слабый писк словно чужого внутреннего голоса про “да что ты вообще этому Сяо Чжаню должен, он тебе кто?” — Ибо тоже задвинул подальше. И вообще, этот вопрос: “Сяо Чжань тебе, собственно, кто?” — топ-один в его голове. Однако обсудить себя, свои мысли, поступки, жар внизу живота и совершенно естественный стояк было не с кем, несмотря на весьма открыто любящих друг друга соседей с третьего этажа. Те обходились без поцелуев и объятий на публике. Хвала толщине стен и полов, Ибо ничего не слышал от них по ночам (нет, он не вслушивался нарочно, просто рассуждал об этом, и уши сами настраивались). Как бы то ни было, одного взгляда было достаточно, чтобы догадаться об их отношениях.

Иногда казалось, что Ибо с Сяо Чжанем выглядят так же, и кто в этом впечатлении виноват больше — неясно. Они даже не целовались. Но небеса знают, как часто Ибо об этом думал, когда Сяо Чжань перевязывал его и придерживал челюсть цепкими пальцами, чтобы не дергался от жгучей мази.

Разумеется, Ибо представлял исключительно из любопытства. Ну там… будет ли разница между поцелуями с девушками и Сяо Чжанем.

— Тебе чего?

Ибо вздрогнул. Затерявшись в мыслях, он не заметил, как добрался до магазина около дома. За прилавком вместо матери стояла дочка продавщицы. В школьной форме, с двумя косичками и настороженным взглядом. Она сказала угрожающе:

— Только попробуй нам опять ветошь оставить.

Ибо вытащил из кармана несколько свежих купюр и положил на прилавок, не сдержав победной ухмылочки.

Теперь Дао-гэ выдавал практически новые деньги вместо того дерьма, которое просил разменивать вначале. В день первого аванса за работу в лавке Ибо понял, что все это время у Дао-гэ были нормальные купюры, а эта беготня была частью системы. Возможно, в триаде все проходят через этот “социальный лифт”, чтобы привыкли знать место и чувствовать иерархию. Осознав все это, Ибо взбесился. Хотелось бросить, что Дао-гэ козлина и мог бы сразу по-нормальному, но… Ибо не первый раз сталкивался с дедовщиной. На первом курсе в академии она была такая, что “свежачок” видел засранные туалеты чаще учебников. Старики, разумеется, просто учили их жизни, а не перекладывали свои дежурства. Мясо тоже не подворовывали, разумеется. И вообще заглохните, вам сейчас тяжело — потом спасибо скажете.

Ибо посмотрел на заставленный готовой едой прилавок.

— Что бы ты приготовила на ужин, если бы у тебя был большой секрет от матери и тебе нужно было бы его… м… раскрыть?

Шэй-Шэй, выпучила на Ибо глаза, а потом нервно хохотнула, когда поняла, что с ней говорят всерьез.

— Насколько большой? Как плохие оценки или как “мам, я беременна”?

— Скорее, “мам, вы с отцом все сделали, чтобы я пошла в педучилище и гаокао сдан, но я забрала документы и стала частью бедной театральной труппы”. Наверное. Как-то так.

Ибо совсем не был уверен, что это корректный перевод его жизни на школьные реалии. Понимал только, что количество лжи, на которой строятся его с Сяо Чжанем своеобразные отношения, будет расти и расти, пока не сойдет лавиной. И эта лавина Ибо по-настоящему тревожила.

— Ого… — они с Шэй-Шэй отвели друг от друга взгляды. Точкой пересечения стали лежащие на пластмассовом блюдце деньги. — У тебя поэтому глаз… ну…

— Поэтому тоже.

— Отец бьет?

— Нет, никогда.

— Везет… — она добавила уже громче: — Театр не театр, но я бы точно сготовила ужин сама. На пять блюд! Или… на сколько хватит. У меня есть копилка с заначкой. Ценится ведь что, труд и внимание. Но… ты так не сможешь, да? Приготовить.

Ибо покачал головой, уже немного пожалев, что спросил. Вдруг лицо девочки прояснилось.

— Значит, вот что: с тебя еще 20 юаней вдобавок к этому, и я приготовлю ужин для тебя. Вкусно, по-домашнему, можешь сказать, что сам сделал. Заберешь вечером после семи. Не смотри так. Я лишь хочу купить себе нормальное платье, надоело сутками ходить в форме.

На блюдце опустилась купюра в 50 юаней. Профессор, крестьянка и рабочий радостно смотрели в будущее.

— Если умеешь делать сычуаньское — отдам сверху пятьдесят.

— Пф, мой отец из Чунцина. Сам-то уверен, что справишься? Даже вдохнуть, небось, не сможешь.

— Запью молоком.

Шэй-Шэй улыбнулась Ибо, кажется, впервые так задорно и открыто. Оказывается, она не такая уж заноза в заднице. Они пожали друг другу руки и договорились на восемь вечера.

Пять красных от перца чили блюд, чтобы проложить путь к сердцу Сяо Чжаня.

Дом встречал привычным, сбивающим с ног набором запахов, в котором теперь мешались не только древесина, мокрая известка, коты, но и скипидар. Друг Сяо Чжаня работал здесь, кажется, постоянно. В самом доме не появлялся, но этим запахом был неизменно у всех на виду. Чжоу Сюнь пока терпела, но Ибо замечал, что морщиться та стала чаще. Прибавка к общей сумме за сдачу жилья была недостаточно большой, чтобы закрыть на неудобство глаза. Вернее, нос.

Сейчас Чжоу Сюнь стояла около лестницы с кисточкой, банка пропитки разместилась на ступеньке рядом.

— А, Чэнь Шо! — Чжоу Сюнь улыбнулась. — Имя Ван дашу тебе что-то говорит? Он просил перезвонить, когда вернешься.

— Давно?

— С час назад. Сказал, что уходит на обед.

Ван Хань сам не звонил ни разу.

Ибо сорвался с места и захлопнул дверь в гостиной с телефоном. Cюнь-цзе прикрикнула, что если все двери будут так закрывать, то дом развалится. Ибо извинится позже. Пальцы уже пролетели по кнопкам. Если он еще не опоздал, то Ван Хань дома: тот всегда приходил на обед и редко изменял привычкам.

— Дом Ванов, я слушаю, — ответили в трубке.

— Хань-гэ! — Ибо сполз в кресло и принялся нервно наматывать провод на пальцы.

— Ибо? Ты там как, в порядке?

— Я у тебя хотел спросить. Сегодня чуть не пересекся с отцом в лавке, он, видимо, опять подменяет водителей. Статус уже не тот, а он взялся. Там точно все хорошо?

— Кхм, ну… — протянул он, — насколько может быть — да. Он тебя не видел?

— Друг выручил, так что нет.

— Я вообще почему звонил-то. У меня для тебя… кое-что есть. Как раз для таких случаев. По телефону такое не обсуждают, так что приглашаю сегодня на ужин где-то подальше от моей работы. Идет?

— Я… — черт, Сяо Чжань! — М… На ужин вроде как буду занят. Прости, Хань-гэ.

— Наконец-то появилась девушка?

— Почему обязательно девушка?! Звучишь как отец!

Ван Хань засмеялся.

— Так и быть, не рассказывай. Не давай старикам пищу для сплетен. Но встретиться мы должны обязательно. Сегодня.

Ибо проворчал, что стариков не знает, и добавил:

— Тогда после твоей работы?

— Приезжай к 18.30 на пересечение Яньань и Шаньси-роуд. Увидишь храм Цзинъань, я буду во дворе, найдемся.

Ибо записал на клочке бумаги, так удачно лежавшем на тумбе у телефона.

— Я буду.

— Оденься поприличнее!

А вот это озадачило. В трубке раздались короткие гудки, и спросить было уже некого.

***

Цзинъаньсы назывался храмом мира и спокойствия, но для Ван Ханя мирным он никогда не был. Расположенный на пересечении оживленных дорог, храм пытался оставаться островом умиротворения, но через стены монастыря неизменно перелетал звук крикливых клаксонов, бесконечное, как река, шуршание шин и гомон человеческой речи.

Храм Цзинъань навсегда занял особое место в сердце Ван Ханя. Это было его первое дело. В 72-ом переданный под завод пластмассовых изделий монастырь сгорел до тла. Буддийские святыни уцелели не иначе как чудом. Причину пожара определили просто: короткое замыкание. Ван Хань думал иначе. Он подозревал группку бешеных девятиклассников из школы неподалеку, но от его версии отмахнулись из-за молодости и отсутствия доказательств. Хунвэйбинов в то время уже распустили и осуждали, но на деле… Даже полиция их боялась.

Ван Хань в тот день познакомился с бывшим послушником храма. Тот, как только монастырь отстроили и вернули верующим, превратился из работника фабрики вновь в послушника. Он никогда не оставлял это место. Лигуан успел стать большим наставником, шутил, что они с Ван Ханем идут ступенями одной высоты, пусть и разными дорогами. Разумеется, потом он добавлял что-то про разницу в росте и заливисто смеялся. Лигуан уже тогда был детиной под два метра, а после, казалось, вымахал еще. Ван Хань улыбнулся своим мыслям. Он был уверен, что старый друг не откажет в просьбе, и оказался прав.

Ибо не мог объявиться в отделении в праздничной обстановке получить назначение на место, но Ван Хань сентиментально хотел, чтобы этот день ему запомнился навсегда.

В сердце города было сложно поддерживать распорядок жизни настоящего буддийского монастыря, так что двери для посетителей закрывались поздно. Лигуан пообещал, что на десять минут выгонит всех из храма со статуей богини Гуаньинь. У Ибо будет такая церемония, какой ни у одного другого полицейского в мире никогда не будет. Так решил Ван Хань.

Ибо показался у ворот с небольшим опозданием. Серая рубашка оттеняла красивого цвета загар на руках. Даже строгие брюки раздобыл, надо же. Ван Хань прищурился, заметив что-то странное на лице, из-за расстояния не разобрать. Через несколько секунд он понял, что смотрит на сходящие синяки. На виске, глазнице, скуле. Ибо явно пытался прикрыть их чуть отросшей челкой, но длины было недостаточно.

— Как это понимать? — спросил Ван Хань вместо приветствия. Мягким упреком это не прозвучало. Ибо одеревенел, опустил голову, но так Ван Хань смог еще лучше рассмотреть это безобразие. Безусловно удар кулака.

— Упал в парке ночью. Ну… споткнулся — и глазом на столбик.

— Глазом на столбик.

— Ага.

— Боже, за что мне это все, — пробормотал Ван Хань и потер переносицу. — Хорошо видишь?

— Уже да.

— Уже?!

Ибо пожал плечами. Действительно, что еще скажешь… Ван Хань сделал глубокий вдох и медленно выдохнул все без остатка. Лигуан пообещал, что освободит храм с богиней Гуаньинь в сорок минут. Судя по часам — уже совсем скоро.

— Пойдем. Тут есть где поговорить.

Они поднялись по лестнице вместе с потоком людей, стремившихся к статуе Будды, прошли вдоль центрального храма, чтобы оказаться на его задворках. Лигуан ждал их у очередной лестницы.

— Пройдемте, — сказал он, — храм доблестного героя уже должен быть пуст.

— Что мы здесь делаем? — шепнул Ибо Ван Ханю на ухо, но тот лишь многозначительно улыбнулся. Чуть позже, уже в храме, эту улыбку отзеркалила сама Гуаньинь, окруженная золотом и огнями.

— Десять минут я буду отгонять своим видом всех, но потом братья что-то заподозрят. Время пошло, — Лигуан вынул из складок одеяния огромный кирпич сотового телефона (пижон, подумал Ван Хань, еще монах) и потряс им в воздухе, как будто слова были недостаточно весомы.

Двери с мягким шелестом закрылись. Ибо так и остался стоять на пороге, неловко спрятав руки в карманах.

— Расслабься, я не буду тебя отчитывать. Подойди сюда, — сказал Ван Хань и зажег палочки благовоний. Протянул одну Ибо, безмолвно предложил поклониться.

— Хань-гэ.

Ибо, послушно терпящий происходящее, выглядел совсем недовольным, томить было больше нельзя. Ван Хань запустил руку во внутренний карман пиджака и достал коробочку с полицейским жетоном, ручку и сложенный в два раза приказ.

— Я знаю, что о многом тебя прошу. Твой случай во многом… уникальный, и не в самом хорошем смысле, — по лицу Ибо пробежала волна эмоций, кажется, он обо всем догадался и вытянулся по струнке. Ван Хань тоже распрямил плечи. — Дело триады застряло. Они всегда застревают, но сейчас у нас есть реальный шанс, и это ты. Ты единственный, кто подобрался так близко.

Он открыл коробочку — эмаль значка сверкнула золотом, мгновенно откликнувшись на окружающий свет.

— Полицейский Ван Ибо, я, комиссар народной полиции Китая и глава Сихуэйского отделения полиции Шанхая, предлагаю вам службу в названном отделении под своим начальством. С особым контрактом полицейского под прикрытием.

— Что?!

— Я предлагаю это под личную ответственность. Да, ты неопытный, но иногда обстоятельства позволяют запускать под прикрытие новичков. Если бы… если бы на твоем месте был кто-то другой, я бы не решился. О твоем назначении пока знают только двое: я и мой непосредственный начальник. В твоей жизни мало что изменится, если ты согласишься, но с приказом я могу гарантировать тебе официальную поддержку и защиту.

— Что мне нужно сделать?

— Внедриться как можно глубже. Обнаружить состав преступления. И ты должен понимать, что, скажем… употребление веществ... говорю это один раз и неофициально… такое за преступление считаться не может. Нужно выкорчевывать сердцевину, а не скоблить по верхам. Покупал проститутку — нет, траффик большого объема — да. Лежал обдолбанный — нет. Машина, нет, лучше грузовик отравы — да.

— Но… что с родителями? — Ибо немного помолчал и добавил: — Друзьями?

— Родителям можешь сообщить без подробностей. Чтобы при случайной встрече они не нарушили конспирацию. С друзьями… Я бы не советовал, но если большой риск пересечься — предупреди.

— А с… — Ибо не договорил, встряхнул головой. Из-за дверей кашлянул Лигуан.

— Договаривай, — поторопил Ван Хань.

— Сейчас я уже живу как другая личность. В доме никто не знает моего имени. Но есть человек, которому я хочу рассказать… чтобы не строить отношения на лжи.

— Так все-таки девушка? — Ван Хань спросил только потому, что у Ибо смешно кривились губы, когда речь заходила об этом. Тот не разочаровал — глаза закатились, должно быть, до затылка. Ван Хань стал серьезным: — Как бы то ни было, чем меньше людей знают, тем безопаснее для гражданских. Ты снижаешь погрешность и риски, так что выбор за тобой.

Ван Хань протянул ручку, развернул листок с приказом. Ибо оставил свою размашистую подпись, даже не вчитавшись в текст.

— Значок ты еще не скоро наденешь, но поздравляю, младший констебль Ван.

Из второго внутреннего кармана Ван Хань вынул фляжку, до краев наполненную еще теплым — он надеялся — байцзю. Он протянул ее Ибо, тот залпом влил в себя порцию, и ровно в этот момент отъехала в сторону дверь.

— Святотатство! — закричал Лигуан, но как-то не слишком серьезно. — Перед взором богини Гуаньинь. Ван Хань! Вам повезло, что она всегда улыбается!

Ибо, нужно отдать ему должное, даже не поперхнулся, только щеки и уши стали пунцовыми.

— Только не говори, что твое дело первостепенной для общества важности заключалось в пьянстве! — Лигуан грозно склонился над Ван Ханем, но в глазах плясал задорный огонек.

— Вот, значит, как ты думаешь о старом друге!

— Все-все, на выход, комиссар. Там у ворот в монастырь коробка с пожертвованиями, богиня Гуаньинь ждет несколько купюр и, так и быть, простит вас.

— Спасибо щедрой богине и настоятелю! — Ван Хань отвесил легкий поклон и ткнул в бок Ибо, чтобы сделал то же самое.

Когда они вышли, небо окрасилось в нежно-розовые цвета, солнце залило крыши пагод, превратив их тусклое золото в горящее пламя. До выхода из монастыря шли молча, держась друг от друга на расстоянии незнакомцев, и только у коробки Ибо сказал:

— Стоп. Это значит, мне будут еще и платить зарплату полицейского? Каждый месяц?

Ван Хань подтвердил, и пришла очередь Ибо выдавать загадочную улыбку.

“Все-таки девушка”, — решил для себя Ван Хань.

Chapter Text

До праздника середины осени оставалось больше двух недель, но любой город Поднебесной заранее надевал свои лучшие красные одежды, развешивал расписные фонари вдоль улиц и иногда репетировал шествия. Фестиваль, которому был отведен один день, растягивался на добрый месяц. Сяо Чжаню это нравилось. Сегодня он со слегка мазохистским упоением наблюдал за парами: семьями с детьми, влюбленными, пожилыми — неважно. Всеми, кто был вместе.

Ноги занесли его в сад Юй Юань. Театр Аянги находился далеко от дома, Сяо Чжань не хотел тратиться на дорогу и разбил длинный путь на части. После рабочего дня здесь не протолкнуться, но ему посчастливилось занять угол лавочки по соседству с белым воротничком, который хмуро и рассеянно смотрел в одну точку.

Отсюда открывался лучший вид на мост. Тот уверенными прямыми углами связывал храм с берегом. В воде плавал тонкий молодой месяц, нос лодки мягко разбивал цветные пятна- отражения фонарей. У Сяо Чжаня в голове уже выстроился кадр с идеальным для вечера, чуть рассеянным светом. Он бы многое сейчас отдал, чтобы заполучить фотоаппарат, и завидовал толпе, в которой у каждого третьего была хотя бы мыльница. Мало о чем Сяо Чжань жалел так сильно, как о своей «Лейке», проданной по вине переезда.

Эти люди, мысли о Чэнь Шо, свет, пейзаж, отсутствие инструмента, чтобы запечатлеть момент… Они будто оседали каплями на листе бумаги, растворяли его и обнажали неудобные воспоминания, которые этот лист прикрывал. Год в голове Сяо Чжаня разбивался не только сменой сезонов, но и праздниками. Стоило оставить дом, как любимые осенние месяцы и особенно время, на которое выпадал фестиваль Луны, перестали быть счастливыми. Теперь этот праздник, на который семьи воссоединились, напоминал Сяо Чжаню о том, что дома его вряд ли тепло встретят.

Или Чуньцзе. Любимый праздник любого китайца: яркий, вкусный, завернутый в конверты и объятия. Последние три года Сяо Чжань проводил его в шумных компаниях, но это не мешало мыслями уходить за свой стол в доме родственников в Чунцине.

Сяо Чжань думал, что научился отстраняться от прошлого, но с возвращением в Шанхай ему пришлось начинать заново во всех смыслах. Он знал, что от сада Юй Юань можно сесть на трамвай в сторону Чаннина, оттуда — на автобус и где-то через час обнять маму. Но Сяо Чжань совершенно не был уверен, что первые секунды счастья от долгожданной встречи будут стоить скандала после.

Он любил свою семью и был любим. Это то, что жило в его сознании с самого детства. Его любил рано ушедший отец, от которого осталось размытое лицо на солнечной улице и протянутые руки, которые потом подкинули Сяо Чжаня в воздух. Любила всегда поддерживающая, тихая мама, которая выражала чувства едой и почти никогда — голосом. Она вымещала раздражение на тесте, яростно защипывала края вонтонов, с терпеливой любовью выкладывала кусочки обжаренного тофу, чтобы сложить идеально ровный многоярусный цветок. У дедушки, заменившего отца, не было времени на семью из-за студии, но он все равно брал внука на работу, потому что оставить его было не с кем.

Сяо Чжань, даже в детстве понимая хрупкость своего положения, тихой мышью сидел на табуретке среди шуршания перьевых ручек и во все глаза следил за картинками, выходящими из-под дедушкиного карандаша. Дед казался волшебником, который умел оживлять изображения. Когда однажды сотрудникам студии выдали билеты на готовый мультфильм, Сяо Чжань первым влетел в зал и весь сеанс сидел с открытым от восторга ртом. В тот же день он нарисовал свою первую короткую историю про кролика и черепашку. Дед доделал все промежуточные кадры, скрепил все в книгу. Если быстро пролистать страницы — получался настоящий мультфильм. Сяо Чжань тогда расплакался, но почему так и не смог объяснить.

Он хорошо запомнил день, когда дедушка вдруг перестал рисовать то, что нравилось Сяо Чжаню. Тот недовольно ерзал на стуле, наблюдая за большеголовыми школьниками в галстуках. Дома Сяо Чжань в голос возмутился, на что лицо дедушки как-то скукожилось, и прозвучало: “Сейчас так надо”.

Сяо Чжань долго не понимал.

Культурная революция чудом обходила стороной его школу, но он нутром ощущал колыхание мощного океана вокруг и тревожные просьбы матери возвращаться домой сразу после уроков выполнял беспрекословно. Уже повзрослев, Сяо Чжань понял, что именно было не так с дедом. Тот испугался. Вместе со студией поплыл по течению, из недр которого вырвались хунвейбины и выхолощенные плакаты с улыбками, которые Сяо Чжаню-шестилетке не нравились. В новых дедушкиных работах не было той искры, которая светила Сяо Чжаню с детства. Без этого света дедушка-волшебник оказался самым обычным жилистым дедом с седеющими висками, в круглых очках и сигаретой, которая покидала его пальцы разве что во сне.

С каждым годом глаза на мир вокруг у Сяо Чжаня открывались все шире. Однажды он проснулся с осознанием, почему из его жизни пропал отец. Того не уберег даже партийный билет. Об этом никто не говорил, даже шепотом. Рисунок в голове Сяо Чжаня собирался по штрихам. Он разросся в большую картину, которую уже невозможно было удержать в груди. Она распирала легкие и сердце, вдавливала их в ребра.

Сяо Чжань хотел уехать, но вариантов было исчезающе мало. Он любил семью, а семья любила его. Он не спорил с дедом, потому что сохранить теплоту отношений казалось важнее. По безмолвию матери нельзя было понять, о чем она думает. Сяо Чжань мягко намекал о Японии и предлагал ехать вместе, а мать рассеянно улыбалась и просила не говорить глупости. Но ведь они забрали отца. Заставили дедушку потухнуть. Сяо Чжань уже не понимал, что есть дом. Он должен был уехать, чтобы разобраться и не сойти с ума.

Сяо Чжань отослал по почте работы во все японские студии, до которых мог дотянуться. Дни ожидания проходили в обнимку с библиотечными учебниками и словарями японского, с усталыми матами каждый раз, когда специальные термины из анимации или графики не удавалось отыскать. Разумеется, ведь “как пройти в парк Уэно” было гораздо актуальнее.

Когда из единственной студии пришел ответ, а после — долгожданное приглашение, Сяо Чжань собрал вещи и спокойно сообщил, что получил работу в Японии. С языком все еще туго, но потянет на месте. Он просто уезжает работать — а что такого, пришли новые времена, мир открыт. К тому же, дети должны идти дальше родителей, а Сяо Чжаню интересно посмотреть другой мир.

Мать сказала, что доверяет сыну и его решениям, а потому отпускает, хоть и с тяжелым сердцем. Дед… дед дрожащим голосом сказал, что внук предал нацию, раз едет ко врагам, к дрянным собакам японцам. Он сказал, что если Сяо Чжань уедет, то никогда больше с ним не заговорит и в его сторону не посмотрит. И в Шанхайской киностудии, где Сяо Чжань практически вырос, естественно, может не появляться, мосты ни с кем не наводить — не поможет. Последнее задело так глубоко, что сердце, казалось, окатили кипятком, но Сяо Чжань промолчал. В конце концов, дед больше не был идолом на пьедестале. Он оказался обычным человеком, чьи мысли Сяо Чжань хорошо видел. Дед — именно такой, каким его сделало время. И принимал решения, чтобы выжить и сохранить семью, себя. Судить его за это было сложно, но и простить Сяо Чжань не мог.

Сяо Чжань знал, что уезжает не навсегда, и хотел однажды вернуться. Но позорное возвращение уволенного аниматора с обостренным чувством справедливости не входило в его планы. Он знал, что мать бы приняла его дома, но дед — презирал бы до конца своей жизни.

Дорога в Шанхайскую киностудию была для Сяо Чжаня закрыта. Он не хотел нарываться на конфликт, хотя и не был уверен, что вышел бы из него проигравшим. Многие другие студии были закрыты или откровенно слабы. Повсюду застой и расцвеченные красным мультфильмы, к которым Сяо Чжань не хотел иметь отношения. Он с нежностью вспоминал фоны с искрящимся бирюзовым океаном, которые ему поручили после испытательного срока в Toei Douga.

Все эти мысли о семье… Сяо Чжань хорошо осознавал, почему сидит сейчас на скамейке в городском саду, а не бодрым шагом приближается к лунтанам. Страх неизвестного парализует. Он боялся, что Чэнь Шо бросит в него фразой, которая сдвинет что-то внутри, и запустит цепную реакцию. Так было с дедом. Сяо Чжань не был готов терять чувство, которое так трепетно берег и взращивал. До этого момента он и не осознавал, что Чэнь Шо подобрался настолько близко. Они оказались на границе, за которой падают маски. Приближение к этому рубежу можно оттягивать до бесконечности и мучиться, а можно закончить за один разговор.

Сяо Чжань поднялся, сопровождаемый хрустом встающих на место позвонков. Долгое сидение без смены позы — бич всех увлеченных художников.

***

Не то чтобы Ибо предполагал, что Шэй-Шэй возьмет деньги и сбежит, но он ожидал, пожалуй, чего-то… более домашнего. Пять блюд, украшенных зеленью, с фигурно разложенными цзяоцзы, напоминали еду из дорогого ресторана, а пахло так, что глаза слезились при приближении.

Ибо стоял, одурманенный запахами. Те заземлили его, вернули время в привычное русло. Напомнили, что отец приезжал в лавку только утром, а Ван Хань дал задание всего час назад. Шэй-Шэй своей стряпней переключила в голове Ибо рычаг, и вагончик мыслей покатился в противоположную от миссии сторону.

Ибо сделал несколько ходок от магазина до дома, никак не объясняя свое поведение ни матери Шэй-Шэй на одном конце, ни Чжоу Сюнь на другом. Первая выспрашивала, не для родителей ли это все, вторая молчала с хитрой улыбкой. Такие заговорщические жесты, обращенные на себя, Ибо стал замечать все чаще, что раздражало: он не мог их расшифровать.

Пять блюд – застолье на среднего размера семью со своей квартирой и кухонной зоной с добротным столом. Ибо не мог похвастаться ни тем, ни другим. Его комната вмещала только небольшой стол, сидя за которым у Сяо Чжаня свешивался локоть правой рабочей руки.

Ибо сгрузил зарисовки на кровать, перенес столик на середину и начал собирать тетрис. Он сосредоточенно пробовал разные комбинации, пока конструкция не обрела хрупкое равновесие: блюда теснили друг друга, немного кренились, но ничто не норовило сползти на пол, Ибо считал это успехом. Пространства для плошек и приборов не осталось — те разместились на стульях.

Смотреть на часы было бессмысленно: Сяо Чжань не назвал точного времени и мог прийти в любую минуту, но Ибо это не останавливало. Он подошел к зеркалу, чтобы привести хаотично отрастающие волосы в порядок, и недовольно скривился, разглядывая остатки синяка. Хорош.

Волосы не слушались, гематома не бледнела. Ибо не знал, как встретить Сяо Чжаня. Казалось, чем больше он старается, тем подозрительнее. Усилия прямо пропорциональны сожалениям. Пусть Ибо понимал, что ни в чем не виноват, — ну, почти! — но это не значило, что Сяо Чжань примет его в… новом качестве.

Он открыл настежь окно, чтобы немного облегчить тяжесть аромата сычуаньской кухни, и принялся ждать, отмеряя секунды нервно постукивающим коленом.

***

— Мне уже нужно бояться?

От насмешливого голоса Ибо вскинул голову. В дверном проеме стоял Сяо Чжань. Он легко прислонился к косяку бедром, перенеся на него вес. На губах — ухмылка, но Ибо поверил не ей, а чуть испуганным глазам.

— Ты же просил ужин, — Ибо поднялся и просто подал плошку с палочками, ожидая, когда Сяо Чжань решится на первый шаг к столу.

— По твоей логике, если я подарю игрушечную машинку, ты вернешь мне настоящую? Вау, лао Чэнь, я поражен.

Ибо хохотнул и занял место напротив. Живот предательски громко заурчал, но каждое из блюд таило опасность, так что Ибо аккуратно начал с риса и цзяоцзы. Сяо Чжань, чья плошка покраснела от соусов, прищурился.

— Все настолько плохо?

— Да я нормально, — Ибо потянулся за куском жареной рыбы, засыпанной хлопьями чили, и положил его в рот. Острота мгновенно ударила в нос, глаза, Ибо закашлялся в кулак.

— Я не про остроту, — Сяо Чжань протянул ему воду, — зачем мне ужин, если ты ничего здесь не можешь съесть?

— Все для Чжань-гэ, — прохрипел Ибо, смаргивая слезы и утирая мокроту из-под носа. Он снова закашлялся.

— Вот дурак.

Стул со скрипом проехался по полу. Сяо Чжань встал и вышел из комнаты, Ибо слышал его стремительный взлет по лестнице, а после — хлопок дверцы холодильника. Пришел Сяо Чжань уже с молоком.

— Должен Юньлуну новое.

Ибо благодарно приложился к бутылке, и стало немного легче.

Сяо Чжань за стол не вернулся. Он опустился на краешек кровати и сказал тихо, не глядя:

— Не могу есть, извини. Знаю, ты старался. Если честно, меня тошнит от нервов, так что рассказывай…

— Не я старался, я бы никогда такого не приготовил.

— Даже и не думал. Но старание вижу, — Сяо Чжань чуть улыбнулся.

Ибо замер. Вот сейчас начнется. Сердце колотилось вовсе не из-за перца.

— …и меня зовут не Чэнь Шо.

То, что отразилось на лице Сяо Чжаня, заставило Ибо одним слитным движением сместиться со стула на пол, чтобы смотреть глаза в глаза. Подрагивающая рука оказалась на колене.

— Я… — горло перехватило спазмом. Ибо с трудом вздохнул, выпрямил плечи и начал заново: — Я младший констебль Ван. Ван Ибо.

— Констебль?! — потрясенно выкрикнул Сяо Чжань. Ибо тут же приложил палец к его губам, чтобы снизил громкость. Широко распахнутые глаза как никогда сильно напоминали о первой встрече. Ибо кивнул, и Сяо Чжань перешел на тихий лепет: — Ты… Но почему тогда… Как же… Триада ведь… — тут в его глазах мелькнуло понимание, и он шепнул: — Это задание?

— Теперь.

— Теперь?! Что это значит?

— Не могу сказать, прости. Но тебе нужно всегда называть меня по-старому. Всегда, Чжань-гэ. Никто не должен узнать. Пока. Я не знаю, как надолго.

— Боже, — Сяо Чжань застонал, закрыв лицо ладонями, и протянул еще одно «боже». — И что теперь, ты будешь постоянно попадать в драки? Продавать краденое? Получать вот это? А что потом, лишишься мизинца? Руки? Постоянно подвергать себя опасности ради тех, кто этого даже не стоит? А если перестрелка?! Шприц под лопатку? Ты об этом думал, а?! Чэнь… Ван… Ибо!

Сяо Чжань ударил Ибо в грудь, и того смело цунами, которое через несколько долгих секунд стало ощущаться как горячие руки, вплетенные в волосы, колени, сжимающие в хвате, мягкие губы на своих. Ногти вцепились в шею, рубашку, будто пытаясь удержаться. Сладкий, немного отчаянный полустон Сяо Чжаня перетек в Ибо, и тот будто впервые очнулся в реальности, ощущая ее ярче всего, что было до этого. Его целовал Сяо Чжань. Целовал с упоением, захлестывая собой.

Когда цунами отступило, на берегу осталась барахтающаяся рыба, которая в бессилии хватала воздух ртом.

— Прости… Мне нужно немного времени, — тяжело дыша, разделяя слова, проговорил Сяо Чжань. Зачарованный, Ибо потянулся к его заалевшим губам, которые чуть потеряли контур, но Сяо Чжань поднялся, перекинул бесконечную ногу через голову все еще стоящего на коленях Ибо и сбежал от брошенного в спину имени.

Совершенно оглушенный, будто пьяный, Ибо поднялся на ноги. Он не привык полагаться на кого-то в своих суждениях, но сейчас готов был упрашивать, чтобы ему кто-то объяснил, что происходит. Сяо Чжань ему нравился. Определенно нравился. И если Ибо нравился Сяо Чжаню в ответ…

Ибо дошел до стола, схватил, не глядя, какую-то закуску и отправил в рот, чтобы мгновенно закашляться и потянуться за молоком.

***

Сяо Чжань просил оставить его в покое, но как только дыхание выровнялось, а рот перестал гореть, Ибо спустился вниз. Он хотел оказаться рядом. Разговор был поставлен на паузу, и он не стал бы настаивать на продолжении — последнее слово оставалось за Сяо Чжанем. Ибо был готов просто сидеть рядом и молчать, если Сяо Чжань позволит.

Того не оказалось внизу. Адрес комнаты Ибо не узнал раньше и теперь жалел. Он только собирался выйти на улицу, как вернулся к вечно закрытой мастерской: оттуда доносился тихий шорох карандаша.

— Сяо Чжань? — позвал Ибо.

Стало тихо, скрипнул табурет, и дверь открыл незнакомый парень. Квадратное плоское лицо покрывали редкие кустики поросли. Кажется, ее даже не замечали.

— Его тут нет.

— А вы?..

— Гао Чжэцзюнь. Я здесь работаю. Вы, так понимаю, Чэнь…

— Чэнь Шо.

— Верно.

Повисло неловкое молчание. Ибо заглянул Гао Чжэцзюню через плечо, морщась от гораздо более резкого, чем в коридоре, запаха скипидара. В небольшой мастерской все было заставлено и завешано холстами. Свободной оставалась короткая тропа от двери до мольберта.

— Вы с ним встречаетесь? — вдруг тихо спросил Чжэцзюнь.

— Мы… Да. Да, встречаемся.

— Хорошо… Очень рад… Сяо Чжаню сейчас плечо нужно гораздо больше, чем он позволит вам увидеть. И переезд ему дается гораздо тяжелее, чем мне. Не говорите, что я это сказал. Взбесится.

— Вы же были коллегами? — Чжэцзюнь кивнул. — Почему вы вернулись?

— Попал под… раздачу как китаец вслед за Сяо Чжанем. У него самого все было несколько иначе, но… м… Не думаю, что мне стоит об этом говорить, раз вы не знаете. И я почти уверен, что он считает себя виноватым в моем увольнении. Поэтому снимает вместе комнату и нашел мастерскую. Но он мной… тяготится и не знает, как бросить. Если будет возможность — пригласите его переехать. Один он не потянет.

Ибо напрягся:

— Бросить в смысле…

— О, нет-нет. Мы не встречаемся. Фигурально бросить. Отсечь от жизни.

Ибо осмотрел Чжэцзюня с головы до ног.

— У вас же самого нет денег.

— Я и так практически живу в мастерской. Если получится, уговорю хозяйку и перееду, постелю матрас. Я вырос в глухой деревне и неприхотлив.

— Сюнь-цзе может и отказать.

— Мне все равно, чем зарабатывать, — Чжэцзюнь позволил себе небольшую улыбку. — Дело только в том, что рисовать получается лучше. Не будет мастерской, будет что-то другое. Если бы помогал Сяо Чжань, было бы больше денег, но я не давлю. Вот смотрите.

Он подошел к маленькому окну, вынул из груды холстов два небольших и взял их в обе руки.

— Ватто. Перерисовывать рококо — смерть, если внимательно обращаться с мазком и не упрощать. Китайские мастера пустоты были бы в ужасе. Думаю, не нужно подсказывать, какую работу сделал я сам, а какую — с его доработками.

Ибо выдал многозначительное “ммм” и наконец спросил о главном:

— Где его найти? Можете дать адрес вашей комнаты?

— Вряд ли он там, — Гао Чжэцзюнь отошел к мольберту, чтобы на обороте огрызка с эскизом записать улицу, дом и номер комнаты. Передавая адрес, он сказал: — Попробуйте ближайший кинотеатр.

— Кинотеатр?

Гао Чжэцзюнь кивнул, но не пояснил. Сказал только, что ему пора возвращаться к работе.

Ибо поблагодарил и закрыл за собой мастерскую.

Про местный кинотеатр ему рассказывала Чжоу Сюнь. Тот располагался в культурном центре, актовый зал в конце восьмидесятых переоборудовали под современные развлечения. Поначалу там проходил лишь пятничный киноклуб и билеты выдавали работникам заводов. Усилиями ее отца, коротко работавшего в департаменте культуры местного округа, центр постепенно встал на коммерческие рельсы, в кино потянулись жители соседних домов. Из-за расположения в лунтанах этот кинотеатр не пользовался популярностью, а потому там всегда можно было достать билеты на громкие премьеры. По этой же причине именно здесь иногда неофициально крутили гонконгские ленты, даже категории III. Вполне безобидная тайна была у всех на виду, но причастные ее бережно хранили.

По улице гулял порывистый ветер. Его потоки, касаясь губ Ибо, напоминали не о съеденном остром, а о том, что его поцеловал Сяо Чжань. Ибо шел, сунув руки в карманы, спешил мимо горящих теплым окон, за которыми семьи садились за поздний ужин. Отовсюду доносилось “давай, давай”, стучали о стол чаши для риса.

Ибо не пришлось даже крохотным шагом переступить через себя, чтобы на вопрос, встречаются ли они, сказать “да” — ни капли сопротивления. И правдой было то, что Ибо не испытывал к Сяо Чжаню знакомых чувств, но это не значило, что чувств нет. Те были сильнее и крепче. Вросли глубже. Так выглядит любовь или нет — неважно, имя он подберет потом. Если бы ничего не было, Ибо, скорее всего, не вышел бы из комнаты, а утром сделал бы вид, что ничего не произошло. Но он перешел на бег и бежал все ускоряясь, пока мышцы и легкие не запротестовали.

Он увидел Сяо Чжаня на скамейке перед афишами, до которых едва долетал свет из открытой двери. Вокруг — ни души, поэтому Ибо, обхватив Сяо Чжаня за плечи, притянул его к себе для поцелуя.

Chapter Text

«Не надо» — было первым шепотом, который услышал Ибо за долгим ожиданием в напряженной тишине. Она последовала после того, как их губы разомкнулись. Сяо Чжань теперь сжимал их, избегая взгляда в глаза, что было весьма непросто из-за их с Ибо разницы в росте, даже незначительной.

— Не… надо?

С самого начала в голове Ибо все складывалось так стройно и гладко. Ужасом накатило осознание, что он понял все не так. Что, если Сяо Чжань поцеловал его из-за… черт знает чего, странной реакции на признание в том, что он полицейский, но не… Черт. Вот дерьмо...

Сяо Чжань опустился на скамейку, сцепленные ладони свесились между коленей.

— Представляешь, я ведь знал, что ты найдешь меня… Конечно, не знал-знал, но надеялся, и вот ты здесь, — у него вырвался сдавленный смешок.

— Скажи почему, не уходи от ответа, — Ибо навис над ним, руки в карманах, готовый окаменеть внутри. Когда Сяо Чжань поднял свое лицо, сердце окончательно перестало понимать, в каком ритме ему работать.

— Не надо мне возвращать ни поцелуй, ни чувства, если их не испытываешь. Я не знаю, что ты себе решил, но ты мне ничего не должен, я справлюсь.

Вот так, значит. Ибо стало немного смешно.

— По-твоему, я пошел тебя искать потому, что считал, что должен тебе поцелуй?

Сяо Чжань пожал плечами и снова опустил голову.

— В твоем духе, я бы не удивился. Ты же вернул мне такой ужин за кашу. Деньги даешь сверху, помогаешь всем помогающим тебе.

Ибо, не сдержав короткого смеха, подцепил его подбородок пальцем, приподнимая. Хотел убедиться, что Сяо Чжань тоже шутит, но его лицо оставалось спокойным.

— Я не верю, что ты это серьезно. Мы говорим о чувствах, Чжань-гэ.

— Ты ничего не говорил…

— И ты — нет. Но сейчас сказал, что их не нужно возвращать. Нельзя вернуть то, чего нет, так?

Сяо Чжань одними губами повторил последнюю фразу, превратив ее из вопроса в утверждение, хмыкнул, но устало, и сказал:

— Я уже ничего не понимаю. Ибо.

Тот опустился на затертую скамейку рядом. Совсем близко, чтобы задевать друг друга локтями, касаться коленями.

— Где ты, где не ты, — продолжал Сяо Чжань. — Кто что испытывает. Я очень устал, понимаешь? Принимать решения и разбираться в людях. Мне просто нужна уверенность, хотя бы в чем-то.

— Так ты меня отвергаешь? — окаменение началось не от сердца, ниже, расползалось по опустевшим кровяным руслам сыростью незастывшего бетона.

Сяо Чжань нашел его руку, переплел пальцы.

— Представь себя на моем месте. Кого я знаю, м? Кого из вас двоих? За кем я таскаюсь, как привязанный, господи, никакого самоуважения, мозги напрочь отшибло.

Ибо слегка улыбнулся, и цементные реки от этого еще слабого, но уже урчащего самодовольства ненадолго остановились.

— За мной, гэ. Честное слово, за мной. Я такой, каким ты меня знаешь, разница только в фактах биографии, это мелочи. Ты знаешь меня.

— Дьявол в мелочах, знаешь такую поговорку?

— Послушай. Я под прикрытием буквально месяц. Только выпустился из академии, и сразу сюда, когда узнал, что на мою семью нацелилась триада. Одно из главных правил работы под прикрытием — не создавать себе другую личность. Должно быть что-то, что можешь поддерживать и днем, и когда разбудят ночью, и когда будет больно или страшно. Я — это я. Ван Ибо.

— Месяц?! — Сяо Чжань выцепил единственное из сказанного и закинул голову к небу, чтобы простонать, что это безумие. — Ты адреналиновый маньяк или как? Я думал, ты хоть немного опытнее!

— Значок и назначение я получил буквально сегодня вечером, до нашего ужина, — серьезно и гордо заявил Ибо. — Может… вернемся? Поедим? Шэй-Шэй все-таки старалась, готовила. Когда сыт, проблемы кажутся не такими большими и страшными.

Сяо Чжань вдруг мелко затрясся, глаза сощурились в полумесяцы. Из приоткрывшегося рта вырвался всхлипывающий… совершенно точно хохот, который сменился выдохом чего-то на японском. Ибо решил, что ругательства.

— Иди сюда, — сказал Сяо Чжань, вплел пальцы ему в волосы и коротко прихватил в поцелуй губы.

— Я запутался, — Ибо сам удивился тому, как мягко и робко прозвучал его голос. — Ты хочешь быть со мной или нет?

— Ага, поставил себя на мое место? — Сяо Чжань фыркнул и положил свою ладонь на раскрытую ладонь Ибо, долго всматриваясь в разницу. Наконец сказал: — Я бы потом жалел всю жизнь. Ладно, может, не всю. Но еще утром я думал, что, может, ты все же любишь только девушек, а я… так.

— Мне не нравятся просто девушки или парни. Мне мало кто нравился раньше, но… мне нравишься ты.

— Что ж… Уже неплохо, отличное начало! Путь в тысячу ли, как говорится...

Ибо не дал ему договорить. Пихнул Сяо Чжаня в плечо и в ребро для верности, когда тот засмеялся, а затем поднялся и протянул ладонь.

***

Ван Ибо всегда бежал от обыденности, а обыденность бежала от него. Усидчивость и терпение в нем убедительно сосуществовали с потребностью в новом. Хобби укладывались в аккуратную стопочку, в соседнюю — выстраивались новые навыки.

Рутина нагнала неожиданно. Ибо был готов выть и скрежетал зубами, перехватывая отчего-то слишком короткую для его вспотевших пальцев ручку, и писал-писал-писал-писал. Его наказанием стала инвентаризация магазина, товары в котором, как черной дыре, никогда не заканчивались. Ибо отчего-то решил, что работа, предложенная Дао-гэ, будет ненастоящей. Посетителей здесь и правда почти не было, но как же Ибо ошибался.

Он то и дело поглядывал на часы. До конца дня оставалось непозволительно много, а Сяо Чжань предупредил, что его можно не ждать — понадобилась помощь в росписи задника для театральной декорации. Единственной радостью была пойманная на радиоприемнике хриплая волна далекого хип-хопа, грув которого Ибо отстукивал кроссовком.

Он взял с подноса следующую безделушку, которую предстояло коротко описать и назначить новое место.

— Ну и под чью жопу это подойдет, — пробормотал Ибо, разглядывая игрушечные качельки, раскачивающееся тело которых было сделано в виде восточного дракона. В учетную книгу так и пошло: «качелька-дракон».

Посмотрев на следующий предмет, Ибо рассмеялся. Это была серебристая свинюшка, у которой выемка на спине была заполнена щетиной. Сколько бы Ибо на это ни смотрел, ничего лучше варианта, что это старый помазок, не придумывалось. Но щетина оказалась такой твердой, что скоблить ей по лицу значило лишиться лица.

Когда Ибо поднял взгляд от записей, то заметил, как на него смотрит изможденный незнакомый мужчина. Тот был в очках, заношенной рубашке и брюках. Лицо и взгляд — совершенно нездешние, будто их обладатель был глубоко погружен в себя и едва замечал реальность. Не поворачиваясь, незнакомец протянул руку и безошибочно попал в кнопку выключения радиоприемника. Рэпер заткнулся на полуслове.

— Это перочистка. Европейская, разумеется, — сказал незнакомец голосом сиплым, словно доносящимся из вазы.

Ибо кивнул и дословно записал сказанное.

— Могу вам чем-то помочь? — спросил он, закончив.

— Что там на маркировке? — спросили в ответ. Ибо перевернул свинью на бок и прочитал: Levi & Salaman. Мужчина издал смешок узнавания. — Датировка — позже 1870-ых. Так и запиши. За такую можно было бы просить приличную цену, жаль только, перья совсем вышли из употребления…

Ибо поднялся. Незнакомец расслабленно просматривал полки, но совершенно точно не пришел сюда покупать. На часах — почти обеденный перерыв, но, разумеется, наличие потенциального непокупателя в лавке его отложит.

Пасти незнакомца не было смысла, так что Ибо вернулся к работе. Он успел описать три фарфоровых набора, когда дверь снова открылась.

— Привет, Чэнь Шо, — сказал Дао-гэ и, повернувшись к мужчине, низко ему поклонился: — Кун лаоши.

Ибо снова встал, чувствуя, что только что продолбался. Это не осталось незамеченным. Дао-гэ подозвал Ибо к себе.

— Кун лаоши, вы уже познакомились? Разрешите представить. Чэнь Шо, новый, но хороший фонарь, помогает нам с лавкой.

— Вы уверены? — откуда-то из своих глубин спросил Кун лаоши. Ибо не мог сбросить с себя чувство, будто его прощупывают изнутри.

— Под мою ответственность.

— Если придется закапывать, сделайте так, чтобы я не смог найти, — Кун лаоши тихо рассмеялся, и тогда Ибо понял, что он говорит не из вазы. Из могилы.

Дао-гэ коротко подхватил смех и пробормотал, что Кун лаоши всегда так уникально шутит. Он повернулся к Ибо.

— Кун лаоши — наш археолог. Свободен сегодня ночью?

— Ночью? — переспросил Ибо.

— Мы едем на археологические раскопки. На сегодня можешь заканчивать, иди отоспись. Будешь очень много работать лопатой. В восемь у лавки в закрытой обуви.

Ибо заторможенно кивнул и закрыл учетную тетрадь.

Оставалось надеяться, что копать придется не могилы.

***

Внутренняя тишина бывает разной. В голове Ван Ибо часто царила хорошая тишина: во время тренировок, во время учебы, во времена, когда жизнь течет по устойчивому руслу. Сейчас же все натянулось, почти звенело, казалось затишьем перед бурей. Тело напряженно ждало, когда рванет. Ибо не знал о раскопках ничего, кроме факта, что вряд ли настоящие археологи проводят их ночью. Вряд ли к работе привлекают группу не обученных под это дело солдат триады. Хотя на трудовых выездах в академии Ибо усвоил, что умение долго махать лопатой на самом деле не такой уж тривиальный навык. Отдавало ли все это преступлением? — о да. Хуже было от предчувствия, что Ибо позвали стать участником чего-то… обычного. Того, что происходит в триаде постоянно. Такие маленькие нарушения, которые со временем сошьются в одно большое дело. Ван Хань предупреждал именно об этом. Именно о таких «мелочах» и сообщать не стоит.

Ибо вставил ключ в тугую замочную скважину своей комнаты и попытался повернуть, но ключ сопротивлялся, будто замок уже был открыт. Странно.

Он осторожно повернул ручку, толкнул дверь, готовый рывком оказаться рядом с посторонним и выкрутить руку, если потребуется, но в поле зрения попал лишь стол, алое кресло. Тогда Ибо перевел взгляд на кровать и увидел свернувшегося калачиком прямо поверх покрывала Сяо Чжаня. Тот спал, трогательно приоткрыв рот. Рубашку, чтобы не помялась, он повесил на стул, остался в растянутой майке и брюках, ремень был застегнут, казалось, чуть ли не на последнюю дырку, чтобы удержаться на талии. Нет, ел он все-таки недостаточно.

Ибо присел рядом на корточки, позволил себе ласково отвести свисающую на глаза Сяо Чжаня челку, открыть светлый лоб. Тот хмурился даже во сне, не позволял расправиться бровям. На лестнице послышались шаги, а вскоре на пороге показалась Чжоу Сюнь, которая шепотом сказала:

— Это я его впустила. Подумала, ты не будешь против.

— Я не против. Когда он пришел?

— С час назад. Жалко его стало. Выглядел так, будто не спал всю ночь.

Ибо благодарно кивнул, и Чжоу Сюнь ушла. Свободный кусочек одеяла накрыл Сяо Чжаня с одной стороны, с другой, чтобы получился кокон. От мыслей о том, что Сяо Чжань упорно не хочет возвращаться к себе, сжималось сердце. Вчера же он сказал, что пойдет в свою комнату. Эта — слишком мала для них двоих. На своей узкой однушке Ибо часто просыпался от ощущения, что вот-вот свалится на пол.

Он неслышно подошел к шкафу и открыл предательски скрипнувшую дверцу. В распоротую подкладку зимней куртки Ибо складывал свои небольшие сбережения. Надежно? Не очень, но он рассудил, что лучше, чем обувная коробка. Деньги копились медленнее, чем хотелось бы. Аренда, еда. На большее Ибо не тратился, но даже эти пункты отхватывали приличный кусок. Он критически осмотрел небольшую стопку юаней.

Если прибавить к зарплате от Дао-гэ обещанное полицейское жалование…

— Чэнь Шо? Ибо? — раздался хриплый голос. Ибо спешно засунул деньги обратно и закрыл шкаф.

— Проснулся?

— Мне… — Сяо Чжань прокашлялся, — очень стыдно… Прости, я думал, ты придешь позже и никогда не узнаешь. Какой позор.

Ибо усмехнулся и перебрался на кровать, переплел свои прохладные пальцы с горячими после сна пальцами Сяо Чжаня.

— Часто таким промышляешь?

— Первый раз, честно. Ну… кроме тех раз, когда ты сам тут был. Больше не буду. Просто… здесь я спокойно сплю.

— Подвинься, — Сяо Чжань послушно отполз к стене, позволив Ибо устроиться боком на освободившемся островке. — Приходи когда хочешь. Попросим Сюнь-цзе отдать второй ключ. Тебе не нужно в театр?

— Нужно, но позже, — дыхание теплом осело на щеке.

— Цзе сказала, ты выглядел невыспавшимся.

Сяо Чжань кивнул и медленно, будто спрашивая, опустил руку вначале на ребра Ибо, потом, не встретив сопротивления, передвинул ее на лопатки, завершая объятие.

— Пытался. Но в итоге думал о том, что ты сказал. Про твою работу и остальное… не мог уснуть.

— Не дави на себя, гэ, это моя забота, — Ибо отзеркалил объятие, чуть подминая Сяо Чжаня под себя. От этого ощущения — что к телу плотно прижато чужое, — что-то мягкое, надежно скрытое внутри довольно заурчало.

— Легко сказать, когда твой парень одной ногой мафиози.

— Так все-таки парень? — Ибо довольно заухмылялся, за что ему прилетело в плечо, показали зубы, а потом и язык. Но он стал серьезным: — Двумя ногами, гэ. Боюсь, что двумя.

Сяо Чжань приподнялся на локте, взглядом выражая вопрос, но Ибо молча покачал головой. Так безопаснее. Возможно. Он и сам не знал.

— В любом случае… — осторожно добавил Сяо Чжань, возвращаясь на подушку. — Важнее то, что у тебя внутри.

Ибо сделал мысленную заметку никогда об этом не забывать и сказал, что им обоим нужно отдохнуть.

Он не думал, что сможет уснуть, но уже через пару минут ощутил, как проваливается в черноту, надежную и безопасную.

***

Воткнуть, надавить ногой, надавить на черенок, приподнять тяжелый кусок сбитой глины, напрячь руки, чтобы выдернуть его из холма, выбросить за спину. Повторить. От жажды и тяжелой работы пот стал едким, заливал глаза и жег их, смешивался с мелкой пылью и превращался в не менее едкую грязь, которую хотелось соскоблить ногтями вместе с верхним слоем кожи.

Всего на площадке трудилось человек десять. Ибо издалека узнал Пса, который делал все — даже копал — со злым остервенением. Раза в два быстрее окружавших его незнакомых парней. Дао-гэ представил их, но ни одно прозвище в голове не задержалось. Археолог курсировал от одной группы копающих к другой, иногда присаживался на корточки около срытой почвы и очищал что-то кисточкой. В отдалении стояли два брошенных мини-фургона, их водители курили с независимым видом, показывая, что раскопки — это не к ним.

Самостоятельно Ибо никогда бы не набрел на это место. Машины покинули Шанхай и двинулись по трассе на Сучжоу. Через час повернули на север, съехали с основной трассы, бесконечно метались по деревенским улочкам, затем свернули в поля и тряслись по кочкам, пока не остановились. Это поле, казалось, ничем не отличалось от остальных. Пахло водой, в слабом свете звезд вырисовывались разновеликие холмы. Археолог сказал: «Все собрались. Работаем тихо и быстро. Мы не на своей территории». И все принялись за работу. Ибо один стоял дураком среди молчаливо снующих от багажников до холмов парней, пока Дао-гэ не велел ему устанавливать лампы. Лампами оказались большие софиты, источающие жар. Такие могли бы освещать сцену в театре, футбольное поле, но никак не гордое ничего. Ибо так и не рискнул спросить, что именно они здесь ищут. Ему велели копать — он послушно принялся копать себе яму. Буквально. Расчищал по указанию Кун лаоши участок метр на метр. Метр в глубину. Остальные занимались тем же по соседству.

— Чэнь Шо, на сито! — прокричал кто-то, и Ибо встрепенулся. Выключенная рутиной голова загружалась долго, руки гудели, а на красных ладонях уже появились следы будущих мозолей. Он вышагнул из ямы и увидел, как к нему бежит мальчишка — лет двенадцати? — с водой и полотенцем. С вопросительным выражением лица Ибо принял протянутые ему дары. Сейчас и то, и другое казались благословением.

— Ты Чэнь-гэ! Фонарь! — сказал пацан как-то слишком восторженно для такой странной ночи. Глаза у него горели, будто он попал в самое интересное приключение или нашел редкую карточку в игре. Ибо кивнул. — Я Ми-Ми.

— Ми-Ми?

Странное имя для мальчика. Тот радостно подтвердил, тут же изливая рекой историю о том, как его нашел Кун лаоши, когда он был маленьким и ни в какую не хотел выходить из своего подвального убежища. Выманился, когда его позвали, как кошку, и сожрал сухой корм, который полагался настоящим котам. Поэтому Ми-Ми.

— Кому сказал в машине сидеть?! — рявкнул археолог, когда подошел к Чэнь Шо и мальчику. Оказывается, его голос умел звучать в полную силу.

— Но я… — начал оправдываться тот.

— Машина!

— Но парни хотят пить! Я могу за ними ухаживать, раз ты не даешь мне работать!

— Возражать мне будешь?! — археолог замахнулся, но Ибо перехватил его руку прежде, чем задумался над последствиями для себя.

— Кун лаоши. У вас… свои причины оставить его в машине, но… вода нам правда не помешает.

Археолог поднял на Ибо помертвевшие глаза, затуманенные пыльными стеклами очков, и несколько секунд они мрачно сверлили друг друга взглядами.

— Хорошо. Раздай всем и назад. А ты, — сказал он Ибо, — на сито. Просеивай землю, там может быть полезное. Найдешь — зови меня.

— Что считается полезным?

Вопрос остался без ответа.

Ми-Ми дернул Ибо за руку и прошептал: «Спасибо». Тот потрепал пацана по голове и принялся за дело, надеясь, что мальчику не перепадет за выходку. Такие «отцы», как правило, — бомба замедленного действия: может отомстить в двойном размере, когда никто не посмотрит.

Теперь Ибо ждало иное: разбить кусок земли, подцепить лопатой, забросить порцию на крупное сито, протрясти комья, размять пальцами особо неподатливые, ничего не найти, повторить. Движения тянулись и закольцовывались, он снова вошел в медитативное состояние, которое только один раз прервал подошедший археолог. Тот осмотрел просеянное, сплюнул под ноги и глухо пробормотал сам себе, что нужно копать глубже, культурный слой здесь опустился сильнее, чем он думал.

Вскоре кто-то радостно закричал. Все сбежались к яме, из которой Кун лаоши выгнал всех и через несколько взмахов маленькой лопатки извлек глиняный круг с вырезанным на нем симметричным цветочным рельефом.

— Донышко, — объяснил археолог, поднимая находку над головой. Все нетерпеливо загудели. — Копаем в этом квадрате. Аккуратно, повторяю, аккуратнее работайте! Кто найдет целый сосуд, получит пять процентов с продажи!

— Продажи? — тихо переспросил Ибо у стоящего по соседству Дао-гэ. Тот раскатисто засмеялся и крикнул на всю маленькую толпу:

— Прикиньте! Он все это время копал, не зная, чем мы тут занимаемся!

Общий смех ощущался ведром вылитых помоев. Дао-гэ, как всегда чутко улавливающий настроение, обнял Ибо за плечо и встряхнул.

— Да ладно тебе. Ну, посмотри на меня. Посмотри. Вот, другое дело. Ты раньше не казался мне наивным, не пацан все-таки. Не ожидал вопроса. Конечно, мы копаем на продажу. Самые ценные реликвии в наших лавках сами себя не найдут, так ведь?

Ибо вернулся к просеиванию, молча радуясь тому, что остальная группа перетекла за другую сторону холма. Слышались только их перебранки, смешки и гораздо более оживленные звуки работы. На стороне Ибо лишь громко жужжал софит, и ветер шелестел высокими травами.

Игнорировать ищущий взгляд Ми-Ми, который нетерпеливо ерзал на крыше фургона, как на наблюдательной вышке, становилось все труднее. Пацану нужна помощь? Нет? Несмотря на его одиночество, Ибо понимал, что именно он сам здесь — отдельная единица. Если Ми-Ми нашли маленьким, скорее всего, он и не знал другой жизни. Возможно, умеет стрелять. Ответ на вопрос, почему археолог берет на раскопки своего… подопечного? сына? — оставался загадкой.

Ибо забросил на сито новую порцию земли. Мелкие камушки и рыхлая почва осыпались, оставив на продавленной решетке кусок почти черной глины, поросшей жухлыми травинками. Разминать такое руками оказалось приятно — ноющие от древка лопаты пальцы благодарно охлаждались о влажную глину, разделяли шматы на кусочки поменьше. Один из них оказался совсем не податливым, но найденная для такого случая крепкая ветка оказалась идеальной. Глина градинами посыпалась на сетку, а потом… у Ибо появилось чувство, что внутри что-то есть. Он несколько раз вгонял палку как можно глубже, но кончик натыкался на преграду. Когда сверкнуло нечто светлое, стало понятно, что это не камень. Предчувствие находки пронеслось по венам азартом, Ибо сосредоточенно и быстро расчищал землю, освободив вначале тонкое горлышко, а затем и покатый бок кувшинчика, напоминающий те, в которых сейчас подают дорогой байцзю.

От трепета в момент, когда целый, без единой трещины кувшин лег в ладонь, у Ибо сбилось дыхание, в горло плеснулся рваный вдох. Самый обычный, светло-серый, с довольно толстыми стенками, украшенный простым орнаментом, забитый доверху глиной, — кувшин все равно казался чем-то драгоценным. Ибо держал его бережно, так, как держал бы живую пичужку.

— Чэнь-гэ, что там? — закричал издалека Ми-Ми. Ибо дернулся, прижал находку к себе.

Обернувшись, он увидел, как на яростном ускорении, Кун лаоши идет к машине, чтобы ткнуть в Ми-Ми пальцем и отчитать. Даже разница в позиции относительно земли не давала повода усомниться в иерархии между ними. Мальчишка вжал голову в плечи, скатился по лобовому стеклу на бампер и перебрался в фургон. Археолог резко изменил траекторию, подошел к Ибо и повторил вопрос. Что там?

Ибо так и сидел на корточках. Первым порывом было спрятать кувшин. Засунуть в карман, в штаны, прикопать в землю. Не чтобы присвоить себе, а чтобы не достался археологу. С каждой новой минутой их знакомства тот нравился ему все меньше, а Ибо плохо умел и не любил скрывать своего отношения.

— Что там? — требовательно повторил Кун лаоши. — Встать.

Ибо поднялся и нехотя показал находку. Археолог взял ее в руки, легонько подбросил, покрутил, посмотрел на донышко и, не изменившись в лице, выбросил через плечо. Кувшину не повезло удариться о камень и… разбиться. Вместе с этим звуком внутри Ибо тоже что-то треснуло. Кувшин мог бы упасть на пару сантиметров правее и приземлиться в траву. На мягкую землю. В кучу перекопанного грунта. Но он упал ровно на камень.

— Безделка.

Археолог ушел на свою сторону холма.

Ибо опустился на корточки перед осколками, в смятении перебирая их, будто надеясь, что те вдруг чудесным образом соберутся. Набитая внутрь глина чуть смягчила удар, кувшин раскололся лишь на три части. Ибо взглянул на донышко. На нем не было печати мастера, как та, которую показывал Сяо Чжань. Даже если так… Даже если так!

Бурлящая злость искала выход, и единственное, что Ибо оставалось, — копать, копать, копать.

Chapter Text

У каждого человека есть стержень. Что-то, что удерживает вместе разваливающиеся ошметки жизни. Причина, по которой он движется вперед. Кун Вэйго часто думал о своем стержне, и в голову приходили только… деньги. Но этот ответ не казался ему до конца честным.

От того необразованного голяка-подростка, который в до слез голодные годы копал горные склоны в поисках корений, до научного сотрудника в шанхайском музее лежала пропасть, соединенная очень тонким мостом. Этим мостом оказался человек. С ранних лет жизнь Кун Вэйго определял старший товарищ Чжао Канмин. Если бы не его заразное увлечение историей, Вэйго не увлекся бы сам. Если бы Канмин не позвал помогать культурному центру в Линьтуне, он бы никогда не начал копать. Канмин постоянно самообразовывался, Вэйго научился читать. Но главное, он уже умел смотреть и делать выводы.

Он был в раскопках в тот момент, когда Канмин с крестьянами достали из-под земли терракотового лучника с преклоненным коленом, видел его лицо. И четырьмя годами позже, во время революции, видел, как внутренне кричал Канмин, когда хунвейбины ворвались в музей и разрушили статуи как мерзкое напоминание о китайском феодалистическом позоре. Кун Вэйго в первом ряду слушал покаянную речь своего друга и видел, что тот не верит ни в единое свое произнесенное слово.

Вэйго был рядом, когда годы спустя Канмин прятал до лучших времен только найденные фрагменты будущей армии. Вэйго помогал тайно копать и уважаемой в их кругах госпоже Чжэнь Чжэньсян.

Он видел, как лучшие из лучших, люди с чистыми помыслами были вынуждены унизительно сидеть под кабинетами мелких чиновников, упрашивали не строить дорогу или закрыть глаза на раскопки. Они даже не делали ничего незаконного. В стране, которая только начала осознавать свою историю, еще не было соответствующих правил, а с археологами обращались как с нарушителями.

Канмин говорил, что своей работой они спасают прошлое. «Вэйго», говорил он, значит «защитник страны», ты защищаешь страну по-своему, пусть и не как солдат. Кун Вэйго не любил свое слишком звучное — в отличие от брата Кэцзяна — имя, но когда Канмин говорил, ему хотелось верить. А на самом деле… Вэйго совершенно не чувствовал перед прошлым благоговейного трепета. Не умерший в нем голодный крестьянский ребенок лучше понимал физическое. Лопата впивается в кожу. Пальцы впиваются в глину. Глина впивается в следы истории.

Вэйго видел, как Канмин отдаляется. Это было неизбежно. Сердце и ум старого друга теперь отданы терракотовым воинам. Он думал о них, боялся за них, оберегал, реставрировал, потом, когда правительство тоже отправило свои группы на раскопки, занялся музеем. Еще позже — получил официальное признание. Он заслужил. Выстрадал свой путь от унизительной речи перед хунвейбинами до государственной награды.

Где-то там, в период между бурными раскопками армии и награждением, Кун Вэйго понял, что наблюдать ему больше… не за чем. Смутно хотелось чего-то нового. Кого-то нового.

Так что предложение одного из работников, которые копали по приказу партийных, пришлось кстати. Похитить терракотового воина или что поменьше — от этой мысли Кун Вэйго словно сбросил с себя сонное состояние, в котором проводил жизнь. Дело выгорело, принесло такой куш, что голодный оборванец в Вэйго чуть не рехнулся, готов был спустить все за одну ночь, но наблюдатель-Вэйго был умнее, заткнул оборванца и вложился в дело своего нового друга. Друг ввел его в Дацзюань.

Кун Вэйго узнал, что в нем тлеют амбиции и едва уловимая зависть. Многолетняя жизнь в виде тени Чжао Канмина оставила свой отпечаток: Кун Вэйго тоже захотел совершить открытие. Не ради страны, разумеется, а чтобы доказать что-то самому себе. Дацзюань давали ему много денег, давали ресурсы, людей. Требовали лишь верности и знаний, где копать. Первое — не обременяло. Второе — было в достатке. Еще не проверенные локации регулярно появлялись в институтских списках благодаря фермерам.

Жизнь была предсказуемой, а потому легкой. Так оставалось бы и дальше, если бы голодный оборванец в Кун Вэйго, тщательно заткнутый в самые дальние рубежи сознания, не выбрался при виде оборванного ребенка-скелетика в подвале. Он просто не мог оставить Ми-Ми умирать, а потом не знал, что с ним делать. Несколько лет мальчика получалось сплавлять матери, которую Кун Вэйго перевез поближе к Шанхаю. Но мать умерла, Ми-Ми пришлось взять к себе, брать на раскопки для триады. Предсказуемость жизни была под угрозой.

Кун Вэйго бесило, как жадно мальчишка набрасывается на еду, как дико ведет себя. Со временем наблюдатель-Вэйго увидел, что в мальчике было то, чего он сам всегда был лишен. В нем была искра, которая вела Чжао Канмина всю его жизнь. Ми-Ми был неожиданно одарен в рисовании. Вэйго тогда почувствовал, что он перестанет быть тенью, если сам кого-то вылепит и стал реже злиться на изрисованные тушью стены. Ми-Ми не стал ему сыном, но и не-сыном не был.

Стоило с горем пополам научиться управлять мальчиком, как пришла ответственность. Вместе с ней Кун Вэйго все чаще называли емким «лаоши». Он поднялся на своем умении балансировать на тонком мосту во внутренней бездне между дикостью и цивилизованностью. Его бесстрашие, опыт и тонкий ум давали ему преимущество. Незаконные раскопки от законных иногда отделяла только уверенность, с которой археолог разговаривает с полицией. За все эти качества тот парень, когда-то предложивший украсть терракотового воина, а теперь — большой триадский лаобан, так ему доверяет.

Кун Вэйго смотрел на переданное ему утром письмо и понимал, что доверие верхушки с каждым годом оборачивается все большей головной болью. Мир сужается, белых пятен становится меньше, а значит, меньше возможности работать из тени. Со странным умиротворением Вэйго наблюдал, как в археологию приходят технологии. Красть и подделывать станет сложнее, а значит, однажды его работа растворится сама собой. Ему всего сорок девять, но он уже готов уйти на покой.

Лоботряс с тупыми поросячьими глазками, который отдал письмо, все еще мялся на пороге, не решаясь что-то спросить.

— Ну? — смилостивился Кун Вэйго.

— Лаоши, так ведь… лаобан просит дать свой ответ, — сказал он на смеси, в которой было больше кантонского, чем шанхайского.

— Я сейчас это должен сделать?! — он раздраженно снял очки, зная, что ответ утвердительный. Накрыл веки сухими шершавым пальцами.

На самом деле, просьба пришла не от лаобана. Она спустилась от лаобана лаобана, возможно, зародилась еще выше. Кун Вэйго не особо заботил вопрос «кто». Вопрос в том, как эту просьбу выполнить.

Он понимал, что раз именно он, заведущий всей триадской древностью и раскопками (и, как следствие, иногда закопками), стал конечным получателем сообщения, то простой подделкой, купленной у художника в переулке, не обойдешься.

Вэйго щедро плеснул себе из стоящего в шкафу графинчика импортного бренди — пристрастие к нему росло с ростом ответственности — и снова заглянул в письмо.

«Кун-гэ. Картина совсем подгарает со стороны Мэйго (на ошибки самообученный Кун Вэйго, который дорос до сотрудника института, всегда реагировал остро) Лаобану нужно вернуть ее, сбыть на поверхность, очиститься. Но и с якудза ссориться нельзя».

— Дыши тише, а то вынесут вперед ногами! — рявкнул Кун Вэйго на сопящего лоботряса. Тут же слегка кольнула совесть. У идиота явно был заложен нос, а выглядел — как жирный школьник-переросток с жидкими усиками. Спросил: — Сколько лет?

— М-м-мне?

— Тебе!

— Двадцать… три.

— Для своего возраста ты слишком забитый. Но помощник лаобана. Родственник?

— Третий племянник.

— Ясно. Передай лаобану, нам нужно встретиться. Пусть заберет меня, когда будет удобно.

Третий племянник поклонился и сбежал из кабинета. Кун Вэйго мог бы посочувствовать его страху перед Археологом, который нарочно выстроил себе репутацию более жуткую, чем было на самом деле, но сочувствия хватало только на самого себя. Это не раскопки. Ему предлагают организовать гребаную операцию на две, нет, три страны. Лаобан знал, что это дело ему не по мозгам и обратился к умному.

А все потому, что богатые люди любят считать, что деньги одаривают их умением понимать искусство. Каждая вторая крупная шишка, которого Кун Вэйго знал, держал за тяжелой дверью в особняке коллекцию живописи или фарфора, непременно ставил там кресло и свет, чтобы любоваться и впитывать одни и те же мазки.

У какого-то из глав Дацзюань тоже была такая особенность. Назвать это слабостью не поворачивался язык, потому как лаобан мудро использовал древние картины в качестве валюты или гарантии в сделках. Негласный кодекс завещал не насиловать детей и считать подаренные картины аналогом оплаты.

Кун Вэйго знал, как сложно на самом деле продавать краденые произведения искусства, особенно известных авторов. С каждым годом полиция работала все лучше, появлялись редкие, но до крайности назойливые детективы, работающие только с преступлениями в сфере искусства. Триады, якудза, мафия, все перебрасывали друг другу картины, как горячие картофелины. Иметь хочется, но опасно. Не иметь — не статусно. Кун Вэйго давно предупреждал своих перейти исключительно на денежную оплату сделок, но его не слушали. «Тебе, бывшему крестьянскому парню не понять» — в ответ на это Кун Вэйго мысленно разбивал хрустальную пепельницу о череп говорящего.

Крестьянскому парню не понять, разумеется. Но только не у него теперь горят волоски на яйцах.

Проблема была только в том, что Ван Гога уже перевезли из американской ветви Дацзюань в Гонконг, а там — торжественно вручили главе Ямагути-гуми, чтобы закрепить договор о морском сообщении между Шанхаем и японскими портами. Иными словами, перед Кун Вэйго стояла задача выкрасть картину обратно так, чтобы не поссориться с якудза. И поскольку откупиться опции не было, оставалось одно. Написать такую подделку, чтобы опытный луноликий хрен, который смог собрать в кулак разваленную внутренней войной группировку, ни о чем не догадался. Возможно, подделка не должна быть настолько уж хорошей… Ватанабэ не выглядел как человек от искусства, но впечатление может быть обманчиво. Больше всего головной боли принесет подмена картины, не ее изготовление.

Ми-Ми больше всего любил тушь и китайскую живопись. Он бы с радостью бросился в необычную для себя работу и денег бы не попросил. Триаду он считал семьей, до которой его почему-то не допускали. В награду за хорошие оценки Ми-Ми ором выбивал себе поездки на раскопки, братался с парнями, но был слишком наивен. Разумеется, Ми-Ми рисовать не будет.

Кун Вэйго опрокинул в себя еще один стакан и сделал мысленную пометку пройти по лавкам, собрать каталоги инвентаризации. Возможно, где-то у них по счастливой случайности завалялись нужные реплики Ван Гога.

Работа над институтским отчетом с алкоголем в крови пошла быстрее, голова немного плыла, рука бежала скорописью по страницам. Вэйго только-только вошел в состояние потока, как его прервал очередной стук. Он проглотил невежливый оклик и позвал пришедшего внутрь. Показалась зеленая полицейская фуражка. Можно не сдерживаться.

— Это не проходной двор!

— Кто-то не в настроении? — брат полностью просочился в кабинет и прикрыл за собой дверь.

— Не до тебя. Чего надо?

— Я не могу прийти проведать своего Кун-гэ?

— Чего надо, Кун Кэцзян, выкладывай или выметайся!

Брат несколько секунд изучал его лицо, и за эти секунды нахальная улыбка младшего, который всегда добивался желаемого, пропала. Он с детства был догадливым.

— Моя помощь понадобится? — Кэцзян наклонился так, чтобы перехватить ответный взгляд Вэйго. Тот смягчился.

— Сомневаюсь, что это по твоей части. Так чего тебе?

— Выборы. Ты обещал, что... кхм…

Ах да. Вэйго хотел бы оказаться терракотовым воином и погрести себя под тоннами, кубометрами глины и никогда не появляться на поверхности. Разумеется, он забыл о выборах в шанхайский муниципалитет и ротации в рядах полицейских, потому что забывал обо всем, что было ему безразлично.

— Ты даже не передал просьбу? — уточнил Кэцзян.

— Нет. Вот, я пишу заметку, ты свидетель.

— Ты сам говорил, что это важно для вас, — терпеливо напомнил брат. Он знал об избирательности памяти Вэйго и его пренебрежении к быту и еде. В этом они были противоположностями. И когда Кэцзян принял эти отличия, научился не раздражаться — они впервые стали настоящими партнерами и друзьями, а не просто случайными людьми, которых почему-то называли братьями. Кэцзян продолжал: — Свой человек во главе округа, вместо чурбана Ван Ханя. Да? Припоминаешь?

— Да-да, — Вэйго закрыл глаза, представляя, как лопаты бросают на него мягкую землю, а та бережно обнимает его и давит, давит…

— Сдайте мне кого-нибудь из ваших, неважно кого. Запиши. Брат, запиши! Ты что, пьян? Ладно, я сам, вот, записал на том же листке.

— Я передам. Скоро у меня встреча с лаобаном.

— Отлично. Время поджимает!

— Скорее бы…

Кун Кэцзян подмигнул ему и вышел из кабинета, излучая энергию и бодрость. Кун Вэйго давно чувствовал себя мертвой оболочкой и ждал, когда удавка нового времени уже затянется на шее.

***

Сяо Чжань предвидел, что настроение на праздник середины осени будет хуже некуда. Тот наступил незаметно, пока он торчал в театре, даже когда не был нужен, просиживал штаны на репетициях, курсировал от подработки к лавке, от лавки к кровати. Вот и вся жизнь. Наличие партнёра грело и нежило. Ибо оказался самым чутким и внимательным из парней, что у него были. Грели крохи, перепадающие за афиши и декорации. Вот только Сяо Чжань никогда не был про деньги, ему мучительно не хватало смысла. Это выматывало, не проходило незаметным, особенно для Ибо, который чувствовал перемену и пытался расшевелить его, а Сяо Чжань злился на себя, что зачем-то навязался. У Ибо и без того непростая жизнь, не хватало еще разгребать чужое дерьмо. Сяо Чжань даже дать ему не мог, хотя тот намекал, что хочет попробовать. Либидо у Сяо Чжаня плескалось где-то на донышке. Несколько раз он ловил норовившее сорваться «нам лучше расстаться». Ловил и сбегал, чтобы не выболтнуть. Не принимай на свой счет, дело не в тебе, а во мне — сколько Сяо Чжань это слышал в свой адрес, а теперь почти был готов оправдываться этим сам.

Сяо Чжань все думал, что с ним не так. Оцепенение после переезда спало, торг уже прошел, какие там следующие стадии… Он задумался над тем, что пора склонить голову, признать поражение, потому что жить с дырищей внутри становилось невыносимо, и только Ибо проливал в нее немного света. Поэтому, когда тот, опустив голову, уязвимо глядя исподлобья, спросил, не хочет ли Сяо Чжань на праздник сходить к его семье, он почти решился на страшное.

— Что скажешь? — снова спросил Ибо, покачиваясь на мысках.

— Для вашей семьи нормально приводить друзей?

— Нет, но ты особый случай.

— Представишь как парня? — Сяо Чжань видел, как Ибо смешался, и пожалел, что дал вопросу выйти. — Не отвечай, я понимаю.

— Гэ, я… Что-то делаю не так?

О, вот оно. Идеальный момент, который можно разыграть как по нотам. Дело во мне.

— Нет… Нет, конечно. У меня тоже есть семья, знаешь, — Ибо насторожился, и Сяо Чжань понимал почему — он никогда не говорил об этом. Он и сам с собой это обсуждал редко. — Возможно, ты догадывался, но у нас все… очень тяжело. Из-за меня. Мама, я и дед. За три года я позвонил раз десять. Если трубку брал дед — я бросал сразу. А мама… мама плакала и молчала, так что я долго не выдерживал. Суммарно мы проговорили тридцать минут, доказательство — карточки международных звонков, я считал. Я их мучаю, понимаешь? Своими выборами, от которых не мог отказаться, а расплачиваются теперь все.

— Ты хочешь пойти к ним?

— Нет, — Сяо Чжань чувствовал, как к горлу подкатывает ком, он глубоко вдохнул, надеясь задержать все рвущееся наружу, и зашептал: — Дед меня не простил. Что… Что если он уже умер, а я не знаю, а он меня не простил?

Ибо мгновение смотрел на Сяо Чжаня, а потом привлек, положил горячую ладонь на затылок и прижал к себе. Держал крепко-крепко, пока из Сяо Чжаня лилось, повторяясь по кругу, как ему страшно. Как накопившийся гной, которого собралось столько, что набухла кожа, оно текло долго, бессмысленно, но освобождало мысли и в один момент вдруг… закончилось.

— Я пойду с тобой, — твердо сказал Ибо, не оставив пути к отступлению. — Если ты не готов, я сам зайду в дом и навещу семью от твоего лица, передам новости. Тебе не нужно проходить через это одному, гэ. Мы не должны… никогда не должны оставаться по-настоящему одни. У тебя есть я.

Сяо Чжань покачал головой и положил подбородок Ибо на плечо. Шепнул:

— Тебе нужно к своим.

— Успею. Дай мне помочь.

***

Автобус громыхал неплотно затворенными дверями, Сяо Чжань сидел у окна на заднем сиденье, и свет пробегающих фонарей раскрашивал его лицо полосами. Ибо сидел рядом, свободно расставив колени, и сторонний наблюдатель не мог заметить, что в узком пространстве между были переплетены два мизинца. Ибо не хотел врываться в кокон Сяо Чжаня, но тот сам протянул спасительный мостик, который теперь столько всего значил. Ибо не помнил, чтобы когда-то проникался к кому-то настолько, что чужое болело внутри. Сяо Чжань не просил ни жалости, ни сочувствия и очевидно слишком много держал в себе. Мизинец ощущался чем-то большим, чем поцелуи или навалившееся сверху тело. Сяо Чжань только сейчас по-настоящему начинает подпускать Ибо к себе. С этим нельзя спешить, от этого нельзя отвернуться.

Цифры на выданном кондуктором билетике складывались в различные комбинации, Ибо придумывал им созвучия. «18» превратилось в собственное имя. «17» звучало точь-в-точь как «вместе». «33» не поддавалось долго. Сан-сан не хотелось делать ни зонтом, ни рисовой кашей. Глаголом «расходиться» — тем более.

— Что ты бормочешь? — спросил Сяо Чжань. Ибо обнаружил, что все это время пробовал сочетание на вкус. Он показал свой билетик. Вышло неудобно: тянуть правую руку, потому что мизинец левой все еще был похищен.

— Смотри на цифры. Ибо. Вместе. Улавливаешь? Сан-сан. Никак не могу придумать.

— Чжань-Чжань, — мгновенно отозвался он. Ибо уставился на Сяо Чжаня, тот устало улыбнулся и сказал: — Это я. Ибо вместе с Чжань-Чжанем.

Chapter Text

Видеть, как мучается другой — тяжело. Когда близкий человек — невыносимо. Хочется броситься грудью вперед, подставить все, сердце, печень, почки, вот, держи, на, забирай, бей куда надо, делай больно мне, а его не трогай. Сяо Чжань волочил ноги, Ибо видел, как у него время от времени слабели колени, успевал ловить его под острый локоть. Нельзя было забрать и разделить на половины то, что Сяо Чжань чувствовал. Они плелись по полметра в секунду. Проходящие люди косились, слышались голоса «пьяный что ли», но Ибо не отстранялся, вслушивался в ветер и дыхание Сяо Чжаня рядом.

Свежие, казалось, еще пахнущие сырым бетоном, новостройки редели, асфальт закончился, они шли по грунтовке к островку старой застройки, которому осталось совсем недолго. К острову текли люди, его освещали красные фонари, сверху уверенно светила полная луна, выхватывая из окружающих сумерек дорогу. Комментарий о пьяном сменился другим. «Сяо Чжань». Его узнали. Проходящая мимо тетушка с громким охом всплеснула руками и заспешила со своими котомками.

— Мы не взяли юэбинов, — тихо и ровно сказал Сяо Чжань.

— Я видел на остановке. Вернемся?

— Не надо. Эта тетушка, скорее всего, вначале зайдет к маме. Она будет знать, что я иду.

— Хочешь… чтобы я сходил?

Сяо Чжань бросил на Ибо нервный взгляд, поджал губы. Это хорошо. Ибо на самом деле и не был готов его оставить. После этого они пошли быстрее, затем еще быстрее, Сяо Чжань подключил всю длину своих ног, обгоняя семенящих пожилых.

Основная дорога шла прямо, но Сяо Чжань дернул Ибо за рукав, как за поводья, забрав резко влево. Трава вдоль стекающих в почву домов выросла почти до окон, вобрала в себя вечернюю росу, мочила кроссовки и брюки, слегка резала руки. Ибо не роптал, позволял вести себя через густые тени, и осознание собственной нужности, своей готовности на все громыхало о грудную клетку. Это не казалось ни слепотой, ни потерей себя в другом. Сейчас, в окружении ветра, росы, запахов праздника и горячей ладони, Ибо ясно ощущал границы своего тела, и в этих границах он любил. Успел полюбить крепко и сильно, шестым чувством знал, что это не предел. Будет больше, глубже, а потому Ибо хотел дорасти. Быть готовым вместить, когда чувство решит вырасти тоже, и отдавать, даже если Сяо Чжань сможет отдавать ему в ответ столько же.

Сяо Чжань резко остановился. Ибо врезался ему в спину и инстинктивно обхватил руками. Тело, к которому липла мокрая рубашка, оказалось напряженным до каменности. Сяо Чжань показал на дыру в собранном из побеленных кирпичиков заборе чуть ниже уровня глаз.

— Я хотел сначала посмотреть, — он положил свои ладони поверх ладоней Ибо. — Ты как?

— Я? Что я?

— У тебя руки в царапинах. Прости, даже не подумал, когда сюда вел, — он шумно выдавил из себя воздух. — Мне нужно успокоиться… Ничего страшного все равно произойти не может, так? Я уже перебрал в голове все варианты, хуже придуманного не будет... м… Давай так постоим еще немного, хорошо? Ты всегда такой теплый… точно не холодно?

— Не холодно, — Ибо прижал Сяо Чжаня еще ближе, чтобы медленно, нежно выдохнуть в шею и оставить невесомый поцелуй. Тот крупно вздрогнул, а затем развернулся в объятьях и обхватил лицо Ибо, удерживая на одном месте, как будто он и без того не смотрел на Сяо Чжаня неотрывно.

— Прости, что я такой слабый, — Ибо дернулся, протестуя, но Сяо Чжань качнул головой. — Это правда, не надо. Я очень благодарен тебе за то, что ты делаешь меня лучше. Без тебя… я не уверен, что пришел бы сюда, если бы не ты. Многие на твоем месте бы ушли или уже сбежали.

Глаза Сяо Чжаня отринули свет, казались тяжелыми, матовыми. Ибо видел человека на десять лет старше своего настоящего возраста.

— Ты думаешь о себе гораздо хуже, чем ты есть.

— Я не думаю, я знаю.

— Это не так!

— Это не спор. И я не напрашиваюсь на комплименты, а пытаюсь сказать другое. Я не самый простой партнер и точно не заслуживаю человека, как ты, нет, не перебивай, дай закончить. Пока мы ехали в автобусе, я подумал о том, что если бы не совершил все свои ошибки, то не встретил бы тебя. И я понял, что не хочу жизни, где я не встретил тебя. Возможно, говорю это слишком рано и тебя это испугает, я пойму.

Внутренний грохот выбрался наружу, прорвав грудную клетку, кожа вздыбилась от мурашек, не в силах вынести.

— Заткнись. Пожалуйста, заткнись.

Сяо Чжань нес самую несусветную чушь, чей поток нужно было перекрыть в ту же секунду. Ибо грубо прижал, почти бросил Сяо Чжаня к стене, запер руками, коленом между ног, и накрыл губы своими. Если бы губы были кулаком, то поцелуй бы стал ударом. В нем не было ничего нежного, Ибо хотелось проорать через него, что Сяо Чжань удивительный, любимый любым, даже в своей тяжести, которая непонятно как уместилась в его легком теле. Ибо пытался шептать в отсутствующие паузы, что Сяо Чжань придурок, а тот едва успевал ловить ртом воздух и задыхался.

— Иди, — прохрипел Ибо, когда наконец отпустил. Со странно злым удовлетворением смотрел, как наливаются губы Сяо Чжаня, как ярче алеет след укуса на нижней рядом с темной крошкой-родинкой, — иди исправь все и возвращайся ко мне. Я не хочу делить тебя с прошлым. Я хочу тебя целиком.

— Ибо… — глаза у Сяо Чжаня загорелись, поймали отражение луны, забегали по лицу, словно читая по строчкам.

— У нас все не как у людей, но мне и не надо. Иди, гэ, я буду здесь.

***

Цао Даняо была немолода и благодарила свои бархатистые полные щеки за то, что скрывали возраст. Чуть опустившиеся уголки глаз не могли испортить их влюбленного блеска. Натруженные руки не могут отпугнуть такого же трудящегося мужчину, как и загар, как складочки-морщинки на шее. И все же Даняо надела нитку красных бус, чтобы отвлечь от них внимание. На ней было лучшее платье, которое вынималось только на праздники — двадцать лет как лучшее платье, но Даняо тщательно оберегала его от моли и сырости. Она выбрала его для товарища Су, который обещал заглянуть, прежде чем отправится к престарелым родителям.

Стол ломился от блюд, на нервах она наготовила слишком много. Под чистым ситцевым отрезом ждали юэбины. В этом году среди них появилось несколько с финиковой начинкой, как любил товарищ Су, вернее… Су Чанминь, которого она ни разу вслух не посмела позвать по имени. Он должен был прийти совсем скоро. Цао Даняо, возможно глупо, надеялась на цветы.

Новость о вернувшемся сыне ее испугала. Именно сейчас, в этот важный день, он решил вернуться немым укором, который Даняо невольно видела в сыне, в его лице, так напоминающим черты мужа. Из-за этого она стыдливо гасила каждую только зарождающуюся влюбленность. То ли вдова, то ли жена, муж к которой, скорее всего, никогда не вернется. Но что, если вернется?.. И пусть отъезд сына день изо дня тянул ей сердце, но только не видя его, Даняо позволила чувствам расцвести. Разумеется, она ждала сына. Но почему, почему ему нужно было прийти именно сейчас! Даняо шлепнула себя по щекам и встрепенулась. С кухни послышался запах гари. Вскрикнув, она бросилась в дым, размахивая руками, и наткнулась на кого-то высокого.

— Дверь была открыта, ты не выключила горелку… полотенце упало… — сказал Сяо Чжань сипло и закашлялся.

Цао Даняо рванула к окну и распахнула его настежь, ветер потянул густой дым на улицу. Алым углем горела раскалившаяся плитка, Сяо Чжань держал пальцами наполовину почерневшую кухонную тряпку. Мать и сын стояли друг напротив друга со слезящимися от едкой гари глазами. Лицо Сяо Чжаня — мужнино. Глаза — ее. Даняо хотелось что-то сказать, но в горло опять словно встал стакан, как всегда, когда кипело сердце.

— Я вернулся, мам. Прости, что не пришел раньше. Не предупредил…

Она кивнула, сжав губы. Обида жгла и жгла сильнее, краснее раскаленной плитки. Даняо вырвала из рук сына тряпку и кинула на сухие дрова, чтобы позже сжечь.

— Мам!

Жалобность вынудила поднять глаза. Даняо скользнула по Сяо Чжаню взглядом — жердь жердью, отчего-то мокрая рубашка висела на плечах, как на вешалке. Нестриженные волосы. Он весь подался вперед, сжался, но как-то не теряя роста. Слишком высокий для этого потолка.

— Накроешь на стол, — сказала она и стремительно вышла, скрылась за дверью и вжалась в угол, как наказанная маленькая, закусила кулак, чтобы тихонько повыть, свободной рукой била себя в грудь, чтобы хоть как-то унять сердце.

— Ма… — послышался глухой голос из-за двери. — Если ты хочешь сказать, выскажи мне все в лицо, не держи в себе, а?

Цао Даняо зажала обеими ладонями рот, но угол не оставила. Она услышала вздох, медленные шаги и, наконец, стук тарелок.

У молодых свой путь, так она считала. Сяо Чжань, как подозревала Даняо, посылал ей большую часть того, что зарабатывал сам, но этого было недостаточно, ей не нужны были деньги. Ей просто хотелось, чтобы рядом был кто-то, кроме тяжелого на характер отца. Мужнина семья вся сбежала в Чунцин и забыла о Даняо, будто и не было. Своих братьев давно не стало, осталась одна только одинокая тетка, оглохшая, потерявшая память. Даняо корила себя, что слишком сильно привязалась к сыну, в которого вложила всю себя, все сердце, которому не на кого было расходовать любовь. Без выхода она прела и портилась. Травила.

Цао Даняо утерла глаза и вышла в тишину. Та была обманчива — сын бесшумно, будто на цыпочках, кружил вокруг стола и раскладывал приборы.

— Ты зачем так со мной? — спросила она, и Сяо Чжань остановился. — Я тебя никогда не обижала, не била. Работала, чтобы ты мог хорошо расти. Мне твои деньги что? М? Что мне твои деньги? Не приезжал почему — понимаю. Но ведь… можно же было… по-человечески? Где я ошиблась?

— Мам...

— Говоришь, что вернулся. Что это значит, сын? Я по твоему лицу вижу, что ты не здесь.

— Я больше не уеду…

— В глаза мне посмотри, — она попросила, но сама не была уверена, что выдержит. Доведенный до слез, выше ее на полторы головы, Сяо Чжань все равно казался ей маленьким. Того она гоняла за проказы по двору, а потом жалела, прижимая к груди колючую от короткой стрижки голову. Маленькому она все могла простить. Цао Даняо сказала: — Я не могу принять тебя так сразу. Годами не было и вот появился, здравствуйте. Думаю, ты надеялся на другой прием. Но не могу так. Сейчас не могу.

Оба вздрогнули, когда открылась дверь. Даняо, внутренне дрожа, обернулась, думая, что пришел Су Чанминь, но звук шел из дальней комнаты. В полумраке показался отец, постоянно мерзнущий, а потому закутанный в тулуп. Шаркающей походкой прошел к кухне и остановился перед Сяо Чжанем. Даняо нашла в себе силы перевести взгляд на сына, который вцепился в стул до побелевших пальцев. Дед с внуком уставились друг на друга в упор. Она ждала потяжелевшего воздуха, крика или летящих тарелок.

Отец махнул рукой.

— Не пили его, Няо-Няо, бессмысленно. Присмотрись, он уже сам себя наказал, — он прошаркал к выходу, на ходу вынимая пачку сигарет. За открывшейся дверью оказался товарищ Су с двумя пакетами в руках и радостной улыбкой. Даняо была почти готова во весь голос закричать. Отец, крякнув, вышел на улицу. Су Чанминь грудным, но звонким голосом с порога крикнул:

— С праздником середины осени!

Он изменился в лице, когда заметил обмершую Даняо. Прищурился, вглядываясь в полумрак кухни, где стоял сын. Су Чанминь узнал Сяо Чжаня с фотографий. С напряженных губ сорвалось «ты!», на лице вспыхнула справедливая злость, но Даняо встала наперерез этому взгляду, загородив сына собой. Она не даст его в обиду, даже если обижена сама. В порыве слабости Даняо рассказала Су Чанминю о муже и уехавшем сыне. Ей было приятно, что Чанминь разделил ее боль. Он вслух ругался и гневался, будто вынося во внешний мир то, что было у нее на сердце. Но сейчас снова сердце решило все за нее, будто не Даняо им владела, а оно — ей.

— Товарищ Су, вы не могли бы составить компанию моему отцу? Мы еще не накрыли на стол.

— Вы нас представите? — спросил он, на самом деле спрашивая о том, в порядке ли сама Даняо.

Она сжала подол платья и болванчиком кивнула, забрала пакеты из рук Су Чанминя.

— Товарищ Су, это мой сын Сяо Чжань. Сяо Чжань, это товарищ Су Чанминь, мой коллега, сегодня я пригласила его на праздник, — протараторила она и выпроводила последнего за дверь. Под взглядом сына щеки горели.

— У меня есть право на личную жизнь! — дрожа голосом, бросая вызов, сказала она, словно пыталась убедить в этом, только кого — себя или сына?

— Мам… — Сяо Чжань вымученно и кротко улыбнулся, несмело подошел к ней, чтобы забрать пакеты. — Конечно, у тебя есть право на личную жизнь. Всегда было...

— Не говори так! — она отвернулась.

— Он хороший человек? Давно вы общаетесь? — Сяо Чжань спрашивал, словно осторожно вынимая вопросы из кармана, боясь спугнуть. Даняо положила на стол еще один набор палочек.

— Как я поменяла работу, так и стали общаться… — она принялась перекладывать закрытые тканью юэбины на тарелку. — Он хорошо ко мне относится. Жена умерла пять лет назад. Он помогает и всегда рядом. А мне… большего и не надо.

Украдкой она глянула на сына и заметила, что последняя фраза причинила ему боль, но словно привычную, смиренную. Она поняла, что отец прав. Ничего из того, что она может сделать или сказать, не накажет его больше, чем он сам себя наказал. И какая же из нее мать, если она нарочно будет причинять своему единственному ребенку боль.

— Ладно, — твердо сказала она, —давай договоримся… Больше твоего отца я ждать не буду. Но ждать тебя не перестану, даже если ты снова уедешь. Ты голодный?

Она взяла пирожок с соленым яйцом, протянула сыну, не глядя, а тот издал странный звук и весь будто обрушился на стоящий рядом стул.

— Ну все, все, хватит, ну хватит, — быстро гладила она его по голове, пока Сяо Чжань мелко вздрагивал, уткнувшись ей в живот. Вдруг она вспомнила: — Погоди. Соседка сказала, тебя кто-то вел. Куда человека дел?

— Человека? — сын поднял на нее растерянное лицо. Даняо вытерла большими пальцами покрасневшие влажные глаза. — Я пришел с другом.

— Он уже ушел?

Сын тряхнул головой. Цао Даняо несколько секунд рассматривала Сяо Чжаня, пока тот щенком смотрел на нее саму. Хороший друг, должно быть, раз привел, раз остался ждать.

— Почему он не со своей семьей?

— Сперва он хотел поддержать меня… Потом поедет.

Выходит, знает про их семью многое. Сын раньше мало кого подпускал к себе, никого не приводил.

— Хороший, значит, друг, — Сяо Чжань кивнул, будто не понимая, какого ответа от него ждут. Даняо махнула рукой, ей стало любопытно. — Зови его сюда. Как друга зовут?

— Ч… Ва… Чэнь. Шо.

—Чего заикаешься? Иди зови!

— Может все-таки… В смысле я бы не хотел испортить праздник тебе и товарищу Су. И дед…

Цао Даняо вздохнула, затылком чувствуя новый виток головной боли. Эти двое, дед и внук, не делают ее жизнь легче, даже разнесенные по сторонам мира, они словно оставались друг подле друга тенями.

— Разберешься с ним после ужина, за столом настроение мне портить не смейте. Это ваше дело, но скажу так. Он не признается, но он… очень скучал. А теперь давай за Чэнь Шо пулей, пока не остыло.

***

Ибо смотрел, как Сяо Чжань ломится через бурелом и высокую траву, игнорируя только проторенную ими дорожку, и поспешил на встречу. Он поймал Сяо Чжаня в объятия, вплел пальцы в волосы на затылке.

— Я сейчас сойду с ума, — простонал тот и уткнулся горячим лбом в шею. Остывшая кожа Ибо мгновенно пошла мурашками. Он опустил ладони на лопатки.

— Как все прошло?

— Я не знаю?

— Я слышал голос твоей мамы. И дедушки? Вроде все спокойно?

— У меня чувство, что мама о чем-то догадывается! — в голос просочилась паника. — Она зовет тебя за стол!

— Меня?! Я не готов! — Ибо передалась эмоция, он мгновенно вспомнил о своей растрепанной челке и переношенных кроссовках. К собственным родителям прийти в таком виде его не смущало.

— Она так сказала «хороший друг», — он повторил интонацию, — будто, не знаю, заподозрила! Я никогда ей не рассказывал… о себе. Может, показалось.

Ибо с трудом сдерживал желание слиться. Ни один экзамен в академии и даже стажировка, во время которой он в ночную смену голыми руками ловил вооруженных грабителей, не сравнятся с этим чудесным новым чувством знакомства с мамой твоего парня. Даже в качестве друга.

— Так… мы идем? — уточнил Ибо.

— Идем. Думаю, она правда хочет познакомиться. И кстати там будет мамин ухажер. И дед. Словом, атмосфера будет... Если решишь сбежать, я прикрою и пойму.

Ибо проглотил собственный ужас и сжал плечи Сяо Чжаня.

— Я с тобой, но только ненадолго. Не бойся ничего, хорошо? Если станет неприятно, мы просто уйдем.

Сяо Чжань кивнул и потянулся за быстрым поцелуем.

***

От острого супа горели губы, но живот негодующе напомнил, что последний раз в него запихнули лишь баоцзы ранним утром, а потому Сяо Чжань быстро орудовал ложкой и палочками. Он нашел в еде свое маленькое убежище: рассматривал плавающие в чили-масле семена и высушенные кожурки перца, бурлящий пузырями бульон, рельефные рисунки юэбинов, формы которых так и не изменились с детства.

Товарищ Су и Ван Ибо взяли на себя разговоры, без слов объединившись с общей целью спасти праздник. Мама молчала, но скрашивала атмосферу мягкой улыбкой, обращенной к гостям, а сам Сяо Чжань открывал рот, только если вопрос напрямую обратят к нему. Разговаривали безопасно, о еде, делились историями о самых странных лунных пряниках. После нескольких рюмок подняли тост за то, что мир удивителен, потому что иногда на праздник собираются как семья люди не одной крови.

Сяо Чжань стремительным движением палочек переложил с блюда кусок кисло-сладкой свинины в опустевшую плошку деда. Тот поднял на внука глаза. Разговор споткнулся, затих на мгновение, но Ибо тут же с полунабитым ртом предложил выпить за Цао нюйши, которая собрала всех здесь сегодня.

Сяо Чжань наблюдал исподлобья за тем, как дед ставит плошку на стол, берет палочки и, ухватив кусок, медленно несет его ко рту. Возраст понемногу начал брать свое, хотя по годам дед не был таким уж старым. Сяо Чжань вспомнил, с какой стремительностью тот мог заполнять страницы фигурами, и не был уверен, что сейчас это возможно.

Пробили часы. Товарищ Су засуетился, чуть пьяным, заплетающимся языком объясняя, что ему пора. Следом поднялся Ибо и остальные. Он низко поклонился и выпрямился по струнке, сказав, что его тоже ждут. Должно быть, впервые Сяо Чжань заметил в Ибо проблеск полицейского. Легко представил того в форме, с фуражкой, зажатой в руке, и внутри все заныло от чувства, что, если они будут вместе, когда все — чем было это все, он не знал — наладится, у Ибо будет слишком мало времени на жизнь. На него.

— Я пойду? — Ибо смотрел на маму, но Сяо Чжань понимал, что обращаются к нему.

— Аккуратнее, не торопись, — ответил дед, а Сяо Чжань вздрогнул, когда понял, что тот остановился прямо за его спиной.

Толкаясь в тесной прихожей, мешая друг другу, Ибо и товарищ Су оделись, приняли по спешно подготовленному свертку еды и с долгими прощаниями покинули дом. Воцарилась тишина, некогда привычная для этого места, но теперь Сяо Чжаню совершенно чужая.

Внутренне каменея, он обернулся к деду, встретил прищур его глаз и поджал губы сам. Мать говорила, что когда Сяо Чжань злится, то напоминает поросенка на Чуньцзе, удержать невозможно. Он же пока держался. Мать уперла руки в бока, став третьей вершиной треугольника, но почти сразу сошла с позиции, заявив, что проводит гостей до остановки. Когда за ней закрылась дверь, дед сказал:

— Пойдем.

Он прошаркал в свою комнату, раньше казавшуюся Сяо Чжаню огромной, теперь — каморкой немногим большей той, которую снимал сам.

— Ну что? — спросил он, усевшись на кровать. — Будто в воду опущенный, но злишься, я же вижу. Я тоже злюсь. Хоть бы слово сказал, когда звонил.

— Ты меня прогнал.

— А тебе только этого и надо было, скажешь нет? Не стой, голову держать неудобно.

Сяо Чжань подтянул табуретку и с трудом сел. Коленки задрались, казалось, еще немного, и он потеряет равновесие. Дед, наблюдая за попытками устроиться, милостиво кивнул на стул за рабочим столом. Прежде Сяо Чжань не решался на него садиться.

— Сам из компании ушел? — спросил дед, накрывая колени вязаным покрывалом.

— Меня уволили.

Дед крякнул, то ли маскируя смешок, то ли откашливая сигаретную мокроту.

— Мне из тебя каждое слово вытаскивать? За что? Когда приехал? Где живешь? Что делаешь? Прекращай цедить!

Сяо Чжань прикрыл глаза. Расстояние смягчает углы, скрадывает потертости. Если он сам хочет двигаться дальше, то имеет ли право на злость? Обида привязывает, но Сяо Чжань устал ходить привязанным.

— Я работал три года на студии. Довольно успешно. Рисовал фоны, дорос до аниматора среднего звена, в подчинении отдали двух ассистентов. Потом, после японского нового года, меня должны были сделать начальником отдела по фонам. Но вместо ожидаемых повышений внезапно уволили с проекта нескольких человек, в том числе моего ассистента. Я стал разбираться, выяснилось, что один из них оказался буракумином. Это… это такие… потомки самой неуважаемой касты. Сейчас формально все равны, но оказалось, что домовые книги начала века, где прописаны все фамилии с кастами, все еще в черную ходят по крупным компаниям. Бураку отказывают в работе, не дают нормально жить. Конечно, я вмешался. Перескочил через двух начальников, пошел к третьему по старшинству, пробился к нему, а меня спросили, кто я вообще такой? Я представился. Скандал грозил вывалиться в прессу, так что уволили и меня. Заодно досталось и моему товарищу, просто за дружбу со мной, он тоже китаец, мы вместе учились, он делал промежуточные кадры. Я пытался задержаться в Токио, но без рекомендаций никому не был нужен, разрешение на работу отозвали, я уехал ни с чем. Приехал… Летом.

— И уже середина осени.

— Ну да…

Они замолчали. Дед, судя по взгляду, ушел в себя, Сяо Чжань осторожно стал осматриваться. Обложка его детской истории про черепашку внезапно оказалась в рамке на столе, но стол был мучительно пустым — ни листа, ни карандашного огрызка.

— Ты не работаешь? — решившись, спросил он.

— Кто теперь работает? — голос деда был глухим, Сяо Чжань расслышал мелькнувшее недовольство. — Никто ничего не рисует. Студия простаивает. Стариков, конечно, не увольняют, но и работы нет. К сожалению… К сожалению, аниматору сейчас делать нечего. Мы рисовали сотни минут в год! Работа кипела, люди, люди везде! Нечжу помнишь? После этого мы, кажется, ничего большого и не сделали. Везде ваши японские, американские мультфильмы, а у нас черт-те что. Но, может, что-то еще изменится, всегда меняется. Тебе есть что мне показать?

— Я… — Сяо Чжань смутился, — даже не думал что-то принести. Но в декабре-январе должен выйти фильм, где я рисовал фоны. Про мальчика в подводном мире, там… красиво. Может, доедет до Китая.

— М, схожу-схожу. Посмотрю. Сводишь меня.

Становилось все более неловко. Сяо Чжань знал, что слов извинений не дождется, и что не готов извиняться сам, но вместе с тем тяжелая рука, вминающая череп в позвонки шеи понемногу слабела.

— Все, чему научился, — снова заговорил дед, — Потом принесешь сюда. Я не буду мешать.

Давняя мечта почти на Шанхайскую киностудию ожила призраком, но тут же погасла. От этой мечты Сяо Чжаня отделяло, казалось, несколько жизней. Изменилось слишком многое. Он выдавил из себя:

— Почему?

— Потому что кто-то должен продолжать наше дело. Лучше это будет человек с твоими знаниями, чем тот, который вырос у нас. Мир становится сложнее, а нам ему нечего противопоставить. Не могу сказать, что мы сформировали полноценную школу. Возможно… нам нужна помощь извне. Ты и такие, как ты, могут ей стать.

Сяо Чжань вяло кивнул. Ему давно не хотелось рисовать. Внутри отмерло что-то, что помогало оживлять работы. Слишком много напластовалось мутных эмоций, слишком много мыслей о том, как недорого поесть, где удобнее спать, и где найти дешевую, прилично выглядящую рубашку.

— Рисуешь? — спросил дед.

— Ничего осмысленного.

— Принеси все равно. Хочу посмотреть.

Сяо Чжань снова кивнул, снова без энтузиазма. Хлопнула дверь, мать демонстративно громко сказала, что вернулась. Сяо Чжань поднялся со стула и пошел ей навстречу.

— Надеюсь, оно того стоило, — догнало Сяо Чжаня в спину.

Тот остановился. Он узнал, то, чему не учили в университете, познакомился с талантливыми людьми, увидел мира больше, чем многие его сверстники. Иногда он был счастлив. И если все это и последующее дерьмо он прошел ради того, чтобы встретиться с Ибо, то ответ, разумеется, — «да».

— Да. Да, стоило.

***

Комната караоке плыла от пивного духа и пота разгоряченных тел. На потолке припадочно дергались лучи стробоскопа. Лица присутствующих, уже опустевшие тарелки и батарея выпитых бутылок освещались красным, желтым, зеленым, снова красным. Дао-гэ едва замечал эту сцену, полностью погруженный в список имен синих фонарей на помятом, исчерканном листе. Какие-то имена были записаны иероглифами, какие-то латиницей, писалось все на колене, хаос на странице отражал хаос в голове. Дао-гэ устало прикрыл глаза.

— Что думаешь про Чэнь Шо? — спросил он, откинувшись на спинку дивана.

Кевин, задремавший на плече у слишком пьяной хостесс с залитой пивом блузкой, встрепенулся. В отличие от Чан Мака справа.

— Кто?

— Который полез к костолому и едва не потерял глаз.

— Че? Я не знаю такого, — Кевин, не справляясь, перешел на кантонский.

Дао-гэ терпеливо объяснил:

— Это мой человек, ты его не знаешь.

— Если твой, то че спрашиваешь! — Кевин потянулся за бутылкой. Дао-гэ пришлось передать ему и налить, как старшему. В сущности, Дао-гэ обращался не к нему, а сидящему по соседству верному Псу и засыпающему в компании другой девушки Шэн-Шэну. Спустили приказ, что Дракон хочет расширяться, а значит, всем офицерам, веерам с шестами, нужно отобрать фонарей для инициации. Дао-гэ пихнул Пса локтем.

— Я бы не брал Чэнь Шо, — ответил тот.

— Нет? — Дао-гэ поднял брови. Ему и не нужно выслушивать мнение сорок девятого, ему не по рангу, но Пса он по-своему любил. За преданность. За рассудительность, которой при его долбанутом характере не должно было быть.

— Нет, — Пес пожал плечами. — Он ни рыба, ни мясо. Его не бьют, он не проблемный, не нарик, не дилер. Ему не нужны братья. Он просто тусуется с нами, брейк у него крутой. Но как этот парень появился, перестал и это.

— Тоже заметил.

— С глазом на жопе все равно заметно. Запахнет жареным — Чэнь Шо сольется.

— Он дрался за нас. Хорошо работает.

— Да пох, солдатом для этого становиться не надо. Пусть будет фонарем. Да, он расходник, но если жареное наступит — с них меньше спрос. Я бы ему жизнь не портил.

— Считаешь, что я тебе жизнь испортил, засранец? — Дао-гэ забросил Псу руку на затылок и, засмеявшись, оттолкнул его голову.

— Да я не. Ты спросил — я сказал.

Дао-гэ кивнул и вернулся к именам. Ему сказали выбрать от своей группы пятерых. Одного желания вступить в триаду для Дацзюань маловато, нужна была изюминка. Имена зачеркивались одно за другим.

Вопрос с Чэнь Шо так и остался нерешенным, когда Дао-гэ отвлекся на вялое, но недовольное: «Хватит. Хватит, не надо!». Рука Кевина, чье внезапное возбуждение было видно через штаны, уже забралась девушке под юбку, та задралась. В свете стробоскопа отчетливо выделялся его большой палец, вжимающийся хостесс в промежность. Дао-гэ скривился, схватил девушку за руку, рванул на себя, вынуждая встать.

— Какого хрена! — Кевин заорал, пытался встать, но был слишком пьян, чтобы осуществить угрозы. Дао-гэ надеялся, что завтра Кевин ничего не вспомнит.

— Я ее забираю себе, найдешь другую.

— Слышь ты! — Кевин бросил им в спину подушку, вторую. Дао-гэ вытолкнул девушку за дверь, закрыл ее, прежде чем Кевин дотянется до бутылок.

— Я никуда с тобой не п-пойду, — у девушки совсем заплетался язык. — Я не проститутка!

— Да бля, я и не собирался. Где ты живешь?

— Не.. не скажу! Пусти!

— Да пожалуйста. Тебе есть где переночевать?

— А? — она покачнулась, у нее округлились глаза и, кажется, начало доходить. Девушка приуныла: — Ну общежитие... В Баошане.

— Это на севере? Я тут близко. Хочешь отоспаться у меня — пошли. Я тебя не трону.

— Никакого секса! — накрашенным длинным ногтем она едва не угодила ему в нос.

— Ты не в моем вкусе, — Дао-гэ цыкнул и забросил девушку на плечо, когда та попыталась упасть после первого шага.

Дома он свалил ее на диван, с удивлением обнаружил, что во время их молчаливой прогулки у девушки пошла носом кровь, спасибо, что не вырвало. Он очистил ей лицо, набросил сверху простынку, а сам вышел на балкон, чтобы закурить и вернуться к списку. Отобрать — половина беды, не все еще согласятся. Дао-гэ принялся выжигать тлеющей сигаретой имена не прошедших. Над Чэнь Шо рука зависла.

— Ой… — донеслось от дивана сиплое. — У тебя спина в крови!

— Это твоя.

— Моя?!

— Из носа. Ты как?

Девушка села, подтянула к груди колени и простыню, настороженно, с испугом глядя исподлобья.

— Кажется, нормально. Мне… постирать? Ты очень злишься?

— Да не бойся меня, я же сказал, что не трону, достала! На, с праздником середины осени, — он прошел в комнату и всучил ей лежащий на тарелке последний юэбин. — С пятью орехами.

— Спасибо…

Дао-гэ не ожидал, что она и правда откусит. Он хмыкнул и отошел к шкафу, чтобы переодеться. В зеркало заметил, что бурая кровь уже пропитала спину между лопатками.

— Ты ведь из Дацзюань? — робко спросила девушка и сама же ответила: — Обычно к вашим не любят ходить. Много распускают руки и бьют, но платите щедро, поэтому соглашаются.

— Тебе хоть заплатили?

Она кивнула. Дао-гэ выдохнул «тогда ладно» и устроился в кресле.

Пес ведь прав насчет Чэнь Шо. Мысли того явно гораздо больше занимает тот тонкий и звонкий. Вряд ли он будет отдавать всего себя триаде.

— Ты, кажется, хороший, — сказала девушка.

— Нет, не особо.

— За меня еще никто так не вступался.

— С твоей работой и не такое может быть.

— Выживаю как умею! Мне нужно платить за учебу, а вы отвратительные. Смотрите, как на мясо!

— Так я кажется-хороший или отвратительный? — Дао-гэ улыбнулся. Вполне искренне, но девушка отпрянула и ушла от ответа, затолкав в рот остатки пряника. Несмело попросила воды.

Он передал ей полный стакан и задумчиво протянул:

— Как думаешь… Стоит ли кажется-полицейскому давать место в Дацзюань?

— Хорошему полицейскому? — не понимая, переспросила девушка.

— Думаю, да.

— Но это… выходит, ловушка?

— Разумеется. Но для кого? Кто угодно может найти себя в триаде, вопрос подходящей мотивации.

— Я… Ничего в этом не понимаю.

Дао-гэ коротко растянул губы и взялся за карандаш. Имя Чэнь Шо он обвел в круг как подходящего кандидата.

В тот день Дао-гэ собирался проведать его. Совесть все еще жалила, что в драке пострадал практически сторонний человек. Дао-гэ подошел к дому в лунтанах в момент, когда Чэнь Шо в наглаженной формальной одежде, сверкая сходящим синяком, пошел в сторону больших улиц. Шестое чувство потянуло Дао-гэ проследить. Он особо не прятался, держался метрах в двадцати, Чэнь Шо был беспечен. Они дошли до храма на Нанкин-роуд. Чэнь Шо прошел внутрь, а Дао-гэ уселся на остановке через четыре полосы оживленной улицы. Из-за проезжающих машин было не всегда хорошо видно, но он разглядел фигуру низкого мужчины в полицейской форме. Дао-гэ решил дождаться до конца и перебрался на храмовую сторону в надежде рассмотреть лица.

Прошло где-то полчаса, солнце уже садилось, когда Чэнь Шо, гордый, сдерживающий улыбку, снова показался во дворе. Другой полицейский шел, будто посторонний, поодаль. Дао-гэ узнал его. Какой красный шест не будет знать лицо капитана полиции округа, которым управлял сам.

Естественно, капитан Ван Хань и Чэнь Шо встретились в храме не для молитвы. А если сложить это событие с фактом, что Чэнь Шо был поразительно похож на худую, молодую версию Ван Юхуэя из «Гуан Су», то картина становилась еще более интригующей.

— Может, мне все-таки уйти? — голос девушки вывел Дао-гэ из оцепенения.

— Попробуй, но такси сейчас не дождешься. Я спать. Буду в спальне. Проснешься раньше — просто захлопни дверь. Что-нибудь стащишь — я тебя найду, не сомневайся.

Девушка фыркнула и демонстративно отвернулась к стенке дивана.

А красть, между прочим, было что.

Дао-гэ выключил свет и вспомнил еще об одном деле. Приказные просьбы Археолога начинали подбешивать, тот не умел держать плохое настроение в себе. Дао-гэ предстояло закопать в горшок земли горсть гвоздей, а затем регулярно поливать, чтобы те состарились и заржавели. Археолог сказал, это может пригодиться для картины якудза.

Дао-гэ остановился перед заставленным цветами подоконником. Расставаться с традесканцией было жалко, кактусы — слишком мелкие, а отросток монстеры только недавно укоренился. Выбор пал на постоянно жухлый хлорофитум. Дао-гэ выдрал цветок, критически осмотрел его сгнившее корневище и завернул в мусорный пакет.

Вместо растения в землю воткнулись длинные гвозди.

Chapter Text

Сяо Чжань понимал, что поступает неразумно, но ничего не мог с собой поделать.

После ужина прошло несколько часов: он перемыл посуду, взялся перебирать коробки с рисунками и кусочками прошлой жизни, отбирая то, что хотелось сохранить. Когда мама зашла с комплектом постельного белья, он забрал его, принялся застилать заправленную одним покрывалом кровать, но сказал, что сегодня ночевать здесь не будет. Ему нужно вернуться. В ночь? Да, в ночь, но завтра он мог бы приехать пораньше. Мать спросила, как Сяо Чжань будет добираться, когда автобусы не ходят. Тот приблизительно представлял карту Шанхая. Идти пешком было бы еще большей глупостью, чем вся затея с возвращением. Сяо Чжань сказал, что попробует добраться на попутках.

—Глупости, ну какие сейчас попутки, — пробормотала мать и спросила: — Если найду водителя, есть чем заплатить? Нехорошо человека отрывать от праздника.

В кармане лежало около тридцати юаней и какая-то мелочь, о чем Сяо Чжань и сказал. Мама велела ждать. Вскоре она вернулась с незнакомым мужчиной, который оказался соседом. Он работал строителем метро в ночную и согласился поехать пораньше.

Через полчаса, уже с опустевшими карманами, Сяо Чжань вышел на широкой улице около лунтанов. В район вели почти не освещенные, давящие узостью переулки, и что-то иррациональное внутри боялось сойти туда с безопасного проспекта. Сяо Чжань оценил иронию: он любил рисовать ужасы, а теперь его потряхивало от мысли, что нужно пройти метров триста по даже не кромешной тьме. Красных отсветов праздничных фонарей недостаточно, чтобы осветить путь, но они не дадут ему сбиться.

Сяо Чжань встряхнулся. Брать с него все равно нечего. Он уверенно прошел первые пять шагов. Рядом с Ибо он привык обходиться без очков. Привык настолько, что не надел их перед выходом на улицу, зная, что его подхватят. Теперь, в темноте и без того плохое зрение подводило, мир расплывался. Каждая неровность норовила броситься под ноги, несколько раз Сяо Чжань натыкался на велосипеды.

На его счастье дорога была прямой, оставалось лишь не пропустить нужный дом, но и с этим возникли проблемы. По ощущениям, Сяо Чжань ушел дальше нужного. Как близнецы одинаковые фасады зданий отличались разве что бельем, переброшенным через веревки. Сяо Чжань, чертыхаясь, бродил по переулку в обе стороны, пока не вышел мужчина, не спросил, что ему нужно.

— Где здесь дом, в котором живет… госпожа Чжоу Сюнь?

— Ах, она, — протянула мужчина и неопределенно махнул рукой туда, откуда Сяо Чжань только что пришел. — Следующая дверь за шикумэнем с желтым почтовым ящиком.

Сяо Чжань мысленно застонал, вслух — поблагодарил.

Ящик с облупившейся желтой краской в этом освещении оказался ржавым, темно-коричневым. Без помощи Сяо Чжань бродил бы здесь еще час, тычась слепым котенком в каждую дверь.

Он надавил на ручку нужной — было ожидаемо заперто. Тогда Сяо Чжань поскребся в окно мастерской Чжэцзюня, постучал для убедительности. Вскоре лохматая голова показалась из-за дверной створки. Чжэцзюнь сонно моргал, но пальцы не выпускали кисти с набранной свежей краской.

— Привет. Ты чего?

— Мне к Чэнь Шо. Спасибо, что пустил.

— А, — Чжэцзюнь осоловело кивнул и скрылся за дверью, пропуская Сяо Чжаня внутрь. — Кстати… хозяин комнаты заходил, снова просит за месяц вперед. Ему не нравится, что мы задерживаем платежи. Моя половина уже готова, жду тебя.

Сяо Чжань поморщился. Последние дни голова была занята всем, кроме этого.

— Постараюсь собрать побыстрее. Прости, что так.

— Переедь к Чэнь Шо и дело с концом.

— Да я бы с радостью, — пробормотал Сяо Чжань под нос и пошел к лестнице.

Ступени пронзительно скрипели, словно надеялись перебудить жильцов, но сколько бы Сяо Чжань ни вслушивался после каждого шага, дом сонно молчал. Может, тот и вовсе был пуст из-за праздника.

Наконец, второй этаж, третья комната. Сяо Чжань посмотрел вниз и с облегчением увидел пробивающуюся через щель тонкую полоску света. Значит, включен ночник, Ван Ибо дома. Тот мог остаться у родителей или еще не приехать, и Сяо Чжань был готов пару часов или даже всю ночь ютиться на диване в гостиной.

Он повернул ручку и медленно отворил дверь. Ибо приподнялся в кровати. Его лицо мягко обнимал теплый свет лампы, на губах бродила улыбка. С укрытыми ногами одеялом, в растянутой футболке цвета хаки, Ибо казался таким невыносимо домашним, что Сяо Чжань не мог не улыбнуться в ответ.

— Я уже собрался ловить воров, — серьезно сказал Ибо, — но потом почувствовал, что это ты.

— Сердце подсказало? — Сяо Чжань фыркнул, чтобы скрыть смущение. Ужаснее было то, с какой серьезностью Ибо кивнул и подвинулся к стене. Он откинул одеяло и похлопал по освободившемуся месту рядом с собой. — Не думал, что ты такой романтик, лао Ван.

— С лао Сяо открываю в себе новые стороны. Почему ты приехал, все хорошо?

— Могу уехать обратно, — Сяо Чжань сделал два шага в комнату, и этого хватило, чтобы Ибо схватил его за руку и утянул вниз.

— Еще чего… Как ты добрался? — Ибо принялся покрывать его шею и щеки мелкими поцелуями, сквозь которые Сяо Чжань старался звучать ровно.

— Сосед подвез. Я надеялся, — все-таки он споткнулся. — …что ты вернешься ночевать сюда. Глупо, знаю. У Сюнь-цзе хороший диван.

Ибо остановился, с кривоватой улыбкой разглядывая лицо Сяо Чжаня. Его рука привычной тяжестью легла на бедро. Ибо всегда касался так, не поверхностно и легко, а вжимаясь всей ладонью. Так можно было ощутить ее вес, именно так Сяо Чжань чувствовал, что его видят. Видят именно его.

— Дать тебе футболку? — наконец, спросил Ибо, вытягивая край рубашки из-под брюк.

— Дай. Хотя она все равно, считай, моя.

Ибо хмыкнул:

— Свои ты почему-то не носишь.

— Твои мягче.

— И еще меня назвал романтиком.

Сяо Чжань угрожающе показал Ибо зубы и выбрался из объятий, чтобы переодеться. Он сменил тему.

— Как родители?

Рубашка оказалась на вешалке поверх рубашки Ибо. Майку, брюки, носки Сяо Чжань бросил, но аккуратно, на кресло.

— В целом ничего. Завтра уезжают в Лоян в отпуск. Мама сомневалась, ехать или нет. Я настоял. С ними так-то… ничего не происходит, но по глазам видно, что тяжело. И хуже всего, что они смиряются. — Ибо замолчал, сжав губы в прямую линию. — Все смиряются. Вроде нормально живут, но над головой все равно триадская крыша. А я… да вся полиция, мы разбираем последствия, но не знаем, что делать с причиной.

Сяо Чжань долго держал на себе потяжелевший взгляд Ибо. Он решил остаться без футболки, несмотря на охвативший его озноб — от окна всегда задувал прохладный ветер. Ибо удивленно моргнул, но Сяо Чжань никак себя не объяснил, просто вернулся в кровать и забрался в нагретый кокон, изворачиваясь так, чтобы устроить ступни у Ибо на ногах.

— Тебе есть, с кем об этом поговорить? — спросил он, затихнув. — О том, что сейчас делать тебе?

— А толку? У меня и задание есть, но… м. Не могу рассказать, ты понимаешь, — Ибо провел большим пальцем от щеки к губам, которые мгновенно приоткрылись навстречу ласке.

— Не объясняй, я понимаю. Я бы хотел что-то для тебя сделать, но знаю, что не могу.

— Ты много для меня делаешь, — Сяо Чжань покачал головой, но Ибо пихнул его плечом и повторил: — Много, гэ. Представь, я бы тут остался совсем один. Да я бы свихнулся.

— Только не ты.

— Честное слово.

Сяо Чжань придвинулся ближе, сделал вид, что поверил.

— Кстати, я тут подумал… мы с тобой никогда не ходили на свидание.

— Свидание?! — глаза у Ибо расширились, а брови взлетели едва не на середину лба. — Оу… в смысле… да, конечно, мы же встречаемся…

Сяо Чжань прыснул:

— Расслабься, лао Ван. Я просто хотел побыть с тобой где-то вне дома и твоей лавки, как нормальные люди. В городе все еще красиво. Но если стесняешься, останемся здесь.

— Не стесняюсь.

Сяо Чжань не сдержал еще одного взрыва смеха, который спрятал Ибо в плечо и натянул повыше одеяло. Спина начала замерзать. Ибо подгреб его к себе и повторил:

— Я не стесняюсь.

Сяо Чжань просунул руку между их телами и положил Ибо на грудь. Сердце бешено стучало в ладонь.

— Ван Ибо — обманщик, — прошептал он в губы, и тут же был заткнут поцелуем.

***

Глаза открылись в момент, когда Сяо Чжань, мыча сквозь сон, перевалился через Ибо к стене и почти выдавил его с кровати. Нога теперь болталась у пола, от холода поджимались пальцы. Ибо потянул на себя одеяло, чтобы вырвать себе еще минут десять сна, но смена позы обнаружила кое-что ожидаемое. Стояк. Естественный, утренний. Ибо разбирался с ним быстро и уверенно, не вставая с кровати. Секунду он раздумывал, как быть, потому что делать это сейчас казалось… не то чтобы Сяо Чжань его бы не понял… но это будет немного странно. Ибо перекатился на бок, свесил с кровати вторую ногу. Он уже собирался встать, как сверху на него вдруг упала рука, и Сяо Чжань сонно выдохнул:

— Останься.

— У меня стоит. Очень крепко.

— И? — хрипло спросил он и потерся теплым носом о шею, щекотно приподнимая волоски. — Рядом с тобой лежу я. У меня талантливые руки. Ты можешь попросить меня.

Ибо удивленно обернулся через плечо. Сяо Чжань расплылся в самой красивой улыбке, и заспанные глаза сузились в полумесяцы.

— У вас тут такой туалет, конечно… — продолжал он, и хрипотца в его голосе становилась все более томной. — Дрочить там — на грани неуважения к себе. А вот смотри, чистая рука с подстриженными ногтями, уже другое дело.

Сяо Чжань вытянул руку перед лицом Ибо, поворачивал ее из стороны в сторону, давая рассмотреть. Солнечные лучи мягко пробивались через расставленные аккуратные пальцы. У Сяо Чжаня вообще были красивые руки, Ибо хотел бы поцеловать их так, как никогда себе не позволял, кончик каждого пальца, любоваться ими, но стояло пока крепче. Романтика разбивалась о действительность.

— Чего ты хочешь? — терпение заканчивалось, Ибо уже был готов запустить руку в штаны сам.

— Хочу, чтобы ты попросил меня.

Вырвался смешок:

— И этим проявить к себе уважение?

Сяо Чжань угрожающе, немного смешно показал зубы. Милая привычка, которая появилась у него совсем недавно.

Разумеется, Ибо не был против утренней дрочки не в своем исполнении. Но раньше Сяо Чжань, когда оставался на ночь, ничего не предлагал. Ибо не хотелось лезть в его отношения с телом, потому что те казались… Ибо не знал, как спрашивать об этом. Не хотел надавить на возможно больное — и не спрашивал, оставался в безопасной зоне. Усвоил, что Сяо Чжань любит уверенные касания, поцелуи, голодно ластится под руку, когда есть настроение, и бьет по рукам, когда настроения нет. Секса не хочет. Ладно.

Возможно, наступила временная оттепель. Ибо соврет, если скажет, что не представлял руку, а лучше губы Сяо Чжаня вокруг своего члена.

Сейчас Сяо Чжань выжидающе смотрел на него, локтями упершись в подушку так, что обнаженные плечи остро поднимались вверх, четче просматривались ключицы, а ниже… ниже темнели крупные соски. Выдержки становилось все меньше.

— Я хочу, чтобы ты мне помог.

— Нет, это косвенная просьба, — у Сяо Чжаня загорелись глаза. Ибо никогда не замечал в нем легких садистских нот, и теперь ему нравилось.

Ладно.

Когда Ибо заговорил, голос опустился на несколько тонов:

— Чжань-гэ, подрочи мне.

— Рад, что ты попросил, — Сяо Чжань сладко улыбнулся, и пальцы мягко опустились на выпуклость на растянутых домашних спортивках. Он гладил по ткани, обхватывал член и тут же отпускал, неотрывно наблюдая за Ибо, которому оставалось только глубоко дышать и поджимать губы. В этом доме можно услышать слишком многое при малом усилии.

— Ты себе тоже так дрочишь? — не выдержав, зашипел Ибо. Он положил свою ладонь поверх ладони Сяо Чжаня и вдавил. В глазах у того плясало по демоненку.

Наконец, штаны опустились до середины бедер. Член тяжело лежал на животе, кончиками пальцев Сяо Чжань проследил крупные взбухшие вены. Он медленно сдвинул крайнюю плоть, завороженно наблюдая за тем, как обнажается потемневшая головка. Ибо прикрыл глаза от острой вспышки возбуждения, когда услышал восхищенное «такой красивый, что я готов переквалифицироваться в порнографа».

Сяо Чжань работал рукой размеренно, сжимал немного слабее того, как любил Ибо, часто сплевывал в ладонь, уделял непривычно много внимания мошонке. Наслаждение накатывало легкими волнами, но даже те обещали, что кончит Ибо разочаровывающе скоро.

Без предупреждения, он схватил Сяо Чжаня за шею и уронил на себя, чтобы тут же раздвинуть приоткрытые губы языком и вторгнуться внутрь. Второй рукой Ибо пытался дотянуться до члена Сяо Чжаня, но тот, разгадав намерение, шлепнул по руке. Ибо не сдавался, ему нужно было схватить хотя бы что-то. Под ладонь попалось плечо. Ибо чувствовал, что еще немного и его сорвет и вовсе не в оргазм. Он хотел Сяо Чжаня. Очень. Войти глубоко, прижаться к спине, кончить внутри. Вместе с каждой проходкой от головки до основания разрасталась жадность, которую оставалось вымещать трахающим рот языком. Ибо думал, что хорошо себя сдерживал предыдущие месяцы, что ему достаточно. Сейчас — в легком безумии хотелось перевернуть Сяо Чжаня на спину, нависнуть сверху, прикусить ключицы, вобрать в рот соски, пройтись языком по ложбинке, сдавить ребра, проследить прогиб в пояснице, задержать руки на половинках задницы, раздвинуть их. Сяо Чжань вчера назвал Ибо обманщиком и не догадывался, насколько оказался прав. Хотелось быть еще ближе, забросить ноги Сяо Чжаня на плечи, чтобы кожа к коже, чтобы ближе и не только физически. Ибо просто не знал, как еще можно приблизиться к Сяо Чжаню внутренне, а хотел, так хотел.

Рука ускорилась, усилилась хватка. Сяо Чжань словно почувствовал, то, как нужно Ибо, и последние секунды до оргазма были эйфорией, а после него тело растеклось в желе. Все это произошло почти беззвучно, если не считать сбившегося дыхания на двоих.

— Давай я, — едва отдышавшись, предложил Ибо и потянулся к члену Сяо Чжаня, но его руку отвели. Снова.

— Мне нормально. Чем вытереть? — буднично спросил он, приподнявшись на локте.

Ибо посмотрел вниз — сквозь ткань трусов проступало очертание члена, судя по всему, такого же аккуратного и красивого, как и все в Сяо Чжане. Он поднял взгляд на зацелованные губы, лихорадочный блеск в глазах и не понимал, почему нет. Сяо Чжань переполз в изножье кровати, потянулся к столу, где стоял его ящик с его рисовальными принадлежностями и вернулся с парой салфеток.

— Стащил из столовой! — радостно объяснил он, и принялся вытирать живот, сосредоточив на нем все внимание, будто важнее не было ничего.

Ибо заставил себя сесть.

— Все хорошо? — он остановил Сяо Чжаня и опустил задранную футболку.

— Конечно.

— Скажи это, глядя мне в глаза.

Сяо Чжань скрестил ноги и после небольшой заминки посмотрел.

— Все хорошо, — прозвучало неубедительно, так что Ибо просто ждал. Сяо Чжань сдулся быстро. — Ладно… я просто… эм… Я опытный взрослый человек и вполне уверен в своих способностях в том, что касается секса, но… тебе точно понравилось?

Ибо даже не знал, с чего выпал больше.

Сяо Чжань — опытный. Такой опыт можно получить лишь с другими партнерами. Глупо и беспричинно стукнулась в грудь ревность. Кажется, Ибо все еще очень мало знал об этом человеке и собирался это исправить.

— Еще никто никогда в жизни не спрашивал, понравилась ли мне дрочка, гэ.

— Мне… это важно.

Ибо взял Сяо Чжаня за руку и сказал, сглотнув легкую неловкость:

— Мне понравилось. Буду просить тебя о помощи чаще, если ты не против, — Сяо Чжань неуверенно ухмыльнулся, Ибо отзеркалил улыбкой. — Все, что делает Чжань-гэ мне не может не нравиться.

***

Ибо пообещал им завтрак и сказал, что скоро вернется. Он поймал воздушный поцелуй от Сяо Чжаня, его смех и, широко улыбаясь, полетел вниз по лестнице. Ему заказали конги и ютяо — все можно добыть у лаобана на соседнем перекрестке и вернуться за десять минут.

Внизу, перед дверью в кладовку стоял Дао-гэ. Стоял так, будто ждал, пока Ибо появится.

— Утро, — сказал он.

Улыбка выключилась, как по щелчку.

— Дао-гэ.

— Я к тебе, надо поговорить. Спешишь?

— Иду за завтраком.

— Составлю тебе компанию.

Дао-гэ отлепился от стены и забросил Ибо руку на плечо.

Таким странным дуэтом они шли до самой едальни. Дао-гэ с улыбкой щурился на солнце, разглядывал чистое небо, белье на веревках и молчал. Он отпустил Ибо уже внутри, у дымящегося вока, за которым стоял лаобан, и внимательно слушал, словно заказ будет выполнять он.

— Тебе взять что-нибудь? — спросил Ибо, но Дао-гэ отмахнулся.

Тот прошел к одному из немногих свободных столиков, выходящих на улицу, и опустился на стул, широко расставив ноги. Ибо сел напротив.

— Без предисловий. Я хочу предложить тебе место в Дацзюань, — голос Дао-гэ никак не изменился, не сделался тише. Ибо покосился на соседей, те были поглощены едой. Предложение застало его врасплох. Он постарался ничем себя не выдать. Несколько секунд Ибо держал прямой взгляд Дао-гэ и понял, что играть в дурака — не лучшая стратегия.

— Почему?

— Ты мне нравишься, иногда этого достаточно. Ты смышленый, тренированный. Я солдат и мне нужны солдаты. У меня работа, связанная с силой, другим заниматься не придется. К Археологу мы привязаны временно, не придется все время копать.

Соседи по столу все еще не обращали на них никакого внимания. Дао-гэ заметил направление взгляда и усмехнулся.

— Это наши. Так что, хочешь стать сорок девятым?

— Я должен ответить прямо сейчас?

Лаобан принес два пластмассовых контейнера с конги и вручил Ибо уже промаслившийся кулек с ютяо.

— Да, сейчас.

Нет времени позвонить Ван Ханю. Миссия Ибо ведь и состояла в том, чтобы забраться внутрь и раскрыть что-то достойное раскрытия. Защитить семью, людей и… город, пусть и звучало чересчур амбициозно.

— Не молчи, рассуждай вслух, — Дао-гэ не сводил пристального взгляда.

— Что будет, если я… захочу остаться фонарем?

— Ничего. Ты останешься фонарем, а следующей возможности может не случиться. В триаде ты часть семьи. Мы — устойчивый бизнес. И как часть семьи, ты можешь рассчитывать на безоговорочную поддержку. Тебя не бросят, вытащат, ты заработаешь деньги. Много, более, чем достаточно. Но ты должен быть предан, разумеется. Я скажу идти — ты пойдешь. Не получится злоупотрелять тем, что ты, скажем… захочешь остаться с девочками на ночь и тебе некогда, — взгляд упал на сложенные стопкой контейнеры. — Скажу выбивать долги в клубе, значит, долги в клубе. В порт отбивать героин, значит, в порт отбивать героин. Не бойся, деремся обычно кулаками. В Сянгане еще любят мачете. Мы их тоже иногда используем, но пистолеты — почти никогда. Триады ведь тоже меняются, мы отбеляем все, что можно. Подробности не спрашивай, это не моего ума дело. Суть одна. Если согласишься, у тебя появятся сыновьи обязанности не только перед родителями, но и перед Дацзюань. В остальном — свободная легкая жизнь. Воспринимай это как… скажем… систему пожизненного долга в очень хорошей компании, которая с годами будет становиться только чище. Если боишься испачкаться.

Дао-гэ открыто улыбнулся и развел руками в завершение мысли. Ибо казалось, что его загнали угол. Ютяо, которые он так и не положил на стол, все сильнее промасливали пальцы.

Перспектива использовать годы тренировок на то, чтобы отбивать героин в порту и резать кого-то мачете, вызывала приступы тошноты. Мысли хаотично метались, хотя вариантов было всего два. Фонарь или солдат. Мозгом он понимал, что должен выбрать, это его долг, его задание. Но выбирать нужно то, что не делать не можешь, верно? Ибо уже сейчас мучила возможность того, что он будет вредить невиновным.

— Вижу, без энтузиазма, — Дао-гэ сложил руки на груди.

Шанс ускользал. Ибо торопливо объяснился:

— Нет, все не так. Я подумал, что… — ложь закрутилась, намоталась в клубок того, что отдаленно могло сойти за правду. — Вообще-то мне правда понравилось работать с археологом. Лавка, раскопки. Я думал, что будет скучно, но мне понравилось. Ты сказал, что твои подвязаны к нему временно, а я был бы не против… ну.

— Да ладно! Ты? — Дао-гэ неверяще рассмеялся и подался вперед.

— Серьезно. Кун-лаоши… своеобразный. И если честно, я бы работал с тобой с большим удовольствием. Но я хочу раскопки. Это же типа… ожившая детская мечта. Копаешься в грязи, находишь сокровища.

— Не ожидал, — Дао-гэ скупо похлопал в ладоши. — Не ожидал. Археолог тебе не подойдет по статусу и возиться с тобой не будет. Но я могу взять тебя к себе и подряжать на его задания. В любом случае тебе придется работать на меня. По крайней мере, часть времени. Возможно, однажды дорастешь до того, чтобы собрать под собой еще людей, тогда станешь работать непосредственно на Археолога. Это лучшее, что я могу тебе сейчас предложить. Что скажешь?

— Звучит… хорошо?

— Замечательно. Я снова представлю вас друг другу. Ну… — Дао-гэ поднялся. — Мне пора. Нужно переговорить с другими кандидатами. Готовься, скоро пройдет твоя инициация. Как с кантонским?

— Средне.

— Я так и думал, — он обошел стол и хлопнул Ибо по плечу. — Кстати, передай своему художнику, что я хочу с ним переговорить.

Внутри все закаменело.

— Зачем?.. — Ибо услышал свой бесцветный отстраненный голос со стороны.

— Воу, расслабься. Мы поддерживаем всех близких членов нашей семьи. Подработка, ничего более.

Когда Дао-гэ скрылся из вида, Ибо едва не сорвался к ближайшему телефонному автомату. Остановила только мысль, Сяо Чжань ждет дома голодный. Остывало конги. Ютяо уже промаслили всю ладонь.

Chapter Text

Больше половины жизни работы полицейским, а Ван Хань при виде закутанных в маски и кепки спортивного вида мужчин вначале дергался и только потом вспоминал о своем обереге в виде значка и заклинания «Народная полиция КНР!».

Поэтому когда один такой закутанный постучал в окно машины, Ван Хань вцепился в руль, готов был вжать педаль газа, но разглядел под козырьком кепки знакомые глаза.

— Что ты тут делаешь? — спросил он, приоткрыв окно.

— Ты не отвечал на телефон, Хань-гэ.

— А я говорил начальству, что пора закупать пейджеры, — Ван Хань проворчал и наконец разжал пальцы. Его отпустило от мимолетного страха достаточно, чтобы заметить, как нервничает Ван Ибо, хоть и старается не показать виду.

— Где мы можем поговорить?

— Есть ресторанчик неподалеку, можем…

— Там могут заметить, — перебил Ибо. — Судя по всему, их сильно больше…

— До моего дома тоже недалеко, — Ван Ханю передалась тревога.

Ибо мотнул головой.

— Набережная. Напротив той незаконченной башни.

— "Восточной жемчужины"?

— Встреть меня там.

Ибо отошел от машины и смешался с толпой спешащих на обед пешеходов. Ван Хань повернул ключ зажигания и, убедившись, что сзади свободно, мягко вырулил на полосу.

Ван Ибо обогнал пробку и уже стоял на набережной. Кепка так и осталась при нем, удивительно крепко держалась на голове при таком порывистом ветре. Ибо вырос за эти два месяца, оброс плотной скорлупой, и Ван Ханю было немного жалко того говорливого, бурлящего энергией парнишку, каким он его помнил.

На площадке было людно. Туристов, казалось, не заботило то, что башня еще не достроена. Они фотографировались на будущее, рядом с тем, что однажды станет новым лицом Шанхая.

Ван Хань направился к смотровому биноклю и не пожалел крупной монетки. Затвор открылся и вместе с ним — вид на перегородки башни, по которым ползали строители. Ибо подошел к парапету рядом.

— Мне предложили стать сорок девятым, и я согласился, — он говорил тихо, голос уносило ветром. Ван Ханю приходилось напрягать слух.

— Ты с ними совсем недавно… Как проявил себя?

— Особо никак. Помогал с антикварной лавкой, немного ездил на раскопки, все.

Ван Хань повернул бинокль, чтобы смотреть туда же, куда и Ибо.

— Я бы сказал, что это подозрительно, но неделю назад в порту накрыли большую группу из Дацзюань. Наркотики. Возможно, поэтому они пополняют ряды. Ибо, думаю, тебе стоит пойти на попятную.

По его спине было видно, что тот не согласится без разъяснений. Минута, купленная у бинокля, еще не закончилась, но Ван Хань отошел и встал к парапету поблизости.

— У нас кадровые перестановки, и у меня чувство, что начальником округа мне больше не быть. Кун Кэцзян хорошо проявил себя, он возглавлял операцию. Высшее начальство его отличило. Возможно, я не смогу выполнить обещание и помогать тебе всеми силами полиции.

— Но если Кун сяньшэн станет начальником, я все еще могу…

— Я не так уж уверен, что он чист. Может, я становлюсь старым и мнительным, но все прошло неправдоподобно гладко. Поступила информация, отряд выехал, накрыл операцию, привезли грузовик сорок девятых и фонарей, сотни килограмм героина. Все это аккурат под перестановки. Если он получит мое кресло, то получит данные как минимум о тебе. Может, и других агентах в триаде.

— Нас много?

— Не могу сказать, не знаю. Как бы то ни было, ни ты, ни я не знаем, насколько эти агенты преданы закону. Триада дает легкую жизнь, но это болезнь. Ей легко заразиться.

— Я не заражусь.

— Я знаю.

— Однажды пострадают люди, — сказал Ибо. — Но если внутри работает надежный человек, этого можно избежать. Поймать большую группу, разве не так? Если ты прикажешь, я уйду. Но я считаю это неправильным.

— Я слышу тебя, диди. Но, пожалуйста, немного подумай о том, что иногда безопаснее действовать в открытую. Между триадой и коррупцией в полиции я бы выбрал знакомое зло.

Ван Хань смотрел на неспешно текущие воды Хуанпу. Смотрел долго, пока баржа с ящиками не скрылась за следующим мостом. Ибо молчал, а значит, для него оба зла были одинаково плохи. Ван Хань вздохнул:

— Я постараюсь удержаться в кресле начальника.

Ибо не обернулся, но Ван Хань увидел, как его губы тронула улыбка.

— Спасибо, Хань-гэ. Я тоже тебя услышал. Я подумаю, — он отлепился от заграждения и пошел по набережной прочь.

Ван Хань спохватился. Он перегнал Ибо и бросил на скамейке конверт, который он успел подписать в машине «зарплата В.И.».

Вместо запланированного обеда в ресторанчике Ван Хань вернулся в отделение, чтобы зарыться в архив. Возможно, найдется сложное дело или что-то из громких висяков, благодаря которому он выполнит обещание.

К тому же, чтобы выложить Ибо не запланированную бухгалтерией зарплату, Ван Ханю пришлось полностью опустошить кошелек.

***

Сяо Чжань поднялся к Аюнге с Юньлуном — те всегда отсыпались перед ночными репетициями и наверняка еще не ушли из дома. Он постучал в дверь и принялся ждать. Старик-сосед, проходящий мимо, остановился и уставился на него, как на домушника, хотя видел не в первый раз. Сяо Чжань вежливо склонил голову, улыбнулся, кашлянул, заполняя неловкую паузу. Старик все еще пялился.

Наконец, дверь распахнулась. Заспанный Юньлун высунул голову. Он оценил обстановку правильно, так что затащил Сяо Чжаня в комнату без вопросов.

— Доброе, — прохрипел Юньлун. Аюнга крепко спал, уткнувшись лицом в подушку.

— Прости, что разбудил.

Юньлун отмахнулся и подошел к столу, на котором стоял термос с кипятком. Налил в красную кружку себе, в синюю — Сяо Чжаню.

— Я плохо соображаю, в коммуникацию не способен. Что-то случилось?

Случилось то, что Сяо Чжань некстати вспомнил о словах Чжэцзяна о платеже за комнату. Квартирный вопрос убивал. Он все еще человек без угла, но с обязанностями платить.

— Хотел попросить в долг до вечера. Хотя бы сто пятьдесят юаней.

— Сто пятьдесят?! — Юньлун резко проснулся.

— За квартиру. Я… — Сяо Чжань чувствовал себя жалко. — Вечером вернется Чэнь Шо, я попрошу у него вернуть, но хотел отдать сейчас, а он ушел.

Юньлун долго молчал.

— Насколько у вас все серьезно?

Сяо Чжань растерялся, сжал пластиковый бок чашки.

— Серьезно.

— Тогда почему ты еще не живешь с ним?

Чашка ударилась о столешницу немного сильнее приличного. Несколько капель перехлестнуло на клеенку.

— Почему меня все время это спрашивают?! — вопрос был риторическим, его это бесило. В глазах остальных все, должно быть, просто. Возможно, где-то в глубине души Сяо Чжань сам ждал, что Ибо предложит съехаться. Но он, извиняясь, объяснял, что у этой комнаты важное расположение и… да, денег на остальное пока тоже не было. Сяо Чжань поднялся. — Забудь. Это ждет до вечера. Прости, что спросил.

— Чжань-Чжань… — Юньлун поднялся следом, протянул руку.

Сяо Чжань коротко сжал его пальцы.

— Нет, я понимаю, правда.

Для них, бывших однокурсников, уже совсем взрослых, сто пятьдесят юаней — все еще слишком много. Как же жалко.

Сяо Чжань спустился к Чжэцзюню, чтобы резко сказать ему, что заплатит за комнату вечером, и он съезжает, чтобы не тратить деньги впустую. Вещи перевезет… матери, это с ней еще предстоит обсудить.

Сяо Чжань решил, что ослышался, когда Чжэцзюнь тихо ответил, что все уже заплачено. Он только тогда обратил внимание, что товарищ не смотрит ему в глаза.

— Кто? Чэнь Шо? — он схватил Чжэцзюня за плечи и встряхнул. Встряхнул снова, но так не добился ни взгляда, ни ответа.

— Сяо Чжань? — из-за спины послышался смутно знакомый голос.

Сяо Чжань обернулся. В дверях стоял Дао-гэ. Приветливая улыбка ему не шла.

— Поговорим? — спросил тот и махнул приглашающе рукой.

Главное, дышать ровно. Дышать и не показывать, как сильно Дао-гэ его отталкивает. Тот ужасный кроваво-черный глаз Сяо Чжань так и не простил, хотя Ибо и пытался убедить его, что полез сам.

В гостиную Сяо Чжань заходил редко, а когда заходил — тихо завидовал. В этой комнате он бы хотел жить. С этими выцветшими красноватыми обоями и старинными предметами повсюду. Здесь хорошее окно и много места под книги. Но все же в этом доме он был чужим, пусть и чувствовал, что хозяйка к нему расположена. Чаще он пробегал мимо, стрелой проносился от входа до лестницы и к комнате Ван Ибо.

Сейчас в гостинной стоял совершенно чужой этому дому человек. Он напоминал картинку в другом стиле, грубо прилепленную на неподходящий фон.

— Кто тебя пустил? — Сяо Чжань не видел смысла скрывать враждебность.

— Чжэцзюнь, — Дао-гэ сел в кресло, показал рукой на диван. Будто у него на это было право.

— Не думаю, что Чжоу нюйши была бы за.

— Нет?

— Нет.

Сяо Чжань остался в дверях. Держать на себе взгляд было несложно — Сяо Чжань не боялся Дао-гэ . Он с десяток раз оказывался на ковре у начальства и выработал навык. Все не так плохо, если смотреть сквозь человека, а не на него.

— Я ненадолго. Да сядь ты! — Дао-гэ раздраженно махнул рукой. Сяо Чжань прошел к дивану, уселся на край. В конце концов, пришли точно не к нему, а из-за Ван Ибо. Дао-гэ продолжил любезничать: — Как дела, как работа?

— Нормально.

— Здорово. Хотел сообщить тебе новости. Я беру Чэнь Шо в триаду. Он уже согласен.

Кровь бросилась в лицо, закололо пальцы. Взгляд все-таки сфокусировался на Дао-гэ и тот, безошибочно это уловив, сухо улыбнулся.

— Он тебе не сообщил? — Дао-гэ будто удивился.

Наконец, у странного поведения Ибо за завтраком появилась другая причина. Сяо Чжань уже начал искать ее в себе и предложении встретиться в парке на свидание.

— Разве не опасно сообщать такое постороннему? — он пожалел, что сейчас нечем занять руки. Хотя бы чашкой.

— Ты не посторонний. Ты с Чэнь Шо, а значит, немного свой.

Дао-гэ склонил голову к плечу, сканируя реакцию Сяо Чжаню по сантиметру. Тот не собирался ничего отыгрывать. Сяо Чжань не полицейский, не двойной агент. Он решил, что честность будет лучшим ходом.

— Не могу сказать, что я рад. Это опасно.

— Верно. Статистика у нас хромает, но мы стараемся.

— И ты приходишь ко всем… партнерам, чтобы сообщить такие новости?

— Подловил. Многие жены проживут жизнь, никогда не узнав, что их мужья в триаде, — Дао-гэ усмехнулся и закинул руку на спинку кресла. — Но у меня к тебе предложение. Хочу, чтобы все понимали риски и выгоду. Это будет честно. Деньгами я тебя вряд ли возьму. Из того, что я о тебе слышал, ты упертее барана. Но я могу предложить тебе Чэнь Шо.

Сяо Чжань почувствовал, что улыбается, и это немного испугало его самого. Кажется, часть про барана показалась ему забавной.

— Я слушаю.

— Могу пообещать, что не буду отправлять его на опасные задания. Он будет под моим руководством, я буду ему самым лучшим тайлоу¹. Будет сидеть тихо в своей лавочке, помогать мне по мелочи. Обойдемся без передачек в тюрьму.

— А взамен?

Дао-гэ расстегнул синюю ветровку, в которой сейчас, кажется, ходил каждый второй на улице, и достал из внутреннего кармана сложенный лист. Встал, чтобы передать Сяо Чжаню. Бумага была глянцевой, плотной, точно вырванной из энциклопедии.

Это была картина. Желтые цветы в вазе на темном, вылепленном отдельными мазками фоне. Красные маки грустно свисают сбоку.

— Ван Гог, маки, — Дао-гэ ткнул в подпись. — Картина висела в Каире, украли в 1977. По официальной версии ее вернули через десять лет, но на самом деле вернули подделку. Оригинал из Кувейта вывезли к нам. Мы подарили ее еще кое-кому. Я прошу тебя нарисовать идеальную копию вот этого. Я предлагал Чжэцзюню, но даже я вижу, что он не очень точен. Он посоветовал мне тебя.

— Что, все? — уточнил Сяо Чжань и снова посмотрел на лист. Предложение было заманчиво-простым. Он не мог найти подвоха, который, разумеется, был. Это сбивало с толку.

— Просто скопировать, да. Это не криминал. Наоборот! Если у тебя и у нас все получится, ты вернешь шедевр миру. Ну как, неплохо звучит?

— Как я могу знать, что не пострадают люди?

— Не пострадают, придется поверить мне на слово. По крайней мере невиновные. И Чэнь Шо, как и обещал, будет цел. Тебе ведь это ничего не стоит. Я объясню. По-моему, лучше доверить работу тому, кто связан с нами, чем совершенно чужому. Мы в твоих руках, лаоши, — он молитвенно сложил ладони.

Сяо Чжань оценивающе смотрел на Дао-гэ, но разобрать того было невозможно. Ван Гог…

Ван Гог!

— С чего вдруг такие порывы? Вернуть шедевр миру, кажется, ты так сказал?

— Известные картины невозможно продать, — Дао-гэ пожал плечами. — Языком бизнеса, это токсичный актив.

— Какие сроки?

От того, как Дао-гэ расцвел победной улыбкой, происходящее стало еще более абсурдным.

— К сожалению, до западного нового года. Времени мало, знаю. Написать, просушить, что там еще нужно. Картина должна быть древней на вид.

— Я в этом не разбираюсь.

— Разберешься. Я найду тебе кого-то в помощь.

— Мне понадобятся материалы. И деньги.

— Будет.

Глаза Сяо Чжаня заметались по гостиной. Смазано промелькнули рамка с фотографией семьи Чжоу, ковер, окно, занавеска. Снова Дао-гэ.

— И мастерская! — сказал он. — Хочу просторную квартиру с окнами. Там должно поместиться все для картины и должна быть комната для меня и Чэнь Шо.

Дао-гэ засмеялся и, качая головой, повторил, что все будет. Смеялся он удивительно легко, будто его и правда отпустило. Для него, кажется, день резко стал лучше, а Сяо Чжань чувствовал, что если бы у него были уши, как у кошки, они были бы плотно прижаты к голове. Он выпалил:

— Я еще не согласился! Мне надо поговорить с Чэнь Шо. Мне пора.

Сяо Чжань сбежал из гостиной, проскочил мимо Чжэцзюня, который попытался окликнуть его, и остановился только на большом проспекте.

Пыхтящий автобус подошел в ту же минуту. Он был набит людьми, как бочка рыбой, и даже на подножку встать бы не получилось. Но Сяо Чжань запрыгнул. Он ухитрился протиснуться внутрь и только тогда понял, что не посмотрел на номер.

Двери автобуса закрылись, он медленно покатил по Нанкинской улице на запад.

***

Ван Ибо увидел его издалека. Руки Сяо Чжаню оттягивали пакеты. Он приподнимался на мысках, высматривая поверх голов в гуляющих самого Ибо. Тот не опоздал. Напротив, пришел на свидание раньше и стоял в тени деревьев. Это немного нарушало общественный порядок — газоны в Юй Юань были неприкосновенны, но вид стоил того. Нужно было выйти, забрать пакеты, а он стоял. Любовался тем, как теплый свет от праздничных фонарей мягко заливает лицо Сяо Чжаня, делая его еще более красивым.

Сяо Чжаня оттеснили к краю тротуара. Он уже поставил пакеты к ногам, скрестил руки на груди. Ибо поспешил к нему. Карман грел полученный конверт с двойной полицейской зарплатой. На эти деньги они смогут снять не просто комнату, хватит на небольшую квартиру. Ибо жил один последние пять лет, но ни общежитие, ни комнату у Чжоу Сюнь не получалось считать по-настоящему своими. Это будет первым.

У Сяо Чжаня через плечо был перекинут ремешок с чехлом от фотоаппарата, а из пакетов доносился аромат чего-то пряного и жареного.

— Гэ, — Ибо улыбнулся, но улыбка сползла с лица, стоило Сяо Чжаню бросить на него взгляд.

— Я знаю, что ты согласился. Дао-гэ приходил.

Ибо напрягся. Он не передал просьбу о встрече, понадеялся отложить проблему на потом, чтобы не портить и без того странный день.

— Что бы он ни предложил, лучше отказаться.

— Не хочешь сначала выслушать?

После долгой паузы Ибо сказал:

— Конечно. Извини.

Он подхватил пакеты, готовый идти за Сяо Чжанем. Тот направился к озеру, быстро лавируя среди прохожих. Они петляли вдоль занятых скамеек на набережной, пока, наконец, в тени дерева не нашлась свободная. Сяо Чжань не торопился. Он вынул из пакета несколько уже отсыревших коробочек, раскрыл их, передал Ибо палочки, взял своими сразу несколько кусочков красной свинины. С набитым ртом сказал, что очень вкусно и поторопил Ибо попробовать, пока еда все еще хрустит.

Тот не стал возражать. От вида того, с каким энтузиазмом и аппетитом Сяо Чжань ест, есть захотелось самому. В конце концов, они договорились о свидании, первом, нормальном, и триада не посмеет его отобрать. Ибо подцепил вонтон и протянул Сяо Чжаню, который послушно наклонился за угощением. Он повторил и Сяо Чжань заулыбался, засмеялся с набитым ртом.

Может, и правда не случилось ничего страшного.

— Я получил зарплату. Полицейскую, — Ибо переложил из кармана конверт на колени Сяо Чжаню. — Там достаточно, чтобы переехать в квартиру. Ты хочешь переехать со мной, Чжань-гэ?

Сяо Чжань посмотрел на него странно. Он забыл дожевать и проглотить, щеку оттопыривало вонтонами. Тяжело сглотнув, Сяо Чжань вернул конверт обратно. Ибо застыл.

— Значит, нет?

— Конечно, хочу, глупый, — голос Сяо Чжаня стал неожиданно мягким. — А теперь послушай меня. Обсудим сейчас, и сегодня больше об этом не вспоминаем. Дао-гэ предложил мне нарисовать фальшивку Ван Гога. Зачем — я не знаю. Он сказал, что картину хотят вернуть миру, что ее будто невыгодно держать в триаде. Он предложил мне все. Деньги, материалы. Даже снять квартиру.

— Я дам тебе деньги, Чжань-гэ. Все вот это, забирай, мне столько не нужно. Не надо.

— Нет, послушай. Он пообещал, что ты будешь в безопасности. Минимум риска.

У Сяо Чжаня загорелись глаза. Ибо видел, что тому и страшно, и азартно. Это то, о чем говорил Ван Хань, о чем он старался напоминать себе каждый день. Болезнь к Сяо Чжаню он не подпустит.

— Не надо. Не надо, Чжань-гэ, — Ибо взял его за руку.

— Я впервые могу помочь тебе! Разве ты сам не хотел помочь другим, когда ввязался в это?! Я впервые могу сделать что-то… что-то…

— Что если он обманул? Что тогда?

— Они могли бы найти любого другого художника, связанного с триадой, но нашли меня! Я много думал. Правда часто очень странная и нелогичная. Я не думаю, что он соврал.

“Художника, связанного с триадой”.

Связанного по вине Ван Ибо.

Он отложил палочки в пакет, убрал конверт и присел на корточки перед Сяо Чжанем.

— Я поклялся защищать простых людей, таких как ты. Сейчас ты хочешь, чтобы я добровольно позволил тебе ввязаться?

— Я уже ввязался, потому что люблю тебя.

Ибо замер.

Они об этом никогда не говорили напрямую. Он знал, что ни один в чувствах другого не сомневался. Разве что Сяо Чжань поначалу, потому что Ибо был неуклюжим дураком, не способным с первого раза назвать зародившуюся любовь.

Он опустил голову и переплел их пальцы.

Он никогда и не думал, что может подтолкнуть близкого человека на что-то, что может за секунду обернуться преступлением.

— Я не смогу обещать, что ты будешь в порядке, если согласишься. Пожалуйста, передумай. Пожалуйста.

— Я не маленький, Бо-ди. Моя жизнь и так далека от «в порядке», и я хотел бы помочь тебе. Мне будет спокойнее, если тебя не будут отправлять в пекло. Это ведь просто картина. Я… я сожгу ее, если что-то пойдет не так. Только подумай. Ван Гог. Ван Гог! Автор с мировым именем. Разве это не достаточно громкое дело, чтобы ты мог использовать его для себя?

Ибо сжал губы. Сяо Чжань был прав, даже если ему это не нравилось. Остался последний аргумент.

— Мне предложили вернуться в отделение и работать открыто. Мы можем уйти от всего сейчас.

Несколько часов назад Ван Ибо даже не рассматривал вариант выйти из-под прикрытия, но если Сяо Чжаню будет угрожать опасность, он отступит.

— Но ты не хочешь.

— Нет. К тому же мне говорили, что там… неважно. Главное, что это отбросит миссию на несколько шагов назад.

— Глупо упускать шанс, — Сяо Чжань звучал почти вопросительно. Ибо понимал, что тот для себя все решил и ждет только его согласия.

Он так боялся проебаться.

Долго не решался кивнуть, и Сяо Чжань ему несмело улыбнулся.

— Если будем заботиться друг о друге, то повысим шансы, что все будет в порядке. Давай мы оба будем в порядке.

Ибо снова взял его за руку. Моральный компас штормило как никогда в жизни.

К набережной подошла пара, но оттуда скамейку в тени дерева не рассмотреть. Ибо прихватил губы Сяо Чжаня в короткий поцелуй.

— Кстати, — вдруг сказал тот и снял чехол с плеча. — Дед отдал свой старый фотоаппарат. Хочу, чтобы первый кадр был с нами.

Сяо Чжань потянул Ибо к озеру. Он кружил около фонаря, выбирая место с хорошим светом, пока, наконец, не остановился. Ибо подошел вплотную и приобнял его за плечо.

— Подними лицо к фонарю, вот так, да, — Сяо Чжань вытянул руку, — улыбнись! Хорошо улыбнись, а не как обычно!

Сяо Чжань щелкнул затвором, белая вспышка залила их лица. Ибо улыбнулся, но был уверен, что, когда фотографию проявят, за него все скажет не улыбка, а глаза.

— Завтра начну искать квартиры, — он быстро мазнул по уху Сяо Чжаня кончиком носа. Обернулся, чтобы посмотреть, не было ли у жеста свидетелей, но пара неподалеку была занята друг другом.

— Я пообещал маме сегодня переночевать дома. Но завтра могу присоединиться к тебе, — Сяо Чжань вернулся на скамейку. Еда совсем остыла, но он все равно взялся за палочки.

— Позвони утром, как будешь готов. Я начну с Сюнь-цзе и Ван Х… у еще одного друга могут быть варианты.

Сяо Чжань опустил голову и с улыбкой покачал головой.

— Представить не могу, сколько всего я еще о тебе не знаю.

— Ты знаешь меня, — Ибо пожал плечами и отправил в рот прохладный жареный цзяоцзы. — Остальное — не особо существенные детали биографии.

Сяо Чжань снова покачал головой, будто не до конца поверил. К сожалению, в доказательство Ибо не мог дать ему ничего большего. С Сяо Чжанем слишком легко забыться. Он ведь и правда с ним весь как нараспашку, без фильтров.

Дао-гэ заманил Сяо Чжаня на самого Ибо. Теперь Ибо будет стараться за двоих ради Сяо Чжаня. Это плохой расклад, очень дурной, но предчувствие плохим не было. Ван Хань учил доверять интуиции. Ибо хотел ей верить.

Миссия с триадой стала рутинной. Она убивала Ибо своей нормальной монотонностью, плескалась в переменчивых серых оттенках. Обманчиво не тяготела к черному. Сейчас интуиция твердо стояла на том, что вмешательство Сяо Чжаня может дать его миссии если не белой краски, то хотя бы наметит в этом мареве конечную точку.

Главное — в момент, когда картину будут «сопровождать» на поверхность, передать все явки и пароли Ван Ханю. А для этого нужно будет стать для Дао-гэ незаменимым.

Дома Ибо встретила Чжоу Сюнь. Она читала в гостиной, перекинув скрещенные ноги через подлокотник кресла, выглядела чуть раздраженной.

— Тебе дозвониться не могут, — недовольно сказала она, приподняв взгляд над книгой. — Я записала для тебя.

Ибо нашел бумажку с цифрами и с поклоном извинился.

Пальцы быстро набрали на вертушке нужный номер. Трубку сняли с первого гудка.

— Сяо Чэнь², быстрый вопрос, — Дао-гэ звучал немного рассеянно, будто говорил параллельно с важным делом, — Ты бы что предпочел, просто человеческую или смешанную с животной?

— Прости, что?..

— Кровь для инициации. Спрашиваю, что пить будешь — человеческую или смешанную с животной?

1. тайлоу - кантонское “старший брат”, так называют членов триады, под которыми есть младшие по иерархии. Например, для синего фонаря тайлоу может быть 49-ый. return to text

2. Сяо Чэнь - здесь Дао-гэ употребил “сяо” в значении маленький, но осознанно намекает на связь с Сяо Чжанем return to text

Chapter Text

Ван Ибо дернул за ручку слива.

Водоворот унес в канализацию кровь, перемешанную гуй знает с чем. Он терпел голод с самого утра, потому что осквернять выпитым нормальную еду казалось кощунством. Горло горело, живот снова мучительно сдавило спазмом. Ибо склонился над дырой туалета, но из него больше не вышло ничего.

Школьники, думал он. Блядь, они ведь школьники.

На инициацию помимо него пришло еще пятеро, и Ван Ибо был самым старшим. У пацанов горели глаза. Они все были знакомы между собой, возбужденно толкались плечами, а потом с окровавленными улыбками говорили, что теперь они братья навсегда.

У Ибо тогда хватило сил продержаться ровно две минуты, прежде чем сказать, что он идет отлить. Один из пацанов, самый громкий и наглый, засмеялся. «Чэнь-гэ, ты же не блевать, да?» А «Чэнь-гэ» думал, что, блядь, идет именно за этим. Дао-гэ никак не прокомментировал, только посмотрел на Ибо с непонятной жалостью.

Уже неважно. Церемония завершилась. Прочитаны тщательно заученные стихи на кантонском, посвящающие в сорок девятого, кровь выпита. Теперь Ван Ибо — часть триады.

Он вышел из кабинки и тщательно вымыл руки. Следом он дважды прополоскал рот, умылся. Единственная верхняя лампочка в туалете светила так, что синяки под глазами казались бесконечно глубокими, а лицо – усталым. В целом… это то, как он чувствовал себя и внутри, но придется изображать подобие энтузиазма.

Когда Ибо вернулся в комнату караоке, воздух уже был пропитан дымом.

— Ну, все выблевал? — спросил тот пацан, подавшись вперед. Сигарета тлела в пальцах.

— В следующий раз возьму тебя с собой отлить, — беззлобно отозвался Ибо.

— Ага! Спорим, у меня больше?

— Иди нахуй, — выдохнул он, падая на диван. — Мелкий еще.

Никак не получалось вспомнить имя. Помнил только то, что фамилия Сяо. Ибо ожидал, что пацан окрысится, но тот заухмылялся и отстал, переключив внимание на Дао-гэ. Для того все школьники были своими. Он помнил имена, спрашивал про проблемы в семье. Интересовался, не мешают ли банды из других школ. К Дао-гэ тянулись. Тот дал обещание стать им всем хорошим тайлоу. Дао-гэ уже был отличным старшим братом, но только Ибо такой не нужен. Оба это понимали.

Песни после выпитого становились все пьянее. Ибо тоже прикладывался к бутылке, но не пил, опасаясь, что его снова вывернет.

После долгих уговариваний и посылов на три буквы ему все-таки вручили микрофон. Пришлось петь попсовую песенку, одну из тех, которая забирается в голову и прилипает против воли. Ибо умел петь, в академии его часто просили поучаствовать в концертах, но сейчас он изо всех сил старался мазать мимо нот. Других средств сопротивления происходящему просто не оставалось.

— Мда-а, — протянул Дао-гэ, когда песня закончилась. — Чэнь-гэ больше не предлагаем.

Ибо загоготал. Невыносимо хотелось уйти.

Микрофон так и остался лежать на столике, втиснутый между закусками и пустыми бутылками. Дао-гэ хлопнул по коленям и, чуть пошатнувшись, поднялся.

— Ну что, за первой татуировкой? — крикнул он под одобрительный вой остальных.

Школьники, толкаясь, побежали вперед. Ибо собирался выйти следом, но Дао-гэ захлопнул дверь у него перед носом. Его глаза, секунду назад мутные, подернутые пьяной дымкой, теперь смотрели совершенно трезво.

— Мне просто интересно, как далеко ты собираешься зайти.

— Совсем бухой, что ли? — Ибо снова открыл дверь, а Дао-гэ снова захлопнул, но на этот раз прижал его к стене. Локоть давил на кадык, еще немного — и Ибо сорвется в надсадный кашель.

— Ну хватит. Опусти часть, где ты говоришь, что не понимаешь, о чем я. Ты мне нравишься, но после инициации ты вступил на мою территорию.

— Я правда не понимаю, о чем ты.

Дао-гэ раздраженно выдохнул сквозь сцепленные зубы.

— Как знаешь. Даю последний шанс уйти, когда тебе за это ничего не будет. После татуировки — не отвечаю.

Значит, Ван Хань был прав. Кто-то в полиции работает с триадой. Или… или возможно, это Ибо был неосторожен.

Еще Хань-гэ говорил, что когда в твоей подставной личности сомневаются, худшее, что можно сделать, — расколоться.

— Дао-гэ, — Ибо обхватил удерживающее его предплечье. — Пошел бы я сюда, если бы не хотел?

— У каждого человека есть причина здесь быть, — локоть надавил сильнее, кашель раздирал легкие, Ибо держался. — Я тебе не позволю испортить свою. Сейчас мне нужен Сяо Чжань. Так что давай без глупостей.

Дао-гэ отпустил, хлопнув по плечу. Это была не угроза, не попытка запугать — просто факт. Ибо потер горло и все-таки закашлялся.

Вместе они вышли на улицу. На свежем воздухе мутило меньше. Школьники курили под фонарем. Караоке было единственным хоть как-то освещенным зданием на всю длину переулка. Входы магазинов, которые откроются утром, закрывали решетки, входы брошенных — доски.

— Идем? — спросил Дао-гэ, и пацаны, как по команде, бросили бычки на асфальт.

Маленькой толпой они двинулись от караоке в темноту, сворачивали в такие же затихшие переулки. Ибо не узнавал ни один, ночь пожирала вывески с названиями.

Шанхай разрастался быстро, штопал себя линиями метро. Современные высотки захватывали город. На набережной Вайтань старели европейские махины, а в глубине — традиционные китайские дома. Безымянные переулки, по которым Ибо шел сейчас, не были ни тем, ни другим. У них не было своего лица. Они выглядели как изнанка города, которую уже давно бы снести и облагородить, но не будет ее — не будет и другого города.

Иногда группе навстречу шли люди. Они будто нутром распознавали опасность, шарахались в сторону или вжимались в стену, если отойти было некуда. Ибо шел последним. Каждому испуганному хотелось кивнуть, показать, что все в порядке, но в итоге он поджимал губы и, не поворачивая головы, двигался дальше.

Так дошли до пустой парикмахерской. Она тоже была единственной работающей в своем переулке. Горел свет. Дао-гэ без стука распахнул дверь и поманил остальных внутрь. Ибо приметил аккуратно разложенные на полотенце блестящие бритвы.

— Цан-Цан? — Дао-гэ крикнул и прошел к дальней комнатке.

Оттуда вышел, вытирая руки, Пес.

— Вы быстро, — его взгляд прошелся по головам школьников, остановился на Ибо. — Чэнь Шо, давно не виделись.

Ибо махнул рукой и опустился на скрипнувшее кресло. Украдкой взглянул на себя в зеркало. То, совсем как зеркало в туалете, не давало поблажек. После выпитой-выблеванной крови Ибо все еще выглядел отвратительно.

— Знакомься, — Дао-гэ подошел ко Псу и принялся указывать рукой справа налево. — Ючун, Кевин, Миньхао, Эр-эр, Хуцзы.

Парни поднимали руки или отвечали кивком. Того, самого громкого, звали Миньхао.

— Первые двое, со мной, — Пес пошел к дальней комнате.

Все взгляды обратились к Дао-гэ.

— Чего на меня смотрите? Вперед!

Первые ушли. Из-за незакрытой двери послышалось жужжание машинки.

— Цан-Цан быстро бьет, но это все равно надолго. Найди еды, ладно? — Дао-гэ уселся в кресло и протянул Эр-Эр кошелек.

— Что взять? — спросил тот.

— Что хочешь.

Другие школьники ушли за компанию, Ибо остался с Дао-гэ один. Он подошел к телевизору, нажал на кнопку. Шла классика. Кажется, «Путешествие на Запад», серия с лотосовой пещерой. Ибо сосредоточенно втыкал в маленький экран, в котором не хватало синего цвета. Свина захватили демоны-людоеды.

— Я обещал Сяо Чжаню мастерскую. Он уже начал? — Дао-гэ крутанул стул Ибо к себе.

— Мгм. Изучает.

Ибо побежал к Сяо Чжаню во время обеда, как только разделался с партией завоза в лавку. Тот попросил помочь донести книги о Ван Гоге, которые собрались за несколько часов поисков по барахолкам и большим книжным.

Потом Сяо Чжань взял Ибо на встречу с неким лаоши, который оказался круглолицым поваром в одном из десятков кафе на улице Вуцзян.

Когда они появились на пороге, повар — господин Чоу — передал лопатку и вок сыну и велел храбро держаться под натиском, пока отец не вернется.

Господин Чоу увел их на второй жилой этаж, неожиданно просторный и богато обставленный. Он предложил воды и ушел в соседнюю комнату. Вернулся с двумя картинными рамами и принялся объяснять Сяо Чжаню: «Ты думаешь, самое важное картина? Нет. В нашем деле нет ничего неважного, но рама выдает любителя. Вот такое, вишь? Это неправильно. Если рама сбита наискось — это новодел. Раньше вбивали прямо. Вот так. В Франции тоже так делали. А, голландец? Там то же. Я тебе соберу нужный, какой размер? Для моих друзей из Дацзюань в скорейшие сроки. К воку не подойду, пока не сделаю».

Потом господин Чоу рассказал, как старить краски, старить гвозди, чем пачкать холст. Сяо Чжань на все серьезно кивал, делал пометки в блокноте и задавал вопросы, а Ибо сливался с мебелью, цедя свой кипяток.

Через десять минут Сяо Чжань с господином Чоу уже были лучшими друзьями, смеялись. Прощались тепло, господин Чоу предлагал любую свою помощь, просил заглядывать на обеды.

Уже внизу, на Вуцзян, Сяо Чжань спросил отстраненно, будто только что не улыбался во весь рот, освещая комнату вместо солнца: «Ты меня осуждаешь?» Ибо ответил, что нет. Если нужно будет намешивать пигменты с яйцами или чем там — Ван Ибо будет первым в очереди.

Они уже почти дошли до остановки, когда Ибо спросил про кровь. Сможет ли Сяо Чжань целовать его, если он выпьет.

Тот остановился, не завершив шага. Ибо уже пожалел о вопросе, но он не мог не спросить. С Сяо Чжанем, с тем, что они оба несмело строили, складывая по камню, нужна была абсолютная честность. Иначе не выйдет.

Сяо Чжань отмер, и мир вокруг, казалось, тоже.

«Глупости. Конечно, буду, — ответил он и засмеялся: — Только почисти зубы».

— Тогда я спрошу у лаобана про квартиры, — заговорил Дао-гэ. — Слышал, есть старые большие в районе Шанхайского университета, есть в Янпу. Там, где ты живешь, тоже… Если ему нужно что-то особенное — пусть не стесняется спрашивать.

— Я передам.

Взгляд Ибо упал на вазочку с леденцами в белой обертке, он потянулся и развернул одну. Во рту разлилась мятная сладость.

— Будто не китаец, — Дао-гэ фыркнул и принялся пересчитывать на пальцах: — У нас есть кровяная колбаса, суп, пирог, лепешки. В Нанкине из свернувшейся крови делают что-то вроде тофу.

— Ну не пьют же.

— Пьют. Змеиную с вином. Кинь мне тоже.

Ибо передал Дао-гэ конфету и отвернулся к экрану. Шла неубедительно поставленная битва с демонами. Выглядело бы лучше, если бы не нарочитый грим и странные свиные рыльца.

Школьники возвращались шумно — их было слышно, казалось, с дальнего конца переулка. Они орали, хохотали на выкрученной громкости. Дао-гэ, процедив, что нынешние дети охренели не уважать сон мирных граждан, вышел из парикмахерской, и через мгновение стало тихо. Еще через минуту мелкие, пристыженные, но прячущие улыбки, расставляли на столах перед зеркалами контейнеры. Ибо выбрал себе коробочку жареной лапши. Просто потому, что ту не надо было делить с остальными.

— Еда! — крикнул Дао-гэ.

Жужжание в подсобке прекратилось, оттуда показались головы Кевина и, кажется, Ючуна. Они выпрыгнули из комнаты с радостным «та-да-а!» и синхронно развернулись, выставляя на обозрение голые плечи. Кожа на бицепсах болезненно раскраснелась, отчего круг, залитый плотной краской, казался еще более черным.

— Следующие! — крикнул Пес, на что получил недовольный гомон.

— Поедим вначале. Давай, давай, иди, — сказал Дао-гэ и поманил рукой, но Пес отмахнулся.

Ибо быстро запихнул в рот свою лапшу и поднялся, все еще жуя.

— Я пойду.

Он уверенно прошел в комнату, спиной чувствуя взгляд Дао-гэ. Пес отпустил незнакомого паренька-помощника и закрыл дверь.

Здесь не было окон, но подсобка была просторной. В ней нашлось место заваленному бинтами и лекарствами столу и двум кушеткам. Пахло потом, спиртом и аптекой.

— Ты врач? — спросил Ибо, усаживаясь на ближайшую кровать.

Пес, который что-то перебирал на столе, покосился через плечо.

— Нет.

— Тогда зачем столько лекарств?

— Хорошо иметь по городу точки, где тебя могут подлатать.

Запах спирта стал еще острее, щелкнули одноразовые перчатки. Пес сказал снять рубашку и лечь. Он протер правое плечо Ибо мокрым шариком ваты, взял в руки машинку. Та зажужжала, как маленькая дрель или инструмент в кабинете зубного.

—Я был против, чтобы Дао-гэ тебя брал, — негромко сказал Пес, усаживаясь на табуретку. — Просто чтобы быть честным.

— Почему?

— Типаж не тот.

Ибо усмехнулся. Он был согласен. Изначально пытался строить из Чэнь Шо нужный тип, но быстро понял, что спотыкается и усложняет себе и без того непростую задачу. Главное, что Дао-гэ позволил ему выпить кровь, произнести клятвы и привел сюда. Все из-за Сяо Чжаня. После выпада в караоке стало очевидно, что Ибо не допустят ни до чего большого. Ему не начнут доверять, если он не сделает что-то такое, что перевернет представление о нем как о полицейском. Если Дао-гэ подозревает его именно в этом.

— Мало ли, — отозвался Ибо. — Я хочу на раскопки к Кун лаоши.

— Ты же физкультурник.

— И что?

Машинка все жужжала в сантиметре от кожи. Ибо выжидающе поднял бровь.

Пес хмыкнул и принялся за работу.

***

Плечо ныло, но хорошо отвлекало от мыслей про триаду. Ибо тащился по Хуанхэ-роуд. Впереди маяком горел огромный экран с рекламой «Кока-Колы», сбоку от него — «Самсунг», а вдоль самой дороги вместо фонарей висели круглые баннеры зеленой газировки.

Шанхай все больше напоминал доску рекламных объявлений, каждое новое пыталось выделиться, но становилось частью хаоса. Ночью рекламщики платили за то, что нужно было людям больше всего, — за свет. Ибо нравилось, как вечером менялся город, как переворачивались знакомые здания. Лица прохожих тоже терялись и смазывались, но зато вот «Кока-Кола» ясно указывала путь.

— Ибо…

Он прошел дальше, запоздало поняв, что назвали его имя. Оно не было таким уж редким. Шанхай многолюден даже ночью, на улице запросто мог оказаться тезка.

— Ван Ибо? Бо-ди?

Нет, звали именно его. Ибо замедлил шаг, но не остановился полностью. Голос казался смутно знакомым, и все же он пошел дальше. Для улицы он Чэнь Шо.

Позвавший считал иначе. Ибо слышал, как кто-то побежал к нему, и вскоре две ладони тяжело ударили по плечам.

— Диди! Оглох? Так и знал, что ты!

Ибо повернул голову. Глаза Цзяэра¹ стали ярче от бега, он улыбался от уха до уха, искренне, радостно, и что-то внутри Ибо тихо хрустнуло. Цзяэр вертел его из стороны в сторону, приговаривая, каким диди вырос красавцем. Звучал совсем как те тетушки, которые каждый год выдают радостные трели о том, как дети быстро меняются.

— Прости, думал, не меня зовут. Привет, гэ! — Ибо крепко обнял друга.

— Ну конечно, тебя! Как ты? — Цзяэр снова хлопнул его по плечам, будто хотел придать вопросу веса.

— Нормально… Все хорошо, гэ.

Цзяэр всегда был тактильным и, казалось, совсем не изменился, а вот Ибо от себя-студента отделяло уже несколько жизней, в одной из которых он переродился под чужим именем.

Ван Цзяэр был одним из немногих, кого он считал по-настоящему хорошим другом. Тот выпустился на два года раньше, и после его ухода Ибо заработал репутацию холодного принца. К сожалению, дружба с Цзяэром, как часто бывало у полицейских, закончилась с выпуском. Товарищей обычно распределяли по разным отделам, так что дружба возрождалась раз в год на вечерах встречи. Редко бывало иначе.

Ван Цзяэр мог бы отучиться в Сянгане, стать частью королевской полиции Гонконга, но он уехал на материк. Многим это казалось странным. Карьера могла бы увести его хоть в другую страну, но, стоило кому-то сказать об этом, Цзяэр поднимал палец, брал паузу и размеренно говорил, что если бы в полиции Сянгана нужно было отделить зерна от сорняков, то нашлись бы только сорняки².

Цзяэр снова заговорил:

— Я хотел приехать на твой выпуск, но меня задержали дома. Прости, друг.

— Ты ничего не пропустил, — Ибо позволил себе крошечную улыбку.

— Как это ничего?! Твоя присяга!

Цзяэр говорил слишком громко, Ибо нервно просканировал улицу. Сбоку от них горела вывеска бара. Там тоже могли оказаться триадские, но говорить на открытом пространстве было бы хуже.

— Не хочешь выпить?

— Я только что оттуда, но ради тебя… — рука Цзэяра переместилась на татуированное плечо, он крепко сжал пальцы. Ибо чуть не взвыл. — Ты в порядке? Ты побледнел.

— Да-да. Гастрит обострился.

Ибо не сомневался, что Цзяэр узнает, татуировка какой триады выбита у него на бицепсе.

— Там ужасная еда. Лучше давай дим-самы, для желудка полезнее, — Цзяэр показал на одно из соседних заведений. — Там лаобан кантонец.

Кантонец. Дацзюань тоже из Сянгана.

Страшно было не доверять никому, подозревать в любом встречном “своего”, но теперь у Ван Ибо в арсенале появился опознавательный знак, которым обменивались сорок девятые из Дацзюань. По крайней мере, он сможет проверить, есть ли в помещении кто-то из триады. Если да — он выдумает предлог, под которым уведет Цзяэра в другое место.

Ни хозяин, ни единственная посетительница — высокая девушка с рваной прической — не отреагировали на неловко, незаметно сложенный пальцами знак. Ибо впервые за вечер вздохнул спокойно и попросил Цзяэра заказать что-то на его вкус. Тот перешел на кантонский, и Ван Ибо разобрал, что они берут позиции два, три, десять и пять. Пятое октября — день рождения Сяо Чжаня. До него всего две недели, а Ибо даже представить не может, что тому можно подарить. И вообще он узнал о дате почти случайно.

Ибо спрашивал Сяо Чжаня о дне рождения, но тот отмахивался, не хотел называть, потому что, говорил, корова, которая жует молодую траву, и так слишком стара. Пусть трава остается в неведении. Была и вторая версия ответа, в которой Сяо Чжань отмахивался и говорил, что еще год о его дне рождении можно не думать. Ибо решил, что тот родился летом, а потом услышал на лестнице, как Юньлун и Аюнга обсуждали, что можно будет подарить Чжань-Чжаню. Ибо тогда догнал их и узнал, что Сяо Чжань — весы. Родился пятого октября.

— Ну что, какое у тебя отделение? Какой отдел? — спросил Цзяэр и облокотился на стол. Улыбался, весь внимание. Ибо слегка растерялся.

— В Сюйхуэйском.

— Неплохо, практически центр! Поздравляю! А отдел?

— Ты все еще работаешь? — быстро спросил Ибо.

— Куда я денусь. Я отпросился домой на несколько месяцев, у отца большие проблемы с коленями, мама не справляется. Меня хотели уволить с концами, но пожалели. Теперь возвращаюсь на службу!

— Отец в порядке?

— Уже лучше. Ходит неуверенно, но он старается. Как твои?

— Сейчас в Лояне у бабушки. Работают. Я их редко вижу.

— Переехал? Диди совсем большой! Айя, я правда очень горжусь. Правда. Я выхожу с начала октября, может, загляну к тебе в отдел, принесу новичкам еды. К вам много набрали? — Цзяэр помог лаобану расставить тарелки, снял бамбуковую крышку с пароварки, собранной из трех уровней.

Зная Цзяэра, Ибо понимал, что вопросы так просто не закончатся. Он дождался, когда лаобан вернется на кухню, посмотрел через плечо на девушку. Та понемногу откусывала свои дим-самы, будто хотела не наесться, а просто помучить еду.

— Я не в отделе. У меня миссия под прикрытием, — понизив голос, сказал он.

Цзяэр ткнул в Ибо пальцем и вопросительно округлил глаза. Тот кивнул.

Ибо был благодарен другу за то, что тот мгновенно переключился в полицейского, собранного и надежного. Цзяэр взял паузу — принялся распаковывать одноразовые палочки — и тихо заговорил, только когда закончил:

— В начальстве совсем отчаянные сидят, что ли? Не подумай, дело не в твоих способностях. Но ты новичок! Это неправильно. Потом тебе будет труднее влиться в полицейскую рутину.

Ибо снова кивнул и подцепил первый дим-сам. Тот был розоватым, раздутым от крупной креветки внутри. Шкурка казалась полупрозрачной и глянцевой. Бабушка говорила, такое бывает только у хорошего теста.

— Я знаю. Я знаю, но мне все равно.

— Не рискуй впустую. Если тебе нужна моя помощь вне работы или еще с чем — я всегда рядом, — Цзяэр попросил у лаобана ручку, взял салфетку и записал номер телефона. — Ну надо же… оставил тебя всего ненадолго, и уже…

Ибо улыбнулся и принялся за еду. Желудок благодарно заурчал, будто не он только что получил порцию жареной лапши в парикмахерской.

Вошли еще двое мужчин в офисном, но Ван Ибо уже не стал их проверять. Разговор перетек в безопасное русло: в Сянгане Цзяэр познакомился с тайкой, и, кажется, у них все серьезно.

***

Ван Ибо как можно тише прикрыл дверь шикуменя и закрыл замок на два оборота. Он чуть не подскочил на месте, когда, обернувшись, заметил в темноте вспыхнувший огонек. Оказалось, сосед-дед спустился покурить. Он никак не отреагировал на приветствие, так что Ибо скользнул мимо него внутрь.

Уже привычно из каморки справа пахло красками и скипидаром, в гостиной не горел свет. Ибо вслепую взобрался по скрипучей лестнице — каждый раз казалось, что она может разбудить весь дом, — и зашел в свою комнату.

Сяо Чжань не спал, сидел за столом, сосредоточенно что-то вырисовывая. Ибо тихо позвал его, но Сяо Чжань не обернулся. Сердце готово было сорваться. Вдруг все-таки тот передумал про кровь, про триаду…

— Гэ? — уже громче, готовый к худшему, позвал Ибо.

Сяо Чжань крупно вздрогнул, выронил карандаш и обернулся с нервным смехом.

— Ты меня напугал!

— Я тебя даже позвал.

Сяо Чжань прошел к нему, положил руки на плечи. Глаза были усталыми, но спокойными, ласковыми.

Нет, ничего не изменилось, это Ван Ибо — дурак.

— Когда я работаю, — объяснил Сяо Чжань, — я ничего не вижу, не слышу и не чувствую.

— А если я буду сидеть рядом? — Ибо положил ладони ему на талию и несильно сжал, глупо радуясь тому, что у Сяо Чжаня теперь не так сильно выпирают ребра, как в их первые встречи.

— Тогда я вообще не смогу работать нормально, — Сяо Чжань притянул Ибо ближе и со вздохом устроил подбородок на плече, для чего пришлось немного сгорбиться. — Как… как все прошло?

Что-то у Ибо внутри снова хрустнуло и он забормотал, хотя не должен был.

— Нормально, но… Чжань-гэ, там школьники… они там все, кроме меня, школьники, понимаешь? Я… что с нами всеми не так, если они идут и…

Сяо Чжань запустил руку в его отросшие волосы и принялся медленно гладить по затылку.

— Ты, наверное, тогда был слишком маленьким и не видел, Бо-ди, но… в революцию страшнее всех были дети. Мне… мне жаль, что ничего не изменилось.

— Они говорят… — продолжил Ибо тише и быстрее. — Говорят, что мы теперь семья. Должны стоять за своих, блюсти честь, уважать старших. Это все то, чему нас и так учат! Но оно все будто перевернуто. И кровь. Я выпил, не знаю, что именно пил. Меня вырвало, а пацанам — по барабану.

Ибо выпутался из объятий, торопливо сбросил с себя ветровку, закатал рукав футболки. На руке на две полоски была приклеена тряпка, под которой чернел круг Дацзюань.

Сяо Чжань наклонился к татуировке, щурился, будто пытался рассмотреть больше, чем там было, а Ибо смотрел только на то, как подрагивают его длинные ресницы.

— Такое несложно перекрыть, — наконец, сказал Сяо Чжань. — Я придумаю что-нибудь такое, что круга не останется.

— Разве ты умеешь бить?

Сяо Чжань закатил глаза.

— Лао Ван, я простой художник. Нарисую эскиз, мы найдем мастера, который возьмется, — сказал он и добавил тверже: — Круга не останется. Он не ты.

— Значит, теперь ты не сомневаешься, какой я?

Сяо Чжань отмахнулся от поддевки, но немного смущенно.

— Ты гоуцзайцзай, такое не подделать, — он вернулся к столу и показал Ибо выкраски. — Смотри, чем я занимался. Я пытался смешать нужный цвет, но все, что у меня есть, — это несколько фотографий в энциклопедиях! Как я могу знать, что цвет там передан точно? И мазки. Смотри, как картина дышит. Если просто передать тот же оттенок — эффекта не получится. Надо копировать все, вплоть до движения кисти. У меня уже глаза болят.

Ибо забрал выкраски, цвета на которых казались ему практически одинаковыми, только для того, чтобы отложить их в сторону. Он мягко обхватил лицо Сяо Чжаня ладонями, шепнул: “закрой глаза”, и оставил на подрагивающих веках по поцелую.

— Я сделаю тебе горячий компресс. Говорят, хорошо расслабляет мышцы. И ты же не ел, да?

В ответ Сяо Чжань криво, чуть виновато улыбнулся. Ибо вспомнил, что в холодильнике оставалась кастрюля с бульоном, из которой Чжоу Сюнь разрешила брать, а шкафчике наверняка найдется лапша, возможно, даже тофу и яйцо. На такое кулинарных способностей Ибо точно хватит.

1. Он же Джексон Ван, но Ибо предпочитает его имя на путунхуа return to text
2. 分清良莠 - аналог нашего "отделить зерна от плевел", в китайском они отделяют от сорняков return to text

Chapter Text

Риелтор стоял невозмутимой скалой между играющими соседскими детьми и лотком с баоцзы, за которым хвостом вилась очередь. Костюм насыщенного черного цвета резко выделялся на фоне кирпичной стены, залаченные волосы и седина на висках блестели на солнце. Стоящие в очереди не стесняясь разглядывали риелтора, как диковинку, а тот даже не менялся в лице. Ему было велено ждать некоего Чэнь Шо, который опаздывал уже на двадцать минут. Вообще-то Ван Ибо собирался прийти вовремя, но за неспешными завтраками с Сяо Чжанем в забегаловке неподалеку минуты всегда пролетали незаметно.

Ибо подбежал к риелтору и с поклоном представился. В ответ ему молча вручили визитку: Red Dragon Property, Хун Гуаньхуа.

— Моя машина неподалеку, — было первым, что сказал риелтор Хун. — Я подготовил несколько вариантов. Вы сможете выбрать, и мы сразу поедем на смотр. Вы один?

— Нет, — Ибо обернулся на Сяо Чжаня, который остановился неподалеку. — Это квартира для нас с соседом, так что поедем вместе.

Риелтор кивнул и пошел вперед по переулку.

Ибо дождался, когда Сяо Чжань поравняется с ним, и сказал:

— Выбирай ты. Если тебе понравится — возьмем, мне все равно.

— Еще чего. Дома всем должно быть комфортно. Даже если это временный дом.

Ибо пожал плечами. Он не помнил, чтобы когда-то считал комнаты не просто местом, где можно переночевать или сложить важные вещи. Комната в шанхайской квартире родителей законсервировала в себе Ван Ибо-подростка, которому было дело до всего, в чем можно проявить свое тело и его способности. Полупустая гостевая комната у бабушки сохранила реликты совсем маленького Ибо с его конструкторами. В академии даже в общежитии все было по регламенту, там не до комфорта.

— Мы будем жить вместе. Мне этого правда достаточно.

— Тогда ты не будешь против, если я завалю всю квартиру рисунками и оставлю тебе небольшой угол? — ворчливо спросил Сяо Чжань, а Ибо засмеялся.

— Если я смогу вытянуть ноги, то нормально.

— Договорились, лао В…

Ибо успел пихнуть его локтем, и Сяо Чжань вовремя сжал губы.

В машине риелтор Хун передал им толстую папку на кольцах. В файлы были вложены фотографии квартир.

— Не торопитесь, — сказал он и вытащил из бардачка книгу. — Будут вопросы — не стесняйтесь задавать. По просьбе господина Дао я подобрал просторные квартиры с хорошим светом и фэн-шуем.

— Это господин Дао просил хороший фэн-шуй? — спросил Ибо.

Риелтор распознал насмешку и смерил его взглядом, но терпеливо объяснил:

— Для хорошей жизни каждый должен думать о правильном фэн-шуе. Для своих клиентов мы всегда подбираем хорошие места. За плохой фэн-шуй цена ниже, но человек платит своим самочувствием и испорченным течением ци. Как правило, клиенты благоразумны и готовы немного доплатить юанями.

Ибо удержал лицо и краем глаза приметил, что Сяо Чжань тоже пытается не засмеяться. Тот быстро пролистывал альбомные листы, иногда вынимал фотографии, подносил их к глазам, будто мог рассмотреть больше, чем было напечатано. Следом за этим фотографии передавались Ибо с вопросом “Может, эта?”. Ван Ибо благосклонно кивал и собирал стопку из одобренного, чтобы потом выбрать уже из нее.

Квартиры и правда были хорошими. По качеству ничуть не хуже той, в которой жили родители Ибо, за исключением размера.

— Эта, — Сяо Чжань сказал уже без вопроса и передал альбом.

В квартире была просторная гостиная с обеденным столом и две узкие спальни, в одной из которых размещалась двуспальная кровать. Отдельная побеленная кухня окнами выходила на зеленые деревья.

— А где будет мастерская?

— В одной из спален. Там есть окно и, кажется, хороший свет. Господин Хун, хозяева оставили эту кровать?

— Квартира в точности такая, как на фото. Но если нужно, кровати не будет, — ответил он и добавил: — Однако… тогда кто-то будет спать на диване?

— Я сплю исключительно на диванах, — ответил Ибо. — Давайте съездим, господин Хун.

— Как скажете.

Через полчаса плавного течения в утренней пробке они добрались до района Чжабэй и остановились у побеленного здания в четыре этажа. Улица была из все того же рода лунтанов, только более новой, широкой и оживленной. Здесь они по-настоящему стали частью города.

— Мы на месте. Прошу, — риелтор первым вышел из машины и направился ко входу в дом.

На третьем этаже он вынул внушительную связку ключей и быстро нашел нужный. Ибо не мог перестать думать о том, что господин Хун — риелтор триады, а значит, хозяева квартир наверняка расстались с ними не по доброй воле.

Риелтор пропустил Ван Ибо и Сяо Чжаня вперед.

В квартире было прохладно. Сяо Чжань прошел по коридору и в гостиной широко раскинул руки, расправил плечи, стал выше, словно только здесь ему наконец-то хватило простора после узких каморок.

— Раньше в этой квартире жил профессор Шанхайского университета, — сообщил риелтор Хун.

Ибо не выдержал.

— Тогда почему не университет решает, кому тут жить?

— Есть юридические нюансы.

— Сколько она стоит? — спросил Сяо Чжань, и Ибо разбирал в его голосе хорошо скрытый, но все же пробивающийся восторг.

— Не беспокойтесь, все уже оплачено.

— И все же.

— Двести юаней в месяц.

Сяо Чжань до смешного страшно округлил глаза и, глядя на Ибо, проартикулировал: “Двести, двести!”

— Если вопросов больше нет, оставляю вам ключи, — сказал риелтор Хун, и те с глухим стуком легли на столешницу. — Также господин Дао просил позвонить, как заселитесь. Телефон работает. На этом все. Если вопросы возникнут позже — моя визитка у вас.

Все трое поклонились друг другу. Невозмутимое лицо риелтора на секунду сломалось, стало по-детски хитрым. Уходя, он показал Ибо знак триады и подмигнул.

Ибо потянул носом воздух. Квартира дышала сыростью, угадывался запах свежей побелки. Сяо Чжань распахнул дверь в комнату, которая оказалась большой спальней. Широкая кровать была застелена бордовым атласным покрывалом.

— Поздравляю, теперь у нас свое жилье! — сказал Сяо Чжань, устраиваясь на кровати, и высоко хихикнул, будто пошутил.

— Тебе нравится?

— Очень. Лучшее жилье за три года.

— Тебе точно нормально? — Ибо напирал. — То, что мы в эту квартиру попали так? Чжань-гэ, если тебе что-то не нравится, ты переступаешь через себя, ты должен мне…

Сяо Чжань остановил его раздраженным взмахом руки и перебил:

— Перестань одергивать меня, как маленького! Я понимаю, что делаю!

— Я переживаю!

— Представляешь, я тоже! — Сяо Чжань повысил голос. — Мы уже это обсуждали, не заставляй меня произносить все снова!

Тогда, в парке, Ибо так и не ответил, и только начавший скручиваться где-то в желудке горячий шар остыл.

— Я тоже тебя люблю. Я… тогда не сказал. Не потому, что не люблю, просто… — он смешался и замолчал.

Оказывается, признаваться не так уж сложно. Сердце ускорилось, но дышать отчего-то стало легче.

За несколько секунд по лицу Сяо Чжаня волной пронеслось много эмоций. Они сменяли друг друга так быстро, что Ибо не успевал разобрать.

— Знаешь, мой… бывший в Токио оказался якудза, — вдруг заговорил Сяо Чжань. Ибо нахмурился и опустился на пол прямо там, где стоял. Теперь на него смотрели сверху вниз. Сяо Чжань продолжал негромко: — С ним не было ничего такого, ты не подумай. Просто однажды я зашёл в идзакаю поужинать, а там он с друзьями. Они выглядели как обычные хулиганы. Мне не хотелось здороваться, я сел подальше, чтобы меня не увидели. А потом хозяин мне пожаловался, что якудза опять пришли забирать плату за свою крышу. И этот мой бывший тоже был среди тех, кто забирал выручку. Они уже уходили, когда он увидел меня в углу. Он тогда так испугался, а я… вида не подал, но испугался ещё сильнее. Он был очень хорошим. Правда хорошим, потом умолял остаться. Но я просто не мог перестать думать о том, что он, скорее всего, делал. Что сделает. Просто жутко и страшно. Все чувства как отрезало. Я тогда ушел в никуда, неделю жил в кафе, где круглосуточно можно читать мангу. А с тобой, Ибо… я так не думаю. Мне не страшно. Так что перестань меня дергать, я уже сказал, что мы в этом вместе и вместе это закончим.

Ибо потянулся к Сяо Чжаню, рука обхватила острую коленку.

— Извини. Я не буду.

— Я буду говорить, если что-то не так. И ты говори.

Ибо кивнул, и Сяо Чжань похлопал по кровати рядом с собой. Он перебрался с пола наверх, устроился так, чтобы хотя бы наполовину обернуться к Сяо Чжаню.

Ибо терпеливо ждал.

Между губами Сяо Чжаня мелькнул кончик языка, а следом его ладонь с силой надавила Ибо на грудь, вынуждая улечься на покрывало. Нога перелетела через бедра, Сяо Чжань теперь стоял на коленях, возвышаясь над Ибо, как стройное дерево. Смотрел на него, хмурился, сжимал гуы, будто пытался прийти к решению.

Ибо снова не уловил ход его мыслей — Сяо Чжань накрыл его рот раньше, требовательно проник языком внутрь. Руки Ибо сами притянулись, как магнитом, к бедрам. Он отдал Сяо Чжаню весь контроль и чувствовал, как что-то в поцелуях немного изменилось, будто кусочки пазла, и без того хорошо стоящие рядом, встали идеально. Думать не хотелось. Они целовались бездумно, с упоением, задирая рубашки с футболками, вцепляясь пальцами в ребра. Чутье подсказывало, что еще чуть-чуть, и они зайдут еще дальше, дальше всего, что они пробовали. От нетерпения кружило голову, дыхание сбилось, но тут старинные часы в гостиной пробили час, и, когда Сяо Чжань скатился с Ибо, тот готов был заорать.

Они лежали рядом, переплетя пальцы, пытаясь выровнять дыхание.

— Правда или действие, — сказал Сяо Чжань на выдохе.

— Действие.

— Подожди, я передумал. Действие скучно. Правда или правда?

— Ммм… — Ибо сделал вид, что глубоко задумался. — Ну тогда правда.

Теперь задумался Сяо Чжань и, когда он спросил, Ибо совсем не ожидал вопроса.

— О чем ты подумал, когда впервые меня увидел?

— Напрашиваешься на комплименты? — Ибо пытался отшутиться, чтобы выиграть время.

Он смутно помнил тот бар и то, как сильно злился на отца. Вспомнил мужика в костюме, который предлагал сняться в порно. Лица память не сохранила, оно растерлось в фиолетово-розовое пятно. Вспомнилось то, как Ибо побили, и Сяо Чжань в компании троих, рисующий что-то на салфетке. Он был единственным, кто попытался вмешаться.

— Я был страшно пьян, но на тебе была рапсовая рубашка, которую ты теперь почему-то не носишь. Я тебя потом в голове так и называл “рапсовый”. Ну и… Может, моя память теперь так подстраивает, но мне кажется, что ты тогда был единственным, кого я реально заметил. Будто у тебя лицо как у инопланетянина, один раз посмотришь — и все. Больше не забудешь. И салфетку с Бароном я тогда стащил сам не знаю почему. Понимал, что мы никогда не встретимся снова, но выкинуть тебя из головы не мог.

Сяо Чжань повернул голову, его глаза сияли. Он широко улыбался.

— Обычно мне говорят, что я красивый.

— Знал, что напрашиваешься! — Ибо пихнул его бедром. — Конечно, красивый. Но увидел я тебя не поэтому.

Теперь была очередь Ибо спрашивать.

— Правда или правда, Чжань-гэ?

— Правда. Вторая.

— Тогда… в первый раз ты меня не запомнил, так что спрашивать про это не буду. Сколько у тебя бывших?

Сяо Чжань поморщился.

— Ибо. Это точно вторая правда, а не первая?

— У меня было ноль. Я не ревную. Мне просто интересно, — разумеется, ему просто интересно. Слова Сяо Чжаня о том, что он весьма опытен в сексе, не шли из головы.

— Ты ревнуешь.

— Возможно, чуть-чуть. Ты сказал, что тот якудза был хорошим.

— А еще я сказал, что чувства отрезало, ты чем слушал? Ладно, — Сяо Чжань вздохнул и поморщился снова. — Когда я учился, у меня никого не было. Я пробовал… иногда, но без отношений. Не хотел, чтобы кто-то увидел, растрепал, а в Токио я оторвался. Четверо? Четыре с половиной? Думай обо мне что хочешь, но я встречался с ними не по большой любви. Я жил в японской квартирке на восемь-девять татами. Представь, вся квартира — полторы эти комнаты. Стены были картонные, я не мог нормально спать. Так что если я кому-то нравился и этот кто-то более-менее нравился мне, я пытался переехать. С первыми двумя не получилось. С третьим мы прожили всего два месяца, с половинчатым — три недели, а с четвертым… почти год. Это тот самый, который оказался якудза.

— И как его звали? — Ибо все-таки обожгло, а на лице Сяо Чжаня промелькнуло то самое страдальческое “я знал, что этим все закончится”.

— Это уже вторая правда, моя очередь. Да какая разница?

— Скажи.

— Такеси. Стало легче?

— Не-а. Расскажи еще.

— Ты наглый! Пользуешься тем, что у тебя не было парней. А девушки? Ну давай, не верю, что у тебя никого и ничего не было.

— Никого не было.

— Но не могло не быть ничего, — Сяо Чжань выгнул бровь, приподнялся на локте.

— Ну… были дрочки после спаррингов.

— С одним и тем же партнером? — Сяо Чжань прищурился.

— Если ты намекаешь, что мы встречались, то нет. Даже близко нет.

— Это значит, с одним?

— Двумя. Все равно своя рука чувствуется не как чужая! После спаррингов мышцы дрожат так, что снимает нормально только дрочка. Это не считается!

— Горячо, Ван Ибо, горячо, — Сяо Чжань говорил ядовито, но в голос просочился смех. — Если однажды я все-таки решу нарисовать мангу, это будет яой про полицейских.

— Яой?

— Манга про геев.

— В Японии такое выпускают?! — Ибо округлил глаза.

Сяо Чжань все-таки расхохотался, откинувшись на покрывало. Смеялся долго-долго, до слез.

— Если однажды я туда снова поеду, привезу тебе пару томиков.

— Не надо, — Ибо ткнул Сяо Чжаня под ребра. — Лучше поедем вместе.

***

Все было так, как Ван Ибо себе представил, когда во время звонка Дао-гэ сказал, что сегодня Ибо должен поработать с ним в клубе.

Стробоскоп полосовал танцующих, разделяя тела на три цвета. Музыкальный бит стучал вместо сердца. Было громко, но голос Дао-гэ, развалившегося на кожаном диване, отчетливо выделялся среди общего шума. Менеджер клуба, мужчина средних лет в костюме, обливался потом, складывал руки на груди и говорил что-то — его Ибо уже не слышал. Дао-гэ задавал один и тот же вопрос.

“Откуда новые девушки?”

Работа Ибо и остальных шестерок была простой: пугать своим видом. “Помните, — сказал им Дао-гэ, — этим местом владеет Дацзюань. Вы представляете Дацзюань. Если подчиненные послушны — император их милует. Если ошибаются — наказывает. Эти подчиненные ошиблись”.

За менеджером в ряд выстроились девушки, как на подбор длинноногие, в блестящей одежде. Ни одна не поднимала головы.

— Сколько взял новых? — снова спросил Дао-гэ.

Менеджер согнулся пополам, тряся сложенными руками. Дао-гэ цыкнул. Он выглядел больше уставшим, чем злым.

— Менеджер Цуй, ты знаешь уговор, — он подался вперед, опершись на колени. — Больше работниц, больше плата.

Ибо наконец расслышал.

— У нас только эти! Клянусь, только эти, Дао-гэ!

Боковым зрением Ибо уловил блеск. Он повернул голову — девушка в сверкающей фиолетовой юбке змеей скользнула к двери, ведущей в задние комнаты. Ее выдал только стробоскоп, не вовремя выхвативший худую фигуру из тени.

— Чэнь-гэ, ты что-то увидел? — спросил Дао-гэ так, что стало понятно, что тот тоже заметил. — Сходи проверь, будь добр. Менеджер Цуй, я насчитал еще как минимум четверых несогласованных сотрудниц. Не глупи. Всего восемьсот юаней сверху, не жадничай. Чэнь-гэ, упустишь.

Ибо отмер и побежал к дверям. Девушки в коридоре уже не было. Из приватных комнат доносился звон бутылок, пьяное пение, стоны. Он собирался открывать двери одну за другой, но вовремя заметил, что в конце темного коридора, который казался тупиком, была вырезана дверь. Если бы девушка ее закрыла плотно — Ибо прошел бы мимо.

Он думал вернуться назад. Но если девушку обнаружит не он, а кто-то другой из триадских, кто знает, чем это закончится.

Дверь вела на задворки клуба. Девушка сидела у стены в трех шагах. Она растирала ногу, рядом валялась туфля со сломанной шпилькой. Только тогда Ибо узнал ее лицо, но не был уверен, что правильно вспомнил имя, и позвал:

— Лили?

Первый испуг девушки прошел, между бровями залегла морщинка, будто Лили перебирала одно из сотен лиц.

— А ты… вроде знакомо выглядишь…

— Чэнь Шо. Ты познакомила меня с Чжоу Сюнь, помнишь?

— А! Сюнь-цзе! Да! Тебя побили, — радостно сказала она, но тут же ее лицо помертвело. — Так ты теперь с ними? Сюнь-цзе знает?

Ибо присел на корточки рядом. Лодыжка Лили понемногу начала опухать.

— Как нога, идти можешь?

— Я не пойду туда! — теперь она смотрела на Ибо как на чужого, прижав к себе крохотную сумочку и сломанную туфлю.

— Послушай…. Я бы отпустил тебя, но ты не убежишь, по периметру стоят люди, тебя поймают.

— Нет, это ты послушай! — она закричала, направив на Ибо каблук. — Кажется, ты не понял, как тут все работает, я тебе расскажу. Тут бывают богатые, поэтому я рискнула сюда сунуться, а лао Цуй — добрый, он помогает девочкам со стороны. Но если я вернусь — все издержки он сдерет с меня и других девочек, я останусь совсем нищая! Дацзюань считает, что здесь работают только шестеро, процент платят только с них. Иногда нас бывает больше десяти, как вот сегодня. А если ты пытаешься триаду наебать, что будет?

Внутренний полицейский бил Ван Ибо по скулам, вкладывая в удары всю силу.

— Сколько нужно? — он встал, чтобы вытащить из кармана заношенный кошелек. Дао-гэ сегодня отдал ему денег. Сказал, и за работу в лавке, и на материалы Сяо Чжаню.

— Да пошел ты! — выкрикнула Лили и, опираясь на стену, поднялась, поджимая поврежденную ногу, как цапля.

— Не глупи! — Ибо закипал. — Я же сказал, не убежишь! Сколько?

— По две сотни за одну! — заорала она.

Много. Ибо мельком оценил оставшуюся пачку, но выбрал две крупные купюры.

— Держи, бери! Бери! Я приведу тебя обратно, ты заплатишь неустойку и больше сюда не вернешься.

— Пошел ты! Больно много понимаешь! — она заплакала и кинула в Ибо туфлей. Он поймал и протянул руку.

— Пойдем.

— Я никогда тебе не верну!

— Не возвращай. Лили, пожалуйста.

— И Сюнь-цзе не говори!

— Не скажу, клянусь. И ты не говори, что меня видела.

Она шмыгнула носом и повалилась вперед. Ибо подхватил ее, практически понес Лили на себе. Та пыталась помогать, мелко перепрыгивая на одном каблуке, но больше мешала. На входе в большой зал Ибо оценил обстановку: танцующие будто успели сообразить, что вот-вот разразится скандал, и сместились подальше от дивана, занятого Дао-гэ, но музыка громыхала по-прежнему. “Блестящих” девушек в ряду стало больше, менеджер метался зверем между ними, злобно тыкал пальцем и что-то им выговаривал.

— Я ее не знаю! Он выцепил первую попавшуюся! — рявкнул он, когда Ибо с Лили приблизились.

Дао-гэ осмотрел их с головы до ног. Взгляд задержался на босой опухшей ступне.

— Ты тут работала? — спросил он у Лили, а та, заплаканная, с размазанной тушью, подняла голову. Ибо приободряюще сжал руку у нее на плече.

Лили немного поколебалась и утвердительно кивнула. Менеджер закричал:

— Лгунья! Дао-гэ, ты давно меня знаешь, я бы тебя не обманул! Три. Три девушки — моя вина, взял их, они на коленях умоляли о работе. Я заплачу за троих.

Дао-гэ вздохнул и подал знак одному из своих подчиненных. Тот кивнул, пошел к бару, а вернулся с пакетом льда, который протянул Лили.

— Я могу сесть? — спросила она, и вместо ответа Дао-гэ сместился, освободив ей место.

Ибо помог Лили устроиться.

— Ты сейчас не меня идиотом пытаешься выставить. Дацзюань. Ты точно хочешь обмануть Дацзюань? — спросил Дао-гэ. Лицо менеджера заметно побледнело.

— Но она правда чужая! — заскулил тот.

— Она только что сказала, что работала здесь. За каждую девушку — аванс двести юаней. Если оставляешь работать на постоянку — десять процентов сверху.

— Дао-гэ!

— Сейчас будет двести двадцать.

Девушки за спиной менеджера стали переглядываться. Менеджер ударил по столу кулаком и, взвыв как от боли, приказал помощнику принести сумму.

Дао-гэ красивым движением человека, который часто имеет дело с большими пачками денег, пересчитал врученную стопку.

— Тут не хватает сотни, — заметил он.

Менеджер обмер и тут же торопливо вытащил из своего пиджака смятую банкноту, разгладил и с поклоном передал Дао-гэ двумя руками.

— Правила есть правила, — тот положил всю пачку в распухшую кожаную барсетку и поднялся. — Мы уходим. Приятно иметь с тобой дело, лао Цуй.

Дао-гэ ушел первым, за ним потянулись остальные. Ибо обернулся на Лили, которая одними губами прошептала ему “спасибо”.

Люди все так же танцевали, рассеченные стробоскопом. Уже на выходе Ибо снова обернулся и увидел, как менеджер Цуй отвесил тяжелый подзатыльник помощнику. Девушки обступили Лили так, что полностью скрыли ее от глаз.

— Твоя знакомая? — спросил Дао-гэ, выдыхая в ночь сигаретный дым.

Ибо не видел смысла врать.

— Она пустила меня переночевать, когда меня однажды избили в баре.

— Побили? Тебя? — брови Дао-гэ взлетели до середины лба.

— Я перепил и подрался с одним мужиком. Нет, не с одним, — Ибо поморщился. — Кажется, их было трое.

— Ты?! — Дао-гэ расхохотался и покачал головой, будто не поверил.

Ибо пожал плечами. Сигарета не догорела и до половины, когда Дао-гэ затушил ее о мусорку и выбросил.

— Ты пока не свободен. Поехали к археологу знакомиться заново.

— Зачем заново?

— Ну ты же хотел на раскопки. Уверяю, он даже не вспомнит твоего лица.

***

Дао-гэ не назвал таксисту адреса. Сказал, чтобы гнал вдоль Хуанпу на север, пока ему не скажут остановиться. Красные цифры счетчика медленно текли, Ибо задремал. Сквозь сонную дымку он отметил, что городская набережная превратилась в промзону.

— Здесь, — от голоса Дао-гэ Ибо вздрогнул и стукнулся головой о стекло.

Машина затормозила посреди, казалось, ничего. С водителем расплатились, и Дао-гэ повел Ибо по улице прочь от реки. Тот вслушивался — где-то впереди слышались голоса, фырчали двигатели работающих машин.

На перекрестке среди темных домов Дао-гэ повернул направо, к единственному освещенному зданию. Перед ним пара десятков парней переносила от грузовиков ящики. Одни заносили свою ношу в стеклянные двери, вторые выходили с пустыми руками и снова шли к машинам. Работа продвигалась быстро.

Дорогу заступил огромный охранник, гигант с детским лицом в черном костюме.

— Мы к Кун лаоши, — сказал Дао-гэ.

— Кто это? — палец уткнулся Ибо почти в лоб. В ответ Ибо показал жест сорок девятого.

— Сторонним сюда нельзя. Даже своим. Пройти может только старший.

— Брось, — Дао-гэ отмахнулся. — Нам нужно познакомить его с археологом.

— Познакомишь в другое время.

— К нему в институт не попасть.

— И сюда не попасть.

Пока Дао-гэ препирался с охранником, Ибо принялся разглядывать детали. Ящики плотно закрыты, на большинстве из них — отметки о хрупких грузах. Слегка пахло сыростью, Ибо показалось, что ящики доставили из порта или подняли по реке. Вдруг он разобрал, что пара грузчиков говорили друг с другом отрывистой японской речью.

— ...куртку пусть набросит на голову, — сказал охранник.

Дао-гэ засмеялся:

— Чэнь Шо, прости, мешка нет, будь добр. Закрой себе глаза.

Ибо сбросил с себя куртку. Уже холодный ночной воздух забрался в рукава футболки, и кожа пошла мурашками.

Дао-гэ повел его вперед, иногда подталкивая между лопатками. Ибо весь обратился в слух. Японская речь стала громче, люди по-прежнему таскали ящики. Кто-то крикнул: “Сколько стульев?” Кто-то ответил: “Еще десять”. В помещении стало теплее, шаги отдавались гулким эхом. Ибо разобрал даже женские голоса, обсуждали что-то про ленты и ковры. Здесь будет мероприятие?

Дао-гэ остановил Ибо и постучал в дверь. Оттуда послышалось усталое жалобное “уходите”.

— Кун лаоши, у меня для вас новые руки. Парень с вами уже работал, хочет помогать.

Щелкнул замок, скрипнула дверь.

— А это зачем, сюрприз? — спросил археолог вяло.

— Сюрприз, — согласился Дао-гэ. Под курткой становилось жарко. — Сорок девятых вне списков не пускают.

— Заходите.

Когда дверь закрылась, с Ибо сняли куртку.

— Кун лаоши, еще раз разрешите представить. Чэнь Шо.

Ибо поклонился. Археолог не мигая смотрел на него из-за тонких очков. Лицо было пугающе желтым, пергаментным.

— Я тебя помню, — сказал он.

Ибо чувствовал, что ему сейчас нужно молчать. Вместо него говорил Дао-гэ.

— Лаоши, он сказал, что хочет на раскопки. Так что если у вас будет работа — можете передавать ему.

— Наступает зима, тут не до раскопок. Тут бы это устроить, — он выделил слово и страдальчески поднял руки к потолку. — Мне бы пригодились руки здесь. В идеале секретарь.

— Я бы не советовал привлекать нового…

— Брось, — Кун лаоши скривился. — Предателя всегда можно пристрелить.

Ибо и Дао-гэ переглянулись.

— У лаоши особенный юмор.

— Я не шутил, — ответил археолог и обратился к Ибо: — Это же твой друг пишет картину?

Ибо вышел вперед.

— Мой.

— Мне сказали, он приехал из Японии. Знает язык? Мне бы не помешал переводчик.

— Да, но… — нет.

Дао-гэ вмешался.

— Кун лаоши… — начал тот.

— Да знаю я. Пусть работает, времени нет. А ты, — он снова посмотрел на Ибо. — Я подумаю, к чему тебя привлечь.

Ибо снова поклонился, Дао-гэ попросил подождать снаружи.

Пришлось снова стоять под курткой и потеть от своего же дыхания.

Ибо все пытался прикинуть, где они находятся и как отсюда добраться хотя бы до городского транспорта, но все решилось просто: Дао-гэ нашел среди работающих кого-то знакомого, а тот с радостью согласился сделать перерыв.

***

Утром они с Сяо Чжанем договорились, что переночуют на новой квартире, а завтра скажут Чжоу Сюнь о том, что съезжают. Конечно, формально съезжал Ибо, но Сюнь-цзе уже давно не задавала вопросов и шутила, что если в дом подселится еще одна пара, образуется целая коммуна.

В коридоре и гостиной было темно, ботинки Сяо Чжаня стояли у входа. Ибо принюхался: слабо пахло едой из доставки, сильно — масляными красками.

— Гэ, я дома! — крикнул он, разуваясь.

Сяо Чжань вышел к нему из малой комнаты в домашних шортах и футболке Ибо, на ходу вытирая руки об измазанное краской полотенце. Волосы у него были мокрыми.

— Привет, — он поцеловал Ибо в щеку, помог снять куртку.

— Да я бы сам… — Ибо смутился.

— Как все сегодня прошло?

— Да так… Был в клубе, потом в промзоне. Ничего такого, просто ходил за Дао-гэ.

— Понятно, — отозвался Сяо Чжань. Он все еще комкал полотенце пальцами, движение стало казаться тревожным.

— В чем дело?

— Ты устал?

— Нет, а…

— Это хорошо, потому что я думал об этом с самого утра, — скороговоркой перебил Сяо Чжань. — И если бы ты хотел… ну…почему я так нервничаю… словом… я подготовился. И если ты хочешь, мы могли бы… эм… ну…

Смысл слов врезался в голову тяжелыми гружеными вагонами, по одному.

Ибо сделал единственный стремительный шаг навстречу, от напора Сяо Чжаня впечатало в стену. Ибо языком раздвинул приоткрытые губы, ладонь поместилась в узкое пространство между стеной и поясницей. Он вплавил Сяо Чжаня в себя еще крепче, не боясь раздавить.

Скоро оба начали задыхаться.

— Потом не готовься сам, — сбивчиво попросил Ибо. — Я тоже хочу.

Сяо Чжань дергано кивнул и сказал:

— Жду тебя из душа две минуты, а потом начинаю сам.

Chapter Text

Ван Ибо трясло так, что он споткнулся о корзину для белья, выронил лейку, которая окатила его ледяной водой, и только тогда немного успокоился.

— Ты живой? — спросил из-за двери Сяо Чжань. В голосе слышался смех.

— Да, — хрипло выкрикнул Ибо и, когда установил лейку, шагнул под все еще холодные струи.

Он быстро, но тщательно намылил тело, подмышки, полутвердый член, волосы в паху и паховые складки.

— Минута!

Следом он зачем-то прошелся по голове и, наконец, ступням.

Ибо точно успеет. Он сделал вдох, задержал дыхание на высшей точке, через четыре секунды выдохнул.

По макушке била нагревшаяся вода.

Он ведь никогда не видел Сяо Чжаня полностью обнаженным, только фрагментами. Ибо психанул, когда вспомнил, что у него нет презерватива и вообще он не очень представляет, как все будет для… ну… нижнего. Сяо Чжань сказал, что готовился, но что, если только этого мало? С другой стороны, Ибо отправили в душ, а не аптеку.

Он опустил голову и пристально посмотрел на член. Длинный. Довольно толстый. Что, если Сяо Чжаню будет больно? А если вообще не поместится… И вообще, почему сейчас? Только из-за места или…

Ибо едва слышно застонал и растер лицо руками, надавил на глаза так сильно, что под веками заплясали цветные круги. Успокойся. По крайней мере один из них точно будет понимать, что делать.

Ибо закрутил краны и отодвинул намокшую шторку. Полотенце он, конечно, не взял. Недолго думая, Ибо схватил футболку и обтерся ей. Одеваться? Глупо будет выйти вот так, мокрым, перепуганным и… член болтается. Он натянул штаны, которые должны были придать ему уверенности, на влажные ноги и вышел.

Сяо Чжаня под дверью ванной не было, из спальни лился теплый свет. Ибо заглянул в комнату, опершись на дверной косяк. Атласного покрывала уже не было, Сяо Чжань сидел на краю кровати с ровной спиной, все еще одетый в домашнее.

— Привет, — зачем-то сказал Ибо.

— Привет…

Оба замолчали, только пялились друг на друга, как впервые. Ибо отлепился от двери и встал перед Сяо Чжанем, давая себя рассмотреть. Внимательный взгляд жег, Ибо плавился. Ему хотелось двигаться, поворачиваться, поднимать руки, нагибаться, демонстрируя мышцы. Делать хотя бы что-то, а не просто стоять.

Наконец пальцы Сяо Чжаня мягко прошлись по ткани и сжали крупную складку, за которой прятался член.

— У меня… — Ибо все-таки не выдержал. — У меня крупный, а когда встанет…

— Я помню, — спокойно ответил Сяо Чжань и неожиданно улыбнулся, задрав голову. В маслянисто-черных глазах мелькнуло что-то хитрое, как у лисицы.

Ибо судорожно вздохнул, когда пуговица расстегнулась. Следом вжикнула молния. Сяо Чжань за опушку стащил штаны вниз. Те не хотели свободно падать к щиколоткам по влажной коже.

— У меня… нет защиты.

Сяо Чжань молча потянулся, чтобы открыть ящик. Блеснуло несколько упаковок, даже смазка.

— Самые большие.

Ибо болванчиком кивнул, а Сяо Чжань поднялся и приблизился к нему вплотную. Пять-шесть сантиметров разницы в росте, помноженные на уверенность, били под дых.

— Ты чего так боишься, м? — он спросил мягко, руки невесомо скользнули от ягодиц к лопаткам и остановились там.

— Что тебе не понравится, и я накосячу.

— Не каждый секс должен быть до звезд в глазах, знаешь?

— Ты вообще не помогаешь, — буркнул Ибо и прижался к Сяо Чжаню, устроив подбородок на плече. Странный контраст: голый и полностью одетый.

— Хорошая единица¹ воспитывается, Бо-ди. Со временем… мы станем лучшими друг для друга. Сейчас тебе необязательно…

— Обязательно.

Разумеется, обязательно.

Ибо эта мысль чуть разозлила, страх ошибки отошел на второй план. Он щелкнул резинкой на шортах Сяо Чжаня и спустил их вниз. Белья не было. Ибо забрался под футболку, с нажимом прошелся по подвздошным косточкам вверх к ребрам, плечам, потянул за ворот, помогая избавиться от последнего предмета одежды. Теперь все правильно.

Ибо отошел на несколько шагов, чтобы рассмотреть Сяо Чжаня издалека.

Единственное, что он смог из себя выдавить, когда справился с щемящим чувством, от которого сжалось все внутри, — “так нельзя”.

Сяо Чжань нежно улыбнулся.

Сегодня он вообще много улыбался. Ибо снова почувствовал, что он младше, а Сяо Чжань — увереннее и опытнее, но это перестало давить. Улыбка говорила: ты знаешь меня, а я знаю тебя. Она говорила: мне так хорошо с тобой. Ибо врастал в Сяо Чжаня с каждым днем все сильнее, их корни, как у растений, переплетались в одну систему, и если бы кто-то решил вырвать один из цветов — второй пострадал бы тоже.

— Насмотрелся? — спросил Сяо Чжань.

Ибо покачал головой, это невозможно, но потребность коснуться теперь пересилила остальное. Он напоследок осмотрел всю фигуру по темным пятнам: волосы, глаза, крупные соски, густая дорожка по животу, аккуратно подстриженные в паху волоски, жилистые крепкие голени, тоже покрытые темным, и контрастом к ним — светлые аккуратные ступни.

Ибо посмотрел Сяо Чжаню в глаза, будто предупреждая, что сейчас сделает шаг, но так и не уловил, кто двинулся навстречу первым. Соединились мягкие губы, пальцы, соприкоснулись кожей бедра и животы. В поцелуй Ибо сбивчиво попросил направлять его, а Сяо Чжань опустился на кровать и потянул Ибо на себя, все еще целуя.

Они начали медленно, почти невинно, изучали друг друга, лаская руками, но жар, который опалил Ибо в ду́ше, вернулся, и член напрягся следом. Сяо Чжань уловил это. Выпустив из горячего рта чувствительную мочку уха, он шепнул:

— Можешь еще немного меня растянуть.

Ибо тут же перекатился на бок и вытащил из ящика предусмотрительно распакованный бутылек. Смазка, холодная и прозрачная, вылилась на руку. Нужно согреть, а греть — это время. Ибо уже не мог ждать, но он не хотел, чтобы его желания сейчас имели значения.

Если прислушаться к телу, можно было почувствовать, как сильно бьется кровь в шее и твердом члене. Сяо Чжань сел на колени и вдруг ущипнул Ибо за сосок, Ибо ойкнул.

Сяо Чжань рассмеялся и, проворчав “расслабься, ты не в храме”, прогнулся кошкой и опустил голову на локти. Идеально крепкая округлая задница была поднята вверх. Ибо не удержался и оставил на ближайшей к нему ягодице поцелуй.

— Лицом нельзя? — с сожалением спросил он.

Сяо Чжань положил щеку на сгиб локтя и сдул упавшую на глаза прядь. Та не сдавалась. Ибо чистой рукой помог заправить волосы за ухо.

— Можно, но так лучше доступ. У меня давно никого не было, лучше так, — объяснил Сяо Чжань.

Ибо снова кивнул и переместился тому за спину.

Блядь. Он только что понял, что никогда вблизи не видел… не видел разработанный вход.

Покрасневшие, чуть набухшие складки и светлая кожа вокруг — от этого вида Ибо ударило в голову, он обхватил ягодицы Сяо Чжаня и провел носом по расщелине снизу прямо до поясницы. Тот закричал:

— Ты что?!

— Тихо, — цыкнул Ибо и вернулся к занятию. Теперь он медленно и осторожно прошелся языком по кругу, прослеживая складочки, попробовал толкнуться кончиком внутрь, от чего Сяо Чжань сбивчиво вздохнул. На следующую проходку языка Ибо добавил палец. Сопротивления не было, и он, немного подумав, добавил второй. Ибо завороженно следил за тем, как фаланга за фалангой исчезают внутри, как оттягивается натруженная кожа, как тянется смазка, если вынуть пальцы до конца.

— Согни, — глухо сказал Сяо Чжань.

— Что? Больно? — Ибо испугался.

— Да не больно! — он снова положил щеку на локоть, и голос зазвучал отчетливо. — Внутри чуть-чуть согни пальцы. Ты поймешь, если попал.

Ибо вспомнил уроки медицины и анатомии. Ну конечно. Он слышал про такое, но никогда не искал сам. И все же квест по поиску простаты закончился довольно быстро. Сяо Чжань, до этого негромко постанывающий, вдруг сорвался в плачущий крик, который заглушила подушка. Его протащило на локтях вперед, словно силился уйти от касания. Задыхаясь, он приказал:

— Еще.

Ибо повторил. Повторил снова. Снова. Слитый скулеж Сяо Чжаня был музыкой для ушей. Ибо дал ему немного отдыха, но добавил третий палец. Принялся растягивать вход, как ножницами, менял углы входа, исследовал, как камертоном ориентируясь на звуки. Сяо Чжань на них был щедр, и Ибо был готов поклясться, что это не симуляция.

Когда вариаций углов и ножниц уже не осталось, Ибо обхватил тяжело свисающий между ног Сяо Чжаня член и принялся дрочить в такт, но Сяо Чжань запротестовал. Лицо, которое тот оторвал от подушки, было совсем мокрым от пота, глаза — поплывшие, совершенно затраханные, хотя Ибо даже не начал.

— Я не хочу сейчас кончить, дай мне уже свой член, чудовище, — просипел Сяо Чжань.

Ибо расплылся в улыбке и едва сдержался, чтобы не отдать честь.

— Есть, капитан.

Сяо Чжань секунду его рассматривал, а потом ухмыльнулся так, что перед Ибо вдруг на мгновение открылась бездна. Она тут же схлопнулась, но Ибо уже успело затопить чужой похотью и снести крышу.

Сяо Чжань — все еще едва приоткрытая шкатулка драгоценностей.

— Давай лицом, ради тебя я справлюсь, — сказал Сяо Чжань и перевернулся на спину. Подушку он засунул под поясницу. — Можешь закинуть ноги себе на плечи. И… не кончи слишком быстро. Ты слишком хорош для этого.

Ибо подчинился. Кто из них на самом деле чудовище в постели — вопрос остался открытым.

***

Кун Вэйго дремал в бархатном кресле, прислонившись к стене. Даже сквозь марево поверхностного сна он чувствовал, как сильно ломит виски. Он слышал, как одна из тех, кого назначили ему в помощницы, подошла к рядам кресел и окликнула его:

— Лаоши!

Ее голос не был вежлив. Она пробормотала тихо «Дрыхнет, что ли?» — и уже громче: «Лаоши, вы просили кофе. Это лучшее, что я нашла, ставлю на книгу сверху. Если прольете — меня не винить».

И ушла, причитая себе под нос, что какого черта она должна ему прислуживать. Эта “помощница” еще ничего. Другой — просто не появлялся, и это Кун Вэйго бегал за ним, когда нужно было что-то сделать, а не наоборот. Дослужившиеся до высоких триадских чинов, оба помощника не понимали, почему должны работать на того, кто совсем немного выше их по статусу и у кого нет собственных “работников”.

Кун Вэйго тоже не мог им этого объяснить. Но почему-то он единственный не слился, когда лаобан спросил, кто возьмет на себя организацию Собрания. Каждый год им приходилось обновлять с другими кланами и группировками договоренности, заключать новые, дарить ценные подарки и убеждаться, что старые союзники не стали врагами. В прошлом году Собрание проходило в Сянгане, в этом — жребий выпал на Шанхай.

Кун Вэйго с трудом разлепил глаза и посмотрел на то, как монтируют сцену. Люди были повсюду, даже висели под потолком, устанавливая софиты для торжественной части.

Что-то с дребезгом разбилось. Кто-то истошно заорал от боли. Кун Вэйго даже не повернул головы. Инженеров и профессиональных строителей здесь почти не было, зато все “свои”. Кун Вэйго лично подписывал пачки пропусков, позволяющих солдатам триады находиться на территории. Тут нужны были декораторы, нормальные организаторы мероприятий и инженеры, а не эти оболтусы.

Кун лаоши потянулся к соседнему сиденью, где стоял одноразовый стаканчик, наполненный черной жидкостью. Помощница положила рядом даже какую-то печенюшку, просто прелесть. За один глоток кофе пролился в желудок. Бодрее не стало. Кун Вэйго поднялся и закряхтел — из-за неудобного сна у него защемило поясницу.

Прихрамывая, он пошел к сцене, чтобы посмотреть, как продвигается установка бомб. Согласованная всеми участниками предосторожность, на случай, если кто-то решит поссориться прямо на Собрании.

Глава бригады, бывший минер и единственный по-настоящему толковый человек, выглянул из-под настила.

— Сколько еще? — спросил Кун Вэйго.

Бригадир почесал голову.

— Вы точно не можете достать нам заряды помощнее?

— Не могу.

Просто потому, что Кун Вэйго не знал нужных людей. Приходилось довольствоваться тем, что достал отсутствующий помощник.

— Тогда должны управиться где-то к середине ноября. Мы обработали только часть первого этажа, но чтобы здание сложилось как домик, нужно поставить по заряду на каждые десять квадратных метров. Мы могли бы и раньше закончить, но электрика тут жуткая, коротнет в любой момент. Я же все меняю. Мне бы…

— Не начинай.

— А вам бы поспать, лаоши, — осторожно сказал бригадир. — Уже поздно. На сегодня мы почти закончили, за остальным я прослежу. Поезжайте домой.

Искушение было велико. Кун Вэйго не спал в своей кровати уже две недели.

— Напиши список того, что тебе нужно для электрики, я постараюсь достать. И не забудь, что тебе еще минировать судно.

— Про такое не забудешь.

— Бомбы там будут что надо.

Бригадир и Кун Вэйго сухо посмеялись и пожали друг другу руки на прощание.

— Полагаюсь на тебя! — напоследок сказал археолог и поковылял в свой кабинет, чтобы забрать ключи от машины и квартиры и скопившиеся бумаги.

Сиденье скрипнуло родным звуком. Кун Вэйго включил радио, чтобы не заснуть в дороге, и через двадцать минут был дома.

Дверь открылась без ключа, в комнате горел телевизор.

— Ми-Ми? — позвал Кун Вэйго.

Сын вышел, сонно потирая глаза. На щеке была ссадина, под глазом — фингал. Ми-Ми похудел так, словно не ел все это время.

— Что здесь происходит? — требовательно спросил Кун Вэйго и прошел не разуваясь на кухню. Дурное предчувствие подтвердилось. В холодильнике было практически пусто. Рядом стоял мешок яблок, кукурузы и пакет быстрой лапши.

Разумеется, нельзя было рассчитывать, что брат, который Ми-Ми на дух не переносил, будет приходить и кормить пацана ужином. Но ведь они с Кэцяном все обговорили. Его нравится-не нравится не имели никакого значения. Не сейчас, когда готовится Собрание.

— Ми-Ми, — позвал Кун Вэйго, едва сдерживая ярость. Сын показался в кухне, голова вжата в плечи. — Кэцян хотя бы раз приходил?

Тот немного подумал — оценивал, не принесет ли ответ проблем, — и кивнул.

— Один раз, я так понимаю? И принес вот это. Как на все время? — уточнил Кун Вэйго и снова получил кивок. Проклятье. Брату он еще устроит. — Я давал тебе деньги. Ты мог купить внизу у дома.

— Отобрали… а…

А в долг у Кэцяна он бы не попросил. Ясно. Стало понятно, откуда взялись ссадины.

Ми-Ми тихо спросил:

— Ты вернулся? Надолго?

Кун Вэйго покачал головой.

— Я… я приставлю к тебе этого парня Чэня… Чэнь Шо. Помнишь такого? Ты… прости, — язык едва ворочался, — прости, что… что так… сложилось. Я куплю ужин.

***

Ван Ибо проснулся, но совсем не хотел открывать глаза. Тело было тяжелым, наполненным сладкой истомой. Ибо вытянул руку, чтобы найти Сяо Чжаня, но ладонь плюхнулась на прохладную простыню. Глаза все же пришлось приоткрыть.

Они засыпали вместе, переплелись конечностями, Ибо дышал Сяо Чжаню в шею. Ему было жарко, толстые волоски кололи нос, но он смог заснуть даже так, лишь бы не отпускать. За ночь Сяо Чжань откатился на противоположный край кровати. Теперь он спал на животе, под голову закинул руку, а подушка, видимо, валялась на полу.

Ибо медленно, чтобы не разбудить, пополз в его сторону, приподнялся на локте и увидел, как очаровательно у спящего Сяо Чжаня приоткрыт рот. Ибо продержался секунду — время, за которое он пробежался взглядом от макушки до щиколоток, — и начал покрывать плечи мелкими поцелуями. Рука по бедру скользнула к ягодицам. Ибо замер на мгновение, но не удержался снова — указательным прошелся по расщелине и осторожно надавил. Вход был еще податливым, и Сяо Чжань замычал, просыпаясь.

— Сколько времени? — хрипло спросил он.

Ибо надавил еще немного и поцеловал Сяо Чжаня в щеку, прежде чем обернулся на часы.

— Начало десятого.

— Ты снова хочешь? — Сяо Чжань, все еще сонный, чуть качнул бедрами назад.

— А можно?

Сяо Чжань повернул голову. У него тоже едва открывались глаза, а веки припухли, но взгляд вышел особенно выразительным. Стало немного неловко.

— Можно, Ван Ибо.

— А вчера… тебе понравилось?

— Где-то я это уже слышал, — пробормотал Сяо Чжань.

— Перенимаю у лучших, — у Ибо вырвался нервный смешок. — Так понравилось? Какой балл?

— Балл… достойный… Не спрашивай сколько, умоляю. Я не соображаю.

Ибо рассчитал время. К полудню ему нужно в лавку, а до этого — доехать до Чжоу Сюнь, собрать вещи и попрощаться, но учитывая, что вещей — одна спортивная сумка, он должен уложиться.

Ибо отпустил Сяо Чжаня, перекатился на свою сторону к ящику, надорвал блестящую упаковку и раскатал по стволу презерватив. Смазка была холодной, но это пробуждало. Ибо щедро вылил на головку, подтянул Сяо Чжаня к себе и начал осторожно растягивать вход сразу членом.

Сяо Чжань нашарил рукой подушку, вернул ее под голову и, кажется, на полном серьезе собрался досыпать. В этом жесте тоже было что-то от вчерашней бездны, и осознание того, что она существует, снова ошпарило внутренности.

Ибо медленно и ритмично работал бедрами, прикрыв глаза, полностью сконцентрировавшись на ощущении того, как плотно стенки обхватывают ствол, как выпускают будто нехотя. Сяо Чжань тяжело, чуть сдавленно дышал, и только это выдавало то, что он не заснул полностью.

Ибо кончил, упершись лбом в затылок, и, когда избавился от презерватива, помог Сяо Чжаню перевернуться на спину, чтобы взять в рот. Впервые. Ибо сосал долго, явно неумело, слегка давясь и задыхаясь, пока Сяо Чжань с глухим вздохом не кончил, запачкав ему грудь и подбородок. Немного попало на нижнюю губу. Ибо стер каплю пальцем и провел тыльной стороной ладони по слезящимся глазам.

— Я научусь, — он пообещал, будто извиняясь, а Сяо Чжань, приоткрыв глаза, сыто улыбнулся и показал ему большой палец.

***

Чжоу Сюнь поливала цветы в гостиной, когда Ибо сказал ей, что съезжает. Она улыбнулась чуть рассеянно, будто не поняла его слов. Горсть сухих лепестков гортензий, которые она держала в открытой ладони, так и не высыпалась в мусорное ведро.

— Когда? — с запозданием спросила она.

— Сегодня.

— Ты забираешь Сяо Чжаня?

Ибо кивнул, Чжоу Сюнь кивнула тоже и посмотрела в окно.

— Какой район? — спросила она снова, не поворачиваясь.

— Чжабэй. Там почти такие же лунтаны, но… новее.

— Мог бы спросить меня про квартиру. Я ведь тоже много людей знаю.

— Да, Сюнь-цзе, — признал Ибо и встал рядом. — Я благодарен за все. Я хотел тебя спросить, но… все решилось очень быстро.

— Это из-за них, верно? Не думай, что я не понимала, на что смотрю. Скажу, хотя не хочу звучать как китайские тетушки, — она засмеялась, — Мне не все равно на то, что с тобой будет. Я же вижу, что ты другой. Они тебе не нужны. Ты другой, Чэнь Шо.

Ибо коротко положил руку Сюнь-цзе на плечо и сжал. Он не имел права сказать большего, но Чжоу Сюнь обернулась резко, словно почувствовав ответ. Ее глаза распахнулись, и в них было столько облегчения, что Ибо укололо внутри.

— Кроме противного деда с третьего этажа и художника в подсобке, все здесь — моя семья, — сказала она. — Поверь, я не разбрасываюсь такими словами. Этот дом — твой дом. Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь.

— Спасибо, цзе. Я бы очень хотел посмотреть, как ты играешь. Будут билеты в кино — поделишься?

Чжоу Сюнь отмахнулась с притворным недовольством, но Ибо видел, как ей приятно внимание.

— Да там фильм — безделица. Совсем не серьезно, у роли — минут двадцать экранного времени.

— Я оставлю наш новый номер. Обязательно позвони, как выйдет! И… просто звони.

Чжоу Сюнь раскрыла руки, и Ибо ее неловко обнял. Сюнь-цзе, в отличие от Сяо Чжаня, была ниже на полголовы, и он не понимал, куда положить ладони.

— Сяо Чжань тебя очень любит. Береги его, ладно? — сказала она и утерла глаза.

Ибо тихо ответил:

— Я его тоже очень люблю. Мы скоро еще зайдем. Он сегодня приболел.

Точнее, Сяо Чжань собирался встать, но пожаловался, что все тело ноет, так что Ибо поехал один.

Он поклонился Чжоу Сюнь, оставил на подоконнике ключи от своей комнаты 203 и прямо с сумкой вещей отправился в лавку.

Ван Ибо, ни разу не житель лунтанов, еще даже не покинул их переулки, а уже скучал по этим кирпичным домам, сбитым рельефам, магазину на перекрестке и гомону забегаловки, где он часто завтракал. Чувствовалось, что переулкам осталось совсем недолго, и от этого внезапно сильно тянуло сердце.

***

Ибо привычно занимался инвентаризацией — до его прихода завезли три коробки, доверху заполненных ерундой. На них красовалась надпись “еще не антиквариат”. Отдельно стояла коробка с наклейкой “хрупкое” и подписью от руки “если что-то разобьется — убей себя сам”. Там оказались две цинские вазы, бережно завернутые в пузырчатую пленку. Удивительно, как за недолгое время, что Ибо провел в лавке, он научился по клеймам определять эпоху, понимать, тонкая перед ним работа или халтура, научился прикидывать стоимость на глаз.

Судя по записке, оставленной сменщиком, которого Ибо никогда в лицо не видел, сегодня за коробками в подсобке приедет водитель из компании отца.

Увидев знакомые иероглифы, Ибо на мгновение похолодел, но вспомнил, что родители все еще в Лояне.

Вина перед семьей снова вернулась, теперь она была другой. Ибо понял, что уже простил отца за то, что тот молчал о проблемах, за попытку отослать его, полицейского, к бабушке, как маленького. Теперь Ибо просто, по-детски, скучал. Очень хотел увидеть родителей, пару ночей переночевать в их квартире, чтобы было как прежде: ужин с вечно включенным телевизором, мама, которая возмущенно бьет отца, когда он слишком отвлекается на экран, Ибо, подливающий уксус в битые огурцы.

Последний раз Ибо звонил, только чтобы сказать, что стал работать под прикрытием и долго не появится. Настоящий вес этого “долго” только начал опускаться на плечи. Сяо Чжань пишет картину к западному новому году, Ибо — уже в триаде, как и хотел, но дальше? Дальше — ничего. Горизонт планирования сократился до нескольких дней, до дня рождения Сяо Чжаня. Ибо все еще не придумал подарок.

Незнакомая черная машина остановилась перед лавкой. С водительской стороны показался Кун лаоши, а следом из салона вышел — его… воспитанник, Ми-Ми. Мальчишка терялся в огромной ветровке, за спиной болтался школьный рюкзак. От вида синяков на его лице у Ибо внутри поднялась волна гнева. Он помнил, как археолог обращался с Ми-Ми на раскопках, и был готов его ударить в тот же момент, когда мальчик подтвердит, что ссадины — дело рук его “отца”.

Ибо поднялся вошедшим навстречу.

Ми-Ми нетерпеливо вертелся у археолога за спиной.

— Это мой сын Ми-Ми, — сказал Кун лаоши и подтащил мальчишку к себе. — Буду очень признателен, если ты последишь за ним в мое отсутствие.

— Пап! — шикнул Ми-Ми стыдливо, но археолог, не глядя на него, взмахнул рукой.

— Проследи, чтобы он ел, делал домашнюю работу, не пропускал школу и ночевал дома. Большего не требуется.

— Я… — Ибо переводил взгляд с одного на другого, но вдруг понял, что даже это — часть его работы в качестве посвященного члена триады. — Я понял. Все сделаю.

— Замечательно. Деньги будешь выдавать ему ты и порционно, — археолог передал конверт. Немного подумал, вытащил из пиджака сложенный листок и передал его тоже. — Также купи до вечера все товары по списку. Когда закончишь — позвонишь по указанному номеру и скажешь, что можно забирать.

— А как же магазин?... — начал Ибо, но снова заткнулся. Очевидно было, как расставить приоритеты. — Будет сделано, лаоши.

— Хорошо.

Археолог ушел, оставив сына в лавке. Когда машина скрылась из вида, Ибо спросил:

— Это он тебя ударил?

Ми-Ми, который до этого потупленно разглядывал шкафы, вскинул голову.

— Папа? Нет, папа меня не бьет. Это придурки из школы, но тебе не понять.

— Да уж куда мне, — усмехнулся Ибо.

— Тебе не понять! — взвился мальчишка с неожиданной злостью.

Ибо выставил перед собой руки, чувствуя, что там действительно скрывается нечто большее.

— Извини. Правда, не хотел, — он осторожно сменил тему. Что если Ми-Ми может рассказать что-то об археологе и его работе? Ибо спросил: — Так почему тебя привели сюда? Не с кем оставить?

— Дядя меня ненавидит. Мне иногда кажется, что он меня убил бы, если бы не работа… Хотя… можно было бы все обставить как несчастный случай!

Ибо уставился на Ми-Ми. Слишком кошмарные слова для пацана, которому… двенадцать? Десять? Он так и не знал, сколько тому лет.

Ми-Ми сбросил с себя рюкзак и ветровку.

— Обставить?! — тупо переспросил Ибо.

— Ну да. Знаешь, как в фильмах злые копы подставляют какого-нибудь преступника и вешают свое дело на него. Где же это было… гонконгский такой боевик недавний, там…

— Погоди, погоди, — перебил Ибо. — Так твой дядя — полицейский?

— Ну да, — Ми-Ми уселся на стуле и вытащил из рюкзака учебник китайского.

Ибо пошел в подсобку, чтобы скрыть от мальчика выражение своего лица. Шанхайский коп по фамилии Кун — брат археолога Кун лаоши, который работает в каком-то институте. Насколько сложно будет отыскать пересечение?

Ибо снова и снова прокручивал в голове данные. Будет сложно. Но не невозможно.

Он вернулся к прилавку и развернул лист покупок. Судя по всему, ему нужно на строительный рынок. Провода, кабели, крепления, электросхемы, розетки, и все это — практически в промышленных масштабах. Казалось, Кун лаоши потребовалось провести электричество в целом здание. Ибо был почти уверен, что это было то здание, куда Дао-гэ привез его “на поклон”.

— Ми-Ми? — позвал мальчика Ибо. — Ты не против сходить со мной за покупками?

— А ты поможешь мне с домашкой?

— Какой предмет?

— Английский, — пацан поморщился.

— Я и сам не очень, но чем смогу помогу. Зато знаю человека, который английский знает отлично.

Ради такого дела можно привести Ми-Ми поужинать домой к Сяо Чжаню, а потом отвезти спать в квартиру Кун лаоши. Если повезет, получится даже ее осмотреть, главное — не вызвать подозрений.

1. "Единица" в китайском гей-сленге - актив. "Ноль" - пассив return to text

Chapter Text

Обстоятельного разговора с Ми-Ми не вышло, как бы Ибо ни хотелось его допросить. Мальчишка поначалу несмело забрасывал Ибо вопросами о фильмах, а потом, когда понял, что его не затыкают, принялся все быстрее тараторить о любимых боевиках и даже зарубежных комиксах, которые находил ему отец. Ми-Ми будто прорвало. Будто он впервые за долгое время нашел желающие его слушать уши и взахлеб пересказывал сюжеты, местами додуманные — Ми-Ми плохо понимал кантонский.

Ибо не сложно было слушать и поддакивать, вкусы на гонконгские фильмы у них совпали.

— А смотрел “Круто сваренных” с Тони Люном? — спросил Ми-Ми, пока они катили уже доверху груженную тележку между рядов. На рынке электроники было все: от палаток с разобранными телевизорами до паяльщиков, которые собирали платы прямо на месте.

— Не помню — признался Ибо. Почти все подобные фильмы из категории В слились в воспоминаниях в один большой фильм. — Там тоже про разборки банд?

— Ну конечно! Только круче! Там был коп под прикрытием, Тони, потом был тот, кто стучит копам, и две банды Хоя и Вонга.

— Точно, точно. Я вспомнил.

Ми-Ми не заметил, как потемнело у Ибо лицо, и продолжил болтать.

А Ибо вспомнил, что герой Тони Люна годами работал на банду Хоя и был предан ему настолько, что готов был служить до смерти. Преданность не помешала Тони застрелить Хоя в нужный момент. Все же Тони помнил о долге.

Ибо смотрел этот фильм с парнями из академии. Они пришли в маленький кинотеатр, куда завозили ленты из Сянгана, смотрели громко, комментируя все подряд. Уже тогда разборки современных банд казались курсантам фантазией режиссера. А теперь Ибо не мог не сравнивать Тони с собой.

Возможно, настоящие триады имели мало общего с кино, но угроза застрять в этом на годы, как в паутине, стала более чем реальной. История полицейского Тони может стать историей Ван Ибо. Ибо отчаянно хотел, чтобы у него появилась точка. Не ради себя. Будь он одиночкой, ему было бы плевать, почти плевать, но Сяо Чжань изменил все. Человек, который стал ему сердцем. Он хотел дать Сяо Чжаню хорошую достойную жизнь, даже если не сможет пообещать, что в этой жизни переживать из-за работы не придется. Но там, на поверхности, на другой стороне им будет лучше.

— Ми-Ми, — Ибо перебил сюжет где-то на середине. — Давай сразу к концовке, я ее забыл.

— О… ну там… Больница, помнишь? Потом началась перестрелка, взрывы, заложники? А в конце Тони делает вид, что не вытерпел, что над его напарником-копом издеваются и — бам! — тут Джонни стреляет в Тони. Но Джонни был в укрытии, а для выстрела надо было выйти. И тут снова — бам бам! — Джонни застреливает напарник. Ну и потом напарник сжигает все документы о Тони, а Тони, живой и здоровый, на яхте уплывает в закат!

— В закат? — Ибо засмеялся. — Так просто?

— Как просто, ты что, не слушал?

— Я про другое. Хорошо, предположим, две группировки уничтожены, но почему полицейский выходит из игры именно сейчас? Не осталось в живых тех, кто бы его раскрыл. Он мог бы сливать банды дальше. В жизни так бы не было.

— Конечно не было бы, Чэнь-гэ, — Ми-Ми посмотрел на него, как на непонятливого маленького. — Это же фильм!

Герой Тони Люна вышел из игры, когда погибли члены обеих банд. Но даже если — Ибо содрогнулся от мысли — придется убить всех, от Дао-гэ до археолога, то ничего не закончится. И сможет ли Ибо вообще убить их, после всего, что было. Оставить Ми-Ми сиротой?

Ибо с усилием катил тяжелую тележку по рынку и яснее понимал, что финальная точка не наступит никогда. Одного полицейского под прикрытием сменит другой, третий, четвертый. Ибо оставалось только принять решение и уйти, признать провал. Но есть ли поражение в битве, которую изначально невозможно выиграть одному? Ибо ненавидел проигрывать. Триада все еще пассивно угрожала его семье, но теперь Ибо взвалил на себя ответственность за человека, чью жизнь он ценил больше собственной. Ван Хань был прав. Полицейский и на поверхности может сделать многое.

После нового года, решил Ибо. После нового года он придет к Ван Ханю и скажет, что выходит.

Ибо сверился со списком. Почти все пункты были вычеркнуты мокрым красным маркером, который он захватил на выходе из лавки.

— Нам остались трансформаторы, и потом пойдем делать твой английский, — сказал Ибо и обратился к ближайшему продавцу за помощью.

Тот начал путано объяснять, а потом плюнул и повел Ибо к палатке с трансформаторами сам.

Ибо ужаснулся стоимости, но денег в конверте было достаточно. Хозяин запаковал технику и положил на тележку сверху, коробки опасно накренились. Стало понятно, что такую груду на обычной легковой не увезти, понадобится небольшой грузовик.

В ближайшей телефонной будке Ибо набрал указанный на листе номер.

— Да? — раздался в трубке знакомый голос.

— Дао-гэ?

— Чэнь Шо? — голос был таким, будто у Дао-гэ было нехорошее предчувствие.

— Да, это я. Я купил электронику по просьбе лаоши, можно забирать. Мы на рынке Синьцюцзян.

— Мы?

— Со мной еще Ми-Ми.

— Блядь, я же… — раздалось едва слышное. Несколько секунд Дао-гэ молчал. — Сейчас я задам тебе один вопрос, и я хочу, чтобы ты очень хорошо подумал, прежде чем ответить. Место, куда я тебя отвозил. Ты знаешь, где оно?

— Нет. Ты говорил водителю ехать на север, это все, что я знаю. Честно.

— Хорошо. Я тебе верю. Потому что если что-то пойдет не так… — Дао-гэ не договорил. — Ты понял, о чем я.

— Я… понял, Дао-гэ.

— Оставайся на месте. Приеду минут через тридцать.

— Тут нужна большая машина.

— Будет большая.

Дао-гэ положил трубку.

Сердце бешено колотилось. Ибо ни на секунду не усомнился в том, что за знание его убьют. Казалось, исключительно из-за симпатии Дао-гэ держит Ибо живым, хотя почти точно знает, что тот полицейский. Но почему? Верит, что получится переманить на свою сторону?

Ибо не должны были подпускать к тому зданию, а лаоши не должен был давать ему даже поручение купить электронику. Значит, он нашел что-то по-настоящему большое. Дао-гэ сказал, что не разбрасывается пустыми угрозами.

Ибо осмотрелся. Рядом была лавка с конги.

— Ми-Ми, нам еще полчаса. Закажешь что-нибудь поесть? — он протянул мальчику деньги. — Я позвоню и приду.

Пацан кивнул и вприпрыжку побежал к забегаловке.

От тревоги номер Ван Ханя выпал из головы. Ибо с минуту залипал на кнопки, но так и не смог вспомнить рабочий. Опустив монетку, Ибо набрал домашний.

Он почти отчаялся дождаться, когда трубку сняла тетушка Ван.

— Дом Ванов, я вас слушаю.

— Ван нюйши¹, — тихо, едва сдерживаясь, чтобы не начать озираться, заторопился Ибо. — Аи, это Ван Ибо, сын Ван Юхуэя.

— Ибо? Давно не виделись, как ты! Я слышала, ты принял присягу, мы с мужем так тобой гордимся! Как работа? Почему не заходишь в гости? Может, завтра? Давай завтра?

— Ван нюйши, — Ибо, наконец, смог вставить слово, — простите, но это очень важно. У меня нет времени. Запишите то, что я скажу, и обязательно передайте капитану. Пусть найдет полицейского с фамилией Кун. У него должен быть брат археолог, возможно, известный. Он сотрудник института. На севере города среди нерабочих складов есть здание, где будет что-то важное. Не знаю где, ближе к портам, недалеко от реки.

— Боже, Ибо… Ибо, что там у вас происходит?!

— Ван нюйши! — он едва не повысил голос. — Запишите, умоляю.

— Хорошо-хорошо, — пролепетала она и, видимо, принялась писать, проговаривая. — Полицейский Кун, брат ученого-археолога. Институт. Север города, река, порт… Ох, Ибо, я так переживаю!

— Не стоит, аи. Не придумывайте лишнего, это просто работа.

— Знаю я вашу работу! Тебя уже в оперативники забрали? — практически рявкнула она и, тут же растеряв запал, сказала беспомощно: — Будь осторожен.

— Я буду. Передайте сразу, как увидите!

Ибо положил трубку.

Север города огромен. Район, за который отвечает Ван Хань, располагается на юго-западе.

***

Дао-гэ приехал, когда Ми-Ми с Ибо закончили с конги. Втроем они перетащили электронику в багажник.

— Могу докинуть до лавки, — предложи Дао-гэ.

— Не надо, лучше отвези в Чжабэй.

— На новую квартиру? — Дао-гэ немного подумал. — Садитесь. Мне по пути.

Ехали молча, атмосфера давила. Ми-Ми, который рядом с Ибо заливался соловьем, тоже притих. Дао-гэ заговорил, только когда заворачивал на уже знакомую улицу. Ибо не удивился, что тот знал адрес.

— Вы к Сяо Чжаню?

— Ага, делать английский.

Брови у Дао-гэ взлетели до середины лба, он удивленно засмеялся.

— Ладно, занимайтесь. И я поговорю с археологом, чтобы больше не давал тебе таких поручений.

Ибо с Ми-Ми вышли из машины. Ибо пошел вперед, но заметил, как мальчишка остановился перед лобовым стеклом и низко поклонился Дао-гэ. Тот кивнул и вырулил на дорогу.

— Это ты ему зачем? — спросил Ибо, когда Ми-Ми нырнул под его руку в подъезд.

— Тебе не понять.

— Может, все-таки попробуешь?

Ми-Ми вздохнул и заговорил только через пару лестничных пролетов.

— Он не… не вытирает о моего отца ноги. Вот и все.

— Он хороший человек, — Ибо не сразу далось это слово, но он видел достаточно, чтобы говорить об этом уверенно. Мораль любого человека в триаде неизбежно ломалась, легко было скатиться в разбой и тьму, но Ибо не раз видел, как Дао-гэ противостоял этому.

Смог бы Ибо убить Дао-гэ, если бы его миссия того потребовала? Он не хотел узнавать ответ.

— Да, — ответил Ми-Ми. — Да, хороший.

Ибо остановился перед дверью и дважды нажал на звонок. Он слышал, как на другой стороне Сяо Чжань тихо напевает.

Дверь открылась — коридор заполнил чарующий голос Терезы Тэн. Сяо Чжань остановился на пороге, в домашнем и испачканном краской фартуке, его окутывал ореол солнечного света. Сяо Чжань улыбнулся, улыбнулся еще ярче, чем солнце за его спиной, глаза сложились в полумесяцы, словно приход Ибо — лучшее событие за день. Руки Ибо сами потянулись вперед, взгляд упал на пару аккуратных багровых засосов по плечам. Губы сами расплылись в дурацкой, совершенно счастливой улыбке.

— Привет…

— Привет, Чжань-гэ, а у нас тут… сын хозяина лавки, где я работаю.

Ибо чуть отошел в сторону. Сяо Чжань удивленно посмотрел на Ми-Ми и наклонился, уперев руки в колени, чтобы поравняться ростом.

— Привет, я Сяо Чжань, — сказал он.

— Ми-Ми.

— Хорошее имя!

Мальчишка посмотрел с подозрением, но когда понял, что Сяо Чжань говорит искренне, выдал кривоватую усмешку.

— Чэнь гэгэ сказал, что ты поможешь с домашкой по английскому.

— Так и сказал? — Сяо Чжань засмеялся и выпрямился.

— Нет ничего, что бы Чжань-гэ не знал, — Ибо заулыбался сам.

— Я учил японский!

Ему прилетело в плечо полотенцем.

— Я помню, что ты читал на языке без иероглифов!

— И решил, что это английский? Чем ты вообще в своей… — Сяо Чжань быстро спохватился. — Ничему в университете не научился. Стыдно, Чэнь Шо. Ладно, как-то я английский знаю.

— А мы тебе конги принесли. Ты не обедал?

— Еще нет, но продукты купил. Ужин сделаем свой.

Сяо Чжань забрал пакет с контейнером и скрылся в глубине квартиры, снова подпевая Терезе Тэн. Ибо и Ми-Ми оставили в коридоре обувь и прошли следом. Ми-Ми остановился посреди гостиной.

— Чэнь-гэ, а где твоя комната?

— А… ну… — Ибо беспомощно посмотрел на Сяо Чжаня, который беззвучно расхохотался на кухне. — Это квартира Чжань-гэ, я сплю на диване. Там его спальня и студия.

— Студия? Можно посмотреть?

— Конечно, не стесняйся! — крикнул Сяо Чжань.

Пока Ми-Ми пошел к мастерской, Ибо незаметно скользнул к спальне и закрыл дверь. Кровать все еще была смята после утра, на одной стороне матраса лежала домашняя футболка Ибо, на другой — вещи Сяо Чжаня. Очевидно было, сколько людей проводили здесь время, и хорошо еще, что ни одной серебристой упаковки не валялось на тумбочке или полу. Ибо зашел в мастерскую.

На мольберте стоял холст, полностью покрытый коричневой краской. Тонкие черные линии расчерчивали рисунок на девять квадратов, они формировали решетку, из-за которой выглядывали желтые и зеленые пятна. В углу мольберта висели вырезанные из книг страницы с одной и той же картиной. Те самые “Маки”.

— Зачем тут сетка? — Ибо подошел ближе и присмотрелся к небольшим репродукциям. — В оригинале же ее нет?

Он думал, Сяо Чжань услышит вопрос, но вместо него ответил Ми-Ми.

— Это чтобы когда с маленького переносишь на большое, все было на своих местах. Просто надо перерисовать все внутри квадрата.

— Откуда знаешь? — спросил Сяо Чжань, показавшийся в дверях.

— Я рисую, — Ми-Ми пожал плечами. — В основном, копирую картинки из книжек или за деньги подделываю подписи учителей. Чье это?

Сяо Чжань хохотнул.

— Ван Гог, знаешь такого?

У мальчишки так загорелись глаза, что догадаться было не сложно.

— А можно мне кусочек сделать? Хотя бы вазу? Ты ее даже не начал! — он умоляюще сложил руки.

Сяо Чжань растерянно смотрел то на Ибо, то на Ми-Ми.

— Нарисуй сначала что-нибудь вот здесь. Вон, нарисуй тот горшок без проработки, а я посмотрю, — он подошел к заваленному столу, засунул руку в хаос и вытащил небольшой, наполовину записанный холст.

Ми-Ми деловито принялся рассматривать краски, кисти, открыл прозрачный бутылек — и запахло скипидаром. Сяо Чжань чуть кивнул головой, подзывая Ибо к себе. Они вышли. На круглом столе ждали конги и тарелка с нарезанным яблоком, которую Сяо Чжань придвинул ближе к Ибо, а сам принялся за обед.

— Сын археолога? — понизив голос, спросил он после первой ложки.

Ибо кивнул. Сяо Чжань несколько секунд его разглядывал, задавал немые вопросы, на которые Ибо не мог ответить.

— Это же не археолог его бьет?

Ибо покачал головой и вслух сказал:

— Я был у Сюнь-цзе. Она ждала тебя. Заглянешь, если будешь рядом?

— Загляну. И от Аянги получу, что ничего не сказал, но их с Юньлуном хотя бы поймаю в театре. Правда, я и там давно из-за картины не был.

— Как думаешь, у тебя получится? Ну… — Ибо смутился, вовремя поймал слово “подделать”. — Получится скопировать так, чтобы никто не заметил?

Сяо Чжань нахмурился. Было видно, что вопросом Ибо попал в больное.

— Я так был уверен в начале, а теперь не знаю, — тяжело проговорил он. — Все репродукции небольшие, не такие уж четкие. Я чувствую, что отвык писать маслом. Приходится возвращаться после двух лет работы только карандашом и пером с чернилами. На покрас меня поставили только в третий год, но и там живопись не классическая. Детали Ван Гога я буду выдумывать, мазки тоже, а еще трещины… Если это увидит кто-то, кто картину хорошо знает — подделку обнаружат.

Слово все-таки прозвучало. Сяо Чжань, как и Ибо, запнулся об него, но с усилием продолжил.

— Я нашел в одной книге статью про то, какими красками Ван Гог пользовался, и про то, как он по мокрому слою чиркал черенком кисти, но толку? “Маки” никто не исследовал и все, что у меня есть…

— Гэ… — Ибо потянулся, чтобы накрыть ладонь своей, и заговорил совсем тихо: — Тебя не должно это беспокоить, важно лишь общее сходство. Мы не знаем, что они хотят с картиной сделать. Если… если даже заметят подделку и начнется война между бандами, нам это на руку. Чем меньше триады, тем безопаснее другим людям, так?

— Но если в этот момент там будешь ты? — одними губами спросил Сяо Чжань, и глаза его затопило таким отчаянием, что Ибо мгновенно подорвался со своего места. Он подошел, чтобы неудобно, боком, но все же обнять Сяо Чжаня, прижать к груди его голову.

— Вряд ли. Я лишь сорок девятый.

— Это не “лишь”.

— Меня не подпускают к этому делу, — шепнул Ибо в макушку и поцеловал. — Не переживай, гэ.

Сяо Чжань посмотрел на него, как на дурака. Ибо исправился:

— Я очень благодарен, что ты за меня переживаешь, но не делай это слишком сильно, ладно? Я не даю тебе нормально поесть, прости. Проверю, что там делается, — он еще раз поцеловал Сяо Чжаня в волосы и пошел к мастерской.

Когда скрипнула дверь, Ми-Ми обернулся и гордо продемонстрировал холст.

— Я могу лучше, если дадите время! — заявил он.

На взгляд Ибо, небольшой горшок был очень похож на тот, что стоял на подоконнике. Сяо Чжань пошел, встал рядом и прищурился.

— Смело пишешь и рефлексы на месте. Вроде понимаешь, что делаешь. Ладно, — он великодушно махнул рукой. — Напиши мне вазу.

— Ты уверен? — спросил Ибо и сделал вид, что не заметил, как Ми-Ми, только просиявший, оскорбился.

— Маслом можно написать и сверху. Давай, Ми-Ми, ты сегодня мой подмастерье. А я пойду уже наконец доем свой холодный конги.

***

Полицейские больше привыкли к собраниям в актовых залах, когда руководитель выходит на сцену, а остальные, как на подбор с ровными спинами и внимательными глазами, смотрят снизу и четко хлопают, когда речь закончена.

Ван Хань шел по коридору к закрытой комнате в дальней части ресторана. Ему было тревожно. Застегнутая верхняя пуговица рубашки немного душила, но Вап Хань не мог выглядеть неопрятно перед высшим руководством. Он остановился перед дверьми, из-за которых слышались доброжелательные голоса. Ван Хань сверился с часами — не опоздал, но начальство пришло раньше. Это невежливо. Он должен был приехать раньше, но одна из больших операций с наркотиками наконец-то получила ход и требовала распоряжений, а дома жена задержала тревожными новостями от Ван Ибо.

Ван Хань дважды стукнул костяшками в дверь, обозначив свой приход, и вошел. Отдал честь, назвал свое имя, звание и только когда получил благосклонное “оставь-оставь, капитан, мы просто ужинаем”, опустил взгляд. За большим круглым столом разместились только двое с погонами комиссара первого ранга и человек из муниципалитета. Остальные начальники округов еще не пришли, Ван Хань был первым из шестнадцати. Он надеялся, что руководство не воспримет это как оскорбление.

Ван Хань еще раз осмотрел стол, но не обнаружил табличек с именами, поэтому осмелился сесть поближе к высоким чинам.

Комиссар Сун, мощный, со взглядом цепного пса, был знаком ему мало — простые полицейские редко пересекались с народной вооруженной полицией, — а вот под начальством комиссара Цзяна Ван Хань участвовал в операции десять лет назад, что и подтолкнуло его карьеру вперед. Комиссар немного располнел, а некогда острый подбородок от возраста потерял контур.

— Зачем ты там, подсаживайся рядом, — подозвал комиссар Цзян. Ван Хань смущенно пробурчал, что не достоин, но после коротких уговариваний все же пересел. Комиссар сказал: — Сюхуэй, я правильно помню? Под твоим начальством округ стал безопаснее. Можешь быть спокоен за свое место, ты занимаешь его по праву. Это должно было быть секретом, но все бы узнали о нем через десять минут.

— Благодарю, комиссар Цзян, вы слишком добры.

— Вовсе нет. Я просматривал статистику. Некоторые считают, что вместе с экономическими реформами в Шанхае должна обновляться и полиция, но я верю, что нас спасут лишь люди старой закалки. В конце концов, мы все еще боремся со старым врагом.

Сказав это, комиссар Цзян представил Ван Ханя комиссару Суну. В комнату вошло сразу несколько человек, они громко отчитались о своем прибытии. Официанты начали вносить и расставлять за столом блюда.

Скоро начнется часть, где в закрытой обстановке объявят о назначении начальников и объяснят, как это связано с назначениями в политических кругах, как распределятся движущие силы Шанхая. Ван Ханю это все еще было в новинку, он привык повиноваться приказам, а не быть тем, кто выбирает стороны в партийной борьбе.

— Комиссар Цзян, — обратился Ван Хань тихо, пока рассаживались последние прибывшие. — Я бы хотел обсудить с вами одно важное дело. Это касается крупной триады.

Комиссар похлопал его по руке и сказал, что готов ненадолго задержаться после ужина.

С переполненным животом, пьяный гораздо больше, чем позволяли приличия, Ван Хань все же расстегнул верхнюю пуговицу. Он сделал это только после того, как вольность позволил себе комиссар Цзян, тоже изрядно выпивший. Покачиваясь, они вместе вышли из ресторана. Комиссар пригласил Ван Ханя в машину. Водителю было велено остаться снаружи.

— Говори, не стесняйся. Чем смогу — помогу, — комиссар Цзян, весь красный от алкоголя, хлопнул Ван Ханя по спине.

— Комиссар, у меня в работе несколько… небольших дел, связанных с, — тот едва не икнул, — Дацзюань. Их недостаточно, чтобы сшить все в одно большое, но… у меня есть сведения, что что-то большое готовится в промышленном здании на севере города.

— На севере?

— Где-то у реки.

— Ты доверяешь этому информатору?

— Доверяю безусловно. Но у меня ничего нет, кроме слов, — связно говорить было непросто. Ван Хань делал частые паузы, чтобы сдержать икоту. — Я ведь не могу… привлечь полицейских с севера, у них есть своя работа.

— Ты хочешь, чтобы я обыскал для тебя север?

— Я… я не знаю, — честно ответил Ван Хань. Он знал только то, что Ибо там совсем один. Даже почти бесполезная зацепка может привести к большому результату. Ван Хань планировал ездить на север один после работы, пока не найдет что-то стоящее. — Может, вы сможете своими ресурсами… ну, как-нибудь…

— Ни места, ни конкретики, ни-че-го, — комиссар Цзян покачал головой и принялся медленно считать на пальцах. — Хункоу, Янпу, Баошань. А может, новый Пудун? Это может занять недели. Месяцы! Если сузишься до округа, я помогу, капитан. Но север? Ты выуживаешь из моря иголку. Уж извини. Что-то еще?

— Еще…

Ван Хань понимал, что не может голословно обвинить своего блестящего инспектора. Утром, когда он спросил у Куна Кэцяна, кто расквасил ему лицо, тот отшутился, сказал, что это было домашнее насилие. У Кэцяна не было жены, так кому его бить? Этот вопрос Ван Хань не задал, а зря. Вечером, когда он заскочил домой перед рестораном, Мин-Мин передала слова Ибо о полицейском по фамилии Кун, брате большого человека из триады. Естественно, Кэцян тут же пришел в голову. Как единственный знакомый полицейский Кун. Как человек, который недавно так гладко раскрыл большую поставку Дацзюань.

— Пока ничего, комиссар. Спасибо, что уделили время.

Ван Хань неуклюже поклонился-сгорбился в машине. Комиссар снова похлопал его по спине и передал визитку.

— Звони, если что-то узнаешь. Дацзюань давно пора выкурить из этого города, они слишком крепко вросли в политику. Я тебе этого не говорил.

***

Начало октября было жарким даже для Шанхая, и только утренний туман и редкие короткие дожди намекали на приближающуюся осень. Ибо по-прежнему ходил в футболках и каждый день смотрел прогноз погоды. Тот не отличался точностью, но день рождения Сяо Чжаня всего через два дня, Ибо надеялся, что за это время солнце и ясное небо не уступят липкой мороси свои права.

Последнее время Ибо с особой тщательностью присматривался к Сяо Чжаню. Это было непросто. Приходилось выдергивать себя из очарованного любования, в котором было совершенно неважно, что и как делает Сяо Чжань, важно было, что это делает Сяо Чжань. Ибо любовался тем, как свет играл на мышцах рук и прятался в волосах, как губы складывались в слова, как подпрыгивала вместе со смехом родинка под нижней и как морщился нос.

Ибо нужно было понять, что может быть нужно на день рождения человеку, у которого за душой честное ничего, но которому, как казалось, ничего и не было нужно. Сяо Чжань любил спать долго, но неизменно вытаскивал себя из постели, чтобы сонно посидеть за столом вместе с Ибо, который торопливо завтракал и уходил на работу — или в лавку, или по поручениям Дао-гэ. Когда Ибо возвращался — нередко с Ми-Ми, — Сяо Чжань словно выходил из оцепенения, тяжело вставал из-за мольберта и обрушивался Ибо в объятья. Мальчишка все видел, но не задавал вопросов. От бесконечного сидения у Сяо Чжаня краснели глаза и болела поясница, просьбы Ибо “прохрустеть ему спину” облегчали лишь ненадолго.

Ибо обязательно выводил их всех гулять по вечернему городу. Один раз они даже пошли в кино, но Сяо Чжань уснул на середине сеанса у Ибо на плече.

Работа над картиной шла медленно, несмотря на то, что основной рисунок с помощью Ми-Ми Сяо Чжань уже закончил. Теперь он мог часами сидеть над небольшим фрагментом, чтобы добиться идеального сходства. Ибо просил его больше отдыхать, но в ответ в Сяо Чжане просыпалось что-то тяжелое, что не сдвинуть, настолько тот был упрям и усидчив. Ибо оставалось только носить еду, водить гулять, через день отправлять к массажисту-остеопату, который нашелся от них через две улицы, и любить. Утром, днем, вечером, ночью — постоянно.

Ибо был в лавке, листал каталог с достопримечательностями Китая, когда придумал, что подарит Сяо Чжаню. Он на сутки увезет их в Чжуцзяцзяо, древний город-жемчужину неподалеку от Шанхая. Ибо был там в раннем детстве. Воспоминания об этом месте были такими же яркими, как фотография, на которой лодки одна за другой величественно проплывали под древним мостом. Это был мирный городок с побеленными стенами, увитыми зеленью, и черепичными крышами пагод. Ивы склоняли ветви в реку, и неостановимо плескалась вода.

Ибо придумал, что они пройдут Чжуцзяцзяо от начала до конца вначале ногами, потом возьмут лодку, остановятся под каждым из тридцати шести мостов на реке, поедят недалеко от сада. Ибо знал, что Сяо Чжань любит гулять, любит природу и красивые здания, любит фотографировать. Он любит не вещи, а воспоминания.

Когда зазвонил телефон, Ибо не сразу понял, куда бежать. Прежде в лавку не звонили, и аппарат, стоящий на книжной стопке, воспринимался как еще один экспонат. Ибо отложил каталог, подошел к телефону и снял трубку. Неясно было, как представиться, ведь у лавки толком и названия не было. Она не предназначалась для того, чтобы сюда приходили люди.

— Алло?

— Кун Вэйго. Чэнь, это ты?

Ибо ничего не слышал об археологе с тех пор, как купил электронику. Он быстро записал запоминающееся имя “Вэйго” на обрывок газеты, что лежал около телефона.

— Я слушаю, лаоши.

— Сын принесет извещение с почты около нашего дома. Мне нужно, чтобы ты забрал посылку на мое имя. Это будет бумажный пакет стандартного размера.

— Я понял, что-то еще?

— Да, я сломал ногу и не смогу отдать пакет сам. Сегодня отвези посылку в отель "Фермонт", отдашь на ресепшн.

— "Фермонт"?

— Набережная Вайтань на пересечении с Нанкинской улицей.

Ибо понял, о каком отеле идет речь. Огромная, величественная махина с зеленым шпилем.

— Меня туда вообще пустят? — пошутил он.

— Пустят. Назовешь мое имя и передашь. На этом все, — он немного помолчал и спросил чуть мягче. — Как Ми-Ми?

— Школу не пропускает, домашку делает, ни с кем не дерется.

— Хорошо. Спасибо за твой труд.

— Вам… может, что-то нужно для ноги? — Ибо не терял надежды понять, куда именно его привезли в ту ночь.

— Нет необходимости.

Археолог положил трубку, а вскоре после этого в лавку пришел Ми-Ми, у которого в руках действительно оказалось извещение.

Ибо закрыл лавку и вышел на большую улицу, чтобы поймать такси и отвезти пацана домой.

Почтовое отделение, куда Ибо пришел, было совсем новым. Внутри пахло свежим ремонтом. Сотрудница забрала протянутое ей извещение, скрылась среди полок и вернулась с пухлым конвертом.

— Распишитесь, — сказала она.

Ибо подписал не своим именем. Он вышел из здания, ощупывая тяжелую посылку. Внутри были бумаги и много, скорее всего, документы.

Какая связь могла быть у археолога с ресепшеном элитного отеля? Визит важного ученого? Вряд ли. Ибо ставил на то, что правильный ответ — триада. Отель и Кун Вейго связаны триадой.

Он понимал, как сильно рискует выдать себя, но все же решил вскрыть посылку. Ибо знал два способа, как разобраться с клеем. Первый он отмел сразу. Если ехать домой и складывать конверт в морозильную камеру, тот откроется через несколько часов, но тогда Ибо не выполнит поручение за сегодня.

Гораздо быстрее было подержать конверт над паром. Бумага деформируется, но зацепка может стоить того.

Ибо быстрым шагом шел вдоль высотных домов, заходил в каждое кафе и напрашивался на кухню, но туда его не пускали. Ему повезло найти маленькую чайную в глубине района. Там сидели исключительно деды, обстановка была бедная, единственным декором был портрет председателя. Воду здесь кипятили в огромных побитых годами чайниках прямо на жаровнях.

Ибо подошел к хозяину, тот был одет в рабочий комбинезон на голое тело. Это показалось бы странным, если бы Ибо сам не взмок от печного жара. Теперь странными казались деды в телогрейках. Лаобан был занят, разливал воду по гайваням. Не поднимая взгляда, он сказал:

— Садись, где свободно, я подойду.

— Лаобан, я не за чаем. Не поможете открыть конверт? — Ибо потряс конвертом в воздухе и улыбнулся той самой улыбкой, за которую Сяо Чжань называл его щенком. Хозяин, наконец, посмотрел на него. — Я уже заклеил, когда вспомнил, что не положил важный документ, а заполнять все заново не хочется.

— Не понимаю, как я тебе помогу?

— Просто нужен пар.

Лаобан пожал плечами, мол, делай, что хочешь, и вернулся к гайваням. Ибо обошел жаровню, встал перед кипящим чайником. Он вытянул перед собой пакет заклеенным краем вперед, и отсчитал несколько секунд.

Подцепить уголок клейкой ленты не вышло, зато влага начала опасно скапливаться на нижней стороне конверта, но Ибо снова подставил бумаги под носик чайника.

Своими действиями он привлек внимание дедов за ближайшим столом, а потом и остальных. Теперь за успех дела болела вся чайная. Все решила пластиковая карточка какого-то сетевого магазина, которую вложили Ибо в руки и посоветовали провести, как ножом.

Конверт открылся.

Ибо раскланялся, заплатил хозяину и поспешил из чайной в сквер, который приметил неподалеку. Стремительно высыхающий на жаре клапан пошел пузырями. Ибо издал страдальческий горловой стон. Пальцами разгладить не получалось.

Он уселся на пустой скамье и вытащил из конверта документы. К счастью, бумага внутри не пострадала. Это были анкеты с маленькими фотографиями в правом углу. Десяток заявлений на бизнес-визы для иностранцев из Таиланда, Филиппин и Японии. Ибо торопливо вынул из брюк небольшой блокнот, который с недавних пор стал носить собой всюду, и переписал имена. Он сложил анкеты обратно, но заклеить не смог — конверт был испорчен, но у Ибо был план.

Он спросил у прохожей, как доехать до центра, и через минуту запрыгнул в автобус, идущий в сторону набережной. За время дороги конверт высох окончательно. Раскрытые края клапана, как крыши пагод, загибались кверху. Ибо отыскал магазин с канцтоварами, где купил бутылочку клея и линейку, чтобы разгладить заломы.

Следом он нырнул в книжный, незаметно положил склеенный конверт под стопку энциклопедий, а сам зачитался новинкой про историю гольфа. Продавец погнал Ибо из магазина криком, когда понял, что покупать тот не собирается. Тот невозмутимо достал из-под стопки книг почтовый конверт и вышел.

Клапан приклеился почти гладко, почти незаметно, а бумага разгладилась. Ибо сделал последнее дело — набрал номер Ван Ханя в будке и коротко сообщил имена. Хань-гэ спросил, кто это, но Ибо выдал усталое “я не знаю”. И добавил: “Наверное, из иностранных группировок. С такими визами это наверняка большая рыба”.

Он просто надеялся, что это окажется кто-то полезный.

***

У входа в "Фермонт" стояли двое швейцаров в форме, один из них перегородил Ибо путь. Тот назвался курьером, у которого документы от Кун Вэйго. Швейцар попросил подождать у входа.

Через толстые дверные стекла Ибо увидел, как швейцар подошел к стойке ресепшена и что-то сказал стоящей там девушке. Та подняла трубку, прижала ее плечом к уху и набрала номер. Вскоре ее губы сложились в “хорошо”, и она подала знак швейцеру. Тот вернулся и точно таким же жестом показал, что Ибо может войти. Внутри роскошного холла с его огромными хрустальными люстрами даже воздух казался другим, но Ибо едва замечал окружение — страх, что обнаружат вскрытые документы, выкручивал внутренности.

Девушка за ресепшеном уточнила:

— Вы курьер от Кун Вэйго?

Ибо кивнул и протянул ей документы. Он развернулся, чтобы уйти как можно скорее, но девушка попросила подождать. Ибо бросило в пот, руки намокли.

Вскоре пришел молодой человек в строгом костюме и очках. Он назвался секретарем управляющего, господина Туна и сказал пройти за ним.

— Управляющий? Я же просто курьер… — начал было Ибо, но секретарь смерил его взглядом.

— Господину Туну тоже нужно передать вам пакет.

Ибо повели по мягким красным коврам прочь от лифтов для постояльцев. Несколько раз коридор поворачивал, пока не уперся в технический лифт. Секретарь нажал на кнопку и, когда двери открылись, пропустил Ибо вперед. Они поехали на этаж с буквой “P”. Чтобы попасть туда, нужно было повернуть ключ, без него кнопка не работала.

Офис господина Туна был ровно таким, каким Ибо уже успел себе представить: окна во весь рост, кожаные диваны, дубовый стол. Кабинет находился прямо под зеленым шпилем отеля. Управляющий разговаривал по телефону на чистейшем путунхуа, который Ибо редко слышал в Шанхае. Вскоре господин Тун положил трубку.

— Добрый день, я ждал вас раньше — сказал он.

— Прошу прощения, — Ибо поклонился. — Документы. От Кун лаоши.

— Очень хорошо. Подойди.

Ибо старался дышать ровно, двигаться естественно. Он подошел к столу, за которым сидел управляющий, и протянул посылку двумя руками.

Господин Тун перевернул конверт клапаном вверх и резким движением надорвал край. Вместо плотного хруста сухой бумаги звук вышел… странный. На все еще влажном срезе виднелись разбухшие бумажные волокна. Ибо про себя молился, чтобы это заметил только он, от напряжения он принялся расковыривать заусенцы, пальцы ломало тревогой.

Ибо обмер, когда господин Тун издал вопросительный звук и уже медленнее, аккуратнее оторвал то, что осталось от верхней части конверта.

— Оно… мокрое? — участливо спросил управляющий и склонил голову.

— Мне выдали такое на почте, сяньшэн².

Управляющий еще раз помычал и осторожно, будто проводил операцию, потянул за край клапана. Тот отошел слишком легко для того, что было давно приклеено. Управляющий поднял на Ибо взгляд.

В следующую секунду все произошло, казалось, одновременно. Господин Тун открыл ящик стола, вытащил оттуда пистолет и направил Ибо в голову, тот успел только выставить перед собой руки, рухнуть на колени и… оглохнуть от выстрела.

В ушах звенело, но боли не было. Управляющий — хороший стрелок. С этого расстояния он не мог не попасть.

— Молодой человек, как же так, — раздалось будто из-под подушки. Ибо, плывущий, дезориентированный, поднял голову. Управляющий кивнул человеку сзади. — Обыщи его.

Секретарь опустился на корточки и принялся охлопывать карманы. Ибо все пытался сообразить, сопротивляться ему или нет. Его раскрыли. Но он все еще жив… Что это значит? Может… может? В руки управляющему передали маленькую записную книжку. Ибо попытался вспомнить, что еще там было, кроме имен. Ничего. К счастью, блокнот совсем новый, там ничего больше не было.

— Слышишь меня? — спросил управляющий. Ибо неуверенно кивнул. — Для кого ты это сделал? Зачем имена?

— К-кун лаоши… — Ибо ответил наугад, он почти не слышал собственного голоса. Внутри все корчилось и вопило от ужаса. Его сейчас убьют. Ему не должно было быть страшно, он полицейский, полицейский, но мать его, как же ему страшно. Сяо Чжань…У Сяо Чжаня послезавтра день рождения, а он…

— Что Кун лаоши?

— Сказал сделать, — Ибо врал, врал отчаянно.

— Зачем?

— Я не знаю… Он… сказал. Я лишь сорок девятый… он сказал.

Ибо помнил предложение археолога его застрелить в случае предательства. Но этот пистолет был дальше того, что сейчас нацелился Ибо в лоб.

— Он сказал… — повторил господин Тун. — Что ж, думаю, в таком случае мы можем нанести лаоши визит, как считаешь?

Ибо не связали, чтобы в отеле не привлекать внимание. Он думал вывернуться и сбежать, когда они окажутся в холле — вряд ли управляющий будет стрелять среди гражданских, — но лифт привез их на подземный этаж парковки, где стояло несколько служебных машин. Здесь выстрелят. Ибо отчаянно озирался по сторонам, но бежать было некуда. Ближайшая колонна — метрах в десяти, управляющий выстрелит. Обезоружить? Тот был грузным и высоким. Ибо ставил, что и секретарь не прост.

— Не глупи, — будто услышав его мысли, сказал управляющий. — Если ты сказал правду, тебе нечего бояться. Но ты ведь не сказал, верно?

Ибо сковали запястья наручниками. Он позволил затолкать себя в машину, стерпел надетый мешок на голову. Тот мешал дышать, но не мешал лихорадочно думать. Ему нужно убедить археолога сохранить ему жизнь. Надавить на жалость, приплести Ми-Ми? Нет, еще взбесится. Дао-гэ не поможет. После случая с электроникой он мог сказать археологу, что Ибо из полицейских, и тогда его застрелят. Но с другой стороны, археолог попросил передать документы. Это ведь… была подстава. Ибо никогда в жизни так ясно не мыслил. Ну конечно. Сломанная нога? Смешно. Ибо так глупо купился, это была проверка, и сейчас его везут на расстрел, а Сяо Чжань даже не узнает.

Сяо Чжань…

Ибо осенило. Сяо Чжань пишет картину, которая очень важна археологу. Хотелось рассмеяться от облегчения. Ибо был так себе отвратителен, когда понял, кто его счастливый билет в жизнь. У него было чувство, будто он сделал что-то мерзкое и грязное. Так хотел удержать Сяо Чжаня в стороне, что теперь использует как щит. Какой из Ибо защитник? Слабак. Ибо не стоил и тени улыбки Сяо Чжаня, от которой хотелось идти дальше. Если он выживет… если он выживет, он во всем признается и примет любое наказание. Лишь бы все было не зря, и Хань-гэ что-то нашел.

В глазах и носу защипало. Ибо крепко зажмурился, до кругов под веками, но непролившиеся слезы все равно больно жгли слизистую. Внутренности раздирало стыдом.

В машине молчали. Ибо не понимал, куда они едут, но догадывался, что в то самое здание.

Ибо выволокли из машины. Тухло пахло рекой. Его завели в помещение, потом затолкали куда-то и сняли мешок с головы.

— Ваш? — спросил управляющий у археолога. Тот сидел на диване, загипсованная нога была вытянута. Рядом лежал костыль.

— Как это понимать?

Управляющий вынул из чемодана разорванный конверт с документами и положил перед Кун лаоши.

— Он вскрыл конверт и переписал имена наших уважаемых гостей в блокнот. Он сказал, это ваш приказ. Я хотел его пристрелить, но его жизнь не моя. Вы ведь не могли такое приказать, верно?

Кун лаоши смотрел на Ибо долго. В его глазах не было ни удивления, ни злости, ничего. Так может смотреть человек, выбирающий одежду утром или яблоко покраснее на рынке. Оказывается, так смотрит человек, решающий судьбу.

— Вообще-то мне действительно нужны были эти данные и чем раньше, тем лучше. Система безопасности касается всех, даже уважаемых гостей.

— Для этого не нужно перезаклеивать конверт! Лаоши, я не думаю, что он…

Археолог прервал управляющего взмахом руки, взял костыль и, тяжело опершись на него, поднялся.

— Господин Тун. Спасибо, что приехали лично по такому пустяковому поводу. Надеюсь, визы гостям вы тоже подготовите быстро.

Управляющий задохнулся от возмущения, но промолчал. Он забрал порванный конверт, положил вместо него свой и ключ от наручников. Подергивая плечами, управляющий вышел из кабинета.

Воздух застыл, заледенел. Кун лаоши на одной ноге проскакал к столу и опустился на его краешек.

— В чьих интересах работаешь? — спросил он сухо. — Можешь попробовать соврать, но вряд ли ты меня обманешь.

— Шуйфонг³.

— Ложь.

— Шуйфонг, — уверенно повторил Ибо. — Мне было приказано влиться в операции Дацзюань с антиквариатом и выдавать информацию. Вы захватили большую часть этого рынка в Гонконге, Шуйфонг это не устраивает. Мне сказали, в антиквариате редкая, но очень большая прибыль.

Ибо лгал, как дышал, выдал полную чепуху, но воодушевился, когда лицо у археолога стало более задумчивым. Выходит, Дао-гэ ничего не сказал про полицию. Но почему?

— И?

— И… В Гонконге негде копать. Мне сказали найти места вокруг Шанхая, согнать Дацзюань с разведанных мест.

Археолог покачал головой.

— У тебя чистый шанхайский. Все еще не верю.

— Я местный, родился и вырос. Лаоши, я знаю только то, что приказали. Мне приказано найти места для раскопок, я уже слил одно. Я попросился работать с вами, чтобы сливать другие.

Ибо все не мог понять, ложью он копает себе могилу или вытаскивает себя из нее.

Наконец, Кун лаоши заговорил. Устало, будто в воздух, будто в кабинете никого не было.

— Если бы хоть кто-то знал, как мне на самом деле плевать… — его взгляд сфокусировался на Ибо. — Откуда столько энергии? Все вы, такие занозы в заднице. Неужели нельзя просто…

Археолог махнул рукой. Ибо ждал продолжения, но пауза затянулась, и он решился заговорить.

— Если вы меня убьете, то… — слова были тяжелее гирь. Ибо так и не смог выдавить из себя имя Сяо Чжаня. Иначе он бы осыпался в пепел прямо там.

Вдруг археолог засмеялся:

— Ничего себе, еще шантажирует! — с его изможденным желтым лицом смех выглядел жутко. — Нет, я не собирался убивать, но отсюда ты тоже не выйдешь. Мне нужен человек, который будет выполнять все поручения вплоть до конца Собрания. Еду привозят. Спать — на диване, туалет есть. Попытаешься сбежать — лучше передумай. Твою судьбу с Даомином решим после. Ты меня понял?

Даомин.

— Я должен… когда закончится это собрание?

— Конец декабря. Скорее всего, даже раньше, планы глав меняются.

Ибо обмер. Западный новый год. Картину Сяо Чжань пишет сюда же, ну конечно. Почти три месяца тюрьмы, целых три месяца, но с возможностью узнать обо всем, что здесь происходит, а значит, помочь полиции, если останется жив.

— Если откажусь, вы убьете меня?

— Я — нет, я таким не занимаюсь. За Даомина не отвечаю. Ты его человек.

Но Дао-гэ ничего не сказал об Ибо. Почему, почему? Он ведь разозлился, когда понял, когда арехолог предложил Ибо купить электронику. И тогда, во время инициации.

— Вы сможете передать Сяо Чжаню? — едва слышно попросил Ибо.

— Кому?

— Художнику… скажите Ми-Ми. Он поймет кому. Пожалуйста. Пожалуйста, передайте.

1. нюйши - госпожа, уважительное к женщине return to text
2. сяньшэн - господин, уважительное к мужчине return to text

3. Шуйфонг - одна из самых крупных и влиятельных триад Гонконга с интересами в южном Китае return to text

Chapter Text

Ван Ибо оставили в кабинете и велели ждать. Стоило двери закрыться, как Кун лаоши заглянул снова. Он подозрительно прищурился и сказал, что запрет дверь на ключ. Ибо кивнул. Да как угодно.

Замок здесь закрывался на два оборота.

Подождав, когда прыжки археолога на костылях стихнут, Ибо поднялся — рассудил, что раз попал в логово врага, то должен выяснить все. Обстановка в кабинете давила. Здесь не было ни одного окна, а единственная лампа под потолком горела болезненным желтым. Тут все пропахло пылью и дизельными выхлопами. Если долго дышать таким — закружится голова. Из обстановки только диван, шкаф с парой книг, стул, мусорное ведро, стол с документами. К нему Ибо и направился. Большая часть ящиков была заперта на ключ — археолог не терял бдительности даже среди своих, но на столешнице нашлась целая папка бумаг с разрешениями на работу на объекте. С них бы переписать имена, но пропусков было слишком много. Ибо принялся пересчитывать пальцами и плюнул после шестидесяти. Все равно у него отобрали блокнот. Рядом со стопкой лежал квадратный альбом. Ибо открыл, пролистал. Внутри были фотографии освещенной сцены, накрытых столов, комнаты выглядели так, будто их убрали к празднику. Ибо было непонятно, на что именно он смотрит, но на этом улов закончился. Он прошел к дивану, устроился на нем, закинув за голову руки, и закрыл глаза. Раньше Ибо умел засыпать в любой ситуации, сейчас этот навык ему бы очень пригодился.

Сяо Чжань наверняка пишет.

Под веками мерцало то самое выражение любимого лица, которое Ибо получал, если говорил глупость: чуть сжатые губы, из-за которых обозначались ямочки на щеках, осуждающе сведенные брови, но в невозможных глазах прятался смех. Глупость при этом могла быть любой. Чаще всего Ибо говорил Сяо Чжаню не переживать и сейчас бы сказал то же самое.

Первобытный страх за жизнь схлынул, оставил после себя спокойствие и расчет. Умирать Ибо не собирался, а вот сдать триаду и всех, до кого дотянется, — да.

Ибо не заметил, как задремал. Он резко сел на диване, когда в замке заскрежетал ключ. Кун лаоши открыл дверь.

— Иди за мной, — он неторопливо развернулся и попрыгал прочь. Ибо подстроился под темп его шага. Вокруг было много людей, они стояли по группам, и все как один повернули на Ибо головы. Тот выпрямил спину.

Археолог вошел через большие двери в просторный зал со сценой. Красный ковер с толстым ворсом скрадывал стук костылей. В зал стекались люди, повсюду стояли мягкие кресла, но никто не садился, все толпились в проходах. Кун лаоши направился прямо к сцене. Он замешкался, когда понял, что не сможет подняться без посторонней помощи.

Ибо запрыгнул на сцену первым и протянул археологу руку. Рядом тут же оказался огромный мужчина, напоминающий выправкой военного. Он подозрительно покосился на Ибо, буркнул что-то себе под нос и тоже подал ладонь. Вместе они вытянули Кун лаоши на сцену. Толпа глазела. Ибо принялся считать присутствующих, но снова сбился, не дойдя и до сорока. Здесь были молодые парни такого склада, каких Ибо много успел увидеть за время работы на Дао-гэ. Было несколько женщин в бизнес-костюмах и несколько мужчин, которые явно перевалили во вторую половину жизни. На фоне остальных Кун лаоши казался едва ли не стариком.

— Его зовут Чэнь Шо! — археолог напрягался, но мощи его голоса не хватало, чтобы достичь противоположной стены зала. Ибо видел, как его имя подхватили передние ряды и шепотом передали назад. — Он наш солдат, будет помогать лично мне в работе. Чэнь Шо не может покидать это место. Пожалуйста, проследите за этим. Спасибо. Можете расходиться.

Никто не двинулся с места. Слова снова пролетели птицами поверх голов, и только тогда люди пришли в движение. Ибо заметил стоящего у дверей Дао-гэ. Их взгляды пересеклись. Ибо выкрикнул его имя так громко, что уходящие обернулись. Он был готов спрыгнуть со сцены, но его поймал за шиворот, как мальчишку, тот самый огромный солдат, который подал археологу руку. Ибо дернулся.

— Мне надо поговорить с Дао-гэ, можно? — спросил он археолога, тот махнул рукой.

Ворот отпустили. Ибо спрыгнул со сцены, побежал, лавируя между людьми, но Дао-гэ у входа уже не было.

***

Сяо Чжань торопился, когда декабрь казался ему слишком близким, и замедлялся, когда вспоминал, что цена ошибки высока. Он метался между желанием закончить картину как можно скорее и страхом ошибиться. Это выматывало. В хорошие дни он находил поток. Тогда голова становилась блаженно пустой, Сяо Чжань садился за холст утром, моргал — и уже опускались сумерки, пора было включать свет и закидывать что-нибудь в пустой желудок. В плохие дни от раздрая минуты тянулись бесконечно. Ван Гог осточертел, а от того, как медленно появлялся результат от работы маленькой кисточкой, хотелось орать. Сяо Чжань не был таким уж терпеливым.

Он рассчитал, что работу стоит закончить к ноябрю. Для полного высыхания краски потребуется полгода, но верхний слой схватится и за неделю. Потом работу передадут господину Чоу, чтобы покрыл состаренным лаком и грязью. Это будет уже не его, Сяо Чжаня, забота.

Болезненнее, чем монотонная работа, было осознание, что Сяо Чжань снова, как в Токио, поступил наивно. Снова взяло верх желание сделать что-то значимое. Законченная картина уйдет из рук Сяо Чжаня и, скорее всего, проплывет мимо Ибо. Тот не сможет собрать сведения для полиции, а значит, все будет зря.

Тем вечером в парке, когда они с Ибо обсуждали задание, Сяо Чжаню казалось все если не простым, то понятным. Теперь он сожалел, что сам подтолкнул Ибо. Тот ведь говорил, что стоит закончить все и не соглашаться на работу. Но уже поздно. Поздно ли?

Сяо Чжаню через год исполнится тридцать. К этому возрасту его дед прожил за троих, а у матери уже появился ребенок. Сяо Чжань злился на себя за то, что побег из страны и работа в студии его ничему не научили. Он снова ввязался в борьбу за справедливость и то, что могло принести пользу людям, но некогда абстрактные “люди” стали Ван Ибо с его заусенцами на обкусанных ногтях и улыбками, которые будили в груди спящее счастье.

Сяо Чжань отложил кисть и нажал пальцами на горящие от усталости веки. За окном — золотой час. Уходящее солнце перебирало листья, тени мозаикой ложились на подоконник. Сяо Чжань заставил себя сфокусироваться на холсте.

Эти “Маки” ему не нравились. Он пытался полюбить их, но не смог. Мастера в университете говорили, что любой почувствует, если работу не любят. Но это не был тот Ван Гог, которого знали многие — не яркий, подвижный, дышащий жизнью. Простые желтые цветы, напоминающие рапс, прилипли к коричневому фону. В сторону торчали три мака. Сяо Чжань снова перевел взгляд на желтые бутоны и вспомнил вопрос Ибо о том, почему Сяо Чжань перестал носить ту самую рапсовую рубашку.

Тогда он не ответил. Было неловко говорить, что рубашка собрала в себе все то, что делало из Сяо Чжаня неудачника. У него не было денег на новую одежду, а одеваться хотелось хорошо. В тот день он бесполезно потратил деньги на молчаливый звонок матери, а потом в секонд-хенде на Харадзюку выбирал, стоит ли ему хорошо поужинать или заменить рубашку, у которой от старости поползли швы. Он выбрал рубашку. Понадеялся, что у выгоревшего китайца в веселом желтом на собеседовании будет больше шансов.

Если бы Сяо Чжань мог вернуться в прошлое, он бы сказал себе купить ужин.

Сяо Чжань потянулся. Позвонки с хрустом встали на место. Он прошел в спальню и из полупустого шкафа достал желтую рубашку. Осмотрел ее, бросил на кровать. Ткань была приличнее, чем он помнил, а вот рисунок дурацкий. Сяо Чжань решил, что наденет ее вечером на прогулку, когда Ибо вернется.

Вдруг показалось, что его зовут по имени. Окрик повторился. Сяо Чжань бросился к окну, раскрыл его, перевалился через подоконник. Он улыбнулся, готовый увидеть Ибо, которому опять взбрело в голову что-то прекрасно-дурацкое, но силуэт показался незнакомым. Сяо Чжань вернулся за очками и снова перегнулся на улицу. Через прорехи в рисунке листвы он увидел Дао-гэ. Тот расхаживал перед домом, задрав голову. В руках был цветочный горшок с землей.

— Сяо Чжань! — снова закричал Дао-гэ. Сяо Чжань помахал рукой. — Пусти, поговорим!

Тошнота тут же подкатила к горлу. Сяо Чжань резко выпрямился, прижался к холодной стене, во внутренности плеснуло липким страхом. Еще ни одна встреча с этим человеком не заканчивалась хорошо. Сяо Чжань выбежал в коридор, сунул ноги в тапки и полетел по лестнице вниз.

Дао-гэ ждал у двери, он собирался войти в подъезд, но проход загородила рука Сяо Чжаня.

— В чем дело? — резко бросил тот.

— Поговорим внутри.

— Зачем? — от догадки ослабели ноги. — Он ведь… жив, да? Жив?

Сяо Чжань не хотел, не мог, не позволял представить себе обратное.

— Жив, конечно, пошли, — Дао-гэ нетерпеливо дернул подбородком.

Сяо Чжань только тогда заметил, что задержал дыхание. Он отодвинулся в сторону.

Дао-гэ первым зашел в квартиру, разулся и прошел к обеденному столу, на который поставил горшок.

— Это гвозди для картины.

— Прости, что? — Сяо Чжань задушенно засмеялся. — Гвозди?!

— Ван Гог старый и холст старый, подумай сам. Нужны ржавые гвозди. Лао Чоу потом поменяет.

Сяо Чжаню даже не пришло в голову.

— М… спасибо?

Дао-гэ отмахнулся. Что-то в его позе все же было нервным. Странно было видеть такое у человека, который всегда выглядел так, будто врастал в любую поверхность, на которой оказывался.

— Говори уже. Зачем пришел? — спросил Сяо Чжань.

— Ты же в курсе, что Чэнь Шо полицейский? С именем Ван Ибо, полагаю. И судя по всему, выпустился летом. Максимум, год назад, — Дао-гэ просканировал лицо Сяо Чжаня, на которое тот поспешил натянуть шок. — Вижу, в курсе. Это хорошо. Мы с тобой всегда разговаривали прагматично, так что… Ты его не увидишь до середины декабря. Он сунулся туда, куда не надо было. Я его предупреждал, он не послушал. Ничего не могу для него сделать.

Сяо Чжань сжал губы. Смысл слов доходил чересчур медленно, они звучали ясно, но будто растеряли значения. Он тщательно изучал лицо Дао-гэ, ежик его волос, складки на напряженном лбу, глаза, а потом сдался и беспомощно сказал:

— Я не понимаю…

— Чэнь Шо заперли, — Дао-гэ был терпелив. — Он будет работать на закрытом объекте до середины декабря. Выехать не сможет. Кстати, тебе тоже нужно закончить картину быстрее. Срок сдвинули. Успеешь?

— Я не… — Сяо Чжань думал, что в такие моменты у людей в голове кружится сотня мыслей, но ему, напротив, зацепиться было не за что. Слова словно не проникали в мозг, а соскальзывали по гладкому. Картина, срок, полицейский, объект, Ибо заперт. — Подожди.

Тревога начала раскручиваться маховиком, с каждым оборотом набирая силу. Сяо Чжань старался дышать глубоко, но маховик остановить был не в силах. Он выкрикнул:

— Ты же обещал! Ты сказал, что он будет в безопасности!

— Мне очень жаль, — негромко ответил Дао-гэ и сделал несколько шагов в сторону Сяо Чжаня. Тот вцепился в него взглядом, чувствуя себя бешеным зверем.

— Что произошло?

— Не до конца понял, но я сразу поехал к тебе. В любом случае он жив и если не будет глупить, то так это и останется. Но вытащить его — нет. Твоя задача закончить картину к началу декабря. И не вздумай меня шантажировать или еще что-ниубдь выкинуть. Ты меня понял?

— Ты обещал мне!

— Я сказал придурку не лезть, но я ему не нянька! — рявкнул Дао-гэ.

Сяо Чжань взбесился.

— А если нет?! Если я не закончу к началу декабря?!

— Я же сказал про шантаж, — лицо Дао-гэ изменилось до неузнаваемости, превратилось в демоническую маску, от которой Сяо Чжань отшатнулся в ужасе.

— Я не… Ты мне угрожаешь?

— Нет, советую. Успей закончить, и все будет хорошо.

Сяо Чжань, не чувствуя тела, проплыл в комнату с картиной. Он слышал, что Дао-гэ идет следом. Казалось, между лопаток приставили остро заточенный нож.

— Если я закончу раньше, его отпустят?

— Нет, — помолчав, сказал Дао-гэ. — Ты нас пойми, дело не в картине, а в утечке.

— Но почему ты… если думаешь, что он… — Сяо Чжань не договорил.

— Ты про то, что он полицейский? Это не имеет значения. Чэнь Шо молодой, голова горячая. Он может думать, что борется за справедливость, и чем яростнее он борется, тем быстрее сломается. Мы не черные, он не белый. Натолкнется лбом на реальность, и все закончится. Он такой не первый, не последний.

— Он не такой.

— Такой, — от того, с какой безапелляционной уверенностью Дао-гэ это сказал, Сяо Чжань захотелось ударить его в нос, чтобы полилась кровь и некрасиво, с гематомами распухли губы.

Сяо Чжань хотел прогнать Дао-гэ с криком, но вместо этого собрался духом и посмотрел демону в его матовые, немного мертвые глаза.

— У меня послезавтра день рождения, пятого. Сделаешь мне подарок? Приведешь Чэнь Шо? — Сяо Чжань знал, что у него есть голос, особая интонация, которую он не очень любил использовать. Она безотказно работала на всех. Когда был ребенком — на взрослых, на преподавателей. Студентом — на женщин и любовников. Мужчины обычно пугались, потому что чувствовали вкрадчиваю силу, которой не знали, что противопоставить. Сяо Чжань увидел, как Дао-гэ растерялся, и дожал: — Я прошу тебя. Пожалуйста. Хочешь, будь с ним тюремщиком, хорошо, тебя я тоже приглашаю. Но пожалуйста… приведешь?

Дао-гэ тряхнул головой и, грубо отодвинув Сяо Чжаня плечом, вышел из комнаты.

— Постараюсь, — бросил он. — Пиши картину, я буду следить. Не хватало мне.

Дао-гэ быстро надел кроссовки, распахнул входную дверь, но перед уходом обернулся. Страшная маска на мгновение раскололась.

— А ты его правда любишь.

Сяо Чжань прислонился голым плечом к стене и кивнул. Солнце встает на востоке, красный и зеленый — контрастные цвета, а он любит Ван Ибо. Это знание было простым, за ним не нужно было погружаться в голову, искать его в мутных мыслях, как истину. Сяо Чжаня совсем не задевало, что он полюбил первым и что приходится делить Ибо с его миссией. Даже если ради нее придется расстаться почти на три месяца.

— Тебя это удивляет?

— Немного.

Когда шаги стихли, Сяо Чжань прошел в ванную. Из зеркала на него смотрели огромные покрасневшие глаза, уголки казались воспаленными. Здоровые глаза не блестят так. В поддоне душа стоял новый оранжевый таз, лежала тряпка. Сяо Чжань собирался перемыть здесь все, но при мысли, что Ибо не вернется, накатила такая усталость, что Сяо Чжаня прижало к полу. Сидеть на плитке было холодно, глаза жгло, но он едва обращал на это внимание, вспоминая отчего-то комнату в доме Чжоу Сюнь, где было тепло и безопасно, несмотря ни на что.

— Надо было передать ему Барона, — пробормотал Сяо Чжань и все-таки тихо заплакал.

***

Ван Ибо честно попытался сбежать. В конце концов, он знал, что здание расположено в городе, а значит, за несколько часов он мог бы добраться до знакомых мест. Ибо приставили помогать бригадиру, тому самому огромному солдафону, который оказался весьма добродушным дядькой. Все называли его лао Е. Была уже ночь, но никто не собирался сворачивать работу. Археолога в поле зрения не было. Ибо отпросился у лао Е в туалет, тот сказал, что на такое разрешение не спрашивают.

Ибо спросил дорогу у ближайшего паренька в гавайской рубашке и пошел к туалетам. Окна там были закрыты решеткой. Ибо пошел дальше, по неосвещенным тихим коридорам. Большинство дверей были заперты, но с одной Ибо улыбнулась удача. В пустой комнате было огромное низкое окно, настолько пыльное, что почти не пропускало слабый ночной свет. Рама поддалась не сразу, она затрещала, а потом скрипнула визгливо так, что Ибо зажал уши.

Он выглянул наружу. В темноте рядом горели два кончика сигареты. Ибо отпрянул, хотел закрыть окно и сбежать, пока курящие не рассмотрели его лицо, но кто-то всунул ботинок в промежуток между рамой и стеной. Ибо крепко ухватили за рубашку, притянули и поднесли к носу зажигалку.

— А, это новенький, отбой, — прозвучало невнятно из-за зажатой в зубах сигареты.

— Я… покурить хотел, с центрального меня не пустили.

— И правильно, и не пустят.

— Так а где курить?

Зажигалка погасла, рубашку отпустили, окно распахнулось настежь. Ибо сказали:

— Спускайся.

Кто-то сунул ему в руку сигарету, в следующую секунду ее кончик лизнул огонек. Делать нечего, придется курить. Ибо пробовал один раз, и это было мерзко. Ему тогда было около четырнадцати, друзьям — по шестнадцать и даже больше. Они курили, а Ибо решил, что сигареты закроют разницу в возрасте, которую ему постоянно ставили на вид.

Ибо обхватил фильтр губами и осторожно затянулся, стараясь не пропускать дым в легкие, но тот все равно прокатился обжигающей, жалящей волной по глотке. Ибо все-таки закашлялся, закашлялся надсадно, а двое курящих по соседству загоготали.

— Ну придурок. Соврал что ли? Нахрена? Ты чей?

— В смысле? — прохрипел Ибо и выпрямился.

— Кто твой главный?

— Дао-гэ.

— Покажи татуху.

Ибо вытряхнулся из рубашки, закатал у футболки рукав. Зажигалка осветила чернильный круг . Пламя выхватило из тени и круглое лицо парня, чьи щеки покрывали крупные пигментные пятна.

— Реально, — протянул второй из темноты. — Если ты с Дао-гэ, то чего такой неумный? В город захотел? Так тебя застрелят. Наши снайперы дежурят в соседних зданиях.

— Снайперы?! — Ибо едва не повысил голос.

— Ага. Нет, ну ты правда нездешний. Тату точно настоящее? — плеча коснулись ногтем, поскребли. Ибо дернулся, хотел перехватить руку, но важнее было, чтобы ему начали доверять. Он затушил тлеющую сигарету о стену и сплюнул.

— Что еще нельзя?

— Да все можно. Не рыпайся, работай. Все работают. Деньжат отвалят много. Тебе и про это не сказали? Как ты вообще здесь оказался?

— Вы тоже сорок девятые?

— Ну да.

— И вы тоже… не рыпаетесь?

— Ну да.

От знания, что Ибо не один тут заперт на особых условиях, стало легче.

Эти двое явно не собирались его ни бить, ни сдавать. Он протянул руку наугад в почти непроглядную тьму и нашел мясистую горячую ладонь.

— Чэнь Шо.

— Да-да, я помню, — ладонь сжали. — Я Ливэй. Там Бо-Бо. Бовэнь.

— Приятно, — ответил второй голос. Ибо до сих пор не знал, как Бовэнь выглядит.

Ливэй бросил бычок на асфальт и затушил мыском ботинка.

— Ладно. Мы пошли. На улицу нам можно выходить с заднего входа. И если что — спрашивай, не обидим.

— Понял, — механически ответил Ибо, хотя не понял ничего.

По горлу после дыма будто проехались наждачной бумагой.

Он вгляделся в беззвездное небо, слишком чистое для центрального Шанхая. Вокруг было несколько высоких зданий, они пугали Ибо своими темными окнами. Солгали про снайперов? Могли. Ибо не хотел бы проверять.

Он забрался на подоконник, захлопнул оконную раму и вернулся на сцену к лао Е.

— Все нашел? — спросил тот. Ибо кивнул. — Ну славно. Возьми вон инструмент, будешь зачищать провода.

Ибо отправили спать на второй этаж в “казармы”. Обещанный археологом диван Кун лаоши занял сам. Казармы было лучшим словом для просторного зала с рядами одинаковых кроватей. Внутри запахи десятков молодых тел сплелись в нестерпимую вонь, ровно такую же, как в академии. Ибо успел отвыкнуть и теперь морщился. Парни сидели по группам, играли в карты или маджонг, кто-то громко храпел.

Ибо шел вдоль рядов в поисках свободной кровати. Ему помахал Ливэй, который на свету оказался низкорослым, очень смуглым, с редкими усиками над щербатой улыбкой. Ливэй позвал Ибо поиграть с ними в карты. Ибо сослался на долгий день и сказал, что присоединится завтра.

День и правда казался бесконечным. Он несколько раз безуспешно подходил к археологу, чтобы узнать, передал ли тот новость через Ми-Ми, но лаоши отмахивался. Дао-гэ, после того как ушел вечером, больше не появился.

Ибо нашел свободную кровать и не раздеваясь лег. Сменной одежды не было, а спать голым на непонятно откуда взятом матрасе не хотелось. Он заснул, стоило голове коснуться подушки.

Глаза открылись через секунду, и наступило утро.

Ибо совершенно не отдохнул, мышцы отчего-то болели, а громкий будильник, усиленный железным ведром, не добавлял утру радости. Те, кто пободрее, пронеслись к выходу. Зевающий во весь рот Ливэй объяснил, что тут всего два туалета и, если не хочешь стоять в очереди, лучше бежать.

— Душ есть? — уточнил Ибо, когда понюхал свою футболку.

— Из шланга только холодная.

— Реально тюрьма какая-то, — пробормотал он, — и не вывозят помыться?

— Только если уломаешь офицера. Примажься к На-цзе, она своих на мини-вэне вывозит, говорит, что терпеть не может вонючих мужиков.

После очередей в туалет приехал грузовик, к которому ломанулись уже все — на грузовике доставляли готовую еду и сигаретные блоки. Последние, как Ибо узнал, стали местной валютой, но выменивали на них разве что снеки.

Сегодня Ибо делал работу для Кун лаоши. Тот посадил его за стол, выдал словарь и велел переписывать текст с полным начертанием иероглифов. Текст казался полной чушью, Ибо решил, что переписывает закодированное сообщение, поначалу пытался запоминать, но потом плюнул, толку-то. Каллиграфия успокаивала.

Наступил обед, потом и ужин. Наступила ночь, Дао-гэ так и не приехал. Ибо отпустили поспать. Он засунул себя под холодную воду из шланга, после которой зуб не попадал на зуб, вытерся футболкой и нырнул под одеяло. Матрас колол голую кожу. Ибо снова отказался от партии в карты. Завтра день рождения Сяо Чжаня.

***

Сяо Чжаню снились поцелуи в щеки. Он часто видел настолько живые сны. Губы были прохладными, но еще холоднее — ладони, которые водили по голому телу. Сяо Чжань все еще не изменил привычке спать без одежды. Внезапно он вспомнил, что не закрыл на ночь дверь, и дернулся в испуге, глаза распахнулись, но на ухо ему выдохнули до боли знакомым шепотом: “Баобэй, это я”.

— Ибо… — Сяо Чжань будто обрушился весь, хотя и так лежал на кровати.

— С днем рождения, — Ибо говорил тихо, на грани различимого, словно не был уверен, что голос его не подведет. Он принялся выстилать поцелуями путь от шеи вниз, припал к соску, нежно облизал его, а второму достался укус. Сяо Чжань охнул, сердце больно стучало о грудь. Он заметил — на Ибо была все та же рубашка с футболкой, в которых он позавчера ушел из дома. Ибо поднялся к губам, и, пока тот не успел поцеловать их, Сяо Чжань спросил:

— Сколько времени? — он притянул Ибо за шею, и его окружил терпковатый запах, в котором угадывались долгие часы работы и дизельные пары.

— Уже позже двенадцати. Когда ты лег? — Ибо медленно, с нажимом провел кончиком языка по нижней губе, ладони блуждали по ребрам.

— Не помню. Бо-ди, Бо-ди, — снова тихо позвал Сяо Чжань. Звать его было так хорошо, окаменевшая часть сердца оживала, размягчалась и цвела. — Ты один?

— Я выставил Дао-гэ за дверь на пару минут.

Сяо Чжань рассмеялся и проснулся окончательно. Он сцепил руки у Ибо на шее и накрыл рот своим, лихорадочно целуя повсюду, забирая все то, что не успел взять до. Руки — под футболку, огладить сжавшийся живот, помочь снять футболку. Раньше они не ночевали каждый день вместе. Бывали дни, когда Сяо Чжань не видел Ибо гораздо дольше полутора дней, но тогда все было по-другому. Сейчас не хотелось отпускать его, только не туда. Отсутствие Ибо воспринималось острее, комнаты казались гулкими. Сяо Чжаня не пугало одиночество, но его сжирала тревога, которая не отпустит, кажется, все следующие месяцы. Станет хуже, если ничего не сделать, но что он может?

Ибо смотрел, будто был в чем-то виноват, как растрепанный щенок, которого вытащили из грязной лужи, хотя просили не лезть, и Сяо Чжань сказал:

— Не смотри так. Не надо.

— Гэ, я если и думал тогда, то думал жопой.

— Ты хотел как лучше. Ты… можешь сказать, что произошло?

— Открыл конверт с документами. Это было глупо, — Ибо потупился с кривоватой ухмылкой. — Но с другой стороны, я там, где и должен быть. Это логово.

Сяо Чжань поддел пальцем его подбородок, вынуждая смотреть на себя. Он хотел сказать что-нибудь, но не находил ничего убедительного, так что просто прижал Ибо к себе, крепко, чтобы кожа к коже. Оплел его ногами, руками и сидел так, уткнувшись носом в шею, пока Ибо не пробормотал, выпутываясь:

— Я в чем работаю, в том сплю. Воняю, наверное?

— Не двигайся, мне хорошо. Ты голодный? — на это Ибо невнятно, но весьма утвердительно помычал, а Сяо Чжань не сдвинулся с места. Ибо поцеловал его в волосы и мягко выбрался из объятий. Он прошел к шкафу, снял с себя штаны, белье — вид на крепкую задницу и жилистые ноги был отличным — и вынул свежее.

— Я собирался свозить тебя в Чжуцзяцзяо в подарок. Был там? — спросил он, пока надевал трусы.

— Не был, — Сяо Чжань устроил щеку на локте. — Но хотел. Я видел фотографии, там безумно красиво.

— А ты красивее, — Ибо проговорил это быстро, но без небрежности, и обезоруживающе улыбнулся. — Сейчас особенно.

Сяо Чжань завис. Если бы такое сорвалось с языка у кого-то другого, он бы подумал, что это пустое и недостаточно искреннее, но каждое слово у Ибо было значимым. Он оставался честным даже в моменты, когда врал. И ни разу не говорил то, во что не верил.

Сяо Чжань обернулся к окну. Солнце било через листву с совсем не осенней мощью.

— Дома только один баоцзы. Кажется, позавчерашний. Сходим за едой?

— Ты что, не ел все это время? — Ибо нахмурился.

— Ел, — ответил Сяо Чжань, но не смог вспомнить, что именно.

Видимо, это отразилось на его лице, потому что Ибо протянул усталое:

— Гэ…

— Пойдем за едой.

— Не думаю, что меня пустят на улицу. Вдруг сбегу.

— А меня?

— Давай спросим Дао-гэ.

Ибо протянул Сяо Чжаню одежду. Голос в голове вопил, что все происходящее — полный абсурд.

— Ты… — осторожно начал Сяо Чжань, — точно ничего не… мне нужно что-то передать для тебя? Кому-то?

Ибо бросил взгляд через плечо, опустился на корточки рядом, взял ладони Сяо Чжаня в свои и поцеловал костяшки.

— Когда меня вывели из здания, я успел заметить "Восточную жемчужину", — проговорил он едва уловимо. — Слева от здания, где-то далеко, но я видел шпиль. Значит, это где-то в Пудуне около реки, но дальше от центра на север.

— Что мне сделать? — одними губами спросил Сяо Чжань.

— Я напишу номер.

Оба вздрогнули от требовательного звонка. Сяо Чжань коротко сжал пальцы и пошел открывать. За дверью оказался Дао-гэ и еще двое незнакомых парней, совсем юных, но несомненно из триады. В руках у всех болтались пакеты с едой.

— С днем рождения! — Дао-гэ улыбнулся похожей на Ибо улыбкой на сторону. В ней ясно читалось, что, мол, вот, я сдержал обещание, на этом все.

— Спасибо. Правда.

Они смотрели друг на друга. Кончик языка жгло желанием сказать, что раз Дао-гэ смог вывезти Ибо сейчас, то сможет сделать это и потом. Отпустить его.

— Сколько тебе уже? — спросил Дао-гэ.

— Двадцать девять.

Тот удивился.

— Выглядишь младше.

— Знаю.

Сзади послышались шаги Ибо, Сяо Чжань расслабился, когда почувствовал за спиной его присутствие. Все чего-то ждали. Сяо Чжань нехотя предложил:

— Зайдете?

И они зашли в коридор. По очереди вежливо сняли обувь и переместились в гостиную. Двое незнакомых не представились, они казались Сяо Чжаню марионетками в безоговорочном подчинении Дао-гэ. Сейчас им приказали накрыть на стол. Тарелки, плошки и палочки раскладывались в молчании, шуршали пакеты, с характерным звуком открывались пластиковые крышки. Комнату наполнило ароматами, и живот у Сяо Чжаня скрутило от тошноты. Он извинился и отошел в ванную. Исторгать из желудка было нечего, но Сяо Чжань все равно склонился над унитазом, пока тело пыталось справиться с накатившим позывом. Что, если месяцев будет не три, потому что Ибо вытащат раньше? Что будет, если они сбегут сейчас? Сяо Чжань покосился на тряпки в тазу, полотенца, лейку душа, грязные кисти в раковине и карандаш. Набор, годный в лучшем случае на то, чтобы задушить спящего.

Раздался стук в дверь, за которым последовало “гэ, все в порядке?”. Сяо Чжань невольно улыбнулся. Все-таки Ибо его чувствует. Он собрался ответить, но незнакомый голос его опередил словами “дай человеку поссать спокойно”.

Сяо Чжань плеснул в лицо водой и привел волосы в порядок тонкой расческой.

Трапеза не была торжественной. Она не имела ничего общего с днем рождения, но прошла лучше, чем Сяо Чжань успел себе представить. Так могли бы сидеть за разговорами случайно оказавшиеся за одним столом люди, у которых есть всего несколько точек пересечения: любимые блюда, городские пробки, погода.

Со своего места Сяо Чжань видел кусочек Ван Гога в мастерской. Иногда рука Ибо скользила по его голой коленке, коротко сжимая, иногда поднималась чуть выше, но тепло не задерживалось надолго.

Еды накупили слишком много. Они не съели и половины, когда Дао-гэ сказал, что им пора. Ибо отошел, чтобы собрать свои вещи. Он спросил, может ли забрать Барона с собой, а Сяо Чжань хотел, чтобы Ибо мог забрать самого Сяо Чжаня. Тот нервничал — Ибо пообещал дать ему номер, но Дао-гэ и его марионетки ни на минуту не оставляли их наедине.

Ибо отошел в туалет, пока остальные обувались в коридоре, а когда вышел, сказал:

— Ты там бумагу краской испачкал. Целый рулон сверху закапал.

— Чего? — Сяо Чжань удивленно моргнул.

— Ну ты же кисти моешь под краном. Испачкал, — Ибо выделил последнее слово.

Рот, готовый сказать, что Ибо точно знает, что масляные краски под водой не моют, захлопнулся. Сяо Чжань кивнул.

— Куплю новую.

— Ага.

Сяо Чжань бросил на Дао-гэ взгляд, но тот тихо переговаривался с марионетками.

— Береги себя, — Сяо Чжань, наплевав на все, подошел к Ибо и крепко обнял, несколько раз хлопнул его по спине, чтобы жест не выглядел слишком интимным.

Ибо снова смотрел так, что было невыносимо, с отрешенностью, долгом и нежностью. Сяо Чжань, умирая внутри, опять беззвучно прошептал: “Возвращайся ко мне”.

— Мы пошли, — сказал Дао-гэ.

— Я провожу! — бросил Сяо Чжань и торопливо нашел тапки.

Отпустить Ибо было выше его сил.

Они медленно спускались по лестнице, держались рядом, толкались плечами — любое касание было лучше расставания. У входа в дом ждала машина. В темноте подъезда Ибо быстро коснулся губ Сяо Чжаня своими и напомнил купить бумагу.

Что-то с бумагой.

Машина тронулась. Сяо Чжаню казалось, что его сердце — вязаное, сосуды — нити. Кончик клубка привязали к выхлопной трубе, и теперь чем дальше машина, тем быстрее распускаются петли. Сердце будто стало меньше, и был только один способ вернуть ему прежний размер.

Сяо Чжань подумал: “Я рехнусь, если с тобой что-то случится”.

Сяо Чжань подумал: “Я бы все равно выбрал тебя”.

Chapter Text

За монотонной работой было трудно отслеживать дни. Ибо начал зачеркивать их на найденной бумажке, как в тюрьме. Пять вертикальных черт для будней, две горизонтальные — для выходных. Набралось уже семь групп, стало холодать, особенно вечером. Днем небо казалось пронзительно-синим и высоким. В грузовике прислали теплую одежду. Парни перестали раздеваться до маек во время баскетбола, площадку под который устроили на закрытом заднем дворе.

Ибо тоже играл. Он хорошо забрасывал трехочковый, лучше всех, его часто брали в команду. Он начал курить. Безусловно, за компанию, но больше от скуки. Поначалу лёгкие были против, он много кашлял, голова плыла, но со временем жжение стало казаться даже приятным. Время превратилось в странную вязкую массу, которая растягивалась и сжималась, но как минимум одна точка в ней была неизменной: когда выключали свет во втором часу ночи, Ибо доставал из-под подушки Барона, гладил осторожно — лишь бы не порвать — невидимые в темноте линии маркера на салфетке и прикладывал к губам. Он засыпал, просыпался и снова работал.

В отличие от других, работа у Ибо была всегда. Если не у археолога, для которого он стал скорее левой рукой, то у лао Е. Ибо неплохо разбирался в электрике, за это старик привлек его к оснащению здания — они меняли проводку по всему корпусу.

Где-то на лестнице между первым и вторым этажом Ибо узнал, что здание заминировано.

Плоскогубцы выпали из рук и с грохотом отбили путь на несколько ступеней вниз.

— Сколько килограмм тротила? — спросил он упавшим голосом.

— Да гуй знает, спроси лао Е, — был ответ.

Ибо спросил. Старик почесал голову и сказал, что немного, сейчас едва ли двадцать килограмм, а должно быть сорок. Представить масштаб разрушений не получалось, не хватало знаний, но Ибо был уверен: этого достаточно, чтобы снести здесь все.

Здание теперь не напоминало заброшенный завод среди таких же безжизненных складов и ангаров. Больше полутора месяцев шли работы, изменения накапливались понемногу, пока в один день Ибо не заметил, что здание превратилось в отель, уровнем напоминающий "Фермонт" — повсюду паркет и мрамор, дубовые столы с цветами, сумасшедшие дизайнерские украшения под потолком. Вместо хлипких фанерных дверей теперь были двери из массива, комнаты оклеили тканевыми обоями. Ибо не один раз по просьбе археолога встречал машины, которые сопровождал тот самый секретарь управляющего из "Фермонта". Возможно, часть интерьеров перекочевала оттуда.

После новости о бомбах Ибо попытался сбежать снова, но уже не ночью, а днем, когда на короткие мгновения остался один. Он заполз под брюхо грузовику, зацепился руками и ногами за днище.

Он почти уехал. Метров через триста колеса на скорости угодили в колдобину. От мощного удара затылком у Ибо в глазах потемнело, он отпустил руки и рухнул вниз, прокатившись по асфальту. Грузовик остановился. Должно быть, Ибо заметили в боковое зеркало. Водитель, шапочно знакомый пухлый парень в комбинезоне, вывалился из салона, подбежал к Ибо и взревел так, будто тот был ему родным братом:

— Ты чего! Жить надоело?!

— Да нет, напротив, — выдавил Ибо, отшучиваясь, и осмотрел содранные ладони. Водитель чуть не плакал. Ибо должен был ему оправдание. — Я к… девушке хотел. Так ведь делали. Ну, кто-то. Вроде.

Парень покачал головой и утер глаза. Ветер с реки пронизывал до костей.

— Значит, вот как. Ты садись в кузов, я вернусь, скажу, что захотелось отлить, а ты тихонечко назад. Больше так не делай.

Ибо кивнул и обхватил протянутую ладонь. Его уже перестало удивлять то, что почти все парни здесь были нормальными. Понятными и довольно понимающими. С некоторыми хотелось дружить. Ибо не пытались побить, убить, унизить. Триада обещала стать второй семьей, и это были не просто слова. Для кого-то она была единственной.

Машина развернулась в переулке и поехала назад. Ибо выбрался из кузова, когда получил условный сигнал в виде однократного стука по водительской двери.

Содранные ладони заметил Дао-гэ, когда приехал. Он ничего не спросил, просто врезал коленом по яйцам так, что заплясали звездочки в глазах. Ибо не был готов. Он заорал: “Да за что?!” Дао-гэ показал средний палец и провел им по шее. Ибо, который думал кинуться или хотя бы сделать мстительную подсечку, затих.

— Козел, — пробормотал он ему в спину и показал средний палец.

— Привет от Сяо Чжаня, — бросил тот, не оборачиваясь.

Ибо знал, что за Сяо Чжанем присматривали. Дао-гэ несколько раз передавал такие “приветы”, но отказывался забирать письма. Ибо все равно писал их огрызком карандаша на огрызках бумаги. Выходило глупо и коротко — обычно в дверь туалета начинали требовательно стучаться. Ибо заталкивал записки под матрас, представлял, как потом отдаст всю груду с неловкой ухмылкой, за которой бы читалось, что на самом деле он вручает свое сердце. Нелепо, если подумать. Оно и так принадлежит Сяо Чжаню.

Ибо знал, что сегодняшний “привет” был последним. Вчера Сяо Чжань закончил картину, а Дао-гэ заявил, что присматривать за художником больше не будут. Ибо поверил — видел, сколько работы по собранию было взвалено на Дао-гэ. То, что он находил время на вербовку школьников и выбивание долгов в клубе, теперь казалось скорее исключением, которое едва помещалось в плотный график.

Единственная ниточка связи с Сяо Чжанем оборвалась, но это к лучшему. По крайней мере один из них уже свободен.

Происшествию с грузовиком и ноющей боли в яйцах пришлось отойти на второй план, когда Кун лаоши поймал Ибо и приказал монтировать выставку в галерее под руководством Шэнь-цзе.

Галереей называли комнату через коридор от актового зала. Раньше туда пускали ограниченный круг людей, который включал лао Е. Тот жаловался Ибо, что в одиночку приходится устанавливать камеры и сигнализацию. Именно в этой комнате будут выставлены произведения искусства от других группировок. Здесь произойдет подмена настоящего Ван Гога якудза на фальшивого.

Ибо впервые подумал, что у них с Ван Гогом фамилии звучат одинаково.

***

Ван Хань хорошо запомнил тот октябрьский день. Он устал как собака и вымок под злым хлестким дождем, пока после работы наворачивал круги по северу Шанхая. Часть дорог была перекрыта стройками — Пудун развивался с невероятной скоростью. Дома Мин-Мин сказала, что им каждые полчаса звонит какой-то молодой человек, но отказывается говорить с кем-то, кроме Ван Ханя.

— Не Ибо?

Жена взглянула на него как на недалекого, покачав головой, и перевела взгляд на серебряные часы, свадебный подарок, который не снимала даже дома. Пробормотала:

— Ну вот, сейчас.

Звонок не заставил себя ждать. Ван Хань снял трубку.

— Здравствуйте, с кем я говорю? — спросил молодой голос.

— Капитан Ван Хань, что вы хотели?

— Вы… — голос вдруг стих, растворился в шорохе. Ван Хань беззвучно жестикулировал в ответ на просьбы Мин-Мин объяснить, что происходит. Голос вернулся не просьбой, почти требованием: — Вы должны помочь Ибо. Пожалуйста. Он сказал, что вы поможете. Его задержали. Где-то закрыли, он…

— Кто вы? — потребовал Ван Хань.

— Я его друг, мое имя — Сяо Чжань. Капитан, мы можем встретиться? Только не у меня, здесь могут следить.

— Я назову адрес. Постарайтесь выйти из дома как можно незаметнее и ловите такси.

Сяо Чжань оказался высоким усталым человеком с пальцами, вымазанными краской. На вид — стереотипный художник, ровесник Ибо. С первым Ван Хань угадал, а мимо второго промазал на шесть лет.

Новость о том, что Ибо заперла триада в здании где-то на севере, где будет собрание триад и преступных кланов, ударила обухом по голове. Мин-Мин вскрикнула и отчаянно швырнула полотенце в раковину. Именно из-за этого Ван Хань перешел на кабинетную работу.

Когда выяснилось, что Ибо вскрыл какие-то документы, капитан взбесился до чертиков, но быстро перевел внутренний огонь на себя. Ибо не мог быть компетентен во всем, как любой новичок он понадеялся на удачу, он не был готов. Это все его, Ван Ханя, вина, и только его.

Оцепенение долго не проходило. Они сидели с Сяо Чжанем друг напротив друга, каждый в своих мыслях. Мин-Мин нервно расхаживала по кухне.

— Как он передал тебе мой номер?

— Написал на туалетной бумаге, — Сяо Чжань слабо улыбнулся и сделал большой глоток пива, которое выставила им жена. Кадык ухнул вниз. — Я вначале ошибся, перепутал шесть и ноль в двух местах…

— Как много ты знаешь? Об Ибо, я имею в виду. Обо всем?

— Поверьте, немного. Он мой… стал моим хорошим другом, мы познакомились в лунтанах. Я знаю его настоящее имя и то, что он полицейский под прикрытием.

Ван Хань не мог представить, зачем новообретенному другу, даже хорошему, нужно было называть имя и род занятий. Во время миссии. Регламент насчет подобных случаев четко описан, Ибо с ним был знаком.

— Мин-Мин, выйди, пожалуйста, — попросил он ласково и, когда жена послушалась, придавил Сяо Чжаня взглядом, который использовал на допросах. — Почему он это сделал?

— Когда я узнал, что он с триадой, я пытался его отговорить. Говорил, что они преступники и что даже если нет денег, такая компания не выход. Я думал, что мы… вытащим друг друга оттуда, из плохой жизни. Мы тогда чуть не поссорились, и он объяснил, что делает это для работы и большего сказать не может.

Сяо Чжань говорил искренне, но история начала разваливаться на части о поддельной картине и о том, как они с Ибо вместе решили разоблачить триаду на крупной махинации. Это звучало как сюжет гонконгского фильма. Хорошо работало, но не в реальности. Разоблачить махинации триады? Пара молодого полицейского с художником? Ван Хань моргнул и попробовал взглянуть на Сяо Чжаня отстраненно. Осознание пришло сразу. Ну конечно. Наверняка Сяо Чжань из этих. Дружбы длиной в пару-тройку месяцев недостаточно, чтобы один был готов крупно подставиться ради второго. Совершать “глупости” полицейских обязывает работа, а гражданских — сильное чувство, и скорее любовь, чем ненависть. Интересно, знает ли об этом Ибо?

— Что он еще рассказал? — Ван Хань решил не зацикливаться на деликатной теме.

— Он видел шпиль Восточной жемчужины. Сказал… как же сказал… слева? Кажется, да, он сказал, что слева далеко видел шпиль.

— Значит, Пудун… — пробормотал Ван Хань. Триада что-то замышляет практически у полиции под носом. Закрытые стройки, заблокированные дороги, промзоны. Здание могло находиться где угодно, но теперь у них был на руках район. Комиссар обещал помочь.

— И еще, — Сяо Чжань перевалился через стол, чтобы сказать совсем тихо: — У Ибо есть главный, Дао-гэ. Он тоже знает, что Ибо полицейский. Я не знаю откуда.

— И Ибо до сих пор жив?

Сяо Чжань устало откинулся на стуле.

— Я думаю… Дао-гэ не боится полиции. Может, он не считает, что один человек может им помешать.

— Это верно. Или он знает, что полиция куплена.

Ван Хань вспомнил тот факс, что пришел ему в кабинет в начале лета, этот белый листок с двумя именами новобранцев, который мог отправить только свой. Наверняка отправляли Кун Кэцяну, может, кому-то другому, но теперь важнее был не получатель, а отправитель. Как далеко они пустили корни? В глубине души неуютно ворочалось понимание, что этот Дао-гэ прав. Ван Хань давно работает в полиции, он знал, что все старания группы маленьких полицейских могут раствориться в одном звонке из больших чинов.

***

Ко второй половине ноября рисунок в партии в вэйци стал практически ясен. Каждый следующий день все больше черных фигур заполняли пустоты. По всей доске белые были в окружении, но хуже другое: белые, вопреки правилам, могли скрывать свой истинный цвет. Обратное редко становилось правдой, но Ван Хань узнал от комиссара Цзяна, что спящих агентов в южнокитайском Дацзюань было с два десятка. Горсть против нескольких тысяч, но даже малый островок белого на свободном крае доски иногда мог переломить ход партии. Ван Хань в это не верил, но ради Ван Ибо он должен был дойти до конца.

Ван Хань с сожалением отмечал, что стал подозрительным. Он окончательно перестал доверять собственному отделу за единственным исключением в лице старшего инспектора Вэня, с которым они служили уже больше двадцати лет. Кун Кэцян не просто так получил дело, которое требовало постоянных разъездов или присутствия в допросных. Ван Хань не мог допустить, чтобы Кэцян встретился с Сяо Чжанем. Тот закончил картину и теперь иногда приходил в участок. Поначалу это нервировало — за парнем следила триада, пусть Сяо Чжань и сказал, что к нему больше не будут приходить. Ван Хань не был склонен доверять таким обещаниям. Он все еще совсем немного, но сомневался в Сяо Чжане.

В один день он ушел с работы раньше, оставив все на Вэнь Чуя, чтобы проследить за парнем. Тот сел на автобус, долго ехал на запад, один вышел на остановке. По дороге, ведущей от высоток к низким домикам, здоровался с проходящими людьми. Ван Хань держался поодаль, привлекал внимание, но никто и не думал подойти к полицейскому в форме. Сяо Чжань повернул к дому, Ван Хань нырнул в высокую траву, нашел дыру в каменной кладке забора, к которой приник, чтобы рассмотреть поближе. В сумерках зажглось окно кухни с кружевными занавесками. Иногда там показывался Сяо Чжань, он стоял у плитки и помешивал что-то, что бурлило, как каша. Потом он исчез, а вернулся с пожилым дедом, которого нес на спине, как ребенка, и усадил за стол. Дед ворчал, но ел без капризов. Сяо Чжань принес ему пачку листов, карандаш, ушел из кухни и больше не показывался. Ван Хань так и сидел, привалившись к забору. Было зябко, жухлая трава начала мокнуть, но от вида высоких редких звезд на душе было хорошо. В звездах он не сомневался. Ван Хань взглянул на часы — опять не сдержал обещание перед Мин-Мин, — и все же дал себе еще час. Триады любили неблагополучные районы, они цвели здесь бурным цветом, как на удобрениях. Но за это время пришла только женщина, в которой по опустившимся уголкам глаз безошибочно угадывалась мать. Да, доверие однозначно стало гораздо более ценной валютой. Ван Хань вздохнул и с кряхтением поднялся. Пора домой.

Днем он продолжал работать над именами, что получил от Ибо. Те поначалу казались пустышкой. Ван Хань мечтал о какой-нибудь технологии, которая помогла бы разыскать нужную информацию на компьютере по общему мировому архиву. Он не мог найти ничего на иностранцев, ведь для этого потребовался бы запрос в другую страну. Ван Хань долго не решался передать список имен комиссару. Любой высокопоставленный человек мог работать с Дацзюань, и все же риск оправдал себя. Каналы комиссара в Сянгане раскрыли, что за личностью тамошнего японского бизнесмена по фамилии Сато скрывался аферист Такахаси Рё, известный своими схемами и у себя на родине, и в Шанхае десятилетней давности.

Таможенные службы, с которыми комиссар тоже дружил, передали, что виза господину Сато одобрена, бронь в отеле "Фермонт" подтверждена. Ван Хань хотел добиться встречи. Сато можно будет шантажировать, узнать место и время собрания. Если тот не пойдет на сделку, полиция раскроет бизнесмена, ему светит сорок лет тюрьмы. Оставался главный вопрос: какой должна быть сделка?

С Сяо Чжанем они были единодушны в том, что вначале нужно вытащить Ибо, потом — думать об остальном. Ван Хань не понимал, почему вообще обсуждает все это с посторонним, еще и гражданским. Ему не нужно было разрешение Сяо Чжаня, но взгляд, когда речь заходила об Ибо, напоминал ему взгляд Мин-Мин, которая убивалась из-за опасных миссий мужа. Оставлять парня в неведении не позволяла совесть.

— Пустите меня на встречу, — предложил Сяо Чжань, когда Ван Хань разлил им горячий чай по пиалам.

— Исключено.

— Я достаточно хорошо знаю японский.

— А он знает путунхуа. Кантонский, в конце концов. К тому же Сато может охранять Дацзюань.

— И что вы предлагаете?

Сяо Чжань был упрям. Хуже того, иногда на поверхность пробивалось отчаяние. За прошедшее время Ван Хань окончательно убедился, что Сяо Чжань из этих, и это запутывало и без того непростую партию. Ван Хань не нашелся с ответом, и Сяо Чжань заговорил, торопливо, словно боялся, что ему откажут сразу:

— Сато мог бы взять меня переводчиком и провести на собрание, а вы проследите за нами и начнете штурм.

Ван Хань сцепил пальцы и строго посмотрел из-за очков, но Сяо Чжаня это не проняло. Он вздохнул.

— Если нам вообще согласуют операцию… Во время штурма погибнут люди. Гражданский человек не может выполнять работу полицейского. Точка.

— У вас есть кто-то на примете?

— Да, пара человек с подходящим опытом.

— Но вы им не доверяете.

— Нет, но это может и не понадобиться. У нас есть время найти локацию самостоятельно. Или Сато укажет на место.

— А если он не знает? Что, если он сможет только провести кого-то внутрь? Мне-то вы доверяете?

— Чжань-Чжань… Там будут люди, которые знают твое лицо. Это небезопасно.

— Для Ибо это тоже небезопасно! Его тоже могут убить! — Сяо Чжань замер, оглушенный, словно до него только дошел смысл сказанного.

— Это работа полицейского, — медленно, по словам, проговорил Ван Хань, с трудом сдерживая раздражение, которое уже плескало через край.

— Нет, это вы бросили его туда! — обвинение обожгло больнее пощечины. — У него не было реального опыта, в этом мы с ним не такие уж разные! И не говорите мне про академию, это не одно и то же!

— Предлагаешь вылепить из тебя за три недели полицейского? — Ван Хань сказал язвительно, почти в шутку, но понял, что промахнулся, когда у Сяо Чжаня заблестели глаза.

— Да! — он будто схватился за соломинку. — Я буду заниматься, часами подряд! Сколько потребуете!

— Разговор окончен.

— Капитан Ван. Я знаю, что вы знаете, что я ваш лучший кандидат.

Сяо Чжань давил на больное. Ужаснее всего, он был прав. Ван Хань смотрел во внутреннюю бездну, она была холодна. У нее были глаза Ибо. Ван Хань был уверен: случись что с Сяо Чжанем, его не простят, не говоря о реальном шансе попасть за решетку.

— Ибо согласился бы со мной. Сяо Чжань, это не для тебя.

— Не для меня, — согласился он, и челка упала ему на глаза. — Но я знаю больше других и уже вовлечен. Потом, когда все закончится, я надеюсь, вы посчитаете мое сотрудничество как смягчающее обстоятельство в деле.

— Прости, в чем? В каком деле?

— Моем.

Ван Хань чуть не выплюнул не вовремя пригубленный чай на бумаги, но смог проглотить. Он засмеялся.

— И откуда возьмется дело?

Сяо Чжань посмотрел так, будто объяснял очевидное.

— Я мошенник, — на это Ван Хань едва не расхохотался снова. — Я подделал работу и отдал ее триаде. Я получал за это деньги. Я жил в их квартире.

— Если бы все мошенники были такими, моя жизнь была бы куда проще, — Ван Хань скрестил руки на груди, все еще посмеиваясь.

Несколько секунд Сяо Чжань выглядел растерянным.

— Так вы возьмете меня на встречу? — наконец, спросил он. — Будете учить меня?

— Только в крайнем случае. Я поговорю с комиссаром.

***

На Сяо Чжане был хороший черный костюм, лучший, что он когда-либо надевал в жизни. Фасон подчеркивал ноги, талию, добавлял объема плечам, те непроизвольно расправлялись, чтобы соответствовать. В таком костюме менялся взгляд. Как Сяо Чжань ни сопротивлялся, Ван Хань не дал надеть ему старую белую рубашку, а купил дорогую шелковую. Та облегала окрепшие за три недели непрерывного муай-тая мышцы. Оружие не полагалось, а вот тайский бокс, как Сяо Чжаню объяснили, был идеален для новичка. Муай-тай вырос из уличных боев, хаотичных и грубых, он требовал рефлекса, но не сложной техники. С рефлексами у Сяо Чжаня однозначно были проблемы. Поначалу он едва не выкашливал легкие от высокой нагрузки, мышцы сводило судорогами, и все же иногда тренер Чжан хвалил его. В последние дни даже чаще. Сяо Чжань не обманывался, противника он не вырубит, но по крайней мере сможет блокировать удары.

Сяо Чжань поправил волосы перед туалетным зеркалом и выпрямился. Он выглядел как человек, который сейчас выйдет ко вспышкам фотоаппаратов и поднимется на сцену, чтобы исполнить номер. Ибо тоже говорил, что по Сяо Чжаню плачут камеры. Отблеск этой несуществующей реальности льстил, изредка стучался в душу и тянул сожалением, но рисунки были Сяо Чжаню дороже.

Мысли, как привязанные, снова вернулись к Ибо. Сяо Чжань постоянно гадал, на что похож его день. Задавался ставшими банальными от своей важности вопросами: хорошо ли он ест, спит, отдыхает ли, не приходится ли драться. Иногда, в моменты, когда сознание готово было соскользнуть во тьму сна, но еще удерживалось на поверхности, Сяо Чжаню начинало казаться, что он придумал Ибо, как других своих персонажей. Выдумал и влюбился. Придумал обстоятельства — от столовой для водителей, где они встретились, до всего, что происходило после. Два месяца порознь дались по-настоящему тяжело.

В триадской квартире от Ибо не осталось ничего, даже завалявшихся трусов. Потом не стало картины и Дао-гэ с его дурацкими “тебе привет”. Образ Ибо сохранился лишь в паре быстрых набросков карандашом, которые делались ради позы, но не лица, да фотографии из парка. Ради нее Сяо Чжань потратил впустую оставшиеся на пленке кадры. Он нажимал кнопку затвора в темной комнате, чтобы на следующий день отнести все в ателье. Тридцать черных прямоугольников оказались в мусорке, на пяти фотографиях были городские пейзажи и только на одной Ван Ибо.

С ней и одной сумкой в руке Сяо Чжань переехал к матери, подальше от триады. Мама давно звала к себе, ей нужна была помощь с дедом, который заболел сильнее обычного. Болезнь портила и без того сложный характер. Сяо Чжань терпел, но без постоянной работы в мыслях поселилась тревога, поэтому он вцепился в Ван Ханя и все, что тот мог предложить.

Сяо Чжань в последний раз осмотрел свой костюм и ногти. Остатки краски получилось вычистить только вчера. Когда Сяо Чжань выйдет из уборной, его будут звать Чжао Юн. На создание этого человека полицейский штаб потратил до смешного огромную сумму денег. На арендованный костюм, машину, ужин в ресторане для самого Чжао Юна и двух полицейских, которые будут следить за обстановкой в зале. Людей, занимающихся делом триады, по словам капитана Вана, стало значительно больше. Расследование не могло оставаться герметично закрытым, но гриф “секретно” ограничивал круг людей, которые знали о том, что вовлечен Сяо Чжань.

Сяо Чжань пропустил у двери пожилого мужчину и направился в зал, где его перехватил официант и проводил к столику недалеко от бара.

Господин Сато оказался стареющим низким мужчиной с крашенными в черный волосами (выдавала чуть отросшая седина на висках). Сато не напоминал японца ни внешностью, ни манерами, его жесты были широкими и небрежными. Так вел себя человек, которому все в жизни сходило с рук. Отмеченный карпом мошенник.

Сато поднял на Сяо Чжаня взгляд и шумно высосал бульон из сяолунбао. Его бамбуковая корзинка была почти пуста.

— Ты не похож на полицейского, — сказал японец, когда Сяо Чжань представился. Его шанхайский был весьма беглым, пусть и с заметным акцентом. — Ну, а где погоны? Я не тебя жду.

Сяо Чжань перешел на японский. Ладони потели. Он давно не практиковался, несколько важных слов выучил заранее и теперь боялся, что не сможет их вспомнить в моменте.

— Меня, господин Сато. Я бизнесмен, а не из полиции, но у меня тоже с ними проблемы. Со мной, как и с вами, пытаются заключить сделку.

— Ха! Поверил! Дурацкий тест, — еще один надутый сяолунбао сдулся, как шарик.

Сато был иррационально противен. Даже чавканье тестом у него казалось нарочито скользким и громким. Сяо Чжань перевел внимание на меню, стараясь удержать лицо ровным.

— Я выгляжу как полицейский? — Сяо Чжань холодно вернул вопрос и поправил манжеты, нарочито затягивая движение. Японец поморщился. Сяо Чжань перевел взгляд влево. — Двое в синих пиджаках через два стола от нас. Они будут следить за нашим разговором, но не смогут узнать, о чем мы договорились. Я им совру, если мы с вами придем к пониманию.

Японец продолжал жевать, неотрывно рассматривая его. Сяо Чжань раздраженно процедил:

— Бросьте! Вам грозит до сорока лет, мне — всего десять.

— Моих людей тут больше.

— Тут нет ваших людей.

— Спорим?

— Насколько знаю, — Сяо Чжань перешел на китайский, в висках стучало от напряжения, — вы поссорились со всеми подельниками в Шанхае. На вас заведено дело не только в Японии, но и здесь. Вы ведь не думаете, что та пара под прикрытием — это все, что вам приготовили?

— Ну предположим, — наконец, Сато отложил палочки и выпрямился. — Что у тебя за бизнес?

— Искусство. Я арт-дилер, работаю на Италию. И я знаю, что на собрании будет много предметов искусства. Моему хозяину нужен Караваджо.

— Так ты из мафии? — Сато просиял. — Почему сразу не сказал. Зачем итальяшкам китаец?

— Я из римской китайской диаспоры. Но на собрание нас не пригласили, слишком далеко, — Сяо Чжань надеялся, что это было правдой.

Сато подался вперед. Впервые с начала разговора у него заинтересованно зажглись глаза. Сяо Чжань нарочно взял паузу и небрежным взмахом подозвал официанта. Он заказал сяолунбао, пусть мысль о бульоне и вызывала тошноту. Хотел показать, что они с аферистом мыслят в одном направлении. Комиссар Цзян объяснил, что для по-настоящему знающих бизнесменов маленькие знаки и намеки важнее слов. В Японии Сяо Чжаня научили тому же: нужно читать воздух.

— С чего вы взяли, что там будет этот… Каварадо?

— У всех нас свои источники, — Сяо Чжань сдержался, чтобы не поправить. Наступил идеальный момент ввернуть историю, вычитанную в газетах. — Картину украли из итальянской церкви в конце шестидесятых, варварски разрезали на части. Одна из них попала в руки китайской диаспоры. Не знаю, что происходило дальше, но часть оказалась в Шанхае. Диаспора пообещала, что если я получу ее, то получу их полную протекцию и убежище. У нас с ними… небольшие разногласия, я пытаюсь загладить вину. Я хочу, чтобы вы поручились за меня как за своего гостя на собрании. Или, может… — Сяо Чжань понизил голос. — Дацзюань уже здесь, и я могу с ними поговорить?

Японец покачал головой.

— Я и половины не понял, что ты сказал, но в общих чертах уловил. Тут нет Дацзюань, и я не поручусь за человека со стороны.

— Я из диаспоры, а значит, сторонний не больше, чем вы. Вы не якудза и не триада, но получили приглашение. Уверен, круг гостей не такой уж узкий. Поговорите с Дацзюань. Представьте меня своим секретарем, переводчиком, хоть другом, решать вам.

Подали корзинку с сяолунбао. Сяо Чжань ухватился палочками за упругие бока, однако не стал подносить ко рту, дожидаясь, пока Сато не возьмется за свой.

— Я все еще не услышал, что в этом для меня.

— Полиция ясно дала понять, что вам не пересечь границу. Кто-то из Гонконга уже сдал вас, — Сяо Чжань снова перешел на японский, чтобы Сато понял все, и медленно проговорил: — Вас некому защитить. Я вас заберу с собой, если получу Караваджо. В порту будет ждать частная лодка до нейтральных вод. Дальше рыболовный трейлер до Фукуоки, оттуда — на самолет в Рим. В Италии на вас нет дела. Моя сделка лучше полицейской.

Этого в сценарии Ван Ханя не было, Сяо Чжань перешел на импровизацию. Он осторожно надкусил бок сяолунбао и выпил бульон, надеясь, что его не вывернет на скатерть. Но бульон оказался приятным, его насыщенная пряность успокаивающе обволакивала желудок.

Японец спросил, комкая салфетку:

— Напомни, что мне предлагает полиция?

— Десять лет условно за выдачу местоположения собрания. Разумеется, без возможности покинуть страну.

— По всему выходит, они надеются всех накрыть? — японец вдруг засмеялся и смеялся долго, пока смех не превратился в рваный кашель. Отчего-то по шее пробежал холодок. — У них не получится.

— Тем более вам нечего терять, — осторожно сказал Сяо Чжань и улыбнулся. — Мне кажется, возможность вести ваш… многогранный бизнес не из-за решетки важнее.

— Плох тот бизнесмен, кто не заботится о своих конкурентах, а я не хочу ссориться с триадами. Я подумаю. У меня завтра экскурсии по музеям и попойка со старыми друзьями, так что приходи через два дня. К полудню. Отель "Фермонт".

***

Первой реакцией была нецензурная брань, но Ван Хань заменил ее ударом ладони по столу и вскочил, пытаясь отыскать слово, которое бы прозвучало… тактично.

— Это… — он посмотрел на Сяо Чжаня, который ответил невозмутимым взглядом ясных глаз, и вернулся на стул. — Это унизительно.

— Представьте, что это роль в кино, — Сяо Чжань легко пожал плечами и откусил кусочек рисового бисквита, который сам же принес к столу. Светло-желтые крошки рассыпались по блюдцу, одна — приклеилась к уголку рта.

Роль в кино, значит. Пусть будет так. Хорошо, что жена не слышала. Ван Хань все еще бурлил от гнева.

Этот проходимец, Такахаси, совершенно точно издевался и проверял границы своей наглостью. Он заявил, что местоположение собрания он не знает и не знает никто. В установленный час за каждым приглашенным приедет машина, которую несколько раз сменят по дороге. Также Такахаси заявил, что поскольку Сяо Чжань не актер, модель или певец, но зато красивый, то он смог вписать его только как любовника, с которым они никогда не расстаются. Раз Дацзюань и правда весьма охотно расширяет список приглашенных и туда могут прийти известные люди… Выходит, триада устраивает большую вечеринку у всех на виду. Ван Хань с ужасом понял, что там наверняка окажутся и большие полицейские начальники. Возможно, кто-то из мэрии. Возможно, и комиссар Цзян, но Ван Хань гнал эту мысль. Тот еще ни разу не дал усомниться в своей преданности.

Ван Ханю не давала покоя эта роль “любовника”. Он смутился и зажевал рвущийся наружу вопрос про то, что именно Сяо Чжань должен будет делать. Важнее было проработать все сценарии операции.

— Тебя совсем не пугает то, что ты все-таки туда поедешь?

— Немного, — отозвался Сяо Чжань. — Но я… хотя бы буду точно знать, что Ибо жив. Вместе не страшно.

Это прозвучало нежно, а губы тронула улыбка. Ван Ханю стало неловко, будто он случайно подсмотрел за целующейся парочкой. Он кашлянул:

— Вот кстати про это. Ты не ищешь Ибо. Мы проговаривали, какой твой основной ход действий?

— Прятаться и ждать.

— Верно. В идеальной ситуации ты вообще не заходишь в то здание, находишь предлог остаться снаружи и ищешь укрытие. Это понятно? — Сяо Чжань кивнул. — Если ты все же в здании, ты забиваешься в какой-нибудь шкаф и ждешь, пока тебя не найдет полиция. Не больше. Остальное — наше дело.

— А если меня увидит кто-то знакомый?

— Если между вами есть дистанция и у него нет оружия, — беги и прячься. Если догнал, или дистанции нет, или есть оружие — не сопротивляйся. Если тебя посадили под замок — это хорошо, просто жди нас. Любой вариант, в котором ты… жив — хороший. Так что никакого геройства. Еще раз. Ван Ибо в твой план не входит. Ясно?

— Так точно, капитан, — Сяо Чжань улыбнулся, Ван Хань позволил ему эту шутку и тепло похлопал по руке. Он и правда… привязался к парню за это время. Хороший парень. Целеустремленный, преданный, умный. — Несколько лет, и из тебя бы получился хороший полицейский. От чистого сердца.

Он немного помялся, открыл ящик стола и все же положил перед Сяо Чжанем кобуру. Это статья, он понимал.

— Я… я даю тебе оружие, мне так будет спокойнее. Я знаю, тренер Чжан тебя возил на полигон, хотя не должен был. Это все запрещено, так что помалкивай и… — он нахмурился. — Надеюсь, тебе не придется его использовать, потому что иначе дело станет настоящим для нас обоих.

Chapter Text

Ибо подпирал стену около кухни, следил за тем, как повара пинцетами выкладывали на тарелках золотистые креветки и тонкой струей соуса писали иероглифы. Каждому гостю — особая надпись. Ибо уже ничему не удивлялся, он терпеливо ждал, когда начнется штурм. Пока его задача была простой: забрать тарелки на серебряный поднос и отнести к нужному столу. Фрэнсис, татуированная по самую шею девушка с короткой стрижкой, глава над едой и официантами — а значит, и Ван Ибо, — ушла на перекур. Даже ее железные нервы уже не выдерживали, а прошел едва ли час от начала.

Сбоку к Ибо привалился Ливэй. Тот странно смотрелся в белом костюме с черной бабочкой и чувствовал себя явно неуютно. Цветастые рубашки для Вэй-Вэя были второй кожей.

— Уже придумал? — спросил он и кивнул на раскрытые двери в конце коридора. В том зале проходил торжественный ужин. За круглыми столами сидели по группировкам, но в лицах некоторых гостей Ибо мерещились известные актеры. Разброс нарядов сбивал с толку: от неприлично богатых до простых. Людей здесь было как на большом мероприятии, какой-нибудь кинопремии. Бонз окружали любовницы или любовники, дочери и сыновья, переводчики. Собрание казалось не деловой встречей глав, а скорее праздником жизни для всех, кто процветает на теневой стороне.

Вне зависимости от внешнего вида гостей официанты обязаны были следить, чтобы у всех еды и напитков было в достатке. А за официантами следили охранники. Те стояли по периметру зала, у каждой группировки свои. Фрэнсис велела предлагать охране все то же, что и хозяевам, но они были слишком напряжены, чтобы съесть что-то, кроме жалких канапешек.

— Я бы никому не вдул, — ответил Ибо и получил тычок в ребра.

— Ой, да ладно! Там такая есть, идем покажу, наверняка модель, — Ливэй настойчиво потянул Ибо за рукав. Повара еще не закончили со своими креветками, так что Ибо поддался и пошел следом.

Они осмотрели зал. На небольшой сцене в передней и задней части помещения танцовщицы исполняли традиционные танцы, с потолка свисали цветочные гирлянды и лампочки. Безумно красиво, если бы голову постоянно не сверлило мыслью, что здание заминировано с общего согласия. Ибо гадал, разберут ли всю эту роскошь в конце или просто взорвут.

— Стол на три часа, деваха в голубом, что скажешь? — шепнул Ливэй и кивнул подбородком. Показал бы пальцем, охранник мог бы расценить это как повод палец сломать.

Ибо скользнул взглядом по танцовщицам, по девушке, о которой говорил Вэй-Вэй, и дальше, к столу, где в традиционных одеждах сидели японцы, а среди них в черном костюме…

Горло сжало спазмом, нос и глаза защипало. Трудно было поверить, что он действительно видит перед собой Сяо Чжаня. Ибо уже проходил мимо этого стола, Сяо Чжаня там не было.

— На… — Ибо сглотнул ком и вытолкал застрявшее: — На два часа.

Сяо Чжань был далеко. В спертом воздухе закручивался неверный сигаретный дым, но Ибо ни с кем бы Сяо Чжаня не спутал, второго такого нет. Видимо, тот пришел совсем недавно. Его тонкая приклеенная улыбка, застывшие плечи, чересчур медленные движения вилкой, которой он накалывал и подносил ко рту салат, выдавали страх. Какой-то мерзкий коротышка шептал Сяо Чжаню на ухо. Ибо отсюда видел, как того коробит, но отказать не может. Кровь жарко окатила ладони. Мысленно Ибо уже метнул что-то маленькое и очень тяжелое в коротышку. От силы удара голову бы откинуло, а губы больше не касались бы нежной мочки.

— Та крупная? — Ливэй продолжал городить, не заметив перемены в Ибо. — Она же старая, еще и японка. Но если нравится, я не осуждаю! Хотя…

Ливэй заткнулся, когда Ибо прижал его к стене, удерживая шею локтем. Ливэй выпучил глаза и засипел:

— Я же сказал, что не осуждаю! Да блин, Чэнь Шо!

У Ибо в голове будто щелкнул выключатель, все ненужное погрузилось во тьму. Картина произошедшего с Сяо Чжанем за последние месяцы сложилась мгновенно. Тот нашел номер Ван Ханя, связался с ним, а дальше… почему-то оказался здесь.

— Где Дао-гэ? — в голове Ибо лихорадочно прокручивал всех местных сорок девятых, любых людей, кто мог бы еще узнать Сяо Чжаня в лицо.

— Ты меня пугаешь!

Ибо встряхнул Ливэя и повторил вопрос.

— Ты видел Дао-гэ?

— Только около галереи, мы же вместе были! Больше нет! — Ибо отпустил. Вэй-Вэй смотрел на него обиженно, потирая ладонью шею. — Это обязательно было?! Придурок.

Придурок, который убил бы, чтобы вытащить Сяо Чжаня отсюда.

Не извинившись, Ибо вернулся на кухню, собрал на поднос готовые тарелки и пошел в зал. Фрэнсис сказала, что креветки он должен принести на стол на двенадцать часов, потом на девять и только потом на два. Подождут. Ибо направился к Сяо Чжаню. Он шел быстро, но с опущенным взглядом — любое его действие могло спровоцировать охрану.

За столом еще не закончили с салатом, места на сраные креветки не было, но Ибо невозмутимо переставлял бокалы шампанского, двигал тарелки, чтобы место появилось. Он чувствовал на себе удивленные взгляды, чувствовал взгляд Сяо Чжаня, полный надежды. Ибо будто осветило светом софита, и он стал очевидным, все, что копилось в темноте, выплыло на поверхность, и теперь разрывало его на куски, выворачивало наизнанку.

Ибо встал у Сяо Чжаня за спиной и почтительно спросил:

— Вы закончили с салатом, господин? — голос дрогнул.

Сяо Чжань прошелестел, что да, и сам поставил тарелку на поднос. Их с Ибо взгляды встретились на долгую секунду. Мир застыл, как в тягучей смоле, и только сердце медленными глухими ударами пробивало себе путь вперед, к Сяо Чжаню.

Блестящие прекрасные глаза. Большие, с подчеркнутой мягкой вуалью ресниц линией века. Испуганные глаза, уставшие. Они светились — так же, как и тогда, под фонарем около дешевого бара. Было больно смотреть на них, так он их любил. После долгой разлуки еще глубже и трепетнее. Ибо любил Сяо Чжаня всем собой и совершенно точно навсегда.

Ибо понимал, что ему нужно уйти, что случайные люди так друг на друга не смотрят, коротышка что-то заговорил на ломаном китайском, а охранник с танто¹ уже сделал шаг в его сторону. Он заставил себя выпрямиться и перевести взгляд — прямо в двери, ведущие на кухню. Откуда смотрел обиженный, не понимающий ничего Ливэй.

— Простите, — тихо обратился Сяо Чжань, — не проводите меня к туалету?

Следом он повернулся к коротышке и спросил что-то на японском. Коротышка растянул губы и кивнул, напоследок похлопав Сяо Чжаня по ладони. Тарелки на подносе у Ибо дрогнули, крайняя оказалась в опасной близости к краю.

По правилам гостей провожали к уборным официант и охранник — человек от Дацзюань и от группировки, — но за Сяо Чжанем японец с танто так и не пошел. Ибо передал свой поднос проходившему рядом Бовэню, который направлялся к кухне, и повел Сяо Чжаня к выходу.

— Господин, — с другими Ибо не имел права даже заговорить, — почему к вам не приставлена охрана?

— Это охрана якудза. Господин Сато не якудза, он только сидит с ними. А я… лишь его любовник.

Ибо сжал кулаки. На что Сяо Чжань должен был пойти, чтобы оказаться здесь? Почему Ван Хань допустил, чтобы Сяо Чжань оказался здесь?

Они вышли из зала под бурные аплодисменты — в кульминационный момент танца девушки переплелись в сложную фигуру дракона, одни стояли на плечах у других. Мышцы на худых ногах, скрытых слоями воздушных тканей, подрагивали, улыбки были вымученными, макияж плыл в дыме сигар, кто-то явно сдерживал кашель. Только бонзы имели право курить за столами. Остальные семенили к главному входу и курили быстро, будто боялись, что их застукают.

Коридор встретил прохладой и сквозняком. Ибо должен был остаться у туалета снаружи, дождаться гостя и проводить обратно, но никого вокруг не было. Когда Сяо Чжань скрылся за дверью, он скользнул следом, их губы встретились на полпути. Ибо ударился затылком о косяк, с такой силой Сяо Чжань вжался в него телом. Пальцы вплелись в волосы, те хрустнули от количества удерживающего их геля, языки сплелись. Ибо пытался, не разрывая поцелуя, прошептать, что он безумно скучал, двигал бедрами, и Сяо Чжань притирался к нему. Ткань брюк неприятно терла кожу, но боль и возбуждение доказывали, что они живы и по-настоящему рядом. От кафеля отражались сладкие мокрые звуки поцелуев. Ибо ловил ртом все вздохи, почти беззвучные стоны, собственное имя и готов был поклясться, что слышит мысли Сяо Чжаня. Они думали об одном и том же. Ибо расстегнул пиджак, провел руками по телу, за два месяца оно стало жестче. Жадное и темное в Ибо просило увидеть все, каждое изменение, он хотел взять Сяо Чжаня прямо здесь. Грудь горела от недостатка воздуха, от его переизбытка. Пальцы нащупали портупею и пустую кобуру. Уже почти затвердевший член передумал подниматься.

— Бао, баобэй, что это? — сипло спросил Ибо.

— Капитан дал, но его отобрали… тут у всех отбирают. Что я ему скажу?

Ибо потряхивало, но он едва не улыбнулся. Переживает за служебное оружие, надо же.

— Не думай об этом. Ты молодец. Ты все сделал правильно, — прошептал он и зажмурился, чтобы спросить. — Ты сказал… любовник. Я пойму, если ты был вынужден… с тем японцем?

Сяо Чжаня передернуло, он быстро затряс головой.

— Нет, нет, нет! Это прикрытие. Сато думает, что заключил сделку со мной, а не с полицией. Он мог провести меня только так.

— Это все должен был делать другой полицейский, — прорычал Ибо, едва сдерживая гнев.

— Я настоял… ну то есть… капитан не доверял никому, а я уже погружен. Мы боялись слива из полиции и что тебя убьют, поэтому…

— Это было очень глупо! Ты ведь!.. А если бы Дао-гэ тебя увидел! — Ибо заставил себя заткнуться от виноватого потухшего взгляда. Блядь, Сяо Чжань сделал все это из-за него. И разумеется, уже знает все, в чем Ибо мог бы его укорить. Он нашел его пальцы и сжал. — Чжань-гэ, не слушай меня, пожалуйста. Я не это хотел сказать. Ты невероятно смелый. Самый смелый человек из всех, кого я знаю. Я очень, очень рад тебя видеть.

Сяо Чжань криво улыбнулся. Ибо понимал, что задел. Идиот. Разумеется, Сяо Чжань бы не полез, если бы был другой выход. Должно быть объяснение, но потом.

— Скажи лучше, что знаешь, как нам выбраться.

Ибо подошел к раковине и плеснул водой в лицо. Зеркало отражало возбужденные черные глаза, но голова мыслила ясно. Вначале — вытащить Сяо Чжаня, потом — предупредить Ван Ханя о минировании и разработать план по захвату здания. Если получится — добраться до кабинета археолога, вытащить из-за шкафа тетрадку, в которую Ибо выписывал всю информацию, что проходила через его руки.

Сяо Чжань показался в отражении и, немного подумав, устроил подбородок на плече, обвил руками талию. Ибо рассматривал его лицо. Влажные губы чуть потеряли контур, как всегда быстро. Он пытался угадать, что именно изменилось в Сяо Чжане за это время. Тот казался прежним, и все же появилось что-то новое, незнакомое. Ибо знал, что о нем думают то же. Им потребуется время, чтобы найти друг друга заново.

Он повернул голову, чтобы поцеловать Сяо Чжаня в щеку.

— Ты знаешь, где припаркованы машины?

— Где-то внутри. Капитан велел мне сбежать, как только окажусь на улице, но машина въехала через здание, потом в туннель и сразу внутрь. Я должен был дождаться полиции, — голос надломился, вдох дался Сяо Чжаню с трудом. Похоже, адреналин в крови почти выгорел.

— Главное, что полиция уже ждет снаружи. Мы скоро выберемся, Чжань-гэ.

Он мысленно прикинул план помещения и количество охраны — шансы без вопросов добраться хотя бы до реки стремились к нулю, а о туннелях Ибо ничего не знал.

— Я бы… не был так уверен, — выдавил Сяо Чжань. — Сато сменил несколько машин. Может, у полиции не получилось. Может, они меня потеряли.

Собрание шло уже около часа. Если полицейские машины на позициях, они бы не затягивали начало операции. Возможно, они окружают здание, снимают стрелков, но чутье подсказывало, что вряд ли. Лучше исходить из того, что Ван Ханя снаружи нет. Без машины далеко не уйти, и эти снайперы…

Ибо достал из кармана сигареты с зажигалкой и отдал Сяо Чжаню.

— Если кто спросит — у тебя закружилась голова, и ты захотел покурить на улице, я тебя провожаю.

— Ты теперь куришь?

— Да.

По лицу Сяо Чжаня пробежала тень. Ибо не собирался оправдываться.

Они вышли в коридор. Навстречу прошло две тройки: женщины в блестящих кремовых платьях со свитой. Ибо повел Сяо Чжаня в сторону актового зала. На стуле в проходной дремал охранник, второй чистил разобранный пистолет.

Они проскользнули мимо главного входа и свернули в левый коридор, где располагались частные комнаты, предназначенные для переговоров. Еще дальше была галерея с предметами искусства, которые будут выступать гарантами сделок. Ибо видел несколько экспонатов, но ни у одной картины не мог даже предположить автора. Понимал только, что раз работы здесь, то это мировые шедевры, которым место в музеях.

Ибо остановился около комнаты, той самой, через которую он надеялся совершить свой первый побег. Вчера он подслушал у строителей, что в дальней части забора была дыра, которую не успели залатать и просто закрыли плитой. У Ибо не было времени проверить.

Одновременно с тем, как он повернул ручку, бронированные двери со сложными замками открылись, оттуда выскользнул Дао-гэ.

— Какого хуя тут… — пробормотал он, и в следующую секунду на Ибо был направлен пистолет. С такого расстояния не промахнуться. Дао-гэ держал оружие крепко, правильно, будто выученный. Он склонил голову к плечу и тут же перевел пистолет на Сяо Чжаня. Ибо будто ударили током, он не дернулся только усилием воли. Лишь бы не спровоцировать. Дао-гэ выглядел как псих. Он тяжело дышал, по вискам катились бисеринки пота. За его спиной горели под софитным светом старинные картины.

— Это Вермеер? И Караваджо? Серьезно? — шепнул Сяо Чжань, из него вырвался высокий смешок, еще один, он зажал рот руками, пытаясь сдержать нервное хихиканье.

Ибо поднял руки и медленно вышел вперед, загораживая Сяо Чжаня собой.

— Дао-гэ, давай поговорим.

— Я хочу тебя убить, ублюдок. Вообще-то, именно это я сделаю. Вначале его, потом тебя.

— Там у входа охрана. И японцы, — Ибо надавил на последнее слово.

— А я убил предателей, которые взломали сокровищницу, и всех спас. Эй, Сяо Чжань, — Дао-гэ дернул пистолетом. — Если ты здесь, полиция тоже? Дай угадаю, капитан Ван Хань?

— Мне дали полчаса, чтобы найти Ибо, — Сяо Чжань справился с собой и сделал шаг вперед. — И если мы не выйдем сейчас же, начнется штурм.

Ибо оценивал обстановку. Дао-гэ, натянутый до предела, напоминающий пса перед прыжком, все же медлил. Мог бы выстрелить сразу, но этого не сделал. Скорее всего, он и правда опасался прихода японцев, но жуткая полуулыбка сбивала с толку. Дао-гэ свободной рукой снял с пояса рацию и спросил:

— Вышка, обстановка снаружи?

— Чисто, — ответили через помехи.

Дао-гэ взвел курок.

— На хрена ты сунулся? Блядь, это просто смешно. Я считал тебя умным. Ты до сих пор не понял? Верхушка полиции давно куплена, Ван Хань ничего не изменит.

Ибо понял, что обращались не к нему, а к Сяо Чжаню. Тот глубоко вздохнул и обхватил локоть Ибо.

— Прежде чем выстрелишь, ублюдок, лучше подумай хорошенько, с кем я сюда попал. Я же не тупой, чтобы прийти без гаранта безопасности. Господин Сато скажет якудза про картину, если мы умрем, и тогда проблемы будут у тебя. Сато не с вами. В отличие от тебя, полиции он боится. Даже Ван Ханя.

Тонкие ноздри Дао-гэ раздувались, будто пытались распознать правду или ложь по запаху.

— Блеф.

— Можем сходить к столу спросить. Сато грозит сорок лет тюрьмы. Он потерял друзей, которые могли бы за него поручиться. И, видимо, не верит, что Дацзюань ему помогут. Он немолод и боится сдохнуть за решеткой, — Сяо Чжань помолчал и заговорил мягче: — Я вижу в той комнате Ван Гога. Ты уже заменил его, да? И раз полиции снаружи нет и все куплены, то триады в безопасности. Мы с тобой всегда говорили прагматично. Ты можешь отпустить нас. Дао-гэ. Просто отпусти нас, и якудза ничего не узнают. Ты выиграл. Вы выиграли. Не надо убийств, прошу тебя.

Ибо видел, что Дао-гэ в этот момент правда ненавидел его, и Сяо Чжаня, и положение, в которое себя загнал. Дао-гэ бы выстрелил, он наверняка убивал, но никогда не применял насилие без причины. Причина была, но Ибо нутром чувствовал, что они оба Дао-гэ небезразличны. Иначе зачем до последнего пытаться перетянуть на свою сторону, идти на уступки и передавать нелепые “приветы”, когда можно было забить. Убить.

Дао-гэ провел пятерней свободной руки по отросшему ежику.

— Если отпущу, вы приведете капитана. Даже это может испортить нам вечер. Это будет неприятно.

— Нет. Обещаю, нет. Они меня потеряли, мы просто уйдем!

— Не тебе обещать! — рявкнул Дао-гэ и кивнул на Ибо. — Сделка. Последняя, блядь, сделка с тобой. Если приведешь полицию, я их взорву. А потом найду Сяо Чжаня и убью, ты меня понял?

— Убери пистолет, — процедил Ибо.

— Я не услышал.

Лао Е разработал схему так, чтобы взрывы были контролируемыми. Можно взорвать подступы к зданию, один его угол или второй этаж. У триад будет достаточно времени, чтобы сбежать по туннелям, даже если это испортит им праздник.

— Я тебя понял. Я согласен.

Дао-гэ не убрал оружие, но опустил так, что выстрел пришелся бы в ноги. Ибо переплел с Сяо Чжанем пальцы и крепко сжал, чтобы их потные холодные ладони не выскользнули.

— Прикажи вышкам, чтобы пропустили, — Ибо слышал себя как со стороны.

Взгляд у Дао-гэ помертвел. На секунду показалось, хрупкому договору конец, но он поднес рацию ко рту и сказал: “Официант в белом и черный костюм — пустить”.

Перед тем как Ибо зашел в комнату, Дао-гэ сказал:

— Привет Бу лаоши, — и сплюнул под ноги.

Ибо знал только одного Бу лаоши из полицейской академии. Он замер, но Сяо Чжань уже потянул его внутрь, без слов умоляя поторопиться.

Дело осталось за малым — открыть раму окна, перебраться через низкий подоконник, спрыгнуть на загаженный бычками асфальт, где Ибо выкурил не одну сигарету, и побежать к дальнему углу забора. Они с Сяо Чжанем на счет три ухватились пальцами за неровный край плиты и через несколько минут пыхтений и рывков смогли освободить проход. На их счастье дыра была достаточно широкой, чтобы не застряли плечи. Пришлось ползти по-пластунски, испачкать костюм. Ибо сбросил пиджак с бабочкой, остался в черной рубашке. На обратной стороне забора в их с Сяо Чжанем сердца уткнулись красные точки, пульсирующие, подрагивающие, обещающие смерть. Прицелы держались несколько мучительных мгновений, пока не исчезли.

Оба одновременно вздохнули.

Ибо обернулся к Сяо Чжаню, у того в глазах застыли слезы, губы были сжаты, чтобы не дать им пролиться. Увидев это, Ибо захотел что-нибудь разрушить и завыть зверем в голос, потому что пока распадался на частицы сам. Сяо Чжань не должен был пережить ничего из этого, его нужно было беречь, с самого начала не дать. Ибо всю жизнь будет откупаться, как и чем угодно, сделает так, чтобы Сяо Чжань никогда не пожалел о сегодняшнем дне. Если после пережитого Ибо позволят остаться рядом.

— Еще немного, — сдавленно пообещал он, снова нашел руку Сяо Чжаня, поцеловал перепачканные костяшки, и они побежали.

Быстрыми тенями они летели вдоль забора, потом вдоль темных мертвых переулков, ориентируясь на затхлый запах воды, пока не вышли к реке, которой было все равно, что происходит вдоль ее берегов. Далеко слева угадывался шпиль “Восточной жемчужины” и где-то там же — полицейские сирены, но ни одного сине-красного отсвета не было видно.

Ибо считал шаги. Они прошли ту самую злополучную колдобину на дороге, оба напряженно вслушивались в завывания машин. Ибо на автомате запоминал редкие вывески, любые опознавательные знаки.

Он ждал, когда Сяо Чжань заговорит. Казалось, ждал, что ему вынесут приговор.

— У тебя есть деньги? — спросил тот через двадцать шагов. — Мне надо выпить. Нет, мне надо напиться, чтобы утром ты мне сказал, что всего этого не случилось.

Денег у Ибо не было. Он собирался извиниться за это, как вдруг воздух за их спинами содрогнулся, замер и взорвался, выплеснув в небо низкий столб пыли и огня.

***

— Это что, взрыв? — Ван Хань повернулся к инспектору Вэню, когда раздался грохот. Вэнь Чуй дал по тормозам, Ван Ханя тряхнуло так, что едва не выдернуло к лобовому стеклу. Машина встала, освещая фарами переулок, один из десятков одинаковых, что они проехали. Ван Хань яростно выкрутил ручку, чтобы открыть окно, и прислушался. Грохота больше не было, звучали далекие сирены машин, которые прочесывали район. Он крикнул: — Гони! — и передал сигнал остальным по рации.

Инспектор Вэнь дал задний ход, вырулил на набережную. Ван Хань увидел столб дыма на севере. Они гнали к нему по набережной, в боковом зеркале отражалась вереница догоняющих машин.

Ван Хань никогда в жизни так не молился. Он чувствовал, что взорвалось то самое здание. Они потеряли Сяо Чжаня после моста на Пудун, в одной из многочисленных строек. Черная машина заехала в ворота и просто скрылась из виду, будто провалилась под землю. А где Сяо Чжань, там может быть и Ибо.

Здание стояло близко к реке, но не выдавало себя светящимися окнами. Снаружи оно казалось бы таким же мертвым, как и промзона вокруг, если бы не дым, если бы не взорванный угол, который обнажил скелеты дорого обставленных комнат и бьющие искрами лампы.

Полицейские машины заблокировали набережную, по ним тут же открыли огонь из укрытий. Стреляли спереди — из пистолетов, сверху прицельно — должно быть, снайперы. Ван Хань открыл дверь и выбрался наружу, используя ее как щит. Он отдал команду оперативникам и снял рацию.

— Комиссар Цзян, запрашиваем подкрепление, запрашиваем пожарные службы! Пудун, седьмой квартал! Всех кого можете! У нас тут бомбы, снайперы и стрелки!

Подкрепление было в пятнадцати минутах.

Огонь начал распространяться по зданию, но других людей, кроме стреляющих в черном, не было видно. Ван Хань заподозрил неладное. Стрелки не пытались прорваться на их позицию, они лишь сдерживали отступление. Туннели. Только это могло объяснить, как они потеряли машину Сяо Чжаня. Где-то есть туннели, которые ведут к мосту из Пудуна.

— Комиссар, нам нужно перекрыть мосты! Повторяю, перекройте мосты!

Из здания показалась обожженная женщина в блестящем ципао, в руках она держала туфли на высоком каблуке, за ней — рыдающая девочка, которая цеплялась за женщину, но та смотрела в небо и не реагировала на плач.

— Гражданские! Прикрывайте! — крикнул инспектор Вэнь и дважды выстрелил в черного охранника.

Ван Хань понимал, что женщина перед ними кто угодно, но не гражданская. На собрании не было невиновных, но смерть от огня или пули не заслужил никто.

Вскоре из-за угла здания показались еще три фигуры — кто-то в черном тащил низкого мужчину в белом, еще один — побежал к девочке и схватил ее на руки. Сквозь дым и плывущий от жара воздух Ван Хань узнал Сяо Чжаня и Ибо. Потом показались еще люди — девушки в шелках, мужчины, напоминающие официантов, они спрыгивали со второго этажа или появлялись из-за угла, кричали, плакали, горели. Взорвалась еще одна часть здания. Охраны в черном становилось все меньше, они растворялись в хаосе, выстрелы сверху прекратились. Ван Хань понял, что их переиграли. Время ушло. На чьей стороне все это время был комиссар Цзян?

— Какой приказ? Капитан? — инспектор Вэнь коснулся его плеча, Ван Хань вздрогнул.

— Наступаем. Вытаскиваем раненых. Всех в ближайшие больницы, в наручниках. Крайние в ряду блокирующих машины — к мосту на Пудун, будьте готовы к перестрелке.

Ван Хань вскинул голову на выстрел. Та самая женщина в ципао бросила туфли, в вытянутых руках она твердо держала пистолет. В нескольких метрах от нее девочка рыдала уже в руках Ибо. Его правое плечо было прострелено, рука болталась плетью.

Ван Хань закричал, выхватил пистолет у растерявшегося Вэнь Чуя и выстрелил в женщину быстрее, чем та оборвала жизнь Ибо. Она рухнула, прижимая ладонь к бедру. К ней подскочил Сяо Чжань, вырвал оружие и отбросил в темноту.

— А где ваше… — инспектор Вэнь понял только сейчас и кивнул самому себе. Этот человек — могила, Ван Хань его давно знает. Не выдаст.

Минуты, что полицейские таскали раненых, казались бесконечными. Тут были пулевые, ломаные конечности, страшные ожоги, которые даже нечем полить, хотя вот она, вода, забирай. Громче всех рыдала та девочка, уже над женщиной, которую ранил Ван Хань. Тот убедился, что это была не артерия, и отдал свой ремень на перетяжку.

Наконец приехали пожарные, скорая помощь, прекратились взрывы. Погорельцы сидели, привалившись к парапету, или лежали прямо на асфальте. Ван Хань нашел свободную минуту, чтобы отыскать в этом хаосе Ибо, плечо которого было перевязано рукавом рубашки Сяо Чжаня. Они вместе сидели над телом круглолицего парня с крупными пигментными пятнами.

— Ибо! — окликнул Ван Хань.

Тот поднял грязное от копоти лицо, и крупные слезы, падающие одна за другой, вычистили себе две дорожки.

— Угорел, — тихо сказал он и нерешительно накрыл лицо парня белым пиджаком.

Ван Хань чуть не взвыл. Это была катастрофа. Воздух дрожал и трещал от пожара, вокруг стонали люди.

— Это моя вина. Я виноват перед вами обоими.

Ибо покачал головой. Потерял кровь — губы у него слегка побледнели, движения замедлились.

— Я думал, это Дао-гэ. Но Вэй-Вэй сказал, что коротнула проводка на втором этаже, пошел отсчет бомбы. Лао Е не мог отключить, всех эвакуировали, но два взорвалось. Там везде заряды, Хань-гэ, скоро бахнет остальное. Уводите людей, — он замолчал, устало привалился к Сяо Чжаню, тот приобнял его за бок и прислонился губами к виску. — Вэй-Вэй… сказал, там был туннель. Я не знал. Они закрыли решетки, солдат оставили выбираться самих. Чтобы отвлечь. Твари… такие твари. Неужели нельзя было… можно же было оставить открытыми…

Ван Хань беспомощно опустился на колени рядом и посмотрел на Сяо Чжаня.

— А ты как, не ранен?

Тот мотнул головой.

— Ему нужно в больницу. Я поеду.

— Чжань-Чжань… — опять начал было Ван Хань, но замолчал. Даже если услышит слова прощения, камень с души это не снимет. Операция — полный провал. Они даже близко не были готовы. Гражданского отправили в пекло. Десятки пострадавших.

— У меня забрали ваше оружие, — сказал Сяо Чжань.

— Не беда. Я благодарен небу, что вы живы. Это главное.

По крайней мере последнее прозвучало искренне.

***

Врачи настояли, чтобы Сяо Чжаню поставили капельницу, дали кислородную маску. Он лежал на кушетке с закатанным до локтя рукавом, пока отчаянно краснеющая медсестра обрабатывала ему ссадину на лице. Спирт обжигал кожу и испарялся, оставляя за собой приятную прохладу. Девушка кусала губы — так сильно хотелось задать вопрос.

— Что там произошло? — наконец не выдержала она.

Сяо Чжань вздохнул, под маской стало влажно и жарко.

— Триады взорвали здание в Пудуне.

Медсестра ахнула, округлила глаза. Сяо Чжань так и видел, что сейчас она выбежит к другим, шепотом передаст новость, соберет информацию от других сестер, и сложится лоскутное одеяло произошедшего. Сяо Чжаню до сих пор казалось, что все это было не с ним. Его выжали до капли, скрутили оболочку, как тряпку, разгладили и надули воздухом. Осталось чувство пустой, невесомой легкости. В этом состоянии не хотелось думать. Кажется, впервые за долгое-долгое время он позволил себе просто существовать. Рассматривать черные крапинки на плитах подвесного потолка. Доктор, который посветил ему в глаза фонариком, объяснил, что все это — вариант нормы. Пострадавший может испытывать дереализацию из-за травматического события. Сяо Чжань ответил, что не чувствует себя травмированным. Он даже не был там в момент взрыва.

Медсестра налепила на ссадину пластырь, отложила ватные палочки в емкость, хотела уйти, но Сяо Чжань схватил ее за руку.

— Вы можете найти для меня человека? Молодой, красивый, пуля в правом плече.

— Пуля? Тогда это в операционной. Что-то еще?

— Его зовут Ван Ибо.

Медсестра немного подумала и кивнула. Весь персонал сбился с ног, толпы полицейских мешались под ногами, никто еще не успел записать имена прибывших. Из коридора слышались выкрики с группами крови и номерами палат, громыхали носилки.

Сяо Чжань прикрыл глаза, прокручивая последний час своей жизни. В моменте он не запомнил, что Дао-гэ пообещал взорвать полицейских, это воспоминание собралось только сейчас. Тогда Сяо Чжань думал о… он не знал, о чем. О дуле пистолета, под которым стынет кровь, а в теле панически бьется желание жить. Ибо загородил его собой не колеблясь. И тогда, и потом, с девочкой, когда забрал ее и крикнул бежать по большой дуге к полицейским машинам. Ибо бросил ему в спину: “Мы не умрем, но на всякий случай — я люблю тебя!” — и тут же получил пулю. Сяо Чжань тогда не знал, засмеяться ему или заплакать. Тело странно реагировало на близкую смерть.

Он содрал с себя кислородную маску и вытер покрытые конденсатом губы. Вскоре в палату спиной вперед вошла медсестра. Она вкатила кресло на колесах и капельницу, связанную с Ибо.

— Наши хирурги шьют на потоке, нет времени подержать в операционной. С ним закончили. Ему потребуется ваша кровать, но попозже, когда ваша капельница закончится. Я подойду, хорошо?

Сяо Чжань вынул иглу из руки, несмотря на протест сестры, и неуклюже скатился с кровати, освобождая место.

— У меня закончилось.

Ибо смотрел на него насупленно, исподлобья, чуть в расфокусе. Сяо Чжань с медсестрой переместили его, почти безвольного, на кровать.

— Что с ним?

— Небольшая доза фентанила для обезболивания и потеря крови. Сказали, пуля застряла, но в мышце. Заживет хорошо, только шрам останется.

На Ибо не было рубашки, на правом плече матово чернела татуировка. Что думали врачи во время операции? Что даже на таких отбросов общества распространяется клятва Гиппократа?

Когда медсестра вышла, Ибо сказал, едва ворочая языком:

— Я и сам мог идти. Меня заставили.

— Конечно, мог. Я не сомневался.

— Ты мне не веришь.

— Лао Ван, я верю в тебя больше, чем ты сам.

Ибо продолжал насупленно смотреть на Сяо Чжаня.

— Поцелуешь, чтобы не болело?

— Сильно болит?

— М, — грустно угукнул Ибо, это прозвучало бы мило, если бы они сейчас сидели, напившись, в баре, а не в больнице после операции.

Сяо Чжань склонился над ним, но оставил несколько сантиметров, которые Ибо потянулся сократить. Сяо Чжань не позволил, приложив палец к губам. Хотел наконец рассмотреть как следует, насмотреться. Ван Ибо — как настоящий полицейский из историй, молодой, храбрый, красивый. Волосы густые, отросшие. Полицейскому бы стрижку короче, но Сяо Чжаню нравилось так, чтобы можно было перебирать пряди и прочесывать пальцами. Он решил, что нарисует с Ибо мангу, когда все закончится. Но только… триады сбежали, круг замкнулся. Неужели это навсегда? Миссии, перестрелки, отравляюще долгие командировки? Внутри все сжалось. Ибо заметил перемену, глаза вяло, но испуганно расширились.

— Только не уходи.

— Я не ухожу, — Сяо Чжань провел кончиками пальцев по щеке. Та все еще была грязноватой, шершавой от пыли. Он спросил, пусть и немного боялся услышать ответ: — Скажи, теперь… все закончилось? Для тебя?

Ибо облизнул пересохшие губы.

— Да, гэ… Я сказал капитану, что выхожу.

Сяо Чжань выдохнул с облегчением.

— Я не успел сказать тебе спасибо. За все.

— Тебе не нужно. Я бы сделал это еще раз.

— Не надо, я не выдержу.

— Поцелуй, и я подумаю, — Ибо усмехнулся, даже щеки немного порозовели.

Сяо Чжань ткнул его в ребро со здоровой стороны, получил зеркальный тычок и поцеловал. Мягкие губы отдавали чем-то стерильным и горьким. Ибо обхватил его шею и потянул на себя.

— Ты больной?! Ты ранен! — зашипел Сяо Чжань, едва не потеряв равновесие.

— В плечо. Но теперь в сердце. Гэгэ не хочет ложиться на меня.

— Ни на, ни под, пока не поправишься!

Ибо застонал, когда Сяо Чжань, упершись в подушку, поднялся.

— Ты все еще любишь меня? — спросил Ибо внезапно робко.

Дверь хлопнула о стену, на пороге показались двое. По лицам безошибочно угадывались родители.

— Ибо! — крикнула его мать и кинулась к кровати, Сяо Чжань предусмотрительно отошел в сторону.

Отец с красными глазами топтался рядом. Ван Хань зашел следом.

— Я буду в коридоре, — Сяо Чжань улыбнулся Ибо. — И ответ — конечно да! Тебе что-нибудь взять в кафетерии?

— Рисовые крекеры Бин-Бин! — хрипло, но неприлично счастливо отозвался Ибо и скрылся за спинами обнимающих его родителей. Сяо Чжань подошел к Ван Ханю и шепнул:

— Капитан, не найдется пара юаней?

***

Ван Хань попросил Ибо помочь в опознании тел и людей в реанимации, но спешно добавил, что можно отказаться. Ибо согласился, только мало чем был бы полезен. У большинства накрытых белыми простынями он знал только прозвища, но некоторые имена оказались настоящими. Полиция уже нашла часть фотографий и разместила в газетах.

За телом Ливэя приехала старшая сестра. Так сказал Ван Хань. Сам Ибо не видел, он не мог, было невыносимо паршиво и стыдно за то, как вел себя в последние минуты его жизни. Он успел извиниться и вывести теряющего сознание Вэй-Вэя из задымленной кухни, но толку? Ибо еще никогда не прощался с друзьями. Смерть Ливэя стала первой.

Бовэнь лежал с трубкой во рту, подключенный к аппаратам. В соседней палате оказался Кун лаоши. Он был весь перебинтован, напоминал мумию. Видимо, из-за ноги не успел добраться до туннелей, чудом остался жив.

— Кун Вэйго, — сказал Ибо констеблю, который ходил за ним и записывал данные. — Один из главных организаторов события. Ранг в Дацзюань — предположительно офицер. Брат — полицейский Кун Кэцян. Приемный несовершеннолетний сын по имени Ми-Ми, по документам, скорее всего, не оформлен.

Он вышел, к горлу подступил ком.

Твари. Они оставили всех умирать. Офицер, который не заботится о солдатах, обречен. Ибо ненавидел их. Раньше нет, а теперь, за один поступок, — начал.

Ибо проходил палату за палатой, сознание защищалось пустотой в мыслях. Пришла очередь морга. Ибо все еще мутило от ноющей боли в плече, от вида мокнущих ожогов и запаха больницы. Дверь открыл патологоанатом, повел между рядов, приоткрывая простыни. Танцовщицы, повара, солдаты, известная актриса из Сянгана. Дао-гэ.

Ибо смотрел на его чистое лицо. Ни ожога, ни раны, ни грязи. Казалось, тот спал, всегда напряженные брови разгладились.

— Как он умер? — спросил Ибо.

— Угарный газ.

Ибо не испытал облегчения, что обещание прикончить их с Сяо Чжанем никогда не осуществится. Не было и мысли, что Дао-гэ это заслужил. Он вспомнил, как в первый день их знакомства Дао-гэ показал сложную стойку на руках. Они и танцевали только летом, а потом… стало не до того.

Ибо не понимал. Дао-гэ ведь офицер. Мог сбежать, как и остальные. Так почему он здесь?

— Кажется, его звали Даомин, — Ибо с силой надавил на глаза, но все равно всхлипнул, неожиданно громко, оглушив самого себя. Звук прокатился волной по мертвенно-тихой комнате. — Свяжитесь с Бу лаоши. Полицейская академия в Сунцзяне.

Ибо быстрым — насколько мог — шагом вышел из морга, свернул к курилке и одолжил сигарету у врача. Огонь дал констебль. Полицейские дежурили даже здесь, больница оставалась в оцеплении.

Тут его и нашел некурящий Ван Хань. При появлении капитана все вышли.

— Мне очень жаль… — сказал он. Другие слова будто закончились, он повторял эти как заведенный.

Ибо кивнул. Ему тоже. Пиздец как сильно жаль.

— Комиссар Цзян вписал вас в программу по защите свидетелей, — продолжил Ван Хань, когда понял, что другого ответа не будет. — Предлагают на месяц укрыть в Пекине или где-то на севере, но я бы рекомендовал оттуда сесть на самолет в Японию. В другой стране сложнее достать. Предосторожность не повредит. Деньги, разумеется, выдадим.

— Я скажу Сяо Чжаню.

— Хорошо… и еще. Теперь, когда взрыв во всех новостях… Начальство собирает особую комиссию по твоему делу. Тебе придется давать показания.

— За что?

— Процедура, чтобы решить, верен ли ты народной полиции Китая и в чьих интересах действуешь. Я поручусь за тебя, комиссар Цзян пообещал тоже, заочно. Я запросил на твое имя награду. О Сяо Чжане говорить не будем.

— Хань-гэ, — сигарета догорала и уже пекла пальцы, но боль трезвила. — Почему он? Неужели нельзя было другого?

Ибо зло бросил бычок об асфальт и вмял больничной тапочкой. Запахло пластиком.

— Он знал больше других, я доверял ему. У него было много козырей, и японец согласился работать только с ним. Я не горжусь этим решением, Ибо, но оно было правильным.

— Больше никогда так не делай. Никогда, — в другой ситуации Ибо удивился бы своей непочтительности, но ошибка Ван Ханя словно поставила их на один уровень. Он наклонился за бычком и отнес его к урне. — Когда вернусь, я смогу работать полицейским?

— Ты уже полицейский. Уверен, комиссия будет на твоей стороне. Почту за честь официально вручить тебе значок в отделении.

Ибо попытался улыбнуться, но мышцы не поддались.

— Там, — голос немного подвел, — правда коротнула проводка?

— Эксперты работают, но из-за взрывов… — Ван Хань поджал губы, не договорив.

Они никогда не узнают.

Ибо махнул рукой и вышел из курилки. Указатели в коридорах вели его к кафетерию. Сяо Чжань обещал приехать к обеду. Еще слишком рано, но Ибо чувствовал острую необходимость пару часов просто понаблюдать за нормальной жизнью через окно.

***

— Привет… — Сяо Чжань тронул его за здоровое плечо. Ибо задрал голову и улыбнулся. Он накрыл ладонь Сяо Чжаня своей. Тот смутился, когда понял, что Ибо не собирается отпускать, высвободил руку и сел за стол.

— Болит? — спросил Ибо и показал на ссадину на щеке, а сам рассматривал искусанные губы, на которых запеклись корочки.

— Только если улыбаюсь, но поводов как-то мало, так что нет. Как плечо?

— Не чувствую, я на обезболивающих.

— Какой ты все-таки выпендрежник.

— Ну правда не болит!

Сяо Чжань недоверчиво прищурился и принялся распаковывать контейнеры с едой.

— Мама узнала, что я к тебе в больницу поехал. Даже если скажешь, что не голодный, ты обязан это съесть.

— Как я могу отказать твоей маме, — Ибо схватил ложку. Левой рукой есть было непривычно, неудобно. Палочками он вообще не справлялся.

Взгляд соскользнул на телевизор у стены кафетерия. Крутили повтор вечернего выпуска новостей, снова эпизод про взрыв в Пудуне. Ибо уже знал официальную версию событий: взрыв на закрытом заводе, были нарушены условия консервации объекта. Ведущий стоял около обугленного главного входа. Никто не показывал раскрытый взрывом угол здания, где все еще можно было увидеть фрагменты обеденного зала. Ибо понимал, что сбежавшие триады надавили на мэра и полицию. Дао-гэ ведь сказал, что все куплены.

— Дао-гэ погиб, — тихо сказал Ибо, возвращая взгляд к Сяо Чжаню.

Пальцы у того замерли. Он глухо охнул и пододвинул контейнер с супом.

— То… что я этому немного рад, делает меня плохим человеком? — еще тише спросил Сяо Чжань и пробормотал: — Прости, это ужасно, я знаю.

— Нет, гэ. Он угрожал тебе.

— И тебе…

Они замолчали. Невысказанное повисло в воздухе. В голову полез скручивающий внутренности образ, что это Сяо Чжань мог бы лежать там под холодным светом. Ибо сфокусировался на еде перед собой. Он неуклюже зачерпнул золотистый бульон. Часть содержимого ложки расплескалась. Тогда он плюнул, отложил ложку и решил пить из контейнера, как из огромной кружки.

— Хань-гэ сказал, что нас переведут на север по программе защиты свидетелей. На месяц, пока все не уляжется, — Ибо сглотнул. — Ты готов был бы уехать в Японию?

— Только если с тобой, — Сяо Чжань отозвался сразу, и напряжение между ними немного ослабло.

Ибо казалось, Северного Китая было бы достаточно, но он задолжал Сяо Чжаню поездку на день рождения и никогда не был за границей сам. Возможно, Сяо Чжаню тоже нужна точка, после которой они смогут двигаться дальше. Ибо нашел под столом коленку Сяо Чжаня и мягко сжал.

— Посмотрим мультфильм, над которым ты работал. Ты говорил, он выходит зимой.

— Точно… а я и забыл, — Сяо Чжань улыбнулся невыносимо нежно, как котенку или чему-то мягкому, чему-то внутри себя. Ибо давно не видел у Сяо Чжаня такой хорошей улыбки.

— Я очень хочу тебя поцеловать. Прямо сейчас.

Он поднялся и подал Сяо Чжаню руку. Они сбежали в ближайшую подсобку, которая запиралась на щеколду, оставив контейнеры на столе на милость уборщицы. Они целовались, и Сяо Чжань, на правах здорового, вжимался в заставленные средствами полки, а Ибо вжимал его в себя и думал: “Вот оно”. Что такое “оно”, он не знал, не мог объяснить словами, дело было даже не в любви, а в том, что Ибо мерещилось жаркое поле любимого рапса вместо подсобки. Он обнимает Сяо Чжаня, целует, и травы вокруг мягкие, а свежесть ветра хочется пить. Он будто долго шел и наконец добрался, и очень сильно хотелось жить, сердце не выдерживало, готовое разорваться.

— Что такое? — шепнул Сяо Чжань ему в губы, и солнечный свет, пропущенный через облака, сменился тусклой лампочкой, но в глазах осталось дышащее летом поле.

Ибо сжал их ладони.

— Я понял, почему раньше ни в кого не влюблялся.

— Сейчас скажешь, это потому что ждал все это время меня?

Губы расплылись в дурацкой улыбке, Ибо согласно закивал. Сяо Чжань закатил глаза и едва слышно рассмеялся.

1. Танто - короткий самурайский кинжал return to text

Chapter Text

Токио, январь

Зима здесь напоминала Шанхай. Промерзшую землю прикрывали островки пожухлой травы, листья на деревьях держались ровно до следующего порыва ветра, а яркое солнце слепило через оконные блики. На улице хотелось раздеться до свитера, в традиционной квартирке с тонкими стенами — кутаться в шапку и куртку. Сяо Чжань раздобыл им где-то теплые носки, пряжу со спицами и начал вязать шарф. Оказывается, он и это умел. От промозглого холода, который поселился под кожей, дома они постоянно пили из термоса. Когда вода заканчивалась — и если Сяо Чжань не рисовал, — Ибо начинал приставать, забирался с головой тому под кофту, целовал живот и ребра и немного сходил с ума, когда по упругой коже бежали мурашки, а мышцы сжимались. Часто в эти моменты Сяо Чжаню тоже отказывало благоразумие. Он скидывал одежду, расстегивал на Ибо брюки, раскатывал защиту и опускался почти сразу, растянутый с ночи. Ибо пытался согреть его тело ладонями. Сяо Чжань быстро двигался, прикусывал губы, чтобы не шуметь, и кожа вскоре становилась горячей, щеки краснели. Ибо он давал только вбиваться снизу, строго запрещал позы, где нужно было переносить вес на раненое плечо. Они были вместе постоянно, сохраняли физический контакт везде, когда могли. Так хотелось после долгой разлуки, так было теплее лежать большой и малой ложкой под одеялом.

Они много времени проводили на улице, ловили крохи тепла и спокойную жизнь. В Токио Ибо стал Сяо Чжаню верной тенью, сдался на милость его вкусам в еде, ждал его в книжных, листая мангу. Сяо Чжань водил его по храмам и музеям, говорил, что тут принято обмывать руки и кланяться перед входом. Ибо обмывал руки и кланялся, а потом смотрел, как подсвечиваются красным чаем с янтарем у Сяо Чжаня глаза, как тот хлопал в ладоши, прежде чем загадать желание. Ибо тоже загадывал.

“Чтобы мы не переставали друг друга любить”.

“Чтобы Сяо Чжань всегда был счастлив”.

“Чтобы мне всегда хватало сил делать то, что правильно, и защищать”.

Сяо Чжань пользовался тем, что окружающие их не понимают, и обращался к Ибо при всех “гоуцзайцзай”. Ибо при всех называл его “баобэй”. Они обменивались украдкой взглядами, будто делали что-то невероятно смелое, иногда затаскивали друг друга в простенки между домами, чтобы быстро поцеловать, и вообще вели себя как влюбленные школьники. В этом было немного натужности. Пережитое висело за спинами. Его незримое присутствие ощущали оба, но оба выбрали не замечать и преодолеть временем. Однажды это уйдет. Сяо Чжань спросил только один раз: “Хочешь поговорить о том, что случилось?” Ибо сказал: “Нет”. И спросил: “А ты?” Сяо Чжань покачал головой.

По правде, мысли часто возвращались к скрипучей койке в казармах на втором этаже с ворохом записок под матрасом и рамкой с Бароном. Все они сгорели вместе с углом здания. Ибо не видел смысла обсуждать. Не хотел замыкаться на прошлом и считал, что легко отделался. Иногда его охватывал запоздалый страх за все “если”, которые могли случиться с Сяо Чжанем, во вторую очередь — с самим собой. Он просыпался ночью, глотая стылый воздух, и обнимал Сяо Чжаня, а тот утыкался губами в ухо и сонно шептал какую-то белиберду, которая возвращала в настоящее. Иногда то же происходило с Сяо Чжанем. Днем он мог зависнуть, не донеся ложку до рта. Тогда Ибо звал его по имени, улыбался — и это работало.

По двору прошла бело-черная кошка. Судя по важному виду, она чувствовала себя здесь хозяйкой. Она ткнулась Ибо мокрым носом в ладонь и принялась ластиться — хотела отыскать источник теплого запаха, что остался от раменной на соседней улице.

— Прости, у меня ничего нет, — тихо извинился Ибо, надеясь, что японская кошка поймет его, и почесал за ушами. Кошка отвечала мурчанием.

Ибо поднял взгляд на окна. Сяо Чжань уже с полчаса разговаривал с мужчиной, которого назвал мастером Миядзаки. У того были кустистые брови и запоминающиеся квадратные очки. Сяо Чжань сказал, что ему всегда хотелось заниматься тем, что делает этот человек. Строгий, но требовательный, настоящий гений. Именно Миядзаки Сяо Чжань отослал рисунки Барона перед отъездом в Китай.

Теперь Сяо Чжань переместился за стол и принялся что-то объяснять на своих рисунках. Мужчина склонился сверху с карандашом в руке, будто наизготовку, но кончик грифеля так ни разу и не опустился на листы.

Кошка завалилась на бок, упала прямо на землю. Ибо переложил ее себе на колени, чтобы не замерзла, а она так и осталась лежать и дремала до тех пор, пока Сяо Чжань не вышел из здания. Лицо у него было задумчивым. Ибо не успел спросить, в чем дело, Сяо Чжань заговорил первым.

— Мастер мог видеть моего деда, представляешь? — он опустился на корточки, чтобы тоже погладить кошку.

— Твой дед бы ни за что не приехал в Японию, — отозвался Ибо.

— Нет. Миядзаки был в Шанхайской студии в восемьдесят четвертом, а год спустя основал свою “Гибли”. И он сказал… сказал, что ему нас нечему учить, наоборот. Это он всему должен учиться у аниматоров в Шанхае. Поверить не могу. Мой дед и он. А теперь я.

— А что он сказал про Барона? Будет работать с ним? — Ибо погладил кошачий живот там же, где были пальцы Сяо Чжаня. Касание скрылось за длинной шерстью. Сяо Чжань просиял и очаровательно смутился, сморщил нос, который Ибо немедленно захотелось поцеловать.

— Будет. Я кроме концептов принес несколько ключевых кадров по манге, ну, те рисунки, ты видел. Ему в целом понравилось, сказал, что с доработками хорошо ляжет на мультфильм. Он предложил мне быть промежуточным аниматором на проекте. Копейки, конечно, и слишком неудобно все посылать по почте из Китая, но я хочу. Посмотрим. Может, получится.

Ибо обожал, когда Сяо Чжань начинал говорить про работу. Пусть почти ничего не понимал, но любил смотреть за тем, как тот начинает торопиться, активно жестикулирует, руки горят рисовать. В этот момент просто нужно было подсунуть Сяо Чжаню альбом или хотя бы салфетку. Для таких случаев Ибо стал держать в карманах пару ручек с карандашами.

Кошка спрыгнула. Ибо теперь был свободен, он поднялся и потянулся достать из кармана пачку. Целлофановая обертка хрустнула. Ибо уже выхватил сигарету, но, немного подумав, засунул обратно.

— Я не особо против, ты ведь знаешь, — тихо сказал Сяо Чжань и повел их к выходу.

— Нет, я сам хочу бросить. Потом бегать плохо буду, а мне еще Чжань-гэ догонять.

— Я в любом случае подожду тебя, лао Ван.

— Даже когда у меня начнут болеть колени? — Ибо стрельнул взглядом, чтобы считать реакцию. Он уже давно хотел спросить про это, про то… на как долго Сяо Чжань видит то, что у них есть.

— Статистически, у меня заболят раньше, — легко отозвался тот. — Так что это тебе придется ждать. Хотя нет, вначале отвалится поясница. Ты так надо мной стараешься.

Ибо чувствовал, как запунцовели от жара уши, в горле булькнул довольный смех.

— Погоди, плечо заживет, буду стараться лучше.

Сяо Чжань притворно охнул и вдруг сорвался бегом по улице, совершенно не жалея, используя всю длину ног. Ибо рванул следом, больное плечо заныло, но он не мог позволить себе отстать. Наперегонки они добежали до кинотеатра, Сяо Чжань остановился только около огромной афиши с голубым океаном. По вискам тек пот, он расстегнул куртку, но Ибо подошел и застегнул обратно, аргументировав тем, что Чжань-гэ простудится. Сяо Чжань показал ему язык, сказал, что лао Ван мудр не по годам.

До мультфильма оставалось еще около часа. Все это время они рубились в аркады, тратили казенные деньги, которых Ван Хань дал в поездку слишком много. Ибо подозревал, что тот добавил из своих, и собирался вернуть.

Ибо почти успел выбиться в рейтинг топовых игроков в Mortal Combat, но стали зазывать в зал. Сяо Чжань нервничал, и Ибо взял его за руку, как только погас свет.

Даже через экран чувствовалось, как трепетно Сяо Чжань любил тот океан, что ему дали нарисовать. Прозрачная синева пропускала лучи солнца, и те ложились сверкающей сетью на песок. Вода искрилась, блики напоминали звезды. Дельфины разрывали волны, взмывали к облакам и ныряли обратно. За океаном наблюдать было интереснее, чем за историей мальчика, который нашел детеныша плезиозавра, ведь это был мир, нарисованный Сяо Чжанем. Ибо на все сто был предвзят и менять ничего не собирался.

— Чжань-гэ, ты невыносимо талантливый… — шепнул Ибо ему на ухо и потерся носом о мочку, благо на последнем ряду они могли остаться незамеченными.

Когда мультфильм закончился, они остались на титры. Сяо Чжань вцепился Ибо в коленку почти до боли. Немногочисленные зрители потекли к выходу. Зажглись верхние лампы, и белый шрифт на светло-сером разобрать стало совсем трудно, Ибо взревел:

— Выключите свет! Выключите свет!

Ибо не знал японского, но силы его эмоции оказалось достаточно. Свет погас. Ибо не уйдет отсюда, пока не увидит имя Сяо Чжаня в титрах. Это был тот самый проект, с которого его выгнали из студии.

Ибо сканировал глазами иероглифы, пока не увидел два заветных, и вытянул палец, указывая на строчку.

— Бао, они тебя оставили. Видишь? Вон ты. Видишь?

Сяо Чжань кивнул и всхлипнул на грани слышимого. Ибо прижал его голову к плечу — хорошо, что сидел со здоровой стороны — и принялся гладить волосы.

— Надо же, — шепнул Сяо Чжань, заикаясь, — не совсем мудаки.

— Мудаки, что тебя выгнали. Не смогли вынести тяжести твоего таланта.

— Не льсти, некрасиво.

— И в мыслях не было, — Ибо ткнулся губами ему в висок.

Мягкий тусклый свет снова вернулся. Смотритель с извинениями попросил оставшихся покинуть зал — скоро начнется новый сеанс.

***

Шанхай, февраль

Сяо Чжань был рад оказаться дома. Раньше ему было душно в этом городе, хотелось рвануть за ворот, чтобы дать себе немного больше воздуха, но ворот уже был расстегнут. Рядом с Ван Ибо этот шум исчез, и Шанхай с его машинами, широкими улицами, тонущими под рекламными вывесками, перестал душить. Сяо Чжань снова мог видеть его чуть равнодушное, но благородное величие. Это город со сложной судьбой, где ни у кого нет простой жизни, но шанс на счастье Шанхай выдает всем. И Сяо Чжаню он дал еще один.

Влажный холод касался щек. Зима здесь немного напоминала Токио. Сяо Чжань снял перчатки, которые не грели его пальцы, и прижал ладони к щекам. Может, так станет немного теплее.

Неподалеку от полицейского отделения дедушка продавал клубни горячего батата. Сяо Чжань нащупал в кармане кошелек. Раньше он был настолько нищим, что в кошельке не было надобности, но Ибо подарил, сказав, что его полицейской зарплатой будет распоряжаться Сяо Чжань, а квартиру дадут рабочую. Распоряжаться зарплатой — глупость, конечно, но Сяо Чжань умилился. Они будто собрались жить настоящей семейной жизнью.

Вот только, кажется, Сяо Чжаню не придется сидеть дома. Артрит разбил деду пальцы. Сяо Чжань убеждал его, что дело в зиме. Наступит весна, принесет теплое солнце, и все наладится. Но он видел, что артрит дед использовал как оправдание, чтобы уйти. Дед устал. Его место передадут Сяо Чжаню. На возражение о том, что это кумовство, дед махнул рукой. “Тэ Вэй тебя знает тебя с детства, он звал тебя работать. Это я не позволил. Сказал, что ты отказался”. Заодно выяснилось, что студия в прошлом году заключила контракт с большими людьми из Америки. Теперь им нужен молодой специалист, владеющий языком. Сяо Чжань не стал напоминать, что английский знает далеко не свободно. Решил, что выучит. Не в первый раз.

Сяо Чжань подбрасывал на ладонях исходящий паром клубень. Зубами он надорвал шкурку, зашипел, обжегшись, и именно в эту секунду из участка вышел Ибо в полицейской форме. От этого зрелища Сяо Чжань забыл, что ему больно, он уставился на Ибо во все глаза. Даже слезы навернулись от того, насколько тот совершенный.

Ибо понял все неправильно. Он кинулся через три ступеньки вниз и забрал у Сяо Чжаня батат, чтобы самому обжечься, начать подбрасывать в ладонях, охать и искать, куда бы положить, чтобы не на грязное.

Лоточник пожалел дураков, выдал им кулек из фольги, в который положили батат. Только потом Сяо Чжань заметил, что на ступеньках стоит Ван Хань и наблюдает за сценой с каким-то странным, чуть потерянным выражением лица.

Ибо отдал капитану честь, прощаясь, Ван Хань кивнул и скрылся в здании.

— Как прошло вручение? — спросил Сяо Чжань, когда они пошли к остановке.

— Да нормально, — Ибо пожал плечами и откусил приличный кусок от батата, — коллеги вроде ничего, но не доверяют. Оно и понятно. Кун Кэцяна там любили, а посадили, по сути, из-за меня. И Кун лаоши наверняка посадят, когда выйдет из больницы.

— Сами виноваты, — бросил Сяо Чжань, возможно, чересчур жестоко, но он все еще не находил в себе сочувствия к этим людям.

Ибо угукнул и пропустил Сяо Чжаня в автобус. Двойное сиденье на солнечной стороне было свободным.

— Странно знать, что в полиции все еще много людей из триад. Не только Дацзюань, — тихо сказал Ибо.

— А что будет с Ми-Ми?

— Не знаю… скорее всего, опека. Но может, археолога еще вытащат. Я буду следить.

Они сошли на пятой остановке, прямо в облако розовых нежных магнолий, которые только-только начали распускаться. Сяо Чжань не удержался, сорвал цветок, прежде чем они с Ибо свернули в переулки лунтанов.

Здесь все заволокло синеватым дымом, местные все еще обогревались печами. Пахло углем, едой, дровами. В этом всем было много жизни, и Сяо Чжань вдыхал полной грудью запах. Будь Сяо Чжань один, он бы снова потерялся, совсем как той ночью, без очков, но широкий разлет плеч Ибо не давал сбиться. Иногда из дыма выплывали люди. Кто-то узнавал их и удивленно кивал вместо приветствия, разглядывая полицейскую форму.

Ибо провел их мимо антикварной лавки, где работал раньше, но не остановился. Сяо Чжань мельком заметил, что та была заколочена небрежно. Между досками остались крупные щели, через которые виднелись стопки книг и драгоценные вазы эпохи Цин. Отдать бы их в музей. Закрывали лавку явно наспех, можно было бы взломать дверь. Может, ключ так и остался лежать под козырьком.

Несколько переулков — и они подошли к двери с желтым ящиком. Ибо трижды постучал. Дверь распахнулась сразу, будто их ждали. В проеме стояла Чжоу Сюнь, миниатюрная и тонкая в своей синей телогрейке. Влажная зима высушила ей губы, но не забрала улыбки.

— Младший констебль Ван Ибо, — отрапортовал ей Ибо и по-казенному стукнул друг о друга подошвами ботинок.

Чжоу Сюнь покачала головой.

— А я все думала, почему мне казалось, что то имя тебе не шло.

— Как жизнь, Сюнь-цзе? — Ибо улыбнулся.

Она отошла с порога и жестом пригласила войти в дом.

— Хорошо. Теперь точно хорошо.

Конец