Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Chapter Text

Майтимо прислонился к стволу могучего дуба, затенявшего сад, и всё ждал: вот подсохнет картина — и можно будет добавить новый слой краски. Он прикрыл глаза, ощутил: золотые лучи пробиваются через листья; а ещё атар весь в работе у себя в кузне, аммэ с малышом — у себя в мастерской, а ему достался весь сад и никто не отвлека…

…И тут в далёкий и звонкий перестук маминого резца вклинился огого какой громкий и пронзительный плач. Майтимо вздохнул, улыбнулся и перекатился на колени. Стоймя прислонил к стволу дуба картину — там в полный рост был написан братик: он спал, и лучше всего удалось уловить, какая у него сделалась мордашка. Потом Майтимо поднялся и зашагал на крик.

Когда он появился в дверях, аммэ уже отмотала Макалаурэ от спины и теперь укачивала на руках, и что-то шептала — пыталась утешить, но толку!.. Она подняла глаза и невесело улыбнулась.
— Ух, рассердился, — прошептал Майтимо одними губами.

И прочёл такой же ответ:
— Здесь ему слишком шумно..

— Вынести? — и Майтимо протянул руки.

— Спасибо, — кивнула аммэ.

Майтимо бережно забрал плачущего братишку у мамы из рук и перекинул перевязь через плечо.

Макалаурэ сомкнул кулачок на его рукаве… отклонился назад… набрал побольше воздуха в грудь… И Майтимо вздрогнул, когда тот заголосил ему прямо на ухо.

Аммэ старательно примотала малыша перевязью, а потом, чтобы ободрить старшенького, погладила его по локтю. И прошептала:
— Закрою все окна.

— Спасибо, — ответил Майтимо и подхватил малыша под затылок. — Дотянешься или помочь?

Аммэ рассмеялась и махнула на него передником:
— Не надо, залезу. Кыш! Иди, спасай братика.

Майтимо благодарно кивнул и метнулся на улицу из мастерской.
— Ну вот, — прошептал он на ухо брату. — Резец тут больше не слышно. Так лучше?

Макалаурэ ответил ещё одним воплем — последним, уже вполсилы, а потом поутих и стал обиженно всхлипывать.

— Знаю-знаю, очень громко и грубо. Слушай, а мы найдём тихий уголок и спрячемся там. Как по-твоему?..

— …Хаямувы! — тяжело выдохнул Макалаурэ, уткнулся Майтимо в шею, и всхлипнул так, что у того промок воротник.

— Да ну? А расскажи Нельо. Я тебя слушаю.

— Амма… там… хаямувы. Нейо, атем?

— И правда, зачем там у аммэ… что? Хаямувы? — полюбопытствовал Майтимо шутливо.

Макалаурэ глубоко вздохнул — но, на радость брату, всё-таки не завопил. А чётко выговорил:
— Пва-хааая мууу-выка, — хотя голос у него задрожал. — Атем? Некасива.

Майтимо удержал себя и не рассмеялся.
— А, плохая музыка! И правда на слух некрасиво. Но аммэ не нарочно. Она вырезает из камня, и, знаешь, такое — залюбуешься! Но да, и плохая музыка получается тоже, а без неё никак.

— Некасииива, — заныл Макалаурэ.

— И ужасно громко, — подхватил Майтимо, когда они вернулись во двор. — Но аммэ закроет все окна, так что мы не услышим, — он отвернулся от дуба, сел на колени и погладил братика по спине: — А вон, смотри, картина. Это я тебя пишу.

Макалаурэ так и застыл: где картина? А потом залепетал, ахнул, выпустил рукав Майтимо и указал пальцем.

— Но ещё не закончил.

— Неаконти.

— Зато когда закончу, будешь такой, как вчера: помнишь, ты всё улыбался и показывал язык? И у тебя была ямочка здесь, — Майтимо тронул круглую щёку и ощутил, как на миг она напряглась: малыш опять улыбнулся. — И ещё глазки блестели. Но тебя замучила плохая музыка, да?

Макалаурэ жалобно вздохнул, обмяк и привалился к его плечу.

Майтимо пробежал рукой по его пушистым волосам, а другой по спине.
— Бедный Макалаурэ. Но Нельо сегодня присмотрит. Буду беречь твои ушечки, плохая музыка их больше не тронет, — тут он еле коснулся губами одного острого ушка, потом и второго.

— Нейо, — захныкал Макалаурэ, уткнувшись лицом ему в грудь, ниже горла, и одной рукой собрал в горсть полотно рукава на плече, а другой дёрнул за горловину рубашки.

— А давай Нельо с тобой заберётся на дерево?

Макалаурэ уже расслабился — и обратил к брату лицо, и чисто выговорил:
— Сако? Неваю́сь?

— Высоко-высоко, куда я только долезу. И нет, не свалишься, Нельо тебя удержит.

И — ура! — Макалаурэ чуть развеселился:
— Авех, авех! Дуб!

Майтимо сам усмехнулся и встал:
— Полезли наверх! — и с этими словами поднялся на цыпочки и ухватился за самую низкую ветку — другие бы до неё разве что допрыгнули. Он извернулся и боком к стволу (чтобы братик не задел коры) подтянулся. Макалаурэ захихикал и вцепился покрепче, а Майтимо полез наверх, ступая то так, то эдак и ловко огибая седые сучья: сначала огромные, потом просто толстые, а там уже ветки как ветки, в руку толщиной.

— Ну как тебе, малыш?

Макалаурэ огляделся: вокруг на ветвях (здесь рос прямо целый лес ветвей) — свежие ярко-зелёные листья… и хоть бы один качнулся. Он затряс головой и показал вниз.

— Хочешь пониже? Можно и туда, — и Майтимо слез на самую высокую развилку. — Посидим тут?

— Нет, пать!

Майтимо рассмеялся, свесился на вытянутых руках, и ещё, и ещё, и так добрался до ветки, отходившей от огромного дуба примерно посередине ствола: спать он любил именно там.
— Останемся здесь?

— Десь.

Майтимо спустился в развилку (она в своё время росла вместе с ним) и легко угнездился как можно уютней.

И едва лишь устроился, Макалаурэ зевнул и чуть сполз. Майтимо оттянул перевязь спереди, чтобы ему стало свободнее. И когда Макалаурэ прислонился головой прямо к его плечу и перестал возиться, Майтимо отпустил перевязь, чтобы полотно вновь туго обхватило спинку.

И тут Макалаурэ воскликнул:
— Тут-тук! — и внезапно стукнул Майтимо по груди крепким кулачком.

— Значит, моё сердце услышал? — и Майтимо сунул палец под перевязь и сам коснулся его груди. — А я твоё тоже слышу! — и провёл Макалаурэ по рёбрышкам.

Но Макалаурэ завопил:
— Нет, нет!

И Майтимо отдёрнул палец, подхватил братика ладонью под подбородок, поцеловал в лоб и пообещал:
— Щекотаться больше не буду, — а потом обнял его и осторожно прижал к себе.

И Макалаурэ словно растаял — и распластался по его груди.
— Любу Неллё.

— И я тебя люблю, Макалаурэ.

Малыш зевнул, потянулся, а потом уронил голову — ого, какая тяжёлая!
— Тук-тук, — пробормотал он и чуть похлопал Майтимо по груди.

— Тук-тук, — отозвался Майтимо, высвободил руку и стал бережно гладить Макалаурэ по спинке. — Тук-тук, тук-тук, тук-тук…

Макалаурэ зевнул опять и плотно свернулся в клубок.

Майтимо улыбнулся. И, тихо напевая лесную колыбельную, провёл по пушистой макушке.

Макалаурэ снова зевнул — от души, точно кот, и разлёгся уже посвободней.

И теперь стал совсем расслабленный, мягкий, и обслюнявил Майтимо рубашку так, что достало до кожи.

— Ну и жаркий денёк, — пробормотал Майтимо почти про себя. — Зато как же вода бодрит, — и, подумав о чём-то своём, рассмеялся. А Макалаурэ улыбнулся, но даже не вздрогнул.

Он привольно лежал у Майтимо на груди — и тот изогнул шею и заглянул малышу в лицо. И ощутил: вот у Макалаурэ бьётся сердце, совсем ещё крошечное, вот он раскинул ручки и ножки, насколько уж получилось, и лежит, такой тёплый, и рубашку-то заслюнявил, но над ней дышит тепло, и когда накрываешь ладонью, тоже чувствуется, как ходят рёбра: вот так, вверх-вниз, вверх-вниз. А сам Макалаурэ маленький, весь на руке уместился, укачивать можно…

И Майтимо стал осторожно ерошить мягкий пушок, покрывавший Макалаурэ голову: отрос же, чуть только затвердели кости. А когда наконец надоело, тронул маленький ладный кулачок — и на пальце сразу цепко сомкнулась ладонь. И Майтимо улыбнулся.