Work Text:
любовь людей к косте носит действительно библейский характер: она долготерпит, милосердствует, не завидует, не раздражается, не мыслит зла, всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит.
дима пытается объяснить это тем, что костя просто приятный человек, но все знают, это не так. костя вздорный. он может добить твою шутку, а может превратить её в нечто неживое и мерзкое, вроде следа, остающегося на земле за слизняком. он может ныть всю съëмку, что жарко, но жаться всё ближе и ближе, хватать мокрыми, холодными ото льда в стакане пальцами. он может пошутить за весь выпуск два раза, а может тащить его полностью на себе, и ты никогда не знаешь, с какой ноги косте нужно встать, чтобы его внутренняя сакура осталась нахуй в постели. илья чередует восхищение и ахуй, глядя на костю, того всё устраивает. ему нравится, когда спектакль находит благодарного зрителя. илье кажется, что он идёт босиком по раскалëнный и острым камням, но иногда на дороге появляются полянки совсем молодых, крошечных подорожников и заживляют больные ступни.
аналогии с театром не посещают его голову.
чего ещё ожидать от человека, год читающего “тома сойера”, сказал бы костя.
и тем не менее они работают вместе. по идее это должно держать костю в рамках. но костя встаëт и уходит со съёмки. снова. илья пишет ему: «ты охуел?», и в ответ получает: «ага».
вечером в баре дима шутит, что они – горизонтальная юмористская не-совсем-квир-коммуна. илья надеется, что их тред из тбилиси, в случае чего, взорвëт интернет. одна только сучливость кости широкова чего стоит. дима сочувственно сжимает его плечо.
– и как тебя угораздило.
илья пожимает плечами.
это просто случается. костя просто случается. как извержение вулкана, как чума, как падение метеорита. илья думает, что влюблённость в костю довольно сильно похожа на цунами: ты спокойно сидишь на берегу моря в расстёгнутой гавайке и с коктейлем в кокосе, мечтая о том, как будешь рассказывать о своём отпуске в офисе, но тут огромная волна сметает и тебя, и гавайку, и коктейль в кокосе, и даже дурацкую трубочку из него со скоростью двести метров в секунду. миг, и ты – под водой – влюблён в костю.
теперь каждый раз, когда широков смётся над его шутками, говорит ласковое “илюш” или закидывает руку на спинку соседнего стула, у овечкина останавливается сердце. за одну съёмку он успевает пережить несколько сердечных приступов и захлебнуться в десятке природных катастроф имени кости широкова. сначала илье кажется, что костя знает и специально дразнит. а потом он начинает замечать тоскливые взгляды эдо, ухмылки и доёбки васи – посмотри какой я смешной оцени меня, – как дима вздыхает, когда костя не зовёт его перекурить. как гости – все до одного – оказываются очарованы странной костиной харизмой, как полагаются на него в разгонах, как тянутся ближе. каждый, кто садится с ними за стол, тоже оказывается смыт цунами, но илья понимает это не сразу. а осознав, даже не ревнует, просто тоскливо выбирает на монтаже для выпуска ту камеру, с которой влюблённая потерянность гостя не так сильно бросается в глаза.
при всём этом костя остаётся собой: язвительным, душным, немного капризным. он закатывает скандалы на ровном месте и со спокойной улыбкой говорит о смерти. илья даже предлагает однажды контакты своего психотерапевта, в ответ получает взгляд настолько ледяной, что ещё дня два перед сном думает не о том, что нужно было ответить той хамоватой тётке в ларьке у школы, а о том, во что превратилась его жизнь.
илья когда-то читал, что любовь воскрешает, и верил. теперь он верит, что помогают скорее ады и транки. он запрещает себе отчаиваться, болеть, понимая, что обратной дороги, дороги домой, у него, как и у людей, с которыми он работает, нет. так что он продолжает ебашить где-то на пределе возможностей и только отмахивается от настойчиво зудящей в голове потребности уткнуться косте в плечо и завыть. вряд ли тот обрадуется подобному проявлению чувств, а любовь ильи она такая, хоть в плакальщицы иди.
когда организм всё-таки не выдерживает и илье становится плохо, он пишет не в общий чат, а ариане. просит переделать график съëмок, прислать кого-нибудь за камерами и принести таблеток. напрягать друзей своими проблемами не хочется, полежит денëк и вернëтся.
ариана появляется на пороге квартиры сорок минут спустя. на ней белая маска, за ней костя. илья еле стоит, но переживает больше о том, что у него бардак, майка заляпана чем-то на пузе и разные носки. ему хочется заплакать от жалости к себе, захлопнуть дверь, но резкие движения не даются, так что он шмыгает носом и впускает гостей. сил хватает доползти до кровати. перед глазами всё плывёт и темнеет. с кухни раздаются приглушённые голоса, хлопают дверцы шкафов. илья накрывается одеялом с головой, его бьёт озноб.
– давай, нужно померить температуру, – в одеяльном коконе появляются костины холодные руки.
– в лобик поцелуешь?
ариана усмехается где-то рядом, и илья очень рад, что так и не открыл глаза.
– раз шутит, значит, жить будет, – говорит девушка. – мы знали, куда шли, и купили градусник.
– тоже мне медик, – ворчит костя. – ни говна ни ложки.
– изолента есть зато.
костя щëлкает его по лбу. нет ни одной адекватной причины, чтобы оставаться рядом с ильëй, пока тот держит градусник. но где адекватность и где костя? он сидит на краю кровати и гладит по волосам, будто так и должно быть. будто илье снова пять лет, он наелся сосулек с пацанами во дворе и теперь лежит с ангиной, и вся прошлая жизнь – бред сильно температурящего ребëнка. нет никакой россии, войны, эмиграции, кости; вся карта – сплошной казахстан, и жить хорошо.
– если ты заболеешь, – говорит ариана косте, – будешь сниматься хоть с тридцать восемь и девять, хоть все сорок.
– окно открой, – говорит костя ей.
пока илья ест куриный суп из доставки и домучивает третью чашку чая, ребята выносят из комнаты весь мусор, протирают пыль и, кажется, даже пылесосят. будь у него больше сил, он обязательно загнался бы. и даже хорошо, что сочетание из депрессии и высокой температуры забирает на себя последние крохи энергии.
закончив суетливо-заботливо разгребать квартиру, костя садится и тяжёлым взглядом утыкается в ариану, занявшую место на кровати рядом с ильëй. если бы не температура, овечкину было бы ужасно радостно видеть эту немую сцену. ариана наконец не выдерживает:
– мы ещё поговорим об этом, кость.
– ага.
на прощание она шепчет илье: “если он будет невыносим, пиши, я вправлю ему мозги”, но тот не совсем понимает, о чём речь. лекарство начинает действовать, и хочется спать.
полубредовый горячечный сон всё же приносит облегчение, илья успевает пропотеть, и температура спадает. когда он открывает глаза, костя сидит в кресле с книжкой, но тут же откладывает её.
он оказывается самой заботливой матерью в мире, малыш и карлсон нервно курят в сторонке. костя приносит тёплый чай, подаёт градусник, прогоняет илью в душ и даже меняет волглое постельное бельё. завернувшись в одеяло, приятно пахнущее свежестью, овечкин следит за костей, хлопочущим по хозяйству, и плавится от ворчливой нежности.
на языке вертятся сплошные «почему?». почему ты здесь? почему ты мне помогаешь? почему ты такой, константин широков? кто тебе разрешил? вопросы скорее риторические. вряд ли костя где-то спрашивал разрешение забрать его сердце, илья сам ему всё отдал, всё позволил.
спать больше невозможно, но горло болит и голова ужасно тяжëлая. илья ненавидит быть беспомощным и слабым. а ещё ненавидит бездельничать. как будто в эмиграции ни у кого нет права расслабиться. мысли мутные, но даже так тревожность задаëт направление. илья привык заглушать беспокойство работой, десятком проектов, бесконечным монтажом и редкими посиделками с друзьями. в нынешнем состоянии у тревоги развязаны руки.
– кость, – тот сразу оказывается рядом, хотя секунду назад его не было в комнате. – почитай мне, пожалуйста.
илья готов к тому, что костя пошлёт его, но тот кивает и достаëт телефон. овечкин двигается, освобождая место, и костя начинает:
— Том!
Нет ответа.
— Том!
Нет ответа.
— Куда же он запропастился, этот мальчишка?.. Том!
Нет ответа.
илья поднимает голову. на лице кости улыбка святого, он даже не сбивается под внимательным взглядом, продолжая читать. илья думает, что вполне заслужил такое наказание, и ложится обратно.
уже через мгновение ехидство из голоса кости совсем пропадает, он втягивается, читает выразительно. сид, примерный сводный брат тома, обретает в костином исполнении интонации подростка-гея. илья пропускает мысль, что это несколько гомофобно, всё равно смешно.
когда широков останавливается, илья видит уже десятый сон, и костя получает возможность смотреть на него. лицо овечкина, бледное и осунувшееся, пробуждает в нëм незнакомое ранее чувство – смесь тревоги и бесконечной, щемящей теплоты. это как-то странно, что надёжный и жизнерадостный илья вдруг заболел.
подпевавший земфире костя всегда знал, что эти песни про него, что внутри таится необъятное живое чувство, что от нежности действительно бывает тяжело дышать. и в какой момент он начал подозревать неладное, помнит отчëтливо. вот они ставят свет, собирают стол, вот саундчек, а вот он поправляет выбившуюся из пучка у ильи прядь волос и не убирает руку, а зачем-то ведëт вниз по шее. илья замирает и поднимает взгляд. улыбается:
– а почесать?
и костя осторожно пробует. илья издаëт какой-то полу-приличный урчащий звук и подмигивает.
когда илья уходит, у кости дрожат руки. всю съëмку он думает только об этом.
как ответственный взрослый, которым он себя считает, позже, костя напивается и вываливает всё ариане, пока они курят на тесном балконе с видом на детскую площадку и помойку. если абстрагироваться от шума и переливов грузинской речи в любое время дня и ночи, тбилиси мало чем отличается от петербургского пригорода. у кости что-то ноет в душе постоянно, скребëтся противно каждый день: а вдруг он никогда не вернëтся. ностальгия грызëт даже по купчино. на фоне всего этого тëплым солнечным светом, утром в сосновом бору ощущается внимание и забота ильи. каким-то образом он всегда чувствует, что косте плохо, и оказывается рядом со всеми своими дурацкими шуточками и невероятными историями из жизни. как и почему это срабатывает каждый раз, костя боится признать. ариана смотрит с хитрым прищуром, но молчит.
и вот сейчас, сидя в ногах у спящего ильи, всё, о чём думает костя: хочется, чтобы у него всё было хорошо.
илья стал тем оплотом спокойствия, тихим огоньком, которого не хватало суетной костиной душе. как заклинание ридикулус своей неизменной улыбкой овечкин действовал на его тревожную натуру, всегда спокойный, всегда приветливый и смешливый. видеть его болеющим так же неправильно, как шутить про одиннадцатое сентября в рекламной интеграции, даже хуже.
илья – это пресловутый четверг, шестнадцать-ноль-ноль из песни, тик-токами с которой ариана заполнила всю их переписку. и костя впервые боится быть тем, кто пахнет детской травмой и истериками до утра. он знает, о себе многое. и этого вполне хватает, чтобы посоветовать кому угодно: держись от меня подальше. поэтому, когда илья, весь из себя белый и светлый, проявляет симпатию, костина первая реакция – сбежать.
~
проснувшись в очередной раз, илья радуется пару мгновений – голова не болит, а потом вслушивается в тишину. в квартире он абсолютно точно один. это не то что расстраивает, скорее заставляет сомневаться в реальности всего происходящего. мир, в котором костя широков гладил его по голове, куда менее вероятен, чем мир, в котором кости вообще не было здесь. и это просто больная (и болезненная) фантазия его воспалëнного разума.
так, наверное, себя чувствуют котята, которых берут в дом по первой просьбе капризного ребëнка, а потом вышвыривают на улицу, как только деточка понимает, что котëнок это не только ценный мех, но ещё ежедневная уборка лотка и большая ответственность. илья представил себя, сидящим в картонной коробке, и стало так тоскливо и тошно, что температурная слабость и головная боль показались незначительной ерундой. захотелось написать косте что-нибудь злое и обидное, о чём потом непременно пожалеешь. илья даже открыл чат, но обнаружил, что отправка сообщений ограничена.
и это вдруг выбесило его настолько, что даже разбираться с очередным выводком чужих тараканов отпало всякое желание. со своим глубоким внутренним миром илья был не нужен нахуй, не станет же он таскаться за костей вечность, пересобирать устоявшийся быт и смотреть преданными глазами. да, любовь людей к косте носит библейский характер: не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не радуется неправде, а сорадуется истине; все переносит. любовь ильи не такая. ей эгоистично нужно, чтобы любили в ответ.
через пару дней он чувствует себя достаточно хорошо, чтобы не переносить мотор в очередной раз. как в дурацкой подростковой драме, он настраивается перед зеркалом: я сильный, я матëрый, я не знаю, что такое любить костю широкова. беда в том, что знает. любить его, всё равно что любить солнце, – больно и бессмысленно.
аутотренинг немного, но помогает. илья быстро ловит общий вайб привычного безумия, и мотор выходит удачным. костя похож на виноватую игуану из старой интернет-байки, илья даже допускает дурацкую, пафосную мысль, что отравлен костей. тот сидит с неестественно прямой спиной, не лезет в разгоны и под руку, не падает в плечо от смеха. они даже не ругаются. то, что искрило между ними и привлекало внимание, сегодня обесточено. на душе у ильи тошно. он смотрит, как сбивается на полуслове гость, когда заигравшийся костя хватает того за руку, и думает, что вот ещё один человек попал в ловушку широковского обаяния. можно собрать фан-клуб и вместе напиваться под радиохэд. он бы, как в меме с джеймсом франко, спрашивал у новичков «в первый раз?» и подливал алкоголь.
костя не идёт вместе со всеми отмечать хорошую съëмку, и у ильи, надеявшегося хоть как-то поговорить с широковым, совсем пропадает настроение.
~
за всё время совместных проектов костя впервые чувствует себя чужим. без поддержки ильи, без его внимательного взгляда в голову вместо шуток лезут сплошные извинения. проходит мотор за мотором, а костя ощущает себя всё хуже и хуже. вне сцены илья прикрывается холодной вежливостью, на сцене – наигранной весëлостью. к хорошему привыкаешь быстро, и широкова ломает без новой дозы.
как получилось, что илья, никогда не лезший напролом, ненавязчиво, но настойчиво пробрался в каждый уголок костиной жизни, широков и сам не понял. с удивлением костя обнаруживает, что слишком часто проверяет телефон, но в уведомлениях предсказуемая тишина. он открывает переписку по нескольку раз за день и долго смотрит на красное разблокировать. он боится нажать, но так и не получить ни одного сообщения, поэтому возвращается в начало чата и читает. в голове параллельно абсурдным мемам мелькают события и дни, крошечные счастливые моменты, не оценëнные своевременно. костя кусает локти.
переживать кризис идентичности почти в сорок лет оказывается до смешного глупо. костю больше всего раздражает, что он, всегда считавшийся человеком умным и прозорливым, пропустил в самом себе небесную голубизну. что же он тогда пропускал всю жизнь в окружающих его людях? костя старается не думать, но упрямо пробегается по всем знакомым и друзьям, отсматривая шутки и междусобойчики на предмет незамеченного ранее пидорства. ничего криминального он вспомнить не может ровно до знакомства с ильёй. они объясняют всё комедией, игрой и подскочившими просмотрами, но путь начинается здесь. и на этой скользкой дорожке илья предстаёт неумолимым приговором, решением, поменять которое уже никак невозможно. сколько не блокируй в соцсетях, мысли в собственной голове не забанишь. они бегут непрерывно, оставляют за собой сумятицу и раздрай. выжженные города костиных представлений о себе и нормальном ходе жизни.
но самым страшным испытанием становится даже не эмоциональная зависимость от дурацких шуток в третьем часу ночи, а самая банальная вещь на свете – секс. илья не попадает в категорию фигуристых красоток, на которых всю жизнь заглядывался костя. у него нет тонкой талии, нет пухлых губ. зато есть борода, бесконечно длинные ноги и хуй. это только в теории просто – такой же член есть и у тебя самого, но в реальности костя раз за разом невольно бросает взгляд на чужую промежность и думает: “охуеть”. охуеть есть с чего. даже через плотную джинсу ясно: илья не обделëн природой. что-то внутри кости тяжело и заинтересованно ворочается от этих мыслей. и сколько бы они не шутили про секс и очко товарища, ловить себя на подобном вне сцены неприятно. внутренние противоречия превращают костю в совершенно невыносимого человека.
особенно достаëтся илье, потому что именно он виноват в том, что костя сходит с ума. и хотя овечкин держится всё той же отстранëнной вежливости, дураку ясно, что надолго его не хватит.
костя знает, что с ним тяжело. но как будто с ильëй просто. солнце светит всем, но не греет костю совершенно. и он ощущает себя потерявшимся в заколдованном диком лесу, где из-за каждого дерева выглядывают чудовища, порождëнные его собственным сознанием. детские страхи и взрослые тревоги будут похуже лавкрафтианских чудищ. и костя маринуется в собственных загонах. без ильи, его дурацких шуток и кружочков обо всём на свете, без его руки, осторожно поддерживающей за талию, пока они идут после мотора пить пиво, без внимательных долгих взглядов, которые обещают все земные удовольствия здесь и сейчас – без всего этого тошно. но рядом с ильëй в сто раз хуже. рядом с ним всё внутри зудит и тянет, необходимость дотронуться ощущается физическим дискомфортом, и у кости всплывают в голове давным-давно заученные строки про зарыдать у ваших ног. набираться опыта на ошибках литературных героев – вот чему должна была научить великая русская литература, но даже она бессильна против кости широкова. и всё же он гоняет слова в мыслях пока они совсем не теряют смысл.
переломный момент случается где-то в разгар диминого дня рождения. костя совершенно не планировал напиваться, но два коктейля спустя становится так хорошо – мысли наконец отпускают – и костя уже сам не замечает, что и с кем пьëт. и конечно, что у трезвого на уме, то у пьяного… у пьяного, видимо, в штанах. костя приходит в сознание, когда щëлкает пряжка ремня. вокруг темнота и за ней слышны пьяные голоса. тяжëло дышит илья. они очевидно целовались только что и ещё очевидно, что у кости стоит. овечкин целует его шею, и от каждого прикосновения пробирает до мурашек. свои руки костя обнаруживает на чужом ремне и малодушно надеется, что алкоголь снова заберëт его в своё царство. илью хочется до дрожи в коленках, но, протрезвев, он застывает на месте. илья понимает, что что-то не так, практически мгновенно. отстраняется, и по дëрганности его движений костя понимает, тот тоже сильно пьян.
– кость, ты чего?
– я.. мне.. не надо, я пойду.
и костя, не изменяя своему любимому паттерну поведения, сбегает. он не видит, как опускаются плечи ильи, будто разом в груди закончился воздух; не слышит, что говорит вслед дима, заметивший его в дверях; не знает, как идёт до дома. зато он точно помнит, как, оказавшись в кровати, дрочит на мутные образы прошедшего вечера. руки ильи, поцелуи ильи, ощущение защищëнности и чужой силы. овечкин – здоровый мужик, но то, как он прогибался и подавался навстречу костиным касаниям, пьянит сильнее любой выпивки. костя доводит себя до разрядки буквально за пару движений, представляя губы ильи вокруг своего члена.
– хоть из чс достань, – это всё, что говорит илья при следующей встрече.
ни одного сального намëка, ни одного наглого касания, но косте кажется, что о том, что между ними было, знает каждая собака. ему стыдно сразу за всё, и это не может не сказаться на работе. костя загоняет себя глубже и глубже, каждая шутка кажется двусмысленной и запускает цепную реакцию невесëлых мыслей.
атмосфера накаляется постепенно, костя постоянно находится на грани. сидеть рядом, слышать аромат чужого парфюма, слышать голос, но не понимать, что он говорит, не иметь возможности уткнуться в шею, где запах духов смешивается с родным, едва различимым запахом тела, не касаться даже случайно. это слишком.
костя уверен в своих актëрских способностях и, хотя ему хочется забиться в тëмный угол и выть на одной ноте, продолжает приходить на съëмки. и только когда дима останавливает его перед сценой и спрашивает, что случилось у них с ильëй, костя понимает – масштаб трагедии космический. в ответ он бросает что-то грубое, но дима не отстаëт.
– покурим?
и костя чувствует, что это скорее формальность, чем вопрос, тяжëлая димина рука на плече не даёт сомневаться. они выходят в тëмный закуток у клуба, добродушная улыбка димы медленно гаснет.
– не знаю, чего ты натворил, кость, но это нужно срочно исправить.
все язвительные ответы исчезают, не успев родиться, под строгим взглядом. костя не знает, что такого дима читает на его лице, раз так быстро меняет тактику:
– если тебе нужно поговорить, если нужна какая-то помощь, я всегда здесь, рядом.
костя думает, каким абсурдом покажутся его тревоги, и криво усмехается.
– не, спасибо. всё супер.
– костя, – дима подбирает слова осторожно. – вы оба мои друзья. я вижу, что что-то не так.
– у меня всё так, – широков неожиданно для самого себя срывается на крик. – у него всё так! у нас всё охуенно. как будто можно подрочить на мужика и пойти дальше как ни в чём не бывало. это же нормально абсолютно, блядь, просто супер.
дима вспоминает, что они шли курить и достаëт две сигареты, затягивается и говорит:
– да, кость. это нормально. ты нормальный. то, на кого ты дрочишь, не определяет тебя как личность.
дима возвращается в бар, а костя так и стоит с незажëнной сигаретой.
~
“дебаты” кажутся одновременно и благословением, и наказанием. илья напротив в своей белой рубашке – на улице одуряюще жарко – и костя смотрит, смотрит, смотрит, смотрит. отвести взгляд как отказаться от воды после трёх дней в пустыне. всё, о чём может думать костя – шёлковая мягкость кожи, как на ней будут краснеть следы зубов, как илья будет вздрагивать от поцелуев, потому что щетина колется. дима толкает его локтем в бок, возвращая в реальность. костя не знает ни темы, ни их позиции, знает лишь – он мог бы помнить вкус чужого тела, если бы меньше пил. костя готов забрать грамоту долбоёба прямо сейчас, он точно её заслужил.
– что-то не так? – спрашивает между моторами илья.
костя нервно хихикает будто-ты-не-знаешь-что смехом. илья качает головой:
– не, со мной, с рубашкой? пятно какое?
– нет.
это самый долгий их разговор – из того, что помнит костя, – с момента блокировки. будь у кости чуть больше смелости, он бы его продолжил: “ты выглядишь хорошо, илья”. “ты выглядишь замечательно, илюш, прости”. “ты невероятный невозможный прекрасный у меня перехватывает дыхание когда я смотрю на тебя пожалуйста извини меня я идиот”. но косте не досталось ни храбрости, ни мозгов, так что он просто смотрит, как уходит илья.
~
стоя с сигаретой у бара, костя внимательно следит за двумя девчонками. одна из них пытается томно курить электронку, вторая что-то шепчет ей на ухо и пихает постоянно локтем в бок. обе они бросают на костю очевидно заинтересованные взгляды. такие моменты тешат самолюбие даже больше аплодисментов удачной шутке. костя думает растянуть перекур насколько возможно, и если девочки решатся, он даст этому шанс. но фильтр неумолимо приближается, а они всё шушукаются в паре шагов, как на школьной дискотеке, когда кажется,что всё время мира у тебя впереди. костя знает, что школа, дискотека и время всегда заканчиваются, так что он подмигивает, девушки смеются, дверь за спиной открывается.
– костян, ну ты долго ещё?
появление овечкина совсем не к месту, костя тут пытается вернуться на твëрдый путь гетеросексуальных отношений. дорога упрямо уходит из-под ног. девушки смеются ещё громче, и косте слышится чëткое «точно геи». твëрдый путь гетеросексуальности делает ему ручкой. остаëтся только побиться головой о стену.
причин устраивать скандал, с точки зрения ильи, нет совершенно. то, что он поторопил костю на съëмку, мало выбивается из их – ставшего обычным – взаимодействия, так что, когда костя змеëй шипит ему что-то про «ненавижу», илья опешивает. ну а когда за дверью подсобки ему предъявляют «сам пидорас, и меня пидорасом сделал», он окончательно охуевает. костя едва не искрится, он весь – живая эмоция, сгусток чëрной злости. илье на секунду даже становится страшно, и он оглядывается вокруг, прикидывая, куда отступать. костя не орёт, наоборот, он говорит тихо и очень отчетливо, с каждого слова капает яд.
– я до тебя нормальным был, сиськи нравились, жопа там, а теперь что?
– что? – это вырывается непроизвольно, илья даже не успевает осознать, что собирается сказать.
костя багровеет, резко приближается и хватает за грудки. всё происходит за долю секунды, илья чувствует себя в эпицентре бури. страшно, но завораживает. так что он смотрит прямо косте в глаза и заставляет себя улыбнуться. теперь решающий шаг за широковым: они или подерутся, или поцелуются. илья ставит на второе и оказывается прав.
– как ты меня бесишь, – доверительно шепчет костя и целует.
илья позволяет себе мысленно усмехнуться.
на эмоциях поцелуй выходит кусачий и злой, костя, не стесняясь, лапает его за задницу, лезет под футболку, царапает спину. от каждого касания коротит и так, но когда костя весь притирается, вжимается стояком в его бедро илья теряет последние здравые мысли. целоваться с костей, всё равно что нестись на полной скорости навстречу бетонному блоку, прыгать с вышки в ледяную воду, выходить с антиправительственными лозунгами прямо под стены кремля. илья чувствует себя так, будто расстрельный приговор приведëн в исполнение, и костя выстрелит, когда воздух закончится. костя стонет и отступает назад. он дëргает футболку, пытается поправить вставший член так, чтобы не было заметно.
– пиздец, илюш. ты пиздец.
илья смотрит на его взъерошенные волосы, шальные глаза и яркие припухшие губы в полубезумной улыбке, и разрывается от желания сохранить такого костю только лишь для себя и показать всему миру, что костя может терять голову от поцелуев с ним.
– мы как подростки.
– с тобой я чувствую себя на все пятнадцать.
– блядь, костян. дети – больше твоя сфера.
они смеются, костя утыкается головой в его плечо, и это ощущается возвращением домой.
~
они не говорят. илья немного наивно ждëт, что костя снизойдëт до какого-нибудь объяснения. ему, честно, хватит любого «я запаниковал», «не был готов», но всё, что он получает, – возможность снова косте писать. тот даже делает первый шаг: присылает мем. кот кусает огромную собаку. подпись – лаконичное «мы». в переводе с костиного языка это наверняка значит что-то хорошее. илья на всякий случай делает скрин. и хотя хочется большей определëнности, «мы» – уже хорошо.
вместо диалога илья получает новые испытания. морозившийся до этого костя оттаивает и всю накопившуюся тактильность обращает на илью. моторы превращаются в программу «сдохни или умри», потому что костя придвигается ближе, постоянно касается, шепчет что-то на ухо, задевая губами кожу, илья представляет, как показывал бы на кукле, где его трогал дядя, и краснеет. потому что трогают его, кажется, везде, будто полный зал зрителей – лучшее место для проявления чувств. лучший спектакль константина широкова, город санкт-петербург. илья умирает внутри каждый раз, когда костина рука поднимается с коленки выше, оглаживает внутреннюю сторону бедра. и хорошо, если он на моторе в штанах, но немилосердная грузинская погода совсем не собирается играть на его стороне. свободные шорты очень нравятся косте, они будто специально сделаны, чтобы забираться пальцами под ткань и гладить нежную горячую кожу. но лучше всего – то, как сбивается дыхание у ильи, как он теряется на полуслове, как смотрит умоляюще и беспомощно. костя чувствует себя восхитительно, практически всемогущим. овечкин реагирует на всё живо, ярко, остро. дразнить его, зная, что потом илья будет целовать ещё жарче, прижимать ещё ближе, становится главным удовольствием в жизни. это похоже на первую любовь, неопытную и волнительную. когда в библии писали «возлюбленные! огненного искушения, для испытания вам посылаемого, не чуждайтесь», не знали, что будет на земле костя широков. илья уверен. знай они, написали бы огненного искушения избегайте, и илья бы сбежал с первых совместных съëмок, спасая свою душу и тело. потому что костя действует как медленный яд, проникает в каждую клеточку тела, в каждый укромный уголок души и оставляет там, как шкодливый мальчишка перочинным ножиком на парте, своё имя.
~
костя избегал его общества, и илья не находил себе места. теперь он постоянно рядом, и это каким-то образом оказывается даже хуже. в любви нет страха, но илья боится сделать что-то не то, всколыхнуть резким движением костино спокойствие и откатить их неясный прогресс. они сидят у димы, отсматривая дебаты, костины руки под чужой футболкой, голова – на плече. илье хочется пошевелиться, в затëкшей руке тысячи невидимых крохотных игл, но с широковым, как с котом, если поменяешь положение, тот уйдёт. и, вероятно, нассыт тебе в кроссы. илья сидит смирно и усмиряет колотящееся сердце. в его возрасте уже неприлично сходить с ума от простых объятий. косте плевать, он поворачивает голову так, чтобы носом уткнуться в вырез чужой футболки. голая мужская грудь вызывает у него гораздо больше интереса, чем представленная на дебатах вагина, неважно настоящая или искусственная. с этим он даже почти смирился. у ильи почти нет волос на теле, костя придумывает шутки, что длинными волосами и бородой он что-то да компенсирует. эти разгоны не будут озвучены, но знание интересное. широков замечает, что с каждым днём маленьких фактов об илье становится всё больше, мысленно он заводит папку, куда бережно складывает всё обнаруженное: у ильи мягкие губы, у ильи нежная кожа, если обнять илью со спины, он мгновенно расслабляется, на плече у него три едва заметные родинки, а ниже шрам от бцж. костя перебирает свою коллекцию перед сном и засыпает с улыбкой.
в день, когда съëмок нет, илья решает сделать всё правильно и зовëт костю на свидание. он вызывает ариану, собирать ему костюм, консультируется о букетах и ресторанах, бронирует столик и отметает идею заехать за костей на мотоцикле.
– принц на коне поразит его в самое сердце, – говорит ариана, но в голосе слышится ехидство.
илья думает, что с костей обязательно нужно будет съездить к морю, надо только купить второй шлем.
когда он заходит за костей, тот не собран, встречает на пороге в футболке и трениках.
– костян, это тебе, – вместо цветов он принёс лотерейные билеты. – разбогатеешь, будешь меня меня содержать.
костя улыбается, но как-то виновато. весь его вид говорит, что что-то не так. у ильи большой опыт чтения по чужим тараканам, так что он напрягается, уверенный, что сейчас получит от ворот поворот. они замирают неловко в дверях тëмной квартиры, из подъезда тянет чем-то жареным, у кости урчит в животе. напряжение, повисшее между ними, разбивается этим звуком, костя весь отмирает, отходит вглубь квартиры, приглашая за ним. илья ничего не понимает и нервничает ещё больше.
– извини, я, – слова даются косте тяжело, и, если бы илья был сильнее, он развернулся бы и ушёл, не дожидаясь окончания фразы. но илье нужно, чтобы его прогнали. он, большая и глупая собака, успел привязаться к пьянице, угостившему сосиской у магазина. илье нужно, чтобы костя не прогонял его.
– я не смогу сегодня пойти никуда, извини. я еле встал открыть тебе дверь, если честно.
костя уходит в комнату, илья наконец складывает пазл в голове. без работы костю обнимают самые цепкие лапы в мире, лапы депрессии. он знаком с её манерами не понаслышке.
в комнате тоже темно, шторы опущены, илья видит очертания шкафа, стола, на диване – ворох вещей, среди которых лежит костя. по общему количеству футболок и брюк понятно, тот собирался так же тщательно, как и илья. от этого вдруг щиплет глаза.
– закажем мак? – он сгребает с дивана одежду, чтобы сесть рядом, касаться пальцами пятки, торчащей из-под одеяла.
костя не отвечает, но ногу вытягивает ровно на чужие колени.
– я не спал всю ночь. мне казалось, ты в любой момент напишешь, что мы не можем быть вместе. так что я придумывал, как буду справляться дальше без тебя.
у ильи что-то ломается в душе. он хочет забрать у кости все плохие дни, тревожные и депрессивные мысли.
– тебе не придëтся.
– со мной тяжело.
– ага.
вторая нога вылезает из-под одеяла, чтобы пихнуть овечкина в бок.
– мог бы не соглашаться.
– наши отношения не будут строиться на лжи!
пафоса в этих словах столько, что усмехается даже костя.
– я буду двойной чизбургер.
илья засчитывает себе маленькую победу.
они проводят свидание на диване. костя в основном лежит, пока илья рассказывает ему обо всём на свете. впервые в жизни оказывается полезной информации о том, что лемминги не совершают массовых суицидов, а кадры в сети – постановка и монтаж. сидеть вот так вдвоëм в темноте оказывается приятно, даже если вместо секса обсуждаешь миграцию грызунов. илья радуется, когда костя съедает свой бургер, когда чистит зубы, когда ложится на диван, обнимая его. слишком хорошо знает, сколько сил отнимают такие простые действия. костя запускает руки ему под рубашку и устраивается на груди. проходит несколько минут прежде, чем илья понимает, что пальцами тот выводит «с п а с и б о» на его боку. он поворачивается и целует костю в лоб:
– обращайся.