Work Text:
Человек, открывший ему дверь, был очевидно наделен особенным даром: высшим видением, талантом одного из миллионов людей, огнём в тёмных умных глазах, который есть только у гениев, поэтов, мучеников (что всё одно и то же) и умелых пастухов, знающих, куда они ведут овец. Боб почувствовал себя овцой.
– Входи же! – радостно воскликнул Аллен Гинзберг и потянул его внутрь. Его руки были перепачканы чем-то белым, и на щегольском пиджаке Боба остался след, отметка пророка. Боб решил не стирать пиджак. – Джей-Ар затеял свой ананасовый пирог, он говорит, что говорил тебе о нём… Да не стесняйся, прошу, заходи…
Дельфийский Оракул был в клетчатом переднике, черной рубашке с рукавами, закатанными до худых локтей и сползающими обратно до муки на руках. Он был в джинсах. Он был босиком.
– Нет-нет, не разувайся, заходи.
Джонни на кухне выглядел порядком уставшим, но, конечно, обрадовался. Боб не стал говорить, что они виделись буквально в четверг.
Боб вообще словно проглотил язык. Своя тщательная живописность – подшитые брюки, новенькая рубашка, модные темные очки, – рядом с блестящим взглядом того самого Поэта казалась дурацкой, почти детской. Поэт спорил с Джонни насчет консистенции песочного теста, тряс кудрями и шлепал розовыми пятками по чистому полу, а тем временем Боб Дилан, новая звезда Америки, стоял в начищенных ботинках в дверях кухни и страдал. Запах лазаньи не смог его развеселить. Очки он догадался снять, только когда Аллен спросил у него, не хочет ли он лимонад.
– Ну что, Бобби, ты не заблудился, пока ехал? Сразу нашёл дом?
Джонни был в белом. Боб, вероятно, даже ни разу не видел его в белом, но он сразу уцепился за глупый разговор ни о чём, как за спасательный круг, пока Аллен Гинзберг собственной персоной наливал ему лимонад.
– Нет, я сразу нашёл. Дом прекрасный, Джей-Ар.
Боб повернул голову и столкнулся с неодобрением оракула. Аллен прищурился – почему? Комментарий о доме? Конечно, он же ненавидит капитализм. Боже, зачем Боб сказал это.
– Это потому что озеро рядом, – быстро добавил он. – Озеро. Я бы сам жил у озера.
Заулыбавшись, Джонни, естественно, начал рассказывать о рыбалке. Боб в жизни не рыбачил, но слушал так внимательно, что уронил очки.
Слава богу, между полосатым окунем и большеротым окунем Аллен поставил на стол лазанью и объявил, что он слегка изменил рецепт для гостя: вместо петрушки кориандр, или вместо розмарина базилик, или же, впрочем, это были куркума и тмин.
– Бобби совершенно не разбирается в этом, он почти не готовит, – весь сияя от счастья, открыл свой поганый рот Джонни.
Боб хотел ударить его гитарой, но был занят тем, что жевал салат. Да на кухне не было гитары.
Но Аллен, если и разочаровался, то ничем не выдал себя. Он лишь погладил Джонни по плечу.
– Хорошо, что мы приготовили так много! Бобби, ты когда-нибудь пробовал борщ?
Дожевав салат, он ответил, что счел бы за честь попробовать борщ.
Джонни и Аллен обменялись взглядами.
Когда очередь дошла до лазаньи, а Аллен вновь обратился к Бобу (считай, как прожектор на него навели), то Аллен улыбался той знающей мечтательной улыбкой. У него в кудрях белела мука, но Боб весь замер.
– Джей-Ар очень много рассказывал о тебе, я послушал твои песни. Можно ли сказать?.. Я отвратительно завидую тебе!
Боб едва нашел в себе силы пожать плечами. Ответ вышел машинальным, стерильным, именно таким, как он не любил разговаривать, но он заглянул в глаза Аллену, чтобы дать понять: он правда так думает.
– Спасибо. Я восхищаюсь вами, и ваше мнение значит много для меня.
Аллен отмахнулся как от мухи, накрутил кудряшку на палец и выдал:
– О, ты так молод. Ещё не знаешь, что мнение тощего педика из Сан-Франциско ничего не значит.
Боб сам не понял, как умудрился не поперхнуться.
– Кстати, Джей-Ар, ты не рассказывал Бобби, как я ездил в Европу?
– Как тебя задержали в Праге и я чуть с ума не сошёл? Нет, я не рассказывал об этом.
Лазанья здорово отвлекала от разговора. Боб прямо-таки разрывался между едой, серьезным взглядом Джонни и ответным взглядом Аллена, который плохо поддавался описанию. Примерно так смотрели попрошайки на Таймс-сквер, фанатки в первых рядах и спасенные дамы в средневековых балладах.
Пока они молча разговаривали, Боб постарался не скрипеть вилкой о тарелку.
– В Европе было прекрасно, – вспомнил Аллен о госте. – Ты обязательно хотя бы раз в жизни должен выбраться из этой пыльной разноцветной коробки, которую зовут Америкой. Я бы съездил в Прагу ещё раз.
Наблюдать, как меняется лицо Джонни, было даже смешно. В какой-то момент показалось, что беднягу сейчас хватит удар.
– Всё в порядке, Джей-Ар? – ухмыльнувшись, спросил Боб.
Аллен молчал и улыбался. Затем подложил в тарелку Джонни ещё лазаньи.
Джонни так и не ответил – закашлялся, подавившись чем-то, и схватил стакан с лимонадом.
– Как тебе лазанья, Боб? – вдруг повернулся Аллен. – Мне рассказал рецепт итальянский эмигрант, когда нас обоих схватили. В камере – вонь, бардак, грязь, крысы, зарождение мира! Он рассказал мне рецепт и его тут же отпустили, кажется, он путешествовал с семьей и его нонна внесла залог. Мне пришлось записать рецепт на конверте Джей-Ара, но у меня не было карандаша, и вот мы пораскинули мозгами и…
– Ммм, – замычал Джонни, стуча стаканом о стол, – подожди, придержи коней…
– Какие кони, Джей-Ар! – С той же молниеносностью Аллен полностью переключился на него, и Боб смог наконец дотянуться незаметно до салата.
– Я не понял, так до тебя всё-таки дошло письмо?
– Конечно, нет!
– Тогда откуда у тебя конверт в тюрьме!
– Это старый! Джей-Ар, мой чудесный, дорогой, любимый Джей-Ар, прошу, не перебивай, я рассказываю Бобби про тюрьму…
– Дай Бобби доесть салат. Так это было старое письмо? А что в нём было?
– Ты что-то вложил в то письмо, которое не дошло? – наконец-то дошло до Аллена.
– Может быть. – Стул заскрипел – это Джонни придвинулся ближе. Боб решил, что может подложить себе больше лазаньи. – Может быть, в нём что-то было.
Аллен притянулся к нему с таким же оглушающим скрипом стула. У него сползли очки почти до подбородка, и он весь разрумянился. Сейчас он, конечно, не выглядел как человек, просидевший неделю в пражской тюрьме, подумалось Бобу.
– Это же так опасно, – донесся до него ласковый голос Аллена.
– Кто так сказал, – Джонни прозвучал незнакомо, очень тихо, за ним последовал шорох, Боб поднял голову: это Аллен поправлял воротничок на рубашке Джонни.
На тарелке осталось чуть-чуть лазаньи, горошек от салата, убранный к краям тарелки, немного красного лука. Боб рассудил, что неизвестно, когда ещё раз поужинает вот так хорошо, и аккуратно ткнул вилкой в горошину.
Поедая горошек, он заодно подобрал лазанью, не замечая, как горбится над тарелкой, как кудри лезут за высокий край стакана с душистым лимонадом. Ему внезапно вспомнилось I met one man who was wounded in love, и дюжина мертвых океанов, и семь печальных лесов; горошка на его тарелке было не в пример больше, что удручало его.
Глянув исподлобья на хозяев дома, Боб увидел, как Джонни без единого звука целует Аллена в щеки, и желтый свет лампы бликует на очках Аллена, а Аллен, вероятно, закрыл глаза, чтобы не смотреть на свет.
Он отвел взгляд обратно на горошек, как раз когда Аллен отпихнул Джонни в грудь, но зацепился пальцами за край рубашки и там и оставил ладонь.
– Пожалуйста, Бобби, попробуй лимонад, – счастливо вздохнув, попросил Аллен.