Work Text:
Все знают, что соседские дети одного возраста должны дружить друг с другом.
Каких бы взглядов не придерживались по данному вопросу сами чада, только прибывшие на новое место после переезда, эта истина настолько прочно овладевает умами родителей, что их тут же выгоняют на улицу заводить дружеские знакомства к орущей толпе разномастных несовершеннолетних на детской площадке под окнами новой квартиры.
Сынмину эта истина никогда не казалась такой уж отличной, особенно сейчас, когда позади с пиликаньем закрывается дверь домофона, а впереди – кучка пацанов гоповатой наружности, которым только штанов с лампасами не хватает.
– Не показывай свой страх, они это чувствуют, – с каменным лицом шепчет ему Минхо, когда тот пытается незаметно сдвинуться за более крепкое плечо брата, и наклоняется к Ёнбоки, мягко спрашивая: – Ну что, на горку?
Вот так, ведомые пятилеткой и сопровождаемые взглядами компашки предполагаемых ровесников с неясной репутацией, они и оказываются среди галдежа и визга мелкотни, куда рыбкой ныряет Ёнбоки, чтобы пристать к первому же попавшемуся ребенку с простым и вечным “привет, давай дружить”.
Компашка долго не мнётся, и уже через минуту от неё отделяется пара человек, направляясь к братьям, пока остальные просто пялятся в их сторону.
– Привет, – до дёсен улыбается невысокий парень с кепкой козырьком назад, протягивая руку для рукопожатия Минхо, – я Джисон, живу в квартире напротив, будем соседями.
Звучит по-сталкерски крипово, но окей, можно списать на то, что тут, на окраине городка, все всех знают, а пустых квартир можно по пальцам пересчитать.
– Минхо, – поднимает уголок губ брат в подобии улыбки, но Джисону хватает.
Сынмин недоумённо наблюдает, как новый знакомец суетливо отдёргивает руку после рукопожатия и прячет её за спину, забывая и с ним провести ритуал пацанского приветствия. Вместо этого ладонь Сынмина перехватывает второй парень, бросая короткое “Чанбин”, и повторяет действие с Минхо. У него тёплые пальцы и крепкое надёжное рукопожатие, приятное в принципе, но Сынмин всё равно на всякий случай незаметно вытирает ладонь о штаны – мало ли, что этой рукой сегодня делали, явно же не перед иконами крестились.
Они раззнакамливаются, и незаметно компашка подтягивается вслед за парочкой. Дёрганый Джисон, вопреки первому впечатлению Сынмина, Минхо вовсе не боится, улыбчиво и с запинками интересуясь типичными вещами вроде возраста и хобби, даже интересуется о содержимом громоздкого чехла, который вытащили из грузовика с вещами одним из последних и несли аккуратно, как хрустальную вазу. На слова брата, что он играет на виолончели, Джисон почти вибрирует, не регулируя громкость, когда орёт радостное:
– Я тоже!!! – но тут же сбивается на смущённое: – Играю, в смысле. На гитаре, не на виолончели. Но это круто! Ты крутой! Потому что виолончелист, а не потому что ты это ты. Ой, стой, я не имел в виду!..
Сынмин смотрит на попытки несчастного извиниться и начинает кое-что понимать. Минхо, молча выслушивающий словесный поток нового знакомого, медленно щурится, явно довольный происходящей ситуацией – Сынмин видит это по чертенятам, пляшущим у него в глазах.
Неловкая ситуация не укрывается от внимания молчаливого Чанбина, которого Сынмин про себя нарёк эмарём за полосатую чёрно-белую футболку, нефорского вида штаны и кроссовки с шипами по бокам. Ещё и чёлка эта дурацкая, шторкой.
– А ты? – исподлобья зыркает тот. – На скрипке пиликаешь?
Ну вы поглядите какая цаца! Музыканты ему не нравятся!
– Предпочитаю художку, – с достоинством отвечает Сынмин.
Следующие пять минут он с независимым видом стоит рядом, придумывая, что бы спросить, но неприятный типчик больше не подаёт знаков дружелюбия и желания коммуницировать, скорее строит такое лицо, будто ему с Сынмином просто рядом находится уже скучно. Не очень-то и хотелось, думает Сынмин, переключая внимание на весело ржущего пацана с неряшливым хвостиком. Он смело идёт налаживать контакты с местными и оставляет хмурого коротышку за собой.
Следующим же утром коротышка внезапно оказывается прямо у них дома – плюс один к Джисону. Сынмин лениво наблюдает за ним, удивляясь, насколько же разные люди могут водить дружбу. Один шебутной и эмоциональный, а другой с вечной кислой миной и языком в жопе. Не то чтобы Сынмину так сильно хотелось о нём узнать, но Джисону и не нужно разрешение, чтобы растрындеться. Он радостно вываливает на их с Минхо головы краткую биографию друга, сведения об уровне дохода и интеллигентности его семьи, а также указывает на Ёнбоки, добавляя:
– Ещё его дети очень любят.
Пойманный на подглядывании из-за угла братишка смущённо убегает, но вскоре возвращается назад, крутясь вокруг Чанбина с восторгом в широко раскрытых глазах. Тот оказывается заинтересованным пятилеткой больше, чем ровесниками, и даже улыбается слегка, видя, как Ёнбоки невзначай оглядывается на него, листая свою любимую книжку с картинками. Ну ничего себе.
– Эй, прекрасное создание, тебя как зовут? – интересуется Джисон.
– Ён-бо-ки, – по слогам чётко говорит брат и демонстрирует открытую ладошку. – Мне пять!
– Ты такая красивая, – продолжает Джисон, явно пытаясь подлизаться к мелкому (и к Минхо заодно), но нарывается только на смешливое фырканье от последнего.
– Ёнбоки – мальчик, – поясняет Минхо, хитро улыбаясь, пока Джисон под его взглядом пунцовеет от смущения из-за своего промаха. – Он просто хочет быть похожим на Эльзу из “Холодного сердца”.
– У меня резинки со снежинками, – хвастается Ёнбоки, искоса поглядывая на молчащего эмаря, пока демонстрирует куцые косички с блестящими резинками и ещё одну снежинку на кармане комбинезончика.
– Очень красиво, – сообщает тот, после чего мелкий с сияющей улыбкой бежит прятаться за Сынмином от волнительного взгляда внезапного краша. Ужас какой-то, куда Сынмин вообще попал?
Так у них и идёт жизнь на новом месте: Джисон очень старается с ними подружиться, ляпает глупости и сгорает со стыда, Минхо на это только снисходительно улыбается, с удовольствием выслушивая как глупости, так и сбивчивые извинения за них, Чанбин наблюдает за этим с кислым лицом, а Сынмин наблюдает за Чанбином, в одно ухо слушая нескончаемые вопросы Ёнбоки о том, когда в следующий раз к ним придёт его обожаемый новый знакомый.
Возможно, Сынмин даже готов был переменить мнение об унылом эмаре в какой-то момент знакомства, но к тому времени их четвёрка сближается настолько, что Джисон, заикаясь, предлагает прийти к нему на ночёвку с фильмами ужасов.
– Свечку подержать? – не выражает энтузиазма Чанбин, и эта фраза гасит энтузиазм не только Джисона, но и Минхо. Это не очень заметно, но Сынмин-то своего брата знает. Хотя нужно быть слепым и тупым, чтобы не видеть, что у этих двоих, вьющихся вокруг друг друга, что-то наклёвывается, а что именно – дружба или не совсем – уже их дело, а не посторонних угрюмых придурков, которым наверняка завидно.
– Будет классно! – заверяет Сынмин, не обращая внимания на закатывающего глаза противного эмаря.
Минхо с Джисоном приободряются, но на всякий случай отступают в разные стороны, увеличивая дистанцию между собой, а после возвращения домой Минхо, пытаясь скрыть обеспокоенность, уточняет у Сынмина, не выглядит ли он навязчиво со стороны, и идёт мучить виолончель. Где-то через пару окон брынькает гитара, и Сынмину кажется, что он готов собственными руками задушить противного карлика, который это всё активизировал, но ему остаётся только схватить блокнот и карандаш и идти во двор в десятый раз скетчить изогнутую после чьего-то удара мусорку, пока не стемнеет, а сумятица в душе Минхо не выйдет наружу с последними нотами Баха или другого умершего деда, который придумал на сынминову голову что-то для игры на скрипке-переростке.
На ночёвке выплывает ещё одна тема для разногласий.
– Я считаю, – ультимативно выражает свою точку зрения Чанбин, – что настоящий пацан к шестнадцати годам должен играть хотя бы на гитаре и уметь водить мотоцикл.
– Интересные дела, – подхватывается Сынмин, – и много ты таких видел?
– Да у нас каждый второй такой во дворе, – заносчиво фыркает тот.
– То есть по такой логике я не пацан?
Начавший этот спор ради шутки Джисон растерянно поглядывает на Минхо и утаскивает его за рукав на кухню делать попкорн в микроволновке, оставляя их двоих рассерженно пыхтеть друг на друга в тишине.
– Чё ты такой требовательный к себе? – вынужденно идёт на попятную Чанбин. – Ты же по-любому умеешь на чём-нибудь играть.
– Нервы считаются? – язвительно уточняет Сынмин.
– Да у тебя брат виолончелист!
– А второй брат кромсает салфетки и раскидывает их, напевая “лет ит гоу”, это должно что-то значить? – жмёт он плечами.
– Только не говори, что ты даже на велосипеде не умеешь ездить? – не унимается Чанбин.
– Люблю пешие прогулки, – огрызается напоследок Сынмин, и они рассаживаются по разным углам дивана, уставившись каждый в свой телефон. Из кухни слышится писк микроволновки и джисонов смех.
В общем, Сынмин терпит компанию этого невыносимого типа только ради Минхо, которому очень запал в душу Джисон, сколько бы он не пытался отнекиваться.
– Да-да, конечно, а теперь опять иди к нему обсуждать Ван пис до ночи, нуб.
– Я не понимаю, на что ты постоянно пытаешься намекать, – краснея ушами, преувеличенно раздражённо ворчит Минхо и почти до глубокой ночи пропадает за дверью соседней квартиры.
Может показатся, будто они водят дружбу только с этим одним с половиной человеком (Чанбина за полноценную единицу Сынмин не считает), но в плане общения у них всё хорошо, спасибо летним каникулам и ясной погоде. Даже Ёнбоки поумеряет пыл и больше не спрашивает, может ли он выйти замуж за Чанбина, когда вырастет.
И конечно же всё летит к чёрту именно в тот момент, когда жизнь кажется идеальной. Не сразу, но довольно стремительно.
Джисон пользуется отсутствием родителей и зовёт их на очередную ночь ужастиков, весь вечер сидит рядом с Минхо, как приклеенный, хватаясь за его руку на скримерах (Минхо закатывает глаза, но руку не отдёргивает и держит раскрытой ладонью вверх), а на следующий же вечер отменяет совместные планы.
– Заболел что ли, – огорчённо бормочет Минхо, читая его сообщение. – Я схожу к нему, подождёшь?
Завязывающий шнурки на кроссовках перед выходом Сынмин кивает и пятится назад, уступая брату место. Тот шаркает в тапочках-зайцах до двери напротив и звонит в звонок. Дверь открывает мама Джисона, и они переговариваются, обмениваясь парой быстрых фраз, – Сынмин не вслушивается.
– Странно, – Минхо возвращается обратно, – его мама сказала, что они с Чанбином уже ушли.
Сынмину не кажется ничего странным, если там звучит имя хмурого и вечно недовольного эмаря, который весь вчерашний вечер сверлил парочку взглядом. Минхо же, наивная прямолинейная душа, списывает это на недопонимание. На следующий день его уверенность колеблется. Сначала он с надеждой проверяет телефон, но позже, после обеда, уже с непониманием, проверяя, работает ли вообще аппарат и нет ли проблем с интернетом. После ужина он опять идёт к соседям, возвращается меньше чем через минуту и на вопросительно поднятые брови брата только растерянно пожимает плечами.
Пару дней идёт затишье, когда Минхо о Джисоне даже не заикается, а потом они вместе идут в магазин и нос к носу сталкиваются с ним прямо на выходе из подъезда.
– Привет, – в голосе Минхо столько радости, что в любой другой день Сынмин бы обязательно его подколол, – у тебя что-то с телефоном? Я писал тебе, но ты-
– Я спешу, – глухо обрывает Джисон, даже не посмотрев на него, и быстрым шагом идёт к лестнице.
Ни здрасьте, ни до свидания – “я спешу”, как от попрошайки у метро отбился.
Сынмин надеется, что больше никогда в жизни ему не придётся видеть, насколько стремительно может измениться выражение лица его брата, потеряв все краски. Минхо замирает, уставившись в пустоту, и сжимает челюсти до желваков.
– Эй, – нерешительно подступается к нему Сынмин.
– Пошли, нам нужно в магазин, – мотает головой Минхо и больше ничего за весь путь туда-обратно не говорит. Потом тоже, и даже родители замечают его отсранённость во время ужина, спрашивая, всё ли в порядке. Минхо заверяет, что в полном, а потом достаёт виолончель и играет на ней до тех пор, пока мама не напоминает про позднее время. Она знает, что что-то не так, даже если Минхо опять повторяет, что ничего не случилось, и гладит его по голове, кидая на Сынмина вопросительный взгляд. Тот разводит руками – это не его тайна, да и сам он знает не больше неё.
– Вы с Джисоном поругались? – пытается выяснить он перед сном, когда они уже выключили свет и легли по кроватям.
Минхо молчит довольно долго, внезапно шмыгает носом и ворочается в тишине, только потом бросая:
– Я не знаю.
Но Минхо никогда не был персонажем плохой мыльной оперы, поэтому он пытается поговорить с Джисоном ещё раз. На этот раз он мучает свою виолончель столько, что даже папа тактично стучит в дверь и закрывается с Минхо в комнате на добрых полчаса, пока Сынмин помогает Ёнбоки, словившему гиперфикс на феях, нарезать из бумаги заготовки для цветов и божьих коровок.
Через пару дней после этого Минхо собирает рюкзак, пакует не отдыхающую ни дня виолончель в чехол и уезжает на пару недель к тёте. Поступление в консерваторию в следующем году никто не отменял, а полагаться только на самостоятельную практику в течение всего лета без хорошего репетитора слишком самонадеянно.
– Если ты не будешь мне писать и звонить, то по приезду домой не найдёшь ни одной своей заначки со сладостями, – предупреждает его Сынмин, обнимая на прощание.
– Тогда я приготовлю десерт к чаю из тебя, – приторно улыбается Минхо и взъерошивает ему волосы на макушке.
– Вали уже, – отбивается Сынмин и идёт грустно качаться на старых скрипучих качелях, где его и находит дворовая компашка, планирующая вечернюю прогулянку. Естественно, Джисон с Чанбином тоже с ними, и Сынмин, смерив обоих тяжёлым взглядом, отбрехивается от зазываний срочным делом. Он с этими двумя даже не заговорит.
У двоих своё мнение на этот вопрос. Уже через день Джисон стоит на пороге их квартиры и тревожно заглядывает Сынмину за плечо.
– С Минхо всё хорошо?
– Тебе какое дело? – недружелюбно отзывается Сынмин, скрещивая руки на груди.
– С ним же ничего не случилось? – продолжает допытываться сосед, явно чувствуя себя неуютно под его суровым взглядом. – Он заболел?
– Я тебе ничего не скажу, – гадко улыбается Сынмин и захлопывает дверь прямо перед его носом.
Джисон всё равно узнаёт об отъезде Минхо. Через Ёнбоки, используя всего лишь один шоколадный батончик и с десяток баек про фей, которые волшебным образом оказываются живущими в близлежащем лесу. Развесивший уши брат выбалтывает все подробности, которые знает, и даже почти обещает передать Минхо привет, но вовремя подоспевший Сынмин ловко перехватывает его внимание и шёпотом шлёт Джисона прогуляться лесом к своим феям.
Отношения с Чанбином почти не меняются. Они как раньше не разговаривали, так и теперь не сильно общаются, разве что он упорно продолжает кивать при встрече, пока Сынмин усиленно делает вид, что этого не видит.
У него дома он оказывается случайно, вынужденный зайти вместе с Хенджином, который обещался вернуть Чанбину стопку дисков. Тот, увидевший Сынмина у себя на пороге, никак не реагирует, это Сынмин выпадает в осадок от вида широких светлых шорт, открывающих колени, и мягкого розового свитера. Так и не скажешь, что этот минипиг ходить во всём чёрном и шипастом.
Парень даже не успевает оценить обстановку квартиры, просторной и светлой, с деревянной лестницей, ведущей на второй этаж, как бабушка Чанбина, статная пожилая женщина в платье с бисерной вышивкой, проигнорировав все возражения внука, усаживает их пить чай с яблочным пирогом. В этой квартире даже есть отдельная столовая зона с большим круглым столом, какой кошмар.
Судя по Чанбину, Сынмин уже немного представляет, какой может быть его бабушка, и не прогадывает, потому что первым же делом она заставляет их пересесть только в известном ей порядке и приступает к допросу. Основное внимание на Сынмине как незнакомце.
На количество детей они осуждающе качает головой.
– На что только женщины ни идут, лишь бы не участвовать в экономике страны.
Сынмин ждал всю жизнь, чтобы сказать эту фразу в таком контексте:
– Не переживайте, маме не пришлось прерывать работу ради нас, мы все приёмные.
Хенджин давится пирогом, пытаясь скрыть гиений смех, Чанбин удивлённо поднимает брови, а его бабушка переходит на оскорблённый тон:
– Не дерзите мне, молодой человек!
Похоже, не нравиться этой семейке – это сынминово призвание, и он готов ему следовать, но где-нибудь подальше от них.
Минхо, опасающийся за свои заначки, исправно пишет Сынмину и даже звонит, уныло перечисляя, какие произведения он играл, даже аудиозаписи присылает. Сынмин каждый раз по старой привычке идёт во двор скетчить мятую мусорку и костерить Джисона про себя, недобрым словом упоминая и его друга, который как чувствует – так и мелькает перед ним, кивая, как болванчик, и даже один раз заговаривает, предлагая ёжащемуся от холодного ветра парню свою кофту, чтобы тому не пришлось отрываться от интересного вида и подниматься за одеждой к себе. Сынмин от неожиданности соглашается и всё оставшееся время сидит с непониманием самого себя, пока нервно штрихует потемневший от ржавчины бок.
Странности на этом не заканчиваются. Через пару дней Хенджин зазывает Сынмина в клуб, захудалое место сбора всех несовершеннолетних до разрешённых одиннадцати вечера, куда случайным образом собирается и Чанбин. Это потом Сынмин узнает, что он там ещё и выступает периодически, с рэпом. Пока же Сынмин дрейфует среди восторженно вопящих пятнадцатилеток с банкой колы в руке, усиленно делая вид, что эмаря, вообразившего себя его телохранителем, рядом нет.
– Чанбин! – кудрявый блондин с ямочками на щеках машет им пробираясь через толпу.
– Это мой друг Чан, – сообщается Сынмину, будто они пришли тусить сюда вместе и вообще лучшие друзья. Он скучающе отворачивается.
– Где Джисона потерял? – Чан наконец-то добирается до них и жмёт Чанбину руку. – Ещё не спас от того пацана, который к нему лип и нервы мотал?
У Сынмина даже в шее хрустит от того, как быстро он поворачивает голову.
– Какого пацана?
– О, ты друг Бина? Я Чан, а тебя как зовут?
Шестерёнки в голове крутятся со страшной силой, пытаясь прогнать все возможные варианты, кем может быть упомянутый пацан за исключением Минхо. Потому что если это всё-таки о его брате…
– Я не его друг, – отчеканивает Сынмин и направляется к выходу из клуба.
Пасмурное небо прорывается дождём на первом десятке шагов, но пышущему негодованием парню нипочём. Он рассерженно топает к дому, засунув руки в карманы и вспоминает каждый косой взгляд Чанбина в сторону Минхо. Липнул, да? Нервы мотал? Джисона от него спасать нужно было?
– Сынмин! – окликают его, хватая за руку.
Мокрый Чанбин щурится из-под влажной чёлки-шторки, бегая глазами по его лицу. Сынмин выдёргивает своё запястье из чужой хватки.
– Что ты от меня хочешь?!
– Не убегай.
У Сынмина зла не хватает на этого человека.
– Чего ты вообще ко мне пристал! Крутишься рядом целыми днями, как кот вокруг сметаны. Тебе делать нечего?
– Ты мне нравишься, – обрывает его Чанбин, – очень сильно. Я не знаю, почему, потому что ты как будто специально пытаешься каждый раз выбесить меня или проигнорить, но я очень хочу узнать тебя ближе и найти что-то общее между нами, чтобы мы могли стать друзьями или… или кем-то большим.
И сто баллов за романтическое признание из ста получает печальный вымокший под дождём придурок, который подпортил Сынмину жизнь!
Они продолжают стоять под проливным дождём. Чанбин говорит тихо, а Сынмин орёт ему в лицо, оба тяжело дышат и смаргивают капли с ресниц.
– Ну извини за то, что я такой бесячий игнорщик. Ещё претензии будут?
Чанбин отступает на шаг, ища что-то в его искривленном от злости лице.
– Ты прикалываешься надо мной?
– А похоже? – скалится Сынмин. – Ты своё признание вообще слышал – вот уж где прикол! Покажи мне пальцем человека, которому будет приятно услышать, что он бесит только тем, что дышит, потому что я вообще с тобой стараюсь не пересекаться, если ты не заметил!
Чанбина вряд ли часто тыкали носом в его ошибки, он считает себя настолько правым, что пытается найти причину в другом:
– Ты злишься из-за того, что сказал Чан?
Боже, это действительно было про Минхо, про его брата, который мог ночами подряд строчить сообщения Джисону, прячась под одеялом, чтобы не мешать Сынмину спать, который сразу же запомнил все предпочтения Джисона в еде и улыбался каждый раз, когда тот орал его имя издалека, махая рукой, если они внезапно встречались на улице.
– То есть ты видишь проблему только в этом? В том, что Чан озвучил твоё, судя по всему, мнение, но не в том, что ты не смог держать его при себе и пошёл с ним к Джисону, а он задинамил моего брата?
Чанбин теряет весь налёт романтичной грусти и возвращается в привычной мод недружелюбного карлика.
– Джисон очень влюбчивый и неуверенный в себе, но это не повод для Минхо держать его рядом с собой только для того, чтобы было над кем смеяться.
– Господи, да Минхо влюблён в него по уши! – Сынмин уже не понимает, дрожит ли он от холода или от злости.
– Что-то было не очень похоже!
– Мне лучше знать о чувствах моего брата!
В небе над их головами сверкает молния и бахает гром, обрывая накал эмоций. Оба пригибаются от силы звука и, не сговариваясь, бегут к ближайшему дереву, прячась под кроной. Там Сынмин и говорит, взяв себя в руки:
– В общем, надеюсь, ты понимаешь, что общения у нас с тобой не получится. В моей жизни ты отрицательный персонаж, и я не хочу узнавать тебя лучше ни для каких целей.
– Спасибо за честное мнение, я теперь тоже, – отзывается Чанбин, глядя на него немигающим взглядом.
– Вот и хорошо, – Сынмин набрасывает капюшон на мокрую голову и, не оборачиваясь, выходит под дождь, оставляя позади все мысли о неловком признании.
Уже ночью он мычит в подушку, переживая запоздалую реакцию “что это вообще было??!”, слушает голосовые от Минхо, из-за сонливой заторможенности говорящего похожие на монотонное мяуканье, и наконец-то вырубается.
Сынмину кажется, что Чанбин после такого будет его избегать или сворачивать на другую сторону улицы, лишь бы только не пересечься, но тот, исчезнув на пару дней, появляется со своим привычным хмуро-невозмутимым лицом и даже здоровается с ним кивком, как и раньше. На общение не нарывается, но в какой-то момент обескураживает внезапным:
– Извини, я был не прав в отношении Минхо. Я потом извинюсь и перед ним, когда он вернётся. С Джисоном тоже всё утрясу. Хорошего дня.
Сынмин отвечает глубокомысленное “эээээ” уже пустоте и возвращает внимание Ёнбоки, дёргающему маргаритки с давно заросшей травой клумбы. Он уже ждёт не дождётся Минхо. Одному развлекать их мелкого любителя снежинок и фей без возможности сослать на другого довольно утомительно, даже если львиную долю дня Ёнбоки проводит в детском саду.
Минхо, немного оклемавшийся в гостях у тёти с постоянными походами к репетитору, и сам горит от нетерпения перед возвращением домой. Он спрашивает про всех кошек и новых знакомых со двора, даже про Чанбина. Про Джисона так и не уточняет, замявшись в конце, просто кидает туманную фразу “надеюсь, у наших соседей тоже всё хорошо”. Сынмин мучается совестью, но терпит, не рассказывая ему ничего из их выяснения отношений. Как-нибудь сами разберутся, а то влез уже один такой.
И естественно, когда всё более менее налаживается, а до приезда Минхо остаётся два дня, случается самое страшное. Сынмин забирает из сада брата, который всю дорогу эмоционально жалуется на “Уёна-дурака”, обзывающего его маленьким из-за веры в фей, хотя феи же существуют, рядом в лесу живут – так Джисон сказал! Сынмин поддакивает, отвлекаясь на вибрацию телефона в заднем кармане шорт, и выпускает ладошку брата из пальцев. Когда он просматривает уведомления и отвечает на пришедшее сообщение, Ёнбоки рядом уже нет.
Сначала Сынмин не переживает. До их дома осталось меньше пятидесяти метров, а брат знает дорогу. Наверняка он решил сам дойти до двора и ждёт Сынмина на качелях. Парень спешит к дому, ругаясь на ходу и уже планируя, как будет читать мелкому нотации, но во дворе его не оказывается. И в подъезде, в квартире, в ближайшем магазине – нигде из тех мест, расположение которых знает Ёнбоки. Сынмин даже возвращается к детскому саду в глупой надежде, что брат вернулся назад выяснять отношения с обидчиком, но он уже закрыт. У Сынмина сердце ухает в пятки.
Он носится по всему району, пытаясь найти брата, но тот как сквозь землю провалился, и Сынмин медленно впадает в отчаяние.
Из бесконечного бега мыслей его вырывает тарахтение подъехавшего мотоцикла.
– Я помню, что ты больше любишь ходить пешком, но может тебя подвезти?
За рулём сидит Чанбин с очень неуверенным выражением лица, будто сам не знает, на какой ответ от Сынмина больше надеется.
– Ты видел Ёнбоки? – бросается к нему тот, даже не осмысливая вопрос. – В красных шортах и голубой майке, у него ещё кепка с цыплёнком!
Выражение лица Чанбина меняется за секунду.
– Он точно не дома? Куда предположительно пошёл?
– Не дома! – мотает Сынмин головой, нервно зачесывая волосы назад. – Я шёл с ним из сада и отвлекся на пять минут! Я уже везде искал!
Чанбин сосредоточено строчит что-то в телефоне и хлопает по сиденью за собой.
– Я написал нашим, они помогут. Садись.
Сынмин ещё никогда в жизни не ездил на мотоцикле, но мысли о страхе даже не возникает, когда он безропотно подчиняется и ставит ноги на указанные Чанбином педали, а потом вжимается в его спину, выглядывая мельтешение красно-голубого на обочине. Пару раз они пересекаются с парнями на велосипедах и ещё одним мотоциклистом, по кивкам Чанбина которым Сынмин понимает, что они все – часть их дворового поискового отряда, и почти пускает слезу своему водителю на плечо.
– Нашли! – бросает Чанбин через минут двадцать, снижая скорость, чтобы вчитаться в короткое сообщение на экране часов, и лихо разворачивается, нажимая на газ. Они едут к лесу, где им с рук на руки передают Ёнбоки с исцарапанными до крови коленями и ладонями, который невнятно воет от испуга, рассказывая про огромную злющую собаку, и Сынмин вжимает его конопатое зарёванное лицо себе в шею, пытаясь успокоить и самому не разныться после пережитого ужаса. Внезапное спасение во второй раз за день является опять в лице Чанбина, который хитро подмигивает и предлагает Ёнбоки порулить. Он усаживает мальчика перед собой и, достав из кармана платок (ого!), промакивает измазанные в крови и земле ладошки, а потом без брезгливости располагает их на руле.
Возвращаются к дому они очень медленно. Сынмин забирает брата и идёт получать люлей от родителей, выдавив напоследок смущённое “спасибо тебе большое”. И после этого он Чанбина не видит, мучаясь неясными угрызениями совести.
С возвращения Минхо не проходит и часа, как в дверь их квартиры настойчиво звонят. Брат удивлённо вытягивает шею, выглядывая в коридор, и идёт открывать. Сынмин выходит за ним, с девяностопроцентной уверенностью зная, кого он там увидит.
Джисон мнётся у двери и смотрит на Минхо такими несчастными глазами, что Сынмин больше ожидает увидеть, как он рыдает у него на груди, каясь во всех грехах. Получается по-другому, и Сынмин, заглянувший за блокнотом и телефоном в комнату, куда они ушли поговорить пятнадцать минут назад, выскакивает оттуда с извиняющим:
– Я не смотрю! Продолжайте чё вы там делали.
За дверью остаётся пылающая ушами и щеками парочка, отскочившая друг от друга и прячущая за ладонями распухшие губы.
Сынмин выходит на улицу и садится возле облюбованной им мусорки, глупо улыбаясь. На душе так хорошо и спокойно, что хочется раскинуть руки и обнять весь мир, чтобы разделить с ним хоть чуточку радости от чужого счастья. Он даже Чанбину улыбается, внезапно присевшему рядом. Тот нерешительно улыбается ему в ответ и осторожно предлагает:
– Если тебе вдруг надоело рисовать мусорки, то я могу свозить к одному дому, которому триста лет. Там лепнина очень красивая. Если, конечно, ты передумал и всё-таки хочешь со мной дружить.