Chapter Text
Я очень, очень люблю сэра Шурфа Лонли-Локли. Он мне практически как брат. Или даже больше чем брат. Сэр Шурф безупречен, серьезен и чрезвычайно начитан. И, как следствие, совершенно невыносим. Поэтому желание придушить этого зануду собственными руками посещает меня не меньше дюжины раз на дню. К счастью, придушить его совершенно невозможно – по техническим причинам. Даже снимая свои смертоносные перчатки (прикосновение правой парализует жертву, зато левая быстро и качественно испепеляет кого угодно), он остается одним из самых сильных людей в Соединенном Королевстве. Потому, думаю, и жив до сих пор: желающих избавиться от гнета его эрудиции великое множество, не я одна мучаюсь.
Макс Фрай «Туланский детектив»
Меламори вернулась в Ехо ранним утром. Ужиная накануне вечером в придорожной таверне возле Леапоньи, она решила, что никак, ну вот вообще никак не может отказать себе в удовольствии гнать всю ночь на амобилере, чтобы увидеть, как солнце встает над разноцветными башнями столицы.
Возможно, она просто боялась спать. Боялась увидеть во сне то, о чем думала все чаще. Того, о ком думала, если уж совсем честно. Чем ближе она была к завершению своего пути, тем больше пугал ее разговор с Мастером Пресекающим Ненужные Жизни. Да, леди Меламори Блимм, «Гордая Покорительница Арвароха и сопредельных миров», как называл ее Мелифаро, теперь уже умела признаваться себе в собственных страхах.
Миновав городские ворота и промчавшись по спящему Гребню Ехо, она сбавила скорость, чтобы вписываться в повороты на еще пустых узких улочках. Наконец, затормозив возле своего дома, она с минуту сидела неподвижно, растерянно уставившись на дверь, а потом чихнула и сердито тряхнула головой.
– Приехали, незабвенная! – сказала она недовольно. – Поднимайте свою драгоценную задницу и выметайтесь из моего амобилера!
В доме было пусто и тихо. Кошки, верно, дрыхли на подушках в спальне, а Друппи гостил у Дримарондо, как и обычно, так что хозяйку никто не встречал. Из еды на кухне нашлось только содержимое кошачьих мисок, потому Меламори послала зов в ближайший трактир и битый час плескалась в бассейне, наслаждаясь отсутствием необходимости куда-нибудь идти и что-нибудь делать. В Управлении ей нужно было появиться не раньше следующего утра.
Вытирая влажные волосы полотенцем, она вернулась на кухню, где ее уже ждали пакет с завтраком и кувшин камры, и с наслаждением вгрызлась в сладкий пирожок с ююбой. Жизнь была прекрасна и удивительна – покуда не закончились пирожки и не оказалось, что делать уже, собственно, совершенно нечего, и причин для откладывания на потом не осталось.
– Интересно, что они там сделали с моей гостиной? – вздохнув, спросила Меламори у полупустого кувшина. – Надо проверить.
Открыв дверь, она замерла на пороге и пару минут не могла заставить себя сделать шаг вперед. От ее старой уютной гостиной ничего не осталось: заменены были обои, ковры, диваны, занавески на окнах и лампы под потолком. Меламори даже решила проверить потом на всякий случай, ее ли книги стоят на полках в новых шкафах. Все было другим – как она и просила, перед отъездом оставляя заказ мастерам. Все было другим. Кроме запаха. Пахло так, будто в воздухе все еще висел дымок жаровни, полной угля вечнозеленых гункар с гор Оуринхо. И это было очень, очень плохо.
– Похоже, здесь нужно проветрить, – стиснув зубы, маленькая храбрая леди нарочито медленно подошла к окну и распахнула его.
Стало только хуже. Она стояла, вцепившись пальцами в оконную раму, и смотрела на утренний сад. Прямо как в то самое утро.
Ей послышался шорох за спиной. Всего одно мгновение она не решалась повернуть голову, а воображение успело нарисовать ей ужасную в своей живости картину: будто бы Шурф Лонли-Локли – длинный и сумрачный, без тюрбана и защитных перчаток, в высоких дорожных сапогах и короткой укумбийской скабе, – все так же стоит посреди ее гостиной и смотрит ей в спину. Меламори даже не усомнилась, что Шурф мог бы простоять на том самом месте две дюжины дней, и никакие ремонтные работы не нарушили бы его спокойного ожидания.
К огромному своему облегчению, повернувшись, она увидела всего лишь двух кошек, Армстронга и Эллу, пришедших проверить, кто это бродит с утра по их дому и не принес ли он им вкусной еды. В комнате тут же запахло свежей краской, лаком и клеем.
– Леди, – сообщила себе вслух Меламори, – вам определенно стоит нанести визит знахарю.
***
Конечно, ни к какому знахарю она не пошла. Начинать свой рассказ о расшалившемся воображении пришлось бы слишком издалека – и с того, о чем леди не была готова рассказывать не только посторонним лекарям, но даже сэру Джуффину. Нет, Джуффину, сэру хитрому кеттарийскому лису, тем более не рассказала бы, хоть уже и не сердилась на него.
Три года тому назад, когда Макс ушел в Тихий Город, ей долгое время не хотелось видеться ни с кем. Ни с собственными родителями, ни с дядей Кимой, ни с тремя сестричками, царицами Хенха. Особенно со счастливой Кенлех.
Ее распорядок дня был до вурдалачьей тоски однообразным: она вставала, шла на работу, приходила с работы и пыталась спать, а утром опять вставала и шла на работу – так прошел, наверное, год.
В Доме у Моста ей было немножко легче – скорее всего, потому, что все эти люди, ее коллеги, тоже потеряли Макса, а не Смерть на Королевской Службе. Все они знали его тем таинственным балбесом, которого она очень любила, и тоже молча горевали по нему, стараясь не показывать это друг другу. Наверное, потому она и не отправилась обратно на Арварох, хотя не раз грозилась уехать: людей, понимающих твое горе и при этом даже практически не лезущих лечить тебе сердце, найти бывает очень сложно.
Происшествие с бестелесным туланцем растормошило Меламори. Вернее, растормошил ее Шурф, в ходе того расследования намекнув, что она вполне сможет добраться до Макса, где бы он ни находился – если воспользуется теми знаниями, которые получила у буривухов. А потом сообщил, что даже готов ее консультировать. Тут-то все и завертелось.
После того разговора она взяла себя в руки и решила снова жить: дальше или ближе – все равно. Они с Шурфом обедали вместе почти каждый день: она отчитывалась в практике управления снами, он долго и витиевато рассуждал о достигнутых ею результатах и задавал ей новый, какой-нибудь особенно заковыристый, ритм правильного дыхания.
Поначалу эти долгие беседы раздражали Меламори: Лонли-Локли словно бы получал какое-то извращенное удовольствие, вынуждая ее выслушивать бесконечные монологи на темы, не имевшие, казалось, никакого отношения к ее цели. Переводить разговор на другую тему оказалось бесполезно: поговорив с ней о том, что вдруг ужасно ее заинтересовало, Шурф возвращался к своему монологу. Не слушать его было чревато последствиями: заметив ее невнимание, он спрашивал, о чем только что шла речь, и, если она не могла ответить, повторял все заново. Не в наказание, нет: просто он считал, что не может оставить ее без ценной информации.
Однажды, посреди рассуждений о природе самумов в красных пустынях Уандука Меламори взбунтовалась:
– Шурф, да я скоро челюсть себе вывихну!
Они сидели за столиком в Обжоре Бунбе. Улле, племянник хозяйки, мадам Жижинды, как раз в тот момент принесший им свежей камры, поспешил ретироваться обратно за стойку и с интересом наблюдал за дискуссией.
– Почему? – похоже, Лонли-Локли был искренне удивлен ее уверенностью в неизбежности травмы.
– Может быть, потому, что уже полчаса зеваю без остановки? – спросила она, изо всех сил стараясь не выйти из себя.
– Тебе нужно как следует высыпаться, – он покачал головой. – Попробуй, ложась в постель, дышать на счет…
– Грешные Магистры! – она закрыла лицо руками, собираясь не то хохотать, не то рыдать в истерике. – Шурф, ну какое отношение пески Красной Пустыни Хмиро имеют к технике путешествий во сне?!
– Никакого, – совершенно спокойно сообщил он, и, когда Меламори возмущенно воззрилась на него, продолжил: – И самое прямое.
В его обычно холодном и равнодушном взгляде вдруг появилась неуверенность.
– Ты бы, наверное, предпочла, чтобы тебя учил сэр Джуффин – так, как он делает обычно: мало объясняя, ожидая, что постепенно ты сама все усвоишь, если будешь практиковаться. Так ведь?
– Не знаю, – она в растерянности пожала плечами. – Наверное, нет.
– Почему?
– Может, потому, что это долго?
– Да, это очень долго, – вздохнул Шурф, – если ты не Вершитель.
– Ну, а я точно не Вершитель, – кивнула Меламори, – и хорошо понимаю, что мне нужно все обстоятельно объяснять, начинать с малого и все в таком духе. Но, небеса мира, зачем, ну зачем мне эти рассказы о пустынных пейзажах?!
Лонли-Локли замер – даже дышать перестал, – и ей почудилось, что между ними вдруг выросла совершенно прозрачная ледяная стена.
– Шурф, – она вздохнула и коснулась его плеча, – пожалуйста, не обижайся. Я на самом деле не понимаю, зачем мы тратим на это время, и раздражаюсь. Если это действительно нужно, ты просто объясни, зачем.
Он покачал головой:
– Если бы у тебя была возможность прочесть о путешествиях в Хумгате хотя бы часть того, что прочел я, – тут она в ужасе всплеснула руками, отказываясь от такой чести, – ты бы знала: никто не может предугадать, как ему откроется путь в Коридор между Мирами. Кто-то проваливается в сон, кто-то открывает дверь, кому-то достаточно закрыть глаза. Я подумал, что твоей птице может понравиться уходить в Хумгат с ветром.
Лонли-Локли говорил тихо и торжественно.
– А откуда ты об этом узнал? – шепотом спросила она, совершенно завороженная его словами.
– Прочитал, – пожал плечами Шурф. – Как-то раз мы с сэром Джуффином расследовали пропажу библиотеки Ордена Колодезного Ворота…
– Дай угадаю! – весело воскликнула Меламори. – Когда ты нашел ее, то немедленно уселся читать – и прочитал всю полностью!
– Не всю, – он удрученно покачал головой. – Сэр Джуффин очень торопился…
Она не выдержала, вскочила с места и обняла сидевшего по другую сторону стола Мастера Пресекающего, рыдая от смеха, не умея успокоиться. Когда он, вдобавок, еще и рекомендовал ей правильно дышать, Меламори просто скисла и сползла к нему на колени, не в состоянии даже объяснить членораздельно, что с ней все в полном порядке.
Отсмеявшись, она все таки вдохнула поглубже… и вдохнула еще раз, пытаясь разобраться, чем он пахнет.
– Шурф, ты сегодня испепелил какого-то особо надоедливого разносчика духов? – заинтересованно спросила она, вытирая глаза и успокаиваясь. – Твое лоохи пахнет дымом. Очень приятный запах.
– Это дерево гункар, – сообщил он бесстрастно и больше ничего не стал объяснять.
Тут до нее дошло, что она сидит на коленях у Лонли-Локли посреди обеденного зала Обжоры Бунбы, и что ни один из присутствующих не упустил шанса уставиться с благоговейным ужасом на бесстрашную женщину, позволившую себе прилюдно вешаться на бывшего Безумного Рыбника.
– Ой, Шурф, извини, – она поспешно переместилась на свой стул. – Не знаю, что на меня нашло.
Он поднял брови и покачал головой:
– Все в порядке.
До конца того обеда они больше ни о чем не разговаривали, а после, проводив Меламори ко входу в Зал Общей Работы, Лонли-Локли осторожно коснулся ее руки и сообщил вполголоса:
– Я рад твоему хорошему настроению. Ты снова, наконец, становишься сама собой. Думаю, теперь твой сон будет спокойным, – и скрылся за дверью своего кабинета, а она почувствовала срочную необходимость немножко подержаться за стенку.
***
Шурф оказался прав: ночи теперь были полны умиротворенной тишины, да и дни постепенно стали радовать ее. И то ли Меламори заразилась спокойствием Лонли-Локли, то ли просто привыкла к его манере разговора, – но упоенные аналитические зарисовки вслух ее больше не раздражали. Только умиляли до бесконечности.
Ведь на самом деле взрослый и мудрый Мастер Пресекающий был просто любопытным мальчишкой. Собственно, все ее коллеги в Тайном Сыске были такими – непонятыми и недолюбленными любопытными мальчишками. Ну, за исключением Кекки, которая была девчонкой.
Меламори давно поняла метод Кеттарийца: сделать человека своим сторонником навсегда – или, по крайней мере, очень надолго – можно, только давая ему то, в чем весь остальной мир отказывает. Например, понимание и интерес. Поскольку Джуффин был любопытен по природе, его интерес к сотрудникам был искренним и неподдельным.
Так вот, Шурф – со всей его бесстрастной дотошностью, строгостью и требовательностью к себе – был самым настоящим мальчишкой. И ей это безумно нравилось.
***
– Сэр Шурф, а я тебя вижу! – сообщила Меламори, приканчивая восьмую порцию мороженого в уличном кафе на Площади Побед.
Лонли-Локли сидел верхом на скамье по другую сторону стола и наблюдал за прогуливающимися горожанами, прислонившись спиной к стене и сложив руки на груди.
– Меня это не удивляет, леди, – он даже не повернул головы. – Жители Угуланда не испытывают затруднений с визуальным восприятием даже ночью, а уж при свете дня…
Она возвела глаза к небу и прижала ладонь ко лбу, как обычно в таких ситуациях поступал Макс, но, как и всегда, ее мимика и жестикуляция не произвели на Лонли-Локли никакого впечатления: он продолжал говорить, так и не посмотрев в ее сторону, и уже переходил к материалу о слепых рыбах моря Укли. Меламори обреченно вздохнула, хихикая про себя, и взяла девятую креманку.
На самом деле, сегодня, наблюдая за его бесстрастным любопытством, с которым он смотрел на мир вокруг, она просто захотела рассказать ему, что теперь действительно видит его – как наяву. Очень опасного, очень спокойного, со всеми этими его смешными покровительственными замашками и многословностью, которые, теперь она знала, никакого отношения не имеют к Шурфу – такому, какой он есть на самом деле. И как ей нравится, когда он что-нибудь ей рассказывает, и его обычно жесткий взгляд становится мечтательным.
– …но если ты хотела мне заново представиться, леди, то я советую тебе подождать до тех пор, пока мы не встретимся на Темной Стороне или в разделенном сне, – заканчивая свою прочувствованную речь, Мастер Пресекающий повернулся к Меламори и склонился над столом, внимательно глядя на нее. – Вот тогда у тебя действительно будет причина знакомиться со мной таким, какого ты еще ни разу не имела возможности видеть.
– Угу, – кивнула она, не вынимая ложки изо рта. Ей показалось, что в его глазах мелькнула улыбка.
***
Пару раз Лонли-Локли приглашал ее на поэтические вечера. На один такой вечер они вдвоем сопровождали леди Хельну. Меламори с удивлением узнала, что жена Шурфа широко известна в кругах любителей поэзии, и что ее сочинения пользуются популярностью даже на Уандуке и в Чангайской империи. Особенно ее повеселила трагикомическая поэма о маньячке Клэр, убивавшей бездарных рифмоплетов за преступления против поэзии. Меламори забавляла мысль о том, что Хельна явно имела в виду некоторых своих коллег по поэтическому цеху – и сообщала им об их бездарности так, что все всё понимали, но поделать ничего не могли.
Хельна вообще была очень приветливой, смешливой – и большой проказницей. И очень любила Шурфа. И совершенно не любила его. То есть, она очень им гордилась, во всем советовалась, безмерно доверяла и уважала, хоть и подшучивала над ним все время, – но никогда не смотрела на него с обожанием и не тосковала по нему. А Шурф... Ну, он был галантен, предупредителен и прощал Хельне любые шутки. В общем, был собой.
Меламори даже завидовала этому их спокойному счастью. До тех пор, пока как-то раз Хельна, неверно поняв ее тоскливый взгляд, устремленный на них, не решила «утешить» подругу:
«Эй, леди! – шепнула она на безмолвной. – Отставить эти сопли! Когда-нибудь мы с Шурфом станем совершенно свободны друг от друга – и что-то мне подсказывает, что ты до этого момента доживешь».
Меламори не поняла, что эта хохотушка имела в виду, говоря о совершенной свободе, но все равно возмущенно округлила глаза и поджала губы, а Хельна все так же смеялась над ней.
***
А еще они с Мастером Пресекающим «выгуливали» собак вместе. Точнее, приезжали к ним после работы и привозили еду. Устроившись в одном из заброшенных садов Левобережья, который снял для них Лонли-Локли, собаки с удовольствием принимали хозяев у себя в гостях. Сэр Дримарондо, говорящий пес Шурфа, уже посещавший лекции в Университете, делился с посетителями своими образовательными проектами и все пытался учить Друппи, но тот ни в какую не желал учиться, а желал только играть и глодать косточку.
Как-то раз, когда Шурф и Меламори сидели в креслах-качалках под крышей полуразвалившейся беседки в саду и пили камру, Дримарондо спросил у своих людей глубокомысленно, что такое счастье, и как его чувствуют. Не получив точного ответа, он ушел философствовать с Друппи, а Меламори буркнула, что и сама бы не отказалась узнать, как «чувствуют счастье».
– То есть, ты утверждаешь, что никогда не была счастлива? – удивленно спросил Лонли-Локли.
– Ну, может быть, когда-то и была, – пожала плечами она, – но теперь совершенно этого не помню. И – предупреждаю, сэр Шурф! – если ты сейчас начнешь меня утешать и учить «жить дальше»…
– Не начну, – спокойно прервал он. – Но мне действительно не нравится то, что ты настолько зациклена на всего одном аспекте переживания счастья – и из-за его отсутствия отказываешься чувствовать себя счастливой по всем остальным поводам.
Меламори хихикнула про себя и решила когда-нибудь рассказать Максу о том, что он – аспект, но потом вспомнила, что у нее довольно мало шансов сообщить ему этот факт, и снова скисла.
– Это не «всего один аспект», – возразила она, – это просто очередное проигранное сражение.
– А с кем ты ведешь войну, позволь спросить?
– С собственной судьбой, – она недовольно насупила брови.
– И которая из сторон, участвующих в конфликте, является агрессором? – нет, конечно, он не подшучивал над ней: Меламори прекрасно знала, что Мастер Пресекающий вообще не умел шутить, если рядом не ошивался Макс. Но выглядело очень похоже.
– Шурф, перестань! – улыбнулась она. – Ну, посуди сам: моя жизнь началась с того, что меня родили девчонкой, не спросив моего мнения. А потом оказалось, что мое мнение вообще мало кого интересует в этом мире: я не контролирую собственную жизнь, все случается со мной не так, как я хочу, я не могу ничему научиться и не представляю собой ничего выдающегося. И я давно привыкла думать, что завтра будет очередной бессмысленный день. И завтра будет всегда.
Лонли-Локли покачал головой:
– Меня восхищает твое упрямство, леди, – она ответила недоверчивым взглядом, но он только кивнул. – Ты всегда умеешь настоять на своем. Даже если настаиваешь на полной бессмыслице: например, на том, что несчастлива и никчемна.
– Но ведь это так и есть, – пожала плечами Меламори. – Если бы не семейные связи и не случайным образом доставшаяся мне при рождении способность идти по следу, я была бы обречена гнить в отцовском загородном имении.
– Ну, если оценивать с этой точки зрения…
– А с какой же еще?
– Начнем с того, что ты просто привыкла бросать не получающееся с первого раза, отворачиваться и делать вид, что тебе не очень-то и интересно, – он покачал головой. – Возможно, этим объясняется многое. Ведь оставлять за спиной незапертые двери нельзя: оттуда может появиться что-нибудь очень неприятное.
Меламори недоверчиво смотрела на Шурфа.
– С другой стороны, – продолжил он, – сэру Джуффину не был нужен Мастер Преследования: и он, и я сам прекрасно справлялись с этим. Но он пригласил тебя на работу. А сэр Джуффин ничего не делает просто так…
– О, да, у шефа все просчитано на десять ходов вперед, – усмехнулась она.
– …и потому я бы на твоем месте бросил думать, что в Тайный Сыск тебя устроили по протекции семьи.
– Хорошо, – согласилась она, – пусть так. Но в чем тогда смысл моего пребывания на этой должности?
Шурф помолчал с минуту, а потом вдруг сообщил ей:
– Сэру Джуффину в принципе не нужны подчиненные. В Тайный Сыск приходят те, кто способен его понять, только и всего.
– Как в студенческий клуб по интересам? – изумилась Меламори.
– В чем-то похоже, – согласился Лонли-Локли. – Только в наш «клуб» приглашают способных выходить в Хумгат.
– Но я ведь еще ни разу… – попробовала возразить она.
– Насколько мне известно, ты уже умеешь путешествовать по реальности сна. Это почти одно и то же, – кивнул Шурф.
– О, я настолько удивилась, когда мне внезапно удалось проделать этот путь во сне! Я ведь черный маг, сны и воображение – совершенно не моя стихия. Мне бы с материальным миром и потоками энергии работать, а не выходить в Коридор Между Мирами…
– Я знаю, – сообщил он. – Когда ты в хорошем настроении, леди, – ты похожа на ветер, подгоняющий облака поскорее расступиться и дать тебе дорогу.
Меламори улыбнулась, а потом наморщила нос.
– А в плохом настроении я вообще ни на что приличное не похожа. Я – такой черный, которого ни один белый не станет рассматривать в качестве пары.
Мастер Пресекающий удивленно поднял брови:
– Почему ты так решила?
– Ну, во-первых, я никогда не слышала о том, что женщины-маги объединялись в магические пары.
– Неправда, – он взмахнул рукой, отметая этот пункт. – Есть прямые свидетельства. Можешь спросить хотя бы у Хейлах и Хелви.
– Ну, хорошо, – согласилась она. – Но, во-вторых, маг в паре должен уметь разделять способности своего второго – а у меня с белой магией отношения совершенно не складываются. Я ведь даже собственным настроением управлять не могу!
– Просто не хочешь, – покачал головой Шурф. – Я же говорил: ты упряма до такой степени, что в определенный момент это начинает восхищать.
Меламори засмеялась и откинулась на спинку садового кресла-качалки. В белесо-голубой выси над их головами проплывали облака. Ей захотелось и вправду лететь между ними, безо всякого смысла разгоняя по небу.
Вдруг облако, на которое смотрела Меламори, начало истончаться.
– Шурф, – выдохнула она, завороженным взглядом провожая разрывающуюся на части белую громаду, – ты это видишь?
– Прекрасно вижу, – удовлетворенно кивнув, он налил себе еще камры.
– Я же просто вообразила!
– Конечно, – он пожал плечами, словно не понимая, чему тут удивляться.
– Ты! – она обвинительно ткнула его пальцем в щеку, расплываясь в улыбке. – Это все ты, белый!
– Не нужно приписывать мне чужие заслуги, – покачал головой Лонли-Локли. – У тебя просто хорошее настроение. Я же говорил.
– Спасибо за настроение, – Меламори свернулась в своем кресле, чуть ли не мурлыча, как довольная кошка, и спросила: – Сэр Шурф, а ты научишь меня еще чему-нибудь интересному?
***
Конечно же, первым, что пришло ей в голову, было его умение пить из дырявой чашки. И, конечно же, он не смог отказать ей. Особенно, когда понял, что она не представляет ни смысла этого действия, ни основного принципа. Потому следующим же вечером собаки в заброшенном саду не носились вокруг них с лаем, а чинно сидели у столика в беседке, заворожено наблюдая за человеческими играми.
Когда Меламори впервые попыталась удержать воду в бездонной посудине, то, конечно же, немедленно облилась. Шурф просто налил воду в чашку и поднес к ее глазам, чтобы показать, что вода занимает ровно столько места, сколько заняла бы, если бы у сосуда было дно. А Меламори, завороженная двумя переливающимися на свету и подрагивающими от ее дыхания поверхностями, попыталась коснуться одной из них – и вся жидкость тут же вылилась на нее.
– Шурф! – вскочив с места, возмущенно отфыркиваясь и выжимая край лоохи, воскликнула она. – Зачем твоя чашка меня облила?! Я ей настолько не нравлюсь?
– Чашка тут совершенно ни при чем, – он пожал плечами. – Это простая вещь, в нее не вложено ни одного магического элемента, потому она не обладает даже зачатками способности к чему-нибудь как-нибудь относиться.
– То есть, это ты меня облил? – сердито уставившись на Лонли-Локли, Меламори высушила одежду заклинанием и уселась обратно.
– Ты сама себя облила, леди, – покачал головой он, – вмешавшись в покой этой системы.
– Системы чего?
– Системы удержания материи в воображаемых пространственных границах, – Мастер Пресекающий аж глаза прикрыл от удовольствия объяснять это, – для концентрации в ней магической энергии.
– Шурф, я вообще перестала что-нибудь понимать, – удрученно покачала головой Меламори. – Раньше я думала, что эта твоя чашка заколдована определенным образом, и потому выпить из нее – значит, получить дополнительную энергию. А ты говоришь, что чашка простая.
– Если бы чашка была заколдована, пить из нее мог бы кто угодно, не проливая ни капли. Но этот фокус вряд ли давал бы пьющему хоть какие-нибудь преимущества – за исключением новых ощущений, конечно.
– А в чем тогда дело?
– В контроле над собственными силами. Понимаешь, для того, чтобы удержать воду в дырявой чашке, нужно вообразить сосуд целым – и именно в этот воображаемый объект налить какую угодно жидкость.
– А жидкость при наливании тоже становится «воображаемой»? – рассмеялась Меламори.
– Отлично, – удовлетворенно кивнул он. – Ты поняла принцип. Жидкость действительно перестает быть собой, становится чистой энергией. Вполне себе «воображаемой».
– Но остается материальной? – спросила она недоуменно.
– Ну, так и чашка остается материальной.
– Так, все! – подняла руки Меламори. – Ничего больше не говори! Давай, я просто попробую это сделать?
Шурф с готовностью протянул ей чашку.
Они долго еще оставались в саду в тот вечер. Пробуя наполнить чашку, Меламори не один раз отправила всех Грешных Магистров под одеяло к вурдалакам – и наоборот. Она сердилась, потом успокаивалась снова и пробовала еще и еще раз – пока, наконец, у нее не получилось даже немножко больше, чем то, на что она настраивалась: над бездонной чашкой в ее руке стоял, поблескивая в свете садового фонаря, столб воды.
– О, – только и смогла сказать она, хлопая глазами.
– Замечательно, – похвалил ее Шурф. – А теперь вылей воду.
С этими словами он достал из кармана лоохи маленькую бутылочку из темного стекла.
– Джубатыкская пьянь? – захихикала Меламори, совершенно позабыв о концентрации и опять пролив на себя всю воду.
– Как ты могла подумать обо мне такое, леди? – тени не давали ей разглядеть выражение лица Мастера Пресекающего, но она готова была поставить свое жалованье на то, что Шурф улыбнулся. – Как я могу поить тебя этой гадостью? Это Струи Гаппарохи, конечно.
– Правильно, – воодушевленно закивала она, – Люблю сладкое.
– Ни мгновения не сомневался, – высушив ее лоохи в очередной раз, Лонли-Локли вытащил пробку из горлышка и протянул ей бутылочку с густым и сладким солнечным ликером. – Держи. Налей в чашку.
Меламори замотала головой:
– Сэр Шурф, а можно я прямо из бутылки?
– Зачем? – изумился он.
– Боюсь пролить, конечно, – она посмотрела на него возмущенно.
Он раздумывал пару мгновений, а потом поставил ликер на стол и, встав у нее за спиной, положил ей руки на плечи – так осторожно, будто боялся ненароком в землю вдавить.
– О да! – захихикала Меламори. – Завтра Ехо будет гудеть слухами о том, как сам Мастер Пресекающий Ненужные Жизни делал мне массаж, помогая расслабиться! Главной интригой будет вопрос о том, снял ли ты перчатки предварительно.
– Конечно, снял, – невозмутимо сообщил Лонли-Локли, заставив ее захохотать. – И ты сама прекрасно понимаешь, что никакого массажа я тебе делать не собираюсь. Просто хочу помочь сконцентрироваться.
– Как? – спросила она, с любопытством поглядывая на сжимавшие ее плечи пальцы, покрытые защитными рунами.
– Вообрази, что сегодня я – твой белый, – великодушно заявил он, – и…
– …и делай со мной все, что захочется! – закончила Меламори, смеясь, и вдруг почувствовала его абсолютное спокойствие в своем собственном сознании. В этом состоянии ничего не стоило не только вина в дырявую чашку налить, но даже и по воде прогуляться.
Выпив немного сладкого и очень крепкого ликера, она вылила все, остававшееся в бутылке, в чашку и, повернувшись к Шурфу, передала ему. И только когда он одним глотком влил в себя все – поняла, что даже и не думала волноваться, что в этот раз у нее не получится.
– Вот так и взаимодействуют два мага в паре? – задумчиво спросила она.
– Примерно так, – кивнул он.
– Мне нравится.
Мастер Пресекающий спрятал чашку в карман, оглядел сад, по которому где-то рыскали Друппи и Дримарондо, уже давно убежавшие от них играть в свои игры, и спросил:
– Тебя подвезти?
– Думаешь, сама не справлюсь? – возмутилась Меламори.
– Думаю, справишься, – покачал головой Шурф. – Просто ты сегодня сначала очень устала, а потом выпила вина из моей чашки. Последствия могут быть… любыми. Не хочу рисковать.
– Понимаю, – засмеялась она. – Не хочешь утром обнаружить развалины на месте Ехо?
– И это тоже, – согласился он.
Почти всю дорогу они молчали. Проезжая по Гребню Ехо, Шурф вдруг задал вопрос:
– Леди, ты бы не хотела помочь мне в одном исследовании?
Уже было задремавшая Меламори мгновенно очнулась, встревоженная его серьезным тоном:
– Что случилось, Шурф? Какое исследование?
– Ничего не случилось, – затормозив у ее дома, он с удивлением посмотрел на нее. – Просто сегодня я понял, что у тебя вполне получится создать псевдотелесность. Мне было бы очень интересно изучить этот феномен.
– Брр, – она вспомнила подушки с начинкой из фантомных любовников и поежилась, а потом засмеялась. – Только не говори, что решил подарить мне свой образ для развлечений!
– Зачем это может понадобиться тебе, леди? – он искренне недоумевал. – Я еще не умер.
Меламори уже рыдала у него на плече:
– Шурф, ты умеешь уговаривать женщин! – и, постаравшись успокоиться, она закивала: – Конечно, я помогу. Что нужно сделать?
***
Полдюжины дней спустя Шурф появился у нее поздним вечером, одетый как самый настоящий укумбийский контрабандист: высокий, широкоплечий, в темном лоохи с капюшоном, высоких сапогах и короткой, до колен, скабе он выглядел как заветная мечта любой провинциальной девушки, начитавшейся романов о пиратах.
«И не только девушки», – усмехнулась про себя Меламори, в очередной раз вспомнив родословную Шурфа.
В огромной гостиной на первом этаже ее практически необитаемого дома уже все было готово для эксперимента: мебель сдвинута к стенам, ковер убран, а на полу Шурф начертил разделенный пополам круг.
Когда он объяснял, как, по его мнению, может быть искусственно создана телесность – вроде той, какую Лойсо Пондохва давал каждому из своих детей, – то сообщил ей, что им понадобится самое простое магическое зеркало и очень много концентрации на общей цели. Второе он считал своей ответственностью, а вот первое отдавал ей.
– В этом зеркале можно будет увидеть то, что ты попытаешься создать, – пояснил он. – А я буду наблюдать.
– И записывать, – прыснула Меламори.
– Вполне возможно, – с бесконечным терпением согласился он.
***
В маленькой жаровне потрескивали душистые веточки вечнозеленых гункар. Несмотря на успокаивающий нервы запах, Меламори почему-то очень переживала. Темная гостиная, освещенная только огнем в жаровне, казалась ей полной теней. Они будто столпились по ту сторону начерченного Шурфом круга, затаив дыхание, и наблюдали за ней: за тем, как она, подобрав ноги, уселась на пол в своей половинке круга, и, уставившись в глаза Лонли-Локли, сидевшего напротив нее, вытащила из жаровни тлеющую веточку и положила ее ровно посередине.
Душистый дымок немедленно растекся по разделившей их линии и поднялся вверх тонкой завесой, колыхавшейся от их дыхания.
«Все правильно, – безмолвно шепнул ей Шурф. – А теперь представь что-нибудь в деталях. Какой-нибудь камень, например».
Но – она так и не смогла понять, почему, – в ее памяти вдруг всплыл образ Макса. Мастер Пресекающий негромко читал заклинание – видимо, завораживая ее сознание и заставляя сконцентрироваться, – а она вспоминала любимого. Его длинные худые пальцы. Его вечно менявшие цвет глаза. Запах табака, сопровождавший его шлейфом повсюду.
Меламори не понимала, сколько времени прошло. У нее шумело в ушах, голова кружилась, в глазах было темно от напряжения. Но перед ней был Макс. Тощий, лохматый и небритый, как обычно. Ее любимый Макс. Желанный.
Он улыбался ей так, что между ног становилось жарко и мокро. Грешные Магистры, как давно они не были вместе. Она потянулась к нему и закрыла глаза. По щекам потекли слезы. Меламори знала, что он не ответит ей, не прикоснется к ней, не обнимет ее – потому, что это всего лишь выдумка, ее собственная фантазия, псевдотелесность, псевдожизнь.
Но пальцы вдруг коснулись теплой сухой кожи чужих ладоней.
– Не плачь, – услышала Меламори. – Пожалуйста, не плачь.
– Макс? – тихо спросила она, уже понимая, что не хочет ответа.
Он и не ответил – только прижался губами к ее ладони, а потом поцеловал запястье. Так, как раньше это делал Макс: поймал губами пульс, а затем слегка прикусил. Меламори хрипло застонала и попыталась притянуть к себе это сумасшедшее счастье…
Она очнулась в вязкой тишине. Шурф прижимался лбом к ее щеке – его дыхание обжигало горло – и осторожно удерживал, не прижимая к себе, практически уложив спиной на свою широкую ладонь.
– Что мы?.. – она не договорила, отчетливо осознав, что сидит у него на коленях – и как именно сидит, – и вспомнила, что они делали. Как она обхватила его плечи и выдохнула «пожалуйста, не уходи». Как, тяжело дыша, он прижался губами к ее щеке, подхватил на руки, усадил на колени, а она обняла его бедра ногами. Как он бессвязно шептал, захлебываясь воздухом, когда она начала двигаться, сквозь ткань скабы ощущая его твердый член. Как он глухо стонал, уткнувшись ей в плечо, когда она кончила…
Меламори вздрогнула и попыталась высвободиться. Шурф поднял голову и с такой тоской и жаждой посмотрел ей в глаза, что она испугалась, отчетливо понимая: любое неосторожное движение теперь может стать последним, что она делает по своей воле. Мягко отстранившись от него, она поднялась на ноги и отошла за край начерченного им круга. К окну, за которым уже светлело небо. Распахнув окно и впустив в душную комнату свежий холодный ветерок, она увидела, что Лонли-Локли тоже пришел в себя и растерянно смотрит на нее.
– Просто уйди, – глухо сказала она, закрыв глаза, не желая видеть его.
– Меламори… – просительно прошептал он.
– Хватит, – она в гневе тряхнула головой. – Позабавился. Экспериментируй с кем-нибудь другим. Макса и без меня помнят очень многие, – и, видя, что он хочет ей что-то сказать, подняла руки над головой, собирая ветер в охапку: – Нет. Нам больше не о чем разговаривать. Хорошего утра.
Ветер в ее руках завыл, грозя превратиться в небольшой ураган.
Шурф молча поднялся и вышел. Через несколько секунд входная дверь закрылась, а Меламори, уронив руки, просто села на пол.
***
На следующее утро она по заданию Джуффина уехала в Леапоньи – ловить и воспитывать расшалившихся лесных духов, – а когда вернулась, узнала, что Шурф больше не работает в Тайном Сыске.
Ее это очень устраивало. В конце концов, с Великим Магистром Семилистника ей вряд ли пришлось бы сталкиваться каждый день.
А через пару лет к ней в сны пришел ветер. И ее птице он очень понравился.