Work Text:
Вы когда-нибудь видели документальный фильм о природе? Например, тот, что снимают в африканской саванне?
Что ж, если Вы видели их, то должны знать, что всегда есть сцена, демонстрирующая, как какой-нибудь хищник из верхней части пищевой цепочки вгрызается в шею какого-нибудь ужасно невезучего травоядного животного.
Иногда леопард, или гиеновидная собака, или лев вонзают острые клыки в грубый мех антилопы, или зебры, или антилопы гну. И это бедное, несчастное копытное всегда, всегда все еще дышит, в то время как существо, которое поймало его, наслаждается каждым мгновением, чтобы в итоге, положить конец его страданиям. Животное просто доживает свои последние мгновения под остриями клыков.
Это то, как Феликс ощущает себя в отношении Чана.
Чан подобен гиене, льву или леопарду. Он метафорически сжимает шею бедного, несчастного Феликса и не отпускает. Иногда, если Феликс правильно концентрируется на тоске в своей груди, он клянется, что чувствует, как зубы Чана впиваются ему в горло.
Иногда, Чан больше похож на змею, чем на какого-то хищника. Как огромная анаконда, он обвивает Феликса с головы до ног и крепко сжимает его. И каждый раз, когда Феликс видит Чана, будь то в реальной жизни, или на фотографии во время просмотра социальных сетей, или во сне, он чувствует, как тот все крепче обвивается вокруг него, вокруг его сердца.
Но сам Чан не похож на охотника, о нет. Чан – это все самое нежное, мягкое и прекрасное в этом мире. У него аура волка, но личность ягненка, подсолнуха, облачка, которое выглядит как смайлик, если правильно наклонить голову.
Однако, любовь Феликса к нему? Вот, что отрастило когти и вонзило заостренные кончики в его сердце. Все это время он делал это самостоятельно. С самой первой встречи.
Потому что, видите ли, Ли Феликс влюблен в Чана. Ужасно. Невероятно, но это так. До такой степени, что он почти поклоняется земле, по которой ходит парень. До такой степени, что это не дает ему спокойно спать по ночам, потому что он думает о нем и его ямочках на щеках, о галактиках в его глазах. О том, как отчаянно он хочет быть с ним. До такой степени, что с таким же успехом он мог бы сам разжать пасть льва и добовольно положить туда голову, как на подушку.
Он влюбился в своего лучшего друга, вот так просто. Он влюбился в самого важного человека в своей жизни.
А Чан? Ну... он, кажется, самый милый, самый добрый человек, который когда-либо существовал на планете Земля, но у него также есть привычка называть Феликса своим братишкой. Каждый гребаный раз.
Практически каждый раз, когда он видит младшенького оззи.
Тут не нужно быть ученым, а Феликс не ученый, чтобы понять, что это не то прозвище, которое вы бы выбрали для парня, в которого влюблены.
На самом деле Феликс собирался признаться Чану два с половиной месяца назад. До промежуточных экзаменов оставалась неделя, и Феликс подумал, что было бы отличной и чрезвычайно милой идеей признаться в своей симпатии Чану и сразу пригласить его на учебное свидание.
Он даже написал «Я влюблен в тебя <3» на нескольких неоново-зеленых стикерах, чтобы он мог наклеить их на спинку любимого кресла Чана в библиотеке и сделать момент еще более сопливым, более особенным. Феликс решил разыскать Чана сразу после окончания его дневной лекции по психологии, чтобы уже покончить наконец с этим.
Феликс хочет делать с Чаном все, что угодно, каждый день. Пойти с ним поужинать, и испечь вместе с ним что-то вкусное, и посетить тот специализированный магазин в Каннаме, где продаются лучшие австралийские закуски.
Он также хочет поцеловать Чана. Очень сильно. Но это не значит, что он может просто спросить своего лучшего друга, парня, который называет его своим братом, не хочет ли он поцеловаться. Что ж, он полагает, что мог бы. Он просто в ужасе от того, что может случиться, если он это сделает.
И Феликс довольно легко нашел его в тот день, когда студенты высыпали из лекционного зала. Однако Чана довольно трудно не заметить.
Или, по крайней мере, Феликсу.
Чан увидел Феликса, направлявшегося в его сторону, и его лицо мгновенно засияло. Он помахал младшему своей бледной рукой, как белым флагом в хаосе убегающих студентов.
– Привет, Чанни-хён! – поприветствовал Феликс, отчаянно пытаясь свести свою ощутимую нервозность к минимуму.
Чан посмотрел на него с такой мягкостью, с такой интенсивной нежностью, что Феликс чуть не рухнул на пол.
Но, как только он подошел к Чану, все пошло наперекосяк. Стремительно.
Чан выглядел так идеально в этом неприметном коридоре, с его темными кудрями, распушившимися на макушке, и его серебряным пирсингом, который ловил отблески света от флуоресцентных ламп над головой. А потом, как раз в тот момент, когда Феликс начал набираться уверенности, чтобы пригласить его на свидание, старший сделал это. Он сказал это.
Он пристально посмотрел в глаза Феликсу и бросил:
– Как дела, братишка? Я скучал по тебе.
Он звучал невероятно ласково, почти с любовью, но сладость его тона мало помогла в том, чтобы растопить ледяную глыбу, в которую превратилось сердце Феликса.
Феликс почувствовал, как снежинки кристаллизуются в его груди, успешно подавляя пылающий огонь признания. Оно увяло и умерло, точно так же, как предложение о его невероятно милом учебном свидании, которое он так взволнованно представлял у себя в голове.
Естественно. Чан думал о Феликсе исключительно как о своем младшем брате. Его лучшем друге. Его семье.
В тот момент это было так банально: как потускнел свет в глазах Феликса, как физическая реальность этих бумажных стикеров в его кармане растворилась в невесомости. Как его сияющая улыбка дрогнула и практически исчезла с его губ, но была вынуждена вернуться, чтобы Чан не узнал о боли в его сердце.
– Я тоже скучал по тебе, хён, – сказал Феликс, едва слышно из-за шума вокруг, и, хотя он говорил это всеми фибрами своего существа, это все равно причиняло боль. Больно, как будто клыки вонзились в горло, обескровив его досуха. Как сильные мышцы, скручивающие его в лепешку.
Чан знал, что Феликсу нравятся парни, и, что он был одинок. Феликс знал, что Чану нравятся парни, и, что он был одинок. Но, очевидно, Чан не был влюблен в него. И с тех пор, он смирился с этим, с болью неразделенной любви. Это ни разу не уменьшает его чувства, но Феликс научился... жить с этим. Сосуществовать с этой глубокой односторонней любовью, тяжело сидящей в его груди, и продолжать жить дальше. Ради него самого и ради Чана.
Феликс так и не набрался смелости даже попытаться снова признаться Чану. Он постоянно прокручивал эти мысли, все милые, розовые сценарии, касающиеся того, как сильно он хочет поцеловать Чана и сказать ему, как сильно он его любит, в безопасности своей головы. Его глаза, его уши, его сердце, только его одного.
Вы, возможно, задаетесь вопросом: как Феликс так сильно влюбился в своего лучшего друга? Который держит его в бро-зоне каждый гребаный день?
На самом деле, не так уж странно думать о том как именно он влюбился. Чан... типа… просто... лучший. Лучший человек, потрясающая личность, он лучший во всем.
Чан – капитан университетской команды по плаванию, звездный отбивающий в бейсбольной команде и президент музыкального продюсерского клуба.
Феликс ни в чем не капитан, ни в чем не звезда, ни в чем не президент.
Он просто.. Ли Феликс, переведенный из Австралии студент. Второкурсник, у которого оценки выше среднего и, кроме этого, есть сплоченная группа друзей. И он влюблен в Чана. Это все, что он из себя представляет.
Но дело даже не в этом. Чан не просто какой-то очаровательный спортсмен с полкой, полной трофеев (которые у него есть в общежитии, Феликс видел их много раз), он еще и умен. Чан интересуется искусством, музыкой и звездами. Боже, он так сильно любит звезды, что это почти сводит Феликса с ума.
Чан знает, как выбить идеальный хоумран[1], и он также знает каждое созвездие в любое время года.
Честно говоря, нет ничего удивительного в том, что Чан считает Феликса своим младшим братом, если так подумать (он неохотно это делает). Именно Чан очень заботился о Феликсе сразу после его перевода в университет Сеула. Из этого можно сделать вполне логичный вывод: почему именно Феликс так сильно, так быстро, так крепко влюбился в Чана.
Именно Чану было поручено встретить его и показать территорию университета. Феликс не знает, почему университет выбрал его (может быть, потому, что он был задействован практически во всех внеуниверситетских мероприятиях, или, потому, что он тоже перевелся из Австралии, а может, потому, что он – просто гребаный Бан Чан, и все, у кого есть пульс, любят его), но он никогда не забудет момент, когда он ступил на территорию кампуса на первый день первого курса, и Чан подбежал к нему с самой яркой улыбкой, которую Феликс когда-либо видел.
Феликс так отчетливо помнит, как впервые увидел Чана, как его каштановые кудри подпрыгивали, когда он подбежал к нему. Как его собственное сердце забилось со странной силой, когда они с Чаном встретились взглядами, и он почувствовал, как электричество пробежало вверх и вниз по его позвоночнику.
– Как дела? – спросил Чан тем голосом, тем акцентом, который звучал точно так же, как у соседей, друзей и семьи Феликса, по которым он так сильно скучал. Именно в ту секунду, когда Чан светился и сиял, как солнце, Феликс понял, что это только вопрос времени. После их самой первой встречи он понял, что Чан станет его линией жизни, его защитником и, в конечном счете, чем-то гораздо большим.
Феликс был одинок и напуган в самолете, одинок и напуган в аэропорту, одинок и напуган в такси по дороге в университет, но внезапно, как только он встретил Чана, у него кто-то появился. Весь этот страх и одиночество сразу же испарились, как только он встретил Чана у ворот кампуса. Который улыбался так красиво, как будто знал Феликса всю свою жизнь.
– Теперь лучше, – ответил Феликс правдиво, его глаза распахнулись и засияли, когда он встретился взглядом со старшим. Его акцент звучал точно так же, как у Чана, и один этот факт согрел его сердце больше, чем он мог себе представить. – Спасибо, приятель.
Он конечно мог поиграть в ожидание и притвориться, пока все не станет слишком серьезным, чтобы отрицать, но Феликс сразу же понял, что он обязательно влюбится в Чана.
Феликс подумал, что это похоже на судьбу, как Сидней с такой любовью пережевал их обоих и каким-то образом выплюнул в одном и том же университете в Сеуле. Он думал, что это похоже на судьбу.
С того дня их жизни переплелись, подобно тому, как плющ пробирается сквозь пазы в кирпичной стене.
Именно Чан помогал Феликсу с его корявым корейским языком, именно он не спал всю ночь, вручную записывая важную лексику, которую Феликс должен был знать для жизни в кампусе. Он написал ему хангыль на клейких стикерах неоново-зеленого цвета и расклеил их по всей комнате Феликса в общежитии. Они все еще там, некоторые из них. У Феликса не хватает духу убрать те, которые все еще держатся, несмотря на то, что он уже ощутимо лучше говорит на корейском.
Именно Чан переписывался с Феликсом весь день после того, как он поселился в своем общежитии, присылал фотографии из своей последней поездки домой в Сидней и писал исключительно на знакомом жаргонном английском. Это был Чан, который шутил с Феликсом о Маккасе[2], о падающих медведях[3], о любимых Tim Tam[4]. Именно Чан привез этот маленький кусочек Сиднея в Сеул, когда Феликс нуждался в нем больше всего.
Это всегда был Чан, и это всегда будет Чан.
Именно Чан водил Феликса на все его занятия в течение первых двух недель семестра, несмотря на то, что Феликс запомнил расписание с первого дня. Именно Чан принес Феликсу обед, когда он был слишком занят подготовкой, чтобы сходить в столовую. Именно Чан играл раунд за раундом в uno с Феликсом, часами, когда у него, несомненно, были свои дела. Именно Чан остался с Феликсом, крепко обнимая его и поглаживая по спине, когда он сломался от тоски по дому.
– Я скучаю по Сиднею, – шмыгнул носом Феликс в шею Чана, слезы капали на куртку.
Чан крепко обнял Феликса за талию и прижал к груди. Феликс чувствовал, как сердце Чана бьется под его курткой и футболкой, медленно и ровно, как гимн под его костями. Он провел успокаивающими движениями по позвоночнику Феликса, и это помогло унять учащенное биение его собственного сердца.
– Я знаю. Сидней тоже скучает по тебе, – прошептал Чан ему прямо в ухо. Это было именно то, что ему нужно было услышать. Просто «я знаю», которое значило «ты можешь так себя чувствовать, и это оправданно».
Феликс зарыдал еще сильнее, но в этот момент что-то в его слезах изменилось. Что-то в его отчаянной хватке за кожаную куртку Чана изменилось. Что-то непереводимое в изгибе его пальцев.
Боль в его сердце внезапно переместилась.
В тот момент, когда он плакал в объятиях Чана, он больше не скучал по Сиднею.
Он скучал по Чану. Несмотря на то, что они прижимались крепко друг к другу в комнате Феликса в общежитии, несмотря на то, что Феликс уткнулся головой в изгиб шеи старшего, несмотря на то, что Чан крепко обнимал его сильными, мускулистыми руками пловца, Феликс обнаружил, что скучает. Заранее тоскуя по нему, ожидая, когда они в конце концов расстанутся.
Их лица были так близко, и Феликсу пришлось физически прикусить губу, ощущая вкус соли, которая смочила его язык, чтобы удержаться от того, чтобы чмокнуть Чана в губы.
Феликс заснул в объятиях Чана той ночью, слезы высохли на его щеках, а на лице появилась улыбка, маленькая и мягкая, но она была на его лице. Именно благодаря Чану он так крепко спал той ночью, прижавшись к его широкой груди.
Чан не отпускал его до раннего утра следующего дня, когда он осторожно выскользнул из-под Феликса, чтобы отправиться на тренировку по плаванию.
Он оставил Феликсу записку на прикроватном столике. Это был неоново-зеленый стикер.
Напиши мне, если захочешь встретиться? Хорошего дня, братишка!
Он нарисовал крошечный, слегка деформированный австралийский флаг под текстом. Внутри Феликса все потеплело, когда он проснулся и нашел записку, пока его не осенило.
«Братишка?» – подумал Феликс, приподняв бровь смотря на маленький зеленый листочек. «Кто обнимает кого-то, пока он спит, держит его, пока он плачет, а потом называет его своим братишкой?»
Это был первый раз, когда он назвал Феликса так, и его сердце затрепетало, когда он прочитал это. Однако Феликс не думал ни о чем необычном. Он думал, что Чан просто был Чаном.
Но это продолжилось. Вскоре за ним закрепилось прозвище «братишка». Как клей. Как неоново-зеленые стикеры.
Любовь Феликса к Чану росла и крепла, быстро превращаясь из платонической в очень, очень романтическую, и Чан все еще называл его своим братишкой при каждой гребаной возможности. Феликс влюбился в Чана на первом курсе, и теперь, в середине второго курса, Феликс все так же влюблен в него. Если не еще сильнее.
И Чан был систематичен с этим дурацким прозвищем.
Когда Феликс сдал особенно изнурительный промежуточный экзамен?
Горжусь тобой, братишка!
Когда они с друзьями играли в боулинг, и Феликс готовился к еще одному броску, после того, как выбил девять кеглей?
Ты справишься, братишка!
Феликс пытался игнорировать это, игнорировать коннотации прозвища, но такие последствия трудно похоронить под тяжестью влюбленности.
Чан не думает о Феликсе как о ком-то, с кем он мог бы встречаться, и это бросается ему прямо в лицо каждый раз, когда он называет Феликса своим братишкой с тем акцентом, который переносит его через континенты.
Вот, почему Чан для Феликса как лев. Как волк. Как будто что-то большое и красивое с такими же большими зубами вонзалось прямо в него.
Чан не отпустит Феликса. Феликс не позволит себе уйти. У его любви выросли лапы и клыки, и она тащит его по земле, и все это в поисках Чана, отвечающего взаимностью на такие чувства.
Феликс рассеянно почесал шею.
Он поклялся, что почувствовал следы зубов, врезавшиеся в плоть.
⚾️
Джисон – это все, чем не является Феликс.
Он громкий. Он полон энтузиазма. Он общительный. О, и он плохо разбирается в физике. По крайней мере, хоть где-то Феликс лучше него.
И он и его сосед по комнате, Джисон, стали неразлучными лучшими друзьями в тот момент, когда Феликс вошел в их общежитие с Чаном.
Черт. Чан тоже был там на их с Джисоном первой встрече. Почему Чан присутствовал при стольких важных моментах Феликса в кампусе? Или, эти моменты были такими особенными, потому что он был там? Феликс старается не думать об этом слишком сильно, чтобы его сердце самопроизвольно не воспламенилось.
Джисон протопал в их общую гостиную, наклейки Hello Kitty на его армейских ботинках уже потрескались от дождя и выцвели от яркого солнца. Его янтарно-светлые волосы удивительно пушистые, спадали на лоб, сияя под каждым углом солнечного света, падающего на его пряди через окно.
– Феликс! – закричал он безо всякой причины.
Феликс, который в данный момент сидел, скрестив ноги, на диване и бесцельно листал свой телефон, просто хмыкнул в ответ.
Джисон плюхнулся на диван рядом, его глаза блестели какой-то очередной авантюрой. Феликсу вдруг стало страшно.
– Весенние танцы уже совсем скоро, – объявил Джисон совершенно неожиданно.
Феликс кивнул:
– Ага.
Джисон ткнул Феликса в бок:
– Ну и…?
Феликс прокрутил еще один скучный пост в инстаграме от скучного знакомого, которого он едва знал в средней школе.
– Ну и… что?
Джисон подполз еще ближе к Феликсу и прошептал ему на ухо:
– Ты знаешь.
Феликс подпрыгнул от внезапной близости Джисона, отодвинувшись на несколько дюймов.
– Не знаю, – пробубнил он и снова сосредоточился на телефоне. Он пролистал свою ленту, пока случайно не наткнулся на фотографию университетской команды по плаванию. Сердце Феликса бешено заколотилось, и он быстро прокрутил страницу назад,рассматривая фотографию. Прямо там. Середина с левой стороны.
Чан.
Он сдвинул очки на лоб, отчего его мокрые кудри торчат во все стороны. Его оранжевая шапочка для плавания зажата в одной руке, пальцы другой – показывают знак «мир», он стоит чуть наклонившись, ухмыляясь своим товарищам по команде. Он без рубашки, как и все остальные, высокое качество камеры не скрывает бриллиантовых капель воды, блестящих на его грудных мышцах и прессе. Однако, он единственный член клуба с ямочками на щеках. И вьющимися волосами.
Он единственный член команды по плаванию, в которого Феликс бесповоротно влюблен.
Феликс бессознательно вздохнул, рассматривая Чана среди остальных членов команды.
Джисон ткнул его в ребра локтем, не слишком нежно. Феликс завопил, широко распахнув глаза и на время забыв об изображении Чана на экране.
– Х-хэй! – поморщился Феликс, потирая бок своей маленькой ладошкой.
Джисон пошевелил бровями, нисколько не стесняясь.
– Ты собираешься пригласить его?
У Феликса кровь застыла в жилах, он почувствовал, как в один момент все его тело пронзили тысячи маленьких иголочек, словно крошечные сосульки проникли в каждую клеточку.
«Прикинься дурачком», – в отчаянии подумал он.
Прикинься дурачком, прикинься дурачком.
Феликс поджал губы, намеренно сделал свой взгляд непроницаемым, а выражение лица пустым, и снова обратил свое внимание на телефон. Он быстро дважды нажал на пост и прокрутил фотографию команды по плаванию, больше не взглянув на нее.
Понравилось flix915 и 325 другим
– Кого?
Джисон мгновенно раскусил его, что нисколько не удивило Феликса. Он небрежно откинулся на спинку, согнув длинные ноги и поставив грязные, грубые подошвы своих ботинок на кофейный столик. Фу. Что-то, что Феликсу придется убирать позже, пока Джисон будет на занятиях.
Он бросил на Феликса обвиняющий взгляд, наморщив лоб.
– Эм, конечно же Чани-хёна?
Феликс вздохнул и, наконец, заблокировал телефон. Он моргнул, и фотография Чана, совершенного и улыбающегося, вспыхнула в мутной темноте.
Он покачал головой:
– Нет, Джисон. Я имею в виду, я хочу, но нет смысла приглашать его. Он думает обо мне как о своем... брате, – он выплюнул последнее слово, как будто во рту у него был яд.
Феликс продолжал, постепенно становясь все злее и злее. Он поднял руки в жесте поражения:
– Кто хочет пойти на танцы со своим братом? Никто. Чан-хён никогда бы не согласился, даже если бы я пригласил его.
– Плюс, – добавил Феликс, явно подавленный, – Чан-хён ходил с Саной-нуной на зимние танцы, чтобы она не была одна. Он, наверное, уже идет с кем-то, у кого нет пары, потому что он такой чертовски милый.
Феликс скрестил руки на груди и откинулся на спинку дивана, пока его подбородок не уткнулся в ключицы. Он фыркнул, изо всех сил пытаясь подавить свое раздражение, но безрезультатно. Черт возьми. Почему Чан должен быть таким совершенным? Таким красивым? Таким милым?
Почему Феликс должен любить кого-то, кто не любит его в ответ?
Джисон закатил глаза в раздражении.
– Я так не думаю.
Он хлопнул Феликса по плечу, жест, который, как он может только предположить, должен был быть утешительным. Его облупившийся черный лак поймал часть света с лампы на потолке. Лак был таким же потрепанным, как и милые наклейки на его ботинках.
– Ты должен пригласить его! Я уверен, что он бы согласился. Я иду с Минхо-хёном, так что мы могли бы все вместе потусоваться!
Феликс этого не слышал. Он снова покачал головой, сильнее уткнувшись подбородком в грудь.
– Да ни в жизнь. Я не знаю, что бы я сделал, если бы услышал, как Чан-хён отвергает меня.
Джисон подпрыгнул на месте, все еще чрезмерно возбужденный без всякой причины. Его жизнелюбие начинает действовать Феликсу на нервы.
– Он бы не отверг! – воскликнул он, слегка поскуливая. Джисон застонал, как будто лично был раздражен Феликсом. – Ты же знаешь, что он на самом деле не думает, что вы с ним родственники, верно?
Феликс посмотрел на Джисона из-под опущенных ресниц.
– Да что ты? – протянул он, его веки отяжелели. – И вот я здесь, жду до понедельника, чтобы получить результаты теста на родство.
Джисон хихикнул, прежде чем вернуться к важной теме. Он убрал руку с плеча Феликса и вместо этого прижался пухлой щекой к его скрещенным рукам.
– Пожалуйста, просто спроси его? Ради меня? – Феликс отметил, что его голос звучит невероятно серьезно.
Несмотря ни на что, он все равно проворчал:
– Нет.
Очевидно, Феликс с удовольствием пошел бы на танцы с Чаном, проводимые раз в два года, но стоит ли рисковать и спрашивать? Это сломало бы его полностью, если бы Чану пришлось прямо сказать – «нет» его предложению. Это разрушило бы его влюбленность. Разрушило бы его сердце. Как, черт возьми, это может того стоить такого неоправданного риска.
Джисон заскулил:
– Пожааааалуйста? Ты можешь пригласить его после тренировки по плаванию!
Феликс резко вдохнул, резко выдохнул.
– Я ненавижу запах хлорки.
Джисон послал ему понимающий, столь же равнодушный взгляд.
– Ликс, ты буквально ходишь на все соревнования Чани-хёна по плаванию и болеешь за него громче всех. Почему хлор является проблемой именно сейчас?
Черт возьми. Феликс недостаточно хорошо продумал это оправдание. Его стена начинает рушиться.
– Я-я, эм… – пробормотал Феликс, не зная, как продолжить. – Я просто хочу сказать…
– Ты ему нравишься, ты же знаешь.
Молния. Феликс почувствовал молнию, услышал раскат грома, ударивший в макушку его головы. Электричество пробежало по его позвоночнику, прежде чем попасть прямо в ядро и заставить его подскочить на диване.
Феликс повторил то же самое, что и раньше, но на этот раз он говорил серьезно.
– К-кому?
Он смотрит на Джисона широко распахнутыми, совершенно остекленевшими глазами. Ему приходится немного наклонить голову, чтобы полностью встретиться взглядом с лицом своего соседа, потому что он прижимается щекой к его плечу.
Джисон посмотрел в его совиные глаза, и что-то в его взгляде заставило Феликса похолодеть.
Он указал пальцем на черный экран телефона Феликса. Свет падал на матовый, неровный лак, и это было похоже на карту на ногте Джисона.
– Чани-хёну.
Феликс чувствует себя ошеломленным. Он нравится… Чану?
Ну, ага, он типа знал это. Он точно знает, что нравится Чану. Чан не сделал бы и половины того дерьма, которое он делал с Феликсом, ради Феликса, если бы он ему не нравился.
Он просто... не нравится ему в этом смысле.
Верно?
– А-ага, – пробормотал Феликс, внезапно почувствовав, что губы онемели. – Я знаю, что нравлюсь ему. Как друг.
Феликс добавил после тяжелого вздоха:
– Как брат.
Джисон снова закатил глаза, на этот раз по более широкой дуге, так что были видны только белки.
– Мхвм, – простонал он. – Ты такой глупый, Ликс.
Феликс практически задохнулся от этих слов, широко распахнув глаза.
– Глупый?! – воскликнул он. – Чан-хён называет меня своим братом, своим братишкой, каждый гребаный раз, когда мы разговариваем! Каждый раз, когда мы переписываемся! Как он может хотеть встречаться со мной?
Они не говорили об отношениях, но Феликс постепенно теряет контроль над своими эмоциями, над своими мыслями, над тем диким, голодным зверем, которым является его любовь к Чану.
Да, они просто обсуждали предстоящие танцы и то, как Джисон откуда-то знает, насколько сильно Феликс хочет пригласить Чана, но теперь все изменилось.
Его любовь обросла ядовитыми шипами, колючим хвостом, и она все глубже проникала в сердце Феликса, причиняя ему боль. Заставляя его кровоточить.
Его грудь сжалась. Феликс сморгнул непроизвольные слезы.
– Насколько я глупый, Джисон? – прошептал Феликс. Это был риторический вопрос. Феликс шмыгнул носом, он обнаружил, что его руки вцепились в бедра. Это больно. Эта любовь причиняет боль.
Он шмыгнул носом:
– Чан-хён не любит меня в этом смысле. Если бы он любил, он бы не называл меня... так.
Джисон казался искренне ошеломленным внезапными слезами Феликса, болью, столь ощутимой сейчас в его покрасневших глазах.
Пока он не схватил его за руку и молча не помассировал бицепс Феликса. Этого было достаточно, успокаивающих пальцев Джисона и его постоянного присутствия рядом с Феликсом было достаточно. Пока боль, любовь, тоска – все это снова не нахлынуло на Феликса, тремя волнами сбив его с ног и наполнив легкие.
Феликс почувствовал, как его накрывает, когда он сделал влажный вздох. Он потер костяшками пальцев глаза, и на них остались бриллиантовые бусинки.
– Феликс… – прошептал Джисон, как будто это само по себе могло каким-то образом сделать все лучше. Он сжал пальцы на руке Феликса немного крепче, немного плотнее. – Ты знаешь, как много ты для него значишь. Ты же знаешь.
Он действительно знает это. От такой мысли его сердце застучало в груди.
Феликс всхлипнул:
– Я просто хочу, чтобы он знал, как сильно я его люблю. И-и чтобы он любил меня в ответ.
А потом наступила тишина. Такая хрупкая тишина, из-за которой даже самые тихие крики звучат как раскаты грома. Такая тишина, которая заставляет стук сердца звучать, как землетрясение.
Феликс вытер слезы, но после того, как он потер глаза ладонью, их пролилось еще больше.
Но Феликс не был готов к тому, что собирается сказать Джисон, после еще нескольких тихих всхлипов.
Он совсем не был готов.
– Хочешь пойти на тренировку бейсбольной команды?
Сопение Феликса прекратилось, его тело напряглось.
Он захныкал, голос был слишком надломлен, чтобы говорить громче:
– ... бейсбольной команды? Зачем?
Предложение было настолько случайным, настолько неожиданным, что Феликс с трудом мог воспринять это внезапное предложение. Но теперь, когда он думает об этом, команда прямо сейчас находится в разгаре своей еженедельной тренировки, на поле за зданием спортзала.
Джисон пожал плечами, лениво постукивая пальцами по руке Феликса.
– Я хочу проведать Минхо-хёна.
Что ж, теперь понятно. Минхо – парень Джисона, а также, является одним из лучших игроков в бейсбольной команде их университета.
На самом деле он был бы не прочь повидаться с Минхо. Он веселый и еще один их друг.
Ему бы сейчас точно не помешал смех Минхо.
Феликс вздохнул:
– Хорошо. Прекрасно.
Когда он соглашался, он не думал, не по-настоящему, не критически.
Джисон просиял, радостно выпятив грудь, как будто празднуя маленькую победу. Он крепче сжал руку Феликса, вскакивая с дивана, потащив своего друга за собой.
Феликс немного пошатнулся от резкого подъема, и Джисон с готовностью помог ему удержаться на ногах.
Он начал тащить Феликса к двери, большие ботинки с Хелло Китти оглушительно стучали по половицам. Феликс просто позволил всему этому случиться.
Но потом его осенило…
– П-подожди, – пискнул Феликс, резко тормозя, останавливая Джисона. Кожа Феликса заметно побледнела.
– Чан-хён тоже в бейсбольной команде. Ты забыл, что он тоже в команде, Джисон?
Он думал, что это послужит веской причиной для того, чтобы не идти.
У Джисона были другие мысли на этот счет.
Он потащил Феликса к двери, нащупывая ручку одной рукой. Феликс зашипел, пытаясь и не сумев бороться с (каким-то образом) превосходящей силой Джисона. Минхо в последнее время заставлял его поднимать тяжести или что?!
Джисон снова пожал плечами так сильно, что его плечи коснулись сережек в его ушак. Он невинно почесал затылок, кривая усмешка обнажила его зубы.
– Ох, точно, – съязвил Джисон, успешно вытаскивая все еще ошеломленно Феликса из их общежития в коридор. Он запер дверь одной рукой, и Феликс чуть не потерял сознание от прикосновения его пальцев.
– Наверное, я забыл.
⚾️
– Джисон, почему мы здесь?
– На самом деле, почему кто-то из нас вообще здесь?
Феликс сжал кулак, и вытер пот со лба.
– Ты знаешь, что я не это имел в виду.
Широкая улыбка Джисона, казалось, светилась под солнечным светом.
– Сегодня хороший день. Нам нужно подышать свежим воздухом.
– Мы здесь не для этого.
Джисон прислонился спиной к металлической трибуне, удобно расположив локти на спинках сидений.
– Верно, это правда. Я действительно хотел увидеть Минхо-хёна, больше всего на свете.
Феликсу пришлось сжать кулаки, чтобы не вцепиться себе в волосы.
Хотя он должен признать, сегодня и правда прекрасный день. Светит солнце, на небе так много облаков, что они помогают сдерживать жару, а в воздухе витает отчетливо весенний ветерок. Здесь, на трибунах – хорошо, Феликс не может этого отрицать. Вдобавок они всего лишь вдвоем в качестве зрителей на тренировке. Есть что-то фантастическое в том, чтобы быть так близко к действиям команды, но все же отделенным от всех активностей цепным забором высотой в милю, окружающим поле.
Так близко, но так далеко, звучит как бред.
Но доволен ли он тем, что Джисон буквально потащил его на бейсбольный матч? Абсолютно нет.
– Здесь так жарко, – пожаловался Феликс, обмахиваясь своей маленькой ладошкой после того, как потянул за вырез рубашки. Он убрал несколько потных, светлых прядей со своей шеи, затем нахмурился, глядя на армейские ботинки Джисона на толстой подошве. – Как ты носишь это в такую погоду?
Джисон усмехнулся, пошевелил своими длинными ногами, так что пара наклеек Hello Kitty сошлись вместе.
– У меня есть определенная эстетика, которую я должен поддерживать.
«Справедливо», – подумал Феликс. Он обратил свое внимание на само поле.
Команда приближается к концу тренировки. Феликс знает, так как он, по общему признанию, побывал на изрядной доле командных тренировок, чтобы поддержать Чана. Но это было по его собственной воле! Потому что ему это нравится.
Феликс присел на корточки на трибуне рядом с Джисоном, отчаянно пытаясь найти тень, отбрасываемую столбами ограждения. Если он повернется под правильным углом, острие ближайшего металлического кола идеально заслонит солнечный свет.
Феликс все еще пытается спрятаться за Джисоном. Не полностью, но достаточно, чтобы Чан, если он вдруг посмотрит в их сторону и увидит их, не понял, что у Феликса просто вроде как был нервный срыв (из-за него). Его нос все еще красный, глаза все еще мокрые и опухшие, и то, что он находится на одном поле с Чаном, на самом деле не помогает всей его ситуации с лицом после истерики.
Однако он может видеть Минхо с того места, где тот наполовину прячется за Джисоном. Номер 25, стоящий наготове на своей питчерской горке[5].
А затем горячее, влажное дыхание Феликса замерло у него в горле, потому что в поле зрения появился еще один игрок.
Кто-то подошел к домашней базе[6], дважды ткнул носом своей биты в землю, поднял миниатюрную пыльную бурю, вставая в стойку для отбивания.
Это номер 3.
Это Чан.
Феликс с тоской вздохнул, его взгляд расфокусировался, пока он издалека наблюдал за Чаном. Сегодня на нем белая университетская бейсболка, прячущая кудри с глаз и отбрасывающая чернильную тень на лицо. Феликс чуть не пустил слюни, когда Чан напряг бедра, прежде чем сделать пробный замах. Его бицепсы напряглись, когда он притворно замахнулся, его сине-белая майка в тонкую полоску открыла вид на грудные мышцы. Его обтягивающие белые форменные брюки идеально облегают бедра, подчеркивая его аппетитные мышцы. Даже темно-синие носки, заправленные в его штаны, чертовски сексуальны! Это нечестно!
Ну, послушайте. Феликс ничего не знает о бейсболе, за исключением того факта, что они бьют по мячу, бегают за мячом и пытаются... поймать мяч? Там много работы с мячом, и это действительно, честно говоря, все, что Феликс думает, что ему нужно знать.
Это, а также то, что их униформа несправедливо облегающая и несправедливо горячая. Например, Феликс никогда не думал, что ему нравятся мужчины в спортивной форме, но один взгляд на Чана в его костюме номер 3, и Феликс быстро добавил это в свой список.
Не то чтобы он когда-нибудь признался в этом Чану, очевидно.
Минхо встал на горку и приготовился к броску: он поднял ногу до упора, прежде чем занести руку назад и позволить мячу полететь.
Чан перекинул биту через плечо, и, все сработало, как по часам; Феликс почувствовал, как его щеки покраснели до ушей. На улице вдруг стало жарче?
Чан взмахнул битой..
Удар!
Мяч взлетел, белая точка пронеслась высоко над сеткой. Чан кинул биту в землю и бросился бежать. И, боже, он умеет бегать.
Феликс прикусил губу, наблюдая за происходящим, быстро и подозрительно увлекшись.
– Я положил на тебя глаз, номер 3, – бубнил Феликс себе под нос, поймав себя на том, что улыбается, наблюдая, как Чан обходит вторую базу.
Джисон послал своему соседу хитрую, понимающую усмешку, но остался нехарактерно молчаливым.
Тренировка продолжалась в течение следующих десяти минут. Чан пробежал свой путь обратно к дому, размашисто скользнул по базе, и Феликс понятия не имеет, что это значит. Можно было бы подумать, что Феликс хоть немного узнал правила, посмотрев столько тренировочных матчей и реальных игр, чтобы поболеть за Чана, но...нет . Нисколько. Тем не менее, их тренер казался чрезвычайно счастливым, и Чан получил несколько радостных хлопков по спине от своих товарищей по команде, поэтому он предполагает, что это, должно быть, была хорошая игра.
После нескольких минут тренировок питчера[7], члены команды разошлись и начали собирать свои вещи. Глаза Феликса все это время были прикованы к Чану, когда он прошаркал к скамейке, засунул биту в спортивную сумку и закинул ее за плечи, постукивая ногами, чтобы стряхнуть пыль со своих бутс.
Феликс почти забыл настоящую причину, по которой Джисон заставил его прийти сюда, пока…
– Минхо-хён! – закричал Джисон, сложив руки рупором. – Детка! Я здесь!
Феликс поморщился от громкости, зажимая уши руками.
Минхо, который только что закончил собирать разбросанные по полю мячи, вздрогнул от внезапного выкрика своего имени. Его глаза метались по сторонам, пока, в конце концов, он не обнаружил Джисона и Феликса одних на трибунах. Он махнул рукой, все еще не сняв свою толстую кетчерскую перчатку, и подбежал, бросив мячи обратно в ящик.
– Бля, – Джисон почти застонал, когда Минхо подбежал к забору. – Эта форма творит чудеса с его бедрами.
Такой комментарий Джисона ни в малейшей степени не смутил Феликса.
Минхо бочком подошел к ограждению, и Джисон в свою очередь вскочил с трибуны. Он подлетел к сетке, вцепившись пальцами в металлические петли, приподнявшись на цыпочках, чтобы поцеловать Минхо через одну из дыр в ограждении.
– Отличная работа, хён, – ворковал Джисон, и Феликс мог ясно видеть, как покраснели щеки Минхо, даже под слепящим солнечным светом. Парень Джисона что-то промычал и просунул свои пальцы в некоторые отверстия, как будто пытаясь разрушить барьер между ними.
Затем Минхо обнаружил Феликса, все еще сидящего на трибунах, и выражение его лица смягчилось. Волосы Минхо намокли на кончиках и прилипли ко лбу от пота после тренировки. Его брови изогнулись, когда он ухмыльнулся своей кошачьей улыбкой.
– Привет, Ликс.
Феликс помахал рукой:
– Привет, Минхо-хён. Отличная тренировка!
– Спасибо! – ответил Минхо, пытаясь поднять большой палец, будучи все еще в перчатке.
Именно в этот момент Джисон с озорным блеском в глазах что-то прошептал Минхо через сетчатый забор. Минхо внимательно выслушал, прежде чем кивнуть.
Парень Джисона повернулся лицом к остальным своим товарищам по команде, все еще слоняющимся по полю, и приложил кожаную перчатку к губам.
– Чан-хён! – громко крикнул Минхо, и разгоряченная кровь Феликса почти застыла. – Иди сюда!
Тело Феликса пошатнулось, и он чуть не упал навзничь на следующий ряд трибун. Чан?! Иди сюда?!
Черт возьми, Джисон!
– Ч-что? Нет, нет, ему не нужно приходить сюда! – взвизгнул Феликс, размахивая руками, как будто пытаясь рассеять крик Минхо. Да, Чан – лучший друг Феликса, с которым он искренне хотел бы пообщаться сейчас, как он всегда это делает, но...Чан не может видеть его таким! Мало ли он знает, что Феликс только что плакал из-за него, о том, как сильно он его, блять, любит, а теперь Джисон хочет выдать Феликса прямо в руки Чану?!
Но уже слишком поздно.
Чан идет сюда.
Пара широких плеч с цифрой 3, красующейся поверх полосатой рубашки повернулась, чтобы посмотреть кто его звал, и, конечно же, он сразу обнаружил Джисона, Минхо и Феликса.
Выражение его лица во время игры было относительно серьезным, но сейчас, от одного взгляда, оно буквально расцвело. Его глаза распахнулись и заблестели, на губах появилась самая широкая и яркая улыбка, которую когда-либо знал мир. Даже более яркая, чем солнце, бьющее прямо в Феликса, горячие пули, которой попадали прямо ему в грудь.
Чан перешел на бег, его сумка с битой стучала по бедру с каждым шагом, и Феликс начал паниковать.
– Черт, он идет сюда, – захныкал он, сжавшись в комок, как будто пытаясь найти место, чтобы спрятаться на открытых трибунах. – Черт бы тебя побрал, Джисон!
Его сосед просто послал Феликсу знак мира и ухмыльнулся через плечо, прежде чем вернуть свое внимание к Минхо за забором. Он жестом велел Минхо наклониться, и Джисон радостно чмокнул его в щеку через металлическую сетку.
Чан затормозил у упомянутого забора, шипы взметнули клубы высохшей земли. Он оперся рукой о металл, заставив его согнуться под его весом. Теперь Феликс может видеть пятна грязи на его коленях и бедрах, глубоко въевшиеся в ткань из-за скольжения по земле. Чан посмотрел мимо Минхо, мимо Джисона и мгновенно сосредоточился на Феликсе.
Он улыбнулся так, словно Феликс – единственное существо на земле, на которое стоит смотреть:
– Привет, Ликс! Я скучал по тебе, братишка. Спасибо, что пришли посмотреть на нас!
Феликс глупо захлопал глазами.
Конечно, он не мог прожить ни одного гребаного дня, ни одного гребаного предложения, не назвав Феликса этим прозвищем. Сердце превратилось в лед, а затем растаяло, когда он встретился взглядом с Чаном и увидел звезды. Феликс так в него влюблен.
И Чан думает, что Феликс – его младший гребаный брат.
– Привет, Чанни-хён, – сказал Феликс, намеренно сдерживая дрожь в своем голосе. – Я тоже скучал по тебе.
Это правда. Это настолько правда, что причиняет боль.
Чан жестом подозвал Феликса, и тот бессознательно, не раздумывая, встал с трибуны. Феликс перелез через ребристые металлические сиденья и подошел к Чану. Он просунул свои пальцы сквозь забор, подражая Джисону. Чан скользнул своими пальцами по пальцам Феликса, заполняя те же металлические промежутки.
Феликс почти громко заскулил, почувствовав, как пальцы Чана касаются его, даже сквозь ограду.
Хотя он и раньше держал Чана за руку. Точно так же, как он обнимался с Чаном раньше, слишком много раз, чтобы даже сосчитать. Что совершенно спокойно бы сделал с тем, кого считаешь своим братом.
Феликс никогда его не поймет.
И он тоже никогда не поймет Джисона, потому что, как раз в тот момент, когда Феликс выглядит абсолютно фантастически потерянным в глазах Чана, его сосед по комнате снова заговорил.
– Чан-хён, – прощебетал он, прислонившись бедром к забору. Металл загремел, как гвозди, забитые изнутри в череп Феликса. – Феликс хочет тебя кое о чем спросить.
Глаза Феликса широко распахнулись. Его сердце остановилось и стало каменным.
Улыбка Чана стала шире, знакомые ямочки приветствовали Феликса.
– Оу? В чем дело, Феликс?
Феликс быстро заморгал, поскольку его мозг работал на максимуме, пытаясь придумать оправдание. Он должен был знать, что в голове у его соседа назревает что-то абсурдное, когда он попросил его прийти посмотреть тренировку!
– Я... мне, эм, не о чем тебя спрашивать, хён, – пробормотал Феликс, сосредоточившись на земле внизу, на том, как трава под трибунами превращается в светло-коричневую грязь прямо под нижними цепями забора. Он не может смотреть на Чана. Звезды в его глазах только усилили бы головокружение.
Джисон хлопнул Феликса по плечу, как будто хотел напомнить ему о чем-то.
– Разве? – многозначительно спросил он. Он впился взглядом в Феликса, его улыбка была натянутой и слегка угрожающей.
– Феликс?
Потухший взгляд Феликса метнулся на голос Чана, и их глаза снова встретились. Радужки у Чана такие яркие, а зрачки такие звездные. Его улыбка такая совершенная, такая искренняя. Феликс почувствовал, что падает, тает, распадается.
Феликс судорожно сглотнул и мог поклясться, что почувствовал, как острые клыки сомкнулись на его горле. Чан поймал его, как всегда. Он не отпустит его.
Нет, Феликсу есть что сказать Чану.
– Ты... сыграл действительно хорошо сегодня, хён, – пробормотал Феликс, тяжело дыша.
Чан склонил голову набок. Его улыбка спала, совсем чуть-чуть.
– Спасибо, Ликс. Но...это не вопрос?
Феликс нервно рассмеялся, отрывая свои пальцы от забора, из-под пальцев Чана, чтобы схватить Джисона. Он с силой оттащил его, намеренно игнорируя нытье, о том, что он хотел остаться с Минхо.
– Это забавно! – сказал Феликс сквозь стиснутые зубы. – Действительно забавно, как все вышло. Что ж, пока, Чани-хён, пока, Минхо-хён! Вы, ребята, отлично справились…
– Феликс, подожди!
Феликс уже собирался направиться к выходу с поля, Джисон все еще извивался в его объятиях и тянулся цепкими руками к Минхо, когда он остановился. Его хватка на рубашке Джисона ослабла. Руки Феликса безвольно упали по бокам вместе с воздухом в легких.
Феликс сглотнул и снова повернулся лицом к забору.
– Да, Чан-хён?
Что-то в глазах Чана теперь выглядит не так. Что-то в них выглядит темнее. Некоторые звезды, похоже, умерли.
Его улыбка полностью погасла:
– Мы можем поговорить позже?
Если Чан и заметил, как задрожала нижняя губа Феликса, он не обратил на это внимания. Он просто продолжал смотреть на Феликса сквозь металлические петли. Уставился на него непроницаемым взглядом. Тонкий защитный забор, разделяющий их, заставляет Чана чувствовать его за много миль отсюда. За много миров отсюда. Недосягаем не только физически, но и эмоционально.
Он никогда раньше не видел, чтобы Чан так на него смотрел.
И Феликсу хочется упасть на колени и заплакать. Он чувствует онемение, как будто его тело застряло в вечной мерзлоте на миллионы лет и только что оттаяло от вопроса Чана. Джисон и Минхо все еще слоняются вокруг них, Минхо за забором с Чаном, а Джисон за забором с Феликсом, но пара, обычно шумная и дразнящая, стала необычно молчаливой. Феликс обнаружил, что вообще забыл о том, что они находятся рядом.
– Поговорить..? – бессознательно повторил Феликс.
Чан никогда раньше не просил его говорить.
Что-то в этом наводит на Феликса ужас.
Чан кивнул, стукнув козырьком своей кепки по сетчатому забору. Он загремел.
– Ага. Встретимся у фонтана сегодня вечером, после окончания моих занятий?
Последнее занятие Чана заканчивается в 7:46 вечера.
Феликс пробормотал:
– В 7:46?
Его сердце сжимается, завязывается узлом. Феликс боится разговаривать с Чаном. Что, если он скажет, что хочет, чтобы они перестали быть лучшими друзьями? Что, если чувства Феликса, которые он даже не может контролировать, положат конец самым важным отношениям, которые у него когда-либо были в жизни?
Чан снова кивнул.
– Ага. Тогда, до встречи?
Феликс быстро сморгнул слезы, прежде чем Чан смог увидеть.
Что, если он все испортил? Разрушил их?
Чан – лев, волк, анаконда, и прямо в этот самый момент Феликс поклялся, что наконец-то сдался. Зубы погрузились глубже. Вытягивал потоки невидимой крови из его сердца, каждый удар отзывался именем Чана в его мозгу.
Эта любовь причиняет боль. Жжет. Кровоточит.
– Конечно, – прошептал Феликс, не в силах даже попытаться улыбнуться. Солнечный свет, кажется, обжигает его.
– Увидимся.
⚾️
Чан добрался до фонтана первым.
Это большая, несколько безвкусная инсталляция, ярусы падающей воды служат центральным элементом территории кампуса. Фигура Чана подсвечена напольными светильниками, отбрасывающими его впечатляющие пропорции в чернильную тень.
Его занятие, должно быть, закончилось пораньше. Феликс ускорил шаг.
Чан оживился при виде приближающегося Феликса, но его легкая улыбка сильно контрастирует с печалью в его глазах. Почему Чан выглядит таким расстроенным? Что-то в выражении его лица пугает Феликса до глубины души.
– Ой, Ликс!
Английский Чана принес Феликсу лишь незначительное утешение.
Чан помахал Феликсу рукой, точно так же, как он сделал это раньше на бейсбольном поле. Он уже давно сменил свою форму номер 3 и теперь одет в простую черную толстовку с капюшоном и рваные джинсы. Чан частенько одалживал Феликсу свои толстовки. Они теплые и мягкие, и пахнут точно так же, как он. Феликс всегда надевает их, когда скучает по Сиднею.
– Привет, хён, – Феликс не может поверить, что ему удалось заговорить, несмотря на то, каким слабым мог быть его голос. Он думал, что его страх встречи, лишит его дара речи. Он зашаркал к Чану, его кроссовки были, словно свинцовые гири, привязанные к ногам.
Чан прислонился к гипсовому основанию фонтана, и Феликс аккуратно подошел к нему и встал рядом. Старший теперь смотрит в небо. Закат как раз над ними, небо сегодня разноцветное: где-то голубое, где-то зеленоватое, где-то оранжевое. Цветовое сочетание жуткое, если не сказать неземное.
– Феликс, – просто сказал Чан. Похоже – сразу к делу. Он вздохнул, оторвав взгляд от заката и сосредоточившись на младшем рядом с ним. Феликс бессознательно затаил дыхание и приготовился к удару.
Я больше никогда не хочу тебя видеть.
Я не хочу больше ничего от тебя слышать.
Мы больше не лучшие друзья.
Я никогда не буду испытывать к тебе таких чувств, так что брось это.
– Ты злишься на меня?
Тишина. Феликс поперхнулся.
– Ч-что?! – вскрикнул он, заплетаясь в ногах, резко разворачиваясь к Чану, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. – О чем ты говоришь?
Чан думает...Феликс злится на него?!
Не наоборот...?
Чан пожал плечами, внезапно выглядя застенчиво. Его уши покраснели, став еще более алыми, в сгущающемся сумраке.
– Я не знаю. Ты выглядел очень неловко сегодня на поле, когда мы разговаривали. А потом Джисон сказал, что ты должен был спросить меня о чем-то, а ты сказал, что тебе нечего мне сказать, поэтому… – Чан резко втянул воздух. – Я испугался. Что я что-то сделал...не так. Я никогда не хотел причинять тебе боль, поэтому, пожалуйста, просто скажи мне, если…
– О боже мой! – вскрикнул Феликс, заставив Чана вздрогнуть. Его плечи поникли, когда напряжение спало, светловолосая голова откинулась назад от явной степени облегчения. Феликс увидел закат вверх ногами, оранжевый, зеленый, голубой. Он выглядит красивее, если смотреть на него под этим углом.
Он быстро выпрямился, не в силах сдержать маниакальную, дикую улыбку. Феликс чуть не начал подпрыгивать на месте, воскликнув:
– Хён, ты такой шутник! Я ни капельки на тебя не сержусь. Джисон просто застал меня врасплох, вот и все.
Рев фонтана, шум и журчание воды – все это превратилось в белый шум в ушах Феликса. Интенсивность его счастья превратилась в шоры, наушники, блокирующие все, кроме Чана.
Чан испустил тяжелый вздох. Он потер покрасневшую шею:
– О, это все? Приятно это слышать. Но… но почему он вообще сказал, что ты хочешь меня о чем-то спросить?
Феликс прикусил нижнюю губу, его мозг был переполнен мыслями. Радостные мысли, о том, что Чан так чертовски заботится о нем, о том, что у них есть. Изматывающие нервы мысли о том, как правильно ответить. Должен ли он признаться во всем и, в свою очередь, пригласить Чана на танцы? Нет, нет, он не может. Что, если Чан отвергнет его, и весь этот восторг окажется напрасным?
Но...что, если он согласится, ведь все это ради чего-то?
Может быть, это облегчение, подобное льду в его венах, влияющему на его мозг, может быть, это прекрасный свет заката, отражающийся в галактических глазах Чана, но Феликс сознательно решил отбросить осторожность на ветер.
– Вообще-то, – начал Феликс, заламывая пальцы. – Есть кое-что, о чем я, возможно, хотел бы тебя спросить.
Чан угукнул и схватил обе дрожащие руки Феликса. Он удерживал их неподвижно, соединяя их тела в восходящем лунном свете. Его ладони такие мягкие и такие теплые.
– Все, что угодно, Ликс.
Феликс прерывисто вздохнул, успокаивая бешено колотящееся сердце. Все в порядке, что бы ни случилось. Потому что это был Чан, и будет Чан. Всегда.
Он посмотрел в глаза старшего, увидел, как внутри вновь пробудились звезды, и сжал его пальцы. Он так влюблен в него. И любовь Феликса больше не хищный зверь, она не на охоте, чтобы кусать и рвать. Он заново возродился, но как не что-то с зубами и когтями, не хищник, а что-то доброе, пушистое и красивое. Что-то со звездами в глазах.
– Ты хочешь пойти со мной на весенние танцы?
⚾️
Феликс понятия не имел, как Чан отреагирует на это предложение. У него не было никаких догадок. Никаких предположений.
Но он никак не ожидал, что Чан так быстро ахнет, что его глаза станут размером с обеденные тарелки. Яркий звездный свет и водянистое сияние фонтана отражаются в его медово-коричневых глазах, блеск воды не идет ни в какое сравнение с его радужками. Его хватка на руках Феликса временно ослабла, как и челюсть. Закат стал намного бледнее, и лунный свет красиво блестит вокруг колец в ушах Чана.
Тело Чана, безусловно, божественное, от его кудрей до ботинок.
И его внутренний шок вскоре превратился в осязаемый вид ликования, который можно почувствовать сквозь яркую улыбку с ямочками и созвездия в его глазах. Феликс не понимает, все еще пытается понять, но кажется, видимое счастье Чана подействовало на его чувства как доза кофеина. Радость Чана вернула его на землю, вырвала трепещущие крылья облегчения, от которых у него закружилась голова.
– Забавно, что ты заговорил об этом, – задумчиво произнес Чан, отпуская пальцы Феликса и вместо этого засовывая руку в карман своей толстовки. Он порылся, прежде чем вытащить что-то... маленькое? И... завернутое в бумагу? Фиолетово-желтую, с яркой мультяшной красной надписью на упаковке.
Чан распространил свои эмоции на Феликса. Его улыбка смягчилась, став нежной и искренней.
– Я собирался спросить тебя о том же самом.
Глаза Феликса распахнулись, стекло разлетелось вдребезги. Ошеломленный, не веря своим глазам, Феликс бездумно взял подарок из рук Чана.
– Карамельная коала?![8] – воскликнул Феликс, единственное, что его мозг смог выдать сейчас. Он уставился на конфету широко распахнутыми глазами, и ему снова захотелось заплакать. На этот раз слезы радости. Феликс не видел ни одного из этих угощений с тех пор, как уехал из Сиднея, еще до поступления на первый курс. – Ты знаешь, что это…
Чан усмехнулся реакции Феликса.
– Твоя любимая? Конечно, я знаю это, Ликс. Как ты думаешь, почему я остановился у того бакалейщика в Каннаме?
Феликс все еще не может понять, что происходит. Ему кажется, что он вращается, крутится по спирали, светится в небе, как ракета.
Он прижал конфету к груди, не заботясь о том, что из-за высокой температуры его тела она растает. Феликс на время закрыл глаза, моргнул и увидел Сидней. Он увидел свой старый район. Он видел Чана, а это значит, что он видел дом.
– Н-но, – пробормотал Феликс, снова сосредоточившись на Чане. Он снова видит дом, не закрывая глаз. – Какое это имеет отношение к танцам?
Чан ухмыльнулся, лунный свет заиграл на его ямочках. Он поднял брови:
– Проверь заднюю часть.
Феликс наморщил лоб и перевернул завернутый шоколад. К обратной стороне приклеен листок бумаги, аккуратно сложенный так, чтобы его не было видно спереди.
Это неоново-зеленый стикер.
– Открой, – сказал Чан, подталкивая Феликса в бок.
И Феликс так и сделал; он ловко отклеил липкую записку от обертки и развернул листок.
Ты пойдешь со мной на танцы, Ликси?
Написано крупным и угловатым почерком Чана. Внизу, рядом с сердечком, изображен крошечный, уже намного лучше нарисованный, австралийский флаг.
Дыхание Феликса прерывистое, дрожащее, как будто в его груди происходят сейсмические сдвиги. Он уставился на эту строчку, на характерный почерк Чана, пока его зрение не затуманилось от недостатка моргания.
Он собирался прокричать свой ответ, пока что-то важное не пришло ему в голову.
– Но…
Чан игриво закатил глаза.
– Может, ты уже прекратишь с своими «но»?
Феликс хихикнул. Он снова напуган, но сообщение на этом неоново-зеленом стикере утешает его сверх всякой меры.
– Разве ты не думаешь обо мне как о своем... младшем брате?
Черты лица Чана исказились:
– Чего?
Феликс сглотнул, активно жестикулируя руками и отправляя конфету в полет.
– Н-ну, ты всегда называешь меня своим братишкой, верно? Типа, все время? Ты назвал меня так сегодня, хён. Я просто подумал… ты бы не захотел пойти на танцы с кем-то, кого считаешь своим братом.
Чан моргнул, глядя на Феликса, его глаза были яркими и блестящими в ночи, сверкая под золотыми уличными фонарями, окружавшими фонтан. Затем он снова ахнул. Феликс вздрогнул.
– Оу!
Чан быстро придал своему лицу серьезное выражение.
– Я начал называть тебя так, когда мы впервые встретились, потому что именно им ты и был для меня. Но даже после того, как наши отношения изменились, прозвище просто прилипло? И я продолжал это делать, потому что это... стало моим способом показать тебе, как сильно я тебя люблю. Это вошло в привычку, понимаешь? Ту, от которой я не мог избавиться, – глаза Чана стали немного стеклянными. – И я думаю, я никогда не осознавал, что это прозвище могло значить для тебя, Ликс. Мне очень жаль.
Феликс все еще не понимает.
– Н-но…
Чан положил свои большие, красивые руки на плечи Феликса. Он крепко держал его, заглядывая глубоко в его глаза. Он снова улыбается своей прекрасной улыбкой в форме сердца, и у Феликса кружится голова. Хорошее головокружение. Великолепное головокружение.
– Ты мне нравишься, Феликс. В том самом смысле. Я не думаю о тебе как о своем младшем брате, хорошо?
Феликс уставился на него:
– Я тебе... нравлюсь?
Чан кивнул и поглаживая место соединения плеч и шеи Феликса. Он заговорил, знакомые звуки сиднейского акцента словно обняли сердце Феликса.
– Я влюблен в тебя. Так было с тех пор, как мы впервые встретились. А теперь, ты собираешься дать мне ответ насчет танцев или как?
Феликс снова сглотнул, его глаза были больше, чем растущая луна над их головами.
– Чего?! – повторил он, на этот раз громче и пронзительнее. Он быстро показал головой, будто пытаясь избавиться от морока. – Я... я имею в виду, да! Да, да, да.
Феликс подпрыгнул на месте, заставив руки Чана подпрыгнуть вместе с ним. Все это время Феликс и Чан были похожи на пару планет, вращающихся вокруг друг друга, захваченных притяжением. Они вращались вокруг да около все эти семестры и месяцы, и ни один из них ничего не замечал. Сердце Феликса колотится со скоростью света. Звезды рождались и умирали, но теперь, когда их освещает нечеткий свет фонтана, они наконец столкнулись.
У него такое чувство, что все будущие бейсбольные матчи и соревнования по плаванию, когда Феликс будет болеть за Чана на трибунах, отныне будут немного другими. Они определенно будут отличаться в хорошем смысле. Отличаться в прекрасном смысле.
Теперь Феликс будет целовать Чана после того, как тот забьет победный хоумран в игре и выигрывает еще один трофей их университета на национальных по плаванию. Теперь, ему не нужно сдерживать будет свою любовь к Чану в секрете, эти активные электрические токи, пойманные в ловушку в его мозгу.
И вот так, с этим признанием, Чан отпустил его. Физически, однако, он все еще сжимает плечи Феликса, но внутренне? Феликс почувствовал, как следы зубов на его шее исчезают. Свернувшаяся кольцом анаконда ослабляет хватку. Когти втягиваются. Чан никогда не был львом, волком или гиеной.
Он просто Чан. Он всегда был им. И Феликс испытывает к нему космическую влюбленность, любовь настолько огромная, что может охватить ночное небо, создавая созвездия между точками.
Они оба влюблены друг в друга по уши. Взаимная любовь настолько сильна, что может создать вакуум и засосать небеса прямо вверх. Звездные поля проглочены, планеты уютно устроились в их желудках. Они любили друг друга все это чертово время.
– Я люблю тебя, – пробормотал Феликс, задыхаясь. Он так долго, так ужасно долго ждал, чтобы сказать это. То самое чувство, такое простое в своей подаче, которое хорошо и аккуратно сидело в его голове, созревая, подпитываясь, так отчаянно ожидая, когда его освободят.
«Вслух это звучит лучше», – решил он. Феликс не стеснялся думать о своем обожании Чана, это не секрет, но сказать это старшему вслух – это ни с чем несравнимо.
Чан улыбнулся и чмокнул Феликса в кончик носа.
– Я тоже люблю тебя, Ликси.
Это прозвучало так естественно.
Чан никогда раньше не целовал его, до этого самого момента. Они держались за руки, обнимались до тех пор, пока не стало невозможно определить, чье тело где заканчивается, но единственное, о чем Феликс всегда мечтал – это чтобы Чан поцеловал его. И, да, это было быстро и целомудренно, но все равно это был настоящий поцелуй от Чана. Не в дымных пределах сна, а наяву. Одно это чуть не вознесло тело Феликса на небеса.
Дыхание прерывистое, он сдувает несколько локонов со лба Чана. Его глаза большие и влажные, отражающие Чана в расширенных зрачках. Он прошептал:
– Меня достаточно?
Феликс не звезда, не капитан, не президент. Он ни в чем не лучший, ни в чем, кроме искренней любви Бан Чана.
Он просто Ли Феликс.
И для Чана этого достаточно.. Феликс мало что знает, но он уже лучший.
Он – лучшее, что есть в жизни Чана.
Чан нахмурил брови, как будто обиделся. Как будто вопрос Феликса был изначально нелепым.
– Тебя всегда было достаточно.
«Ох», – подумал Феликс, – «меня всегда было достаточно».
Может быть, Джисон был прав.
Может быть, он был немного глуповат. Возможно, Феликс был слишком сосредоточен на львах и змеях, рыскающих в его голове, чтобы понять, что у того, что всегда было перед ним, никогда не было клыков, никогда не было когтей, и он никогда не хотел охотиться.
В их любви никогда не было шипов, никогда не было колючек. Он всегда был мягким, всегда округлым. Всегда с ямочками на щеках.
Дыхание Феликса выровнялось, и он, наконец, поверил ему. Он, наконец, осознал это. Его любовь принесла цветы, фрукты и гирлянды из сплетенных лепестков, возложенные на шею Феликса там, где когда-то были невидимые следы зубов.
– Я тоже влюблен в тебя, хён, – невнятно пробормотал Феликс, не в силах подавить сладкую лихорадку своих мыслей. – Я всегда любил, всегда. С того момента, как я встретил тебя, я… я любил тебя.
Глаза Чана кажутся слегка влажными, отражая воду фонтана на его радужке.
– Правда?
Феликс не может в это поверить. Он действительно должен был спросить? Он никогда не замечал, как Феликс впадал в настоящий обморок всякий раз, когда просто смотрел на него?
Может быть, они оба были немного глуповаты, если подумать.
На этот раз Феликс кивнул с уверенностью:
– Ага. Правда-правда.
Чан снова рассмеялся, игриво и мелодично, как звуки, которые он создает в своем музыкальном клубе.
– Тогда, я думаю, мы были влюблены друг в друга все это время.
Феликс улыбнулся Чану, как будто он – Млечный Путь, обитающий в человеческом сосуде. Если Чан и видит влагу над его ресницами, он предпочел не упоминать об этом.
– Я думаю, так и есть.
Он сделал приятный, освежающий вдох, и Феликса обдало ароматом роз и хлорки. Его абсолютно любимый аромат.
Чан начал улыбаться еще шире, как будто чувствуя постепенное облегчение Феликса.
– Я так сильно люблю тебя, Ликс.
– Мне нравится твой юмор, твоя индивидуальность, все в тебе. Мне нравятся твои веснушки, – Чан поцеловал его в одну из щек, прямо в скопление солнечных пятен. – Они напоминают мне о звездах.
Глаза Феликса мерцали в свете луны.
– Ты – как звезды.
Он даже не знал, что это значит, когда произносил это шепотом. Но когда Феликс был очарован туманностями, мерцающими в глазах Чана, и лунным светом, подчеркивающим его улыбку в форме сердца, это приобрело немного больше смысла.
Чан просто усмехнулся и поцеловал Феликса в уголок рта. Его губы гладкие, как атлас, теплые, как наполненная до краев кружка горячего шоколада, сладкие, как сахарная пудра. Его губы – воплощение мечты Феликса.
Должно быть, он сказал что-то правильное.
⚾️
Феликс отломил голову шоколадной коале и предложил ее Чану. Длинная ниточка из липкой карамели, потянулась вместе с ней.
Феликс плотнее прижался к Чану, держа конфету над головой, чтобы они могли наблюдать, как гравитация толкает карамель внутрь ее обезглавленного тела. Было что-то в этом зрелище немного жутковатое.
С наступлением ночи у фонтана стало слишком холодно, поэтому пара единодушно решила вернуться в общежитие Чана, чтобы согреться. И согреться они успели. Феликс и Чан сразу же запрыгнули в постель по прибытии, причем Феликс уютно устроился на груди Чана, в то время как старший обнял его за талию. У Чана на стене у его стола висит большой австралийский флаг, ярко-синий и красный. Нахождение в его комнате, в его объятиях напоминает Феликсу о доме, по которому он так сильно скучает.
– Черт возьми, – сказал Чан, присвистывая, деликатно принимая предложенную половину конфеты. – Ты только что обезглавил ее? Жестоко, – он прожевал, проглотил и удовлетворенно замурлыкал, слизнув каплю карамели с края своей нижней губы. Сердце Феликса тает, как молочный шоколад. Скапливаясь в его груди, просачиваясь сквозь промежутки между ребрами.
– Она сама напросилась, – Феликс не слишком озорно хихикнул и сунул в рот оставшееся тельце коалы. Ах, вот в чем дело. Ничто не может сравниться со старой доброй карамельной коалой. Идеальная сладость, сливочность шоколада, взрыв карамели, когда его зубы крошат более твердую внешнюю оболочку.
Но Феликс может с уверенностью сказать, что губы Чана намного, намного слаще. На самом деле, они – вне конкуренции.
Извини, карамельная коала.
– Ты лучший, хён. Спасибо за конфету, – проворковал Феликс, проглотив сладкий кусочек. Он поцеловал Чана в щеку, оставив небольшое пятно шоколада на его бледной коже. – Я люблю тебя.
Феликс не может перестать повторять это, теперь, когда они все обсудили. Сейчас Феликсу больше не нужно скрывать свою огромную любовь к Чану, он чувствует себя намного лучше, намного правильнее.
Приглашение Чана на танцы, этот зеленый стикер, теперь прикреплен к рубашке Феликса. Прикрепленный прямо над его сердцем, как знак почета. Что-то в этом, в осознании того, что стикер на нем, заставляет Феликса чувствовать себя таким мягким внутри и снаружи.
– Я тоже люблю тебя, Ликси, – сказал Чан, не раздумывая.
Трофеи Чана по плаванию сверкают на его настенной полке, золотые статуэтки стоически, безглазо наблюдают за парой, уютно устроившейся в постели.
Феликс немного пошевелился в руках Чана, расслабляясь на его груди. Наконец он спросил:
– Так… больше никакого братишки?
Чан хрипло рассмеялся и покачал головой. Его волосы смешно подпрыгивали.
– Нет, больше никакого братишки. Обещаю.
Феликс чуть не плакал от счастья. Он соврет, если скажет что ему будет очень не хватать этого прозвища.
Чан крепче сжал Феликса, прижал их лбы друг к другу, так что его кудри соприкоснулись с светлыми локонами Феликса.
– Я думаю, что с этого момента «бойфренд» будет звучать намного лучше. Что думаешь?
Феликс наблюдал за ливнем комет в глазах Чана, и он был загипнотизирован силой его любви.
– Точно, – кивнул он, утыкаясь носом в лоб Чана. Сердце Феликса парит, как падающая звезда. Он чувствует, как его радость превратилась в метеор, вылетающий из его груди в грудь Чана, где их тела встречаются. – Я думаю, что так будет лучше, Чанни-хён.