Chapter Text
Над Цзиньлинем бушевала гроза.
Из тех гроз, что бывают в первый месяц в начале весны, когда под бледным ночным небом гремит гром, а мокрый снег облепляет каждую ветку и черепицу. Красит стены, окна двери в сплошной белый цвет, сгибает до земли заросли бамбука. А утром исчезает без следа. Оставляя после себя лишь лужи и грязь.
Между раскатами грома и порывами ветра тихо и вкрадчиво шелестел снег. Сползал, оставляя след из капель на бесценном ярко синем и белом стекле, вставленном в переплеты окон и дверей в императорских покоях. А с каждым порывом ветра о крышу и колонны галереи глухо бились ветви и тяжелые бутоны разросшихся магнолий.
Такие же магнолии уже семь лет растут и в саду поместья Су, и в усадьбе княжны Му. Дерево-орхидея, драгоценный императорский подарок к свадьбе главы управления Сюаньцзин и княжны Му Нихуан. Призванные дарить умиротворение и покой, как дарят Его Величеству.
На острые, похожие на исполинские зерна риса, бутоны, Чансу не смотрел – магнолии он не любил. Поэтому смотрел на императора - черный силуэт на серо-желтом фоне летящего снега, подсвеченного трепещущим светом фонарей. А Его Величество смотрел на засыпаемый снегом сад и низкое бледное небо.
Прогремел последний раскат грома, даже ветер стих. Остался лишь шорох снега, да почти беззвучное потрескивание фитилей в двух светильниках у выхода в сад, где стоял Его Величество, и еще двух у императорского стола, заваленного бумагами.
На границе зрения часть темноты плавно перетекает от одной колонны к другой. Кто-то из евнухов или стражи. Большинство ночных разговоров императора с главой управления Сюаньцзин не предназначены ни для чьих ушей, но это дворец и личные императорские покои. За границей слышимости за ним следят по меньшей мере трое.
Снег тоже закончился. Еще миг и Его Величество оторвется от созерцания сада и магнолий и вернется к делам.
Пора, выдохнув, мысленно скомандовал себе Чансу.
Но император оказался быстрее.
- Какие неприятные новости ты хочешь сообщить? – не поворачивая головы, поинтересовался он. - Раз так долго выбираешь момент.
- Взгляни, - шагнув вперед Чансу с поклоном подал письмо. Первое из двух. Они весь вечер жгли руку в рукаве не хуже углей.
Даже не поднимая взгляда Чансу видел, как сначала мертво застыли, а потом резко дрогнули императорские пальцы в попытке не смять старую бумагу. Резко вздохнув император оперся одной рукой о колонну, словно внезапно ослабли ноги. Так и не поднимая головы, Чансу ждал, давая Его Величеству справиться с собой.
- «… Янь-эр завтра выезжает в Дунхай. Грозится привезти жемчужину величиной с голубиное яйцо. Кому не говорит, упрямый ребенок… Написано в лагере на Западной горе, в последний месяц, шестнадцатого года Кайвэнь…» - голос императора звучал глухо и сдавленно. – Больше двадцати лет назад. Я уже не помню лица Цзинъюя, но я помню почерк… И помню, когда и где последний раз виделся со старшим братом…
Чансу поднял голову.
Его Величество отрешенно размышлял вслух, слепо глядя в темноту. О мертвых, о другой жизни, которая могла случиться, но не случилась.
- Про жемчужину знаем мы с тобой. Про то, что я говорил это Цзинъюю, сейчас знаю только я. Мы были вдвоем на тренировочном поле и вряд ли кто мог нас услышать… Был сильный ветер.
- Письмо подлинное, - сухо подтвердил Чансу, не давая даже тени чувств отразиться в голосе.
- Откуда? – уже полностью справившись с собой, тяжело и жестко уронил император.
Чансу взял с жаровни грелку, говорить предстояло много и долго, а несмотря на натопленные императорские покои, пальцы и ладони все равно мерзли. Хотя, по сравнению с тем, что было раньше, вечно мерзнущие руки такие мелочи.
Его Величество молча закрыл одну створку открытых дверей в сад, чтобы не дуло, и кивнул, указывая- становись рядом.
- В пятом месяце прошлого года произошла стычка на границе с Северной Янь, - грея руки, размеренно начал Чансу. – Дело обычное. Но в телах солдат, погибших с нашей стороны, нашли стрелы Великой Лян. Сделанные в столичных мастерских и предназначенные для Юньнани. Стрелы для Юньнаньской конницы, вместо юга, как-то оказались на северной границе и в Северной Янь. Расследование вело военное министерство…
- Я помню этот случай. Помню отчет военного министерства. Ошибка в поставке и попытка продать через границу неучтенное оружие, - резко перебил его император. - Дальше.
Чансу кивнул и продолжил.
- Мне расследование показалось поспешным и небрежным. Возможно, конечно, что командир заставы не знал, чем приторговывают за его спиной. А военное министерство боится вопросов по тайной торговле через северную границу, поэтому спешило отчитаться…
Судя по лицу императора военному министру в ближайшее время придется отчитываться еще о многом. Но вновь остановив его жестом, император добавил:
- Неучтенное оружие действительно бывает и бывает нередко, но оно идет в дело. Стрел мало не бывает. Продашь через границу, оно на следующий день полетит уже в тебя. А мертвецу деньги без надобности…
На границе с Северной Янь Сяо Цзинъянь провел три года. Весьма насыщенных, как знал Чансу. Детей в приграничье потом еще долго пугали злым духом седьмым принцем. Но союз Цзянцзо приглядывал за седьмым принцем со стороны. Доносчика, готового торговать информацией, в ближнем окружении принца не нашлось. Впрочем, Сяо Цзинъянь со своей безопасностью неплохо справлялся и сам. За двенадцать лет в армии на него было пять покушений- это о которых знал Чансу – все провалились.
- Поэтому я и засомневался, что это случайная ошибка чиновника охранного приказа, который перепутал юг с севером, - согласился с императором Чансу. - Особенно, когда выяснил - чиновник путает юг и север, но вот сестру выдал замуж очень удачно. Слишком удачно, для простого управляющего всего-навсего девятого ранга. Еще. Эти стрелы недаром производились в столице. Это была пробная партия из особого металла. Оружейные мастерские, которые сделали эти стрелы, в введенье управления армейского снаряжения. Они только производят и контроль там строгий…
- Потом их передают на склада, в охранный приказ… - закончил уже за него император. – Если ты ты хочешь тайно продать партию нового оружия, то проще всего отправить его напрямик покупателю, случайно перепутав юг с севером. А не с большим риском вывозить тайную разработку из столицы. Потом в дороге груз случайно упадет в пропасть или реку. Или уже на месте затеряется среди остального оружия в гарнизоне на заставе… Но скорее всего, яньский караван, уже после передачи товара, накрыла пограничная стража. Яньцы начали отбиваться, в ход пошло все оружие что было. Вот так оно и проявилось…
- Редко кто из командующих столь усердно вникает в вопросы снабжения армии и приграничных земель, не доверяя это никому, - заметил Чансу.
- Больше десяти лет от этого напрямую зависела жизнь как моих солдат, так и моя, - хмыкнул Его Величество. – Давай сразу к сути. Чиновник в охранном приказе может и изменил место доставки, но он не знал, что особенного в этих стрелах. Кто предал в управлении армейского снаряжения?
- Регистратор управления. Го Фань.
- Го Фань…- протянул император. – Имя кажется знакомым…
- Он был в тех списках перспективных чиновников, что я давал тебе, когда ты был еще принцем. Но потом… присмотревшись, - Чансу сделал паузу, подыскивая верные слова к простому «он мне не нравился», - я решил, что он на своем месте принесет пользы больше. Поэтому в управлении выше должности регистратора и восьмого ранга его не продвигали. А он талантливый оружейный мастер. Последние годы он еще много писал и рисовал и весьма известен этим в столице. Гораздо больше, чем своей работой в оружейных мастерских. Скорее всего, ты слышал его имя в связи с этим. Некоторые его заметки о качествах присущих добродетельным мужам были весьма… критического свойства. Они задевали и двор и меня, как главу управления Сюаньцзин.
- Поведение и деяния непристойные благородному мужу? - поинтересовался император.
- Это могло бы задеть Линь Шу, сына семьи Линь, но давно не задевает Мэй Чансу, - бесстрастно парировал Чансу.
Его Величество смотрел на него очень внимательно, но лишь заметил:
- Он так жаждал славы, что готов был снискать ее нападками на хоу Мэя. Раз так искал… Что ж найдет славу за предательство.
Чансу почтительно склонил голову и продолжил.
- Я не хотел предавать дело огласке раньше времени. В том числе, чтобы не множить слухи, что я расправляюсь со своими личными недоброжелателями. Поэтому поставил людей следить за поместьем и несколько раз поговорил с регистратором Го. Наедине. О толковании пяти основных добродетелей, присущих благородному человеку. Раз уж он так в них сведущ. Он признался в том, что тайно предался Северной Янь. Указал на людей, что пришли к нему с предложением измены. Но и все. А в третью нашу встречу, он вручил мне прошение к тебе и приложил к нему письмо принца Ци.
Вытащив из рукава, Чансу протянул императору сложенный лист – само прошение.
- Ты от словесных увещеваний перешел к каленому железу? – поинтересовался Его Величество, разворачивая прошение и пробегая глазами первые столбцы.
- Нет. Прошение он написал заранее. Боялся, что наша третья встреча закончится подвалом управления. Я напомнил ему, что совершенные им преступные деяния – это уже умысел измены и восстания против. Не стоит их отягощать еще умыслом великой строптивости - угрожать нанести вред правителю и его предкам, отказываться раскрыть всех, кто причастен. Все эти деяния в списке десяти великих зол и наказываются обезглавливанием и позором всего рода. Но он все равно упорствует. Письмо принца Ци Го Фань получил не от Северной Янь! Преступник Го труслив. Он испугался пыток. Испугался позора, который обрушится на род Го при огласке его измены! Он вытащил письмо принца Ци как последнее средство! Я уверен - он что-то еще скрывает и кого-то покрывает! Здесь в Великой Лян! Это не связано с Северной Янь. Не попадает просто так письмо опального принца к мелкому чиновнику! Это не редкая диковина, которую привезли из Согдии или Сурии и хвалятся гостям!
Чансу умолк, жалея, что все же не сдержался и дал прорваться чувствам.
Император крутил в руках прошение и задумчиво смотрел на него. И Чансу не мог понять, что за мысли бродят в голове Его Величества.
Хотя предполагать, конечно, мог.
«…- Я не позволю трону пошатнуть мои намерения, но надеюсь, ты всегда будешь рядом и станешь свидетелем того, как я создам иную Великую Лян. Хорошо?
- Конечно.»
«…- За троном твоего отца стоял Ся Цзянь. Теперь ты хочешь, чтобы за твоим троном стоял я? Ведь по сути, это то, что ты мне предлагаешь.
- Да. «Как просвещённый государь ты должен уметь использовать людей наилучшим образом» Ты помнишь эти слова? Это твои слова! Твои таланты нужны Великой Лян!»
Грелка в ладонях, уже почти остыла. Отчетливо чувствуя спиной пристальный императорский взгляд, Чансу со стуком поставил остывшую грелку на жаровню у стола и резко подхватил новою. Раздражение и злость прорывались в жестах.
- Но попасть это письмо к нему могло двумя путями – с бумагами из дворца супруги Чэнь, если брат успел его отправить. Либо с бумагами брата, если отправить не успел… - наконец заметил Его Величество.
Чансу молча кивнул.
- Но ты так зол, - император брезгливо тряхнул прошением, - из-за этого. Потому что опасаешься действовать дальше.
- Да, – честно признался Чансу.
- Го Фань пишет, что есть еще письма. Но уже о другом, которые могут повлиять на память о принце Ци, – за внешне спокойным голосом Его Величества отчетливо чувствовалась холодная ярость. - Правда или нет?!
Чансу и сам напряженно размышлял над этим до того, как докладывать. Но ответил, как мог осторожно.
- Управление Сюаньцзин тогда мало интересовали документы, их интересовало скорейшее вынесение приговора и казнь. Они не искали тайники в усадьбе они просто спалили ее дотла. А так как дело нужно было закончить быстро они не стали искать доказательства реальные, а создали фальшивые… Семь лет назад, ты отдал мне управление Сюаньцзинь. Я искал в бумагах, что остались от Ся Цзяна, все что касалось моей семьи и принца Ци. Ничего нет. Думаю, все бумаги, что были изъяты, уничтожили сразу после оглашения приговора. Чтобы не оставлять никаких следов и возможности оправдания казненных. Но возможно… Возможно, если бы я был наследным принцем. Я бы и не держал ни в личной усадьбе, ни в покоях в Восточном дворце ничего, что могло хоть как-то очернить меня в глазах отца-императора.
- Просто скажи прямо - я не знаю. И не осторожничай так в словах, - с досадой бросил император. - Память о старшем брате не влияет на здравость моих суждений. Понимаю, насколько тяжело тебе. И не собираюсь обвинять тебя в пристрастности.
Чансу помолчал, грея руки, сложил все детали и сказал очевидное вслух.
- Ты уже слышал раньше про бумаги принца Ци.
Перед этим разговором он опасался излишне резкой реакции императора на такие известия. Но на деле Его Величество пока гораздо спокойнее самого Чансу.
- Да, - резко кивнул император. – Где-то за год полтора перед войной с Северной Ди на границе с Северной Янь. Кто-то считал, что они могли быть у меня. Подосланный ко мне убийца утверждал, что следы ведут в Цзиньлинь. Но… Под пыткой люди говорят не только то, что знают, но и то, что не знают тоже. Это звучало настолько нелепо, что я не поверил. Да и после смерти старшего брата тогда прошло уже больше семи лет. Так что я просто приказал казнить и не тратить на него время.
Это значит где-то за год до того, как он сам написал Мэн Чжи и раскинул сеть союза Цзянцзо достаточно, чтобы постоянно присматривать и за Сяо Цзинъяном и за Нихуан - подытожил про себя Чансу.
Но Цзинъянь молчал все эти годы. Хотя, неудивительно. У седьмого принца, Сяо Цзинъяня, не было влияния в министерствах и управлениях столицы. Он ни соврал не в одном слове, когда говорил это скромному ученому Су Чже в доме хоу Нина. Но вот информация у него была. О роли, личности и контактах скромного ученого он все выяснил за сутки, стоило столкнулся с ним во дворце.
Покойный император двенадцать лет перебрасывал сына от границы к границе, чтобы тот не мог сформировать вокруг себя фракцию достаточную для угрозы его власти. Большую фракцию принц и не создал, зато научился в каждом новом месте службы быстро организовывать сбор данных. Да и став императором, не изменил старым привычкам.
– Преступник, пытаясь принудить правителя, достиг предела зла и верха строптивости…
Голос Его Величества вырвал Чансу из задумчивости.
Пламя свечи вкрадчиво облизало край прошения, чтобы в следующий миг взметнуться и охватить полностью.
-… Государь предельно почитаем и получает от Высокого Неба Драгоценный Мандат, Подобно Двум Началам, он все укрывает и все поддерживает. Он — отец и мать всех людей, а они — его дети и его подданные, и потому обязаны испытывать к нему лишь искреннюю преданность и сыновнюю почтительность…
Глядя на пламя, Его Величество произносил текст установления медленно и четко, словно на собрании двора. Но Чансу прекрасно видел - внешней размеренностью император усмиряет сжигающую его изнутри ярость.
- Если же кто-то осмеливается таить мятежные чувства и намерен дать волю строптивому сердцу, тот вожделеет восстать против Небесного Постоянства…
Регистратору у Го Фаню смертный приговор только что был оглашен без проволочек и долгих разбирательств комиссией уполномоченных от трех учреждений.
- Что он хочет? – уже справившись с собой, сухо бросил император, с откровенной гадливостью кивнув на пепел на углях жаровни, все что осталось от прошения.
- Что ваше величество позволит сохранить достоинство роду Го.
Император со злостью стиснув челюсти, смотрел как от прошения на углях не остается даже пепла.
- Я не могу пойти на зло сыновьей непочтительности и неуважения к старшим, и возможным деянием оскорбить память старшего брата, - наконец произнес он.
Чансу склонился в поклоне, принимая императорское решение.
Семья Го Фаня останется жить и о его позоре никто не узнает.
Но это еще не конец, поэтому Чансу, смотрел на темный заснеженный сад и терпеливо ждал последнего приказа.
Покойный император кричал и бросал бумаги и посуду. Сяо Цзинъянь, известный своим вспыльчивым нравом, став императором стал сдержан и беспристрастен.
Может, скрыв горячность под драконовыми одеждами. Может – как говорят слухи - отдав часть души взамен на поразительные усердие, память и трудолюбие во имя Великой Лян.
Еще слухи говорят, что часть души забрал хоу Мэй в обмен на возвращение из царства мертвых. Возродившийся подобно фенхуану- как говорят льстецы- стоило старому императору покинуть мир. Голодный дух, обманувший самого владыку преисподней и вернувшийся в мир - как говорят все остальные.
Мэй Чансу не хочет думать, что та часть души Сяо Цзинъяня лежит в жемчужине перед погребальной табличкой молодого командующего Линь Шу в храме предков семьи Линь.
Дар, который Линь Шу вернул обратно.
Дар, обратно приняли, и приняли то, что к этому дару прилагалось и подразумеваюсь. Чтобы это не значило для Сяо Цзинъяня.
Все равно уже нет Сяо Цзинъяня, даже само это имя табу, которое нельзя ни писать, ни произносить.
Нет Линь Шу, который второй раз и уже окончательно, умер на Мэйлин.
Есть Сын Неба и хоу Мэй, глава управления Сюаньцзин…
Хоу Мэй чьи таланты нужны Великой Лян.
В мерцающем золотистом свете фонарей, расставленных по галерее снаружи, колеблющиеся тени от голых веток и бутонов магнолий неприятно напоминали, то ли руки, то ли лапы годных духов, что таятся вот тьме под снегом. Пусть даже камни дворцового сада, это не скалы Мэйлин.
Снег пошел вновь.
На острые бутоны магнолий медленно садились пушистые снежинки, ползли вниз, чтобы к концу пути превратиться в сверкающие капли воды.
Кто-то считал, что новый император по-солдатски прям и груб? Но Его Величество доказал, что он не только сын своего отца, но и матери.
Государь милостив и справедлив, но ничего не забывает.
За особые заслуги Мэй Чансу был дарован титул хоу и почетная должность тэцзиня - того кто выдвинут особо. Второй ранг и управление Сюаньцзин в руках хоу прекратили все пересуды «об особых заслугах».
Благородной княжне Му Нихуан было даровано императорское дозволение на брак с новоиспеченным хоу Мэем. А княжна дала свое согласие на свадьбу Му Цина, с выбранной лично вдовствующей императрицей невестой. Великой Лян нужна лояльная Юньнань и ее конница.
Свадебным подарком княжне и хоу Мэю стали два десятка драгоценных саженцев магнолии.
Символ чистоты тела и духа. А также непорочности, благородства, настойчивости и ушедшей любви.
- Снег опять пошел, - император, подняв голову, втянул воздух, словно принюхивающийся к ветру волк, - но к утру он закончится и пойдет дождь, смывая все следы…
- Такая погода сейчас может длиться неделями, - возразил Чансу, пытаясь выиграть себе время.
- Семь дней, Чансу, – уже жестко уронил император. - Я не хочу, чтобы ничтожная жизнь этого преступника продлилась даже до конца праздников Начала Весны. Ты уже достаточно долго занимаешься этим делом, чтобы собрать все данные.
- Но… - попытался возразить Чансу и осекся, напоровшись на императорский взгляд.
Так смотрят не на доверенного советника, так смотрят на слишком много позволившего себе подданного.
- Не смею спорить, - отвел взгляд Чансу.
- Но дознание продолжай. Уберешь с доски один камень, так или иначе придут в движение остальные.
- Подданный приложит все старания выполнить волю Вашего Величества.
***
«… Всходы и семена, то есть семена вместе с соломой, должны быть по каждому вышеизложенному случаю воровского возделывания частных и общественных полей возвращены в казну и хозяину…» Чуть ниже, уже на полях, были мелко приписано «тоска, какая тоска».
Чансу с неведомым ему уездным секретарем был полностью согласен. Перед ним высились пусть не горы и пики, но неплохие такие холмы. Первый «Нарушение сроков внесения вещей, взимаемых как налог», второй «Продажа подушных дворов» и третий «Объединение дворов, чтобы прикрыться одним другими». Все из уездов вокруг северной столицы.
За последние семь лет в северных провинциях удалось вернуть в земледелие множество полей. Честь и хвала Его Величеству, который с начала правления, год за годом, выделял из казны средства на эти работы. Да такие, что хватило бы еще одну армию. Строительство дамб, улучшение стока рек, устройство системы орошения полей, наконец, дали плоды. Но урожай и доходы в казну были куда меньше, чем планировали.
Не доверяя отчетам уездных чиновников, да и чтобы проверить свои догадки, Чансу затребовал записи судебных тяжб.
То, что он читал, подтверждало его выводы. Росло число безземельных крестьян, а «сильные дома» богатели еще больше. Население за спокойные годы без войн быстро росло. Быстрый рост с одной стороны и обеднение крестьян с другой – это и переселение на юг и в города, да и попросту бродяги и разбойники. Весь этот избыток народа - способного возделывать землю народа! – теперь надо удержать на своих местах и полях.
- … Это значит, сгладить колебания цен на зерно в течение года, уравнять потери от неурожаев и организовать закупку зерна в урожай – все за счет местных государственных зернохранилищ. Теперь торговцам наживаться на скачках цены на зерно не выйдет, зато возрастут доходы в казну.
- Мы пополним казну, но за такие меры нас возненавидят крупные землевладельцы, – возражал Шэнь Чжуй, как глава министерства финансов и лучше всех знакомый с состоянием казны. - Да, они всегда пытаются уйти от налогов, но они и поставляют основную часть зерна.
- Получив резерв средств на местах, казна будет выдавать льготные займы перед началом сева. Получить их смогут не только бедные крестьяне, но и зажиточные землевладельцы - парировал Чансу. - Еще надо уйти от обычной уплаты налога зерном и шелком и перейти на уплату деньгами.
- А вот за налог деньгами нас невзлюбят теперь уже крестьяне, - возражал Шэнь Чжуй.- Да и доходы в казне сейчас превышают расходы.
- Дополнительно снова провести перепись земельных наделов. Перепись выявит неучтенные и скрываемые поля с которых не платятся налоги. Скрытые поля обычно принадлежат крупным хозяйствам, которые подкупают местных чиновников, чтобы те не вносили земли в реестры, - предлагал Чансу.– Доходов сейчас хватает, чтобы вести нужные для государства работы. Но любая война… На войну сейчас у Великой Лян денег нет. Нам одновременно нужно заметно поднять доходы казны и облегчить положение низших слоев. Крестьяне должны обрабатывать свои поля, а не сбегать на юг или в города.
- А взять эти средства возможно только у богатых торговцев и земледельцев. Глава Мэй я понимаю, что вы хотите, но вы должны понимать с чем мы в итоге столкнемся. Общество будет против.
- Вы хотите подавлять через пару лет крестьянские восстания, министр Шэнь?
Конец их диспуту положил Его Величество, который до этого лишь слушал, но не вмешивался
- Ученые говорят, благородный муж говорит о морали, и только низкий люд - о прибыли. Но Небеса нам казну не наполнят и налоги не соберут. Нет решений, которые удовлетворят всех.
И отдал Чансу северные округа – для опытов.
Теперь Чансу, пользуясь тихим свободным вечером, усердно перелопачивал бумажные горы и пики. Проверяя и перепроверяя выводы.
Если по весне сев, а следом и урожай в северных округах, окажется удачным – поля не будут забрасываться или наоборот присваиваться, а крестьяне не подадутся в города за заработки. Тогда предложения по реформированию к концу года можно выносить на рассмотрение в Канцелярию и Секретариат и еще через год внедрять уже массово. А если все пройдет не очень удачно, тогда что-то менять и вносить уже через два. Такие реформы дело не одного года.
Чансу медленно покрутил головой, давая отдых затекшей шее и плечам. Фэй Лю, с подносом сладкого тофу примостившийся в углу кабинета, дернулся было помочь ему встать. Но Чансу махнул рукой «я сам» и поднялся, чтобы заодно размять и ноги. Да, бойцом ему больше не быть и меч не держать. Зато он может чувствовать свободное движение мышц в теле, дышать без боли и не сползать мешком с лошади после пяти ли в седле. Но благодарить за это надо не богов и Небо, а исключительно Линь Чэня. Долг, который Чансу никогда не вернуть.
Чансу подошел к чуть приоткрытым дверям в сад.
В темно-серой мути густых сумерек и дождя уже растворились силуэты деревьев. Откуда-то издали сквозь дождь изредка доносилось глухое позвякивание колокольчика. Что ж сегодня Чжэнь Пиню ничего не должно помешать. Сырой, холодный зимний воздух отчетливо пах снегом. Если ночью пойдет снег, то так даже лучше…
Но после земельных и налоговых реформ, надо и дальше реформировать систему государственных экзаменов, торговую систему, начать отмену трудовых повинностей... Нужно получить уже полностью новое поколение чиновников, с новыми взглядами, чтобы, опираясь на них, двигаться дальше… Пусть даже восемь лет уже прошло, но еще лет десять у него есть. Должно хватить.
Чансу плотнее запахнул меховой плащ, накинутый поверх домашнего халата. Поэтому не стоит плоды усилий Линь Чэня лишний раз испытывать на прочность.
Хотя, Линь Чэнь вечно ворчал, что если бы некоторые неразумные отдыхали, вовремя ели и правильно принимали лекарства, то могли бы рассчитывать не на десять лет, а на все двадцать-двадцать пять.
Вот Чансу и отдыхает - смотрит на сад и вспоминает о друге. Занятие достойное истинного ученого и благородного человека. А вместо вина и стихов - травяной отвар и судебные тяжбы.
Но Линь Чэнь, как всегда, поворчит, поругается, распугает всех домашних, чтобы как следует заботились о своем главе. Как следует – а не как Его Величество. Сменить рисовую бумагу на окнах и дверях в императорском кабинете и покоях (где глава Мэй проводил добрую четверть времени) на бесценное стекло, чтобы драгоценное для Великой Лян здоровье главы Мэя не пострадало от холода и сквозняков, это не забота. Забота - не убивать главу год за годом о документы и дела без отдыха и праздников, словно Мэй Чансу многорукий бог.
А наругавшись, уберется обратно в Ланъя. На прощанье буркнув обычное, что он, как лекарь, не может на все это смотреть. Но ровно чрез полгода все равно появится – проверить, видимо, как Мэй Чансу приближается с каждым днем к смерти и убивает себя об дела. Главное в эти дни следить, чтобы Линь Чэнь не привлек к себе императорского внимания. Его Величество все равно-то узнает, донесут. Но если Линь Чэнь не пойдет рейдом по всему веселому кварталу Цзиньлиня, а ограничится поместьем Су, то император сделает вид, что ничего не знает.
На шелковой ширме, рядом со столом, среди вьюнков и старых сосен, распустив крылья, припали к земле два фазана. Между столом и ширмой стояла жаровня. Волны жара заставляли подрагивать шелк и чудилось, что пестрые птицы вот-вот взлетят, чтобы столкнуться грудь в грудь в росистых цветах.
Вот только император Великой Лян и младший господин Архива не две драчливые безмозглые птицы. Хотя… При всех нечастых встречах Линь Чэня и Его Величества Чансу всегда охватывало желание одинаково далекое, как от долга дружеского, так и долга подданного - выплеснуть на обоих чан с ледяной водой. Одно хорошо, эти встречи за последние восемь лет можно пересчитать по пальцам одной руки и еще свободные останутся.
Ладно, но надо возвращаться к семенам, соломе и захвату земель. Но неведомый уездный секретарь по-прежнему считал, что это смертельно скучное занятие надо чем-то скрашивать, да и эти записи кроме него никто читать не станет. На следующем листе, правда не на полях, а самом конце красовалось:
…Рогульника листья волна обегает, и лотос дрожит на ветру,
Мой маленький чёлн себе путь пролагает, где лотосы пышно цветут… *
А еще через лист:
…Сердце мудрого подобно ясному зеркалу: оно не устремляется к вещам и не влечется за ними, свободно принимает их в себя – и становится пустым, когда вещи проходят…
Чансу сочувственно хмыкнул. Когда сидишь в полузаброшенной северной столице и ведешь записи дел о возврате семян и соломы тут укреплять дух столичной поэзией или трудами Кун-цзы уже не выйдет. Нужно что-то более действенное - приходится обращаться к даоской мудрости достопочтимого Чжуан-цзы.
Однако ниже, реалии подушных дворов, семян и всходов грубо восторжествовали и над даосской мудростью, и над поэтической образностью. Чансу бы даже сказал - надругались.
Рядом с рисунком к тяжбе, поясняющим какой участок кому принадлежит, пролагал свой путь маленький челн.
Путь в цветущих лотосах был выполнен тщательно, со знанием дела и подробностями больше подходящим свиткам из мертвецкой, чем с поэзией. Путь был и вправду нелегок, а челн мал.
Чансу не выдержал и от души рассмеялся.
Фэй Лю сунулся было посмотреть, но получил соседним свитком по носу.
Хотя уж кто, а Фэй Лю в разнообразных лотосах и хризантемах толк знал и срывал хоть пышные цветы, хоть бутоны, столь усердно, что больше напоминал козу.
Козу притащил в поместье Су Линь Чэнь этой осенью, когда Чансу болел.
К истовому ужасу всех домашних заявил, что это коза, она не для еды, она для молока, которое главе надо пить. Да, как дикие варвары пить.
Его Величество, навестивший больного, уверил, что глава Мэй настолько велик, что может позволить себе даже козу. А когда на его глазах коза бестрепетно сожрала куст редких лоянских пионов с цветами размером с голову младенца а цветом, и видом подобными самой Луне, нарек козу Бабочка, влюбленная в цветок (Деляньхуа). До того Чансу называл козу просто Лунной Жабой.
Так что Чансу осталось, лишь скорбно посетовать (больному советнику можно), что ждать чего-то другого от Его Величества было бы странно. Его Величество уже назвал мерзко визжащую и злокозненную демоницу, по какой-то ошибке богов родившеюся лошадью, Журчащая река (Шуйдяогэтоу). На что Его Величество, удовлетворенно заметил, что глава уже идет на поправку раз, как обычно, перечит императору. И предложил отправлять в поместье Су дворцовых музыкантов, для услаждения козьего слуха. Чтобы коза лучше доилась и не маялась животом.
А молодой Янь- а без него, не обходился не один скандал, пожар, веселый дом и поэтический турнир - преподнес уважаемому главе управления персиковую метелку (дар от батюшки) - отгонять от козы злых духов. Заодно со всем почтением предложил воспеть козьи стати в стихах.
От музыкантов Чансу оказался. Представив столицу, запоем читающую оду-фу «О козе» или четверостишия-цзюэцзюй «Даже снегу она не уступит своей белизной…» содрогнулся.
Поэтому посоветовал молодому Яню воспевать дивный в своей кротости нрав и стати любимой кобылы Его Величества. На что Янь Юйцзинь с деланой скромностью поблагодарил за наставления ничтожному. Потупился и покаялся, что он уже. Воспел. Многократно. Покорившее всю столицу прошлым летом "Стройная-стройная, гибкая-гибкая…" совсем не про девичьи прелести.
При этом Его Величество с таким вниманием наблюдал, как демоническая коза лезет в пруд с карпами, что было совершенно ясно - Его Величество давно в курсе воспевания кобыльих прелестей и всецело одобряет.
Зато теперь, обласканная монаршей милостью, коза хуже саранчи просачивалась всюду и объедала все, до чего могла дотянуться.
Чансу надеялся, что рано или поздно она сожрет то, что вступит в противоречие с ее природой и отправится к козьим праотцам. Потому что приказать отправить в котел животное, которому дал имя сам император, а подарил друг, было невместно.
Но коза в отличие от Фэй Лю цветы просто ела.
С Фэй Лю же последнюю пару лет не помогало ничего. Фэй Лю чтил брата Су как бессмертного небожителя – во всем кроме цветов и букетов.
Линь Чэнь на все жалобы Чансу или громогласно ржал ничем не уступая жеребцу перед заливным лугом. Или глубокомысленно рассуждал о гармонии всех начал, иньской и янской ци и противопоставлял Фэй Лю Чансу. А завершал уже по-простому - если где-то убавится, то где-то прибавится.
Вот Фэй Лю скорбен главой, но восхитительно силен естеством, а Чансу наоборот. Заодно предлагал брать с Фэй Лю пример – в делах сердечных ум помеха.
Его Величество, которому как-то Чансу поведал о проблеме, никаких сложностей тоже не видел - пожал плечами и кивнул в сторону ближайшего евнуха.
Нихуан в деталях поведала как вразумляла Му Цина оглоблей, каждый раз, когда заставала его с очередной служанкой. На десятый раз, по ее словам, помогло. Му Цин стал осторожнее, как заключил Чансу. Но Нихуан инспектировала войска в Юньнани и в столицу возвращаться не планировала.
Хотя, с оглоблей Чансу с удовольствием познакомил бы того, кто открыл Фэй Лю эту сторону человеческих отношений.
Так что Чансу пребывал один на один в каждодневных и безнадежных битвах с козами, бутонами и цветами. Но в этих битвах, в отличие о тех что происходили во дворце, побед пока не предвиделось.
Чансу глотнул уже остывшего травяного отвара. На редкость мерзкого, но по уверениям Линь Чэня столь же полезного.
Дело Го Фаня так и засело занозой. При каждом напоминании о себе тянуло следом слишком много сопутствующего. Как репей набивает в свои колючки все: от земли и собачей шерсти, до ниток с вышивки знатной дамы и ханьфу ее мужа, и волосы из гривы лошади ее любовника.
Раздался негромкий звук шагов.
Ну, наконец.
Чансу вопросительно взглянул поверх бумаг.
-Тихо пришли, тихо ушли, глава, – низко склонившись в поклоне, заверил его Чжэнь Пинь.
Ну хоть с этим все, подвел про себя итог Чансу.
Вот только он чуял, что где-то, в глубине и тьме, ходит по-настоящему крупная рыба, но вот как ее выманить и подсечь… И не вытянет ли он на свет вместе с этим то, чему лучше навеки оставаться погребенным?
Но пока поля, семена и налоги. А то он и сам ничем не уступает уездному секретарю с его челнами и лотосами, отвлекаясь на все.
Тихо звякал оружием снаружи на галерее Чжэнь Пинь. К нему вместе с подносом сладкого тофу ушел и Фэй Лю. Шум дождя почти утих.
- Глава! Усадьба Го! Там всех убили!
- Чжэнь Пин!
- Это не мы, глава! – с размаху бухнулся на колени Чжэнь Пин.
Тихий семейный вечер закончился.
***
Удушающе воняло скотобойней.
За одним плечом сокрушенно и пристыженно вздыхал Чжэнь Пин. В этих трагичных вздохах Чансу прекрасно слышал безмолвное «Вы нам не верите, глава? Вот зачем вы поехали сами в холод, глава? Еще простынете снова, глава. Посмотрели бы потом в мертвецкой, глава». За вторым плечом привычно скользил Фэй Лю.
Свет от факелов и фонарей дробился и мерцал на лужах. Воды и крови. Крови заметно больше чем воды.
Дождь перестал, так что сверху не лило. Хорошо - не смоет следы. Хуже, что не забьет запах.
Труп, еще труп, ближе к дому еще два. Чансу только в первом дворе на виду насчитал тринадцать и сбился.
- Еще в доме, - добавил Чжэнь Пин.
- Накройте тела, чтобы никто даже случайно не увидел от ворот, - сухо распорядился Чансу, кивнув на труп перед собой.
Судя по одежде кто-то из слуг. Голова почти отрублена. Грудная клетка изувечена так, словно ее кромсали мясницким топором, а не рубили мечом. Обрывки ткани перемешаны с мясом и костями. Внутренности из вспоротого живота лежат грудой рядом с телом. Остальные трупы вокруг не сильно лучше.
Чансу наклонился ниже, рассматривая соседнее тело, теперь уже служанки. Коснулся, проверяя догадки – да, еще теплое, несмотря на холод и дождь.
- Их убили сразу после нас, - озвучил очевидное Чжэнь Пин. – Обратите внимание, глава, как они убиты. Пойдемте ближе к дому, там светлее и лучше видно. Смотрите, - Чжэнь Пин присел на корточки над трупом очередной служанки, показывая наглядно. - Удар в горло. Видите, этот небольшой разрез сбоку, глава? - он отвел прилипшую к шее ткань. - Перерублена бедренная жила, - он задрал пропитанное насквозь кровью платье и указал на небольшую рану на внутренней поверхности бедра, – это смертельно и умерла она от этого. Но вспорот живот, разрублена голова. Ее сначала убили. А потом осквернили тело. Еще, сверху хорошо видно, - он поднес поближе факел, - с ран не смыло кровь, значит, убили после того, как перестал дождь.
- А эти? – указал Чансу еще на два тела. Одно лежало на ступенях, второе прямо перед лестницей, что вела в дом.
Эти трупы он узнал.
Первый, младшая дочь Го Фаня от одной из наложниц. Шестнадцать, но до сих пор еще не замужем, поэтому и жила в родительском доме. Го Фэнь тянул с ее замужеством, вроде, искал ей партию повыгоднее. От тела до дверей, через все ступени, тянулся широкий кровавый след. Словно человек в последние минуты жизни полз безнадежно пытаясь спастись.
Второй, старшая жена Го Фаня. Голова отрублена.
- Девушка. Это не она ползла, это тело сюда вытащили. А умерла она в доме. Ее убили сразу за порогом, там лужа крови, - пояснил Чжэнь Пин. – А тут, - он кивнул на второе тело, - снова как там, где мы раньше смотрели. Вот рана от которой она умерла, - он показал на почти незаметный среди окровавленной ткани разрез на груди. - А потом уже обезглавили, когда тело лежало на земле на спине.
- Позорная смерть…- протянул в раздумье Чансу.
Словам Чжэнь Пина Чансу доверял больше чем всем прозекторам собственного управления и министерства Наказаний вместе взятых. Чжэнь Пин за свои годы убил столько людей, что, если он говорит, человек умер так, значит, так.
Обезглавливание позорная казнь за десять великих зол, включая измену. Это не достойный белый шелк или яд.
Еще и столь варварское осквернение тел, и нарушение их целостности и облика данного родителями…
Это сделано намеренно. Тела должны были найти, увидеть и разнести сплетни об столь ужасном преступном деянии на всю столицу. Рождая самые невероятные слухи и обвинения.
- Кто-то живой остался? И что с нашим человеком?
Чжэнь Пин только головой покачал.
- Ищите, - Чансу с трудом сдержался, чтобы не повысить голос. Но Чжэнь Пин все равно пристыженно и испугано вжал голову в плечи. - Два десятка человек можно убить за пять-десять фэней, но за такое время так не осквернить тела. Кто-то должен был что-то заметить.
Чансу душила злоба и досада.
У него уже все было так хорошо спланировано!
Го Фань отправляется к праотцам от грудной болезни. Туда ему и дорога и долгих мучений в преисподней. Но у Чансу остается его семья. Слуги, жены и наложницы знают и слышат гораздо больше, чем считают их хозяева и мужья. Он бы тихо и незаметно проследил за похоронами, кто придет, кто выразит соболезнования. Сквозь мелкое сито просеял семью и слуг, особенно старых, и что-то бы да нашел.
Теперь у него нет свидетелей. Зато полный двор оскверненных тел.
- Кто нашел тела?
- Конюх, глава. Он ушел тишком на свидание. Спешил чтобы успеть, пока не закроют ворота квартала. Пришел, а тут вот.
- Конюха к нам. Найти всех, с кем он успел поговорить и рассказать. Отцепить тут все. Не как сейчас поместье, а и соседние улицы. Из домов на них никого не выпускать. Оставайся здесь. Как появятся из управы, не пускай, отправляй в управление.
- Слушаюсь, глава!
- Покажи мне теперь тело Го Фаня.
Смерть не сделала Го Фаня красивее или уродливее. Как был сытой, гладкой и скользкой лягушкой, так и остался. Ничего кроме отвращения и желания взять за лапу и зашвырнуть подальше на корм аистам, он при жизни у Чансу не вызывал. Пытался сохранить жизнь своей семьи, угрожая памяти принца Ци и самому императору. Но все равно все домочадцы заплатили своей жизнью за измену и преступные деяния Го Фаня.
Можно было рассуждать про мораль, кару Небес и что таков итог любой измены. Чансу не хотел. Не после того, что он только что видел.
Надо будет распорядиться, пусть семью похоронят достойно на родовом кладбище. Но сам Го Фань не заслуживает могилы. Сжечь и выкинуть пепел свиньям.
- Все как мы оставляли. Кроме тела, его двигали. Но не осквернили, - с оттенком удивления заметил Чжэнь Пин.
- Сюда бы никто не дошел из зевак, так что ограничились двором. Поэтому все изуродованные тела там, - вдохнул Чансу.
Все, что ему было надо он увидел.
Стоило выйти из поместья, как стражники на улице попадали на колени. Фэй Лю за плечом весело гыгыкнул. Его честно веселили почести, оказываемые брату Су в его нынешнем статусе.
А это уже не свои, это столичная стража, что патрулирует улицы. Но демоны их побери, кто сказал?!
Ладно, завтра можно заодно проследить, кто будет распускать сплетни, о главе управления Сюаньцзин, что лично явился плюнуть на труп своего злопыхателя.
Чансу задумчиво подбирал поводья решая, что дальше. Спокойный и флегматичный Уголек под ним, привычный к таким хозяйским раздумьям, терпеливо ждал.
Надо решить, кого назначить заниматься делом от управления. Договорится с управой. До утра они должны перетрясти весь квартал. Убийц вряд ли найдут, но может найдут свидетелей и следы.
Вряд ли получится полностью остановить слухи. Они разносятся, как лесной пожар. Но сейчас надо не дать им распространиться через соседей и жителей квартала. Потому что если уже завтра (а Чансу был в этом уверен), а не черед три-пять дней, весь Цзинлинь будет говорить об этом убийстве - то слухи распространяют намеренно. Найдешь их источник - найдешь и заказчика убийства.
Ворота кварталов уже закрыты. Можно приказать никого не впускать и выпускать отсюда и утром. Но нет – будет слишком много шума, который только подкрепит те слухи, что будут распространять. Да и не поможет. Что можно найти быстро – найдут ночью. Дальше уже долгое и тщательное дознание. Пусть задержат только жителей окрестных домов.
Если все сложится удачно - у него будут сутки, за которые он поймет в каком направлении искать.
Если Го Фань был цикадой, он сам – богомолом, то где-то рядом притаился и чиж.
Сложится неудачно - гром грянет уже завтра утром на собрании двора. Завтра первое собрание после окончания празднования Нового Года.
Доложить во дворец, пока не доложили за него?
Нет. Его Величество потребует фактов. А фактов, кроме «их убили» сейчас нет. Да и все равно, ворота дворца, тоже уже закрыты. Хотя, императорская бирка на право доступа во дворец в любое время у Чансу была.
Но Его Величество сегодня собирался остаться у императрицы, та опять в тягости. Это уже будет третий. Его величество оказывает великую честь семье Лю, так выделяя их дочь из остальных супруг. Лишь бы семья Лю не возгордилась слишком сильно. Но пусть ночует спокойно. Великой Лян нужны наследники.
Значит, надо будет успеть сказать рано утром, уже перед собранием.
- Едем в управление.
* - Бо Цзюйи (772-846)