Work Text:
На письменном столе задребезжал будильник: пора сделать перерыв. Обычно в отдыхе Валера не особо нуждался, но ближе к полнолунию работоспособность заметно падала, а подготовку к занятиям в институте никто не отменял.
За окном снова был сумрачный ноябрь, а значит, наступила очередь Лёвы делиться собранной кровью. Валера в который раз ловил себя на мысли, что ждёт встреч с ним куда больше, чем с остальными пиявцами. И не только потому, что проголодался.
Весь год они вообще не общались. Не звонили друг другу, не писали писем и не присылали открыток. Не было необходимости. Кровь объединяла куда лучше всех выдуманных человеком средств связи. Вот и теперь в глухой тишине ноябрьского вечера Валера скорее чуял, чем помнил, что уговор, полнолуние и жажда отдавать вот-вот пригонят Лёву к его двери. А там — их снова ждёт ставшая привычной секретная игра на двоих. Интимная. Опасная. С кровью, щедро наполнявшей миску и готовой перелиться через край, если Валера не скажет «хватит». С будоражащими взглядами без единого прикосновения. По раз и навсегда установленным Валерой правилам.
Перемену во взгляде Лёвы Валера заметил еще с порога. Лёва выглядел так, будто весь год старался на что-то решиться и наконец осмелился, но Валера не стал влезать в его мысли: пусть проходит, сам знает, что нужно делать. Когда созреет — сам расскажет. Так даже интереснее.
Стоя лицом к окну, Валера слышал, как за его спиной возился Лёва: снимал свитер, закатывал рукав рубашки, усаживался на пол и ставил миску рядом с собой. Валера так хорошо знал порядок действий, что мог позволить себе догадываться о происходящем только по звукам, без единого взгляда. А ещё по запаху. И обернуться только когда распаляющий чувства аромат Лёвиной крови растёкся по комнате.
Когда миска опустела, Валера со стуком вернул её на пол, с трудом удерживаясь от того, чтобы её не вылизать.
— Я могу дать тебе больше, — этот преданный взгляд Валера выучил давно и чувствовал его, даже не смотря Лёве в глаза. Кожей чувствовал.
Наблюдая, как порез на предплечье пиявца быстро затягивался, оставляя только бледно-розовый шрам и тёмные следы сцеженной крови, Валера бросил:
— Не нужно.
— Я готов отдать всё, — Лёвина раскрытая ладонь прошлась по груди, будто подчеркивая, что именно он готов отдать. — Всего себя.
— Я сыт. Уходи, — отрезал Валера, вставая. Как заткнуть этот рог изобилия, соблазнявший взять то, что действительно хотелось, и начинавший выходить из-под контроля? Внушить ему, что он ничего не должен, и отправить домой?
— Валер, я... хочу быть твоим, — стремясь удержать зрительный контакт, тихо, но внятно ответил Лёва и тоже поднялся с пола. Во взгляде побитого, но верного пса постепенно вызревала отчаянная уверенность.
— Ты и так мой, — стараясь сохранять спокойствие, Валера преувеличенно устало посмотрел на Лёву. — И не знаешь, что просишь.
Если бы Валера решил перейти границу дозволенного, он бы сам припал к этому дурманящему источнику — впился бы в шею Лёвы или его запястье — и высосал бы досуха, раз и навсегда прекращая их встречи. Но правила есть правила, и, однажды придумав их, Валера следовал им неукоснительно. Сам он понимал, что было что-то ещё, кроме этих правил, спрятанное глубоко внутри, но об этом предпочитал не думать.
Видимо, заминка не ускользнула от внимательного взгляда Лёвы, потому что в ответ он взялся за верхнюю пуговицу рубашки и, помешкав, расстегнул её, словно на пробу. Валера было нахмурился, собираясь остановить непрошенную откровенность, но вместо этого поймал себя на мысли, что заворожённо смотрит, как, путаясь в рукавах, торопливо разоблачается Лёва, будто боясь свернуть с выбранного пути.
Раздевающегося Лёву Валера видел впервые. Такая же бледная кожа шеи, груди, живота, рук, как у него самого, но под кожей при каждом движении чётким контуром обозначались мышцы — интересно, он продолжает играть в футбол? В зеркале своей ванной комнаты Валера привык видеть совсем другое телосложение, и сейчас он не мог отвести глаз, жадно поглощая взглядом формы и фактуру.
А Лёва продолжал раздеваться и остановился только тогда, когда на пол, поверх рубашки, упала майка. Сегодня Валера не успел запустить Лёвино сердце, как обычно во время их совместной игры. И хотя Лёвино тело ещё не было тёплым, едва уловимый и отчего-то такой притягательный запах уже щекотал Валере нервы.
Валера шагнул вперёд. Он ещё не проник в сознание Лёвы и не пустил импульсы удовольствия по его нервным окончаниям, но глаза у того уже заблестели, а зрачки начали расползаться тёмными кляксами.
Как он умудрился довести себя до этого состояния самостоятельно?
Обычно Валера не позволял себе идти на поводу у эмоций, но сейчас любопытство взяло верх.
— Покажи мне, — тихо, но безапелляционно попросил он, почти приказал, и, видя замешательство в Лёвиных глазах, добавил: — Отдать всего себя — это как?
Тот, смутившись, потупил взгляд:
— Да по-разному можно… Я видел…
— Хватит болтать, — прервал его Валера на полуслове. — Я сказал, покажи.
Получилось доходчиво.
Нерешительно придвинувшись, Лёва кончиками холодных пальцев дотронулся до Валериных ладоней. Валера успел осознать, что расстояние между ними сошло на нет, когда Лёвин нос ткнулся ему в лицо, а губы попытались поймать его собственные.
Очень мешали очки. Валера, отстранившись, снял их и, не сводя с Лёвы взгляда, убрал на стол. Теперь он видел лицо Лёвы немного в расфокусе, но намерения менее ясными от этого не стали, и со второй попытки их губы встретились. Наблюдать за Лёвой с прикрытыми глазами было невозможно, и Валера сосредоточился на осязании.
Лёвины руки поймали его запястья, стискивая, и Валере это не понравилось. Он царапнул воздух, намереваясь вырваться, но в следующий миг ладони встретили прохладную голую кожу. Лёвины руки прижимали их к своей талии.
За свою недолгую жизнь Валера успел увидеть и ощутить многое: смерть, боль, кровь, но трогать чье-то обнажённое тело, одновременно целуя человека в губы, ещё не приходилось, и это пробуждало незнакомую оторопь. В памяти пронеслись обрывки прежних встреч, когда Лёва, взвинченный и взмокший, хватал ртом воздух, едва не плавясь от удовольствия, которое Валера заставлял его ощущать, ни разу не прикоснувшись. А если бы прикоснулся?
В груди ощутимо заныло.
Лёва прижался теснее, его руки беспорядочно гладили Валерины бёдра, локти, плечи — и от этого у Валеры в мыслях всё затянуло густым туманом, а тело стало ватным, чужим, непослушным. Но всё удавалось держать под контролем, пока Лёва не полез к нему в рот языком.
Валера сперва решил, что Лёва хочет присосаться к нему жалом и вернуть пару глотков крови, как они делали раньше. Только вот влажный и упругий язык, неловко, но настойчиво просившийся к нему в рот, всё же был человеческим. А это уже не лезло ни в какие рамки: позволить пиявцу быть хозяином ситуации и творить, что вздумается?
Валера зарычал и грубо толкнул Лёву в грудь.
Лёва охнул, припечатавшись спиной к дверце шифоньера, но его голос утонул в гулком рокоте, заложившем Валере уши. В груди болезненно толкнулось, заходясь, измученное сердце.
Валера едва не задохнулся, когда под ладонями, вступая в перекличку с его собственным, в ответ забилось Лёвино сердце. Лёва тяжело вздохнул и упёрся лбом в Валерин лоб.
— Валер, — еле слышно, в самые губы. — Я так хочу... Быть твоим... Всегда... Чтобы только я... Носил тебе кровь... Я всё сделаю, что скажешь.
Он продолжал неразборчиво шептать что-то, путаясь пальцами в Валериных волосах. А Валера, хоть и понимал его через слово, с трудом удерживался на плаву. Мысли лихорадочно плескались в голове.
«Почему он хочет быть лучше других? На моё место метит? Не допущу».
Тут Лёва всхлипнул и, опустившись на корточки, прижался щекой к Валериному бедру.
Это было слишком. Слишком откровенно и непредсказуемо.
Жаркая волна с головой захлестнула Валеру, не дав сосредоточиться, и откуда-то из глубины постучалось понимание, что, если сейчас не остановиться, то станет поздно. Установленные им же самим правила в одночасье сгорят. А дальше — хаос и бездна.
Он посмотрел сверху вниз на Лёвину взъерошенную макушку, положил ладони на теперь уже по-человечески тёплые, голые плечи и крепко сжал их, вынуждая встать на ноги.
— Нет, нельзя. Уходи. — И, сам от себя не ожидая, добавил, — Пожалуйста.
Металл, который Валера собирался вложить в голос, проржавел насквозь.
Удивительно, но повторять не пришлось: Лёва встал, быстро оделся и, не говоря больше ни слова, ушёл.
В наступившей тишине на столе тикали часы, отсчитывая уходящие в никуда секунды. На кухне застучала от ветра неплотно прикрытая форточка. Этажом выше под ногами соседей заскрипел паркет.
Прислонившись к закрытой двери, Валера проклинал всё на свете: эту головокружительно вкусную Лёвину кровь, не дававшую ему покоя, собственное малодушие, а особенно такую неловкую, неуместную и не поддающуюся контролю эрекцию, которая едва не спутала ему все карты. Впрочем, он не то чтобы догадывался, скорее, чуял, что через месяц, когда следующий в цикле пиявец принесет ему кровь, Лёва обязательно вернётся.