Chapter Text
Хотя в ворота поместья карета въехала поздним вечером, уже ранним утром следующего дня Говард фок Хосс вышел на пробежку. Он привык всегда держать себя в форме — и на суше, и в плаваниях, но на суше, признаться, делать это было проще.
Осень в Кесарии давно вступила в свои права, однако прелести поместья фок Бермессер это не уменьшило. Везде цвели хризантемы. Белые, розовые, желтые и оранжевые, лиловые и даже экзотические голубые, они были гордостью графини фок Бермессер, матушки Вернера, и результатом ежедневных трудов ее фанатично преданных садовников.
Дорожки сада были ровными, прохлада ободряла, а ботинки не скользили. Говард намеревался оббежать вокруг главного здания, потом свернуть в парк и, наконец, закончить пробежку у пруда с золотистыми карпами. Потом можно было вернуться к Вернеру и вместе позавтракать.
Последний, несмотря на все уговоры Хосса, утренние пробежки игнорировал, предпочитая использовать это время для работы.
Говард уже успел пробежать добрую половину окружавшей господский дом аллеи, когда взгляд его зацепился за новую клумбу, и Говард застыл, как вкопанный.
Во-первых, на клумбе перед ним в полной красе сияли астры. Их в поместье раньше не было — Говард знал это точно. Матушка Вернера никогда не разводила астры. В Дриксен эти цветы вообще считались "легкомысленными и южными" и не были распространены.
А, во-вторых, клумба выглядела так, как будто по ней неоднократно прошлась артиллерия вместе с пехотой и кавалерией. Не то, чтобы у Говарда был значительный опыт сухопутных сражений, но впечатление пострадавшая клумба производила именно такое.
Клумба была раскопана с тщательностью землекопа и вдохновением художника. И, судя по продолжающим вылетать из одной из ям комьям земли, работы еще продолжались. Из этой же ямы были видны чьи-то грязные задние лапы, толстая попа и виляющий хвост.
— Это она лабиринт себе строит, — мрачно пробормотал себе Хосс. — По дому, наверное, скучает.
Капитан Говард фок Хосс не привык уступать трудностям. По крайней мере, сразу. Он уже начал прикидывать, смогут ли они с Вернером хоть как-то замаскировать нанесенные клумбе повреждения так, чтобы матушка Вернера их не сразу обнаружила.
Но именно в этот момент сверху, из открытого окна столовой раздался отчётливый, великолепно поставленный матушкин голос:
— Вернер!
Матушка Вернера своим голосом могла отдавать на корабле команды в шторм без всякого рупора, и эти команды были бы хорошо слышимы в любом месте корабля от носовой фигуры и до кормы.
Хосс только успел поднять взгляд вверх от пострадавших астр на дом, как увидел, как на балконе второго этажа мелькнула знакомая фигура. Без камзола, в рубашке с распущенным воротом и с чашкой шадди в руке Вернер без колебаний перемахнул через балконную балюстраду, легко спрыгнул на первый этаж, в два шага пересек веранду, оттолкнулся и мягко приземлился на гравийную дорожку. Кружева рубашки взметнулись, как паруса, шадди из чашки не пролилось ни капли.
Вернер подошёл к Хоссу и протянул тому чашку с шадди. Хосс сделал глоток. Сам он предпочитал пить шадди, сдобренным щедрой порцией сливок и сахара, но именно в эту секунду горечь напитка Вернера оказалась ему удивительно в тему.
— Нам конец, — просуммировал Говард. — Скажи, пожалуйста, это у вас теперь новая традиция — высаживать за домом компрометирующие подарки противника?
— Ну, во-первых, не совсем противника. — поправил его Вернер. — Тут и Леворукий не разберется, находятся сейчас королевские дома Дриксен и Талига в состоянии войны или нет, а уж Бермессерталь с долиной Валмон точно делить нечего.
— Таки Валмоны. — сказал Говард. — А Бертрам или Марсель?
Вернер сделал вид, что не услышал вопроса, и продолжил, не прерываясь.
— По второму замечанию ты прав. Как уважительно не относилась бы моя матушка к семейству Валмонов, но высадить перед парадным входом что-либо, кроме обожаемых ею хризантем, она не позволит. Разве что у садовников есть разрешение дополнить хризантемы тюльпанами, пионами и лавандой, чтобы клумбы не пустовали весной и в первой половине лета.
— То есть гроза пройдет мимо?
— Гроза мимо не пройдет. И это будет не гроза, а буря. — Матушка Вернера ростом была не ниже своего долговязого сына, но стройный Вернер телосложением и и бесконечными ногами пошел в батюшку. Графиня фок Бермессер отличалась традиционной дриксенской статью, при этом двигалась она совершенно бесшумно.
Говарду на мгновение показалось, что они с Вернером, как в детстве, вернулись на каникулы из кадетской школы, обчистили вишню и сейчас будут безжалостно наказаны лишением купания в озере за поедание немытых ягод.
— Это ваша тварь?
— Матушка, это моя собака. Ее зовут Дама.
В этот момент из ямы, полуприкрытая остатками астр и густым слоем земли, видимо, услышав свое имя, радостно вынырнула Дама. Из пасти у неё торчал корень, а в ушах застряли лепестки. Вид у неё был торжествующий.
Графиня фок Бермессер вздохнула.
— Надеюсь, Талиг теперь не объявит нашей долине официальную войну за то, что ее наследник не уследил за своей собакой и подаренными ними астрами.
— Так Валмон или Талиг, матушка? С кем вы снова проводите переговоры?
Говард давно знал, от кого Вернеру передалась способность не слышать нежелаемое. Матушка проигнорировала вопрос и продолжила.
— Вашу изначальную тварь теперь водить по поместью только на поводке.
Вернер приподнял бровь.
— Но я же не слепая. Собаку – на поводок. Сейчас повести и искупать в реке, и пока не высохнет, домой не приводить. Предварительно вычесать. Из спальни ночью не выпускать. Зубы вычистить не требую, но рекомендую. И да, существо ваше, поэтому к работникам псарни не приставать. Сами завели — и справляйтесь сами.
Говарда еще раз накрыла ностальгия. Сейчас будет о питании.
— И да, когда закончите с собакой, срочно на завтрак! Выдумали тут — на шадди существовать! И ладно Вернер, он всегда мало ел, но ты, Говард! Тощие оба стали, что хексбергские селедки. Смотреть больно.
Матушка приподняла юбки кончиками пальцев, развернулась и отправилась по дорожке в дом. Вернер, Говард и Дама смотрели ей вслед с одинаковым выражением лиц.
— Обошлось?
— Гав?
— Не обошлось и не гав, но пойдем купаться. Возможно, если я наловлю форели к обеду, матушка над нами сжалится.