Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

— Так жалко молодого господина Сяо! Был живой, весёлый, прям солнечный зайчик! А сейчас, эх…

Торговка сладостями тяжело вздохнула, глядя на ссутуленную спину удаляющегося Сяо Чжаня. Ее соседки по рынку дружно закивали.

— Всем улыбался, для каждой находил доброе слово, любил наши пирожные… Лучше бы император отправил его в ссылку вместе с родителями.

— Тсс… с ума сошла, говорить такое. Не нашего ума дело.

— Дык я просто… ну, подумала.

— Меньше думай, целее будешь.

— Ясно дело, император не мог отпустить лучшего художника столицы, — рассудительно сказал владелец лавки красок, стоя на пороге своего заведения.

Сяо Чжань как раз недавно вышел оттуда и торговец, проводив его, решил принять участие в беседе.

— В знак особой милости его величество сделал молодому господину Сяо большой заказ на картины. А то в последнее время он только своего Тянь-Тяня и рисует.

— Кого? Ах да, собачонку.

— Будьте почтительнее, госпожа Ян, этот пекинес — подарок императрицы. Родословная у него длиннее, чем у многих дворян. И статус высокий.

— Поэтому господин Сяо носит его на руках? — спросил молоденький паренёк, крутившийся поблизости.

Одет он был чистенько, но более чем скромно, а на его симпатичной мордашке был написан явный интерес и к сладостям и к сплетням.

— Отчасти. Но прежде всего потому, что очень привязался к песику. Молодой господин Сяо остался совсем один. Иногда старый слуга приходит помочь ему с хозяйством и всё.

— А где же остальная прислуга? Разбежалась и бросила его?

Окружающие разом загалдели. Они одновременно и обрадовались свежим ушам и возмутились высказанным предположением.

— Никто никого не бросал. Молодой господин Сяо сам настоял, чтобы они поехали с его родителями на Ханнань.

— Кто бы меня туда сослал… — пробормотал себе под нос любопытный паренёк.

Лавочник услышал его и возразил.

— Это ты зря, парень. Для такого простака, как ты, может, и неплохо, но для бывшего министра, человека изысканного и образованного, родившегося и прожившего всю жизнь в столице, Ханнань — дикая глушь.

— Бедная разлученная семья, — завздыхали сердобольные торговки, — а ты, мальчик, чего, пирожное купить хочешь?

— Ага, только денег у меня мало.

— Бери тогда вот эти ютяо, за полцены отдам, все равно кривые получились.

Паренёк покопался в невзрачном мешочке, заменявшем ему кошелек, и извлёк пару медных монет. Получив свои скособоченные ютяо, он с удовольствием впился в них зубами, набив сразу полный рот. Его и без того круглые щеки округлились ещё больше.

— Вылитый хомяк! — засмеялась госпожа Ян, — и хорошенький такой.

«Хомяк» нахмурил свои красиво очерченные брови, но ничего не ответил. Потому как ещё не прожевал.

— Не сердись, малыш, кушай спокойно. Смотрю, больно ты тощенький. Ну кроме щек.

Брови сошлись к переносице.

— Тощий, складный …-- задумчиво сказал хозяин лавки красок, — мог бы художникам позировать. Неплохой заработок.

— И молодому господину Сяо? — ютяо, наконец, были проглочены и можно было снова болтать.

— Нет, он никого не принимает. Даже прекрасную госпожу Мэн отослал.

— А кто это?

— Из какой глуши ты явился, что не слышал о лучшей танцовщице столицы? Говоришь вроде по-нашему.

— Да я, того, почти в затворе жил.

— У монахов, что ли? Тогда понятно. Так вот, раньше молодой господин Сяо частенько захаживал в павильон Юньлэ полюбоваться танцами красавиц, дружил с госпожой Мэн, а теперь всё… впал в тоску, почти не выходит из дома и ничто его не радует. Даже сад забросил. Вон, глянь туда, ветки на улицу повылазили.

Щекастый парень посмотрел в указанном направлении. Действительно, в просвете между двумя домами виднелась высокая стена, через которую перевешивались ветви персикового дерева.

— И персики никто не ободрал… — удивился он.

Труженики рынка снова оскорбились.

— Мы тут люди честные. Надо будет, купим. Да только не хотим тревожить лишний раз. Еще и пекинес рычит на всех, кто в дверь стучится.

— Охраняет… — заулыбался парень, и добавил странное, — моя школа.

Он вежливо попрощался со всеми и пошел дальше, с интересом разглядывая красочные прилавки.

Глядя, как он вертит головой по сторонам, госпожа Ян озвучила собственное мнение.

— Нельзя молодежь держать взаперти, дичает. В этом возрасте развлекаться надо.

Когда вся честная компания осталась далеко позади, парень резко свернул в сторону и закоулками пробрался к стене, окружавшей поместье семьи Сяо. Вскарабкался на нее и стал разглядывать сад. Тот и вправду был сильно запущен. Видно было, что за ним практически не ухаживают, хотя ближе к дому клумба с высокими разноцветными гладиолусами выглядела вполне прилично.

Внезапно из приоткрытых раздвижных дверей выкатился комок шерсти нежно-кремового цвета и затрусил по направлению к цветам.

— Тянь-Тянь, стой, нельзя!

Пекинес не обратил внимания на хозяйские крики и продолжил резво семенить короткими лапками в запретном направлении. Но Сяо Чжань оказался быстрее. Один прыжок — и он преградил путь маленькому упрямцу. Нагнулся, чтобы взять его на руки, но пёс увернулся.

Парень на стене тихонько хихикнул. Пекинес немедленно попытался задрать ухо, сморщил нос, сменил цель и покатился в направлении подозрительного звука, бодро лая. Сяо Чжань пошел за ним.

Длинные ноги позволили ему без проблем догнать собаку. Под стеной они оба остановились, задрав головы.

— Можешь рвать фрукты, если хочешь, — сказал Сяо Чжань

— Ававав… — сказал Тянь-Тянь.

Парень не ответил, спрятавшись за густыми ветвями. Он зачарованно пялился на прекрасное лицо, обращённое к нему. Сяо Чжань не мог его видеть, зато он разглядел и большие удлиненные глаза с чуть покрасневшими веками, и острые скулы, и даже маленькую родинку под пухлой нижней губой.

— Шшш, — обратился Сяо Чжань к Тянь-Тяню, — это просто какой-то ребенок залез сорвать персик. Мы не против, все равно их слишком много.

Он озадаченно умолк, уставившись на пекинеса.

— А почему ававав? Обычно же ррр… Наверно, ребенок совсем маленький.

Эй, малыш, сорви сколько хочешь и спускайся осторожно, не упади.

Со стены донёсся невнятный возмущенный возглас. Это надо, второй раз за день обозвали малышом.

Сяо Чжань отвернулся, утратив интерес к незваному похитителю фруктов, и поплелся назад к дому. Тянь -Тянь остался и продолжил лаять.

— Тихо ты, — зашипел на него парень.

Пекинес озадаченно умолк. В его маленькой головенке зароились сомнения. Он сразу учуял знакомый запах и прибежал поздороваться, теперь узнал и голос, только так и не понял, что их обладатель забыл на стене. Почему не хочет спуститься и поиграть с ним? Впрочем, не собачьего ума это дело. Тянь-Тянь лайнул ещё разок, прощаясь, и побежал за Сяо Чжанем.

Парень спрыгнул со стены — прямиком в руки дюжего мужчины в темном плаще. Тот запричитал, отстраняясь.

— Я тут с ног сбиваюсь, разыскивая ва… молодого господина, а он по чужим садам лазит!

— Забыл, как должен меня называть? Просто Ван Ибо.

— Как скажете, только идёмте быстрее домой, пока вас не хватились.

— Да кому я нужен, — беспечно махнул рукой Ван Ибо, оглядываясь назад, — слушай, Лэ-Лэ, а ты знал, что сын опального министра Сяо такой красивый?

— Красивый? — задумался его спутник, — ну да, пожалуй. Его матушка в молодости считалась непревзойденной красавицей, он на нее очень похож.

Он бросил неожиданно острый взгляд на своего господина.

— А что это вы вдруг им заинтересовались? Сразу предупреждаю, в вашем положении это опасно.

— Скажешь тоже. Мне просто любопытно. Местные болтали про него, вот я и пошел взглянуть. Заодно и пекинеса увидел.

— И как он?

— Который из них? Господин Сяо грустил, Тянь-Тянь скандалил.

Решимости и упрямства Ван Ибо было не занимать, поэтому уже на следующий день он стучал в ворота поместья Сяо. Не открывали очень долго, а когда, наконец, одна створка слегка приоткрылась, вместо прекрасного лица Сяо Чжаня жаждущему взору Ибо явилась сморщенная физиономия старого слуги.

— Чего тебе?

Ван Ибо вежливо поклонился.

— Могу ли я видеть молодого господина Сяо?

— Он никого не принимает.

Ван Ибо вздохнул.

— Будьте так добры, всё-таки спросите, может, ему нужен натурщик для картин? На рынке говорили…

— Мало ли что болтают эти сплетницы! — возмутился слуга и взмахнул метлой, которую держал в руках, — ступай отсюда, мальчик, нам не до тебя.

Дверь с треском захлопнулась. На миг Ван Ибо почувствовал себя чем-то вроде мусора, выметенного за порог, но долго унывать не стал. Пошел вдоль садовой стены и легко вскарабкался на свой вчерашний насест.

И сразу же получил компенсацию за свои обиды.

Сяо Чжань сидел около дома на плетеном стуле и рисовал спящего Тянь-Тяня. Пекинес лежал пузом кверху, смешно поджав коротенькие лапки, и время от времени ворчал.

Сяо Чжань был одет в заношенное лёгкое ханьфу, которое только подчеркивало его изящество. Ван Ибо непроизвольно облизнулся.

Однако, облизывайся не облизывайся, а по всему выходило, что он даже познакомиться с предметом своего интереса не может.

Некоторое время он бездумно любовался Сяо Чжанем, потом перевел взгляд на Тянь-Тяня. Тот только что проснулся, зевнул и побрел к стене.

Ван Ибо поспешил спрыгнуть на улицу, пока пёс опять не разлаялся.

Из-за стены послышался короткое разочарованное «ав» — Тянь-Тянь явно почувствовал себя обманутым в своих ожиданиях.

Вернувшись к себе, Ван Ибо принялся усиленно думать. Проникнуть в дом молодого господина Сяо официально — невозможно, ломиться через стены — опасно, но должен же существовать какой-то третий путь.

Внезапно его осенило. И как он сразу не догадался! Капризуля Тянь-Тянь, любимец Сяо Чжаня, вот кто проложит ему путь если не к сердцу своего хозяина, то хотя бы в его двор.

Для этого только и нужно, что похитить пса, а потом сделать вид, что нашел пушистую пропажу и торжественно вернуть её в любящие руки.

Нечестно, конечно, некрасиво, и даже подло, но Ван Ибо ничего другого придумать не мог, как ни старался. Единственное, чем он сможет смягчить страдания бедного Сяо Чжаня, это вернуть питомца в тот же день.

Утром умыкнуть — вечером вернуть. Вряд ли Сяо Чжань заподозрит подвох. Учитывая неукротимую сварливость пекинеса, сам факт похищения покажется ему невозможным. Он подумает, что Тянь-Тянь просто потерялся. А Ибо его героически нашел.

Подманить пёсика легко — он жизнь отдаст за кусочек вяленой говядины, но надо сделать так, чтобы Сяо Чжань ничего не заметил. Так что утро должно быть ну очень ранним, желательно ещё до рассвета. Пекинесы обычно спят чутко, и если Тянь-Тянь не дрыхнет в обнимку с Сяо Чжанем (тут Ибо не удержался от завистливого вздоха), он учует аромат любимого лакомства и прибежит.

Если следом принесется и сам Сяо Чжань… тогда Ибо удерет как можно быстрее. Или ещё чего-нибудь придумает. Прикинется вором, получит по голове и отправится прямиком в ямэнь. Нет, тогда скандала не избежать. А может, его не сдадут властям, а оставят в поместье отрабатывать нанесенный ущерб? Вряд ли.

Однако Ван Ибо был оптимистом и надеялся, что все пройдет так, как он и задумал. Он запасся говядиной, лицемерно заверил Лэ-Лэ, что ничего не натворит, и отправился хоть немного поспать перед вылазкой. Провертевшись несколько часов в постели, он махнул рукой на сон, встал, накинул темный плащ и выскользнул из дома.

Опыт карабкания по стенам и крышам у него был богатый, да и с сяочжаневой стеной он уже был знаком, так что вспорхнул на нее легче бабочки и начал вглядываться в предрассветный сумрак.

По саду лёгкими волнами стлался туман, и в нем с трудом угадывались пока еще неяркие очертания цветов. Тишина стояла оглушающая. Ибо казалось, что стук его сердца слышен на многие ли вокруг…

Он сделал несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться, упрямо вздернул подбородок и полез в карман за говядиной. Развернул свёрток и стал равномерно помахивать им в воздухе — так аромат распространялся во все стороны, подобно благовониям.

Прошло несколько томительных минут, прежде чем послышалось знакомое сопение и из ближайшего клочка тумана вынырнул Тянь-Тянь. Вид у него был озадаченный, но круглые глазки светились вожделением.

Ван Ибо кинулся на него со стены как пантера. Молниеносным движением сунул ему в пасть кусок говядины и слегка сжал мордочку, чтобы пёс не вздумал лаять. Но беспечный Тянь-Тянь, за время пребывания у Сяо Чжаня отвыкший от деликатесов, и не собирался тратить силы на тявканье. Он с упоением чавкал, закатив глаза от удовольствия.

Ван Ибо без труда вернулся на стену, держа пекинеса под мышкой. Ещё минута — и они уже были на пустой темной улице по другую сторону.

— Эх ты, продажная шкурка, — прошептал он Тянь -Тяню.

Пекинес, не переставая жевать, одарил его презрительным взглядом.

«Кто бы говорил!» — так и читалось в его блестящих глазах. Ван Ибо спорить не стал. Пора было спешно уносить ноги и лапы с места преступления.

Он успел вернуться к себе ещё до того, как солнце окончательно встало и положил Тянь-Тяня среди других собачек. Ибо немного опасался, что они устроят нечто вроде пылкой шумной встречи, но обошлось. Остальные обнюхали вновь прибывшего, лизнули в мордочку, благоухавшую говядиной, и снова свернулись клубочками.

Просыпаться в такую рань было ниже их достоинства.

Как только представилась возможность, Ван Ибо снова сбежал из дома. На рынке только и было разговоров о пропаже собачки молодого господина Сяо.

— Ах, по всему выходит, несчастную семью кто-то проклял. Мало было опалы, теперь ещё и это.

— Да найдется он, куда денется. Небось, течную сучку учуял, вот и побежал за ней.

— Фи, как пошло, господин Гао.

— Зато жизненно.

Ван Ибо покраснел от смущения, слушая этакие речи. Самого Сяо Чжаня видно не было. Торговцы сообщили, что он вместе со слугой обшаривает парк на берегу реки, им помогают несколько доброжелателей. Ибо выразил желание присоединиться к поисковой группе. Ему указали направление и он со всех ног кинулся туда.

Вид расстроенного Сяо Чжаня поразил его в самое сердце. Прекрасные глаза покраснели от слез, лицо заострилось, даже губы покрылись ранками от того, что Сяо Чжань их беспрерывно кусал.

Ван Ибо мысленно дал себе хорошую затрещину. Он, честно говоря, не думал, что Сяо Чжань будет так убиваться. Его собаки тоже иногда сбегали, он переживал, пока их искал, но не настолько. Какая же он бесчувственная скотина, раз заставил страдать человека, в которого, что уж отрицать очевидное, влюбился с первого взгляда.

Сяо Чжань поблагодарил его, но видно было, что мысли его безрадостны, и он уже видит своего Тянь-Тяня на дне реки. Сердце Ван Ибо заболело так сильно, что ему показалось — все, сейчас он помрет на этом самом месте. Самое меньшее, упадет в обморок.

Преодолев слабость, он углубился в заросли. Нет, нельзя ждать до вечера.

Сяо Чжань себя совсем изведет…

Ван Ибо помчался домой. Никогда раньше ему не приходилось так быстро бегать. Но боль в боку и сорванное дыхание были малой платой за его бессердечный поступок. Задыхаясь, он ворвался на псарню. Слава Небесам, там никого не было, кроме собак. Он нервно огляделся. Тянь-Тяня нигде не было видно.

Ван Ибо пробила крупная дрожь — вот он, ответ от кармы. Кто-то заметил лишнего пекинеса и забрал его для дальнейшего расследования. Ведь все собаки этой породы официально принадлежали императору.

Ибо зажал себе рот рукой, подавляя испуганный вскрик. Сяо Чжаня ещё и наказать могут за то, что не уследил за императорским достоянием. Он в отчаянии позвал пса по имени, но безуспешно.

Надо как можно скорее найти Лэ-Лэ и выяснить, что произошло в отсутствие Ибо. Он опрометью кинулся в свою комнату, чтобы переодеться в подобающую одежду. Сдёрнул поношенное ханьфу и, не глядя, кинул его на кровать. Послышался возмущенный визг и из складок ткани показался влажный черный нос.

— Тянь-Тянь, скотина ты бессовестная, как ты меня напугал!

Ван Ибо схватил пекинеса на руки и чмокнул в пушистый лоб. Пёс фыркнул. Обзываются, потом целоваться лезут.

Нет, к поцелуям он привык, а вот «скотина» — это хамство. Он высокопоставленная знатная особа и к нему надлежит обращаться с почтением.

Чтобы напомнить Ван Ибо о своем статусе, Тянь-Тянь цапнул его своими мелкими острыми зубками за нос. Хотя Ибо успел увернуться в последний момент, капелька крови все же выступила на светлой коже.

— Ай! Ладно, имеешь право. Выступил от лица Сяо Чжаня, так сказать… Хотя лучше бы он сам.

Тянь -Тянь насмешливо хрюкнул. Мечтать не вредно.

Ван Ибо стер кровь тыльной стороной ладони, и вновь напялил старое ханьфу, не отпуская пекинеса.

— Будешь кусаться, надену намордник, — пригрозил он строптивцу.

Тянь-Тянь так оскорбился, что зажмурил глаза и повис тряпочкой в руках Ван Ибо. Тот, выбегая, на ходу схватил со стола кусок говядины и попытался умаслить пекинеса. Пёс и ухом не повел. За кого его принимает этот юный хам? Чтобы он продался за кусок мяса? Да не в жизнь. То, что он уже это проделал, Тянь -Тянь предпочел забыть. Его коварно обольстили спросонья и унесли в неведомые дали. Вообще-то, в ведомые, но это неважно. Коварства не отменяет. И вообще, он объелся сегодня, пора и о фигуре подумать.

Ван Ибо спрятал отвергнутое угощение вместе с пекинесом за пазуху, чтобы никто не заметил пса раньше времени. Он специально напялил одно из ханьфу Лэ-Лэ, которое было ему безбожно велико, зато отлично скрывало Тянь-Тяня. Незаметно ускользнув с собственного двора, Ибо резвее ветра понёсся назад к реке. В общей сложности он отсутствовал примерно пол-палочки благовоний и вряд ли кто-то заметил его отсутствие. А если и заметил, то подумал, что парню просто надоело искать пропавшую собаку и он сбежал.

Тихо подкравшись к самому дальнему концу парка, примыкавшему к заброшенному мосту, он присел на корточки, вытащил Тянь-Тяня и посадил на землю.

Критически осмотрел — чересчур чистый для потерявшегося питомца. Шкрябнул рукой по траве, зацепил ее вместе с землёй и хорошенько вымазал светлую шубку пекинеса. Тянь -Тянь с досады взвыл и снова попытался цапнуть Ибо за нос, но тот бдел и увернулся. Ловко заткнул пасть мелкого злюки уцелевшей говядиной, снова схватил его на руки и быстро пошел в сторону, откуда доносились голоса.

— Нашел! — проорал Ибо как можно громче, — молодой господин Сяо, я нашел вашу собаку!

Послышался топот и навстречу из-за кустов вылетел взъерошенный Сяо Чжань. Следом за ним трусил уже знакомый Ибо пожилой слуга.

— Это же он? — вопросительно взглянул Ибо, держа Тянь -Тяня на вытянутых руках и протягивая его Сяо Чжаню.

— Ах, — Сяо Чжань не сдержал слез, — где ты был, сокровище мое? Твой папа чуть с ума не сошел от беспокойства.

Он выхватил Тянь-Тяня из рук Ибо и поцеловал в крутой лобик.

Если бы это был кто другой, то Ван Ибо бессовестно заржал бы, слушая такое слащавое сюсюканье. Но Сяо Чжань в слезах был прекраснее рассвета в горах и милее самой красивой девушки — настолько, что Ибо с трудом удержался от порыва если не сцеловать эти слезы, то хотя бы нежно вытереть их рукой.

Он стоял, разинув рот, не в силах отвести взгляд, и попутно угрызался тем, что он сам и явился причиной всех переживаний.

Наконец, Сяо Чжань слегка опомнился и вспомнил о долге благодарности.

— Огромное тебе спасибо, мальчик. Вот, возьми — он протянул Ибо мешочек с монетами.

Ибо заколебался. Ему хотелось получить хоть что-то от Сяо Чжаня, но деньги.

— Да не надо, — буркнул он, ковыряя ногой землю, — мне не трудно…

Вперёд вылез слуга.

— А я тебя помню, парень. Ты приходил к нам и навязывался в натурщики к молодому господину. Крутился около поместья, признавайся? Может, сам и сманил собаку?

Ибо похолодел. Старый хмырь был на редкость проницателен. Но прежде чем он окончательно запаниковал, вмешался Сяо Чжань.

— Да что ты такое, говоришь, Сун Дэ! Тянь -Тянь никогда бы не пошел за посторонним… И вообще, — Сяо Чжань принюхался, — от него пахнет вяленой говядиной. Видно, он учуял, что кто-то потерял кусочек и ускользнул со двора, когда ты выходил за покупками.

Сун Дэ понурился.

— Простите, господин, этот недостойный был невнимателен.

— Не кори себя, — утешил его Сяо Чжань, — возможно, ты ни при чем.

Этот хитрец мог и в дырку в стене пролезть.

Пекинес обиженно взвизгнул. Нет, как можно?! Такой поклёп — и от кого? От любимого хозяина. Сяо Чжань истолковал его писк неверно.

— Ой, мой малыш, наверно, замёрз, а ещё и весь грязный, хочет искупаться.

Вот чего Тянь -Тянь точно не хотел, так это купаться. Чумазым побыть даже интересно. Новый опыт, новые запахи… но его собачьего мнения никто не спрашивал. Он уже знал, что за всей хозяйской мягкостью кроется железная воля. И принудительного омовения ему не избежать. Правда, в теплой воде, и наверняка, Сяо Чжань туда ещё цветочных лепестков напихает… эстет несчастный. Вот почему, скажите на милость, ни один цветок не благоухает чем-нибудь действительно интересным — мясом или хотя бы курицей?

Тянь -Тянь с надеждой посмотрел на Ван Ибо. Он уже простил ему дурацкое похищение, однако надеялся на компенсацию. Но Ибо не удостоил его ни единым взглядом — пялился, как дурачок, на Сяо Чжаня, и дрожал.

С реки в этот момент налетел особо сильный порыв ветра, даже деревья затрещали, и с них градом посыпались листья. Сяо Чжань заволновался.

— Как нехорошо с моей стороны держать нашего спасителя на таком ветру! А ты, Сун Дэ, ещё и плохое о нем подумал.

— Ты действительно интересовался работой натурщика? — обратился он к Ван Ибо.

Тот кивнул.

— Считай, ты ее получил. А сейчас пойдем, накормлю тебя обедом.

В такую погоду обязательно надо поесть горячего… Сун Дэ как раз лапшу приготовил.

— Я ее для вас готовил, — буркнул слуга, сверля Ван Ибо взглядом, а не для этого…

— Мое имя Ван Цзе, — представился Ибо и поклонился.

Он едва не ляпнул свое настоящее имя и теперь прятал смущение, низко склонив голову. Хотя, если Сяо Чжань никогда не интересовался ничем, кроме искусства, имя Ибо ему бы ничего не сказало. Но всё-таки он был сыном министра и образованным молодым господином, так что лучше не рисковать.

Пока они шли в поместье, Сяо Чжань обратил внимание на наряд Ибо.

— Донашиваешь за старшим братом?

— Мгм, — согласился Ибо.

Лэ-Лэ вполне мог считаться его названным братом, так что тут он почти не соврал.

— Если ты не против, Ван Цзе, — сказал Сяо Чжань, заметно смущаясь, — можешь подобрать себе что-нибудь из моей одежды. Я понимаю, это нескромно, но тебе все равно надо в чем-то позировать.

Ван Ибо поймал себя на мысли, что охотно попозировал бы раздетым и неудержимо покраснел.

Сун Дэ еле слышно проворчал откуда-то сзади.

— Тратить хорошие одеяния на этого голодранца… вот ещё удумали. Хватит с него и денег.

Но Ван Ибо так обрадовался тому, что сможет надеть вещи, которые касались тела Сяо Чжаня, что не обратил никакого внимания на брюзжание слуги. Зато обратил Сяо Чжань. Он попытался всплеснуть руками, но не сумел. Их полностью занимал пекинес.

— Ты опять за свое! Что о нас подумает Ван Цзе! Он же спас Тянь-Тяня, а нам жалко для него куска ткани.

— Дорогой ткани, — упорствовал Сун Дэ.

— Да. И чем дороже, тем лучше. У него очень благородная внешность, ему пойдет. Кстати, сколько тебе лет, Ван Цзе? Родители не хватятся?

— Мне девятнадцать, — надулся Ван Ибо, — и я сам себе хозяин.

Первое утверждение было правдой, а вот второе — не совсем. Но Ибо был так рад успеху своей авантюры и так очарован Сяо Чжанем, что предпочел об этом забыть.

Chapter Text

Когда Ван Ибо, наконец, вступил в заколдованное королевство, то есть во двор поместья Сяо, его радость возросла в разы.
Всё получилось. Его не разоблачили, не прогнали, и он идёт рядом с Сяо Чжанем по заросшей травой дорожке к дверям мастерской.

Ворчливый Сун Дэ оставил их в покое, отбыв на кухню, и Ван Ибо мог без помех наслаждаться обществом своего ненаглядного. Он был захвачен первой любовью врасплох и теперь упорно и бездумно плыл по бурным волнам своих чувств. Ибо всегда был смелым, поэтому его не пугало, что он влюбился практически с первого взгляда, и не смущало, что Сяо Чжань — мужчина. Больше беспокоили политические аспекты, но пока было рано ими заморачиваться. Сначала надо добиться взаимности. Как? А вот этого Ибо не знал.
И впридачу силуэты танцовщиц, с которыми когда-то общался Сяо Чжань, зловещим хороводом внезапно закружились перед его мысленным взором. Ибо даже тихонько застонал. Тянь-Тянь тут же подвыл ему в тон — из солидарности. Сяо Чжань забеспокоился. Схватил Ибо за запястье, проверяя пульс.

— Ещё не хватало, чтобы ты упал в обморок от голода, Ван Цзе. То бледнеешь, то краснеешь, пульс частит.

Ещё бы он не частил. Они только познакомились, а Сяо Чжань уже держит его за руку. И неважно, что с медицинскими целями. Тепло от его пальцев проникает и в тело и в душу, заставляя трепетать от любовного томления.
Ван Ибо, почти утонувший в нирване, едва заметил, что его завели в просторное светлое помещение, полное картин, кистей, и разбросанных повсюду листов бумаги. Сяо Чжань опустил Тянь-Тяня на пол и заботливо усадил Ибо на скамеечку.

В дверях возник Сун Дэ и чары слегка развеялись. Слуга принес воду для мытья рук и две миски дымящейся лапши. Ибо втянул носом аппетитный запах и облизнулся.

— Руки помой, — сварливо напомнил ему Сун Дэ.

Ван Ибо, не долго думая, сунул пальцы в ту же посудину, где только что споласкивал руки Сяо Чжань. Испытал при этом какое-то странное удовольствие — как будто помылся вместе с ним в одной купальне. Покраснел и, схватив палочки, запихнул в рот большой комок лапши.
С досадой вспомнил про «хомяка», но было уже поздно — щека бессовестно оттопырилась, и, естественно, Сяо Чжань уставился на нее поверх своей миски.
Ван Ибо приготовился выслушать все, что тот сочтет нужным сказать по этому поводу. В конце концов, хомяки довольно милые создания, многим нравятся…
Если Сяо Чжань будет смеяться над ним, тоже ничего страшного. Ибо сможет услышать, какой у него смех. Наверняка, такой же красивый, как он сам. Но Сяо Чжань не стал смеяться. Посмотрел с умилением и сказал.

— Ешь, не торопись. Позировать будешь позже, мне ещё надо помыть Тянь-Тяня.

— Я помогу, — вызвался Ибо, проглотив лапшу.

— Он не очень любит мыться, — предупредил Сяо Чжань, — может укусить. Это ведь он, да?

Он протянул руку и легонько коснулся царапины на носу Ибо. Тот благополучно успел забыть про неё, но закивал в ответ.

— Ничего страшного. Уже зажило.

— Все равно надо смазать мазью, чтобы не было воспаления. Нехорошо, если на твоём милом лице останется шрам.

Ван Ибо едва не растекся лужицей.

Сяо Чжань назвал его милым! Правда, с точно такой же интонацией он тут же обратился к Тянь-Тяню.

— Ну что, мой сладкий, пора купаться?

Пекинес, в отличие от Ибо, не повелся на нежность в хозяйском голосе и глухо зарычал.

— Позволь мне, — сказал Ибо и бесстрашно схватил маленькое чудовище. Тянь-Тянь извернулся в тщетной попытке вырваться, но Ибо уже посадил его в подставленный Сяо Чжанем глубокий таз с теплой водой.

В тепле пёс немного расслабился и позволил себя помыть. Но вскоре ему это надоело и он стал вылезать из таза, обдавая своих мучителей-чистоплюев фонтаном брызг. Ван Ибо не выдержал и рассмеялся.
От того, как смешно выглядит мокрый Тянь-Тянь, от счастья, что он вместе с Сяо Чжанем возится с собакой, и от нервного напряжения тоже.
Сяо Чжань, услышав этот гогот раненой чайки, что служил Ибо смехом, ошарашился, но уже через мгновение и сам зашелся дробным высоким смешком.

«Как серебряный колокольчик на ветру» — подумал Ибо, не переставая смеяться и не сводя глаз с губ Сяо Чжаня. Тянь -Тянь просёк, что он отвлекся и хватил-таки Ибо за мизинец.

--Ай! — Ибо сунул укушенный палец в рот, — какой же ты коварный.

Сяо Чжань замотал строптивого питомца в полотенце и начал ему выговаривать.

— Он тебя не слышит, — прошептал Ибо, — уснул. После купания собаки часто… — он умолк, подумав, что не стоит демонстрировать свои познания в этой области.

— Люди тоже, — хмыкнул Сяо Чжань, — а теперь надо немного поработать, если ты готов. Император...— между бровями Сяо Чжаня пролегла складка, — заказал мне серию картин, а я ещё и не начинал.

Он выдал Ибо вычурное одеяние и отправил за ширму переодеваться. Ибо специально долго возился, облачаясь в лёгкие шелка. Ведь у простолюдина не должно быть навыков такого рода.
Ему очень хотелось попросить Сяо Чжаня помочь, но он побоялся спугнуть его. Следуя указаниям, он распустил волосы и засунул за ухо красный цветок гибискуса.
Потом нарочито неуклюже выплыл из-за ширмы и тут же был вознагражден восхищением, вспыхнувшим в глазах Сяо Чжаня.

— Ты прекрасен, Ван Цзе! — без обиняков заявил он, разглаживая лист бумаги и примериваясь к нему кистью, — встань, пожалуйста, поближе к окну, так, чтобы свет падал сбоку.

— А кого ты должен нарисовать? — полюбопытствовал Ибо, становясь как было сказано.

— Пан Аня.

— Ого. А у меня того… морда не треснет? То есть, я же не настолько красив.

— Я тебя приукрашу, — пообещал Сяо Чжань, — царапину на носу рисовать не буду и кадык изображу поменьше.

Ибо считал свой кадык выдающимся во всех смыслах, поэтому задумался, не стоит ли слегка обидеться. Сяо Чжань что-то такое уловил в его лице и поспешил добавить.

— Не пойми неправильно, мне лично он очень нравится, но не думаю, что у Пан Аня был именно такой. Иначе это бы сохранилось в летописях.

— Ладно, — великодушно согласился Ибо, — меняй, что хочешь.

Честно говоря, он был бы не против, даже если Сяо Чжань нарисовал бы его царем обезьян или жеманной барышней. Да хоть бродячим котом. Все, что угодно, лишь бы иметь возможность стоять здесь, безотрывно пялиться на Сяо Чжаня и слушать, как он тихонько напевает себе под нос, смешивая краски.
От избытка чувств Ибо протяжно вздохнул.

— Что-то быстро ты устал. Набегался за Тянь-Тянем, да?

— Я не устал, — возразил Ибо, — просто…

Он замолчал. Что он мог сказать? Ты мне так сильно понравился, что я, не зная, как еще втереться к тебе в доверие, вскочил до рассвета, бессовестно спёр твою собаку и пол-дня метался туда-сюда с этой кусачей тварью наперевес? И теперь у меня голова идёт кругом от того, что я нахожусь в одной комнате с тобой и ты смотришь на меня так пристально, аж уши огнем горят.
Нет, я понимаю, это отстранённый профессиональный взгляд художника, а мне хочется… ой, столько всего хочется и такого, что стыдно даже подумать, а не то что сказать.
Ван Ибо ещё раз вздохнул

.-- Это с непривычки, — утешил его Сяо Чжань, — в следующий раз будет легче. А сейчас потерпи ещё немного, хорошо. Закончу предварительный набросок и сможешь отдохнуть.

Ван Ибо почувствовал, как у него за спиной растут крылья. Будет ещё и следующий раз!
Он расправил плечи. Человек с крыльями сутулиться не должен.

— Составишь компанию? — осторожно спросил он.

— В смысле? — моргнул Сяо Чжань из-за мольберта.

— Я про отдохнуть. Ты же так перенервничал сегодня, — взгляд Ибо устремился на пекинеса, мирно посапывавшего в своей уютной мягкой постельке.

— Ох, да, — Сяо Чжань с нежностью посмотрел на Тянь-Тяня, — заставил поволноваться, маленький проказник. Говядины ему захотелось…

Ибо помолчал, пережидая, пока влюбленность прогонит угрызения совести.

— Можем посидеть в саду за домом, — кивнул Сяо Чжань, — там немного запущено, но спокойно.

Когда позирование, оказавшееся, несмотря на видимую простоту, довольно утомительным, было завершено, Сяо Чжань принес Ибо новое темно-зеленое ханьфу. Строгое, без украшений, только по отворотам и краям рукавов крались вышитые черные пантеры.

— Вот, надень. А свое верни брату, ты в нем рано или поздно о подол споткнешься.

— Что ты! Я не могу… тебе самому… — у Ибо не получалось дипломатично выразить мысль, что человек в опале не должен разбрасываться такими вещами.

Тем не менее Сяо Чжань его понял.

— Не знаю, что именно тебе известно о положении моей семьи, но имущество у нас не конфисковали. Так что я хотя и не богач, но могу себе позволить.

Ибо не стал настаивать и принял одежду. Уже за ширмой прижал ее к носу, надеясь уловить аромат медового персика, который витал вокруг Сяо Чжаня. Его не было, ханьфу явно ни разу не надевали. Ибо мысленно поругал себя за жадность — он и так получил намного больше того, на что рассчитывал и должен быть благодарным.

Переодевшись, он явился взору Сяо Чжаня. Тот довольно улыбнулся.

— Совсем другое дело. Чуточку длинно, но не сравнить с твоим предыдущим нарядом.

Ибо постарался незаметно подняться на цыпочки — он ниже всего на каких-то полцуня, подумаешь. Зато у него плечи шире… Сяо Чжань не обратил внимания на его ухищрения и повел в сад.

Ранее, со стены, Ибо видел только ту часть, что находилась перед домом, теперь же они обогнули здание и Ибо присвистнул.

— Да тут у тебя целый лес!

Уголки губ Сяо Чжаня горестно опустились вниз.

— Родители увлекались садоводством, у нас были работники. Один я не справляюсь.

— А Сун Дэ?

— Ему и так приходится много чего делать и он уже стар, не могу я обременять его ещё и садом.

— Обремени меня, — предложил Ибо, с вызовом разглядывая тесное переплетение рододендронов и азалий, — если будешь регулярно кормить, я разберусь с этой чащей.

— А ты умеешь? — прищурился Сяо Чжань.

Ибо немного смутился.

— Не знаю, пока не пробовал, но я очень быстро учусь. Если Чжань-гэ объяснит мне, что именно нужно делать, я все исполню в точности.

Сяо Чжань уставился на него, и Ван Ибо повесил голову. Ясно, язык скакнул вперёд мыслей с этим «Чжань-гэ» и теперь его сочтут наглым маленьким прилипалой, не знающим своего места. Из неудобного положения его выручил Тянь-Тянь.
Как раз в этот момент он с недовольным тявканьем выкатился из-за угла. После купания он весь распушился, стал чуть ли не в два раза больше и очень напоминал рассерженного мифического льва из тех, что принято ставить у входа для отпугивания злых духов. Этот миниатюрный лев с размаху кинулся под ноги Ибо и попытался встать на задние лапки, передними опираясь ему на колени. Видимо, магический аромат любимой вяленой говядины ещё витал вокруг Ибо. Он сам не чуял ничего, но чувствительный собачий нос был способен уловить даже намек на запах.

Сяо Чжань истолковал поведение пекинеса по-своему.

— О, Тянь-Тянь отдохнул и пришел тебя поблагодарить. Ты ему явно понравился.

— Он меня кусал, — напомнил Ибо.

— Это от волнения. Сейчас он уже успокоился и просится к тебе на ручки. Хочет пообщаться поближе.

Ибо послушно нагнулся и поднял пекинеса, размышляя над тем, как было бы славно, если бы Сяо Чжань попросился к нему на ручки…
Тянь -Тянь повозился, лизнул Ибо в ладонь и поднял вопрошающий взгляд.

"И где говядина?" — недоумение пополам с обидой так и читалось в его блестящих круглых глазках.

— Хорошенького понемножку, — шепнул ему Ибо, — Чжань-гэ и так разбаловал тебя дальше некуда. Теплая ванна, шелковая постелька… У меня бы так не роскошествовал.

— Что ты ему сказал? — заинтересовался Сяо Чжань, подходя поближе, — он глаз с тебя не сводит.

— Что он очень милый, но вся мастерская в его портретах — это верный путь к тщеславию.

Ван Ибо проговорил это с самым серьезным выражением лица, но когда Сяо Чжань захихикал, не сдержался и засмеялся тоже.

Тянь-Тянь вздохнул. Опять ржут, как кони. Раньше он такого за своим любимым хозяином не замечал.
Чувствовал, что тот все время грустит… Ладно, раз мальчишка Ибо сумел его развеселить, высокородный и благодетельный пекинес окончательно простит ему похищение. В конце концов, оно дало возможность повидаться с товарищами.

-- С садом разберемся потом, сегодня у всех был трудный день, -- Сяо Чжань уселся в потрёпанное погодой и жизнью плетёное кресло и указал Ибо на второе такое же, -- садись, любуйся цветами. Если Тянь -Тянь тебе мешает, может отдать его мне.

-- Не мешает, -- Ибо сел и позволил псу развалиться у себя на коленях.

Сяо Чжань прикрыл глаза и Ван Ибо, вместо любования цветами, стал неотрывно смотреть на него. Цветов у него и дома полно, а вот самого красивого человека в Поднебесной точно нет. Надо налюбоваться впрок.

Нестерпимо хотелось дотронуться до этого точеного лица, пропустить пряди волос между пальцами, коснуться поцелуем родинки под губой и самих розовых губ, чуть приоткрытых и таких заманчивых...
Ибо дернулся и сжал кулаки, пытаясь удержать в них остатки здравого смысла и не накинуться на Сяо Чжаня с поцелуями. Тянь-Тянь почуял его возмутительные замыслы и предостерегающе рыкнул.

-- А? Что? -- распахнул глаза Сяо Чжань, -- я что, задремал? Вот уж образец гостеприимного хозяина...

-- Пока ты спал, меня развлекал твой пекинес, -- заверил его Ибо.

-- Удивительно, что я так расслабился в присутствии постороннего, -- пробормотал Сяо Чжань себе под нос, но Ибо расслышал и надулся.

-- Значит, все ещё посторонний? А я-то надеялся, что ты уже принял меня в ряды своих работников.

-- Конечно, принял, -- улыбнулся Сяо Чжань.

С улицы донёсся низкий свист и Ван Ибо напрягся.

-- Э-э, думаю, мне пора.

-- Пойдем, провожу, -- поднялся с садового кресла Сяо Чжань

Когда они дошли до ворот, которые Сяо Чжань открыл собственноручно, он спохватился.

-- Я же не заплатил тебе за позирование!

Он порылся в кошельке и протянул Ибо несколько серебряных монет.

-- Это слишком много, молодой господин Сяо, -- смущённо пробормотал Ибо.

-- Снова молодой господин? Я вроде уже был Чжань-гэ.

В глазах Сяо Чжаня плясали смешинки и его улыбка стала хитрющей, как у хули-цзина.

-- А можно...? -- расцвел Ибо, хватая монеты вместе с рукой Сяо Чжаня.

Тот осторожно высвободил свои пальцы из захвата и кивнул. Тянь-Тянь, крутившийся у них под ногами, осуждающе тявкнул. Он по опыту знал, что нахальства Ван Ибо не занимать, но не до такой же степени...

-- Беги домой, Ван Цзе, а то, наверно, родные тебя заждались.

Ибо прикусил губу. Лэ-Лэ стоял за деревом дальше по улице и корчил ему страшные рожи.

-- До свидания, Чжань-гэ. До завтра?

-- До завтра, -- подтвердил Сяо Чжань, закрывая ворота.

- И не стыдно тебе брать у него деньги, молодой господин? -- хмыкнул Лэ-Лэ, когда Ибо поровнялся с ним.

-- А тебе не стыдно подглядывать?

-- Ничего я не подглядывал. Дожидаюсь тут битый час, ваша матушка неожиданно захотела повидаться с вами, а вас нигде нет. Пришлось наврать, что вы вместе с захворавшим пекинесом отправились к лекарю. И кстати, куда пропало мое старое ханьфу? Это вы его умыкнули?

-- Найдется, -- уклончиво ответил Ибо, -- или я куплю тебе новое. У меня теперь есть работа.

Лэ-Лэ только хмыкнул в ответ. Он знал, что если его подопечный что-то вбил себе в голову, это не выбьешь уже ничем.

Chapter Text

Дома Ван Ибо поджидала недовольная служанка.

— Где вы были, молодой господин? Ваша бедная мама так беспокоилась!

— Носил Вин Фу к лекарю, — без запинки соврал Ибо, — его тошнило утром.

— Можно без подробностей? Быстрее идите со мной.

— Да что за спешка такая? — Ибо послушно пошел за резво семенившей служанкой через обширный ухоженный парк. Он волей-неволей сравнил его с зарослями за сяочжаневым домом и мысленно прикинул, что можно взять на вооружение.

Госпожа Ван, красивая хрупкая женщина средних лет, встретила его на пороге своего павильона.

— А-Бо, как ты долго!

— Ходил с псом к…

— Да-да, Лэ-Лэ говорил.

— А что случилось-то? — Ибо подошёл поближе и протянул матери руку, на которую она оперлась, и они вместе зашли внутрь. Когда они уселись у чайного столика, госпожа Ван нервно затеребила рукав своего одеяния.

— Сегодня ко мне заходил твой отец…

— Он про нас ещё помнит? — удивился Ибо, — и что ему было надо?

— Шш, — Ван Мэй нервно оглянулась по сторонам, — будь почтительнее.

— Когда я его последний раз видел, он сказал, что мне самое место на псарне, — насупился Ибо, — с чего мне быть почтительным., тем более когда нас никто не слышит?

— Неужели ты не понимаешь… совсем одичал среди своих мосек.

— Моськи не мои, и они знатнее нас с тобой, — фыркнул Ибо, с трудом сдерживая смех.

— Неправда, — горячо возразила Ван Мэй, — знатнее меня — да, но не тебя.

Ван Ибо не выдержал и загоготал.

— Всю жизнь мечтал обскакать императорских пекинесов на иерархической лестнице!

Госпожа Ван поджала губы.

— Послушай меня, наконец, А-Бо! Твой отец заявил, что ты должен принять участие в шествии во время праздника осени.

Ибо разом посерьёзнел.

— Зачем?

— Не знаю. Он не объяснил. Сказал, что позже пришлет человека с инструкциями.

— Ничего страшного, мам, наверно, хочет похвастаться собаками перед жителями столицы. Буду вести их на сворке и следить, чтобы не разбежались.

Госпожа Ван задумчиво посмотрела на него.

— Возможно.

— Ну вот, а ты разволновалась.

— Просто я так давно его не видела… — вздохнула она.

— Ты до сих пор его любишь? — с интересом спросил Ибо.

— Не знаю.

— Как это не знаешь? Ну там, бабочки в животе, желание кинуться на шею?

— А-Бо, сыночек, что это ты вдруг заговорил о таком? — в глазах Ван Мэй загорелось любопытство, — понравился кто? Дочка лекаря?

— Какого лекаря? — удивился Ибо, — а, собачьего. Нет, у него нет детей. По крайней мере, я не видел. Расскажи лучше, что ты знаешь о семье Сяо.

— Ну, министр Сяо Хен попал в опалу, всю семью отправили в ссылку.

— Не всю, — сообщил Ибо, — его сын-художник живёт в поместье. Я сегодня случайно с ним познакомился.

Госпожа Ван всплеснула руками.

— Так это из-за него ты спрашивал…?

— Ну, мам, — густо покраснел Ибо, — скажешь тоже.

— Я видела его несколько лет назад, ещё подростком, он уже тогда был прекраснее любого мужчины в столице… ох, бедный мой сынок.

— Почему бедный? — Ибо настроился на серьезный разговор.

— Во-первых, он тоже мальчик.

— Это я знаю, а во-вторых?

— Ты сказал ему, кто ты такой? — вопросом на вопрос ответила Ван Мэй.

— Нет, — потупился Ибо, — даже имя другое назвал.

— Вот видишь… а теперь подумай, если вы… эм, подружитесь, что случится, когда он все узнает?

Ибо нервно сглотнул.

— Он меня тут же прогонит.

— Поэтому советую тебе не продолжать это знакомство. Побереги сердечко.

Ван Ибо ещё больше насупился и исподлобья посмотрел на родительницу. Она хорошо знала этот взгляд. Ибо будет стоять на своем до конца — хорошего или плохого. Остаётся надеяться, что это чувство не принесет ему большого вреда. В конце концов, тот, другой мальчик, может оказаться любителем девушек и отвергнет ее сына. Ибо будет переживать, но кто в юности не страдал от сердечных ран?

Сейчас гораздо большие опасения внушала прихоть давно забывшего про нее супруга. Слова Ибо немного ее успокоили, но не смогли полностью прогнать страхи. Они так хорошо и незаметно жили, Ван Ибо привык и с удовольствием возился с пекинесами, и вдруг на тебе — участие в официальном мероприятии. Что может за этим крыться?

Ван Ибо заметил ее волнение и утешающе сказал.

— Не переживай так. Кстати, помнишь Тянь-Тяня?

— Кого? А, самого капризного щенка из прошлогоднего выводка? Это он заболел?

— Да нет же. Тянь-Тяня императрица подарила Сяо Чжаню и я с ним общался сегодня, — Ибо благоразумно умолчал, в чем именно заключалось общение.

— Поэтому у тебя царапина на носу? — проницательно заметила Ван Мэй.

— Ага, обласкал по старой памяти. Но Чжань-гэ уже намазал лечебной мазью.

И Ибо весь расцвел при воспоминании, как красивые тонкие пальцы аккуратно, едва касаясь, наносили едкую белую субстанцию на многострадальный нос.

Ван Мэй вздохнула. Ее бедный ребёнок увяз по уши. Она погладила его по голове.

— Не мне тебя учить, но будет осторожен, А-Бо.

--- Да, мам.

Ибо был очень смущён тем, что оказался таким очевидным, и стремился избежать дальнейших разоблачений. Поэтому он не стал задерживаться, сказав, что ему пора возвращаться к своим обязанностям. Из-за своих авантюр он действительно не видел подопечных целый день и чувство ответственности не позволяло ему сразу же завалиться в постель и предаться мечтам о прекрасном Чжань-гэ.

В «Павильоне высшей гармонии», как официально именовалась псарня, все было тихо и спокойно. Высокородные собачки предавались освежающему сну — каждая в собственном отсеке, продуманно и удобно обустроенном. Ван Ибо гордился тем, что с тех пор, как ему поручили это дело, сообщество пекинесов стало умножаться. Несмотря на перешёптывания слуг за спиной, он сам возился с ними. Собственноручно щипал варёные грудки перепелов, к которым пекинесы питали большую слабость, и резал акульи плавники на мелкие кусочки. А также купал, расчесывал, подстригал коготки и протирал глазки чаем. Даже зубы им чистил смесью тонко измельчённого мела и щепотки жженного угля.

Эту процедуру его питомцы не любили всеми своими маленькими сердечками и всячески избегали. Но Ибо ловил их твердой рукой и, невзирая на утробное ворчание, начищал маленькие клычки. Со временем щенки привыкали и сопротивлялись чисто для проформы.

В холодное время года на пекинесов надевали теплые накидки и даже маленькие сапожки, чтобы случайные куски льда не повредили нежные лапки. В их спальнях были теплые полы, шелковые подушки и много игрушек.

Кроме того, Ван Ибо вел журнал, где описывал не только, сколько щенков появилось на свет и кто что предпочитает из еды, но и разные забавные происшествия.

Все пекинесы были собственностью императора, но иногда их дарили правителям сопредельных государств в знак благоволения. Ибо переживал за тех, кому предстояло длительное путешествие и окольными путями стремился выведать, благополучно ли они добрались. Бальзамом на сердце стало ему письмо молодого императора страны Нихон,, в котором тот восторгался подарком и сравнивал его одновременно и с драконом и со львом в миниатюре.

Лично Ибо это письмо не читал, но у Лэ-Лэ имелись связи в архиве и ему пересказали содержание.

«Львиная Собака Фу, что мы получили в дар, — говорилось в письме, — настоящая маленькая жемчужина, она гордо носит пышную накидку достоинства на шее; и выставляет над спиной развевающееся знамя пышности. Её глаза большие и сияющие, в них светится драконья мудрость, уши посажены, как паруса небесных джонок; а носик — как у обезьяньего бога индусов. Тело похоже на тело льва, выслеживающего свою добычу. Чувство собственного достоинства вкупе с добрым нравом покорили наше сердце, как и сердца придворных»

Ибо помнил эти слова наизусть и нередко повторял собачкам, чтобы они знали, на кого им следует равняться.

Пекинесы делали вид, что внимают наставлениям.

Он медленно прошёлся вдоль бамбуковых загородок, удостоверился, что все песики мирно спят и присел к столу. Задумался, стоит ли добавлять запись о Тянь-Тяне — не о похищении, конечно, а о том, что молодой господин Сяо обходится с подарком императрицы очень бережно. Решил не упоминать об этом. Подпёр голову рукой и невидяще уставился в стену. Большие оленьи глаза Чжань-гэ, несмотря на то, что он находился сейчас далеко, смотрели в самую душу. Ибо мечтательно улыбнулся. Завтра он снова пойдет в поместье Сяо, будет позировать и ухаживать за садом…

Распорядитель осеннего шествия вырвал его из грёз, войдя в павильон и тихонько кашлянув.

Ван Ибо уставился на него с выражением «Что вы все от меня хотите?»

Чиновник слегка поежился под его тяжёлым немигающим взглядом.

— Мое почтение, — наконец произнес Ибо, — вы по поводу праздника?

— Да, позвольте объяснить вам диспозицию. Император возглавит шествие. Затем императрица, принцы и министры, чиновники двора. А следом большая платформа, на которой разместятся ваши собачки. То есть, я хотел сказать, драгоценные жемчужины его величества.

— Понятно, — кивнул Ибо, — а в чем, конкретно, будут заключаться мои обязанности?

— Император решил сделать народу подарок, позволив полюбоваться своими живыми сокровищами. На платформе установят декорации, на которых будут изображены сцены божественного происхождения пекинесов, а вы, в костюме небесного посредника, будете сопровождать животных и следить, чтобы все прошло гладко.

«Что за бред», — подумал Ибо.

Но вслух сказал другое.

— Придется заткнуть собакам уши, иначе они испугаются шума толпы.

— Об этом не беспокойтесь, уже вывешены приказы о необходимости соблюдения молчания во время следования кортежа. Те, кто будет шуметь, получат двадцать ударов палкой.

«Для поддержания праздничного веселья, не иначе» — Ибо едва заметно скривился.

Развлечение предстояло ещё то. Сплошная головная боль. После ухода распорядителя, Ван Ибо, вместо того, чтобы предаваться романтическим мечтам о Сяо Чжане, вынужден был предаться мрачным мыслям, кто из собак перенесет этот фарс спокойней всех. Хотя бы без истерики. Пекинесы, несмотря на сильно развитое чувство собственного достоинства, иногда могли закатить скандал не хуже разозленных наложниц в гареме.

Ибо их прекрасно понимал — и наложниц, и пекинесов. Первых было чересчур много, а вторые привыкли к спокойной размеренной жизни в дворцовых интерьерах — с прислугой и отдельными столиками для причесывания. Сама императрица иногда присутствовала при их купании. Ван Ибо в этом случае отсылали прочь, потому что он не был евнухом и ему не полагалось присутствовать в одном помещении с женщинами, принадлежавшими императору.

После некоторых раздумий список самых подходящих участников был готов. Среди уже вышедших из щенячьего возраста, но ещё не достигших старости, Ибо выбрал самых спесивых и ленивых. Ещё надо будет взглянуть заранее на эту дурацкую платформу, где ему и пекинесам предстоит кривляться перед публикой.
Когда он закончил с этой малоприятной работой, уже стемнело. Он добрел до своей комнаты и повалился на постель. К сожалению, помечтать не удалось. Ибо провалился в сон, едва его голова коснулась подушки.

И чего ему только не приснилось! И лев, прародитель пекинесов, желающий жениться на обезьяне, и несчастная многодетная дракониха, умоляющая небеса спасти ее деток от уничтожения ретивыми охотниками на мифических существ и превратить их в милых безобидных собачек.
Он сам был этим самым львом и выплясывал перед толпой безмолвных горожан, а император стегал его кнутом, чтобы двигался побыстрее. Ибо из последних сил тряс лохматой гривой и прыгал. Пекинесы восседали на золотых подушках и с презрением взирали на его ужимки. А хуже всего — в толпе стоял Сяо Чжань и смотрел с него с ужасом.

Ибо проснулся весь в поту, полупридушенный одеялом, которое обкрутилось вокруг него, как шелковый удав. Понадобилось вылить на голову ковшик холодной воды, чтобы немного придти в себя.
Не исключено, что в реальности всё обернется ещё хуже. Но по крайней мере, до праздника остаётся ещё почти два месяца, и Ибо постарается провести их как можно ближе к Сяо
Чжаню...

Как только утренняя возня с подопечными была закончена, он незаметно ускользнул от Лэ-Лэ и выбрался в город. Лаз в стене за густой завесой плюща был так узок, что Ибо каждый раз царапал себе плечи, протискиваясь. Правило -- если пролезет голова, то пролезет и все остальное, в его случае не работало. Голова у него была небольшая, зато плечи широченные. И хотя лез он боком, они все равно мешались. Но в этой раз Ибо даже не заметил боли. Ханьфу, подаренное Сяо Чжанем, он держал в руке, а очередная дырка на нижней рубахе его не беспокоила.
Впрочем, к воротам усадьбы Сяо он подходил уже тщательно одетым и даже не очень лохматым.

Сун Дэ состроил недовольную мину, увидев его.

-- Явился, мнимый садовник. Посмотрим, что у тебя получится. Уверен, что ничего хорошего.

-- Там трудно сделать хуже, чем уже есть.

-- Много ты понимаешь! -- возмутился верный слуга, -- подумаешь, разрослось чересчур живописно.

-- О живописи беседуете? Молодцы, -- ухмыльнулся Сяо Чжань, неожиданно появляясь за спиной Сун Дэ. -- Ван Цзе, сад подождёт, пойдем со мной в мастерскую. Утром прислали новый заказ из дворца, ты мне понадобишься.

-- Зачем? -- глупо спросил Ибо.

-- Позировать, конечно. Для декораций к шествию на праздник осени.

Ибо непроизвольно вздрогнул. Наваждение, честное слово. Везде это шествие его преследует.

Сяо Чжань дрожь заметил.

-- Замёрз? Ты хоть завтракал сегодня?

-- Нет, -- честно ответил Ибо, -- не замёрз и не завтракал. Некогда было, торопился к тебе, -- но последнюю фразу он усилием воли проглотил.
В буквальном смысле. Сяо Чжань с интересом уставился на его кадык.
Ибо в ответ уставился на него. На родинку под нижней губой. Сяо Чжань едва заметно порозовел и с трудом отвёл глаза.

-- У нас есть баоцзы со свининой и кинза, -- сообщил он немного севшим голосом.

-- Этак он нас объест! -- встрял Сун Дэ, -- включите это в его жалованье, молодой господин.

-- Я согласен, -- поспешно сказал Ибо.

-- И не стыдно тебе быть таким жадным, Сун--лаоши? -- засмеялся Сяо Чжань, -- пирожка пожалел голодному ребенку.

А вот это Ибо совсем не понравилось и он открыл рот, готовый возразить, но его опередил Сун Дэ.

-- Ничего себе ребенок! -- воскликнул он, -- почти с вас ростом, и плечищи... впору в кузнице молотом махать.

Ван Ибо расправил свои "плечищи" и выпятил грудь. Пусть Сяо Чжань рассмотрит получше. Вдруг вчера недоглядел во время сеанса.

-- Хотя бы не все ему скормите, поешьте сами, -- продолжил ворчать слуга и Ибо внезапно проникся к нему симпатией. Видно было, что старик действительно переживает за Сяо Чжаня.

-- Я прослежу, чтобы молодой господин поел, -- пообещал Ибо, прижимая руку к сердцу, -- не беспокойтесь, Сун-лаоши.

-- Смотри у меня, щенок.

-- А ты и вправду похож на щеночка, гоуцзайцзай, -- сказал Сяо Чжань, разглядывая Ибо, скромно жующего баоцзы.

-- Из-за щек? Из-за них меня хомяком обзывают, -- на Ибо нашел приступ откровенности.

-- Нет, из-за взгляда.

Ван Ибо удивился. Раньше ему говорили, что у него тяжёлый и холодный взгляд. И он знал, что так оно и есть. Но в присутствии Сяо Чжаня ему действительно хотелось лизнуть тому руку... и не только руку... сбить с ног, бурно ласкаясь, в общем, проявить все повадки плохо воспитанного щенка, обожающего своего хозяина.
Но Ибо воспитан был хорошо и свои щенячьи желания держал в узде. По крайней мере, пока.

Когда они поели -- Ибо проследил, чтобы Сяо Чжань съел два пухлых баоцзы -- и вымыли руки, Сяо Чжань показал ему практически законченный портрет Пан Аня, для которого Ибо вчера позировал.
Ибо недоуменно воззрился на прекрасное одухотворённое лицо на картине.

-- Это кто, я? Ты слишком мне польстил, Чжань-гэ.

-- Ничуть. Ты именно так и выглядишь, когда не строишь рожи и не улыбаешься криво, -- а теперь, на, надень вот это. Велели нарисовать побыстрее, так что Пан Ань пока подождёт.

Ван Ибо бросил подозрительный взгляд на тряпку в руках Сяо Чжаня. Что-то она ему напоминала.

-- Что это?

-- Хм, насколько я понимаю, львиная шкура. Не бойся, с настоящего льва ее не сдирали, разве только с шелковичных червей.

-- Я не боюсь, -- буркнул Ибо, -- давай сюда.

Он храбрился, но внутри него рос суеверный ужас. Бредовый сон начинал сбываться.

Chapter Text

Обрядившись в львиное недоразумение, ещё и украшенное светлой гривой, Ван Ибо почувствовал себя какой-то помесью идиота-человека и умственно отсталого пекинеса. И они называют ЭТО образом небесного посредника?! Создатель наряда явно имел на него зуб и хотел, чтобы над ним смеялась вся столица.
Он вышел из-за ширмы, где переодевался, морально готовый и к удивлённо поднятым бровям и ехидным замечаниям. Что, мол, щеночек или там хомяк — это реально его, а вот этакий лев… просто позор всех хищников земных и небесных.
Но Сяо Чжань только посмотрел нечитаемым взглядом и промолчал. Потом вздохнул и отвернулся.

— Так ужасно? — робко спросил Ибо.

— Нет, — мотнул головой Сяо Чжань, — оригинально. Подними, пожалуйста, лапу… ой, то есть руку, повыше.

Ван Ибо покорно принял требуемую позу.

Сяо Чжань полностью погрузился в работу и Ибо не отважился отвлекать его разговорами. Откуда-то прибежал Тянь-Тянь, бросил на Ибо взгляд, полный высокомерия, и уселся у его ног. Мол, это меня должны рисовать, а не тебя, чучело. Ибо состроил ему страшную рожу, но пекинес уже не смотрел на него.

— Он привык позировать, — объяснил Сяо Чжань, — а вы хорошо смотритесь вместе. Большой лев и маленький.

После часа в позе с поднятой лапой Ибо запросил пощады.

— Прости, увлекся, — извинился Сяо Чжань, — хочешь, разомну тебе плечи?

Ван Ибо чуть в обморок не упал от счастья.

— Конечно, хочу. Этот жестокий Чжань-гэ просто обязан позаботиться о жертве своего таланта, — промурлыкал он.

— Садись, жертва, — Сяо Чжань придвинул ему скамеечку с подушкой.

Ибо сел и приготовился выжать всё из этой ситуации. Но как только тонкие пальцы Сяо Чжаня коснулись основания шеи, все мысли разом вылетели из головы. Остались только ощущения. Волны жара распространялись по всему телу со скоростью цунами и грозили затопить Ибо полностью.Он закрыл глаза и тихо постанывал в такт движениям умелых рук, не отдавая себе отчёт в том, как провокационно звучит. Когда Сяо Чжань остановился, Ибо издал обиженный скулёж.

— Ещё…

Ответом ему было молчание. Он открыл глаза и увидел лицо Сяо Чжаня совсем близко.
Тот передвинулся, склонился к Ибо и смотрел… смотрел, не отрываясь — прямо в сердце. На губах его блуждала растерянная улыбка и Ибо не смог удержаться. Вытянул шею и поцеловал. Легко, едва касаясь, боясь спугнуть и потерять навсегда.
Время для него как будто остановилось, и завеса упала на окружающий мир. Тявкнул Тянь-Тянь, но звук дошел до сознания как сквозь толщу воды. Губы Сяо Чжаня дрогнули и он не менее робко ответил на поцелуй.
Ибо одним плавным движением поднялся и прижал Сяо Чжаня к груди. Хотелось вплавить его в себя и никогда не отпускать… Но Сяо Чжань беспокойно дернулся и Ибо тут же ослабил хватку.

— Что, Чжань-гэ?

— Бо-ди, Бо-ди, мы не должны… — уголки глаз Сяо Чжаня покраснели, придавая ему просто невыносимое очарование.

— Почему? — надулся Ибо, — я тебе не нравлюсь? Слишком тупой для такого, как ты?

— Слишком быстрый. Мы же совсем недавно познакомились, и ты намного моложе…

— И что с того? Когда в дело вступают силы судьбы, ни время, ни возраст не имеют значения, — пафосно произнес Ибо и уставился на Сяо Чжаня молящим взглядом.

— Ну точно гоуцзайцзай… ты где таких слов набрался, а? — засмеялся Сяо Чжань и потеребил Ибо за ухо.

— Не знаю, — Ибо потерся головой о его руку, — они сами.

Он чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Сяо Чжань не оттолкнул его, не обозвал, не прогнал, поцеловал в ответ, а теперь переживает. Он такой чувствительный и совестливый.

Просто совершенство…

Сам Ибо на совершенство, особенно по части совести, не претендовал. Она притихла сразу, как только он увидел Сяо Чжаня. Возражала, когда он затеял похищение пекинеса, но быстро заткнулась. А теперь вообще сбежала, видимо, к Сяо Чжаню, как более достойному. И обременила его совершенно излишними, с точки зрения Ибо, сомнениями.
Им так хорошо вместе, зачем же беспокоиться о пустяках? Потому что в их случае быстрое развитие отношений и разница в возрасте было наименьшей проблемой.
Но Ван Ибо никак не мог сообщить об этом своему ненаглядному сейчас и испортить драгоценные минуты упоения первым поцелуем. Потом, когда тот привыкнет к мысли, что они — пара, связанная красной нитью судьбы…

Ой, все равно страшно.

И чтобы прогнать страхи, Ван Ибо снова вцепился в Сяо Чжаня.

— Этот гэгэ не может просто так прогнать своего щеночка. Приручил — неси ответственность…

И Ибо, окончательно теряя остатки стыда, лизнул родинку под нижней губой — мечта двухдневной давности, потом укусил — сиюминутная прихоть, и принялся осыпать поцелуями все лицо. Сяо Чжань обмяк и даже позволил запустить загребущие лапы за ворот ханьфу. Ибо пьянел от ощущения теплой гладкой кожи и сладости нежных губ. Кусаться хотелось все сильнее, но он держался.

Сяо Чжань опомнился первым.

— Стой, А-цзе, для первого раза это уже как-то…

Ибо с трудом сфокусировал взгляд.

— Немножко множко?

Сяо Чжань, весь растрёпанный и раскрасневшийся, кивнул.

— Видишь ли, для меня это… ээ, ново и неожиданно, мне нужно время.

— Как пожелает мой Чжань-гэ, — согласился Ибо, — а сколько тебе нужно времени — час, два? Только не говори, что больше, я с ума сойду… Или, — проблеск мысли внезапно осветил потёмки опьяненного любовью сознания, — ты имеешь в виду, что вообще никогда и ни с кем не целовался?

— Угу, — подтвердил Сяо Чжань.

— Не может быть! А твои танцовщицы?

— Ван Цзе! — возмутился Сяо Чжань, — смотрю ты не только бесстыжий, но еще и нахал!

Ибо прикусил язык, и не долго думая, хлопнулся на колени.

— Прости своего глупого диди, Чжань-гэ! — он подполз поближе и обнял ноги Сяо Чжаня, — язык мой — враг мой, видишь, я его уже наказал, — Ибо высунул укушенный язык.

Сяо Чжань не удержался от улыбки.

— Ну что с тобой таким делать?

— Как что? Любить, ласкать и целовать. Ещё можно покормить.

 

Окрылённый любовью, Ван Ибо успевал всё. Вскочив поутру, мчался к пекинесам, и те покорно терпели все необходимые процедуры, нутром чуя, что капризы и жалобы бесполезны. Затем, оставив их на попечение слуг, удирал из дома, ссылаясь на то, что ему надо готовить свое выступление. Со всех ног мчался к Сяо Чжаню и проводил у него большую часть дня. Позировал, ухаживал за садом — с переменным успехом, и с гораздо большим успехом соблазнял владельца сада. Тот с каждым днём позволял ему все больше и больше, и Ибо уже по уши увяз в трясине любви.

Неожиданную ложку дегтя в эту бочку меда добавлял, как ни странно, не Сун Дэ, который примирился с присутствием назойливого мальчишки и не вникал в тонкости их отношений, а Тянь-Тянь.
Сначала пекинес радовался, когда Ван Ибо приходил, но со временем стал ревновать. Почему этот нахал вечно липнет к его любимому хозяину и лезет лизаться? Узурпатор.
Не то, чтобы сам Тянь-Тянь очень любил это дело, но свои права он знал четко. И чтобы призвать узурпатора к порядку, пёс подкрадывался в самые неподходящие моменты и кусал Ибо. Если тот в пылу страсти не замечал этого, Тянь-Тянь повторял до тех пор, пока щиколотки Ибо не становились похожими на решето.

Сяо Чжань ругал Тянь-Тяня, но тот или прикидывался глухим или смотрел с укоризной. «Для тебя же стараюсь», читалось в его выразительных глазах. «А то знаем мы таких шустрых — поматросит и бросит».
Ибо терпеливо сносил ревность пекинеса и только однажды попенял ему. Сяо Чжань был в доме, заканчивал очередное панно для шествия, а Ибо прорубался сквозь джунгли из рододендронов в дальнем углу сада. Тянь-Тянь нашел его там и снова попытался укусить. Но Ибо был начеку, схватил маленького сварливца, и глядя ему в глаза, горько произнес.

— Эх ты, свинья неблагодарная. Даром, что собака. Забыл, кто тебя отпаивал укропной водой, когда болел живот? И кто приносил грудки перепелов, когда ваша светлость не желал есть курицу? И кто сшил мячик, которым ты до сих пор играешь?

Тянь-Тянь понурился. Боднул лобастой головой руку Ибо, мол, отпусти, я все понял. Ибо опустил его на землю и демонстративно отвернулся. Тянь-Тянь потоптался на месте, вздыхая, потом подошёл и лизнул Ибо в многострадальную щиколотку.

— Вижу, вы помирились! — Сяо Чжань шел к ним, радостно улыбаясь.

— Ага, — подтвердил Ибо, — Тянь-Тянь наконец-то признал, что у меня больше прав на тебя, чем у него.

— Да ну? — Сяо Чжань нагнулся погладить пекинеса, а коварный Ибо воспользовался этим, и сделав подсечку, уронил его в недавно скошенную траву. Навалился сверху и принялся целовать и распускать руки.

Тянь-Тянь с минуту поглядел на это бесстыдство и удалился.
Раз он пообещал не кусаться, то нечего ему тут делать. Он вернулся в мастерскую и в отместку пожевал один из «львиных» сапогов Ван Ибо. Они прилагались к костюму и были сделаны очень искусно. Медные нашлепки на мысках, изображающие когти льва оказались пекинесу не по зубам, поэтому он ограничился тем, что погрыз боковой шов.
Позже Сяо Чжань заметил урон и поругал Тянь-Тяня. Ибо же только рукой махнул. Спасибо и на том, что пёс перестал грызть ему ноги.

Однако подобная идиллия не могла продолжаться вечно. Праздник неумолимо приближался и эйфория, охватившая Ибо, ослабевала. Он по-прежнему был без ума от Сяо Чжаня, но все чаще в голову ему лезли мрачные мысли.
Что случится, если Сяо Чжань узнает, кто он такой на самом деле?
Будет так шокирован, что сразу же бросит? Обидится на обман, не захочет простить?

По-честному, Ибо давно должен был рассказать возлюбленному свою тайну, но ему было страшно. Пару раз он даже пытался, но слова застревали в горле и никак не желали выходить наружу. Ибо только беззвучно разевал рот и задыхался. Со стороны это очень напоминало приступ астмы и Сяо Чжань кидался к нему с чашей горячей воды — подышать над ней. Ибо добросовестно пыхтел над кипятком, не в силах объяснить истинную причину своего состояния.

После второй неудачной попытки объясниться, Ибо решил, что пусть все остаётся, как есть. Судьба сама выберет момент.
И естественно, она выбрала самый неподходящий. А ведь все так хорошо начиналось…

Праздничный день выдался ясным и тихим. Накануне прошел лёгкий дождь, смыв остатки жары и пыли и освежив воздух до кристальной прозрачности.
Ибо обрадовался, что ни он, ни пекинесы не будут страдать от духоты и счёл это хорошим знаком.
Надел львиный костюм, в котором за это время успел освоиться почти как в собственной шкуре, и стал рассаживать собачек по отведенным для них насестам на большой платформе, украшенной картинами Сяо Чжаня.
Пекинесы отнеслись к этому со смесью философского спокойствия и легкого любопытства. В конце концов, выход в свет, экскурсия, или как там это называется — отличный повод почтить горожан своим царственным присутствием. Пусть народ любуется, им не жалко.
Для поддержания энтузиазма Ибо заботливо снабдил их кусочками вяленой говядины. Серебряные миски с водой тоже не были забыты.

Наконец, прозвучал гонг, возвещающий о наступлении благоприятного часа, ворота дворца раскрылись и процессия торжественно двинулись в путь. Платформа с Ван Ибо и пекинесами находилась ближе к хвосту и он искренне надеялся, что зрители к этому моменту уже утомятся и не обратят на них особого внимания.
Однако его надежды оказались тщетными. Да, люди, плотными рядами выстроившиеся вдоль главной улицы, орали шепотом, памятуя о наказании за нарушение тишины, но так прыгали и махали руками, что ясно было — Ван Ибо и пекинесы стали гвоздем программы.

Если вдуматься, это было логично. Императора все боялись, принцев, министров и генералов народ лицезрел и раньше, а вот львиных собак Фу многие видели в первый раз. Львиный танец в исполнении Ван Ибо тоже вносил приятную ноту веселья в официальное торжество.
Ибо, видя сквозь щелочки в маске радостные физиономии, вдохновился и, решив, что позориться с закрытым лицом вовсе не позорно, добавил в заученные движения еще прыжков и поворотов. Толпа тихо взвыла от восторга и закидала платформу цветами. Пекинесы приняли это на свой счёт и приосанились.

Шествие близилось к концу, Ван Ибо продолжал импровизировать и уже мысленно поздравлял себя с успешным завершением трудного дела. А зря.
Когда возница стал разворачиваться на перекрестке, Ван Ибо ощутил на себе чей-то пронизывающий взгляд.
Он завертел головой, стараясь понять, почему его так пробрало, и к своему ужасу, увидел Сяо Чжаня, стоящего у перил балкона второго этажа лавки красок.
Из-за высоты платформы они оказались почти на одном уровне и Ван Ибо мог различить в прекрасных глазах Сяо Чжаня недоумение и боль.
Ему нестерпимо захотелось прыгнуть на балкон и схватить любимого в объятия, но все что он мог, это застыть в неестественной позе с задранной вверх головой и поднятой лапой.
Шествие повернуло и Ван Ибо потерял Сяо Чжаня из виду. Он понуро сел рядом с пекинесами. Оставалось уповать на то, что из-за своей близорукости Чжань-гэ мог его не узнать.
Да, как же… Сяо Чжань возмещал дефект зрения такой наблюдательностью, что ей мог бы позавидовать орёл. Шансы на то, что он не узнал Ибо, были минимальны.

Ибо горестно всхлипнул, испугав собачек. Они слезли со своих подушек и окружили его, пытаясь утешить. Несмотря на высокомерие, пекинесы обладали любящими, чувствительными сердцами и не могли спокойно слушать, как плачет их любимец.

— Все хорошо, — покривил душой Ибо, снимая львиную маску и утирая слезы, — так, переволновался.

Как бы он не рвался немедленно бежать к Сяо Чжаню, это было невозможно. Надо было дотерпеть до возвращения процессии во дворец, вернуть собак в Павильон божественной гармонии, сполоснуться, переодеться. Про то, что он ничего не ел с самого утра, Ибо благополучно забыл. Хлебнул воды из миски Вин Фу и достаточно.
Лэ-Лэ настойчиво рвался его сопровождать, но Ибо посмотрел на него так умоляюще, что он, скрепя сердце, согласился отпустить его одного.

День уже клонился к закату, когда Ибо закончил со всеми хлопотами и постучался в двери поместья Сяо. Ему никто не открыл. Он постучал ещё раз, сильнее, но с тем же результатом. Бросился на дверь всем телом, но та, наглая и безмолвная, не поддалась.
Ибо, вне себя от беспокойства, побежал за угол и с беличьей ловкостью вскарабкался на стену. Осмотрел двор в свете угасающего солнца. Никого.

Ужасная догадка поразила его в самое сердце. Пока он копался, Сяо Чжань уехал. Взял с собой Сун Дэ и Тянь-Тяня, а его бросил. Что ж, он это заслужил своим враньём и трусостью.
Но он обязательно узнает, куда отправился Сяо Чжань. Найдет, все объяснит, и если Чжань-гэ не захочет иметь с ним дела, он, по крайней мере, будет знать, что пытался.
Эта мысль придала Ибо сил и он спрыгнул во двор. Решительным шагом отправился в мастерскую, надеясь найти там какие-нибудь сведения, указывающие, где искать Сяо Чжаня. Если он отправился на Ханнань к родителям, Ибо тоже поедет туда, хотя это будет непросто.

В мастерской было тихо и пусто. И ничего полезного. Пока Ибо рылся в бумагах, совсем стемнело. Он с трудом нашел свечу и в ее слабом свете ещё раз оглядел комнату, где был так счастлив. Лживым счастьем, напомнил он себе. Нет, неправда. Его чувства — не ложь, пусть он так и не рассказал Сяо Чжаню правду.
Он вышел во двор и понуро обошел остальные помещения. Везде та же пустота, что и в мастерской. Ибо с досады впился в ладони ногтями. Надо было прыгать к Сяо Чжаню на балкон, или, по крайней мере, бежать к нему сразу по окончании шествия. Но за ним наблюдало столько глаз, даже матушка пришла поздравить…

Опустив голову и втягивая воздух ноздрями, Ибо предпринял ещё одну попытку, кружа по зданию, как потерявший хозяина пёс. У входа в сад он на мгновение притормозил — кромешная тьма смотрела на него из сплетения ветвей. Ибо темноты боялся, но страх потерять Сяо Чжаня был намного сильнее. Вот я дурак, подумал он, надо было проредить тут все, тогда можно было бы взять с собой свечу, не опасаясь поджечь эти дебри.
Он решительно ломанулся в колючие кусты, царапая руки и лицо. Физическая боль слегка приглушила боль душевную и он начал идти спокойней. С чего он взял, что в саду найдется что-нибудь полезное, он не знал. Но твердо знал, что не уйдет из поместья, пока не обшарит тут всё.

Когда Ван Ибо добрел до самого дальнего угла, он внезапно почувствовал сильное головокружение и его повело. Ничего, подумал он, осталось совсем немного. Он уже понял, что никаких следов Сяо Чжаня во тьме все равно не найдет, но с маниакальным упорством продирался сквозь кусты, уже намеренно причиняя себе боль.
Остатки здравого смысла подсказывали вернуться домой, отдохнуть и завтра со свежими силами продолжить поиски. Можно рассказать все Лэ-Лэ и попросить помочь, нанять частного детектива, в конце концов… но упрямое сердце не желало уступать. Оно колотилось все сильнее и сильнее, потом внезапно замерло, и Ван Ибо свалился навзничь в густую траву, потеряв сознание.

Очнулся он от того, что в лицо тыкалось что-то мокрое и холодное. Собачий нос.

— Вин Фу, отстань, ещё рано завтракать, — пробормотал Ибо, не в силах открыть глаза.

Послышался оскорбленный визг. Это не Вин Фу, — сообразил Ибо, — это Тянь-Тянь. Только он умеет так визжать — в точности, как императрица, когда пекинесы брызгают на нее водой во время купания.

Визг стих, его сменил встревоженный голос.

— Цзе-ди, Бо-ди, да что с тобой?! Очнись скорей, умоляю.

Сердце Ибо вновь лихорадочно заколотилось. Чжань-гэ! Я, наконец, нашел его. То есть, он нашел меня.
Видимо, Ибо произнес это вслух, потому что Сяо Чжань отозвался неожиданно сварливо.

— Это Тянь-Тянь тебя нашел. Если бы не он, ты бы замёрз тут до смерти, а меня бы обвинили в убийстве принца.

— Что?! — Ибо сумел-таки открыть глаза и вытаращить их на Сяо Чжаня.

— Что слышал, твое высочество.

— Меня никто никогда так не называет, — Ибо попытался сесть, но голова снова закружилась и он прилёг обратно.

Сяо Чжань подхватил его под спину.

— А-Цзе, попробуй встать. На руках я тебя не донесу, ты слишком тяжёлый, но можешь на меня опереться.

Ван Ибо послушался и с трудом поднялся, всем телом повиснув на Сяо Чжаня. Тот осторожно стал пробираться к дому.

— Горе ты мое, — бормотал он, — весь в крови и меня измазал. Врун несчастный. Вот погоди, придёшь в себя, я тебе по шее надаю и не посмотрю, что ты — сын императора.

— Неа, — прбурчал Ибо, — не справишься, я сильнее. Ты только кисточки в руках держал, а я…

— А ты — пекинесов. Я уже все про тебя знаю, Ван Ибо, пятый принц, не имеющий права на трон.

— Откуда сведения? — заинтересовался Ибо, дыша в шею Сяо Чжаня и с удовольствием ощущая, как по ней бегут мурашки.

— В городе только о тебе и говорят. Мол, император тебя скрывает из-за обезображенного лица, поэтому ты и был в маске, а твоя мама — колдунья, раз, будучи простой крестьянкой, сумела стать наложницей во дворце.

— Маму не трожь, — насупился Ибо.

— Пересказываю, что слышал.

— Она хороший человек, а мой папаша — козёл.

— Молчи, А-цзе, — вздрогнул Сяо Чжань.

— Боишься, Тянь-Тянь донесет? — хмыкнул Ибо, — он на нашей стороне.

Ибо только сейчас осознал, что Сяо Чжань никуда не сбегал, и вроде не собирается гнать его пинками из своего дома.Это так его взбодрило, что он на радостях попытался поцеловать Сяо Чжань. Но тот не позволил.

— Не наглей, Ван Цзе. Или называть тебя Ван Ибо?

— Называй, как хочешь, хоть придурком, главное, не бросай. Кстати, оба имени настоящие. А-Цзе -- это детское прозвище.

— Не брошу, — пообещал Сяо Чжань, — доведу до мастерской и пойду за твоим телохранителем. Пусть забирает. Плохо он охраняет, околачивался за воротами, пока ты в моем саду валялся.

— Лэ-Лэ тут? Я ж велел ему не ходить за мной… Чжань-гэ, а можно мне остаться у тебя? Пожалей больного, а?

— Ты, принц, на голову больной.

— Ага, — согласился Ибо, — и кто в этом виноват? Один преступно прекрасный художник.

— Ах так, — рассердился Сяо Чжань и со всей силы укусил Ибо в шею.

— Ой, ай… а можно ещё?

Они уже вышли на освещённое пространство перед домом и Сяо Чжань разглядел и исцарапанные руки, и бледность, и блаженное выражение лица.

— Ну вот что мне с таким тобой делать? — простонал он уже когда-то сказанную фразу.

И Ван Ибо без запинки повторил свой прежний ответ.

— Любить, ласкать и целовать. А ещё можно покормить.

************

Эпилог.

— Бо-ди, у тебя совесть есть?

— Сейчас поищу, вроде была где-то.

— Не ищи, бесполезно.

— Ну Чжань-гэ, ну почему ты такой ханжа? Не хочешь рисовать своего гоуцзайцзая раздетым.

— При чем тут ханжество? Я бы с удовольствием, но не хочу в тюрьму за оскорбление высочайшей особы.

— Кого-кого?

Ван Ибо сделал брови домиком и заполз Сяо Чжаню на колени. Из одежды на Ибо были только лёгкие нижние штаны и он охотно был готов расстаться и с ними. Сяо Чжань застонал.

— Тянь-Тяня на тебя нет!

— А он теперь на моей стороне, правда, пёсик?

Ибо подмигнул пекинесу, сидевшему неподалеку. Тянь-Тянь осуждающе хрюкнул и отвернулся.

— Что-то не похоже, — констатировал Сяо Чжань.

— Но кусать меня он все же он перестал, — в голосе Ван Ибо слышалось плохо скрытое торжество

— Взятки говядиной подействовали?

Ибо напрягся. Диалог коснулся опасной темы. Надо отвлечь, пока Чжань-гэ не надумал лишнего.

Ибо заёрзал, приникая к нему всем телом.

— Послушай, Бо-ди… да подожди целоваться, еще успеем… ох, какой ненасытный, — Сяо Чжань все-таки вывернулся из загребущих рук и отстранился.

Ибо уловил недовольные нотки в любимом голосе и смирился. Ничего, он потом наверстает.

— Ты же понимаешь, — начал Сяо Чжань, со всей серьезностью глядя на него, — как нам повезло, что император предпочел закрыть глаза на нашу связь?

— С чего ты взял, что он знает?

— С того, что у него полно шпионов, а ты иногда бываешь так очевиден. Одно то, что ты столько времени проводишь в моем доме, уже подозрительно.

— Вот еще. Во-первых, ты наш лучший художник. Мог я проникнуться искусством или как? Во-вторых, здесь живет Тянь-Тянь. Я его воспитывал с младых когтей и слежу за его судьбой.

— Да, теперь я понимаю, в кого он такой кусачий.

Тянь-Тянь, услышав свое имя во второй раз за несколько минут, решил подойти поближе и выяснить, за что эти двое опять его критикуют.

Ван Ибо машинально погладил пекинеса и продолжил.

— Если ты прав, Чжань-гэ…

— Я всегда прав.

— Как скажешь. Если ты прав, то моему отцу это только на руку. Хотя формально я и не имею прав на престол, он все равно питал в отношении меня подозрения. Иначе почему не отослал из дворца, выделив поместье, как другим своим сыновьям, а заставил заниматься пекинесами? Знаешь, как меня называют при дворе? «Собачий принц»

Сяо Чжань сердито сжал губы.

Ван Ибо, не удержавшись, звонко чмокнул его и сказал.

— Не бери в голову. Мне нравится. Лучше быть принцем мосек, чем орды лживых подхалимов… А теперь, раз я оказался обрезанным рукавом, он перестанет бояться, что я все-таки решу бороться за власть.

— Как это связано? — удивился Сяо Чжань, — насколько мне известно, многие императоры имели наложников.

Ибо лукаво прищурился.

— Претендуешь на это звание, Чжань-гэ?

Сяо Чжань отвесил ему хорошего пинка.

— Ай, чего дерешься!

— Чтобы за языком следил, твое высочество! Наложник… принц- консорт, как минимум.

— Может, сразу императрица? — льстиво пропел Ибо, — айя, а теперь-то за что?

— За все хорошее. Объясняй, не отвлекайся.

— Так вот, про обрезанных рукавов… В прежние времена это было в порядке вещей, никто и внимания не обращал, а теперь у нас мораль и нравственность. Весенние книжки запрещают, песни легкомысленные не поют.

— И что?

— Сам подумай, Чжань-гэ. Я понимаю, ты человек искусства, любишь витать в облаках… но спустись с них на время. Если бы я начал соответствовать светлому образу верноподанного, то вот тогда папаша бы испугался. А так… ну рыпнусь я в сторону власти, меня никто не поддержит. Вдвойне изгой ему не опасен.

— Как-то неприятно звучит, — поморщился Сяо Чжань.

— Зато развязывает руки.

Неожиданный стук в дверь прервал их.

Ван Ибо вскочил и поспешно накинул ханьфу.

— Войдите! — крикнул Сяо Чжань.

Испуганный Сун Дэ ворвался в мастерскую.

— Там евнух из дворца с императорским указом!

Сяо Чжань побледнел.

— В тюрьму собираться или в ссылку?

— Тогда бы прислали стражу, — резонно возразил Ибо, — пойдем узнаем, что ему надо.

Тянь-Тянь выскочил во двор первым и грозно рыкнул, всем видом показывая, что загрызёт любого, кто покусится на его хозяина. И на собачьего принца тоже.

Пожилой евнух почтительно ему поклонился. Потом отвесил поклон Ван Ибо — более небрежный, но все же, и протянул ему указ с императорской печатью.

— Его величество жалует вам поместье и должность главного советника императорской псарни.

— А кем ты был до этого? -: шепотом поинтересовался Сяо Чжань.

— Младшим смотрителем, — Ван Ибо преклонил колени и принял указ.

-- С повышением, ваше высочество! -- насмешливо поздравил евнух.

Ван Ибо посмотрел на него ледяным взором.

Но когда ворота за императорским посланцем закрылись, он издал радостный вопль.

— Что я говорил, Чжань-гэ! Он даже на поместье раскошелился.

— Видел я -- развалины, а не поместье, — в разговоре влез Сун Дэ, — в два раза меньше нашего, и ветхое, как не знаю что.

— Отремонтирую, — потер руки Ван Ибо, — а пока пошли, Чжань-гэ, рисуй меня без одежды, надо же дырки в стенах в новом доме чем-то завешивать.

— Тьфу, — плюнул Сун Дэ, — а ещё принц называется.

— Ав, — сказал Тянь-Тянь.

— Бо-ди! — покраснел Сяо Чжань.

— Люблю, не могу! — прошептал ему Ибо в розовеющее ухо.

Через месяц Ван Ибо по количеству портретов — и в одежде и без, оставил бедного Тянь-Тяня.далеко позади.

Но пекинес не унывал. Искусство — великая вещь, но с вяленой говядиной ему все равно не сравниться.