Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Исторические песни (ста́рины) — характерные для реданского фольклора песни, которые повествуют о реальном или вымышленном историческом лице или событии, своеобразно преломленном в народной передаче. Одним из примеров такой ста́рины является песня «Регентщина при королевиче Радовиде», которая посвящена известным событиям недавнего прошлого. Изначально она, по-видимому, сложилась близ Третогора, а потом её стали распевать и в других землях Редании. Таков был поэтический отклик народа на то, что тринадцатилетний королевич Радовид унаследовал престол в столь юном возрасте по причине смерти своего отца, короля Визимира II Справедливого, в 1267 году, а потому возникла необходимость в Регентском Совете, просуществовавшем вплоть до 1271 года.

От села да до села

Путь-дорога столбова,

Ой дороженька столбо́ва

До вдови́ного двора.

А у вдо́вином дворе

Да столы тесовые́,

Ой а за те́ми столами

Си-идят паны рядами.

Ой они сидят-гово́рять,

Кого ж в короли им брать.

У вдовушки один сын,

Будем править вместе с ним.

Год тринадцатый прошёл –

Принц наш в короли пошёл.

Петер Шейнис, «Реданские народные былины и песни»

- Ваше Величество, Вы уверены, что хотите присутствовать на завтрашнем заседании Регентского Совета?       

Королева Гедвига молча кивнула, продолжая вязать.       

Незашторенные высокие окна пропускали в опочивальню королевы много солнечного света, и тёплые августовские лучи ярко освещали двух сидящих в мягких креслах дам. Гедвига была облачена в чёрное траурное платье из матового крепа с высоким воротником, прикрывающим горло; на ней не было ни одного украшения: ни перстней, ни ожерелья, ни даже её повседневной вышитой золотыми нитями и украшенной драгоценными камнями диадемы; густые тёмно-каштановые волосы как всегда были уложены высоко на затылке и скреплены невидимыми заколками. Филиппа же сегодня выбрала бордовое шёлковое платье с броским вырезом, объёмными рукавами-буфами, сужающимися к ладоням; одеяние было опоясано узким коричневым ремешком; шею Филиппы украшало ожерелье в виде цветов из кроваво-красного махакамского граната, а на плечи спадали две пышные косы. Завершал образ чародейки высокий кружевной воротник, окаймлявший декольте платья.       

С минуту Филиппа молча наблюдала, как Гедвига нервно перебирает в руках нити и неловко орудует спицами. Королева не поднимала глаз на собеседницу, и, как чувствовалось, несколько тяготилась её присутствием. Но Эйльхарт настойчиво продолжила:

- В прошлый раз Вы потеряли сознание прямо во время собрания, а три сему предшествующих дня практически ничего не ели. Ваше здоровье и так не очень крепко, а с учётом недавних событий… - Филиппа осеклась, заметив, как Гедвига беспокойно сжала в руках пряжу, - … Вы как никогда должны беречь себя.       

В голосе чародейки не было ни тени сочувствия. Лишь холодный прагматизм.

- Мне сейчас гораздо лучше, - тихо, но твёрдо ответила королева. – Я уже ознакомилась с повесткой завтрашнего заседания и собираюсь принимать в нём живейшее участие.       

Филиппа не смогла удержаться от глубокого многозначительного выдоха - не с руки ей было бессмысленное присутствие Гедвиги в Совете. Каждый раз (о, несомненно, каждый!) это будет заканчиваться для королевы, не оправившейся от смерти мужа, новым упадком сил и ещё большей угрозой для здоровья. Не трудно представить, чем обернётся смерть обоих венценосных супругов при королевиче-малолетке. Вся Редания и без того напугана убийством Визимира, законного владыки и главнокомандующего объединённым силами Севера. А, последуй Гедвига вслед за мужем, в королевстве разразится такой хаос, что выстоять под натиском чёрных и кое-как сохранить порядок в стране будет практически невозможно. И уж тем более Филиппу не радовало то, что монархиня, ни дня по-настоящему не управлявшая страной, по велению безрассудного порыва вдруг решится взять Реданию под свой контроль. Отточенная административная система, в становлении которой Филиппа играла роль отнюдь не сторонней наблюдательницы, сейчас трещала по швам, так что вмешательство Гедвиги было совершенно некстати.       

Чародейка сложила руки на груди и отвела взгляд куда-то в сторону. Её взор скользил от стены к стене, обитой красным деревом, по тёмному бархату занавесей балдахина, нависшего над кроватью, вдоль книжных полок и шкафчиков с резными дверцами, пока наконец не остановился на огромном портрет королевской семьи в золочёной раме, висевшем ровно напротив обеих дам. Посередине стоял король Визимир: в объёмной короне с алмазами, в мантии, отороченной горностаевым мехом, в парадном алом кафтане. На груди у него была золотая цепь с реданским орлом, а на пальцах – многочисленные перстни. По правую руку от него сидела в кресле сама королева Гедвига. Её голову венчала тиара с синими бриллиантами, а шею – ожерелье с такими же камнями; она была одета в шёлковое оранжевое платье, высоко стянутое атласным пояском, с белым воротником-шалькой и широкими струящимися рукавами. Перед королём стоял тогда ещё десятилетний королевич Радовид – в нарядном бордовом кунтушике, расшитом тонкими золотыми лозами и опоясанном жёлтым в красную полоску кушаком с махровыми помпончиками; на левом бедре у мальчика красовалась маленькая сабелька. Этот портрет был хорошо виден с любого угла комнаты.       

В июле 1267 года, чуть больше месяца назад, весь Север был потрясён неслыханно зверским преступлением, потому как жертвой оказался сам король Визимир II. Те немногие подробности, которые были известны, внушали трепет, и одно лишь упоминание убийцы, посягнувшего на священную жизнь монарха, было просто невыносимо для слуха.       

Служанка, в одиннадцатом часу ночи проходившая по дворцовому коридору, намеревалась встретиться с неким стражником, ожидавшим её неподалёку от своего поста в нижних залах. Ни разу в жизни, как позднее со слезами повторяла девушка, она не испытывала такого умиротворённого и благодатного чувства. Предавшись мечтам, служанка свернула не туда и оказалась неподалёку от перехода между залом, где днём заседал военный совет, и коридором, ведущим в королевские опочивальни. Вдруг девушка увидела распластавшегося на животе мужчину, в котором она с ужасом узнала короля: крепкий, выносливый владыка (ни у кого бы язык не повернулся назвать его стариком!) бездыханный лежал на холодном полу, а в его левый бок по самую гарду был воткнут кинжал. Служанка, едва владея собой, опрометью бросилась по коридору, ведущему в королевские покои, и принялась истошно звать на помощь.       

Гедвига не помнила, как оказалась возле мужа. Память сохранила лишь то, что было после: королева с отчаянным воплем припала к супругу, приподняла ему голову и попыталась вглядеться в его лик. Но слёзы мешали ей, а потому лицо Визимира таяло и расплывалось прежде, чем она успевала рассмотреть хоть одну черту, надеясь отыскать в ней дыхание жизни. Не сразу Гедвига заметила подле себя Радовида: мальчик, словно окаменелый, в ужасе смотрел на убитого отца, будучи не в силах даже плакать. Бедная мать немедля кинулась к сыну и полностью укрыла ребёнка в своих объятиях, заслоняя ему взор. И тут же её слуха коснулось судорожное рыдание, вырвавшееся из груди королевича.

Немного позже в ближнеё хозяйственной комнате замка нашли тело обезумевшего эльфа, который, исполнив свой страшный замысел, покончил жизнь самоубийством. Ситуация получалась странной. Одним всё это говорило о предельной ясности картины смерти, а другим, напротив, не могло объяснить истинных причин произошедшего.       

«Тут кроется что-то другое! – в растерянности внутри себя рассуждала королева. – Кто-то же наверняка помог убийце, кто-то вложил орудие в его руки, но я не знаю, как это выяснить! Вечный огонь, какое страшное мучение! Мой бедный Визимир, неужели некто из твоих ближайших советников явил черноту души и, потеряв всякую человечность, посягнул на жизнь своего государя? А быть может, сам проклятый Эмгыр стоит за этим злодейским ударом кинжала? Знаю одно: кинжал в ту ночь пронзил и моё сердце».       

Покинувший земную юдоль король Визимир обрёл покой в монаршей усыпальнице, и весь замок наполнился глубокой скорбью. Королеве было тяжелее всех, но долго оплакивать мужа ей казалось сейчас неуместным: от неё, как она рассудила, в годину продолжающейся войны с Нильфгаардом и пору полнейшего хаоса и неразберихи ждали решительных действий, хотя Гедвига не до конца понимала, каких именно. Все прошлые годы у неё никогда даже в мыслях не было притязать на полновластие короля. Она была вполне довольна своей тихой ролью образцовой королевы, заботливой жены и нежной матери. И вся Редания восхищалась изысканной грацией, сострадательностью и добротой маллеорской княжны. Но сейчас она должна была стать решительной и стойкой правительницей, ободряющим символом для народа, которому следует знать, что Вечный Огонь милосерд и не оставил Реданию на погибель, что королевская династия не прервана, а порядок обязательно будет восстановлен.       

Но порой, не в силах более владеть собой от свалившегося груза ответственности, к которому её никогда не готовили, несчастная Гедвига вся заходилась от рыданий. Лишённая поддержки любимого мужа она ощущала себя потерянной, и Радовид очень чутко реагировал на это. Первые дни после убийства отца, королевич, плачущий и напуганный, провёл в объятиях матери, а она, забывая о себе, утешала мальчика ласковым и добрым словом. А теперь вот он сам успокаивал и внушал матушке надежду на лучшее. И благодаря этому Гедвига ощущала внутри себя неведомо откуда взявшуюся силу и вновь бралась за дело.       

Королева продолжала торопливо орудовать спицами. Но при пересчёте петель она поняла, что пропустила их в этом ряду с десяток, отчего ей немедленно пришлось распускать работу.

- Какая недоля свалилась на плечи моего Орлёнка…Подумать только: унаследовать престол в тринадцать лет! Иные и в тридцать всё в принцах ходят. Визимир Первый королём стал лишь в пятьдесят два года, да и мужу моему пришлось свой черёд ждать, хоть и в разы меньше по времени… Так ведь и Радовида коронуют-то не сейчас! Не до коронаций теперь с этой распроклятой войной! – сказала Гедвига и обречённо махнула рукой.       

Филиппа встала с кресла и, шурша полами шёлкового платья, прошла несколько шагов по комнате. Она остановилась в дальнем углу, где свет почти не доставал её. Затылком Гедвига ощутила на себе тяжёлый внимательный взор золотисто-карих очей.

- Короновать-то его коронуют, а вот самостоятельного правления нашего юного монарха нам, казалось бы, ещё ждать и ждать. Но на самом деле это чувство обманчиво, а годы пролетят очень быстро. С раннего детства королевича я прикладывала максимум усилий, чтобы подготовить его к правлению. К своим тринадцати годам он уже многому научен, впрочем, этого всё ещё недостаточно. А с учётом нынешнего скорбного времени…работа предстоит ещё более интенсивная. Именно ближайшие годы определят, каков будет наш будущий король в годину своего царствования.

- Он очень старается! Другие учителя не нарадуются ему, и ты тоже, наверняка, довольна его успехами, правда?       

Филиппа многозначительно хмыкнула. Вновь послышался стук каблуков – точно в такт её словам - и лёгкий шелест ткани.

- Радовида можно похвалить за аккуратность и прилежание. Несколько лет назад всё его усердие испарялось после первого же моего указания на ошибку. Он начинал брыкаться и оправдываться, что лишь удлиняло срок, данный ему на решение моих заданий, и нещадно отнимало время, выделенное принцу для собственных дел и забав. Сейчас же он наконец осознал, что разрешение сложных и нетипичных казусов, как учебных, так и жизненных, не зависит от долготы разглагольствований на темы «это нечестно» и «я не знал, что так было можно».       

Обойдя кресло, чародейка остановилась у семейного портрета и взглянула на изображённого на нём Радовида.

- У него хорошая эрудиция. Видно, не терял времени зря, пока прятался от меня в дворцовой библиотеке. Впрочем, как-то раз я застала его за увлечённым чтением «Жизни и деяний великого короля Радовида». Сомнительный выбор, но сочту это данью уважения прославленному предку, первому из череды его венценосных тёзок. Радовид также заметно преуспел в искусстве спора, и теперь в его аргументах куда больше толка и в разы меньше логических дыр. Удивляюсь, почему этого не случилось раньше, с такими-то неплохим интеллектом. Догадка моя проста и предельно прозаична: мужчинам, увы, часто свойственно думать не только головой. Не премину вспомнить и о шахматах – можно подивиться увлечённости королевича. И эта увлечённость даёт хорошие плоды – последние тренировочные партии он провёл с блеском.       

В последней фразе Гедвига уловила нотку подлинного довольства: должно быть, успехи Радовида в шахматах были для чародейки особенно лестны. Думала ли королева, когда учила сына правилам этой игры, что шахматы станут одной из основ образовательной методики Филиппы? А могла ли она представить, какой талант оказался скрыт в мальчике, который поначалу не мог выиграть ни единой партии?       

Филиппа выдержала прямо-таки театральную паузу, словно готовясь к решающему слову.

- Однако вышесказанное не отменяет серьёзных изъянов в поведении наследника. До сих пор Его Высочество порой действует сгоряча, без раздумий, и от его взгляда ускользают важнейшие детали. По-прежнему с трудом признаёт свои ошибки. К тому же ему не достаёт уверенности в себе и жёсткости. Последнего особенно, и это очень плохо. Абсолютно непростительно для будущего короля.

Гедвига возмущённо поджала губы, а в её глазах вспыхнуло негодование.

- Говоришь так, будто тебе поручили выдрессировать Радовида, а не обучать. Наставники, обыкновенно, с большей чуткостью отзываются о своих подопечных.

- Сантименты, Ваше Величество, хороши в отношениях между матерью и ребёнком. В процессе обучения им не место.

- Как и не место мягкости в характере короля, верно? Мой сын всегда был добрым ребёнком, а добросердечие монарха в народе очень ценится.

Филиппа усмехнулась и сложила перед собой руки в замок. Её весьма позабавила последняя часть фразы королевы.

- Один из прославленных правителей прошлого говаривал так: если в народе ничего не боятся, а короля считают добрым, значит царствование этого монарха не удалось. Главный критерий оценки действий правителя – это укрепление власти и обеспечение благополучия государства. А для этого необходимо управлять людьми, и страх – самый полезный, самый могущественный рычаг. Но им надо умело пользоваться: где-то быть львом, а где-то – лисой. Вся наука – это понять, когда и кем. Лучше внушать страх, чем любовь. Любят государей по собственному усмотрению, боятся – по усмотрению государей. Мудрому правителю следует рассчитывать на то, что зависит от него¹.

- От моего сына в ближайшие годы будет мало что зависеть. Когда прежний король погибает вот так внезапно, путь несовершеннолетних королевичей к престолу лежит через тернии, а не через благоухающий сад.

- Сейчас королевичу ничего не угрожает. Члены Регентского Совета позаботятся о том, чтобы до его совершеннолетия в стране был порядок.

Гедвига с недоверием поморщилась. Ей показалось, что чародейка говорит куда меньше, чем знает. Королева замолчала, а потом вдруг тихо произнесла:

- Не надо было отправлять Милену учиться в Аретузу…Её, как первую наследницу, так славно подготовили! Многие ведь отчаялись ждать мальчика, но Вечный Огонь сжалился надо мной, и у меня родился Радовид! Милена могла бы войти в Регентский Совет…

- Милена не в силах была контролировать свои способности, которые, как оказалось, так и не остались в зачатке. В последние годы её Дар начал представлять угрозу. Вы не хуже меня помните, как она чуть не сожгла танцевальную залу в поместье барона Моро, когда на балу в порыве бурного танца с панычом принцесса случайно выпустила языки пламени. Огонь едва не задел игравшего неподалёку королевича. К счастью, Милена успела подхватить брата на руки и выбежать с ним наружу. Благо, что я тоже была на том балу и вовремя устранила возникшее по вине Милены происшествие. Пожар кое-как списали на вовремя непотушенные свечи, но никто, кроме нас с принцессой, так и не узнал настоящей причины его возникновения.

- Быть может все вспышки её Дара были лишь временными? Сколько уж её нет при дворе? Без малого 10 лет! И, что самое ужасное, от неё уже давно не приходит писем! Нет, не зря мы тогда с Визимиром были против. Но ты, прямо как сейчас, говорила и про неконтролируемые способности, и про опасность…Напрасно муж потом поддался на твои уговоры!       

В ответ на упрёк Филиппа не повела даже бровью, а на её лице не мелькнуло и тени раздражения. Слова Гедвиги чародейка запомнила, но внешнее равнодушие и невозмутимость изобразила впечатляюще убедительно.       

Гедвига, казалось, хотела сказать что-то ещё, но колебалась. Но потом, внезапно решившись, она с вызывающим видом подняла голову на собеседницу и, глядя ей прямо в глаза, продолжила:

- Мне было бы в тысячу раз спокойнее, если бы Милена состояла в Совете. Думаешь, нынешний состав надёжный? Когда война кончится, я прекрасно понимаю, чего захочет наша досточтимая аристократия: задвинуть нас с сыном в дальний угол подальше от реальной политики! А когда придёт время Радовиду править самому, окажется, что у него нет ни веса, ни значения в стране, которой все эти годы управлял якобы «благородный круг искренних печальников о земле Реданской», а на поверку - шайка дорвавшихся до власти негодяев! Это граф Дийкстра сейчас, не жалея себя, носится по всей Редании, пытаясь хоть как-то потушить разгоревшееся пожарище. А ведь есть те, кто старательно подкидывает дрова в этот огонь!

- Поверьте, и граф Дийкстра, и я делаем всё, чтобы уберечь Реданию от хаоса… - начала Филиппа, даже слегка растерявшись от неожиданной пылкости королевы. Но Гедвига её перебила:

- Я всё ещё возглавляю этот Совет, Филиппа, и моё регентство не может и не должно сводиться лишь к новому титулу. У меня, поверь, достаточно сил, чтобы исполнять свои обязанности как следует. Разве могу я спокойно смотреть на то, как наши вельможи за моей спиной будут решать судьбу королевства или, не приведи Пламя, судьбу моего сына? Не бывать такому!       

Филиппа покривила губы, не считая нужным что-либо отвечать. Как она и думала, безрассудная решимость всё-таки охватила регентшу. В словах и поступках Гедвиги отчётливо слышен крик орлицы, яростно заслоняющей ранеными крыльями своего орлёнка. Вопль королевы-орлицы - ослабленной, напуганной, смятённой, но всё ж таки орлицы.       

Раздался стук в дверь, который прервал воцарившееся между королевой и чародейкой молчание. Но гость, не дожидаясь ответа, торопливо нажал ручку и влетел в опочивальню. Им оказался королевич Радовид. На мальчике был красный атласный камзольчик без рукавов и до колен, все края которого были обшиты золотистой тесьмой. Спереди камзол был застегнут на пуговицы и опоясан коричневым кожаным ремешком. Королевич сегодня также облачился в белоснежную льняную рубашку, серые штаны в тонкую продольную полоску и сапожки, а на запястьях у него в тон ремню красовались наручи с металлическими заклёпками.

- Матушка, я … З-здравствуйте, госпожа Эйльхарт, - только и сказал Радовид и нерешительно провёл рукой по макушке, ничуть не взъерошив свои коротенькие светло-русые волосы.       

«Зачем она здесь? Чего ей понадобилось от мамы?» - пронеслось у него в голове.       

Чародейка смерила Радовида острым выжидающим взглядом, беззвучно приказывая ему выйти за дверь. Вид у неё был довольно зловещий. Под натиском ледяных очей тело мальчика охватил страх, а сердце начало колотиться всё сильнее с каждой секундой. Он уже было попятился назад, но внутренний голос колоколом зазвенел у него в голове и заставил остановиться.       

«Ну уж нет! Никуда я не уйду! Я будущий король! А королю негоже ждать, пока какая-то чародейка вдоволь наговорится!»       

Королевич замер на месте. Безмолвно и твёрдо. И в какой-то момент страх начал ослабевать.

- Мой принц, - процедила Филиппа сквозь зубы, - Вам следовало дождаться, пока…

- Заходи-заходи, чадушко! – ласково позвала Гедвига. При виде сына её лицо вмиг просветлело, а давящее тревожное чувство сменилось умиротворением и покоем на душе.       

Недоумение чародейки длилось ровно полсекунды, после чего её облик принял подчёркнуто холодный и невозмутимый вид. Королева тем временем продолжила:

– Наш разговор с госпожой Эйльхарт почти закончен. Орлёнок, тебя уже отпустили с занятий?

- Да! – Радовид широко улыбнулся и подошёл к матери. – Я быстро справился с задачками по тактике и фортификации, и капитан Мердер разрешил закончить урок немножко пораньше. Он похвалил мои решения, назвал их толковыми и сказал, что во мне есть задатки хорошего полководца²!

- Завтра у Вас занятие по правоведению, - неторопливым и ровным голосом заметила Филиппа, - к которому я, помимо прочего, поручила Вам изучить акт короля Радовида III «Об учреждении Финансовой палаты» и попросила дать ему оценку. Как я понимаю, Вы представите столь же толковое решение, как на занятиях по тактике и фортификации, не так ли?       

Как же неприятно и трескуче этот голос раздаётся в ушах! Сколько раз Радовиду приходилось слышать в речах Филиппы насмешки над ним, сквозящие между нотациями и критикой? Сколько раз он неумело пытался возражать наставнице, но всякий раз она с лёгкостью разбивала его доводы? Сколько раз стыдился своей боязливости, своей растерянности, которые он то и дело являл в присутствии этой ведьмы? О, больше он не даст себе смалодушничать!  «Король не может показывать слабость и нерешительность» - Филиппа часто ему об этом напоминает. И он ни за что не проявит их перед ней!       

Радовид взглянул Филиппе прямо в глаза и уверенно, без тени робости и волнения, ответил:

- Я уже изучил этот акт, госпожа Эйльхарт. Поподробнее расскажу завтра на уроке, но кратко могу и сейчас. Финансовая палата - это первый в Редании специализированный орган для подсчёта налогов, таможенных сборов и разных пошлин. До этого короли вместе с управителями районов и другими чиновниками два раза в год собирались для учёта доходов и расходов казны, но Радовид III решил для большей эффективности перепоручить всё это отдельной палате. По-иному её ещё называют Палатой шахматной доски, потому как в стародавние времена подсчёты велись с помощью жетонов и чёрной клетчатой ткани – простейших таких счётов ³. Кстати, о шахматных досках… - Радовид на секунду задумался, приложив кулачок к подбородку. Немного погодя он продолжил:

– Я недавно узнал про задачку «Переход через Понтар», где вертикаль e – это Понтар, а белых и чёрных коней без отступлений нужно «переправить» через неё на указанные вертикали⁴. Многие головы сломали в поисках решения. Я буду, конечно, использовать метод нитей и пуговиц⁵, но что-то мне подсказывает, что, если просто переставлять коней по кругу, это затянется надолго. Но Вы говорили, что шахматы – это скорее не про варианты, а про идеи, и лучшие манёвры не лежат на поверхности – их надо искать. А я уж их найду, только погодите! Лишь бы какой исход мне не нужен!

- Похвальное стремление, - сказала чародейка. – Нет ничего более недальновидного, чем ухватиться за первое пришедшее в голову решение и на этом успокоиться. Из множества путей нужно выбирать лучший, но отыскать его можно, лишь перебрав все возможные варианты, даже те, которые поначалу кажутся нелепыми. И коль скоро Вы сами вызвались, жду к концу недели решение задачи о «Переходе через Понтар». С самым минимальным количеством ходов.

- К…к концу недели? – вся решимость Радовида в эту секунду куда-то испарилась. – Но она ведь…довольно сложная…

- И что же? В политике перед Вами будут стоять куда более трудные задачи, и на поиски решения Вам отведут не неделю, а, скажем, одну минуту. А если это пугает, то, боюсь, тяжесть королевской короны окажется для Вас неподъёмной.

Радовид почувствовал, как покраснели его щёки. Он нервно сжал полы своего камзола и опустил очи долу. Страх, перемешанный со стыдом, с новой силой охватил его душу. Сердце колотится, как сумасшедшее, рвётся из груди, но Радовид всеми силами старается не показывать виду, успокоиться. И в эту секунду мальчик не на шутку разозлился на себя.       

«Да перестань же её бояться, мямля! Ты решишь эту задачу! Любые задачи, какие бы они ни были! И никто не посмеет принижать тебя или сомневаться в тебе! Ну, говори!».

- Тогда я справлюсь с задачкой к завтрашнему занятию! - неожиданно для себя выпалил королевич.       

Филиппа ехидно фыркнула.

- Как пожелаете, Ваше Высочество.       

«К завтрашнему?! С ума что ли сошёл?! Зачем ты такое ляпнул!» - едва успел подумать Радовид, как его с ног до головы захлестнул нахальный и жгучий азарт. Он твёрдо вознамерился доказать Филиппе, что напрасно она глядит на него свысока и мысленно уже торжествует над ним! Скоро все узнают, на что способен будущий король Редании!

- Ты справишься, Орлёнок, - сказала Гедвига, а глаза её светились гордостью и довольством за сына. Радовид весело кивнул.       

Затем королева обратилась к Филиппе:

– А что до ближайшего заседания Регентского Совета, то я, повторюсь, непременно приму в нём участие. И ни ты, ни остальные в этом не должны сомневаться. На этом всё.

- Я  Вас услышала, Ваше Величество. Хорошего дня.

- До свидания, госпожа Эйльхарт! - сказал Радовид по-мальчишески заносчиво.       

После этого Филиппа почтительно поклонилась – то есть слегка наклонила голову вперёд, – окинула всех присутствующих внимательным оценивающим взором и вышла из опочивальни, притворив за собой дверь. Затем, не торопясь, зашагала к лестнице по каменным плитам коридора, размышляя над сегодняшним разговором с королевой.      

«Это не будет длиться долго, - подумала чародейка. - В ближайшее время Гедвига поймёт, что для управления королевством нужно чуточку больше, чем её желание защитить интересы сына…И вот обязательно ей было таким бестактным образом прерывать нашу беседу и впускать Радовида? В пику мне за предшествующие речи, не иначе. А у мальчишки-то сегодня в кой-то веки прорезался голос. И смелость на грани безрассудства. Забавно было прочитать его наивные мысли о том, как завтра он выложит передо мной решение задачи и как будет торжествовать над моим удивлением…Ну, хватит об этом. Надо выбрать кандидатуру того, кто сменит Гедвигу на посту главы Совета. Есть один неплохой вариант - герцог Нитерт. За то, чтобы его «тайная» работа на нильфгаардскую разведку не стала явью, он согласится сыграть роль…Как там выразилась Её Величество? Ах да, «искреннего печальника о земле Реданской». Таких-то персонажей рассадить по местам нетрудно, а вот как в нынешних обстоятельствах сохранить Реданию от политической и экономической разрухи? К счастью, существует действенный и проверенный метод: как и всегда, надо всё брать в свои руки».

Chapter Text

Духовные стихи (пса́льмы)— реданские народные стихотворения-песни на религиозные темы и сюжеты, исполняемые во внебогослужебное время. Через духовные стихи верующие воплощали своё учение более простым языком и наполняли его эпическими и лирическими образами. По всей видимости, изначально псальмы возникли ещё в ту пору, когда на территории Редании был распространён культ богини Мелитэле, однако большинство из ныне известных стихов по своим темам относятся к Культу Вечного Огня.

Духовные стихи делятся на два типа: «старшие» и «младшие». «Старшие» — это эпические повествования на сюжеты из священных книг и житий святых (о явлении Пламени королю Радовиду I Великому, о св. Григоре, св. Ансельме и пр.), «младшие» же посвящены историческим личностям или имеют любой иной религиозно-нравственный сюжет.

Как правило, псальмы — это грустные и покаянные песни. Особый интерес представляет духовный стих о королеве Гедвиге, которая печалится о судьбе своего сына, короля Радовида V.

Регентским Советом много лет гонимый,

Молодой правитель в руки власть берёт.

Хмурый он, суровый, горестью томимый.

Мать с постели, словно тень, к нему встаёт.

И, целуя, сына мать к себе прижала,

Радовидом Пятым стала величать.

Их встречало солнце скорбными лучами.

Бедная, о сыне плачущая мать.

Петер Шейнис, «Реданские народные былины и песни»

Была холодная, вьюжная, истинно январская ночь. По небу неслись развесистые облака, а жёлтый месяц словно накренился на спину, не в силах противостоять свирепому ветру. В эту позднюю и бурную пору опочивальня вдовствующей королевы Гедвиги была приглушённо освещена свечами, а в камине тем временем приятно потрескивал огонь. Её Величество, укрытая толстым одеялом, сидела на кровати, прислонившись спиной к пуховой подушке, а её сын, король Радовид, расположился рядом в уютном мягком кресле. Перед ними на столике были расставлены дымящийся чайничек, сахарница и тарелки с пышными коржиками, непочатой горкой фиников и остатком сливочной пирамидки. Оба держали в руках фарфоровые чашки с блюдцами и потихоньку потягивали из них ароматный чай. Этой ночью Радовид и Гедвига, по своему обыкновению, перебирали в памяти события минувших дней, улыбаясь нелепицам и счастливым минутам, которые щедро были украшены разными подробностями.

Радовид обожал тихую и аккуратную комнату матери, где у мебели и всякой маленькой вещички была своя душа, где пахло свежими цветами и радостно искрился узор на занавесях балдахина, где пестрили тысяча мелочей и оттенков, единые в своей красоте и ничем не заменимые. Все они создавали уют, без которого плохо жить человеку. Отцовскую спальню, когда тот был жив, молодой король навещал редко, а сейчас и вовсе почти туда не заглядывал – не было в ней более ничего от папы. Быть может потому, что Визимир и сам не очень любил свои скучные и хмурые покои, предпочитая им комнату супруги. Другое дело – рабочий кабинет, где прежний монарх проводил много времени и который теперь принадлежал его сыну. В детстве, примостившись поудобнее у отцовского стола, маленький Радя, затаив дыхание, любил послушать, как тятенька самозабвенно и красочно рассказывает удивительные истории из своей жизни и делится опытом.       

От горячего чая бледная Гедвига зарумянилась, а её худые пальцы паче всякого ожидания крепко держали чашку и согревались от тепла. Королю говорили, что этот напиток может помочь ей, истощённой и ослабшей, придаст сил и обновит жизнь. Радовид даже распорядился высадить в королевском цветнике несколько чайных кустов и послал письмо учёным-ботаникам из Оксенфуртского университета с просьбой о семенах. Но профессора сообщили ему, что даже в их специализированных оранжереях кусты растут не очень успешно – погодные условия в Редании не шибко подходят для этого растения.       

- Чай нам, кажется, купцы откуда-то с юга везут? – полюбопытствовала Гедвига, но, не дождавшись ответа, восхищённо заметила: – Хоть он и слегка горьковат, но так успокаивает, так мягко согревает изнутри! Я даже чувствую прилив сил, и мне поскорее хочется взяться за какую-нибудь работу!      

 - Я рад, что тебе от чая становится лучше, - король улыбнулся и сделал маленький глоток из чашки, боясь обжечь язык. – Мне тоже по душе этот напиток, он вполне может встать в один ряд к брусничному или шиповниковому отвару… Сюда бы ещё какое-нибудь особенное варенье из яблок или из ежевики… Ох, до чего же я всё это люблю! А как вспомню кёж по маллеорскому рецепту, да на чёрной смородине, малине и меду, ещё и вприкуску с пряниками-козулями…¹ - Радовид даже закрыл глаза от удовольствия. - С Йуле и месяц не прошёл, а я уже скучаю по праздничным вкусностям!       

- Милый, попроси на кухне – тебе хоть завтра испекут эти сахарные пряники и кёж заварят!       

- Это будет уже не то, ведь тогда напрочь потеряется ощущение праздника. Кёж и пряники тем и хороши, что их с нетерпением ждёшь каждый год, а когда наступает Йуле - ценишь момент и не превращаешь его в обыденность.       

Радовид подал матери маковый коржик и долил чаю, а сам положил себе на тарелку оставшийся кусочек сливочной пирамидки.       

- Ты совсем не притронулся к финикам, - досадливо протянула Гедвига, на что король отрицательно покачал головой.       

- Не нравятся. А вот коржики с пирамидкой – другое дело.      

- Диву даюсь, как ты прост в своих предпочтениях в еде. На пиру, бывало, попросишь тебя отведать фаршированную щуку со сметаной и грибами, свиное жаркое в сливочно-чесночном соусе с шалфеем, мёдом и вишней, да даже эти прекрасные офирские пироги из инжира или персики под соусом из зира – а ты их не ешь… Зато как к столу подадут драники с сыром, жур с ветчиной, красный борщ, овсянку с малиной, вареники с картошкой – так это ты уплетаешь!       

- Матушка, ну не дразни! Вот уж парочку вареников я бы точно сейчас съел. Всё детство бегал за ними на кухню: только их кухарь выставит «на лёгкий дух», а я уж тут как тут. Повара добрые, не гоняли меня: разрешали стащить несколько вареничков, а заодно и поглядеть на готовку. Да я и сейчас на кухне частый гость…       

- Особенно ночами.       

- Ай, матушка, ну что ты в самом деле! Не тебе ли радоваться, что твой сын хорошо питается? – король обиженно фыркнул и смущённо провёл рукой по затылку.     

- Никак не могу привыкнуть, что ты теперь бреешься налысо, - с улыбкой заметила Гедвига.

 - Да ведь к этому давно шло. У меня-то, в отличие от всех вас, никогда не было пышной гривы.       

- С бородой и усами ты тоже выглядишь слегка непривычно для своего возраста…       

Король весело спросил:       

- И что скажешь? Тебе нравится или ты впечатлена? Отныне я буду давать только два эти варианта на выбор!       

Гедвига засмеялась и ласково погладила сына по щеке.       

- И то, и другое!       

Радовид улыбнулся, доел последний кусочек пирамидки, а затем с любовью обвёл взглядом опочивальню.       

- Сидим тут прямо как в тот день, когда я влетел в комнату во время вашего разговора с госпожой Эйльхарт. Ты велела принести ягодный сироп с коржиками, чтобы я отдохнул от занятий, а не побежал сразу разбирать ту шахматную задачку.       

- А, «Переход через Понтар»... Ты отыскал решение за один вечер, и это просто поразительно!       

- Эйльхарт и слова не проронила о том, что восхищена моей смекалкой. Но я-то видел, как на секунду округлились её совиные очи, когда она поняла, что задача решена верно, да ещё и с минимальным количество ходов. Мне этого было достаточно.       

Радовид усмехнулся, припомнив охватившее его тогда чувство весёлого торжества над чародейкой, от которого он потом ещё неделю ходил с высоко задранным носом. Немного помолчав, король продолжил:       

- О «Понтаре» тут же прознали все здешние шахматисты и как давай наперебой меня пытать-расспрашивать! А я всего лишь использовал внутренние нити между пуговицами². Сначала думал, что как-то странно так поступать, а оказалось – это был путь к лучшему решению! Простая перестановка коней по кругу затянулась бы на много-много ходов, а тут я справился всего за 19. Ради этого стоило глаз не смыкать всю ночь, правда, на всех остальных занятиях я потом носом клевал: сорвал урок этикета своими сонными ответами, а на верховой езде меня и вовсе не дождались, потому что я тогда уже вовсю посапывал в спальне.       

- Да уж, ко мне потом прибежали встревоженные учителя с криками «Что стало с мальчиком?! Отвезите его на воды, он бледнее луны!» и «Какой кошмар, наследник пропускает занятия! Он играл всю ночь, видимо, в гвинт на деньги! Спасайте мальчика, он же вырастет мотом и проедалой!»       

- Вот ведь бабьи басни, это надо ж было так всё переиначить! – Радовид рассмеялся. - А я-то старался, корпел над задачей, лишь бы поскорее её решить! Помнишь, Филиппа сказала, что мне, королю, на поиски решения может быть отведена лишь одна минута – я эти слова себе прямо в глубине сердца запечатлел, уж больно они меня зацепили… Может поэтому я такой хороший блицор и в политике, и в шахматах? В «быструшки» играю отменно, и мой гнев и меч разят так же быстро.       

- Ах ты, мой грозный шахматист! Будто только вчера мы с тобой учили названия фигур, - сказала Гедвига, гордясь тем, что именно она стала сыну первой наставницей в этой игре. - Началось-то всё, пожалуй, с моей партии против Филиппы. Помнишь ли?       

Его Величество кивнул, задумчиво отводя взгляд к окну. Нежный запах вечернего чая, смешанный с лёгким паром от чайника, мягко настраивал на разговор о временах не столь давних, но очень знаменательных.       

- Помню ли я? Конечно, помню.

***

Тогда для девятилетнего Ради наступил особенный день: произошло настоящее чудо, и перед очами королевича раскрылась таинственная, манящая игра, на которой обречена была сосредоточиться его жизнь. Он, конечно, и раньше слыхал про шахматы, но ему не доводилось своими глазами видеть, как в них играют.       

Как-то раз, проходя мимо отцовского кабинета, Радя заметил, что дверь немного приоткрыта. Мальчик украдкой заглянул внутрь и увидел, как матушка и госпожа Эйльхарт во что-то играют за небольшим столиком, а отец стоит над ними и внимательно наблюдает за ходом действий. Незаметно, как ему казалось, Орлёнок прошмыгнул в комнату и сел на оттоманку, обняв коленки. Будто заворожённый, королевич следил за тем, как скользят по доске фигуры, вытесняя своих двойников другого цвета или сбрасывая с поля отличающихся по форме соперников. Неясным образом он чувствовал, что ходы обеих соперниц складываются в стройную мелодию, которой он очень хотел насладиться, но не мог.       

Загадочная игра настолько увлекла Радю, что он даже не заметил, как закончилась партия. Его глубокие раздумья прервал голос отца.       

- Радовид! И давно ты тут? – удивлённо спросил Визимир, подбоченившись.       

- С самого миттельшпиля, Ваше Величество, - отозвалась вместо королевича Филиппа.       

- Ты мог не таиться и посмотреть игру поближе, - дружелюбно сказала Гедвига, жестом подзывая ребёнка к себе.       

Радя слез с оттоманки и подошёл к шахматному столику.       

- Ты тоже играешь? – спросил он у отца.       

- Играю, но, прямо скажем, неважно, - задумчиво пробормотал Визимир. - То тут, то там, да всё со случайными противниками, - с вельможами в погожий вечер, с графом Дийкстрой после его донесений… Для меня шахматы - своеобразный способ отдохновения, возможность помолчать в приятной компании. Я, честно говоря, предпочитаю гвинт.

Визимир, в отличие от жены, играл в шахматы довольно безалаберно: партии у него были однообразные, напрочь лишённые самоуверенности и огонька, на проигрыши он сильно не сетовал и, вообще, предпочитал понаблюдать со стороны. Напротив, до чего же страстно монарх бился в гвинт, который непременно оживлял смелыми вылазками, неожиданными фортелями и непредсказуемыми финалами!       

Его Величество продолжил, но уже с куда бо́льшим вдохновением:       

- А вот Филиппа, как оказалось, выдающаяся шахматистка. Впервые сегодня увидел её игру, да ещё и против Её Величества. Но я, естественно, болел за твою маму, сынок. Гедвига билась под стать орлице! Да, Гедя? - король погладил свою пышную бороду и с нежной игривостью взглянул на королеву. Та в ответ смущённо улыбнулась и кокетливо повела плечами.       

- Меня не печалит отсутствие поддержки, Ваше Величество, - ответила Филиппа, собирая вместе с монархиней фигуры в коробочку. – Партии, как видите, можно выигрывать и в одиночку. Напрасно Вы не захотели присоединиться к нам и сыграть. Впрочем, Вам хватает пешек и без шахматной доски.

Король весело усмехнулся.       

- Ха, не поспоришь! Радовид! - вновь обратился он к сыну. – А не хочешь ли научиться? Ты смышлёный, с математикой дружишь. Как тебе идея? – и он слегка похлопал мальчика по плечу.       

- Не знаю… - растерянно ответил на отцовское предложение Радя, разглядывая пряжки на своих ботинках.       

- Великолепная игра! - воскликнула Гедвига, бережно закрывая коробочку и складывая доску. – Комбинации словно мелодии, а играть – всё равно что музицировать. Как всё-таки жаль, что никто из моих придворных дам совсем не понимает прелести шахмат! Ну да ладно, надо отнести всё это…       

- Можно я отнесу? – вызвался Радя.       

- Ты? Хорошо, положи в шкаф, который стоит у правой стены в моей спальне, на вторую полку. Только аккуратно, Орлёнок, ничего не урони!

Схватив коробочку и доску обеими руками, Радя торопливо вышел из отцовского кабинета и засеменил в опочивальню матери. Там он опять расстелил на полу доску и разложил вокруг неё фигуры. Как их правильно расставить, мальчик не знал. Королевич долго глядел на всю эту композицию, о чём-то размышляя; затем, бережно сложив фигурки обратно, убрал всё в шкаф.       

Следующее утро Радя провёл с чувством непонятного волнения и всё никак не мог сосредоточиться на занятиях, а во время обеда толком не запомнил, что подавали к столу. Его мысли блуждали где-то далеко, посреди чёрных и белых клеток. После обеда принц решил заглянуть к матери.       

-Ты научишь меня играть в шахматы? – вкрадчиво спросил Радя.       

Гедвига, отложив пяльцы, удивлённо взглянула на сына и улыбнулась.       

-Это непросто, милый, так сразу и не научишь, - ответила она.       

Радя подошёл к шкафу, отыскал нужную полку и достал оттуда шахматную доску и коробочку с фигурками.       

- Я готов учиться, - настойчиво сказал королевич и поставил всё, что он взял из шкафа, на маленький столик, стоявший перед Гедвигой. Затем он сел в кресло напротив матери и разложил доску.       

- Хорошо. Сперва расставим фигуры, - начала Гедвига. – Тут белые, там чёрные. Король и королева рядышком. Сбоку от них – гонцы, второе название - офицеры. В Офире их кличут «слонами» - это такое огромное лысое животное с носом до земли и большими ушами.       

- Что? Не может быть! – воскликнул Орлёнок и с недоверием посмотрел на маму.       

- Поищи в дворцовой библиотеке книжку по зоологии с гравюрами. Её когда-то подарил твоему отцу Эдмунд Бамблер, профессор Академии, когда Его Величество нанёс визит в Оксенфурт. Слон там должен быть.       

- Я это обязательно проверю! – солидно протянул Радя, стараясь говорить «по-взрослому». Но тут же он простодушно спросил: - Мама…а слона можно привезти во дворец? Он поместится в моей комнате?       

Гедвига в ответ рассмеялась.       

- Боюсь, слоны у нас не водятся. Но, быть может, когда-нибудь вместе с офирскими купцами этот зверь забредёт и в наши края?       

Королевич улыбнулся, представляя, как слон будет царственно вышагивать по главной улице столицы – от самых ворот Радовида Великого до дворца, – а он примостится на нём верхом совсем как на лошади.       

- Продолжим. Это – кони, а по самым краям – башни, или, как их ещё называют, ладьи. А перед ними в рядок – пешки-солдаты. Теперь посмотрим, как они двигаются. Конёк у нас скачет вот так.       

Радя встал со своего места, оттягивая вниз тёмно-вишнёвую курточку, и подошёл к Гедвиге. Мальчик с любопытством следил за руками матушки, пока она ловко распределяла по доске резные фигурки из красного сандала и самшита.       

- Гонцы бегут со всех ног по диагонали…Королева самая подвижная – она ходит и бочком, и по прямой на любое расстояние. А едят они вот так, «сбрасывают» с доски. Когда появляется шанс достать короля - это шах; когда ему некуда скрыться – это мат. Твоя задача – поставить мат вражеском королю, - закончила королева и шумно вздохнула. – Видишь, как долго объяснять? Будем сейчас играть или в другой раз?       

- Сейчас! – сказал маленький Радя и вдруг поцеловал мамину щёку.       

- Ах, ты, душенька мой, - протянула Гедвига с умилённо-певучей лаской, - какие нежности…Хороший ты у меня мальчик.       

С этого дня они с матушкой практически каждый день стали играть в шахматы, правда, первый десяток партий игра у Ради совсем не ладилась. Его фигуры толпились бестолковой кучей, из которой вдруг выпрыгивал беспомощный король, прямо под нос врагу. Уже через несколько ходов краснели уши, надувались щёки и некуда было сунуться. И с каждым проигрышем королевич всё больше сомневался в том, что его затея научиться шахматам имела смысл.       

-Ты сильно ошибся на предыдущем ходу, и теперь моя ладья отлично себя чувствует, угрожая твоему королю шахом с тыла, - сказала Гедвига, покачав головой. Игра опять грозилась закончиться для Орлёнка разгромным поражением.       

- Я просто не заметил... – попытался оправдаться Радя, а пальцы его тем временем панически содрогнулись.       

- Переиграй, - предложила мама, на что сын медленно покраснел.       

Орлёнку невообразимо стыдно соглашаться на это, но он всё ещё теплит хлипкую надежду сыграть очередную загубленную партию хотя бы в ничью! Но, увы, вскоре чёрный король лишился всей своей защиты и стал растерянно шагать туда-сюда. Шах. И бедный король, как ужаленный, скачет в сторону. И тут шах. Последняя попытка…Шах. Мат.

Опять! Опять всё получилось очень глупо! Как же обидно!       

От досады и отчаяния щёки обжигающе запылали, а глаза заволокло какой-то мутью, отчего шахматная доска расплылась, фигурки застелило туманом, а жалеющий голос матушки стал совершенно глух и неразборчив. Шмыгнув носом, королевич медленно встал из-за стола, стараясь всеми силами справиться с нахлынувшими чувствами. Но обида взяла своё, и, осознав это, мальчик дёрнулся с места и выбежал из комнаты. Не оглядываясь, он скользил по ступеням вниз и летел сквозь коридоры, а слёзы вовсю струились по его щекам. Наконец, принц, весь запыхавшийся, остановился у дворцовой библиотеки. Радя пробрался внутрь и сел на пол, прислонившись спиной к высоченному дубовому шкафу. В этот предвечерний час в глубине зала было очень тихо. Обхватив руками голые колени, мальчик уткнулся в них лицом и посреди окружавшей его величавой громадины казался совсем крошечным. Время вокруг него будто бы замерло, словно это книжное ущелье кто-то выхватил из толщи душных и однообразных дворцовых комнат.

Наплакавшись вдоволь, Радя встал и вслушался в окружавшее его безмолвие. Никого. Он отряхнул штанишки и чулки от сора с пола и рассеянно потрогал пыльные серые книги, оставляя на них чёрные отпечатки. И вдруг Орлёнок вспомнил, что недавно, когда искал красочный, иллюстрированный Часослов с чудными зверями и гибридами – львами с человеческими лицами, зайцами-музыкантами, епископами с разноцветными хвостами и много кем ещё, – он видел небольшую книжицу, посвящённую шахматам, в которой были какие-то клеточки, циферки и подробные объяснения чего-то, о чём он тогда не имел никакого представления. Около получаса Радя потратил на поиски, и стоило ему открыть заветную книгу, как он понял, что рановато собрался в себе разочаровываться: шахматы ему ещё непременно покорятся!       

Через пару минут в библиотеку вбежали несколько слуг во главе с камеристкой Мартой, а с ними - взволнованные мать и отец. Королевич встретил их в прекрасном расположении духа и с задорным блеском в глазах.       

С той минуты Радя на время отложил в сторону прочие занятия, даже полюбившуюся расшифровку загадочных пометок сестры Дальки на разукрашенных полях Часослова. Всё его внимание теперь привлекала лишь гравированная шахматная доска. В свободные часы мальчик старательно решал этюды, изучал дебюты, разыгрывал партии из книжки, и очень скоро он почувствовал, какое неподдельное удовольствие получает, когда пробегает глазами ходы и беззвучно переставляет фигуры. Плоды усердных трудов не заставили себя долго ждать, и некоторое время спустя, переполняемый восторгом, Радя торжественно поставил матушке свой первый мат.       

- Очень хорошая партия… - Гедвига двинула несколько раз туда-сюда белым королём, словно рычажком, а затем опрокинула его. – Знаешь, я ведь так расстроилась, когда ты в тот раз убежал после проигрыша. Испугалась, что совсем забросишь шахматы. Но, смотри-ка, эта книжка, которую ты отыскал в библиотеке, тебе здорово помогла! Раньше, бывало, ты следил только за одной половиной поля, играл совсем без стратегии, а сегодня так ловко перехитрил меня, обошёл всех защитников и загнал короля в угол! Ох и напрасно же я потеряла бдительность! - и губы матушки расплылись в нежной добродушной улыбке.       

- Напрасно, ещё как напрасно! Я заранее продумал наш бой на много ходов вперёд, так что на сей раз тебе было не застать меня врасплох! – радостно заголосил Радя. И правда, наконец-то из его игры начала уходить постылая близорукость мысли, которая так сильно мешала королевичу предугадывать поступки соперника.       

Радя играл не только с мамой, но и с другими обитателями и гостями дворца. Чаще других его соперниками становились матушкина камеристка Марта, порывистая и энергичная в своих ходах шахматистка; капитан Мердер, наставник королевича в военном деле, осторожный и внимательный игрок, подолгу размышляющий над своими решениями; садовник Яким, талантливый старичок, который каждый день приносил королеве букет цветов – то розы, то фиалки, то сирень, – и в этот-то момент маленький Орлёнок однажды впервые попросил Якима сыграть с ним.       

- Ну-с, молодой наследник, давайте попробуем. Давненько я не брал их в руки… - старичок даже прикрякнул от удовольствия.       

Первые партии дались садовнику без особого труда, отчего Радя сильно опешил. Яким играл необычно, как никто до него, и королевичу приходилось долго мешкать, прежде чем решиться на ход, последствия которого он никак не мог просчитать с достоверностью. Пару раз старичок делал смертельные для мальчика выпады, но тут же брал ход назад, подробно объясняя, как следовало сыграть, чтобы избежать неприятности. Хорошенько проанализировав игру соперника, Радя приноровился и сумел-таки спустя несколько игр одолеть Якима. И до чего же Орлёнку радостно вновь ощутить яркую и напирающую к груди силу в момент, когда король соперника всё дальше и дальше отступает, а затем замирает, признавая поражение!       

- Ну что же, молодой наследник, Ваша взяла. Далеко пойдёте, если не бросите играть… Когда вырастете и станете королём, пускай Ваши победы будут не менее впечатляющими, чем сегодняшняя!       

Шахматное увлечение принца, естественно, не укрылось от зорких глаз его наставницы, которая поначалу просто наблюдала за успехами подопечного. Когда спустя время Филиппа предложила Раде сыграть с ней, мальчик, конечно же, согласился, твёрдо убеждённый в том, что его техника впечатлит чародейку.       

Однако к ужасу королевича, Филиппа, ни минуты не думая над ходом, не позволила ему вовремя развить фигуры и вскоре вынудила защищаться. Чёрная армия Его Высочества потеряла темп, чуть было не угодила в расставленные белыми ловушки и едва перенесла пешечный штурм позиции короля во время миттельшпиля. Но в эндшпиле ферзь Филиппы оттеснил чёрного монарха на край доски, а конь, которым принц пожертвовал прежде, лишь отсрочил мат, но не предотвратил его.       

На Раде не было лица, и когда он наконец поднял покрасневшие глаза от шахматной доски, то увидел впившиеся в него бездонные, тёмные очи чародейки.       

- Мой принц, играете Вы неплохо. Но вовсе не блестяще, - резюмировала Эйльхарт. – Осторожно начали, но потом поддались на провокации, впали в ярость и несколько раз серьёзно ошиблись, что и привело Вас к поражению. Между тем у Вас был шанс его избежать даже с таким неудачным дебютом. Вы могли бы построить крепость или попытаться блокировать моего короля. Но по итогу именно Ваш король остался один – беззащитный и беспомощный.       

- Крепость… да что же я, можно было хотя бы в ничью сыграть! Прозевал такую возможность! Нет! Нет, так нельзя оставлять! – и расстроенный Орлёнок, будучи не в силах принять свой проигрыш, от досады замотал головой. - Давайте ещё раз!       

- Что, хотите оформить себе новое поражение? – Филиппа выгнула брови и ехидно фыркнула. –Боюсь, что второй раз смотреть на это не очень интересно.       

– Не будет никакого поражения! Я уже всё понял! – не унимался разозлённый мальчик.       

Чародейка строго поглядела на принца и сказала менторским тоном:       

– Сперва поразмышляйте хорошенько над партией, проанализируйте ошибки и только потом приходите отыгрываться. Но не раньше. Не спехом дело спорится, а толком.

Радя недовольно поджал губы и смял пышные манжеты своей рубашки. Но ничего не возразил. Молча встал, поблагодарил наставницу за игру, забрал записи с ходами и отправился в свою комнату, где в яростном порыве принялся заново разыгрывать сегодняшнюю партию. Он хотел как можно скорее отыграться и утереть нос высокомерной колдунье.

Игры с Филиппой были для Ради самыми интересными, но и самыми безжалостными. Она не упускала возможности уколоть его за совершённые ошибки, никогда не подсказывала и не наводила на правильный путь и уж тем более не дала бы переиграть ход, если бы королевич попросил её об этом. А он, вообще-то, и не собирался! С каждой новой партией Орлёнок становился всё более внимательным, всё более решительным, и там, где, казалось, Филиппа загнала его в угол, он отыскивал обходные пути и едва уловимые лазейки. Но однажды их игра зашла в тупик: армия принца непрерывно преследовали воинов чародейки, вынуждая её нападать.      

- Ничья. Вечное взаимное нападение…³ - задумчиво протянула Филиппа, откинувшись на спинку стула.       

- Да уж, странно получилось. Поглядел бы я на этакое дело в жизни, - принц усмехнулся, сложил руки на столе и опустил на них голову, сосредоточенно всматриваясь в стоящие на доске фигуры. – Правда, в реальности вечное нападение невозможно, кто-то же обязательно победит – один или другой! Tertium non datur, как говорится. Всё-таки шахматы - такая отвлечённая игра. Я вот думаю, где бы мне пригодились все эти знания?       

– Каждую партию Вы решаете одну и ту же задачу – ищете лучшее решение, лучший ход, а также учитесь опережать противника на несколько шагов и первым разгадывать его замысел. Со временем этот важнейший процесс принятия решений оттачивается до автоматизма, становится подсознательным и переносится в повседневную жизнь. Особенно на ту её часть, которая касается Вашего будущего правления. Вот что я подумала: отныне наши партии станут регулярными, и дополнительно я буду давать шахматные задачи.       

Радя был совсем не против такого расклада: шахматы всё равно уже стали неотъемлемой частью его жизни, ежедневным ритуалом, а с недавних пор он наконец-то начал побеждать чародейку. Но тогда королевич ещё не знал, что всё это – лишь тренировка, и ему ещё только предстояло разыграть свою главную партию против Филиппы.

***

Время близилось к половине первого, а Радовид с матушкой всё никак не могли наговориться. Закончив обсуждать шахматы, они плавно перешли к политике.       

- Мне очень нравится, когда приходит время моего хода. Сейчас оно как раз подошло: с завтрашнего дня я объявлю о роспуске Регентского Совета и буду править самостоятельно, - сказав это, Радовид самодовольно откинулся в кресле.       

- По такому случаю будет замечательное гуляние! Наступающий день не менее важен, чем твоя коронация! – воодушевлённо заметила Гедвига.       

- Да, но в ту пору я был ещё юнцом, формально возглавившим королевство. Мне казалось тогда, что только рукой подать – и стану я великим королём! Но нет: великому королю - дорога из великих трудностей. А, впрочем, из уроков Филиппы я понял: надо брать на себя тяжести. То, что ты молод и малоопытен, не значит, что ты не можешь взять большого веса. К твоему мужеству и доблести обязательно присоединится воля твоя, а она больше, чем ты есть сам. «В немощи своей я был силён» - так, кажется, говорится в Писании⁵ ? Кстати, я ведь не сказал, что приедет Далька! Сестрица, наверняка, уже на полпути к Третогору.       

- Далечка? – Гедвига от удивления всплеснула руками и восторженно воскликнула: - Душа моя, это чудесные новости!       

- Если честно, я слегка боюсь её приезда. Когда она начнёт пытать меня о том, сошёл ли, по моему мнению, на Радовида I, не обжигая, благословенный Вечный Огонь в своей видимой форме, или сие - лишь образ и духовное наставление из Писания - мне сразу признаться в своём профанстве или, как истинному королю, с умным видом наплести ей с три короба близко к теме – авось и попаду в яблочко?       

- Брось, Радюша, Далимира тебя любит и не станет расспрашивать о таком в день праздника!       

- А что если это – первое испытание для полновластного короля? О, Далька-мудрая, лучше стань моей советницей и направь свой блестящий ум против священнической братии, которая завтра облепит меня со своими бесконечными нуждами! Помнишь, как Даля недавно писала, что у них в обители нынче что ни сестра, то визионерка и духовидица, и приходится настойчиво отрезвлять милых дев, потерявших чувство церковно-канонической реальности? Так вот я думаю, что навыки сестрицы пригодились бы среди тутошнего братства, куда более притязательного и совсем не смиренного. Право слово, её благочестие, кругозор и рассудочность не перестают восхищать меня!

***

 Личность второй старшей сестры, Далимиры, для маленького Ради всё детство была окутана дымкой тайны. Милену, весёлую, ласковую, с русой, сплетённой набок косой до поясницы и накосником в виде двух орлов, он помнил хорошо, хотя ему было всего четыре года, когда они в последний раз виделись; Далька же как уехала в монастырь святого Венедикта учиться на священницу незадолго до рождения брата, так почти и не приезжала во дворец, разве что, когда Радя был совсем младенцем. По рассказам родителей и придворных он представлял себе учёную леди-книжницу, холодную, сдержанную, совсем не похожую на задорную Мильку, которая много кого вдохновляла и заставляла любоваться собой. Далька безупречно владела слогом, выучила Старшую Речь, причём не только «классический» вариант, но и диалекты: нильфгаардский и скеллигийский; принцесса своими дельными предложениями дополняла отцовские указы, умела одной фразой урезонить клириков и без труда составить трактат о правлении прежних государей. Словом, она могла бы стать выдающейся королевой, способностей у неё было ничуть не меньше, чем у старшей сестры. Но в отличие от Мильки, Далька никогда не стремилась править, равно как и восседать при муже во главе двора, подобно матери. Злые языки говаривали, что Далимира «дюже заумная», на что Радя обыкновенно отвечал: «Это не Даля заумная, а у вас ум заурядный». Он терпеть не мог, когда кто-то критиковал его близких.       

- Дочки такие разные, и не только внешне, хотя Милена всего на два года старше Далимиры! - рассказывала как-то Гедвига, когда Радя в очередной раз засмотрелся на совместный портрет сестёр, висевший среди портретов родителей и прочей родни неподалёку от его комнаты. – Но пока Миля с подругами строит из шалей и одеял домик, Даля возьмёт книгу, например, «Размышления о жизни, счастье и благополучии» Никодемуса де Боота и читает. Шум девочек мешал ей, она злилась и уходила из детской в библиотеку. А там часами сидела над Заветами и что-то себе выписывала.

Со стороны казалось, что Даля не умела пользоваться жизнью, не очень понимала, как быть юной и беззаботной, но Радя чувствовал: у сестры просто своё представление о мире и его радостях. Он рассудил, что Далимира куда свободнее, чем он, ведь роль принцессы и строгие правила двора более не тяготят её, и она может заниматься, чем хочет.       

В десять лет Радя впервые посетил с отцом и матерью монастырь венедиктинок⁴, который находился близ Новиграда. Названный в честь святого Венедикта он был одной из немногочисленных женских обителей культа Вечного Огня, зато в большом почёте у верующих. Среди монахинь-венедиктинок было немало дочерей из знатных фамилий, несколько благочестивых вдов, и нередко сюда отдавали девочек 4-6 лет на обучение письму, чтению, истории, языкам, рукоделию, музыке и много чему ещё. В 14 лет воспитанницы могли выбрать: стать ли им послушницами или вернуться к мирской жизни. И хотя в монастыре много внимания уделялось вдумчивому богословию, могущественная аббатиса Элизабет фон Ветцикон негласно и весьма ловко вникала в политику и экономику, сотрудничала с королём и лидерами Культа.       

Встречать столь важных гостей вышла не только Далимира, но и настоятельница, у которой бывшая королевна ходила в любимицах. Вместе с ней слетелись несколько монашенок и послушниц. Королевич глядел только на свою сестру: он увидел взрослую девушку, монахиню лет 27, аристократически красивую, высокую и прямую, со строгими правильными чертами лица и серьёзным выразительным взглядом. Она была облачена в белоснежную камизу до пят и красную подпоясанную котту с вышитым символом Вечного Огня на груди; её волосы полностью скрывались под вимплом и алым платом, отчего расстроенный Радя тут же припомнил, какими локоны сестры были на портрете: длинными, необычайно густыми и тёмно-каштановыми, как у матери, сплетённые в две сложенные пополам косы.       

Поначалу Далька вела себя довольно отстранённо и на весёлые расспросы родителей отвечала неохотно и односложно. Радя заметил, что отец сегодня был чувствительнее и беспокойнее обычного, а мать старалась скрыть дрожь в руках за ласковыми прикосновениями к дочери. Мальчик с тревогой почувствовал, что между родителями и сестрой искрят какие-то давно замолчанные разногласия, но спросить о них не решился. Стоя рядом с матушкой, Орлёнок смотрел на сестру, готовый тотчас же ей улыбнуться, если бы она наконец повернула к нему лицо.

- Ну что же мы всё стоим на проходе? - с деловитой весёлостью заметил Визимир. - Давайте пройдём в обитель.       

- В трапезной уже накрыт стол, - ответила Далимира и жестом пригласила следовать за ней. Отец хотел было мягко обнять дочь за плечо, но, заметив выражение её глаз, одёрнул руку и виновато скрепил пальцы в замок за спиной.       

В трапезной в окружении других обитательниц монастыря королевское семейство наслаждалось рыбной кальей, гречкой с ароматными овощами и грибочками, рулетами с лососем, коврижками с вареньем и густым, пряным ягодным отваром с корицей. Монашки всё норовили ущипнуть королевича за пухленькие розовые щёчки, потянуть за оттопыренные ушки и сунуть ему добавки. От щипков Радя ловко увёртывался, недовольно пуча губы и хмуря брови, а вот от лишних рулетиков и коврижек не отказывался. Даля с умилением наблюдала за этой картиной. Мальчик терзался, как бы ему разговорить тихоню-сестру, но, не придумав темы, молча пододвинул ей одну из своих многочисленных добавок. В ответ он получил такую же молчаливую, но необычайно добрую улыбку. В ту же секунду Гедвига что-то шепнула мужу.       

Стены трапезной были украшены удивительными фресками: выведенные тонкой кистью, они казались воздушными и чуждыми всего земного, и кроткие лики святых сияли любовью и нежной грустью. Радя засмотрелся на золотые латы и блестящий меч одного из угодников. И тут он с удивлением заметил, как сестра его печально любуется этим же златокудрым и синеоким воином.       

После обеда венценосные супруги решили прогуляться по живописному дворику монастыря вместе с настоятельницей; Радю же решено было оставить с Далимирой.       

- Вам нужно хорошенько пообщаться. Орлёнок очень ждал с тобой встречи, дорогая моя, - вкрадчиво щебетала Гедвига, притворяя за собой дверь Далькиной кельи.       

- Надеюсь, хоть наш Радя разговорит Дальку! – страдальчески протянул Визимир, когда они с женой спускались во внутренний дворик. – От неё ведь в последнее время даже жалкой цидулки в столицу не приходило, оставалось справляться через настоятельницу. Мне достаточно того, что мы потеряли Милену из-за проклятого Дара, и я не могу допустить, чтобы и Далька разорвала все связи с нами!       

- Не надо было тогда так с… - осеклась на полуслове Гедвига и продолжила почти шёпотом: - Далечке, может быть, - ах, лишь Вечный Огонь знает! – может быть, действительно, стоило ей позволить самой убедиться…       

-Ну-ну-ну, - забубнил король, - позволить такое принцессе? Глупости, глупости, совершенно невозможно…Единственное, я ужасно жалею, что был тогда слишком резок с дочкой. Поговори я с ней ласковее, и Дальке, поди, не пришла бы в голову эта безумная идея – убежать со двора в монастырь, да ещё и дать этот нелепый обет безбрачия…       

Тем временем брат с сестрой молча сидели на кровати в келье. И хотя при обители хватало юных воспитанниц, Далька казалась очень растерянной и совсем не знала, о чём говорить и как вести себя с ребёнком, отчего королевич решил взять инициативу в свои руки. Пока он рылся в небольшой дорожной сумке, Далимира с осторожным любопытством поглядывала на свёртки бумаги, которые брат доставал со дна торбы. Без промедления Орлёнок перешёл сразу к делу:      

- Я прочитал все твои свитки и знаю про каждую пометку в Часослове, малом молитвеннике с нотами и даже в Писании. Извини, если тебя это обижает…но мама разрешила мне почитать твои рукописи про Вечный Огонь, про природу зла и власти, про познание мира через Откровение… ну, я ещё нашёл другие там всякие переписки, - тут королевич виновато сбился, но сразу же с разбегу продолжил: - Я из рукописей не всё понял, но мне ужасненько интересно! Вот, например...       

- Братишка, тебе правда хочется узнать обо всём этом? – перебила его Далимира.       

С самого начала своей речи Орлёнок заметил, как задрожали от волнения руки сестры, а глаза её, широко распахнутые, озарились странным блеском. Но выяснилось, что беспокойство это было счастливым. Обрадованный такому ласковому обращению, Радя вплотную прижался к Дальке и протянул ей свитки.

- Хочу! И я даже взял некоторые из них с собой, - он потёрся щекой о плечо Далимиры, пока она с детским трепетом рассматривала свои записи, которые не видела уже много лет.       

- Из домашних-то никто особо не интересовался моими заметками. А мне просто всегда хотелось чего-то большего, чем однотипные проповеди и заученные молитвы; чем политические склоки, балы, вязание в бабьем углу да пересуды о выгодном браке и королевском долге. Хорошо, что хоть с философами и теологами можно было поболтать, о чём душе угодно. Не удивляйся, при дворе бывает люд разного толка, - она улыбнулась и ласково погладила Радю по голове. – Но оказалось, что мой маленький братишка тоже собрался окунуться в надмирные дебри? Ну тогда спрашивай, о чём хочешь. Тебе, будущему королю, совсем не лишними будут эти знания.       

Разговор их затянулся на несколько часов: Далимира с Радей успели обсудить не только смыслы святых слов и подходы к происхождению власти, но и многое из повседневной жизни реданского двора, о которой Даля кротко поинтересовалась у брата. Мальчик рассказал и про отца с матерью, особо сделав акцент на том, что они очень скучают без дочери, и про свои занятия с госпожой Эйльхарт, и про успехи в шахматах. Отдельно он поведал Дальке, как с него и родителей недавно писали портрет и как ему понравилась новенькая расшитая завитушками рубашонка и кунтушик с орнаментом-лозами.       

Возвратившиеся с прогулки король и королева необычайно обрадовались такой перемене в настроении дочери. Во время вечери Даля была куда более общительной, а на прощание вручила каждому из членов семьи памятный подарок: отцу - замечательный посох с металлическим позолоченным набалдашником в форме свернувшегося змея, матери – гобелен с влюблённой парой в саду, а братишке – несколько редчайших книг из монастырской библиотеки. А через некоторое время в Третогорский дворец лично для королевича прибыла посылка из обители святого Венедикта – белоснежная сорочка, украшенная у горловины, в рукавах и у подола красным узором, петлявшим в виде причудливых коников и птиц. Вскоре, к великой радости Визимира и Гедвиги, и сама Далька впервые за много лет посетила свой родной дом.

***

Немного помолчав, Радовид продолжил разговор о старшей сестре:       

- Я иногда с недоумением вспоминаю о том, что Далимира могла бы сейчас быть Белой Лилией соседнего королевства. Ну, право, не могу себе представить сестру правительницей Темерии и уж тем более - женой Фольтеста! Странный союз, хоть и политически недурной. Это ведь была отцовская идея?       

- Да, твой отец давно задумал выдать Дальку за Фольтеста – перспективного молодого монарха с крутым норовом. Милена должна была стать правящей королевой Редании, а Темерия во главе с сыном Меделла и Далимирой – её верным союзником. Думаю, Визимир даже рассчитывал, что его умная и рассудительная дочка сможет влиять на мужа, аккуратно продвигая интересы нашего королевства при тамошнем дворе.       

- А Даля? Что она думала обо всём этом?      

- Сначала Далечка равнодушно относилась к разговорам о том, что ей нужно выйти за темерского короля, а потом, в один день, любовь как охватит её! Милена слегка подтрунивала над сестрой, а Далимира всё ходила и ходила с мечтательным взглядом, совсем на себя не похожая. Сдаётся мне, полюбила она не сына Меделла, а свою любовь к нему.      

 - Что это значит? – не понял Радовид.       

- Видишь ли, Даля всегда держалась благочестиво и самодостаточно, кавалеры её мало интересовали. Но вдруг чувственная девичья нежность взяла своё, ей захотелось любви, возвышенной и чистой, а тут как раз намечается замужество с красивым и доблестным королём соседнего государства. Вот…Послали сватов к Фольтесту. Когда они вернулись, Даля набросилась на них с расспросами: «Ну что, как?». Они, обинуясь, ответили быстро и невесело, что король пока не намерен жениться. Как потом выяснилось, это еще было аккуратно сказано. Отец твой тогда страшно рассвирепел, но, прежде, чем он успел сказать что-то, раздался страшный, раздирающий душу крик. Бедная Даля прижалась к стене и начала рыдать, с ней случилась истерика…Дочка подумала, что дело в ней и что Фольтест посчитал её плохой партией, но всё оказалось совсем иначе: темерский король пожелал видеть своей королевой родную сестру! Отношения с Темерией у нас после такого неудачного сватовства, прямо скажем, похолодели. Но, быть может, к лучшему, что Далька не стала частью их скандального двора? Ведь вскоре стало известно, что сестра короля от него же и забеременела! Какой кошмар! Просто неслыханный позор! – королева едва сдерживала своё возмущение, перемешанное с радостью о том, что её дочь сейчас не в Темерии.       

Придя в себя после этой короткой вспышки, Гедвига продолжила:       

- И чего же добился Фольтест? Сестра скончалась при родах, дочка родилась чудовищем и несколько лет наводила ужас на всю Вызиму! Ну, ты слыхал про всё это… Как там зовут принцессу?.. Ах да, Адда, в честь матери. Её, конечно, расколдовали, но она, говорят, так и осталась скаженной! Бедная девочка, до чего же жаль её! Эта Адда, поди, постарше тебя будет, а не замужем.       

Радовид усмехнулся и поглядел на роскошный гобелен с влюблённой парой, прогуливающейся вдоль нарядного цветника.       

- Меня ждёт, видимо. 

- Упаси тебя Пламя, сынок! – в ужасе залепетала Гедвига. - Да разве ж она хорошая партия? Уж лучше приглядеться к кому-то из наших дворянок, коли с принцессами в соседних королевствах туго…       

- А Далимира любила кого-нибудь настоящей девичьей любовью? - поинтересовался Радовид, ловко уводя разговор от темы его собственной женитьбы.     

Гедвига опустила глаза и грустно улыбнулась.       

- Любила…Был у неё тут жених, Юрась. Как сейчас помню его густые, пшеничного цвета волосы и глаза такого нежного, дымчато-синего цвета. Он помогал своему отцу, одному из наших придворных легистов, разночинцу по происхождению. Уж не знаю, где и когда они сумели сойтись, но Юрась был толковый парень, вдумчивый, и Дальке с ним очень нравилось. Но это же чистой воды мезальянс, сам понимаешь…Помню, как однажды ко мне прибежали фрейлины с криком «Караул! С нашей Далечкой сынок законоведа в саду такое делает!». Я со всех ног, прихватив с собой Марту, ринулась в сад: там Юрась Далю на руках кружит, а она, в цветочном венке, с розами в косах, заливается смехом и обнимает кавалера за шею. Вроде бы совсем не то, чем пугали, а всё же… Было бы неправильно скрывать такое от короля. Визимир поручил навести некоторые справки о юноше, и вскоре Юрася вместе с отцом отправили служить при городском магистрате то ли в Блавикен, то ли в Гелибол, а то и вовсе на самый север королевства.

- Да уж, далековато. Не представляю, что было с Далей в ту минуту, когда ей сообщили об этом, - мрачно произнёс Радовид.       

Гедвига навсегда запомнила этот давно рокотавший, сгущавшийся тучей и наконец грянувший разговор – пронзительный и громкий, ужасно болезненный, но неминуемый. Далька влетела в кабинет к отцу, где он весело беседовал с матерью, а следом, едва поспевая за сестрой, показалась Милька. С порога разгорячённая Далимира принялась костить короля за его поступок. Тут-то всё и началось.

-У твоего женишка в каждом городе по невесте! – крикнул Визимир. - И ты, королевская дочка, благочестивая, чистая, милуешься с этим ядрыгой?! С этим бессовестным потаскуном?!       

- Неправда! Этого не может быть! – заплакала Далимира, не в силах поверить горьким словам отца. Долгими протяжными восклицаниями король повторял дочери, что жених её – мерзавец и попросту присел ей на уши, а она, наивная, чуть не загубила себя.       

- Послушай, душенька моя, - вступила Гедвига, многозначительно поглядев на супруга, чтобы он перестал так горячиться, – мы не говорили тебе об этом до сего дня, пока не выяснили с точностью положение твоего друга. Дело ведь не только в том, что это мезальянс…Ты же знаешь, главное для нас, чтобы ты была счастлива. А поэтому…       

- Ты просто не понимаешь, какая на тебе ответственность! – заголосил Визимир. – Пока сидела со своими рукописями, совсем позабыла, кто ты есть!       

- Нет, нет, причём тут рукописи?.. - затараторила мать. – Далечка, поступок Фольтеста был ужасен, но это же не значит, что нужно увлекаться всеми подряд…       

- Тебе пора выбросить дурь из головы! – снова перебил жену Визимир. - Ты принцесса, поэтому выйдешь замуж за равного и достойного тебя!       

- Выбросить дурь из головы? – спросила Далимира, утерев слёзы и силясь придать голосу спокойствие. – Ты прав, пора бы мне избавиться от этого опостылевшего чувства долга, от раболепного смирения перед выбором, сделанным другими. Хватит с меня терзаний о замужестве! Я хочу стать священницей и поехать учиться в монастырь святого Венедикта!

Услыхав такое, Визимир весь побледнел, взгляд его наполнился холодным ужасом, а плечи задрожали.       

- Так, так, то есть ты задумала обрубить ветку нашей едва живой династии, в которой до сих пор нет наследников мужского пола, и навсегда отречься от своей семьи, от своего рода? Ты намереваешься окочуриться в затхлой келье среди пыльных книг и страдальческих завываний монахинь, правильно я понимаю?       

Милена крепко ухватила Далимиру под локоть и жалобно взмолилась:       

- Сестрица, миленькая, одумайся! Ты не понимаешь…       

- Это ты не понимаешь, Милена! – резким тоном прервала её Далька. - Ты при дворе как рыба в воде, тебе всё нипочём, только коронуй тебя единолично в обход традиции – и будешь, поди, наравне с Калантэ Цинтрийской! Но я совсем другая!       

- Дура! Окстись! – закричал король, стукнув кулаком по столу. - Может быть ты ещё и приданое своё золочёное аббатисе вручишь? Эко она обрадуется!       

- А тебе, отец, видимо, будет крепче спаться, коли моё приданое пойдёт какому-нибудь корольку, а я стану жить в чужедальнем краю среди придворных и фрейлин, что шепчутся по углам и считают меня «заумной» ?! Для того ли я родилась, чтобы увеселять досуг короля, рядиться, плясать, владычествовать над двором, а на деле – восседать на мишурном престоле, который чуть покачни – и толпа тебя растопчет ?!       

- Сумасшедшая! – Визимир задыхался от гнева и отчаяния. - Всю душу из меня вынула! Не пущу я тебя никуда!       

- Не отпустишь - так я сама убегу этой же ночью к венедиктинкам! Ничего-ничего, они и бесприданниц принимают. Всяко лучше жизни в дворцовых путах! – выпалила Далька и, вырвавшись из объятий сестры, выскочила из отцовского кабинета. Гедвига беззвучно расплакалась, а Визимир обречённо опустился в кресло, обхватив голову руками.

Королева пересказала этот тяжёлый разговор с Далимирой сыну и подытожила:       

- Скрепя сердце, мы сделали так, как захотела наша дочь: отпустили её. Далимира, кажется, так до конца и не поверила отцу, что её жених оказался редкостным повесой. В любом случае она страшно разочаровалась: сначала - в Фольтесте, затем - в Юрасе, а потом, наверное, и во всех мужчинах. После обучения она приняла постриг и связала себя обетом безбрачия.       

- Думаешь, главная причина её отъезда - в несчастной любви? – Радовид сложил руки на груди и задумчиво сдвинул густые брови. - А я-то полагал, что она стремилась в монастырь по воле сердца и души, хотела быть независимой и посвятить себя жречеству, а не вынужденному браку с каким-нибудь королём.       

- Ты не ошибся, милый. Сейчас я понимаю, что ей всегда было неуютно при дворе, титул королевны её не прельщал, - Гедвига обречённо вздохнула и склонила голову набок. - Не знаю, что именно из всего этого нужно было вычесть, чтобы твоя сестра сейчас была рядом с нами, а не за сотни вёрст от дома.       

Радовид хмуро опустил голову и сложил руки в замок.       

- Пришлось бы вычесть всю Далимиру, матушка. В конце концов, это её выбор, и, поверь, я счастлив, что у неё он был. Главное, что мы можем с ней видеться. А вот с Миленой – нет…       

Король тяжко и напряжённо умолк, словно пытаясь сказать что-то ещё, подобрать нужные слова, но ему никак не удавалось выразить свои терзания. Сознание заволокла мешанина образов: русая коса до поясницы, накосник, он, маленький, сидит у сестры на руках, пока она приподнимает его повыше, чтобы лучше был виден парад, и он же, в постели, прижался к её мягкому плечу, а она сказывает ему про могучего короля Радовида и его советницу-чародейку Миллегарду, вместе с которой они сражаются с чудищами, оберегая своё орлиное королевство. О том, что его сестра – не сказочная, а самая настоящая волшебница, королевич узнал от родителей уже после того, как Милена уехала учиться в Аретузу по настоянию Филиппы Эйльхарт.       

Наконец, собравшись с мыслями, Радовид горячо выпалил:      

 - Мне безумно жаль, что после отъезда Милены нам так и не удалось ни разу с ней встретиться! А ведь у меня к ней миллион вопросов! Подумать только: наша Милька – магичка! Невообразимо! Как странно, что этот жуткий Дар достался именно ей. Дар, в основе которого (скажу я вопреки всем умникам из чародейской братии) в первую очередь лежит первозданный Хаос, а лишь во вторую - Наука и Искусство... У тебя есть хоть какие-нибудь догадки, откуда у Милены такие силы?

 - Я не знаю, - с задумчивой грустью прошептала Гедвига. - Возможно, в моей маллеорской династии кто-то был чародеем или как-то иначе соприкасался с магией. Но Дар мог попал к Милене и по воле случая.       

- Дар стал для неё проклятьем, вот что я думаю, - решительно заявил король. - Уже много лет от сестры ни слуху, ни духу, и мы даже не знаем наверняка, жива ли она!       

- Ах, Орлёнок, если бы ты знал, как я страдаю без Милены! Бедная девочка, где же она теперь? Её бы сейчас ко двору, советницей тебе! Она бы не позволила твориться тому беззаконию, которое царило у нас в пору Регентства!       

- Да, возможно…Прискорбно, что из монаршей семьи в тот страшный час во дворце остались лишь мы с тобой. Милену бы вместо герцорга Нитерта главой Регентского Совета – она бы щёлкнула по носу всем дворянам, сетовавшим, что королевская власть слаба и беспомощна. Я никогда не прощу этим зарвавшимся негодяям того, как они оскорбляли тебя, - лицо Радовида исказилось свирепой ненавистью, а руки сжались в кулаки. – Бессовестные окаёмы пользовались твоим горем и тем, что ты прежде не правила, а большее, что я мог в свои 13 лет - это хлестануть графа фон Тессина по морде за его издёвки в твою сторону. Но с подачи Филиппы он отделался лишь кратковременной ссылкой со двора!

Буря за окном завыла ещё жалобнее, чем прежде. Красный отсвет огня в камине ложился на Радовида, озаряя его скривившееся от сдавленного гнева лицо. Но, будучи не в силах более сдерживать свою ярость, король остервенело выпалил:       

- Расследование убийства отца заглохло, и нет никаких достоверных зацепок, ведущих к заказчику! Тем временем на одном плече у меня сидят обнаглевшие гильдии, на другом – недовольные кметы. Ещё и феодалы под шумок устроили политический цирк, потеху, да такую, чтобы била в лоб и воняла в нос! Одни скулят себе потихоньку, ластятся к Темерии и Ковиру, а иные захотели вольницу аки сам Новиград! Они пользуются тем, что власть в руках не у короля, а у чародейки, которая слишком много на себя взяла. Ну ничего, я так просто не забуду их злодеяния. Знала бы ты, на какой тонкой шее зиждятся головы нильфского изменника Нитерта и его приспешников, опорочивших честь короны! Не хотелось, конечно, начинать своё правление с показательных расправ, но если даже смерть одного пугает многих, то казнь этих родовитых мерзавцев приструнит едва ли не всю Реданию!

Королева растеряно посмотрела на сына, не зная, что и сказать. Она рассеянно оправила волосы, сплетённые в две слабые косы; ещё недавно густые, тёмно-каштановые, они теперь, поседевшие, безжизненно спадали ей на грудь. Тихим голосом Её Величество осторожно начала:       

- Сколько злости, милый…       

- А куда мне от неё деться? – спросил он мрачно. - Я прекрасно осознаю, что каждый мой шаг на поле политики – это эксельсиор, всё выше и выше, всё больше и больше смертей. Но чтобы по крупице решать сию сложнейшую головоломку, я обязан ставить на кон жизни: и свою, и чужую. Когда королевство уходит из рук, мало быть мудрым и справедливым! Наша страна – как стройный часовой механизм, который в одночасье разбили молотом! И король должен его починить!       

- Я боюсь, что тогда страх казни окажется главной опорой твоей власти. Но ведь жизнь – это не вечное нападение и поиск изменников! Настанут и мирные времена – и каков же будет тогда твой облик, ежели злость выест всё твоё сердце и не оставит места для любви? Помнишь стихотворение, которое я читала тебе в детстве?      

Кмет священника спросил:       

"Сколько в этом мире сил?"       

Отвечал священник: "Две,..       

- …обе силы в голове" ⁶, - закончил Радовид.       

- Внутри нас две силы, сам знаешь, - мягко начала Гедвига, стараясь убедить сына. – Одна из них – свет, доброта, созидание. Вторая, очевидно, – тьма, злоба, разрушение. У политиков очень часто второе может возобладать над первым, и это ввергнет в смуту не только самого властителя, но и всю страну! Не забывай, каким ты был раньше: добрым, милосердным…       

- Не будет, матушка, доброго и милосердного короля Радовида! – с болью воскликнул тот, замотав головой. - Долой все мои детские чаяния! Такому правителю не место на троне, ибо стоит ему хоть немного дать слабину - в первый же день его утопят в болоте интриг и заговоров. Честных вельмож при дворе, к несчастью, нет.       

Гедвига с горечью опустила глаза, а её губы печально дрогнули. Нет, перед ней сидел уже не тот ласковый и добродушный ребёнок, который неумело вырезал для неё фигурки из дерева и с упоением рассказывал, как тайно провёл на кухню своих товарищей за угощениями. Злосчастные годы Регентщины сделали из её доброго и весёлого Ради сурового и беспощадного короля Радовида. А она даже ничего не могла сделать против его непроницаемой грозности. Несчастная королева чувствовала, как над сыном всё сильнее рокочет гром беды, и смутное беспокойство, уже давно не покидавшее её, теперь терзало в тысячу раз острее. Гедвиге было невыносимо больно смотреть на то, как сокрушается и страдает душа её Орлёнка.       

Ночь сделалась особенно холодной, огонь в камине начал потихоньку угасать. Королева простёрла к сыну худые дрожащие руки, жестом показывая, чтобы Радовид наклонился к ней. Затем она взяла его ладонями за щёки и сказала:       

- Сыночек мой дорогой! Если бы ты знал, как долго я молилась о твоём рождении! Мне ведь было уже почти сорок, когда я тобой забеременела, роды прошли сложно. Но вот, я увидела тебя, такого маленького, слабенького, беззащитного, и скорее прижала к сердцу. Подумала: ах, какое чудо, ведь эта долгожданная кроха станет великим королём! И ты вырос в красивого, умного и смелого правителя! Ты наша с отцом гордость! Прости меня, что я не смогла уберечь тебя ото всех этих несчастий, которые творились при нашем дворе в годы Регентщины! – сказав это, Гедвига умолкла, а из её очей заструились тонкие полоски слёз. Она с нежной любовью погладила щёки сына.       

- Не говори так! – воскликнул растроганный Радовид, хватая ладони матушки. - Все эти годы ты была мне солнечным светом, моей последней опорой! Только благодаря тебе я всё ещё здесь!       

Вдруг Радовид изумлённо замолчал. Его потрясла страшная перемена, произошедшая в облике матери: в её глазах явно читалось дыхание смерти. После убийства Визимира Гедвига с каждым годом всё больше угасала от тоски, её розовая кожа побелела, а лицо избороздили глубокие тяжёлые морщины. При дворе, казалось, смирились с мыслью, что королеве осталось недолго. Радовид где-то глубоко внутри тоже это понимал, но принять никогда не мог. Каждый день король с надеждой взирал на матушку и был необычайно счастлив, когда видел в её глазах необоримую волю к жизни. Но сейчас эти очи в страхе предчувствовали неизбежное.

Гедвига улыбнулась сквозь льющиеся слёзы и прошептала:       

- Хороший мой! Орлёнок! Вспоминай нас с отцом и знай: мы всегда будем любить тебя!       

- Что ты такое говоришь?! – в страхе крикнул побледневший Радовид и принялся целовать мамины руки. – Поглядишь ещё и на мою свадьбу, и на моих ребятишек!       

Он почувствовал, как снова погружается в пучину мучительного горя, прямо как в ту роковую ночь, когда погиб отец. Матушка, быть может, в последний раз сегодня вместе с ним чаёвничала, вспоминала их шахматные партии, рассказывала о Милене и Далимире. Вскоре никогда уже она не взглянет на него с любовью, никогда не укроет в своих тёплых объятиях и не утешит ласковым словом! Никогда он больше не поговорит с ней, не спросит совета! Скоро он останется совсем один!       

Содрогаясь всем телом, Радовид прижался покрепче к матери, а она с неизменной нежностью поцеловала его и обняла одной рукой за шею, а второй стала ласково гладить по макушке. Ей показалось, что сын даже стал меньше ростом: так он съёжился, сжался. Король снова взглянул в глаза матушки: полуприкрытые, сонно-ласковые, чистые и светлые, как у святых на фресках, полные неисчерпаемой любви. Взглянул в эти самые дорогие на свете глаза и разрыдался.       

В окне мерцала яркая полоска лунного света. Буря утихла. Укрытая снегом ветка тянулась вдоль стекла, слегка вздрагивала от колыханий лёгкого ветра, нагибалась и роняла со своего острия крупные мокрые хлопья…       

- Так не должно было быть, - слышался тихий, жалобный голос. – Ни с тобой, ни с папой… не должно было…

Chapter Text

С кметами я общаюсь доверительно, но не без лукавинки. Как начнут отнекиваться – я тотчас за свой сборник и давай экзаменовать: «А поют ли, Марыся, ну или там, Ганнуля, у вас эту песню?» - «Не ведаю, панночек, не слыхала». Тут я, не говоря более ни слова, затяну, как сумею, названную песню, и тотчас на лицах моих певцов-кметов появляются удивление и нетерпеливость. Пропою пару стихов – и вот уж полушёпотом мне вторят, подтягиваются. А однажды весной 1271 года одна смелая баба из деревни Юшковой близ Третогора дёрнула плечами, плюнула, отвернулась и крикнула в сердцах: «Брешет, кто тебе так пел! Разве ж так поют?». А мне и на руку. Говорю: «А как же надо? Я не здешний, но слыхал, что у вас самые голосистые певцы и что ваши песни лучше. Спой эту песню али другую!». Моя слушательница очень ободрилась. Вот, что я успел за ней записать:

Ой, ты, Радушка, чего не женишься?

А придёт зимушка, а куды денешься?

А я за печкой, во куту

Усю зиму просижу!

Где ты, Радушка, зимовать будешь?

Кого, Радушка, обнимать будешь?

Крепко печку обниму

 Да за печкой просижу! 

Как закончила, спрашиваю: «Эту шуточную песню поют по-всякому, с какими угодно именами, но вот имя «Радушка» я раньше не слыхал. Что же это за имя?». На что она мне гордо отвечает: «А это имя нашего пана-короля, Радовида Свирепого!». Я не поверил: «Про него поётся? Да кто ж такое придумал?». А она мне поведала, что её сноха служит при дворе, и эту песню весь замок распевает, даже благородные дамы.

Петер Шейнис, «Реданские народные былины и песни»

Над реданской столицей разливалась тихая предрассветная пора. Блёклые, едва заметные лучики с трудом просачивались сквозь тяжёлые серые облака, мягко обнимали червлёные флаги и неспешно скользили по укрытым рыхлой изморозью крышам домов. Вдоль нешироких улочек стелился туман, а у городских ворот ещё кое-где тлели костры караульных. На главной площади раздавался раскатистый перезвон колоколов Краснокаменного собора, и горожане потихоньку начали слетаться на раннюю литургию, покидая свои тёплые гнёздышки. Третогор медленно и нехотя просыпался, а в это время в монаршей цитадели уже во всю кипела работа. Малый Королевский совет вскоре должен был начать своё очередное заседание.       

Радовид нынче поднялся до зари. Он долго просидел в исподнем, сцепив холодные руки между коленями и склонив голову: этой ночью с воскресенья на понедельник король спал плохо, беспокойно, а мысли его были скверны и вялы. В последнее время Радовид стал очень мрачен и неприветлив. Внутри ослабла какая-то гайка. Потух огонь.       

Король не захотел завтракать в столовой и велел, чтобы еду ему принесли в башню, из которой открывался замечательный вид на столицу. Радовид с детства приметил это место: отсюда можно подняться на крышу и в полной тишине любоваться городом. Впрочем, король был рад, что его личные покои находятся на другой стороне дворца. Из окон его спальни открывался вид не на стены и крыши, а на заманчивую даль холмов и вершин, на королевский сад, пока ещё бледный и пустоватый, но понемногу расцветающий: морозники, подснежники и первоцветы уже во всю радовали глаз.       

Радовид расположился перед большими окнами башни, но несколько минут просидел, не шевелясь, молча уставившись на тарелку с едой. Его одолевала мучительная рассеянность, удвоенная пасмурным днём, а тяжёлый сумрак, наполнивший комнату, казалось, заполонил короля с ног до головы…       

Усилием воли Радовид пресёк своё хмурое наваждение и, не торопясь, принялся завтракать. Он с час попивал вино из кубка, глядя через стёкла на мутные очертания крыш, без внимания проглотил несколько ломтиков ветчины и сыра, отведал два куска румяного хлеба с маслом и варёное яйцо. Закончив трапезу, король отправил слуг убирать посуду, а сам ненадолго вышел на балкон. Тихое созерцание города помогало привести мысли в порядок и настроить ум на насущные дела, а полное погружение в работу прогоняло вялость и мрак с души. И поэтому король трудился много и разнообразно.       

Он часто слышал горестный плач кметов и горожан, стекавшихся к королю, как к своему последнему заступнику. Внимал терпкому запаху свечей и иссохших свитков, когда в ранний час принимался разбирать письма чиновников или раздумывать над очередным циркуляром. Знал, какова из себя жёлтая темнота утренней казни: недавно был наказан старый придворный лекарь, потерявший доверие монарха.       

Но ни что из этого Радовид не пропускал через своё сердце. Он был отрешён от чужих судеб настолько, насколько шахматная игра почитается отвлечённой. Он смотрел сверху: разменивал фигуры, маневрировал, искал удачные комбинации, лучший ход. И даже откликаясь на людское горе, старался держать свой разум холодным, сосредоточенным. Нужна толстая кожа и крепкие рёбра, чтобы вынести то, что судьба бросили на его плечи. Мягкое жалостливое сердце здесь не помощник.       

В свободное время Его Величество тоже старался чем-нибудь себя занять: упоённо размышлял над шахматными построениями или с головой погружался в книги. Иногда Радовид неспешно прогуливался в компании кого-то из дворян и обменивался новостями. Но стоило королю воротиться в тишину своих покоев – гнетущую, бесцветную – его мысли вновь расползались без связи, а сердце наполнялось тоской.       

В башню торопливо зашёл лакей.

-Сир…господин де Ланек, господин фон Эбергейд, господин ван дер Бред..ван дер Бдур…ван дер Брудер…ох, ну и имена у ваших советников, так и язык сломать можно…

-Можно, - довольно холодно подтвердил король Радовид, не отрывая взгляда от серебряного диска солнца, едва-едва проглядывающегося сквозь пасмурный небосвод. Как же серо и холодно было этим дымным мартовским утром!

- В общем, - продолжил лакей, немного стушевавшись, - все господа уже в сборе и ожидают Вас в зале Совета.

- Хорошо. Я скоро спущусь. Ступай.       

После ухода лакея король ещё немного понаблюдал за городом, а затем закутался потеплее в выходной бархатный халат-чапан, надетый поверх белого жупана и подпоясанный ярко-жёлтым кушаком, и покинул башню. Его ждала работа.       

И вот он идёт. Свирепый король, облачённый в ярко-красное, подобно пламени, уверенной поступью рассекает глухую тьму дворцовых коридоров. Золотистый узор халата, тканый пояс и красная эмблема с белым орлом переливаются в свете свечей. Это его дворец, его дом. Радовиду до боли знаком каждый коридор и каждая комната, но почему-то даже здесь, в родных стенах, холод безжалостно кусает его руки и спину. Король знает причину. Это болезненное чувство появилось два месяца назад. Два месяца назад Радовид похоронил мать. Но это горе он обязан запереть внутри себя, ибо дела королевства превосходят утрату даже самого любимого человека. Так положено у правителей. Так правильно.

Король не сбавляет шаг. Да, он стойкий, могучий, необоримый. Достоинство, непреклонность, непоколебимая вера в свои силы – всё это помогает ему не потерять себя. Каждый в этом дворце был готов уловить настрой Его Величества, молниеносно прочитать его расположение духа. Завидев Радовида, слуги торопливо прижались к каменным стенам и покорно опустили головы долу, не смея встать у Орла на пути или даже ненароком взглянуть на него. До чего же сильно обитатели дворца боятся столкнуться с королём взглядом и не выдержать его.     

Радовид не обратил на слуг внимания. Многие думают, как хорошо ему в этой жизни властвовать, как всё в ней слушается его воли и покоряется его замыслам. Наивные! Если бы править страной было так просто!       

Однажды он вычитал из «Диалогов о природе магии»: «Магия – это терпение, тонкость, интеллект, рассудительность, выдержка, а также покорное, но спокойное приятие поражений и неудач». В чём-то похоже на политику. Лишь последняя часть фразы вызывает недоумение. Как это понимать: «Покорное, но спокойное приятие поражений и неудач»?       

Радовид умеет достигать, бороться, преследовать, а вот смиряться, отпускать - нет. Перестать сражаться – значит сдаться. Значит признать, что ты слаб и беспомощен, верно?

Значит забыть о том, как Филиппа втаптывала в грязь его гордость и самоуважения, в надежде накинуть поводок на королевскую шею?

Отбросить в прошлое дворянские козни вместе с наглостью и своеволием этих родовитых негодяев?       

А как же страшная, несправедливая смерть родителей? Неужто она останется без отмщения?       

Немыслимо.       

Стражники, что прежде сонно околачивались вокруг колонн, за версту почувствовав приближение монарха, молниеносно выпрямились и распахнули перед ним двери зала. Лакей объявил:

- Его Королевское Величество Радовид V!       

Советники, приглашённые законоведы, секретари - все встали и склонили головы в приветственном жесте.       

Молодой король сел во главе стола и окинул присутствующих внимательным взором. Слева расположился герцог Чеслав де Ланек – опрятный старик с золотистой бородкой, елейно-приятным лицом и большими глазами, а рядом с ним – темноволосый граф Родерик Аллейн, как всегда довольно бледный да всё как-то нервно поглаживающий колючую бороду, и чинный подтянутый епископ Третогорский Кириакий, напрочь лишённый каких-либо мужских прикрас на подбородке и над губой. Справа сели: Адалина фон Эбнер – изящная герцогиня с прелестными бойкими бровями, тонкими морщинками и двумя нежными ямочками на щеках; граф Николас фон Эбергейд – огрядный муж с полным лицом и небольшой растительностью над верхней губой; синеокий маркиз Георг ван дер Брудер – самый молодой из советников, с надменным холодным взором, гладкой щетиной и пышными тёмными усами. Отсутствовал глава реданской секретной службы, граф Макс ван Лойвен, который по личному распоряжению короля находился в командировке в Приречье.

Нынешний состав таинников сложился не так давно. Внутри себя Радовид всё ещё нервничал, выискивал злобу, неверность в их глазах, но беспокойство было напрасным. Реданский владыка без всякого сожаления устранил из своего окружения всех, на кого не мог положиться. Одни были казнены, другие – изгнаны. И всем в Редании стало ясно: король изничтожит любого, кто посягнёт на его власть или лишится его доверия. Сидящие в этом зале советники доказали – не словом, а делом – что их сердца принадлежат короне. Но никто из них не имел отношения к магии. Де-юре при короле по-прежнему была советница-чародейка – Филиппа Эйльхарт. Де-юре, да и только.

- Приветствую всех собравшихся. Ну что, начнём, благословясь, - деловито объявил Радовид. – У нас с вами, как всегда, целая кипа вопросов на повестке дня, так что приступим немедленно.

***

- Как вы знаете, - решительно начал король, сложив перед собой руки в замок, - за годы Регентщины феодалами было самовольно захвачено огромное количество земель короны, особенно на приграничных землях. С лёгкой руки некоторых членов Регентского Совета права раздавались тут и там, а кое-где обошлось даже без фарсового разрешения из столицы. Местечковые вассалы возомнили себя корольками и позабыли обо всех своих обязанностях. Они принялись самовольно вершить суд, собирать принадлежащие казне налоги, а один ямурлакский барон даже стал чеканить свою монету. Но пора положить этому конец. Я объявляю пересмотр всех привилегий и намереваюсь вернуть все до единой пяди земли короны, неправомерно у неё захваченные.       

Реданские короли давно славились своей жёсткой политикой централизации власти. Но в годы Регентщины дела у монархии шли из рук вон плохо: крупные феодалы увидели королеву-регентшу, которая не правит, и её сына - короля-мальчишку - на побегушках у какой-то чародейки. Вскоре Редания оказалась на грани феодальной раздробленности. И когда Радовид обрёл всю полноту власти и потребовал повиновения, бароны посчитали, что монарх незаконно посягает на их права и привилегии. Немудрено, что Его Величество был просто в ярости.

- Милостивый король, - выступил Николас фон Эбергейд, - покорнейше прошу Ваше Величество держать нас всех при том количестве льгот и вольностей, при котором Вы нас застали. Нашу шляхту всегда украшал закон и свобода…

- Николас, я клялся свято чтить законы Редании, всячески укреплять королевство и править, исходя из принципов справедливости и милосердия. И вместо того, чтобы сосредоточиться на реформах, я вынужден разгребать итоги бездарной политики Регентского Совета! Знаете, почему я срочно отправил графа ван Лойвена в Приречье? В тех землях редко бывает покой, но сейчас дело стало совсем худо: местные бароны вдруг решили воссоединиться с Понтарией и уже задумали проситься к Фольтесту под крыло. На деревенских сходах и в храмах фольтестовы посланцы выкрикивают бредни про великую Темерию внимающей им черни, а чернь слушает и начинает о чём-то задумываться. Я не настолько чувствителен, чтобы реагировать на взвизги каждого оборванца. В конце концов, разве королевское достоинство и авторитет такие хрупкие? Но и моему терпению приходит конец. Разведка была невнимательна, и ситуация в Приречье оказалась запущена…       

Радовид напряжённо склонил голову и сжал кулаки. Как он ни старался, а найти достойную замену предыдущему главе секретной службы - Сигизмунду Дийкстре - ему всё никак не удавалось. Он был поистине великим шефом: мог видеть, что творится в Ринде или Гелиболе, не выходя с алькова, и сразу бы выявил всех потенциальных мятежников и сепаратистов ещё до сговора. Да что там мятежников! Дийкстра бы уже давно выяснил, кто стоит за убийством Визимира!

Когда-то у маленького королевича слегка дрожали коленки и прокатывался холодок по спине в присутствии огромного графа, но за партией в шахматы Радя с неизменной настойчивостью допытывал архишпика об интересных историях со службы и всё норовил как-нибудь из мальчишеского любопытства увязаться за ним в форт Дракенборг (и при каждой такой попытке Дийкстра любезно отдавал мальчика в объятия Филиппы). Уже в те годы он прекрасно понимал, как важен отцу этот тринадцатипудовый боров с сонным взором. Так же важен, как и одна треклятая сова, с которой архишпик каким-то таинственным образом умудрился связаться чувствами. Н-да…Радовид необычайно сожалел, что столь умного, трудолюбивого и бесконечно преданного Редании человека больше нет при его дворе.       

Король тяжело выдохнул и сердито возобновил свою речь, оборванную на запятой:

- … и наконец-то, как мне донесли, получилось-таки с грехом пополам усмирить приреченцев. Но получилось-то у них, как в пословице: «Не баба убила лося, а так удалося». Бардак! Если мы не хотим десятки таких вот приречий во главе с баронами, то следует немедленно принять указ о возврате королевских земель, отменить незаконные привилегии и восстановить прежние вассально-сюзеренные отношения!

- Ваше Величество… - герцог де Ланек нервно запнулся, - Ваше Величество, если указ будет принят, наверняка случится баронское восстание, и тогда…

- И тогда оно будет жестоко подавлено. Баронские феоды - конфискованы, а сами они - казнены, либо же ослеплены.

- В народе Вас уже прозвали Свирепым, - заметила Адалина фон Эбнер.

- Не самое плохое прозвище. А неужто лучше, чтобы я сквозь пальцы глядеть на хапуг, сепаратистов и прочих негодяев, взявших себе много воли? Да, я без сожалений расправлюсь с ними самым решительным образом!       

В разговор вступил епископ Кириакий.

- У мятежников тоже есть свои солдаты, а наша армия, как Вы неоднократно подчёркивали, уже давно требует реформы. Недостаток снабжения, устаревшее вооружение…

- Быть может, стоит принять рыцарей Пылающей Розы в королевскую гвардию? – предложил граф фон Эбергейд. - А что, короне их служба важнее, чем Иерарху!       

Кириакий кашлянул в ладонь и продолжил свою мысль:

- Никто не сомневается в силе Вашего железного кулака, сир. Но можно поступить более деликатно, и, прежде чем восстанавливать на тех землях Ваши сюзеренские права, сперва стоит что-то предложить феодалам. Расходы на подавление бунта обойдутся казне куда дороже…

Радовид задумчиво наклонил голову, размышляя над предложением, и наконец согласился.

- Хорошо. Может быть, ты и прав. Тогда взамен я снижу налоговое бремя, например, установлю предельный размер взимаемого рельефа¹. Бароны давно уже жалуются, что каждый новый король клянётся собирать справедливый рельеф, а на деле монархи определяли его по своему усмотрению. Но, подчёркиваю, что в случае неуплаты, я по-прежнему сохраняю за собой право конфисковать все владения феодала.

- Предлагаю также раздать недовольным денежные субсидии, - откликнулась Адалина фон Эбнер. – Это позволит отколоть от бунтовщиков немало крупных магнатов.

- Истинно дипломатичное предложение, герцогиня, - вмешался граф фон Эбергейд. – Всё-таки недаром Вы заняли своё место в Совете. До Вас этой великой чести, тоже вполне заслуженно, удостаивалась лишь одна женщина - Филиппа Эйль…

- Я подумаю, Адалина, - прервал графа Радовид. - В казне сейчас не так много свободных средств, хотя, безусловно, такая мера была бы эффективной. Есть ещё предложения?

- Может, стоит немного ослабить гнёт феодального лесного права? – спросил маркиз ван дер Брудер. - Это вызовет много восторгов среди баронов.

- Ну, позвольте, Георг, - возмутился граф Чеслав де Ланек, - леса — это священные заповедники королей! Источники высочайшего наслаждения! Где ещё Его Величество может отдохнуть от двора и подышать свободно²? К тому же бесконтрольная баронская охота приведёт к уничтожению разнообразия животного мира Редании. Грозность санкций за нарушение норм лесного права вполне оправдывает себя!

Король кивнул и добавил:

- А благодаря крупным штрафам, налагаемым на нарушителей законов о лесе, от королевских заповедников поступает 9,8 % доходов королевской казны.

- Под королевские заповедники изъяты огромные территории, и там запрещено охотиться едва ли не всем реданцам, - резко возразил Брудер, однако, заметив суровый взгляд короля, поспешил несколько сменить тон и продолжить уже более осторожно: – Видите ли… со стороны королевских чиновников и судей происходит очень много злоупотреблений. Сотни людей подвергаются серьёзным наказаниям даже за незначительные проступки… Я же не предлагаю ограничить площадь королевских лесов, нет! Я лишь указываю на возможность расширения права подданных на пользование лесными ресурсами. Уж поверьте, это точно поможет успокоить бунтовщиков.

- Хм…Пожалуй, Вы правы. Ход не из глупых. Я и впрямь мог бы ввести некоторые послабления в отношении охоты в королевских лесах: баронам будет выдано особое разрешение и расширен список животных, на которых им можно будет охотиться. Также стоит учредить специальные комиссии из местных рыцарей для расследования злоупотреблений королевских судей и других чиновников в сфере лесного права, - закончил король и задумчиво постучал пальцами по столу. – Ещё идеи? Нет? Хорошо, тогда давайте немедленно разработаем проекты всех необходимых указов. Если появятся ещё какие-то мысли – не стесняйтесь ими поделиться. И, да, если вы с чем-то не согласны, то я всегда вас выслушаю.       

Маркиз ван дер Брудер про себя усмехнулся. Да, поначалу советники позволяли себе смело высказывать своё мнение, не заботясь о том, противоречит ли оно мнению короля. Но вскоре Его Величеству, видать, надоело, что дворяне выходят за пределы должного повиновения, и он так их припугнул, что навсегда отбил охоту к подобным покушениям. Если уж кто и решался высказаться наперекор, то подбирал слова с особым тщанием. «Ты теперь навеки боишься измены и недобрых взглядов, - размышлял про себя Георг. - Боишься потерять контроль над ситуацией, уступить хоть толику власти, которую ты выгрыз зубами. Жаль, ты не понимаешь, что седок не превратится в лошадь, если немного ослабит поводья».

- Панство немного стушевалось, Ваша милость, - любезно отозвался герцог де Ланек, потирая свою золотистую бородку. – В былые времена дела такого рода разрешались, будучи в шпорах и сидя на конях. Теперь так делать нельзя – на реданских землях за годы смуты и так было пролито много крови, и баронское восстание нам ни к чему. Так что нужно найти как можно больше мирных способов урезонить этих сынов бунта, а это дело так с наскоку и не разрешишь. Хотя, быть может, кто-то из присутствующих просто сочувствует восставшим? Или уже успел присоединиться к магнатскому заговору? – закончил герцог на шутливой ноте и выгнул брови.

- Ну, говори, как на духу, у кого рыло в пуху? – весело воскликнул Николас фон Эбергейд и театрально стукнул кулаком по столу.

- Вечный Огонь, а ведь правда, сколько уж за последние месяцы было выявлено предателей из самого ближнего круга! – воскликнул граф Родерик Аллейн, обведя взглядом всех присутствующих. – Даже герцог Нитерт, глава Регентского Совета, и тот без головы остался! А отчего же госпожи Эйльхарт давно не видать?

- Могли бы быть и пооригинальнее! – с раздражением промолвил Радовид. – Такой же вопрос задаёт мне каждый, кто справляется про моих советников. Я уже подумываю учредить медаль для первого, кто, войдя сюда, не изумится: «Отчего же не видать госпожи Эйльхарт?». И я даже знаю, какой вопрос вертится у Вас на языке: «Неужто Жемчужина Третогорского двора позволила заточить себя в двимеритовые кандалы и бросить в темницу?».

- Да коли она была изгнана с роли придворной советницы – так значит есть, за что, - угодливо залепетал граф Аллейн. – Не сомневаюсь в справедливости Вашей Милости. Эйльхарт, конечно, была эффективна на своём посту и при Вашем отце, и в годы Регентщины, впрочем, она вязала на себя слишком много, и притом не по праву…Поэтому, очень счастлив, что Вы обрели всю полноту власти, благодаря своему уму…

- Родерик, Вы здесь не за тем, чтобы петь мне дифирамбы, - резко прервал его король. И хотя знаки подобострастия испокон веков были надлежащей данью королям, Радовид презирал подобное подхалимство. – Главное, Вы сами на посту советника делайте свою работу, как следует, и довольно с Вас.       

Родерик Аллейн кротко согласился и заверил, что все свои силы он отдаёт во благо Редании. Когда Его Величество предложил ему должность в Совете, разве ж он мог отказаться от такой великой милости? Но с тех пор в обществе короля граф чувствовал себя, словно в клетке со львом. Лев вежлив и сдержан, но по нему видно, что он думает об обеде. Может поэтому распоряжения короля выполняются немедленно и очень старательно? Сам-то Радовид считает это вполне естественным.

- Я лишь отмечу, - продолжил монарх, - что поступки госпожи Эйльхарт, пусть даже эффективные, всегда выстроены таким образом, чтобы ввести вас в заблуждение и отвлечь внимание. Но именно в них и кроется ключ к раскрытию её истинных замыслов.       

Когда-то вокруг юного короля было много людей, называвших себя его друзьями, а на деле пользовавшихся его королевским титулом ради осуществления своих собственных планов, и первой из них была Филиппа Эйльхарт. Нельзя не признать, что чародейка не жалела ни трудов, ни затрат, чтобы в условиях многолетней смуты сохранить Реданию для своего подопечного. Она вела расчётливую и хитрую политику, и в этом было её величие. Но ни для кого не секрет, насколько для Филиппы было важнее собственное могущество и влияние, чем интересы мальчика.       

Вторым человеком, которому была доверена судьба малолетнего короля, был герцог Нитерт. Но то, что было сказано о Филиппе, относится к нему в ещё большей степени: дарованные полномочия главы Регентского Совета он использовал в личных целях, правда с тем уточнением, что они не имели такого вселенского размаха, как у Эйльхарт. Герцог давно являлся скрытым сторонником и шпионом Эмгыра вар Эмрейса, а потому главным образом был озабочен тем, как сохранить за собой регентские права, разбазаривая в пользу себя и своих друзей владения короля, и как при этом не дать Филиппе повода для публичного разоблачения, отчего он часто действовал по её указанию. Нитерт никогда не заботился о Радовиде, но, по меньшей мере, ни разу не обижал ни его, ни королеву. Тем не менее, на исходе правления Совета, герцог был уличён в измене, так и не поняв, кто именно сдал его королю.       

Не было числа союзам, распрям и интригам, царившим на протяжении Регентщины. В них участвовали как видные дворяне, входившие в Регентский Совет, так и второстепенные фигуры, примыкавшие то к одной, то к другой партии. Большинство не ожидало ничего полезного для себя от безвластных наследника и его матери, а потому были настроены к ним враждебно и высокомерно. Радовид и Гедвига годами терпели неприкрытую нужду и унижения. Но уже в то время юный король решил доказать, что он не безмолвный трофей в руках зажравшихся аристократов.       

Чеслав де Ланек часто припоминал одну историю, которую ему рассказывали другие дворяне: граф фон Тессин принялся упрекать болеющую королеву Гедвигу в слабости и безволии: дескать, по её невниманию хамы разворовывают земли и надиктовывают указы, а она даже не пытается приструнить их или хотя бы помочь неким неравнодушным печальникам вроде него побороть смутьянов. Четырнадцатилетний Радовид не выдержал: какой-то негодяй смеет осыпать бранью его мать – королеву! Юный король бросился на графа, хлестанул его по щеке и попытался выкрутить руки. Стража насилу оттащила Радовида от фон Тессина, а когда король яростно потребовал казнить мерзавца, Филиппа Эйльхарт уклончиво пообещала, что крайние меры излишни и она сама как-нибудь уладит это недоразумение. И хотя Орлёнок до поры не мог сам расправиться со своими обидчиками и обидчиками матери, он уже явил свою царственную натуру. Де Ланек к этому, обыкновенно, добавлял: «Если правда, что ещё в юные годы этот мальчик был игрушкой в руках тех самых сил, над которыми он позднее, возмужав, стал властвовать и которые видит насквозь, то значит ещё в те годы он был предназначен для великого правления».

Вдруг за дверью зала послышался шум и началась какая-то сутолока. Донеслись рассерженные женские причитания: «Вы как вырядились?! Я заставлю вас этими подолами оттирать каждую грязюку во дворце! А ну прочь с глаз моих, немедленно переоденьтесь!». Радовид жестом приказал помощнику секретаря отворить дверь и проведать, что случилось. Оказалось, что это камеристка Марта разругалась на горничных. Завидев распахнутые двери, она необычайно смутилась и размашистым движением руки приказала двум смешливым девицам пойти прочь. Служанки, разодетые в длиннющие юбки с красными, жёлтыми и чёрными полосами, под которыми, вестимо, был ещё пяток подъюбников для пышности, весело завиляли бёдрами, как бы невзначай поправили цветы в волосах и бросили кокетливый взгляд в сторону короля.

- Марта, зайди, - приказал король. – Что стряслось?

- Простите, Ваше Величество, - виновато залепетала камеристка, притворяя за собой двери. – Горничные опять нарядились в белые расшитые рубашки и андараки из полосатой домотканины…

- Ах, кажется, такое на праздники носят зажиточные реданские крестьянски, - промолвила, улыбаясь, Адалина фон Эбнер.

- Да, но для уборки во дворце это никуда не годится… - устало отмахнулась Марта.

- Марточка, так весна же! Любовь! – весело промолвил герцог де Ланек, всплеснув руками. – Девушки, поди, перед ухажерами павами ходят!

- Ухажерами? Вечный Огонь с Вами! Там такое дело, что и сказать стыдно, ох…

- Марта, украсть – стыдно, а сказать ничего не стыдно! – дельно подметил ван дер Брудер. - У нас ведь тоже амуры витают: граф Аллейн который час не спускает восхищённых глаз с герцогини фон Эбнер.

- Георг, право слово, уж лучше молчите! – и бедный пан Родерик весь раскраснелся от смущения, на что Адалина одарила его нежным пытливым взором.

За Брудером снова подхватил де Ланек:

- Да-да, Адалиночка, граф Родерик наблюдает за Вами семь месяцев с тех пор, как Вы овдовели, и считает, что Вы его достойны. Ха-ха, ладно-ладно, молчу, только не ешьте меня, милсдарь Аллейн, - старый герцог всё продолжал посмеиваться, а вместе с ним улыбки расцвели на губах у всех собравшихся.

Даже у Его Величества, такого прежде холодного и отчуждённого, засиял трогательный блеск в глазах, а сам он совсем по-доброму заметил, что сегодня вместе с отрадными лучами мартовского солнца горничные принесли во дворец весну.       

На это Николас фон Эбнер вспомнил подходящие строки:

- А сегодня — сегодня весна золотая,

Вся в цветах, и в мое заглянула окно,

И забилось усталое сердце, страдая,

Что так бедно за этим окном и темно³.

- Хорошенькое стихотворение! Ну, прямо не заседание Совета, а кружок ценителей всего прекрасного! – воскликнул епископ Кириакий и привёл несколько строк из Писания о красоте творения мира.

- Марточка, голубушка, не осталось ли лимонного или мятного сиропчика на кухне? – приветливо затараторил Чеслав де Ланек. - Горло сушит. У вас-то запасы, известно, казённые, но ладно уж, не обопьём сильно Его Величество. Правда, Ваша милость? Ну, можно, слава Пламени. Марточка, попросите девушек, пусть справятся о сиропе. Хорошо для сердца, желудка, жажду утоляет, ободряет дух! А ежели нету, так и лимонная вода сгодится, только кипяточку пусть плеснут, чтоб покруче. Тоже желудок к обеду подготовит…даст Пламя, мы успеем до него закончить, ха-ха.       

Марта красноречиво закатила глаза, но пообещала, что пошлёт на кухню горничную.

- Марта, а, может, найдётся чего покрепче? – загадочно улыбнулся Брудер. – Пивали мы уже порядком вашу лимонную воду, плавали – знаем.

- Как бы Вы сами прямо на заседании не поплыли, если я велю угостить вас запасами из Третогорских погребов, - заметил Радовид и тут же добавил: - И да, предвосхищая закравшиеся надежды – нет, всё это только после Совета. А ты ступай, Марта, возвращайся к делам.

Камеристка про себя облегчённо выдохнула, коротко поклонилась и поспешно вышла из зала.

- Ваше Величество, ну тут Вы правы, - сказал Николас. – Нашу родненькую травяную водочку лучше пить, так сказать, в более приятной обстановке. Она, между прочим, тоже сгодится под жирную мясную закуску перед обедом. Хорошая, пряная, но до чего ж ядрёная. Свирепая, если быть точнее. Но Вам-то, поди, такая была бы по душе ⁴ ?

- Пробовал её, - усмехнулся король. – Верно говорите, что свирепая – с ног валит, глазом не моргнёшь. Но я, знаете ли, не большой знаток и ценитель такого крепкого спиртного.

- Прекрасно Вас понимаю, - откликнулась Адалина фон Эбнер. – Уж лучше отведать хорошего вина. Мне жаль, что у реданского винограда так мало шансов вызреть, поэтому все наши взоры обращены на туссентское и боклерское. Но, знаете, как нынче дорого его продают? Если в Меттине туссентское вино стоит чуть дороже пива, то в Вызиме – уже в 5 раза дороже, в Новиграде – в 14 раз, в Понт Ванисе – в 19 раз!

- А знаете, Адалина, что большинство простых реданцев с презрением относится к этой «кислятине»? – спросил Георг ван дер Брудер.

- Конечно, ведь доступное им вино другим словом и не назовёшь.

- Не только поэтому. Если б вы знали, до чего хороши наши реданские пиво и медовуха. Советую Вам не быть консервативной, ибо уже мало кто почитает пиво за напиток бедняков. Реданский лагер – это добрый, престижный сорт. А вот вам рецепт изысканной медовухи, которую подают только при моём поместье: 4,5 кг мёда, 18,2 литра воды и 0,45 кг хмеля. Из трав и пряностей следует добавить перец, гвоздику и корицу...⁵

- Только при Вашем поместье подают? – ехидно заметил епископ Кириакий. – Интересно-интересно…

- Интересно, что же Вы считаете интересным, Ваше Преосвященство?

- Ваши кухарки, или кто там у вас занимается пиво- и мёдоварением, воспользовались, так сказать, интеллектуальными наработками из моей третогорской резиденции.

- Ложь и провокация, - огрызнулся Брудер. – Я, конечно, понимаю, что монастырские и епископские пивоварни, будто бы, впереди всех, дескать, у вас и технологии лучше, и хозяйство крепче, и фантазии на новые сорта хватает, но, знаете ли, не вы одни семь пядей во лбу ⁶.

Радовид расслаблено откинулся в кресле и сложил руки на животе.

- Я как-то пробовал монастырский эль из пшеницы и ячменя – право слово, такое и к королевскому столу подать не грех. Ваше Преосвященство, - обратился к епископу король, - я слышал, что недавно в Мурривеле вспыхнули две таверны, принадлежащие обители святого Ансельма. Интересно, кто подпальщик?

- Вестимо кто – городские пивовары, они же ненавидят нашу братию, - и епископ злобно фыркнул. – Но уж скоро судебное разбирательство, а в тюрьме-то из них всю дурь выбьют!

- А как, простите, всё это пивоварение соотносится с идеологией? – поинтересовался Родерик Аллейн. – Разве святые подвижники не учат, что монахам следует пить только воду, в лучшем случае подкрашенную вином, и молоко? А не должны ли клирики осуждать питьё пива в народе?

- В теории, - улыбнулся епископ. – На практике так поступают совсем уж ярые аскеты. Подумайте, как сложно простому населению достать чистую воду, тем более, если она то цветёт, то мутится от дождей. К тому же горячий напиток, настоянный на лечебных травах и сдобренный пряностями, помогает при простуде и болезнях желудка. По правде говоря, градусов в нём так мало, что им легче наесться, чем напиться.

- Это верно, но как же двойной эль, сваренный не на воде, а на готовом эле? Там-то градус куда выше! - возмутился Радовид. – Вы знаете, как из-за ценителей такого эля страдает общественный порядок? Мой отец, Визимир, провёл в Третогоре под влиянием знаменитого монаха Дунстана серьёзную кампанию по борьбе с пьянством: большинство пивных в столице было закрыто, а в окрестных деревнях оставили не больше одной. Также было ограничено время продажи спиртного ⁷.

- Может быть поэтому приезжим в Третогоре, обычно, не очень-то интересно? – заметил граф Николас фон Эбергейд и лукаво ухмыльнулся.

- Зато в Третогоре весьма безопасно, и это дорогого стоит, - твёрдо ответил король. - Сам Дунстан в своих проповедях также боролся за трезвенность ума. И всегда с осуждением относился к тому, что монастырские и епископские дворы держат таверны. Помнится, другой подвижник – Бонифаций Новиградский - сильно жаловался на пьянство среди священников . А как насчёт Иерарха, епископ? Он-то уж наверняка такого же мнения, как и эти два святых мужа ⁸ ?

Епископ Кириакий покраснел до ушей, причём настолько, что стал едва отличим от кубков с пряным гранатовым сиропом, который в эту минуту внесла в зал горничная. За дверьми вдруг послышался сладкий всхрап одного из стражников. Уголки губ короля едва уловимо дрогнули, прежде чем он успел сдержать улыбку.

Кириакий скрипнул зубами и ответил, заунывно растягивая гласные:

- Конечно же, Его Святейшество всячески осуждает пьянство и всегда поощряет умеренность и высокую мораль среди паствы. К слову, им составлены более строгие правила епитимьи за подобный грех…Кстати, о грехах, морали и нравственности…Его Святейшество хотел бы направить цензоров в Оксенфуртскую Академию: ничего такого, просто провести каталогизацию книг, изучить определенные труды на предмет нежелательного, порочного содержания...       

Радовид жестом прервал епископа.

- А что, внутри Церкви все проблемы уже решены?

- Понимаете…Существует общецерковный список запретных трудов, чрезвычайно вредных для неокрепших умов. Но Иерарх не собирается препятствовать образованию! Философия? Пожалуйста! Астрономия? Запросто! Пускай студенты познают чудо сотворения. Плутовские и похабные романчики? Вечному Огню от них никакого вреда! История? Учительница мира! Но вот магия. Магия — это же совсем другое дело. Скажем, гримуары, посвящённые тёмному колдовству… В не тех руках это может привести к большой беде. Ректор не пускает нашу братию на порог, говорит, ежели только сам король прикажет, - епископ умолк и многозначительно посмотрел на Его Величество.

Тот задумчиво покачал головой и сказал:

- Вот что: нет никакой нужды наводить смуту в Академии присутствием церковных лиц. Тем более, как известно, не все клирики столь же благосклонны к перечисленным Вами наукам. Наведут хаос в библиотеке, и мало ли какие важные собрания по невежеству или наущениям пропадут? Начнутся возмущения профессуры, саботаж студентов…И Вы хотите, чтобы за всем этим бедламом стояла моя санкция? Направьте университетскому руководству список с этими самыми гримуарами, и они самостоятельно проведут ревизию. Копию списка оставьте в королевской канцелярии. Для вашего спокойствия я направлю в Академию кого-то из своих наблюдателей, для надёжности. Думаю, так все будут довольны.       

Епископ зашамкал губами:

- Как Вам будет угодно, сир, - произнёс он едва слышно, а про себя подумал: «Ты просто зарвавшийся мальчишка, который счастливым образом вернул власть в свои руки. Но не ново то, что ты начинаешь быть тем, кем были твои предки…Жаль, тебя не научили почитать епископов и Иерарха. Скоро ты поймешь, что, если хранить согласие со служителями Вечного Огня, то всё будет хорошо в твоём королевстве».       

К предложению короля Герцог де Ланек со своей стороны добавил:

- Пускай наблюдатели проследят, чтобы какой-нибудь ковирский агент не спровоцировал беспорядков. При Тиссеновом дворе уже давно пыжатся, как бы опорочить нашу Академию!

- Напрасно хаете, Чеслав, - возразил граф фон Эбергейд. - Ковир - богатая страна, край высокой культуры и достойного образования, так что нашей сторонушке есть, чему поучиться.

- Нам-то, с нашей жемчужиной – Оксенфуртской Академией – ещё и учиться у ковирцев?! – не выдержал де Ланек. – Способная молодёжь со всего Континента направляется в Реданию, а кто из вас, милостивые господа, слыхал про какой-то задрипанный университет из Лан Экстера?

- Ковир, так сказать, прямая линия. А у нас, что ни возьми, – всё зигзагами. Хотя у Фольтеста, поди, и вовсе одни загогулины.

- Я не вполне понимаю Вашу геометрию, Николас, - нервно ответил Чеслав, откинувшись к спинке стула и слегка запрокинув голову. – Уж потрудитесь объяснить как-нибудь попонятнее.

- Ну как же… ну послушайте, это же так ясно…- взволнованно затараторил тот. – У Тиссена в вотчине всё ладно и мирно. И торговать, скажем, спокойно можно, и по улицам ходить приятно. Вообразите, ковирские ремесленники зарабатывают в четыре раза больше их коллег из Редании и Темерии. Государство поощряет гильдии, рынок свободен. Вы в ответ скажете, что Редания – житница Севера, что нашим коневодам нет равных и что Оксенфурт притягивает к себе учёных, а, значит, и инновации. Но у нас не хватает мануфактур, наши товары слабо конкурируют с заграничными, так что такими темпами ремесленники останутся без работы. А вспомните хоть про бюрократию: сколько бумаг, требований…

- Правильно, так и должны поступать в порядочных странах, а не устраивать кавардак. Да и кто они, эти повисские мыши, без нашего зерна? Право слово, меня возмущает Ваше лакейство! Сразу видно, что Ваш отец был всего лишь егерем! – вновь разгорячился де Ланек.

- Я б Вам советовал не забываться! Мой родитель спас жизнь королю Визимиру, отцу Его Величества! А много ли пользы стране принёс Ваш родовитый папаша - известный на всю Реданию кутила? – воскликнул фон Эбергейд и даже выскочил из-за стола, грозясь кулаком.       

Но тут вмешался король:

- Помолчите-ка оба! – строго прикрикнул он на советников. – По реданскому закону наличие титула упраздняет любые споры о происхождении, так что прекратите выдвигать один род перед другим. Чеслав! Бросьте неумные крики! Мир изменился больше нас самих, и Редания за ним не поспевает! А в такое рыхлое время нужна прочная стратегия, поэтому ковирский пример может пойти нам на пользу. Николас! А Вы упускаете из виду много важных деталей. Скажем, тот факт, что нейтральный Ковир не участвовал во Второй Северной войне, а, напротив, неплохо на ней подзаработал. Держите это в уме, когда в очередной раз задумаетесь о благосостоянии тамошнего люда. И не беспокойтесь: мы скоро перейдём к вопросам нашей экономики и подробно обсудим проблемы рынка и претензии гильдий. А что до спокойствия и мира… Вы бы мне ещё пряничный Туссент в пример привёли! К тому же, разве не тем самым спокойствием в вотчине занят мой ум? Не согласился ли я сдержать аппетиты баронов мирными средствами? Посмотрите, легисты уже полчаса ловят мух из-за наших бесед! Так что давайте наконец вернёмся к разработке указов.

***

Когда проекты указов были составлены, возникла небольшая передышка.

- Николас, - обратился король к фон Эбегейду,- я смотрю, Ваше хорошее настроение скитается где-то в Туссенте и не собирается возвращаться.

- Мрачная нынче погодка. Воздух душный, небо серое, - пробурчал граф, – и как только Вы не задохнулись в этом столичном мареве? Видит Пламя, в Блавикене сейчас свежо, ясно, а вода блестит и мерцает на солнышке. Да-да, не премину заметить, что из нашего Хантингтонского поместья открывается необыкновенный вид на залив Параксены.

Его Величество усмехнулся.

- Вот Вы сидите в своём Блавикене и не знаете, что со дня на день над Третогором в полную силу засияет мартовское солнце, а на небе не будет ни облачка. Солнце у нас в столице не самый частый гость, оттого его особенно ждут и ценят. Все третогорцы, от мала до велика, высыпают на улицу, выносят перед дверьми лавочки да сидят-нежатся под тёплыми лучами. И так каждую весну. Любопытное зрелище, даже в чём-то…трогательное. А задержись Вы у нас подольше, увидите, как искрится водная гладь реки Модли и как близ Третогора цветут пёстрые поля тюльпанов. Мне по душе фиолетовые – они символизируют королевскую власть.

- А ещё - верность, - зазвучал мелодичный голос Адалины фон Эбнер. –В том числе, верность королю, но не только…Эти цветы означают верность дорогому человеку, искреннюю привязанность и любовь, которая никогда не перестаёт. Так что, уважаемое панство, если хотите выказать почтение Его Величеству или же пообещать вечное служение вашим супругам, смело преподносите им фиолетовые тюльпаны!

- Адалина, я велю засеять все поля вокруг моего поместья этими тюльпанами и буду посылать их Вам в подарок по букетику в день! Ах, это, кажется, мечта любой женщины! – воскликнул Родерик Аллейн, и его поникшее лицо аж просветлело.

- Напрасно, Родерик, берёте на себя такой труд, - мягко, но решительно отозвалась Адалина. – Но если у вас найдется редкая этнографическая статья Брендона Оксенфуртского «О происхождении нильфгаардцев», «Historia magistra vitae est» профессора Эдария или считающийся утерянным десятый томик поэзии Сюзанны фон Эбнер, то пришлите их в моё имение в Гелиболе, можно даже по одному в день. Моей библиотеке очень не хватает этих экземпляров.

- Однако… - усмехнулся Брудер. – Не любы нынче дамам цветы.

- Странно, должно быть, ожидать иного ответа от такой образованной милсдарыни… - сконфуженно затараторил граф Аллейн.       

Король кивнул и сказал:

- И владелицы самой большой частной библиотеки на всём Севере. Вот так, граф, не стоит сводить к банальному упрощению. Особенно, если дело касается дам. А что до фиолетовых тюльпанов, Адалина, то благодарю за дельное замечание, - Радовид задумчиво улыбнулся, слегка потирая подбородок. – Буду иметь в виду.       

Родерик утёр платком вспотевшее лицо и украдкой принялся отбивать такт ногой, искоса поглядывая на дверь в надежде, что скоро объявят перерыв на обед, а ещё лучше – что заседание закончится пораньше. В это время инициативу вновь перехватил Николас.

- Сир, а что до Туссента… - весело заметил фон Эбергейд. - Помните, я намедни говорил, что еду туда к жене, дочери и зятю?

- Очень рад, - ответил король и, не отрывая взгляд от указа, жестом подозвал секретаря.

– И скоро ли? - На той неделе. Пока семья гуляет по Боклеру, остывая после недавних свадебных гуляний, я работаю, не покладая рук: весь в цифрах, бумагах - качаюсь на них, будто на качелях. А моя жена Кларисса такая утончённая, мягкая, мечтательная…

- Словом, от тюльпанов бы не отказалась? – заметил маркиз ван дер Брудер и искоса поглядел на герцогиню фон Эбнер, на что сидевшая неподалёку девушка-легистка залилась тихим смехом.

- Да, Вы, конечно, правы, Георг, впрочем, она и сама как цветок… - протяжно пропел Николас, окинув всю залу рассеянным взором. - Женственность, цветущая женственность наших реданок переживёт все невзгоды, ибо она сильнее любой смуты и политической склоки…

- Вот опять он о своей жене…в прошлый раз только и было речи, что о ней, - шепнул секретарь Яков Радовиду, забирая у короля проекты указов для редактуры.

- Ах, панство, не утомляйте заседающих семейными историями, - перебил притомившийся епископ Кириакий. – А ежели так хочется поговорить о женщинах, то, быть может, лучше обратимся к нашей династии? Не пора ли подумать, кто станет новой реданской королевой?

- Кажется, мы не планировали обсуждать королевский марьяж… - заметил Николас фон Эбергейд, расстроенный даже не столько тем, что так скоро прервали его оду супружнице, сколько болезненностью темы для него лично.

- Я согласна с Его Преосвященством, - вступилась Адалина. - Замалчивание и откладывание этого вопроса в долгий ящик не решит проблему престолонаследования. Проблема есть, и проблема эта очень серьёзная. Если король позволит, мы могли бы на время оставить прочие пункты сегодняшней повестки и хотя бы часть нашего времени уделить реданской монархине. Уверяю, панство, без удачного брака мы далеко не уедем.       

Радовид пытливо поглядел на герцогиню, подперев указательным пальцем щёку.

- Я собирался обсудить вопросы бюджетной политики и налогообложения, но…ладно. Вернёмся к ним позже. Вам, я вижу, есть, что сказать, Адалина? Тогда начинайте.

Герцогиня фон Эбнер довольно кивнула.

- Благодарю, сир. Предыдущее туманное и шаткое положение легитимного наследования длилось беспрецедентно долго. А теперь мы вновь рискуем увидеть на троне десятиюродных выскочек из побочных ветвей. В лучше случае. В худшем – какого-нибудь безродного хама, лжеправителя, самозванца или ниоткуда взявшегося бастарда, а то и вовсе короля чужой страны. До сих пор лишь одна семья наследует престол, так повелось от самого Самбука.

- Да уж! На этой семье держится вся Редания и двор наш, в частности! – проворно вставил Чеслав де Ланек. – Ежели царственная фамилия переживает негоду, то и кругом начинает твориться полный бардак! Заметьте, как грустно стало во дворце за последнее время. Я как, знаете ли, зашёл сегодня поутру в тронный зал и подумал: до чего же мрачно и бледно в этих стенах! Всё в упадке! Давно ли обновки во дворец привозили? А кто позаботится о цветнике покойной королевы? Про балы и приёмы я и вовсе помалкиваю…А ведь для монарха такие светские забавы очень и очень важны!

- Помилуйте, эка важность: пустое верчение и ловля самого себя за хвост, ещё и приправленные нудными разговорами! – отмахнулся Радовид. – Да и не до балов мне.

- Светлейший король, ну зачем же Вы себя так выхолостили? В Ваши-то молодые годы только о балах да праздниках думать! – грустно протянул Чеслав. - Помните, бывало, дворец утопал в свежих цветах и пёстрых лентах к Беллетэйну? А дивный зимний маскарад лет пять назад? А как во внутреннем дворике не умолкала музыка и всегда слышалось чудесное пение… Знаете, что перво-наперво сделала моя Магда, когда в 18 лет переступила порог моего поместья? Надела на кухарей белые колпаки – это раз! Постель мне добрую устроила – с наволочками, простынями – это два! Посуду приличную завела – три! И цветник облагородила – четыре! И вот, что любопытно: неважно, богатый ли это дом или плохенькая деревенская лачужка – если в доме есть женщина, то вы обязательно увидите в палисаднике цветы. А если нет – будут одни лопухи. Руки бойкой жёночки даже лужу могут превратить в голубое стекло; даже камни у неё запоют да распустятся - уж поверьте старику, 30 лет женатому!

- Охотно верю. Быть может, я не меньше Вашего хотел бы вернуть к жизни третогорский дворец, но в королевском браке это дело, увы, второстепенное. Конечно, хорошо, когда жена заботливая, внимательная, когда жизнь душа в душу…но заранее угадать не получится. Зря что ли говорят: «Жениться по любви не может ни один король»? - Радовид задумчиво покачал головой, сомкнув отяжелелые веки. – Ладно, это я так, немного увлёкся. Династия и впрямь под угрозой. Какие у нас варианты? Кого посоветуете брать в жёны?

Адалина сложила руки в замок и деловито начала:

- Подумать только: не сорвись помолвка с цинтрийской княжной Цириллой, когда Вам было 9 лет – и у нас не было бы сейчас никаких сложностей! Но это дела прошлого, давайте приветствовать время сегодняшнего дня. Обратимся к ближайшим соседям. Старшие сёстры Танкреда Тиссена – Гудемунда и Хелоиза – уже давно замужем. Дочь Фольтеста Темерского, Адда, пока что ходит в принцессах, ну и...получается, это наш единственный вариант. Насколько мне известно, ни у Мэвы, ни у Демавенда, ни у Хенсельта дочерей нет.

- Принцесса Адда, да? – пробормотал герцог де Ланек, а потом вдруг решительно начал, без обиняков: - Панство, скажу прямо: я считаю её дурной партией. Этой девице хорошо за тридцать, но никто не берёт её в жены. Знаете, почему? Потому что никто не хочет связываться с этим скандальным двором после позорной связи Фольтеста с родной сестрой, чем он смертельно обидел короля Визимира и нашу несчастную благочестивую Далимиру! Так вот эта Адда: дитя инцеста, стрыга. Да, да, в 14 лет проклятье сняли, но кто сказал, что она полностью здорова? А ещё принцесса - избалованная нахалка и редкостная вертушка. Делает, что хочет, чихает на дворцовые правила и никого слушает!       

Радовиду стало очень интересно. Ему захотелось своими глазами увидеть ту, которую отвергают и которая носит за собой дурную славу. Эту странную принцессу, которая так сильно выбивается из обычной дворцовой серости.

- И откуда же Вам столько известно о характере Адды? – полюбопытствовал Радовид. – Уж не из придворных ли сплетен? Сомнительный источник и часто полный лжи и полуправды. Обо мне тоже много чего болтают, ну и что же?

- Мои источники не чужие люди при дворе Фольтеста. Из Вызимского дворца виднее. Не будет Вам счастья с принцессой Аддой, уж поверьте!

- Впервые за это утро согласен с Чеславом! – весело засуетился Николас. – А счастье королевской династии будет тогда, когда наш милостивый король женится на реданской дворянке! Жаль, конечно, что милая моя Даниэла уже замужем, а ведь Вы с ней, сир, так крепко дружили в детстве…       

На этой фразе Радовид поморщился. Он впервые за долгое время вспомнил о ней: её белые кудри, тонкий стан, острые льдисто-голубые очи и горячие губы. Недолгое увлечение. Радовид очень скоро понял, что его душа ищет другую. И белокурая панна в голубом атласном платье исчезла в сером круговороте других фигур на его шахматной доске. Да и вспоминать о ней не очень-то и хотелось.       

Николас, заметив недовольную гримасу Его Величества, замялся и про себя сокрушённо вздохнул. Какой же король стал, право, странный! Отчуждённый, холодный, независимый. Если уж чего для себя решил – не переубедишь. Ну и как подступиться к такому? Как сладить? Вроде чем-то похож на отца, да только тот был Справедливый, а этот?.. В кого же превратила тебя Эйльхарт, парень?

- …ну ничего, у меня есть и вторая дочь! Наш род Эбергейдов готов ещё раз прийти на выручку реданской династии!

- Ваш род? - саркастично выгнул брови Чеслав. – А па-а-азвольте…

- Глупости! Нам нужна владетельная невеста, а не местная буффонка! – маркиз ван дер Брудер аж лязгнул зубами. – Да кого вообще волнует характер и привычки Адды, когда у нас есть отличная возможность получить законные права на темерский престол? Что за смехотворные страхи, де Ланек? Да хоть бы она сырое мясо на ужин ела! Если окажется редкостной гадиной – всегда можно запереть её в бабьем углу, пусть себе сидит с фрейлинами да гобелены ткёт. А для любви и уюта существуют фаворитки. Вам, сир, даже не обязательно часто видеться с этой Аддой. Просто время от времени навещайте её покои. От Фольтестовой девки только и требуется, что родить побольше мальчиков - и будет довольно с неё.       

На это Адалина фон Эбнер резко воскликнула:

- Какая пошлость! Получается, королеве - последний абзац из хроник? Прибыла издалека - жила – родила - умерла от тоски по мужу?.. – она осеклась, и все остальные тут же исподволь покосились на короля, мрачно опустив головы. Радовид содрогнулся всем телом, по его спокойному мужественному лицу разлилась бледность, а взор потемнел.       

Адалина грустно обвела Радовида своими нежно-карими очами. Она жалела его, молодого короля, который не щадит ни себя, ни других. Как только он смело и величественно вошёл в зал, ей в голову пришла глупая мысль, что Радовид уже смирился со смертью матери, сердце его успокоилось, и можно начинать разговор о браке и новой королеве. А он, оказывается, остался тот же: опустошённый, с тусклым взглядом, исхудавший, осунувшийся, как и два месяца назад.

- Да, я считаю, что каждая реданская королева заслуживает большего уважения и лучшей памяти о себе, - продолжила герцогиня, едва сдерживая дрожь в голосе. – Ибо заслуги их велики, пусть и часто сокрыты от надменных мужских взоров.

- Реданская династия знала много выдающихся королев, и они не были простыми вышивальщицами гобеленов, Брудер, - Радовид попытался усмехнуться, но вместо этого его губы криво выгнулись, обнажая передние зубы. – Порой они принимали на свои плечи страну в самое страшное время. Моя…       

Он хотел сказать о матери, но никак не мог. Сжав губы, он молча боролся с терзавшей его мукой, но в то же время непреклонным свирепым взглядом отвергал сострадание герцогини Эбнер.

- Моя мать, никогда не готовившаяся править, не бросила Реданию, когда убили моего отца. Пока могла, она отдавала все свои силы, через скорбь и страх, и даже когда дворяне стали упрекать её в слабости и бездействии, она мужественно сносила их жестокие нападки… - наконец выговорил монарх, опершись, несмотря на свою крепость, на ручку кресла: Радовиду всё никак не удавалось унять дрожь, охватившую его целиком, до самых кончиков пальцев. Матушка умирала на его глазах, и эту травму избыть невозможно.

«Бедный ты, бедный, Радовид! – подумала Адалина. – У тебя сердце такое же, как у всех других, и болит оно не меньше. Для чего ты так силишься скрыть свою человечность? Не всех ты ослепишь своим свирепством и отчуждённостью, рано или поздно кто-нибудь услышит твой одинокий неистовый вопль».

- Дело ведь не только в этом, мой король! – с жаром выпалил Родерик Аллейн, приложив к груди ладонь. – У Фольтеста ведь есть малолетние бастрады, и, кажется, именно одному из них, а не Адде, он хотел бы передать трон. А ещё говорят, проклятье с королевны не удалось снять полностью, и во дворце то и дело пропадают горничные! Челядь шепчется, что принцесса пытает бедных девушек, пьёт у них кровь! Да, у нас нет прямых доказательств и это тоже могут быть наговоры, но если отбросить предвзятое отношение и стереотипы, то Йожу будет понятно, что так оно всё и было!

- После такого даже женитьба на офирской принцессе не выглядит безумием! – воскликнул герцог де Ланек. – Офирские нравы для нас загадочны, но, безусловно, их принцессы не пьют по ночам кровь своих служанок.

- Офирская принцесса? – удивился Радовид. – Любопытно, я бы даже сказал, оригинально. Но как-то пока не очень реалистично. Возвращаясь к Аддиному проклятью: каждое ваше слово ненадёжно, и я не хочу оказаться глупцом, вот так запросто поверив. Говорят, что мысль изречённая есть ложь, а я добавлю, что мысль изречённая есть болтовня. Мне нужно больше доказательств.

- И всё равно, - настаивал Брудер, - я убеждён, что союз с Фольтестом, тем более, когда Нильфгаард вновь набирает силу, будет для нас самой выгодной партией. Я уж не говорю о пользе взаимной торговли.

- Я согласен с Вами, Георг, - подхватил епископ Кириакий. – Нет никакого резона упускать такую удачную политическую возможность. Никто не знает, как сложится судьба бастардов Фольтеста, а пока что Адда – главная его наследница. Вы только представьте себе унию с Темерией! Какое великое получилось бы королевство!

- Светлейший король! – начал Чеслав с жаром, но голос его слегка подрагивал. На последней попытке он решил зайти с самого главного козыря. – Надеюсь, Ваше Величество не разгневается, если я выскажу то, что есть у меня на душе, по совести, Вам, как главе Редании, от здоровья которого зависит судьба нашей Родины. Все, конечно, желают, чтобы Ваше Величество царствовало над нами как можно дольше; желают также, чтобы никто после Вас, кроме Вашего сына, не вступил на этот престол. Но я не ведаю, будет ли здрав сей ребёнок и суждено ли ему родиться, ежели его матерью станет принцесса Адда, дитя инцеста, проклятое в утробе. Все волнуются, и в народе, и среди нас, о судьбе династии, и королевскому отпрыску нужна здоровая мать, тщательное воспитание и великие добродетели. Много значит, к чему он привыкнет с детства, с кем общается, ведь, по обыкновению, чему человек смолоду научится, с тем и умирает. Слава Пламени, Вас научили уважать справедливость, избегать льстецов, спрашивать совета у мудрых…Вас окружали выдающиеся умы, а Ваши наставники, а в особенности, госпожа Эйльхарт, дали Вам достойное образование!..       

Де Ланек оборвал свою речь, запоздало осознав, что последняя фраза была явно лишней. Советники исподволь взглянули на Реданского Орла: его лицо, ещё недавно спокойное, исказилось злобой и нескрываемым отвращением. Сколько раз за сегодня прозвучало имя этой ведьмы? Сколько можно напоминать ему о том, что при дворе не было никого эффективнее пернатой негодяйки? Ему, который столько от неё натерпелся?       

А ведь всё начиналось довольно неплохо, с невинных магических фокусов. В полутьме, присев на колени рядом с маленьким королевичем, Филиппа выпускала из рук несколько огненных орлов, которые взвивались оранжево-красным вихрем под своды зала. Птицы вертели хвостами, царственно размахивали крыльями, и тут же мрачная темнота испуганно пряталась по углам, а всё кругом переливалось от светозарного пламенного сияния. Но не стоит обманываться этим трогательным видом: Радовид нисколько не сомневался, что мегера всего лишь забавлялась с ним от скуки, но никак не от большой любви. Но трёхлетний Радя в ту пору с восторгом глядел на таинственную волшебницу.

Потом настала пора обучения, и чародейка с королевичем оказались связаны странными чувствами. Проводя много времени с наставницей, Радовид привязался к ней, как привязываешься к холодной и строгой родственнице, которая никогда не скажет, что любит тебя, но которая может научить чему-то полезному и поведать что-то интересное. Впрочем, казалось, что между ним и Филиппой за все годы обучения толком не проскользнуло даже доброго человеческого слова. И пускай Эйльхарт поощряла его способности; пускай наставляла в том, как вести себя при дворе: не внимать сладкопевным речам и не отводить в сторону испуганный взгляд; пускай она стала для него самым ярким примером живого и острого ума, политической хитрости, ловкости и неуёмной энергии в заботах о процветании Редании! Из песни слов не выкинешь, и Радовид никогда не отрицал ведьминых заслуг! Но при этом Филиппу ни минуты не заботил сам королевич с его мыслями и переживаниями. Мальчик интересовал её лишь как «карманный» правитель, который должен быть умён, усерден, но покорен и доверчив по отношению к наставнице, чтобы удобнее было отдавать приказы и править за его спиной. Радовид очень ясно понял это. Да и как не понять, когда запуганный двор водит вокруг Эйльхарт хороводы: ждёт её кивка на любые королевские приказы, безусловно внимает едким ведьминым речам в адрес юного короля и смеётся над ним за глаза?       

Радовид воспротивился этому. Но выступающий гвоздь забивают в стену: за свою непокорность юный король получал суровые наказания. Если раньше его, к примеру, лишали похода на Третогорские скачки или заставляли переводить на Старшую речь зубодробительные тексты из «Диалогов о природе магии», то теперь Филиппа, помимо прочего, испытывала на нём невидимые заклятия, которым он был не в силах противостоять. Незримая болезненная тяжесть сжимала лёгкие, сдавливала грудь, руки и ноги словно коченели от холода, ускорившийся пульс звенел в висках, яростно вырываясь из-под кожи, и всю голову будто пронзали электрические разряды. Злопамятная колдунья не оставила без расплаты ни одного грубого и заносчивого слова в свой адрес, ни одну безуспешную попытку Радовида напрямую ослабить её власть.       

Но когда Филиппе начало сдаваться, что повзрослевший король всё равно неумолимо выпадает из-под её влияния, умом и хитростью понемногу приобретает союзников и авторитет при дворе, она сперва ушла в сторону, а затем и вовсе покинула Третогор. К несчастью, это случилось раньше, чем Радовид получил доказательства причастности гадины-совихи к убийству своего отца, Визимира.

- Достойное образование досталось мне очень дорогой ценой, - рассёк напряжённую тишину негромкий, но твёрдый голос короля. – И я надеюсь, что наставники, подобные Эйльхарт, больше никогда не появятся в стенах этого замка. Вопрос воспитания наследника мы будем обсуждать со всей серьёзностью, но не сейчас, а когда ребёнок появится на свет. И Вы, Чеслав, безусловно, правы, что здоровье моей будущей супруги - для нас решающий фактор. Думаю, темерские придворные лекари смогут разрешить наши сомнения.

- Так мы что, решили? – оживился Брудер. – Отправляем сватов в Темерию? Или просто пока будем держать Фольтестову дочку в уме?

- Нет-нет! Я возражаю! – воскликнул де Ланек. – Ваше Величество, помяните моё слово: натерпитесь Вы с этой девицей! Я бы на Вашем месте…

- Проклятье, Чеслав, Вы не на его месте, - не выдержал Николас. – Король и без Вас примет верное решение, и он знает, что лучше реданской дворянки невесты не сыскать!

С обеих сторон хлынул галдёж, но король, погружённый в свои думы, будто ничего и не слышал. Он сложил ладони под подбородком, слегка опустив голову. Его зеркально-чёрные зрачки, объятые янтарной радужкой, расширились, а длинные ресницы придавали что-то пушистое и нежное его взору. Уголки губ Радовида были задумчиво приподняты, а густые русые брови то сходились, то расступались, отчего на его лбу по временам ширились мягкие морщинки.

 А вдруг?.. Вдруг с приходом Адды в этом мёртвом дворе, стиснутом своими беспощадными правилами, всё исправится? Может быть мучительная пустота наконец покинет его очерствевшее сердце, в котором, кажется, больше не осталось места для любви?

…И забилось усталое сердце, страдая,

Что так бедно за этим окном и темно.

Милый взгляд, мимолетного полный участья,

Грусть в прекрасных чертах молодого лица —

И безумно, мучительно хочется счастья,

Женской ласки, и слез, и любви без конца!       

Странные, глупые мысли! Но, раз появившись, они уже не покидают его головы. Радовид представил тихий неунывающий шёпот, сулящий покой измученной душе. Представил мягкие руки, тонкие пальцы…Интересно, как бы она держала ими шахматные фигурки? Задумался о долгих прогулках, задушевных разговорах…Он мог бы сводить её в сад, нет, на крышу башни, показать тайные проходы. А когда он будет в походах, жена бы отправляла ему письмом три слова: «Поскорее возвращайся домой». Неужели она – пока что совершенно чужая! – сможет стать для него самой родной на свете?       

Радовид улыбнулся. По позвоночнику пробежали мурашки, а по сердцу разлилось нежное умиление.       

Шум, сколь молниеносно раскатившийся по залу, столь же быстро и утих, после чего все взоры вновь устремились на короля. Случайно заметив, что советники глядят на него с добродушным удивлением, Радовид смутился, провёл рукой по лицу, разгоняя посторонние мысли, и сказал:

- Да, Георг, пока что я буду считать принцессу Адду самой подходящей кандидатурой. На днях я собираюсь принимать темерских подданных, так что можно как бы невзначай и их поспрашивать. Впрочем, я не желаю, чтобы весть о моих намерениях долетела до Фольтестовых ушей. Пока что. Ну а сейчас сделаем перерыв. Можете ступать обедать, а я составлю вам компанию. Но не надейтесь, что, поев, я стану добрее. Так что, наслаждаясь стерлядью под сливочным соусом и клецками на брусничном отваре, не забудьте подготовить убедительные аргументы против налога на роскошь и сокращения государственной поддержки дефицитных бюджетов дворянства.

Chapter Text

Chapter Text

Обширны группы песен, не связанных ни с обрядом, ни с пляской, — это лирические песни: медленные, протяжные, песни-раздумья, песни-сетования. У этих песен свой особый стиль, свои метафоры и образы. Легко обмануться в их смысле, если не знать особого поэтического языка. Через иносказание поющий выражает личные чувства (любовь, грусть, радость, счастье) и внутреннее состояние души.

Одним из замечательных примеров поэтического языка является лирическая песня, записанная на Лукоморье (иначе – берегу Арки) – дивном краю, в котором некогда высадился легендарный Самбук и привёл на Континент первых людских поселенцев.    

Бела заинька-горностаинька,

Куда бежишь?

Куда бе́жишь? Не воротишься назад!

Аль у те́бя есть привадушка¹?

Приваду́шка - ка́мыш-травушка,

Камыш-тра́ва, ключевая вода,

Ключевая, свет колодезная.

Она ме́ня всё привадила к себе,

Стал теперь я часто в гости приходить,

Го́стинички, сладки прянички носить.

Петер Шейнис, «Реданские народные былины и песни»

- Нет, ну как можно было поставить Иоанну из Лукоморья выше Донимира из Тройи? Он ведь безупречен. Ни одного проигрыша за пятьдесят турниров! Такого никому даже не снилось! – запальчиво воскликнул королевский секретарь Яков, швырнув на стол перо.

Радовид коротко рассмеялся, а затем скользнул взглядом по запылившимся корешкам книг, сложенных стопкой на его рабочем столе. Он провёл пальцем по жёсткой бордовой обложке верхнего тома и раскрыл его на случайной странице. Справа оказался стройный орнамент алой и чёрной вязи, а слева – красочное и торжественное состязание доблестных воинов.

- Спору нет, что никто не сравнится с ним в мастерстве, - ответил монарх. - Но, по-моему, упорство порой лучше безупречности. Мне по душе те, кто продолжают настойчиво двигаться к своей цели, сколько бы они ни проигрывали. Легко быть храбрецом, когда всё идет как по маслу. В этом нет ничего великого.

- Ничего великого? Да ведь никто больше Донимира столько всадников с лошадей не сбрасывал! Мне довелось застать его бой на Третогорском и Туссентском турнирах. А Вы слышали, что осенью будет Большой турнир в Вызиме? Вот бы съездить на него! Не хотите ли тоже туда отправиться с Её Величеством?

- Занятное предложение, - король неторопливо перелистнул пару страниц. Он знал, что за иллюстрация ожидает его впереди. Недавние соперники плечом к плечу защищают крепость от вражеской осады. - Меня лишь беспокоит, что в Темерии то и дело что-нибудь творится…Уверен, к осени там опять будет какая-то заваруха.

-  Вы уже потянули за ниточки своих информаторов? Эх, жаль, а я уж размечтался…

Яков было приготовился вновь записывать за королём, но вместо этого продолжил:

- У меня для Вас на примете есть любопытное сочиненьице, как раз, чтобы скоротать вечерок-другой после долгой работы...

Секретарь дружил с экономом епископа Кириакия. У них, на удивление, нашлось много общего - оба были неженаты, у обоих был слабый желудок, оба считали себя непонятыми натурами. Наконец, обоим нравилось читать интересные книги и брать их друг у друга. Зная о любви короля к литературе и тишине библиотеки, Яков никогда не терял возможности поговорить с Радовидом об их общем увлечении.

Но неожиданно кабинетная дверь распахнулась, и король с секретарём повернули головы ко входу. Это была Адда. Стучать и вежливо заглядывать внутрь было не в её правилах. Завидев королеву, Яков сконфуженно кашлянул в кулак, приветственно встал и поклонился. Гостья выжидающе поглядела на секретаря, всем видом намекая, что она здесь надолго. Писарь молниеносно это понял, да и король, судя по заметно потеплевшему взору, был совсем не против.

- Кхм, не успел рассказать Вашему Величеству про томик заветных сказок, выпущенный в Новиграде профессором Петером Шейнисом под грифом церковного издательства², – произнёс он на грани слышимости. – Забавная история про обход цензуры, достойная упоминания в хрониках. Ну ничего, позже. Постараюсь как-нибудь принести этот томик с собой, – закончил Яков и покинул кабинет. Королева проводила его выжидающим взором, а затем обратилась к Радовиду.

- Заветные сказки, значит? – игриво улыбнулась Адда и, слегка покачивая бёдрами, подошла к мужу. – Знаю-знаю про такие. Мне очень нравятся сказки про мужей и жён: каких только милых увёрток и забав там не бывает… Ох, покраснел как, прямо в тон к моему платью, но глаза-то заблестели! Приятно видеть, что король наш таки поступился этикетом. А то в компании придворных дам мне и заикнуться о таком нельзя.

Адда села на колени к супругу и, притулившись поближе, обняла его красивые широкие плечи. Радовид в ответ поцеловал тонкое обнажённое запястье жены, мягкое и гладкое, словно очищенный персик. Взгляд сероглазой королевы весел, задорен, и, честное слово, когда она улыбается, королю кажется, будто её очи становятся цвета небесной лазури. А какие же у неё прелестные аккуратные уши, прикрытые померанцевыми прядями. Совсем как розовый цикламен в саду. Она и пахнет так: мягко, как цикламен, сладко и немного горько, как апельсин.

- Мне не хватает тебя рядом…  - тихо промолвила Адда, прижавшись щекой к щеке Радовида, пока супруг неторопливо гладил её густые рыжие волосы, спускаясь по ним всё ниже и ниже, вдоль приоткрытой спины. 

- Общество придворных дам тебя совсем не забавляет?

- «Угнетает», ты хотел сказать?

- Неужели всё настолько плохо? – с недоверием спросил Радовид. - Не припомню, чтобы моей матушке было с ними тяжело, совсем наоборот…Так ведь среди аристократок есть не только почтенные дамы в возрасте, но и юные барышни, которым наверняка есть, о чём с тобой поговорить?

Адда покачала головой.

- Они, может, и рады бы, но ворчание графини Барцинской отбивает в них всякую охоту. Поэтому я пока не могу до конца раскусить, каковы из себя эти девицы. Графиня же считает, что юные фрейлины вместе со мной витают в облаках. Мазель ван Кропп всё уговаривает меня выехать на природу, развеяться, а то что-то я в последнее время бледна и хмура. Ага, как тут развеешься, когда не дают быть самой собой? А к вышивке и ткачеству у меня сейчас совсем нет настроения. Спасают лишь одинокие прогулки по саду.

Радовид улыбнулся и украдкой коснулся губами шеи супруги.

- Я бы составил тебе компанию, но я ещё не закончил с письмом к ипату Ринды. Не хочешь ли немного мне помочь и завершить то, что начал Яков?

- Скучное занятие, как и многое в твоей работе. Но мне и впрямь хотелось бы, чтобы ты поскорее закончил, а Яков, как всегда, тянет кота за хвост своими дурацкими беседами.

- Ну раз ты у меня такая нетерпеливая, тогда примемся за дело, - весело сказал король и пригласил супругу сесть за секретарский столик, усеянный многочисленными страницами черновиков с неизвестным будущим. Нескончаемая череда литер быстро утомляла Адду, но она твёрдо решила постараться ради мужа.

- Итак, записывай с новой строки: «В нынешнем 1271-м году, 17 июня, прислал ты лист о том, что городскому магистрату не достаёт средств на восстановление сторожевой башни…» 

Прошло некоторое время, и Радовид стал замечать, что Адда подолгу выводит одну и ту же строчку на пергаменте. Так быстро утомилась? Вскоре королева и впрямь отложила перо и принялась разминать пальцы.

- Вот ты говоришь, что твоя матушка не знала никаких проблем с дворянками, - начала вдруг Адда, потягиваясь и расправляя плечи. - Могу поспорить, что она тебя не очень-то посвящала в такие дела. А я поделюсь, потому что ты мой муж. Ты должен знать, как мне неуютно. 

Радовид внимательно посмотрел на жену. Этот разговор рано или поздно должен был состояться. 

Главное правило любого королевского двора: у себя в покоях ты можешь быть, кем хочешь, и вести себя, как вздумается, но при дворе все должны быть теми, кем являются: писарь и сенешаль, виночерпий и постельный, горничная и фрейлина, король и королева действуют, подобно фигурам на шахматной доске, передвигаемым по положенным им клеточкам. Но спустя несколько недель после свадьбы по-прежнему казалось, что жизнь в Редании никак не способствовала сглаживанию острых углов Аддиной натуры. Весь двор знатно переполошился из-за новой королевы, давненько такого не бывало.

- Не всем в Редании нравится, что именно я стала твоей супругой. Я чувствую это и от некоторых твоих советников, и от других дворян…Пару часов назад ко мне заявилась мазель Даниэла Гнинская, в девичестве Эбергейд.

- Зачем она приходила? – удивился Радовид.

- Зачем? Не знаю, - Адда с показным безразличием пожала плечами, - какая разница? Дело не в этом. Она держалась так, словно чувствовала себя хозяйкой, глядела на меня высокомерно и нагло. Очень жаль, что она на хорошем счету у других аристократок. Я не могла позволить себе грубо приказать ей убираться.

Адда с первых же минут прекрасно поняла, зачем к ней заявилась Гнинская. Мазель Барцинская, представляя Даниэлу королеве, со всей своей доброжелательностью упомянула, что в детстве Даниэла была подругой короля и кандидаткой в жёны. Гостья насмешливо тряхнула белокурыми локонами и спросила у королевы, где сейчас Его Величество. Адду до глубины души возмутила такая наглость и неуважение. Оскалившись, она ответила: «Король уехал на скачки, не вернётся до вечера, поэтому ждать его сегодня бесполезно. В другие дни тоже. У него, честно говоря, нет времени болтать с кем попало». У Даниэлы слегка дёрнулись скулы. Гостья выдержала театральную паузу, улыбнулась, а затем с нарочитым равнодушием покинула комнату.

- Я более, чем уверена, что очень скоро она начнёт распускать про меня сплетни и всячески клеймить за спиной, - со злостью продолжила Адда. - Ничего удивительного, если вспомнить, какого мнения обо мне её отец. А ещё я знаю, что её муж занимает очень высокую должность при городском магистрате. Ну так вот…выгони его оттуда. Отправь служить куда-нибудь на север: Испаден, Блавикен – неважно. Гнинским не место в столице и при нашем дворе.

Радовид с мрачной тревогой посмотрел на жену. Ситуация, в которую попала Адда, её выводы из неё и конечная просьба – всё это сперва показалось ему до абсурдности нелепым.

- Не знаю, какую ерунду наговорили тебе дворянки, но что касается Даниэлы, то это уже давно отрезано. Любой во дворце тебе подтвердит.

Это правда. Адда уже всё выяснила.

- Не сомневаюсь. Поэтому моя просьба не составит тебе никакого труда, - и королева холодно улыбнулась.

Радовид ещё раз прокрутил в голове всё сказанное Аддой. Ну разумеется, дело не в ревности. Она переживает, что теперь двор ещё сильнее станет к ней цепляться. Однако просьба по-прежнему бестолковая.

- Если я это сделаю, то не просто разозлю Эбергейда, одного из моих советников – я рискую нарваться на очередной внутренний конфликт с бурлением аристократии, – с терпеливой настойчивостью сказал Радовид. – Я надеялся, что благодарность моему деду за пожалованный дворянский титул, всяческое расположение от моего отца и место в Совете удержат Эбергейда от притязаний на нечто большее. У него много сторонников среди знати, не все мои решения он одобряет, и я не хочу давать ему лишний повод задуматься о рокоше. Слишком много сил я потратил на то, чтобы утихомирить шляхту. Редании дорого обошлись годы Регентщины. 

Но по ледяному и острому взору Адды видно, что её совершенно не устраивает ответ мужа. И король, конечно же, это заметил.

- Никто здесь не пошатнёт твоего места - ни на троне, ни в моём сердце. Я не позволю, - твёрдо заверил жену Радовид.

Взор Адды немного потеплел. Но её очи полны сомнения. Он и вправду заступится? Или просто не хочет слушать? Пока он занят своей политикой, по коридорам замка то и дело раздаются недобрые пересуды:

...я всегда говорила, что Фольтест приносит Редании одни лишь проблемы. Очередной «подарок» от дорогого соседа...

...она ведь даже не человек. Ты слыхала, что ей подают к столу почти сырое мясо? Чьё мясо, скажи мне на милость?..

...как Он мог жениться на ней? Зачем ему такая диковатая, своенравная и дурно воспитанная супруга? В ней же нет ни изящества, ни такта! Ничего доброго из этого брака не выйдет...

Он не может не знать об этом. Но понимает ли, насколько сильно её ранят эти разговоры?..

- Однако я не смогу везде и всюду оказывать тебе свою помощь. Уж точно не в кругу придворных дам или через устранение из Третогора зятя моего советника, — предупредил король, старательно сдерживая резкость в голосе. - Ты чужеземка, недавно при дворе. Немудрено, что некоторые из здешней знати поначалу могут тебя не уважать, сторониться, не считаться с твоим мнением. Но ты должна показать им, что не просто часть этого королевства – ты его сердце. Расположи к себе ближайших придворных, будь хитра и дипломатична со знатью, умерь свою гордость. Станут провоцировать, пытаться уколоть тебя – наберись терпения и расправься с обидчиками в подходящий момент. Такого будет много. Я и сам через это прошёл. Главное, ты должна сохранить себя.

Но Адда всё так же молчала, напряжённо сдвинув брови и поджав губы. Эта упрямая тишина в ответ на его речь сильно раздражала короля.

- Ну чего ты молчишь? Разве в Темерии было не так? – нетерпеливо одёрнул Радовид супругу.

- Не спрашивай то, о чём уже знаешь! – огрызнулась в ответ Адда. - Ну а раз говоришь, что тебе всё это знакомо, то почему не хочешь защитить дорогого человека от такой же участи? Нет, право, удивительное дело: собственный муж не хочет за меня заступаться! 

- Я не говорил, что не хочу за тебя заступаться. Я лишь напоминаю, что помимо разрешения твоих конфликтов с дворянками у меня тоже есть кое-какие дела.

- Да-да, у тебя дела, - она невольно скопировала тон. - А мои пустяки недостойны внимания короля. Аристократки с тобой полностью согласны: они мне тоже говорят не донимать тебя.

Радовид тяжело выдохнул.

- Глупости какие-то… - сказал он едва слышно, но эта фраза не ускользнула от ушей его жены. – Давай лучше оставим этот бесполезный разговор и вернёмся к письму, - продолжил король уже громче.

Адда насупилась ещё больше, но тем не менее продолжила писать под сухую диктовку. «Глупости какие-то». Чего сто́ит семейная жизнь, если всем твоим стенаниям муж подводит такой уничижительный итог?

В воздухе нарастало напряжение.

Дневное солнце ярко освещало секретарский столик. Радовид попытался самым ласковым тоном предложить супруге пересесть за его стол, но уязвлённая гордость пересилила нежность. Получилось не очень ласково.

- Может пересядешь? А то солнце.

- Мне и тут ладно, - буркнула в ответ королева. – Если тебе макушку напекает, то можешь зашторить окно.

- Ладно так ладно. Мне всё равно.

Адда краем глаза взглянула на мужа: надулся, молчит, диктовать совсем перестал. Тогда она развернулась вполоборота.

- Ну?

- Показывай, что ты записала, - голос Радовида стал сух и резок, в нём чувствовался тот кислый менторский тон Филиппы Эйльхарт, который ещё недавно юный королевич и сам частенько испытывал на себе. С нарочитой небрежностью он взял пергамент из рук супруги, скользнул по нему взглядом и язвительно хмыкнул. – Никогда ещё не видел столь неаккуратно написанного текста. Помарка на помарке. С таким отношением нечего удивляться, что твоя затея с подделкой королевских печатей провалилась.

Он специально решил уколоть её, напомнить про несуразную попытку занять отцовский трон. Но губы Адды даже не дрогнули.

Радовид раздражённо бросил испорченный пергамент на стол.

- Нет, это никуда не годится! Ты словно никогда не училась грамотно писать! Ну и зачем мы впустую потратили столько времени?

- Что ж, если общение со мной и моя нежность к Вам для Вас пустая трата времени, то не буду более ни секунды отвлекать, Ваше Величество, - с досадой объявила Адда и резко встала со своего места, задев локтем чернильницу. Та с грохотом покатилась на пол, изгваздав всё кругом. Радовид крепко стиснул ручку своего кресла. У него свело челюсти, а ноздри начали раздуваться.

- Прекрати коверкать смысл моих слов! – приказал он своим привычным повелительным тоном. - И разговор ещё не закончен!..

Но королева ничего более не желала слушать и, даже не взглянув на мужа, бесцеремонно покинула кабинет. Радовид едва сдерживал бушевавшую внутри него ярость. Нестерпимо захотелось громко выругаться Адде вслед. Пнуть чернильницу, швырнуть на пол книги – что угодно, лишь бы хоть как-то выплеснуть переполнившее его возмущение. Но тут, как назло, кто-то тихо постучал в дверь.

- Вашество, там купцы первой гильдии аудиенцию просят… - Яков несмело протиснулся в дверной проём.

- Ну так гони в шею этих сучьих охламонов!!! Я не собираюсь тратить на них время! – крикнул вспыхнувший от злости Радовид. Яков смутился его горячностью, не решаясь вымолвить и слова. Монарх опустил голову и надавил пальцами на виски. Ну вот, не выдержал. Сорвался. А ведь король не должен показывать слабость. Будто не этому Филиппа учила его все эти годы.

 - Ладно, погоди…отправь их пока подождать в малый зал, я скоро спущусь. Всё равно вечер уже испорчен.

Яков неуверенно почесал затылок. 

- Я, по правде сказать, подумал, что вы решили провести остаток дня с Её Величеством.

Радовид в ответ поморщился и прошёл неполный круг по кабинету. Секретарь поглядел на свой рабочий стол, затем на брошенный пергамент, и ему всё стало ясно. 

- Что ни день, то новая ссора, - пылко начал монарх. - Я наивно подумал, что, женившись на Адде, я взял эту крепость. Смелее, король! Ни шагу назад! Но какой там! Это, по законам тактики, была лишь артиллерийская подготовка. И я будто иду в атаку с открытым лицом, рискуя пасть из-за своей беспечности.

- Вы, кажется, недооценили владычицу крепости?

Радовид остановился у секретарского столика, за которым прежде сидела Адда. Он не глядел на Якова; его очи, почти сомкнутые под тяжестью век, неподвижно устремились вниз. Словно в забытьи монарх поднял с пола чернильницу, повертел её в пальцах, не касаться чернильного следа, и поставил на место. Его взгляд переместился на собственный рабочий стол, и Радовид почти машинально взял в руки неудавшееся письмо. 

- Я всё для неё делаю. Исполняю любые просьбы. Обустроил нашу спальню, таких удобных шкафов и сундуков для её одежды накупил. А комната для рукоделия! Сколько там новых тканей и нитей! А она в неё даже не заглядывает. «На ужин подавайте мне катоблепасы и не заставляйте меня общаться с придворными дамами! А почему так мало балов? Нет, я не стану выслушивать просьбы простолюдинов! Ах, как скучно вникать в общественную жизнь Редании! Это я не хочу, этим заниматься не буду!». Это разве по-взрослому? Но такой у неё характер! Гордый, избалованный и очень независимый. Хочется крикнуть: «Да что с тобой такое! Я с ног сбился, чтобы тебе угодить!». А она тряхнёт гривой и как будто и не слышит… И по-прежнему винит меня в холодности и равнодушии!

Он всё ещё пристально смотрел на исписанный пергамент, нервно сжимая его дрожащими пальцами. И вдруг, будто снова разозлившись, разорвал листок на две части и бросил в огонь камина. Совсем другим голосом, резким и твёрдым, король обратился к Якову:

- Может хватит уже потакать её глупым капризам? Сколько можно терпеть её неблагодарность?

И в эту секунду, сам не зная как, Яков набрался смелости вступиться за Адду.

- Я не сомневаюсь, что она очень старалась помочь Вам с письмом. 

- Одних стараний мало. Мне нужен результат.

- Пожалуйста, не будьте так строги к Её Величеству. Вы ведь ей не наставник. Она всё-таки Ваша жена. К тому же придворные не до конца понимают, как она жила в отцовском доме, к чему привыкла, что пережила…Её Величество воспринимает всё гораздо острее, чем мы с вами. Я и сейчас уверен, что она сама ужасно переживает из-за случившегося. Но можно ли без конца сдерживаться?.. Откуда ей так быстро набраться терпения и такта при дворе, если всё вокруг по-прежнему чужое? Как можно оставаться спокойной, если даже единственный близкий человек не готов ей посочувствовать…

Радовид внимательно посмотрел на Якова, и за властным взором карих глаз, слегка прикрытых пушистыми ресницами, писарь углядел растерянность и сомнения. Секретарь побледнел: он боялся, что король сейчас что-нибудь скажет. Но тот молчал. Лишь угольные зрачки его немного расширились, и казалось, что он вновь прислушивается к какому-то тихому внутреннему монологу. И тогда взволнованный Яков, обязавшись позвать горничную для уборки, неловко поклонился и с сильно бьющимся сердцем второпях покинул кабинет.

Весь остаток дня Радовид провёл в разговоре с купцами, и в спальню  вернулся лишь к полуночи. Отворив дверь, он с удивлением обнаружил, что Адда ещё не ложилась. Королева сидела у балкона перед трехстворчатым трельяжем из тёмно-красного дерева; на ней был надет длиннющий и очень просторный халат из изумрудного шёлка. И больше ничего. Когда она повернулась, чтобы посмотреть на вошедшего мужа, атлас, мерцающий в лунном свете, сполз с её белоснежного плеча.

- Почему ты не спишь? – спросил Радовид, не переставая любоваться ладным станом супруги.

Но Адда не отвечала. Её очи были холодны и нерадушны. Смерив мужа оценивающим взором, она отвернулась к балкону.

«Ну да, ужасно переживает из-за случившегося. Как бы не так», – подумал Радовид и принялся неспешно раздеваться. А сам при этом взгляд отвести не мог. Пускай он всё ещё немного сердился, но от вида супруги, чей манящий силуэт был освещён опаловой полуночью, у него не на шутку перехватило дыхание. Как же она беззастенчиво дразнит его своей неприступностью!

Когда Радовид разоблачился до исподников, Адда вдруг встала со своего места и, сложив руки на груди, спросила:

- Ты, надеюсь, поел?

- Поел, конечно...Спасибо, что позаботилась, – ответил Радовид.

Слуги сегодня, помимо привычных кушаний, принесли ему пышные и необычайно вкусные расстегаи с кусочками малосольной сёмги и яйцом. Сам он за всей этой чехардой с купцами и думать забыл про еду.

– Думаю, уже можно замерять, сколько сантиметров в талии я прибавил со времён нашей свадьбы, – добавил король с доброй улыбкой. И сквозь полутьму он почувствовал, как приподнялись уголки губ его супруги.

Адда сбросила с плеч халат и небрежно кинула его на спинку кресла. Обнажённая, она легла на кровать под одеяло, повернувшись спиной к мужу.  Радовид лёг рядом и аккуратно коснулся губами её плеча. Адда не воспротивилась. Тогда он короткими поцелуями спустился к лопатке, затем обратно наверх - к нежной и тонкой шее, а после – за ухо, по терпким следам Аддиного парфюма. Вокруг струился нежный и сладостный аромат апельсина и цикломена.

Радовид вновь стал спускаться ниже, прокладывая путь вдоль затылка, мимо пышных огненных прядей. Он почувствовал, как Адда слегка запрокинула голову, отчего ямка на шее стала глубже. Услышал, как участилось её дыхание.

- Тебе совсем не обязательно каждый раз ждать меня допоздна, – прошептал король, обнимая предплечье своей ненаглядной королевы. – Работы у меня много, а ты не выспишься...

Его ладонь проскользнула под локоть, прямо к груди. И каждое новое движение пальцев заставляло тело королевы выгибаться всё сильнее. Адда повернула голову, их с Радовидом взгляды встретились. В её жадном упоённом взоре читался приказ не ослаблять хватку, дать ещё больше пламени! Ей так надоели скованность и отстранённость в его прикосновениях. Надоели вежливое целование запястий, механичность ласк и бесстрастность.

- Стрыги охотятся по ночам, Орлёнок, – игриво шепнула Адда и, прижавшись к Радовиду грудью, горячо поцеловала его в губы.

Язычок свечи на прикроватном столике нетерпеливо трепыхнулся и вдруг погас.  

***

Обитатели замка пробуждались на рассвете, но Адда, привыкшая некогда к ночной жизни, имела обыкновение спать допоздна. Она нехотя поднялась из объятий мягких подушек, зевая и потягиваясь. Радовид, конечно, уже давно проснулся. Спал он плохо и чересчур чутко, вставал рано и уходил работать. Хоть бы раз по пробуждении застать его рядом!

Надев кружевную полупрозрачную сорочку на бридочках, не достававшую и до середины бедра, и запахну́в атласный халат, Адда послала служанок за холодной водой для умывания и эссенцией мирры. Когда дело дошло до причёсывания, она позвала к себе девушек, чтобы те помогли ей заплести небольшие косички из нескольких передних прядей и закололи их на затылке. В это же время поприветствовать королеву пришла её личная камеристка Марта.

 - Марта, ты у нас всё про всех знаешь, так расскажи же, чем сейчас занят Его Величество? – весело спросила Адда, раскладывая перед собой на столике всевозможные кисточки для губ и век, а также румяна и пуховку. – Нет-нет, дай сама угадаю! Совещается с управляющим замка? Или поехал на утренние скачки?

- Ах, госпожа, всё гораздо проще, - засмеялась в ответ Марта и помотала головой. - Король пока что у себя в кабинете, за шахматным столиком.

- Ну точно, где же ещё будет проводить своё утро наш пасмурный шахматист…Так значит, он сейчас свободен? Замечательно! – Адда хлопнула в ладоши и бойко скомандовала: - Эй, Агнешка, Марыська, поторопитесь! Заканчивайте с причёской, вам ещё нужно помочь застегнуть мне то платье из вишнёвого офирского атласа с «непристойным декольте, приводящим к недостойным мыслям», как говорит мазель ван Кропп. И да, Марта, мой завтрак вели принести в кабинет к королю! Но пусть не сильно торопятся.         

 Вскоре Адда уже была у дверей королевского кабинета. Но на этот раз она решила не врываться к мужу огненным вихрем, а тихонько проскочила внутрь сквозь приоткрытую дверь. Как она и предполагала, Радовид был слишком погружён в игру, чтобы её заметить.

- Построение любопытное… - донеслось до её ушей тихое размышление, - ферзь чёрных совершенно свободен, против угрозы белых на аш-семь есть неплохая защита…

Увлечённость Радовида впечатлила королеву. Прежде ей ещё не приходилось наблюдать за игрой мужа. Оказалось, что она не просто жена короля, а жена шахматного короля. Никогда она не встречала близко таких людей – не с кем было сравнить, разве что с гениальными куролесниками, музыкантами и поэтами.  

Адда бесшумно забралась на оттоманку, боясь нарушить момент. Но она не смотрела на доску – всё её внимание было приковано к Радовиду.

 Грозный, несгибаемый владыка, абсолют уверенности в себе и в том, что он делает. Но сколь резкими и строгими казались его скулы и подбородок, столь же чувственными, мягкими и выразительными были его глаза. Глаза необычайно красивые: золотисто-карие, с тонкими лучиками-морщинками в уголках, полуприкрытые тяжёлыми веками и порою поддёрнутые странной поволокой. Удивительные глаза, полные вдохновенного блеска, сверкающей иронии и живого проницательного ума.

Взор Адды переместился на руки короля: крупные, слегка грубые, но так аккуратно держащие маленькие фигурки и с такой уверенной грацией передвигающие их по клетчатой доске. 

В его облике и в его чертах не было прилизанной идеальности или штампа, но, без сомнения, в них были своя благородная красота и непокорный дух. Истинная сила и достоинство. И всё это до безумия привлекало.

- Адда? – удивлённо спросил Радовид, спохватившись, что не заметил супругу раньше. Ах, если бы она знала, с каким грешным нетерпением он со вчерашнего вечера ожидал той минуты, когда сможет заняться шахматной задачкой, которую поведал ему один из купцов. – Прости, задумался над задачей. Чего ты меня не окликнула?

- Не хотела мешать, - тихо ответила Адда, отчего-то смутившись.

- Какие глупости! Наоборот, я очень рад тебя видеть, моя дорогая³, – с нежной улыбкой отозвался король. - Ну, подойди же ко мне!

Радостная королева легко и непринуждённо зашуршала атласным подолом и поцеловала короля в макушку. Радовид крепко обнял супругу за талию, но в его движениях всё ещё чувствовалась скованность непривыкшего к такой нежности человека. Но стоило королю притулиться поближе к груди возлюбленной, едва сокрытой под атласным лифом платья, перед ним расцвёл пьяняще-сладостный аромат мирры. Одурманенный им, Радовид в страстном порыве запечатлел жаркий поцелуй в ложбинке между грудей Адды.

- Признаться, меня впечатлила глубина твоего по…твоей увлечённости шахматами. Почему же тебе всё это нравится? - спросила Адда вполне серьёзно, не переставая при этом кокетливо улыбаться – она была необычайно довольна тем, что её задумка с миррой возымела такой замечательный эффект.  

- Шахматы по форме – игра, по содержанию – искусство, по трудности овладения – наука, - ответил Радовид, почти не задумываясь, но вдруг немного помедлил и добавил: - Шахматы прекрасны. А я, как ты знаешь, не разбрасываюсь словами и называю прекрасным лишь то, что таковым является.

Мудрость и изысканность ответа очень понравилась Адде. Но королева совсем не знала, как продолжить этот шахматный разговор. Играть она не умела, а попросить Радовида научить её правилам Адда не решилась. «Всё равно ведь ничего не пойму и где-нибудь напортачу. И он опять разозлится».

А Радовид тем временем никак не мог подобрать слов, чтобы предложить жене сыграть с ним. Ему так хотелось поглядеть, как она держит фигурки своими тонкими нежными пальцами, научить её правилам, послушать звонкий смех и запечатлеть в её очах радость от первой победы. Да, он бы непременно ей поддался, ни за что бы не заметила! «Но разве ж шахматы ей по вкусу? Скажет, что это для зануд, как и многое из того, чем я занят. Скучновато ей, поди, со мной».

Адда мучительно искала, за что бы уцепиться взором и прервать наконец неловкое молчание. И тут на глаза ей попался маленький резной кораблик, лежащий на подоконнике прямо рядом с Радовидом.

- Откуда у тебя это? Какая любопытная вещица, - Адда ловко подхватила крохотный парусник и повертела его в пальцах.

- Я…это я его вырезал, - с несвойственной робостью в голосе ответил Радовид, и вдруг поднялся с места, подошёл к столу и торопливо выдвинул шуфлядку. Там оказались ещё несколько деревянных фигурок и пара ножичков для резьбы.

- Об этом знают немногие, - продолжил Радовид, один за одним доставая из ящика свои творения: реданского рыцаря со щитом и мечом, скачущего коника, башню…

- А там? А там что!? – загомонила Адда, когда заметила, как супруг плутовато прячет от неё последнюю фигурку под шёлковым платочком. «Бьюсь об заклад, я видела резной подол платья!» - подумала королева, безуспешно пытаясь подсмотреть через широкое плечо Радовида. Но тот вдруг развернулся и, лихо подхватив Адду за талию, усадил хохочущую супругу на стол.  

- Она ещё не готова, - рассмеялся король, захлопнув шуфлядку, и примостился рядышком с женой. – Но не переживай, любовь моя, потом я тебе всё покажу.

И вдруг в его глазах мелькнул блестящий огонёк. Охваченный бойким вдохновением, Радовид принялся рассказывать:

- Как-то раз, когда я был ребёнком, к нам во дворец приходил резчик вместе с сыном. Кажется, отец заказал у него деревянное панно для спальни. Когда-то этот самый умелец смастерил для меня красивейшую лошадку-качалку. Ну вот, заигрались мы с его сыном, он мне показал парочку своих творений, и с того часа я прямо-таки загорелся мыслью научиться этому ремеслу. И это при всех моих учебных занятиях, шахматах, фехтовании и прочем…Но ведь когда ты созидаешь что-то своими руками – это совершенно другое чувство! Ничего не было и вдруг – раз! – и появилось! Что-то сродни божественной силе. Такие вот фигурки я вырезал и для мамы с папой… - и вдруг он, словно испугавшись чего-то, встрепенулся и умолк.

Это маленькое воспоминание растрогало Адду до глубины сердца. Прежде ей никак не удавалось выпытать у Радовида про его семью, про детство, про занятия с Филиппой. Отвечал король вяло и неохотно, ограничиваясь лишь короткими замечаниями, из которых мало что можно было узнать. Приходилось расспрашивать Марту, но разве ж могло это заменить живое откровение? А тут муж сам решил поделиться с ней крупицей своего прошлого!

Радовид и сам не мог понять, как так получилось. Раньше он старался отстранять от себя детские и отроческие воспоминания, чтобы не найти там ужаса от смерти отца, болезни матери, надменных ледяных очей Эйльхарт, обид и унизительных лет Регентства. Да и как назло, фигуры Филиппы и Дийкстры то и дело заслоняли собой образы Гедвиги и Визимира, ведь чародейка и архишпик повлияли на превращение маленького мальчика в могучего короля куда больше, чем его собственные родители. Но ненадолго память Радовида вдруг оказалась удивительно безопасным местом. И когда он вот так оттенил всё недоброе и тяжёлое, то свет детства чудесным образом соединился со светом нынешним, запечатлённом в образе его супруги.

- Какая чудесная история…Спасибо, что поделился, - тихо отозвалась Адда, аккуратно коснувшись ладони мужа. Так, как прежде и он не раз касался её. Безграничная нежность и благодарность таились в этом сдержанном движении. Королева подумала, какой, должно быть, искренностью и теплотой были наполнены те робкие прикосновения мужа, которые она всё это время считала бесстрастными и холодными. А супруг тихими и осторожными ходами, прямо как в шахматах, объяснялся ей в любви.

 Теперь, когда Радовид задумал подарить ей одну из своих резных фигурок, Адде тоже очень захотелось от души порадовать мужа, сделать что-то своими руками. А то ведь по приезде в Реданию она так и не притронулась ни к вышивке, ни к ткачеству…Адда легонько потянула Радовида за рукав.

- Неужто тебя нравятся эти однообразные белые сорочки?

- Хм…она просто повседневная и удобная. У меня есть и другие, с вышивкой, очень даже нарядные. А эта, ну, что ж, и впрямь скучновата, - и король уныло поглядел на край своего рукава, где не было даже намёка на цветочный узор. И тут он заметил небольшую прореху.

- Гляди! – моментально среагировала Адда. – Ну уж с продранным рукавом я тебе ходить не позволю!

- Клянусь, ещё вчера всё было в порядке! А что…хочешь сама заштопать? – спросил Радовид, как бы шутя, но странное наивное желание внутри него всё-таки ёкнуло.

- Ха! Так наш милостивый король Радовид брал себе жену, чтобы она ему сорочки и носки штопала?

- Вообще-то, я сказал только про рубашку, - обиженно заметил Радовид, смутившись ещё больше. – Ни к чему тебя не принуждаю. Во дворце есть швеи, да и вообще, можно новую заказать.

- Но, знаешь, недаром ведь говорят, что ради мужа и королеве не грех взяться за иголку, - с нежностью защебетала Адда, мысленно прикидывая, какой узор она изобразит на рукавах и воротнике. – Так что раздевайся! – властно приказала королева. Но тут же игриво добавила, плавно проведя рукой вдоль предплечья Радовида: - Я тебе помогу.

И в эту пикантную минуту совсем некстати заявился слуга с подносом.

- Королева, Ваш завтрак готов! Стейк из катоблепаса с яйцом пашот и зеленью!

***

Конечно, и Радовиду, и Адде очень хотелось как можно меньше ссориться друг с другом. Но в какой-то момент накопившиеся придирки и разногласия всё равно вылились в большую и громкую ссору.

- Я должен был догадаться, что это добром не кончится! – Радовид со злостью распахнул дверь своего кабинета и разъярённым орлом влетел внутрь. Адда едва поспевала за ним следом. Близился закат, и вся комната наполнилась резким алым светом и серо-фиолетовыми тенями.

Король продолжил: 

- Но у меня и в мыслях не было, что ты прикажешь каким-то бандитам подкараулить Даниэлу и её мужа на улице и вывезти их на кладбище на съедение к гулям! Благо, хоть стража вовремя подоспела на крики. Но твои наймиты оказались королобыми недоумками и тут же сознались, дескать, это из королевского дворца им приказали убить Гнинских!  

- Я не приказывала их убивать! – оправдывалась Адда. - Ну да, вывезли бы их к гулям, но кто-нибудь из стражи всё равно услышал бы вопли и помог им!

Но Радовид и слушать ничего не желал.

- И вот ко мне с криками прибегает Эбергейд, требует объяснить, кто виновен в нападении на его дочь и зятя! Я на ходу сочиняю ему про подлый шантаж и происки известных злопыхателей из знати, сбиваю его со следа, а в моей голове звучит твоя нелепая просьба как-нибудь устранить Гнинских из столицы! Чтоб ты понимала, посредник, через которого ты всё это устроила, уже казнён в одном из замковых подвалов. И если он успел хоть кому-то ещё…

- Да что ты всё заладил! И вообще, сам же говорил: "Станут провоцировать – наберись терпения и расправься с обидчиками в подходящий момент"? Вот я и расправилась!

- Ты хоть понимаешь, какие слухи тогда пойдут о нашей семье? Как на меня будут смотреть дворяне?

- О, бедный король Радовид! Как ему со мной тяжело! На каждом приёме одно и то же: только рот раскрою, а он на меня всё поглядывает и поглядывает, лишь бы я чего не ляпнула в приличном обществе! Ишь какой! Что, тоже презирать будешь? Стыдишься меня, да? Негодяй! Вот возьму и уеду назад в Темерию!

- Куда ты собралась, бесстыжая?! – ошарашенно воскликнул Радовид, с ужасом представив, как Адда перешагивает за столичные ворота. - С позором к отцу? Нет тебе пути назад, разве не понимаешь! И от кого ты собралась бежать – от меня, твоего мужа? После всей моей любви к тебе? Хоть бы извинилась за то, что я разгребаю за тобой твои выходки!

- Любви? Да из тебя доброе слово не выудишь! – резко возразила Адда. Её одежда, её лицо, как и у мужа, пылали красным углём.  - Ты не признаёшь ни усталости во мне, ни одиночества, ни давления знати, разве только когда мне совсем плохо! Постоянно занят своими делами и даже не удосуживаешься посмотреть внимательнее, как я стараюсь ради тебя, как растрачиваю всю себя в тебе и в Редании! И мне кажется, что по сравнению с тобой я такое неумелое и глупое создание, которое всё делает дурно! И ты ещё ждешь моих извинений? Я тебе, миленький, одно скажу: во-первых…

А Радовид как заорал:

- Ежели одно, так и говори одно, а не заводи «во-первых», да «в-пятых», да «в-десятых»!  Прямо тебе заявляю: мне всё это надоело! Похвалы тебе, значит, не хватает? Уж извини, имел несчастье и жестокость задеть твоё самолюбие. Считаешь меня равнодушным? А сама-то ты какова? Избалованная эгоистка и мотовка, вечно всё делаешь мне наперекор и ничего не хочешь слушать!

-  Почему я должна слушать тебя, если ты сам не хочешь считаться с моим мнением? – со змеиной злостью зашипела Адда. – Ты думаешь только о себе и своей Редании!

- Хватит! – разъярённый Радовид со всего размаху ударил ладонью по столу. На пол посыпались недоделанные резные фигурки, которые король забыл убрать. – Неблагодарная! Всю душу из меня вынула! Хватит! Уйди, Адда!

Несколько секунд Адда напряжённо смотрела на мужа, поджав губы и опустив подбородок. По её щеке медленно скатилась слеза. И тут же королева, вздрогнув, нервно сжала подол платья и выбежала из комнаты.

Охваченный яростью, Радовид никак не мог найти себе места и остервенело ходил кругами по комнате. «Что значит «почему я должна слушать тебя»? – не унимался король, продолжая разыгрывать в мыслях кульминацию их супружеской драмы. - Я твой муж, я твой король, ты должна мне подчиняться! Может я и сам порой впадаю в крайности, но при всех моих кульбитах, я – человек разума, и не люблю, когда что-то выходит из-под контроля. А ты – нелогичная, не знающая меры, воплощение бессмыслицы…»

Вдруг сердце подсказало ему остановиться у окна, одёрнуть штору. Король увидел Адду. Королева держалась прямо и гордо направлялась в дворцовый сад, но она по-прежнему сильно сжимала подол платья, быть может стараясь унять дрожь в пальцах. В тот момент, когда король - неистовый, рассвирепевший - накричал на неё, в её очах впервые со дня их свадьбы ясно отразился страх. С горечью Радовид осознал, что в ту минуту жена его испугалась. Страх – это вечная мера любви подданных к королю. Страх – самый полезный, самый могущественный рычаг, как говорила Филиппа. Но разве можно подменять страхом любовь самого дорогого тебе человека?

«Зря я опять на неё рассвирепел… - с сожалением подумал Радовид, глядя, как супруга всё глубже удаляется в предзакатную темноту сада. – Прав был Яков. Ей и так непросто при новом дворе, а тут ещё я со своими придирками. А она ждёт ласки, нежности, тёплых слов…»

Ему казалось, что если он сейчас же не ринется вслед за Аддой, то навсегда потеряет её. И погружённый в думы раскаяния, Радовид с сокрушённым сердцем быстро направился в сад, захватив по пути кое-что с собой.  

Адда тем временем медленно бродила меж душистых кустов белых роз. В её душе горела жгучая обида.

«Он невыносим, - сокрушалась королева внутри себя. - Почему он не хочет понять, что мне не хватает его рядом?.. Зациклен на политике и своей гордости, а меня будто не существует».  

Адда не ожидала, что её слова вызовут у короля такую гневную вспышку. Королева задумалась. Она так отчаянно желала, чтобы Радовид посмотрел на вещи её глазами, что не понимала, как сама была слепа к его тревогам и его чувствам, как порой неосознанно придумывала его мысли за него самого. Страшен не сам страх, а ожидание страха, то, что ещё не произошло и быть может никогда и не произойдёт.

Начинало смеркаться, садовые заросли сливались воедино и всё труднее было разобрать дорогу. Тропинка вывела Адду в самую гущу цветущих кустов, прямо к освещённой факелами каменной беседке. И тут, к изумлению девушки, из густой синевы появился Радовид. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга, не в силах сказать и слова. Но буря в их сердцах уже поутихла, и супруги в один и тот же миг, словно по клеткам шахматной доски, устремились навстречу друг другу. Когда они оба оказались около беседки, Радовид слегка наклонился и, улыбаясь, вежливым жестом пригласил Адду за дубовый шахматный стол, на котором уже расположилась великолепная шахматная доска с тяжёлыми фигурами из слоновой кости (видно, кто-то из предыдущих игроков забыл их убрать). Супруги сели друг напротив друга в высоких резных креслах: Радовид – со стороны белых фигур, Адда – со стороны чёрных.

- Я не умею, - сказала Адда, на что Радовид добродушно ответил:

- Ничего. Я тебя научу, - и король, зажимая в пальцах фигурки, принялся рассказывать жене, как они называются и как ходят.  – Это пешки, самые слабые фигуры, но порой потеря одной из них может обернуться для короля смертью – матом… Это – кони, а это – гонцы, лёгкие и манёвренные фигуры. Гонцов ещё называют офицерами, а в Офире их кличут слонами…По самым краям – башни-ладьи - мощные фигуры, уступающие по силе лишь ферзю…

Вдруг Радовид снял с доски белого короля и заменил его деревянной фигуркой, которую достал из-за пазухи. Внешне этот новый король очень смахивал на Его Свирепшество.

- Ещё до XII века главными фигурами по обеим сторонам были два короля либо король и его министр-ферзь, следовавший за ним по пятам. Но затем «министр» превратился в «даму», не меняя своего подчинённого положения. А вскоре «дама» стала «королевой», получив возможность ходить в любом направлении, - закончил Радовид и заменил чёрного ферзя ещё одной фигуркой, которая выглядела как Адда.

На губах Адды засияла радостная улыбка, её взгляд повеселел. Ей очень понравились новые фигурки, ведь было видно, с какой любовью и вниманием Радовид их вырезал. Закончив с правилами, супруги приступили к игре.

Дебют они разыграли быстро. Радовид внимательно глядел на доску, ходы его были так же строги и аккуратны, как и строгость его манер и одежд. Со стороны могло показаться, что для короля он выглядит немного аскетично, но молодой владыка знал, сколь добротны и дороги были ткани и кожа, использованные для его гардероба. Но вот игра Адды поразила Радовида! По левому флангу фигуры передвигались таким хаотичным и немного абсурдным образом, что это больше напоминало произвольный танец, сочинённый на ходу. И в то же время в этих необычных движениях было столько грации, столько чувства!

Радовид вспомнил чудесную картину, которую он тогда не смел потревожить: в светлых лучах утреннего солнца, освещающего пустующий тронный зал, Адда, словно райская птичка, в белом непричудливом платьице, сшитом будто из небесных хлопьев, кружилась и напевала себе под нос. Она пролетала сквозь проём между двумя тронами, скользила, как по сцене, вздымала руки и мерила ритмичными шагами каменный пол. Её публикой были сверкающие витражные лики прежних монархов. Величественный зал, сердце за́мка, было просто не узнать. Никогда прежде Радовид не видел там столько нежности и света.

Несколько раз перед королём на мгновение возникали блистательные пути для мата ферзём, но он гасил эти вспышки, чтобы игра не закончилась слишком быстро. Ему хотелось сполна насладиться этой партией, не нарушать момент. Впрочем, бурный праздник танца и красоты на левом фланге не мог до конца отвлечь короля: он чувствовал, что вскоре к центру подступят главные силы. Адда и впрямь начала атаку, подбираясь всё ближе к белому королю. Но это было не злое напористое наступление, а встреча, надежда, любовь. Позиция была странная, неосторожная, но отчего-то Радовиду стало от неё так светло и чисто на душе. Он упоённо посмотрел на супругу.

- Разве эти две фигуры не одного цвета? – тихо и осторожно спросила Адда, пододвигая королеву-лилию всё ближе к свирепому шахматному королю, игнорируя всю его защиту. – Для чего они противостоят друг другу? Для чего соревнуются в гордости? Они должны быть на одной стороне поля…должны быть вместе.

И сразу - непонятно даже, кто был первым – Радовид с Аддой вскочили со своих мест и горячо поцеловались прямо над шахматной доской. Он трепетно касался нежных розовых щёк, густых рыжих волос, а она крепко взялась за его плечо. Прильнув к щеке мужа, Адда почувствовала аромат белых роз. На языке духов белые розы означают «я всегда твой». Сквозь круглое окно беседки их силуэты, объятые мягкой синевой ночи, освещали луна и звёзды.

Поцеловавшись, супруги снова сели в кресла. Сердца их взыграли, дыхания сбились, а на губах сияли улыбки. Фигурки попадали со своих клеточек, но Радовид с Аддой этого не замечали - очей не могли отвести друг от друга. Самые красивые глаза – это те, которые смотрят на тебя с нежностью и любовью.

- Радя, прости меня! – воскликнула Адда. – Я была резка и нетерпелива… Недаром я Орлица, жена Орла, поэтому могу показать когти при случае! Но, поверь, раз я на тебя сержусь – значит мне не всё равно на отношения между нами. Я лишь хочу показать, как сильно ты мне дорог! И я ценю всё, что ты для меня делаешь!

Сперва, когда Адда начала говорить, глаза Радовида расширились, губы дрогнули, а затем взгляд его необычайно подобрел и бесконечно нежная улыбка появилась на его лице, выгнув тонкие лучики, спускавшиеся у него от глаз и носа. Он пылко взял супругу за руку и сказал нетвёрдым голосом:

- Честное слово, Аддочка, раскрасавица моя, я не могу на тебя долго обижаться. И ты прими мои извинения! Непростительно было так отрешаться от тебя, и вдвойне непростительно - срываться на тебе, да ещё и так грубо. Поверь, я искренне жалею об этом.

- Радик, я и сама наговорила тебе много глупостей, - ответила Адда, тронутая небывалой сердечностью мужа. - Мне нужно было быть внимательнее к твоим переживаниям. Я не подумала, что тебе, потерявшему родителей, окружённому недружелюбной знатью и злопыхателями, сложно кому-то открыться, подурачиться, побыть самим собой…Я раньше обижалась, что ты такой скрытный, ничего о себе не рассказываешь. Но скажи, почему ты сам не расспрашиваешь меня поподробнее о моём прошлом? Я имею в виду о стрыге. О том, как я жила с последствиями проклятья, как ко мне относились…Всем обычно интересна именно эта часть моей истории.

Радовид покачал головой.

- Это ведь твоя боль. Боюсь, я не смогу расспросить о ней так тонко, чтобы докопаться до истины и при этом не оставить грязных следов на твоей душе. Я лучше подожду. Захочешь поделиться - сама расскажешь.

- Спасибо… - Адда грустно улыбнулась, коснувшись рукой сапфирового дукача-инклюза, висевшего у неё на шее. - Не ожидала такой чуткости от сурового короля вроде тебя.

- Я и сам не люблю, когда мне лезут в душу. Да и нелегко копаться в собственной памяти, как в сундуке. Может быть поэтому я не могу оттуда выудить ничего путного? Совершенно невозможно смотреть со стороны на то, что находится где-то у тебя внутри. А может я просто боюсь туда заглядывать, равно как и боюсь впустить в свою душу кого-то ещё?..

Адда прекрасно понимала мужа, поэтому глядела на него без упрёка и сожаления. Нет ничего ужаснее, чем, в попытках разгадать человека, уцепиться за его рану и запустить когти в самую трепещущую суть. Судьба уже соединила их души воедино, и если суждено чему-то между ними открыться, то так оно и будет.

Радовид продолжил:

- Знаешь, меня ведь учили, что чувственность и открытость – помеха королю. Что нужно быть всегда собранным, с холодной головой. Вот так я и очерствел. Да и никого близкого во дворце у меня не осталось. Вроде бы среди людей, в сутолоке…а, в общем-то, один я был. Пока не нашёл тебя, - и Радовид с нежностью поставил на доску рядышком фигурки короля и королевы.  

- Я тоже, можно сказать, была одна в Темерии… - задумчиво отозвалась Адда. – Когда ты достал эти две фигурки, у меня в душе всё перевернулось! Они чудесны!

- Рад, что тебе нравятся! Кстати, а как там моя рубашка? Всё зашиваешь эту маленькую зацепку?

Адда хитро прищурилась и весело защебетала:  

- Да, представляешь, работы оказалось так много, что я прямо-таки увлекалась, словом…ты её не узнаешь! Только погоди ещё денёк!

Король добродушно рассмеялся и снова заговорил своим привычным полушутливым-полусерьёзным тоном:

- Всё-таки, дорогая Адда, излишне было подвергать себя такому риску и посылать разбойников к Гнинским. Тебе не нужно самой отбиваться от нападок подданных - доверь это дело мне. И я примусь за него с радостью, стоит тебе только указать мне цель! Не переживай, я придумаю, как решить твою проблему с Даниэлой.

И как же реданскую королеву обрадовали эти слова!

- Да…интересно всё-таки получилось, - протянул Радовид, вставая вместе с супругой из-за стола. – С какой злостью поссорились и с какой нежностью тут же помирились! И так всегда. Весь двор, поди, нам удивляется!

- О, так это говорит лишь о том, миленький, что мы просто созданы друг для друга! Я для тебя, а ты для меня. А брак у нас и впрямь удивительный. Сам посуди: Орёл полюбил Лилию, а Лилия полюбила Орла – ну разве это не чудесно? – засмеялась Адда, но вдруг голос её изменился, и она тихо промолвила: -  Когда ты после нашей ссоры первый вышел мне навстречу, у меня сердце замерло…

Радовид заулыбался и, прижав супругу к себе, нежно шепнул:

- Ты прекрасна, Адда.

Chapter Text

Плох тот реданец, который не умеет хорошенько повеселиться! Не поэтому ль так милы орлиному сердцу застольные песни, иначе именуемые «столовыми»? Обычно их поют во время застолий и пиров как в домах, так и в корчмах. Особо торжественные и разудалые песни именуются «кабацкими гимнами». Так, по всему реданскому югу, от Оксенфурта до Третогора, широко известен залихватский гимн из таверны «Рыжий лев», сложившийся в год пятьсотсемилетия столицы.

Воротился летним днём я из Третогора -

Рисовал для короля на стенах узоры.

Долго дома не был я, ничего не знаю,

Купу грошей заработал, нынче погуляю!

Снова еду в Третогор – есть, на что напиться!

Не пристало ль панычу до утра резвиться?

Пил до дна я ту горилку будто бы водичку,

На сегодня я забуду про свою Маричку!

Угощал я панычей, пели мы, смеялись,

Глядь: а тут уж два купца за девчат подрались!

Всё так быстро закружилось – и пропали гроши,

Воротился я к Маричке, милой и хорошей:

«Куда гроши подевал - ничего не знаю.

Ночью память потерял - до сих пор моргаю!»

Петер Шейнис, «Реданские народные былины и песни»

Этой ночью стража расшумелась пуще обычного: гомон и гоготание, внезапно раздавшиеся в коридоре и так же внезапно утихшие, нелюбезно выудили Адду из крепких объятий глубокого сна. Не открывая заспанных глаз, королева поёжилась от лёгкого ветерка, проскользнувшего в опочивальню сквозь незапертый балкон. Ночь была тихой, серебристо-лунной, но уж больно холодной – куда же это годится в июле? Натянув одеяло по самую макушку, Адда перевернулась набок, совсем уже засыпая вновь. Она хотела притулиться поближе к Радовиду, но оказалось, что мужа нет с ней рядом. Сев к изголовью, королева подождала около пяти минут - король всё не возвращался. Тогда Адда, сонно потирая веки, поднялась с кровати, а затем, накинув на плечи халат из изумрудного атласа, отправилась на поиски мужа. Она не стала зажигать свечу, в этом не было нужды: прошлое стрыги подарило ей полезное умение – хорошее зрение даже сквозь ночную мглу.

Едва Адда успела пройти несколько шагов по коридору, как из коморки ей навстречу выскочил всполошённый стражник.

- Ва…Ваше Величество! – совсем молодой ещё парень, рудый, с косой саженью в плечах, заворожённо глядел на королеву. – Мы тут…

- Играли в карты во время ночного дежурства? – Адда проницательно глянула за спину стражника. И хотя остальные охранники уже успели попрятать следы недавней ожесточённой партии в гвинт, по их лицам всё было ясно.

- Удивляюсь, как Вы об о всём догадываетесь прежде, чем успеваешь раскрыть рот…

- Я знаю всё, что делается во дворце, Ясь, - ответила Адда, заносчиво подбоченившись, а затем строго добавила: – А если бы, чего доброго, к нам с Радовидом в опочивальню проскользнули убийцы? Немедле нно возвращайтесь на свой пост, пока вести о вашем головотяпстве не донеслись до ушей моего мужа.

- Смилуйтесь, госпожа, не говорите Его Величеству! – взмолился Ясь.

- Да он, поди уж, всё про вас знает!

- Как же это? Мы всего-то минут на двадцать отвлекл ись, ничего ведь не случилось!

- Эх вы, а ещё личной стражей называетесь! Случилось! Король наш куда-то подевался!

- Как!? – остальные стражники мигом сорвались со своих мест и подскочили к ошалевшему от ужаса Ясю. – Мы сейчас же отправимся на поиски!

Но Адда жестом остановила их.

- Не стоит разводить панику. Я знаю, где его искать.

Но догадка оказалась неверна: Радовида в кабинете не было. Адда несколько раз надавила на ручку, но дверь всё никак не поддавалась. Муж всегда запирал кабинет, когда уходил, но никогда не запирался в нём сам. Во всяком случае, Адде ещё ни разу не приходилось этого видеть. Было бы совсем не дивно застать Радовида за каким-нибудь указом или даже за шахматами в такую пору, но, похоже, не в этот раз.

Откинув с плеч огненные пряди, Адда проскочила мимо побледневшей стражи и спустилась в библиотеку. Блеклые лучи освещали мягкой синевой арки и канделябры, обнимали могучие стеллажи со столетними рукописями. Королева поёжилась от ночной прохлады – даже если бы у неё была свеча, она едва ли согрела бы пальцы. Угрожающая тишина книжного ущелья пугала Адду, время здесь будто замерло, прямо как в старом Вызимском дворце. По стенам ползли странные тени, показалось даже, что хрустнул древний пергамент и зашуршало перо. Адда ещё раз растерян но обвела взглядом залу. Нет, всё-таки никого.

Оставалось ещё одно место. Королева спустилась под низкие своды коридора, ведущего на кухню. Тёплые отсветы мерцали из-за приоткрытой двери, указывая верный путь, а в воздухе витал сладкий аромат вишни. Осторожная улыбка тронула губы Адды, когда она бесшумно проскользнула на свет. Так и думала: Радовид, в одних брэ и рубашке, совершил ночной блицкриг на поднос с варениками из вишни и с наслаждением праздновал свою победу.

Схватив первую попавшуюся сковородку и ритмично постукивая ей о ладонь, Адда пропела:

- Молвит жалостливо муж

Жёнке до проверки:

"Нос мой красный потому,

Что я ел конфетки!»

А затем строго добавила:

- Положи вареники обратно и, может быть, твоя лысина не пострадает!

- А-Аддуся? – воскликнул всполошённый Радовид, не выпуская из рук вареник. - Ты почему не спишь? И зачем сразу со сковородой-то на родного мужа?

- Да разве ж уснёшь, когда шум на весь дворец стоит? Громко вареники уплетаешь! Ты, значит, не вечеряешь нормально, носа из кабинета не высовываешь, а ночами вон как выкрутасничаешь? Ну хватит, я эту лавочку прикрываю!

Радовид недовольно сложил руки на гр уди, а на его щеках слегка зарозовел румянец.

- А это что? А?

– Это? Комок нервов!

Супруги рассмеялись, и Адда утёрла мужу с носа след от вишнёвой начинки.

- А вот нервничать совсем не нужно! Тебе следует больше отдыхать. Да и мне тоже...Знаешь, я устала от дворцовой рутины! Чем бы нам интересным заняться?

– Всё самое интересное обычно происходит в стенах Оксенфуртской Академии. Мне вот Яков намедни рассказал про ожесточённый диспут профессора Альдрованди с другими учёными факультета. Кафедра разлетелась в щепки, пока он доказывал сущест вование человека-журавля¹! Диковинка, правда? Не то что какие-нибудь драконы, принимающие человеческий облик.  

Но Адда, казалось, уже ничего не слушала.

Заприметив яркий блеск в Аддиных глазах, Радовид нежно улыбнулся.

- Ура! А теперь - возвращаемся в опочивальню! – скомандовала Адда. - А то опять не выспишься, будешь сонный и уставший.

Король недовольно забубнил, однако подчинился прик азу супруги. Но прежде, чем пойти вслед за мужем, Адда схватила с подноса последние два вареника и тут же их съела.

- Хм, а что, и впрямь очень даже вкусные! А Радик-то, ишь какой, даже и поделиться со мной не подумал!

Завидев венценосных супругов, Ясь выпрямился по струнке и неподвижно замер. Годами выработанная чуйка на опасность впервые подвела его этой ночью, и в душе юноша слёзно благодарил Вечный Огонь, что всё обошлось. В любой другой день Радовид непременно отчитал бы стражу, но, кажется, вареники совсем его раздобрили. Свирепый король лишь окинул караул ледяным предупреждающим взором, и этого взгляда было достаточно, чтобы Ясь с приятелями навсегда зареклись играть в гвинт во время дежурства у королевских покоев.

Супруги вновь легли спать. Но чер ез какое-то время Радовид, душимый кошмаром, с гортанным криком вскочил с подушки. Разбуженная Адда и сама со страху завопила, сердце у неё заколотилось, как сумасшедшее.  

- Когда-нибудь ты доведёшь меня своими криками до сердечного приступа…сколько уж можно? – королева тяжело отдышалась, прислонив руку к груди. Но заметив, как Радовид, страшно ссутулившись, сжимает одеяло и что-то бормочет себе под нос, Адда погладила его по плечу и продолжила уже гораздо мягче: - Ну всё-всё, успокойся, милый, всё хорошо… Опять кошмар приснился?

Радовид крепко стиснул Аддину ладонь и ответил:

- Мне приснились отец с матерью. Они сидели на тонущем корабле, далеко внизу, и с каждой секундой уходили всё глубже под тёмную воду. Я смотрел на весь этот ужас, а потом вдруг броси лся вон. «Радя! Радя! Вернись!» - кричала мне вдогонку матушка, не сводя с меня встревоженных глаз. Но назад я не пошёл. И знаешь, что самое страшное? Мне как будто было даже не жаль родителей. Я ничего не чувствовал. Ничего. Словно сердце полностью окаменело. И вдруг передо мной оказалась Эйльхарт: она шла прямо на меня, вперившись своими ядовитыми очами. В руке у неё был кинжал. И вот тогда я ясно ощутил…

- Ненависть?..

- Страх.

- Ты её боишься? – Адда с тревогой прижалась к мужу и обвила его руками, сло вно хотела успокоить теплом своего тела. - Прямо как в детстве?

- Я уже давно не тот напуганный королевич, - резко возразил Радовид, одёрнув плечо. Но как он ни старался придать силы голосу, его руки всё равно предательски дрожали. – Твой вопрос совсем не к месту. Неважно, что я чувствую к Эйльхарт, это здесь не главное…Я хочу справедливости. Хочу, чтобы Филиппа ответила за все свои преступления.

Адда покачала головой.

- А по-моему, тебе до сих пор очень страшно оказаться перед ней. Просто ты не признаёш ься в этом.

Радовид нахмурил брови и, отвернувшись на другой бок, глухо пробормотал:

- Забудь, это просто кошмар. Извини, что разбудил. Давай-ка спать, завтра у нас будет долгий день.

Однако сновидение ещё долго не гасло в его голове, особенно крик мате ри, в котором, казалось, и заключался весь смысл. Но Радовид никак не мог его разгадать. Ночь полнилась странными и печальными звуками, и прошло немало времени, прежде чем король всё-таки заснул.

***

Погожим днём, когда старшие придворные дамы ушли обедать на террасу в саду, Адда с двумя юными фрейлинами – Юстиной Эшенбах и Лидвиной де Ланек, осталась в горнице, продолжая заниматься рукоделием. Фрейлины расшивали буквами червлёное реданское знамя, а королева украшала орнаментом белоснежную сорочку. Время шло медленно, и Адда попросила девушек рассказать что-нибудь о себе, пока не воротилась графиня Барцинская со своими занудными причитаниями. Синеокая Лидвина, девушка с густыми каштановыми косами и гордым взором, будто целую вечность ждала этих слов. Заколов иголку за полотно, она тут же запальчиво начала:

- Я, знаете ли, хотела учиться в Оксенфуртской Академии. Наша усадьба расположилась неподалёку от университета, на Золотых полях. Профессор Шейнис с кафедры Труверства и Поэзии давал мне уроки музыки и всегда хвалил моё усердие. Он обожает народный фольклор, и мы несколько раз вместе с ним ездили в ближайшие деревни собирать песни и разучивать танцы. Но у матушки были другие планы на моё будущее. Она говорила: «У тебя дедушка в советниках у короля, а ты хочешь быть какой-то музыканткой?» Так меня и пристроили во фрейлины, да ещё и под присмотр к дедушке Чеславу…

Лидвина робко бросила взгляд на лютню, приставленную к ножке дивана.

- Мне немного скучно в компании старших дам, и я бы хотела почаще музицировать… - пробормотала она еле слышно, почти что в пустоту.

- Понимаю тебя, - сочувственно ответила Адда. – Я очень люблю и музыку, и танцы, так что непременно хочу как-нибудь послушать твоё пение!

Печаль вмиг ускользнула с лица Де Ланек. Вслед за ней своей историей поделилась вторая фрейлина.

- А мы с мамушкой, наоборот, всё боялись, что меня во фрейлины не возьмут! – залепетала румяная и златокудрая Юстина. – Она мне говорила: «Завянешь, Юстя, ты в нашей глуши, так погл яди хоть, каковы прикрасы королевского дворца, в свете покажись!». А я, признаться, и не думала, что жизнь в Третогоре окажется такой суетливой! Только успевай ходить по званым вечерам и ярмаркам! Мазель ван Кропп всё ворчит, что я нерасторопная, но так ве дь я всего два месяца во фрейлинах…У нас-то в поместье на равнине и за 10 лет ничего не меняется.

Юстя вдруг умолкла и нехотя вытащила из-за пояса сложенную пополам цидульку.

- Мамушка часто спрашивает в письмах, не присмотрела ль я себе кого. Уж не знаю , что ей отвечать! Панычи при дворе меня словно и не замечают,- она задумчиво отвернулась к окну, но вдруг встрепенулась и, распахнув настежь створку, по пояс высунулась наружу.

- Ясь! А, Ясь! – заголосила Юстина во всё горло. – Прогуливаешься, да?

- Нич его я не прогуливаюсь, панна Юстина, - залепетал ей с улицы покрасневший стражник. – У меня тут дежурство.

- Знаю-знаю я твоё дежурство, - захихикала Юстя и, схватив вместе с Лидвиной знамя с реданским всадником, развернула его из окна во всю ширь. – Погляди-ка лучше, какую красоту мы вышиваем к празднику в честь дня Третогора! Столице 507 лет! Понесёшь это знамя на параде? Я в уголочке твоё имя вышью.

- Всё смеётесь надо мной, панна Юстина. Да на том параде целая хоругвь наших доблестных кавалеристов будет вышагивать, у них свои знаменосцы есть. А мне бы хоть надеяться, чтоб меня стеречь конюшни не поставили.

Тут между фрейлин протиснулась Адда.

- А куда тебя, к королю что ли приставить? Да вы ж с товарищами и шагу не прибавите, если на нас с Радовидом негодяи нападут. Давай-ка лучше будешь охранять мазель Эшенбах.

Юстина вспыхнула до ушей, а Ясь, заикаясь и запинаясь, вихрем ускользнул из-под окна.

- А он милый, правда? - хитро прищурилась Лидвина, т олкнув подругу в плечо. Юстя молниеносно переменила тему:

- Ваше Величество, а в чём вы с королём собираетесь пойти на маскарад?

- Ну, как вы знаете, тема маскарада – старореданская мода и костюмы всех сословий. Комната придворных портних до потолка усыпана одеяниями всех мастей. Радовид посчитал слишком банальным доставать из сундука дедовский кунтуш, поэтому швеи уже во всю шьют для него сердак и украшают перьями шляпу. А я, как видишь, вышиваю узор на его сорочке. Сама я тоже приоденусь как зажиточная крестьянка.

- Это замечательно, - всплеснула руками Лидвина. – А правда, что на маскарад приглашён настоящий ансамбль из крестьян-самородков и будут звучать народные песни?

- Чистая правда! Мы с мужем уже начали разучивать подходящие танцы.  У меня в вол осах будут цветы и ленты, а ещё мне сошьют настоящий полосатый андарак из пяти цветов. Моя юбка гораздо лучше, чем у этих дзьоп²-служанок, которые вечно норовят повилять задом перед самым носом Его Величества и вельми расстраиваются, как только меня заприметят. Я сказала Марте, что если ещё раз увижу горничных в такой броской одежде - скормлю гулям! Вот ведь халды³, как их только во дворец пустили?

Но вдруг послышался звук открывающейся двери, отчего фрейлины вздрогнули и подскочили на месте – неужто мазель Б арцинская с дамами уже вернулись? Но это оказалась всего лишь Даниэла Гнинская – она была бледна и очень взволнованна. Адда тут же приосанилась и встретила гостью недобрым взором, на что Даниэла ссутулилась, изобразив неловкий книксен.

- Здравствуйте, Ваш е Величество. Мне велено было передать от матушки (и меня это нисколько не затруднило!), что она очень ждёт Вас с Его Величеством на этой неделе на ужин в своей третогорской резиденции. Сама я не смогу присутствовать, да и на гуляниях в честь столицы меня не будет – уезжаю в наше Блавикенское поместье, думаю, надолго. После недавнего инцидента отец по настоянию короля велел мне на время разместиться там, чтобы исключить повторное нападение…Ну, не стану загружать Вас своими хлопотами. Простите за беспокойство.  

Оцепеневшие от недоумения фрейлины проводили уходящую Даниэлу немигающим взглядом.

- Чего это она такая пришибленная? – испугалась Юстина.

- Наконец узнала своё место, - самодовольно ответила королева. В душе она была вне себя от счастья, ведь Радов ид, как и обещал, урезонил Гнинскую.

- Вся столица только о них с мужем и толкует, про то, как их бандиты на кладбище вывезли, - сказала Лидвина и нервно поёжилась. – Дедушка мой полагает, что это какой-то дворянский заговор против пана Эбергейда. Муж маз ели Барцинской, ещё недавно близкий к пану, отчего-то вдруг слёг с сердцем и вскоре отправился далеко в Туссент.

- Кто же знает, что там на самом деле случилось? Во дворце всегда плетётся много интриг, - пожала плечами Адда, словно это ни капельки её не ка салось, а про себя отметила: «Раскол среди приближенных Эбергейда явно порадует Радовида».

Пару минут девушки вышивали в полной тишине, пока королева не прервала затянувшееся молчание.  

– Тогда послушайте-ка третогорскую песню про любовь богатой горожанки и заезжего трубадура! – и, настроившись на нужный лад, Лидвина звонко запела с самым что ни на есть характернейшим реданским говором:

- Уж ты прялица-кокорица моя,

Пойду выкин у на улицу тебя.

Мне судьба таку подачку дала -

Со Стефаном-трубадуром свела.

Подарил колечко медное

(Полюбила парня бедного!),

А другое - оловянное

(Полюбила окаянного!).

Мы сидели с ним и плакали,

А на лютню слёзы капали.

Ну а лютня была новенькая,

Поку пная, дороговенькая.

Третогорские девушки,

Для нас двести крон - не денежки!

- Вот уж верно! – перебила Адда. – Третогор, как мне говорили, самый дорогой город Редании. И самый аккуратненький, хоть и тесноватый. Ха, ну в таком-то небольшом городке всем и н е поместиться, коли половину площади занял королевский замок!  

- Это ещё не всё, Вашество! – Лидвина вновь забренчала по струнам и, пока королева весело приплясывала, запела в два голоса с Юстиной:

- Шла по улице я низом,

Все дома кругом с карнизом:

Кра сна крыша, белый дом,

Палисадник под окном,

Окна выше, двери ниже,

И орлы сидят на крыше,

В шахматы играют тут!

Им пшеничку - не клюют

И водичечку не пьют!

Эх, Стефан мой, Стефанёк,

Я с королём пила чаёк,

В правой ручке сахарок,

Ну а в левой чашечка!

Будь здоров, Стефашечка!

- Я не удивлюсь, если где-нибудь в башне у нашего короля есть парочка ручных орлов, которые играют с ним в шахматы! – засмеялась Адда, а вместе с ней и фрейлины.

- Фигуры они двигают клювом, а в лапках у них – чай с сахарком! – по дхватила Юстина. – Лидвиночка, а что там дальше?

- Полно, миленький, да по миру ходить

И Огня за ради Вечного просить!

Подавай мне, мать, жениха,

Подавай жениха без греха,

На праву́ю ручку смажечку,

На леву́ю обнимашечку,

До сердечка прижимашечку!

Подавай мне, мать, жениха! Вот так!

- Браво! Браво, Лидвиночка! – Адда захлопала в ладоши. – Ты чудесно поёшь! До чего же я уважаю твой весёлый голосок. Подумываю даже пригласить этого твоего Шейниса на маскарад. Ах да, сегодня же вечером ты учишь нас с Радовидам всяким кметским словечкам! Кстати, что такое «смажечка»?

- Смажечка – это смаженка, очень вкусная ватрушка с несладкой начинкой: сыром, ветчиной…

- Бьюсь об заклад, Радовид такие очень лю... – и не успела Адда закончить фразу, как в дверях появился сам к ороль, одетый в белую сорочку с чудесным узором в виде цветов с красными лепестками.

– Услыхал в коридоре ваше пение и не смог пройти мимо.

- Нет, милый, меня не проведёшь - ты пришёл на слово «смаженка»! – засмеялась Адда и, подойдя к мужу, весело поцел овала его в щёку.

- Жаль только, никаких тут смаженок, похоже, нет, - грустно протянул Радовид.

– Это был очень приятный сюрприз! Мне даже немного стыдно, что я подтрунивал над тобой, мол, ты три дня зашиваешь одну единственную зацепку...А я, собственно, пришёл спросить: не передумала ли насчёт соколиной охоты? У меня как-то выле тело из головы, что надо бы готовиться к торжеству в честь столицы, так что может быть отложим?..  

Адда взяла мужа под руку и, выведя его из комнаты, еле слышно проговорила:  

Когда Адда шёпотом поделилась с мужем своей дерзкой идеей, тот не на шутку опешил.

Радовиду в своё время очень понравилось гулять по Вызиме как простому человеку, без помпы и многочисленной охраны. Повторить то же самое, да ещё и в любимом городе, в компании жёнушки – разве это не чудесно? Король внутри себя немного колебался, н о вдруг нахлынувший ребяческий кураж всё-таки пересилил молодого правителя. Супруги условились провернуть свою лихую затею прямо накануне главного торжества.

***

Утром небольшая дорожная карета выехала за ворота столицы. Спустя чуть более, чем полстаи⁴, экипаж остановился, и из него вышли Радовид и Адда. Супруги сбросили тёмные накидки, под которыми на них уже были надеты весьма непривычные наряды. Король облачился в длинную тунику малинового цвета, с буфастыми рукавами и отороченную у края подола белыми полосами, а также льняную рубашку, модный нынче воротник-фрезу, тёмно-серые шоссы и сапоги из светлой кожи. Его Величество подпоясался коричневым ремнём, на который прикрепил толстенький узорчатый гаманец. Адда была одета в бордовую котту с рукавами до локте й, на пуговицах, собранную от талии в пышные сборки и стянутую ремешком; под коттой на ней была рубашка и нижняя юбка для пышности, а через плечо королева перекинула узорчатую сумку-тайстру, которую обычно носили реданки из Предгорья. На дне кареты был при прятан сундук, из которого Радовид достал очки с ложными стёклами и морковную шляпу с пером. Адда сложила волосы в две косы и убрала их под высокий красный чепец-капор с белыми оттопыренными полями и длинным "хвостом", спадающим на плечо.

Со стороны корол ь и королева могли бы сойти за купцов средней руки и преуспевающих лавочников. Но только внешне. Радовид, конечно, кое-что понимал в торговом обороте, но по своей натуре он был далёк от «купца-ловца» и «купчика-голубчика, деньголупчика». Впрочем, по иронии , эта роль, ещё меньше подходила капризной и расточительной Адде, которая не имела никакого представления о векселях, товарных накладных, паях и спекуляциях. Она скорее могла бы сойти за кокетливую мещанку, ради которой торговцы снижают цену до минимума, постепенно доходя до разорения. «А всё-таки даже в этом простеньком платье Адда выглядит как королева», - подумал Радовид, любуясь своей супругой.

Королева велела кучеру ждать до вечера в ближайшей деревне и радостно обратилась к мужу:

- Ну как, ловко я наплела коронному маршалку⁵, что мы собираемся сегодня весь день провести на природе? Он явно не обрадовался этому, но возражать не стал. Так что никто и не подумает искать нас в городе! Хоть нагуляемся вволю, а то завтра после твоей помпезной речи в честь столицы нас быстренько уведут обратно во дворец.

- Я всё ещё не уверен, что это хорошая затея. Понимаю, церемониальный выход в город по главной улице – это не самое интересное занятие, но очень важное для нашего образа перед придворными.

- А может то, что мы считаем важным, на самом деле не имеет такого значения, а то, что кажется второстепенным – это и есть главное. Знаешь, почему я редко заплетаю локоны в сложные причёски? Чтобы чувствовать ветер в волосах! И это совсем не то же самое, что ветер в голове . Но разве ж ты, Лысик, когда-нибудь такое чувствовал? – и вдруг Адда наступила прямо в грязную канавку, образовавшуюся из следа от колёс. Подошва и мыс её светлого сапожка насквозь были запачканы влажной землёй.

- Фу, гадость, - королева достала платок и попыталась хоть как-то оттереть грязь.

- Как тут не вспомнить про гладкую каменную дорожку в замке, верно? – иронично заметил Радовид, поддерживая жену за локоть. – А ветер в волосах – это, конечно, хорошо, но согласись, что ещё лучше – это иметь мужа и правителя с обострённым чувством долга. Надёжно и спокойно.

- А-а-а, чепуха! Долгом человека только вяжут! – раздражённо воскликнула Адда. – Неужели ты не заметил, что все эти высокие и статичные принципы – напыщенная пустышка, за ними ничего нет!

- Но в едь должно быть что-то, побуждающее короля заботиться о народе, беречь семью и родную землю?

- Только любовь…вправе побуждать, - сорвалось у неё с уст. - Я хочу как можно чаще видеть тебя живым, чувствующим, без холодных острот и мрака. 14 лет моей жизни были ничем, а следующие несколько лет – одной сплошной раной. Я не хочу отдать оставшиеся годы долгу и этикету. Так что, расправь-ка крылья, Орёл, и насладись этим беззаботным днём, - сказав это, королева поглядела на мужа истинно орлиным взором.  

Радовид лишь тихо усмехнулся, но внутри себя в который раз восхитился тому, что дворцовый этикет словно вовсе не довлеет над Аддой. Она чувствует себя свободной, пока он при подданных старается даже лишний раз не смеяться, чтобы не показаться легкомысленным. Мимо супругов проехала крестьянская повозка, и им пришлось посторониться. Старик-возница с любопытством оглядел дивную парочку: Радовид и Адда, одетые не то как горожане, не то как купцы, но без товара, стояли друг против друга посреди дороги и создавали стран ное впечатление. Не теряя более ни секунды, король и королева двинулись в город, прямиком к воротам Радовида I Великого. У самого поста стражи их уже поджидал Ясь с товарищами: охрана должна была следовать на почтительном расстоянии от монархов и следить з а безопасностью.

Третогор по праву считался самым стройным и аккуратным городом в Редании. Упорядоченные ряды высоких белых домов с красными крышами и свежевымытыми окнами, резные однотипные веранды, украшенные многочисленными цветочницами, были не чета хаотичному Новиграду. Но на фоне огненного Новиграда, где царили кутёж, забавы и бойкая торговля, столица на первый взгляд казалась слишком тихой и строгой, дождливой и не шибко радушной из-за своей дороговизны. Но всякий, кто задерживался здесь подольше, п остепенно открывал для себя чарующее обаяние этого древнего города.

Парочка быстро свернула с главной улицы и начала свой путь с неспешной прогулки по узкой дорожке между высокими каменными домами. Денёк выдался на редкость погожий, на омытом дождём небе не было ни облачка. Каждое дерево и дом – да что там! – каждый цветочный горшок и тонкий завиток дыма над крышей – всё светилось яркими красками и вырисовывалось в тёплых лучах летнего солнца.  И казалось, что голова пойдёт кругом от сладкого благоухания белых пионов, пышно распустившихся в чьём-то саду. Адда наклонилась к одному из кустов: она обожала цветы, и, будь её воля, унесла бы с собой в охапке целый букет. Заметив это, Радовид отвёл супругу в лавку цветочницы и купил для неё несколько бутонов амариллиса – очень редкого цветка с красно-белыми лепестками, завезённого в Реданию из Зеррикании. Королева тут же поспешила украсить ими свою сумку.

- Чудесные цветы! Это так мило с твоей стороны, - и вдруг её взгляд приковало к себе нечто совершенно удивитель ное. - О, погляди-ка, Радя! Это же мы!  

На боковой стене Посольской резиденции, чей массивный фасад расположился совсем неподалёку от замковых ворот, красовалась обширная роспись в духе книжных иллюстраций: Радовид и Адда скакали на великолепном реданском дрыкганте – дивном высокородном жеребце белоснежного окраса, с пятнами и полосами, словно у рыси или леопарда, и большими пламенными очами. Благородный скакун мчал венценосную чету вдоль бескрайних земель северных королевств, на которых художники заботлив о вырисовали горы и долины, леса и реки, замки и деревеньки. Краска выглядела совсем свежей, словно работа была закончена на днях.

- Красиво. Но не эту ли роспись нам должны были представить на завтрашнем празднике?  - усмехнулся Радовид.

- Ох, какая удача, - Адда прыснула в кулак. – Завтра я совершенно искренне удивлюсь этому подарку.

- Знаешь, мне вспомнилась одна история. Вот представь: мне лет десять, не больше, - начал король свой рассказ о неприятном знакомстве с законом, - я иду по улице вместе с матушкой, а на прогулке нас сопровождает маршалок великий коронный. Мы шагаем вдоль выбеленной стены Приказа общественного призрения, а она покрыта озорными рисунками мелом. Часть из них принадлежит мне…Маршалок останавливается, указывает на них тростью и трубным голосом провозглашает: «Мы поймаем этих шкодников, которые портят своими каракулями стены, и назначим им Пять Ударов Берёзовой Розгой!». Если б ты знала, как я перепугался! Колени у меня подогнулись, в горле всё пересохло! Я разнёс эту весть моим товарищам, и в тот же вечер длинная шеренга перепуганных мальчишек, намочив носовые платки, пыталась стереть эти злосчастные рисунки⁶! Хотя, признаюсь, смешной портрет Филиппы мне до сих пор жалко, уж очень он мне удался.

- Радя, я и подумать не могла, каким ты, оказывается, был хулиганом! – удивилась Адда и с весёлой усмешкой добавила: – Вот только никакой судья не присудил бы королевского наследника к розгам, даже если бы застиг того на месте преступления.

- И то верно…но урок я свой получил. Закон нужно уважать – тогда вокруг будет порядок. А когда ты король – то ты по определению законопослушен, ведь сам эти законы и принимаешь, согласно своей политике. Кстати, мы ведь совсем недалеко от этого Приказа. Пойдём-ка посмотрим, не нарисовали ли там чего-нибудь ещё?

Супруги с озорным нетерпением помчались по узкой цветущей аллейке к Приказу общественного призрения. Но вместо безобидных рисунков Радовид и Адда обнаружили на белёной стене коронованную стрыгу, нарисованную красным мелом. Над ней была надпись «рыжая курва», причём буквы неаккуратно скакали по строчке – видать, горе-художник сильно торопился. Радовид взглянул на жену: её лицо было полно безмолвной ярости, а из-под стиснутых губ едва не проглядывали клыки. Мимо супругов прошлёпали несколько дородных чиновников, даже не отрывая взгляда от своих бумаг. Кто знает, как давно эта карикатура красуется на стене?

- Я велю отыскать негодяя. Уж поверь, берёзовыми розгами не отделается, - заверил Радовид жену, обнимая ей за дрожащие плечи. Адда ничего не отвечала – лишь до боли сжимала в кулаке сапфировый дукач, висевший на её шее. Казалось бы, она уже давно не в Темерии, а гадости на стенах нисколько не изменились.

Король утешительно продолжил:

- Знаешь, сколько про меня гадостей в подворотнях пишут? Тоже «курвой» обзывали. А если кому-нибудь в голову придёт назвать меня «старой курвой»?

Королева на секунду задумалась.

- Ну ладно «курва» - родное для реданцев ругательство, но почему «старая»?

- Когда хотят оскорбить – особого смысла не ищут. Им главное, чтобы звучало дерзко и обидно. Надеюсь, я никому не подал бесплатную идею, как в будущей похабной частушке высмеять короля, а потом за это провести чудесную ночь в кутузке? – и Радовид притворно огляделся кругом, будто выискивал непрошеных слушателей. - Словом, не бери в голову. Наша честь не настолько хрупкая, чтобы трескаться из-за таких вот недоумков.

Адда вдруг выпрямилась, и, шмыгнув носом, заявила:

-  Раз уж этот негораздок решил украсить моим портретом Приказ общественного призрения, то так тому и быть. Здесь ведь заведует Церковь, так? Управляет народными школами, госпиталями, приютами для больных и умалишённых, богадельнями и тюрьмами? Я тоже не останусь в стороне. Королевы издавна занимались благотворительностью, так что пора бы сделать приписку этому учреждению: «имени Её Королевского Величества Адды Второй». Пускай подивятся, как «рыжая курва» ловко управится с делами милосердия и поможет нуждающимся. Быть может, тогда реданцы не посмеют видеть во мне вот эту тварь, - и Адда указала на стрыгу. – Я сердечно благодарна твоему заступничеству, милый, но хочу и сама гордиться собой.

- Мне нравится твоя решимость. Но мой совет: не обязательно переубеждать всех, - ответил Радовид. – Сила наших недругов – хоть твоих, хоть моих, - в едином м нении. И порой достаточно того, чтобы они усомнились .

- Спасибо, - Адда довольно улыбнулась.  – Пойдём отсюда поскорее. Пора бы заглянуть в какую-нибудь лавку или кондитерскую – еда поднимет нам настроение!

***

Как в любом приличном городе, в Третогоре была развита характерная кулинарная традиция: на каждой улице здесь пестрела целая россыпь заведений, которые предлагали готовые холодные и горячие блюда на любой вкус и кошелёк. Особо много «кулинарных лавок» было в порту, и обслуживались в таких местах в основном лодочники, докеры и путешественники – те, кому особенно требовалась разогретая еда. Тут и там доносились выкрики: «Горячие мясные пироги! Говяжьи рёбрышки! Вафли с клубникой!». А вот ближе к Соборной площади и королевскому дворцу расположились заведения очень недешёвого ассортимента: здесь можно было отведать и фазана, и выпь, и каплуна, и дикую утку с жареным цыплёнком. Однако всё это – довольно привычные для богатеев блюда, поэтому Радовид и Адда остановились в небольшой уютной лавке неподалёку о т порта.

Молодая хозяйка подала им зерновую кашу – фрумент, парочку жирных бараньих ножек, котлеты и горячие булочки. Еда была очень сытной и вкусной, поэтому Радовид щедро расплатился с женщиной и попросил у неё ещё несколько пышек с собой.

- Ежели поже лаешь, милсдарь, - сказала хозяйка, заботливо заворачивая румяные булочки с вишнёвой начинкой, - я при тябе тесто замяшу и какой хочешь сдобы напяку – только начинку свою приняси. Или к пиру какому полсотни пирожков состряпаю.

-  К пиру, говоришь, - Радов ид задумчиво почесал свою короткую бороду. – Будет у меня пир на днях. Кухня моя вроде справляется, уже с другими лавочниками договорилась, но твоя помощь всё равно будет не лишней. А сколько будет стоить?

Хозяйка давно смекнула, что гости к ней пришли со стоятельные, и назначила изрядную цену. Радовид поначалу слегка опешил.  

Радовид усмехну лся и, подбоченившись, махнул рукой.

Когда Радовид с Аддой наконец покинули лавку, королева иронично спросила, не преминув при этом закусывать пышкой:  

В это время с колокольни Краснокаменного собора донёсся долгий звон. Супруги остановились на Соборной площади, прямо перед церковью.

Королева поморщилась.

– Готова поспорить, что даже епископ Кириакий и Иерарх вместе взятые не сравнятся в своём религиозном прилежании с твоим усердием в шахматах.

Его Величество загадо чно улыбнулся.

Осознав свою фатальную ошибку, Адда замахала руками и замотала головой:  

Адда тяжело вздохнула: дело ведь не в самих шахматах, а в том, что Радовид всякий раз рискует увлечься больше меры. Ну ладно, две-три партии – это недолго, да и мужу маленькая радость. Однако в шахматном клубе Его Величество устроил самый настоящий переполох и совершенно заморочил Адде голову этюдами и гамбитами! Поначалу Радовид очень раздосадовался: когда супруги вошли в клуб, все доски были свободны, а немногочисленные посетители как-то не спешили приступать к священной игре. Что бы выманить их из нор, король расставил простейшую ловушку: в качестве приманки за стол вместе с Радовидом уселась и Адда, которая играла не ахти как, но с творческим подходом. И, конечно, едва они сделали несколько ходов, как возле них остановился один из посетителей, потом ещё один, а вскоре отыскались и долгожданные партнёры, охотно предложившие сыграть партеечку.

Сыграв несколько коротких и разгромных партий с третьеразрядными игроками, Радовид предложил провести сеанс одновременной игры. К этому момен ту в клубе собралась значительная публика. С первых же ходов оппоненты были ошеломлены точностью и быстротой ходов Радовида. Казалось, что он читает их по книжке. Попутно король умудрялся указывать соперникам на ошибки и припоминать забавные истории:

- У моей супруги, - Радовид нежно кивнул в сторону Адды, - есть особый способ определять, что происходит на доске. Она пересчитывает мои пешки, и если их оказывается не меньше, чем у соперника, то позиция, на её взгляд, очень благоприятная. И раз сегодня моя жена присутствует при партии, зная о её необычном методе, я стараюсь бережно обращаться со своими пешками⁷.

Но вдруг нашёлся противник по уровню, оксенфуртский профессор с кафедры современной истории. Его энергичная защита сбила темп королевского нападения, а затем он умело ускользнул от расставленных ловушек. Радовид сидел неподвижно и тихо, пристально глядя на доску; его тяжёлые веки почти совсем прикрыли глаз а.

- Пат, - проговорил он едва слышно, - хорошо задумано, профессор. Но я не пойду на это. Я форсирую размен, и Вы никуда не денетесь от моей следующей атаки.

Однако преимущество было уже не на его стороне. И вот, через десяток ходов, партия наконец разрешилась.

- Мат, - спокойно произнёс старый профессор.

На миг воцарилась полная тишина. Вдруг сразу стали слышны и шум с рынка, и шаги гуляющих, и тонкий свист ветра. Адда уже было поднялась с места, понадеявшись, что теперь можно наконец покинуть шахматный клуб. Но в это мгновение, к её досаде, Радовид хрипло произнёс:

- Реванш.

Королеву испугал вызов, прозвучавший в голосе супруга. Он скорее напоминал кулачно го бойца, готового тотчас врезать по роже, чем сдержанного государя с холодной головой. Проигрыш больно уязвил королевское самолюбие: Радовид покраснел, ноздри его раздулись, на лбу выступили капли пота,

- Сперва стоит поразмышлять над партией, проанализи ровать ошибки, а уж потом отыгрываться, - наставнически заметил профессор. – Не торопитесь. Не спехом дело спорится, а толком.

В глазах короля мелькнул яростный огонёк какого-то давнего воспоминания и на его лице очень резко обозначились складки на подбородке и у носа. Но возражать Радовид не стал. Вдруг профессор встал и на прощание слегка поклонился – вроде бы просто с почтением к сопернику, а вроде бы... «Неужто он догадался, кто перед ним?» - пронеслось у короля в голове. Но старик уже покинул шахматный клуб.  

Вместо профессора вызвался сыграть какой-то кругломордый чиновник, один из проигравших оппонентов в сеансе одновременной игры. Адда внимательно следила за мужем. Предыдущее поражение настолько задело короля, что сейчас он, как безумный, не моргал, следил за движением фигур и беспрерывно обдумывал комбинации и манёвры. Но казалось, что Радовид размышляет над совсем другой партией – ходы стали менее отточенными, он несколько раз подставился под шах. Лишь близость нового поражения заставила его на время позабыть о профессоре.  

- Послушай-ка, я рассержусь, если ты и после этой партии не закончишь! – строго сказала королева, хотя в душе она скорее переживала, чем сердилась. – Опять увлёкся, как ребёнок, и кроме своих шахмат ничего вокруг не замечаешь!

- Ещё один ход, дорогая, - ответил Радовид, не отрывая внимательного взора от доски. – Милсдарь чиновник уже в одном шаге от поражения.

Эта ремарка очень встревожила оппонента, который до сей секунды был искренне уверен в своей победе. Он надул щёки и, пр евратившись в каменного истукана, семь минут думал над ответным ходом. Не выдержав этот похоронный темп, Адда шепнула мужу, что будет ждать его на ярмарке.

Через некоторое время Его Величество наконец покинул стены шахматного клуба и дал знак заскучавшей с траже следовать за ним. В ту минуту мимо проходили мазель Барцинская в компании Аддиных фрейлин. Юстина с любопытством поглядела на здание клуба.  

Пока старшая дама без малейшего интереса мерно зашагала вперёд, девушки задержались на месте.  

Сам Радовид вовсе не заметил, что угодил в фокус женского внимания. До торговой площади он побрёл смурной, глубоко погрузившись в свои мысли. Не без труда отыскав Адду на ярмарке, король молчаливо потянул её за локоть.  

– Ой! Радя, напугал! Зачем подкрадываешься? – встрепенулась королева. - Ну как, победил того мордатого чиновника?

- Либо ты сейчас же прекращаешь думать про шахматы, либо ступай домой, во дворец – мне таких гулянок не надо! – зашипела разозлённая Адда. –  И вообще, за то, что я сидела с тобой несколько часов в шахматном клубе, ты купишь мне всё, что я попрошу! А теперь погляди-ка, какую посуду я нам присмотрела.

На ярмарке уже во всю гудела пестроцветная суматоха из народных мастеров и умельцев. Каждый зд есь выдавал себя за неповторимого гончара и резчика, познавшего все секреты изготовления прочной и изысканной утвари. Народ толпился у лавки с фарфоровыми блюдцами и чашками, однако Радовид и Адда даже не поглядели в ту сторону: такого-то добра у них и во дворце хватало. Пока ушлый лоточник нахваливал какому-то простаку тарелку с косой трещиной во всю ширь, уверяя, что познал редкое хакландское искусство фигурных щелей по фарфору, Адду куда больше заинтересовала безыскусная, но милая посуда из тёмного дерев а с резными узорами на все лады. Она не пропустила ни одной лавки и великодушно вручила в руки Радовиду целую корзинку утвари – кружки, имбрики⁸, тарелки и ложки. Следом прибавились три сундучка для украшений. Притом кошель стал заметно тоньше.

Издавна осо бую любовь и слабость реданцы питали к диковинкам из Офира, поэтому смуглый купец в изумрудной чалме с сизым пером не мог ускользнуть от внимания супругов. Он был торговцем тканями, а, как известно, через руки офирцев на великом торговом пути проходили луч шие материи: парча, алтабас, бархат и страшно дорогой офирский атлас с золотыми и серебряными нитями. Пояс из этой ткани, украшенный стеблями и цветами васильков и незабудок, стоил как половина войска, поэтому Радовид необычайно гордился тем, что такой куш ак имеется в его гардеробе. Но сегодня на прилавке у купца красовалась истинная редкость – белоснежный атлас в тонкую чёрную полоску. Адда ни за что бы не упустила его.

В ответ на это предложение королева очень строго посмотрела на мужа. Рад овид тяжело вздохнул, но решил дальше не прекословить и просто наблюдать за дальнейшим ходом событий, хоть и без особого удовольствия. Повернувшись к торговцу, Адда продолжила:

- Двести? За такой небольшой кусок?

Но Адда не стала ничего слушать.

Такого офирец стерпеть не мог. Развернулось самое настоящее сражение между покупательницей и продавцом. Радовид недаром прикинул в начале прогулки, что Адда способна выторговать себе товар по разорительной для купца цене. Офирец стал для неё настоящим противником, которого она по правилам стратегии должна была настигнуть, окружить и принудить к капитуляции. Так и вышло – спустя минуту громких уговоров с обильной жестикуляцией эти двое договорились на шестьдесят пять крон. Военно-финансовая операция была завершена. Король покрутил в руках оставшиеся золотые монеты, на которых красовался его гордый, но безусый тогда ещё профиль – денег осталось впритык, как раз на ужин в «Рыжем льве». Говорят, сегодня там будет выступать знаменитый духовой оркестр краснолюдов из Медянки, рудника близ Третогора. Радовид вручил все покупки одному из стражников и велел занести их через чёрный ход с кухни.

– Не все такие везучие, как ты. До сих пор удивляюсь, что твои ставки в основном выигрывают.

– Ха, мой тонкий расчёт лишь слегка приправлен везением! Я, как истинный реданец, очень серьёзно отношусь ко всему, что касается лошадей и организ ации соревнований. Поэтому-то в Редании самые захватывающие конные скачки. Ну ладно, пойдём-ка в «Рыжего льва». Там есть маленькие ложи, и нам никто не будет мешать наслаждаться ужином.

***

«Рыжий лев» расположился в узком переулке и представлял из себя небольшую корчму, по-своему уютную, немного аляповатую и с несколько сомнительной славой. Хозяин слыл не то охотником за древностями, не то контрабандистом, не то просто удачливым дельцом, и таверну свою он украсил офирскими балдахинами, коврами и статуэтка ми. Каждый вечер здесь собирались третогорцы и, по-домашнему рассевшись вокруг круглых непокрытых столов, они обсуждали насущные дела города и мировые проблемы. Ступенькой выше вдоль стены тянулась череда лож, изолированных друг от друга перегородками. В ожидании краснолюдского оркестра таверна к вечернему часу уже была порядком заполнена, поэтому Радовид и Адда сумели отыскать для себя лишь одну свободную ложу в углу.

Славилась корчма и тем, что здесь подавали блюда по рецептам со всех королевств Севера, несколько изысков из Империи, но поистине безупречными были лишь варёное мясо с абрикосами и финиками, фаршированные орехами куропатки в кисло-сладком соусе, а также алкоголь. Всё это и заказали венценосные супруги с одним лишь дополнением: Радовид решил о ценить, как здесь готовят классические реданские вареники с вишней. Однако первый же укус заставил короля поморщиться, и он едва дожевал до конца.

- Ну это просто безобразие! - разочарованно воскликнул Радовид, отодвигая от себя тарелку. - Я и не думал, ч то в наших столичных корчмах не умеют готовить вареники! Тесто не пропеклось, формы толком нет, а вишня – кислее не придумаешь. Нет, с этим надо разобраться…

Тем временем краснолюды уже во всю принялись играть, и корчма наполнилась звуками чудесной весёлой музыки. Вдруг к супругам подошёл темноволосый мужчина в длинной оранжевой тунике, с тарелкой каэдвенских шанежек и кружкой реданского лагера.  

- Я извиняюсь, – сказал он, блестя глазами и улыбаясь в угольно-чёрные усы, – разрешите сесть рядом с вами? Нигде больше нет места, всё забито до отказа. Оно и понятно: многие хотят послушать краснолюдский оркестр. Я сам впервые сегодня попал на выступление…

- Ну так и быть, садитесь, - при гласила Адда, подобревшая от изысканного вкуса куропаток, и тут же поинтересовалась: - Вы не местный?

- Нет-нет, я из Оксенфурта. Простите, не представился: Петер Шейнис, профессор кафедры Труверства и Поэзии. Сейчас я собираю по сёлам и городам народные п есни для своего сборника. Надеюсь и в этой корчме что-нибудь этакое записать, - он похлопал по своей кожаной сумке со свитками и письменными принадлежностями.  

- Карл Мердер, из купеческой гильдии, - Радовид представился именем своего наставника в военном деле и поглядел на Адду. Та отчего-то с большим удивлением взирала на их собеседника и не проронила ни слова, поэтому королю пришлось представить и свою супругу. - А это моя жена Аделаида.

- Очень приятно, - Шейнис доброжелательно кивнул и поправил очки. – Я ненароком услышал, что Вам не понравились здешние вареники?

Радовид бросил ещё один недовольный взор в сторону тарелки с варениками и ответил:

- Похоже, что все силы хозяина ушли на то, чтобы украсить корчму всякими диковинками. На продуктах он явно экономит…

- Знаете, как говорят у нас на Оксенфуртщине? «Таки-сяки варенички всё лучше варениц⁹, таки-сяки паняночки всё лучше молодиц», - весело пропел профессор и, отведав каэдвенские шаньги с картошкой, с наслаждением причмокнул.  

- Зато ячменное пиво очень даже ничего, - заметила Адда, оправившись наконец от изумления. – Уж мне есть с чем сравнить. Никогда не пробуйте «Вызимского чемпиона», я вас предупредила.  

- У меня с реданским лагером связана одна история, - продолжил Шейнис, доедая последнюю шанежку. - Оказался я как-то раз в «Золотом петухе», корчме на окраине Третогора. Она была битком набита местными кметами. Кто-то достал и пустил по кругу кварту пива. Бутыль переходила от одного рта к другому. Не могу описать ужас, нараставший во мне по мер е приближения той бутылки. Когда настанет и моя очередь глотнуть из горлышка, побывавшего в чужих губах, меня, я чувствовал, стошнит. С другой стороны, я не осмелился бы отказаться и тем самым оскорбить этих добрых людей¹⁰, - виновато вздохнул профессор. – Тяжело бороться с высокородным снобизмом.

- Снобизм ведь связан с воспитанием, - хмыкнул Радовид, отложив кружку с двойным элем. Уж больно живо он представил себе историю, рассказанную Петером, и пить ему как-то перехотелось. Впрочем, хмель уже успел его развеселить и раззадорить. – Забавно, что ребёнку из знатной семьи одновременно внушается необходимость мыть шею, готовность умереть за Родину и пре зрение к простолюдинам.

- К слову о простолюдинах. Не хочу хвастаться, но меня официально пригласили на королевский маскарад, посвящённый старореданской моде и нарядам всех сословий. Воистину, реданцы очень любят свои традиции, так что интересно посмотреть на знатных особ, скажем, в кметских портах! А ещё я хотел предложить свою помощь крестьянскому ансамблю, но , кажется, они сами справляются. До меня дошёл слух, что в одном из номеров участвуют Их Величества, представляете?!

- Будем счастливы завтра увидеться с Вами, - с искренней улыбкой прощебетала Адда, но, поздно спохватившись, поняла, что сказала лишнее.  

- Вы с мужем тоже приглашены? – удивился профессор.

- Да…да, приглашены. В такой важный праздник купеческие гильдии не обделили вниманием.

- Тогда, даст Пламя, и впрямь увидимся.

В дальнем углу таверны собралась шумная компания гвинтёров, и Адде очень захотелось присоединиться к ним.

- Я тебя здесь подожду, - ответил Радовид вслед супруге, которая уже уселась за стол к игрокам.

Краснолюды играли всё более и более задорную музыку, и в какой-то момент один немолодой подвыпивший пан с сивыми усами, закруч енными до бровей, взгромоздился на стол и ка-а-ак загорланил под звук валторны:

- Были вот при Визимире молодцы!

Завитые носили усы!

А что же нынешний король молодой

С такими хилыми усами над бородой?

Но вдруг, покачнувшись, он чуть не повалился вместе со столом. К счастью, товарищи успели стащить его на пол.

- Чего привязался? Хорошие усы, - и Радовид провел пальцами вдоль верхней губы, словно желая удостовериться в этом.

Шейнис ответил:  

- Это ещё довольно безобидные частушки. О королевских особах как правило складывают самые дерзкие и непристойные вирши.

Тут же с другого угла послышалось:

- … а Мацей думает, что тот - полено в доспехах и короне. Ну и зря. Это ж всем известно: сердце короля хранится под платьем королевы Адды!

У Радовида едва заме тно дёрнулись уголки бровей, и он всё-таки сделал ещё один глоток из кружки с элем.

- А почему Вы не присоединились к супруге? Не любите гвинт? – поинтересовался Петер Шейнис, на что Его Величество покачал головой.  

- Я не ахти какой игрок. Предпочитаю ш ахматы.  

- Понимаю. Я вот, например, очень люблю музыку, но в изобразительном искусстве не шибко разбираюсь. Меня на той неделе племянница повела в аукционный дом Борсоди – он недавно переехал к нам из Новиграда. Говорят, владелец заключил сделку с Его В еличеством королём Радовидом, по которой дом взамен получает льготную ставку налога в нулевом проценте.

- Разумное решение, не находите? – как ни в чём не бывало поинтересовался король. – Столь крупная коммерческая компания непременно привлечёт за собой в Оксенфурт новых дельцов и инвесторов.

- Не поспоришь. Вот только Иерарху это не очень понравится, - усмехнулся профессор. – Ну так вот, на аукционе недавно выставили полотна нашего земляка, ван Рога. Слыхали про такого? Племянница рассказала, что этот худ ожник ещё пока мало известен широкой публике, но когда-нибудь его признают великим мастером. И вот, что странно: в Третогоре, где туманы и дождь, художники пишут ярко, а в нашем тёплом приморском Оксенфурте родился такой сумрачный мастер.

- Думаю, это зависит от мировосприятия художника. Наверное, порой не столь важно в точности запечатлеть реальность, сколько изобразить её со своей точки зрения. В конце концов если это талантливо – то когда-нибудь и впрямь будет оценено по заслугам. Главное, не наоборот, как в той истории: один художник так долго ждал признания, но лишь в конце своей жизни был признан бездарным.

Неожиданно со стороны гвинтёрского стола поднялся шум.

-Эй! Мухлевать вздумала? – дородный мужик с потным лбом и жирным выбритым подбородком гр озил Адде кулаком, в котором сжимал несколько пёстрых картонок.  

- Что? Сам играть не умеешь, а меня винишь? Ты хоть знаешь, на кого пасть раззявил? – возмутилась Адда.

- А ты чего, королева Реданская, что ли? Маленький городишка, самый настоящий курятни к, без умолку кудахтующий, а каждый мнит себя важной шишкой! Поглядел бы я на тебя у нас в Новиграде, там таких фанфаронок знаешь, как на место ставят?

Но тут, грубо растолкав столпившихся зевак, вперёд вышел Радовид и загородил Адду от обидчика.

- А чего это ты, скобленое рыло, припёрся со своими новиградскими замашками к нам в столицу? Кто тебя пустил к приличным людям? Я смотрю, попировал ты в наших корчмах, как пан, а дурной на голову, как баран. А ну-ка выходи, я тебе покажу, как у нас в Третогоре ставят на место.

У новиградца задрожала нижняя губа, но он выставил вперёд кулаки и несуразно попытался принять боевую стойку.

- Радя, ну зачем тебе драться с этим мордофилей! – попыталась остановить его испуганная Адда. Но Радовид, разгорячённый элем и желанием отстоять честь своей супруги, стоял на своём.  

- Не боись! Я не только в политике, но и в драке хорош собой!

Но стоило только Радовиду приготовиться к драке, как в корчму ввалилось пятеро королевских стражников во главе с Ясем. Они мигом скрут или новиградца и повалили на пол.

- Произвол! Лысого вяжите, он мне расправой угрожал! – закричал тот, на что Ясь строго рявкнул «молчать» и посмотрел на Его Величество, ожидая дальнейшего приказа.

- В темницу его, пусть всю неделю праздника посидит, - приказал Радовид, обнимая взволнованную Адду, которая крепко прижалась к мужу. Посетители проводили супругов слегка ошалевшими, но во многом почтительными взорами.  

***

В молчании Радовид и Адда вышли за ворота Радовида Великого и медленно зашагали по дороге, обратно к карете. Позади остались дома с красными крышами, выстроившиеся тесными рядами в коралловом свете заката. Сегодня на улицах, уже во многом опустевших, их, по счастью, никто не узнал. Временами ветер шуршал по листве, но этот июльский вечер обе щал быть тёплым, поэтому супруги вовсе не торопились вернуться в экипаж – наоборот, они спустились к речке Модле. Их радушно встретило пёстрое разнотравье диких цветов и успокоительная тишина. Король и королева сбросили с себя верхние одеяния и, оставшись в одном исподнем, побежали в воду. Забравшись в реку по колени, они, словно малые дети, беззаботно плескались и подтрунивали друг над другом. Как легко и весело было у них на душе в те счастливые минуты! А затем, устроившись поудобней на песчаном берегу, по которому уже во всю танцевали синие тени, Адда прильнула щекой к щеке Радовида и сказала:

- Не могу никак позабыть сегодняшний случай в корчме. Вовремя Ясь подоспел! Вот это я понимаю, королевская стража. Но ты, как истинный Орёл, первый ринулся меня за щищать от этого негодяя! Я счастлива, что у меня такой смелый муж, который никогда не даст меня в обиду, - и она игриво провела тонкими пальцами вдоль его подбородка. - Но я не представляю, что бы мы сказали во дворце, если бы ты поранился!

- Я разорву на части каждого, кто отнесётся к тебе без уважения, - Радовид с нежностью поцеловал руку супруги. - А во дворце сказали бы, что я защищал тебя от лесного чудовища. Это ведь почти правда.

- А хорошо денёк побыть без короны, правда, Радовид? У тебя сегодня очень радостный вид !

- Да уж, день выдался запоминающийся. Знаешь, так здорово – сидеть на тёплом песке, слушать стрекоз и кузнечиков, разглядывать, как переливается тысячами маленьких искорок водная гладь. Это завораживает. И ты будешь смеяться, но я, кажется, тоже чувствую ветер в волосах.  

Королева засмеялась и запечатлела на губах Радовида пылкий поцелуй. С кошачьей грацией расправив плечи, она томно прошептала:

- Наша прогулка творит чудеса. Но этот вечер может стать ещё приятнее, - ладонь Адды ловко проскользнула к завязкам его исподников, но король успел перехватить её и вновь поднести к губам. «Подожди» говорили его глаза. И, склонившись, Радовид поцеловал внутреннюю часть Аддиного бедра, постепенн о приближаясь к её лону. Король не торопился: его ненаглядная супруга заслуживала всего времени в мире. И он жаждал насладиться каждым моментом.

Ах, как бы Радовид хотел оставить все свои страхи и горести в прошлом, там, где им и место! Выкинуть из своего сердца всю боль, всю ненависть! Ни на что бы он не променял этих счастливых минут с Аддой!

Chapter Text

Народные баллады – широко известные произведения реданской музыки, повествующие о каком-то личном, подчас трагическом событии. Добро и зло, любовь и ненависть – каких только тем не охватывает народная лирика, но вот один удивительный пример любовной коллизии, пришедший на равнины Приречья с той стороны Понтара, должно быть, вместе с королевой Аддой II. Баллада рассказывает о принцессе-упырице, которая полюбила рыцаря Родерика и пожелала стать человеком.  

 
Рассветною порою, лишь кончилась зарница
И птицы запеть не спешили,  
Рыцаря поймала принцесса-упыри́ца 
И вкрадчивым гласом спросила:

«Пан Родерик, мой милый, любимым будь моим!
Ты получишь все скарбы земные!
Попросишь – тотчас брошу я всё к ногам твоим. 
Так отбрось же сомненья дурные!

Кобыл двенадцать быстрых получишь от меня,
Что гуляют по полю в низине.
Ни разу не бывало на их спине седла
И их шпоры ни разу не били!
Двенадцать водных мельниц я подарю тебе,
Что стоят меж лощиной и терном!
Доспехи золотые порадую вполне,
И сорочка, что сшита из сребра!
Ты от меня получишь особый древний меч,
Он зовётся волшебным недаром. 
Врагам одним ударом главу ты срубишь с плеч,
Будет впредь тебе вечная слава!»

«Да коль Огнём бы Вечным была ты крещена,
То я взял бы подарки такие.
Но ты - упырка грязная, проклятья дитя,
Твари с пекла тебе как родные!»

Упырица вернулась в развалины к себе
И надежды в душе уж не чает.
«Ах, если рыцарь гордый остался бы при мне,
То пришёл бы конец всем печалям!» 

Петр Шейнис, «Реданские народные былины и песни»

Когда ведьмак Геральт освободил Адду от уз проклятья, ей было 14 лет, и все придворные сошлись во мнении, что она выглядит просто ужасно. Так оно и было. Тщедушная, болезненная, с копной спутанных рыжих волос, которые вскоре начали нещадно сиветь. Принюхивается, скребёт мебель, смотрит исподлобья и вечно скалится. То вцепится в кого-нибудь зубами, то без умолку плачет. Не умеет ни читать, ни писать и развита чуть больше, чем трёхлетний ребёнок. Фольтест любил и жалел несчастную дочь, но дворяне быстро дали ему понять, что в таком состоянии её нельзя пускать никому на глаза, отчего эту капризную, диковатую и слабоголовую принцессу держали ото всех подальше.

 
Сколько Адда себя помнила, её всегда окружали либо угрюмые, либо перепуганные лица нянюшек и слуг, а так как они всегда и во всём ей повиновались и во всём уступали – так велел король! – то она превратилась в избалованную эгоистку. Адда так не понравилась ковирцу-гувернёру, которого наняли, чтобы научить её читать и писать, что через три месяца он не выдержал и отказался от места. Другие не выносили и этого срока: оксенфуртского профессора королевна так больно укусила за ногу, что тот до сих пор не оправился от хромоты, а молодая гувернантка из Марибора сбежала после первого же полнолуния, заслышав, как воет её подопечная. Если бы не железное терпение и невыносимый нрав наставницы, прибывшей из Аретузы, а также то, что Адде хотелось поскорее начать выходить в свет, принцесса бы так никогда не научилась ни грамоте, ни хорошим манерам. Так что ей пришлось стиснуть зубы да набраться терпения и усидчивости, которых у неё всегда не хватало. С учёбой у королевны долго не ладилось: она капризничала, плакала и убегала в сад – прятаться за деревом возле веранды или среди кустов лилий.  Это страшно огорчало короля, но он не терял надежды и всячески пытался подбадривать дочку. Так, потихоньку, Адда навёрстывала упущенное.

 
Но было то, над чем она оказалась не властна. Повадки стрыги, избавиться от которых принцессе было сложнее всего, продолжали пугать слуг, сколько бы Фольтест не грозился им наказанием за вечные пересуды о здоровье принцессы. Но после полнолуния лица у обитателей замка становились серые: при виде Адды они старались проскользнуть куда-нибудь в сторону. Ношение инклюза, сжигание веточек орешника, можжевельника и дрока – порой всё это лишь отчасти сдерживало рецидив, а иногда не помогало вовсе. Охваченные ужасом придворные ни секунды не думали о том, что чувствует сама принцесса: ведь её никто не любил. Адда и сама почти ни к кому не привязалась и никого не жалела. Многие думали, что она всегда занята исключительно собой.

 
Адда привыкла смотреть на мать издалека и любоваться её красотой: восхитительный портрет Адды-старшей – родной сестры Фольтеста – был, казалось, главным украшением дворца. До чего ж он был искусно написан! Высокая, красивая королевна и так изящно одета! Её светлые шелковистые волосы вились, аккуратный нос был надменно вздёрнут, а большие глаза смеялись. Облачена она в лёгкое, воздушное платье, как говорила Адда-младшая, «вся в кружевах, как пушинка». И хотя за девочкой вечно кто-то ухаживал, она всё равно чувствовала себя ужасно одиноко, поэтому частенько украдкой бегала к портрету матери.

 
Иногда Фольтест сокрушался внутри себя: кажется, что дочь любит мать, которую никогда не видела, гораздо сильнее отца, на которого без конца дуется. Сама Адда не вполне понимала, как она относится к венценосному родителю. Порой она не скрывала своей неприязни к отцу, а иногда даже и ненависти: за то, что по его вине она 14 лет была стрыгой, а теперь на неё все смотрят, как на ненормальную; за то, что мало проводил с ней времени и может быть даже стыдился; а когда выросла – за то, что поддался давлению знати, отстранил её от темерского трона и завёл себе с баронессой Ла Валетт «здоровых» детей, скаженной дочери на замену. И когда Адда решилась свергнуть отца с трона, его судьба её не беспокоила и о последствиях она не думала. Куда важнее ей было доказать, что все вокруг неё были не правы.

 
Но когда в сентябре 1271 года ей, уже реданской королеве, сообщили, что отец её вероломно убит, ноги её подогнулись, и она, как подкошенная, рухнула на пол. И хотя стоявший рядом Радовид протянул руки, чтобы подхватить её, было уже поздно. Адда лежала, свернувшись комочком, выла и кричала от горя и злости, прямо на глазах у дворян, которые неизбывно подозревали её в том, что она снова может обратиться в стрыгу.

 
- Прочь! Уйдите все! – твёрдо приказал Радовид.  – Оставьте нас с королевой наедине с этим горем.

 
Все придворные и даже вся стража покинули зал.

 
Адда не могла представить, что тоска по отцу будет настолько мучительной. Не смела помыслить, как в отчаянии будет звать его по ночам, как будет в слезах перечитывать каждое письмо, которое он присылал ей в Реданию. И как сердце её будет разрываться за каждое злое слово, которое она ему высказала. Но всё это оказалось явью. Теперь у неё нет никого, кроме Радовида. Её любимого, славного Радовида, чья жизнь отныне тоже в опасности и который был на волосок от смерти на собрании в Лок Муинне. А с недавних пор и Нильфгаард грозится новым вторжением на Север.

 
Король не так давно вернулся домой, но уже успел провести несколько срочных заседаний Королевского Совета – политические события нынче менялись настолько быстро, только успевай следить! И вот, наконец, супругам выдалось время хорошенько поговорить, расположившись в креслах пустующего зала Совета. Его Величество в общих чертах поделился всем, что с ним произошло на этом историческом собрании и накануне него. Но когда Радовид как бы между прочим упомянул о появлении в Лок Муинне дракона, от которого он едва успел загородиться щитом, Адда страшенно перепугалась.

 
-  Не беспокойся, родная, я совершенно не пострадал. Впрочем, доля королей всегда полна опасностей, но это не значит, что следует запереться во дворце за семью замками. Политические события, тем более столь масштабные, требуют от меня живейшего в них участия, - Радовид осёкся, заметив застывший ужас в глазах супруги. Он поспешил успокоить Адду: – Знаешь такие строки: «Я люблю тебя, значит с тобой ничего не случится»? Кажется, это что-то из сборника Сюзанны фон Эбнер.

 
- Не знаю такую, - отрезала Адда. – Не люблю высокую поэзию. Зато вот тебе поговорка: доля королей – чваниться, доля королев – журиться.

 
- Твоя правда, - рассмеялся Радовид. – Но мне ведь действительно есть, чем гордиться. Во-первых, чародейки Ложи были разоблачены в своих злодеяниях. Я хоть и восстановил Капитул чародеев под своим строгим надзором (ты должно быть уже видела тщедушного Кардуина у нас во дворце), однако это не станет препятствием объявленной мной Охоте на ведьм. Магия должна служить, а не властвовать.

 
- А что насчёт Филиппы? – осторожно поинтересовалась Адда. – В письме ты упоминал, то она сбежала из тюрьмы, даже несмотря на то, что ты выколол ей глаза…

- Да, она снова ускользнула, - ответил Радовид с безразличием, которое сильно смутило королеву. – Так что Эйльхарт – главная цель моей Охоты.

 
- Послушай, я понимаю, что тебе неприятно говорить о Филиппе, но я же чувствую, как внутри тебя всё бушует! Не прикрывайся обманчивым спокойствием. Ты же знаешь, что мне всё можно рассказывать? Не надо переживать это в одиночку.

Радовид взял жену за руку и сказал:

 
- Кто может понять меня лучше, чем ты, моя дорогая? Все придворные и все генералы знают это. Что сделано, то сделано, и ничего я не переживаю. Глупо тратить время на сожаления – надо действовать. Поймал Филиппу один раз - поймаю и во второй.

Адда хотела что-то возразить, но король перебил её:

- А теперь лучше поговорим о более близкой тебе теме – о судьбе Темерии. Итак, второе моё достижение: по итогам собрания королевство стало протекторатом Редании, нас с тобой объявили её покровителями, а дворянам остаётся лишь смиренно ждать, пока Анаис Ла Валлет достигнет совершеннолетия. До тех пор Темерией будем управлять мы, поэтому готовься к небольшому путешествию в Вызиму – полюбуемся, как темерцы присягнут нам на верность.

 
Адде пришлось покорно последовать за сменившейся темой разговора.

 
- Помню, когда я уезжала в Реданию, барон Кимбольт крикнул мне вслед, что скорее отдаст себя на съедение гулям, чем признает над собой власть короля-реданца. Надеюсь увидеть его в Вызиме, я выберу себе подчёркнуто реданское платье, край которого ему предстоит целовать, падая к моим ногам. Всё ж таки чёрный и синий не столь удачно сочетаются с моими волосами.

 
- А запах лилий не подходит к твоему темпераменту, помню-помню, - весело заметил Радовид.  – А что касается баронов, то я не смел бросить Темерию – Щит Севера - в хаосе пустующего трона, тем более, когда Эмгыр готовится к новой войне. Оставим западный Понтар без контроля – и реку с лёгкостью перейдут нильфгаардские солдаты. Так что у темерского дворянства нет выбора – либо оно покорится, либо я его покараю.

- Кстати о покорении. Кажется, на груди верного пса моего отца теперь красуется алая нашивка с белокрылым орлом. Думаю, Вернон Роше и тебе сослужит хорошую службу.

 
- Не теряй бдительности, - усмехнулся король. - Так же гордо, как Роше некогда кричал «За Темерию!», он никогда не прокричит за Реданию. Он лишился короля, которого боготворил и которому был обязан жизнью. Малолетняя принцесса – единственная причина, почему Вернон согласился пойти ко мне на службу. Анаис для него – символ свободной Темерии, и лишь ей он будет предан. Так что всё наше внимание отныне обращено на этого ребёнка. Мы воспитаем девочку так, чтобы Анаис видела в нас с тобой самых главных союзников, к которым стоит прислушиваться, - он на секунду умолк и вдруг добавил с нажимом: - Я очень рассчитываю на тебя, Адда.

 
На это королева сверкнула глазами и сухо объявила:

 
- Не скрою, что совершенно не хочу с ней возиться. Я и в Темерии-то с ней едва виделась, так что ничего родственного не испытываю. Но ради того, чтобы она не доставила нам в будущем проблем, постараюсь воспитать её, как следует.

 
- Я не заставляю тебя любить её. Хочу лишь отметить, что она многое пережила, и ни к чему усугублять её положение.

Высказав это замечание, Радовид совсем не ожидал, что реакция супруги будет настолько резкой.

 
 - Вечный Огонь, что за ноты я слышу в твоём голосе? Посмотрите-ка на этого благодетеля! Уж слишком по-человечески переживаешь за фигуру на своей шахматной доске, пусть даже и такую ценную. Напомню, что девчонка не ещё одна твоя сестра, а моя.

Король пристально посмотрел на жену.

 
  - Судьба Темерии сейчас лежит в руках ребёнка – и всё это по велению одного удара кинжалом. Фольтест был убит самым подлым и бесчестным образом, точно так же, как и мой отец. Поэтому, когда я смотрю на Анаис, я вижу себя - дитя, попавшего в пучину борьбы за власть и кусок земель на карте.

 
Брови Адды изогнулись, словно натянутый лук.

 
- Очевидно, Вы основательно вникли в суть дела, мой король, - проговорила она сквозь зубы. – Но чем переживать за Анаис, лучше бы побеспокоились о нашем с Вами будущем ребёнке.

 
Радовид знал, что этот разговор закончится бурей. И Аддино нарочитое «Вы» служило тому верным признаком. Но от последней фразы супруги король не на шутку растерялся.

 
- Ты снова приглашала к себе лекаря?.. – голос его совершенно упал. – И что же он?.. Что сказал?

 
- Ничего нового, - произнесла она огорчённо и коснулась своего живота. – И, возможно, так и останется. Лекари разводят руками, ведь ни ты, ни я не имеем никаких препятствий к деторождению. Но почему же я до сих пор не беременна? Всё из-за моего проклятья, я в этом уверена! Смилуйся, Мелитэле! Неужели мы так и не сможем зачать ребёнка?

 
Радовид склонил голову и провёл рукой по затылку.

 
-  Ведьмак уверил меня, что ты сможешь родить здоровых детей. Мы будем пытаться дальше.

 
- Может стоит попробовать магию? - предложила королева с робкой надеждой. - Кардуин ведь сейчас в замке, он… - но тут же получила беспощадный ответ:

 
- Нет. Исключено, - заявил Радовид резко и без малейших раздумий. - Достаточно с тебя магии. Ты и так родилась про́клятой из-за этой самой ворожбы. Я не позволю чародеям прикасаться к тебе снова.

 
Адда вцепилась обеими руками в подлокотники, будто бы готовясь к нападению, и прошипела:

 
- Ну хорошо, вопрос исчерпан. Магия не устраивает Его Величество. Моя покорнейшая просьба отклонена. Хорошо. Хорошо! – повторяла она это слово, будто отрубала что-то ножом. – Обходились же как-то без магии раньше! Но мне всё-таки хотелось бы знать…А что, если я в итоге так и не забеременею? Предпочтёшь погубить династию? Ни за что не поверю! Тут и гадать нечего, кого дворяне предложат мне на замену. Анаис ведь тоже дочь Фольтеста, и, к счастью, вовсе не проклятая. Такой умник, как ты, не мог упустить это из виду! Осталось лишь дождаться, когда девчонка вырастет, и тогда через брак с ней ты получишь полную власть над Темерией, других-то наследников нет! Сплошные выгоды! Не то что от скаженной супружницы!

- Да что ты такое говоришь! – тотчас вспылил Радовид, - У меня с Далимирой - 15 лет разница, но мой отец же не бросил мою мать из-за того, что она все эти годы не могла родить Редании принца! Мы меньше полугода в браке, а ты уже вынесла себе приговор? К магу обратиться задумала? А есть ли на Континенте хоть один чародей, которому я могу доверить здоровье своей жены!? Не дай Пламя, он наложит на тебя очередное проклятье! Думаешь, после Лок Муинне не найдётся желающих мне отомстить за развязанную Охоту на ведьм?..

Радовид остановился, не желая более давать волю своему возмущению. Он и так задел в своей речи немало уязвимых мест супруги, и, молотя наотмашь, совершенно забыл, насколько сильно обострены у Адды все чувства после смерти отца. Совсем ведь недавно, она, вцепившись в атлас его халата, бессильно рыдала в его объятиях, а он крепко держал её и целовал в макушку, обещая во что бы то ни стало покарать убийцу Фольтеста. Адда и сама покраснела, румянец залил её щеки. Глупо было после разговора о Филиппе и Лок Муинне столь нетерпеливо просить о магическом лечении. И не стоило обвинительным тоном корить Радовида за то, что долг перед Реданией требует от него держать в уме на крайний случай все варианты, даже самые неприятные. А она меж тем, как прежде в Темерии, с нескрываемым злорадством мстила даже самым близким за их завидное здоровье и намеренно подчёркивала все тяготы своего проклятья. Им было стыдно друг перед другом, и теперь они боялись заговорить. Но вот король взял себя в руки.

 
- Послушай, - он нежно прикоснулся к Аддиным ланитам, - не будь я женат, то брак с совершеннолетней Анаис и впрямь был бы отличным козырем. И ты права, что это по-прежнему выгодный, хоть и не лишенный рисков вариант. Но неужели ты думаешь, что я вот так предам твою любовь ко мне?

Взгляд серых глаз застыл на короле.

 
- Я знаю, что ты любишь меня, милый, - по щекам Адды покатились слёзы, струясь прямо по пальцам короля, - но дело ведь не в нашей любви, а в нашем проклятом долге. И когда перед тобой встанет вопрос государственной важности - ты должен будешь выбрать не меня, а Реданию.

Ошеломлённый этими словами, Радовид не знал, что ответить. Он попытался обнять супругу, но, гонимая бурным взрывом чувств, Адда отстранила его руки и поспешила покинуть зал. Она не хотела, поддавшись собственной порывистости, вот так резко обрывать разговор, но с каждой новой фразой речь мужа терзала её сердце всё сильнее и сильнее, пока в конце концов королева окончательно не упала духом. Едва сдерживая рыдания, она побрела по коридору дворца. Слуги при виде монархини нарочно низко склоняли головы и тактично опускали взор долу.

 
Не разбирая дороги, Адда отворила дверь первых попавшихся покоев, которые оказались бывшей спальней королевы Гедвиги. Ей пришлось ухватиться за стену – голова кружилась, перед глазами всё плыло. Но тут, проследив взглядом вдоль нескольких картин и гобелена, она увидела портрет королевской семьи в золочёной раме, и взор её жадно впился в тонкий образ матери Радовида. В эту минуту последние силы оставили Адду, она опустилась на пол и заплакала. Приложив руку ко лбу, королева роняла тяжёлые блестящие слёзы, и те равномерными каплями спадали по её заплывшим от рыдания щекам, оставляя бледные чёрные полосы. Она, никогда не знавшая матери, могла лишь смутно представлять ту неизреченную любовь, с которой Гедвига утешала сына в трудные минуты. Невозможно было не заметить, с какой трогательной нежностью Радовид вспоминает мать. Фольтест рассказывал, что и Адда-старшая тоже была мягкой и доброй, поэтому в отрочестве принцесса часто представляла, как её собственная матушка играет с ней и ласково наставляет, как чутко откликается на каждую слезинку своей дочки. Впрочем, всё это было не более, чем выдумка, ибо невозможно тосковать по тому, чего никогда не было, и по той, которую никогда не видела. Но почему-то сейчас, когда Адда пыталась подумать о матери, в её голове настойчиво возникал образ Гедвиги.

 
Адда подняла голову и ещё раз взглянула на портрет прежней королевы.

 
- А знаете, Ваше Величество, мы ведь в чём-то похожи. Я вот тоже чужеземка и тоже не представляю, смогу ли когда-нибудь родить наследника. Мне с утра до ночи талдычат, что Вы были сказочно счастливы при дворе, но я почему-то думаю, что Вы, как и я, сидели вот так на полу с иступлённым взором, изнывали от бессилия и упрёков и роняли робкие слёзы…Мне страшно думать о том, как Вы угасали из-за смерти мужа. Я бы тоже этого не пережила.

 
Она глубоко выдохнула и шмыгнула носом, а затем добавила:

 
- Марта была Вашей конфиденткой, но я, боюсь, не смогла бы ей так довериться. А Вам…о, если бы Вы были живы, не сомневаюсь, у Вас бы нашлось доброе слово для меня. 
Вдруг дверь тихонько отворилась.

 
- Кто здесь? – вздрогнула Адда, торопливо утирая слёзы. Растерявшись, она никак не могла прийти в себя и зацепиться за что-нибудь взглядом.

 
В комнату несмело зашла Анаис. Робкая десятилетняя девочка в пурпурном платье и густыми пшеничными волосами казалась совсем крохой, в которой не было ни капли своенравия и гордости, присущих благородным отрокам. Лишь неизменная вежливость и умение держать лицо сверкали в ней так же ярко, как золото в свете свечи.
Ла Валетт замерла, и, позабыв сделать книксен, встревоженно спросила:

 
- Ваше Величество, - её учили, что существует лишь одно подобающее обращение к королеве, пусть даже монархиня - твоя сестра. Во всяком случае, Анаис не решалась обратиться к Адде как-то иначе. – Я видела, как Вы расстроенно брели по коридору. Я забеспокоилась и больше не сумела сосредоточиться на вязании, которое Вы мне поручили, поэтому решила всё же проведать Вас. Что с Вами? Почему Вы плачете?

 
Взор королевы остановился на сестре и сразу же сделался пристальным, а между бровями обозначилась резкая складка.

 
- Ничего, - ответила она тоном, не терпящим дальнейших расспросов.

 Адда тяжело схватилась обеими руками за подлокотник и попыталась подняться, но ноги её словно сделались ватными. Анаис хотела было помочь сестре, но в ответ услышала сдавленное, произнесённое сквозь зубы «не надо». Наконец, после череды тщетных попыток, Адда судорожно выпрямилась и, сжав пальцы в замок, сказала:

 
- Возвращайся к Юстине и Лидвине. Тебе нечего здесь делать, - тон королевы стал ещё резче.

 
Анаис понурила голову и молчаливо направилась обратно к фрейлинам. Перед уходом она последний раз обернулась, бросив на Адду внимательный печальный взор, и, поджав губы, затворила за собой дверь.

 
За последнее время в жизни юной темерской принцессы всё встало с ног на голову, и в этой кутерьме Анаис совершенно перестала чувствовать себя живым человеком. Она переходила из рук в руки как трофей, переезжала с места на место как ценный груз, и вот наконец оказалась в Редании – под крылом самого смекалистого из владык, короля Радовида, давно облизывавшегося на темерские земли. Родной замок остался где-то далеко, за Понтаром, а мать и старший брат словно позабыли о ней. Зато недавнее прошлое настойчиво напоминало о себе в кошмарах, в которых Анаис снова и снова теряет любимого отца и Бусси.

 
В третогорском дворце ей было хорошо: постель мягка, еда вкусна, слуги и фрейлины добры и чутки. И даже самый главный здесь человек – Его Величество – при всей своей внешней суровости и политических амбициях, кажется, не желал ей зла. Им нечасто доводилось разговаривать друг с другом, однако принцесса чувствовала безусловный контраст между тем, как повелительно-строго Радовид раздаёт приказы подданным, и тем, как справляется о её самочувствии – без сантиментов и мягкости, однако с какой-то участливой нотой в голосе. Но та, с которой Анаис хотелось подружиться больше всех, увы, совсем не радовалась общению с юной принцессой. Девочка не понимала, почему её единокровная сестра – королева Адда – так раздражается её присутствию. Что она сделала? Чем провинилась? Ведь в Темерии они едва общались, и Анаис ничем не успела обидеть сестру. Конечно же, ей было известно про проклятье – страшилками о принцессе-стрыге пугали каждого темерского ребёнка, но…но Анаис не думала о том, как ужасна Адда в состоянии упырицы. Фокус её мыслей был смещён на то, как, должно быть, мучительно раз от раза переживать эти воспоминания о безрадостном прошлом в облике монстра, тем более, когда каждый считает своим долгом полунамёками или без обиняков напомнить: «Ты – чудовище, и всегда им останешься».

«Сегодня полнолуние, - размышляла внутри себя Анаис, - а значит Адду ждёт какой-то ритуал. Что же с ней творится при свете луны? Неужто правда она превращается обратно в стрыгу, как мне рассказывала мама? Ах, как страшно! Должно быть, сестра предчувствует это и поэтому расплакалась! Бедная-бедная, жаль, что я не могу узнать точно и чем-нибудь помочь!»

 
Анаис вновь оставалось только подчиниться и терпеливо ждать, что же будет дальше. 

***

Весь оставшийся день Адда провела в спальне, которую ей выделили по приезде в Реданию, но которой она никогда не пользовалась - королева всегда спала вместе с супругом. Где-то в коридоре то и дело слышался стук хлопающих дверей и тихий шёпот, но Адда и не думала напоминать слугам о себе. Комната была очень темна, тяжёлые шторы плотно застилали окна, а сама монархиня сидела на кровати, низко согнувшись и обхватив колени руками.

 
Вдруг Адда напряжённо прислушалась: тихие шаги раздавались всё чётче – кто-то приближается к опочивальне. Королеву не покидало ощущение, что другой человек тоже настороженно и взволнованно прислушивается к тому, что происходит в этой комнате. Внезапно она услышала неясный шорох, будто бы кто-то собрался отпереть ручку. И вот от нажима заблестела бронзовая полоска - дверь приоткрылась, образуя тёмную щель. Но прежде, чем неясные очертания фигуры обрели знакомый облик, Адда испуганно спросила:

 
- Радовид, это ты?

 
Ненужный вопрос, ведь бывшая стрыга отлично видит в темноте. Но Адда, объятая страхом и тревогой, всё равно хотела услышать успокаивающий голос её мужа.

-Да, любовь моя, – ответил король, всё ещё держась за ручку, будто бы ища опоры. На нём была алая подпоясанная туника с короткими рукавами и блестящей вышивкой. – Я принёс дрок, можжевельник и орешник. Давно пора уже зажечь камин.

-Пожалуйста, не надо...не надо пока что этого горького запаха. Прошу тебя, закрой дверь и присядь ко мне. В темноте как-то лучше разговаривается. Только очень тихо.

 
Радовид хотел возразить, но не стал. Он прекрасно понимал, как сильно Адда боится полнолуния, и, возможно, несколько минут разговора её успокоят больше, чем горящий камин, с которым ещё можно подождать. Короткими шагами король стал приближаться к жене, едва улавливая в темноте её тонкий силуэт и отсвет сапфирового инклюза. И вот её рука нежно потянулась к нему и, мягко ощупывая край рукава, скользнула к его ладони. И когда Радовид сел на кровать, приблизившись к супруге вплотную, она, словно обессиливший путник, притулилась к его плечу и крепко ухватила под локоть. Король нежно погладил мягкие рыжие волосы жены –  это прикосновение сразу преобразило Адду. Страх, ещё недавно искажавший её лицо, совершенно исчез от этой нежной ласки, и Радовид понял, как сильно королева мечтала побыть наедине с тем, кого так долго ждала.

 
-Придворная жизнь не всякому к лицу – слишком много нужно усилий, чтобы остаться на высоте даже в самую горькую минуту, – начала Адда. - Вот тут-то я и попадаю впросак – раз от раза. Моё безумное нетерпение и страсть, моё звериное буйство и дурная кровь всё время были сильнее меня, но наконец-то я встретила человека – тебя, мой милый – с которым я не чувствуя себя ни больной, ни испорченной.  Но я слишком часто ощущала на себе злые глаза, которые полагали, что такое существо, как я, не имеет права любить, а тем более – быть любимой. Оно должно отползти в угол и подохнуть, а не отравлять другим жизнь. И возле стрыги, терзавшей 14 лет Вызиму, самый последний прохвост, самый паршивый лавочник имеет преимущество и право посылать проклятия мне в спину.

От негодования королева мотнула головой, словно хотела отряхнуть с себя эти мучительные воспоминания. Радовиду показалось, что в темноте меж рыжих локонов блеснули белёсые пряди, которые Адда всей душой ненавидела и старательно скрывала от посторонних.

 
- Но рядом с тобой, – продолжила Адда, - я совершенно забываю о своём недуге и хочу навсегда покончить со страхом и смятением, которые охватывают меня каждое полнолуние. Чтобы не пришлось больше жечь дрок и орешник, носить инклюз, укрощать свои порывы и сидеть, не шевелясь, когда каждый час проклятой ночи тянется болезненно долго и едва хватает сил сдержать неутолимый голод. Но поверь мне, Радя, даже эти мучительные минуты всегда бывают для меня счастьем, ведь ты неизменно сидел со мной рядом и поддерживал меня. И я гордилась собой каждый раз, когда мне снова удавалось сдержаться. Но сегодняшней ночью, любимый, всё будет по-другому, и я не могу скрывать это от тебя.

-Что скрывать? – с настороженностью спросил Радовид, предчувствуя неладное, и в этот миг, словно когти, в его руку впились судорожно сжатые пальцы Адды.

 - То, что нынешняя ночь может быть для тебя смертельно опасна! Чудовище во мне не любит изнывать в темнице, и прежде, в Темерии, оно несколько раз вырывалось наружу, в минуты, когда мои ненависть или отчаяние доходили до пика, а душа оказывалась предельно слаба, чтобы им сопротивляться. Я не хочу подробно описывать ту мерзость, которую совершала, ибо несколько моих служанок погибли в страшных мучениях, а часть стражников были серьёзно ранены. Скажу лишь, что когда во мне начинал бушевать адский дух, я в зловещей пляске калечила и уродовала беспомощную жертву, упивалась её кровью и собственным восторгом от всего этого буйства. Удовлетворённая жажда зла наполняла меня радостью, ведь стрыга – это воплощение ненависти, она не знает любви и милосердия. Но в самый разгар моего безумия лучшая половина всё-таки брала верх и по сердцу разливался леденящий душу ужас...Я со всех ног бежала от места моего разгула, опустошённая своей чудовищной сущностью.

  
Голос Адды страшен и полон отрешения, а омертвелые зрачки устремлены в пустоту. Радовид в оцепенении слушал каждое её слово, не смея прервать этот жуткий рассказ. Знакомый страх наполнил его душу, прямо как в тот день, когда он узнал о повторном превращении Адды в стрыгу.

 
- И когда нынче утром я неторопливо гуляла по двору после завтрака, – продолжила королева, –  меня вдруг охватила страшенная дрожь –  предвестница преображения – и весь день до сей поры я горю и леденею страстями стрыги. Быть может, именно смерть отца и страх за наше с тобою будущее повлияли на это?..Знаю наверняка, что все мои усилия, ценой которых мне прежде удавалось сохранять в полнолуние человеческий облик, сегодня будут напрасными. Уже скоро упырица на несколько часов овладеет моим разумом.

  
- Но неужели совсем нет никакого выхода?! – воскликнул ошарашенный Радовид.

Зрачки Адды, ещё совсем недавно мёртвые, сверкнули в темноте.

- На время полнолуния меня стали запирать в подземелье замка, чтобы я никому не причинила зла и наконец научилась держать себя под контролем. Стража пряталась по углам, не смея близко подойти к моей камере, а отец, абсолютно безоружный, сидел возле моей темницы на протяжении всей ночи. И знаешь, что? Стрыга больше не могла взять надо мной верх. Ведь как утонуть в ненависти перед человеком, который так сильно тебя любит? – Адда на секунду умолкла, и, устремив немигающий взор на мужа, спросила: - Ты часто ходишь в королевскую усыпальницу. Как ты думаешь, что стало с твоими родителями после смерти? А с моими? Не могут же люди исчезать вот так...навсегда?

 
Дрожь пронзила всё тело короля, и будто что-то невидимое подтолкнуло его изнутри. Радовид знал: ещё минута, и на него хлынет такой бурный поток воспоминаний, перед которым устоять он будет уже не в силах. Но Орёл не мог не утешить свою возлюбленную, пережившую такое отчаянное одиночество и боль. В тот миг король совершенно позабыл и о полнолунии, и о предостережении супруги.

- Нам никогда не познать тайну смерти, но обрати внимание на странное милосердие нашего мира: порой мне кажется, что потерять родителей невозможно, и они по-прежнему со мной. Есть одна остроумная притча от жреца Вечного Огня про то, как умершие посылают живым свой свет. Когда отец был убит, матушка читала мне её каждый день, и одна фраза особо врезалась в память: «Покойники, кроткие покойники, живут, быть может, в огонёчках, и на моём ночном столике сияет кто-то из моих родных, а может быть сам Святой Григор или Радовид Первый заливает по ночам в свете факелов целый город своими бесчисленными огнями».

 
Радовид почувствовал, будто пальцы Адды потеплели, и она, кажется, улыбнулась. Но вдруг что-то произошло: сперва король заметил, как жена выпустила его руку и сделала какое-то странное неуклюжее движение, а потом повалилась на пол, скорчившись от боли. И тут Радовид понял, в чём дело. Неужто луна уже так высоко? А ведь камин всё ещё не разожжён!

 
Вне себя от ужаса Радовид распахнул шторы и бросился к жене, чтобы поднять её и уложить на кровать, но она оттолкнула его руки и, задыхаясь, залепетала:

 
- О нет! Неужели начинается?! Радя, уходи скорее, пока не поздно!

- Я никуда не уйду! – закричал Радовид, крепко обхватив Адду обеими руками.

 
Та вдруг запрокинула голову, изогнулась, а её антрацитовые глаза налились какой-то демонической яркой лазурью. Король в отчаянии попытался воззвать к разуму супруги, хоть и понимал, что это уже бесполезно.

 
 – Милая, ты же знаешь, что ты человек! У тебя настоящее человеческое сердце! Не дай чудовищу овладеть им!

И тут Адда с нечеловеческой силой отпихнула мужа к двери. Прямо на глазах её ногти закровоточили и вытянулись в длинные острые когти, а сама она задрожала, ссутулилась и грозно зарычала, пуская слюни.  За спиной у Радовида раздался топот ног и лязг мечей – это стражники во главе с Ясем услышали крики и поспешила на помощь.

- Ваше Величество...королева... – Ясь не спускал глаз с Адды, не до конца осознавая, что произошло. Тем не менее, он вместе с двумя другими телохранителями выставил вперёд меч, готовясь защищать короля. – Ваше Величество, должны ли мы...

- Вы должны её обездвижить, но ни в коем случае не ранить. И не дайте ей покинуть эту комнату.

 
Радовид напряжённо смотрел на Адду, осторожно отходя назад. Он обернулся через плечо и увидел в коридоре бледных от ужаса слуг во главе с Мартой. До него донёсся едва уловимый шёпот нескольких голосов:

 
«Неужели придётся её убить?..Во благо Редании...иначе Его Величество и все мы в большой опасности...»

 
- Марта! Немедленно зови сюда Кардуина, – едва успел приказать король, как королева оскалила клыки, завыла и рывком бросилась к страже.

 
В такой небольшой комнате защитники были предельно скованы в движениях и едва успевали уклоняться от длинных когтей королевы. Адда прыжками перемещалась между кроватью и креслами, пытаясь проскочить к Радовиду, который всё это время не покидал покоев. Ясь хотел было приложить стрыгу гардой, но задел лишь её инклюз, и тот, сорвавшись с шеи, покатился под шкаф. С этой секунды казалось, что движения упырицы стали ещё более яростными, а сила ударов выросла вдвое. Подол изумрудного  платья был разорван на длинные лоскуты, но они вовсе не мешали ловким и стремительным выпадам Адды. Убийственное неистовство стрыги надо было как-то прекратить в ближайшие минуты – иначе она точно кого-нибудь пришибёт.

 
Неожиданно Адда проскользнула под рукой Яся и кинулась на Радовида. Тот инстинктивно загородился руками – и тотчас почувствовал, как острые когти полоснули его кожу, но замерли на полпути, так и не вонзившись вглубь и не доведя сечения до конца. Король посмотрел на жену и вздрогнул: в её горящих обезумевших очах на мгновение мелькнула осознанность, благодаря которой Адда в последний момент всё же успела сдержать свою руку, несильно задев супруга.

 
«Она борется!» – пронеслось в голове у Радовида, как вдруг одним гибким слитным движением Ясь толкнул королеву эфесом меча так сильно, что та отлетела, больно ударившись спиной об пол. Тут в покои ворвался подоспевший чародей Кардуин и стремительно прочёл заклинание: невидимые нити оплели запястье, грудь и колени Адды. Она пыталась вырваться из магических пут, но лишь бессильно мотала головой и истошно вопила то ли от ярости, то ли от палящей боли.

- Сейчас же ослабь заклинание! – закричал Радовид на Кардуина. – Ты же убьёшь её!

- Ваше Величество, клянусь Вам, эти чары не смертельны! Напротив, они истощат злую энергию, и Ваша супруга не сможет ни на кого напасть!

 
Вскоре силы Адды совсем иссякли, и она перестала извиваться. Её руки и ноги были усеяны кровоподтёками. Неужто чудовище наконец-то растиснуло пасть и отпустило несчастную?

 
Радовид опустился на колени рядом с женой и аккуратно погладил её раскрасневшуюся щёку.

 
- Всё будет хорошо, любовь моя. Всё будет хорошо. Ты справилась.

 
Но как только Адда заметила кровоточащую рану на руке супруга, глаза её, ни то лазурные, ни то антрацитовые, наполнились слезами. Она настолько ослабла, что у неё не было сил даже выть, лишь беззвучно открывать рот, и большие солёные капли в абсолютной тишине скатились по её щекам. От королевы будто бы не осталось ничего, кроме прекрасных больших глаз, в которые больно смотреть, потому что, будь они меньше, в них едва могло уместиться столько печали. Ни озлобленности, ни страха не было более в этих очах – одна лишь печаль. Но не безнадёжная, а требующая времени.

«В самый разгар буйства Адда смогла сконцентрировать свою волю и сдержать болезненное безумие, охватившее разум» – подумал Радовид.

 
Король вздрогнул, вспомнив, как жена не позволила этому заряду зла и ненависти вырваться наружу, сдержав рассекающий удар своих когтей – уж не потому ли, что перед ней в тот миг стоял именно он, её муж, а не кто-то другой? Радовид закусил губы и склонился очень низко к супруге, прямо к самому лицу, словно острый нож пронзил его сердце насквозь. Адда почувствовала, как горячие слёзы упали сверху на её нос и щёки.

Через некоторое время Кардуин снял связывающее заклинание. Со всех присутствующих была взята строжайшая клятва не выносить случившееся за пределы дворца – в противном случае им грозила кара. Радовид поднял супругу на руки и перенёс её в их общую спальню. Королеву лихорадило, она дрожала от холода, и супруг тут же поспешил покрепче укутать её двумя одеялами. Тотчас был вызван лекарь, чтобы скорее обработать раны. Король велел начать с Адды, а сам тем временем кое-как промыл след от когтей на своей руке. На Радовиде не было лица, взгляд его никак не мог удержаться в одной точке, а руки дрожали.

 
«Теперь, когда столько людей стало свидетелями рецидива, кто-то из недругов может воспользоваться этим и наложить на Адду повторное проклятье».

 
Король стиснул зубы от переполнившей его злости: в эту минуту он готов был возненавидеть чародеев ещё сильнее, чем прежде, и лишь помощь Кардуина немного удерживала его от этого.

«Но кто знает, что бы он сотворил, не будь я рядом?»

   
Пока врач обмывал пальцы королевы от засохшей крови и наносил мазь на повреждённые участки кожи, в спальню прошмыгнула гостья.

 
- Можно я помогу? – Анаис, в белом ночном платье, неожиданно появилась возле кровати, решительно поглядев на лекаря и венценосных супругов.

 
Она не спала всё это время – напротив, весь час, пока стрыга неистово бушевала, принцесса провела в коридоре, переживая за сестру. И после всего пережитого она не могла вот так просто воротиться в свою комнату.

Радовид поначалу не понял просьбы, но, придя наконец в себя и осознав, что к чему, сказал:

 
- Ты молодец, что не струсила и хочешь быть рядом с сестрой в эту минуту. Что скажешь, милая? – обратился он к Адде. – Не возражаешь, если Анаис поможет с бинтами?

 
Уголки губ королевы едва уловимо приподнялись и она кивнула.

 
Когда лекарь и девочка закончили, Адда с улыбкой наклонила голову к плечу и коснулась своими перебинтованными пальцами нежной детской ладони.

 
- Спасибо, Анаис, – прошептала она.

 
 Медленно приближался алый рассвет, под стать цветам Редании. 

Chapter Text

Солдатские песни объединяют в себе два противоположных мотива. На одной чаше весов лежит необходимость защищать свою Родину, но на другой – пронзительная человеческая тоска от предстоящей разлуки со своим близким, предчувствие тяжёлой доли.
Разновидностью этих безотрадных песен являются те, что принадлежат матерям, сёстрам, жёнам и невестам. Женщины поют взволнованно и трепетно, очень ранимо, тогда как в мужской лирике неизменно проскальзывала бы удаль и суровость. Тревогой и трудностью передачи весточки в армию исполнена девичья песня из лесистых земель реданского Предгорья.

Жито жала, уколола ножецьку.
Вересинка, укажи дорожецьку.
Вересиноцька, цетыре прутика.
Уведут - так не видать рекрутика.

Не видать то не видывати,
Голоска его не слыхивати.
Уж ты дай-передай голосок 
Да через тёмненькой зелёненькой лесок!

Во лесу-то есть приталинки,
На приталинках зелёные лужка,
На лужках цветы цветаютце,
К нашей Касе женихи сватаютце.

Уж вы сватайтесь не сватайтесь!
Одному кому достануси!
Не первому не середнёму,
Своему Яну последнёму!

Петер Шейнис, «Реданские народные былины и песни»

Над вечерним Третогором струился аромат весны. Приближалась середина апреля, а на равнинах ещё не везде стаял снег, однако в том не было ничего удивительного: северная весна всегда неторопливо и аккуратно вступает в свои права. Птицы щебетали заливисто и весело, воздух наполнился мягкостью, а город озарился светом, которого в этих краях не видели с поздней осени.

- Когда полгода назад, глубокой осенью, началась война, - сказала Адда Радовиду, гладя его по голове, - природа была уже тёмной-претёмной. А сейчас опять светло, небеса стали голубыми, и, казалось бы, выноси во двор кресло и сиди под тёплыми лучами посреди тюльпанов. А у меня сердце сжимается, не могу я ничем любоваться. Война ведь до сих пор не закончилась и конца ей не видно… 

Адда хотела было продолжить, но что-то её остановило. Взгляд золотисто-карих глаз. Он не был тяжёлым, скорее – задумчивым и в то же время полным какой-то внутренней силы. Но взор этот был направлен куда-то мимо королевы. Прежде Радовид молчаливо лежал на коленях супруги, перебирая пальцами складки её платья. Слышал, но не слушал. Все его думы были обращены к грядущей битве под Веленом, которая, как он надеялся, сможет наконец-то переломить ход войны.

- Сейчас на Реданию поднялась такая буря, какой, быть может, ещё никогда не бывало, - отозвался король. - Многие погибнут от дыхания этого смертоносного ветра. Однако теперь, когда каэдвенская армия присоединилась к нашей, у нас появилось куда больше ресурсов, чтобы дать Эмгыру достойный отпор. И когда буря утихнет, орлиное королевство под солнечным небом станет ещё чище, лучше и сильнее.

Радовид, закончив свою поэтичную речь, сложил руки на груди и сосредоточенно посмотрел на Адду.

- Нильфы ждали, что до зимы я разбазарю всё своё войско на помощь соседям, оставлю наши земли без защитников, а после - запрошу мира, принесу Империи вассальную присягу. Вместо этого я перешёл Пустульские горы и присоединил к Редании половину Каэдвена, которую ещё не успели откусить имперские войска.

- Какие наивные эти южане. Неужели они так и не поняли, что ты никогда не отступаешь и не позволишь покорить себя?

- Я провёл их командование, как детей, и притом не очень сообразительных. Этой весной Эмгыру будут противостоять не два ослабленных королевства, а одно – зато могущественное. Но не будем спешить с выводами об итогах. Бой предстоит очень серьёзный.

Адда грустно кивнула и легла рядом с мужем.

 
 - Завтра ты вновь уплывёшь… Как бы я хотела отправиться вместе с тобой, - прошептала она. – Одному тебе там будет очень опасно.

В серых глазах супруги Радовид увидел своё отражение. Он ласково провёл ладонью по шелковистым локонам Адды.

- Жизнь королей всегда полна опасностей, это неизбежно. Не обречён ли я был спать вполглаза с того самого момента, как родился в королевской семье? И ты сама понимаешь, что я не могу отсиживаться в столице в столь страшный для Редании час.

Королева всхлипнула и, крепко ухватив похолодевшими пальцами ладонь мужа, подложила её под голову. Из-под сбившегося рукава рубашки она заметила тонкую полосу шрама, оставленную её когтями.

- Я видела такой дурной сон: как искала тебя в Новиграде по темноте, но мне преграждали дорогу и сбивали с пути то овраг, то огонь, то глухие каменные стены. Затем услыхала голоса: «Его уведут средь полночной тьмы на мост». Тотчас я кинулась искать проклятый мост, блуждала в тоскливом бреду и всё думала, что умру, если не найду тебя. Это очень плохой знак.

- Что же мне теперь, разрабатывать свою стратегию с учётом добрых и недобрых знамений? – Радовид усмехнулся, но усмешка сникла под строгим взором Адды. Ладонь его была мокрой от её слёз.

- Радовид, я говорю о том, что не всякая опасность неизбежна. Порой на риск идёшь ты сам – как тогда, во время моего полуобращения в стрыгу – и я вовек тебе буду благодарна. Но бывает риск неразумный, ненужный. Твои последние письма встревожили меня, ведь ты писал не только о шпионах Эмгыра или об успехах в Каэдвене. Ты сказал, что если потребуется, ты готов уничтожить всех непокорных чародеев, причём самым мучительным образом!

- Тебя напугала моя воинственная прямота? – ответил монарх с недоброй улыбкой, которая не сулила ничего хорошего. В его голосе всё отчётливее ощущалось недовольство. – Прости мне медицинскую метафору, но если государство – это тело, то чародеи в нём – болезнь, и тогда суровый правитель становится врачом за работой. Здоровье королевства равносильно государственной безопасности.

- Зачем тебе это? - голос Адды дрожал.

Неприятный холод прокатился по всей спине.

Отчего?..

 
Отчего же ей так страшно?..

 - Радовид, я не понимаю. В чём они перед тобой виноваты?

В этот момент она заметила, какой злобой сверкнули очи мужа, а его свободная рука сжалась в кулак.

 
- Их вина – это вопрос времени. Каждый чародей хочет повелевать и править, каждый из них упивается своей силой и манипулирует теми, кто Даром не обладает! - воскликнул Радовид, с остервенением приподнявшись на локте. - И ты, беспомощный перед их могуществом, не можешь никуда деться от этого невыносимого ужаса, скрыться от этих ядовитых глаз, не можешь получить никакой помощи и никак изменить свою судьбу! И этот кошмар повторяется, раз от раза, и никуда от него не убежать, пока ты не уничтожишь того, кто в этом кошмаре повинен. И сейчас выдался удачный момент, чтобы устранить Ложу и всех, кто ей сочувствует. Ни один король больше не погибнет от злых чародейских умыслов! И никто из них более не втопчет в грязь чужие человечность и гордость ради собственных целей!

Адда ужаснулась: на секунду ей показалось, что муж глядит на неё из глубины какого-то грозного и зловещего безумия. Он не был похож на себя прежнего: всё чаще и чаще голова его становится вместилищем не ясного разума, а животной стихии. Его лицо, бледное и хмурое, отражало в себе, будто в зеркале, замученную борьбой и страхом душу. С недавних пор Адда то и дело прокручивала в памяти детали сна Радовида про тонущий корабль и Филиппу с кинжалом, пытаясь осознать причину его агрессии на безобидный вопрос: не боится ли он бывшей наставницы? Королева и представить не могла, насколько тот разговор накануне пятьсотсемилетия Третогора окажется существенным.

 Радовид и сам осознал, что своими вопросами жена застала его врасплох и невольно заставила вспомнить то, о чём вспоминать совсем не хотелось. Эти тяжёлые мысли и так почти не покидали короля последнее время. Подвал его памяти опускался на стаи вниз, и ему самому было страшно, что однажды эти глубины утащат его рассудок к себе.

– Всё оказалось ещё тревожнее, чем я предполагала, - прошептала Адда едва различимо, а потом вдруг твёрдо заявила: - Я поеду вместе с тобой. А если не разрешишь – возьму карету и помчусь следом.

- Даже и думать о таком не смей! – тут же запротестовал король, позабыв о всём прочем. – Может ты ещё надеешься, что я скажу: «Конечно, хоть каждую неделю выходи за укреплённые стены столицы, защищаемые преданной стражей! Поезжай по трактам, кишащим голодранцами и бандитами, прямо в объятия наемных убийц и прощелыг, которые за милую душу нападут на королеву»? Не дождёшься!

- А ты всё лютуешь? Всё норов свой передо мной показываешь? Да разве можно так жить! Куда подевался твой спокойный и взвешенный ум? Каких глупостей ты наворотишь с такой горячей головой?

- Напрасно, Аддочка, очень напрасно ты сомневаешься в моей рассудительности.  Она отнюдь не твоя, а моя сильная черта. Сказано же тебе: я и один справлюсь, нечего тебе ко мне приезжать. Не бойся, жив буду! – ядовито отмахнулся Радовид.

Королева вздохнула и нахмурилась.

- Э, нет, дорогой, один человек жить не может и справиться тоже у него не получится! В одиночестве человек умирает! – выпалила она с таким горестным отчаянием, что это резануло королю прямо по сердцу.

- Но он может постараться уберечь от опасности тех, кто ему дорог, – сказал Радовид, смиренно рассудив, и коснулся плеча своей любимой. - У меня кроме тебя никого нет.

Адда вздрогнула, и, пододвинувшись вплотную к мужу, заглянула ему глубоко в глаза.

- Мне очень страшно, милый. Я хочу крепко обнять тебя и не отпускать.

- Я тоже хочу тебя обнять, - ответил Радовид, а в янтарных очах его Адда угадала то, чего он не договорил: «Потому что мне тоже страшно одному».

Они крепко обнялись. Радовид дрожал мелкой дрожью, спина у него была мокрой от пота. И чтобы успокоить супруга, Адда запела:

Спи, дитя моё, усни
Сладкий сон к себе мани.
В няньки я к тебе взяла
Ветер, солнце и орла.
Улетел орёл домой;
Солнце скрылось за горой;
Ветер после трёх ночей
Мчится к матушке своей.

Но взволнованный голос не слушался, и Адда остановилась.

- Продолжай, душа моя, - тихо отозвался король.

 Он внимал аромату её губ и дышал в такт её дыханию. Сердцебиение его сделалось тише, спокойнее. И королева продолжила:

 Ветра спрашивает мать:
"Где изволил пропадать?
Аль меж звёздами летал?
Али волны всё гонял?"
"Не гонял я волн морских,
Звёзд не трогал золотых, -
Я дитя оберегал,
Колыбелечку качал!"

***

Как только третогорцы и селяне из окрестностей прознали, что король велел старшей сестре, Далимире – настоятельнице знаменитого монастыря святого Венедикта – прибыть во дворец, они тут же поспешили выяснить, где и когда можно свидеться с умудрённой и благочестивой жрицей. Но главным своим умением с самой зимы Далимира считала не познания в богословии, а навыки врачевательницы, которые она получила у себя в обители. Чтобы не осквернять душу дворцовым мороком, Далька проводила большую часть времени в больнице и приюте, помогала лечить недужных и утешать страждущих. С началом войны их стало гораздо больше, а лекарей не хватало – многие отправились на фронт.

Монахиня терпеливо и сострадательно лечила и обмывала больных, носила им еду и питьё, обучала выздоровевших, как ухаживать за хворающими. Укрощая внутреннюю брезгливость, она делилась лаской даже с теми, у кого по всему телу гноились раны. Больные замечали, что в прикосновениях Дальки было что-то родниковое, само по себе целебное. Горожане несли ей деньги, хлеб, мёд, сыры, караваи и многое другое, что Далимира потом могла передать нуждающимся, так как недостатка в еде у неё не было. Ей рассказывали о свадьбах и похоронах, постройках и пожарах, урожаях и оброках. Об офирском атласе и краснолюдских драгоценностях. О Новиграде и охоте на ведьм. О грандиозной галере «Оксенфурт-Третогор» и захваченной Вызиме. И ловили себя на мысли, что разговор заканчивать не хотелось. Стараясь побудить в третогорцах тягу к добрым делам, жрица пыталась убедить их, что Пламя посылает помощь через деятельных людей. В ответ ей кивали, ибо таковой они разумели Дальку, но уж никак не себя.

Горожане стекались к ней и по обычным бытовым нуждам: как забеременеть и как не забеременеть, какими словами молиться, чтобы муж живым вернулся с войны, и какой амулет наверняка поможет защититься от ведьминского сглаза. Когда один древний старик спросил, как ему благочестиво жить на исходе своих лет, Далька устало вздохнула и поправила выбившийся из-под крузелера локон.

- Нечего мне тебе сказать, старче, разве что живи поближе к кладбищу, ибо ты такой дылда, нести тебя будет тяжко. А коли станешь проводить дни жизни на кладбище, дни смерти проведёшь у дома. Звучит гармонично и радостно для покойников, верно?

И тут среди людей она увидала девушку в пыльно-сером плаще с цветочным узором по подолу и с большим капюшоном, который скрывал её лицо. Лишь густая светлая коса и накосник в виде орла были на виду. Далимира вздрогнула, и, быстро протиснувшись сквозь толпу, подошла к незнакомке. И не поверила своим глазах. Лицо молодой панны в сиреневом платье-котарди было утомлённым от долгой дороги, но таким ясным и гордым, каким Далька запомнила его много лет назад. Отчего-то этого лица нимало не коснулись лёгкие морщинки, хотя прошло уже 13 лет. Алые губы вдруг зашевелились и сказали:

 - Наконец-то мы вновь увиделись, сестрица.

Она произнесла эти слова медленно, словно не доверяла слуху монахини. Перед очами Дальки всё поплыло, она закрыла глаза и всем телом прильнула к старшей сестре, крепко обхватив её руками.

- Милена…Слава Пламени, ты жива!

Та ответила не менее горячими объятиями.

 
 - Последние лет 13 меня знают под именем «Миллегарда из Третогора», но ты, дорогая сестрица, можешь называть меня по-старому, Миленой, - Милька взяла Далимиру за плечи и цокнула языком. – Ага, а ты, я смотрю, стала настоящей монахиней. Настоящей. Которая не пошла против совести. Но знаешь ли ты, Далька, что каждая часть земли реданской держит лишь одного разумного жреца или жрицу Вечного Огня на десять фанатиков? У меня на вашего брата нюх первоклассный.

    
Мимо них на опасно близком расстоянии прошли несколько охотников за колдуньями с необычайно кислыми минами. Они ограничились небрежным взором вдоль плаща странницы, но при виде жрицы Вечного Огня на лицах их блеснуло нечто вроде уважения. По рукам Далимиры скользнул липкий холод, который она попыталась стряхнуть, поведя плечом. Взгляд янтарных глаз Милены полыхнул свирепым огнём и гневно метнулся от охотников к сестре. Та узнала в этих очах пугающе сильную и неконтролируемую злость, пропитанную магической мощью, и с тревогой ухватила чародейку за ладонь.

 - Умоляю, только не здесь…

 Милька не утратила над собой контроля, но продолжила с тихой, задавленной, но от того ещё более ясной яростью.

 – Вот уж у кого ни стыда ни совести. Этих окаёмов не терзают сомнения ни в Иерархе, ни в Писании. Легко следовать культу, когда “Novigrad locuta, causa finita”¹. Какая потьма в умах, страшное время.

 
Далимира сокрушённо вздохнула.

 - Люди не понимают, что у всего внутри культа разная святость. Святость Писания – это одно, но через него могут оправдать любое насилие. Мнение священника или даже Иерарха не непогрешимо, тем более, если он не говорит ex cathedra². Но стоит ему отойти в мир иной, как его преемник тут же объявит: «Это было личное мнение Иерарха, а не воля Пламени». Сегодня у нас как учат: «Ненавидь еретиков, и да будет освещена рука твоя ударом по их мерзким рожам». А завтра? Кто знает этих благочестивых морд, замасленных елеем?

Милена хихикнули, а Далька, улыбаясь, торопливо подхватила старшую сестру под локоть и повела за собой.

 
- Ну-ка пойдём скорее вовнутрь, в больницу, пока ещё, чего доброго, кто-нибудь не подслушал, как я тут распекаю жречество под самым носом епископа Кириакия.

В подсобной больничной комнатушке, где было тесновато даже для двоих сестёр, ютились стопочки каких-то книжек, склянок и флакончиков. Покачивая головой, Далимира с грустью смотрела, как Милена жадно пьёт воду и уминает персиковую пышку, оставленную в качестве гостинца одной из благодарных горожанок.

-  Эким ты стала недокормышем. Чем ты вообще занимаешься? Что привело тебя в Третогор?

- Последние лет семь я некто вроде странствующей чародейки. Хожу по миру, беру подработки тут и там, когда-то ещё получала стипендию от Капитула Чародеев. С деньгами у меня по-всякому, но я не очень жалуюсь. Посчастливилось прикупить себе замечательный плащ за шестьдесят крон – тёплый и грязь от него отскакивает. А ещё с таким глубоким капюшоном во мне не так-то просто распознать чародейку, - её очи снова сверкнули яростью, а голос стал металлически холоден: – В Третогор меня привела охота на ведьм. И я надеюсь увидеть нашего младшего брата, Его Величество Радовида. По моим сведениям, он пока ещё не отбыл из столицы.

- Твои информаторы запоздали, – ответила Далимира. Жрице было понятно без пояснений, зачем сестре-чародейке понадобился король. - Радовид сейчас ведёт решающую битву в Велене. Отсиживаться за крепостными стенами в час общей беды противно его духу, поэтому брат у самой линии фронта, на защите Редании от порабощения нильфами.

- Совсем как отец когда-то, – отозвалась Милька с печальным вздохом. На её лице не было и тени былого гнева, а лишь задумчивая грусть. – Вот только наш батюшка умел отличать, кто ему враг, а кто – нет. Недаром он отменил этот скандальный налог на магию, придуманный нашим дедом. А от братца этого так просто не дождёшься. Ему бы всё свирепствовать.

- Отец тоже завоёвывал свой авторитет сильной рукой, – отрезала монахиня и укоризненно добавила: – И я бы посмотрела на тебя, какой бы ты слыла правительницей, выпади на твою долю политические распри, чародейские заговоры и война. Такой судьбы никому не пожелаешь.

 - Одно упоминание королевского долга – и тебя уже выворачивает наизнанку, так, Далечка? – спросила Миллегарда, смеясь, и отдала сестре кружку. – Как всё-таки хорошо, что тебя миновала чаша сия. А скажи на милость: по-твоему у чародейки королевских кровей хватит сил сместить Радовида с трона? Может, она, как и все истые колдуньи-интриганки, лучше справится с подковёрными играми двора?

- По-моему...- недовольно начала Далимира, но умолкла, сообразив, что сестра её дразнит. Поджав тонкие губы, она небрежно взяла в руки плащ Милены. – По-моему, эта тряпка не стоит шестидесяти крон. Где так изволила в боках изодраться?

-Благодари Пламя, что совсем не отломала боков, – продолжала язвительно дразниться чародейка. – А что до плаща, так это самый мой достойный наряд для королевской аудиенции. Только вот Радовида в столице не оказалось.

- Что же ты собираешься делать? Тебе сейчас опасно слоняться по трактам, - хмуро поинтересовалась Далька, но, не дав сестре вымолвить и слова, сама настойчиво предложила: - Пойдём со мной во дворец. Из прежних придворных мало кого осталось, да и светить лицом тебе особо не придётся. Представим...что ты лекарша. Да, моя знакомая лекарша, которую я хотела бы порекомендовать ко двору на помощь Адде.

- Кому? А... – Милена с недоброй ухмылкой припомнила обновлённую эмблему Приказа Общественного призрения с профилем реданской королевы.

Эту эмблему Милька воспринимала не иначе, как капризную и несуразную хотелку монархини. Чародейка всё никак не могла забыть о дурной славе Адды, тянущейся ещё со времён Темерии, и, честно говоря, была о правительнице невысокого мнения. Если оставить в стороне проклятие, Милена не считала, что та, которую в Вызиме называли «избалованной распутной вертихвосткой», была достойна величаться Реданской королевой. Ей было совершенно непонятно, как Радовид на всё это согласился.
Миллегарда продолжила:

 
- Ты хочешь представить меня жёночке нашего брата? Допустим, но пока не слышу от тебя убедительной причины. Какие же у бывшей стрыги проблемы, что ей необходима помощь полуголодной странствующей лекарши?

 
- На самом деле проблема есть, и она очень серьёзная, - глубокие карие глаза монахини были как никогда строги. – Ты настолько отстранилась от реданских дел, что, похоже, не знаешь, о чём шепчутся на каждом углу столицы, если уже не по всей стране. Ты действительно хотела жить так, будто тебя совершенно ничего не связывает с королевской семьёй?

- У ведьмы родословья нет, -
Она родится с этим,
И колдовать обречена,
Пока живёт на свете, - прощебетала Милена. - Монахи, кстати, тоже отрекаются от всего мирского и, тем более, всего королевского. Но ты, похоже, передумала. Ну как, расскажешь, о чём шепчутся-то? Про её повторное полуобращение в стрыгу я слыхала, но так ведь это ещё осенью было.Уж не случилось ли чего нового с королевой?

- Вот из-за этой новости я уже почти полгода нахожусь при дворе по просьбе Радовида, стараясь разобраться, как решить возникшую трудность, и едва успеваю следить за делами в моём монастыре во время недолгих отлучек. У них с Аддой не получается зачать ребёнка, ибо с репродуктивным здоровьем королевы совсем худо. А когда по королевству шепчутся о таком – рано или поздно дело начнёт близиться к заговору. Нам уже хватило убийства отца, поэтому я ужасно переживаю за Радовида. Моя догадка такова: дело в Аддином проклятии, а проклятие – это та же магия. Ты родилась с Даром, затем каким-то чудом на свет появилась я – и всё, наша матушка долгие годы не могла вы́носить ребёнка, пока не вмешалась Филиппа и не установила, что дело в каком-то магическом влиянии на женский организм. Полагаю, с Аддой сходный случай. Дурни-лекари поначалу не разобрались в проблеме, но в ноябре нашёлся-таки разумник, констатировавший эндокринное бесплодие. В тот же день было разработано индивидуальное лечение, а я в подмогу из монастыря пригласила самых способных монахинь, но боюсь, что в таком трудном деле нам всем не хватает знаний. У нас не получается довести лечение до конца, и ты – моя последняя надежда. Я знаю, что чародейские навыки врачевания обскакивают нас на голову.

 
Милена смерила младшую сестру немигающим взором.

 
- Догадка хороша, сестрица. Вот только меньше всего я хочу наниматься в помощницы королеве, пока мои собратья-чародеи гибнут по приказу её муженька, – спокойный и ровный тон ничуть не умалял горечи, прожигающей язык насквозь. – Может быть и к лучшему, что брата не оказалось в столице? Кто знает, что бы он приготовил для сестры-магички, которую не видел столько лет? Самую уютную темницу или самый яркий костёр?

Далька вздрогнула, всё её тело пронзило почти животное оцепенение. Бледные пальцы до боли сжались в кулак, впившись ногтями в ладонь.

- Не смей... – она повысила голос, а в уголках её глаз выступили слёзы, – не смей произносить таких жестоких слов! Радовид любит тебя и все эти годы ждал твоего возвращения! Если ты откажешься, ты никому из магов этим не поможешь, слышишь? Сама подумай, что у тебя нет иного способа повлиять на Радовида. Без Адды ты к королю и на стаю не подступишься! Ты упустишь свой единственный шанс заручиться обещанием брата прекратить охоту на чародеев!

Милена грустно улыбнулась и покачала головой.

 
- Эге, монархи щедры на обещалки, но не лгут лишь тогда, когда сулят кару. А если мне не удастся переубедить брата? Ты хоть раз слышала, чтобы Радовид накрутил хвосты охотникам? А ведь стоит их разок припугнуть – орлы тотчас превратятся в куропаток. Но пока король умывает руки, охотники живут по поговорке «отчего не лютовать, коли некому унять?». Я была в Новиграде и видела, как жадные языки пламени скользят по стопам и одеждам невинных, как пузырится кожа. Я лицезрела самого Калеба Менге, который собственноручно подносил факел к костру и соломе, слышала его речи...

- Кара Вечного Пламени воистину страшна, но всё же куда более человечна, чем чёрное нильфгаардское зло, которое, словно удушливый дым, отравило земли к югу от Понтара, а теперь подбирается к Редании и Новиграду, – возразила Далимира. – Менге жестокий человек, идейный, но ты не можешь отрицать, что люди видят в нём защиту. И они её получают. В Новиграде многие чувствуют себя безнаказанными, там всегда хватало неприятностей от преступных банд, поэтому задумайся, на что ещё обращено внимание командира охотников помимо выискивания невинных травниц?

 
Миллегарда некоторое время молча глядела на сестру, чувствуя, как гулко и неприятно под рёбрами ворочается злоба, а потом отвернулась. Вдруг сквозь дверной проём проскользнула девочка лет семи. Она поглядела на Дальку и тихо спросила:

 - Ты же монахиня Далимира? Я Милка, меня к тебе мать послала. У меня младший братик тяжело болен. Помоги нам.

Она взяла жрицу за руку и потянула за собой. Пальцы девочки были холодны.

 
 - Твоя ли матушка приносила мальчонку лет пяти сегодня утром?

Милка кивнула и вопросительно посмотрела на Далимиру. И Далька, и Милена очень хорошо знали этот взгляд, но никогда ещё не видели его у ребёнка. Монахиня не знала, как подобрать слова.

- Знаешь, дела плохи, - она слегка отвернула голову. – Мне тяжко думать о том, что спасти его не получится.

- Но ты же спасла булочницу Ганну и её сына Антося. Спаси и моего брата!

- Всё в воле Вечного Огня.

- Но ведь для Пламени это такой пустяк – исцелить его, - запротестовала девочка. -  Давай помолимся вместе!

- Давай. Но только я не хочу, чтобы ты винила Огонь, если твой брат всё-таки умрёт. Не забывай, что смерть его нельзя исключить полностью.

- Ты хочешь, чтобы мы просили Пламя и не верили, что оно нам это даст?

Далимира приобняла Милку и, сглотнув подступивший к горлу ком, ответила:

 
- Нет, конечно. Нельзя терять надежды, что близкие пойдут на поправку.

Монахиня хотела было последовать за девочкой к её дому, но Миллегарда окликнула сестру.

 
- Подожди, - она нервно переплетала русую косу, лишь бы Далька не заметила, как дрожат её пальцы. Встряхнув густыми локонами, она попыталась улыбнуться: - Я пока буду ждать тебя здесь, а потом мы вместе пойдём к Адде. Мне любопытно узнать, что королева скажет про Радовида, а заодно я посмотрю, можно ли ей помочь.

***

Милена путешествовала по темерским и реданским просторам, от села к селу, от города к городу, через Понтар – и назад. За время своих странствий она приобрела тот внешний облик и манеры, которые не требовали пояснений, и каждому было понятно, что она за человек и чем может пригодиться. Её, некогда первую наследницу реданского престола, теперь просили выхаживать скотину, помогать роженицам, справляться с неурожаями. Ей заботливо выносили хлеб и стелили в хлеву (а порой – ни то, ни другое), у неё спрашивали совета и делились горестями. Миллегарда уже не была прежней Миленой, однако память о своём прошлом её никогда не покидала. Воспоминания как никогда ярко вспыхнули внутри её сердца с началом охоты на ведьм, особенно, когда Милена узнала о главной трагедии: реданские солдаты по приказу её брата разорили и уничтожили её новый дом – Аретузу. Часть адепток и учителей – казнили, а часть (за исключением Нины Виверо и нескольких счастливиц), во главе с ректором и Милькиной наставницей, Маргаритой Ло-Антиль – заточили в тюрьмы. Именно в ту страшную минуту Миллегарда, душимая рыданиями и бессильной яростью, окончательно решила, что отправится прямо к Радовиду.

 
Устало ковыляя по размякшему, размёрзшему тракту к столичному городу, где когда-то переживала вёсны, Миллегарда увидела своё лицо в утренней луже и заплакала. Но плакала она не по себе – издёрганной, растрёпанной, в заношенном платье бегущей от Радовидовых кромешников – а по ушедшему времени. Понимала, что оно уже не вернётся. От прежней Родины, в которой она много лет не бывала, остались лишь её мысли. Милька даже не была уверена, что всё ещё существует её добрый и весёлый младший брат, при котором она давным-давно во время игр «служила» придворной чародейкой. Однако же, продолжала свой путь. Со всем своим необоримым упрямством.

 И наконец, упрямство привело её во дворец, который теперь казался чужим. Здесь всё для неё давно забыто, холодно и отчуждённо. Далимира без особого труда провела Миллегарду вовнутрь через кухню (кто из слуг станет препятствовать жрице-сестре короля?), и они обе, не теряя времени, зашагали по лестнице на второй этаж.

 
- Королева, должно быть, в комнате для рукоделия, – предположила Далимира, но, услышав, что шаги сестры за её спиной замолкли, остановилась и обернулась через плечо. – Что такое?

В коридоре висел портрет королевской четы – Радовида и Адды. Её Величество в алом платье сидела в кресле, а Его Величество стоял рядом - со скипетром, в соболиной мантии, - и держал жену за руку. Миллегарда, не обращая внимания на королеву, впилась янтарными очами в строгое красивое лицо своего младшего брата, в его золотисто-карие глаза под тяжёлыми веками. Всполох воспоминаний болезненно обжёг сердце и голову. Взыграла давняя обида, позабытая и стыдная: сперва на отца, который, как она считала, не хотел видеть её на троне, а затем и на новорождённого брата – за то, что родился. В уме пронеслось: «Ты – не король. Ты – не твой отец. Ты никогда не был достоин этой власти». Всё нутро перевернулось.

 
- Совсем взрослый, – тихо проговорила чародейка.

- Да…Уже давно не тот малыш, которого ты неслышно качала в зыбочке на золотых дугах и пела колыбельную. Как же там было?.. Не гонял я волн морских, звёзд не трогал золотых…

Холод лизнул Милену от загривка до самых пят. Вот зачем, зачем Далька сейчас об этом вспомнила? Но трогательные слова сами собой слетели с уст чародейки, ничем их было не удержать:

- Я дитя оберегал, колыбелечку качал, улюлюкивал, - Милена нежно распевала гласные и вдруг дополнила песенку новыми строками: – Мы пойдём с тобой, дитя,
К морю, в дикие края
Прямиком, рука в руке,
Чтобы горе и печали
Были где-то вдалеке.

 
- Приятно знать, что ты не забыла, - заметила Далимира с улыбкой. - Что ты чувствуешь, глядя на его взрослый портрет? 

Милька задумалась. Разочарование? Презрение?

- Даже не знаю, – она пожала плечами. - Могу похвалить его волосы на голове, ибо, увидев её безумие, они сбежали.

- О, Пламя, - Далька закатила глаза и двинулась дальше. – Только при Адде такого не ляпни.

Тем временен, королева Редании учила юную Анаис играть в шахматы, а Марта, пристроившись в уголке, вязала и время от времени прислушивалась к разговору. На коленях у принцессы наслаждалась поглаживаниями серебристая кошка, которую Далька взяла с собой в компаньонши из монастыря. Серебрянка выражала свою благодарность особой формой пения.

 
 - Это ферзь, иначе именуемый королевой, и он ходит в любом направлении, во-от так, - рассказывала Адда со знанием дела и тут же демонстрировала всё на практике. – Помнишь, как Радовид тебе показывал шахматные фигурки в виде себя и в виде меня? Я - ферзь. А как король вернётся, попроси его и тебе вырезать фигурку, будешь ферзём для темерского набора…

 
 - Правда? – обрадовалась Анаис. – Не терпится увидеть!

Дверь скрипнула. Первой вошла Далимира, а за ней – Миллегарда. Взгляды нескольких пар глаз впились в чародейку с самого порога.

- Дамы, позвольте прервать ваши занятия, - начала жрица. - К нам во дворец прибыла гостья…

- Смилуйся, Пламя! Я не верю своим глазам! – прервал Далимиру дребезжащий голос Марты. Камергерша прислонила руку ко рту, а другой ухватилась за спинку кресла для опоры.

  
- Глаза не обманывают тебя, Марта, - кивнула Далимира и договорила: – Это никто иная, как Милена – первенец короля Визимира и наша с Радовидом старшая сестра.

- Это заметно, - Адда словно пыталась отыскать в лице чародейки знакомые черты, присущие королю: те же очи, те жо родинки на щеках и над губой, то же уверенное спокойствие и собранность.  - Я видела Ваш портрет, Милена, так что узнать Вас было нетрудно. Всё-таки поразительно, как магия способна затормаживать старение. Присаживайтесь обе.

 «Что за отчаянное безрассудство привело тебя сюда?» - читалось в глазах Её Величества помимо настороженной враждебности.

Милена же, разместившись вместе с сестрой в свободных креслах и окинув взором Адду и Анаис, спокойно произнесла:

- Далимира сказала мне, что Вашему Величеству требуется моя помощь.

Очи Адды сверкнули, а сама она напряглась, как струна.

 
 - Марта, проводи Анаис в сад, на свежий воздух, - велела королева и, улыбнувшись, развернулась к юной темерской наследнице. – Доиграем вечером, хорошо?

Анаис послушно кивнула. Мягким движением Адда подтолкнула девочку к Марте, и юная принцесса последовала за ключницей, прихватив с собой Далимирину Серебрянку. Напоследок камергерша обернулась к Милене: губы её дрожали, а сама она едва не плакала.

 - У нас ещё будет время поговорить, - шепнула чародейка и на несколько секунд ухватила тёплыми пальцами морщинистую руку Марты.

 Как только дверь захлопнулась, Адда нетерпеливо встала и принялась мерить шагами комнату. Миллегарда повнимательнее присмотрелась к облику правительницы: на ней было броское, изумрудного цвета платье с низким v-образным вырезом, мудрёной золотистой вышивкой и алым воротником. Наряд не повседневный, тем более для первой половины дня. Видимо, монархиня сегодня выступала перед королевскими советниками или проводила аудиенции в тронном зале.

- Не возражаешь, если я сразу на «ты»? – обратилась Адда к Миллегарде. – С Далимирой мы уже давно не держим этикет, тем более вы обе – мои золовки.

 
-Тогда и я перейду на «ты», королева, – ответила чародейка, на что Адда махнула рукой.

 
- Хорошо-хорошо. Теперь к делу. Ты столько лет не появлялась при дворе, Милена. Ускользала от ищеек своего брата, но отчего-то вдруг решила помочь его супруге? Догадываюсь, что моё здоровье для тебя - это лишь одна из возможных тем нашего разговора и притом не самая важная. Поэтому лучше сразу говори начистоту: для чего ты пришла?

Тон королевы был весьма неприютный, и выдавал он больше, чем Адда того желала. Ноздри Милены на миг расширились.

- Я надеялась застать здесь Радовида, но не успела ко времени. Я хочу, чтобы он прекратил охоту на ведьм.

- Прекратил охоту, значит…Спешу тебя обрадовать, что я тоже этого хочу. Но пока я не представляю, как это сделать.

В разговор вступила Далимира.

 
- Адда, мы с тобой тоже не раз говорили о том, что надо как-то переубедить короля. Ты ведь сама заметила, какая с ним произошла перемена.

- И, судя по всему, поздно заметила, - без обиняков заключила Миллегарда.

 
Адда опустила голову и заломила руки, огненные пряди соскользнули с её дрожащих плеч. Она отозвалась не сразу, будто бы ей было слишком в тягость продолжать эту беседу. Но молчать было ещё тяжелее.

 
- Те душевные изменения, которые случились с моим мужем – я не то что бы не видела…я их…боялась. Я боялась размышлять о них, думать, к чему они могут привести. Мне было легче полагать, что он временно занедужил, как при простуде, или что у него мрачный настрой. Так и металась. Но его письма…в них чаще и чаще мелькали болезненные строки. А тем часом во всю забушевала охота на ведьм, и по Редании поползли гадкие слухи, что мой муж сошёл с ума. Когда в день отплытия мы с Радовидом вместе поехали до порта, он дорогой молчал, а я всё думала, что он по-своему прав, вот только эту правду в таком виде я принять не могу.

- И что же это за правда? – Милена, как и Радовид, не могла вынести недосказанности.

- Как-то раз он сказал, что если государство – это тело, то чародеи в нём – болезнь, тогда суровый правитель становится врачом за работой. Здоровье королевства равносильно государственной безопасности…

- Ага. Сегодня он - лекарство, а завтра – яд. А его лечение - чистки, закрученные гайки, всякого рода проскрипции и массовые казни. Он заполнил мир своими смыслами. Мир таков, каким он его захотел видеть.

Сказав это, Милена ощутила на себе гневный взор королевы. Адде хватило мгновения, чтобы вспыхнуть.

 
- Захотел?! – королева от злости даже лязгнула зубами. - Ты ведь ничего не знаешь, верно? Ничего не знаешь о взрослом Радовиде, понятия не имеешь, как к нему относилась Филиппа, и какие чародеи окружали его впоследствии? Ненависть к Эйльхарт и страх перед ней сводят его с ума, ведь он полагает, что большая часть чародеев одинаково опасны для него и для тех, кого он любит! Ты ведь знала о смерти отца и матери, так почему ничего не писала во дворец? Почему ни разу не приехала к брату? Не посмотрела, каково ему, и не заступилась? Может тогда бы он иначе относился к магии!

Эти слова Адды больно ужалили чародейку в самое сердце – ведь она за последнее время не раз думала о том же самом.

 
- Возможно…возможно мне и впрямь стоило вернуться тогда во дворец. Далимира рассказала мне про всё, что творила Филиппа с моим братом и матерью после убийства моего отца. Но не взваливай на меня ответственность за нынешнее безумие, ибо как бы там ни было, охоту инициировал Радовид! Я, как могу, помогаю чародеям перебраться в Ковир!

- А я удерживала мужа от неоправданных казней! Не всегда мне это удавалось, но моё заступничество спасло несколько жизней. Однако, боюсь, это большее, на что я сейчас способна, – решительный голос Адды опустошённо сник. - Я не смогу пойти поперёк его политики. Мне не хватит для этого ни могущества, ни знаний, не говоря уж о том, что Радовид гораздо умнее меня. В конце концов, может я и впрямь чего-то не понимаю...

- Ха! Это всё, на что способна Реданская Орлица, самая могущественная женщина Севера? – со злостью воскликнула Милена, вскочив с места. – Знаешь, в чём твоя беда? Ты вбила себе в голову, что ничего не можешь поделать с политикой Радовида. Прекрати пищать малой птицей и утешаться тем, что недостаточно умна! Ты никак иначе не поможешь своему мужу, если не возьмёшь дело в свои руки!

- Он меня возненавидит! В последнем письме он написал, что…что…– Адда бессильно опустилась в кресло и, согнувшись, обхватила голову похолодевшими руками. На неё, такую ослабевшую, было больно смотреть.

 
Дрожащим голосом королева наизусть произнесла злополучные строки:

– «Значит ты считаешь, что мне пора «отвлечься» от чародейского вопроса? Уж не опять ли тебе что-то пригрезилось? Я должен защитить королевство и подданных от этих зловещих монстров, это вопрос жизни и смерти, и ты обязана поддержать меня в этих усилиях. По-моему, ты не до конца осознаёшь всю важность моей задачи, она для тебя не так существенна, как я предполагал. Ты понимаешь меня лучше всех, и я всегда называл тебя душой моей, но от некоторых твоих строк мне кажется, что наши души больше не соприродны, а ведь были…страшно думать об этом». Дожили! Радовид не просто не собирается останавливаться – он и мне теперь весь не доверится!

 
- Но это ведь не всё, что он написал тебе в том письме. Там ведь были и другие слова, - участливо заметила Далимира. Невозможно было сосчитать, сколько раз Адда прочла жрице это письмо, и ещё страшнее осознать, сколько раз королева прочла его сама.

Адда шмыгнула носом и утёрла со щёк стёжки слёз.

 
– «Но я понимаю, как сильно ты за меня переживаешь и как тебе без меня одиноко. Мне пишут, что ты часто ходишь в порт и к воротам Радовида Великого, будто бы ждёшь, что я вскоре появлюсь из-за горизонта. Моя дорогая Адда, я готов бы тотчас к тебе улететь, да жаль, что все крылья пока подломаны. Впрочем, меня согревают плед и тканый пояс, которые ты прислала. А ещё я неизменно держу при себе ту самую фигурку-королеву в виде тебя. Наступит время, когда я вновь заключу тебя в свои горячие объятия и разделю с тобой всю свою душу (ох, как хорошо бы мне забыть дурные волнения!). Но пока суровые испытания не закончились, я должен следовать долгу». И ниже было приписано вот что: «В Оксенфурте, с кормы своего корабля, я часто замечаю другие молодые пары, но тотчас перевожу взгляд и отворачиваюсь, ибо в такие минуты чувствую себя очень одиноким. Но совершенно уверен, что ни один из этих мужей не любит свою жену так сильно и верно, как безмерно люблю тебя я».

- Удивительные строки...такие неожиданные для свирепого короля, – растерянно прошептала Милька.

 
- Вот видишь, дорогая, – с улыбкой сказала Далька и приобняла Адду за плечи, пока та с тревогой сжимала инклюз. - С тобой он по-прежнему такой же нежный, как и был. К тебе Радовид прислушается гораздо охотнее, чем к кому-либо ещё.

- Дело не только в том, как мои поступки оценит муж, – голос королевы вновь стал строгим и собранным. - Я всё ещё под подозрением у дворянства, хотя, казалось бы, уже практически год я верная им королева. Для иных вельмож я по-прежнему женщина суматошной и неуютной жизни, которая всего лишь будоражит сон двора своими фортелями. А после осеннего происшествия многие шептались, что если я рожу ребёнка, то он будет получеловеком-полустрыгой. Радовид наказал их, но молва уже вышла за пределы дворца. Я, не жалея сил, финансирую сиротские приюты и лечебницы, организовываю помощь раненым и кров для беженцев, открываю  школы для детей из бедных семей. Палата общественного призрения недаром носит моё имя. Я покровительствую художникам и музыкантам, выделяю средства на роспись храмов. Я отдала многие свои украшения аукционистам, чтобы вырученные деньги пошли на нужды армии, ибо если мы не выстоим против нильфов, мне всё равно уже больше не пригодятся эти побрякушки.

 
Адда говорила как настоящая королева, которая не боится брать на себя ответственность за страну. И это поразило Милену, которая вовсе не ожидала увидеть супругу своего брата такой.

 
- И я бы с радостью помогла остановить охоту и сказала бы своё слово против Иерарха и его прихвостней, – продолжила монархиня, – но пойми, Милена, что обстоятельства моего рождения и моё положение делает это невозможным. Эбергейды, Барцинские и другие придут к моему мужу и скажут, что его бесплодная про́клятая жена-чужеземка готовит какой-то заговор...

- Они и так присели к Радовиду на уши с того момента, как ты переступила порог дворца, и не слезут с них до самого конца, – прервала королеву Милена. -  И когда у вас с королём родится ребёнок, с ним поступят точно так же и будут со смаком проворачивать по ране этот острый нож про мать-стрыгу и прочее. Они хотят видеть в тебе упырицу, которая вздумала определять ход политики? Отлично, значит ни у кого нет сомнений в твоём умении влиять на короля. Так что будь стрыгой и возьми всех за горло, в том числе и своего мужа. Но сделать надо всё по-умному: найти лояльных и сговорчивых стражников, выделить обходным путём деньги, подкупить, кого следует, – словом, чтобы помочь мне спасать магов, тебе не обязательно объявлять об этом во всеуслышание на Королевском Совете. А внешне продолжай свою обычную работу: помогай нуждающимся, финансируй школы...

 
Чародейка подошла к королеве вплотную, желая завершить свою речь велеречивым призывом, но вместо этого удивлённо вскинула брови. Только сейчас Милена заметила, что кругляк инклюза, висящего на шее Адды, украшен портретом Радовида. Сердце её сжалось.

– Признаться, до этого разговора я не ожидала, что ты действительно так сильно любишь Радовида...

- Больше жизни люблю, – отозвалась Адда со всей пронзительной искренностью. – Я очень хочу помочь ему освободиться от пожирающей его ненависти.

- Значит должна понимать, что Филиппа, Эмгыр или кто-то ещё воспользуются его слабостью и столкнут Его Величество в перевал бездны. Если будем сидеть сложа руки, кто-нибудь придёт освободить Реданию и Север от власти безумного короля.

 
 – Поэтому-то я и хочу к нему приехать и первой сказать  правду, какой бы горькой она ни была! Пусть лучше он услышит её от меня!

Милена одобрительно кивнула.

– Возможность говорить правду в глаза – это главная составляющая любви. Ты приедешь к Радовиду, но попозже. Сперва позволь помочь тебе с твоим недугом. Далимира рассказала, что лечение начато уже почти полгода назад, но там, где имели место чары, должна поработать чародейка. Филиппа в своё время проследила за влиянием магии на организм моей матери, Гедвиги, столкнувшейся, как и ты, с колдовством не по своей воле, поэтому, если ты согласна, то я сегодня же осмотрю тебя.

Ты действительно хочешь помочь мне? – Адда не могла поверить своим ушам.

- Вылечить тебя – это мой долг как чародейки. Недаром же мне дана такая сила, впрочем, мне и впрямь мила акушерская сторона нашей профессии. Тончайшему и искуснейшему мастерству врачевания меня обучала Маргарита Ло-Антиль, к тому же, она была соавтором «Мастеров магии о проклятиях», так что будь спокойна насчёт моих познаний и умений.

Милька на мгновение умолкла и повернулась к изумлённой Далимире:

 
- Ты спросила, сестрица, хотела ли я всё забыть и жить так, будто и не было в моей истории королевского прошлого, будто я уже родилась взрослой, адепткой из Аретузы? Но стало бы освобождение памяти моим спасением? Знаю, что нет, ведь каким может быть моё спасение, когда мой брат погибает? Поэтому я и пришла сюда. И не за этим ли ты здесь, Далимира? Любовь к Радовиду призвала нас обеих. И моё желание судить короля по делам его отступает перед жаждой спасти брата. Я по-прежнему очень зла. Но как старшая сестра, я хочу вразумить Радовида, потому что мне не всё равно, что с ним будет. И мне не всё равно, что будет с тобой, Адда, – она обернулась к улыбающейся королеве.

- Спасибо тебе, – ответила Адда, спокойная и уверенная. – Отдохни немного, а после вы с Далимирой пойдёте со мной в лекарскую комнату. Мне не терпится узнать, что ты скажешь о моём здоровье.

***

День сменил вечер. За окном неторопливо и мягко темнело, небо стало красноватым, а после проглянула синева. Воздух был наполнен сияющей тишиной. При мерцании множества свечей Милена проводила тщательный осмотр Адды. Прикасаясь тёплыми руками к животу своей пациентки, она внимательно исследовала истоки болезни и вычерчивала на бумаге карандашом какие-то записи. Кончики её пальцев сверкали едва уловимыми нитями чар, проникающими в самое нутро организма. Затем выученными движениями Миллегарда разливала по небольшим чарочкам отвары из трав и по очереди давала их королеве, ожидая магического резонанса. Проверяла одну за другой свои догадки. Далимира молчаливо наблюдала за всем этим со стороны, изредка подавая старшей сестре рушник или новую колбочку.

На следующий день Милена готова была вынести свой вердикт:

- Итак, ознакомившись с записями придворных лекарей и проведя осмотр, могу сказать, что гормональный сбой случился вследствие нарушений функций гипофиза, и виной тому действительно служит магическое воздействие – проклятие. Уровень пролактина в твоей крови заметно превышает норму. Не могу не упомянуть про стресс, про длительное эмоциональное истощение и про то, что твой возраст тоже несколько затрудняет деторождение. Необходимо наладить работу всех органов внутренней секреции, даже если их гормоны не оказывают прямого влияния на яичники. Это очень непросто, требуется тщательная дозировка препаратов, дополненная схема лечения и некоторые методики, которыми владеют только чародеи.

- Скажи мне, я ведь не абсолютно бесплодна? – Адда отчаянно вцепилась Милене в руку. – Лечение даст результат?

- В любой момент нужно быть готовыми к тому, что всё может пойти не по плану. Но, знаешь, моя наставница всегда приговаривала, что не надо бояться хватать жизнь за гриву. Жалеть мы будем лишь о нерешительности и колебаниях. Я подготовлю лекарства и вместе с другими врачами буду продолжать устранять нарушения в твоём организме, а также помогать стабилизировать твоё душевное состояние. Не бойся, я сделаю всё, что от меня зависит. Мы справимся.

- После того, как одна из Далимириных монахинь велела мне выпить снадобье из высушенных печени и семенников поросёнка и для пущего эффекта дать это средство Радовиду  – я уже больше ничего не боюсь!  – заверила Адда и многозначительно поглядела на Дальку. – Та монашка также обещала, что высушенные улитки могут вылечить не только бесплодие, но и облысение. Спасибо жрицам Вечного Огня за полезные подсказки!

Далимира не помедлила с комментарием:

- Знаешь ли, рецепт с поросёнком - из книги знаменитой монахини Тортулы, он пригодился многим пациенткам,  неспособным к зачатию. Не вина Тортулы, что у нас тут такой уникальный случай. Кстати говоря, Адда, что насчёт твоих вспышек проклятия? 

- С прошлой осени они меня больше не терзают! То, что Радовид был рядом и помог мне пережить ту злополучную ночь, вдохнуло в меня какие-то новые силы. Полнолуние мне уже не так страшно, как прежде, - Адда произнесла это с необычайной гордостью за себя.

- Очень хорошо! – обрадовалась Милька. - Думаю, твоей репродуктивной системе это пойдёт только на пользу. Даром, что вы с Радовидом не можете этой же ночью испытать, насколько эффективны были советы Тортулы.

Адда нервно сжала подол платья.

 – Радовид написал, что планирует пробыть в Оксенфурте по меньшей мере ещё два-три месяца.

 
–  Представляю, как тебе без него одиноко...

- Ожидание только сильнее распаляет страсть, – начала Адда со всей откровенностью, – и я готова ждать столько, сколько потребуется. Радовид пробудил во мне удивительное чувство. Я хочу только его - его одного! - потому что лишь с ним у меня происходит...настоящая любовь, понимаете? Мы прислушиваемся друг к другу, и с каждым разом наша близость становится ещё чувственнее прежнего, всегда в ней находятся новые присмаки…

 
Адда на миг умолкла, в груди у неё всё поднялось и разлилось по телу приятным тёплым упоением. В памяти королевы всколыхнулись самые сладостные моменты супружества: клокочущая кровь, жаркие поцелуи, губы Радовида у её лона, трепетные, проникновенные ласки и верх благополучия, забытьё истинного наслаждения...

Милена учтиво перебила этот поток сладостных чувств из жалости к Далимире и к самой Адде, которая, очевидно, невообразимо изнывала без внимания супруга, хотя и старалась держаться спокойно.

 
- Ох, дорогая, это большой комплимент нашему брату!

– Да, – кивнула королева и вздохнула. - Вот только никогда прежде мне ещё не приходилось ждать Радовида так долго.

- Обратись к Далимире, она в делах укрощения страстей многое понимает, - хихикнула Милька и хитро поглядела на сестру.

 
- У монахинь есть верные подруги по борьбе с плотью - кошки, - улыбнулась Далька в ответ. – Они отвлекают от ненужных мыслей и не позволяют плоти диктовать свои условия. Но наша прежняя настоятельница полагала, что беременная кошка, вернее, её внутренний жар возбуждает в человеке похоть, поэтому в такую пору велела держаться от кошек подальше.

Королева рассмеялась.

- Ох уж эти настоятельницы и их вечная борьба за подавление сексуальной женской энергии!

Вдруг весёлый голосок Адды помрачнел.

– Но я ведь имела в виду не только дела постельные. Разве не опасно теперь оставлять моего мужа одного на столь долгий срок? Радовид и сам прекрасно понимает, в какую пучину уползает его разум. Я видела, как он борется с этим недугом, но ведь недаром говорят, что болезни души – самые тяжёлые. Не существует против них таких трав, чтоб сорвать, растереть в меду и скормить по ложке. 

Чародейка задумчиво поглядела в сторону.

 
- Пока идёт битва у Велена, я думаю, что его голова занята одним лишь сражением. Но ты, безусловно, права в своих опасениях. Прежде всего надо спасать голову, а когда спасена голова, спасётся и всё остальное, чародеи в том числе. Того, у кого помрачилось сознание, может успокоить близкий человек, которому он больше всех доверяет.

- Тогда мне однозначно не следует долго ждать у моря погоды. Но когда лучше всего приехать?

- Полагаю, ты сможешь приехать к супругу в начале лета. Не знаю, преуспеем ли мы в лечении до этого срока, но, во всяком случае, вы с Радовидом снова попробуете зачать ребёнка. Для вас обоих, проживших несколькими месяцами томительного ожидания, эта близость будет необычайной, не сомневаюсь. Твоя чудесная любовь к мужу – ну разве она может не утешать и не врачевать? – улыбнулась Милька. – А как вернёшься, я прослежу за реакцией твоего организма. Ну а пока будем следовать обновлённому курсу лечения, который я разработаю в ближайший срок. 

Chapter Text

Любовные песни – это на диво печальный вид народной лирики. Перед нами предстают непростые картины старинного житья-бытья на фоне созвучных образов природы. В песнях раскрываются нежные чувства и мысли, трепетная ценность людских отношений и глубина сердечных влечений. Недаром реданцы говорят: «Не мечись на большое богатство, не гляди на высоки хоромы, не с хоромами жить — с человеком, не с богатством жить мне — с советом!»

В особенности тоскливы песни о вдовьей доле, ибо ничто, даже звонкие гусли не взвеселят вдову! Её горе, посеянное в чистом поле, взошло горькой полынью! Но покуда возлюбленный жив, надежда ещё не утеряна.

 
Тёмна ночка да невидная!
Головушка моя бедная! 
Где мне спати, ночь ночевати?
Что я буду да вечеряти?
Капустину да лебедину?
Щуку-рыбу да осетрину?
Спущу коня да на долину,
Сам прилягу да во лощину.
Мне сдаётся, я не долго спал,
На третий день у полудень встал.
Не сам я встал – милая будила.
«Встань, милый! Уже день белый!
Уже день белый, нильфы уж идут!
Там нильфы йдут, коня возьмут!
Коня возьмут вороне́нького,
Тебя забьют молоде́нького!
Коня возьмут – другой прибудет,
Тебя забьют – то мне жаль будет. 
Каб я тебя да не любила,
То я б тебя да не будила».

 
Петер Шейнис, «Реданские народные былины и песни»

Ночь была ясная, звёздная. Но по всем улицам Оксенфурта - смертельная тишина. Всё прислушивалось, вздыхая глубоко и тяжко. Недалеко от города – всего лишь через реку –  не так давно разразилась страшная битва. Бились реданцы с нильфгаардцами. Густой град стрел сыпался беспрерывно, лязг мечей и крики слились в единый рёв. На веленских болотах в тот день бушевало пламенем самое настоящее пекло.

У обездоленных темерских скитальцев катились слёзы из испуганных очей, горе душило им горло. За их плечами остались разбитые деревни и замученные односельчане с вырезанными на спинах солнцами. А по ту сторону реки весной вместо слёз текла кровь, молодёжь ложилась в землю, словно снопы в жатву. Тактическая победа Эмгыра, прочно обосновавшегося в Вызиме, бродит призраками где-то по выжженным полям. А быть может сия победа принадлежит Радовиду, удержавшему реданскую границу и заставившему нильфов увязнуть в дикой северной трясине? Нет…слишком много людей погибло с обеих сторон. Никому эта битва добра не принесла. Никто не гордится ей. Очи обоих владык устремились на Новиград, ибо власть над этим городом определит исход затянувшейся войны.

А Оксенфурт пытался жить прежней жизнью. Но кто по ночам находился на улице – ступал осторожно, боясь своей тени. Призраки умерших маячили по углам словно ночной кошмар. В уголке запущенного сада, рядом с трактом, образовались свежие могилы. Похоронные команды засыпали их известью, боясь заразы. Но хоронили лишь немногих: тех, кого удавалось вытащить с поля брани. Остальные солдаты были обречены гнить там, где застала их смерть. У одной из могил в густой темноте выла женщина, ударяясь головой о землю. Здесь похоронили божественно красивого розовощёкого юношу с пробитой грудью, на которой был выколот орёл.

На потрескавшейся каменной стене доживал свои дни тлеющий плакат. На нём королева Редании указывала солдату на обездоленных испуганных женщин, детей и стариков. Буквы поистёрлись, но всё ещё угадывалась фраза: «Да коли ты не безродный сын, защити родную землю от захватчиков!». Чьи-то руки вздымались к небу, просили милосердия. Но его не было.

***

В Третогорском замке, где Милена проживала уже несколько месяцев, придворные встретили её настороженно, но без неприязни. Ожидаемо, большая часть и думать не думала, что кареглазая «целительница» – старшая сестра короля. Те немногие, кто подсознательно пытался ухватить за хвост тонкую родственную нить, особо не озвучивали эти догадки вслух, ибо Миллегарда ничем себя не выдавала. Поначалу цели её пребывания во дворце подле королевы казались не до конца понятными. Но когда все сошлись на мысли, что репродуктивное здоровье Её Величества – единственный интерес врачевательницы, к ней стали относиться приветливее. Устранение причин Аддиного бесплодия третогорцам казалось занятием почтенным и важным, ибо реданцы издревле любили масштабные задачи.

- Пущай выясняет, чево там и как, – соглашалась повариха Текля в разговорах с Мартой. – Думаю, результат того закомуристого целительства не заставит себя долго ждать.

В свою очередь Милена с осторожностью давала какие-либо прогнозы. Она  регулярно проводила необходимые магические процедуры, но разноречивые результаты сбивали её с толку. Впрочем, попыток чародейка не оставляла и совершенствовала схему лечения. Поэтому, как только значительная часть нарушений в организме королевы была устранена, Адда с одобрения Милены отправилась к мужу в Оксенфурт. И хотя случившаяся там во время ночной прогулки ссора наложила свой тёмный отпечаток, последующее примирение и близость оттенили всё прочее. Адда не сомневалась, что в той или иной мере супруг внял её отчаянным словам, поэтому воротилась в замок со светлой надеждой.

Однако это не значило, что Адда перестала думать о Радовиде. Особенно перед сном, в тот трепетный миг, когда дневные дела улажены, а дремоты ещё ни в одном глазу, королева вспоминала своего короля, и перед ней проплывал его лик, его алый халат и блестящие алмазы его короны. В одну из таких ночей она представила, как на заре отворяет дверь в кабинет мужа и видит его сидящим за шахматным столом, с маленькой девочкой на руках. А напротив него - старший ребёнок, наследник, удивляется манёвренным ходам родителя и своему прозёванному слону, пока средняя сестра настойчиво тычет пальцем в сторону чёрного коня, копируя серьёзный и рассудительный тон отца. Аддино сердце дрогнуло, потому что перенестись с Радовидом туда было в её силах. Но это щемящее чувство зародилось в груди вместе с тревогой.

«Звучит очень романтично, - подумала королева, - но каково с такой картиной в реальной жизни?». А что, если бездны самой Адды помешают ей стать хорошей матерью? Сможет ли она, выросшая не в семейном кругу, поладить с собственными детьми? И не встанут ли дети между ней и мужем?

– Я всё думаю о ребёнке, – Адда долго не решалась на этот доверительный разговор с сёстрами короля и Мартой, но в какой-то момент всё же не смогла более держать беспокойные мысли при себе. – И о том, как это отразится на моём будущем при дворе. Казалось бы, разве не беременности я желала все эти месяцы? И вот уже скоро мы, возможно, узнаем добрые вести. Но я по-прежнему боюсь оказаться просто «инструментом» в политической игре! А ещё меня мутит от другого страха: у меня самой не было матери, так как я могу ей стать?

Далимира вздохнула и отложила книгу о чудовищном мифическом народе из Зеррикании: «скверного роста, без головы, ибо глаза и рот у них на груди». Впрочем, народ тот был вовсе не злой, если разобраться.

 
–  И вновь твой внутренний огонь то разгорается сверх меры, то угасает без памяти. Ты боишься, что принятое решение лишит тебя выбора и парализует волю. Вот и сейчас не знаешь, обрадуют ли тебя вести о беременности, или принесут больше тревог. Так ведь недолго дойти до мысли, что и поездка к Радовиду была пустой тратой времени! - рассудительно подметила священница, пока Серебрянка, встав на задние лапы, потянула за закладку и опрокинула томик на пол.

– Я просто хочу наконец убедиться, что у нас с Радовидом впереди не мрак и ужас, а какие-то зори, – нервно отозвалась Адда и откусила небольшой кусочек от пампушки с хрустящими шкварками и сливовой начинкой.

Марта с нежностью посмотрела на королеву и сказала:

 
– Что быть женой, что матерью – это очень нелёгкое дело. Но Вы с этим справитесь. Должно быть, когда-то Вы были самой пугливой из детей и всегда дрожали от страха, потому что не могли никому довериться. Но теперь Вы не одинока, и бояться не следует, особенно ошибок, которые случаются со всеми.

– Видишь ли, ни одна из здесь присутствующих не знает материнских тонкостей воспитания детей, так что ты в любом случае будешь опытнее всех нас, – подвела итог Милена. – А что касается брата, то хотела бы я сказать, что для переубеждения нам достаточно послать ему твои заполненные до краёв слезницы¹, но увы, всё не так просто. Пересказ вашего с ним оксенфуртского разговора не внушил мне спокойствия. Каким-то чудом Радовид ещё не прознал о нашем дельце по спасению чародеев! Ты, кстати знаешь, что во дворце судачат о покушениях на Его Величество?

– Да что тебе до бредней этих придворных куриц! Языки без костей! – тут же вспылила Адда.

- Политический деятель, которого не хоронили минимум три раза за его политическую карьеру, просто недостаточно досаждает своим противникам! – заявила Далька, не отрываясь от книжки.

– Ну-ну, давайте, отмахивайтесь! «Бредни придворных куриц, которые хоронят короля по три раза на дню!»  – чародейка, подбоченившись, передразнила голоса обеих собеседниц, а после печально вздохнула, припав к краешку стола: – Близким человеку быть трудно – это надо верить в него даже тогда, когда он сам в себя не верит.

 – Ваша матушка была именно такой чуткой душой, – сказала Марта. - Её Величество Гедвига стремилась всех ближних и дальних понять, пожалеть, полюбить. Над ней по-доброму посмеивались, мол, она в каждом человеке ищет какую-то скрытую нежность. Даже Радовид Свирепый для неё навеки Орлёнок. Знаете, она верила, что пока человек жив, шансы у него всегда есть.

Далька задумчиво покачала головой и внимательно поглядела на ключницу.

– Матушка сама признавалась, что была немного сказочницей, фантазёркой с возвышенными идеалами. Но, видит Пламя, она и впрямь всегда всех жалела. Впрочем из-за этого она многое принимала близко к сердцу, однако ж в умении заботиться о людях и, в особенности, о самых близких, с ней мало кто мог сравниться.

– Она утешала меня, молодую вдову, когда умер мой супруг. Хотя кто я ей была такая, всего лишь ключница, – Марта утёрла глаза краешком передника. – Не знаю, имею ли я право так говорить, но мы, можно сказать, дружили.

– Ежели б матушка была жива, она бы не допустила того, что сейчас творится с Радовидом, – Милька решительно махнула рукой. - Или, во всяком случае, точно так же искала бы в сознании Его Величество лучи, которые помогут найти ему обратную дорогу к себе. Вы не подумайте, будто я отчаялась, просто...мне по-прежнему нелегко сдержать свою боль, когда я вспоминаю, как брат поступает с чародеями и как он поступил с местом, которое я считала своим домом.

– Моё королевство захвачено и разорено нильфами, а Эмгыр, рассевшись на троне моего отца, возомнил себя покорителем Севера. Я могу представить, как больно тебе вспоминать Аретузу, хотя мне бесконечно горько осознавать, что виноват в этом мой муж, – Адда слегка коснулась Милениного плеча, на что та тоскливо понурила голову. Несколько месяцев назад в ответ на это она нашла бы злые слова, но более ей этого не хотелось.

 
– Горько, конечно. И про Темерию, и про брата, и про Аретузу. Уезжать мне оттуда сперва тоже было жаль. Но красота дома моего не давала мне сосредоточиться на главном – на предназначении моего таланта... – она поддела пальцами одну из пампушек с Аддиной тарелки и покрутила перед собой. - Вспоминаю, как лоточники в Горс Велене продавали нам, юным адепткам, мягкие, обжаренные в сале пампушки и косички с орехами, а спустя годы я с удивлением обнаружила точно такие же лакомства в Новиграде. Слушай, Адда, тебе ведь никогда раньше не нравились эти пампухи со шкварками! И почему ты сегодня за завтраком отказалась от своих любимых стейков?

Адда нарочито откашлялась и затянула молитвенным тоном:

– Славные мои стейки из катоблепаса! Я любила вас паче жизни своей и чужой. Верите ли, мазелечки, никто в целом свете не разумел моих вкусовых пристрастий. И вот, доложу я вам, с нынешней недели катоблепасы мне глубоко противны, а их место заняли эти прежде недостойные пампухи. Да, так уж бывает, чего же тут удивительного? Людям свойственно меняться! -  и добавила: – Интересно, навсегда ли мне опротивело сырое мясо?

«Как знать, может быть на девять месяцев минимум», – мысленно предположила Милена, усмехнувшись, но приберегла на потом свою смелую догадку.

Королева продолжила:

– Так к чему я веду свою мысль: никто из нас не костенеет, все мы нет-нет, да и поступаем поперёк своих «тараканов», даже если перед этим пустим в ход клюв и когти против того, кто вздумает нас переубеждать. Поэтому, мазелечки, не вешаем носы раньше времени! Ничего, справимся, первый раз что ли в этом королевстве женщины распутывают проблемы, учинённые мужчинами? Да, король наш совершенно довёл себя - это печально, но поправимо. Пусть он и ослабевший душой, но живой! Мы ему не чужие, к нам он прислушается, и начало этому я уже положила, когда приезжала к мужу на корабль. После всего, что со мной было, я более не верю в необратимость и злую долю. Для любви нет непоправимого.

Сказав это, Адда почувствовала на себе признательные взоры своих собеседниц, ибо такие слова из её уст звучали особенно воодушевляющими.

 
 – Что ж, нельзя избавиться от надежды, не проделав в жизни дыры...И вскоре будем мы встречать, счастливые, нашего Орла с победой, – губы Дальки тронула осторожная улыбка.

 
Пока дамы продолжили обсуждение, Адда отвернулась к окну и, сложив руки в замок, тихо произнесла:

- Я прошу тебя, Радовид, душа моя, не позволяй рассудку туманиться и разбиваться о скалы твоего гнева! Мы распахнём твою клетку, вернём твоей душе жизнь, только умоляю тебя – держись! Я целую твои руки, твои глаза и заклинаю тебя -  дыши!

***

За талант, и особенно большой талант, всегда приходится платить. Он не даётся просто так, и плата сия велика. Физические недуги. Неприятие других людей. Страхи. Безумие. А когда душа поражена внутренним конфликтом, это может её убить.

Сила политика в том, чтобы попадать в резонанс с обществом, чувствовать поток, оседлать его и слегка рулить им. Радовиду казалось, что он крепко держит этот поток под уздцы, но временами король мучился от тягостных размышлений, усилившихся после приезда его супруги.

Как она сказала в нашу встречу в Оксенфурте? «От твоей свирепой Охоты один лишь вред. И вредишь ты больше всего себе!». Хорошо сказано, Адда. Друзей не прибавляется, враги множатся, о делах моих роптание усиливается.

 
Он начал то, чего, возможно, не следовало затевать из-за разрушительной жажды справедливости, которую так и не смог одолеть. И дело не столько в том, что король так сильно заботится о тех, кому причиняет боль, сколько в осознании, что правление железным кулаком может быть обоюдоострым мечом, когда оно доводит людей до предела. Если монарх поколеблется, если проявит слабость, его соперники увидят в этом возможность нанести удар. Если подданные перестанут бояться своего владыку, они восстанут против него. Страх казни – извечная мера любви к королю. И это также означает, что нельзя терять благосклонность Иерарха и Охотников на ведьм, ибо они не только ценный ресурс в виде власти над Вольным Городом, но и защита от любого потенциального возмездия.

Я словно герой поэмы: король, обезумевший от страха покушения, приходит посмотреть на казнь, но оказывается, что казнят его самого. Конец жалок и прозаичен. Дурной расклад, очень дурной. Задумайся над ним хорошенько, и тебе станет не по себе.

 
Но какого возмездия он боится? Факты и здравая логика убеждали его, что все эти страхи — обыкновенный вздор, что от наёмников Эмгыра его защищает корабль и обученная стража, от заговоров – длинные сети агентов, а угроза от чародеев, если взглянуть на дело пошире, в сущности, не так велика, — была бы поймана Филиппа. Но чем умнее и логичнее он рассуждал, тем сильнее бушевала пожирающая его тревога. Как же её унять? Это напоминало притчу про монаха, который вознамерился вырубить себе местечко в густом лесу, но чем пуще он работал топором, тем гуще разрастался лес.

Каждый раз, когда я приближаюсь к ответу, он ускользает прочь, и это сводит меня с ума. Одна часть моей души постоянно атакует другую. Сердце, мучающееся от боли, как же ты мне надоело! Слабое, вечно больное, кровоточащее. Я боюсь, что это ноющее чувство никогда не пройдёт.

Порой от безысходности Радовид совсем бросал свои рассуждения и весь отдавался страху. Он мог не спать ночи напролёт, вспоминая, как во время прошлой войны, впотьмах, прямо во дворце был убит отец. То и дело озирался при случайном шорохе или крике – не за ним ли? Он стал всё реже сходить с палубы, принялся отменять аудиенции. Король боялся, что его подведут, что незаметно к нему подберётся убийца или что он сам нечаянно ошибётся и подставит себя под удар. Он успокаивался лишь тогда, когда удавалось весь свой гибкий и изобретательный ум направить на разработку военной стратегии, а не на выдумывание очередного повода опасаться за свою жизнь. Но спираль закручивалась, и Радовид не мог остановиться.

Перед тем, как отправиться в Новиград, король провёл свой вечер в полюбившемся ему оксенфуртском шахматном клубе. Народу почти не было, и под невысокими сводами царила прохлада. Снаружи доносились разудалые песни и гарканье стражников, а здесь лишь несколько свечей разрывали сгущающийся мрак. Перед самым закрытием к столику короля прошамкал бровастый лысоватый старик. Представившись профессором истории из закрывшейся Академии, он попросил Его Величество о партии. Радовид поднял на старика усталые глаза, внимательно поглядел на него и едва заметно кивнул. Не нарушая строгости царящего покоя, они принялись играть. Вдумчивая молчаливая партия завершилась победой короля.

– Отыгрался, – Радовид задумчиво провёл кончиками пальцев вдоль ребра чёрного короля и взглянул на поверженного соперника. - Профессор, я проанализировал свои ошибки из прошлогодней партии в Третогорском шахматном клубе, хоть это было и не самой простой задачкой. После первых четырёх ходов открывается путь в более чем 300 миллиардов комбинаций. Партий в 40 ходов больше, чем звёзд на небе, и это может свести с ума...Вы ведь в тот раз догадались, что перед Вами был не купец, а монарх?

– Мой поклон меня выдал, – профессор слегка улыбнулся, – но и в Вас не укрыть Вашего происхождения. А что касается ошибок...главное здесь то, что хладнокровный шахматист не должен играть как азартный картёжник.

Старик окинул печальным взором пустующий зал и вновь обратился к королю:

– В Третогорском клубе было порядочно народу. Но чтобы допроситься войти в Оксенфуртский, мне пришлось крепко потолковать со стражей на входе. Вы больше не общаетесь с простым народом так легко, как прежде?

– Общаюсь, как видите, ибо таково свойство многих северных монархов. Но с прошлого года кое-что и впрямь изменилось.

– Многое, очень многое...даже моя родная Академия заключена теперь за семью замками, как и весь деканат. Мне льстит, что в наших стенах сам Свирепый король был присуждён к почётной докторской степени honoris causa², но я не могу уразуметь, почему этому смелому, умному и талантливому королю закрытие университета оказалось на руку.

 
– Только на время войны, чтобы ваш учёный совет и деканат не сеяли смуту. Вас не обрадовало моё решение, я понимаю. Это обычное дело, когда поступки монарха вызывают в одних осуждение, а в других одобрение. Но таково королевское бремя. Государь принимает решения, которые другие не хотят или не могут принять, однако эти решения справедливы. Хороший король - это не обязательно самый смелый или самый умный. Хороший король - это тот, кто умеет принимать ответственные решения и потом отвечать за их последствия.

Профессор задумчиво покачал головой.

– Благословенно то царство, в котором не боятся иметь сообщников. Где медлят с наказанием, но охотно милуют, где сами эти наказания – не средство для удовлетворения своей ненависти к врагу. Где помилование изрекают не для того, чтобы оставить неправду безнаказанной, но в надежде на исправление. А даже если обстоятельства вынуждают произнести суровый приговор, государь смягчает его своим милосердием.

С тяжёлой душой Радовид припомнил, как нечто похожее говорила ему и матушка незадолго до смерти. Но матушка была не права.

– В делах политики спонтанное милосердие опасно и неразумно, – сказал король с непоколебимой убеждённостью. - Одна лишь справедливость способна своей твёрдой рукой восстановить то, что было нарушено по чужому беззаконию. У меня ничтожно мало места для манёвра и совершенно нет места для какой-нибудь оплошности, продиктованной слабостью духа.

- Знаете, мой король, дело ведь не в Вашей твёрдой руке, а в Вашем сердце и в Вашем разуме. Меня удручает, что тот, кто прежде был для нас примером благочестия, более не печалится о гибели стольких невиновных. Пускай Вы успешны битвах, а в многоважных делах по укреплению Редании достойны похвалы, но одного прошу: побойтесь своих решений, принятых по слову гнева и страха. Они для вас нож острый. Вы знаете историю Октавии Гайл?

Радовид усмехнулся.

– Старая история, уж как 200 с лишним лет быльём поросла. Правда, нынче она как никогда ко времени.

 
– История о Карательнице ведьм...О женщине блистательного ума и смекалки! Да, Октавия Гайл была необычайной, – в голосе профессора зазвучало почтение, перемешанное с восхищением. Но вскоре мимолётный  восторг сменился горьким сожалением: – Сей находчивый ум Октавия приложила к страшным и бессердечным деяниям, и к этому же приучила двух своих сыновей, Игнатия и Фабия. Втроём они порядочно нажились на людской глупости и страхе, пролили очень много крови невинно убиенных, которых тёмный народ подозревал в колдовских злодеяниях. Но стенания и слёзы воротились к Гайлам. Я изучал судебные документы по делу их семейства. Любопытно то, что Октавия, одержимая алчностью и тщеславием, долгие годы юности провела в страшных лишениях, а потому очень хотела обеспечить своим детям лучшую долю. Но прежние беззакония, от которых пострадала сама вместе со своими сыновьями, Гайл увеличила другими, своими собственными. Октавия довела до плахи не только себя, но и сыновей. Правда, судьба Фабия вызывает некоторые вопросы, записи не сходятся: то ли он был повешен вместе с семьёй, то ли сумел ненадолго скрыться. Ясно одно: всех троих запомнили не как героев, но как преступников. Думаете, такой судьбы желала эта женщина для своих чад, которых так любила и с таким трудом вырастила?

Радовид ничего не ответил. Поколебавшись, он вдруг вскочил с места и навис над шахматной доской.

– Вы хорошо говорите, профессор, но кое-чего Вы не заметили. Чего-то, что поможет выявить истоки горя и объяснить те поступки, которым Вы так ужасаетесь. Да не просто объяснить, а найти выход из позиции, которая кажется безнадёжной. Шахматы – это поиск истины, вот я и ищу её. Но прежде, чем мы с вами проведём анализ пройденных ходов моей жизни, я покажу Вам, как можно было выиграть эту партию по методу моей наставницы, одной амбициозной чародейки по имени Филиппа Эйльхарт.

Монарх схватил фигуры и торопливыми движениями рук восстановил по памяти нужную позицию.

- Вы пожадничали, обменяли коня на слона, пожертвовали королевской пешкой. Но если запутать короля, окружить его со всех сторон, ему останется лишь реагировать, ибо тот король с детства твердил урок – не будешь сопротивляться, и тебя задушат. Он пытается защищаться, жертвует своей ладьёй и начинается настоящая атака. Шах. – Радовид остервенело передвигал фигуры по клеткам и отмерял пронзительным стуком каждый новый ход.  - Отсидеться не удастся, у меня тут заговор против короля! Ладья, Ладья, всё дело в ладье! Она сидела тихо и вдруг включается в игру. Король бежит с позором и даже любимая королева не в силах ему помочь!

Его голос с каждой секундой всё сильнее наполнялся каким-то неистовым ликованием, предвкушающим скорую развязку: 

- Атака со всех сторон, потом ещё, ещё...Петля затягивается. Одинокий, покинутый всеми, король обречён на бессмысленную толкотню по полю. В тот же миг над ним возносится кинжал. Шах. И смерть.

Голос Радовида оборвался. Он умолк, взял в руки короля и, уставившись немигающим взором на профессора, произнёс:

- Стражники короля хорошо обучены, и сам он силён и умён. Профессор, так дайте же ответ: почему король затравленно мчится прямо на острие ножа и не пробует уклониться от него? Неужто вправду таково его королевское бремя, и он не должен и не может иначе?

Радовид допрашивал учёного взором столько же, сколько и словами, но у старика уже был готов ответ:

– Мой король, задача решена в тот момент, когда поставлена. Ваша страшная ошибка в том, что вы предаёте и уничтожите свою душу. И ради чего? Ради подчинения Вашему страху? Если человек не прожил горе, если задавил его внутри, то эта жуткая чернота останется с ним навсегда. Посмотрите Вашему страху в лицо и пройдите сквозь него. Победите его, пока у Вас ещё осталось, чем побеждать. Ситуация такова, что Вам нужно провести вашего короля в эндшпиле, хотя у противника – перевес. Но нужно обнаружить свет там, где, казалось бы, сплошная тьма, и тогда, попробуй-ка кто останови бравого короля! Пока партия не проиграна – ничего не кончено. И её исход решит чистый разум и внутренний покой.

Наступила тишина. Профессору показалось, будто у короля что-то клокочет в горле. Да, речи старика кольнули сердце монарха, и оно наполнилось странным ощущением! После разговора с профессором Радовид надеялся сложить хоть часть своих переживаний, а оказалось, что на душе ему стало ещё горше, чем прежде. Однако эта горечь не была напрасной и подтолкнула на новые размышления. Механическим движением Радовид задвинул стул и сложил руки за спиной в привычном жесте строгой собранности. Последний раз он обвёл взором комнату и своего собеседника, а после спокойно сказал:

- Прежде я говорил, что королю не интересна никакая компания, но Вы, признаться, сумели меня удивить. Благодарю за эту партию и за эту долгую беседу, профессор. Однако моё время кончается, и я должен принять решение. Прощайте.

***

Не давало покоя королевскому уму и недавнее письмо от Адды. Казалось бы, вот и галера уже пришвартована в новиградском порту, и копыта реданских коней стучат по клавишам булыжных улиц Вольного Города, и посланцы от Иерарха идут на поклон, а сомнения по-прежнему гложут, час от часу усиливаясь. Наблюдатели со стороны скажут, что Его Величеству теперь хоть масло на лысину лей, а он как видел в чародеях главное зло, так и продолжает! Ничего теперь короля не остановит, слишком много кольев было наточено и костров пожжено! Вроде бы всё так. Да не совсем.

И вот, король уже в который раз отворяет свой потаённый ларец, чтобы развернуть бумагу и прочесть заветные строки.

«Любимый мой, приди».

Так начиналось Аддино письмо. И было в этих нескольких словах запрятано куда больше смысла, чем просто трогательная, но понятная тоска по супругу, который ведёт решающее сражение затянувшейся войны.

«Родной, далёкий Радя! Нет слов для этого письма, которое в такое лихое время, быть может, и не дойдёт до тебя. Но я всё равно пишу, потому что не могу иначе. У меня заходится дыхание всякий раз, когда я думаю о том, как ты там совсем один. Наша прежняя жизнь теперь кажется такой детской: наши ссоры, наши недомолвки и перебранки, наши дурачества и задушевные разговоры. Какое это было счастье!».

На столе перед Радовидом, среди свитков и изломанных перьев, стояла резная фигурка королевы в виде Её Величества.

 
«Ты рядом, Адда, но в минуты своих мрачных дум я почему-то ощущаю тебя всё более и более далёкой...Признаться, сам поражаюсь этому чувству. Я вдруг подумал, что может быть наше прежнее свободное, третогорское лето для меня исчезло давно и не вдохновляет больше, как уползают и растворяются без следа детские сны...Но за те два дня в Оксенфурте вместе с тобой я понял, что это не так».

Радовид вернулся к письму.

«Каждая мысль – о тебе. Каждая слеза и каждая улыбка – тебе. Я благодарю Пламя за каждый миг нашей горькой жизни, ибо всё, что мы с тобой пережили – это лучшее, что выпало на нашу долю. И я ясно до боли понимаю, что всё это нынче может оборваться в один миг. Твоя бедная горячешная голова и всё безумие, с которым прожигаются дни твоей дикой охоты – вот, что может отнять у нас наше счастье, как отнимается оно с каждым днём у ни в чём неповинных людей. Помнишь ли историю из Юшковой?

Помнит ли Орёл эту историю? Ещё бы.

В деревню Юшковую близ Третогора как-то наведались два бравых охотника за колдуньями в поисках славы. Вскорости для них нашёлся бойкий завсегдатай тамошней корчмы, который поведал, как растреклятый кузнец замордовал зачарованной гардой его друга, благородного человека и верного собутыльника, отчего небога скончался от травм. Потом иной любитель залить за воротник вспомнил, что несколько лет назад один пропойца отравился пивом и помер, обвиняя в сглазе всё того же кузнеца.

Пойманный кузнец осенял себя знаком Пламени, полчаса рассказывал, что его даже не было дома, и, всхлипывая, божился, мол, «где я, а где полеванье³ на колдовок?». Но охотники были не дураки погеройствовать и лихи на скорую расправу. Бедолагу исколотили до полусмерти прямо в кузнице, но его спасло то, что сельская община чуть не подняла «героев» на вилы. Охотники не помедлили нажаловаться епископу Третогорскому, а тот – копным судьям. Однако ж под бравым натиском общины дело рассыпалось не хуже песка.

И тут епископ Кириакий пошёл с козырей и, многозначительно поглядев на одного из судей, велел ему объявил о новом повороте событий в этом тёмном деле: дескать, найдены «сообщники», чистосердечно сознавшиеся, что кузнец подначивал некоторых селян  с помощью зачарованных копий напасть на короля, когда тот будет проезжать в карете по тракту. Из мести за сожжённых подружек-колдушек, разумеется. И когда дело дошло до Радовида, Кириакий без всякой совести «разоблачал» перед монархом мнимый заговор и восхвалял отвагу государевых мужей.

Но плач кузнецовых родичей дошёл и до ушей королевы. Адда понимала, что искать справедливости в деле против охотников за колдуньями практически невозможно, а любой намёк на чародейский заговор вытеснит из головы Радовида холодный рассудок. Но всё-таки она постаралась спасти несчастного от несправедливого приговора и убедить Радовида не торопиться с решением. И хотя по итогу дела «героев» не разжаловали в преступники, но и кузнец остался жив, получив символическую компенсацию.

 
«Не так ли получается, – продолжала Адда в письме, – что дело юшковского кузнеца – это сопутствующий ущерб, случающийся во всяком грандиозном деле? И как пешки поедаются противником, так и ответственность за этот ущерб лежит на чародеях, за чьи злодеяния и была объявлена Охота? Где же тут справедливость, о которой ты так много печёшься? Теперь уж и вины никакой не надо, чтобы угодить на плаху. Бей всех, а потом разберёмся. Твои ходы всегда были продиктованы поразительной ясностью мысли, беспощадной логикой, они гипнотизировали своей дерзостью, но охота на ведьм выбивается из этого стройного ряда».

Размен наносит большой урон врагу, а плата – жертва с твоей стороны. Это естественно - терять пешки во время игры, но много ли смысла в том, чтобы терять их понапрасну? Одна потерянная пешка может стоит целой партии. Одна потерянная «пешка»...Одна навсегда потерянная душа. Радовиду вспомнилось, как отец порой приговаривал: «Ум монарха занимают не одни лишь квадраты земель, но и круглые головы, которые надобно беречь».

Янтарные очи короля не мигали, ими он с жадностью проглотил финальные строки Аддиного письма:

«Жизнь долгая. Как трудно погибать одному! И одной! Для нас ли, таких неразлучных – эта участь? Мы ли, ты ли, Орёл мой, её заслужил? А к этому идёт всё. Быть может, я ничего не понимаю, что там у тебя творится в Новиграде. Но конец мне, как в бреду, очевиден и ясен, потому что сердце твоё для меня открылось и я знаю, чем оно болит. Услышал ли ты меня в нашу встречу в Оксенфурте? Знаешь ли, как люблю тебя? Ты всегда со мной, серебряным портретом с кругляка инклюза на моей шее, а я опять дикая, злая и всё плачу, плачу, плачу...Никогда не разлюби любящую тебя всей душой!

Это я, Адда. Всё та же, как и прежде. Где ты? Приди».

Судорожно сжимающимися пальцами Радовид с трудом свернул письмо и убрал обратно, в небольшую скрыньку с резными узорами. Руки его холодели всякий раз, как он заканчивал читать, а сердце начинало биться, как сумасшедшее. Всё-таки в непрочный сплав его спаяли годы, проведённые в ожидании часа расплаты. Ибо даже сейчас тот сплав, застывший под натиском войны, Лок Муинне и Охоты на ведьм, расползся от многочисленных трещин. Не выдержал любви, терпения и сопереживания других людей.

«В какое же лихо Филиппа меня втравила, – с сожалением подумал король. - Нет, не так. В какое же лихо втравился я сам».

Час спустя при ярком свете смоляных факелов какой-то человек поднялся на мостки и дал знак стражнику, что хочет говорить с Его Величеством. Это был ведьмак, Геральт из Ривии. Радовид приказал впустить его на палубу. Ведьмак был спокоен, уверен, полусвет озарял его строгие черты. Он поведал о том, что знает точное местонахождение Филиппы Эйльхарт, украсив речь самыми обыкновенными заверениями о своей репутации. Необыкновенным было то, что Геральт преподнёс королю «доказательство» своих слов – рубиновую печатку с реданским орлом, в которой Радовид узнал отцовское кольцо. Когда-то давно именно им Филиппа запечатывала указы и рассылала их от имени правителя.

- Где она? – ледяной тон Его Величества пронзил тишину.

 
- Под самым твоим носом, в Новиграде. В доме на мосту, который ведёт на Храмовый остров.

- Почему ты не привёл её ко мне?

- Сперва её надо поймать. Я только выследил её и украл кольцо, чтобы доказать тебе, что нашёл её. 

- Ты её боишься? – с удивлением спросил Радовид.

- Нет, ты хочешь убить её сам, своими руками, и я об этом знаю.

Радовид молчал. Он никогда не доверял ведьмаку до конца. Геральт из Ривии – кто он для него? Тот, кто освободил его жену из лап проклятия? Лучший друг всех чародеек? Раздражающе грубый, назойливый и сующий нос не в свои дела поперёк речей о нейтралитете? Может он вправду сводит счёты с Филиппой...А если представить, что Эйльхарт и впрямь затаилась на мосту Григора, то что же...?

«Сижу, почти не дышу, пытаюсь разгадать эту тайну вечного нападения – и так по кругу, навеки в своём плену, в лабиринте вечного возвращения.  Вот...чего-то никак не осмыслю...В  какой по счёту раз я забываю опыт пройденных ходов? До сегодняшнего дня я спасал себя непрерывным преследованием, но неужели я ошибся, и через минуты всё это умрёт со мной? Ловушка! Следующий ход ясен...но этот ход сделан не будет! Эта сложная партия не закончится поражением Филиппы, но и моего поражения не будет. И покуда наша нынешняя позиция – это позиционная ничья, то пора бы остановить эту затянувшуюся игру. Не смей идти на мост, Радовид! Пойдёшь за Эйльхарт – погубишь себя!»

На мгновение Радовид почувствовал, будто бы одержал победу над пламенем, и, боясь усомниться в собственном решении, поспешил его озвучить. Король решительно поглядел на Геральта и провозгласил тоном, не терпящим возражений:

- А ещё, ведьмак, ты должен знать, что я не терплю недоделанной работы. В прошлый раз ты принёс мне камень от мегаскопа, в этот – рубиновую печатку, но ни что из этого не является конечным результатом. Так иди же на мост и заверши то, что не доделал. С тобой отправится половина моих стражников и охотники, вместе вам хватит сил, чтобы одолеть одну чародейку.

Произнося это, Радовид с пристальным вниманием следил за реакцией ведьмака. Тот, казалось, подчинился его распоряжению без всякого упрямства и немедленно последовал вместе с группой верных королю людей на мост святого Григора.

«Вперёд, орлы, а я за вами. Я грудью постою за вашими спина́ми», – подумалось королю вслед уходящим. Радовид не привык отсиживаться в безопасности в столь важные моменты, но сегодняшний день был не такой, как прежде.

То, что произошло потом, повергло в ужас всех, кто находился на корабле. Воротился раненый королевский стражник. Вестник рассказал, что какое-то неведомое чувство вывело его в Северный проулок с моста Святого Григора, и он тут же помчался в порт, доложить о той страшной сцене, живым свидетелем которой стал меньше получаса назад. Напавших было немного, может дюжина, не более, но то было организованное войско в растерявшейся толпе стражников и охотников. Негодяи не скрывали свою форму темерских партизан, а ведьмак был с ними заодно. На мосту было очень безлюдно, все двери оказались заперты, и неизвестно куда делись ночные патрули, призванные водворять порядок на улицах Новиграда – видимо, кто-то их подкупил, поэтому, когда началась сварка, никто не пришёл на подмогу. Люди метались в узких проёмах между каменными стенами, над головами свистели стрелы и арбалетные болты, которые заглушались пронзительными криками раненых. Это был недолгий, но всё-таки ужас и хаос. В какой-то момент темерцы вместе с ведьмаком отступили, скрылись в объятиях ночи. И чудилось, будто над злополучным мостом взвилась магическим вихрем сова и улетела в сторону озарённого лунным светом храма. На этом вестник завершил свой страшный рассказ, который король выслушал в полном молчании.

- Будите здешних лекарей, пускай скорее отправляются на мост – таков приказ Его Величества...– только и ответил Радовид, тяжело облокотившись о кормовой поручень.

Сова унесла на своих серых крыльях злобу и месть, которыми столько лет был гоним Свирепый король. А незадолго до этого, в душной каморке в доках, Талер, Роше и Дийкстра сидели тесной группой и велеречиво провозглашали друг другу:  «Мы здесь за тем, чтобы пролить кровь тирана, а не невинного. Мы здесь для подвига ради Севера, а не для убийства». И никто не выдал себя, не омрачил торжественность момента раскрытием подлинных замыслов. Не провались заговор с треском, темерцы надеялись в обмен на голову Радовида и победу Нильфгаарда в войне получить от Эмгыра гарантию - автономию для своего многострадального королевства; Сигизмунд же чаял приблизиться к реданскому трону и ни на какое военное поражение, очевидно, согласен не был. Соратники перегрызли бы друг другу глотки, не отходя далеко от места королеубийства, но Радовид, чьё сердце так неожиданно для них распалилось тайным огнём благоразумия, решил исход этой партии в свою пользу.

Королю всё стало понятно. Обострившееся чутьё недаром заставило его одуматься. Этой ночью едва не обагрилась кровью белизна королевских крыльев, но летописцы будущего воспели бы и восславили этот час. Почему? Да потому, что «мятеж не может кончиться удачей, – в противном случае его зовут иначе». Историю пишут победители. А побеждает тот, кто совершает ошибку предпоследним.

Монарх вновь вспомнил про поэму о безумном короле.

 
«Впервые за долгое время
 Король от безумья прозрел. 
На нём лежит тяжкое бремя, 
Таков королевский удел». 

Радовид расправил плечи и встрепенулся так, как это делает человек, только что избавившийся от тяжкой ноши. Как же его окрылило осознание единственности, неповторимости этого мига! Видит Пламя, ему было жаль раненых и убитых стражников, но мысль о том, что эта партия всем врагам назло не закончилась смертью короля, совершенно взбудоражила всё сознание Радовида! Буйный поток ликования увлёк его за собой, и Орёл размашистым движением снёс бумаги и свитки со своего рабочего стола. Да, сегодняшней ночью он провел своего короля через эндшпиль!

Невыразимо восторженный возглас вырвался из уст владыки Севера, как звучит океан под призывом ветра:

- Какая ночь! Какой месяц! Как загорелось всё! Как вспыхнуло! Трусливым убийцам не свергнуть короля Редании, не сломить его, ибо он больше не повинуется проклятой чародейке, жажда жизни оказалась сильнее! И что же король радостно слышит позади? Удивлённые крики осмеянных заговорщиков! – сказав это, Радовид вдруг вознёс руки к небу и продолжил совершенно иным голосом: – Нет, я не вынесу так больше, голова моя горит, всё передо мною носится, кружится! Отец мой, матушка моя, спасите своего бедного сына! Адда, душа моя, урони слезинку на больную головушку своего мужа! Сёстры мои, Милька, Далька, пожалейте своего младшего брата, поглядите, как он мучается! Отдайте, возвратите крепость сил моих, меня, меня, ясного умом, справедливого - того, который был! О, неужто невозвратимо всё, что ни есть на свете?

И с бессильным выдохом Радовид рухнул в кресло и исступлённо обхватил голову руками. Так он просидел некоторое время, пока чей-то голос не вырвал его из глубины тяжёлых раздумий.

– Ваше Величество...Ва...

– Оставь меня. Я не желаю никого видеть.

 
– Но Ваше Величество, здесь…здесь королева! В Новиграде! Она никого не предупредила о своем приезде, она уже у мостика и с ней…с ней Ваша сестра, Далимира, и женщина, которая представилась…Миллегардой из Третогора.

Король мгновенно оправился от остатков своего забытья. Он, не до конца разбирая дороги, ринулся к мостику и тут же угодил в крепкие объятия своей жены. За её спиной, прижимая ладони к губам, плакала Далька, озарённая светлой радостью.

- Милый мой, мне рассказали, что произошло на мосту. Выходит, что сон мой едва не сбылся. Слава Пламени, ты живой! Всё хорошо, всё позади! – Адда крепко взяла ладонь супруга обеими своими ладонями и начала целовать, а затем вновь припала к его шее. Радовид ослабело обнял свою жену, склоняя к её лбу свою тяжёлую голову, и с жадностью принялся вслушиваться в мерный стук её сердца. Этой ночью они чуть было не разлучились навсегда.

- Как беспокойно то чело, что венчано короной! – раздался чей-то голос.

 
Радовид поднял глаза. И не поверил им. Милена, его старшая сестра, которую он не видел более 13 лет и которую так отчаянно искал, пришла к нему сама. Она едва изменилась, её коса с орлиным накосником, её платье сиреневого тона, её гордый и прямой взор – словно щепки детских воспоминаний собрались в голове воедино и ожили.
Король держал супругу за локти и напряжённо взирал на чародейку, не говоря ни слова. Милена покривила губы.

- Ну что же ты молчишь, мой маленький братик? Вижу же, что узнал меня.

- Узнал, конечно. Магия сберегла твой облик таким, каким я его запомнил в детстве. Я многажды представлял нашу встречу, но не так, – Радовид как-то невесело усмехнулся и обернулся к Адде и Далимире. – И ведь никто ни словом не обмолвился, что моя пропавшая сестра, оказывается, была под самым моим носом! Далька, ты ведь тоже в курсе дел, не так ли? И Марта, поди? Ловко вы, мазелечки, это придумали. Ну и как давно?

Милена внимательно поглядела на брата, и сердце её сжалось. Его строгое лицо, бледное и несчастное, отражало в себе, как в зеркале, замученную борьбой и продолжительным страхом душу. Взгляд у него болезненный, но по-прежнему разумный, таящий в себе толику теплоты и здорового блеска.

- Не сердись, Радя, – примирительно ответила Адда. – Мы тебе сейчас всё расскажем.

- Только не тут, не на людях, – настойчиво добавила Далимира.

 
Радовид перевёл строгий и недоверчивый взор на свою старшую сестру, а после -  вновь на жену и среднюю сестру.

- Ну хорошо, ваша воля. Пойдёмте в мою каюту.

*** 

Король медленно вышагивал по каюте меж кроватью и столом. Гостьи молчаливо наблюдали за его движениями, не решаясь первыми нарушить тишину.

- Безумный день, – тускло и вяло сказал Радовид и обратился к жене: – Но когда-нибудь, милая, и это кончится. Вот тогда-то снова будем вдвоём, ты и я, как в наше светлое третогорское лето у реки Модли в разнотравье цветов и успокоительной тишине.

 
- Теперь уже не только ты и я, – прошептала Адда, приютившаяся на мужниной постели, и коснулась ладонями своего живота.

 
В то мгновение Радовид сжимал в руке ларец с шахматными фигурками. Он выпал и звонко стукнулся об пол.

 
- Что? Ты...неужели ты...

Он медленно подошёл к супруге и положил свои ладони поверх её ладоней. Живот у Адды пока ещё был плоским, и ничто, казалось, не предвещало изменений. Но кто-то в нём уже готовился перевернуть всю жизнь  венценосных супругов с ног на голову. Склонившись, Радовид припал губами к животу супруги, а глаза его засияли невыразимой тихой радостью и наполнились слезами. На своём затылке король чувствовал Аддины руки – любящие и заботливые. Сердце его меж тем больно уязвилось пониманием: пойди он этой ночью на мост святого Григора, то так бы не узнал, что они с Аддой скоро станут родителями.

- Срок ещё очень маленький, – поддержала разговор Далимира, - но нет никаких сомнений, что сейчас Адда носит под сердцем вашего ребёнка.

Миллегарда кивнула головой.

 
- Приезд Адды к тебе в Оксенфурт не прошёл даром. Но ничего не случилось бы без магии, которую ты так ненавидишь.

- Это ты помогла? Конечно, ты, кому же ещё...Но почему? Сколько ещё времени вы собирались шушукаться за моей спиной?

- Каскад вопросов! – Милена опустилась в кресло и сцепила руки на коленке. – Да, помогла. Помогла, потому что мне не всё равно, что будет с вами двоими. Но оттого мы с Аддой и Далькой держали рты на замке, что при соприкосновении с безумием лучше всего молчать.

Радовид укоризненно покачал головой и поглядел на чародейку, проницательно и сокрушённо.

- Неужели, Милена, ты думала, что я отправлю на костёр тебя, мою собственную сестру? Такие слухи про меня ходят?

- Ну что ты, мы ведь семья. Пусть каждый из нас, услышав друг о друге самое плохое, не поверит в это хотя бы первые три минуты, – ответила она холодным тоном и тут же уколола брата наглым шутливым вопросом: – Слухи слухам рознь. Вот, скажем, действительно ли, играя в шахматы, ты видел в них вымышленных людей?

Адда и Далимира переметнули испуганные взоры от Миллегарды к Радовиду.

- Нет, я только слышал крик и стук сердца, а вымышленных людей - то есть своё представление о настоящих круглых головах, – видят все окружающие, в том числе и ты, – не менее дерзко парировал король.

- Какая чудесная мысль, ну просто россыпь замечательных блёсток! Теперь у меня полное ощущение, что меня схватят на выходе из каюты, – засмеялась Милена, и её смех несколько смягчил режущую остроту момента. – Ну хорошо, братец, я, положим, сужу предвзято о твоей политике, но тебе самому-то не обидно заниматься вещами, которые в мире понимают три человека?

- Меня, благодаря универсальности языка политики, понимают хотя бы эти три человека и вместе со мной чувствуют время острее всех, а вас, чародеев – вообще никто не разумеет. Мага нельзя отделить от его заклятий, а его намерений – от результата. Магия – это зеркало, в которое мы смотримся. И что мы видим? Сколько королей, включая нашего отца, погибли из-за злых замыслов твоих подруг? Сколько раз вы пытались склонить Континент под ваш каблук? Вы забыли, что магия – это долг, а не вседозволенность, так что нечего удивляться, что многие владыки, как и я, не питают к вам нежных чувств.

- Да по сравнению с тобой все остальные короли – жрицы Мелитэле!

- Много ль ты знаешь других королей?

 - А много ли ты знаешь чародеек? И знал ли тех несчастных адепток из Аретузы, которых отправил на костёр? – Милена нервно мотнула головой и упрямо взглянула на Радовида. – Если хочешь, чтобы я не ставила тебе всякое лыко в строку и не вменяла в вину любую ошибку, обеляя всех прочих правителей, то и ты не гляди на всех колдуний как на Филиппу! Послушай, я прекрасно понимаю, что Сила может развратить своего обладателя. Но не бывает такого, чтобы все колдуны разом озверели! Россказней об их «злодействах» по Северу ходит столько, сколько на этом Севере и волшебников не сыскать! Обернись и взгляни на нас. Для тебя мы все одинаковые – надменные, лживые, жаждущие власти, - но на самом деле у нас тысяча и один облик, и многие из нас помнят о своём долге!

Радовид был строг, но уже не всесилен против обличающих слов старшей сестры. Это поняла и Адда, поэтому решительно обратилась к супругу:

 
- Ты погибаешь, Радовид, имей мужество признать это! Убийство - не решение, и никогда не будет. Убив Филиппу, ты не остановишься и будешь искать новых жертв. Прошлое не изменить – так освободи же своё будущее!

Королева старательно разжигала светлую искру, которая могла погаснуть в бесконечной темноте. И Радовид будто бы шёл на этот свет, но всё равно оборачивался ко мраку.

- У меня, кажется, не было другого пути, Адда.

- Есть ещё один путь – прощение, – твёрдо произнесла Милена.

 
- Это то же, что и бездействие.

 
- Нет. Бездействовать не сложно. Сложно прощать. Месть - это дорога в никуда. Зло не магия, а гордыня. Гордыня поражает всякого человека, будь он маг или нет. Но сердце способно справиться с любым ядом – гордыни ли, ненависти ли...Не забывай, что Визимир и Гедвига были и моими родителями тоже.

- Значит ты любила их не так сильно, как я, – с болью в голосе отрезал король, и его отчаянные слова ошарашили Милену. Но она была уверена, что сейчас сердце короля уступчиво как никогда.

Милька встала и, широко распахнув руки, приблизилась к младшему брату.

- Вот она я, перед тобой. Я была наследницей Реданского престола, и заняла бы его, если бы тебя не было. Ты не ведаешь, как горько твоя дорогая сестричка Милена – такая ласковая и весёлая - обижалась и на отца, и на тебя... Что же ты так страшно смотришь? Нет, ты слушай! Моя первая обида на тебя была глупостью, и я её переборола – ни разу я не дала тебе повода усомниться в моей любви. Но вторая моя обида, нынешняя, оказалась вовсе не ядом ревности и уязвлённой гордости. Мне полагается тебя ненавидеть...Но всё-таки я здесь, хочу помочь, а не навредить, потому что...потому что я всё ещё люблю тебя, даже несмотря на то, что ты сотворил.

 
Милена опустила голову и сжала ладони. Опять мысль её плетётся позади слова – иначе бы не высказала она того, отчего тут же замерло её сердце, а слёзы заструились по щекам тонкой полоской. Но Милька чувствовала, как неподвижно и жадно прикован к ней страшный взор её брата, ожидающий дальнейших речей. И она покорно продолжила:

- Ты прошёл испытание властью, поднялся по её ступеням, не помня совести, и удержал трон вопреки всем невзгодам. Но как жаль, что ты не прошёл испытание любовь и милосердием. Твоя правда и твоё упрямство – как ржавый кинжал ночной убийцы. Ты ведь мог умереть, там, на мосту, и никогда бы больше не увидел улыбки своей жены, не услышал бы детского смеха. Твой наследник вырос бы без отца – прямо как ты! – сказав это, она почувствовала, что эти слова особенно сильно ранили Радовида, и сызнова поразилась тяжёлой печали его облика. - Но ещё не поздно всё исправить, братец. Даже в пустыне твоего ожесточённого сердца можно наново вырастить сады. Однако темнота не может разогнать темноту – это может только свет. Ненависть не уничтожит ненависть – это может только любовь.

Закончив, Милена наконец выпрямилась. Но не грозный ужас и злость она увидела в очах Радовида, а тихий покой и трепет жизни. Перестало леденеть её нутро, не дрожали руки.

 
Король медлил с ответом, но отчего-то вдруг мягко произнёс:

- Знаете, что я сегодня понял? Все вы колдуны и колдуньи: отец с матерью, сёстры, Адда, – король обвёл гостий растроганным взором, жестом подозвал их к себе и, улыбнувшись, широко обнял всех троих за плечи. – Все вы испытали на мне такое мощное заклятие, такой мощный заряд любви, что всё остальное меня, кажется, уже не трогает.

Они все – и ближние, и дальние, - неосторожно вторглись в сундук его памяти, в который он сам страшился заглядывать и не мог выудить ничего путного. Неаккуратным дуновением брошенных слов рассеяли морок, которым Радовид самовольно объял свой разум, и открыли болезненную, но спасительную истину во всей её наготе. Покорили Свирепого короля своей неодолимой верой и, сражаясь за его душу и сердце, тронули их так глубоко, что завоевали. Эта мысль ещё не стала до конца ясной в его голове, но уже широкими волнами ходило вокруг палубы ликование. На площадях Новиграда играли музыканты, гудели над цветами пчёлы, счастливо трещали птицы – и всё это над головой Его Величества.

Chapter Text

Я долго думал, какую же песню оставить напоследок. Не хотелось отправлять вслед уходящей истории невразумительные трели и затихать на тусклой ноте до следующего сочинения. Идею мне подкинул сам Третогор, когда я шёл по слякотным окраинным улицам сквозь невылазные топи.

Срываясь на дощатых переходах в грязь, народ посылал материнские пожелания и отцам столицы, и её властям, что, впрочем, не ново. Но надо признать, что срамные окрики, равно как и срамные песни, в отличие от угодливой похвальбы, реже похожи один на другой. Оттого-то я избегал в этой книге избитых виршей во славу Его Величества.

 
Но на паперти неказистого храма я услыхал нечто новое. Слепой странник с белой бородой да в разноцветных лохмотьях нараспев сказывал про Третью Северную войну таким манером, будто она была тысячу лет назад и превратилась в легенду. Но я заслушался. В те минуты столичная жизнь для меня замерла. И хотя песня была приправлена долей вымысла, отчего смахивала на бывальщину, мне понравилась эта история о победе короля Радовида, сотканная на новый лад. Кто знает, может быть много веков спустя о ней ровно так и напишут?

В славном граде, в Третогорове,
О-ой жил себе краль Визимир Герибертович.
Наступает царь нильфгаардский,
О-ой со силою, со чёрною.
От его силы нильфгаардской
О-ой прилетала калена стрела.
Краль Визимир Герибертович
О-ой подымал он калену стрелу.
Прочитал ярлы́ки скорописныя
О-ой и возговорил таковы слова:
«Господа вы, панове богатыя,
О-ой Вечному огню верныя,
Да и кто у вас выберется
О-ой супротив царя нильфгаардского?»
Да никто не выбирается
О-ой старый прячется за малого.
Выходило его чадо милое
О-ой млад человек, Радовид Визимирович.

 
Петер Шейнис, «Реданские народные былины и песни»

День обещал быть чудесным: с утра за окном стучал ослепительный мартовский ливень под руку с блещущим сквозь облака солнцем. И стоило каплям отбарабанить по свежим листьям, как над столицей раздалась пёстрая радуга.

 
В просторной зале, сидя в креслах, король Радовид и королева Адда делились с Далимирой новостями и предвкушали ответственный миг сегодняшнего дня, а в это время старшие королевские дети, принц Стефан и принцесса Изабелла, коротали время за шахматной доской. Деревянные фигурки постукивали стройной мелодией, которую не мог заглушить даже насыщенный разговор, а звучание было столь же приятно уху Его Величества, как если бы кто-то перебирал жемчуг. Он припомнил день, когда впервые заворожённо наблюдал за игрой матушки и Филиппы Эйльхарт в отцовском кабинете: перед ним тогда развернулось настоящее чудо! И как же Радовид был доволен тем, что теперь и его собственные дети увлеклись этой игрой, окутанной едва проницаемой завесой тайн.

 
Королевич досадливо ворчал и сдвигал брови, но Изабелла не обращала внимания на хмурящегося брата, хотя и понимала, что после трёх провальных партий четвёртый проигрыш лишит его растерянную душу последних сил. А ведь через полчаса Стефану впервые выпадет на долю выдержать традиционный искус всех подросших королевичей – на свой тринадцатый день рождения выступить с речью перед шумной толпой подданных, уже собравшихся во дворе Третогорского замка! Но что поделать, раз чёрные и белые фигуры пока не повинуются принцу так, как повинуются его младшей сестре и тем более отцу?

- Будешь так зевать, – принцесса ловко сняла с доски вражескую ладью и повертела её в пальцах перед самым носом Стефана, – никогда этой науки не осилишь.

 
- Ты мне, Иза, про это не шуми! Ты ещё не родилась, как я вот за этой доской уже маты ставил, так что не умничай!

- А ты много о себе не думай, братец! Даже в твой день рождения я поддаваться не собираюсь!

Принц то и дело печально вздыхал и грустно обводил глазами клетки, а потом вновь замирал и задумывался. Жизнерадостный гомон со стороны балкона лишь сильнее усугублял и без того небоевой настрой мальчика. Дистанция в пято́к лет казалась ему слишком значительной, чтобы сестра вообще могла хоть в чём-то его превосходить.

 
«Отчего же Иза так здорово играет в шахматы и на ура щёлкает премудрые головоломки?..Откуда берутся такие умняги? – на губах Стефана мелькнула досада, которая вдруг сменилась колкой улыбкой: - Ну ничего, зато она по дереву вырезать не умеет, отец только меня этому научил. И на риторике я лясы точу не хуже какого-нибудь оратора, а ещё...»

Неожиданно у шахматного стола появился Радовид и внимательно оценил позиции соперников-наследников.

 
- Ну, выпутывайся, лохматая головушка, – слегка понукал монарх застывшего сына. Но тот будто не воспринимал себя всерьёз.

- У меня король в углу топчется. Ему, бедолаге, уже некуда сунуться...

- Неправда. Если догадаешься, как вывести короля из-под шаха, то шансы у тебя будут.

Собрав в кучу остатки воли и сообразительности, Стефан крепко задумался и постарался нащупать новую стратегию. И какова же была радость ещё недавно обречённого принца, когда его зашахованный король вдруг сумел широко вздохнуть, а через шесть ходов Изабелла не выстояла против пробивной атаки и получила мат.

- Симпатичный мат, здорово влепил, – девчушка слегка поджала губы и величаво смахнула с плеч густые рыжие пряди, а Стефан весь расцвёл в улыбке.

- Правда? – он словно не поверил, что его манёвр был достаточно лих и находчив, чтобы удивить сестрицу, но потом величаво сложил руки на груди и весело воскликнул: - Ага, получила! Знай наших!

Принцесса тактично промолчала и, выждав минуту, шепнула отцу про то, что это, кажется, первый мат Стефана за всю историю их совместных игр.

 
- Неделю теперь будет ходить с задранным носом. Но эта победа должна его ободрить. А то брат с раннего утра сам не свой от страха. И чего это он? Пока я всё никак не могу с другими девчонками сладить, Стефан среди толпы мальчишек никогда не теряется, – добавила Изабелла, на что Радовид с улыбкой поинтересовался:

- Так то – мальчишки! Но шутка ль подлетку впечатлить разношёрстный столичный народ? А ты бы не боялась на его месте выступать перед толпой придворных?

- Я? Нетушки! А если бы боялась – никто бы и не заметил. Я и на расстроенной лютне ладно потренькаю, если нужда будет – не ходить же королевской дочке мокрой курицей! – сказав это, Изабелла важно расправила плечи, и жемчужинки на её аккуратном арселе гордо засверкали, озарённые лучами солнца.

 
Радовид мягко приобнял дочь за плечи:

- Учителя тобой не нарадуются. Говорят, ты просишься вместе со Стефаном посещать занятия по тактике и стратегии.

- И по Старшей речи! Тётушка Миллегарда обещала подумать об уроках по истории магии на следующий год, но тётушка Далимира считает, что и углублённого изучения истории мне пока будет довольно. Хотя я немного завидую нашей сестричке, – вздохнула принцесса и коротко улыбнулась. – У неё пока даже учёбы тяжёлой нету – носись по замку и увивайся около мамы и тётушек, сколько душе угодно!

И тут же, будто на зов, в комнату ураганом ворвалась самая маленькая наследница – пятилетняя Аглаисса Маргарита, а за ней – едва поспевшая Миллегарда. На девочке блестел витой ободок из червонного золота, украшенный бриллиантовыми цветками, а в кулачках она сжимала полы платья нежного цвета карминовой розы. Чародейка в платье цвета малинового щербета с пышными буфами была в полной гармонии со своей юной племянницей. Оправив орлиный накосник на золотистой ленте, Милена воскликнула:

- Ух ты, прыткая какая! И как гроза смелая, не для красы. Если уж накипело – то прямо в глаза! Водила её сегодня вдоль королевских портретов, рассказывала историю династии и перечисляла главные заслуги каждого из королей да королев, так Рита лыко в каждую строку вставляла и вообще высказывала чудесную критику.

Милена всегда с гордостью называла свою младшую племянницу по второму имени – ведь именно она им её и нарекла, в честь своей знаменитой наставницы, Маргариты Ло-Антиль. Такое вот случилось соглашение между Миллегардой и Радовидом, подчеркнувшее серьёзность отказа свирепого короля от преследования чародеев.

- А я помню, мы с ней как-то учили стихи, – отозвалась Далимира. – Я ей из Сюзанны фон Эбнер: «Воздух свеж, кругом темнеет, Понтар медленно бежит, и вечерний отблеск солнца гор вершины золотит...», а Аглаисса мне: «Я тоже умею сочинять ничуть не хуже! У наших стражников в комнатушке новая печка, так я тотчас придумала...». Милая, как ты там придумала?

- «Печка для лапов, чтоб лапы те могли согреваться в большой теплоте!» – вдохновенно прощебетала принцесса, ласково коверкая слово «лапы». – Стражникам очень понравилось. А я потом про каждого из вас что-нибудь интересное насочиняю!

Сказав это, Аглаисса вскинула голову и тряхнула светло-русыми кудрями, а Адда весело рассмеялась:

- Ловко же ты играешься со словами, орлятка моя! Твои бы сочинения – да королевским музыкантам в уши!

- Было бы недурно, – подхватил Радовид, – а то при дворе и за двором нынче каждая вторая баллада - сплошная муть: ни рифмы хорошей, ни слога красивого. Так, одна смехота и срамота.

- Папа, а Стефанчик скоро уже будет выступать? – заканючила Аглаисса, ухватив отца за рукав и слегка похмурившись. – Я хочу есть!

- Рита, ты опять за своё! –  упрекнула сестру Изабелла. - Нам не положено вот так кусочничать до обеда! Я, может, тоже не отказалась бы, но я же не капризничаю!

Стефан же твёрдо заявил, что совершенно не голоден и, вообще, негоже думать о еде в такой ответственный момент. Аглаисса показала обоим язык и вновь страдальчески взглянула на отца, а губки её жалобно задрожали. Но сегодня принудить короля к капитуляции оказалось не так просто.

 
- Изабелла права. Сперва закончим наше большое дело, а потом уж Текля и другие кухари с ловкостью уличных фокусников распорядятся нашими желудками на праздничном обеде, – деловито отозвался Радовид, и, подозвав к себе королевича, принялся давать ему заключительные наставления.

 
Такого невнимательного отношения юная принцесса потерпеть не могла и ринулась в новую атаку.

- Ну и пожалуйста, ну и не надо! Вам дела нет, что без еды я могу заболеть! О, я уже болею! Вот лягу и буду лежать, а вылечить меня могут лишь пирожные, – и Аглаисса пластом рухнула прямо на ковёр, широко расставив руки.

- Ну вы гляньте: и имя у неё с выкрутасом, и сама она выкрутасничает! – Стефан так искренне изумился, будто его сестричка не выдаёт точно такие же фортели по пять раз на дню.  
К счастью принцессы, в этот раз под натиском необоримых аргументов капитулировала королева. Мама протянула обеим дочкам ковирские пирожные с лимонной глазурью.

 
- Радовид, сколько раз тебе говорила, что дела не должны стоять поперёк снеди! Не приучай наших детей к своему беспощадному трудолюбию, их и так замучили нудными уроками! Бедная Рита всё утро зубрила по именам и заслугам твоих предков! А ты, Стефанчик, хорошенько подумай, от чего отказываешься, – она с шутливым укором подразнила сына оставшимся пирожным.

- Ну может после выступления...так и быть...но пусть уж тогда никто себе не цапнет, – смущённо забормотал принц, отвернувшись куда-то в сторону.

Когда Радовид закончил с напутствиями, троица королевских отпрысков принялась друг перед другом упражняться в стихотворном остроумии: как известно, только неожиданная рифма сбивает соперника с толку, как в шахматах – непредсказуемый ход. Потом наследники  наперебой гадали, какие подарки получит Стефан после праздничного обеда, а взрослые, в оставшиеся перед началом торжества минуты, возобновили прерванный на запятой разговор.

- ...некоторые из шляхты обсуждают идею о памятнике в полный рост, – заметила Далимира, обратившись к брату.

- Так вот почему, когда я в год рождения первенца объявил всеобщую амнистию для чародеев и мантия моя встала дыбом на ветру, советники смотрели на меня так дико. Думали, поди - изваять его вот так, в назидание народам древности, или не изваять? Безвозвратно ушли в прошлое те времена, когда Радовида V для истории не существовало, – король слегка усмехнулся, разбалтывая круговым движением застывшие чаинки в своей чашке. –  Мой век проносится, но я, кажется, так до конца и не успел его понять. А нетерпеливые будущие поколения и подавно не возьмут в толк, зачем ископаемый я был так непостоянен на важных рубежах своей ранней политики. Да...непросто нам стоять пред ликом своих прежних свершений.

Он умолк и поглядел на своих разыгравшихся детей. Его вдруг охватила такая жгучая тоска, словно сердце готово было разорваться в клочья.

Беспрерывная тревога и душевный ужас, которые когда-то поддерживали меня на ногах, не могли пройти без следа. Жажда мести иссякла и там осталась измученная, разодранная душа, которую я нашёл в золе догоревших костров.

Каким тяжёлым в ту минуту казался взор янтарных глаз на фоне беспечной, прекрасной лёгкости троих ребятишек!

Адда, не растерявшись, бойко ухватила ладонь супруга.

- Ну хоть вместе стоим пред суровым ликом нашего прожитого, – сказав это, королева тут же принялась иронизировать: - А вообще, Радя, как это сложно, как тонко! Какая образность мысли! Ты не перестаёшь меня удивлять!

- Ещё бы! Но сильнее удивления, чем от свадьба Марты и Якова, ты на этом свете вряд ли когда-нибудь испытаешь, – отозвался король на встревоженную нежность своей супруги. Его хмурые воспоминания улеглись и притихли, а взор более не пронзал душу.

- Танцы Далимиры на празднике в честь рождения Стефана - вот моё главное удивление! Но общий итог-то какой? Задумайся, ведь всё вокруг нас страшно зыбко...Вот, скажем, Анаис, сестрица моя и наместница дорогая, сообщила в письме, что поспеет в Третогор только к самому концу празднования. У них сегодня судят ипата столицы за растрату и обсуждают борьбу с неурожаями прошлых лет. Ну так что же? Расхлябанность в землях! Мне хватило подобных строчек из Каэдвена, из Лирии с Ривией и прочих. Вот так: «Просим извинить, обстоятельства непреодолимой силы. С наилучшими пожеланиями принцу Стефану! Он у вас замечательный, будущий колосс и так далее». Вот это слог! Юлят, как школяры! Дай, думаю, сёстрам-советницам перескажу, ха-ха. Колосс уж не на глиняных ли ногах? Вот тебе и всё уважение к будущему наследнику престола. А завтра что?

 
- А завтрашний день пусть сам о себе подумает. И о новых средствах политического умиротворения земель заодно. На сегодняшний нам и так довольно своей заботы, – примирительно сказала Милена и улыбнулась светловолосому племяннику. Тот, прежде заслышав своё имя, бросил игру с сёстрами и пристроился у спинки отцовского кресла: – Главное, Стефан, помни: если ты управляешь государством, не зная правды, ты его разрушишь. Всегда говори со своей совестью.

- «И не воспитывай из реданцев народ войны». Отцовский завет из нашего разговора. Я всё понимаю и обещаю быть достойным славного имени наших предков, – Стефан произносил каждое слово очень серьёзно, совсем не улыбаясь. Но вдруг горячо прибавил: - А может даже...а может даже я их превзойду! Да! Ну скоро ль выступать? Сейчас померяемся силами с подданными!

Время и впрямь подошло. Напоследок перед выходом Адда расправила сыну полосатые хвосты золототканого кушака и укутала потеплей его и дочерей в подбитые мехом шерстяные накидки. Аглаисса Маргарита всё рвалась вперёд брата выскочить на балкон, но Изабелла крепко сжала её в объятиях и, шутя, потрепала сестру за большие ушки – точно такие же, как у папы.

- Я думаю, Радовид, теперь ты понимаешь, что твоя нынешняя умеренная политика и твои наследники для нашего покойного отца гораздо важнее, чем безуспешные попытки отомстить за его смерть, – торопливо шепнула Миллегарда в спину брату.

- Ну, будет! Охота же вам ворошить былое, нашли время! – цыкнула Далимира.

 
- Правильно, Далька! Прочь миражи и напускные страхи прошлого! Долой привидений, только если это не привидения из королевской усыпальницы! – объявил Радовид со всей торжественностью. – А если серьёзно, то я наконец поверил словам матушки: даже для короля высшим законом может быть милость, а прощение бывает ценнее справедливости. И мне кажется, что этой формулы хватит, чтобы не обрекать королевство на разрушение под гнётом собственных кошмаров.

 
И вот, вся королевская фамилия предстала перед многолюдной толпой, собравшейся в честь тринадцатого дня рождения юного наследника. Покуда Радовид обращался к народу с приветственной речью, Стефан, закусив губы и накрепко вцепившись в каменные перила балкона, никак не мог удержать беспокойного взгляда. Он мельтешил между алыми жреческими плащами и шляпами с гусиными перьями, между полосатыми андараками и овчинными кожухами, между толстенными кошельками на кожаных поясах и пуленами с золотыми носами.

«Вечный Огонь, да ведь тут собрался люд со всех сословий! Прямо-таки вцепились в меня своими глазищами, с минуты на минуту примутся оценивать каждое моё слово, каждый жест! Что это они там зашептали? Как, то есть, «Стефанчик»? Ну, в конце концов, «Стефанчик», но не для них! Или это был голос мамы?..»

Принц искоса поглядел на своих родных.

«Все подле собрались: улыбаются, перемигиваются, нимало не переживают...Так уж что ли верят в меня? А всё же...всё же я одолел Изу, сам одолел, и такой красивый мат получился! Достоинство, непреклонность, непоколебимая вера в свои силы – вот, что помогает правителю не потерять себя...». 

И тут принц почувствовал отцовскую руку на своей спине: Радовид мягко подтолкнул сына вперёд.

- Дерзай, Твоё Высочество.

В глазах Стефана тут же засиял трогательный блеск, а плечи его расправились сами собой. Он с благодарностью поглядел на отца и коротко кивнул, а затем воодушевлённо обратился к народу:

- Приветствую всех собравшихся! Как будущий наследник престола, в честь моего тринадцатого дня рождения я хочу обратиться к вам с такими словами...

Стефан наконец поборол в себе всякую робость, отчего его голос тотчас загремел внушительно и властно. Непокорные светло-русые пряди трепались на гордо поднятой голове, а глаза сверкали будто у орла.

- ...Король ответственен за каждый свой политический манёвр. И я учусь подмечать и обманчивую наружность, и безоружность нутра. Правителю нужна толстая кожа и крепкие рёбра, чтобы выдержать своё тягостное бремя, и чистый, незамутнённый ум...

 
Казалось, что заворожены были все, особенно Изабелла и Рита. Они не сводили с брата восхищённых очат: впервые девочки углядели в нём не добродушного, беспокойного и временами неловкого Стефанчика, а будущего короля Редании, Стефана I.

– ...И я готов пройти меж всех огней с одною только мыслью: как сохранить мир для моего народа? Но я вовсе не желаю, чтобы наша земля молчала, затаив дыхание. Я хочу, чтобы Редания говорила во весь свой голос, но голос этот звучал среди цветущих полей и чистого неба.

 
Стефан завершил свою уверенную речь. 

Радовид и Адда умильно переглянулись, как бы сообщая друг другу одну и ту же мысль: «Из него выйдет хороший король».